Жил студент ПГМИ на окраине Перми

Проехали Балмошную… Через две на третьей — мне уже сходить… И снова плывут воспоминания об экзамене:

"Начал отвечать… Шварева стоит с каменным лицом… Шварева, которая, кажется, уже "сошла с катушек", что называется, "закусила удила" и сейчас отчаянно несется к очередному обрыву, увлекая в пропасть всех остальных за собой. Которой уже все равно, сколько она еще поставит "двоек" — пять, десять, пятнадцать! Я вновь и вновь "слышу", как она с ходу, не давая мне отвечать, обрывает меня на полуслове "уточняющим" встречным ножевым вопросом! Слышу, как потом, она, так и не дождавшись от меня четкого, исчерпывающего ответа, недовольно "скрипит" на всю аудиторию:

— Нет, кисть вы, похоже, совершенно не знаете! Переходите к следующему вопросу…

Далее, со скоростью и напором несущегося на всех парах локомотива, Шварева выясняет, что я, оказывается, не знаю ни следующего, ни послеследующего, ни любого иного вопроса по анатомии… И вновь в ушах "застревает", как осколок, очередной выкрик строгого экзаменатора. И опять — на весь зал:

— И это педиатрический факультет! Второй курс! Безобразие! Чья это группа? Кто вел, спрашиваю?

И все — молчат! Профессор Оленева — молчит! Доцент В. - как воды в рот набрал! Ассистенты, лаборанты — немы как рыбы! А как же: "Швареву лучше не заводить!" А та уже наскоро толкает, сует мне в руки зачетную книжку и показывает, демонстрирует всем своим видом, что делать мне больше на экзамене нечего… Позор, какое же чувство позора!!!

…Еще раз, медленно и печально, "выхожу" в экзаменационное фойе-коридор, прикрывая за собой дверь, и медленно поворачиваюсь… И тут же чувствую как лицо покалывают острые "буравчики" заинтересованных взглядов еще не входивших в аудиторию, еще не сдававших, еще не прошедших доцента М.Н.Швареву… Глаза эти окружают меня со всех сторон! Как бы спрашивая: "Ну, что, как там, дружище? Как принимают? Нормально? Нет? Не тяни! Сколько получил?" И тут же, понимая по выражению лица моего, что что-то не так, молча гаснут, отступают, растворяются в полумраке…"

Лирическое отступление о Пальниках и знаменитой пальниковской электричке

Пользуясь моментом пока мы еще в электричке, расскажу немного о Пальниках.

А что такое "Пальники", спросите вы? Отвечаю: Пальники — это название поселка и железнодорожной станции, расположенных уже не на нашем, а на другом, противоположном берегу реки Чусовой. По иронии судьбы, последняя электричка, которой можно было вернуться из города к себе на "Молодежную" следовала именно до Пальников. Она отправлялась от "Перми-I" в первом часу ночи. И если какой-нибудь, "уставший" гражданин с "Молодежной" (а такое бывало, что скрывать), просыпал свою станцию, он неизбежно оказывался в Пальниках. Юмор заключался в том, что хотя Пальники отделяло от "Молодежной" напрямую всего лишь несколько километров, выбраться из Пальников было почти невозможно. Поскольку это, повторюсь, уже на другом берегу. За железнодорожным мостом. Мост хорошо охранялся сотрудниками ВОХР (военнизированной охраны). В общем, не дай никому Бог, оказаться в полночь-заполночь в Пальниках! Вроде бы и дом ваш не так далеко, но между вами и ним непреодолимая преграда. Через мост не пустит охрана. Зимой еще можно было рискнуть и пойти по речному льду. Если он прочный. Конечно, приятного мало глубокой ночью идти по льду, рискуя угодить в полынью. Но еще хуже летом — вот тут уже и впрямь, хоть караул кричи! Через реку не поплывешь, по мосту не пройдешь! Первая электричка обратно в Пермь отправлялась в шесть утра. Значит, оставалось либо коротать время в здании вокзала, либо идти в расположенное неподалеку железнодорожное депо, узнавать, не пойдет ли ночью товарняк на тот берег. Дело в том, что по ночам из пальниковского депо в Перми иногда гоняли товарные составы или резервные электровозы. Приходилось попроситься, Христа ради, к машинистам, на электровоз. И те, надо отдать им должное, всегда входили в положение, никогда не бросали. Но при этом предупреждали, что остановить вверенный им состав на о.п."Молодежная" не могут, в лучшем случае — лишь притормозить, да и то не слишком сильно. То есть, надо было прыгать с электровоза на ходу. Я прыгал раз пять или шесть, не меньше. Ощущения, доложу я вам, почти фантастические! Представьте себе: ночь, огни ГЭС, шлюзов, барж, буксиров-толкачей… и так далее. Вы — на нижней подножке несущегося электровоза. Ветер бьет в лицо — трудно даже вздохнуть! Но вот на подходе к "Молодежной" состав чуть-чуть снижает скорость и вы, выбрав момент, сгруппировавшись, спрыгиваете на бетонированную платформу остановочной площадки. Все. Приехали.

