Жизель до и после смерти

1. Начало

— Гран плие, держите спину прямо. Лидия, разверните колени. Мягче руки. Теперь батман: раз, два, три. Раз, два, три… Отлично, мадемуазель. Раз, два, три…

— Мамочка, забери меня домой! Мне так плохо здесь без тебя. Я не хочу быть балериной!

— Нужно потерпеть, ласточка моя, ты ведь знаешь, что Васенькино лечение дорого стоит, а ты теперь на казенном содержании. Это мне большая помощь, Лидок. Ты ведь всегда любила танцевать. Учись, девочка моя, не огорчай маму.

— Батман тендю, прошу вас, и-раз, и-два, и-три… Колени разверните. Лидия, носок тяните, не ленитесь. Батман тендю жете, и-раз, и-два…

— О, наши бедные ножки! Опять в кровь стерты. На пуантах весь танец так трудно танцевать, чтоб никто не заметил, как больно!

— Мария Семеновна, ваша Лидия выше всех похвал, счастливая мысль была — отдать ее учиться. Вы еще будете гордиться дочерью.

— Работать, мадемуазель, работать. До седьмого пота! И-раз, и-два, и-три… Спину прямо, носок тяните! Лидия, сильнее прогните спину! Со-де-баск, мадемуазель! Легче, легче! Берите пример с Лидии! Как мотылек порхает!

— Выслуживаешься, Лидочка? Мо-ты-лек!!

— Какой же она мотылек! Посмотрите на ее грудь и бедра! Вот госпожа Павлова-вторая — это мотылек! Видели ее в «Жизели»? Она парит над землей!

— Госпожа Павлова мотыльком порхает, а Матильда Феликсовна с грудью и бедрами выше всех взлетела!

— Фи, Серова, что ты говоришь!

— То и говорю, что без протекции мотыльки не летают высоко. А уж с такой выигрышной фигурой можно выбирать покровителя — может, повезет, не такой старый достанется!

— Ой, Серова, откуда ты все знаешь?!

— А я перед «Спящей красавицей» гримируюсь в уборной кордебалета. Они такое говорят, девочки!

— О-о-о, скорее бы выпуск! Я себе шляпку закажу! И кавалеры сразу появятся! Вот весело!

— А я слышала, что к нам скоро пожалует сам Серж Дягилев, кордебалет набирать для парижского сезона.

— Продолжим, мадемуазель, арабески на середине. Серова, не сгибайте ногу в колене. Старательней! Держите спину! Я довольна сегодня вами. Завтра так же станцуйте!

— А что завтра будет, Анна Генриховна? Правда, что месье Дягилев приедут?

— Про завтра — завтра и узнаете! А сейчас вас кавалеры дожидаются: поддержки, мадемуазель, забыли? Да чтобы без вольностей! Из училища и сейчас отправить можем!

— Что вы, Анна Генриховна! Уж мы такие скромницы!

— Знаю я вашу скромность! Сама училась когда-то, помню…

— Расскажите, Анна Генриховна!

— Идите, идите, пора!

— Лидия, Левина, иди, тебя твой Мишель Суворов дожидается!

— Левина, Суворов, прошу вас. Па-де-де. Начали! Левина, уверенней, он должен тебе помогать, не надейся только на себя. Объедините усилия, вы сейчас одно целое. Суворов, не рискуй. Готовься поддержать заранее! Еще раз. Суворов!!! Левина, вы не ушиблись? Отдохните. Продолжим. Серова, Шевелевский, Рыжов, па-де-труа.

— Прости меня, Лидочка, не сердись!

— Неуклюжий медведь!!!

— Ах, так!

— Серова, Левина, Залесская, на репетицию.

— Карета в театр у подъезда, поторопитесь, мадемуазель!

— Левина, видела, за нами юнкер из Николаевского училища всю дорогу ехал? Интересно, кого он второй день высматривает? Я вчера ему улыбнулась, когда выходила у театра.

— Ну-с, Левина, пора подумать о выпускном спектакле! Хотелось бы представить вас в выгодном свете. Что вы скажете о «Шопениане»? Сильфида из вас хоть куда! Ну, и в дивертисменте что-нибудь эдакое, например, па-де-де из «Дон Кихота». Нужно показать все грани вашего таланта. А им вас Господь Бог не обделил! Начнем?

