Житье-бытье мальчишечье

ПОДАРОК

Знал бы Володька, как я радовался его подарку! В день моего рождения он принес мне овчаренка, которого я тут же назвал Дружком. Щенку было всего три недели. Неуклюжий, с ушами-лепестками, он смешно передвигался по комнате, переваливаясь на коротеньких ножках. Тоненько повизгивая, тыкался мордочкой в углы, в мои ноги: скучал и хотел есть. И такой он был невзрачный, что я засомневался, овчаренок ли. Но Володька заверил меня честным пионерским, и я успокоился.

И все было бы хорошо, не будь у меня на мою беду сестры. Старше меня всего на два года, Нина воображала, что на десять. У нее была привычка постоянно кого-нибудь поучать. Собак она презирала. Увидев щенка, сестра сразу набросилась на меня:

— Я его выброшу на улицу, так и знай!

— Попробуй только!

— Вот увидишь,— пригрозила Нина.— Разве можно грязную собаку держать в комнате?

Она была санитаркой в классе. Я ее звал «чистюлей». Часто мне попадало от нее за неряшливость.

— Он же замерзнет на дворе,— убеждал я.

— А кто за ним убирать будет? — насмешливо посмотрела Нина на меня.

И тут вступилась мама:

— Успокойся, Нина. Витя будет ухаживать сам. Да и на своем месте наведет порядок. Правда, Витюша?

Я, не очень охотно, кивнул головой.

Ночью Дружок чуть не испортил все дело. Вечером он задремал на коврике за печкой. Уснул и я. Среди ночи меня разбудила Нина.

— Спишь, бессовестный? — начала она.— И не знаешь, что твой щенок делает?

Я протирал заспанные глаза и плохо понимал, что-говорила сестра. Оказалось, Дружок проснулся и жалобно заскулил. Он разбудил чуткую Нину. Меня взяла злость:

— Чего тебе не спится? Нежности какие! Мама вон устала, так спит, ничего не слышит. Я тоже.

— Ты тоже устал? — с издевкой спросила сестра.— Бедный мальчик! — И тут же сердито зашептала: — Мама-то не спит. И все твой Дружок!

Я не поверил, но промолчал. А Нина продолжала:

— Сейчас же вынеси в сени или...— недоговорив, спросила с угрозой: — Ясно?

— Ну, ты не очень! Отправляйся-ка отсюда лучше....

Но тут послышался мамин голос:

— Ребята, перестаньте!

У меня пропала всякая охота ссориться. Замолчала и Нина, покорно ушла к себе.

Разбудила меня мама, уходя на работу. Сестры уже не было. Я соскочил с кровати. Заглянул за печку: щенка там не оказалось. «Куда он подевался?» — подумал я озадаченно. Поискал под кроватями: нет. Я не на шутку забеспокоился. Обшарил все углы в комнате. Дружок как сквозь землю провалился.

Тут я вспомнил ночную угрозу Нины. Торопливо оделся и выбежал во двор. Долго бы пришлось мне искать, не догадайся я заглянуть в сарайчик. Там, на дне фанерного ящика, в моей старой ушанке, спал Дружок. Его было чуть видно в охапке сена. Им Нина прикрыла щенка, и это смягчило мою злость. Но встреча с ней не обошлась без ссоры.

Дружок рос, как в сказке: не по дням, а по часам. Я накупил книг по обучению собак и в свободное время занимался с ним. Меня уже не очень радовал футбол.

Запустил я и уроки. В дневнике стали перескакивать со страницы на страницу двойки. И тут мама решительно запретила мне заниматься Дружком, пока у меня не наладятся дела в школе. Пришлось посидеть.

Однако опять все испортила моя вредная сестра.

Когда Дружок «зазубрил» правила культурного поведения, Нина реже стала допекать меня и его. Но скоро она нашла случай придраться. Ну и характер же у нее!

Однажды, когда я занимался с Дружком, сестра заговорила со мной:

— Знаешь ли ты, Витька, сколько съедает твой щенок?

— Чего? Щенок? — не сводя восхищенного взгляда с Дружка, спросил я.— Да он уже взрослая собака! Смотри, как ест!

— Вот-вот: «как ест»! — подхватила Нина.— Я и спрашиваю тебя: сколько он ест?

От этих слов, сказанных вкрадчивым голосом, мне стало не по себе. Я насторожился. А сестра вдруг переменила тему.

— Витя, ты любишь маму? — спросила она.

Я пожал плечами:

— При чем тут мама?

— Нет, ты отвечай! — настаивала Нина.— Любишь?

Ясно, я очень любил маму. Разве можно было ее не любить?! О ней даже в газете писали как о лучшей воспитательнице детсада. Меня она ругала реже, чем я заслуживал. Мама не читала моралей, как выражался наш сосед — студент пединститута. Не вздыхала, глядя на мои оборванные о мяч ботинки. Я замечал, как она за ужином подкладывала мне самое большое яблоко, и так, что даже Нина не имела ничего против. Да разве все назовешь? Но главное, по-моему, было то, что она меня понимала с полуслова. И Нина спрашивает, люблю ли я маму. Смешные девчонки! Все им надо объяснять на словах. А сестра продолжала:

— Конечно, не любишь. Если бы любил, давно бы выбросил свою овчарку!

Я ушам своим не поверил:

— Выбросить Дружка? За что?

— За то, что много ест, а на еду нужны деньги,— отчеканила Нина,—А их зарабатывает только мама. Вот. Ясно?

Мне было ясно, и я вздохнул... Сестра подождала немного, не отвечу ли я что-нибудь. Не дождавшись, удивилась моему молчанию и, должно быть, поэтому, не сказав больше ни слова, убежала.

Я стоял озадаченный... Дружок лизнул шершавым языком мою ногу, уставился умными глазами на меня. Я еще раз вздохнул и сел на лавочку. Дружок положил тяжелые лапы мне на колени. Я обхватил руками его тугую шею и задумался. Через час я уже шагал к маме па работу.

В детском саду было тихо. Малыши спали после обеда. Мама сидела за низким столиком и вырезала конверты. Она удивилась моему приходу.

—Что-нибудь случилось дома? — спросила она и озабоченно нахмурила брови,—С Ниной поссорились?

— Нет, только...— я замялся.

— Что «только»?

— Мама, ты для чего вырезаешь это? — я указал на конверты.

— Буду учить детей склеивать.

— Давай я тебе немножко помогу, а ты отдохни.

Мама улыбнулась.

— Ты, Витюша, лучше бы дома дров напилил.

— Мы с Ниной уже пилили сегодня. Она первая бросила.

— И много напилили?

— Кубометров... кубометра...— начал было я, но побоялся сказать очень много или слишком мало и замолчал.

— Вы кубометрами пилили или тюльками? — поинтересовалась мама, и в ее глазах заиграли смешинки.

— Ты, мама, не веришь мне? — забеспокоился я и хотел было дать честное слово, но вспомнил, как обычно клянутся в приключенческих книгах, и закончил: — Клянусь .. клянусь Дружком.

Это убедительно! — рассмеялась мама и, притянув меня к себе, обняла.— Верю, Витюша, верю... Ну, н если хочешь помочь, не возражаю. Вырезай. А я план напишу.— И показала мне, что и как нужно делать.

С этого дня я почти каждый день приходил в детский сад. Вырезал, клеил, рисовал, делал игрушки. А с начала учебного года уговорил ребят-одноклассников, и мы взяли шефство над детсадом.

Но ссоры с сестрой продолжались. По-прежнему Нина презрительно кривила губы при виде собаки, и Дружок, как и раньше, недоверчиво косился на нее. Это бы, наверное, тянулось долго, не случись одного происшествия.

Осенью, в один из воскресных дней, мы всей семьей отправились на пруд стирать половики.

Мама и сестра принялись за дело, а мы с Дружком, взобравшись на обрыв, играли в прятки в кустах. Я приказывал ему сидеть, сам забирался в укромное местечко и свистел. Дружок быстро отыскивал меня.

И вдруг, лежа в кустах, я услышал испуганные голоса. Вскочил. На берегу, на мостках, бегала Нина, бестолково размахивала руками. Мамы почему-то не было. Я прыгнул вниз и покатился по обрывистому берегу.

— Помогите! —услышал я отчаянный мамин крик.— Помогите!

Мимо меня, громко дыша, пролетел Дружок. Огромными прыжками помчался он вниз. Я бежал во весь дух вслед за ним, крича:

— Дружок, возьми!

Когда я подбежал к мосткам, то увидел в воде, метрах в десяти от берега, морду Дружка, а за ней голову мамы. Дружок и мама медленно двигались к берегу. Я понял, что мама держится руками за спину собаки. На мостках, утирая слезы, кричит Нина:

— Мамочка, держись крепче!

— Не пищи! — остановил я сестру. Потом спокойно, хотя сердце готово было выскочить, посоветовал маме:— Держись свободней, не мешай Дружку плыть... Лови!

Я бросил поводок. Мама с трудом ухватилась за него... Скоро мы с Ниной помогли ей вылезти на плотик.

Я не удержался, спросил:

— Ты что, мама, поскользнулась?

— Это я виновата,— хмуро объяснила Нина, помогая маме снять мокрую одежду.— Уронила в воду мыло, а мама хотела его выловить да и сама упала.

-— А какая я пловчиха, ты знаешь,— сказала мама.— От страха и от неумения вместо того, чтобы к берегу, я от него поплыла. Хорошо, что Дружок помог.

Дружок, усевшийся недалеко от нас, услыхав свое имя, встряхнулся.

Брызги полетели во все стороны, упали на нас. Нина вздрогнула, но промолчала. Потом подошла к псу, протянула руку. Тот подозрительно и недоверчиво следил за ней. Насторожился и я. Нина погладила собаку по голове. Мы с мамой переглянулись. Нина наклонилась и крепко поцеловала Дружка прямо в мокрый нос.

ВРЕДНЫЕ МУЖИЧКИ

Я знаю, что бывают на белом свете вредные люди. Вот, например, мы с папой. Когда мы допоздна смотрим телевизор, мама, просыпаясь, сердито говорит:

— Ну и вредные же вы, мужички.

Папа сразу вскакивает, ослабляет звук у телевизора до шепота и подмигивает мне: «Вредные, но не безнадежные, да?»

Но, оказывается, есть и вредные вещи. Как-то вечером мы втроем — папа, мама и я — смотрели телевизор, шел фильм «Тени исчезают в полдень». Мама у нас вообще-то смотреть телефильмы не любит, зато каждую субботу вытаскивает, как она говорит, папу в кинотеатр. А тут мы ее уговорили, сказали, что фильм мировой и в кинотеатре его показывать не будут.

Посмотрели мы минут пятнадцать. Я вижу, что мама тоже увлеклась. И тут, как назло, экран вдруг задергался.

— Вот вредный какой! — рассердилась мама.— Будто нарочно!

— Вредный, но не безнадежный,— сказал папа и, я уверен, подмигнул мне, хоть я в темноте видеть не мог. Он подскочил к телевизору и долго копался там, крутил. ручки. Но экран по-прежнему дергался, и на нем ничего нельзя было разобрать. У мамы кончилось терпение:

— Перестань, еще хуже сделаешь. Завтра лучше вызови мастера.

— Так он придет через неделю, не раньше.

Вообще-то мама у нас выдержанная. А тут она еще

больше расстроилась: видно, уж очень ей хотелось посмотреть этот фильм.

— Сам гуманитарий, и сын у тебя такой же,— сказала она сердито,— ничего исправить не можете. У других вон отцы и сыновья чего только не ремонтируют, а у нас...

Чтобы успокоиться, мама быстро оделась и вышла на улицу подышать свежим воздухом.

Вообще-то мама права: папа в технике не разбирается. Допустим, перегорит утюг или мамин фен, папа разберет его, а потом собрать не может. Я в папу: тоже не люблю копаться в технике. Когда что сломается, папа зовет меня помочь. А я ему: некогда, уроки учу, или что-нибудь в этом роде. Папа не настаивает. Возится один, долго и чаще всего бесполезно.

Когда мама вышла, папа снял заднюю крышку у телевизора, подозвал меня:

— Друг, нам надо разбиться, но исправить, чтобы завтра мама могла посмотреть вторую серию.

Я пожал плечами, но подошел: мне самому хотелось посмотреть вторую серию. Сзади, на стенке телевизора, виднелись лампы, какие-то металлические стаканчики, разноцветные провода, трубочки.

— Будем, Олег, устанавливать причину,— сказал папа.— Ты мне должен помочь. Только близко не подходи и не смей ни к чему прикасаться без разрешения.

Он включил телевизор, и скоро загорелись лампы.

— Смотри внимательно,— попросил он,— не изменяется ли накал ламп от вращения.

Папа начал крутить ручки, над которыми было написано: «Частота кадров», «Частота строк». Я ничего не заметил. Тогда папа повернул стенку, как дверь, и я увидел, что там, на другой ее стороне, тоже разные лампы, стаканчики, провода, трубочки. Папа снова занялся ручками, наказав мне во все глаза глядеть на внутреннюю сторону стенки. Скоро я заметил, что огонек одной крохотной стекляшки, похожей на ампулу, потрескивал то сильнее, то слабее.

— Вот, папа, где! -— радостно закричал я и чуть не ткнул туда пальцем. Папа вовремя задержал мою руку. Потом долго, то снимая, то надевая очки, смотрел на «ампулку» и вращал ручки. Наконец промолвил:

— Молодец, друг. Причина в этой штучке!

И он выключил телевизор. После этого, нагрев паяльник, отсоединил «ампулку».

Назавтра папа купил в ЦУМе точно такую же деталь. Домой с работы он пришел довольно рано. Мамы еще не было, один только я. Папа, не ужиная, принялся за пайку. Возился он долго. Наконец поднялся хмурый. На мой немой вопрос махнул рукой, грустно улыбнулся, вздохнул:

— Ничегошеньки не вижу. Вот бы мне твои глаза.

Тут он внимательно взглянул на меня, задумчиво погладил подбородок, спросил:

— Ты, Олег, хочешь, чтобы телевизор работал?

— Еще бы!

— Тогда слушай!

Папа усадил меня рядом, объяснил, как надо держать «ампулку» с усиками проводов. Затем ткнул горячий паяльник в канифоль, набрал каплю олова. И работа началась... Я старался вовсю. К маминому приходу все было готово.

Мы помогли ей раздеться, усадили за стол, поставили перед ней тарелку с жареной картошкой. И хотя картошка немного пригорела (мы так увлеклись телевизором, что чуть не проглядели ее), мама сказала, что лучшей она. еще не едала. Потом мы пригласили маму в гостиную, включили телевизор. Мама нахмурилась: «Да хватит вам. Без изображения не кино».

Когда же началась вторая серия вчерашнего фильма в мама увидела, что экран не дергается, она удивленно всплеснула руками. Потом улыбнулась и взволнованно проговорила:

— Ну и мужички мои... Не сказали сразу, вредные.

С тех пор сломанные вещи мы не носим в мастерскую, а ремонтируем сами. Вернее, ремонтирует папа, а я ему помогаю. Правда, папа говорит: «Разве одни руки без глаз что-нибудь могут сделать?» Меня он теперь чаще называет «моими глазами». Мне это нравится, хотя «друг» — лучше. Раньше он меня только так и звал: друг. Сейчас я понял, что это было просто привычкой, не по-серьезному. Может, когда-нибудь папа назовет меня так уже всерьез. Так, как сейчас зовет «моими глазами».

СОЮЗ МОЛЧАЛЬНИКОВ

Наш шестой «б» знали в школе все. Думаете, за то, что мы хватали звезды с неба? Нет, чаще мы хватали двойки, хотя учителя уверяли, что каждый из нас мог бы стать Ломоносовым. Мог бы, если бы не болтал на уроках.

Ну и дисциплина была в нашем классе! Ни директор, ни учителя, ни наши папы и мамы не могли ничего с нами поделать. Они только постоянно совещались, думали, какие еще можно принять меры.

Мы сами стали замечать, что становимся все хуже и хуже. Чем бы это кончилось — трудно сказать, не появись у нас новая англичанка. Ну и злую шутку мы с ней сыграли на первом же уроке. Вернее, она с нами...

Урок Роза Николаевна начала с фонетической зарядки. Она нам так и сказала:

— Проведем: фонетическую зарядку. Я буду произносить слова, вы хором — повторять. Ясно?

Нам было ясно. Учительница назвала первое слово—сейчас уж и не помню, какое — и скомандовала: — Три-четыре, начали!

Наши девочки старательно повторили (они сидели на первых партах, на остальных, как говорит наша историчка, безраздельно царствовали мальчишки). Мы молчали, только для виду широко раскрывали рот. Когда же учительница поняла это, мы стали повторять за ней. Только так, что, наверное, ни один англичанин не понял бы ничего. Потом мы, как это водится, заговорили и совсем отвлеклись от урока!

Роза Николаевна просила нас замолчать, ходила по рядам, успокаивала то одного, то другого. Но ненадолго.

Наконец она, должно быть, поняла, что с нами ничего нельзя сделать. Опустилась на стул, раскрыла какую-то книжку и больше не сказала нам ни слова до самого конца урока. Ну и наговорились мы тогда! Даже не сразу звонок услышали. А когда поняли, что звонок, кинулись собирать вещи: урок был последний. Надо было успеть пообедать и в футбол с шестым «а» сразиться. И вот тут-то мы поняли, что новая англичанка — себе на уме.

— Вы это куда, ребята? — уж очень спокойно, даже с каким-то подозрительным недоумением спросила она.

— Звонок же был, Роза Николаевна! — пояснил я с улыбкой.— Вы книгой так увлеклись, что и не слышали.

— Очень даже хорошо слышала,— возразила учительница.— Только ведь он не для вас. Вы весь урок шумели...— Тут Роза Николаевна улыбнулась: — Должно быть, урок с переменой перепутали. Ничего, бывает. Ну, а после этой «большой перемены» мы все-таки проведем урок английского языка.

Вот так новая англичанка! Что выдумала! А как же наша встреча с шестым «а»?

— Роза Николаевна,— жалобно начал я,— нам домой надо. Родители будут беспокоиться...

— Ничего, вы им объясните, почему задержались, они поймут.

Я молча полез за тетрадкой в портфель. То же самое сделали остальные.

В общем, пришлось нам заниматься.

Когда закончился этот урок и класс опустел, я еще долго сидел за партой: есть почему-то не хотелось, а на футбол опоздал. Наверное, и честили нас мальчишки из шестого «а»: испугались, мол, струсили, не нашли подходящей сумки для голов. Вот англичанка, какая вредная! И уж, конечно, обо всем директору доложит. Это точно.

Расстроенный, я нехотя вышел из класса. Коридор был пуст. Проходя мимо директорского кабинета, я заметил, что дверь прикрыта неплотно. Не удержался и заглянул в щелочку. Я увидел директора и... новую англичанку. Они о чем-то разговаривали.

