Живые дела

Галина Петровна Корсакене Дальнее плавание

Сегодня Казюкас первым вылетел во двор. Ах, какое легкое, беззаботное настроение бывает именно по субботам и именно после обеда! Так и хочется, насвистывая, сунув руки в карманы, пройтись под окнами товарищей! Что бы такое сейчас предпринять? Испробовать свои силы на ком-нибудь? Нет, это не годится. Лучше придумать какую-нибудь игру поинтереснее.

Ах, как чудесно! Неделя трудной — да, вы не шутите: очень трудной! — работы уже позади. Две письменные работы — это и вправду не шутки. Казюкас уже похвастался маме своим дневником. А сейчас впереди воскресенье — масса удовольствий!

Казюкас так и видит уже сверкающий на солнце каток, мягкие снежные сугробы в Парке пионера; он, разумеется, отправится туда завтра с лыжами на плече. А чем плох кабинет юного конструктора во Дворце пионеров? Или цветной кинофильм?

Но это завтра. А чем бы ему заняться сегодня? Может быть, забраться на крышу прачечной? Нет, будет браниться дворник — дядя Печулис, он ведь очень строгий хозяин двора.

А может, просто выйти поглядеть на улицу, пока вся компания ребят еще не собралась во дворе?

Двор тесный, выложенный четырехугольными цементными плитами, закрытый со всех сторон — такой точно, какими обычно бывают все дворы в больших старых городах. Нет ни одного кустика, ни одного деревца. Только на длинном, приколоченном к забору шесте одиноко торчит скворешня — увы, за много весен не дождавшаяся ни одного жильца. Вот сегодня как раз и созывается совещание управдомов по поводу «озеленения городских дворов». Казюкас видел объявление.

Возле стены высится занесенная снегом поленница — вот по ней очень удобно карабкаться на плоскую крышу прачечной. А оттуда уже можно увидеть все, что творится в соседнем дворе. Там гораздо интереснее: там будка — собственность большой, похожей на волка собаки, по имени Гудрус, и гараж, из которого ежедневно, сверкая черным лаком, трубя, точно пионерский горн, выезжает машина «ЗИМ».

Короткий зимний день уже близится к вечеру. Над городом висит нахмуренное небо, с крыш надоедливо каплет. Редкие, будто заблудившиеся, снежинки кружатся в воздухе и, едва садясь на землю, уже тают. Под ногами хлюпает талый, грязный снег.

Казюкас подошел к поленнице, схватил горсть снегу, сжал в мягкий комок и, ловко размахнувшись, угодил прямо в оконную раму на втором этаже.

Форточка тотчас открылась, и высунулся черномазый Альгис.

— Уроки сделал? — крикнул Казюкас.

— Кончаю. Только география осталась, — ответил Альгис.

— Выйдешь во двор?

— Погоди, сейчас!

Все еще не находя, за что бы взяться, Казюкас повернулся на каблуке, затем начал сгребать ногой утоптанный снег; потом, похлопав по оттопыренным карманам, он вытащил оттуда металлическую пружинку, ключ от коньков, несколько винтиков… Окинул эти вещи оценивающим взглядом и снова сунул их обратно. Наконец, порывшись, разыскал в кармане перочинный ножик, подошел к забору и, будто выполняя самую серьезную работу, нахмурясь и оттопырив губы, принялся вырезать на заборе букву «К».

С прошлого года Казюкас очень вытянулся, только плечи у него еще узкие, детские, а пальтишко его сшито «на вырост». Из-под черной меховой шапки, глубоко надвинутой на лоб, смотрят веселые мальчишеские глаза.

По лестнице кто-то с грохотом сбегает вниз. Во дворе появляется Юргис. Этот ростом повыше Казюкаса и шире в плечах. Важно засунув руки в карманы расстегнутого полушубка, в шапке-ушанке, с перекинутыми через плечо коньками, он останавливается посреди двора. Юргис — самый старший среди дворовой детворы, он лучше всех подает мяч, ловчее других и проворнее. А ко всему — он очень привык командовать товарищами и иногда не прочь подразнить малышей.