Вообще, привычка спрыгивать с электричек на ходу и вообще ездить на открытых подножках вагонов вырабатывалась жителях орджоникидзиевских окраин с мальчишеских лет. Ведь железная дорога, электричка — самый доступный транспорт. К тому же ездить в самих вагонах, по суровым нормам мальчишеского "кодекса чести" тех лет, шпанистого "этикета" вообще было "западло", не принято: в вагонных помещениях было слишком многолюдно, нечем дышать, к тому же еще и накурено-наплевано в тамбурах. А вот подножка — совсем другое дело: это и свобода, и простор, и ветер в лицо, и ощущение скорости, и — счастья, если хотите!

Так вот, мне конечно повезло в день моего анатомического провала, что я, будучи в том, "разобранном", состоянии, умудрился, таки, не оказаться в Пальниках!

…Дома появился поздно. Матери ничего не сказал. Точнее, буркнул, что все нормально… Хотя, на самом деле ничего нормального не было и в помине.

Первая переэкзаменовка

Хорошо известно, что редкие люди учатся на ошибках других. Остальным, увы, суждено учиться на собственных. Но и внутри этой, второй категории также существуют свои градации, оттенки. Так, скажем, некоторые из этих "остальных" относительно легко делают выводы и учатся на основании всего лишь одной, единственной собственной ошибки. Поскольку обладают способностями к анализу и синтезу и умеют делать выводы. Думаю, людей таких, по определению, должно быть на земле большинство, иначе развитие цивилизации довольно быстро зашло бы в тупик.

Я же не, как выяснилось, не отношусь ни к одной из перечисленных групп. Потому, что одной ошибки для того чтобы осознать и понять, что делать дальше, мне оказалось мало! С Валентином М. встретились мы через день после моего экзаменационного провала на каком-то очередном мероприятии. Состоялся серьезный разговор. В ходе которого я в очередной раз был очарован этим обаятельным авантюристом. Валентин обстоятельно и подробно обрисовал мне положение дел, сообщив об очередных успешных "переговорах" с доцентом В. Я также узнал, что доцент В. не смог вызвать меня к себе на экзамене "из-за опережающей активности Шваревой". Но "эти проблемы позади" и на переэкзаменовке "я буду отвечать именно ему". Конечно, о "пятерке" теперь не стоит и мечтать ("пора становится реалистом, Андрей!"), но при оптимальном стечении обстоятельств "вполне возможна "четверка". И не простая, а "твердая". В завершении Валентин еще раз подтвердил, что анатомию мне "нечего и учить", поскольку абсолютно ясно, что доцент В. "гарантировано, железно не подведет"!

Думаю сейчас о том, как я мог тогда всему этому поверить? Этому откровенному, ничем не прикрытому вранью! Почему? Неужели же я был настолько внушаемым? Логически рассуждая, конечно же, объяснить природу данного феномена просто невозможно. Но ведь, с другой стороны, никому и никогда не хочется лишний раз разочаровываться в людях и "менять коней на переправе". Наверное, уж так устроены люди! К тому же, как можно не верить человеку, который стоит перед вами и спокойно глядя вам в глаза уверенно вещает с таким редкостным достоинством и выдержкой!? Почему бы не дать ему еще один шанс? И себе заодно? В общем, я был похож на страуса, засунувшего голову в песок.

Короче говоря, наверное все уже догадались, что все оставшееся до переэкзаменовки время — а это дней десять-двенадцать — провел я столь же бездарно и безалаберно, как и прежде. И опять шел на переэкзаменовку, преисполненный тех же иллюзорных надежд и необоснованных ожиданий.

