Жезл маршала. Василевский

Пролог

В это зыбкое утро августа 1943 года Сталин прибыл в Кремль в плохом настроении, и это сразу заметил его секретарь генерал Поскрёбышев. Обычно вождь здоровался с ним, но сейчас, хмурый и озабоченный, он молча шагнул в кабинет. Поскрёбышев стоял в растерянности. Неожиданно Сталин громко спросил:

— Товарищ Василевский не звонил?

— Нет, Иосиф Виссарионович, — ответил Поскрёбышев. — Звонил маршал Жуков, но я сказал, что вы на даче.

— С Жуковым я разговаривал, — прервал его Сталин. — Узнайте на узле связи Генштаба, нет ли чего с Юго-Западного фронта.

— Есть, понял. — Поскрёбышев прикрыл за собой дверь.

Сталин неторопливо набил трубку табаком и закурил, жадно глотая дым. Потом подошёл к карте, на которой только вчера начальник Оперативного управления Генштаба генерал Штеменко отметил участки боевых действий наших фронтов. Вождю было о чём поразмышлять. После разгрома немецко-фашистских войск на Курской дуге Ставка Верховного Главнокомандования расширила фронт наступления войск Красной Армии. Намечалось освободить Донбасс, Левобережную Украину и Крым, выйти к Днепру и захватить плацдарм на его правом берегу. Но удастся ли это сделать? Вермахт после понесённых потерь теперь не в состоянии провести крупное наступление, однако ещё силён и может продолжать войну. Плохо и то, что наши союзники по антигитлеровской коалиции всё ещё не открыли второго фронта[1], а высадка войск в Южной Италии, на острове Сицилия, не внесла коренных изменений в расстановку вражеских сил по стратегическим направлениям. Так что ещё предстоят тяжёлые сражения.

Острый взгляд Сталина скользнул по карте и остановился на чёрном крестике с надписью: «Центр». Эта вражеская группа армий по-прежнему угрожает Москве. Надо бы её разгромить, отбросить подальше от столицы. Видимо, прав маршал Василевский, предлагавший ему силами Западного и левого крыла Калининского фронтов ударить по 3-й танковой и 4-й полевой армиям врага, опрокинуть их и выйти к Духовщине, Смоленску и Рославлю. Тогда линия фронта отодвинется от Москвы и будут созданы предпосылки для освобождения Белоруссии... Взгляд Сталина перекинулся на юг России. Северо-Кавказский фронт во взаимодействии с Черноморским флотом и Азовской военной флотилией должен очистить Таманский полуостров и захватить плацдарм у Керчи.

«Однако главное сейчас — овладеть Харьковом, а затем освободить Донбасс», — подумал Сталин. Он был доволен, что маршал Жуков, на которого возложена координация действий Воронежского и Степного фронтов, уже представил в Ставку план операции по разгрому врага в районе Харькова, и он утвердил его, приказав лишь передать 57-ю армию Юго-Западного фронта Степному фронту: ударом в обход города с юга она поможет главной группировке войск освободить Харьков. В это же время Юго-Западный и Южный фронты проведут операцию по захвату Донбасса. Юго-Западный фронт нанесёт удар в направлении Горловки и Сталино от берегов Северского Донца на юг, а Южный фронт — от Ворошиловограда и реки Миус на запад и соединятся в районе Сталино (Донецк). Координировать действия этих фронтов поручено маршалу Василевскому. Он тоже прислал план операции...

