Живых смертниц не бывает: Чеченская киншка

Предположим, что Зарема приходит на встречу в “Мон-кафе”, а ее сообщник в условленное время не появляется. Или она его с кем-то путает. Ошибается, привлекает внимание охранников. Ее положение усугубляется с каждой минутой. Бросить сумку и убежать она уже не успеет. Пытается напугать подошедших к ней охранников своей взрывчаткой, а они не пугаются, следуют по пятам.

Возможно также, что Зарема по каким-то причинам решила уйти из банды. Может, испугалась, что ее в конце концов тоже взорвут. И другого способа, как сдаться властям, она не придумала. Где ей прятаться в незнакомом городе. Вот Зарема и решила спрятаться в тюрьме, рассчитывая на то, что ее вскоре отпустят, как явившуюся с повинной. В суде, кстати, выяснилось, что никто не видел, как Зарема щелкала тумблером. Обвинение в том, что она пыталась взорвать бомбу, построено исключительно на ее первых показаниях. И говорила она это лишь для того, чтобы сообщники не догадались о ее предательстве.

Ни следствие, ни суд не сделали ничего, чтобы выяснить настоящую роль Заремы Мужахоевой в этой банде. А зачем? Улик достаточно, чистосердечное признание есть. Зарему использовали и посадили на двадцать лет не за подготовку смертниц, а за гибель взрывотехника Трофимова, в которой она не виновата.

Вместо одного из организаторов теракта Мужахоеву превратили в жертву обстоятельств, просто потому, что это проще доказать. И суд, и следствие по обыкновению схалтурили, пошли по пути наименьшего сопротивления. И чего теперь удивляться, что Мужахоева хлопочет о своем помиловании. Мол, раз уж я жертва, то и отпустите меня на волю. Шесть лет для жертвы — в самый раз.

Не разобравшись до конца в личности Заремы, и суд, и следствие добились того, что очень многие в России ей сочувствуют. А уж за границей таких сочувствующих, пожалуй, и большинство. Имена жертв Тушина и Моздока давно забыты. Имя Мужахоевой помнят. Один из французских журналов, перепечатавший мое интервью с Мужахоевой, называл ее не иначе как “petiti martyre de l’islam” — “маленькая исламская мученица”.

“Просьба передать мадмуазель Зареме Мужахоевой, “маленькой исламской мученице”.

Дорогая м-ль Зарема Мужахоева!

Я потрясена тем, как прошла Ваша ранняя юность, Вашей невероятной смелостью, и я Вам от всего сердца желаю продолжать идти по той дороге, которую Вы выбрали. Продолжать быть этой “хорошей девочкой”.

Примите мою огромную благодарность за то, что Вы не взорвались. Ваша жизнь гораздо важнее всего прочего.

Спасибо Вам за ту дорогу мира, которую Вы выбрали, за это желание ненасилия. В моих глазах Вы всегда будете примером и началом всемирного мира. Спасибо. (Имя неразборчиво.)Париж”

Зарему Мужахоеву судили присяжные. Так решила адвокат Наталья Евлапова. Когда адвокат потребовала суда присяжных, я подумал, что она глупая. Отдать чеченку, обвиняемую в терроризме, в руки двенадцати русских москвичей. Я ошибся. Евлапова не дура. Просто у нее в этом деле была иная миссия. Всерьез защищать Мужахоеву она не собиралась. После смерти майора Трофимова это потеряло смысл.

Ее ведь осудили не как “Мужахоеву Зарему Мусаевну, уроженку села Бамут, гражданку РФ, вдову, невоеннообязанную, неработающую, несудимую”, а как живое воплощение чеченского террора. Прокурор демонстрировал присяжным шесть поясов шахидов, найденных в Толстопальцеве.

— Посмотрите, — говорил он, — скольких человек они собирались еще убить.

— Я помогла вам найти эти пояса, — орала из клетки Мужахоева.

Ее не слышали. Подсчитывали потенциальные жертвы.

Прокурор показывал цветные фотографии с теракта в Тушине.

— Это не я взрывала, — орала из клетки Мужахоева.

Ее не слышали. Какая разница, ты — не ты. Такие, как ты.

Двадцать лет дали некоему собирательному образу, абстрактной террористке, взорвавшейся в Тушине, Илисхан-Юрте, Моздоке, Грозном. А отбывать этот срок приходится конкретной Зареме. Адвокат не могла этого не предугадать.

