ЖЖ Дмитрия Горчева (2005–2006)

Январь

Новый год встретился на редкость мирно. Попарились с Дужиным в бане. Сосед по шкафчику долго изучал мою жэжэшную майку с картинкой от Вовы Соамо, потом спросил: «А это ваш никнэйм?». «Ага», — ответил я. «Надо почитать» — сказал человек уважительно. Я предложил ему коньяку из фляжки, подаренной другим жж-юзером, человек сказал «Легко».

Из безобразий. Часа в три ночи я бродил по коломне, освещая лица прохожих подаренным мне фонарём типа летучая мышь, который я носил на вытянутой руке. Мудаки шарахались и ругались матом, хорошие люди улыбались. Два случайных китайца (один мужчина, другой женщина) счастливо что-то замяукали. Морду никто не набил.

Свидетели рассказывают, что когда я напился уже совершенно мертвецки пьяный, я разговаривал про Любовь. То есть не про конкретную какую-то любовь, а так, вообще. За жопу и сиську никого при этом не хватал.

Так что есть о чём подумать.

А вот ещё одна картина маслом. В соответствии с первоначальным замыслом в небе должна была парить надпись «зенит-чемпион», но лень.

Солдат Иван Рябов принимал участие в русско-японской войне девятьсот пятого года. Переодевшись китайским крестьянином он выполнял разведку в Манчжурии, однако был схвачен японским патрулём и разоблачён. Во время расстрела Иван Рябов проявил такое мужество и присутствие духа, что японское командование сочло необходимым написать в русскую армию письмо.

«Глубокоуважаемый Неприятель! — написало японское командование. — Выражаем наше восхищение тем, что в рядах Вашей глубокоуважаемой армии служат такие прекрасные и достойные люди. Желаем Вам и далее иметь как можно больше таких же выдающихся воинов».

Письмо это было опубликовано в газете «Петербургские ведомости» и имело большой резонанс. По всей России был объявлен сбор средств для помощи оставшимся сиротами пятерым детям солдата Ивана Рябова. Даже и сам Государь Император Николай II пожертвовал из личных своих сбережений сто рублей ассигнациями.

Вот так-то, бляди.

Проснувшись утром, пошёл на кухню жадно жрать Полуночного Гуся. Громко чавкал и облизывал пальцы. Гусь прекрасен уже тем, что он не курица. Ненавижу городских этих фальшивых курей за мягкие их кости и бумажное безвкусное мясо. Время от времени покупаю зачем-то в гастрономе горизонт жареную курицу, приношу домой, отъедаю у неё ногу ниже колена и смотрю на неё с недоумением: ну и нахуя ж я тебя купил, дура ты ёбаная?

Ночью считал по свечкам в окошках проживающих вокруг меня Православных. Таковых, помимо меня, нашлось две штуки, хотя про одного есть подозрение, что это было просто отражение фонаря.

По телевидению показывали день рождения Президента Российской Федерации. Его беспрерывно поздравлял старичок со сдобным козлиным голосом, тот же самый, который в прошлую Пасху поздравлял его с воскрешением из мёртвых. Кстати сказать, вот что удивительно! — в самое главное и центральное капище Воображаемой Империи не могут нанять певцов с нормальными голосами. Ну не знаю, взяли бы кого-нибудь из большого театра или из ансамбля песни и пляски, а то ведь невозможно же слушать.

А я, между прочим однажды даже бывал там внутри, ещё при Ельцине, и вышел совершенно живой и невредимый, потому что всё время бормотал про себя Отче наш, как Хома Брут. Вия не видел, врать не буду, зато видел очень много охранников в пуленепробиваемых пиджаках с рациями.

Сейчас стали умнее делать. Помню смотрел тоже телепередачу, там когда президент Путин выходил из ХХС, на ступеньках стояла богомолица в платочке и тщательно сканировала вверенный ей сектор. Это очень умно — под платком не видно наушника, да и в бюст можно натолкать большое количество спецсредств.

А вообще, Православные, с праздником.

Я так думаю, что в самом конце концов мы всё равно всех их победим. Может быть даже мы уже и победили, только этого не заметили, потому что, собственно говоря, нам всё это глубоко похуй.

По телевизору всё время показывают молодых людей, которые сидят в офисе за компьютером, потом колбасятся на дискотеке и сообщают друг другу по новейшему мобильному телефону про то, что они уверены в завтрашнем дне.

Это по-видимому социальная реклама, потому что для того, чтобы в существующем пространстве быть уверенным в завтрашнем дне — это нужно быть совершенно слабоумным идиотом.

Ещё показывают какой-то шампунь и говорят «ощути энергию океана».

Перестану я пожалуй опять смотреть этот телевизор. Раньше у него хоть изредка ремиссии случались, а сейчас уже совсем ебанулся.

Вот например дело юкоса.

Ну вот умные люди взяли себе то, что всё равно бы без них погибло. Ну сами помните, что там творилось, если конечно помните.

Старушки и ветераны войны как жили хуёво, так и будут всегда жить, так что в общем они не пострадали.

Главное — вовремя добежать до обозначенного дерева и постучать по нём: «туки-тук». А после этого всё по правилам. После этого воровать и грабить уже нельзя, потому что было сказано «туки-тук» и частная собственность уже после этого священна и воровать и грабить то, что валяется без присмотра, уже нельзя.

И тут к ним приходят другие люди и воруют и грабят уже их.

«Как?!! — говорят те, первые люди, потрясённые. — Как же так можно?!!!» «А вот так, — отвечают вторые люди равнодушно, — у нас по другому дереву надо было стучать туки-тук».

А если кому-то эта новость кажется скучной — это значит, что она их не касается.

Казахская кухня состоит из следующих блюд:

Бешпармак (бесбармак, переводится как «пять пальцев») — самое главное блюдо. Очень много варёной баранины, очень много теста, очень много лука. Как следует из названия, едят руками. В нём обычно чабаны согревали окоченевшие холодными вечерами руки. Если баранина хорошая, то вкусно.

Каурдак — жареные бараньи потроха.

Шорпа (сорпа, сурпа) — жидкость из-под бешпармака. Пьют из пиалы.

Баурсаки — сдобные пончики, жареные в бараньем сале.

На большого любителя, я таким любителем никогда не был.

Курт — очень твёрдый и солёный козий сыр, прекрасный с пивом или просто так грызть.

Среди русских, правда, существовало поверье, что казахские женщины катают курт под мышками для придания ему солёности.

Казы — колбаса из крупных кусков конины. Нужно долго варить. Очень вкусная, если правильная. Если хоть чуть-чуть неправильная — тогда омерзительная.

Я обычно в Алма-Ате покупал казы к праздникам на Зелёном Базаре. Казахов очень умиляло то, что русский покупает конскую колбасу, поэтому обычно не обманывали.

Ну, про кумыс все знают, хотя мало кто пробовал. Кумыс нужно либо очень сильно любить, либо лучше вообще не пробовать.

Меня в детстве батюшка водил на базар и покупал у очень старого казаха кумыс в жестяной кружке. Признаком доброкачественности кумыса служил плавающий в нём кобылий волосок.

Купил себе недавно в супермаркете за бешеные деньги бутылку кумыса — гадость страшная. Да впрочем и в Казахстане бутылочный кумыс тоже пить нельзя.

Ещё бывают праздничные блюда для особо дорогих гостей. Я однажды попал в Джезказгане на традиционный казахский обед в честь английского банкира, у которого я был переводчиком. Нам подавали варёное курдючное сало, я даже сумел съесть почти два куска, а банкиру отдельно — варёную же баранью голову из которой нужно было есть мозги. Какие-нибудь американцы конечно там бы и сдохли, но банкир был крепким стариком киплинговского образца и всё съел не моргнувши глазом.

Да вот, собственно и всё. Остальное заимствовано у соседей: плов — у узбеков, лагман — у дунган, фунчоза — у корейцев.

Ну и арак, конечно. Арак — вообще самое главное блюдо.

А ещё я люблю иногда засыпая вспомнить например как проехать от пастера-панфилова до микрорайона орбита, где живёт самая лучшая в мире девушка.

Это значит надо выехать на коммунистический, потом по гоголя до сейфуллина, потом направо на курмангазы, потом на жарокова, а там дальше уже всё в тумане.

Вроде бы и картинка есть, а как называется? Чапаева? Гагарина? Ну, потом точно надо проехать мимо дурдома, а как он назывался? Известное ведь место, вроде как в Петербурге пряжка.

Куда оно всё пропадает? Как снег, блядь.

Высокогорный каток медео — это в городе Алма-Ата было что-то вроде петергофа в городе петербург — туда ездили только приезжие.

А нормальные все люди — они либо выходили не доезжая до медео в бутаковке, либо проходили мимо и шли дальше наверх.

В бутаковке можно было залезть на небольшую горку и лежать на ней на спине и смотреть на летящие со страшной скоростью по небу облака или наоборот смотреть вниз на город, накрытый бурой тучей и думать про то, что ну и нахуя же я живу в этом говне, а не здесь на горке.

Выше медео я поднимался два раза. Во второй раз мы с соседями по комнате в общежитии нашли где-то большой кусок очень толстого целлофана и задумали Великий Спуск, то есть сверху и до самого города.

Мы забрались на самый верх, сначала по лестнице а потом ещё очень долго между деревьев, потом сели на целлофан, держась друг за друга, как в бобслее. Всего нас было человек шесть. Передний был Загребающий, а самый задний был Вперёдсмотрящий. Остальные наклонялись по командам Вперёдсмотрящего влево или вправо. По дороге к нам упали внутрь много сбитых блондинок и брюнеток, но их всех прогнали, потому что это было чисто мущинское мероприятие. В общем доехали до катка, а там начались автомобили и дальше ехать стало невозможно, так что пошли пить пиво.

А в первый раз я забрался на самый верх за два дня до того, как меня забрали в армию. То есть я уже знал, что меня заберут и мне было вообще всё похуй. Мы там выпили в условиях разреженного воздуха бутылок шесть или восемь водки всемером, не помню впрочем за давностию лет, а потом я споткнулся и поехал сверху вниз на жопе весь возвышенный и прекрасный. Ну и приехал конечно, прямо под колёса. «Во! — сказала милиция восхищённая, — Наш клиент. Сам приехал».

Вот так я и побывал в самом первом в своей жизни вытрезвителе.

Заходил в гости к Житинскому. Он там с семьёй вернулся как раз из финляндии.

Поскольку в финляндии погода ничем особенно не отличается от погоды в Петербурге, то они там в основном смотрели кинофильмы на дивиди. Говорят что все кинофильмы были хорошие, один только был отвратительный режиссёра астрахана, просто пиздец какая хуйня и пошлятина.

Ну я выпил немного виски, поговорил про прекрасное, потом домой засобирался. Ну дайте говорю кино какое-нибудь посмотреть, а то дома всё уже кончилось. Взял для отвода глаз Джармуша чего-то, аризону-дрим кустурицы, ну и до кучи, вот этого самого астрахана.

Кустурицу и Джармуша я может быть когда-нибудь и посмотрю возможно, если будет подходящее настроение. А пока смотрю астрахана и практически рыдаю, до чего же там всё прекрасное.

Вот где бы ещё найти кинофильм «всё будет хорошо», ни у кого случайно нету?

Люди очень любят рассказывать свои сны. Им кажется, что там всё очень важное, многозначительное и символическое. Но это же для них значительное, а постороннему слушателю обычно становится невыносимо скучно. Ну как вот приехали люди из долгого путешествия, у них полна жопа впечатлений, они размахивают руками и не понимают, что у них-то есть картинка перед глазами, звуки там, запахи, а у других нет, поэтому другие вяло кивают, говорят иногда «надо же!», «иш ты!» и надеются, что это всё поскорее кончится, но это напрасно обычно.

Повторяющиеся сны наверное бывают у всех. Ну не у всех до единого — говорят, некоторые люди вообще снов никаких не видят.

Давно, ещё в восьмидесятых, таким сном у меня был сон про ядерную войну. Типичный такой сон: синее небо, по нему летит самолётик, а потом вдруг на горизонте поднимается белоснежный гриб, потом ещё один. И ты понимаешь, что пиздец, пиздец вообще всему и куда-то бежишь кого-то спасать, но всё это бесполезно, потому что всё равно пиздец.

В каждом следующем таком сне я помнил, что делал в прошлом — что вот сюда, например, не нужно бежать, потому что там толпа, а вот сюда можно попробовать. Но впрочем так никуда ни разу и не добежал, потому что просыпался.

Потом, когда началась перестройка, этот сон пропал и вместо него появился другой: как меня во второй раз забирают в армию. Я при этом понимаю, что происходит нелепое какое-то недоразумение, потому что я уже честно оттрубил в стройбате два года от звонка до звонка и вообще у меня куча срочных дел, а меня везут в поезде хуй знает куда.

Привозили меня неизменно в ту же самую часть, в которой я служил — Архангельская область, Мирный-13. И там всё на месте — баня, КПП, столовая, клуб, но ни одного знакомого человека — солдаты все давно ушли на дембель, комбат новый, замполит новый, всех куда-то перевели. Я иду к себе в художку, она там же, но в ней уже живёт кто-то другой, всё чужое. А мне сейчас идти в роту, а там в бригаду — и хуячить бетон на склоны ракетных стартов, то есть всё сначала — чечены эти, узбеки, портянки, кислая капуста. Это не пиздец, конечно, но как же блядь тоскливо.

Мне и сейчас этот сон иногда снится, но редко — раз может в год или в два.

Зато стало часто сниться про то, как я возвращаюсь на Родину — в город Целиноград. Не в Астану, как он сейчас называется — в ней я был раза всего два, а именно в Целиноград, туда где улица Дризге, и Монина, Советской Конституции и проспект Победы. И почему-то оказывается у меня в городе Целинограде очень много важных дел, и их становится всё больше, и вот неделя, прошла, месяц, год наверное (в снах — там не очень разберёшь). Деньги давно все кончились, мать говорит, что надо мне устраиваться на работу — она уже договорилась с Аллой Викторовной, у них там в школе как раз уволилась англичанка.

И я иду в эту школу, наклонившись против ветра, а там внутри синие лампы дневного света и носятся безумные дети, орут, а я совершенно не знаю, чего буду им преподавать, потому что у меня даже нет учебника, не говоря уже про поурочные планы.

И вдруг я внезапно вспоминаю, что у меня не плачено за квартиру на проспекте Просвещения или на Пискарёвке. И вообще — почему я здесь, а не на тучковом мосту? И нужно бежать на самолёт, а с другой стороны ведь уроки же надо вести. И всё равно меня там, в Петербурге давно все забыли и в квартире живёт кто-то другой, и непонятно где и чего работать. И такая тоска. Тут я тоже просыпаюсь.

Да вот и все сны в общем-то.

Ещё не так давно мне приснилось продолжение старых снов.

Где-то году в девяносто четвёртом, поиграв в Дум-два часов до пяти утра, я во сне спускался в лаз, расположенный в каком-то сарае, внизу были лабиринты и там я с кем-то вместе бегал с гранатомётом и хуячил монстров. Монстры были не очень страшные, почти родные — я знал, что после того, как их убьют, они всё равно опять воскреснут.

А тут недавно мне приснился тот же самый сарай, только крыша у него совсем провалилась, и лаз был завален гнилыми досками, тряпками, говном каким-то. Я кое-как пролез внутрь, походил по пустым коридорам — никого нет. Пусто, холодно, битые кирпичи, где-то свод обвалился, не пройти. Умерли монстры в общем.

Ну я вылез, пошёл куда-то в комнату, где много людей — половина так себе знакомых, половина вообще незнакомых и нашёл вдруг там Птицу. Она мне снилась когда-то совсем в другом сне. Птица сидела на железной койке и не то, чтобы постарела, а просто сильно изменилась, как изменяются люди, которых не видел много лет.

«Привет», — сказала Птица. «Привет» — сказал я и сел рядом. «А ты меня совсем забыл» — сказала Птица грустно. «Да нет, что ты!», — сказал я, а про себя понял, что да, действительно забыл. Потом мы с ней лежали просто так обнявшись на койке, потому что с Птицами по-прежнему нельзя ебаться, вокруг ходили какие-то люди, какие бывают во сне — сначала они одни, а потом вдруг другие и было это одновременно и общежитие и пироги на дмитровке. Ну и в общем я снова проснулся с ощущением почему-то счастья. А потом оно распалось понемногу и к обеду совсем ничего не осталось, так чуть-чуть что-то такое, хуй его знает.

Не открывая глаз ощупал под одеялом себя — голый. Пошлёпал рукой сзади и спереди — один. Открыл один глаз — дома.

Как же это заебись!

Процитировал вчера Массе, когда они там беседовали кажется о Блоке, стихотворение «купил мужик себе новые кеды, а за ним увязались какие-то педы».

Я раньше думал, что это я один такой тёмный, что не знаю Гавриила Лубнина, но оказалось, что Масса тоже не знает. Ликвидирую пробел.

Там все картинки датированы девяностым годом, и я уже думал, что художник этот умер, вроде как Олег Григорьев, но взял недавно у Славы Курицына газету Платформа, и оказалось, что он вполне живой, хотя уже и не так смешно.

В дверь настойчиво позвонили. Нашёл штаны, надел, открыл. Стоят две чрезмерно доброжелательные тётки.

«Не хотите ли Вы с нами поговорить?» «Нет, — говорю чёрство, — не хочу. Я знаю кто вы такие». «А кто мы? Кто мы?!» — закокетничали тётки прихорашиваясь, но я этого уже впрочем не слышал.

Почитал книжку писателя Лимонова «Это я эдичка», раньше как-то не попадалась.

Книжка в целом не понравилась — не люблю я этой истерической искренности, которая почему-то всё время связана с дрочением в заляпанные чужой спермой трусы любимой женщины.

Но я не о том. Я просто вдруг вспомнил подростка Савенко, когда он, глупый, старый, с козлиной бородой хрипло орал на анпилова что ли или на другого такого же мудака в идиотском каком-то телевизионном шоу. И мне стало страшно, невыносимо его жалко. Потому что он как был подросток Савенко, так он и остался навсегда — мальчик среди взрослых людей.

Ну я не знаю. Помните, была омерзительная сказка для детей, написанная Взрослым человеком — Праздник Непослушания. Там детям разрешили всё сделать так, как они хотят, чтобы они поняли, что так жить нельзя и позвали обратно к себе Взрослых, потому что у них самих не получается.

А подросток Савенко, сто раз отпижженный, всеми выебаный, всё мечтает построить страну для детей.

И Советский Союз, между прочим, в идеальном его виде был именно страной для детей, и те старухи, которые сейчас галдят возле гостиного двора — они именно те внезапно состарившиеся дети из кинофильма — а как он кстати назывался? Они хотят пирожное и морожное и чтобы праздник и шарики, а взрослые люди — путин там или матвиенко, им говорят, что дадут какую-то карточку. Вам когда-нибудь в детстве дарили на день рождения рубашку? Не велосипед, не автомат с лампочкой, не сборную модель самолёта Як-40, а действительно полезную вещь?

Я наверное в предыдущем сообщении плохо объяснил, что думаю про детей и взрослых. Ну так вот.

Взрослые всё знают, как надо, они знают как правильно и умеют это воплощать, и всё это работает, если они конечно не идиоты.