Ясно, что учительница жаловалась на нас. Я понимаю, что подслушивать непорядочно. И все-таки навострил ухо: не для себя стараюсь, завтра всем ребятам расскажу... Ну, точно, они беседовали о нашем классе.

— Ну как,— говорил директор.— У вас не отпало желание быть руководителем шестого «б»?

Я хмыкнул: еще бы не отпало!

То, что ответила англичанка, меня ошеломило.

— Напротив,— сказала она,— теперь я, Кузьма Иванович, буду даже настаивать на этом.

— Вот как? — удивился директор.— Уж не ангелами ли они вам показались?

— Далеко не ангелами,— рассмеялась англичанка.— Да я бы от ангелов, признаться, отказалась. А это интересные, способные ребята, правда, с ужасным произношением. Но я уверена, что они справятся с этим.

Назавтра все ребята из нашего класса знали о разговоре в директорской. Вот это англичанка! Вместо того чтобы нажаловаться, она сказала, что мы интересные, способные ребята. Так неужто мы прослывем неблагодарными?! И мы решили начать борьбу с разговорами на уроках. Но оказалось, что это невозможно: мы просто привыкли разговаривать на уроках. Привыкают же люди каждый день умываться, чистить зубы, делать зарядку! Правда, эти привычки у некоторых из нас почему-то еще не проявились...

В общем, мы ничего не могли с собой поделать. Хотя у Розы Николаевны старались сидеть потише. Даже шикали друг на друга. Но от этого в классе не становилось тише, наоборот. Все мы очень переживали, постоянно совещались, как наши учителя и родители. Думали думу великую. И придумали...

Было это опять на уроке английского языка. Провели, как водится, фонетическую зарядку. А потом Роза Николаевна меня к доске вызвала. Я хоть и не ходил в отличниках, но к английскому относился уважительно. Задала мне Роза Николаевна вопрос. И тут я чуть не стукнул себя по лбу с досады: «Какие же мы дураки с Витькой!»

В общем, я стоял как истукан и молчал, будто в рот воды набрал.

— Ну что, Коля? — обратилась ко мне учительница.— Не подготовился?

Я отрицательно замотал головой. Роза Николаевна удивленно посмотрела на меня.

Такое же выражение было на лице у каждого в классе: они же ничего не знали! Один только Витька делал мне какие-то знаки рукой.

— Что с тобой? — забеспокоилась Роза Николаевна,— Может, голос потерял?

Я снова мотнул головой.

— Тогда садись. Как ни печально, но «два». На этот же вопрос будет отвечать...— учительница заглянула в журнал и вызвала Витьку, моего друга и соседа по парте. Надо же! Как будто знала! Между Витькой и Розой Николаевной произошел точно такой же «разговор»: она спрашивала, он кивал головой.

— Что это с вами приключилось? — нахмурилась Роза Николаевна.— Как договорились, в молчанки играете... Останетесь после уроков, подождете меня.

Когда прозвенел звонок на перемену и учительница вышла из класса, мы посмотрели с Витькой друг на друга и расхохотались.

На нас и до этого ребята смотрели с удивлением, а тут у них сделались совсем большие глаза. Они, должно быть, подумали, что мы с ума посходили. После уроков в класс зашла Роза Николаевна. Услышав наш разговор с Витькой, она пошутила:

— Ага, кажется, немые заговорили? Рассказывайте. Вначале ты, Коля.

Я заробел, не знал, с чего начать. Витька выручил:

— Понимаете, Роза Николаевна, мы для общей пользы...— Тут он тоже замешкался.

— Понимаю,— чуть улыбнулась учительница,— для общей пользы решили помолчать, чтобы тишина была?

— Точно! — обрадовался я.

— И за молчание получили двойку.

— Роза Николаевна,— вступил снова Витька,— мы одну деталь (он так и сказал: «деталь») не продумали, один неверный пункт в уставе записали.

— В уставе? — переспросила учительница, потом улыбнулась: — Уж не общества ли молчунов?

— Верно! — удивился я.— Только не общество молчунов, а «союз молчальников».

— Ну и что это за пункт такой, который вас подвел?

— «На уроке ни одного слова. Того, кто нарушит это требование, покарает суровая рука товарища...»

Знали бы вы, как смеялась Роза Николаевна! Мы даже чуточку обиделись. Она заметила это и сказала:

— Не сердитесь, ребята. Но вы фантазеры. А с обществом, то есть с союзом молчальников, смотрите сами. Смысл, мне кажется, есть, только пункт надо действительно уточнить.

Назавтра о нашем союзе мы рассказали всему классу. Ну и хохотали ребята! И сейчас, хотя прошло немало дней, вспоминая тот случай, мы принимаемся смеяться. Но только на переменах. На уроках у нас сейчас стоит тишина. Не мертвая, конечно, а та, которую учителя называют рабочей.

Догадались? Да, весь шестой «б» вступил в союз молчальников.

Ну а тот злополучный пункт устава мы уточнили; «На уроках не болтать». Коротко и ясно...

ЛЕПОТА

Юрка сидит у окна, желтого от солнца. И за окном тоже все желтое: желтые стволы деревьев, желтосиний, с подталинкой, снег, желто-серые дома. Мальчишек не видно, слышны лишь их крики издалека. Юрка уверен, что там идет хоккейное сражение. Его не зовут туда. Говорят, что слабак, толку мало. Чудаки, не понимают, что если он будет в хоккей играть, то станет сильным. Маму Юрка часто спрашивает, почему он такой. Она объясняет: болел часто. И успокаивает; чуток подрастешь, и мы тебя сделаем сильным. Папа говорит то же самое... С папой Юрка видится редко, тот часто бывает в командировках. Есть еще у Юрки старший брат Леня. Он уже учится в университете в Казани. Дома бывает тоже редко. Только Юрка с мамой никуда не уезжают из родного Ижевска. Признаться, с мамой Юрке скучать не приходится. Он ей все выложит, что в школе было, чем занимались. Она ему про работу свою расскажет, уроки у него проверит. А этой зимой надумала почти каждый вечер ходить с Юркой на лыжах. Совсем недалеко от них снесли старые деревянные дома, и там образовался большой пустырь. Вот туда и зачастили они.

Юрка припоминает, как в один из воскресных дней мама повела его в лес. Он никак не поспевал за ней, задыхался. Она заметила, сказала, чтобы не торопился, а то можно наглотаться холодного воздуха. А погода была хоть и без ветра, но с морозцем. Снег под лыжами похрустывал, все равно что свежая капуста, когда ее жуешь. Деревья стояли будто в ватных шубах Деды Морозы.

— Сынок,— сказала мама,—хочешь посмотреть Боргалию?

Еще бы Юрка не хотел! О Боргалии ему рассказывали мама, папа и брат, которые ее и «открыли» во время совместной прогулки на лыжах. Свое название она получила от имен Юркиных родителей: Бориса и Галины.

Когда мама с Юркой миновали длинный овраг, мама остановилась:

— Вот это и есть «лесная страна Боргалия». Правда, красиво?

Если честно, то Юрка ждал другого. А тут обыкновенный лес, такой же, как и до оврага. Такие же ели, сосны, березы...

Скоро они дошли до огромной поляны.

— Знакомься, сынок,— сказала мама,— это столица Боргалии — Юрленград.

Поляна Юрке вообще-то не очень понравилась. Зато название... Красиво звучит: Юрленград. Совсем как настоящий город. А еще приятнее, что столица «лесной страны» образована от имен его, Юрки, и старшего брата. Да и поляна вообще-то ничего. Вон как сверкает тысячами искорок. А вокруг елки зеленеют, обвешанные шишками, как игрушками. И потом — такая большая, а уютная...

— А где, мама, Лепота? — вдруг спросил Юрка.

Лепотой прозывалась большая гора, которой кончалась Боргалия и где любили кататься родители. Юрка там не был. Но ему очень хотелось, тем более что имя горе дал он. Получилось это так. В день «открытия» Боргалии папа и мама рассказывали Юрке и о том, что большую гору назвали Красотой. Мальчик сразу вспомнил кинофильм «Иван Васильевич меняет профессию». Ему понравилось непонятное слово «лепота». После кино Юрка узнал у папы, что это слово означает красоту.

Юрка вспомнил об этом и предложил назвать гору Лепотой.

И вот во время лыжной прогулки с мамой ему захотелось увидеть ту гору.

— До нее далеко,— улыбнулась мама,— нам с тобой не осилить.

— Осилим! — заупрямился Юрка. Но мама была непреклонной:

— Как-нибудь потом... С папой, когда ;вернется.

Юрка огорчился.

— Не расстраивайся, сынок,— успокаивала мама,— ты обязательно увидишь Лепоту.

— А как до нее добраться? — спросил Юрка, поняв,, что сегодня ему горы не видать.

— Вот по этой лыжне. Она тянется до самой Лепоты. Там как раз кончается наш лес. Да ты сам все узнаешь, когда поедем. Кстати, и верес ¹ покажем — посмотришь, какой он в лесу.

Что такое верес, Юрка знал. В вазе у мамы постоянно стояли веточки этого кустарника. Его привозил из лесу папа, когда бывал дома. Верес Юрке не нравился: невзрачный какой-то. Куда приятнее сосна. А вот маме больше по душе верес. Она говорит, что он пахнет по-особенному. И потом, за сосной далеко идти не надо, она везде, куда ни глянь. А верес папа отыскал: только у Лепоты.

Тогда, в лесу, Юрке очень захотелось побывать там. Но уговорить маму он не смог, и они вернулись домой...

Вспомнив об этом, Юрка грустно вздохнул. Он все еще сидел у окна. Крики во дворе уже стихли. Наверное, мальчишки наигрались и разошлись по домам. На душе у Юрки полегчало — оттого, что зависть прошла. Правда, если бы даже его позвали играть, он бы отказался. Дело в том, что мама болеет.

Лечь в больницу она отказалась, хотя у нее была высокая температура. Дома — ни папы, ни Лени: один — в командировке, другой — в Казани. Юрка купил выписанное врачом лекарство и поил маму. А она не хотела. Юрка сердился, даже прикрикнул. Мама нахмурилась:

— Ты это что, сынок, кричишь? Я же больная. Со мной надо ласково. Скажи, я на тебя кричу, когда ты болеешь?

Юрка смешался, покраснел, промямлил: «Я больше, мамочка, не буду!» Стал уговаривать, даже гладить по голове, как маленькую, и мама выпила лекарство.

И сегодня мама рассердилась на Юрку. Он убирался в ее комнате и выбросил из вазы веточки вереса. Мама расстроилась... Юрка оправдывался:

— Они уже давно стоят, ссохлись все.

— Ну и что? — возразила мама.— Это же лучшее лекарство для меня.

На глазах у нее выступили слезы. Юрка смутился. Откуда ему было знать, что верес — лекарство, да еще лучшее, для мамы?!

От этих мыслей Юрка опять вздохнул. За окном уже стемнело. В доме напротив загорелись огни. Юрка задернул шторы, включил настольную лампу, сел доучивать уроки на завтра.

Ночью Юрка проснулся оттого, что мама стонала. Она что-то бормотала или со сна, или от жара. Мальчик попытался ее разбудить, она открыла глаза, но продолжала говорить свое. Можно было разобрать только несколько слов, которые повторялись: Боргалия... Юрленград... Лепота... верес... Юрке стало не по себе. Может, вызвать «скорую помощь»? Но для этого надо бежать на улицу и искать телефон-автомат. А вдруг маме станет хуже?.. Наверное, пора снова выпить лекарство? Юрка раздавил таблетку в ложке, налил в кружку воды. Но мама пить не стала. Юрку обуяли страх и жалость от мысли, что она умирает. У нее, наверное, такая же высокая температура, какая была у него, когда болел воспалением легких. Юрка чуть не умер тогда от боли, которая разрывала голову. Спасало полотенце, смоченное в воде. Мама постоянно клала его Юрке на лоб... Полотенце! От этой мысли Юрка сразу вскочил. Схватил в ванной полотенце, намочил его и неумело положил маме на голову. Она все еще стонала, бормоча. Потом постепенно затихла.

Наутро температура была почти нормальной. Мама даже отведала чуточку манной каши, которую сварил Юрка. Он и сам поел, а потом убежал в школу.

Ночью мама снова бредила...

Утром Юрка отправился в школу, захватив лыжи: сегодня должна быть физкультура.

Когда прозвенел звонок на последний урок, Юрка с одноклассниками и учителем физкультуры Виктором -Сергеевичем уже ехали в трамвае. На одной из остановок вышли и скоро очутились в лесу. Надели лыжи, выбрали подходящую поляну и приступили к занятию. Учитель, как и на прошлом уроке, начал с отработки ходьбы. Сам он встал в середине поляны, а ребята катались по кругу.

Минут через двадцать был объявлен перерыв. Девочки сбились в стайку, а мальчишки принялись играть в ляпки. На лыжах это было еще интереснее, потому что необычно.

Юрка, убегая от водящего, нырнул под сосны, стоящие рядами, и выкатился на соседнюю полянку. Она ему показалась знакомой. Огляделся и понял, что это та самая поляна, где они были с мамой в прошлый раз... Вот и лыжня. Совсем недалеко отсюда Юрленград... Мальчику сразу захотелось увидать его. Он успеет, пока перерыв, доехать и вернуться. Правда, учитель наказывал далеко не отлучаться. Но разве это далеко, и потом Юрка мигом...

Не мешкая, он по знакомой лыжне углубился в лес и скоро добрался до Боргалии. Лыжи, казалось, скользили сами. Он остановился ненадолго, чтобы полюбоваться сверкающим под солнцем Юрленградом, и ринулся дальше. Лыжня шла под уклон.

Наконец Юрка остановился, решив, что перерыв кончается. Повернул назад, бойко побежал, чтобы не опоздать.

На одном из спусков кольцо правой палки зацепилось за низенькую елочку, и петля на палке дернула руку. Юрка не удержался и свалился в глубокий снег, вскрикнув: «Мама!»

Слово вырвалось само по себе, и он при этом сразу вспомнил, что там, дома, лежит больная мама... Вдруг ночью ей опять станет хуже? Почему не помогают таблетки? Да ночью мама их и не пьет. Только стонет и бредит! Она говорит, что верес — лучшее лекарство. И надо же было Юрке выбросить веточки! Сколько раз он видел во сне, как доходит на лыжах до Лепоты, набирает там вереса и возвращается домой. Во сне это получалось очень просто и быстро. Юрка ни капельки не боялся и ничуть не уставал. А наяву даже думать об этом не решался. Но сейчас... Юрка уже в лесу. Отсюда, наверное, не так уж далеко и до Лепоты.

А там верес...

Юрка решительно повернулся.

Вскоре он уже забыл про класс, про учителя, даже про маму. Одного боялся: вдруг лыжня раздвоится, и тогда он заплутается. Но пока других следов не встречалось. Лыжня то петляла среди деревьев, то почти стрелой проходила по полям.

Скоро впереди, за деревянным забором, показались домики. Это были садоогороды. Значит, Юрка ехал правильно. Он немного приободрился. Лыжня, как огромная змея, обогнула садоогороды и вырвалась на большую поляну, поросшую молоденькими сосенками. За ней виднелся снова лес, уходящий за горизонт. Никакой горы там не угадывалось. Сколько еще до нее? А тут заурчало от голода в животе, и сразу от слабости задрожали ноги... К тому же погода начала меняться. Небо, до этого голубовато-солнечное, посерело, посыпал снег — мелкий, колючий, будто опилки. На поляне носился шалый ветер, довольный, что вырвался на простор. Вдруг снег запорошит лыжню? Юрка остановился. Двигаться дальше было страшно, но и поворачивать назад не хотелось... Что скажет мама, когда он вернется? Да и вернется ли? Наверно, скоро темнеть начнет... Мама совсем расстроится. Хотел лекарство ей найти, а выходит, хуже сделал. Да, а неужто верес растет только там, у Лепоты? Может, вот в этом лесу он тоже есть? Юрка воспрянул духом, забыл про голод и заскользил к лесу. Когда въехал в него, ему показалось, что он очутился под шатром: ветра здесь не было и стоял полумрак. Чуть-чуть углубившись, Юрка свернул с лыжни в сторону. Под высокими деревьями росло множество кустов. Их прикрывали большие снежные шапки. Мальчик подъезжал к одной, сбивал палкой, узнавал сосенку или елочку, бросался к другой, третьей...

Время шло, а верес все не попадался. Не нашел его Юрка и на другой стороне лыжни. Видно, он здесь вообще не рос. Мальчику опять стало не по себе. Ему очень хотелось есть и пить. Все... Надо поворачивать. Вот только доедет до просвета впереди — и назад. Белое пятно оказалось выходом из леса. Дальше было бескрайнее снежное поле. Вернее, не поле, а полого уходящая вверх гора. На ее вершине синели деревья. Было похоже, что на нее нахлобучили мохнатую шапку. Не сразу Юрка сообразил, что перед ним Лепота. Когда понял, не помня себя от радости, закричал:

— Ура!!! Лепота! Ле-по-та!

Любоваться горой времени не было. Уже здесь, в открытом поле, стало заметно, что чуть-чуть стемнело. Надо было найти верес и быстрей возвращаться. Уверенность, что верес здесь растет, помогла мальчику довольно быстро отыскать его. Оказалось, что кустики этого растения, слабенькие да низенькие, снегом пригнуло чуть ли не к самой земле. Потому и не находил их Юрка раньше.

Сорвав несколько веточек, сунул за пазуху и повернул домой. Он радовался, что все же добрался до Лепоты. Что отыскал верес. Что скоро будет дома. Эти мысли заглушили голод и усталость, придали ему силы.

Потом Юрка заметил, что в лесу все больше темнеет. Конечно, он запомнил дорогу, да и лыжня была хорошо накатана. Не смог ее запорошить и снег, который, кстати, только что кончился. Мальчика пугала сама темнота да еще пришедшая вдруг в голову мысль о волках. Страх подгонял его, хотя лыжи и палки становились все тяжелее. В лесу, заполненном тишиной и сумеречностью, мальчик слышал только свое тяжелое дыхание и тоскливый скрип лыж. Ему казалось, что эти звуки разносятся по всему лесу. Он остановился. Тишина сразу навалилась на него, и Юрка услышал, как громко колотится у него сердце. Закрыв глаза, чтобы не видеть обступившей его темноты, он всхлипнул...

Минут через десять после того, как Юрка удрал от водящего, перерыв кончился. Виктор Сергеевич провел лыжные гонки. Перед тем как отправиться домой, попросил проверить, все ли здесь.

— Виктор Сергеевич, Макарова нет,-— сказал кто-то из девочек.

Выяснилось, что последним его видел Колька Баженов, когда играли в ляпки. Юрка удрал от него за сосны.

Виктор Сергеевич попросил Баженова показать, где это было. Юркины следы привели на соседнюю поляну. По всему получалось, что он уехал по единственной лыжне, которую тут обнаружили.

