5

Как только мотор затих, солнце моментально кануло в воду, словно до этого его тащили на буксире Море потемнело и подернулось рябью. В том месте, где погасло солнце, взошла звезда – как последняя голубоватая искра потухающего пожара, в огне которого истлел и берег.

Яхта неслась еще какое-то время по инерции, потом, убаюканная волнами, успокоилась на воде. Вечерний бриз не мог добраться сюда с суши, и паруса стали ненужными. Ветер уснул окончательно и вряд ли проснется раньше утренней прохлады. Профессор опустил якоря, убедился еще раз, что компас и барометр в порядке, включил сигнальное освещение и только тогда вышел из каюты, обрадованный внезапно посетившим его прозрением, что, по существу, ничто не обязывает его любить женщину, с которой их связывает всего лишь обоюдное легкомысленное решение уплыть в море. Не исключено, что и она тоже раскаивалась в содеянном, поскольку так и не перешла с ним на «ты». Тогда зачем осложнять себе жизнь? Совершат дружеское путешествие по морю, и завтра к вечеру он вернет ее обратно…

На палубе его ожидал празднично накрытый стол. Профессор наблюдал через штурманское окошко, как пугливо и грациозно двигалась Альфа, завершая последние приготовления.

Новая скатерть, расстеленная по всей длине и ширине прямо на палубных досках, делала стол чрезвычайно богатым для двоих, вазочка же с цветами в центре увеличивала дистанцию между ними.

Профессор прошел в противоположный конец стола, перевел взгляд на море… По идее, он должен был уже ощутить ту сладостно-покоряющую связь с морем, которую ощущал всегда, но женщина, сидящая напротив, мешала этому.

– Слушайте тишину. Может, мы и в самом деле находимся в другой Вселенной?

Альфа стояла молча, ожидая, пока он выберет для себя место или оценит ее старания. Она не вслушивалась в тишину, и это раздражало его.

– Вселенная, Альфа, целая Вселенная – в центре крикливого человеческого мира, который хочет задушить ее, наступая на нее со всех сторон пляжами и портами. Человечество силится перекричать Вселенную, а в сущности, способно перекричать всего-навсего свой страх перед нею.

Он заметил, что она буквально поблекла от его слишком уж вдохновенного монолога, явно ожидала иных слов, и простил ей нежелание слушать тишину.

– Но нам не страшно, правда? Юнга Альфа, правда? Отвечайте бодро: «Так точно, капитан! Нам не страшно!»

Она неуверенно улыбнулась, словно боясь обидеть его, и спросила:

– Разве это не то же самое желание перекричать свой страх?

– Верно, – весело признал он свое поражение и, подогнув ноги, сел прямо на пол. – Вы умная женщина, но сейчас нет смысла быть такой уж умной. Давайте лучше выпьем!

Она отодвинула шезлонг, неумело села на пол возле скатерти, и ее ловкие руки запорхали, накладывая еду в тарелки. Он откупорил бутылку, разлил вино в бокалы, но очарование обнаженных женских рук не оставалось вне его поля зрения. Однако встретившись с ее взглядом – темным, затаенно-насмешливым и внезапным, как и последовавший за ним вопрос, – профессор невольно вздрогнул.

– Вы всегда такой замкнутый, когда отправляетесь на свидание с Вселенной? – спросила она. – Только, пожалуйста, не сердитесь, просто я немного ревнива.

– Глупости! – засмеялся он, занимая оборонительную позицию. – Я хочу сказать, что я просто болтал всякий вздор. Куда бы ни шел, ни ехал современный человек, все равно нигде не найдет чистой природы. Себя встретит, воплотившегося в машинах, строениях, в мутантах растений и животных. Я знаю это и все равно приезжаю сюда, втайне надеясь, что, если останемся с природой наедине, она заговорит со мной, как говорила с Гераклитом или Анаксимандром, да и с многими другими, кто не владел синхрофазотронами и радиотелескопами, однако владел слухом, дабы слышать, и зоркостью, дабы видеть.

– Вы из неопозитивистов, что ли?

Он удивился сказанному, напрочь забыв, что она супруга биофизика, что сама биолог и к тому же пробует себя в научной журналистике.

– Ба! Откуда вы откопали это слово? Юнга Альфа, я запрещаю произносить на борту моей лодки слова, которых не существовало до Аристотеля! Посмотрите на море, посмотрите, с какой естественностью отошло оно ко сну, посмотрите вон на те пятна и полосы на нем, что подобны полосам на животе беременной женщины, и представьте себе спонтанное зачатие, которое происходит всякий миг в этом гигантском животе, в этой Вселенной, а потом произносите слова «позитивизм», «релятивизм» и так далее.