— Зачем вы потребовали суда присяжных, — спросил я адвоката.

— Решение по Зареме никто не может принять в одиночку, — туманно ответила Евлапова.

Позднее я понял, что она имела в виду.

Зарема вообще могла не попасть под суд. Как не попала под суд ее подружка из Ассиновки Раиса Ганиева, родная сестра смертниц из “Норд-Оста” Айшат и Хадижат Ганиевых, а также Рустама Ганиева, знаменитого боевика, доверенного лица самого Шамиля Басаева. Сама Раиса Ганиева тоже входила в банду и помогла войти в банду Зареме Мужахоевой. Раису вполне могли посадить лет на десять за “участие в незаконных вооруженных формированиях” и за “вовлечение в террористическую деятельность”, но не посадили, а, напротив, освободили от всякой уголовной ответственности, выправили новые документы на вымышленную фамилию и переправили куда-то за Урал. Раису Ганиеву показывали по телевизору. Андрогинная разносторонняя барышня. Вот она с гитарой, вот она жонглирует футбольным мячом, вот Раиса в перчатках лупит боксерскую грушу. Генерал ФСБ Илья Шабалкин рассказывал, что Ганиева попросила у ФСБ защиты от брата-ваххабита, который намеревался сделать из нее террористку-смертницу. Раиса перед камерой пишет с ошибками заявление в ФСБ. А вскоре арестовывают Рустама Ганиева. Все это случилось осенью 2003 года, когда Зарема Мужахоева уже сидела под следствием в “Лефортово”. А вот как все происходило на самом деле.

Оперативники давно охотились за Рустамом Ганиевым, но безрезультатно. Его младшая сестра Раиса, конечно, знала, где скрывается брат, периодически с ним виделась, но с федералами информацией не делилась. Посадить Раису в подвал и силой выбить из нее показания федералы не могли. Семья Ганиевых известна на весь мир. Десять детей, пятеро из которых — боевики. Две сестры — двадцативосьмилетняя Айшат и семнадцатилетняя Хадижат участвовали в захвате “Норд-Оста”, где и погибли.

А двадцатилетняя Раиса Ганиева выглядела вполне законопослушной девушкой. Жила с родителями в станице Ассиновской Ачхой-Мартановского района, училась в Грозненском университете. Посади такую в подвал, тут же поднимется шум на весь мир, что Раису Ганиеву задержали только за то, что она является родственницей террористов.

И тут властям попадает в руки подруга Раисы Зарема Мужахоева. И дает на Раису показания. Что Раиса познакомила ее с Рустамом, снабдила ваххабитской литературой, ввела в банду. Оперативники едут из Москвы в Ассиновку, приходят к Ганиевым и показывают Раисе этот протокол. Теперь, говорят оперативники, мы можем вполне законно посадить тебя, Раиса, за терроризм лет этак на десять-двадцать. Но у тебя, Раиса, есть шанс избежать наказания. Сдай нам своего брата Рустама. За это мы сделаем тебе новые документы и вывезем из Чечни. Раиса немного подумала, выдала брата и начала новую жизнь.

Таким же образом можно было вытащить и Зарему Мужахоеву. Зарема тоже много чего знала и могла долго торговать информацией, обменять ее на новый паспорт и свободу. Хотите узнать, где находится наша база? Хотите получить показания на Раису и Рустама? Хотите найти Игоря и Андрея? Тогда покажите меня по телевизору, дайте при всех гарантию, что меня как ценного свидетеля освободят от уголовной ответственности и где-нибудь спрячут. В конце концов, я сдалась добровольно, отказалась от совершения преступления, а значит, ни в чем не виновата… Не хотите, ну что ж, хозяин — барин… Тогда я ничего не знаю, в Москву приехала впервые, адресов не помню, своих настоящих имен Игорь и Андрей мне не называли. А Николаю Платонычу вашему, Патрушеву, передайте, что с работы его скоро выгонят, потому что на базе, которую я вам не покажу, еще шесть шахидских поясов лежат, и они со дня на день начнут взрываться…