— На каток не идешь, Казне? — спрашивает Юргис. Он так много командует во всех дворовых играх, что даже голос его стал чуть хрипловатым.

— Разве не видишь — тает сегодня, — рассеянно ответил Казюкас, занятый своей работой.

— А ты что тут делаешь? — Юргис подошел поближе. — Эй, зайка, не порть забора!

— А ты не обзывай! — отрезал Казюкас. С незапамятных времен его во дворе почему-то дразнили «зайцем», и он терпеть не мог этого прозвища.

— Ой, посмотришь, дядя Печулис тебе задаст! — предупреждает Юргис.

— А тебе что за горе?

Юргис поворачивается и, побрякивая коньками, некоторое время бесцельно ходит по двору. Ему яснее ясного, что лед на катке осел, что на нем, по всей вероятности, уже пошли трещины, разлились лужи… Такая в этом году никуда не годная, кислая зима: чуть немного подмерзнет, а назавтра опять оттепель. Но Юргису трудно преодолеть желание — сбегать на каток, и поэтому теперь все его злит: и эта зима с ее ранней оттепелью, и Казюкас, все еще что-то упорно вырезающий на заборе. Отломив от водосточной трубы тоненькую сосульку, Юргис, потихоньку подкравшись сзади, сунул ее Казюкасу за шиворот.

Тот только взвизгнул, почувствовав на спине холодную льдинку, и вот, гляди, оба уже, запыхавшись и кряхтя, сцепились в схватке. Шапки и варежки полетели на землю. В большой опасности были уже и пуговицы от пальто, как вдруг у подворотни оглушительно загудела машина.

Огромный грузовик, доверху нагруженный каменным углем, фыркал, застряв в подъезде. Одним крылом проехавшись по каменной стене, он дальше не мог двинуться. Шофер дал задний ход, машина затарахтела и снова уперлась крылом в каменный угол подъезда.

Юргис с Казюкасом, забыв о ссоре, быстро подбежали поближе, с любопытством следя за тем, как грузовик въезжал в длинный, тесный подъезд.

Наконец мотор машины замолк, грузовик остановился и, несколько раз нетерпеливо прогудев, успокоился.

— Эй, кто там примет уголь? — крикнул шофер, приоткрыв дверцу кабины. — Ну, хозяева, — обратился он к мальчикам, — позовите кого-нибудь из старших.

— Беги, Казюкас, позови дядю Печулиса, — мгновенно передал Юргис приказ младшему товарищу, а сам сделал шаг вперед и, откинув голову, заложив руки за спину, глазами знатока разглядывал огромный грузовик.

Почтительное обращение шофера, которое Юргис, понятно, принял только на свой счет, льстило его самолюбию, и ему не терпелось вступить в разговор с этим симпатичным дяденькой в коричневой кожаной куртке. Машины всегда привлекали Юргиса. Собственноручно управлять рулем — разве это не заветная мечта Юргиса, как, впрочем, и всех мальчуганов в его возрасте?

Шофер не спеша вылез из кабины, осмотрел крыло и убедился, что ничего плохого с ним не случилось. Это был рослый, плечистый молодец, чуть сутулый от постоянного сиденья в кабине за рулем. Его мужественное небритое лицо было все в черных точках каменноугольной пыли.

Полным восхищения взглядом следил Юргис за каждым движением шофера.

— Придется, видно, высыпать уголь тут же, на улице, — пробормотал шофер. — Не разносить же всю подворотню!

— Большая очень ваша машина, — с уважением несмело вымолвил Юргис. — Другие, поменьше, — те к вам въезжают…

— «ЗИС»! Трехтонка! Это тебе не «газик». — В голосе шофера звучала законная гордость.

— Ясно! — понимающе кивнул головой мальчик.

Тем временем в сопровождении Казюкаса, надевая на ходу полушубок и чуть припадая на одну ногу, уже спешил через двор дядя Печулис, небольшой, сухонький, живой старичок.

Шофер поздоровался с ним, приложив руку к картузу:

— Уголь, говорю, придется на улице сгружать, — повторил он. — Во двор никак не въехать…

Дядя Печулис даже рот разинул от негодования.