В одном мне на этот раз повезло, к М.Н.Шваревой я уже не попал. Но и к доценту В., увы, тоже! А угодил я, также как и каждый переэкзаменующийся студент, прямиком к заведующей кафедрой, профессору Оленевой Елизавете Николаевне. Ведь, согласно действующим на кафедре правилам, все не сдавшие экзамен студенты приходят на пересдачу только к заведующей кафедрой. И уж этого-то "родственник" Валентина М. ну, никак не мог не знать! Так мне стало окончательно ясно, что Валентин М. никогда не ходил ни к какому доценту В. и что тот не мог обещать ему поставить мне "четверку" на переэкзаменовке. Ибо есть правило, применяемое ко всем без исключений — сдающим экзамен повторно никогда не ставят оценок выше "удовлетворительно". Будь сдающие-то, хоть, семи пядей во лбу! И поделом — не нужно проваливать экзамены! Провалил — пересдай, но оценка уже не может быть выше "тройки". Вот и выходило, что все это время врал мне Валентин. Врал и не краснел! Врал, говоря об очередной "четверке", якобы гарантированной доцентом В. Именно с этого момента я окончательно убедился в том, что доцент В. - достойный и порядочный человек, честный преподаватель, не замешанный ни в каких "договорных акциях".

Непонятным для меня во всей этой истории осталось лишь одно: для чего Валентину М. понадобилась вся эта комедия, все это вранье? Хотя вопрос, как говорится, риторический, ибо ответа на него я, видимо, не получу уже никогда — с Валентином М. мы больше не виделись…

Зато я получил на переэкзаменовке вполне заслуженную мной "двойку".

Так бесславно завершилась моя зимняя сессия, сессия, поставившая меня на грань вылета из ПГМИ.

Для всех начались веселые зимние каникулы. Но не для меня. Только в тот самый момент я осознал крайнюю тяжесть своего положения. Если я провалюсь на второй переэкзаменовке, я буду отчислен из института. Я понял, что должен надеяться только на собственные силы: к черту "валентинов", к чертям собачьим "пульсы", все концерты и гастроли! Только анатомия! Сдать, сдать анатомию! Эта мысль теперь сидела в моей голове неотступно! Задача казалось мне сложнейшей, труднодостижимой, но — не безнадежной. Что у меня оставалось в активе? Еще недели три, если повезет — три с половиной… Впрочем, это шанс! Если им распорядиться ответственно… Возможно, это и есть то самое время, которое необходимо мне?

Чтобы никто и ничто больше мне не мешало, решил я недели на две вообще уехать из Перми. Знакомый студент Игорь, сестра которого служила в Свердловске, в Театре оперы и балета, предложил поехать в Свердловск. Приехали мы в столицу Урала рано утром. Помнится, стояли сильные холода. Город был окутан морозной дымкой. Мест в гостинице, как всегда не было, но театр помог мне получить "бронь". Так, в одноместном номере гостиницы "Свердловск" я и просидел безвылазно почти все студенческие каникулы, весь возможный в тех обстоятельствах срок, день и ночь занимаясь анатомией. Учил я не только базовую программу по анатомии, но и "особенные" вопросы, которые часто дополнительно задавали экзаменаторы. Например, желудочки мозга, черепно-мозговые нервы, оболочки мозга, иннервацию руки и плеча и так далее. Поначалу от обилия материала и от безысходности положения меня едва ли не тошнило, порой испытывал я отвращение, даже ненависть к изучаемому, иногда казалось, что, вот, еще чуть-чуть и брошу, брошу все к такой-то матери! Но потом, словно бы, по прохождению некой точки "не возврата", стало как-то полегче. Дальше — больше: понемногу открылось "второе дыхание"! Я вдруг ощутил, что мне начала нравится анатомия! Что мне открылась некая внутренняя логика, новая, неосознаваемая ранее эстетика, красота, заложенная в "конструкции" науки о строении и устройстве человеческого тела, открылось внутреннее совершенство анатомии человека! Невероятно, но дело обстояло именно так! Это было новым видением тысячу уже, кажется, раз виданного-перевиданного, невероятным и притягательным одновременно! Все, существовавшее ранее в моем сознании в виде разрозненных, почти не связанных между собой, отдельных элементов, независимых блоков, деталей, закономерностей — в какой-то волшебный миг, внезапно, подспудно выстроилось, сошлось в некую единую стройную систему, каждое звено которой логично переходя и трансформируясь в другие звенья, не мыслит себя вне общего управления, взаимодействия и контроля! По иному я стал видеть и человеческое тело — как единую, мощную, совершенную, биологическую машину, каждая часть которой подчиняется целому, а целое — всегда учитывает индивидуальные возможности отдельных частей своих в свете решения общебиологических задач выживания, самосохранения и продолжения рода!