Такова единственно верная линия защиты. Адвокат Евлапова это понимала, но защитить Зарему не могла. Между террористской Ганиевой и террористкой Мужахоевой принципиальная разница. Чем занималась в своей Ассиновке Раиса, никто не знает, а при разминировании сумки Заремы погиб взрывотехник ФСБ. Наутро вся страна увидела его гибель по телевизору. И все считали, что виновата Зарема. Не принеси она эту сумку на 1-ю Тверскую-Ямскую, и Трофимов был бы жив. И если Путин Зарему отпустит, это будет воспринято публикой как трусость и предательство. И адвокат здесь бессилен. Зарему приговорили еще до суда. Адвокат Зареме вообще был не нужен. Адвокат был нужен следователям и оперативникам. Наталья Евлапова не защищала Зарему, а добывала у нее информацию. О базе, о сообщниках. Оперативники лично и через адвоката врали Зареме, что за содействие следствию ей максимально скостят срок. Хотя знали, что суд не уступит Зареме ни дня. Оперативники врали и боялись, что после сурового приговора Зарема уличит их в обмане. Боялись, потому что Зарема была им нужна и после приговора. Боевиков продолжали ловить, теракты не прекращались, суд над Рустамом Ганиевым тогда еще не закончился. Зарема еще должна была выступать как свидетель, опознавать людей. Для того чтобы хоть как-то оправдаться перед девушкой, и придумали для нее суд присяжных.

— Решение по Зареме никто не может принять в одиночку, — сказала мне адвокат Наталья Евлапова.

Решать участь Заремы поручили народу. Как народ скажет, так и будет. Скажут присяжные “достойна снисхождения”, значит, можно будет соврать Зареме, что это ФСБ о ней позаботилась. Скажут что “виновна”, можно будет соврать, что ФСБ сделала все возможное, но народ — сволочь, такой жестокий оказался. Присяжные сказали “виновна, снисхождения не достойна”.

— Сделали из меня кумушку, — сказала Зарема после оглашения приговора. И усмехнулась сама себе. Мол, ну и дура.

Зарему посадили на двадцать лет за попытку террористического акта, повлекшую по неосторожности смерть человека. То есть за убийство майора Трофимова, которое она не совершала.

На одно из последних судебных заседаний прокурор притащил изорванный взрывом защитный костюм, в который был одет Трофимов в момент гибели. Когда прокурор нес пластиковые пакеты с костюмом через судебный двор, его окружили все местные псы, заинтригованные исходящим от пакетов застарелым запахом человеческой крови и плоти.

— Вы бы хоть постирали его что ли, — заметила прокурору секретарь суда. — Что ж, теперь эту грязь на столы что ли класть?

Прокурор предложил для Заремы двадцать четыре года. Именно столько Зареме исполнилось в феврале 2004-го. Не срока потребовал. А половины жизни. Такой вот прокурорский юмор.

— У меня к Мужахоевой личных претензий нет, — сказала в суде Елена Трофимова, мать погибшего взрывотехника. — Я вообще человек не мстительный. Я не думаю, что она приехала в Москву, чтобы уничтожить моего сына. Но ее действия были направлены против русских. А мой сын в этом деле оказался олицетворением всех русских.

Лучше бы майор Трофимов был не русским, а сухим занудным немцем, чуждым эмоций и бесшабашного риска. Тогда он остался бы жив. Вторым номером у Трофимова в ту ночь был взрывотехник Павел Мынкин. Спустя пять месяцев после случившегося Мынкина допросил дознаватель ФСБ.

Выдержки из допроса Павла Мынкина — эксперта Института криминалистики ФСБ, второго специалиста-взрывотехника, оператора технических средств.

— Кто руководил группой и операцией?

— Следователь.

— Какой инструкции он придерживался?

— Инструкции по обезвреживанию взрывных устройств нет. Ситуации всегда различны, и ответственность за принятое решение лежит на взрывотехнике, в нашем случае на Георгии Трофимове. Трофимов принял решение обезвредить сумку с помощью робототехнического комплекса “ХОБО”. Также был развернут постановщик радиопомех, на случай, если бомба радиоуправляемая. Прибыв к сумке, робот ее осмотрел, вернулся к Трофимову и был направлен им обратно уже с гидропушкой. Робот прицелился, выстрелил, но пушка не сработала. Робот снова вернулся к Трофимову, тот его перезарядил уже зарубежным патроном, а не нашим, как в первый раз, и опять отправил к сумке. После выстрела, так как заряд был водный, образовалось облако из пороховых газов, водной пыли и пыли обычной. Сумка приоткрылась, мы увидели провода. Робот попытался вытащить бомбу схват-губками, предназначенными для изъятия и подъема самодельных взрывных устройств. Это не вполне удалось, сверток зацепился проводами, которые уходили от него в сумку. Полностью отделить бомбу от сумки не удалось. Робот выложил бомбу на тротуар рядом с сумкой и вернулся к Трофимову.