«Жуков и Василевский крепко меня выручают, — с теплотой подумал о маршалах Сталин. — Оба талантливы, и оба, видимо, преданы мне. И оба совершенно разные по характеру. Как вода и огонь. А кто из них мне ближе? Наверное, Жуков! Правда, он вспыльчив, под горячую руку может сказать чего хочешь, ругнуться матом. Но зла долго не держит — быстро отходит. Суровость, пожалуй, у него в крови, даже со мной, Верховным Главнокомандующим, иногда спорит, тогда как должен отвечать «слушаюсь» и делать то, что ему приказано. Молотов прав, когда упрекнул меня в том, что я разрешаю этому Бонапарту спорить. Да, таков Жуков, и его не переделаешь... А вот Василевский совсем другой человек — осторожный, слов колючих не бросает, тих, как сытый кот, хотя порой тоже бросается в атаку, если что не по нему. В военном деле, пожалуй, не уступит Жукову, умён чертовски! Уж если какой вопрос продумал — не подкопаешься, дотошно всё выверил, изучил проблему до тонкостей. Вот хотя бы его предложение о контрнаступлении под Москвой в сорок первом. Втихую всё обдумал, просчитал, а уже потом свою идею мне выложил... Да, Василевский, бывший священник, чертовски умён и с ходу, на авось решений не принимает».

Размышления вождя прервал вошедший в кабинет Поскрёбышев.

— Юго-Западный фронт молчит, и телеграмм для вас, Иосиф Виссарионович, нет, — доложил он. — Может, вызвать на связь командующего?

— Нет! — резко бросил Сталин. — Подождём ещё немного...

А чего «подождём», не сказал, и Поскрёбышев невольно спросил:

— Что вас волнует, Иосиф Виссарионович?

— Сегодня с утра Юго-Западный фронт начал наступление, и я жду доклада о том, как развиваются там события. Но товарищ Василевский почему-то отмалчивается, хотя сутки скоро истекут...

В это время маршал Василевский находился на КП 46-й армии генерала Глаголева. С минуты на минуту он ждал звонка от Жукова из штаба Степного фронта. Они договорились встретиться в городе Корочи, чтобы обсудить некоторые вопросы взаимодействия фронтов. Наконец Жуков позвонил ему.

— Ты готов встретиться? — спросил он.

— Да.

— Тогда я выезжаю, — отозвался Жуков.

Василевский приехал в Корочи раньше и остановился в небольшом деревянном домике, который облюбовал его адъютант.

Вечерело. На небе густо высыпали звёзды; они ярко мерцали в бездонной синеве, словно кто-то там рассыпал алмазы. Дул степной ветер, горячий и сухой. Откуда-то издалека доносилась артиллерийская канонада. «Виллис» подкатил к самому домику, и из него вышел маршал Жуков.

— Привет, Саша! — Он крепко пожал Василевскому руку. — Как жизнь?

— Плохо, Георгий... — Александр Михайлович провёл его в домик и пригласил к столу, на котором был накрыт ужин.

— Отчего вдруг «плохо»? — насторожился Георгий Константинович. — Вчера я говорил с Верховным, у него претензий к тебе нет.

— Ты же меня обокрал! — вдруг выпалил Василевский. Глаза его хитро заблестели, на обветренном лице появилась знакомая Жукову усмешка.

— Не понял, поясни. — Жуков так и впился в него горящими глазами.

— Кто убедил Верховного отдать 57-ю армию Степному фронту? Ты! И не вздумай отказываться. Конев, конечно, рад, что получил солидное пополнение. А каково Малиновскому? Да и не так богат на войска Юго-Западный фронт, чтобы взять у него целую армию! А кто курирует фронт Малиновского? Твой друг Василевский, а ты ему подножку ставишь...

Жуков задорно, по-мальчишечьи захохотал, у него от смеха даже глаза повлажнели.

— Не я проявил в этом деле инициативу, — сказал Георгий Константинович и, придвинув к себе тарелку с варёной картошкой, взял ломоть хлеба, отрезал кусок сала. — Я чертовски проголодался. А ты чего не ешь?

— Хочу сначала раздеться. — Василевский снял шинель. — Значит, Верховный отобрал у Малиновского армию?

— Конев ему звонил, просил усилить его фронт войсками, — пояснил Жуков. — Ты же знаешь Ивана Степановича, он часто обращается к Верховному: то ему надо, другое... Ну, а если честно, то у Степного фронта меньше всего сил и средств, хотя задача ему поставлена серьёзная. Нам надо увязать действия Степного фронта с Юго-Западным.