Дети — глупые. Они ориентируются на понятия типа нравится-не нравится, приятный-неприятный, хочу-не хочу. Хорошо рисуют, поют, пляшут.

Всякий почти человек может выбирать. У детей денег нет, у них максимум на жувачку, потому что деньги все у взрослых.

Взрослым стать очень просто, но ты тогда утрачиваешь умение петь и плясать, но зато можешь поддерживать детей материально, что тоже очень важно.

За его голову США обещали выплатить награду в размере 25 миллионов долларов — столько же, сколько за лидера «Аль-Каиды» Усаму бен Ладена.

Странная какая-то сумма. Ну накинули бы ещё пятёрку — есть же стандартный ценник.

Дужин вон пишет, что в Италии по указу прогрессивного президента Берлускони запретили курить вообще везде, только у себя в квартире можно.

Я думаю, скоро и в России такой закон примут. Потому что очень хочется, чтобы «как в европе». Ну не в смысле зарплаты, такая хуйня никому в голову не придёт, а чтобы вот так вот эдак вышел — а там красота: и замок на горе, и лебеди в пруду и наружную рекламу читал бы не перечитал. А тут блядь назад приедешь — говно, мерзость и свиные рыла. В европе тоже свиные рыла, но добродушные, а тут все хмурые и мечтают в морду дать.

С другой же стороны, ещё хуй разберёшь, что надо делать, чтобы «как в европе»: царь пётр заставлял бояр курить табак, чтобы «как в европе», а теперь стало быть надо запрещать курить табак, чтобы опять «как в европе». Непонятно, что бы ещё сделать. Ну вот светофоры стали выть, как в европе, а всё не европа. Может пидоров разрешить венчать, негров побольше завезти? Хуй его знает.

А я вообще поддерживаю запрет на курение, хотя сам курю всегда и везде. Но только при одном условии: что одновременно будет запрещена езда на автомобилях в общественных местах. Потому что один автомобиль выделяет в воздух гораздо больше дряни, чем тысяча курильщиков, а дурного примера для подрастающего поколения не в пример больше. Ведь посмотрит подрастающее поколение на сияющий порш и поймёт (оно не такое глупое, как нам кажется), что на такой автомобиль на металлическом заводе не заработаешь за всю свою жизнь, даже если будешь работать в три смены и давать в каждую смену по четыре нормы. Стало быть надо грабить или искать такую работу, чтобы брать взятки.

Так что нехуй ездить. Построй у себя дома подземный гараж и езди там сколько влезет.

Когда-то давно я написал такую хуйню, что телефонная связь между людьми невозможна. Это было совершенно правильно, но я с тех пор думал ещё несколько лет и пришёл к такому выводу, что между людьми невозможна вообще никакая связь.

Ну то есть даже если мы просто разговариваем с каким-то человеком, то мы же не с ним ведь разговариваем, а с тем человеком, которого мы придумали вместо него. Если он отвечает правильно, мы радуемся — вот какой хороший человек! А если отвечает неправильно, огорчаемся — ну вот же блядь! Иногда прощаем — может это он только сегодня отвечает неправильно, мало ли чего, может не выспался или пьяный напился, а завтра выправится. Ну а если это не очень важный для нас человек — так и пошёл он нахуй, их людей вон сколько — среди них дохуя таких, кто знает, как надо правильно отвечать.

1. Не знаю. Мне в России хорошо. Я хотел бы сдохнуть именно здесь.

2. Мой любимый ЖЖ-юзер — aculeata.

3. В любовь до гроба не верю, в привязанность — да.

4. Единственная тема, про которую стоит писать — это про любовь.

5. Нет.

А не подскажет ли мне кто-нибудь координаты, типа емыло еженедельника ŠIAURĖS ATĖNAI?

Я конечно очень польщён тем, что меня переводят на языки народов мира, но всё же неплохо было бы меня хотя бы об этом известить.

Кто-то когда-то спрашивал про глобальную статистику ЖЖ — ну неужели ни у кого в мире нет больше френдов, чем у доктора ливси? Вот у нашего простого доктора?

Случайно наткнулся {с. н.} — и очень похоже на правду (на некоторый конкретный момент). Действительно, ни у одного жж-юзера в мире нет френдов больше, чем у доктора ливси. Заметьте, кстати, что из десяти ведущих жж-юзеров окружающего мира пять пишут исключительно по-русски. Остальные нервно сосут или видимо используют данный сервис не по назначению.

Февраль

Я не очень люблю кошек. По мне кошка — это скрытное, бесчувственное и хамское существо.

Например, последняя кошка, которая была у меня в прошлом ещё веке, в отместку хуй знает за что свалила на пол видеомагнитофон панасоник и я теперь лишён возможности смотреть кинофильмы любимого своего режиссёра Дмитрия Астрахана и кассету беспечный ездок, подаренную мне жж-юзером как ни странно тоже Кошкиным. Кстати сказать, из всего этого семейства Кошкин — самый приятный. Если он идёт куда-то за пивом или например за водкой, он обязательно с водкой приносит рыбку — сушёного окуня или щуку или что попадётся.

Ну а для тех, кого умиляет ссаньё под кресло, вышла целая специальная книга. Масса рассказывает вот тут, чем она замечательна и почему её нужно непременно покупать.

Я же, честно сказать, изрядно с этой книгой помучился, приводя в печатный вид все эти экранные картинки, но в конечном итоге книжка вышла вполне ничего, если бы конечно не про кошек.

Пока там разные люди занимаются всевозможной хуйнёй, я изобрёл Идеальную Иллюстрацию.

Она подходит к чему угодно. В данном случае она подходит к роману Быкова Эвакуатор. Но это не принципиально. Если она не нравится Быкову, заместителю главного редактора журнала Полдень или ответственному секретарю — ну и что? Кому-нибудь другому пригодится.

И самое главное — она существует в материальном мире. Её можно повесить на стенку или подарить кому-нибудь на деньрожденье, если жалко денег на подарок.

А фотошоп и прочую хуйню я так думаю следует запретить. Художники должны как в старые времена приходить в редакцию с папочкой. Кстати настоящие художники именно так и делают.

Одна уважаемая жж-юзерша пишет в подзамочной записи, что интервью, которое у нее брали, украсили фотографией неизвестной идиотской дуры.

Я недавно тоже почитал журнал календарь со своим интервью и узнал что:

1. Книжка моя называется «Путь спасения» (типа как у проф. Норбекова)

2. Я преподавал в школе математику.

3. Я слишком трудолюбив (от этого утверждения все страшно хохочут).

А вообще журналисты — это кто? И главное — почему?

Человек смотрит телепередачу, в которой спорят два человека про что-то очень важное — про евреев например или про демократию, а внизу мелькают циферки — за кого сколько. А человек тоже волнуется, хватает трубку, звонит по межгороду в москву и смотрит на экран — вроде бы за нашего быстрее замелькало. Ещё звонит на всякий случай десять раз, но всё равно наш проигрывает. Мало нас в современной России мыслящих людей, печально думает человек, нас адски мало, и самое страшное, что мы врозь. Ну давайте, давайте же быстрее возьмёмся за руки друзья!

И не догадывается он, что передачу эту сняли на прошлой неделе вместе с циферками и что в Москве она идёт на полчаса раньше, чем в Петербурге, а Петропавловске-Камчатском вообще уже скоро утро. И поэтому довольный — отдал свой голос, подал так сказать сигнал единомышленникам.

А то ещё иногда человек ходит на выборы и озираясь и замирая голосует как велит сердце — за президента Путина (а то даже и против!), но уж точно против единой россии. И читает тоже потом результаты этих самых выборов и опять видит, что не так уж наших и мало — четыре целых процента почти, и если взять четыре процента населения, да собрать всех на васильевском спуске или на васильевском острове, то покачнётся ненавистный бюрократический режим и взойдёт наконец солнце свободы и европа нам поможет и снова мы возьмёмся за руки друзья.

И опять верит он, что кто-то там читал эту его бумажку и поставил где-то плюсик а где-то минусик, и сам Президент тоже прочитает наутро результаты и подумает: «А вот четыре-то процента против! Может я чего-то делаю не так? Может ходорковского выпустить, ну или выдать ему дополнительную смену постельного белья хотя бы? Да и со старушками как-то некрасиво получилось».

И от таких приятных мыслей человек засыпает с чистой совестью, потому что он сказал где надо да, а где не надо — нет и потому что он настоящий гражданин, а не хуй собачий.

У Зорки было два глаза, которые смотрели только друг на друга, и длинные волосы, растущие в том месте, из которого у мужчин растет плешь. У нее не было пупка на животе: вместо него был влажный по утрам рот, наполненный сладкой слюной, вкуса которой не знал никто, кроме неё самой. Зато у неё было по пупку на обеих ладонях, и каждый пупок можно было вывернуть так, чтобы он стал мужским пенисом.

Зорка была счастлива сама с собой и у неё никогда не было мужчины, кроме неё, потому что мужчина, теряя с женщиной своё семя, теряет и ненависть, которая единственная и защищает его от внешнего мира, и тогда он становится слабым и ненужным как котёнок, которого пожирает его мать. У Зорки же ненависть никогда не покидала её тела.

У Зорки было две тени. Первая принадлежала мальчику в очках, левое стекло которых было заклеено белым пластырем, а вторую тень Зорка украла у торговки-гречанки, усы которой были похожи на растущую из носа берестяную дудочку. Торговка спала на солнцепеке, широко раскинув ноги, и из её грудей текло молоко, так и не выпитое шестью её сыновьями, убитыми на Кипре в том самом бою, когда победа была так близка, что кони встали как вкопанные и пули летали как во сне.

Когда Зорка вытягивала тень из-под гречанки, та сказала, не разжимая глаз и рта: «Никогда не нужно пользоваться тем, что тебе принадлежит, потому что пользуясь, ты берёшь в долг, и завтра, когда ты будешь принадлежать тому, что раньше принадлежало тебе, на суде у тебя не будет других защитников, кроме выпавших из тебя волос и состриженных с тебя ногтей».

Зорка запомнила эти слова и стала собирать себе защитников. Она поняла, что каждый день часть её падает на землю и утекает в воду, а место этой части занимает другая, принадлежащая чужим людям и животным так, что скоро от неё, Зорки, не останется ничего, кроме заблуждения в том, что это по-прежнему она.

Поэтому Зорка стала собирать содержимое своего горшка, выпавшие волосы и состриженные ногти в пакеты, которые она туго перевязывала ниткой и складывала в платяной шкаф. На каждом пакете она надписывала дату его наполнения, чтобы когда придёт время снова стать собой, ничего не перепутать и использовать пакеты точно в обратном порядке.

Вскоре шкаф был заполнен пакетами и, когда Зорка однажды пыталась втиснуть хотя бы ещё один, несколько нижних пакетов лопнули, и она почувствовала, как часть её вытекла на пол, и слюна во рту на животе в этот день пахла мужской спермой, которой Зорка никогда не пробовала на вкус. Чужая ненависть попала в её тело, не защищённое от мужской ненависти, потому что она никогда не была с мужчиной.

Утром Зорка разорвала ещё несколько пакетов и забыла своё имя, потому что в нём уже не было нужды. Затем она стала рвать и топтать другие пакеты, и когда в комнату вошли люди, она лежала неподвижно посреди зловонной лужи, зажав ладони между ног.

Когда люди попытались разжать её ладони, оказалось, что они срослись друг с другом, поэтому никто никогда не увидел двух навсегда соединившихся пупков. Впрочем, в смирительной рубашке не было никакой необходимости, потому что Зорка стала просто большим прохладным куском мяса с костями внутри.

Доктор, осматривавший её в больнице, приподнял веки смотрящих в противоположные стороны глаз и, убедившись, что никто за ним не следит, сунул свой чисто вымытый медицинский палец в тот рот Зорки, который был у неё на животе. Достав оттуда песчинку, уже покрытую чёрной перламутровой слизью, доктор расстегнул штаны, и при помощи тонкой стеклянной палочки ввёл песчинку в самое основание своего пениса.

Сделав это, он так широко улыбнулся, что у него треснуло одно стекло на очках, и ему пришлось заклеить его белым медицинским пластырем.

Всякий из нас (нет, не из вас пидарасы) зажигал однажды лампу где-нибудь на веранде далеко от города в непроглядной ночи.

И собирались на эту лампу страшные какие-то существа: соседи приходили попиздеть про им одним интересное что-то, и крысы вдруг решали что сегодня им всё можно и нюхали нас внимательно; выходило вдруг из темноты испуганное какое-нибудь существо — женщина или может быть кошка и смотрело на нас фосфорецирующим взглядом, оценивая оттуда, из темноты — злой мы или не злой.

А в основном стучали очень сильно об лампу разнообразные насекомые. Вот уж кого действительно дохуя.

Ну и комары конечно.

Нет людей хуже издателей, разве что только авторы.

Всякий издатель мечтает напечатать любого автора как можно гаже: на самой плохой бумаге с самой неподходящей обложкой, в самом скверном переплёте, так, чтобы книжка рассыпалась после первого же перелистывания, и ещё старается перепутать страницы, а то и вовсе засунуть внутрь что-нибудь вообще из другой книги совсем другого автора. И ещё издатель велит специально наделать внутри самых нелепых орфографических ошибок, чтобы всякому было сразу понятно, что криатифф гавно, а аффтар мудаг.

Выпустив наконец тираж (всегда через два года после обещанного срока) издатель складывает его в сундук и спит на этом сундуке, чтобы упаси Господь, никто не купил ни одной книжки. А когда автор приходит поинтересоваться, покупают ли его книжку, издатель разводит руками: совсем не покупают! Ни единой не продали, убыток страшный!

Автор же всегда точно знает, что его книжку нужно выпустить тиражом как минимум миллион экземпляров и тогда все будут есть с золотой посуды. В пример всегда приводится Дарья Донцова (вот если уж Дарья Донцова издаётся такими тиражами!). Автор иногда точно знает, какая обложка нужна для его произведения и приносит фотографии родственников и покосившегося флигеля, но к сожалению не все авторы такие. При чтении корректуры автора обычно посещает вдохновение и он начинает вычёркивать целые страницы и дописывать новые. Автору не нужно знать что такое вёрстка и что значит «она поедет» — он же не верстальщик, верстальщиков вон сколько, а авторов очень мало, да собственно говоря вообще никого нет — в магазине и купить-то нечего. Ещё автор подозревает, что издатель таки напечатал миллионый тираж и продаёт его тоннами и действительно ест на золоте в то время как автор вынужден по-прежнему жевать свой капустный лист.

А вообще лучше бы им никогда не встречаться, ничего хорошего из этого всё равно обычно не выходит.

Мне сегодня один жж-юзер рассказал очень поучительную историю о современной ситуации с происхождением видов.

Оказывается в Соединённых Штатах Америки живёт очень редкий вид под названием красная собака. Этих красных собак в какой-то момент осталось штук пять или может быть десять. Тогда был выделен специальный грант на спасение этой популяции. Красных собак переселили на особый остров, где их никто не трогает и там они могут дальше спокойно размножаться.

Проблема однако заключается в том, что красная собака очень охотно спаривается с обыкновенным койотом и даёт от него потомство, которое гораздо более жизнеспособно, чем собственно красная собака. Койоты постоянно пытаются переплыть пролив, отделяющий остров, населённый красными собаками от остальной земли и всех их выебать, но добровольцы, нанятые на выделенный грант, пока что их отгоняют.

А вот как закончится грант, так и пиздец красным собакам.

Саша Торин написал отвратительно бестактный пост про то, что в Советском Союзе будто бы не было голода.

И вот теперь миллионы бывших граждан этого Союза вынуждены напоминать Торину, что они в своё время выбрали свободу не просто так, а по вполне определённым причинам. Для того, чтобы дети их никогда не ели, как их родители, лебеду, не пухли как при Брежневе с голоду и не изучали на уроках литературы книгу «Малая Земля», не знали бы что такое Чорная Редька и стали бы наконец нормальными гражданами этого самого прекрасного в мире мироустройства, если конечно вставать вовремя и не быть никому нахуй не нужным лузером.

Когда в полное твоё распоряжение предоставляют крантик с бельгийским пивом дикёник — это охуительно заебись, но наутро возникает всё же сомнение, так ли уж это было правильно. Это как осуществление детской мечты про сто порций мороженого.

Да. А тем временем расписание гастролей.

В последний день зимы (то есть в понедельник) я выступаю с концертом в заведении Платформа. Поскольку декламаторские мои таланты располагаются существенно ниже нуля, мне любезно согласились помогать жж-юзер jkz и Слава Курицын (без имени)[1].

А в последний день масленицы, то есть тринадцатого марта мы выступаем уже аж в москве в кафе под названием кажется ФАК вместе с редакцией давно скончавшегося альманаха иронической литературы Сирано (в те времена слово «иронический» ещё не обозначало женских детективов), то есть Лабасом и Миней. Я, поразмыслив, придумал, что буду там читать не побоюсь этого слова стихи.

Умный человек (если такой найдётся) обязательно спросит: «Ну и нахуя тебе Горчев это нужно?»

Отвечаю: всякого человека время от времени нужно помещать в противоестественные для него обстоятельства, а то он начинает о себе думать слишком много хорошего и приятного.

Ну а потом, как водится, пост, молитва и раскаяние.

Необходимые дополнения.

Клуб Платформа — Некрасова 40 (это угол улицы Восстания) в семь часов, вход бесплатный.

==========

апд.

Говорят в комсомольской правде написали, что будто бы начало в девять и вход сто пятьдесят.

Это грязная ложь. Не верьте жёлтой прессе.

Март

А что. Вроде бы всё было не так уж и страшно.

Все бабы бляди. Выебал её только что, отвернулся покурить, затушил, повернулся обратно — а она уже с кем-то другим ебётся!

Ну ладно бы ебалась потому, что очень ебаться хочется, это как раз было бы понятно, это со мной тоже такое бывает. Но нет, не потому, а по каким-то совсем другим причинам. И оно вот это (с которым ебутся) оно до такой степени чучело, что с ним даже выпивать неприятно, а она ему позволяет в себя хуй засовывать! Да с ним не то что ебаться, с ним вообще ничего нельзя, дура! Тьфу блядь, тьфу и ещё раз тьфу! Ну вот есть же я и какого спрашивается тебе ещё хуя надо?

Всякий петербуржец знает, что на стрелке васильевского острова делать абсолютно нехуй. Я за шесть почти уже лет жизни в Петербурге бывал там от силы раза два и то потому что автобус сломался или ещё что-нибудь. Там рядом нет никаких помещений, где жили бы живые люди — там всё неживое: кунсткамера, зоологический музей, пушкинский дом.

И если хочется выйти оттуда к людям, нужно непременно пройти через Площадь Сахарова. На площади имени покойного академика стоит монумент, изваяный неизвестным, но гениальным армянским скульптором. Гениальность скульптора заключается в том, что Андрей Дмитриевич похож одновременно на ловца пиявок Дуремара и на собственно выловленную им пьявку. Скульптуру эту хочется похлопать по боку и сказать либо «да ничего, ничего, бывает и хуже», либо «ну что ж, каждому по делом его».