– Бр-р-р! – весело тряхнула она головой, и волосы ее рассыпались по плечам. – Лучше давайте есть! Я ужасно проголодалась!

Он тоже почувствовал голод, и неожиданно напавший на них аппетит сплотил их, устранил существовавший до этого барьер, что позволяло болтать о всякой всячине. Затем Альфа в шутку пригрозила, что собирается посещать его лекции, а он стал отговаривать ее от этой затеи, но не слишком настойчиво.

– На лекциях я тоже вынужден употреблять разные словечки, релятивизм и тому подобное, как бы ни старался сохранить в студентах все то, что способствовало бы их любви к физике. Половина из того, что мы сегодня считаем наукой, завтра будет опровергнуто, а наука в поэзии Уитмена и прозе Достоевского и сегодня останется наукой. Не так ли? Поэтому куда важнее заставить молодых полюбить природу из-за тайны ее, а они уже сами выучат все, что им нужно для того, чтобы разгадать эти тайны. Книг предостаточно. Вот чего не желает понять наша академическая бюрократия…

– Наверное, сегодняшние студенты, так же как и мы когда-то, готовы умереть ради вас?

– Слава богу, нет! Вообще-то молодежь поумнела с тех пор, как поняла, что лучше умирать ради собственных иллюзий, чем ради иллюзий своих отцов, – ответил он, глотая вместе с пищей горечь от того, что, убегая в море, он, в сущности, убегал и от студентов своих тоже.

Навязывая не присущую ему роль лидера, что очень раздражало руководство университета, не желавшее утратить свой авторитет, студенты, в сущности, довольно хитро манипулировали им. Им не нужна была его наука как таковая, нужен был пастырь, который бы великодушно расписывался в зачетках своего стада.

– Как-нибудь приду посмотреть на них! – снова пригрозила Альфа. И, как бы приобщаясь к студентам, по-мальчишечьи вытерла рот тыльной стороной ладони, шумно вздохнула и потянулась к бокалу, обронив при этом: – Вот это все и есть свобода!

Он был доволен ее настроением и спросил, пожелав уточнить кое-что:

– Именно ее вы и отправились искать со мной?

– Увы, я не так молода, чтобы жить иллюзиями.

– Но сейчас вы ощущаете себя свободной, не так ли?

– Пытаюсь дышать свободой, – улыбнувшись, глубоко вздохнула она.

И он, как капитан, почувствовал себя польщенным и дал себе слово быть с нею деликатным и терпимым, создать ей все условия для хорошей дружеской прогулки.

– Да, мы свободны, Альфа! Сейчас мы свободны. Несмотря на то, что зависим от этой лодки, от моря, от неба, друг от друга… У Маркса есть одна интересная мысль: свобода есть не что иное, как твое право в рамках определенных условий не стыдясь радоваться случайности. Так что давайте радоваться случайности, которая свела нас!

Бокалы из самого обычного стекла зазвенели очень необычно, и они разом удивленно заглянули каждый в свой бокал, чтобы обнаружить, что торжественный звон спровоцировали кусочки льда, которые он опустил в бокалы. Отпили разочарованно по глотку и продолжали молчать, так как не знали, что делать с этой случайностью дальше.

– Кофе будем пить? – спросил он, подавляя чувство неловкости.

Она с готовностью вскочила и отправилась варить кофе.

Когда возвратилась, он стоял на носу лодки и, не поворачиваясь, сказал ей:

– Будет полнолуние.

Луна только еще намекнула о своем возможном появлении неоновым пятном на горизонте. На полнолуние указывал календарь. Альфа поставила кофе на скатерть и замерла в ожидании, однако он не поворачивался. И она встала рядом.

Вода шелестела еле слышно где-то под ногами. Неоновое пятно раздавалось вширь, накаляясь до ярко-желтого цвета. (Восходы и закаты над морем сменяются очень быстро.) Через минуту-другую луна прольет на море свою оловянную дорожку. Подобное он пережил не однажды, и со свойственным ему простодушием ожидал услышать от женщины, что была с ним рядом, слова восторга от увиденного. Он чувствовал, как неподвижна она, как погружена в упоительное созерцание чуда.

Когда луна наконец обнажила серпистый свой край над черной водой, Альфа вдруг зашевелилась. Он обеспокоенно оглянулся. Ее пуловер прошелестел рядом, подобно легкому дуновению ветра. Затем он уловил шелест брюк, из которых она высвободилась бесшумно, оставив их на полу. Ее бедра – маленькие дельфинчики – мелькнули белизной во мраке. Она сомкнула руки над головой и подставила всю себя луне.