— Левина, на репетицию!

— Левина, на репетицию.

— Левина, на репетицию…

В марте 1911 года состоялся очередной выпускной спектакль Императорского театрального училища. По традиции, присутствовала вся Царская семья во главе с Государем. Всеобщее внимание привлечено было к юной Лидии Левиной, танцевавшей Сильфиду. «Пленительным видением» и «живым воплощением музыки» назвали ее в газетных рецензиях критики. В па-де-де из «Дон Кихота» ее даже сравнили с блистательной Матильдой Феликсовной Кшесинской. Но — закончились выпускные экзамены, и Левина была зачислена в балетную труппу Императорских театров танцовщицей кордебалета. Каждый сверчок знай свой шесток! Лидочка Левина, дочка костюмерши из Мариинского Императорского театра, и была таким сверчком, попавшим случайно на мостовую под шины авто и копыта лошадей. Берегись, раздавят! Лидочка была далека от честолюбивых помыслов. Была она застенчива и тиха, как мышка. Выйти бы в солистки, быть балериной и не мечтала пока, их ведь всего пять-шесть на труппу. Прима-балерина же одна — Матильда Феликсовна. Давно уж не жалела Лидочка, что мать послала ее учиться в училище, хоть и не стало теперь к этому повода: Васенька, младший братишка, умер два года назад от скоротечной чахотки.

Нет, не жалела она, что танцует. Когда раздавались первые такты музыки, внутри у нее начинала дрожать струна, и тело само приходило в движение, живя в унисон с мелодией. Мышечные усилия происходили как бы сами по себе, машинально, потому что она в это время уже не осознавала ничего, кроме музыки и себя — в ней. Так же машинально она продолжала жить по распорядку, заведенному в училище, где самым главным было держать свое тело в постоянном возбуждении работы. Утренний холодный душ, чай с сухариками, испеченными матерью, репетиционный зал, скромный обед, опять занятия у станка или репетиция нового балета, небольшой отдых перед вечерним спектаклем, и так каждый день. Ей было семнадцать лет.

2. Жизнь

Жизнь в училище была строга и обособлена. Пансионерки отпускались домой только на лето, в училище же тщательно следили, чтобы между ученицами и учениками не было никакого общения. Все репетиции проходили под бдительным оком классных дам. После этого атмосфера театра ударяла в голову юным танцовщицам, как шампанское. Многие не выдерживали этого искуса. И уж тем более никто не оставался в неведении. Связи танцовщиц со знатными, богатыми или влиятельными лицами не были тайной. Все это скользило мимо Лидочки, не задевая ее. Она была не честолюбива и не корыстна. Единственное, что могло ее раззадорить — страстное желание танцевать большую и сложную партию. Но через год она все еще была танцовщицей кордебалета, тогда как живая и кокетливая Верочка Серова переведена уже была в танцовщицы второго разряда и получала небольшие роли. Она и растолковала Лидочке, как ей удалось сделать такую быструю карьеру.

— Вечно ты, Левина, не от мира сего. Неужели ни разу и не влюбилась? Военные бывают такие душки! После спектакля у выхода сколько их толпится!

— Неужели у тебя после спектакля есть еще силы флиртовать?

— А как же? Разве не в этом радость жизни? Нам же еще двадцать лет нужно отработать на сцене, чтобы стать свободными. Да я буду древней старухой! Тридцать семь лет, подумать только! Нужно жить, пока мы молоды. Вот влюбишься — узнаешь, откуда силы берутся!

— Верочка, а ты любила, когда первый раз?..

— Дуреха! Для пользы дела можно и без любви обойтись. Вот уж тут — точно без любви. Ишь, чего захотела, чтобы польза да еще с любовью была. Так ведь всяк готов!

— Верочка, а ты не жалеешь?

