Жирафка

Глава 9

— Как тебе у нас нравится? — спросила Мария. Она зашла ко мне выпить кофе и покурить.

— Когда мы одни, зови меня Марией, — предложила она. — Ты уже большая, да и я не такая уж старая, чтобы называть меня «тетей».

Что я должна была отвечать? Что я не турист? Что никогда не привыкну жить здесь, что никогда не примирюсь?

— Я видела много городов: и больших, и красивых.

— Извини, вопрос был не очень умный, потому что ты еще живешь прошлым. Но учиться в гимназии в небольшом городе совсем неплохо. Тебя ждет выбор факультета и поступление в институт. Начать в маленьком городке и потом вылететь в большой мир — вполне обыкновенная вещь.

— Разве астматички летают?

— Да не погружайся ты так в свое несчастье, ни к чему путному это не приведет. Вот увидишь, плохое обернется хорошим. В мире есть драмы и трагедии пострашнее, девочка. Класс у тебя удачный, там есть очень хорошие ученики, тебе повезло. И есть куда пойти потанцевать. Твоя мама всегда говорила, что в маленьких городках ходить на танцы намного приятнее. Она всегда повторяла это, когда водила на танцы Милу. Пойдем как-нибудь вместе. У меня ведь мальчики, их-то сопровождать не требовалось, а с тобой я бы пошла, — конечно, не танцевать, а в качестве провожатой и опекуна.

— Я не хожу на танцы.

— Почему?

— Объяснять ей, что ли? Баскетболистки всегда ходили вместе и без сопровождающих! Меня мама на танцы не водила. Мама Терки работает в молодежном клубе, у нас всегда были пригласительные билеты, и в очереди нам стоять не приходилось. Ивета приводила мальчиков. Это было, конечно, нетрудно, и в «Минерве» часто устраивали танцы. Наши мальчишки-баскетболисты на площадке нам в подметки не годились, но для танцев вполне подходили. Кроме того, в «Минерве» есть прекрасные волейболисты, и у нас был большой выбор длинных парней. Здесь, скорее всего, такого длинного ни одного не найдется. А подпирать стенки и простаивать в углу мне совсем не интересно. Да еще мозолить глаза всем мамашам. Даром, что я не отсюда родом, они быстро узнают, почему я оказалась здесь, будут судачить, жалеть меня, — нет, тысячу раз нет!

Рано утром Мария отвела меня в школу. Школа находилась в парке. Слева стадион, вполне приличный, с баскетбольной площадкой, тоже вполне приличной, как я успела заметить. Мне казалось, что корзины с жалостью смотрят на меня, и я чуть не расплакалась…

Мария обратила мое внимание на то, что здание школы старинное, ему около ста лет, построено в сецессионном[14] стиле. Цветные витражи на дверях, орнаменты из лилий и лент, паркетные полы, мозаика, двойные сходящиеся лестницы с галереями наверху. Однако архитектура не моя стихия. Я к ней вполне равнодушна.

— Когда бывает последний звонок, выпускники выбрасывают с галерей тетради и учебники, кричат, устраивают черт знает что, но и мы были такими.

Если она намеревается купить меня своим великодушием и снисходительностью, то глубоко ошибается, товарищ профессор Мария!

Директорша произвела на меня жуткое впечатление. Старуха с волосами цвета плесени, а глаза смотрят в разные стороны. Это, наверное, перст судьбы: у директора в моей прежней школе тоже был неуловимый взгляд. Надеюсь, она не будет у нас преподавать, потому что мне становится плохо, когда меня спрашивает педагог, которому нельзя посмотреть в глаза. Да что я говорю, какое уж тут учение!

— Я надеюсь, что из-за занятий спортом у тебя не слишком большие пробелы, — сказала директорша, подавая мне руку и глядя при этом на меня снизу вверх. — От проверочных испытаний мы решили воздержаться — ведь у тебя нет задолженностей за первый класс гимназии; будем надеяться, что ты без труда догонишь остальных.