…Но базисные знания должны быть не только усвоены но еще и обязательно закреплены. Поэтому, по возвращении в Пермь, я прошел курс анатомии человека как минимум еще дважды. Результатом предпринятого "мозгового штурма" стало появление уверенности в собственных знаниях. Я перестал, образно говоря, в вопросах анатомии идти "камнем ко дну", научившись наконец "держаться на плаву" в новообретенном своем анатомическом "море"! Это не было еще полноценным, "стопроцентным" знанием, но позволяло с большим или меньшим вероятием надеяться на успешное окончание дела…

Вторая переэкзаменовка

И вот наконец-то наступил день последней переэкзаменовки. Это случилось примерно через неделю после начала нового семестра. Мы, несколько десятков студентов-неудачников, собрались в третьем "анатомическом" корпусе. Все знали, что ждет в случае провала. "Пан или пропал, пан или пропал!" — бешено колотилось сердце…

…Отвечал я повторно Елизавете Николаевне. Может быть, и звучит это самоуверенно, но на этот раз я был почти доволен своим ответом. Мне казалось, что делаю я это достойно, почти не повторяясь и не сбиваясь. Вот если бы так в первый раз! Однако вскоре выяснилось, что радовался я рано. Оленева оценила мой ответ следующим образом:

— Я заметила, молодой человек, что сегодня вы смогли ответить почти на все вопросы билета, но, увы, извините, сегодня мне этого уже недостаточно. Давайте вспомним, что вы завалили основной экзамен, что вы так и не сумели, не смогли продемонстрировать достаточных знаний на первой переэкзаменовке… Поэтому, поймите меня правильно, я не могу поставить вам удовлетворительную оценку… Извините, и до свидания!

Мир в очередной раз рухнул! Сколько, сколько раз уже со мной случалось такое! Сразу же вспомнился злополучный вступительный экзамен по химии, доцент К.!

В воздухе повисла нехорошая, гнетущая тишина. Я понял, что сейчас я должен что-то сказать, и сказать так, чтобы как-то переломить ситуацию в свою пользу. При этом мне нельзя говорить долго — это утомит профессора, я не должен ныть и упрашивать о снисхождении к себе — в устах великовозрастного, почти что девятнадцатилетнего дылды это будет выглядеть по меньшей мере смешно, если не просто отвратительно. Еще я не должен "давить" на профессора, поскольку это будет воспринято как агрессия или грубость. В итоге у меня получилось примерно следующее:

— Уважаемая Елизавета Николаевна! Да, я допустил большую ошибку, изначально проявив халатное отношение к анатомии. Случилось это по ряду обстоятельств, не имеющих отношения к анатомии, обстоятельств, о которых я сейчас не хочу даже говорить. Скажу лишь о том, что причина состояла в том опасном заблуждении, что можно чего-то добиться не ценой собственных стараний и усилий. Я признаю, что я очень виноват и безусловно должен быть наказан за это. Но скажите, уважаемая Елизавета Николаевна, разве то, что я пережил за эти недели и месяцы, само по себе не было уже достаточным наказанием?

В ходе подготовки к переэкзаменовкам, особенно к сегодняшней, я очень много передумал, пережил и прочувствовал! Я ощутил впервые за все время изучения анатомии человека насколько совершенно и одновременно уязвимо человеческое тело, насколько хрупко его существование. Еще я открыл для себя красоту науки о строении человеческого тела, ее эстетическую продуманность и завершенность. Возможно, вы скажете, что это не самое большое открытие в жизни, которое я совершил! Но я его уже совершил и сам по себе этот факт крайне важен для меня! Поэтому, я очень прошу вас не лишать меня возможности делать подобные открытия впредь! Вы, конечно, вправе поставить мне любую оценку, но прошу вас задать мне какие-то дополнительные вопросы, чтобы лично убедиться в правоте сказанного мной!

Я не знаю, сколько времени продолжалось томительное ожидание ответа. Показалось, что вечность! Почти физически я ощущал как сложно сейчас профессору принять какое-либо решение. Наконец Оленева сказала:

— Не подумайте только, что вы смогли кого-то здесь разжалобить, молодой человек. Все, что вы сейчас произнесли, мы здесь, на кафедре, слышим почти ежедневно! Но и не дать человеку ни одного шанса — также не в наших правилах. Договоримся так — я задаю вам два, может быть, еще три дополнительных вопроса, и если вы на них отвечаете, я на законном основании ставлю вам положительную оценку, если же этого не произойдет — тогда не обессудьте…

— …

— Расскажите о третьем желудочке мозга… Где он расположен, чем образованы его стенки, для чего он существует?

"О, третий желудочек мозга — я так люблю тебя! Я люблю все твои стенки, все твои анатомические образования, все особенности твоего божественного строения! Это был знак неба! Ведь, не далее, чем за час до экзамена я повторил эту тему еще раз, от "А" до "Я"! И поэтому буквально "отбарабанил" ответ подробно, ни разу не сбившись…

— Неплохо… А что вам известно о паутинной (арахноидальной) мозговой оболочке?