— Чего ты тут городишь! — сказал он сердито. — Кто это будет тебе перетаскивать три тонны угля в подвал?!

Однако шофер говорил совершенно серьезно: подъезд, мол, слишком узок, а он здесь ни при чем.

Оба они подошли поближе и долго осматривали огромное, немного помятое крыло грузовика, мешающее въехать в подъезд.

Убедившись наконец, что другого выхода нет, дядя Печулис сдвинул на затылок шапку, огорченно почесывая макушку.

— Эх, пропадет, значит, завтра мое воскресенье! — вздохнул он. — Круглый день провожусь с углем! — Он с неодобрением поглядел на гордо возвышавшийся грузовик с блестящим углем, словно тот здесь был главным виновником. — Этакая махина! — сердился он. — Такой ни в какой подъезд не въедет!

— Ничего! — весело успокаивал его шофер. — Вот гляди, какая команда у тебя во дворе: позови только на помощь — весь уголь живехонько в подвале очутится!

Он громко засмеялся и подмигнул собравшейся тут же компании. К Юргису и Казюкасу присоединились уже и черноглазый Альгис, и белобрысый круглолицый Алеша в авиаторском расстегнутом шлеме, и маленькая Дануте, вся утонувшая в своей серой заячьей шубке.

— Эти-то? — Дядя Печулис пренебрежительно махнул рукой. — Помощники! Стены расписывать — вот на это они мастера!

Дети с обидой переглянулись. Нет, это дядя Печулис уж что-то слишком… Скажет же этакое, да еще при шофере — чужом человеке! «Стены расписывать»! Да стены они давно уже оставили в покое. Ну, Казюкас сегодня немножко ножиком поцарапал… А зато — сколько раз они помогали двор мести! Небось, про это дядя Печулис забыл! А что Юргис в прошлом году вышиб стекло, так он здесь был ни при чем — мяч сам отскочил в сторону и каким-то образом угодил в окно.

Неосмотрительно брошенные дядей Печулисом слова огорчили ребят. Они всегда немного его побаивались: дядя Печулис ведь очень требовательный, любит чистоту и порядок, и детям иногда влетает от него за разные их шалости. Но со всеми своими заботами и бедами они все-таки всегда спешат к дяде Печулису. Он им и коньки точит, и починяет сломанные лыжи, и разбирает их ребячьи недоразумения…

Тем временем шофер, взобравшись на кучу угля, лопатой сбрасывал его с грузовика, тут же, возле подъезда. Большие поблескивающие куски глухо падали на землю; помельче — те с шумом рассыпались, поднимая облако едкой черной пыли.

Вскоре на улице, на грязном, тающем снегу, высилась уже огромная куча угля. Вот еще одна лопата — и конец.

Шофер, сняв картуз, помахал ребятам и дворнику, и грузовик, затарахтев, рванулся с места и исчез за углом.

Дядя Печулис с минуту постоял еще около груды угля, с огорчением пощипывая свою жидкую оттопыренную бородку.

— Вот тебе и выходной, пожалуйста! — пробормотал он себе под нос.

Подняв кусок угля, он долго, точно изучая, вертел его в пальцах; прищурившись, любовался его блеском.

— Настоящий донбасский уголек, — проговорил он наконец, не скрывая восхищения, — самый жаркий и самый спорый!

Хорошее качество угля, повидимому, несколько исправило его настроение. Повеселев, он обратился к детям:

— Ну, ребята-галчата, вы хотя бы присмотрели, чтобы тут уголь кто не растащил. Слышите? А мне сейчас нужно идти на совещание домоуправов, — добавил он с важностью. — Только, глядите мне, углем не кидаться! — пригрозил он. — Каждый такой кусочек — это чистый сахар, только что не белый, а черный. Его ведь из-под земли выкапывают, в Донбассе, — из этакой дали везут. Это понимать надо… Слыхал ли кто из вас, умники, о донбасском угле?

