Житие блаженного Феликса

1

Феликс родился в г. Нола в Кампании и там же подвергся преследованиям за веру во время Декиевых гонений (250 г.). Оставшись в живых, он до самой смерти (260 г.) исполнял в родном городе пресвитерское служение. Церковное почитание его как исповедника началось примерно через 120 лет после кончины (PL 61, С. 464) и было столь велико, что о нем упоминает блаженный Иероним. Св. Феликс был известен и за пределами Италии, в Карфагенской Церкви, его имя встречается часто в церковных календарях Древней Англии. Все, что мы знаем о нем, дошло до нас благодаря двум церковным писателям — Павлину, епископу Ноланскому и Досточтимому Беде, причисленным, как и герой их произведений, к лику святых. Эти два человека не только не были знакомы друг с другом, но даже и жили в разное время. Литературные труды первого из них сохранили в поэтической форме предания о жизни исповедника, услышанные им от жителей Нолы. Второй, взяв за основу произведения первого, составил прозаическое житие, сделав описание подвигов св. Феликса общедоступным. См.: Ненарокова М.Р. Святой Феликс Ноланский — герой поздней, античности и раннего средневековья // Диалог со временем. Вып. 8. М.: УРСС, 2002. С. 425-430.

2

Начало повествования о св. Феликсе является пересказом отрывка из стихотворения Павлина (XV, с. 469, 72-75):

В тексте жития Беда сразу указывает место рождения святого, и область Италии, где оно находится (“в Ноле Кампанской”). Мотив наслаждения унаследованным богатством, как не соответствующий образу аскета, снимается. Беда подчеркивает тот факт, что богатство было оставлено св. Феликсу, и тут же добавляет, перенося сюда пересказанные строки 77-78 из этого же стихотворения, что этим богатствам святой “предпочел дары наследия, обещанного на Небесах”. Тем самым образ св. Феликса у Беды более соответствует агиографическому канону (топос “презрение к земным благам с детства”); усиливается контраст между св. Феликсом и его братом-сонаследником (топос “противодействие семьи аскетическим устремлениям святого”).

3

Павлин пишет: “С Гермией, своим братом, имевшим то же имя, что и отец,/ Он разделил земные богатства” (XV, с. 469, 76-77). Беда пересказывает текст Павлина, но заменяет неконкретные “земные богатства” на вполне определенное “земное наследство”, которое служит противопоставлением уже упомянутому “небесному наследию”. Упоминание “небесного наследия” подчеркивает его большую значимость по сравнению с земными сокровищами.

4

У Павлина довольно много написано о Гермни, брате св. Феликса. Беда выбирает только две черты, определяющие для него характер этого человека: он “настойчиво искал земных благ” (XV, с. 469, 96) и “Живя собственным мечом и неся бесплодный труд/ Ничтожной военной службы, он подчинил себя/ Оружию Цезаря, не исполняя служения Христу” (XV, с. 469, 99-101). Выделяя из всего рассказа эти две черты, Беда, тем не менее, говорит о Гермии очень сдержанно. У него Гермия отличается от св. Феликса “обычаями”, а именно: усердным стремлением к земным благам и службой Цезарю, а не Христу. Беда снимает уничижительную оценку военной службы Термин, данную Павлином, поскольку в англосаксонском обществе принадлежность к дружине славного вождя была естественной и почетной; человек, который по стечению обстоятельств не входил ни в чью дружину и не имел своей, считался изгоем, лишенным места в человеческом обществе. Гермия оценивается Бедой, как человек, не принявший христианства, а не как тот, кто избрал военную службу как дело жизни.

5

Пересказ строк 104-105 (XV, с. 469); “С отрочества предав себя небесному, благочестивая душа/ Начала служить Богу”. Беда добавляет: “Исполняя тайну полученного им имени”. Здесь отразилось средневековое отношение к имени, как к некому ключу к скрытой сущности называемого им лица или предмета. Ср. у Григория Великого: “справедливо тот, кого посылают возвещать о Вышнем Судии, называется ангелом, так как он сохраняет в имени то поручение, которое он исполняет в действии. Ибо высоко имя, но жизнь не выше имени” (S. Gregorii Magni Homilia VI. PL. Vol. 74. C. 1097).

6

Если у Павлина св. Феликс “украсил” своим поведением “сан, душу и труды” пресвитерства, то у Беды он их “не унизил” или “не преуменьшил”.