И на этот вопрос ответ мой был адекватным и полным…

Третий вопрос профессора Оленевой касался анатомии лицевого нерва. И на него экзаменатор получил четкий, едва ли не исчерпывающий, ответ.

Не говоря ни слова, Елизавета Николаевна поставила "удовл." в моей зачетке:

— До свидания, Углицких. Мой совет — учитесь лучше! И не попадайте, пожалуйста, больше в подобные ситуации…

— Спасибо!

Меня шатало от счастья, когда я вышел из аудитории в коридор, в котором ожидали своей очереди несколько моих товарищей по несчастью.

— Сдал! — радостно закричал я. — Сдал!!

Таков финал истории, терзавшей меня в течение нескольких месяцев 1973–1974 годов, и рассказанной здесь с максимальной откровенностью.

Остается совсем немного — подвести некоторые итоги:

Я считал и считаю случившееся заслуженным уроком. Ударом по моему легкомыслию, недальновидности, несобранности, наивности и верхоглядству. Несмотря на то, что у кого-то из читателей может сложиться впечатление, что я-де более склонен винить в произошедшем какие-то внешние обстоятельства и факторы, очевидно, что на самом деле это не так. Понятно, что корень зла покоился именно во мне и ни в ком больше, абсолютно ясно, что первопричиной всему были именно мои ошибочные действия и установки.

Скажу еще, что время от времени каждый из живущих на Земле подвергается искушению. "Жизнь прожить — не поле перейти" — гласит пословица. Не всякий человек способен противостоять ему. Не стал, увы, исключением из правила и я, попавшись на очень простой, если не сказать, примитивный крючок. Будь у меня побольше мудрости, жизненного опыта, рассуждал бы я, думаю, следующим образом. "Да, я потерял место в институтском ансамбле. Но ведь я его так и так бы потерял, рано или поздно". Погнавшись за двумя зайцами, я так и не сумел поймать ни одного!

А моя музыкальная "карьера" на этом, кстати, не завершилась. Мне довелось быть участником нескольких ВИА, работавших в весьма достойных учреждениях культуры, таких, к примеру, как ДКЖ, во вновь открытом ДК Гознака, в ДК им. Калинина и др. Ничего, что я не снискал на поприще сем ни большой славы, ни больших дивидендов. Важно другое — что любовь к музыке осталась со мной навсегда.

Кстати, в случившемся усматриваю я, как ни странно, еще и некий положительный контекст. Дело в том, что обжегшись на молоке, в дальнейшем, можно сказать, всю оставшуюся жизнь, предпочитаю дуть даже на воду…

Впрочем, впереди было еще три с половиной года учебы… Впереди меня ждало еще одно серьезное испытание, также лишь по счастливому стечению обстоятельств не приведшее к прекращению моего обучения в мединституте. Но прежде чем рассказать об этом, хочу вспомнить как, на какие, мягко говоря, "шиши" жили мы — студенты ПГМИ "золотых" семидесятых.

ЧТО МОЖНО БЫЛО КУПИТЬ НА ОДИН СОВЕТСКИЙ РУБЛЬ?

Не так давно довелось побывать мне на занятиях первокурсников Российского национального исследовательского медицинского университета им. Н.И. Пирогова. Разговор состоялся на кафедре биологии. Поначалу собеседники мои осторожничали, но понемногу "оттаяли", осмелели, стали задавать вопросы о жизни советских студентов: о размерах их стипендий, плате за общежитие, стоимости проездного билета на общественной транспорт. "Воленс-неволенс" начал и я вспоминать о ценах тех лет.

Моя стипендия с I по IV курс составляла 40 рублей, на V–VI курсах мы получали по 45 рублей. Ленинские стипендиаты жили на 100 рублей в месяц.

Билет на городской автобус стоил в Перми — 6 коп., на пригородный поезд от ст."Пермь-I" до о.п."Молодежная" — 15 коп., буханка белого хлеба — 22 коп., буханка черного — 15 коп., колбаса докторская 1 кг — 2 руб. 20 коп., масло сливочное 1 кг — 3 руб. 60 коп., крупы в ассортименте — около рубля за кг, бутылка водки 0,5 л — 2 руб. 87 коп., бутылка пива "Жигулевского" — 37 коп., порция пельменей мясных — 33 коп.