Трофимов решил сам осмотреть бомбу. Я помог ему одеться в защитный костюм. Трофимов пошел, а я остался в укрытии за углом дома. В 2.15 я услышал взрыв.

— Кто решил, чтобы Трофимов собственноручно обезвреживал бомбу?

— Все решения взрывотехник принимает сам. Начальник не может командовать специалистом.

Через некоторое время я вышел на 1-ю Тверскую-Ямскую и около дома № 14 или № 16 на проезжей части увидел лежащего Трофимова, над ним уже стояли врачи. Меня кто-то увел от тела. Что было дальше, вспомнить не могу.

Трофимов не должен был подходить к сумке, не переговорив с ее хозяйкой. Однако известно, что Трофимов и Мужахоева не встречались. Мужахоеву допрашивали, выясняли у нее, где сообщники, оставив Трофимова один на один с неведомой бомбой. По его действиям видно, что взрывотехник знал об устройстве бомбы куда меньше, чем мы знаем сейчас. Например, о том, что тумблер выведен через отверстие в наружный карман, Трофимов не знал.

Взрывотехники приехали на место в десять минут первого. Вся ночь у них была впереди. Можно было оцепить пустую в это время суток трассу, погрузить роботом сумку в контейнер, отвезти ее за город и там взорвать. Но Трофимов решил все сделать на месте, так казалось быстрее.

Спустя две недели после гибели Трофимова его коллеги обезвреживали шесть поясов шахидов, найденных на базе боевиков в Толстопальцеве. Теперь по приказу начальства никто из саперов к взрывчатке не приближался. Все делали роботы. Один пояс взорвался. Никто не пострадал.

Трофимов мог бы остаться в живых, если бы промышленность выпускала качественные гидроразрушители. По сумке выстрелил импортный гидроразрушитель “Ньютрекс”, отечественный же, марки “2М”, дал осечку. Что такое осечка гидроразрушителя? Вы заряжаете робота, отправляете его на противоположную сторону улицы, долго прицеливаетесь, прячетесь в укрытие, нажимаете гашетку, а пушка не стреляет. Надо выходить из укрытия, возвращать робота пультом через всю улицу, разряжать его, заряжать по новой, отправлять робота обратно на противоположную сторону, прицеливаться, прятаться в укрытие… Осечка раздражает.

Бомбу попытались вытащить, не зная, что тумблер находится не в самой сумке, а отдельно в наружном кармане. Провода, которые вели от бомбы к тумблеру, не позволили достать бомбу из сумки. Тумблер зацепился в кармане, еще один рывок, тумблер встает в положение “On”, и все благополучно заканчивается. Но не было этого рывка. Тут бы произвести контрольный выстрел из гидроразрушителя, но это опять, в третий раз, надо заряжать робота, гнать его через Тверскую-Ямскую, целиться, прятаться в укрытие, а вдруг снова осечка…

За неделю до этого майор Трофимов разминировал в Тушине не до конца взорвавшийся пояс на трупе Зулихан Элихаджиевой. Фотография Трофимова обошла все газеты. В Тушине все обошлось. И теперь, конечно же, обойдется. Сколько можно, два часа уже возимся. Павел Мынкин помог Георгию Трофимову облачиться в защитный костюм. Георгий взял кусачки, перочинный нож, моток скотча и направился к сумке.

Георгий Трофимов погиб потому, что вел себя с бомбой непоследовательно. Если уж начал разрушать ее роботом, так и разрушай роботом, пока не взорвется. А если хотел осмотреть бомбу лично, то зачем перед этим лупить по ней из пушки, дергать и переворачивать. Георгий Трофимов погиб из-за негодного российского гидроразрушителя и склонности к риску. А Зарема Мужахоева в гибели Георгия Трофимова не виновата. Напротив, она в ту ночь была единственной, кто мог его спасти. Но Георгию не дали встретиться с Заремой.

Он погиб геройски. Потому что работу свою выполнил, бомбу обезвредил, и никого при этом не подставил. Кроме себя и Заремы.

Смерть Трофимова сняли на видео.

Мужчина пересекает улицу. Сейчас он поравняется с фонарным столбом и исчезнет. Камера вздрогнет. Оглушительно лопнет фугас. “П…ц!” — вполголоса скажет оператор…

Pause. Rewind.

…Из искр, обрывков костюма, взлетевшего к небу серого праха чудесным образом возникает живой человек и быстро-быстро пятится прочь от собственной смерти.