7

Пересказ строк 116-117 (XV, с. 471): “Началось свирепое исступление неистовых нечестивцев,/ В то время как благочестивая Церковь сотрясается святотатственной войной”; Беда делает тут же собственное добавление, сообщающее читателю о тщетности гонений: “но врата смерти не могли одолеть врата Дочери Сиона от выражения хвалы своему Создателю”. Аллюзия на Евангелие от Матфея (Мф 16:18).

8

Павлин говорит о Максиме, как “старце”, воспитывавшем Нолу “мирными устами” в соответствии со “священными законами” (XV, с. 471, 120-121). Беда делает эту характеристику более определенной и соответствующей агиографическому канону.

9

Павлин не комментирует бегство Максима из города: “обращенный в бегство внезапной бурей <гонений>,/ Он устремился в пустынные места, хотя его вера не исчезла” (XV, с. 471, 124-125).

10

Беда характеризует св. Феликса с точки зрения личностных качеств: “муж разумный”, “смиренный раб <Христов>”, “муж Божий”, а также указывает на тип святости героя: “блаженный исповедник”.

11

Беда заимствует у Павлина фактическую сторону описания мучений святого в темнице, однако Павлин оценивает происходящее иначе: “Железные оковы замыкаются в мрачных темницах./ На руках и шее неподвижно держится сталь. Коченеют ноги/ в туго стянутых ременных путах; рассыпаются/ осколки черепицы, чтобы ложе наказания препятствовало сну” (XV, с. 472-473, 183-186). И если у Беды Феликс страдает в темнице так же, как страдал бы в таких условиях любой человек, Павлин описывает состояние святого следующим образом: “Но не лишен покоя и света исповедник, которому во всем соединенный с ним состраждет/ Христос; и увеличивает себе в тяжких мучениях цветущие венцы тот, кто, шествуя душой, обходит небо” (XV, с. 473, 187-190).

12

Говоря о страданиях Максима, Павлин подчеркивает их физическую сторону: “...его обжигает огонь холода, он коченеет от небесного ледяного дождя, лишенный хлеба и крыши, бодрствуя днем и ночью, напряженной молитвой связывая их (день и ночь) между собой. Тело, поверженное на землю, покрытую терном, ранят колючки; душа сражается с горестями, приходящими снаружи и изнутри; он претерпевает терновые шипы телом, терпит шипы скорби печальной душой” (XV, с. 473, 203-210). Беда частично использует выражения Павлина, но сводит подробности этой ужасающей картины к словосочетанию “такая подавляющая сила несчастий”.

13

У Павлина Бог — Высший Отец — может испытывать те же чувства, что и земной человек: “Милосердие Высшего Отца тронуто <страдающим> предстоятелем <Церкви> (XV, с. 473, 220). Такое восприятие Бога характерно для раннего христианства.

14

Описывая явления ангела Феликсу, Павлин сосредотачивается на личности святого. Он подробно рассказывает, каково было состояние Феликса, когда ему явлено было видение, как упали с рук и шеи оковы и “выпрыгнули ноги из ослабленных ременных пут” (XV, с. 479, 252). Завершается этот эпизод сравнением Феликса с ап. Петром: “Я вижу, как возвращается старый образец недавно произошедшей истории, в которой, получив приказ выйти <из темницы>, выделяющийся в толпе (букв. — в полку) учеников Петр, когда сами по себе его оковы соскользнули точно так же вышел из закрытой темницы, из которой, идя впереди него, Ангел, пряча от Ирода свою добычу, увлекал его за собой” (XV, с. 473, 260-265). Об ангеле в отрывке из 27 строк (XV, 238-265) упоминается мало: наши глаза практически все время устремлены на Феликса. Ангел, “блистающий в тихой ночи”, был “свет и путь Феликсу” (XV, с. 473, 257). Беда переносит внимание читателя на ангела, расшифровывая слова Павлина “свет и путь”. Сравнение Феликса с ап. Петром заменено сравнением, раскрывающим участие ангела в чуде: “Ангел сам был подобен огненному столпу Моисееву и оказывал водительство, освещая дорогу Феликсу, как молния, когда тот спасался из рук врагов”. Беда, таким образом, подчеркивает, что чудо не земное, а небесное. Оно явлено Феликсу, но податель чуда — Господь. Однако чудо возможно только в том случае, если герой достоин этого. Феликс чист душой, тверд в вере, поэтому чудо происходит. У Беды создается иной, чем у Павлина образ: пустыня может быть и среди людей, если они чужие по духу. Подчеркивается вера святого, который идет по пустыне, сначала среди врагов, потом по лесам и ущельям. Он идет в неизвестность, его поддерживает только твердая вера в то, что он придет туда, куда ведет его Божественный спутник.