Таким образом, выходило, что советский студент мог проехать на автобусе, троллейбусе или трамвае, примерно, 666 раз в месяц. А нынешний студиозус при "зарплате", составляющей 1800 рублей, только 60. Можно прикинуть и на колбасу, ту же, "Докторскую", скажем. Нынче разброс цен на этот продукт составляет от 250 до 450 рублей. В среднем — 300 рублей. Стало быть, нынешний студент может купить примерно 6 кг "Докторской". А во времена моей молодости, этот показатель составлял, как минимум, 18 кг, то есть в три раза больше! (Другое дело, что купить колбасу в мои времена было трудно по причине ее отсутствия в свободной продаже). В общем, как ни крути, а в мои годы материальное положение студентов было чуть лучше. Да что там говорить, если советский студент мог позволить себе даже посещение ресторана! Правда, в те времена и ресторанов в Перми было куда меньше, нежели сейчас…

Лирическое отступление о ресторанах Перми конца семидесятых.

Попробуем перечислить поименно пермские рестораны тех лет. Итак, ресторан "Кама" на ул. Карла Маркса — самый "топовый"; ресторан "Нева" на улице Куйбышева (ныне несуществующий); ресторан при гостинице "Урал" — возле Комсомольского сквера Оперного театра; ресторан при гостинице "Турист" на пересечении ул. Орджоникидзе и "Компроса" (теперь гостиница "Амакс"); ресторан при гостинице "Прикамье"- неподалеку от Октябрьской площади; ресторан "Центральный" — находившийся в самом начале "Компроса", ныне не существующий; ресторан железнодорожного вокзала "Пермь-I"; ресторан железнодорожного вокзала "Пермь-II"; ресторан "Горный Хрусталь" в Мотовилихе; ресторан "Металлург" (неподалеку от стадиона "Молот"); ресторан "Аэлита" в Балатово. Наконец, ресторан аэропорта "Большое Савино".

Вот, собственно, и все.

Нашел в интернете любопытную информацию о том, сколько товаров и услуг можно было купить на один советский рубль (цены, естественно, самые минимальные из возможных):

Винегрет порция — 5 копеек, суп картофельный с фрикадельками 1/2 порции — 18 коп., тефтели (2 шт) + подлива с гарниром — 26 копеек, компот из сухофруктов — 1 стакан — 4 коп. Пирожок с повидлом — 5 коп, хлеб — 2 кус. — 2 коп.

Пиво "Жигулевское" кружка 0,5 л — 22 коп. Трамвай (1 поездка) — 3 коп., карандаш ТМ (простой) — 1 коп., сеанс в кинотеатре (утром) — 10 коп., звонок по городскому таксофону — 2 коп., спички (1 коробок) — 1 коп., конверты почтовые без марки (2 шт.) — 1 коп.

Таким образом, получается, что современному студенту живется труднее, менее сытно, чем нам, в наших "золотых" семидесятых прошлого…?

Не спешите спешить! Не все так просто. Ведь во всем, что касается именно снабжения, ассортимента продуктов питания, следует признать абсолютную предпочтительность нынешних времен, по сравнению с советскими, канувшими в небытие!

До 1975 года в Перми еще были в свободной продаже мясо и мясные продукты, в магазинных витринах можно было увидеть несколько сортов колбасы, сыров. Еще можно было попросить продавщицу порезать вам, скажем, граммов сто колбасы. Или — 150, там. Или рыбы, скажем… На закуску к пиву.

БОГ ЛЮБИТ ТРОИЦУ?

А теперь финальная история. Случившаяся уже на V курсе обучения, стало быть, осенью 1976 года. Все началось с того, что несколько старшекурсников педфака позволили себе пропустить, проигнорировать сельскохозяйственные работы…

Лирическое отступление о том, что такое сельскохозяйственные работы и что такое колхозы

В "ветхозаветские" советские времена весь сентябрь большинство студентов обычно проводили не в теплых учебных аудиториях, а на природе, в деревне, помогая государству, в лице его передового колхозного крестьянства, собирать очередной урожай. Лично я ездил на сельхозработы все годы, за исключением последнего. (На шестом курсе уже не посылали). На первом курсе, помнится, это было Учебное хозяйство Пермского сельскохозяйственного института, базировавшееся в селе Кыласово, что неподалеку от ст. Ергач Кунгурского района. На втором судьба забросила в Еловский, на третьем — в Суксунский, на четвертом и пятом — в колхозы Чайковского районов Пермской области. Итак, в первую декаду каждого сентября студенты выезжали на село. А возвращались в двадцатых числах. Что они там делали, чем занимались в колхозах? Чаще всего — уборкой картофеля. Технология такой работы была очень простой. Утром командированных привозили на свежекопанное картофельное поле, из которого уже извлек картофель специальный комбайн. Картофелеуборочный. Но он, несмотря на свое многообещающее название, много чего не умел. Не умел ни собирать картофель с земли в холщевые мешки, ни грузить мешки эти на грузовые автомобили, ни везти собранный урожай до места хранения, ни разгружать мешки с картошкой в картофелехранилище, ни возвращать затем пустые мешки обратно на поле, разбрасывая тару для картофеля вдоль новых рядов свежевыкопанного овоща. Все это должны были делать люди, все это доставалось на долю приезжих, обычно — городских студентов. Студенты были не только дешевой, но еще и надежной рабсилой! Существовало разделение труда: студентки собирали картофель в мешки, студенты работали грузчиками…