— Наверно, домой удрал,— сказал Колька,— у него мать болеет.

— Он бы отпросился,—возразил Виктор Сергеевич.— Может, где-нибудь поблизости? Давайте-ка покричим...

Ребята хором покричали, но Юрка не откликался.

— Мы сделаем так,— сказал учитель.— Я вас провожу до трамвая, и вы уедете домой.

Мальчишки возмущенно зашумели:

— Мы с вами, Виктор Сергеевич...

— Куда это «с вами»? — удивился тот.

— А вдруг он заблудился в лесу?

— Надо его искать...

— Правильно, ребята,— согласился учитель,—Вы очень хотите помочь найти его?

— Конечно!

— Так вот, если очень хотите, то без всяких разговоров — домой. А то мне придется искать всех вас. Поняли? Кто живет близко от Макарова? Ты, Коля? Очень хорошо! Обязательно зайди к нему, узнай, не дома ли. Если нет, скажи родителям, успокой, чтобы не волновались. Найдется. Обязательно...

Посадив ребят на трамвай, Виктор Сергеевич вернулся в лес. Сумерки уже начали опускаться на землю.

...Юрка, выплакавшись, почувствовал облегчение. Он уже почти не боялся. Слабость и безразличие разлились по всему телу. Ему ужасно захотелось спать. Мальчик дополз до густых зарослей пихтового подроста. Сунулся в их мягкие, прохладные лапы и мгновенно заснул, будто провалился в воду.

Во сне он опять видел Лепоту. Только тут же были мама, папа и брат. Яркое солнце освещало гору, и она вся блестела, как слюда. Юрку переполняло счастье, и он кричал во все горло: «Ле-по-та! Ле-по-та!» Ему отвечало громкое эхо, только оно почему-то повторяло:: «Ю-ра Мака-ров!»

Проснулся Юра от яркого света в лицо. Свет походил на крохотное солнышко и потому не пугал...

— Юра, не бойся, это я...— услышал он знакомый голос учителя физкультуры и сразу вспомнил все. Понял, что его нашли, и снова заплакал, теперь уже от радости.

Виктор Сергеевич помог Юрке подняться. Потом прижал к себе, обнял, чтобы тот согрелся. Когда Юрка окончательно пришел в себя, они направились в город.

Учитель натолкнулся на Юрку по существу случайно. На его громкий крик тот не откликался, потому что крепко спал. Лишь палка, оставленная Юркой на лыжне, помогла найти беглеца.

...Когда Юрка с учителем вошли в квартиру, их встретила мама. Тут же находился Колька Баженов. Увидев сына, мама бросилась к нему, прижала...

А Колька сказал:

— Я же вам говорил: найдется Юрка. А вы не верили.

ГОРКА

Ночью метель поозорничала вволю. Двор весь в сугробах. Не пройдешь — не проедешь.

Бабка повозилась немного с лопатой и сразу притомилась. Кликнула внучат. Двойняшки, а совсем разные. Димка кряхтит, но лопату не бросает. А Ромка кинет раз-другой и ну дышать, как конь после долгого переезда. Глаза у него печальные на вид. Но, если вглядеться, заметишь: лукавые-лукавые. И постоянно он то в дом пить убежит, то шарфик снять: жарко, то... Одним словом, причин у него отыскивалась дюжина.

Димка выдохся. Пот с него в три ручья. Предложил Ромке соревноваться, думал, самолюбие у того заиграет. Так Ромка не согласился: ширину можно измерить, а как глубину? Может, ему как раз глубже достанется...

И несет разную околесицу, руками себе помогает, чтобы только лопату в сторону.

— Эх,— говорит,— сейчас бы с горки снежной покататься.

Услышал об этом Димка, смекнул. Стал кидать снег в одно место, грудить к забору.

— Ты это зачем? — удивился Ромка.

— А мне тоже захотелось с горки покататься.

Брат хмыкнул:

— Где столько снега взять?

— А ты погляди, весь двор замело.

— Это таскать в такую даль? — возмутился Ромка.— Ну нет.

— А я и не прошу тебя,— ответил Димка.— Сам сделаю. Только потом...

— Что «потом»? — подозрительно спросил брат,— Не пустишь? Не очень-то надо.

Димка промолчал, невозмутимо продолжал кидать снег, ухлопывать его лопатой.

— До самой бани дотащит,— похвалился он, вытирая пот рукавичкой.— Такая будет высоченная.

— Неужто до бани? —восхитился Ромка.— Врешь ты.

— Не хочешь — не верь! — отмахнулся Димка. — Сделаю — тогда посмотришь!

Ромка почувствовал, с какой уверенностью сказал это брат. Он ясно себе представил высокую горку и не где-нибудь, а тут же, в их дворе. «Вот тогда Игорек лопнет от зависти!» — подумал Ромка о своем друге, который постоянно хвастался горкой.

— Помочь тебе? — не очень уверенно предложил он Димке.

Тот пожал плечами, как бы нехотя бросил:

— Можно.

Ромкина лопата заработала, словно у нее появился мотор.

Когда бабка вышла на крыльцо звать внуков на «бед, она ахнула: двор был расчищен и подметен, а у забора высилась свежая, плотно ухлопанная горка.

Димки не было видно. Ромка же сбоку горки делал ступени.

— Небось это ты, Рома? — изумилась бабка.— Ну и ну, молодчина...

— Я, бабуся,— охотно согласился Ромка. Потом вдруг неожиданно для себя смутился и добавил:

— Димка тоже... Мне помогал...

ПЕРВЫЙ ТРОФЕЙ

Как только Саша пробежал глазами первые строчки «Пятнадцатилетнего капитана» Жюля Верна, книга срезу захватила его. Он забыл про опустившуюся за окном ночь, не слышал, как воет и мечется на дворе свирепый ветер.

В доме было тепло, уютно и тихо. Лишь только посвистывало в трубе да равномерно стучали часы. Настольная лампа выхватывала из полумрака кусок пола около печки и мохнатую собачью мордочку.

Собачонка дремала. Ее уши-лопушки изредка вздрагивали, прислушиваясь к шорохам.

Уши вдруг поднялись. Собачонка открыла глаза, вскочила, неслышно подбежала к двери, ведущей на улицу. Принялась царапать ее лапами, просительно глядя на Сашу. Тот даже не оглянулся. Тогда собачонка жалостливо заскулила. Когда и это не помогло, разразилась пронзительным лаем.

— Ты это что? — удивился Саша, с трудом оторвавшись от книги,—Тихо, Карлик! На двор? В такую-то погоду?

Он толкнул дверь, подождал, пока не выскочил Карлик, и захлопнул ее. Карлик снова заскулил. «Что с ним?» — забеспокоился Саша. Накинул пальто, вышел во двор. Ветер зло кинул в лицо горсть снега. Саша отвернулся, пригляделся к темноте, отыскал глазами Карлика.

Тот снова насторожился. Напряг слух и Саша. Поначалу он ничего не мог разобрать, кроме свиста ветра да постукивания желоба у крыши. А потом уловил, что в унылое завывание метели вплетается звук, похожий на человеческий крик.

«...М-о-о!..» — разобрал Саша и сообразил: «Кто-то .зовет на помощь. Что делать? Эх, папы нет — вот беда».

Лихорадочно думая, он с Карликом вбежал в дом.

— Может, тебя послать с запиской к папе? — Саша досмотрел на собачонку, которая помахивала хвостом и помаргивала глазками-бусинками, но тут же возразил себе: — Только это долго. Вдруг там кто-то погибает. Что-то надо делать...

Саша торопливо застегнул пальто, снял со стены двуствольное ружье. Обращаться с ним его научил папа, когда в воскресные дни они вместе бродили по лесу. Вогнав в стволы по патрону, мальчик сунул горсть их в карман, направился было к выходу, но вернулся. На бумажном клочке написал: «Папа и мама, не беспокойтесь, я скоро вернусь».

Оставил записку на кухонном столе, шикнул на Карлика, который было увязался за ним, и вышел во двор. По-прежнему бесновалась метель. Со света поначалу ничего не было видно. Но скоро глаза привыкли к темноте.

Через некоторое время послышался знакомый крик. Саша двинулся к лесу. Идти было тяжело. Ноги тонули в снегу. Ветер зло толкал в грудь.

Наконец Саша остановился, вгляделся вперед, но из-за снега ничего не увидел. Двинулся дальше, и тут прозвучало совсем близко и явственно: «По-мо-ги-те!»

Саша хотел было крикнуть в ответ, но услышал тоскливый вой. «Волки!» — страх кольнул сердце, и Саша свалился в снег, прикладом ружья ударив колено. От боли он вспомнил, что вооружен. Зубами сорвав рукавицу с правой руки, торопливо взвел курок. Вгляделся до рези в глазах и увидел смутные двигающиеся тени возле ели, стоящей на опушке леса. Это были волки. Они не учуяли Сашу, так как ветер дул от них. Когда после долгого молчания вновь раздался крик, Саша понял, что человек находится на дереве и что этот человек — женщина.

Стараясь дышать ровно, он прицелился в неясную тень и спустил курок. Грубо отдало в плечо, больно ударило в перепонки ушей. Оглушенный, мальчик нажал на второй крючок, и снова грохнул выстрел. Послышался визг... Поспешно перезарядив ружье, Саша проворно вскочил, выстрелил не целясь из обоих стволов, пронзительно закричал и засвистел. Снова зарядил, вгляделся: теней под елью уже не было. И все же подойти близко к дереву Саша не решился.

— Эй, на елке! — закричал он.— Скорей слезайте, а то, чего доброго, вернутся.

Наверху затрещали ветки, и оттуда спрыгнул человек..

— Ох и напугал ты меня своими выстрелами! — услышал Саша хрипловатый, очень знакомый голос.

— Нина Степановна? — удивился он, узнав свою учительницу математики.

— Саша Рыбкин! — воскликнула женщина.— Спасибо тебе большое. Вон ты какой, оказывается! А я-то уж думала, что так и замерзну на дереве.

Она осмотрелась и вдруг сдавленно вскрикнула:

— Волк!

Саша взглянул в ту сторону, куда смотрела учительница, и увидел что-то темное, лежащее поодаль от ели. Держа палец на спуске ружья, он подошел... Это был зверь, убитый Сашей наповал.

Мальчик, который раньше не мог похвастаться после охоты с отцом ни одной подстреленной уткой, радостно закричал:

— Это я, Нина Степановна!..— и сразу умолк, смутившись.

Поеживаясь от холода, учительница сказала:

— Пойдем-ка, Саша, а то я и спасенная замерзну.

Саша, с сожалением взглянув еще раз на убитого им зверя, направился к селу по полузанесенным следам. За ним шла Нина Степановна. Сейчас идти было легче. Ветер уже, казалось, не сердился, мягко подталкивал в спину.

Скоро они были у дома. Саша вошел первым. Нина Степановна, отряхивая снег с валенок и пальто, задержалась в сенях. Когда мальчик открыл дверь, к нему со счастливым визгом бросился Карлик. Потом прибежала мама, вся заплаканная, схватила его, обняла... Тут же стоял папа. Он торопливо застегивал пряжку патронташа. Увидев сына с ружьем в руках, но невредимого, облегченно вздохнул и тут же нахмурился.

— Ты это.что? Кто тебе разрешил брать ружье? — начал папа строго. Но дверь в этот миг открылась, и Карлик залаял на вошедшую учительницу.

— Карлик, на место! — оборвал его Саша.

Обиженно прядая лопушками, тот отправился к печке.

— Добрый вечер! — поздоровалась Нина Степановна. Заметив, что у хозяина сердитое лицо, поняла все и сказала: — А сын у вас просто молодец!

Саша смущенно заулыбался, а папа и мама удивленно посмотрели на учительницу.

Пока грелся чай на плитке, Нина Степановна, раздевшись, сидела на стуле у печи и рассказывала.

Оказалось, она была на совещании в райцентре, которое закончилось только к вечеру. Из-за снегопада и позднего времени большинство учителей осталось в райцентре до утра. А Нина Степановна, соскучившись по своему малышу, решила отправиться на лыжах. Она успела бы засветло, не сломайся лыжа при спуске с горы. Пришлось идти пешком.

Между тем вечерело быстро. А тут еще началась метель.

Учительница сбилась с дороги, долго плутала. Уже совсем стемнело, когда она вышла из леса и увидела впереди далекие огоньки. Поняла, что это родное село, и заторопилась. Но тут Нина Степановна услышала волчий вой. Испугалась и вскарабкалась на ель.

— Если бы не Саша, долго бы мне пришлось там сидеть,— закончила учительница.

— Это вот кто вас услышал! — Саша подошел к Карлику и ласково взъерошил ему шерсть.

— Теперь можно идти, отогрелась.— Нина Степановна отодвинула стакан, поднялась: — Большое спасибо.

— Я вас провожу! — Саша потянулся за шапкой.

— Нет, Сашок, тебе пора спать,— остановила мама.— Папа проводит.

Саша огорченно вздохнул, снова попросил:

— Ну разреши... Мне нужно... Очень. Там, понимаешь, волк...

Он замялся.

— Да,— улыбнулась учительница.— Я совсем забыла. Саша же волка убил.

— Ты смотри!—удивился папа.— Молодчага! Только все равно нельзя, ночь на дворе. Завтра утром сходим.

— Его занесет снегом,— возразил Саша, которому вдруг показалось, что папа может уступить.

—- Нет, нет и нет! — решительно отрезал папа, и Саша понял, что дальше просить бесполезно.

Папа и Нина Степановна, одевшись, вышли.

«Все они, взрослые, такие,— с обидой думал Саша, ложась в постель и прикрываясь одеялом.— Не понимают...»

Заснул он быстро и крепко. Саша уже не слышал, как вернулся папа. Не видел, как выпускал он Карлика на двор. Не слышал отчаянного лая, каким разразился Карлик, натолкнувшись в своей будке на убитого громадного волка.

ВАЛЬКА ПОЛКОМАНДЫ

Ну и не повезло Вальке! Надо же: заболел перед самым финалом города на приз клуба «Золотая шайба». «Снежинке» предстояла встреча с «Факелом».

За день до игры ребята навестили Вальку: вдруг он поправился? Валька лежал в кровати. Хлюпал красным носом, щурился слезящимися глазами. Когда он поднялся, его зашатало, должно быть, от температуры.

— Да у меня это пройдет,— стал уверять Валька.— Разомнусь — и все...

— Ты это что? — вмешалась мама.— Осложнения захотел? И думать забудь про свой хоккей. А вы, ребята, навестили — и хорошо. Свет на нем клином сошелся, что ли... Другого найдете. Вон вас сколько.

Но другого вратаря в команде не было, даже плохонького. Среди своих ребят Валька был известен как Валька Полкоманды. В мире дворовых команд его знали как Мышкина из «Снежинки». Так его называли в честь знаменитого второго вратаря сборной страны. Хотя у Вальки, как ни странно, фамилия была тоже Мышкин.

Когда Валька ухитрялся ловить почти «мертвые» шайбы, болельщики кричали по слогам: «Мы-шкин, Мы-шкин!» Все завидовали команде, в которой играл Валька. По правде сказать, «Снежинке», не будь его, не попасть бы в финал. Многие команды, даже не попавшие в четвертьфинал, давили на «Снежинку», делали бросков по ее воротам в несколько раз больше, чем по-.лучали по своим. Только с шайбами дело обстояло наоборот: их влетало больше в ворота соперников, чем в те, которые защищал Валька. Поэтому-то «Снежинка» и вошла в финал. Когда ребята в полуфинале одолели сильную команду «Сокол», они долго не могли прийти в себя. Неужели они победили?! Ну и играли же ребята из «Сокола»! Но и «Снежинка» тоже выглядела неплохо. А что говорить о Вальке — он, казалось, превзошел самого себя... Когда прозвучал свисток, возвестив о конце встречи, ребята бросились к Вальке, стали его тискать, целовать, обнимать. Вскоре он очутился под грудой тел, кое-как выбрался оттуда, весь помятый, но ужасно счастливый.

С Валькой мальчишки из «Снежинки» связывали надежду на победу в финале. Пусть слабую, но надежду, хотя они знали, что «Факел» сильнее «Сокола». Болезнь Вальки не оставляла никакой надежды, даже намека на победу.

...Валька лежал в постели расстроенный. Угораздило же его подцепить эту... как ее... какую-то инфекцию... Ну, попросту — грипп.

Валька уже давно прошел испытание славой. Конечно, ему и сейчас приятно, когда болельщики называют его Мышкиным (Мышкин был его кумиром, хотя Третьяка он тоже уважал). Приятно слышать одобрительные крики. Но Валька не зазнался. Не сердился, когда ребята подсказывали ему, часто сам спрашивал об ошибках. И хоть знал, что пропускает меньше других вратарей, все же очень переживал, когда ему забрасывали шайбу. Зато был просто счастлив, если уходил с площадки «сухим». Дома, лежа в кровати, Валька тоже переживал. Переживал за то, что не мог помочь команде. Переживал, потому что понял, какую крупную ошибку допустил. Не подумал о своей замене. Конечно, это забота капитана. Но Денис как-то говорил Вальке о втором вратаре, а потом забыл. Раз об этом заикнулся сам Валька. Тогда Денис поручил ему подобрать замену. Валька начал агитировать некоторых ребят, но те отказались наотрез. Говорят, что вратарем сложнее, чем полевым игроком. Хитрят. Просто считают, что неинтересно. И Вальке поначалу так казалось.

В «Снежинку» его пригласил Денис, капитан, который жил в одном дворе с Валькой. Вальку попробовали в нападении, потом в защите. И там и здесь он с треском провалился. Ребята зароптали на своего капитана: привел такого. Денису было жалко Вальку, но он понимал, что тот не годится. Выручил Колька, вратарь. Он заявил: пусть стоит в воротах. Сам Колька пойдет в защитники. Денис согласился. Согласился и Валька, хотя никто его согласия и не спрашивал, даже Денис, который считался другом.

Первый же матч удивил ребят. Нельзя сказать, что Валька стоял хорошо. Просто он стоял лучше, чем прежний вратарь. Вот потому и удивились мальчишки, которые не допускали мысли, что Валька что-то может в хоккее. Самого Вальку игра захватила. Он сразу понял, что такое вратарь. Если соперник обойдет нападающих твоей команды, то может споткнуться на защитнике. Если обманет защитника, то может спасовать перед вратарем. Ну а если уж обойдет вратаря, то ничто не спасет от гола.

Это хорошо понимал Валька. И оттого сейчас расстраивался еще больше...

Когда до встречи «Снежинки» и «Факела» оставалось чуть больше часа, Валька не выдержал. Соскочил с кровати и... чуть не упал. От долгого лежания и от температуры закружилась голова. Он даже испуганно вскрикнул и тут же прилег на подушку.