— Чего тут увязывать? — пожал плечами Василевский. — Ведь Ставка план утвердила?

— Да, но вдруг обстановка изменится? Не станешь же ты звонить Верховному и просить совета?

— Мы кто с тобой, Георгий? — спросил в упор Александр Михайлович. — Представители Ставки! К тому же ты ещё и заместитель Верховного Главнокомандующего, а я начальник Генштаба и заместитель наркома обороны. Разве мало у нас с тобой полномочий? Если ситуация на фронте осложнится, там и решим, что делать, а Верховного потом проинформируем.

— Разумно, — согласился Жуков. — Теперь о деле. Чего я тебе звонил? Мне нужна твоя помощь...

— В чём? — насторожился Василевский. Он взял со стола стакан молока и выпил. — Видно, молочко хозяйка держала в погребе. Холодное! Выпей и ты, Георгий! А то хозяйка обидится — она ведь угостила нас от чистого сердца.

Жуков выпил молоко.

— Ты прав, как лёд холодное, ещё простужусь, — брякнул он сердито. — Ну-ка посмотри, Саша, на мою рабочую карту. — Он развернул её на столе, предварительно убрав в сторону тарелки и стаканы.

Василевский с минуту пристально разглядывал карту, потом в его глазах вспыхнули искорки.

— Ясно, как пить дать! — воскликнул он. — Ты хочешь, чтобы войска правого крыла Юго-Западного фронта помогли войскам Степного фронта нанести удар по Харькову с юга и юго-востока?

— Верно, только так решил не я, а Верховный, и об этом он сам тебе скажет. — Жуков зевнул. — Всю ночь не спал. Надо бы снять дрёму, а? У тебя не найдётся глотка «наркомовской»?

Василевский окликнул адъютанта:

— Там в моём саквояже бутылка водки, давай её сюда!

Жуков налил себе и Василевскому и гаркнул:

— Выпьем за удачу на фронте! — В два глотка он опорожнил стакан, не закусывая. — Горючка что надо, до самой печёнки достала... Да, забыл тебе сказать... Верховный беспокоится, удастся ли нам с ходу взять Харьков. Я заверил его, что мы это сделаем. Кстати, свой план по освобождению Донбасса ты ему доложил?

— Разумеется, и Верховный его одобрил без каких-либо поправок. Но я чувствую, что мне туго придётся с Донбассом. Немцы превратили его в сильно укреплённый оборонительный район...

— Тяжелее, чем на Курской дуге, не будет, — махнул рукой Жуков. — Так что не переживай. Танки и артиллерия сделают своё дело.

— Есть одна зацепка, — продолжал Василевский. — Генштабу стало известно, что Гитлер подписал приказ о строительстве стратегического рубежа обороны, назвав его «восточным валом», вот здесь. — И он показал эти места на карте. — От Улюкского лимана через солёное Молочное озеро и дальше по линии реки Молочной, среднего течения Днепра, реки Сож, через Оршу и Витебск, Псков и по реке Нарве.

— Откуда у тебя эти данные? — осведомился Жуков.

— Наши разведчики взяли «языка», и при нём была копия приказа Гитлера, поступившая в штаб 6-й полевой армии.

— Это серьёзно осложнит наше наступление, — подчеркнул Жуков.

— Я тебе ещё вот что скажу. — Василевский взял стакан и допил свою «горючку». — Оборону Донбасского района Гитлер возложил на 1-ю танковую и 6-ю полевую армии — двадцать две отборные дивизии! Этими армиями соответственно командуют генерал-полковники Макензен и Холлид. Первый — родственник генерал-фельдмаршала Августа Макензена, известного ещё по Первой мировой войне. Знаешь, какой «подвиг» совершил этот отпрыск потомственных генералов? В Пятигорске зимой сорок третьего он ограбил эвакуированный туда из Ростова музей изобразительных искусств, забрал из него ценные картины. А Холлида наши били на Дону, но не Добили. Придётся теперь нам с Малиновским это сделать.