15

У Павлина св. Феликс молится Христу; Беда находит в этом случае более уместной молитву: “Отче наш”, где есть слова: “...хлеб наш насущный даждь нам днесь...”, так как св. Феликс молится о пище для умирающего Максима.

16

Беда делает эту вставку, подчеркивая для своих недавно принявших христианство читателей, что источник чудес — Бог.

17

Павлин описывает возвращение Св. Феликса в Нолу с Максимом на плечах, соединяя элементы патериковой истории (Христос не просто сопровождает святого в пути, но скорее Сам несет его) и античной мифологии (крылья на ногах): “Неутомимый Феликс возрадовался желанной службе, взял любимую ношу, как легкое бремя Христово, и принес <в Нолу> столь быстро, как если бы сам был более несом, чем нес; и, истинно, Сам Христос несет несущего и придает крылья быстрым от благочестия ногам (XV, с. 476, 329-333).

18

Согласно Павлину, успешная проповедь св. Феликса среди жителей Нолы была своего рода вызовом, брошенным Диаволу; “не вынес этого долго злой” (XVI, с. 478, 52) и побуди нечестивых снова начат гонения.

19

Павлин описывает встречу “гонителей” и Феликса следующим образом (XVI, с. 478, 64-65): “...внезапно, или сердца этих врагов переменились, или черты липа Феликса”. Беда находит нужным ввести в практически неизмененный текст словосочетание “Божественным попечением”, чтобы читатель не заблуждался относительно природы происходящего.

20

Этой вставкой Беда подчеркивает невозможность лжи для святого никому и ни при каких обстоятельствах.

21

У Павлина св. Феликс, ответив преследователям, “удаляется по улице” (XVI, с. 478, 74). Согласно Беде, святой остается на площади среди народа и, вероятно, продолжает прерванную проповедь до возвращения преследователей. Только после этого он покидает место своего общественного служения.

22

У Павлина сохраняется раннехристианская образность, снятая Бедой: “...Бог Христос, как поет Писание, смеялся с небесной вышины над угрожающими совершить безрассудство и покрыл Своего Феликса святыми крылами” (XVI, с. 479, 121-423). Далее Павлин в восхищении восклицает: “О Божественная Премудрость, многообразно отвлекающая сильных мира сего от слабых!” У Беды сохраняется упоминание о Божественной Премудрости в виде утверждения, чтобы снова напомнить читателю, что чудеса творятся Богом.

23

Беда с большой точностью пересказывает текст Павлина о высоких городских стенах (XVI, с. 479, 131-133) и прибавляет свою, вставку напоминая читателю об элементе чудесного в спасении св. Феликса. Стихотворные строки являются цитатой из этого же произведения Павлина (XVI, с. 480, 147-148). Они приведены здесь, так как соответствуют жанру сентенций, кратких афористических высказываний, сборники которых были весьма популярны в Средние века.

24

Среди произведений Павлина есть и стихотворные переложения псалмов. Св. Феликс поет четвертый стих двадцать второго псалма, который у Павлина звучит следующим образом: “Если я и пойду посреди смертной тени, не убоюсь зла, ибо десница Твоя со мною; я пойду через ад, не лишаясь света”. Беда заменяет это переложение на привычную и всем известную цитату из Псалтири.

25

У Павлина рассказ об этой женщине занимает тридцать три строки (XVI, с. 480-481, 158-191), представляя собою историю-похвалу. Беда описывает это же чудо кратко, не отвлекая внимания читателя от главного героя жития — св. Феликса.