Как не слыхать! Тут ребята уже рады стараться — наперегонки принялись рассказывать все, что знали о донбасском и кузбасском угле. Как и каким способом он добывается сейчас, и как его добывали раньше, сколько в нем калорий тепла, и как его залежи образуются под землей… Все, все, чему они научились в школе.

Дядя Печулис с интересом слушал их и качал головой: «Вот какие они, теперешние галчата, всё-то они знают. Да, они не кашей кормлены, их уже не проведешь…»

Светлые узенькие глаза дяди Печулиса ласково щурились, а добродушная улыбка разглаживала его изрезанное морщинами лицо. Если бы не это совещание домоуправов, на которое он спешил, дядя Печулис, вероятно, рассказал бы по этому поводу что-нибудь из своей долгой и интересной жизни…

Оставшись одни, дети некоторое время гурьбой постояли у насыпанной на улице кучи угля.

— А что, ребята, если дядя Печулис вернется вечером, а уголь уже в подвале! Вот был бы смех… — нерешительно промолвил Казюкас и вопросительным взглядом окинул товарищей.

Все переполошились. Каждому казалось, что это ему первому пришла в голову такая мысль, а Казюкас вдруг взял да и высказал ее.

— А что ж в самом деле — перетащим уголь! — тотчас же горячо подхватил Альгис, неразлучный друг Казюкаса, небольшой, очень подвижной, с остреньким, вздернутым, как воробьиный клюв, носом и черными, словно уголь, глазами.

— Вот обрадуется дядя Печулис! — хлопая в ладоши, воскликнула маленькая краснощекая Дануте.

— Да, перетащим! Думаете, легко… — покачал головой Юргис. — Целых полдня будем возиться, и то еще кто его знает…

В субботний вечер маяться с углем — понятно, работа не очень привлекательная. Однако всем так хотелось сделать дяде Печулису сюрприз, удивить его, показать ему, что они способны не только стены расписывать… И вдруг все припомнили, как еще в прошлом году Казюкас с Альгисом, разозлившись из-за чего-то на Юргиса, нарисовали на стене углем смешного длинноносого человечка и сделали надпись: «Юргис — неряха!»

Ох, как тогда рассердился на них дядя Печулис! Притащил ведро с известью, сунул в него огромную кисть и грозно сказал: «Чтоб мне и знаку не осталось от вашей мазни! Бесстыдники!» Нечего оправдываться — бывали и другие выходки, за которые сердился добрый дядя Печулис…

— Ребята, пионеры мы или не пионеры?! — начал Юргис. — Я сейчас объясню…

Но объяснять не надо было. Ведь вот сегодня у них есть полная возможность выполнить во дворе, как и положено настоящим пионерам, полезную работу — заменить дядю Печулиса, чтобы завтра, в выходной день, он мог быть свободным. Разве это не дело пионера?

— Знаете что! — перебил Юргиса Алеша. — Тут надо что-то такое изобрести. Без изобретения ничего не получится! Так вот просто таскать уголь — это ведь скучно. Надо бы что-нибудь поинтереснее выдумать. Надо нам эту… как ее… ра… ра… рациони…

— Рационализацию, — важно поправил его Юргис.

Все с интересом взглянули на Алешу.

Отец Алеши был мастером смены и работал на большом заводе, и Алеше часто приходилось слышать, как он говорил: «Работать надо с умом. Ускорить работу, облегчить ее хорошим изобретением — вот что самое главное!»

— Понимаете, нам надо нашу работу… это… как его…

— Ра-ци-о-на-ли-зи-ро-вать! — по слогам подсказал Юргис.

— Ну, вот… Неужели же нам таскать уголь корзинами? — продолжал Алеша. — Нет, так совсем неинтересно.

— Вот если бы тачка была! — вздохнул кто-то.

— Тачка? — Юргис вдруг задумался, прикусив мизинец. — Погодите, дайте-ка подумать…

Дети окружили его.

— Что, Юргис? Что ты придумал? — нетерпеливо спрашивали они.