Опять же мало кто знает, что в александро-невской лавре можно сожрать суп из настоящих белых грибов всего за тридцать рублей. И что помимо пантеона из разнообразных великих людей, там есть ещё простое обычное кладбище, на котором можно найти например гроб неизвестного купца начала двадцатого века полностью вросший в ствол выросшего на этой могилке клёна. Или часовню не канонизированного никем святого, исписанную просьбами о счастье, всё шариковой ручкой. И надпись на могиле забытой фрейлины «посещалась в 1992 году».

А на самом входе (вот где надо рыдать, я и рыдал конечно) расположен обелиск первому губернатору мятежного города, смотрящему вдаль, в неизбежно наступающую демократию. И не знает он ведь ещё и уже, что в общем-то останется от него во всей этой истории идиотская дура жена, ну и Ксюша, извините за выражение.

До чего же сильно я обожаю научно-технический прогресс! Вот оно, вот!

Скоро совсем навеки исчезнут из нашей жизни идиотские вопросы типа «ты где шлялся?» и «ты где сука была?».

Как известно первым счастливым пользователем подобной системы определения координат на карте был Джохар Дудаев, которого подбили таким образом ракетой, а теперь она доступна любому даже самому рядовому гражданину за очень небольшие деньги. И не нужно даже для этого покупать дорогостоящий спутниковый джипиэс.

Человек должен быть, как принято ныне выражаться, транспарентным, а то хуй его знает, чего у него там на уме.

Конечным же этапом мобилизации населения несомненно станет обязательная установка мобильного телефона внутри организма каждого гражданина (в целях борьбы с терроризмом). По этим мобильным телефонам граждане будут не только общаться, получать пенсию и зарплату и голосовать за полюбившегося кандидата, но также принимать указания о необходимых действиях (при угрозе террористических актов) и подлежать ликвидации (при попытке совершить террористический акт). Все наличные деньги будут отменены (для недопущения финансирования террористических организаций) и останутся только деньги, хранящиеся в головах честных граждан, которые нельзя ни украсть, ни потерять. И правительство любой страны всегда сможет видеть, в какую сторону направляется его народ и при необходимости корректировать это движение, чтобы оно неизменно происходило в сторону свободы и демократии, ну и борьбы с терроризмом, ясное дело.

Ну в общем трижды перекрестившись поехал я в Москву.

У Лабаса и Массы написано, где меня при желании можно найти.

В Москве во всех автомобилях и интернет-кафе поёт покойный курт кобейн, про которого я давно уже забыл, что он когда-то существовал. Несмотря на заморозки и даже метель повсюду пышно цветёт педерастия, как мужская так и женская. Над центром управления полётами в секретном городе Королёв парят невидимые аппараты тяжелее воздуха, на выставке же достижений бывшего хозяйства возле павильона несуществующей Армении какой-то сумасшедший надувает воздушный шар с надписью юкос, чтобы улететь отсюдова и никогда-никогда больше никого из нас не видеть.

Если я проживу сегодняшний день, я тоже надую себе воздушный шар и буду жить вечно.

1. Пидарасы

Пидарасы в современном мире образуют поглощающее множество. Всякий, кто соприкасается с этим множеством, сам становится пидарасом (этот феномен давно известен заключённым и военнослужащим срочной службы — тот, кто поел за одним столом с петухом, тоже становится петухом). Воевать с пидарасами бессмысленно — победивший пидараса становится таким же пидарасом, только более высокого уровня.

Однако в какой-то момент множество пидарасов стабилизируется, то есть произойдёт следующее: все, кто мог стать пидарасами, уже ими стали, а производство потенциальных пидарасов непидарасами существенно упало за счёт катастрофического сокращения поголовься непидарасов. Далее дряхление, морщины на жопе, смерть.

Именно этим, видимо и закончится нынешний унылый и бесплодный, как всё педерастическое, российский проект, осуществляемый любителями группы корни.

И тогда, как известно из древней истории, к дряхлым пидарасам обычно приходят гунны, то есть, попросту говоря, бомжи.

2. Бомжи

Средняя продолжительность жизни бомжа составляет четыреста восемнадцать лет. Известны случаи, когда бомжи доживали до тысячи двухсот, но никаких подтверждающих документов, понятное дело, нет.

Стандартный бомж может спать в снегу, на голой земле и под водой. В открытом космосе он живёт без скафандра четырнадцать минут. Он не нуждается в пище, коммунальных услугах, социальном обеспечении и средствах связи. То есть, собственно говоря, речь идёт о сверхчеловеке.

Социальная организация бомжей очень проста и эффективна — её нет. По утрам бомжи иногда проводят собрания, на которых распределяются задания на день, но именно эти задания выполнять запрещено.

Воевать с бомжами так же бессмысленно, как с пидарасами, но по другой причине: совершенно невозможно определить, кто у них главный. Если вообразить гипотетическое войско бомжей, то очевидно, что в любой момент это войско может внезапно разбрестись по своим делам или просто насрать в штаны и заснуть. То есть оно непобедимо.

См. далее: «Экономика бомжей и пидарасов».

___________

Кредиты: sap

3. Экономика бомжей и пидарасов

Внутри сообщества пидарасов давно построен коммунизм: ни один пидарас никогда не платит денег другому, поэтому денег у них очень много. Деньги эти нужны только при взаимодействии пидарасов с внешним миром для приобретения осязаемых предметов. Сами пидарасы осязаемых предметов производить не могут, они производят только неосязаемые предметы: искусство, инсталляции, запахи, менеджмент и т. д., поэтому необходимы деньги для приобретения у непидарасов осязаемых предметов. Попав внутрь сообщества пидарасов осязаемые предметы становятся бесплатными.

Однако по причинам, изложенным выше (ниже), поголовье производителей осязаемых предметов стремительно сокращается, что угрожает самому существованию педерастической цивилизации, ибо без этих предметов она существовать не может, а сама производить их не способна.

Может показаться, что у бомжей никакой экономики нет. Это и так, и не так. Бомжи, как и пидарасы ничего материального не производят, но вряд ли можно отрицать тот факт, что они как минимум контролируют аптечные сети псевдомиллионера Брынцалова. Другое дело, что о механизмах этого контроля нет никаких сведений.

Почему в таких количествах производятся настойки именно овса и боярышника? Почему их продают на каждой станции метро и на каждом вокзале? Почему бомжи так тяготеют именно к железным дорогам — наземным и подземным? Что они вообще затевают?

А просто надо внимательно слушать: вот совсем недавно известный болван Степашин проболтался в каком-то интервью про метро до Луны. Так вот это и есть один из основных и секретнейших проектов грядущего Четвёртого Царства, которое бомжи строят уже сейчас.

См. далее «Выводы»

Апрель

Ездил сегодня в метро и прочитал там что Алла Пугачёва находится в депрессии из-за развода с киркоровым. А я даже не знал что они развелись! Вот что значит редко ездить в метро — ничего никогда не узнаешь, так и издохнешь. Кстати на заметку коллективному нашему геворкяну: про пугачёву я задаром прочитал — у соседней женщины через плечо, нихуя не заплатил правообладателю этой новости, ни одной копейки (ещё музыку бесплатно послушал на входе в метро из киоска). Это во мне развило жадность и я стал смотреть чего бы ещё бесплатно спиздить через плечо, но ничего больше интересного не было, одни кроссворды и на стенке ещё была реклама лекарства троксевазин от трещин в жопе.

Потом уже не в метро, а рядом как временно непьющий купил себе нарзану и налил какому-то интеллигентному человеку в пластмассовый стакан (он говорил что ему от желудка помогает) и ещё одному без ноги хотел дать три рубля мелкой монетой, но он сказал горько «вы наверное надо мной надсмехаетесь!», выбрал копейки покрупнее, а остальные приказал выбросить. Но я не выбросил, мне самому потом пригодится, когда все деньги кончатся.

А ещё в доме моём проснулись мухи и летают теперь. А больше не знаю про что писать.

А я всё-таки доехал. У меня сожжёный от китайской пищи в Хельсинках язык, в пути у меня разбился заварочный стакан, три года назад подаренный Лукасом (очень жалко, это был действительно ценный стакан), в разных карманах штанов у меня есть шесть шведских крон, полторы евры и пятьдесят четыре рубля, но я зато доехал. Ещё часов пять назад, сидя на камушке в городе Нюносхам (он именно так называется, а не так как кажется тем людям, которые читали это название только на дорожных указателях), я ещё сомневался. Нет, с одной стороны билет у меня уже был. Но с другой стороны шесть крон — это на наши деньги двадцать четыре рубля, а что такое двадцать четыре рубля в стране, где кило сахару стоит сорок? (Я его купил в нюносхамском гастрономе на всякий случай, мало ли чего, и ещё купил напиток, но он оказался сироп, который нужно разводить один к семи, но это я потом прочитал, шведский язык вообще очень непонятный). Как-то я по этому поводу некоторое время переживал, а потом уже на пароме вышел на палубу, а там ночь и месяц с левой стороны до того неприятно жёлтый, и посмотрел я на воду за перилами — и вот там действительно пиздец, даже посочувствовал от всей души леонарду дикаприо и бабе его, хоть она и выплыла, а тут-то хули, живые ходим, тёплые вполне. И денег завтра дадут или послезавтра

Так что в общем всё хорошо. И спокойной ночи.

Купленный в шведском гастрономе сахар оказался очень несладким (обычно я кладу в чашку две ложки, а этого нужно три с половиной), что навело меня на размышления о буржуазном обществе потребления.

Единственная задача консумеристического общества, как известно, состоит в том, чтобы впаривать людям как можно больше (чаще всего совершенно ненужных) продуктов. Поэтому необходимо лишить даже нужные продукты тех свойств, из-за которых их собственно и потребляют: сахар должен быть несладкий, соль несолёная, горчица пресная, а масло немасляное (всё это втюхивается под видом «здорового» образа жизни). Хороший пример — бигмак из макдональца: вроде бы предполагается, что это булка с котлетой и овощами, но на самом деле булка и котлета сделаны из одного и того же картона, салат и помидоры выращены на физрастворе и всё это полито бесвкусной горчицей и синтетическим майонезом. Понятно, что пищевая ценность такого блюда такая же, как у рулона туалетной бумаги: брюхо набить можно, а жрать всё равно хочется. Можно конечно съесть пять или десять бигмаков (ведро воды, как известно, заменяет стакан сметаны), но тогда человек становится очень жирным. И это хорошо! Потому что он платит огромные деньги за то, чтобы похудеть.

Ну или можно не есть десять бигмаков, а купить особые добавки, которые делаются из того, что не положили в бигмаки, типа гербалайф или витамины. Но всем известно, что в биодобавки и витамины добавляют наркотики, чтобы человек один раз их попробовал и потом уже не мог без них жить. Это дело, кстати, очень давно изобрели поляки — они под видом безобидных капель от насморка «галазолин» продавали сильнейший наркотик. Я знал нескольких женщин, которые без этого галазолина даже не могли выйти из дома, а некоторые, говорят, умирали, если вовремя его не употребляли.

Кроме того, от негодной пищи у людей развивается множество болезней, которые нужно лечить дорогостоящими лекарствами. А они, как известно, помогая, например, от печени, разрушают при этом селезёнку, а от лекарства от селезёнки немедленно перестаёт стоять хуй. А вы думали откуда столько писем про виагру?

В общем пиздец. А я пойду лучше на велосипеде кататься, пока не стемнело совсем — у них тут ещё и время какое-то совсем другое.

Вынужден сказать несколько приятных слов про шведское метро и электрички. В прошлый раз я так их и не посетил, а зря. Человек, который хотя бы раз в жизни ездил ну скажем до станции Репино, или, прости Господи, от Чертаново до города Чехов, не может не поразиться тем, что никто, абсолютно никто не предлагает ему купить в пути мороженое, чипсы, собрание сочинений солженицына, вечный фонарик, пять ручек за четыре рубля и ВООБЩЕ НИЧЕГО. Единственный человек, который прошёл по вагону за весь долгий путь, был женщина, которая страшно извиняясь перед каждым пассажиром, проверяла билеты.

Впрочем в нашем суровом климате эти вагоны не протянут и двух дней: ну разве можно не вспороть эти зелёные кресла и не посмотреть, чем они набиты? Я уже не говорю про написать слово хуй — нигде ни одного раза оно не написаное.

Купил себе в магазине продукт под названием артишокен, каковой продукт, как и следовало ожидать, оказался нестерпимой мерзостью. Что ещё раз подтвердило правильность моего убеждения в том, что человеку надлежит жрать только те растения, которые могут вырасти у него под ногами. Все эти авокады и фейхоа — их пусть негры жрут, а русскому человеку полезны главным образом репа, редька, хрен, солёные огурцы и квашеная капуста.

Эх, я вот иной раз куплю редьки на полюстровском рынке, натру её на крупной тёрке, да с постным маслом! Наешься её и тут же начинаешь икать — это организм так выражает свою благодарность, хорошо ему потому что. Какие там блядь артишоки?

А тут нету редьки совершенно — вроде бы полный магазин, сельдерею одного десять разновидностей, а редьки — хуй!

Нет, не буду про редьку, а то навалится на меня тоска по родимой стороне, а это пока ещё чересчур рано даже для такого беспримерного патриота своего отечества как я.

Писатели тут в доме живут очень странные — еще и полуночи нет, а они все уже спят. И хоть бы один напился бы, поорал, за женщинами бы погонялся с топором — хуй там, тишина мёртвая.

Не знаю я, не знаю, что такие писатели могут хорошего написать.

Вот надумает иной достойный человек посрать в чистом поле, спустит уж было штаны и усядется гордо орлом. Но охватит вдруг его беспокойство: а не сидит ли на том же самом поле совсем другого полёта птица — человек без совести, чести и принципов, стервятник и падальщик? Пристало ли почтенному человеку, ничем вовеки себя не замаравшему, даже и срать с таким на одном поле?

Вскочит достойный человек, оглядит окрестности зорко: нет никого. Но это ни о чём ещё не свидетельствует: отчего же не видны вокруг другие достойные лица? Может быть чем либо опозорено уже это поле? Не иначе, что сам тот, чьё имя нельзя даже произнести среди приличных людей, приходил сюда и насрал кучу в самой середине! Или завтра же придёт и насрёт. Как покажешься тогда в приличном обществе?

Скрепляет тогда себя достойный человек, натягивает обратно штаны и идёт искать другое поле, на котором сидел бы безусловно беспорочный человек, не только ни разу не подавший руки негодяю, но и не дышавший с ним одним даже воздухом. Но нет нигде такого места! Пусть и раскинулись поля во все стороны, но они все либо безлюдны, либо расселись на них люди сомнительных нравственных качеств, а приличные граждане проходят всё поодаль, кивая благосклонно достойному человеку, но близко всё же не приближаясь.

И понимает тогда он, наконец, самую главную мудрость нашего времени, заключающуюся в том, что в подлый и развращённый наш век, когда все кругом за редчайшим исключением скоты, подлецы и мерзавцы, единственное, куда и остаётся посрать человеку, не желающему ничем себя запятнать — так это только к себе в штаны.

Окружающее пространство начинает постепенно приобретать если не осмысленность, то хотя бы некое подобие организации. Продукты в магазине мало-помалу разделяются на съедобные и непонятно для чего нужные. В бесформенном доселе пространстве сгустились гастроном, неизбежный макдональц и спиртной магазин системболагет, совершенно мне впрочем не интересный, поскольку у меня с собой есть два литра синопской водки, настояной на хрене и укропе, которую я намерен выпить на Пасху. Креветки и груши в гастрономе радуют необычайной дешевизной, а двадцать крон за буханку хлеба напротив вызывают уже возмущение таким грабежом, а не одно только изумление (хотя хлеб очень вкусный, надо признать). Дорога же в этот самый гастроном перестала быть слишком запутанной — нужно просто держаться крепостной стены (кому, интересно мог понадобиться этот торчащий посреди моря остров?). Предложение «часы на башне пробили полночь» из области готической переместилось в повседневную жизнь, а в неизвсестном доселе языке стали различаться отдельные слова: уршекта, вашагод, такшомюкё. То есть и местные жители, оказывается, тоже говорят по-видимому нечто осмысленное.

В общем всюду жизнь.

Холодно сегодня на острове. Просидел весь день в комнате.

Зато вот дорисовал иллюстрацию к писателю Новикову.

Интересно, нужно ли всякий раз, когда я рисую гелевой ручкой, указывать первородство в этом деле Вовы Соамо?

Вчера много думал про когнитивный диссонанс. Я люблю думать про когнитивный диссонанс, тем более, что не очень хорошо знаю, что это такое.

Придумал так: когнитивный диссонанс — это наверное когда я слушаю песню покойного Хвостенко про Орландину, а мне при этом в голову лезет другая песня тоже покойного бит-квартета секрет (ну участники-то все слава Богу живы) про привет («так говорил он и вонзил он, а ты совсем не изменилась, нет-нет»). Тем более, что и сюжет похожий, только во втором случае молодой человек легко отделался.

Да уж, ну их действительно в жопу, эти встречи через много-много лет — и считай ещё что повезло, если ушёл всего-то с моральной травмой на всю жизнь.

Впрочем это так, чисто абстрактно.

Бонус: только что изготовленная картина «Женщина с Хуем» (осваиваю манеру рисования всех знакомых мне художников).

Первый, кто напишет «спасибо подрочил», и первый, кто спросит «а зачем хуй?» — оба заранее считаются молодцы.

Пристрастился тут курить трубку. Я и раньше пробовал её иногда курить, но для суетливой и бессмысленно городской жизни она мало годится: дёрнуть пару затяжек на автобусной остановке — вот и всё, что остаётся городскому жителю. Наполеон, говорят, пока не было Жозефины, или когда уже не было, не помню, ебал баб, не снимая шпаги, чтобы не отвлекаться надолго от государственных дел.

А курение трубки есть дело неспешное и скрупулёзное — если у тебя есть меньше получаса времени, то не стоит и браться.

Так что утренний туалет занимает тут у меня никак не менее двух часов: проснувшись, я размышляю полчаса о тщете бытия, затем долго принимаю душ, потом варю очень огромную чашку кофе, больше в шкафу не нашлось (кофе жокей я предусмотрительно привёз с Родины — и правильно, потому что местный ядовитый порошок под названием Лёфбергс Лила пить решительно невозможно) и минут сорок курю трубку. А там и вечер.

Ну и опять картинка (баб и хуёв сегодня к сожалению нет).

Монумент «Освобождённой женщине» (проект)

Не так давно, ещё на родине, посмотрел я как-то в интернете репортаж со съёмок фильма по роману мастер и маргарита. Не то, чтобы это у меня считается какой-то особо святой роман, а так просто — интересно, чего у них в этот раз получится.

И что меня поразило на фотографиях со съёмочной площадки: тётки там на балу у Воланда все в трусах! Ну, эдаких с переливчиком и в пёрышках «Вот же блядь! — подумал я. — Этим блядь людям поручи снимать кинофильм про грехопадение праотцов наших, так они и Адама с Евой тоже нарядят в трусы!»

И Маргарита, понятное дело, тоже в трусах — актриса, она же приличная женщина, мать, ей неудобно жопой при людях сверкать, тем более, что показывать кинофильм планируется ранним вечером, и могут увидеть дети.