P.S.

Записка автору от заключенной Мужахоевой З.М. от 30 января 2004 года:

“Гонорар за интервью прошу перечислить на мой счет в следственный изолятор “Лефортово” с почты по улице Боровой.

Я буду покупать сок, шоколадки, печенье и яблоки”.

Письмо Заремы Мужахоевой президенту Российской Федерации Дмитрию Медведеву

Уважаемый Дмитрий Анатольевич!

Обращаюсь к Вам с просьбой о помиловании, надеюсь на Ваше милосердие, объективность и справедливость.

В средствах массовой информации обо мне сложился образ какого-то монстра в женском обличии, поэтому я хотела бы самолично кратко поведать Вам о своей жизни. Мне кажется, что только зная мою судьбу, условия, в которых формировалась моя личность, можно объективно судить обо мне.

Родилась я в 1980 году в чечено-ингушской семье. Жизнь показала, что семья была некрепкая и несчастливая. Мне не было и года, когда мама бросила нас и ушла к другому мужчине; так как отец много времени проводил вне дома, я жила у его родителей. Кроме меня на попечении у дедушки и бабушки была еще их дочь со своими двумя детьми. Мне было всего десять лет, когда отца в Сибири убил пьяный земляк, и я полностью осиротела. Мало того, что я не знала материнской заботы и ласки, я лишилась защиты и любви отца. Это произошло в то время, когда в Чечне начались процессы, от которых даже у взрослых людей “голова шла кругом”. Я училась в 7 классе, когда началась Первая Чеченская война и закончилась для меня учеба. Хотя, честно говоря, я и до войны училась плохо, не хватало родительской строгости и внимания. Так как мать отца была двоюродной сестрой Джахара Дудаева, можно легко представить, на чьей стороне были симпатии в нашей семье и какое влияние оказывалось на меня со стороны родственников, даже непроизвольно. При этом, должна оговориться, что благодаря дедушке и бабушке я никогда не испытывала никакой национальной или религиозной ненависти к людям других национальностей и религий.

Когда ко мне, двадцатилетней девушке, посватался женатый мужчина, дедушка без долгих раздумий выдал меня замуж второй женой. Казалось, что теперь наступит более-менее благополучная жизнь, но, видимо, я несчастлива с рождения, так как через три месяца после свадьбы мужа убили. (Смерть его не связана с войной, он занимался торговлей лесом.) И я, беременная, остаюсь одна, становлюсь обузой уже в семье мужа. Когда я родила дочь, у меня появилась цель в жизни — родной человек, ради которого надо жить. Но как оказалось, я заблуждалась. Дедушка отказался принять меня обратно в семью, так как не смог бы нас с дочкой прокормить. Оставив нас у себя, семья мужа убедила меня подписать документы, по которым я, якобы просто формально, отказываюсь от дочери для ее же блага. Воспользовавшись моей необразованностью, но, убедив меня в этом, они сразу запретили мне видеться с дочерью. Так я в очередной раз потеряла последнего родного человека. Когда дочке исполнилось полтора года, мне заявили, что дочка не должна знать, что у нее есть я, и чтобы я не просила с ней встречи.

Тогда я решилась на крайние меры: выкрасть дочку и уехать с ней из Ингушетии. У бабушки из сундука я украла золотые украшения, чтобы купить билет на самолет и уехать в Москву к тете. Я продала золото на рынке, купила билеты на самолет и с дочкой уже находилась в аэропорту, но мы так и не улетели, так как родственники нашли нас и забрали у меня дочь. Также они объявили, чтобы я вернула долг — 1000 долларов США. Я стала отверженной для всех родственников. Мне стало незачем жить, так как мне категорически запретили не то, что видеться с дочкой, но даже выходить из дома. Как раз в это время ко мне обратилась соседка и предложила избавиться от долга. Она предложила мне стать шахидкой, а за это боевики выплатили бы мой долг за золото.

Жизнью своей я не дорожила, а о том, что погибнут невинные люди я в этот момент просто не задумывалась. Просто появилось предложение разом решить две проблемы: уйти из жизни и рассчитаться с долгом. В июне 2003 года на меня одели “пояс шахида” и поручили взорвать с военными, ехавшими в Моздок на автобазу. И только здесь, глядя на стоящих на остановке людей, до меня дошел весь ужас порученного мне дела. Я поняла, что не смогу лишить жизни этих людей, я осознала, что это уже не детские игры. В конце концов я поняла, что хочу жить! Я не решилась взорваться, уехал. Боевикам я сказала, что просто не было.