Юргис быстро побежал во двор. Все гурьбой последовали за ним. У забора вверх дном лежал занесенный снегом большой обледенелый ящик. Юргис осмотрел его оценивающим оком, двинул ногой и произнес веско:

— Поставим его на колеса, и у нас получится прекрасная тачка. Не правда разве?

— А колеса, Юргис, где возьмем? А?

Все заволновались, забеспокоились, как настоящие изобретатели. Один перебивая другого, они вносили предложения, спорили. Весь двор уже гудел их звонкими голосами.

— Вот что, ребята, я придумал! — вдруг закричал Алеша. — Можно взять две колоды покруглее и катить их!

— И на колоды поставим ящик, правда, Алеша?

— Двое будут катить колоды, а двое придерживать ящик!

Это было настоящее, необыкновенное изобретение! Мальчики даже запрыгали от восторга. Как интересно будет катить на колодах нагруженный углем ящик! Можно играть в поезд, или в донбасских шахтеров, или…

И вдруг Казюкасу пришла в голову чудесная мысль, наполнившая его чувством, похожим на восторг.

— Давайте играть в моряков! — вдруг воскликнул он с жаром.

Откинув назад голову, он в вечерних сумерках как будто уже видел перед собой не серый трехэтажный дом со светящимися окнами и дымящей трубой, а огромный океанский корабль «Аврора», неожиданно выплывший из густого прибрежного тумана, совсем такой, как в книжке… на картинке… Казюкас слышал уже, как бились о берег суровые волны океана и, прорезая туман, гудела сирена корабля.

Настроение Казюкаса тотчас же передалось и его друзьям. Отчетливо, до мельчайших подробностей, видели уже они в своем воображении причаливший к порту величественный корабль, прорезающий шумящий прибой… Вот в окнах кают вспыхнул свет, вот капитан, выйдя на мостик, поднял к глазам подзорную трубу:

«Слушать команду!»

Юргис, взобравшись на поленницу дров, задрав голову, смотрел через кулак вдаль. И все были уверены, что перед ними стоит отважный капитан дальнего плавания.

Игра шла уже полным ходом.

— Я буду юнга! — сверкая угольками глаз, кричал Альгис.

— А мы матросы! — Это сказал Казюкас. Он сдвинул набекрень круглую меховую шапчонку, подбоченился, и ему казалось, что он, как две капли воды, похож на славного моряка дальнего плавания.

— Будем играть, что наш корабль в порту надо нагрузить углем, — предложил Казюкас. — Для этого будто спускают с корабля сходни, и матросы получают приказ вкатывать с пристани вагонетки с углем! Это не тачка, а вагонетка будет!

А сумерки тем временем всё сгущались, в окнах домов и на улицах загорался свет… Вскоре на горизонте угаснут последние отблески заката и нависнет черная зимняя ночь…

Юргис поспешно отдавал команду с капитанского мостика, и его повелительный, чуть хрипловатый голос раздавался по двору. Юнги притащили из сарая круглые колоды, принесли одолженные у тети Печулене лопаты.

На колоды взвалили старый ящик — усовершенствованная вагонетка для перевозки угля из порта уже была готова. Молодые рационализаторы бойко принялись за работу. Только маленькая Дануте бегала за мальчиками и хныкала:

— А я кто буду? Я тоже хочу играть…

— Девчонки моряками не бывают! — нетерпеливо буркнул Казюкас.

— А вот бывают! — упиралась Дануте. — Я знаю, что бывают. И капитанами корабля девушки могут быть!

— Пускай она тоже играет, — решил Алеша. — Ты будешь разведчиком, ладно? Будешь дежурить на улице. Увидишь дядю Печулиса — и беги сейчас же сообщи нам!

— Разведчик занимает пост! — отдал команду окончательно охрипший Юргис.

Работа закипела не на шутку. В разгаре игры она была легкой и веселой. Даже капитан, покинув свой мостик, поспешил на помощь матросам. Надо было торопиться! С рассветом «Аврора» должна была сняться с якоря и выйти в открытое море.

Четверо моряков ссыпали лопатами уголь в ящик и, нагрузив его доверху, катили через длинный, узкий подъезд до подвала и там опрокидывали его в маленькое оконце.