— Валя, тебе плохо? — услышал он. Открыл глаза и увидел, что в комнату вошла его двоюродная сестра. Жила она в Сарапуле. Училась, как и Валька, в пятом классе. Недавно с родителями приехала в гости в Ижевск. Валька сразу невзлюбил ее. Наверное, за то, что девчонка. Еще за то, что очень уж походила на него. А больше всего за то, что и звали ее Валькой. Надо же! Оказывается, имя-то у него девчоночье. А ведь ему оно нравилось... Когда сестра первый раз назвала его Валей, он тут же поправил ее: «Не Валя, а Валентин». Поправил, чтобы сразу было видно, что имя мужское.

В этот приезд Валька с сестрой по существу не разговаривал: больному не до этого, да и о чем разговаривать с девчонкой? О том, как учишься? Об этом Валька не любил говорить. Папа и мама с ним на эту тему часто беседуют: мол, ты способный, и не стыдно тройку по математике иметь? Может, тогда о книгах? Только Валька уверен, что Валентина (так он зовет сестренку, чтобы сразу было видно, что имя девчоночье) читает совсем другие книги. Ну а говорить о хоккее или футболе с ней вообще бесполезно. Из спорта ее интересует, наверное, только фигурное катание или художественная гимнастика. Зато Вальку это совсем не интересует. Так что разговаривать им не о чем.

Сегодня Валькины и сестренкины родители ушли куда-то. Они попросили девочку поухаживать за братом. Та согласилась. Сейчас она сидела в другой комнате и что-то рисовала. И все же, когда Валька ойкнул, сестренка услышала...

— Не Валя, а Валентин, поняла? — сердито поправил Валька.— Сколько раз говорить!

Девочка будто не заметила ворчания. Подошла поближе:

— Может, тебе что-нибудь надо?

— Ничего не надо,— ответил он и подумал: «Так и знал, начнет приставать».

— У тебя лицо красное. Наверное, температура,— обеспокоенно сказала сестренка и протянула руку к Валькиной голове. В другой руке она держала лист бумаги, на котором было что-то нарисовано.

— Температура? — спросил Валька и усмехнулся: — Точно, есть — тридцать шесть и шесть.

— Очень смешно,— девочка хмыкнула.— Можно смеяться, да? Но за это ты должен измерить температуру. Тетя Нина очень просила...

— Сказал, нормальная! — взорвался Валька.— Отвяжись!

— Какой ты невоспитанный! — возмутилась девочка.— Разве можно так разговаривать?

Валька смутился, хотел было даже извиниться, н© не хватило духу. Молча полез за градусником, поставил его.

— Без градусника .видно, что температура выше нормальной,— сказала сестренка и коснулась рукой Валькиного лба. На него будто пахнул свежий ветерок: такой прохладной оказалась ее рука. Но мальчику тут же стало неловко. Ишь какая выискалась! Класть ему руку на лоб! Что она, мама, что ли? Он хотел было замотать головой, но вдруг заметил, что на бумаге, которую держала сестренка, нарисованы хоккеисты. Один из них щелкнул клюшкой по шайбе, и она вот-вот влетит в верхний угол ворот. Другой хоккеист, вратарь, рванулся к шайбе... «Неужели пропустит?» — тревожно подумал Валька. Но оказалось, что он подумал вслух. Потому что сестренка спросила его:

— Кто пропустит?

— Да вратарь же! — ответил мальчик и тут же поинтересовался: — Ты что, сама нарисовала?

— A-а, это? Я,— девочка смутилась.— Плохо, да?

— Не сказал бы,— Валька улыбнулся.— Неужто пропустит?

— Смотря какая реакция...— сказала сестренка.

Валька удивленно поднял брови, спросил:

— А почему ты это нарисовала?

— Ну... просто люблю рисовать.

— Да я не это. Почему хоккеистов?

— Потому что люблю хоккей.

— Любишь хоккей?! — Валька от неожиданности вскочил. Бывает же такое: девчонка, а любит хоккей!

— Я тоже люблю хоккей! — сказал он.— Вратарем играю. Наша команда вышла в финал. Только вот я заболел, а второго вратаря у нас нет... Как они там?

Валька вдруг вспомнил про градусник, достал его, обрадовался:

— Я же говорил, что нормальная!

— Ну-ка покажи,— попросила сестренка,— тридцать семь и две. Самая плохая температура!

— Тоже мне врач нашелся!—возмутился Валька.— Ерунда, а не температура. Я себя хорошо чувствую.

И он начал собираться.

— Нельзя, Валя... то есть Валентин,— остановила его девочка.— Может быть осложнение... И потом, ты не сможешь стоять в воротах.

Мальчик усмехнулся, но промолчал, лишь подумал: «Много ты понимаешь. Что из того, что любишь хоккей? Надо самому играть, тогда поймешь. А вратаря может понять только вратарь...»

Он быстро собрался, пошел к выходу. Сестренка, уже тоже одетая, направилась за ним.

— Ты куда? — удивился он.

— С тобой. Одного я тебя не отпущу. Ну и...— она чуть замялась,— можно мне за вас поболеть?

Валька хотел было вспылить, но при последних словах смягчился:

— Болей, жалко, что ли...

В Ледовом дворце ребята, увидев Вальку, радостно зашумели. Уныния как не бывало.

Денис, довольный, тискал его, приговаривая:

— Молодчина... Ну какой же ты молодчина...

Потом спохватился, посмотрел на часы:

— Кончай, ребята! На лед пошли. Не мешайте Вальке, ему надо одеться.

Они ушли.

Валька торопливо натянул форму, надел коньки, шлем с маской: он всегда выходил только так. Резко поднялся. И у него обнесло голову, потемнело в глазах. Ноги подогнулись как резиновые. Валька тяжело опустился на стул...

Сестренка, на которую в суматохе никто не обратил внимания, подскочила к нему, сняла шлем, сделала свободнее ворот.

В это время на площадке хоккеисты заканчивали разминку. У ребят из «Факела» было хорошее настроение. Они слышали о том, что Валька не придет.

Раздался судейский свисток: команды вызывались на построение. Денис заволновался: что-то долго там копается Валька. A-а, наконец-то появился. Капитан помахал ему рукой, приглашая.

Матч начался. «Факел» сразу же обрушился на ворота «Снежинки». И шайба чуть не влетела в сетку на первой же минуте. Десятый номер «Факела», обыграв защитника, бросил почти от средней линии. Валька рванулся к шайбе, но подскользнулся и упал. Спасло чудо: шайба ударилась в штангу.

«Да, Валька сегодня не тот,— подумал Денис.— Но понять можно: болеет... Хорошо, хоть пришел».

В одну из пауз Денис подозвал ребят, попросил.

— Давайте постараемся... Надо переломить игру. Валька чувствует себя плохо. Нужна шайба... Хоть бы одна.

На некоторое время «Снежинка» взяла инициативу в свои руки. Но завершающий бросок не получался. Потом «Факел» снова переломил ход матча. Правда, чаще всего шайбы шли мимо ворот или попадали в Вальку.

Все еще сказывалось волнение нападающих «Факела», которые пасовали перед Валькой. Но вот они заметили, что тот стоит сегодня неуверенно. Усилили натиск, и очередной бросок достиг цели. Команды уходят на перерыв со счетом 1 : 0.

В раздевалке у «Снежинки» началась перебранка. Но Денис быстро навел порядок.

— Ребята,— умолял он,— только не ругаться. Все виноваты. Но ведь можем играть... Меньше скованности. И ты, Валька, не расстраивайся. Понимаем все... Вот увидишь, у тебя пойдет... Дело только за нападающими... |

Валька сидит молча, даже маску не снял: переживает. Ребята согласны с капитаном: расстраиваться не надо, еще ничего не потеряно. Конечно, шайб могло быть больше, но ведь пока только одна. Не заладилось что-то у Вальки. Такого ребята не помнят... Но почему он все молчит? Раньше вон как толково подсказывал защитникам, да и нападающим.

Во втором периоде «Снежинка» сравнивает счет. Это сделал Денис. Однако «Факел» тут же вышел снова вперед. Бросок был с близкого расстояния. Шайба пролетела между двумя защитниками, и Валька не видел ее.

И в третьем периоде он пропустил одну шайбу. И тоже был не виноват.

За две минуты до конца третьего периода «Снежинке» удалось сравнять счет, и она ушла в глухую защиту. «Факел» продолжал яростно атаковать. На последних секундах один из его нападающих сумел выйти один на один с вратарем. Замахнулся, делая вид, что собирается бросить шайбу, но тут же молниеносно перевел ее в сторону и щелкнул. Но Валька перехитрил его. Рванувшись к нападающему телом, он выбросил клюшку в сторону и зацепил ею летящую шайбу... В Ледовом дворце будто прокатился гром.

— Мы-шкин, Мы-шкин! — неслось со всех сторон.

Шум заглушил свисток судьи об окончании третьего периода.

В добавочное время Валька стоял надежно, хотя бросков было много. А под конец и защита «Снежинки» заиграла уверенно, да и нападение все чаще стало беспокоить вратаря «Факела».

За минуту до исхода добавочного времени отличный пас получил Денис. Резко ушел вперед. Защитники «Факела» отстали, лишь один из них, капитан, оказался за спиной Дениса. Денис добавил скорость, «уложил» вратаря на лед. Оставалось только чуть подправить шайбу. Сейчас будет победный гол! Денис потянулся к шайбе, чтобы направить ее в пустые ворота, но вдруг потерял равновесие и грохнулся на лед. Прокатился и врезался в ворота... Шайба прошла мимо...

Добавочное время закончилось безрезультатно. Судья назначает по пять буллитов в каждые ворота.

Первую шайбу вратарь «Факела» отбивает, Валька же пропускает. Пропускает и две следующие, так же, как вратарь «Факела». При четвертом буллите победителем выходит нападающий «Снежинки». Нападающий же «Факела» пасует перед Валькой. Тот ухитряется зацепить шайбу кончиком клюшки, и она пролетает мимо ворот. Итак, 3 : 3. Остается по буллиту.

Последний буллит выполняет Денис. Шайбу он забрасывает легко и просто, играючи. «Снежинка» ликует. Денис направляется к Вальке.

— Как настроение, Валь? — спрашивает он.

— Ничего,—отвечает тот. Голос у него почему-то писклявый, тонкий. «Волнуется, наверно... Плохо...— думает Денис.— А может, от болезни?»

— Ты не волнуйся, Валь,— говорит он.— Стой, как стоял всегда... и сегодня. Ладно?

Такого здесь не бывало: Валька взял второй буллит подряд. На него набросились ребята, и он исчез под грудой тел.

Денис вдруг услышал не то стон, не то ойканье снизу.

— Ребята, Вальке плохо! — закричал он и принялся растаскивать кучу малу.

Валька лежал на спине и тихо постанывал. Денис поднял ему голову, снял шлем и маску... Ошарашенно открыл рот: у Вальки были длинные, как у девчонки, волосы...

— Что с тобой? — спросил Денис.— Парик, что ли, надел?

Валька открыл глаза, вымученно улыбнулся, но промолчал. Начал медленно подниматься.

Ребята плотной стеной окружили Вальку, улыбались, недоуменно поглядывая на него...

— Ну-ка пустите! — услышали они: кто-то пытался протиснуться в середину круга.

— Что тебе? — Денис сердито обернулся и встретился глазами... с Валькой. Тот был в куртке. Денис растерянно оглядел его, потом посмотрел на Вальку, стоявшего в кругу, и растерялся...

Между тем второй Валька подошел к первому, одетому во вратарские доспехи, и озабоченно поглядел ему в лицо.

— Все в порядке? — спросил он,—А ты, Валентина, молодец. Стояла на пять с плюсом.— Потом повернулся; к Денису: — Это моя сестренка. Тоже Валя... То есть Валентина. Из Сарапула приехала. Она там тоже вратарем в команде играет.

АЙ-ПЕТРИ

Витька частенько любовался этой горой. Со стороны крохотного приморского городка, куда мальчик приехал год назад, она выглядела сказочным чудовищем! Голова чудовища начиналась где-то возле Ялты. На этой голове красовался трезубец-корона.

Витька давненько собирался побывать на Ай-Петри, .да все как-то не получалось. И турпоход, который организовала учительница географии, тоже пропустил.

Теперь ребята, побывавшие там, хвастались перед Витькой бумажками, на которых стояли лиловые оттиски: «Ай-Петри». Ему объяснили, что на вершине горы находится печать с таким словом. Витька знал, что ребята поднимались на гору по асфальтированной дороге. Знал, что тропинка к вершине Ай-Петри ничуть не трудная. Знал и все-таки завидовал ребятам. Не оттискам, а тому, что они побывали там, наверху.

Каждый делился своими впечатлениями с Витькой. Однако ему их рассказы уже порядком надоели.

Выручила его Галка, одноклассница. Среди девчонок она ничем особым не выделялась. Разве только тем, что не любила болтать и очень увлекалась спортом.

Как-то она заметила, что ребята обступили Витьку и опять говорят об Ай-Петри.

— Сороки вы, а не мальчишки. Чем хвастают! Чуть не до самой вершины шли по асфальту. Тоже мне — туристы-альпинисты! Вы бы напрямик влезли, тогда бы и хвастали.

Мальчишки дружно возмутились:

— Сказанула: «напрямик»!

— Не каждый альпинист полезет...

— Попробуй-ка ты...

— А что? — Галка решительно поглядела на ребят.— Вот возьму и залезу!

Мальчишки дружно расхохотались:

— Уморила!

— Знаменитый альпинист!

— Грохнешься, и по чертежам не соберешь!

— Ты бы с мышкой посоветовалась вначале.

От последних слов девочка покраснела. Намек она поняла: все в классе знали, как боится Галка мышей.

Прикрыв ладонями маковые щеки, она справилась со смущением и повторила, но не очень уверенно:

— И залезу... только с кем-нибудь вдвоем.

Кто-то шутливо крикнул:

— Чур, не со мной!

Другой с ехидцей добавил:

— Вон с Витькой. Он у нас альпинист-перворазрядник. Даже на Кошке был.

Все снова повернулись к Витьке.

Тот стоял красный от досады и обиды.

Да, на горе Кошка он побывал. Лез туда, заранее представляя, какую красоту увидит сверху. А когда добрался до вершины и поднял глаза, голова у него закружилась... Спустился он бледный-бледный. Все одноклассники заметили это. Но и после того случая Витька с затаенным желанием посматривал на Ай-Петринский хребет.

И вот ребята подшучивают над ним, некоторые даже девчонкой называют. А разве он виноват, что у него голова кружится? Правда, как-то папа сказал, что такое бывает чаще всего оттого, что человек боится.

Да, Витька боялся высоты. Этот страх, казалось, прятался где-то внутри него.

А ребята, чтобы отвести от себя Галкины насмешки, продолжали подтрунивать над Витькой.

— Забирай, Галка, его с собой!

— Он тебя заведет и выведет...

— Если не сбежит...

То, что Витька сказал, было сказано необдуманно, под горячую руку. Однако он произнес очень негромко, но решительно:

— Я согласен, если Галка меня возьмет.

Ребята враз смолкли. Они хорошо знали Витьку. Если сказал — разобьется, но сделает.

Они поняли, что зашли далеко. Кто-то из них даже виновато сказал:

— Брось, Витька! Мы же пошутили.

А тот уже не смотрел на них.

Он глядел на Галку и ждал...

Теперь лишь от нее зависела его судьба. Стоит ей отказаться — и он спасен. Галке стало жаль Витьку, и она сказала:

— Ладно... Я тоже пошутила.

Витька облегченно вздохнул.

А Галка продолжала:

— Никого мне не надо. Одна полезу... Завтра же.

И она презрительно отвернулась от всех.

У Витьки опять запылали щеки. От стыда и от злости. Сколько презрения было в последних словах Галки! Так ему и надо, трусу. Так и надо!

Витька снова глубоко вздохнул и прерывистым от волнения голосом сказал:

— Галка, я тоже пойду. Возьми меня, а?..

Назавтра, в воскресный день, Галка и Витька отправились к Ай-Петри. Шли они напрямик. По Галкиным словам, где-то в этих местах была тропинка на гору, не очень уж легкая, но и не слишком трудная.

Они шли по осеннему лесу. Под ногами шуршали желтые листья, резко, будто в костре, потрескивали сухие ветки.

Настроение у Витьки поднялось. Оттого, что до горы еще было далеко. Еще оттого, что они шли по лесу, который Витька хорошо знал и любил. И, наконец, потому, что у него ничуточки не кружилась голова, когда он задирал ее, чтобы вновь полюбоваться роскошными кронами крымских сосен.

Витька даже принялся подтрунивать над Галкой. Ее он произвел в проводники, а себя — в начальники экспедиции.

Галка не обиделась, наоборот, обрадовалась, что у Витьки такое настроение. Она отвлеклась и уже все реже и реже оглядывалась по сторонам в поисках знакомых примет.

Крутая, почти отвесная стена выросла перед ними неожиданно, когда они вышли из леса. Вся она состояла из огромных, сцепленных друг с другом каменных глыб.

Витька с минуту восхищенно глядел на стену, похожую на древнюю крепость. Потом озабоченно спросил:

— Да, Галка, а где же твоя обещанная тропа? Или вот эта?

Галка растерянно огляделась, виновато проговорила:

— Я не помню... Совсем-совсем забыла...

Витька сразу подобрел, бодро сказал:

— Не беда, что-нибудь придумаем.

Хотя Галку рассмешил покровительственный Витькип тон, она сдержалась.

Хрупкая на вид и легкая, как козочка, она уже много раз бывала на Ай-Петри. Вот по таким кручам взбиралась весной по снегу. А Витька? Галка все о нем знала... Но что с ним поделаешь — мальчишка.

И она хороша: заблудилась.

Витька и Галка шли вдоль стены, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь тропку наверх. Но ее не было.

— Придется напрямик,— оказала Галка.— А то проплутаем до темноты.

— Напрямик?— Витька оторопело глянул на уходящую в небо стену, потом пошутил: — Начальник экспедиции возражает, потому что...

— ...трусит?—не удержавшись, съехидничала Галка.

Витька покраснел, презрительно отвернулся и молча начал карабкаться вверх. Галка — за ним.

Вначале Витька лез, как опытный турист. Осторожно нащупывал выступ камня, крепко хватался за него рукой, отыскивал надежную опору для ноги и мягким кошачьим движением подтягивался. Он даже мысленно обрадовался: «Вот и хорошо, что тропинку не нашли. По своей заберемся. Будет о чем рассказать ребятам».

Но потом... Обернулся, чтобы посмотреть, как поднимается Галка, глянул вниз... Страх плеснул в сердце, у Витьки закружилась голова. Задрожали руки и ноги.

Галка заметила, как вдруг побледнел Витька.

— Держись крепче, Витя,— спокойно сказала она.— А вниз не смотри. Там, наверху, наглядишься сколько надо.