О да! Дети! Это и есть самое страшное, что может произойти: они УВИДЯТ! Что станет после этого с этими детьми? Самые неспелые из них начнут морщить небольшие свои лбы, мучительно припоминая: «Где? Где же блядь мы только что вот совсем недавно это всё видели? Что-то такое страшно знакомое! А что? Что это вообще с нами было?» Сделается от этого у детей задумчивость, покроются они сыпью, всё расчешут, а там дальше онанизм, плохая успеваемость в школе, ранние эякуляции, белый билет, ограниченная трудоспособность, шизофрения, дурдом. Ну или другая дорожка: раннее созревание, групповое изнасилование, тюрьма, туберкулёз, сифилис, смерть от ножа пьяной сожительницы. Путей-то много, а конец один.

Помню классная наша руководительница Любовь Семёновна очень хорошо всё это формулировала: «Вот ты, Горчев, — говорила она, — сегодня сменную обувь не принёс, завтра у товарища деньги украдёшь, а послезавтра мать свою зарежешь!»

Меня тогда навсегда потрясла эта необратимость и неизбежность спуска по лестнице грехопадения, так что да, действительно пусть они будут все в трусах.

А что это в нынешнем году никто заблаговременно не отказывается от премии национальный бестселлер?

Ну и я тогда не буду, а возьму её и пропью всю до копейки, как композитор Мокроусов. Или лучше осуществлю давнюю свою мечту: посещу наконец Корейскую Народную Демократическую Республику. Там говорят всё как в Советском Союзе, только ещё лучше.

В некоторых компьютерных программах, в основном серверных, есть внутри такое существо, которое называется «daemon» — демон по-простому. Демон этот обычно ничего не делает — спит. И только если вдруг где-нибудь случается нарушение — зашуршало вдруг очень сильно или же наоборот стало подозрительно как-то тихо, тогда демон просыпается и идёт туда наводить порядок: какой-то процесс включит, другой наоборот прибьёт, и вот уже все успокоились и никто больше не выёбывается. Ибо должно всё везде шуршать ровно и надёжно, как и предписано системным администратором.

А то вот вдруг какому-то человеку стало чрезмерно хорошо: сидит он, ничего особого вроде бы не делает, никого не трогает, на равновесие мироздания, в отличие от героев соотв. произведения бр. Стругацких, не покушается, а просто хорошо ему и всё.

Не ебёт! Всё равно получит по всему еблищу, так, как будто он собрался нарушить все три (или сколько их там?) закона термодинамики: если у него телефон за пятнадцать минут зазвенит меньше десяти раз — это считай произошло чудо. По этому телефону будут требовать, чтобы человек немедленно же всё бросил и срочно приехал заполнить квитанцию, вкрутить лампочку, привезти прищепку и отдать семь рублей. Кроме того ему позвонит и предложит выпить пива одногруппник из детсада (случайно проездом на два часа), и ещё четыре человека просто ошиблись номером. Снизу придут соседи, которым померещилось, что их заливают, сверху начнут заколачивать сваи, во всём мире погаснет свет и придут свидетели иеговы.

У этих людей, у них ни у кого нет цели сделать этому человеку плохо — если их в этом упрекнуть, они очень удивятся и даже обидятся. Они совсем наоборот: хотят, чтобы всё стало ещё лучше, причём именно сейчас и именно здесь, вот в этом самом месте.

++++++++++++++++++++++++++++++++++++

Вечерняя картинка: Женщина с Яйцами

Чтобы не засорять свой дневник картинками, завёл себе место под них у старого знакомого Давида Мзареуляна. Пусть лежат там, есть не просят. Не помню, кстати, говорил ли уже, что очень много лет назад, году наверное в девяносто седьмом или восьмом, Давид был вообще самым первым человеком, вывесившим мои произведения (два каких-то идиотских стишка) в мировой сети интернет.

Нашел там же, между прочим, тоже очень старого своего приятеля — Серика Кульмешкенова.

С Сериком мы познакомились при таких обстоятельствах: в те времена (в самом начале прогрессивных гайдаро-чубайсных реформ) я, чтобы хоть как-то кормить семью, помимо того, что работал учителем в школе и охранял ночами швейное ателье, подрядился ещё рисовать в местную акмолинскую районную газету. Никакой компьютерной графики тогда ещё в быту не было, разве что в голливуде, так что рисовал я туда чисто пёрышком и тушью.

Ну и вот отднажды показывает мне главная редакторша этой газеты письмо от читателя: мол, мне очень нравятся содержательные и высокохудожественные тексты в вашей газете, но вызывает недоумение чрезвычайно низкий уровень её оформления, так что хочу предложить свой вариант заголовка (вариант прилагался и гораздо лучше, чем мой, я человек всё же вполне справедливый). Так вот это и был Серик Кульмешкенов. Очень я был на него тогда зол.

Газета эта впрочем вскоре накрылась пиздой, как и почти всё в те времена, а с Сериком мы потом подружились и даже совместно проводили выставку в местной пушкинской библиотеке к первому апреля (меня всю жизнь ошибочно считают юмористом). У него была какая-то редкая глазная болезнь — он более-менее видел только три-четыре дня в месяц и за это время успевал что-то рисовать, а в остальное время был совсем слепой.

Потом я уехал навсегда и больше его не видел. А тут вдруг обнаружил его на иероглифе, написал ему записку. Он оказывается уехал в Америку и там ему починили зрение, в общем всё хорошо.

Так что и от Америки может быть иногда польза, а не одно только Зло. И если бы они ещё перестали принудительно впаривать своё Добро тем, кому оно нахуй не нужно, то может быть даже и не понадобилось бы её уничтожать.

Просматривая гостевую книгу (бумажную) того учреждения, в котором живу, наткнулся на краткую благодарственную запись от Т. Толстой. Сразу как-то представилось, что вот выходишь утром на кухню сделать себе кофию или изжарить яишницу — а там!!

Но впрочем, может быть это была какая-нибудь другая Т. Толстая, однофамилица — если уж одних писателей с такой фамилией не менее четырёх, то сколько же их должно быть среди остальных людей?

Впрочем да и ладно. Ходил тут на днях производить инспекцию местных фортификаций: хуеватые были фортификации у древних шведов! Непонятно даже, от кого они могли защитить — разве что от пригородных крестьян, разгромивших по случаю Пасхи казённый системболагет. Не хотел бы я быть комендантом этой крепости — пять-шесть новгородцев, высадившись с ладьи, взяли бы её за пятнадцать минут и за два дня выебли бы всех прославленных туземных блондинок. И, судя по наличию в городе Новгородского переулка, они это таки сделали.

Закончив этот неудовлетворительный осмотр, я сел на прибрежную лавочку (блядь! — через каждые десять метров и на каждом пригорке стоит лавочка и рядом урна) и долго любовался своим профилем с трубкой в лучах заходящего солнца. От такого удовольствия трубка даже треснула и пришлось потом заклеить её липкой лентой.

Ещё потом я ходил по пустым улицам — меньше всего народу на улицах по выходным: у шведов считается, что пить алкоголь — это очень постыдно (приличному человеку зайти на глазах у знакомых в спиртной магазин — это всё равно что у нас зайти в вендиспансер), а не пить они по генетическим причинам не могут. Поэтому по выходным шведы запираются в своих домах и бесшумно там пьянствуют. А так, чтобы выйти на улицу с гармошкой — я такого вообще ни разу не видел.

Покрасил яйца, для чего выгрёб в гастрономе из лотка всю луковую шелуху. Для отвода глаз купил ещё две луковицы, но тётушка на кассе всё равно посмотрела на меня с удивлением, хотя ничего и не сказала — вежливые они тут. Я всегда становлюсь к одной и той же кассе — к поседевшей блондинке лет пятидесяти. Она говорит приветливо «хей», я тоже говорю «хей». Потом она называет мне неразборчивую сумму по-шведски, я смотрю на циферки на кассе и стараюсь дать ей денег без сдачи и говорю тогда «вашагод», а она говорит мне «так», а если не получается без сдачи, она даёт мне много монеток и мы говорим всё наоборот: она «вашагод», а я ей «так». В общем ничего сложного.

Когда я красил яйца в кастрюле, два тутошних поляка (один мужчина, другой женщина) посмотрели на меня как на идиота — Пасха-то давно прошла! Но тоже ничего не сказали, и я промолчал — как-то мы с ними тут не подружились. Вообще с поляками у меня плохо складываются отношения: ещё когда сюда ехал и болтался без дела в гавани Нюнесхам, до меня немедленно доебался в кафе какой-то поляк, дожидающийся парохода в Гданьск. Узнав, что я русский, он немедленно решил сделать меня лично ответственным за пакт Молотова-Риббентропа, кое-как от него съебался.

А вообще чего-то тут не хватает. Вроде бы всё хорошо и сделано всё специально так, чтобы всё было удобно, а хуй его знает — витамина какого-то в окружающем пространстве нет, что ли, ну или не знаю чего. Значит пора собираться домой, к себе на пискарёвку.

Май

А не пора ли нам домой?

В общем в воскресенье буду я в Стокгольме (шумный очень и суетливый город, если приезжать в него прямо из деревни и сразу на узловую станцию ти-централе) и можно будет там выпить пива и про это у жж-юзера maccolit написано где и когда, и я тоже по идее должен бы про это помнить и непременно там буду, потому что куда же я ещё денусь.

Так что если кто-то тоже в Стокгольме, то вот.

Я в последнее время стал очень часто выходить из парома.

Когда только начинаешь выходить из парома, там стоит большая толпа людей, которые тоже выходят и толкаются, и вообще не пропихнуться. И на самом выходе встречают всех нас такие страшные люди с табличками, что начинаешь радоваться фактам, которые вообще не должны даже приходить нормальному человеку в голову: тому, например, что фамилия твоя не Сёдёрстрём и это чрезвычайно охуительно!

А потом, когда уже окончательно выйдешь, всегда оказывается что ты стоишь один посреди пустой площади, ветер воет и в какую сторону ни пойди, везде будет примерно одинаково: не так чтобы очень хорошо, но и пиздеца явно выраженного тоже хуй отыщешь.

Ходил вчера на пристань покупать себе уже окончательный билет с острова до Стокгольма. Подошёл к свободной кассе, купил, пошёл к выходу и вдруг увидел, что везде на скамейках сидят люди, которые оторвали в специальном аппарате билетик с номером и ждут, когда им покажут этот номер на табло, чтобы им тоже можно было подойти к кассе. И все до единого смотрят на меня с осуждением. И я в общем-то хорошо уже знаком с этой здешней системой, которая ловко скрывает наличие очередей, но просто я про неё совсем забыл, потому что как раз вспоминал, как дед мой Юрий Васильевич, царствие ему небесное, трудился в фашистском концлагере Маутхаузен.

И задумался я тогда вот о чём. Нет, не о том вовсе, что обидел шведских жителей (переживут, хули там), а о том что оказывается страшно устал от вот этой разсинхронизации, то есть неспособности, не включая лишний раз сознание, совершать самые простейшие бытовые действия (переходить улицу, покупать капусту, выбрасывать мусор) в автоматическом режиме — независимо от того пьяный ты, задумался или вообще у тебя нету половины черепа. Ну вот самый простой пример: приезжий человек в Москве или Петербурге удивляется тому, как часто его останавливают в метро для проверки регистрации, а всё просто — он не умеет сойти с эскалатора, не приготовившись к тому, что он вот-вот сейчас кончится.

Способности эти не такие уж хитрые и обучиться им вполне возможно, но смысл? Это в армии, прожив первые и самые страшные в твоей жизни двадцать четыре часа, ты чётко понимаешь, что либо ты обучаешься жить в этих условиях, либо пиздец тебе. А потом, вернувшись, вдруг узнаёшь, что с таким трудом приобретённые умения (например, не задумываясь бить собеседника в рыло) оказываются в опять изменившихся обстоятельствах скорее вредными.

Ладно, что-то распизделся я опять. Пойду паковать чемодан — и до ППП Торфяновка. Всем спасибо, всё было хорошо и даже замечательно, но сил моих тут уже больше никаких нет.

Только не рассказывайте мне пожалуйста про ужасы встречи с кривой моей и угрюмой Родиной — я уже возвращался.

Забытый в кружке кефир после того, как я уехал в путешествие, конечно же умер и его пришла съесть плесень. Потом кефир кончился и плесень померла с голоду. По законам непрерывности жизни должна была прийти другая плесень и съесть первую, но она почему-то не пришла и та превратилась в пыль. А потом приехал я, дунул в кружку — и нет ничего! Даже и кружку мыть не очень обязательно. Теперь я зато знаю что обозначала строчка «напиток стал пыль».

На Родине очень хорошо: идёт непрерывный мелкий дождь, а под окнами пока ещё вместо соловья поселился зяблик, но неопытный слушатель легко спутает его с соловьём. Я — неопытный слушатель, и мне от этого хорошо. За границами Родины я слушал всё время в наушниках песню глюкозы про снег, но не ту, которая про болею очень, температура, а другую, гораздо лучше — там вроде бы всё по-русски, а о чём песня, понять совершенно невозможно и это-то и прекрасно. И ещё опять смотрел завалявшийся в компьютере фильм кин-дза-дза и было мне всех жалко, потому что да — это правда очень страшно, когда женщину вынули и автомат засунули. Хуёво нашему человеку там, ну то есть тут, то есть собственно уже почти везде.

В гастрономе горизонт, куда я немедленно разумеется побежал покупать малый возвращенческий набор как-то: сало, студень и водку, по счастию всё по-прежнему; лишь несколько молодых продавщиц сменились другими, но точно такими же. А старые все те же, у продавщиц — у них ведь как у учителей: молодые меняются быстро, зато старые работают вечно.

Музей подводных сил России (что возле закопанной в землю подлодки адмирала Маринеско) всё на том же месте и внутри всё наверняка то же самое: пыльное чучело водяного (реконструкция) да засохшая русалочья икра под стеклом. Впрочем я там никогда внутри не бывал и скорее всего ничего там этого нет, а есть лишь один бронзовый перископ и по стенам развешены портреты людей с такими лицами, за любое из которых нынешний депутат муниципального совета отдал бы половину своих откатов. Но увы! — не делают более таких лиц.

Ну а я вот сейчас достираю штаны, засаленные от плаваний в заграничных паромах, да и уеду лучше в поезде читать стихи в городе Ростов (вот же блядь умеют устроиться эти писатели! — подумает если не со злобой, то с некоторым справедливым раздражением иной читатель, которому с утра на работу) — там уже и Кошкин наловил любимой своей рыбки. А лучше всего то, что в кассе мне дали, как я и просил, боковую верхнюю полку — самую мою любимую.

Я всё-таки это осуществил! В два часа ночи в жопу пьяный я подписывал книгу Сволочи для линейной милиции на вокзале города Ростов-на-Дону.

Милицию всю звали Алик. После подписания книжек она стала совсем ручная: подходила прикурить и вообще всем своим видом мне подмигивала.

Вот potap очень правильно пишет про котелок[2]. Главная проблема того фальшивого капитализма, который понастроили в России во многих районах Москвы и чуть меньше в Ленинграде — это отсутствие или совершенно нелепая дороговизна самых простых предметов. Я уже на это жаловался однажды: два месяца искал по всем магазинам простую обычную поварёшку — хуй! Есть набор из шести предметов драгоценного нержавеющего металла. Так и не нашёл — купил пластмассовую какую-то хуйню французского производства за двести рублей (надо же чем-то черпать борщ из кастрюли). За простым чугунным казаном надо ехать на блошиный рынок возле метро удельная, а в том, что продают в магазине — это они пускай сами себе сотэ блядь варят.

Обычную механическую мясорубку я искал полгода, пока Житинский не купил её наконец в Финляндии за сумасшедшие какие-то евры, причём при распечатывании очень красивой коробки оказалось, что сделана она в Китае (это почти всегда так бывает). Чудовищное это изделие китайского военпрома отлито из цельного куска губчатого чугуна и весит килограмм восемь. А собственно мясо она мелет очень посредственно.

Так что когда я увидел на центральном ростовском рынке армянина, торгующего простыми алюминиевыми мясорубками советского ещё производства, я немедленно купил у него мясорубку за двести рублей и стал до такой степени счастливый, что нас с Кошкиным тут же остановила милиция для проверки наличия у нас папирос беломор.

Понимаю, что шутка с милицией, которая меня везде останавливает, уже изрядно заебала (в том числе и меня), но к несчастью, это чистая правда.

Я больше того скажу: раки на ростовском базаре продаются маленькие по три, а большие по пять. Можно сколько угодно кривиться от невыносимой пошлости этого факта, но от этого он никуда не денется: именно по три и именно по пять. Совсем огромные — по семь.

Чудесный текст. Автор, судя по остальным его текстам, круглый идиот и потому очень чётко и ёмко сформулировал тайную мечту любого прогрессивного сторонника либеральных реформ: Россией должны руководить цивилизованные страны, раз уж у самих нас ничего не получается. Автор правда забыл самое главное: вместо позорной и бездарной нашей армии мирный сон граждан должны охранять высокопрофессиональные и технически оснащённые войска нато. И наши военные тоже смогут получать в ней достойную зарплату.

Можно было бы посоветовать автору прямо сейчас не дожидаясь осуществления этой мечты (кому мы нахуй нужны с таким-то населением — быдло одно да пьянь) переехать туда где это всё давно осуществлено, но это был бы плохой совет. Вряд ли где-нибудь в цивилизованных странах найдётся вакансия для русскоязычного колумниста-идиота для написания статей по доллару за строчку. Придётся видимо ходить в присутствие или, хуже того, работать руками. Так что пусть уж лучше они к нам.

Лондонский поэт Колкер (я как-то даже делал обложку для его поэтической книги «Ветилуя» — что-то библейское про последних защитников крепости) сокрушается, что не надо было нам сопротивляться немцам — потом всё равно пришли бы американцы или англичане и освободили.

Зверский упырь Сталин таких людей в своё время наверняка бы засадил в гулаг по ложному обвинению, но сейчас к счастью всё же не те времена.

Да и хуй с ними.

Ну а я в четверг совершу свою последнюю гастроль в Москве в каком-то доме Кукера и затем видимо на некоторое время исчезну с небосвода российской словесности.

Всем привет.

Держитесь дорогие москвичи, держитесь!

В нечеловеческих условиях, без кондиционера, в душном офисе, в лифте — держитесь. Ползёт уже, ползёт электромонтёр с фонариком, чтобы зажать зубами обрывки кабеля и ценою жизни своей включить вновь джипиэрэс, вап и эмэмэс! Заструятся вновь поезда по серой ветке, засияют светофоры и хлынет отовсюду прохладная вода. Через обугленный его трупик вновь побегут важные сообщения, будет наконец раздобыта розовая упаковочная бумага, завершена важнейшая пиар-компания и пройдут торги на фондовой бирже. Всё будет прекрасно!

Вова нарисовал ко мне иллюстрацию {с. н.}.

Подумалось: а не нашлёпать ли быстренько книжку с картинками под скрепку и продавать её в переходах метро? Вова рисует быстро, а сам я сроду не соберусь. Дужин будет играть на гармошке. Озолотимся точно.