Красные, разгоряченные, в расстегнутых пальтишках, утирая ладонями вспотевшие лбы, грязные от угольной пыли, работали они, впервые, быть может, почувствовав на губах соленый привкус пота.

Огромная черная груда каменного угля постепенно таяла. У матросов от усталости уже ныли плечи, приятно побаливали мускулы… Было жарко, словно летом, хотя к ночи прихватил морозец.

Совещание управдомов закончилось поздно вечером. Дядя Печулис тут же заторопился домой.

«Как бы не растащили уголь! — думал он с тревогой. — Ребята-галчата уже, небось, давно по домам разбрелись».

Подойдя к своему дому, дядя Печулис с удивлением оглянулся по сторонам. Трехтонная огромная куча отличного донбасского угля у подъезда исчезла, точно сквозь землю провалилась.

Старик остановился и, не веря своим глазам, разглядывал затоптанный, грязный снег, весь поблескивающий черными сверкающими осколками угля…

Вдруг у него из-под ног, словно куропатка, выпорхнуло какое-то маленькое мохнатое создание в шубке и кубарем покатилось в подъезд.

— Идет! Идет! — услышал он знакомый, звонкий голосок Дануте.

Четверо матросов, опрокинув в трюм корабля последний ящик, отряхивали уже запыленную углем одежду, оттирали снегом почерневшие, натруженные руки…

Четыре лопаты стояли тут же, прислоненные к стене. Вечерняя темь скрывала грязные от угольной пыли, блестящие от пота, радостные, оживленные лица.

Только четыре пары глаз весело горели, словно раскаленные угольки.

— Уголь куда… делся? — с тревогой в голосе спросил дядя Печулис, вбегая во двор.

— Уголь — в трюме корабля, — спокойно доложил Юргис.

Он выступил вперед, поднял голову, вытянулся, все еще чувствуя себя капитаном дальнего плавания.

— Чего ты там плетешь! — воскликнул не на шутку встревоженный старик.

— Уголь тут… тут, в подвале, дядя Печулис, вот здесь! — сказала Дануте. — Мы уже его сгрузили…

— Как? Как… в подвале? Кто же его снес?

— Сам сошел! — сдерживая смех, укоризненно бросил Казюкас.

Пусть дядя Печулис знает, на что они могут быть годны. Пусть не попрекает их стенами… За Казюкасом и Альгис чуть было не прыснул в воротник.

— Дядя Печулис, мы сделали изобретение! — бросился объяснять Алеша, указывая на свалившийся с колод ящик. — Понимаешь, дядя Печулис, мы ра-ци-о-на-ли-зи-ро-ва-ли работу! Вот.

— И совсем нам не тяжело было! Чепуховое дело! — кричал Юргис.

— А я была разведчиком! — тянулась из-за других маленькая Дануте.

Дядя Печулис только руками развел, все еще не приходя в себя от изумления.

— Три тонны угля! Ай, ай, ай! — качал он головой. — Вот так молодцы! Скажи на милость…

Он погладил мелко дрожащей рукой свою торчащую бородку, кашлянул в кулак. Отвернувшись, украдкой смахнул слетевшую на ресницы и растаявшую снежинку.

— Подсобили старику! — произнес он с волнением. — Ну, спасибо вам, галчата!

— Не галчата, а пионеры! — поправил его Казюкас с достоинством.

Дядя Печулис, обтерев о кожушок руку, по очереди пожал четыре маленькие, замерзшие, испачканные ручонки.

— Ну, спасибо, спасибо вам, пионеры! — И затем добавил: — Вот вкусным покажется вам сегодняшний ужин! Заслуженным!

«Да, вот они какие теперь, наши дети! Пионеры…» — все еще качая головой, думал дядя Печулис, и теплая волна умиления нахлынула на него. За долгую и тяжелую свою жизнь дворника ему пришлось повидать разных детей…

Мороз все сильнее хватал за уши, пощипывал щеки. Подморозив во дворе растаявший за день снег, разрисовав узорами освещенные окна, он сулил на завтра отличный, блестящий, как стекло, лед на катке.