— Нет, Лида, — становясь на минуту серьезной, говорит Серова, — я уж и забыла. Все проходит и забывается, зато в новой постановке «Спящей красавицы» буду танцевать принцессу Флорину в паре с Мишелем Суворовым. А мы ведь все были уверены, что он влюблен в тебя. Он-то скоро на первые роли перейдет. Вот кому и покровителя не надо! Счастливчик! Кстати, хочешь, я помогу тебе? Меня ведь просили устроить знакомство с тобой. Приятель моего «благодетеля» сильно заинтересован в свидании. В новом сезоне ты будешь солировать.

— Как можно, Верочка! Это так гадко!

— Глупенькая, зато сразу роль получишь! Ты ведь в училище первой была. Помнишь, как порхала в «Шопениане»? А теперь на заднем плане руками машешь! К Рождеству возобновляют «Щелкунчик», роль Феи Драже еще никому не отдали. Мне намекнули, что берегут для новой танцовщицы.

— Не могу я, Верочка.

— Ну, хотя бы согласись пообедать с нами, познакомишься — может и решишься. Да не будь же ты такой недотрогой. Так все двадцать лет и протанцуешь во втором ряду! А помнишь, как мы с тобой мечтали «Жизель» станцевать? Или «Лебединое озеро», ты Одетту, я — Одиллию. Эх, какими мы детьми тогда были!

Вечером после спектакля Лидочка долго лежала без сна, раздумывая над предложением, переданным через Веру. Что такое Я, и имею ли Я ценность сама по себе, думала она, или только танцуя, мое Я парит над землей и приобретает значимость и содержание, интересное другим людям? Ведь ежели Я живу только в танце, то цена за это не должна иметь значения. Если выбирать вечный кордебалет или роли, которые я способна станцевать, то покажется ли та цена, что будет заплачена мной, непомерной? Кто мне поможет решиться? Кому я могу довериться? Решать я должна сама, — внезапно поняла она. Так терзалась Лидочка всю неделю. Вспомнилось ей, как однажды в училище на уроке истории учитель Илья Семенович рассказал легенду об амазонках, которые якобы выжигали себе одну грудь, чтобы метко стрелять из лука. Ученицы пришли в ужас, но Илья Семенович сказал им: легендарные девы превыше всего ценили дело, которому посвятили всю свою жизнь, и считали священным долгом исполнять его как можно лучше, жертвуя всем, что мешает этому. Неужели я сомневаюсь, принести ли мне столь малую жертву ради моего дела? — думала Лидочка, но уже в следующую минуту ее охватывал ужас от неведомой огромности этой жертвы. Стоя в ряду вилис во втором акте «Жизели» с высоко поднятой в арабеске ногой, она следила за легкой фигуркой Анны Павловой, одухотворенно скользящей по сцене. Я тоже так могу, думала она, но мне не позволят этого сделать, если я не решусь сейчас. Я хочу танцевать Жизель, и Одетту, и Сильфиду, и Эсмеральду… Значит, надо пойти и посмотреть на того, кто обещает выполнить мое желание.

На другой день Лидочка сидит в ресторане «Кюба», одном из самых дорогих и модных, посещать который не брезговала сама Кшесинская. Напротив Лидочки щебечет Верочка Серова, по обеим же сторонам сидят два солидных чиновника министра двора барона Фредерикса. Оба они служили в свое время вместе с директором Императорских театров Теляковским в том же лейб-гвардии Конногвардейском полку, что и барон Фредерикс, а потому пользовались его влиятельной поддержкой и сохраняли дружеские отношения между собой. Все это Серова растолковала Лидочке заранее. Тот, что справа, Верочкин «покровитель», благообразный господин лет сорока пяти с желчным лицом и длинноватым носом, совсем ей не понравился, но видно было, что Верочку его наружность не смущает и она ведет себя, как балованная девочка, что ему даже нравилось. Наконец, Лидочка решилась поднять глаза на господина слева и встретилась с взглядом его блекло-серых глаз. Дрожь пробежала у нее по спине, так, что передернулись плечи, и она испуганно отвела глаза, боясь, что он прочитает в них внезапное отвращение. Господи, господи, никогда, никогда! Эта жертва вдруг показалась ей неоправданно большой. На прощание он, целуя ее руку, сказал очень мягким голосом, что счастлив был их знакомством и рад пригласить всех на дачу в Стрельну. Лидочка, тронутая его отеческой интонацией, наконец, посмотрела открыто в его лицо и не увидела в нем ничего отталкивающего, напротив, добродушие чуть полнеющего лица со вторым подбородком располагало к себе. Я могла бы уважать его, как отца, мелькнуло в голове, но ему ведь не это надо. Она опять передернулась и смутилась, видя, что он заметил это.