Мне не поверили до конца, но так как у них была другая шахидка, для подстраховки выяснять подробности не стали. А на следующий день другая шахидка сделала то, что не сделала я. В начале июля меня привезли в Москву. Чтобы подстраховаться, меня запугивали и говорили, что за мной постоянно следят, что у них есть связи везде, а если я вдруг пойду в милицию, ко мне пришлют своего адвоката. Теракт для меня был назначен на 9 июля 2003 года в кафе “Мон” на Тверской улице. Придя к назначенному месту, я около часа не знала, что мне делать. В кафе я даже не заходила, боялась, что боевики взорвут меня сами, как только я зайду в помещение. Я старалась привлечь к себе внимание посетителей. В конце концов я показала язык молодым людям, сидящим в кафе. После этого ко мне подошли трое мужчин и спросили, что я хочу. Я сказала, что у меня взрывное устройство и я должна взорвать кафе. Я стала тихо отходить от кафе в более безлюдное место. На требование прибывшей милиции снять сумку со взрывчаткой, я сама сняла ее и поставила на землю. На вопросы, как выглядит взрывное устройство, я отвечала все, что знала, просто знала очень мало, меня никто не учил делать бомбу, меня учили только взрывать ее. Меня обвинили, что первые дни я сознательно не говорила правду. Частично это так. Про “пояс шахида” я действительно рассказала все, что знала. Но вот когда приехала адвокат и сказала, что она прямо со свадьбы дочери, я испугалась. Ведь на языке боевиков “свадьба” — это теракт. Я подумала, что боевики сдержали слово и прислали своего адвоката! Поэтому первое время я не верила следователям и адвокату. Бомба, к моему огромному сожалению, взорвалась, но взорвалась спустя несколько часов, как я отдала ее. Тем не менее, взрыв свидетельствует о том, что бомба была исправна и, если бы я попыталась ее взорвать, она бы взорвалась. Я не пытаюсь оправдаться, я виновна в том, что одела на себя этот проклятый “пояс шахида” и обязана за это нести наказание! Но я не хотела совершить теракт, я не хотела смерти взрывотехника Трофимова Г. Для меня было громадным потрясением, когда я на следующий день узнала, что он погиб.

Через несколько дней, когда я полностью поверила, что боевики не могут дотянуться до меня, я всеми силами помогала следствию: нашли дом, где мы жили (хотя я совсем не ориентируюсь в Москве); там обнаружили шесть “поясов шахида”, приготовленных для очередных терактов в Москве; я рассказала все, что знала о своих подельниках, что позволило их ликвидировать. Я искренне считаю, что война и терроризм недопустимы, а все те, кто потворствуют этому, должны быть лишены свободы. Даже после ошарашившего меня приговора — 20 лет лишения свободы, я продолжаю верить в справедливость и в то, что с терроризмом надо бороться. Только поэтому я дала интервью “Невесты Аллаха”, только поэтому я свидетельствовала против своих подельников на суде во Владикавказе. Только поэтому я изо всех сил стараюсь все время в заключении использовать с пользой для дальнейшей мирной жизни. Учусь, приобретаю рабочую специальность, избегаю получать даже малейшие замечания по поведению. Только поэтому я набралась смелости обратиться к Вам с просьбой о милосердии. Всем сердцем заверяю Вас, что мое обращение к Вам ни в коем случае не попытка убедить Вас в том, что я не виновна — моя вина безмерна! Я принесла на себе эту проклятую бомбу, от которой погиб хороший человек и могли погибнуть десятки невинных людей. Я осознаю это и глубоко раскаиваюсь в произошедшем. Но я не хотела этой смерти, надеялась и молилась, чтобы не было взрыва, чтобы не было крови и горя!

Прошу Вас поверить в мое искреннее раскаяние, в мое желание жить нормальной жизнью мирной женщины, которая в прошлой своей жизни ничего, кроме потерь, горя и войны, несчастий и слез не видела. Я прекрасно понимаю, что наказание для меня должно быть, наказание за содеянное. Я достойно его перенесу. Я от всей души надеюсь, что Вы поверите мне и сократите срок моего наказания до объективного предела, что позволит мне вернуться к свободной и мирной жизни еще молодой и здоровой женщины, обрести хорошую семью, родить и воспитать в любви счастливых детей.