Витька приободрился, отвернулся и сказал почти спокойно:

— За меня не бойся, Галка. Сама...

Договорить не успел. За спиною затарахтели мелкие камни. У него заколотилось сердце.

— Галка!— крикнул он и оглянулся холодея.

Девочка уверенно подтягивалась на следующий выступ. Страх за Галку вытеснил у Витьки страх за себя. Но ненадолго.

Взобравшись на малюсенькую площадку, покрытую мягким, предательски скользким мхом, Витька сел:

— Привал! Отдохнем чуть-чуть.

Не мог же он признаться, что у него опять позорно кружится голова, а в груди замирает.

Галка уселась рядом, заговорила, чтобы отвлечь Витьку от бездны, лежащей перед ними.

У Витьки немного отлегло от сердца. Отдохнув, он первым полез в расщелину справа от площадки. Похоже было, что за ней тропинка, ведущая к вершине. Витька повеселел. Зато когда достиг конца расщелины, от растерянности чуть не выпустил кустарник, за который держался. Камень круто обрывался, уходя вниз в головокружительную даль.

Это так огорчило Витьку, что он больше не пытался скрывать своего отчаяния:

— Все, дальше некуда... Давай, Галка, назад.

— Назад?—девочка оглянулась: «тропинка» уходила далеко вниз, скрываясь в листве деревьев, растущих у подножия горы. Потом подняла глаза туда, где заманчиво высились зубцы, похожие на трезубец Нептуна.

— Нет, Витька, только не вниз. Вершина же близко. Рукой подать.

— Ого! «Рукой подать». Скажешь! — Витька старался говорить твердо и даже сердито. Но голос предательски срывался:— Подать-то можно, а вот браться за что?

— Хорошо, Витя,— неожиданно согласилась Галка.— Ты подожди здесь немного, отдохни, а я посмотрю, разведаю.

— Да ты что?— закричал мальчишка.— Хватит фокусничать! Сказал, будем спускаться.

Должно быть, от его громкого крика камень справа от площадки, на которой они сидели, вдруг качнулся и, лениво перевернувшись, загрохотал вниз. Галка испуганно ухватилась за Витькино плечо. Тот, бледный, со стиснутыми зубами, обнял ее и крепко прижал к себе.

Когда грохот смолк, Галка тяжело вздохнула, слабо улыбнулась и шепнула в ухо Витьке:

— Пожалуйста, больше так не кричи.

Тот сидел, уронив голову и закрыв глаза. Потом глухо попросил:

— Давай спустимся, а, Галка? Понимаешь, не могу?

Девочка долго не отвечала. Витькины слова рассердили ее.

Тоже мне — мальчишка, подумала она. Сам напросился, а тут... Даже не подумает, что ей, может, тоже плохо... Нет, высоты она не боится. Но Галка знает, что спускаться с горы не легче, чем подниматься. Еще труднее. Это только кажется, что спускаться проще, потому что дорога знакомая, проверенная. А какая наверху — неизвестно, может, хуже и труднее. А вдруг нет? И потом, зачем гадать? Лучше проверить. Неужто нельзя здесь взобраться?

Так думала Галка, поглядывая то наверх, то на Витьку. Тот по-прежнему сидел, закрыв глаза. Веки у него подрагивали. Наверное, он боролся с желанием! открыть глаза, но не решался. Лицо его было все так же бледным. Весь вид мальчика вызывал у Галки злость и... жалость. Злость пересилила.

— Ладно, Витя, хватит сидеть,— строго сказала она.— Полезем дальше.

Витька растерянно глянул на Галку. Та увидела в его глазах слезы, и жалость захлестнула ее.

— Ну, хорошо,—сказала она,— раз не можешь, давай назад. Только...— Галка вздохнула.— Только я тоже не могу...

У Витьки, когда он понял, что Галка согласна с ним,, мелькнула радость на лице. Он весь встрепенулся. Но последние слова «Я не могу» ошеломили его:

— Ты... не можешь?

— Да, не могу,— повторила девочка.— Понимаешь,, спускаться не могу. Это труднее. Я боюсь...

— Ты... боишься?— снова удивился Витька, и ему стало дурно от мысли, что придется лезть дальше. Страх, будто веревками, привязал его к месту. Казалось, у него не осталось сил для того, чтобы подняться на ноги. Галка поняла это и испугалась за себя и за Витьку. Испугалась, потому что вдруг почувствовала себя одинокой. Как будто она одна затерялась в этих диких нагромождениях огромных камней и скал. И девочка заплакала.

Галкины слезы ошеломили Витьку. Такого он не помнит.

Ни одной слезинки не выронила Галка, когда ее колотили мальчишки. За то, что она им ни в чем не уступала. Конечно, и Витька не хныкал, когда мальчишки колотили его вместе с Галкой, за которую он заступался. Но там что — на земле. А здесь ты как пушинка, то и гляди сдует в пропасть. Здесь и Галка заплакала. Вот так раз! Расскажи кому-нибудь об этом — засмеют. Зато он хорош... Ведет себя как девчонка. Хуже девчонки. И Галка, конечно, из-за него расстроилась.

Витька смотрел на плачущую девчонку и со злостью думал о себе, какое он ничтожество. Выдумал головокружение... Папа правильно говорил, что это зависит от самого человека. Витька станет презирать себя, если еще хоть раз заикнется об этом. Плюнет себе в противную рожу, если не полезет наверх.

— Перестань, Галка,— сказал он и неумело погладил девочку по волосам,— не сердись на меня... Я... согласен. И мы обязательно вылезем, точно?

Тихий и теплый Витькин голос быстро успокоил Галку. Она всхлипнула еще раз, поморгала, чтобы высохли слезы, и поднялась.

Они полезли наверх. Солнце медленно уползло за гору, и все вокруг темнело, будто кто-то медленно прикрывал дверь в комнате.

Витька и Галка не представляли, сколько времени карабкались по круче, цепляясь за ветку кустарника или расщелину в камнях. От напряжения дрожали руки и ноги, пот заливал глаза. Впереди лез Витька, за ним — Галка. На этом настоял Витька, хотя Галка отказывалась.

— Впереди труднее и опаснее,— пояснила она.— Вдруг там обрыв.

Мальчишка грустно усмехнулся, подумал: «Я все о себе пекся. А она, хоть и боится, обо мне думает».

Вслух ответил:

— Я это знаю... А за меня не бойся.

Никто из них не знал, что ждет их там, наверху: площадка или обрыв. Витькино воображение рисовало обрыв, и тогда страх снова обволакивал его сердце. Но он отгонял эту мысль, заставлял себя думать о Галке, чаще поглядывал назад: как она там?

Когда Витька в последний раз подтянулся на руках и увидел ровную, покрытую травой площадку, радость захлестнула его. Он оглянулся, протянул руку Галке.

БЕЛКА

В парк Алик отправился один. Папа согласился сразу, только в напутствие бросил:

— Чтоб полный порядок у меня!

Маму Алик с папой упрашивали долго. Наконец она сдалась, после того, как папа сказал:

— Дай ты ему хоть в воскресенье надышаться свежим воздухом! Вон он у нас какой бледный.

Мама вручила сыну мелочь на аттракционы и полиэтиленовый мешочек с едой.

«Дышать свежим воздухом» Алик начал с автодрома. Терпеливо выстояв длинную очередь, он лихо носился на машине. После этого досыта, до сладкого головокружения, накатался на карусели. До коликов в животе насмеялся в иллюзионе. Затем увлеченно смотрел кукольный спектакль про доктора Айболита. Спектакль Алику понравился даже больше, чем автодром, тем более что его показывали бесплатно.

Но потом мальчик почувствовал, что устал от всех развлечений. К тому же ему захотелось есть.

Алик быстро отыскал укромное местечко, опустился на удобный бугорок возле молоденьких сосенок, выметнувших «свечки». От них пахнуло свежими огурцами. Мальчик проглотил слюну. Торопливо вытащил из мешочка кусок жареной курицы, хлеб и принялся за еду...

Он не сразу уловил за спиной тихие звуки, похожие на постанывание. Оглянулся и увидел собачонку. Это была дворняжка, вся белая, только черными треугольничками торчали уши. Она глядела на Алика жалобно и просяще. Один глаз у нее был красный. «Больная, наверное»,— подумал мальчик и махнул рукой, отгоняя; собачонку. Правда, ему тут же стало жалко ее, и он кинул косточку от куриного крылышка. Белка (так Алик мысленно назвал собачонку), боязливо поглядывая на него, потянулась к косточке. Но тут неожиданно появилась другая собака. Она стремглав бросилась к косточке, ловко ухватила ее и аппетитно схрумкала. Новая собачонка была крупнее первой, вся черномазая, будто вывалянная в углях.

«Так тебе и надо, трусишка!»—подумал мальчик о Белке и кинул еще одну косточку Чернушке (ну разве можно было ее звать по-другому?). Та рванулась к ней и тут же столкнулась носом к носу с третьей собачонкой, ярко-рыжей, словно ее только что покрасили. Даже глаза казались рыжими. Рыжик (наверное, такая кличка была у этой дворняжки) оказался проворнее Чернушки, и косточку он успел перехватить. И все же с ней расправилась Чернушка. Видя, что косточка у Рыжика, она хватила его зубами за бок. Тот взвыл и выпустил добычу.

«Вот это собачка!— восхитился Алик.— Мне бы такую...» Оторвал кусок мяса, сунул Чернушке. Белка сидела поодаль, не решаясь приблизиться, грустно помаргивала глазенками. «Ладно, на, трусишка»,— смилостивился мальчик и бросил Белке косточку. Но Рыжик с удивительным проворством, мелькнув пушистым хвостом, снова перехватил косточку, умчался в кусты. «Ах, шельмец!»—изумился Алик и повернулся к Белке. Та, похоже, еще больше съежилась, и мальчику снова стало жаль ее. Тогда он стал кормить собачонок по очереди, строго следя за тем, чтобы никто из них не нарушал порядка.

Наконец из запасов осталось совсем немного. Алик откинулся на мягкую, пахучую траву и блаженно закрыл глаза. Но тут же открыл их от легкого шума. Увидел, как Чернушка с Рыжиком, свалив мешочек, пытаются протиснуть в него свои носы.

— Цыц, негодники!— рассердился Алик и ловко щелкнул по рыжему вороватому носу. Хозяин его, взвизгнув, отпрянул в сторону.

По черномазому носу мальчик не угодил. Чернушка коротко взлаяла, и он еле успел вырвать палец из ее острозубой мордашки.

— Ух ты, псина!— выругал Алик собачонку. Но вместо злости почувствовал какое-то уважение к ней: «Ишь какая: не дает себя в обиду».

Собаки успокоились. Они сидели чуть поодаль и с надеждой поглядывали на мешочек.

Когда Алик засобирался домой, собачонки все еще были тут. Мальчик поднялся, шикнул на них и не спеша побрел к выходу из парка. Народу заметно поубавилось. Медленно подкрадывалась темнота. Поэтому Алик не сразу понял, что прыгающее пятно впереди — это огромная немецкая овчарка. Когда понял, собака была уже совсем близко. Ему стало не по себе, хоть он и знал, как редко бросаются овчарки беспричинно на человека.

Алик остановился как вкопанный, надеясь, что собака пробежит мимо. Вот она уже совсем рядом. Добежав до Алика, овчарка вскинулась на задние лапы, а передними уперлась ему в грудь. Крупная остроносая морда потянулась к лицу...

Мальчик не выдержал и ударил по лапам. Через миг собака снова вскинула лапы на грудь, зло оскалилась. Алик закрыл лицо руками... И тут же почувствовал, что тяжесть с груди исчезла. Он убрал руки и увидел, что овчарка с устрашающим рыком мчится за белым пятном, которое улепетывает от нее. Мальчик подумал, что это заяц.

Между тем овчарка догнала косого. Тот резко остановился, повернулся мордочкой к своему преследователю, и Алик понял, что ошибся. Это был никакой не заяц, а маленькая белая собачонка — та самая замухрышка Белка. Мальчик так удивился, что на мгновение растерялся. Одно ему стало ясно: Белка кинулась его спасать, а теперь сама нуждалась в спасении. Переборов страх, Алик бросился к овчарке, громко крича.

А в это время Белка, глядя в огромную пасть своего врага, съежившись, сипло тявкнула и, показав мелкие, безобидные зубы, зарычала. Овчарка будто споткнулась. От неожиданности, или от отчаянной храбрости дворняжки, или по какой-то другой причине. Мгновение она удивленно смотрела на Белку, исходившую лаем. Потом улеглась напротив нее и завиляла хвостом. Словно вспомнив о чем-то, отвернулась, достала мордой заднюю лапу, лизнула ее несколько раз жестким, как терка, языком. Снова повернулась к собачонке. Та уже не рычала, но ее тело все еще судорожно подергивалось.

Овчарка поднялась, отряхнулась и направилась в ту сторону, откуда появилась. Отбежав несколько метров, она остановилась, оглянулась на Белку, пролаяла несколько раз — спокойно и миролюбиво, будто приглашая ее. Та, выждав секунду, радостно тявкнула и бросилась за овчаркой.

Через минуту они побежали дальше бок о бок — огромная овчарка и малюсенькая дворняжка...

ЧАСЫ

Часы лежали на полу, похожие на игрушку «органчик». Стекло треснуло и напоминало морщинистое лицо Мишкиной бабушки. Подставка из черного полированного дерева валялась тут же, возле часов.

А всего минутой раньше все было так хорошо. Из школы Мишка не шел, а летел. В комнату он ворвался. Вмиг сбросил башмаки, кинулся в гостиную.

— Папа!— кричал он, задыхаясь.—Хоккей... Скорее! Уже пять...

Ровно столько показывали часы. Они стояли на накидке, прикрывающей телевизор. Мишка подбежал к нему. Поднимая накидку, неловко дернул...

Часы грохнулись на пол. Мальчику показалось, что треснул экран телевизора. Папа, который читал за столом, молча посмотрел на сына. Тот сразу понял, что его ждет от мамы.

Вообще-то мама у Мишки добрая. Не то что у Вовки. Хоть тот и скрывал это от своего друга. Но Мишка-то частенько слышал ругань. Не хочешь — услышишь: Вовка жил на четвертом этаже, как раз под Мишкой.

Она была доброй, Мишкина мама. Она не сказала ни слова, когда сын, играя, дернул портьеру и переломил гардину. Но тут часы... Их подарили маме в день рождения. И она очень дорожила ими.

Мишка понимал маму. Часы для нее — все равно что аквариум, который подарил ему Вовка, для него.

Если бы, например, Павлик, трехлетний братишка, вдруг разбил аквариум...

Да, Мишка понимал маму. Каково будет ей увидеть это. Мальчик беспомощно и растерянно глядел на разбитые часы.

— Ну что, сын, будем делать?— не очень весело, но и не очень грустно спросил его папа.— Вот-вот мама с Павликом явятся...

Звонок в передней оглушил Мишку. Внутри у него стало горячо, как будто он выпил стакан кипятку.

— Открой, пожалуйста,— попросил папа, и мальчик побрел в переднюю...

Когда мама сняла пальто и прошла в гостиную, она увидела папу. Тот -сидел на корточках и подбирал рассыпавшиеся части часов. Мама остановилась, будто кто ударил ее. Слов она не нашла, только лицо ее слегка покраснело.

— Я же предупреждала!— наконец в сердцах выкрикнула мама. Брови ее нахмурились, сердито почернели глаза.

Папа пожал плечами:

— Что поделаешь? Бывает...

— Бывает?— краска на щеках мамы погустела.— Ты же знаешь, как я ими дорожу!

— Знаю, но я же не нарочно...— ответил папа и смущенно улыбнулся.

Миша, который помогал Павлику раздеться, видел и слышал все.

Значит, папа взял вину на себя? Значит... Мишка облегченно вздохнул.

Между тем мама распалялась все сильнее:

— Не нарочно?! Хм... Только этого не хватало! Не нарочно... Ему еще и весело!

— Лена, перестань,— уже без улыбки сказал папа и повернулся к детям:—Миша, забери Павлика и — в спальню. Поиграйте там немного. А нам надо поговорить.

Папа с мамой ушли на кухню, а дети — в спальную. Играя с братишкой, Мишка невольно прислушивался. Но за дверями стояла тишина.

Через несколько минут из гостиной послышались голоса: папа и мама о чем-то оживленно и весело разговаривали.

Мальчик выглянул в дверь. Щеки у мамы были просто розовые, а глаза — черные, с теплым огоньком.

— Нормально,— вспомнил он любимое папино выражение.

И все-таки в тот вечер Мишка долго не мог заснуть.

Обычно Мишка засыпает быстро. Набегается на улице, наиграется, ляжет на постель, прижмется щекой к подушке и словно провалится куда-то.

А сегодня Мишка ворочается, не идет к нему сон. С чего бы это? Разбил часы... Но обошлось, даже от мамы не попало. Спасибо, папа выручил.

Да, а если бы папа на самом деле разбил часы? Тогда он, Миша, выручил бы его? Конечно бы, выручил. Только вот вопрос: согласился бы папа на это или нет? Папе что? Вон мама его почти и не ругала. Умеет он ее заговорить, рассмешить. Так что ему легче.

Легче? А вон что случилось не так давно. Папа возвращался домой поздно ночью. Увидел, как хулиганы напали на прохожего. Мишка бы, наверное, тут же убежал, чтобы не попало. Кто бы его стал ругать за это? Он же не милиционер! А папа бросился на помощь. Вернулся он тогда с синяками, но довольный.

Нет, папа бы не согласился на выручку, если бы разбил часы. Тогда почему он не сказал маме?

Мишка отбросил одеяло, сел. Потом соскользнул с постели, подкрался к двери, чуть-чуть приоткрыл ее, краешком глаза заглянул в гостиную.

Папа уже спал на диване-кровати. За столом сидела мама и что-то писала.

Мишка сильно потянул дверь. Та скрипнула. Мама подняла голову, увидела сына, ласково спросила:

— Ты это что? Не спится?

— Нет... Мне...

Он хотел было выйти в коридор, но остановился:

— Мама, это я...

— Что, сынок?— снова подняла мама голову.

— Это не папа. Это я...

Мамины черные брови крылышками вспорхнули вверх:

— Миша, что с тобой?

Мальчик, опустив глаза, с трудом выговорил:

— Это я... часы... разбил.— Он отвернулся, не решаясь взглянуть в мамино лицо, и встретился с папиным взглядом. Папа, оказывается, уже не спал, а сидел на диване и смотрел на сына.

Он почему-то улыбался. Улыбался как-то радостно и немного лукаво...

„СПАСИБО, МИЛОК!"

— Ну ни в жизнь не остановится!— бормотала старушка, глядя на приближающийся автобус: до остановки добежать она никак не успевала.

Старушка безнадежно махнула рукой, а автобус неожиданно остановился. Передние дверцы раздвинулись, « оттуда послышалось:

— Заходи, бабушка!