Его взгляд жадно поглотил все освещенные и затененные места ее тела, и все же он оценивал его как нечто отвлеченное и нереальное. А чтобы окончательно подавить в себе волнение, подзадорил ее:

– Всё! Перед Вселенной снимается все!

Как бы исправляя ошибку, женщина сняла трусики и швырнула их в сторону. И замерла в ожидании.

– И что же говорит вам Вселенная? – продолжал он.

Она не ответила.

– Ничего, так ведь? Да и что бы она ни сказала нам, мы опять-таки услышим только то, что говорим себе сами.

Она молчала.

– Оденьтесь, простудитесь! – приказал он. – Да и кофе остынет.

Профессор сел к столу спиной к одевавшейся женщине. Фарфоровая чашка, которую он взял со скатерти, светилась эмалевой белизной, как и треугольник ее тела – единственное, что пощадило солнце. Таким, наверное, было все ее тело зимой. Однако он отметил мысленно, осторожно отпивая кофе, что не увидит его зимой, и еще отметил, что если рассказать кому, как можно провести в море целые сутки с женщиной и не заниматься любовью, никто не поверит.

Ее одевание длилось достаточно долго для того, чтобы за это время обрести железное спокойствие. Именно такой спокойной Альфа и предстала перед ним. Однако взгляд ее по-прежнему блуждал по морю, где уже заработал сверкающий эскалатор, никелированные ступени-волны которого как бы уносили яхту наверх – к луне и к черной беспредельности за нею.

– Я сделала что-то не так, капитан? – спросила она после того, как молча отпила свой кофе. Однако колкость, сквозившая в тоне, свидетельствовала, что она не чувствует за собой никакой вины.

– Почему же? Нет, нет… – пробормотал профессор. (Он ожидал от нее вопросов, но не с такой прямотой.)

– Простите! – оборвала его на полуслове своим истерическим смехом Альфа. – Простите, но одно дело – быть влюбленной в человека на кафедре, и совсем другое – когда самым неожиданным образом надо раздеться перед нею. Извините!

Чуть позже в подкорке мелькнуло, что она, по существу, назвала его «кафедрой» и наверняка таким образом мстила ему, если только это не было невольной стилистической ошибкой. Однако сейчас он ухватился за сказанное, как за спасательный пояс:

– Это почему же надо? Послушайте, милая девочка! Я понимаю, что вы сбежали от кого-то или от чего-то. Но не это интересует меня. Я хочу сказать, это не суть важно. Каждому человеку хочется убежать от чего-то. Беда в том, что вы убежали не ко мне и не ради меня. Наверное, поэтому у меня такое ощущение, что вы просто используете меня как наемного перевозчика и, естественно, считаете себя обязанной…

Профессор понимал, какое оскорбление нанес женщине и ждал ее реакции не без страха. Больше всего боялся, что она заплачет. Но эта женщина была действительно не такая, как все. Лила слезы по всякому незначительному поводу и умела владеть собой в ситуациях, когда каждому простительна любая слабость.

– Я бы попросила вас не думать обо мне плохо! Что поделаешь, я попыталась поверить в свою свободу. Если хотите, отвезите меня обратно сейчас же, ведь мы пока еще не очень далеко отплыли… Но мне хорошо с вами, поверьте! И знайте, все, что вы делали до сих пор, было чудно… Может, убрать со стола?

– Оставьте, я посижу еще немного. Впрочем, здесь и спать буду. Такая ночь – редкость… Наверное, вы очень устали, не надо было пить кофе.

– Он не помешает мне, – тотчас же подстроилась она к его тону. – Я просто валюсь с ног.

– Если возникнет в чем необходимость, не стесняйтесь. Мы здесь свои люди, моряки! Может, хотите принять душ? У меня есть, он легко монтируется.

– Нет-нет, спасибо! – направилась она к каюте и уже на ходу бросила через плечо: – Спокойной ночи, капитан! Большое вам спасибо.

И исчезла бесшумно, не оставив после себя ни звука. А в его душе, наряду с затихающим недавним беспокойством, поселилась уверенность, что ему наконец-то удалось справиться со своей гостьей и что эта женщина, несмотря на все свои странности, сможет стать ему другом. Однако и это чувство вскоре растаяло в сине-белом дурмане ночи. А он отдался воле лунного эскалатора, который уносил с собой все, что напоминало ему о людях и суше.

Загрузка...