26

Павлин, рассказывая о шестимесячном пребывании Феликса в укрытии, говорит о том, откуда святой получал питьевую воду: “...каковую воду особо Благодать посылала одному лишь Феликсу с неба” (XVI, с. 481, 200-201). Беда переделывает и распространяет текст Павлина. Для Беды, вероятно, особую важность представляли чудеса, связанные с необыкновенным появлением воды. Может быть, здесь прослеживается связь с кельтской агиографической традицией. Для кельтских житий очень характерен мотив чудесного появления воды. Это предположение подтверждается словами о том, что “жаждущий подкреплялся <водой>, смотря по тому, какова была его потребность”. Подобная особенность употребления святым воды из чудесного источника по его потребности является отличительной чертой кельтской традиции.

27

Говоря о том, как в течение жаркого лета Господь поддерживал Феликса, посылал ему божественную росу, Павлин пишет: “и того, кто должен призывать небо, <Божественная рука> подкрепляет молочно-белым соком “небесной овцы” (т.е. облачка — М.Н.) (XVI, с. 481, 209-210). Павлин употребляет здесь образ, встречающийся в античной римской поэзии, например, у Вергилия. Так как Беда читал Вергилия, слово vellus, скорее всего, было ему знакомо. Отказываясь от метафоры, затрудняющей понимание текста, Беда, тем не менее, сохраняет в тексте слово vellus. Слова “овца”, “агнец” имели у христиан глубоко символическое значение. Слово “vellus”, означавшее и “облачко”, и “овечка”, и “овечья шерсть”, позволило Беде заменить поэтический образ на весьма уместную в этом случае аллюзию на следующий библейский текст: “И сказал Гедеон Богу: если Ты спасешь Израиля рукою моею, как говорил Ты, то вот, я расстелю здесь на гумне стриженую шерсть: если роса будет только на шерсти, а на всей земле сухо, то буду знать, что спасешь рукою моею Израиля, как говорил Ты; так и сделалось: на другой день, встав рано, он стал выжимать шерсть, и выжал из шерсти целую чашу воды” (Суд 6:36-38). Аллюзия на это чудо позволяла знающим Св. Писание читателям Беды увериться в том, что чудесной росы Феликсу было достаточно для жизни в укрытии.

28

Рассказывая о конце гонений, когда Феликс вышел из своего убежища, Павлин отмечает, что “многие сомневались в том, чтобы признать <его> и прежде спрашивали, говоря: “ Правда ли, что ты являешь себя нам, Феликс, после столь долгого отсутствия? Из какой области ты приходишь? Небом ты нам дан или раем? Возвратясь на землю, посетишь ли ты снова наши жилища?” (XVI, с. 221-225). Житие рассказывает о святом с точки зрения конца его пути, когда он достиг святости. Поэтому сомнение не может быть присуще этому жанру. Агиограф пишет о человеке, в котором он не может сомневаться. Если есть сомнения, то Герой не свят. Беда не мог опустить этот важный момент в сюжете, но полностью снимает мотив сомнения.

29

У Павлина Феликс отказывается от епископской кафедры “со спокойным сердцем” (XVII, с. 482, 234-235). Беда заменяет эти слова Павлина, расшифровывая их: “спокойствие” сердца происходит от “высоты смирения”, которую стяжал святой.

30

Работая над текстом Павлина, Беда постарался исключить те факты, которые могли вызвать недоумение у его читателей, ввести их в соблазн. Так, в составленное им житие не вошло имя Архелаиды, бедной вдовы, которая пользовалась большим уважением пресвитера и принадлежала к его пастве. Архелаида требовала от Феликса вернуть все его поместья с тем, чтобы раздать нищим, причем, как настоящая женщина, очень эмоционально, с криками и слезами. Феликс это кротко терпел. Павлин пишет (XVI, с. 275-278):

“... он, ревностный ко всему благочестивым умом, смеялся над женской заботой, зная о себе, что ему самому достаточно небесных благ, которыми, как он знал, он был вознагражден за земные блага”.

В изображении Павлина Феликс как бы слегка отстранен, созерцателен. Беда создавал иной образ — человека с активной, четко сформулированной позицией, которому можно было бы подражать. Кроме того, вряд ли читателю жития было бы понятно, почему святой “смеялся над женской заботой”, а, предположим, не объяснил женщине, что правильно и что неправильно. Поэтому Беда опускает все, что связано с Архелаидой. В результате англосаксонский читатель узнавал, что Феликс, на просьбы близких вернуть свое имущество, “никоим образом не соглашаясь сделать это, опровергал дерзновенными словами их речи”.

31

Югер, мера земельной площади, равная 2519 кв м. Большое поле Феликса имело площадь около 0,75 га.