Жуков взглянул на карту Василевского.

— Где Юго-Западный фронт наносит главный удар? — спросил он.

— Как я и говорил в Ставке, южнее города Изюм через Барвенково на Лозовую, Павлоград и Синельниково. А в качестве исходного положения мы с Малиновским решили использовать захваченные ранее плацдармы на западном берегу Северского Донца...

— Будь я на твоём месте, я бы максимально использовал авиацию, — сказал Жуков. — Разбомбил бы в пух и прах оборону немцев, а потом пустил бы танки, а за ними пехоту. Жаль, что у Малиновского маловато самолётов.

— Было маловато, а теперь в достатке! — прервал его Василевский. — Верховный пошёл мне навстречу — выделил на эту операцию всю фронтовую авиацию 17-й воздушной армии. Её командующий генерал Судец заверил меня, что лётчики не подведут.

— Владимиру Алексеевичу можно верить, он хозяин своего слова, — подтвердил Георгий Константинович. — Я с ним имел дело. И не раз. А закалку Судец получил ещё в боях с белофиннами. — Он сделал паузу. — Ты ездил на Южный фронт к Толбухину? Ведь ему предстоит провести свою первую операцию в роли командующего.

Василевский сказал, что был у Толбухина, Фёдор Иванович переживает: а вдруг дело у него сорвётся? Но вряд ли... Толбухин — опытный вояка. Ещё в Гражданскую войну был начальником оперативного отдела штаба армии, а в тридцать восьмом возглавлял штаб Закавказского военного округа.

— Опыт-то у него есть, но разве сравнишь войну Гражданскую с нынешней? — усмехнулся Жуков. — Тогда шашка была чуть ли не главным оружием бойца... Правда, войска Толбухина хорошо проявили себя в Сталинградской битве. И всё же ты, Александр, помоги ему хорошенько всё продумать. Пока генерал Малиновский готовит к сражению свой Юго-Западный фронт, смотайся на денёк-два к Толбухину. Привет ему от меня...

На другой день Василевский прибыл на КП Толбухина, который находился в селе Грибоваха неподалёку от города Шахты. Ночь была звёздная и лунная, на фоне посветлевшего горизонта Василевский ещё издали увидел грузную фигуру командующего фронтом. Толбухин подошёл к нему запыхавшийся и с ходу выпалил не по-уставному:

— Рад вас видеть, товарищ маршал, в своём хозяйстве!

— И я рад, — добавил подошедший к ним начальник штаба фронта генерал Бирюзов. (В 1955 году Сергей Семёнович Бирюзов станет Маршалом Советского Союза, Василевский поздравит его от души, и, когда речь зайдёт о минувшей войне, где оба сражались рука об руку, Бирюзов скажет: «Вы, Александр Михайлович, учили меня воевать, такое не забудется, и я у вас в неоплатном долгу!..» — А.3.) А сейчас, когда они вошли в помещение штаба, Бирюзов разложил на столе карты, и генерал Толбухин стал объяснять представителю Ставки свой замысел по разгрому врага:

— Если честно, товарищ маршал, меня волнует одно: удастся ли нам с ходу прорвать так называемый «миусский фронт обороны» немцев? При разработке операции я долго ломал голову, как нам лучше поступить, и решил ударить по немцам на самом узком участке фронта. Сделает это 5-я ударная армия генерала Цветаева и 2-я гвардейская армия генерала Захарова...

— За счёт высокой плотности огня? — прервал командующего Василевский.

— Да, товарищ маршал! — воскликнул Толбухин, и на его полном лице появилась улыбка. — Иначе прорыв осуществить трудно.

— Если мы это сделаем, а я уверен в успехе, тогда эти две армии будут наступать на Волноваху и Пологи, — пояснил генерал Бирюзов. — А 51-я армия генерала Крейзера прорвёт фронт севернее на смежном участке...

Замысел командующего фронтом Василевский одобрил, но при обсуждении плана в деталях внёс в него существенные поправки.