Держите меня! Что она говорит! Это я-то должна догонять? Первым условием мамы и Милуш было, чтобы я из-за занятий спортом не пропускала уроки в школе и не отставала. И Дуда скандалил из-за каждой тройки. Конечно, бывали случаи, когда мне приходилось усиленно заниматься, чтобы получить по какому-нибудь предмету «четыре» или «пять», но обычно было достаточно услышанного на уроке. Хотя приходилось и пропускать их из-за поездок, все равно материала уроков мне было довольно, чтобы учиться почти на круглые пятерки. Но теперь эта проблема отпадает! Или, может быть, у них в школе какая-нибудь особая программа?

Потом директорша вызвала классного руководителя. Интересно, классный руководитель — мужчина! У нас в гимназии был один, да и то куда-то пропал. Я посмотрела расписание, висевшее на стене кабинета. Здесь, оказывается, полно мужчин. Надеюсь, они не все предпенсионного возраста?

— А, так вы и есть та самая спортсменка? Как ваша фамилия? — Он повторил за мной «Сохорова», и моя фамилия прозвучала в его устах как оскорбление.

Когда мы с ним шли по длинному коридору и по ступеням чугунной лестницы, он, однако, не строил из себя этакого снисходительного педагога — я таких перевидала целый воз, начиная с мамы.

Мы вошли в класс. Он представил меня как новенькую и указал мне место, — естественно, на последней парте. Рядом с очкариком, стриженным «ежиком», широкоплечим, как профессиональный пловец. Значит, тут есть и бассейн. Но вряд ли крытый.

Я написала на бумажке: «Я Гелена, звать можно Лени. Можно также Жирафка» (все равно кто-нибудь додумается до этого прозвища, так пусть оно лучше исходит от меня). И пододвинула эту записку.

Он приписал только одно слово: «Томаш». И больше ничего.

Я поняла, что хотя Мария и была озабочена, сойдусь ли я с новым коллективом и не будет ли у меня проблем с классом, она не готовила класс заранее к моему приходу. Томаш был законченный индивидуалист. Даже прозвище Жирафка он не пустил дальше. Прозвища тут вообще были не в ходу. Ну и подумаешь, я никогда никому в товарищи и друзья не навязывалась…

Прошли первые дни, уроки по большей части носили чисто организационный характер, а потом уже у меня как-то не хватало времени смотреть по сторонам. Мы обычно во время тренировок жаловались на трудности в школе, но на самом ли деле они были столь серьезными, как у меня сейчас?

Учительница биологии вошла в класс с большим букетом цветов.

— Друзья, надеюсь, задание будет для вас совсем легким.

— А мы изучали только неживую природу, — шепнула я Томашу.

Томаш пожал плечами.

— Ну, это что-то вроде упражнения. Нужно дать описания цветов.

Ничего себе описание! Описать, конечно, можно — что я, писать, что ли, не умею? Это не математика, где можно не успеть… Я как будто различаю лекарственные растения! Оказывается, я не знала, что некоторые из них принадлежат к семейству подснежниковых. Я еще кое-что помнила о лекарственных травах, делая салаты. Милуш мне еще весной все подробно рассказала, делая салаты. Однако я даже не подозревала, что мать-и-мачеха полевая относится к семейству фиалковых, и ничего не знала о ее применении в фармакологии. Гвоздика была мне знакома, но я тщетно пыталась вспомнить что-нибудь о хлопчатнике. Когда Мила ходила со мной по лугу и с профессиональным восторгом называла растения, мне было скучно. Если вначале я еще как-то выносила пояснения Милы, то вскоре решила, что уже стара для этого и пусть она учит своей премудрости собственное потомство.

— У вас что тут, биологическая специализация? — спросила я на перемене Томаша.

— С какой стати?

Он даже нисколько не удивился. Тоже мне всезнайка! Однако я заметила, что многие писали еще дольше, чем я. Попросить Милу — пусть пришлет атлас растений… Не отставать же от этих задавал!

Следующий удар нанесла Мария:

— Так как в каникулы вы, естественно, занимались одной лишь историей, то не будем сегодня особо утруждать себя, только кое-что освежим в памяти. А вдруг вам когда-нибудь придет в голову поразить лицо противоположного пола своими глубокомысленными изысканиями? Итак, пишем: «Путник, когда ты направляешься в Лакедемон, знай, что мы лежим тут, свершив то, что велел нам долг»; «Alea jасtа еst», «Niс Rhodos, hiс saltа»; «Идти в Каноссу»; «В царстве короля Гольца за копеечку овца». Этого на сегодня достаточно.