Та торопливо поднялась по ступенькам, радостно причитая:

— Вот ведь как! Ну, слава богу! Слава богу!

Автобус был полон.

«Долгонько же мне доведется на ногах маяться,— огорчилась старушка, а потом решила:—Грех думать так: посадили, и слава богу».

— Мамаша, садитесь, вот свободное место,— вдруг услышала она и тут же увидела, как мужчина с большой «авоськой» поднимается с сиденья.

— Ишь ты,— обрадовалась старушка, усаживаясь,— вот ведь как... Слава богу! Ну, теперь и талон пробить можно.

Она полезла в карман, пошарила там и сокрушенно заохала:

— Фу ты, беспамятная. Оставила ведь дома...

— Бывает,— сочувственно сказала сидящая рядом с ней женщина и полезла в сумку.— Не беда, у меня есть лишний.

Вот хорошо-то как. Слава богу, слава богу,— облегченно вздохнула старушка.

Доехав до нужной остановки, она вышла из автобуса. Прошла немного и растерянно остановилась. Ехала старушка к внуку. В этом районе очутилась впервые. Адрес у нее был записан на бумажке, но прочитать она не могла: забыла, как обычно, очки.

Тут старушка увидела парнишку. Тот, должно быть, куда-то торопился.

— Милок,— обратилась к нему старушка, протягивая бумажку.— Ты, верно, здешний? Не скажешь ли, где мне найти вот этот дом?

Парнишка бойко прочитал вслух написанное на клочке, огляделся.

— Вам, бабушка, вот сюда,— он махнул рукой.— Потом направо повернете... потом...

— Ой, не надо,— остановила его старушка.— Не надо. Все одно запутаюсь.

Мальчишка огорченно сморщил нос, взъерошил волосы и вздохнул:

— Ну ладно, бабуся, придется выручать вас.

Та обрадовалась:

— Ишь как хорошо-то... Слава богу...

Несколько минут они шли по улицам и дворам. Наконец у одного из больших домов мальчик остановился и сказал:

— Вот этот ваш. Квартиру не забудьте: четырнадцатая.

Он вернул бумажку с адресом и, попрощавшись, повернул обратно.

Старушка забормотала было привычное «слава богу», но вдруг остановилась, посмотрела вслед парнишке и проговорила: «Спасибо, милок!»

СЛАВКА, ПАПА, МАМА И САДООГОРОД

Разговоры о садоогороде начались еще несколько лет назад. Славка, городской житель, плохо представлял, что это такое.

Начинала мама. Вернувшись с базара, она сердито выговаривала папе:

— Вон какие дорогие ягоды, денег не напасешься. А если бы у нас был садоогород...

Папа возражал, вначале спокойно, а потом тоже сердито.

— Как ты не понимаешь, Вера,— говорил он,— что садоогород порождает частнособственнические инстинкты! Не хватало еще, чтобы у наших детей они возникли.

— И придет же такое в голову!— всплескивала руками мама.—Частнособственнические инстинкты!

Славка, которому выражение очень понравилось своей непонятностью, спрашивал:

— А что это такое, папа?

— Сейчас ты, сынок, не поймешь. Вырастешь — узнаешь...

Славка обижался, но с папой был согласен, то есть не хотел садоогорода. Больше всего его пугало то, что садоогород — это значит прощай футбол, купание на пруду, походы в лес, прощай книги. Садоогород —- это корчевка деревьев, копка земли, поливка, строительство домика. Вообще-то Славка редко соглашался с папой, чаше он принимал мамину сторону.

С мамой Славке было легче. Она быстро находила общий язык со всеми. Могла достать нужную вещь. Готовила вкусные завтраки, обеды и ужины. Когда была дома, в холодильнике не переводились продукты. Стоило ей уехать, как все меню сразу сводилось к манной и рисовой каше, творогу и супу, который готовил папа, причем каждый раз один и тот же.

Папа у Славки бесхозяйственный. Все, что на нем, на Славке и во всем доме, куплено мамой. Папа как-то pat было это несколько лет назад — приобрел маме туфли, отстоял длинную очередь. Мама сделала вид, что подарок ей нравится. Но туфли ни разу не надела, кому-то продала.

Потом папа купил себе рубашку. Мама увидела, ахнула... На другой день принесла другую рубашку, а папину куда-то запрятала. С того времени папа, если иной раз и заглядывает в магазины, то покупает в них лишь зубную пасту, мыло и другую мелочь.

Славка, конечно, любит своего папу. Но маму он любит сильнее. Потому чаще и соглашается с ней. С папой реже...

Но вот когда речь заходила о садоогороде, Славка был па папиной стороне. Садоогород пугал его. Пугал он и папу. Мама объясняла им, что садоогород — это свежие ягоды и овощи с грядки, это свежий воздух, это отдых и необходимый физический труд. Мама умела говорить много и убедительно. Славка даже начинал было колебаться. Папа, обычно уступающий маме во всем, тут стоял па своем твердо. Славке было неудобно колебаться, и он продолжал поддерживать папу. Долго тянулась споры-разговоры о садоогороде. И вот недавно мама одержала победу. Должно быть, папе надоело спорить, да и в последнее время он почувствовал, что Славка колеблется.

Участки под садоогороды выделили в двух десятках километров от города. Туда вначале надо было ехать на трамвае (причем с пересадкой), потом на автобусе, затем идти пешком пять километров.

Когда Славка с родителями побывал там первый раз, он испытал двойственное чувство. Лес ему понравился, хотя в нем росли в основном хиленькие осины и липки. Самые толстые стволы оказались всего в два обхвата... Славкиных пальцев. И все же, когда люди принялись валить деревья, мальчишке стало жалко их. Папа долго, без явной надобности, точил топор, пилу. Глубоко вздыхал, всячески оттягивал неприятный момент и, будто читая Славкины мысли, бубнил под нос: «Плакала Саша, как лес вырубали...»

У мамы, наконец, лопнуло терпение, она чуть не силой вырвала у папы топор:

— Тоже мне, мужчина! «Плакала Саша...» Возьмите и вы поплачьте... Или разницу не улавливаете? Этот лес чахлый — неужто в горисполкоме не понимают?

— «Сколько тут было кудрявых берез...»— делая вид, что не слушает маму, продолжал папа.

— Господи!—вздохнула мама.— Где это ты, Федоров, березы увидел? Вон одна стоит и то такая уродина — смотреть страшно. Ну ладно, оставим ее... Чтоб вы не плакали.

Березку, о которой говорила мама, Славка давно уж приметил, она ему приглянулась сразу. И никакая она не уродина. Беленькая, как снег свежий, с реденькими рыженькими подпалинками, будто веснушками на чисто вымытом лице. И опять мама папу по фамилии зовет: значит, сердится. Славка хотел было тоже рассердиться на маму, но ее слова о том, что березку можно и оставить, подняли настроение. Славка даже задорно крикнул:

— Папа, давай пилить.

Слова о березке, должно быть, обрадовали и папу. Он улыбнулся, но тут же погасил улыбку, нахмурился, вздохнул глубоко и отложил напильник в сторону...

Деревьев на участке было не так уж и много. Спилили их довольно быстро. Славка, увлеченный этим, не чувствовал усталости. Да и папа, примирившись с неизбежным, трудился споро.

— Молодцы, мои мальчишечки!—похвалила мама, когда на участке осталась лишь одна березка, стройная, тонкая, с кудрявой, еще только начавшей желтеть прической.— Смотри-ка ты, какая красавица! А среди осин совсем и не смотрелась, казалась такой же мрачной. Правильно мальчишечки подсказали. Признаю свою ошибку.

Славке сделалось совсем хорошо и так легко, будто он только что. искупался.

— Начнем, что ли, кор... корчевать,— он с трудом выговорил незнакомое слово, услышанное от соседей.

Принялись за корчевку, и тут выяснилось, что это адски тяжелое дело. Ко всему прочему, мама заметила, что другие не спиливали деревья, а подкапывали их. После этого веревкой или длинной палкой с крючком пригибали их к земле. Дерево пружинило, трещало, наконец, валилась.

— Да-a-a, мужчины,— протянула мама.— Березку тик приметили, а то, что надо, не увидели. Сейчас повозимся... с такими пнями...

Она посмотрела на пни, потом на папу, усмехнулась.

Папа покраснел, хотел было что-то сказать, но сдержался, схватил лопату и стал подкапывать пенек.

Возни было действительно много. Длинные и крепкие корни осип, казалось, вплавились в землю.

В следующий выходной мама вела себя уже спокойней. Ей было жалко папу и Славку, которые вконец измаялись с пеньками. Она упрашивала их сделать перерыв. Те, немного отдохнув, снова принимались за корчевку.

После обеда на одном из ближайших к Славкиному участков появился бульдозер. Мама первая заметила его:

— Ну-ка, Толя, сходи договорись. Что нам мучаться?

Папа молча отправился и тут же вернулся:

— Бесполезно, говорит, что занят уже до самого вечера. А потом он, оказывается...

Мама, нс дослушав, хмыкнула и сама отправилась к бульдозеристу. Через несколько минут на Славкин участок въехал бульдозер.

Не прошло и полчаса, как все пни были повалены и сгружены в одно место. Получив десятку, бульдозерист укатил на другой участок.

— Ну, мама, какая ты!—восхитился Славка, довольный, что возня с пнями закончилась так неожиданно. Только папа почему-то не радовался. Вид у него был виноватый. Славке опять стало жалко его. Мужчина, а не мог уговорить бульдозериста. А мама вон как быстро... И сразу повеселела. Довольна, что так вышло. И с папой разговаривает с улыбкой. Только папа по-прежнему серьезный. О чем это они говорят? Славка прислушался. Кажется, спорят...

— Как ты, Вера, не поймешь?— Это голос папы.

— Вот бы и возились несколько дней...— Это мамин голос.

— Ничего, повозились бы. Куда нам спешить?—-возразил папа.— Зато душа была бы спокойна. Потакать таким делягам... Пятнадцать минут — и десятка в кармане. А ведь машина-то не его — колхозная, должно быть. Я еще пойду, разберусь...

В папином голосе улыбки уже не было. В мамином она исчезла еще раньше.

— Разберись-разберись,— загорячилась мама.— Я его еле уговорила — за ним там делая толпа ходит, а ты его в газету, да? Он выручил нас, а мы его хотим так «отблагодарить»? Очень хорошо! Лучше не придумаешь...

Мама распалилась. Папа попытался было возражать, но понял, что бесполезно, и отступился. Молча взялся за лопату: надо было разравнивать участок после бульдозера. Мама, еще поворчав немного, принялась готовить обед на костре. Славку она отправила за водой. Он, захватив ведро, напрямик, через соседние участки, направился к лесу, который окружал садоогороды. Вышел на тропинку, протоптанную недавно в прогалах деревьев. Скоро тропка нырнула в овраг. По вырытым в земле ступенькам мальчишка спустился вниз. Здесь были полумрак и тишина. Лишь редкие солнечные лучи, как длинные острые спицы, пронзали листву и терялись в еще не потускневшей зелени. Славка увидел пляшущего «зайчика» от солнечного луча, попавшего в ручей. Ручей был запружен и вытекал через металлическую трубу прозрачной, хрустальной струей. Та падала с небольшой высоты в лужу, со дна которой выстреливали пузыри. Солнечный луч, отыскавший их здесь, высвечивал пузырьки радугой.

Славка долго не мог оторвать глаз от этого чуда. Потом спохватился. Осторожно погрузил ведро в лужу, подставил под водяную струю.

Выходные дни Федоровы стали проводить на садоогороде. Правда, на ночлег приходилось возвращаться домой. А от тракта до садоогородов автобус все еще не ходил. Обычно мама останавливала попутную машину и просила довезти. Ей не отказывали.

Но однажды Славка и папа отправились на садоогород без мамы: она работала. Вышли из автобуса и зашагали по дороге...

Скоро их догнали «Жигули».

— Пап, давай попросим, может, возьмут нас?— предложил Славка.— У тебя нога после операции — тяжело идти. Да и прокатимся...

— Если ты хочешь, давай остановим,— ответил пана. А по мне— лучше пешком. Если не спешить, так и моя нога — не помеха... Может, тебе одному сесть в машину?—папа лукаво улыбнулся.

— Ну, скажешь!— обиделся Славка,— Один я не поеду... Ты бы тоже не поехал один.

Папа не ответил. Молча положил свою руку на Славкино плечо, и так они шли некоторое время. «Жигули» уже обогнали их. И Славка совсем не жалел об этом. На сердце у него было тепло, он чувствовал, что может так прошагать не каких-то там пять километров, а десять, двадцать и, наверное, еще больше...

После долгого молчания Славка снова вспомнил про «Жигули», в которых сидело всего двое.

— Папа,— спросил он,— а почему пустые машины проходят мимо? Что им стоит довезти?

— По разным причинам... Наверное, боятся, что запачкают— возиться кому охота? Потом: лишний груз — больше бензина идет.

— Ну уж скажешь, папа,— не согласился Славка.— Если бы у нас была машина, разве не подвезли бы, а?

— Г-м... Сейчас так проще говорить, потому что у нас нет машины и нам не хочется идти пешком. А появись она — сразу другие рассуждения появятся.

— Ты что, папа?—возмутился Славка.

— Я шучу, сынок,— улыбнулся папа.

Но с тех пор он больше не заговаривал о машинах. Да и Славка не заикался об этом.

...На другой год Федоровы купили доски. Папа и Славка построили из них домик. Появилась крыша над головой, под которой можно было и переночевать. Однако маму эта крыша не устраивала. Взяв ссуду, она купила сруб, наняла плотников, и скоро рядом с времянкой зажелтел добротный дом с верандой и мансардой. Славке садоогород нравился все больше и больше. А когда он узнал, что недалеко отсюда сделали пруд, радости не было конца.

...Владельцы участков обзаводились машинами и мотоциклами. Они появились уже у всех соседей. Те нередко предлагали им довезти, и Федоровы соглашались. Потом папа под всякими предлогами стал отказываться.

— Неудобно,— говорил он маме и Славке.— Они же не обязаны. А мы должны совесть иметь...

Мама, как всегда, возражала. Но однажды сказала:

— Я согласна с тобой.

Папа обрадовался. Мама продолжала:

— Действительно неудобно... на чужом транспорте. Надо обзаводиться своим. Правда, Славик?

Тот от радости закричал «ура!». Папа оторопел. Мама сказала, что уже давно записалась в очередь на машину.

Убедить папу, что свой транспорт необходим, оказалось проще, чем приобрести садоогород. Он обреченно махнул рукой, сказал:

— Делайте, что хотите...

Федоровы влезли в новые долги, и у них появился новенький «Москвич». Так как у папы было слабое зрение, а Славка еще не дорос, на курсы водителей поступила мама. Получив права, она стала шофером. Папу и Славку сделала механиками. Вначале они изучили инструкцию, потом — солидный справочник по автомашинам. Стали приличными теоретиками, щеголяли друг перед другом своими знаниями. Но как только дело доходило до практики, часто вставали в тупик. Правда, со временем все реже. А мама все чаще говорила:

— А вы у меня, оказывается, ничего...

Те от удовольствия и смущения краснели.

Первая же поездка на садоогород на собственном «Москвиче» чуть не стала последней.

Накануне Славка спал плохо, часто просыпался, проверял будильник, боялся, что тот подведет. Под утро заснул как убитый и даже ухом не повел, когда заверещал заведенный до отказа будильник. С трудом разбудил Славку папа.

Мама вела машину уверенно. Город только просыпался, и на улицах было пустынно. Из-за домов поднималось солнце, по-летнему яркое и теплое. Оно походило на блестящее медное колесо. В машине Славка уже окончательно проснулся и с любопытством глазел по сторонам.

Скоро выбрались за город. Вдоль тракта зеленели деревья, больше березы. За ними желтели хлебные поля. Ветерок еще не проснулся, и колосья стояли, будто вылитые из бронзы.

До поворота на садоогород домчались быстро. Там мама сбросила скорость: дорога была в рытвинах и скользкой после недавнего дождя.

Миновали небольшую деревушку со странным названием Кены, и перед ними распахнулись поля. Они напоминали огромный полосатый матрац. Одна полоса была на нем коричневой — вспаханная земля, другая ярко-зеленой—_: озимь. Полосы, будто тая, сужались и уходили за горизонт. Туда же убегала узенькая ленточка дороги.

Вскоре их машина нагнала женщину с мальчиком, должно быть, ее сыном. Славка высунулся в окно и горделиво посмотрел на мальчишку. Ему показалось, что у того завистливо-грустные глаза. Славка вдруг представил себя на его месте, и ему стало жалко парнишку.

— Мама, давай их подвезем,— попросил он.

— Еще чего!— рассердилась та.— Ты посмотри, какая грязь на дороге. Кто потом будет мыть? Может, ты?

Славка представил, что бы произошло, окажись в машине женщина с мальчишкой, и замолчал.

На заднем сиденье, где дремал папа, послышалась возня. Славка обернулся.

— Вот видишь,— укоризненно сказала мама,— разбудили мы с тобой папу.

Папа тронул маму за плечо, попросил:

— Вера, затормози, пожалуйста, мне надо выйти.

Машина остановилась, мама недоуменно посмотрела па папу. Тот вылез, расправил плечи, потянулся, сладко зевнул и огляделся вокруг.

— Толя, поехали,— мама еле сдерживала раздражите Там вволю налюбуешься.

— Вера, минуточку,— папа улыбнулся, потом взглянул в ту сторону, где шли женщина с мальчиком. Было похоже, что он внимательно вглядывается в них.

— Ба, смотри-ка!—удивленно воскликнул папа.—Это же знакомые! Надо их пригласить, места у нас хватит.

— Знакомые?— удивилась мама.— Что-то я их не знаю...

— Ты не знаешь, зато мы со Славкой знаем, верно, сын?

— Верно...— растерялся тот,— только...

— Только и ты не знаешь, хочешь сказать?— рассмеялся папа.— Не знаешь, конечно, я пошутил. Но мы их все равно пригласим, да?

— Да,— не очень уверенно ответил Славка и посмотрел на маму.

Та строго глянула на него, потом — на папу:

— А я вот не возьму, что тогда?

— Тогда вам со Славкой придется ехать вдвоем.

— То есть как вдвоем?—не поняла мама.— А ты что, пешком, да?

— Правильно,— улыбнулся папа,— ведь кто-то из мужчин должен помочь этой женщине. Посмотри, какую сумку она тащит.

— Ишь, пожалел!—усмехнулась мама. Но по тону Славка заметил, что она отходит.

— Мама, давай возьмем,— попросил он.— Я потом сам машину почищу, вот увидишь.

— Ладно,— согласилась мама,— папа почистит.

Папа сел в машину, улыбнулся маме, тронул за плечо.

— Не подлизывайся и не трогай меня,— сказала мама, но не отстранилась. Славке стало хорошо и уютно на душе...