Вот мне всё же вот что непонятно. Люди, которые десятилетиями показывали отменную непробиваемость к любой пропаганде были вдруг внезапно навеки контужены десятком номеров коротичевского огонька и яковлевских москоу нюз. Если сейчас этим людям сказать, что Сталин и Берия может быть всё же не в каждый день съедали по невинному младенцу на завтрак и непорочну деву на ужин, они перестанут с тобой здороваться. Они не считают тяжёлым идиотом человека, который ещё в чине президента СССР снимался в рекламе пиццы-хат. У них на глазах суетливые люди с бегающими глазами рассовали по карманам огромную страну, но они всё равно ходят с самодельными плакатиками к мещанскому суду. Они получают всё те же советские сто сорок рублей, но считают, что феррари на большой пушкарской — это движение в сторону свободы и почитают за главного гуманиста двадцатого века человека, предлагавшего смыть америку при помощи ядерной торпеды.

Нет, ничего не понимаю.

А ещё очень расстраивает педерастия. Не мужская, нет — мужская педерастия происходит где-то далеко за пределами наблюдаемого мной пространства, а как раз женская, та самая которая расцвела прямо на моих глазах буквально за последние лет десять.

Сидишь вот бывало где-нибудь, напротив девушка симпатичная, отчего бы и не пококетничать? А тебя локтём в бок: «Зря стараешься». Ну ёб же твою мать! Я в общем-то может быть и не собирался с ней ебаться, но получается так, что скрипач по-любому не нужен.

И грусть эта даже ведь и не шкурная почти: на мой-то век поебаться хватит — не в просвещённых столицах, так где-нибудь в Воронеже или на смоленщине, где даже и доллара ни разу не видели, не то что педерастии. И в порядке рефлексии, пусть и вредной для внутренней гармонии, можно признать, что мужской половой Хуй — это возможно не самый лучший предмет даже на фоне других столь же нелепых артефактов того бытия, которое всё является результатом недоступного нашему пониманию компромисса. Но всё же как-то бесконечно обидно почему-то. Как-то неправильно это, мне кажется.

Июнь

Про упыря Сталина. В начале семидесятых (вас в большинстве своём ещё не было на свете) в кинофильме «Освобождение» началась робкая его реабилитация (после доклада Хрущёва на XX съезде). Меня, тогда ещё мальчика второго класса средней школы страшно поразил такой эпизод, когда Сталину предлагают поменять сына его Иакова (служившего между прочим простым солдатом и попавшего в плен) на фельдмаршала Паулюса, пленённого под Сталинградом. «Я солдат на фельдмаршалов не меняю» — сказал в том кинофильме Сталин и закурил трубку.

Скорее всего он просто не любил своих детей, рождённых от Светланы Аллилуевой (нарочно не придумаешь, как писали в популярном журнале «Крокодил» или же на шестнадцатой полосе «Литературной газеты»).

А с моей точки зрения он сделал всё правильно. Председатель Империи не может оставаться человеком. Все проблемы нынешнего Председателя огрызка этой самой Империи происходят из-за того, что он пытается остаться во всех отношениях приятным. Ему хочется чтобы с ним приветливо здоровались. Это нормальное желание, оно и у меня есть, но нахуя же ты тогда полез на эту должность?

Да вот и к Михал Сергеичу Горбачёву нет у меня ровно никаких претензий (человек безусловно хороший, хотя и дурак) кроме одной единственной: зачем же я давился в очередях два года, чтобы купить себе обычную и простую бутылку водки?

Как совершенно справедливо отмечал Павлик {с. н.}, у нынешних миллиардеров категорически отсутствует чувство прекрасного.

Ну вот взять того же Ходорковского, прости Господи. Будет ведь подавать унылые апеляции, жалобы и цедульки в гаагу, так девять лет и пройдёт. А ведь как шикарно можно было бы всё устроить! Во-первых организовать побег: роскошнейший побег с подкопом, взрывом стены и прибывшим на подмогу истребителем с вертикальным взлётом.

Затем Михал Борисович удалился бы в тамбовские леса, где с отрядом весёлых товарищей он останавливал бы проезжих чиновников областной администрации и нечистых на руку служителей РПЦ и раздавал бы отбранное крестьянам, обиженным губернскими властями.

Удовлетворив этими приятными англосаксонскими аллюзиями буржуазного зрителя, следовало бы резко сменить дискурс: утопить какую-нибудь нерусскую княжну и надев тулупчик заячий объявить себя внебрачным внуком Сталина и двинуть с крестьянами на Москву (пообещать им рублёвское шоссе на разграбление). После пленения и перед четвертованием на красной площади расцеловаться с Платошей (Невзлин подъедет чуть позже — визу ждёт), попросить прощения у Православных и принять мученическую смерть. Лет через двести Михал Борисович был бы канонизирован и остался бы навеки в памяти народной.

Вот это судьба! А он так и будет считать на пальцах проценты желавших бы тайком проголосовать за него на условных президентских выборах. Восемь процентов или восемь целых три десятых? Да не будет всё равно никаких выборов, нахуй они кому нужны.

Так что пойдёт преступный олигарх на общие работы, потом на поселение, начнёт от скуки гнать самогон из брюквы, будет занимать у соседа сто рублей до получки на дрожжи. Сосед денег не даст и Михал Борисович будет трясти его за лацканы: «Мне думаешь деньги твои сраные нужны? Да у меня этих денег знаешь сколько было? Деньги — грязь! У меня за державу душа болит!»

Ну и замёрзнет однажды по пьянке в сугробе какой-нибудь мордовской деревни. Вот и вся глупая жизнь.

Да, а вот мешать мадейру с водкой я очень категорически вам не рекомендую.

В десять часов утра на автобусной остановке у меня стрельнула сигарету девушка в шикарном вечернем платье. Я поделился с ней союз-аполлоном. Девушка была очень довольна.

Когнитивнейший из диссонансов — это когда на утренней зорьке в недвижной воде без искажений отражается весь окружающий мир и соловей прокашливается, дабы завести пронзительнейшую свою песнь (позднее лето, да), и тут у кого-то начинает вдруг мелодично звенеть мобильный телефон. Какие такие важные сведения хочет он донести из безобразного и ненужного другого пространства? Хуй его знает. Если бы это был мой телефон, я бы его конечно отпиздил и утопил без малейшего сожаления, но свой я отключил ещё в начале апреля и ни разу об этом не пожалел. О! сколько упущенных возможностей видимо разбилось о чёрствый голос неживой мегафонной барышни. О! Как это прекрасно.

А вообще я стал немного лучше относиться к людям, хотя их это конечно же не спасёт.

Так что до свидания.

В связи с известными и другими менее известными событиями вынужден с большим сожалением сообщить, что данный журнал закрыт.

Как-то действительно нехорошо злоупотреблять бескорыстным гостеприимством безусловно приятных людей. Пора уёбывать.

По деловым или не очень деловым поводам можно писать в коментарии к этой записи, которые заскринены.

Всем до единого огромное спасибо.

Август

Вологодская обл.

Вожегодский р-н.

д. Нестериха.

— 17-00-** г. — приехали в д. Нестериха, шесть охотников, смастерить лабаза, подкормить медведя, осмотреть природу, пообщаться с местным населением. Егерь — Рауш Александр Оттович со своим сыном — Анатолием организовал встречу охотников, отдых, питание и проживание. Все Вологодчане были очень гостеприимными и радушными. Деревянный дом добродушно предоставленный Евгением Васильевичем на краю деревни, был очень удобным и теплым. Деревенский житель Сергей организовал проживание и питание в деревне, что оказалось, на подножном питании, в т. ч. по домашнему молоком, творогом.

Беседы на тему охоты и рыбалки продолжались длительное время. Споры были долгими. Порой горячими. Иногда под горячительные напитки, а то и под чай, разговоры о природе и охоте разгорались с новой силой.

Тем не менее, отдых на Вологодчине входил в свою колею. За окном деревенского дома стучит дождь, приятно освежая листву, траву и землю богатой Вологодской земли.

Первоначально приехав, встретившись с местным добровольным егерем, мы осознали красоту и могущество Северной природы. И хотя гремела гроза, за окном шёл дождь, разговоры об охоте не прекращались.

В память об старом охотнике Рауш Отто Андреевиче который за свою бытность егерем п. Вожега умудрился добыть 90 медведей. И это цифра не точная. Лучшего охотника не встречалось в Вологодской области.

Хотя экземпляры попадались до 200–250 кг. — каждый.

Богатый опыт охотника он передал своему сыну Александру.

И в настоящее время охотничьи традиции и навыки передаются по наследству.

Ныне внук — Анатолий изучает особенности (неразб.) охоты русской глубинки.

Помимо своего охотничьего ремесла бывший охотник Рауш Отто Андреевич, был искусным печником. И по сегодняшний день печи сделанные его руками служат людям теплом и добром. Совмещая искусство егеря и печника этот человек оставил неизгладимый след в истории охотоведов и печников д. Вожега Вологодской области.

И ныне Вологодская земля растит своих сыновей, охотников, истопников и замечательных людей.

Ветром в вентиляцию занесло чью-то неуспокоенную душу и она там воет, плохо ей. А не надо было при жизни хуйнёй заниматься.

В городе плохо. Кругом везде бессмысленные какие-то никому ненужные люди, автомобили зачем-то. И ничего не происходит вообще. Полмесяца источником новостей для меня была газета «московский комсомолец в Вологде и Череповце» за прошлый год, там много было интересного, например про отшельника, сгоревшего в своём гробу от непогашенной папиросы где-то неподалёку от Ивакши. Потом я эту газету использовал для растопки бани и новостей больше не стало вообще никаких.

Приехал обратно, включил интернет, а новостей всё равно нет. То есть вообще ничего не случилось. Ну убили губернатора Евдокимова, царствие ему небесное, так его давным-давно уже должны были убить, а так хоть пожил ещё лишний год. Батискаф сначала утопили, потом выловили. В Петербурге на невском проспекте граждане монголии ограбили уже четвёртого посла. Вот и все новости, их вполне можно было бы прочитать и в следующем году или вообще никогда.

Хули я тут вообще делаю, не понимаю.

Незнакомка номер один/Полужизнь номер два

=======

Да! Забыл.

Художник спрятал в картинке всем известное слово.

Старенький Челентана очень трогательный. Облезлый совсем, похожий на по-настоящему ослепшего кота базилио. Мааа перке? — жалуется. А патамушта, потому што вот так оно всё.

В жж под строжайшими замками обсуждают очередной летний лагерь. Мы с Миней Бару скрипуче повздыхали про тот единственный летний лагерь, в котором согласились бы провести остаток дней, но увы, проще сейчас организовать выступление ансамбля битлз, чем тот лагерь.

А у меня тем временем к сорок второму году жизни разыгрался КСВ. Это не так страшно, как ПМС, но гораздо продолжительней. Очень хочется сменить фамилию, послать всех нахуй, ну и всё такое, в специальной литературе описано. А тем временем вдруг очнулись глянцевые журналы и требуют текстов от меня трёхлетней давности.

Ёбаная блядь река.

А вот ещё про мой любимый Фашызм: предприятие, производящее самодвижущие устройства для загрязнения воздуха и уничтожения людей, не принимает на работу курящих.

Проснулся он ночью: ночь. Принюхался: пиздец пришёл. Накрыл пиздеца ушанкой, обул в сапоги, отправил дом сторожить.

Проснулся он утром: вечер. Пиздец дом не уберёг — спиздили пиздеца. Вместо дома хуй остался. Повесил хуй на прищепку — пусть подышит.

Проснулся он завтра: снова вечер. Пиздец пришёл обратно: спит. Снял хуй с прищепки, положил рядом. Проснётся — поест.

Проснулся он утром: шум. Прислушался: пиздец с хуем у соседей пизды получают. Через час вернулись и упали. Пизда еле живая. Налил ей молока в блюдце.

Проснулся он днём: никого. Пизда всех выебла и её понесли обратно к соседям. Соседи не взяли и она вернулась. Потом вернулся хуй, весь избитый. Положил его к пизде — так ему легче будет. Пиздеца нигде нет.

Проснулся он опять ночью: зима. Хуя с пиздой не видно: снег. И спать нельзя.

День не спит, десять, всю жизнь не спит, вдруг чувствует: идёт. Не слышен, не виден, но идёт. И если б были у него ноги, обвивали бы их полынь и клевер. И если б были у него руки, росли бы на них табак и хмель. И если б была у него голова, кружили бы над ней осы и шершни.

Пиздец! Пиздец вернулся!

А вот картина. Маслом блядь.

Отпраздновал шестилетие пребывания в городе Петербурге посещением наконец-то Русского музея для просмотра творчества еврейского художника-шагала.

Очень его стало жалко году на тридцать уже третьем прошлого века: видно, что ему уже смертельно остопиздело рисовать летающих женщин и коз с синими лицами, а бросить нельзя — заказчики хотят именно женщин и коз. Стисни зубы и рисуй, ничего у тебя не отвалится.

Потом ещё наблюдал русскую живопись позапрошлого века. Это пиздец. Постоял потрясённый перед картиной Репина про заседание государственной думы. Раньше я думал, что уже видел самую бездарную в мире картину, то есть явление Христа народу, но эта посильнее будет. Ну и Васнецов тоже блять зажигает.

Сентябрь

А вот мои полкопейки к вот этому рассуждению акулеаты.

Как отмечал ещё писатель Сэлинджер (и скорее всего он был совсем не первый) в том самом поганом яблоке содержалось т. н. «логическое мышление», то есть такое заблуждение, что будто бы из одного следует другое. Ну например, уверенность в том, что если в полдень стать спиной к солнцу, тогда спереди будет юг, слева восток и так далее. На этот счёт есть очень хорошее место в кинофильме кин-дза-дза: «Нет, давай считать, что это каракумы. Так, солнце на западе, значит Ашхабад вон там».

В результате «логического» мышления, человек видит и понимает только то, что этим самым мышлением ему предписано, то есть вместо настоящего пространства видит исключительно лишь одну существующую в его голове наёбку: «рыночную экономику», «путинофашизм», «все бабы бляди» и другие плоды своего идиотского сознания.

Дорисовал наконец картинку к журналу полдень за январь нынешнего года. В журнале зачем-то напечатали недорисованную: сроки у них какие-то.

Да! Задание прежнее: найти в картинке слово ХУЙ.

В последнее время ко мне, как и положено по завершении круга первого, дружной чредой потянулись пиздецы. Не очень смертельные, разного размера и цвета, как много лет назад приснившиеся мне покемоны. Я им рад, потому что это правильные, хорошие пиздецы. Очень жаль, что они шли ко мне так долго — я потерял, их дожидаючись, кучу времени.

Чувствую по этому поводу огромное облегчение и неуместный душевный подъём.

То есть тыц-тыц, все заебись.

Павлик производит замечательные вычисления.

Меня тоже всегда удивляли загадки ценообразования. Например я однажды пытался вычислить стоимость бутылки кваса степан тимофеевич.

Дано: поллитровая бутылка стоит 14 рублей (вместе с бутылкой), а двухлитровая — 30 (тоже вместе с бутылкой).

Сосчитайте, дети, сколько стоит литр кваса и отдельно бутылка, при том, что стоимость пустой двухлитровой бутылки должна быть больше чем поллитровой.

У меня ничего не получилось.

Нихуя в этой жизни не меняется.

(журнал «Нива», 1905 г.)

Всё-всё, больше не буду. Последняя.

Начальник матросской тишины про заключённого Ходорковского: «Ну, конечно, интеллигентный, да. А всё остальное — как у всех».

Гуляли вчера по Глубокой Коломне, как выразился жж-юзер Потап. Глубокая Коломна замечательна.

Вообще в Петербурге есть несколько мест, где законсервировано время. Например, у меня на Пискарёвке законсервированы семидесятые годы прошлого века: гастроном «Горизонт», где нужно стучать копейкой по прилавку, чтобы на тебя обратили внимание (вас много, а я одна), универмаг «Весна», колонки с песней «Ой Вань гляди какие клоуны» в окошке соседнего дома.

А в Коломне навеки законсервировано городское захолустье. Там никогда не будет построено метро и элитное жильё. За Мариинским театром очень старательно разрушают целый квартал под осуществление бесформенных мечтаний дирижёра Гергиева. Построят или не построят — это ещё неизвестно, а вот то, что всё поломают — это наверняка.

На улице Канонерской на стенах объявления: «приём макулатуры и пустых бутылок в заброшенном доме за школой», «крупногабаритный хлам не сваливать». В замусоренном дворе в самой середине стоит пугающая своей немыслимой бесполезностью античная ротонда — когда-то наверняка стоял посреди неё деревянный стол, на котором некогда забивали козла.

Зато на месте разорившегося дорогого ресторана открылась рюмочная с водкой по восемнадцати рублей за сто грамм (её-то мы и выпили за эту положительную тенденцию). Другая рюмочная в особом коломенском гостином дворе, по степени разрушения догоняющим кронштадский, напротив повысилась в звании и теперь именуется «кафе». Грузин-хозяин за неимением тбилисского динамо болеет с прославленным кавказским темпераментом за зенит: «Куда, куда билять, побежаль, шени дедис проче нахуй!»

И грозно и торжественно возвышается надо всем давно не существующий бандитский банк «Державный». Откуда? Откуда они все когда-то понавылезли — все эти орлы с потерявшимися коронами, мелкопоместные дворяне Свиньины, Толстые и Михалковы с ударением на второй от начала слог? Великие князья, почти Шереметьевы, не утратившие своего картавого и неестественного русского языка? Зачем оно всё было?

Зачем была вся эта медвежья порнография, исполняемая выпавшим из самолёта президентом России с участием немецкого канцлера и бывшего американского клинтона с навсегда присосавшейся к нему Моникой Левински, и горький, горький запах прошлогодних листьев. Прокурор с блядями, президент, падающий с моста, дама с собачкой возле танка, поэт Осенев, журналист Листьев — что это было? Сон, бред, смерть? Видимо смерть — очень уж похожи на труповозов те, кто пришли им на смену.

А вот Зенит опять не выиграл. Но зато и не проиграл, между прочим. Зенит вообще никогда не выигрывает, но всегда чемпион, потому что другого чемпиона не бывает. А кто в это не верит, тот навечно идёт нахуй.

Наша рота располагалась ближе всех к столовой.

«Ррассия, любимая моя» — запевали литовцы, эстонцы и узбеки: Курапка, Ыунлоо, Камалов и Хашимов. «Ррассия: берёзки-тополя» продолжали Хвелеури, Паркадзе, Алоев, Чочиев, Демурчиев и Василий Юрьевич Базадзашвили. Ну и я конечно. На этом песня кончалась, потому что мы доходили уже до столовой и петь дальше не было никакого смысла.

Да, спасибо огромное всем, кто поздравил. И всем кто не поздравил тоже.

Вы, пожалуйста, не обижайтесь если что: я стал в последнее время совершенно идиотский и не умею правильно реагировать ни на что. Но внутри себя всё понимаю меж тем. Просто наружу объяснить тяжело. А так вообще всё прекрасно.

Октябрь

В ожидании вдохновения долго сидел за столом, подперев бороду кулаком.

Через некоторое время стал чесаться сначала кулак, а потом борода. Пошёл в ванну и сбрил её к ебеням. Снова сел. Теперь колется.

Очень плохие станки делает китайское народное предприятие Жилет!