Хорошие, должен заметить, это были времена! Иногда становится даже жаль, что нынешние студенты напрочь, лишены этой высокой "чести и привилегии" — начинать учиться на месяц позже, подзаработать немного денег, пожить от души на природе, на свежем воздухе, потопить печь, потаскать тяжести, покататься на подножке автомашины, почувствовать себя абсолютно самостоятельными и почти независимыми! Удовольствие невероятное! К тому же, колхозное сосуществование обычно стремительно сплачивает ребят, позволяет студентам быстрее раскрыться, найти себя и свое место в коллективе, способствует выявлению лидеров, раскрывает, "высвечивает" таланты (равно впрочем, как и порочные наклонности — любовь к спиртному, леность, бузотерство, неуживчивость и так далее). Преподавателям колхозные командировки предоставляли возможность формирования из новичков-студентов полновесных студенческих коллективов.

Не скрываю, что считаю, что если бы колхозов не существовало, то надо было бы их специально выдумать для блага, в первую очередь самих же студентов!

Конечно, к пятому курсу студенты становились профессионалами в области уборочных работ. Но этот профессионализм, помимо квалификации, иногда проявлялся и нездоровыми настроениями: "Да я пять лет ездил, пусть и другие поездят!" "Наездились — хватит уже".

…Так вот, сентябрь 1976-го, я, как и положено, провел на сельхозработах. Начались занятия. В тот злополучный год были сорваны уборочные компании в ряде регионов СССР и пришла с самого верху, из Москвы, жесткая директива — разобраться на местах и образцово-показательно наказать тех, кто не манкировал, кто не поехал…

Все началось с того, что внезапно всех, кто, по тем или иным причинам не выезжал в колхоз, начали "выдергивать" в деканат, заставлять писать объяснительные. При этом маховик карательных мероприятий, поначалу вращавшийся не слишком ходко, с каждым днем и с каждым оборотом, раскручивался все сильнее и сильнее.

Что же в итоге поставили в вину "штрафникам"? Первое. Месячное отсутствие на учебе. Ведь учеба в институте официально начиналась 1 сентября и ни днем позже, просто учащиеся временно откомандировывались с распоряжение соответствующих колхозов. А месячный прогул — это более чем серьезно. Второе. Срыв правительственной продовольственной программы. Как уже писалось выше, по всей стране с 1975 года резко ухудшилось продовольственное снабжение. Из магазинов исчезли или почти исчезли мясо, колбасы, рыба, ряд других продуктов. Как корова языком…! Раздосадованные, раздраженные люди занимали очереди в магазины с утра, стояли в них по многу часов… А чтобы не окончательно не запутаться, не потеряться — кто, где стоял, или же — не стоял, начали писать на ладонях (шариковыми ручками) номера. В отдельных случаях — заводились особые "списочные" тетради, появились "старшие по очереди", образовались из ниоткуда спекулянты-перекупщики мест "очередников" и так далее. Это не могло не тревожить руководство страны. И не побудить его к резким ответным действиям. Вот откуда, думаю, на самом деле росли ноги всем этим "жестокостям".

В общем, попали мои однокурсники из огня да в самое полымя! Спустя неделю состоялся сначала ректорат, на котором было принято решение: "отчислить из ПГМИ студентов — прогульщиков", а потом — партком с той же повесткой дня.

По решению руководства института все "прогульщики" в конце октября были отчислены. Среди них были и мои одногруппники — студенты пятого курса педфака. "Легче" всего досталось отчисленным из института студенткам — они смогли восстановиться уже на следующий год. А вот не служившим в армии ребятам пришлось через пару недель, в середине ноября, отправиться в Советскую Армию. За три недели пропущенных колхозных работ — два года армии! На самом деле угодившие под горячую руку студенты в итоге потеряли даже не два, а целых три года. Потому, что они ушли с пятого курса, а восстановились через два года только на зимний семестр 4-го курса!