Когда женщина и мальчик поравнялись с «Москвичом», мама открыла дверцу, улыбаясь, сказала женщине:

— Ишь какие гордые. Не хотите просить... Зато мы не гордые. Садитесь. Вам до садоогорода?

-— Да,— ответила женщина. Было заметно, что она чуть растеряна.— Спасибо большое. Но с такими ногами неудобно и проситься — наследим...

— Ничего-ничего,— мама махнула рукой.— Грязь не сало: высохла — и отстала. Чего уж там.

Женщина и мальчик сели в машину. Сразу завязался разговор. Правда, больше говорила мама с женщиной да Славка с мальчиком, которого звали Мишкой. Папа вступал в беседу лишь изредка.

В разговоре дорога кажется короче... Вот и садоогород. Скоро женщина с мальчиком вылезли. Они оказались чуть ли не соседями Федоровых. Славке Мишка понравился. Понравилась и женщина.

Когда «Москвич» остановился у их участка, Славка стремглав умчался к грядкам. Папа и мама вылезли не спеша. Мама лукаво поглядела на папу:

— Признавайся давай, где это ты познакомился с ней...

— С ней? С кем то есть?—не понял тот.

— С Валей.

— С какой Валей? Что ты, Вера!

Мама начала сердиться:

— С которой сейчас ехали.

— Извини, я не обратил внимание, что она назвалась Валей. И еще раз извини, я пошутил: я ее сегодня вижу впервые, Вера.

— Тогда как это все понять?

— Думал, быстрее удастся убедить тебя взять их.

— А если бы я не взяла, ты действительно пошел бы пешком?

— Но ты же взяла!—улыбнулся папа.— И не могла не взять.

Мама нахмурилась:

— Ты спал и ничего не слышал и не видел. Твой Славка...

— Наш Славка,— поправил папа.

— В тебя он — значит твой,— упрямо повторила мама.— Твой Славка попросил меня их подвезти...

— Извини, Вера, перебью тебя. Видеть я действительно не видел, потому что задремал. Но что сказал Славка, наш с тобой сын, слышал. Потому и попросил тебя остановиться.

— Вон что!—Мама хмыкнула.— А если бы еще кого нагнали, ты бы пешком пошел? Разве мы для других машину покупали?

Лицо у папы враз потускнело, он промолчал. Мама продолжала:

— Ну, ладно, ты, как говорится, от господа бога такой. А Славке-то это зачем? Помнишь, как нас некоторые «жалели», когда мы пешочком добирались?' Сейчас я их понимаю: всех не пожалеешь...

— А я, Вера, все равно не понимаю,— перебил папа спокойно.— Ведь это так нетрудно — подвезти человека. Он доволен, и ты тоже. Мне иногда вспоминается детство. Нечасто дарили нам тогда игрушки. Но помню,, если подарят — радости ужас сколько... Выйдешь во двор, похвастаешься перед ребятами. Те позавидуют, попросят поиграть. Помню, отдавал порой насовсем. И, ты понимаешь, кажется, радовался сильнее, чем тогда, когда сам играл. Ребята удивлялись, что игрушки отдавал. Мать моя удивлялась, правда, не ругала. И что же ты думаешь? Как-то мне отдал насовсем новенькую игрушку соседский мальчишка. До этого он не позволял даже трогать ее. Правда, потом я узнал, что это заставила сделать его мать. Я ему вернул, конечно. Зато после он давал игрушки на время уже сам...

Тут папа рассмеялся:

— Вот видишь, какой я скромный! Расхвастался. Но я это к чему...

— Поняла я, что уж тут,— перебила мама.— Только я не хочу, чтобы Славка стал таким: трудно ему будет жить.

— Зато я, Вера, не хочу, чтобы наш сын был таким, каким ты представляешь.

Мама вспыхнула:

— Что, я хочу, чтобы он был плохим, да? Не стыдно? Хорошо тебе рассуждать. Садоогород я пробивала, машину — я. Вожу ее тоже я...

Мама отрешенно махнула рукой и направилась в дом.

Папа все еще стоял ошеломленный и растерянный. Из такого состояния его вывел Славкин голос:

— Пап, не расстраивайся...

Папа оглянулся, справился с собой, укоризненно покачал головой:

— Подслушивать нехорошо, сын.

— Да я, пап, не подслушивал,— смутился Славка,— просто было там слышно. Я не хотел, но...

— Ну, ладно-ладно, я шучу. Конечно, не подслушивал.

— Ты уже не расстраиваешься?—спросил Славка.

— Нет.

— И на маму не сердишься?

— Скоро не буду,— улыбнулся папа,— тем более что, может, я не прав...

— Нет-нет, пап,— горячо и неожиданно для себя возразил Славка.— Это мама не права.

— Да ты что? — изумился папа.— Ты уверен в том, что говоришь? Я и то, признаться, не очень уверен. Тут сложнее дело... И потом, мама у нас вон какая хорошая. Как нас любит, заботится.

Славка смешался. Папа правильно говорит. Есть ли кто лучше мамы? Славка ее ни на какую другую, хоть золотую, не променяет. Ну и что из этого? Все равно мама не всегда бывает права. Взять хотя бы его, Славку. Иногда ему так не хочется бросать хоккей, оставлять ребят в трудном положении. Так нет, мама чуть ли не силой уводит его обедать. Ребята потом дуются. А что он может поделать? Мама хоть кого убедит, что кушать надо вовремя, что в здоровом теле — здоровый дух и все такое...

Ну, ладно, тут, может, она и права. А сегодня. Славка уверен, прав папа. Мама не захотела посадить людей в машину из-за грязи. Экая беда! Зато как были довольны Мишка и его мама! А как радовался сам Славка!

Обо всем этом Славка только подумал, ничего не сказал. Но папа, должно быть, что-то понял...

— Слава,— сказал он,— давай наш разговор закончим и маме о нем говорить не будем. Мы с ней сами разберемся, ладно?

Славка как-то неуверенно кивнул головой. Все-таки ему было непонятно. Папа так убеждал маму, что она не права. А когда Славка сказал об этом, папа почему-то заколебался...

Лето уже было в разгаре, когда поспела виктория. Славка за обе щеки уплетал сочные ягоды. Особенно вкусными они были в молоке.

Как-то Славка с Мишкой долго гоняли на Мишкином велосипеде. После этого Славка затащил друга в дом. Мама накормила их супом, затем поставила перед каждым по стакану виктории и ушла на огород, где с напой собирала ягоды.

Мишка быстро управился со своим стаканом: викторию он любил, а она у них не росла. Славка съел лишь несколько ягодок, остальное отдал другу. Когда тот опорожнил и второй стакан, Славка спросил:

— Ну, как? Наелся?

— Вкуснотища!— восхитился Мишка и чуть грустно добавил:— Разве ими наешься?

— А я вот не хочу!— заявил Славка.— Каждый день ем до отвала.

— Я бы тоже ел, если бы были. По десять бы стаканов!

— Сказанул!—засмеялся Славка.— И половину не съешь! Хочешь, дам?

Мишка не мог отказаться. Еще три стакана съел. Принялся было за четвертый, дк спохватился:

— Слав, а тебя не заругают?

— Да ты что? Вон ее сколько. Мама постоянно твердит, чтоб я досыта ел. Правда, папа говорит, что надо всегда чуть-чуть недоедать. Это у нас от первобытных людей. Они не могли добывать пищу каждый день. Зато, когда ее имели, ели до отвала.

Долго еще разговаривали ребята. Потом Мишка ушел к себе.

Вечером мама, взглянув на банки с викторией, нахмурилась:

— Ты, Славка, брал из этих банок?

— Да... Я Мишу угостил, у них нет виктории.

— Мишу? Но я же обоим вам давала по стакану — хватит. Чужих всех не накормишь. А эти банки я приготовила на завтра для базара.

— Для базара?—удивился папа.— Ты это, Вера, серьезно?

— Уж куда серьезнее!— раздраженно воскликнула мама.— Долги-то надо отдавать! За машину, за садоогород... Сами же деньги не придут. Никто не принесет нам на блюдечке.

— Ну, что ты говоришь!— воскликнул папа, но маму уже нельзя было остановить. Она заговорила зло, громко, обиженно. Неужели ей больше всех надо? Почему только у нее должна болеть голова обо всем? Разве можно всех накормить?

Папа не вымолвил ни слова. Молча схватил Славку за руку и вышел с ним на улицу.

Назавтра мама со Славкой рано утром отправились на базар. На него она уже не сердилась, была ласкова и внимательна, как раньше. Пропала обида и у Славки. Папа с ними не поехал. Мама объяснила Славке, что у папы есть дело на садоогороде, и он вернется только вечером.

Миновала неделя, и в субботу Федоровы уехали на садоогород. Славке показалось, что папа и мама забыли о той ссоре. Но скоро приключилось такое, о чем и вспоминать не хочется. Причем уже после Славка решил, что в случившемся виноват он...

Как раз в полном разгаре было первенство мира по •футболу в Испании. Славка с папой стойко отражали hit попытки мамы отогнать их от телевизора, заставить вовремя ложиться спать. Дело в том, что, будто назло, самые интересные игры начинались в полночь. Ох и расстроились Славка и папа, когда узнали, что встреча между командами СССР и Шотландии, от которой зависел выход в четвертьфинал, состоится в ночь с субботы на воскресенье!

В субботу Славка проснулся довольно рано с надеждой, что на улице похолодало или припустил сильным дождь. Но увы: за окном вовсю сияло солнышко, а термометр показывал уже выше двадцати.

Мама была давно на ногах, поднялся и папа. Настроение у Славки упало: значит, придется ехать на садоогород. Он попытался было попросить маму, чтобы разрешила ему остаться. Но та отрезала:

И не думай! Оставить одного в квартире из-за какого-то футбола!

— А если с папой?— у Славки чуть затеплилась надежда.— Пап, ты согласен, да?

— Конечно!— поддержал папа.— Если мама тоже не поедет. Ночевать одна она забоится.

— Ну, спасибо, что знаешь,—усмехнулась мама,— только все равно поедем!

—Вот видишь,— развел руками папа и тут же успокоил: — Ничего, Слава, возьмем с собой приемник...

И хоть, понятно, радио не телевизор, Славке пришлось согласиться. С мрачным настроением ехал он на садоогород. А тут еще папа с мамой начали ссориться. Недалеко от садоогородов, проезжая колхозное поле, Славка заметил по обе стороны дороги темно-рыжеватые кучки. В прошлую субботу их не было.

— Это что такое?— спросил он у папы. Тот долго щурил глаза, потом неуверенно ответил:

— Похоже на навоз, но...

— Он самый!—подтвердила мама.— Хорошее удобрение. Нам бы его. Другие давно запаслись, а мы все ждем, когда нам кто-то привезет...

—Я интересовался, Вера.— Папа сразу понял, в чей адрес брошен камень.— За машину навоза просят двадцать рублей, да за провоз...

— Знаю я это,— перебила мама.— Зачем нам целую машину? За такие-то деньги достать просто. А тут вон сколько бесплатного лежит.

— Это же колхозный!— возмутился папа.

— Ну и ну!— усмехнулась мама.— Кому это непонятно!— Она хотела было еще что-то добавить, но взглянула на Славку и промолчала.

— Пап, а разве его убудет, если взять немного?— спросил Славка.— Тут вон как много!

— Наверное, не очень убудет, если возьмем только мы,— улыбнулся папа.— А вдруг такая мысль придет в голову всем садоогородникам?

— Не придет!— горячо возразил Славка.— Не догадаются!

— Точно, не придет,— согласился папа,— только не потому, что недогадливые, а потому что к честным людям такие мысли не могут прийти.

Славка обиделся:

— Значит, мама и я нечестные?

— Н-да,— папа замешкался.— Я этого не сказал... И потом мы же еще не взяли. Только подумали. Конечно, нехорошо подумали. Но важно, как поступим.

Мама не выдержала, вмешалась:

— Твой папа, Славчик, в философию ударился, которая жизни не знает.

— Вера, я прошу тебя перестать,— раздраженно сказал папа.

Мама усмехнулась:

— Вот так всегда: сам все что угодно говорит сыну, а как начну я, так перестань. Что с тобой сделаешь, молчу...

Этот разговор, хоть и закончился быстро, чуть-чуть расстроил Славку. Еще сильнее расстроился он, когда узнал, что приемник, который они захватили с собой, сломался.

Мальчик принялся уговаривать маму ехать домой.

— Глядя на ночь-то? — завозмущалась она,—Умрете вы без футбола, как же! Ничего, обойдетесь, хоть пораньше спать ляжете.

Когда папа хотел поддержать Славку, мама отрезала:

— Тоже мне отец! Чему потакаешь? Подумал бы, что я и так не высыпаюсь, рано встаю. А тут ночью туда-сюда разъезжать.

— Может, нам со Славкой уехать на автобусе, а тебе остаться?— предложил папа.

— Одну меня оставить в пустом доме!— возмутилась мама,—Разве я усну?

Папа вздохнул, отвел сына в сторону:

— Давай уж останемся, Слава. А маму оставлять одну, раз она боится, не по-мужски.

Славка, расстроенный, ничего не ответил. От ужина он отказался. Мамины увещевания оказались напрасными. Мальчик заупрямился. Мама отступилась от Славки и, казалось, перестала его замечать.

Папа сына не уговаривал: хорошо понимал его. Да и сам он ради футбола мог не спать всю ночь.

Дел на садоогороде было много. Крыльцо до сих пор недостроено. Папа достал инструменты...

Славке, наконец, надоело слоняться без дела, да и дурное настроение потихоньку покидало его. Тут он заметил, что папа возится с крыльцом. Мальчик обидчиво подумал: «Даже не позовет...» И в этот миг папа как раз взглянул на него, улыбнулся и подмигнул:

— Надо бы помочь, а? У одного не получается.

Начал Славка неохотно, но скоро увлекся и даже про футбол забыл.

Мама тем временем возилась на огороде, обрезала усики у виктории. От работы ее отвлек треск мотоцикла. Она подняла голову и увидела подъехавших соседей. Мотоцикл остановился. Водитель слез, откинул брезент с коляски, вытащил из нее один за другим три мешка, чем-то набитые. Свалил их тут же. У одного из мешков, должно быть, развязался шнурок, и оттуда посыпался навоз. Мама хотела было поинтересоваться, где брали его соседи, да раздумала.

Закончив обрезку и видя, как увлеченно возятся папа и Славка, она подошла к ним. Те уже укрепляли ступеньки.

— Ну как, Вера?—-спросил папа.— Годится?

— Что-то пол неровный...

— Ну, мама,— загорячился Славка.— Опять ты... Пол как пол.

Мама, к удивлению Славки, не рассердилась:

— И покритиковать вас нельзя, какие! Ведь правда, маленько наклонен к ступеням.

— Вот и хорошо,— сказал Славка.— Вода станет убегать, и на крыльце будет сухо.

— Это папа подсказал?

— Нет — сын,— сказал папа.— А я согласился, посчитал, что мудро.

— Ну уж и «мудро»...— Славка заулыбался.

— Правда, он предлагал с тобой посоветоваться,— продолжал папа,— да я не согласился.

И снова, к удивлению Славки, мама одобрила:

— Вот это по-мужски. Хорошо сделали. Хвалю.. Достойны награды.

Славка встрепенулся.

— Мама, может...— начал он, но посмотрел на папу, увидел, как тот осуждающе покачал головой, и споткнулся.

— Ну, что ты хотел,— подбодрила мама,— продолжай...

— Нет, ничего... Я так...

— Не хитри. Я поняла... Ладно уж, раз заслужили—поедем, что с вами сделаешь.

— Ура!— враз закричали Славка и папа.

...Наши с трудом, но выиграли у Шотландии. Мама уже спала, когда закончилась встреча. Но тут же проснулась, как только папа, входя в комнату, неосторожна скрипнул дверью.

— Прости, что разбудил,— сказал он.

— Все равно надо ехать обратно.

— Так утром рано уедем, чего...

— Не могу я в такой духотище,— перебила мама.

Папа пожал плечами и вышел, чтобы предупредить Славку. Тому спать не хотелось от возбуждения после игры. Он даже обрадовался.

По пустынному тракту машина будто летела, не касаясь асфальта. Стояла непривычная тишина. Только в деревне «Москвич» облаяла какая-то собачушка, страдая бессонницей. И вот уже мама свернула в поле, что дальним краем упиралось в садоогороды. Славка давно спал на заднем сиденье. Папа бодрствовал, вполголоса разговаривал с мамой, чтобы она не дремала.

Проехав немного по полю, мама остановила машину, выключила свет.

— Что случилось?— встревожился папа.

— Все в порядке,— бросила мама и вылезла из кабины. Открыла багажник, покопалась в нем.

Когда ехали, все вокруг казалось черным, как вороново крыло. Как только погасли фары, стало еще темнее. Но потом глаза привыкли, будто посветлело. Уже угадывалась дорога и даже темные кучи на поле.

Папа увидел, как мама, держа что-то в руках, направилась в сторону. Потом остановилась, наклонилась, и из ее рук вырвался лучик света. Должно быть,, она включила фонарик. Папа все понял, и это ошеломило его. Несколько минут он сидел в растерянности.

Потом его привлек шум. Папа вылез из машины и увидел, что мама пытается забросить в багажник мешок.

— Эх, Вера, Вера,— вздохнул папа.— Неужели не стыдно, а?

— Ладно,— отрезала мама,— если тебе стыдно, не гляди. Вместо того чтобы помочь, он мораль читает...

Мешок сорвался с багажника и упал. Мама что-то буркнула. Папа сердито сплюнул, нагнулся к мешку, ухватился за него и забросил в багажник. Потом молча направился туда, где смутно темнел еще мешок. Притащил его, уложил в багажник, зло хлопнул крышкой...

— Что, приехали?— заспанным голосом спросил разбуженный Славка.

— Спи!— строго сказала мама, садясь за руль. Мотор заработал, вспыхнули взрывом фары, и «Москвич» тронулся. Вокруг будто снова потемнело, разлилась чернота. У самого края поля свет выхватил из нее две фигурки, еще размытые расстоянием. Но чем ближе подъезжала машина, тем четче обозначались они, будто проявлялись на фотобумаге.

— Тоже не спится,—усмехнулась мама.— Не мы одни полуночники.

Фигуры — можно уже было разобрать, что это двое мужчин — остановились, должно быть, решили пропустить машину.

Подъезжая к ним, мама свернула чуть вправо. Но один из встречных вдруг поднял руку...

— Не хулиганы ли?— встревожилась мама.— Еще заставят везти их до города.

Она снова попыталась объехать мужчину, но тот очутился перед самым бампером.

— Стойте, вам говорят!— закричал он.

«Москвич» затормозил.

— Только дверь не открывай!— предупредила мама папу.

— Что вам надо?— через полуопущенное окно спросил папа.