— Надеюсь, Фёдор Иванович, что первый ваш блин комом не будет! — улыбнулся Василевский.

В ночь на 10 августа на КП Южного фронта Василевскому позвонил его первый заместитель по Генштабу генерал Антонов и сказал, что Верховный утвердил его предложения о действиях фронтов Малиновского и Толбухина.

— Понял тебя, Алексей Иннокентьевич! — громко ответил Василевский. — Как в Генштабе, не скучно без меня?

Слышимость почему-то стала хуже, и Александр Михайлович едва разобрал слова:

— Дел тут невпроворот, товарищ маршал, скорее возвращайтесь в Москву. Дома у вас всё хорошо, я только что звонил...

— Спасибо, дружище!

Василевский, положив трубку, взглянул на Толбухина:

— Как будто с тобой мы всё обсудили, но это на карте. Теперь съездим в 5-ю ударную армию и во 2-ю гвардейскую и проведём там рекогносцировку с участием командармов Цветаева и Захарова. Если мы этого не сделаем, у меня будет на душе неспокойно. Да и вообще я ничего не делаю на глазок.

После рекогносцировки, которая, как выразился генерал Толбухин, «хоть и прошла с большим напряжением, но ума всем прибавила», Василевский побывал на передовых позициях 2-й гвардейской армии. В стереотрубу он наблюдал за немцами. Их позиции отчётливо просматривались сквозь проволочные заграждения. Кое-где виднелись танки, врытые наполовину в землю, длинные стволы орудий призрачно чернели сквозь листву деревьев.

— «Тигры», — сказал Василевский, глядя на Толбухина. — А я полагал, что всех их мы перемололи на Курской дуге.

Вернулись в штаб фронта под вечер. Своим пребыванием на Южном фронте Василевский остался доволен. В его душе теплилась надежда, что свою первую операцию Толбухин проведёт как надо.

— У тебя, Фёдор Иванович, я поработал три дня, — сказал Александр Михайлович. — Но на моих плечах ещё фронт твоего соседа Малиновского, так что переночую у вас, утром проведу инструктаж командармов и поеду, изволь не сердиться.

Толбухин зыркнул чёрными, как сама ночь, глазами:

— Отчего мне сердиться, товарищ маршал, вы и так крепко нам помогли. Спасибо!

— Не мне спасибо, Фёдор Иванович, а Верховному, — добродушно возразил Василевский. — Это он направил меня к вам, и я выполняю его приказ.

— Выполнять можно по-разному, — философски заметил генерал. — Вы это делаете на совесть, с душой и без язвительных насмешек. А то у нас есть генералы, которые сделают самую малость, а трезвонят во все колокола.

Василевский сделал вид, что последних его слов не слышал. Он вышел во двор. Ночь прохладная, хотя ещё днём нещадно пекло солнце. В небе горели звёзды, крупные, как осколки мины. Луна сиротливо висела над КП, и было во всём этом что-то загадочное. Далеко-далеко пылало багряное зарево, слышались глухие взрывы — должно быть, немецкие самолёты бомбили передний край 5-й гвардейской армии. Изредка зелёные ракеты острыми клинками резали темноту и гасли высоко в небе. Неожиданно Александр Михайлович вспомнил сына Юру. Он всё ещё лечится от туберкулёза. «Отец, — говорил ему Юра во время последней встречи в Москве, — если я выздоровею, возьмёшь меня с собой на фронт?..» Выкурив папиросу, Василевский вошёл в домик и, раздевшись, лёг в отведённой ему комнате. Он уже засыпал, когда увидел склонившегося над ним генерала Бирюзова.

— Вам звонит Верховный Главнокомандующий!

Василевский рывком встал. Дежурный — белобрысый, с серыми глазами капитан — вскочил со стула и отдал ему трубку.

— Вы ещё не спите? — зазвучал на другом конце провода далёкий, с акцентом голос Сталина.

— Чуть вздремнул, а тут ваш звонок...

Василевский доложил, что час назад вернулся из войск 5-й ударной и 2-й гвардейской армий, где вместе с командующими проводил рекогносцировку. Всё идёт как надо, люди настроены по-боевому.