— И что с этим делать? — снова спросила я соседа.

— По каждому пункту написать все, что ты знаешь: кто, когда, где, почему сказал это или почему мы так говорим.

— Понятно! — ответила я не слишком уверенно. «Путник, когда ты направляешься в Лакедемон…»

Что-то знакомое… Сначала было сражение, все, конечно, погибли. Где же это было? В Греции. Лакедемоняне — это греки, а точнее, спартанцы. Но если кто-нибудь полагает, что я еще что-то знаю…

— В 481 году до нашей эры персы под предводительством Ксеркса напали на Грецию. В бою под Фермопилами спартанцы прославились вместе со своим царем Леонидом, — прошептал Томаш, увидев, что мой лист бумаги девственно чист.

— Что там у вас? Томаш, меня интересуют знания Гелены, а не ваши, — проговорила Мария.

Прошу прощения, товарищ профессор Коутная, мама тоже умеет так говорить?

«Alea jасtа еst». «Жребий брошен!» — сказал Цезарь при переходе Рубикона. Как это я могла забыть? Мама у меня тоже ведь преподает историю. Так что же там дальше-то было? И когда — я тоже позабыла. А что с этим Родосом? Понятия не имею. Знаю только, что «Alea» — это не сальто. В Каноссу шел какой-то Генрих. Но к кому и зачем? А король Голец — это, конечно, чешская история. Кто он такой? С какой стати о нем говорят? Черт его знает!

Потом была география. Смотри-ка, еще мужчина. И до пенсии ему далеко. Вполне спортивный, преподает еще и физкультуру ребятам. Я и раньше думала о таком варианте; если в худшем случае мне не удастся стать тренером и придется идти в педагогический, то такое сочетание предметов было бы приемлемым — физкультура и география. За границей я всегда покупала путеводители, карты, планы, открытки, все это я хранила в надежде, что когда-нибудь пригодится. Мама тоже собирает и хранит нужные ей материалы: журналы, книги, вырезки. География мне всегда нравилась, я с удовольствием собирала атласы, карты автодорог (какое-то время это было папиной страстью: заранее изучить маршрут будущей поездки, рассчитать расстояние, узнать обо всех достопримечательностях района). Словом, география всегда была моим любимым предметом, и на уроках я чувствовала себя так же уверенно, как на спортплощадке.

Географ был местный житель, ученик Марии, и поэтому задание ответить, что такое «эмментальский сыр» и «брюссельские кружева», меня не удивило. Ладно, не глупее я других, постараюсь все расписать о швейцарском земледелии и бельгийской промышленности. Ну а то, что майолика как-то связана с островом Майорка, я узнала, только подглядев у Томаша. Но я этим не воспользовалась. Не списала и то, что Бангка и Биллитон — острова в Индонезии, где есть месторождения цинка. Он еще что-то там писал. Нет, не в моих привычках жить чужим умом. Подсмотреть, как пишется то или иное слово, переписать математический пример, который я заведомо не успею решить, — это одно дело. Но списывать все подряд — это уж извините! И здесь я своих привычек менять не собираюсь.

Уроки идут дальше. Математик, по-моему, сумасшедший. С химией тоже возникнут трудности. Читает ее, естественно, директорша. Смотрите-ка, маленькая, старенькая, а прет как танк! Задаст она мне работы! Все это меня мало вдохновляет. Да, плохи мои дела. После краха всей карьеры! Если я не хочу такого же в школе, надо заниматься по-настоящему, и не из трусости: сама по себе учеба не имеет для меня никакого смысла. Но позволить, чтобы какие-то деревенские смотрели на меня свысока? Этого я просто не перенесу. Нельзя не признаться: я была уверена, что без особого труда утру им всем нос. Об этом и речи быть не может. Ну что ж, придется принимать меры — плестись в хвосте я не привыкла.

Оставался чешский язык. Дома к этому предмету относились серьезно.

— Ты не будешь у меня говорить, как дикарь. И хотя мне известно, что ваше поколение стыдится открыть рот и сказать что-то правильно, ты должна, по крайней мере, знать, как надо говорить. Вот прочти еще раз «Храм» и выучи наизусть. Это стихотворение написал Илек. А возможно, тебя когда-нибудь заинтересует и грамматика. Во всяком случае, я надеюсь на это. А вот еще замечательная книжка — «Господин учитель любит свой класс»; она прямо как учебник чешского языка, хотя это и перевод и действие происходит в Америке.

