Снова оказавшись в лесу, Миён поняла: это происходит вновь. Еще одно осознанное сновидение. Она стояла у мэхвы [20], где установила мемориальную табличку в память о матери. На дереве не было листьев, и воздух казался по-зимнему холодным, хотя Миён знала, что в реальном мире летняя жара буквально сжигает город.
Она начала искать мать, прежде чем услышала шорохи среди дерев. Шелест листьев, как гром, эхом отдавался в ее ушах.
– Омма? – Голос у Миён дрогнул. – Омма, если ты здесь, скажи что-нибудь.
Треснула сухая ветка, мелькнули тени, и Миён развернулась лицом к тому, кто появился из леса. Но там никого не было. И когда чья-то рука опустилась ей на плечо, она с криком подпрыгнула.
– Почему ты продолжаешь возвращаться? – в голосе Йены слышалась тревога.
– Я не хотела. – Миён задыхалась от испуга. – Где мы? Во сне?
– Не совсем, – промычала Йена и не стала продолжать.
– Тогда где? – Разочарование вытеснило наполнявший Миён страх.
– Тебе нельзя больше сюда приходить, – сказала Йена вместо ответа. – Это небезопасно. Они знают.
– Кто знает? – Миён осмотрелась в поисках таинственных «они».
– Уходи. – Йена отступила, ее лицо, становясь прозрачным, сливалось со стволом сливы. – Не возвращайся.
– Омма, подожди. – Миён шагнула вперед, но земля под ногами как будто превратилась в зыбучие пески, и до матери ей было не добраться. – Не уходи. Скажи мне, что ты имела в виду? Кто знает?
Йена не ответила. Ее кожа стала бледной, затем серой, фигура ее слилась с деревом. А потом она исчезла совсем.
– Омма! – звала Миён, отчаянно желая вернуть мать.
Ее голос эхом разнесся по лесу. По этому месту, которое было сном и в то же время им не было. Глубоко в костях Миён засел холод, словно она находилась там, где не полагалось. Словно это место отвергало ее, и, если она не уйдет, неизвестно, что может с ней произойти.