— Вы с этих садоогородов?— мужчина махнул рукой за спину.— Мы колхозный патруль. Понимаете, безобразничают, должно быть, ваши. Навоз крадут. Стыда нет...

— А при чем тут мы?— мама улыбнулась.— Неужели вы думаете, что мы на воровство способны?

Мужчина чуть смутился:

— Да мы не думаем... Но кто-то ведь крадет? Вот мы и решили проверить.

— Пожалуйста, проверяйте!—сказала мама и рассмеялась.— У нас полный багажник навоза... Разве вы не чувствуете запаха? Вот потом достанется нам чистить багажник!

Мужчина окончательно стушевался:

— Ну уж извините... Но понимаете...

— Понимаем, чего там,— продолжала мама.— Вам открыть багажник? Или...

— Вера, перестань!— глухим голосом сказал папа и повернулся к мужчине: — Не надо проверять. Это точно — в багажнике навоз...

Молчавший до этого второй мужчина сорвался:

— Да ну вас к черту! С ними серьезно, а они... Вишь, обиделись, интеллигенты. Сказать нельзя. Пойдем-ка, Петя. Связались...

Он сердито махнул рукой и потянул к себе товарища. Они тут же пропали в темноте.

В машине несколько минут прошло в молчании. Первой его нарушила мама:

— Ох и испугалась я! Но, кажется, все обошлось...

Славка все еще молчал, хотя уже окончательно проснулся. Вначале, когда их остановили, ему стало не по себе. Потом он успокоился. Понравилась ему мамина шутка. Но вот папу он не понял: таким голосом тот никогда не шутил. И сейчас он молчал почему-то. Когда мама включила мотор, резко сказал:

— Подожди, я выйду!

Мама спорить не стала. Папа вылез из машины, открыл багажник, и Славка увидел, что папа выволок оттуда мешки. Оттащил их в сторону, на поле, и вывалил из них что-то. Мама не сказала ни слова. Славка понял все...

Утром папа поднялся рано, не попрощавшись и не позавтракав, уехал в город. Вечером, когда Славка и мама приехали домой, мама увидела записку на столе. Прочитала ее и заплакала...

Прошел день, второй, папа не появлялся. Славка рассердился. Конечно, мама не права. И зачем этот навоз? Разве можно брать чужое? Но и папа тоже не прав: бросить маму и его. Мама вон какая стала невеселая. Славка нередко замечал, что глаза у нее красные: значит, плачет. Ну, ладно, мама все-таки точно виновата. А он, Славка, чем виноват? Эти взрослые такие: о себе только думают. А о детях кто должен думать? Папа,, наверное, уже забыл о нем...

В общем, мальчик рассердился на папу. Он не знал, что тот частенько приходит к школе перед началом Славкиных занятий, выискивает его своими близорукими глазами. А потом папа перестал появляться около школы. Славка старался реже думать о нем. Мама о папе не вспоминала. Славку она баловала. Не успеет он заикнуться о чем-нибудь — мама тут же купит. И потом даже за футбол не ругала. Интересовалась его житьем-бытьем.

Правда, зачастили подруги. А как только они придут, так начинаются бесконечные разговоры о садоогороде, машинах, коврах, хрустале. Славка удивляется, как можно так много об этом говорить. И раньше, при папе, приходили мамины подруги. И раньше заводили такие разговоры. Когда в них участвовал папа, они быстро затухали. Он обычно начинал рассказывать смешные случаи про то, как кому-то подсунули вместо хрусталя простое стекло, про то, как позеленели «золотые» ложки. Славке особенно понравилась история с коврами. Одна женщина накупила столько ковров, что не хватило пола и стен. Так она их держала свернутыми, решила продать подороже. Нашла покупателя. Тот пришел. Ковры развернули, чтобы посмотреть, а там сплошная моль, ворс клочьями. Чуть инфаркт хозяйку не хватил. И все равно Славке было смешно. Смеялся сам папа. Мама и подруги не смеялись. Потом они стали появляться все реже, реже...

А вот когда папа ушел, опять зачастили. Мама обычно отправляла Славку в другую комнату. Одному ему было скучно. Даже смотреть цветной телевизор, который мама недавно купила. Не с кем поделиться радостью победы любимого «Спартака». Правда, папа «болел» за «Динамо». Ну и пусть. Его понять можно: он всю жизнь играл в волейбол за «Динамо». Зато красивый удар даже противника его команды приводил его в восхищение. А телефильм? Интересно узнать, что же будет дальше. Как не спросить папу! И хоть он первый раз смотрит, угадает точно. Иногда и Славке ясно, чем это все кончится. Все равно интересно. Сколько папа прочитал за свою жизнь книг, трудно сказать. Слушать, как он рассказывает, все равно что артиста, даже интереснее. Славка любит его слушать. Любит и сам читать. А вот маме все некогда, так она говорит. Вместо этих разговоров взяла бы и почитала...

Мальчик рассердился на маму. Когда она однажды спросила, что с ним, он не выдержал и все выговорил ей. И про себя, и про папу. Вместо того чтобы наругать его, мама виновато замолчала. Это смутило Славку, и он стал просить прощения.

— Да нет, сынок,— сказала мама и тяжело вздохнула,—Ты прав. Но как вернуть папу—не знаю. Звонила ему — все напрасно, разговаривать не хочет.

— Давай, мама, продадим садоогород, он и вернется,— предложил Славка.

— Если бы он вернулся, я бы не только садоогород продала,— сказала мама.

Но больше к этому разговору она не возвращалась...

Скоро мамины подруги перестали появляться. Славка обрадовался, а мама почему-то стала печальной. Он спрашивал, что с ней. Она отвечала, что все в порядке. А у самой глаза красные. Может, папу вспомнила? Или скучает по своим подругам? Недавно одна из них забегала к ней. Они шептались до поздней ночи. На следующий день мама долго не возвращалась домой. Сын ждал-ждал и заснул.

Разбудил его звонок в передней.

Славка, хоть ему и не хотелось вставать, обрадовался, решив, что наконец-то вернулась мама.

Но это была не она, а дядя Леня — папин друг детства. Раньше он бывал у них. Но маме почему-то не нравился, хотя Славке пришелся по душе. Дядя Леня был смешлив и добр. Ему недавно стукнуло сорок лет, но он все еще жил холостяком. Славке однажды довелось с папой побывать у дяди Лени на квартире. Ему там не понравилось. Какая-то допотопная мебель, один потрепанный ковер на полу, стены голые. Зато Славку привела в восторг библиотека.

— Можно посмотреть?— робко попросил он.

Дядя Леня бесцеремонно проверил у него руки и сразу отправил Славку вымыть их еще раз. Только после этого разрешил ему взяться за книги. Славка нашел здесь такие, которые нельзя было достать даже в школьной библиотеке.

После чая папа велел сыну собираться домой. Славка сразу заволновался. Ему так хотелось попросить у дяди Лени книжку Ф. Купера «Зверобой». Но вряд ли дядя Леня даст: вон он какой. Может, папу попросить? Когда Славка сказал папе, тот удивился:

— А сам почему не попросишь?

— О чем это вы там шепчетесь, друзья?— заинтересовался дядя Леня.

— Да вот сын у меня, оказывается, робковатый,— засмеялся папа,— не решается попросить у тебя «Зверобоя» Купера. Ты уж дай ему. Руки он будет мыть регулярно перед тем, как взять книгу. Ручаюсь за него своей сединой.

— Что, только для книг будет мыть?— засмеялся дядя Леня.-—А если вообще чистые руки все время иметь?

— Договорились,— улыбнулся папа,— это уже справедливая критика родителей. Признаем, Слава?

Тот смутился, но кивнул головой. Дядя Леня достал книжку с полки, аккуратно завернул в газету, протянул счастливому Славке со словами:

— Читай, сын моего друга! Прочитаешь — поставишь на свою полку.

Славка озадаченно замигал.

— Не понял,— сказал папа.

— Ну, ты, Толя, достойный отец своего сына, уж извини меня. Это означает, что я дарю твоему сыну «Зверобоя». Ты рад? — повернулся дядя Леня к Славке.

— Очень!— ответил тот, все еще не смея поверить.

Конечно, не только этим покорил дядя Леня Славкино сердце. Он покорил его тем, что был папиным другом. А мальчик знал, что плохих друзей у папы нет и быть не может. Особенно понравился дядя Леня тем, что со Славкой разговаривал на равных. Как взрослый со взрослым. Или как мальчишка с мальчишкой.

Вот этот самый дядя Леня и стоял сейчас перед Славкой.

— Здорово,— сказал он и протянул руку.— Принимай дорогого гостя, хотя и непрошеного...

Дядя Леня улыбнулся, потом враз посерьезнел и спросил:

— Мама-то дома?

— Не пришла еще. Вы заходите... Подождите, она скоро придет.

— Можно и подождать, только недолго,— дядя Леля снова улыбнулся,— Если с чаем, то тогда подольше...

Славка быстро вскипятил чай, заварил.

Пока они пили, дядя Леня расспрашивал Славку, как живется им. Про папу он как будто забыл, не упомянул ни слова. И мальчик догадался: значит, папа у дяди Лени. Где же ему еще быть?

Прошло минут пятнадцать. Мамы все не было.

— Ну, что ж,— сказал дядя Леня,— пора кончать чаепитие да убираться восвояси. Я зачем, собственно, пришел-то... Сказать, что папа твой у меня. Чтобы вы не беспокоились, с ним все в порядке. Вижу, что особых беспокойств нет... Н-да... Тогда, как говорится, всего хорошего, очень было неприятно... то бишь очень приятно было посидеть и поговорить...

Дядя Леня поднялся, посмотрел на Славку, усмехнулся:

— Руки не подаю. Почему — догадайся сам. Маме о моем приходе прошу не говорить. Ну, вообще-то дело хозяйское...

Дядя Леня отворил дверь и вышел не попрощавшись.

Славке было стыдно, очень стыдно. Дядя Леня не захотел подать ему руки... Так и надо! Какой он негодяй: даже не попытался узнать, где папа. А может, с ним плохо? Нет, дядя Леня сказал, чтобы не беспокоились, с ним все в порядке. Да, а к чему это сказано? Если бы все в порядке, тогда и говорить бы не стал... И вообще бы не пришел. Значит, что-то случилось... А тут еще мама не идет, с ней бы посоветоваться. Но дядя Леня просил не говорить...

У Славки разболелась голова. Он не знал, что ему делать. Окончательно растерялся мальчик, когда вернулась мама — хмурая, неразговорчивая. На вопросы отвечала коротко одно и то же: «Ничего. Все хорошо...» Но у нее сразу начинали дрожать губы...

Прошло несколько дней. Славка чувствовал, что с мамой неладно. Но она все молчала. Часто думал •Славка и о папе. Каждый день собирался к дяде Лене, да все как-то не получалось.

Но однажды решил твердо.

— Мама,— сказал он.— Я к папе пойду.

Мама побледнела, схватилась за сердце.

— И ты... меня... оставляешь, сынок?

Вздохнула глубоко, отвернулась, чтобы Славка не заметил выступивших слез.

— Иди, если хочешь,— продолжала она.— Держать не стану. Папа ушел... Бросил меня в беде... А сейчас вот ты... Спасибо, сынок...

Мальчик слушал и ничего не понимал. О какой беде говорит мама? Разве он уходит к папе насовсем? Ведь надо узнать, что с ним.

А мама все говорила и говорила — обиженно и тоскливо. Потом бросилась к Славке, прижала его к себе, попросила, глотая слезы:

— Не уходи, сынок... пожалуйста... Тяжело мне... Ох, как тяжело... Меня... наверное... будут судить...— Она всхлипнула, потом, справившись с собой, проговорила горько:— Поделом мне...

— Судить?!—Славка оторопел.— За что?

— Не спрашивай, сынок,— мама вздохнула печально.— Это проклятые деньги... Взяла я их на время, а тут вдруг ревизия. В общем, беда... И посоветоваться не с кем, ты еще мал. Был бы папа, может, не случилось бы такого...— Тут у нее снова задрожали губы, и она долго не могла говорить.

Славке было так жалко маму, что в носу у него щипало от слез. Он гладил ее, как маленькую, по голове и шептал:

— Не расстраивайся, мамочка! Все будет хорошо. И папа вернется, вот увидишь... Только ты его слушайся. Он у нас хороший...

— Хороший, а до сих пор даже ни разу не позвонил,— обиженно сказала мама.

— Ты и не знаешь, где он,—упрекнул Славка.

— Знаю,— вздохнула она.— Даже собиралась сходить, да не смогла... А сейчас уж не пойду... Чего доброго, не так поймет. Ну а ты сходи, узнай, как он там...

На следующий день после школы Славка направился к дяде Лене. Тот оказался дома.

— Молодец, что пришел,— сказал он в ответ на приветствие.— Уважаю. Больше тебе ничего не скажу. Сам не маленький, разбирайся. Только крепко подумай. Так, чтобы голова заболела... Про маму твою ничего худого говорить не хочу: ты ее лучше меня знаешь. Про отца скажу: я его лучше тебя знаю. Редкий он человек, Славка. Правда, хоть и взрослый, но ребенок. Это ты должен понять. Маму твою он любит, это я знаю точно...

— Мама его тоже любит,— сказал Славка,— все плачет...

— Плачет? Это хорошо... Ну, вообще-то плакать не очень хорошо. Но тут хорошо. Значит, понимает, а вот... Н-да... Ну, это не для тебя...— оборвал себя дядя Леня. — Пойдем-ка к отцу.

Они прошли в спальную комнату. Там приторно пахло лекарствами. На кровати, стоящей у окна, Славка увидел папу. Тот лежал, глаза у него были закрыты. Запах лекарства, лежащий неподвижно Папа — от всего этого Славкино воображение разыгралось, и у него испуганно сжалось сердце. Он бросился к кровати...

— Тише!— полушепотом выдавил дядя Леня.— Он только что заснул. Ничего страшного нет.

Должно быть, папа услышал шум и открыл глаза. Увидел Славку, и на его худом и бледном лице вспыхнула улыбка. Он приподнялся на руках... и тут же опустился на подушку.

— Что с тобой, пап?— встревожился Славка.

— Ничего, ничего, сынок,— сказал папа,—это пройдет быстро. Не пугайся. Раз ты пришел, значит, все в порядке... Что-то голова закружилась... Извини, я немного полежу, а ты посиди рядом... Как там у вас дела? Как мама? Как в школе?

Славка вначале сбивчиво, но все больше увлекаясь, рассказал про свои ребячьи дела, даже о том, что отхватил по ошибке двойку: выучил не то. Про маму говорить он избегал. Когда папа вторично спросил про нее, Славка пожал плечами:

— Работает... Немного похудела.

Потом вдруг выпалил:

— Пап, а ты приходи домой. Мама говорит, что садоогород продадим.

Папа улыбнулся:

— Неужели так и говорит?

— Ты мне не веришь?— обиделся Славка.

— Верю-верю... Только дело не в садоогороде...— Лицо у папы сделалось задумчивым.

— Как?—удивился Славка.— Ты же сам говорил... Какие-то инстинкты...

—. А-а,— протянул папа.— Частнособственнические инстинкты? Но не у всех же они появляются на садоогородах. Значит, дело не в них...

— Ты... не вернешься, да?—упавшим голосом спросил Славка.— А как же мама? Она плачет... А как я?

Предательские слезы подступали к глазам, но мальчишка крепился.

— Тогда я у тебя останусь,— вдруг выдавил он.— Ты болеешь. За тобой ухаживать надо. Пусть мама... одна остается... Пусть одна поживет...

Папа недоуменно глянул на Славку, осуждающе покачал головой:

— Сынок, конечно, мама поступила плохо. Но и я тоже не прав. Надо было по-другому. А ты хочешь так же сделать. Мама у нас совсем изведется. Без тебя... Нет-нет, так нельзя.

Славку опять обуяло смятение... Вот и пойми папу. Разве так взрослые должны поступать? Сделают, а потом жалеют об этом. Тогда не надо так поступать... Вот и мама. Настояла, чтобы взять садоогород, а сейчас готова его продать...

Славка путался в мыслях, а они, разные и не все понятные, казалось, набивались в голову, и она становилась пухлой и тяжелой.

Мальчик с трудом понял, что ему говорит папа. Смысл слов доходил до него смутно. Наконец он разобрал...

— Спасибо, сын, что не забыл. Очень я рад... Сейчас быстрее поправлюсь. Ты давай домой отправляйся. Маме о моей болезни не говори: она расстроится. А я долечусь и вернусь домой. Там и разберемся...

У Славки сразу повеселело на душе. Значит, папа вернется, только позднее. Сейчас он еще неважно себя чувствует... Да, а маме тоже плохо. Вдруг ее будут судить?

Славка совсем забыл сказать об этом папе. А надо ли говорить? А если он рассердится снова на маму?

Папа заметил, что со Славкой творится что-то неладное, начал его расспрашивать. И тот решил ничего не скрывать...

— А ты, папа, точно вернешься?— спросил Славка, прежде чем начать.— Даже после того, что узнаешь?

— Точно,— заверил папа.

И Славка рассказал о маминой беде.

— Н-да,— протянул папа, выслушав сына.— Этого можно было ожидать. Ах, я глупец-глупец... Не подумал...

Славка расстроился. Неужели папа не сдержит слова? Это на него не похоже...

Папа продолжал разговаривать с самим собой.

Наконец он оборвал себя на полуслове, взглянул на Славку, потом на стул, где висела одежда, попросил:

— Подай-ка мне, сын. Пора вставать, будем собираться.

— Куда? Тебе же плохо?

— Маме, наверное, еще хуже. Давай-ка двинемся домой.

Внутри у Славки будто что-то надломилось. Он всхлипнул и упал лицом в папины колени.

Когда мальчик успокоился, в комнату заглянул дядя Леня.

— Это куда?— удивился он, увидев, что папа одевается, а Славка ему помогает.— Упадешь еще...

— Ничего,— возразил папа.— Сын поддержит. Домой он зовет... Хватит, погостил у тебя. Спасибо за хлопоты...

— Боюсь, еще придешь в такие же гости,— хмуро заметил дядя Леня.

— Нет-нет, и не думай,— горячо сказал папа.— Сейчас твой черед к нам в гости. Только не в такие...

— Не очень-то меня там ждут,— усмехнулся дядя Леня.— Ты-то приглашаешь, а как еще хозяйка посмотрит...

— Приходите, дядя Леня, обязательно приходите,— подал голос Славка.

— Вот видишь!—улыбнулся папа.— И сын тебя приглашает. То есть большинство.

— Ладно,— рассмеялся дядя Леня,— уговорило большинство. Только хилое... Как-нибудь загляну... Но учтите, если меньшинство опять будет хмуриться при моем виде, то ноги моей у вас больше не будет. Поняли?

— Поняли,— серьезно ответил папа.

Славка промолчал. Но про себя подумал так же, как папа...