Потом мама рассказала мне кое-что о различных видах сленга, и это мне очень понравилось. Но больше всего меня забавляло, когда дома спорили о чешском языке.

Как-то папа спросил, как правильно писать какое-то слово: ему нужно было для лекций. Мама вначале дала точный и обстоятельный ответ, а потом сказала, что, может быть, это слово пишется совсем по-другому. Так как папа подходил ко всему с чисто научной точки зрения, его это возмутило. Мамину грамматику он назвал «эмоциональной», мама возразила, конечно, в спор не могла не вмешаться Милуш, и началось… Это был еще один шумный разговор в нашем доме.

А тут все мертво. Приду — Мария или варит, или проверяет контрольные, или читает. Иногда даже скажет что-нибудь умное. Но все равно мертво.

Наш классный руководитель Гаврда, учитель чешского языка, мне не страшен. Ни со своей грамматикой, ни с литературой. А что бы я делала — в автобусе, в поезде, вечером в спортивном зале, дома (пока не засыпала мертвым сном), — что бы я делала все это время, если бы не было книг? Конечно, для такого случая лучше всего детектив. Я их, разумеется, читала, но не так, как Ухо. И, конечно, Божену Бенешову с Боженой Немцовой не спутала бы.

— Посмотрите на эту спортсменку, — улыбнулся он. — Она, оказывается, знает Божену Бенешову! — Похоже, мой баскетбол еще кому-то жить не дает (жаль, что у меня не будет возможности обратить Гаврду на путь истинный, как в свое время Матульду)! — А вам известно, кто привел Бенешову в литературу? Смотрите-ка, она знает! Да, Ружена Свободова. Вы очень образованы, Сохорова! — Он снова произнес мою фамилию, точно ругательство.

— Ну что же, а если поставить вопрос таким образом — это, конечно, вне программы: вспомнить как можно больше имен и фамилий других писательниц, да и писателей тоже, причем вместе с псевдонимами, и пояснить, при каких обстоятельствах тот или иной писатель принял свой псевдоним. Светлик, это вам задание к следующему уроку, а ваша образованная соседка вам поможет, но чтобы не слишком утруждать себя, ограничьтесь прошлым веком.

Томаш взглянул на меня без всякой радости.

— У меня скоро концерт, я должен готовиться.

— Я сделаю, — сказала я самоуверенно, но не слишком искренне. Теперь придется покопаться в книгах по истории литературы, в энциклопедии — ничего себе задача! К счастью, у Марии полно таких книг.

Я, конечно, помню Безруча, Сташека, Врхлицкого, но есть еще Томайер — Р. Е. Ямот. Конечно, мама — хороший педагог, я сама никогда бы не запомнила. Но она помогла мне выучить все это при помощи анекдотов Алариха о докторах. Все равно, в этой школе очень странная методика обучения.

— Ты так думаешь? — удивилась Мария. — Мне и в голову не приходило. Я просто полагала, что если расскажу что-нибудь интересное, что-нибудь занимательное, то события и факты запомнятся легче. Наверное, и твоя мама так же думает.

— А я считала, что везде одна и та же программа.

— Тебе, может быть, неясно, что требуется знать по программе?

Не могу же я доставить ей радость и признаться, что для меня всего слишком много? Ладно, если они справляются, то, наверное, я тоже смогу. Тем лучше, а то чем бы мне себя занять? Ну, например, в это время я всегда собиралась на тренировки. Мяч в сетку, в сумке наколенники, три майки: красная, синяя, желтая, тренировочная обувь. Если бы я попала в высшую лигу, то все это было бы фирмы «Адидас», но лучше об том не думать. До сих пор майки и трусы мне шила по журналам Милуш, причем так, что никто бы не отличил их от фирменных, даже Мадла похвалила. Милуш сшила мне даже зимнее пальто — не пальто, а перину. Нам ведь часто приходилось ждать автобус в мороз. Очень теплое пальто. О баскетболе у меня прекрасные воспоминания, но к ним надо прибавить темноту, ветер, ночь — из-за одного этого можно было бы бросить играть. Но какое это сейчас имеет значение? Зато я до сих пор помню расписание первых автобусов и трамваев, точно рабочие и шлюхи. Теперь бы меня не раздражал вечный холод в спортзалах! О боже, какая была стужа в «Мотоле» во время новогодних соревнований! Даже Дуда дрожал, как девочка со спичками у Андерсена. А у нас, пока мы не разогреемся, зуб на зуб не попадал.