— Это хорошо, товарищ Василевский, — одобрил Верховный. — Но меня тревожит Харьков. Удастся ли освободить город в ближайшее время? Правда, Жуков заверил меня, что немцы там будут разбиты. Что ж, подождём... Что я вам хочу сказать, — продолжал Верховный. — Степному фронту необходимо содействие со стороны Юго-Западного фронта. Его правое крыло должно не только обеспечить удар войск Конева по Харькову с юга и юго-востока, но и решать свою задачу. Вы поняли?

— У меня была встреча с Жуковым, и этот вопрос мы обговорили, — торопливо отозвался Василевский.

— Теперь что касается вас, — вновь зазвучал в трубке негромкий голос Верховного. — Я прошу не распылять свои силы, сосредоточьте всё внимание на Юго-Западном фронте. Не пора ли вам туда убыть?

Василевский попросил разрешения у Верховного завтра утром провести инструктивное совещание с командованием армий, корпусов и начальниками родов войск. Задержится всего лишь на два-три часа, а потом сразу же поедет к Малиновскому.

— Я уже всё подготовил, и утром люди соберутся в штабе фронта.

— Проводите, — согласился Сталин. — Однако не позднее двенадцатого августа вы должны быть на КП Юго-Западного фронта, которому предстоит через четыре дня начать боевые действия. К концу суток жду от вас донесения. Что же касается операции Южного фронта по прорыву обороны немцев на реке Миус, то её можно начать восемнадцатого августа.

Василевский сделал на Южном фронте всё, что намечал, и, когда 16 августа Малиновский начал наступление, он прибыл на КП 46-й армии генерала Глаголева и отсюда наблюдал за сражением. С ходу форсировав Северский Донец, войска Юго-Западного фронта завязали уличные бои за город Змиев и установили локтевую связь с 57-й армией Степного фронта.

— Родион Яковлевич, завтра бросай в наступление свою главную группировку, — передал Василевский по радио Малиновскому.

— У меня всё готово, так что с рассветом начнём, — ответил тот.

Василевского, однако, насторожило то, что перед самым наступлением в район Богодухова — Харьковское направление — немцы перебросили три танковые дивизии СС. Это, безусловно, осложнило обстановку, и кто знает, как пойдёт дело. К концу дня маршал с огорчением узнал, что, хотя войска Юго-Западного фронта и вклинились в оборону гитлеровцев, прорвать её сразу не смогли — у немцев был большой перевес в танках и самолётах. Обсудив ситуацию, Василевский вызвал на связь Малиновского.

— Где генерал Судец? — спросил он. — На своём КП? Прикажи ему немедленно начать обработку вражеских позиций с воздуха. Сам понимаешь, что с автоматом против танков не пойдёшь! Так что нажимай, Родион Яковлевич! Не выпускай из виду фланги, да, да, фланги! — кричал в микрофон Василевский.

Генерал Судец, казалось, сделал невозможное. Бомбы, словно огромный плуг, вспахали передовые позиции врага; в бой ринулись наши танки и пехота, они смяли оборону немцев. У Александра Михайловича поднялось настроение, это заметил генерал Глаголев.

— Тяжко нам далась победа, но ради неё сил не жаль, — сказал он.

Василевский вышел на крыльцо домика, где размещался штаб армии, полной грудью вдохнул прохладный воздух. На душе полегчало. Всю ночь он находился на КП, то и дело связывался с командованием фронта по телефону, чертовски устал, но мысль о том, что наконец-то враг попятился, согревала его. Уже рассветало. Высоко в небе угасали последние звёзды, далёкий горизонт, откуда доносились орудийные залпы, наливался синью. По всей линии фронта вспыхивали и гасли багряные сполохи.

«Пора мне на КП фронта, оттуда и пошлю донесение Верховному», — подумал он, возвращаясь в комнату.

На пороге вырос дежурный по штабу и, глядя на маршала, доложил:

— Вам срочная телеграмма от Верховного Главнокомандующего!