Лишь чудом каким-то я не оказался в их числе! Ведь и меня в тот год одолевало искушение не ездить на сельскохозяйственные работы…

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Не могу не поделиться своими впечатлениями о качестве преподавания в ПГМИ. Это ведь не менее важно, чем все эти малоинтересные мои рассказцы о пересдачах и экзаменах.

…По окончании мединститута довелось мне работать в Перми, Ижевске, Глазове. С 1985 года — я в Москве. Мне много раз приходилось встречаться по работе с выпускниками большинства медицинских вузов СССР (в том числе, московских и ленинградских). Я могу засвидетельствовать, что подготовка, которую давал ПГМИ своим студентам ни в чем не уступала подготовке в столичных медицинских ВУЗах, что объем и качество знаний врачей, закончивших ПГМИ, соответствовали самым жестким общесоюзным отраслевым требованиям и профессиональным стандартам. Педиатры тех лет — выпускники ПГМИ — умело и своевременно ставили диагнозы, грамотно лечили детей. Думается, что основная причина тому — добротное, ответственное выполнение своих должностных обязанностей всем профессорско-преподавательским составом ПГМИ.

Далее. Прекрасно осознаю, понимаю, что людям моего, мягко говоря, "зрелого возраста" вообще-то свойственно критично относится ко всему более молодому, более современному (начиная от самых легких стадий этого патологического процесса, в виде типичного "старперского": "да я в ваши годы обгонял пароходы " и вплоть, до тяжелого поношения, почти огульного отрицания всего нового). Но что прикажете мне делать, если я действительно считаю, что ряд новаций последних лет в области подготовки будущих врачей не улучшают, а ухудшают ее. Судите сами. Сошлюсь на личный пример. Я, будучи твердым студентом-"середнячком", мог сразу же по окончания ПГМИ самостоятельно работать (и работал) во всех основных звеньях педиатрической службы: участковым педиатром, ординатором детского соматического отделения стационара, педиатром по обслуживанию школ и дошкольных учреждений, врачом педиатрической бригады скорой помощи, врачом детской неотложной помощи и так далее), что невозможно представить себе, говоря о современных выпускниках.

Повторюсь, нас учили, с нас спрашивали. Иногда, в буквальном смысле, драли по три шкуры! Да, если мы с чем-то не справлялись, по какой-то причине "не тянули" — нам всегда пытались помочь, если и эта помощь не шла впрок — беспощадно отчисляли! А как же иначе? А что прикажете делать в безнадежных случаях? Что, закрыть глаза, и выпускать врачей, которых страшно потом подпускать к больным? Нынче же, увы, возобладала, стала господствующей, иная точка зрения на педагогический процесс в мединституте, согласно которой всякий зачисленный в ВУЗ студент должен быть из него в обязательном порядке выпущен. В противном случае — во всем будет повинен "не профессионализм" профессорско-преподавательского состава ("плохо учили", "не смогли научить студента", "не нашли подхода к обучающемуся", "не сумели заинтересовать…"). Хотя, и ежу, как говорится, понятно, что всех научить — невозможно! Да и не надо, если честно! Мало того, отчисления особо неуспевающих и особо не стремящихся обучаться студентов, являются, на мой взгляд, одним из самых эффективных средств мобилизующих и стимулирующих успеваемость остальных. Таково уж мое личное видение ситуации. Поборники всепрощенчества, абстрактной всеобщей любви ко всему на белом свете, могут пропустить данный пассаж, посчитав его неуместным.

А совсем уже в завершение хочется сказать вот еще что: все изложенное выше это всего лишь моя личная, персональная точка зрения, мое собственное видение тех времен и тех событий. Субъективная, эмоциональная, не слишком-то, наверное, взвешанная. Не претендующая на истину в последней инстанции. Я мог и могу ошибаться, я мог что-то важное забыть, чего-то не вспомнить, и, напротив, что-то "вспомнить" то, чего не могло быть, по определению. Поэтому хочу извиниться перед всеми теми, кого я, совершенно того не желая, не собираясь, случайно, невольно, в запале мыслей и чувств мог не упомянуть, обидеть, зацепить, незаслуженно упрекнуть. Простите меня! Помните, что я этого совершенно не хотел. Просто я хотел, как всегда, сделать лучше, а получилось, увы, как всегда!

И еще прошу об одном: не судите слишком строго этот текст. Он не стоит того, поверьте мне. Ведь он написан человеком, сдававшим экзамен по нормальной анатомии человека трижды и закончившим ПГМИ почти тридцать шесть лет назад…

Москва, февраль-май 2014.