— Главное, дамы, — это не прокусить язык. Лени, надень свою перину, а то твоя мама меня разорвет.

Теперь уже не разорвет его моя мама. Теперь все мое отличие от других будет состоять только в том, что я — Жирафка. И больше ничего выдающегося во мне нет. Сестра Мирки какое-то время играла в симфоническом оркестре, они тоже выезжали в лагеря труда и отдыха. Как-то мальчики их спросили, почему у всех скрипачек под подбородком отметина. Наш рост — такая же отметина. Однажды к нам на тренировку должна была приехать корреспондентка из газеты. Но получилось так, что она толком не договорилась с Дудой и не знала точно, куда ехать. Однако на трамвайной остановке она увидела нас, и ей оставалось лишь следовать за командой. Когда-то, если идти за мной, можно было оказаться в спортивном зале, а теперь только в обычном многоэтажном панельном доме. Это я, которая от рождения привыкла к простору, к дому с садом, я теперь живу в обычном многоэтажном панельном доме! У нас никто никому не мешал — было столько места, хоть в мяч играй. Да, заслужила я хорошее житье!

Как я ни старалась, мучения мои продолжались. Баскетбол. Баскетбол. Один только баскетбол. Тренеры. Команда. Ведь меня больше ничто не интересует! И ни о чем, совершенно ни о чем больше не могу думать. И какая же чудовищная несправедливость, что это случилось именно со мной!

— Сохорова, вы там не заснули? — долетел до меня откуда-то ядовитый голос классного руководителя. — Это сочинение о ваших новых соучениках и товарищах вам придется все же написать, хотя, конечно, я не жду от вас никаких глубоких суждений.

Они засмеялись. Дешевые шуточки! Только сейчас я заметила, что на доске написана тема сочинения: «Наш класс (портреты и характеристики)». Ничего себе! Что я могу написать? Что они все для меня на одно лицо? Без цвета, без вкуса, без запаха, как говорит наша директорша-химик, стоя в лабораторном халате за кафедрой в кабинете. Я и так для них высокомерная пражанка. Я это чувствую. Да еще спортсменка. Никто в лицо мне это, конечно, не скажет, но из кое-каких намеков я поняла, что они рассуждают так же, как наша Милуш: спортсмены годятся только для стадиона, а для других надобностей у них не хватает в мозгу серого вещества. И ведь никто из них не поймет, что спорт уже давно не только спорт, но и политика. Политика и реклама. Очень действенная, так как обращена к массам и понятна им. Какой-нибудь футбольный болельщик где-нибудь в Южной Америке никогда в жизни не слышал и не услышит о Гейровском или о каком-нибудь другом нашем писателе девятнадцатого века. Но футболист Планичка для него имя. И он, конечно, знает, что Планичка из Чехословакии, хотя для него Чехословакия нечто вроде Северного полюса. Тренеры всегда нам это говорили, но говорить надо было не нам, а всем этим провинциалам с нашей Милуш во главе.

— А знаете, Сохорова, лучше вы напишите о тех, кто вам ближе, и мы с вашей помощью тоже познакомимся с ними. Пишите о спортсменах.

Это какой-то особый талант — оскорблять самым безжалостным образом! Естественно, что в классе все смеялись. Этого ты от меня не добьешься, Гаврда проклятый! И что бы Мария ни говорила, будто одинаковая программа допускает различную методику обучения и различные способы опроса, все это ерунда. Но берегись, Гаврда! Я отомщу тебе и всем вам. Всем нос утру! Я напишу это сочинение так, чтобы вы лишний раз задумались, как вы несчастны, чего лишены и какими бы могли стать, если бы занимались спортом.

Как ни странно, Томаш уловил мое состояние.

— Представляю, как он будет читать твое сочинение!

— У вас что же, тут читают вслух сочинения?

— Только те, которые Гаврда сочтет достойными. Ужасно. Я была абсолютно без сил. Одна против всех.

Никого не знаю, ни в чем не разбираюсь.