А тем временем пока я сидел, вышел детский журнал Барсук, там много замечательного и даже я тоже написал туда поучительную сказку.

Проснулся утром. Опять всех существующих денег сто пятьдесят рублей. Опять платить за квартиру триста и снова не рублей.

Ещё раз извинился перед мирозданием, опять совершил необходимое количество подвигов, в очередной раз напился водки и заплатил за квартиру.

Снова проснулся утром. Денег по-прежнему сто пятьдесят рублей.

Это я сочинял в одна тысяча девятьсот восемьдесят девятом году. А Кашпировский меж тем снова даёт концерты в Ленинграде. Сходить что ли — полечить остеохондроз, а то по телевизору в те времена не помогало.

Но были случаи: одна учительница рассказывала на педсовете как её после передачи два часа рвало зелёной слизью, а потом ей стало необычайно хорошо.

В мире вообще постоянно творится всякое удивительное и назидательное. Вот во Флориде например взорвался питон, который проглотил аллигатора. Очень педагогическая история для некоторых эффективных собственников.

Отвечаем: ДА!

Но он будет ещё хуёвей.

Выпивал вчера с одним из последних знакомых из интернета людей, с которым до сих пор не выпивал, то есть с Ториным. Я уже очень давно не боюсь людей из интернета: ни одного, абсолютно ни одного не было случая, чтобы в интернете приятный, а в остальной жизни мудак. Наоборот бывало, это да. Торин оказался очень хороший и грустный, как и должно быть приличному человеку.

Мы чрезвычайно бодро выпили литр лучшей в мире синопской водки и очень жалко что не пришёл жж-юзер Потап, чтобы петь песни Бориса Мокроусова (девчата голосистые пропели все страдания, лишь слышны на скамеечке сердешные вздыхания).

Ещё заходил Вова Соамо на пять минут, а потом ему позвонила его супруга и пыталась уличить его в том, что он опять в геликоне пьёт водку. Вова был очень возмущён таким предположением, хотя и на самом деле пил водку.

А ещё я вчера купил наконец на сытном рынке пучок хрена. А то заебали уже: сельдерею и вассаби хоть жопой жри, а простого человеческого хрена — хуй.

Зачем-то принял участие в голосовании у Лейбова.

Заодно заинтересовался поэзией. Во-первых само произведение {с. н.} поэта Маяковского, про которое было голосование, на мой взгляд абсолютно охуительное.

Вспомнил ныне покойного Александра Матвеевича Шарымова, с которым однажды выпивал давно очень, и вдруг зашёл разговор про Маяковского. Я как-то так пренебрежительно махнул рукой, типа читал да, ленин-жил-ленин-жив, краснокожая паспортина, ну и так далее. «Подождите, Дима, подождите! — заволновался Александр Матвеевич. — Вы, кажется, всё же не читали!» Достал он с полки из собрания сочинений первый том, прочитал что-то вроде «слов моих сухие листья ли заставят остановиться, жадно дыша? Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг» и я был вынужден признать, что это действительно хорошие стихи, просто потому что они на самом деле очень хорошие стихи.

Я конечно последний это сообразил как всегда, все давно уже про это написали.

Ну про то, что такой неестественно нескончаемой и невыносимо прекрасной осени никто в наших краях просто не вспомнит. Хотя может быть и не всем так повезло и у кого-то давно уже слякоть и сырость, а то и засуха или наводнение, это уж кому как выпало.

А у нас зато ещё наверняка будет чудеснейшая зима, мороз и солнце, святки, крещение, моржи в местной ердани и взятие зимнего городка.

Дряхлый этот мир, как полоумная старуха-графиня вдруг выскочил из своей провонявшей каплями спальни и надумал напоследок повеселиться.

И как мне кажется, из всех вариантов поведения в такой обстановке этот и есть самый правильный.

Это мне тут опрометчиво подарили фотоаппарат.

PS Внутренний голос говорит, что это была чайка. Хуй! У меня чайки прилетали на балкон жрать голубиное говно, у них вроде бы нос был более горбатый. Ну в общем не знаю, засомневался. Нужен орнитолог.

Посмотрел внутрь своего холодильника (всякий человек должен иногда смотреть в свой холодильник, чтобы понять, кто он и зачем он) и подумал вот что.

Сколько чудес прошло пред моими глазами за последние лет пятнадцать-двадцать! Как они были прекрасны! Батончик-сниккерс, ликёр-амаретто, коньяк-хенесси, кальмары-в-кляре, суши и сашими, креветки и авокадо, хамон-c-дыней, и много-много их там ещё было.

Никого, никого из них не взял к себе внутрь чёрствый мой холодильник. Лежат внутри него три чорных редьки, два грунтовых помидора, три головки лука и двести грамм пошехонского сыру. Вместо йогурта и круассана на завтрак я обычно ем варёное яйцо без соли и бутерброд с кабачковой икрой. Буквально вчера я заново изобрёл искусство изготовления беляшей из кислого теста, купленного в гастрономе горизонт, при том, что из всего рецепта я помнил только то, что в середине беляша должна быть дырка. Как же они (беляши) были прекрасны! Но к сожалению уже кончились.

Добрых людей на свете гораздо больше, чем нужно. Конечно, если спуститься в метро или зайти в собес, покажется, что их нет вообще ни одного, но это не так: за неприветливыми и угрюмыми лицами сплошь и рядом скрываются добрейшие из людей.

Главным качеством доброго человека является то, что он искренне желает счастья кому-нибудь другому и, что самое страшное, совершенно точно знает, что для этого нужно сделать. И делает! Добрые люди вообще гораздо энергичнее мизантропов и человеконенавистников: у них всегда найдётся пара минут для правильного обустройства чьей-нибудь жизни. Кто не спрятался, тот и будет счастливым.

Вот котик, например, любимый орёт: кошку ему надо. Орёт и гадит, гадит и орёт. А выпустить нельзя: там стригущий лишай, парша, глисты и другие коты, все бандиты — вернётся, если вообще вернётся, с одним глазом да и сдохнет. Поэтому для его же пользы следует отрезать ему яйца, потому что ему так будет лучше. Потому что его любят, а не любили бы — так бы и ходил как дурак с яйцами.

Под удары доброты чаще всего попадают родственники, но иногда может пострадать и совершенно посторонний человек: навалятся и осчастливят. Был, например, случай, когда ни в чём не повинной семье из какого-то далёкого города дали сто миллионов рублей из телевизионной лотереи. Так из них не выжил никто — уже на втором миллионе случилась у них белая горячка и мучительная смерть.

Хуже всего, когда у доброго человека есть возможность проявить свою доброту в больших масштабах. Вот скажем Гитлер — он же добрейший был человек! Он ведь даже мяса не ел, потому что ему зверушек было жалко. Он что, думаете, когда подстригал утром усики перед зеркалом, мечтал о том, сколько людей он сегодня сожжёт в печке? Нет, он думал о том, как всё будет прекрасно и волшебно, когда весь этот кошмар кончится, когда не будет уже этих пархатых, черножопых и узкоглазых, и счастливые люди построят хрустальный купол над Антарктидой, а потом улетят в космос и будут все братья и сёстры — стройные, красивые и весёлые. И ведь так бы оно и вышло, да пришли злые грубые солдаты и всё испортили. А счастье было так возможно.

Но, впрочем, и по сей день добрые люди не отымают ладоней со лба и думают, думают непрерывно, чего бы такого ещё сделать, чтобы всем было хорошо. У человека злого, если он включит телевизор, может даже случиться разлитие желчи, до того там много любви, доброты и сострадания. Всем надо помочь: старушке — повысить пенсию, миллиардеру — передать в тюрьму продуктов, детям — освобождение от армии, родителям — достойную старость, узнику совести — свободу, президенту — третий срок. Всем чего-то не хватает, у всех в жизни хоть что-нибудь да не ладится.

И ведь всем им можно помочь! Одним выдать продовольственный набор, других расстрелять, чтобы не мешали наступлению счастья, третьим отрезать яйца, чтобы не волновались по пустякам, четвёртым предоставить свободу уличных шествий в кожаных трусах — счастливы будут все. Главное — не сидеть без дела, не дожидаться, пока оно как-то само устроится. А то ведь так и не увидим, как же он на самом деле выглядит — мир окончательно победившей любви и доброты.

Видел недавно в гостях по телевизору чудесное: Петросян и его потешные питомцы (новые русские старухи, комический армянин, близнецы-пародисты и проч.), раскачиваясь из стороны в сторону пели «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались»

Совсем в идеале им бы следовало «возьмёмся за руки друзья», но над идеалом нам ещё работать и работать.

Я вот, когда ещё был студент, очень любил слушать вражеское радио. По приёмнику спидола, как настоящий диссидент. Ничего там правда особенно интересного не говорили, да и слышно было хуевато. Но почему-то запомнилась мне беседа с каким-то философом из города Бостона. Философ этот жаловался ведущему передачи: «Вот я, — рассказывал он, — лежу весь день на диване, а мне говорят: чего весь день лежишь на диване, шёл бы лучше на работу устроился. А я может быть на этом диване и работаю! Я может за день на диване устаю больше, чем рабочий у станка!»

И правду ведь говорил. Рабочий у станка (а я сам работал у станка), он о чём думает? О том, как ровно идёт стружка (резец значит хорошо заточен), о том как выточить сопло для дачного опрыскивателя, о том как бы чего спиздить, чтобы полезное, но не очень тяжёлое. О том как он выпьет за обедом стакан сметаны, а после смены — стакан водки. И ещё о том, как хорошо работать во вторую смену — придёшь домой, а там жена не пиздит, потому что спит уже. И все мысли эти лёгкие и приятные и поэтому рабочему хорошо.

Хотя тоже бывают неприятности, у кого их не бывает, но они своим чередом, как водится.

«Ну и что ж ты, — скажут мне с подъёбкой, — не остался стоять у станка-то, раз уж так заебись?»

Да вот так вот получилось — не взяли меня рабочие к себе. «Тебе, Дима, в институт надо поступать, — сказал мне мастер-наставник, когда я запорол третий подряд вольфрамовый резец. — У тебя голова умная, чего тебе тут с нами в солидоле мараться».

Ну и пошёл я в институт, хули ещё делать.

Ну или вот буквально этим летом жил я в деревне под Вожегой. Хорошо жил, но решил однажды самостоятельно растопить баньку по-чёрному. Местный житель Евгений Васильевич некоторое время наблюдал за мной со громким смехом, а потом отобрал у меня топор и сказал: «Давай уж я. А ты лучше книжку про это напишешь».

А про философа очень хорошо написал Василий Макарович Шукшин:

Господи, думала старуха, хорошо, хорошо на земле, хорошо. А ты всё газетами своими шуршишь, всё думаешь… Чего ты выдумаешь? Ничего ты не выдумаешь, лучше бы на гармошке научился играть.

Мне как некоторым известно, подарили фотоаппарат.

Гулял сегодня по улице имени ак. Павлова. Охуел.

Надписи, нужно читать надписи.

В моём подъезде между четвёртым и пятым этажом живёт пожилая и очень интеллигентная собачья пара. Дворняги конечно.

Иногда, когда я иду домой от Замшиной улицы, они, узнав меня, вежливо идут сзади, чтобы я впустил их в подъезд. Старушка, по бабской своей темноте, боится лифта и поэтому идёт по лестнице пешком, а дедушка обычно едет со мной, хотя ему и нужно спускаться потом с шестого этажа.

В последнее время бабушка что-то разболелась и наверное собралась помирать. И дедушка, чтобы её прокормить, занялся попрошайничеством: смотрит в глаза и виляет хвостом. Но у него очень плохо получается: не умеет, совсем не умеет.

К забытому по городской рассеянности пакету с мусором возле крыльца рано утром прилетела сорока. Разворошила мешок, нашла там горы сокровищ и, как существо слишком коллективное, полетела немедленно приглашать на праздник всех своих друзей и родственников, чтобы заработать себе авторитет.

Тут как раз и я вышел на улицу поссать, заметил безобразие и, поскольку был без штанов, не стал относить мешок в мусорную яму, а занёс его назад в дом. Минут через пять услышал за окном страшный скандал: штук восемь прилетевших сорок видимо выясняли кому достанется самое вкусное и блестящее, и кто тут вообще самый заслуженный. Наконец однако они решили обратиться к собственно предмету обсуждения — а ничего нет!

Возникло неловкое молчание. Пригласившая сорока в страшном волнении забегала перед крыльцом: да вот же! Вот скорлупа, смотрите! Оно было, было! Целый огромный как Счастье мешок! Она даже разводила крыльями, показывая, какой это был прекрасный мешок.

Её молча выслушали и улетели, не сказав ни слова. Оставшаяся сорока ещё некоторое время бродила вокруг, заглядывала в кусты — может завалилось, рыла даже лапой землю, пожимала крыльями. Ну и улетела понурившись, а хули тут ещё делать — позор, позор на всю оставшуюся и не очень, между прочим, длинную жизнь.

Город наш Целиноград, которого давно уж нет на карте, был конечно дыра дырой. Однако несмотря на это в нём было целых пять институтов: медицинский, педагогический, сельскохозяйственный, инженерно-строительный и ещё филиал Омского института инженеров железнодорожного транспорта.

В инженерно-строительном самым завидным был факультет ПГС (промышленно-гражданское строительство) — туда шли медалисты и отличники. А самым позорным был факультет ВК в том же самом институте (водоснабжение и канализация).

Друг моего детства Фарит (знатоки правописания татарских имён могут сразу идти нахуй) поступил как раз на ВК. Я тогда был обуян гордыней, потому что учился на отделении электронно-вычислительных машин в городе Омске и поэтому как-то раз решил поглумиться, типа, ну как там говно течет по трубам?

Фарит даже не обиделся, но объяснил, что под напором воды говно подвергается воздействию турбулентности и стремится закручиваться в сложно-интегрально вычисляемую спираль. Поэтому расчёт математической модели унитаза — это вовсе не тривиальная задача, и далеко не каждому посильная.

Иногда меня спрашивают, а с какого хуя я закрыл свой ЖЖ на ливжорнал. ком.

А вот в частности ещё и поэтому:

В свете последних изменений, происходящих в сфере маркетинговых исследований, представляется, что интерес к изучению трендсеттеров будет постоянно расти. Это будет связано как с осознанием перспективности подобного метода для решения различных маркетинговых задач, так и с утратой доверия к традиционным исследовательским методам. По мере роста интереса к «тренд-сеттерским» исследованиям будет расти и потребность в новых методах рекрутинга. В этой связи Живой Журнал представляется весьма перспективным инструментом для организации подобных исследовательских проектов. В то же время можно с уверенностью предположить, что само сообщество русскоязычных ЖЖ-юзеров в ближайшие год-два будет стремительно расти, вовлекая все новых и новых пользователей из разных слоев общества, что, в свою очередь, откроет новые возможности для исследователей.

(c) Журнал «Маркетинг и маркетинговые исследования» № 4 (58) август 2005.

Распивали вчера напиток водка Санкт-петербург в блинной при доме кино. ЖЖ-юзер Потап читал где-то неподалёку математическую лекцию и привёл с этой лекции биологического учёного Алексея с чрезвычайно выразительной семитической внешностью.

Биологический учёный Алексей рассказал печальную историю про то, как поселил в мастерской своего отца-художника филолога из Бостона (что-то слишком часто стал возникать в моей жизни этот американский город), а тот пригласил в гости литературно-художественную богему, которая нажралась, всё заблевала и разломала.

Не знаю, где он такую богему нашёл. Та богема, с которой я обычно выпиваю, она тоже очень любит нажраться, но потом обычно падает и тихо спит. Даже вот последний карельский писатель Новиков из Петрозаводска — уж ему-то казалось бы всё можно, но и он максимум что сделает, так это всех нахуй пошлёт и скажет, что он один тут писатель, а все остальные говно, и тоже потом заснёт.

Ещё, в самый разгар тоста, который произносил биолог Алексей про неизвестного мне римского императора с цитатами из Катулла и Цицерона, в блинную вошёл в сопровождении большой свиты бывший знаток всего на свете Фёдор Двинятин (я давно заметил, что стоит человеку хоть раз в жизни показаться в телевизоре, так за ним тут же увязывается целая толпа хихикающих старух). Знаток, наклонив голову в сторону, некоторое время послушал биолога Алексея, затем ознакомился с ассортиментом и прейскурантом (неприлично низким), ещё послушал тост и с содроганием удалился.

Тут и мы засобирались, потому что тост уже кончился. Часть присутствующих отправилась в Русский музей созерцать картины Шишкина, мы же с жж-юзером Потапом, беседуя о достоинствах и недостатках улицы зодчего Росси, поехали к известному писателю Житинскому (хотели сначала ехать в гавань к японоведу Смоленскому, но к Смоленскому без коньяка неприлично, а денег на коньяк не было), дабы вынести на помойку настенные шкафы и лично наблюдать очередной позор команды зенит-чемпион.

За вынос шкафов мы были премированы литром синопской водки, которую от невыносимого горя почти что всю и выпили.

А потом среди ночи я почему-то оказался на Лабораторной улице. Шёл дождь, горел омерзительный какой-то фонарь и я, шатаясь от грусти, знал, что если сейчас ко мне подойдёт милиция, мне нечего будет ей возразить.

Но она не подошла. Милиция вообще очень не любит дождь.

Мамонов прекрасный всё-таки.

— ЖИТЬ просто — очень сложно. Потому что простые вещи — самые сложные. Попробуйте объяснить слепому, что такое зеленый цвет. Можно объяснить, как работает радио, а цвет — невозможно. Расскажу один случай. Когда я только переехал в деревню, то был весь из себя эколог, бегал защищать деревья, которые местные крестьяне валят, чтобы печь топить. Сейчас у меня это прошло, потому что я там уже 11 лет живу. Сам, бывает, в лес хожу за дровами. А тогда мой сосед нанял деревенских ребят, чтобы они 500 молоденьких елочек срубили, очистили и заборчик из них ему сделали. Я в бешенстве, сердце колотится. Думаю: «Пойду к тем, кто валил, — к рабочим. Они поймут, это же их лес». Как раз у магазина встретились. Уже вечер, поэтому все, как вы понимаете, в таком радужном состоянии. «Ребята, ну как же так?» — начал было я. Но они как поперли на меня: «Ты чего, козел!» «Ну, — думаю, — сейчас побьют». Но обошлось. Возвращаюсь домой, ночь не сплю, ворочаюсь. Утром побежал в церковь у батюшки совета спрашивать. Рассказал ему все в полной уверенности, что я такой правильный, защитник леса. Думал, он вместе со мной будет возмущаться. А он мне сказал простые слова: «Безумного не вразумляй». Вот что такое простота.

Ну и хуя? — спросил Колодежанский и замолчал. Наталия хлопнула входной дверью и капризно посмотрела в окно. Из прихожей пахло ватными штанами.

Завыло. Колодежанский равнодушно разбил об стол мокрое лицо Товстолуженского. Неожиданно включили электричество. Пименов выковыривал глаз у Базыкина. «Бля-аааа-ть! — закричал с пола Товстолуженский. — Бля-аааа-ди!» Колодежанский спал и двигал во рту желваками. «Пиздец!» — сказал Трухтанов и ничего не сделал.