У Василевского отчего-то вдруг заныло сердце. Он развернул листок и стал про себя читать: «Маршалу Василевскому. Сейчас уже 3 часа 30 минут 17 августа, а Вы ещё не изволили прислать в Ставку донесение об итогах операции за 16 августа и о Вашей оценке обстановки. Я давно уже обязал Вас, как уполномоченного Ставки, обязательно присылать в Ставку к исходу каждого дня операции специальные донесения. Вы почти каждый раз забывали об этой своей обязанности и не присылали в Ставку донесения. 16 августа является первым днём важной операции на Юго-Западном фронте, где Вы состоите уполномоченным Ставки. И вот Вы опять изволили забыть о своём долге перед Ставкой... Последний раз предупреждаю Вас, что в случае, если Вы ещё хоть раз изволите забыть о своём долге перед Ставкой, Вы будете отстранены от должности начальника Генерального штаба и будете отозваны с фронта. И. Сталин».

У Василевского как будто что-то сломалось в груди. Он хотел свернуть телеграмму, но она выпала из его рук. Стоявший рядом генерал Глаголев поднял листок и отдал ему; он успел заметить, что лицо маршала пожелтело, как воск, на щеках выступили белые пятна, и весь он стал какой-то чужой, растерянный.

— Что-нибудь серьёзное, товарищ маршал? — спросил Глаголев.

— Дай, пожалуйста, попить... — попросил Василевский.

Генерал схватил со стола котелок, налил воды из бачка.

— Чистая вода, из родника, бойцы только принесли чай кипятить, — тихо промолвил командарм.

Василевский отпил несколько глотков и почувствовал — грудь немного отпустило, в горле исчез вёрткий упругий комок, стало легче дышать.

— Поеду на КП фронта, — тихо произнёс он. — Кажется, я задержался у вас...

Он ехал на «Виллисе» по изрытой снарядами и минами дороге, машину бросало на ухабах, но Василевский, казалось, ничего этого не замечал. В его ушах тихо звенел голос Сталина: «Вы будете отстранены от должности начальника Генерального штаба и будете отозваны с фронта...»

Василевский толкнул плечом дверь и шумно вошёл в помещение штаба фронта. У стола над картой размышлял о чём-то начальник штаба генерал Корженевич.

— Где командующий? — спросил Василевский, снимая шинель.

— У танкистов, — ответил Корженевич. — Он вам нужен?

— Нет, Феодосий Константинович. Я буду звонить в Ставку.

Генерал Антонов ответил ему сразу, словно ждал его звонка.

На вопрос, знает ли он о телеграмме Верховного в его адрес, ответил, что писал эту телеграмму под диктовку Сталина.

— Вы же не прислали ему вовремя донесения о действиях Юго-Западного фронта, вот он и вскипел. Я сказал ему, что, наверное, случилась какая-то заминка, но он и меня отругал. Да, так всё и было, Александр Михайлович. Ничего я не смог сделать! В такие минуты Верховному лучше не возражать... Ну, а как там, на фронте?

— Бьём немцев, как крыс, а они всё ползут! — Василевский перевёл дух. — Скажи, Алексей, Верховный на месте? Хочу ему позвонить.

— У себя, но звонить ему не советую.

Но Василевский позвонил. Долго никто не брал трубку. Наконец послышался сердитый голос Сталина:

— Слушаю вас! Кто это?

«Он не в духе», — отметил Василевский. Все мысли вдруг выскочили у него из головы, и он не знал, как и что говорить. А в трубке клокотал, бился голос вождя:

— Кто звонит? Почему молчите?

Василевский положил трубку. Он стоял у стола недвижим, в голове путались разные мысли. Дверь резко скрипнула, в штаб вошёл командующий фронтом Малиновский и громко крикнул:

— Всё пошло как надо, фрицы попятились! — Вдруг он увидел у стола представителя Ставки. Лицо у него было белое, как стена. — Товарищ маршал, что с вами?..