И все замолчали: Дубров и Шайдов, Мехле и Федулов, Мартьянов и Сибгатуллин, Тангиев и Лабуш, Абфелько и Гасевский. И ничего не происходило, потому что всё уже давным-давно кончилось.

Над кремлёвскими курантами вспыхнула полночь. Редкие звёзды сбивали с ног одиноких прохожих. Голубые ели на Красной площади стояли рядом друг с другом. Кремлёвский нетопырь злобно спал под чужим диваном.

«Кто я?» — спросил Ленин и понял, что у него нет языка. Ночной сторож ничего не ответил и убежал, высоко поднимая ноги в подшитых валенках, чтобы не замарать об говно подошвы.

Валентина шла на первое свидание. Подмышки её шуршали о болонию. Недоеная её грудь громко трепетала — Валентина была девушка.

Инженер Валентин поджидал её за углом Васильевского спуска с неприлично раздвинутой логарифмической линейкой. Ударившись об инженера мягкой грудью, Валентина приветливо распахнула плащ. Под плащом на ней было всё, что нужно для инженера.

Инженер смущённо посинел и упал на асфальт. Из его рта хлынул утренний компот.

После этого Валентина зачастила в его коммунальную комнату. Инженер Валентин мечтал построить в своей комнате паровоз из одних гвоздей и выехать на нём в первомай. Но мечта его не могла осуществиться из-за узости дверных проёмов и лестничной площадки. Валентин и Валентина часто читали друг другу художественные книги и готовились к будущей жизни, ведь Валентина была девушка.

Они поженились через два года при камвольном комбинате. Инженера спасти не удалось: он умер на руках у Валентины прямо на ступенях загса. Детей у них никогда не было.

Валентина заступила мастером на производство. На производстве она часто пела высоким девичьим голосом песнь о своей судьбе. Её ценили и не выпускали на пенсию, пока она не умерла.

После смерти у Валентины остались небольшие сбережения на сберкнижке и маленькая комната в Марьиной Роще, которая названа так в честь любви Валентина и Валентины.

Иногда в роще в память о них поют соловьи. А иногда не поют, но это уже никого не касается.

жж-юзер массолит сообщает[5].

Мне наверное тоже следует об этом сообщить.

Приходите кто-нибудь знакомый или не очень. А то есть подозрение что основной публикой будут пассажиры с московского вокзала.

Вчера в магазине буквоед впервые в жизни имел сношение с телевидением.

Телевидение задавало мне такие вопросы: «какие у вас творческие планы», «что вам нравится и что не нравится в нынешней жизни», «кого бы вы хотели видеть во главе страны и Петербурга».

Я с тоской в голосе давал соответственные вопросам ответы.

Телевидение которое видимо ожидало, что я буду вести себя шнурообразно и употреблять в каждом предложении слово Хуй, было очень разочаровано. «Да вы ли это?!» — воскликнуло оно в отчаянии.

Я охотно подтвердил, что это не я, а настоящий я живёт у меня в подвале без рук без ног, а я у него всё пижжу.

На этом мы и расстались, крайне недовольные друг другом.

С содроганием вспомнил, как совсем недавно меня звали в какое-то кулинарное шоу. Я тогда в ужасе отказался. С нами крестная сила, как любит говорить математик Потап.

«Одни говорили, что невесомости не могло быть, потому что не могло быть того, чего никогда не было; другие говорили, что невесомость могла быть, потому что всегда так бывает, что сначала чего-нибудь не бывает, а потом появляется; третьи говорили, что невесомость могла быть, но её могло и не быть, если же её на самом деле не было, то на самом деле было что-то другое, потому что не могло так быть, чтоб совсем ничего не было».

-

«У нас здесь всё можно. Нельзя только не иметь крыши над головой и ходить по улице без рубашки, без шляпы или без башмаков. Каждого, кто нарушит это правило, полицейские ловят и отправляют на Дурацкий остров. Считается, что если ты не в состоянии заработать себе на жилище и на одежду, значит, ты безнадежный дурак и тебе место как раз на острове Дураков.»

-

Всё же это самое гениальное (повторюсь) произведение прошлого века.

Армейский мой товарищ Андрюха из города Сарапул Удмуртской АССР мечтал о встрече с любимой девушкой: «Сниму с неё трусы. Скажу становись раком! Она станет. Потом разбегусь — и сапогом под жопу! Чтобы ебалом!! Чтобы в дверь!!!»

Это он получил известное Солдатское Письмо от Девушки: «Милый Андрюшенька! Я тебя очень люблю и очень скучаю! Но так случилось…»

А некоторые дураки, говорят, вешались.

Ходил сегодня мимо речки-карповки. Почему-то нынешние мои пути все располагаются где-то мимо неё.

Там всё как раньше. Транзитные утки плавают среди кокакольных бутылок. На них с моста с увлечением харкает молодой человек в капюшоне. Жилище умершего милиционера его наследники починили и установили в нём кнопку для управления светофорами, но никто всё равно в будке так и не поселился. Я не стал баловаться с этой кнопкой — мало ли чего, так что не знаю — может быть она и не работает.

А ещё раньше заходил в магазин при Ленфильме, на котором было написано, что будто бы в нём есть абсолютно все отечественные кинофильмы. Спросил фильм режиссёра Сельянова «время радости ещё не пришло», я его смотрел как-то раз в начале девяностых. «Нет, пока не поступал,» — сказал мне молодой человек с лицом компьютерного дизайнера. «А вот меня ещё просили узнать — это, ну вот Лестница?» «Нет, тоже пока не выпустили» «А Уникум?»

В глазах у молодого человека плавала не описуемая моими изобразительными средствами тоска.

А и правильно. И он в общем-то и прав. Хочешь жить как люди — смотри, что все смотрят, то есть девятую роту в переводе Гоблина. И будет тебе о чём поговорить в офисе с понедельника по пятницу.

А речку-карповку я даже и не знаю, за что люблю. Идиотская ведь, бессмысленная совершенно речка: она даже в финский залив кажется не впадает, а куда-то обратно в Неву. По левой (или по правой? Откуда кстати у речек считается, где лево, а где право?) её стороне пятьсот уже лет строят турецкую гостиницу и ещё будут строить пятьсот лет, а потом переоборудуют в рамстор. А речка всё равно хорошая.

Стал лучше относиться к Ходорковскому. Прочитал где-то статью, как жена ему повезла два мешка картошки («да у них же там есть картошка» — «нет, у них казённая, а эта домашняя, вкусная»).

А вот интересно: кто-нибудь понимает, как оно на самом деле? То есть есть где-то адвокат-падла, страссбургский суд, президент путин, либеральная интеллигенция, валерия новодворская, редактор проханов, счастливый миллиардер абрамович (челси снова выиграло) и много-много-много всего, что будто бы и есть жизнь.

А тебя поднимают в шесть часов утра — «подъ-ё-о-о-о-о-м», потом пятнадцать минут на то чтобы посрать (слева двадцать человек и справа, у каждого в зубах по папиросе беломор, дрищут и курят), потом пробежка под хмурым утром (а сейчас скорее всего в полной темноте) с гниющей в твоём желудке вчерашней капустой; поход в столовую: та же капуста, прохладный чай и круглая пайка сливочного масла (по воскресеньям дают яйцо); потом полчаса личного времени: рассмотреть себя в зеркале, удивиться: неужели это всё ещё я? почистить зубы, почитать газету, если тебе это ещё интересно, а там и на развод. Перекличка, и с песней на работу: укладывать фундамент, возделывать небольшой свой огород или растить свинью — это кому как судьбой предназначено. Потом обеденный развод, потом ужин (капуста), потом опять личное время, чтобы посрать (чем чаще срёшь, тем быстрее идёт время) и посмотреть новости по первому каналу телевидения, потом отбой: сто шестьдесят разного возраста мужиков храпят, пердят, дрочат и бредят. И воняют, воняют, воняют, каждый по-своему.

И нет в этой жизни ничего страшного. В ней можно жить сотни лет. Это и есть та самая, очищенная от всех наёбок жизнь, такая, как она есть. И если омерзительный миллиардер Ходорковский, ограбивший миллионы старушек, успеет что-нибудь понять, пока не прискачут на огненных конях его освободители из числа неприятелей тусклого и бесформенного нашего президента, я пожалуй, стыдно сказать, выпив однажды лишнего, может быть мысленно за него проголосую на каких-нибудь несуществующих выборах.

Очень жалко начальника колонии. Пиздец, как жалко — заебут ведь по-любому.

Ноябрь

Когда-то был такой журнал Наука и Жизнь. Он и сейчас где-нибудь есть — выходит наверное тиражом что-нибудь вроде тысячи экземпляров и купить его можно только в самой редакции, где сидят всё те же сотрудники, что и двадцать лет назад. Знаем мы такие журналы. Мы другие читаем журналы! То есть вообще никаких не читаем.

А всё потому, что где Наука а где Жизнь? Жизнь-то ушла далеко вперёд, а Наука всё плетётся где-то сзади и ноет вечно что ей не платят денег. И чтобы задобрить Жизнь, Наука придумывает для неё разные дивайсы и гаджеты. Жизнь тут же тратит все деньги на эти дивайсы и гаджеты, и ещё на блядей и футбол, а Науке опять нихуя ничего не достаётся.

Так вот в журнале Наука и Жизнь было два хороших раздела: один был кроссворд с картинками, а другой был про то, как из совершенно ненужной дряни сделать что-нибудь очень полезное. Ну например как изготовить из сломанной прищепки сушилку для целлофановых пакетов. Ну и другие разные штуки, необходимые в суровом социалистическом быте. Все советы присылали читатели — их тогда было очень дохуя и все учёные, а потом они куда-то все разъехались.

А я вот тоже изобрёл такую штуку и решил поделиться.

Не нужно выбрасывать севшие батарейки (круглые, а не квадратные, пидарасы) — их можно использовать как тампер. Для тех, кто приехал из колхоза или тундры и не знает, что такое тампер, объясняю: это такая штука для утрамбовывания пепла в трубке. Ну а если вы не знаете, зачем в трубке нужно утрамбовывать пепел, то я уже не знаю, что сказать. Возможно вам следует пожизненно сосать чупачупс и помалкивать, но я совершенно на этом не настаиваю: если вы хотите высказывать своё мнение, то высказывайте, конечно.

При этом вот что поразительно: батарейка (изготовленная для совсем других целей) приспособлена для утрамбовывания пепла гораздо лучше, чем этот самый тампер, который специально только для этого и сделан! И за ним ещё нужно ехать хуй знает куда на васильевский остров, и стоит он семьдесят пять рублей, а теряется каждую неделю.

Вот ведь как всё глупо устроено. И так везде: фотографируют телефоном, мясо рубят вентилятором, сами себя ебут гелем для укладки волос — совершенно забыли, что для чего предназначено.

Практически все необходимые для моей жизни продукты продаются в прекраснейшем из гастрономов «горизонт». Но иногда приходится всё же ходить в буржуазный супермаркет «Менахем», который отчего-то застенчиво называет себя «Сезон», видимо опасаясь скинхедов и pogrom'ов.

Супермаркет этот я искренне ненавижу: в нём продают нелепые какие-то продукты по неестественным ценам. Но по закону обязательной избыточности только в нём (а где бы вы думали?) можно купить такой экзотический продукт, как чорная редька.

Пока я нагребал себе в мешок редьку, в соседнем лотке стала рыться старушка из небогатых. «О! — сказала старушка. — Фейхоа какое дешёвое!» И хотя я ей ничего на это не возразил, старушка стала вдруг оправдываться: «А что — а если на мясорубке и с чесночком, то очень вкусно!»

Нужно что-то делать с лицом. Вот недавно ехал в маршрутке, а рядом молодой человек извлекал звуки из очень наверное престижного мобильного телефона. Потом он от него на секунду отвлёкся, посмотрел зачем-то на моё лицо, вздрогнул, сказал «извините» и пересел на другое сидение.

Он осторожно ощупал своё новое лицо. Выковырнул ногтем засохшую за носовым крылом муху и посмотрел себя в зеркале. В зеркале было видно, что из всех его глаз по-прежнему текут густые слёзы.

Он медленно опустился на пол внизу комнаты и, порывшись в нагрудном кармане («грудь всегда расположена спереди» — напомнил он себе), достал губную гармошку Вельтмайстер — всё что осталось от трофейного аккордеона его отца.

Издав на гармошке несколько мелодических звуков, он запел глубоким звучным голосом:

Мама! О моя мама!

Почему ты молчала о том, что я чёрный?

Почему ты столько лет молчала о том, что я чёрный?

Мама, моя последняя мама.

Мама!

Зачем ты мне не сказала тогда?

Зачем ты мне не сказала тогда, что я чёрный?

О, если бы ты мне сказала тогда,

ты была бы жива до сих пор,

моя последняя мама.

Да, я знаю теперь, что я чёрный!

О, как я знаю теперь, что я чёрный!

Моя последняя мама. *

__________________

* (перевод автора)

Закончив песню, он тщательно спрятал гармошку внутрь нагрудного кармана, распахнул руками окно и вспрыгнул на подоконник. Несколько секунд он колебался, стоя на самом краю: в небе собиралась гроза, а по земле уже приехали полицейские машины.

Внезапная мысль посетила его: он проверил замок ширинки — замок был широко распахнут. «Хорошо!» — подумал он, доставая хуй. Через некоторое время снизу послышались обиженные выстрелы.

Он застегнул ширинку, ещё раз проверил лицо, оттолкнулся ногами от подоконника и полетел, задевая небоскрёбы своим широкополым плащом и шляпой.

«Мама, моя последняя мама,» — успел он подумать незадолго перед тем, как пылающей ракетой вонзиться в трансформаторную подстанцию.

После этого его больше не видели.

Как я уже когда-то говорил, Тим Смит, мой бывший американский начальник, был человек неплохой, даже, скорее, хороший, особенно на фоне остального поголовья американских экспертов в Казахстане, но про них, впрочем, как-нибудь в другой раз.

По субботам Тим закупался продуктами (он не доверял местному варварскому общепиту и готовил пищу дома) на Зелёном Базаре — это центральный базар города Алма-Аты, действительно очень замечательный: одних только корейских рядов на нём было четыре, не говоря уже про всё остальное.

В такие походы Тим обычно звал меня, чтобы я помогал ему с переводом, хотя он и сам прекрасно умел спросить «сколко?» и великолепно знал числительные (это первое, что выучивают американцы в чужой стране).

На базаре, понятное дело, вокруг нас клубились бесчисленные нищие старухи — они прекрасно разбираются вокруг кого следует клубиться. Тим время от времени выдавал какой-нибудь из них трёшку или десятку, от чего старух, естественно, становилось ещё больше.

Однажды, когда мы выбирали виноград, подошла какая-то совершенно жалобная старуха и Тим вдруг ни с того ни с сего, порывшись в портмоне, выдал ей бумажку в пятьсот тенге (что-то около десяти долларов по тем временам). Старуха схватила бумажку и практически растворилась в воздухе, даже я рот разинул, а все остальные старухи только и успели что лязгнуть железными зубами.

Тим после этого пришёл в крайне довольное расположение духа (видимо ему представлялось, как старуха накупает продуктов или может быть идёт в пиццерию и в первый раз в жизни кушает по-человечески и вспоминает Доброго Американского Человека), а остальные старухи тем временем шушукались, сбившись в кучу и злобно посматривали в нашу сторону.

В конце концов от них отделилась одна старуха и подошла ко мне: «Ты скажи своему этому, — сказала она, — он плохо делает. Он бы дал всем по чуть-чуть, все бы спасибо сказали, Аллаху бы молились. А он всем плохо сделал. И Нурия сюда больше не придёт. Пусть больше так не делает». И ушла.

«Чего хотела?» — спросил Тим, отвлекшись от своих приятных мыслей. «Да так, — сказал я, — недовольная». «А! — сообразил Тим. — Бабущька олсо вонтс файв хандрид. Нот тудэй. Некст тайм».

«Бай-бай», — приветливо помахал он старухам и мы пошли дальше покупать не то кабачки, не то баклажаны — Тим был строжайший вегетарьянец.

Некоторые средства массовой информации распространили сведение, что будто бы вчера в городе Петербурге на Обводном канале двенадцать негров пиздили прохожих бейсбольными битами.

Однако поскольку этого просто не может быть, сведение это уже опровергнуто — всё было прямо наоборот: пятеро негров выходили из ночного клуба (где играли в бейсбол) и на них напали двое фашиствующих молодчиков. С помощью подоспевших ещё семерых негров, молодчикам был дан отпор, а затем возмущённые негры ещё подожгли пять автомобилей, чтобы привлечь внимание губернатора к своему бедственному положению. Тем не менее милиция арестовала именно негров, а молодчиков отпустила в больницу в состоянии средней тяжести.

Что-то давно не помещал я фотографий.

Вот немного города Петербурга, который я люблю.

Петербуржец. Просто петербуржец. Хуй знает чего хочет.

Коломна. Львиный мостик

Фонарные бани

Иногда очень интересно: а как дальше сложилась жизнь у бывшего разбойника Бармалея?

«Как я рад, как я рад, что поеду в Ленинград!» — приплясывал ничего не подозревающий злодей, вынутый из желудка педагогического крокодила.

Как сложилась дальнейшая его судьба в городе на Неве? Действительно ли он, как и обещал, стал торговать пирогами на Сенном или Сытном рынке? Или же, перекрестившись из африканца в Мустафу или Сибгатуллу, мёл по утрам ленинградские дворы? А там война, блокада, и лучше про это не думать.

И как вообще ему жилось в пасмурном нашем раю, в просторе меж небом и Невой высотой в несколько десятков метров? Как оно вообще: от гамадрилов и крокодилов — и сразу в город высокой духовности? О том могли бы рассказать разве что нынешние афропетербуржцы, продавцы арбузов и строительные рабочие с фальшивой регистрацией, да не расскажут. Пожалуются, конечно, на скинхедов, сейчас без этого нельзя, а как на самом деле — ничего не скажут.

Прекраснейший из городов вообще страшно ревнив и придирчив к пришлецам. Легче уложить в койку пиковую графиню и старуху-процентщицу, чем добиться его благосклонности. О сколько их упало в эту бездну! То есть приехали, побродили по каналам и мостам, все страшно рады, везде всё пообещали, но тут же и забыли. Вот и бредёт бывший новый житель через месяц-другой под вечным дождём обратно на вокзал — на билет вроде бы хватает, а на постельное бельё — уже нет.

А на самом деле всё просто: въехал в город — сдай свою бывшую душу и получи новую. Как новобранец в армии. Новая душа будет сыроватая и не очень новая, но другой здесь не носят. Даже классику русской литературы укро-петербуржцу Гоголю пришлось это сделать. Кто не верит, может прочитать подряд, например, произведения «Сорочинская ярмарка» и «Невский проспект». Почувствуйте разницу, как говорили в прошлом веке.

Зато при выезде из города Петербурга (а те, кто сдал душу, уезжают из Петербурга только в Москву или за границу) вам всё отдадут обратно в целости и сохранности. И вот уже, одурев от счастья, вы, нарядившись в дорогие непрактичные одежды, скачете по мегагипермаркетам и педерастическим культпросветмероприятиям, и лишь иногда, проснувшись ночью, недоумеваете: и зачем же это я потерял столько бездарных лет в том подводном городе? Каким я был идиотом!

Ну и хуй с вами, до свидания.

А с настоящим Бармалеем было совсем не так — всё наврал тараканий царь Корней Иваныч.

В настоящей, а не той, в которой мы живём, жизни Бармалей был коренным петербуржцем (именно в честь его дедушки-домовладельца названа Бармалеева улица на Петроградской стороне). В конце гражданской войны он уплыл на одном пароходе с генералами Хлудовым и Чарнотой из Крыма в Турцию и там некоторое время скитался и голодал. Потом его занесло в Африку, где он начал разбойничать и по нужде людоедствовать, но всё равно страшно тосковал по родному городу.

Когда его там случайно встретила экспедиция из Ленинградского института этнографии, он не стал её грабить, а упал на землю и зарыдал: «Заберите, заберите меня домой! О я буду, я буду добрей! Пусть в Кресты, пусть в Скворцова-Степанова! О поребрик! О кура и греча!» Над ним сжалились, хотя в те времена это было не так просто.

В Ленинграде он быстро спился от счастья и положил начало династии бомжей (если присмотреться внимательно, все петербургские бомжи очень похожи между собой — это потому что они все родственники) и вскоре умер.

Он был настоящий петербуржец. Царствие ему небесное.

______________________

А потом сразу непосредственно после этой статьи в журнале собака. ру идут размышления Ксении Собчак о жизни. Сейчас нет под рукой, но я буду их неоднократно цитировать, потому что они действительно и по-настоящему прекрасны.

Сегодня совершил подвиг: вставши в кошмарную рань, то есть часов в восемь (о как омерзителен петербургский общественный транспорт в девять утра!), притворился журналистом и на шикарном автомобиле от фонда имущества посетил секретный остров Новая Голландия.

Настоящий фотограф ехать отказался: освещение ему видите ли недостаточно хорошее. А нам с цифровой мыльницей чего выёбываться: нам любое освещение — уже свет. Да и не люблю я город Петербург при солнечном свете — очень он неестественный, как старуха, намазавшаяся кондукторской помадой.

Новая Голландия оказалась не такой уж новой, но судя по бродящим по территории людям с нездешними лицами, скоро всё наладится и засияет фастфудом и другими чудесами нашей хлебосольной цивилизации.

Фотографии выкладывать лень, но кому интересно, можно посмотреть вот тут.

Мне же больше всех нравится вот эта фотография:

Она, казалось бы, очень скучная, но если вспомнить, что за каждой колонной прячется Мудак с Пулемётом или Летающий Череп, то получается совсем другое дело.

Хотя если кто-то никогда не играл в Дум-два, это ему всё равно бесполезно объяснять.

Когда в городе Петербурге наступает осень, на улицы выходят трактора — убирать с проезжей части опавшие листья.

Выходят они обычно около трёх часов ночи, что очень правильно: днём они могли бы помешать передвижению священных животных, т е автомобилей, а это недопустимо. Ночью же автомобилей на дорогах не очень много и поэтому трактора могут спокойно до самого утра сгребать листья, никому не мешая.

Ещё помню как однажды отдыхал в садово-парковой усадьбе Коломенское в Москве. Я там коротал время перед каким-то выступлением и решил подремать на траве. За пятнадцать минут мимо меня прошли четыре трактора: один с культиватором, другой с опрыскивателем, третий с плугом, а четвёртый не знаю с чем. Все они сначала проезжали по дороге выше меня, затем поворачивали и проезжали опять мимо меня уже вдоль берега. Когда последний трактор затих вдали, по реке проплыл теплоход с туристами и песней «как упоительны в России вечера». Пароход ещё не успел скрыться за излучиной, а уже стал возвращаться первый трактор, потом второй, а потом ещё даже пятый — с рыхлителем, где-то он видимо перед этим блуждал сам по себе. Потом справа и слева люди в красивой форме начали стричь траву бензиновыми косами.

И я тогда тоже подумал: вот как хорошо, что люди не покладают рук и ни единой секунды не сидят без дела — лишь бы хорошо и приятно было человеку отдыхать в садово-парковой усадьбе Коломенское.

Чего только из интернета не узнаешь.

Вот например любопытное известие {с. н.}.

Они блядь по мне балеты ставят! А спросить хотя бы?

От возмущения отправил комментарий три раза подряд.

Трибьют ту vova soamo@lj

Кстати мы скоро будем с ним соседями по станции метро удельная.

Те, кто знает, куда нужно приходить, все приглашаются в четверг на прощание с Пискарёвкой. Буду жарить беляши и рыдать: нестерпимо жаль магазин горизонт, могилу Виктора Цоя и подводную лодку капитана Маринеско. Не знаю, не знаю как они без меня и тем более, как я без них.

Вообще стал сильно привязываться к местам. Единственное место в городе Петербурге, откуда уехал без сожаления — это была улица Кораблестроителей в намытой части Васильевского острова.

Кстати про Маринеско.

После войны, когда была всеобщая демобилизация, командира счастливой щуки назначили заведующим вещевым складом.

Ну и чего: пропился капитан, проворовался, первая же ревизия — и в тюрьму. Потом освободился и где-то тихо помер.

Вообще вот эта идея — назначить подводного джидая заведующим вещевым складом, она могла прийти в голову только лично товарищу Сталину. У него, говорят, было очень изысканное чувство юмора.

Фашыстов — в газенваген. Либералов — в макдональц. Православным — хрен и редьку. Евреям — сорок лет в пустыне. Грабовому — кладбище домашних животных. За границей отменить букву Ё.

Каждому по вере его. И всё наконец-то будет заебись.

Когда человек выпил вечером, проснулся утром и ему хуёво, он (если грамотный) знает, что это не жизнь говно, это уксусный альдегид — говно. Через сорок восемь часов этот альдегид выйдет из организма и всё будет заебись.

А вот если вечером не пил, тогда всё сложнее — необходимо, видимо, задуматься о своей жизни.

Сдал сегодня то место, которое полтора года было моим домом, законным его владельцам.

Хозяйка, которая меня оттуда вытолкала за несвоевременность платежей (а давайте завтра или лучше в понедельник опрадывался я по телефону), решила подсластить горечь расставания нехитрым комплиментом: «А тут вот по телевидению говорили, что вы очень талантливый писатель». Я, нестерпимо похмельный после вчерашнего окончательного переезда, чёрство ответил что-то вроде того, что нынешнему телевидению не следует так уж очень сильно доверять.

В общем расстались, как и пристало по-настоящему интеллигентным людям: тепло, но без сожаления.

Когда я отстегнул от колечка магнитный ключ от кодового замка, я вдруг очень отчётливо понял, что больше уже здесь не живу. Вынес за угол дома матрац с завёрнутыми в него давно вышедшими из моды костюмами (зачем я их столько лет возил за собой?) и кашемировым пальто и порадовался за того бомжа, который сегодня же вечером явится во всём этом прекрасном к своей девушке. Хотел было обернуться и бросить последний взгляд, но тут подошёл автобус и взгляда я так и не бросил.

Так что и насрать: относительно продолжительная жизнь таки излечивает от юношеской сентиментальности, когда всё время кажется, что больше никогда и ничего уже не повторится. А вот хуй вам! Повторится.

Декабрь

Старушка, у которой я сейчас снимаю квартиру, составила для меня памятку о правилах проживания, в которой, в частности, вторым пунктом значится:

2. Оставлять радио-трансляцию при уходе включенной (слаб. звук)

Глупый человек, конечно, посмеётся над наивной старушкой, которая таким детским способом собирается обмануть грабителей.

Но на самом деле это чрезвычайно мудро: вот пришёл, например, грабитель, приложил ухо к фанерной двери и услышал голос из радиоточки, читающий стихи. И сразу конечно понял, что на деньги, вырученные за вещи, вынесенные из квартиры, которую охраняет голос из радиоточки, вряд ли хорошо погуляешь на хазе и малине. И не станет даже портить замок советского ещё производства. И уж тем более не станет от злости топтать ногами фарфоровую балерину, завязывающую тапочки, фарфорового же барсука, хрустальные розетки для варенья и коробочки из под сливочного полена.

Он же не дурак, и поэтому найдёт себе дверь получше — бронированную, двойную, с электронными запорами и милицейской сигнализацией.

Хотя может быть и дурак. Но этого никто не знает и не узнает никогда.

— Слышишь?

— Слышу. Что это?

— Это штука такая — пиздит.

— А почему пиздит?

— Ну, научилось и пиздит.

— А зачем?

— Блядь! Ну представь, что ты умеешь пиздеть, а больше ничего не умеешь. Ты бы чего делал?

— Ну, пиздел бы, наверное.

— Вот Оно и пиздит!

— А можно, чтобы Оно не пиздело?

— Нельзя.

— Почему нельзя?

— А потому что Оно не умеет не пиздеть.

— А всё-таки зачем Оно нужно?

— Ну ёб твою мать! Вот ты знаешь зачем ты нужен?

— А хуй меня знает.

— Вот! Ты не знаешь, а Оно знает — Оно нужно, чтобы пиздеть.

— А, может быть, всё же можно…

— Нет, нельзя.

— Ну, я тогда попиздил.

— Пиздуй-пиздуй, гнида!

— Да ты сам пошёл нахуй!

Наступает неловкое молчание.

Через некоторое время собеседники молча расходятся в противоположные стороны.

Оно продолжает пиздеть.

Один человек в моей ленте, которая в ЖЖ, сегодня жаловался, что никак не может найти хороших зимних ботинок меньше, чем за пятьсот долларов. И ещё очень жалел тех людей, у которых эти ботинки всё же дешевле — мол, посмотришь на них, а они прямо от стыда проваливаются.

Не знаю, не знаю. На мои вот зимние ботинки, которые я прикупил себе третьего дня на столике возле станции удельная за семьсот пятьдесят рублей, можно любоваться сколько влезет — мне это абсолютно похуй. Ботинки тёплые, не протекают, до весны доходят.

К сожалению, поскольку всё в этой жизни относительно равновесно, мне точно так же похуй, если на какого-то человека надеты ботинки за пятьсот (пять тысяч, пятьдесят тысяч) долларов — я этих ботинок просто не замечу. Нет, если они будут при каждом шаге играть песенки из мультфильмов и мигать лампочками, то конечно замечу. Или скажем, если человек обуется в коньки или лыжи, то тоже наверное замечу. А так нет. Да я даже редко замечаю, например женщина — она в штанах или в юбке. Главное, чтобы у неё глаза были добрые.

Да, а вот походив в воскресенье по блошиному рынку возле той же станции удельная, я очень пожалел, что среди нынешних петербуржцев почему-то стало не принято носить валенки с галошами — лучше ведь не придумаешь обуви по здешнему зимнему климату.

Помню вот в армии: наденешь ватные штаны, валенки, телогрейку, сверху бушлат, завяжешь шапку под подбородком, ляжешь в сугроб, закуришь папиросу — и охуительно! И ничего тебя больше не ебёт — ни мороз, ни нато, ни вспышка слева.

Великий русский художник Саврасов, как известно проводил свою жизнь следующим образом: весь год он пил запоем, затем ранней весной приходил в сознание, писал картину «грачи прилетели», продавал её Третьякову и опять пил запоем. Обычная, словом, жизнь.

Мне же всегда было интересно, как можно каждый год писать одну и ту же картину — неужели художник может запомнить, что вот тут он мешал белила с умброй, а тут с охрой?

А недавно взялся написать по просьбе жж-юзера Потапа авторскую копию своей собственной картины «рататуй» и всё понял: если ты один раз написал картину, не важно хуёвую или нет, то она уже воплотилась в осязаемом пространстве и никакой другой формы уже принять не может. Пиши её хоть десять раз, хоть двадцать — она всё равно будет одна и та же, вроде отражений.

Самая давняя и серьёзная претензия Человечества ко мне состоит в том, что пока оно, Человечество, скрипя зубами, занимается неприятной, но нужной (в том числе и для того, чтобы платить мне зарплату) деятельностью, я занимаюсь тем, что мне нравится, то есть деятельностью совершенно бесполезной и вообще сильно уж хорошо устроился за его, Человечества, счёт.

Казалось бы, чего проще — просто не платить мне зарплату и всё. Но Человечеству этого мало — ему непременно хочется, чтобы и я тоже занимался неприятной, но зато полезной деятельностью, а то будет мне слишком заебись.

Ну вот например: совершенно бесполезная картинка.

Вместо того, чтобы.

Вова Седалищев был лениградский якут. Вроде бы он учился в ЛГУ и его за что-то оттуда погнали, но это в точности никому не было известно: Вова был немногословен. То есть более двух слов подряд от него никто никогда не слышал. У Вовы было совершенно плоское лицо и крошечные глаза. За всё время службы он не только ни разу ни с кем не подрался, но даже ни с кем и не поссорился, хотя в армии это совершенно невозможно. Всё каким-то волшебным образом проходило мимо него, никак его не задевая.

Жил Вова в кинобудке, она же почта, исправляя обязанности, соответственно, киномеханика и почтальона. Кроме того, в обязанности Вовы входило своевременное включение марша во время утреннего, дневного и вечернего разводов. То есть должность его была полнейшей синекурой: отыграв утренний марш, Вова отправлялся на машине за почтой, после обеденного марша разносил эту почту по ротам, а после вечернего выдавал военным строителям посылки с родины. По субботам и воскресеньям Вова крутил кино, какое случалось ему обнаружить в пыльных армейских фильмохранилищах. Чаще всего это был кинофильм «мы из джаза». Военные строители любили этот фильм за присутствие в нём артистки Цыплаковой — тогдашнего универсального секс-символа. Когда артистка, изящно облокотившись о рояль, пела «когда этих клавиш коснётся рука…», военные строители все как один восклицали: «Эх, блядь, вдуть бы ей!» Такова она — волшебная сила искусства.

В свободное время Вова участвовал в армейском вокально-инструментальном ансамбле под названием «Стремление» (ударник, ритм, соло и бас — ионика не полагалась по смете). Вова играл на соло-гитаре и относился к этому с душой. Он прикладывал к струнам негодные радиолампы и другие какие-то предметы, и извлекал из нехитрого инструмента заунывнейшие звуки — видимо, сказывалась память предков.

Ансамбль в то время играл песни собственного изготовления: музыку сочинял Вова, а стихи производил Андрюха Замараев из города Сарапул. Стихи были что-то вроде «Плесецкий космодром — не только пуск ракет! Космодром — это сердце, взлетевшее ввысь!» Ну и так далее.

Вечерами, правда, Андрюха пел за кружкой чифиря совсем другие песни — в стилистике популярного в то время нытья: дескать и друг мне не друг, и враг — так себе враг, да и я — вроде как не я, и если ты попался мне навстречу, то значит нам с тобой не по пути. Такие настроения считались тогда большой антисоветчиной.

Выступления ансамбля особым успехом среди личного состава не пользовались: личный состав обычно сразу же засыпал под тоскливые вовины соло, но Вову, как руководителя ансамбля, это ничуть не беспокоило: он прикрывал свои и без того прикрытые глаза и, раскачиваясь, уходил, видимо, в далёкую и родную якутскую тайгу.

Так бы оно и продолжалось, но однажды нашу отдалённую часть посетил культурный начальник из города Мирный — молодой и прогрессивный капитан. В честь него был дан концерт: выступил представитель какого-то редкого племени Мамедов (в ведомостях он, кажется, числился как пенджабец), знаменитый тем, что умел петь индийским женским голосом, затем недоучившийся оперный бас Арутюнян с арией Дон-Кихота, простучали на тазах и кастрюлях лезгины и осетины, ну и, наконец, вышел вокально-инструментальный ансамбль.

Капитан терпеливо прослушал полторы песни, затем раздражённо захлопал в ладоши: «Постойте, постойте! Что за чепуха? Что за тоску тут развели? Есть же прекрасные песни! Вы можете сыграть что-нибудь из Юрия Антонова?»

Басист Серёга Холодов, который давно метил в руководители ансамбля, немедленно затряс головой: «Конечно можем! Под крышей дома моего можем! Поверь в мечту!»

И тут Вова сказал самую длинную фразу, которую я от него слышал: «Но ведь это…, - произнёс Вова тусклым голосом. — Это же музыка для экзальтированных старцев».

В наступившей тишине Вова снял с себя гитару, положил на её на стул и всё в той же тишине вышел из клуба.

Больше он никогда не участвовал в вокально-инструментальном ансамбле «Стремление». Когда в кинозале проходили репетиции, Вова затыкал выходящие в зал окошки своей будки ветошью.

А ансамбль, благодаря капитану, с тех пор процвёл. Песни «это кара-кара-кара-кара-кара-каракум» и «уч-кудук — три колодца» срывали бешеный аплодисмент у узбеков, казахов и таджиков. Серёга Холодов исполнял шуточную песню про тёщу: «Тёща моя! Ласковая! Молодая, озорная, поворотливая!» Плесецкий космодром сменился землёй в иллюминаторе, а от прошлого уныния осталась разве что песня «мой друг художник и поэт» запрещённого ансамбля «Воскресение», но никто про это не догадывался.

Вообще надо сказать, что настоящему диссиденту в армии было очень тяжело.

Вот я, например, вытравил хлоркой на рукаве своего бушлата куриную пацифическую лапу и надпись «Fuck your army», и был чрезвычайно горд своей гражданской смелостью. Но никто (блядь!), ни единая командирская душа даже ни разу не поинтересовалась, что же это такое написано у меня на рукаве — всем это было абсолютно похуй.

Клавдия Ивановна была таки страшная блядь (картинка).

А то я всем рисую иллюстрации, а себе нихуя. Всё людям.

Всё-таки есть страшные действительно вещи.

Вот если например человеку запало в голову «берия», «нквд», «лагеря» — то всё, считай конченый человек, ни про что больше не может. Пьяный, трезвый, ебётся, спит, ест, поёт, пляшет — всё будет про «берия», «нквд», «лагеря».

Ну и то же самое случается когда в голову попали «жыды», «фашысты», «путин», «скинхеды», ну и другие волшебные слова. Был человек — и нет человека.

Могила Железного Дровосека (картинка)

Утилизация т.с. отходов производства.

Когда-то это был эскиз обложки для сборника текстов Б. Б. Гребенщикова за ХХ век.

Но Б. Б., близоруко прищурившись, неодобрительно сказал: «Это же ХАОС. А должна быть Гармония». В итоге Гармонию олицетворил Казанский собор с сияющей над ним звездой.

Между прочим, проезд в метрополитене на лыжах наказывается штрафом в одну вторую минимального размера оплаты труда.

Вот что интересно: стоит какому-нибудь негру получить в табло в городе Петербурге (а это очень просто объясняется — темно же всегда, — идёт, скажем, человек по улице после полбанки, а навстречу ему пальто и шапка, а между ними ничего нет! Надо же проверить такой удивительный факт), так сразу все начинают вопить про столицу ксенофобии.

А вот когда члены семей правительства давят джипами старушек с грузинскими фамилиями, то вроде бы так и надо. Какая разница, что за фамилия — просто так старушка, пьяная наверное была, сама виновата.

Удивительно всё же несправедливо устроена жизнь за пределами моей квартиры, если зачем-то ей интересоваться. Ну её в пизду.