— Благодарю вас! Я, право, не знаю… — нерешительно прошептала она, радуясь, что он не настоял на немедленном и определенном ответе.

Противоречивые чувства раздирали ее всю неделю, между тем жизнь была все так же наполнена работой. Все так же до седьмого пота отрабатывала она приемы и движения танца в репетиционном зале, веря, что сможет когда-нибудь станцевать все, о чем мечтала. Однажды, задержавшись позже других, скорее, даже не заметив, что все уже разошлись отдыхать (балета нынче вечером не давали), Лидочка для собственного удовольствия танцевала вальс из «Шопенианы», в котором была так хороша на выпускном спектакле. Она чувствовала, что тело ее поет в каждом движении и душа взлетает и кружится над землей в той чистой выси, где не нужно думать о расплате за это высшее наслаждение ее жизни, за возможность танцевать. Мельком увидев стоящие в дверях фигуры, она все же закончила танец, узнав в них «своих»: Мишеля Суворова и Михаила Михайловича Фокина. Танцор и балетмейстер труппы Дягилева Фокин, который и придумал этот балет, теперь с интересом наблюдал за ее танцем.

— Я вас знаю? — вопросительно сдвинув брови, спросил он, когда она, закончив, застыла, все еще трепеща вытянутыми вперед руками.

— Это Левина, — подсказал Суворов.

— О! Я наслышан, самому видеть не довелось, был в Париже. Почему же сейчас я вас не вижу в спектаклях? Что вы исполняете?

— Я танцовщица кордебалета и участвую во всех балетных спектаклях, — подсказала она ему, понимая, что весь кордебалет он запомнить не мог.

Фокин с изумлением посмотрел на нее и хотел что-то сказать, но сдержался.

— Не могли бы вы, э…

— Лидия, — вставил Мишель.

— Не могли бы вы, Лидия, помочь нам, я хотел бы ввести Мишеля в свой «Призрак розы» на случай, когда не может выступать Нижинский. Анна Павловна обещала помочь, но в последнюю минуту оказалась занята. Вы видели мой балет?

— Да, конечно! В Эрмитажном театре. Это было незабываемо! Павлова была очаровательна, но Нижинский — это гений танца! Его не превзойти! — Лидочка виновато взглянула на Мишеля и покраснела под насмешливым взглядом Фокина.

Далее последовали два часа, заставившие ее забыть на время о проблемах. Она изображала спящую в кресле девушку, в сонном видении влюбленную в призрак Розы — прекрасного юношу, обретшего черты знакомого с детства Мишеля, но все равно недоступного, как грёзы любви. Постепенно освобождаясь из пут сна, она расцветала от его мимолетных прикосновений, трепеща в предчувствии любви. Ее танец был безукоризнен и одухотворен. Вся душа раскрывалась в каждом движении и взгляде. Фокин, удивленный этой самозабвенностью, постепенно стал больше работать с ней, чем с Мишелем, доводя до блеска и объясняя каждое движение. Она уже не была для него случайной и временной заменой Анны Павловой, для которой он поставил этот маленький шедевр.

— Лидия Левина, — медленно произнес он, словно записывая в памяти ее имя, — я благодарю вас! Мы еще встретимся, — он поклонился и вышел.

Эта минута все решила для Лидочки, она поняла, что даже жизнью может заплатить за тот восторг, с которым танцевала настоящую роль, и то восхищение, которое она увидела в глазах знатока Фокина.

Весь год Лидочка встречала Мишеля мельком в театре на репетициях, чувствовала иногда его пристальный взгляд, но не верила, как не верила еще в училище, что его интерес к ней серьезен и выходит за рамки обычных отношений балетных артистов. Теперь же она посмотрела на него глазами девушки, только что пережившей незабываемые впечатления любовной фантазии. Как жаль, что не от Мишеля зависит моя судьба и карьера, подумала Лидочка, вспомнила блекло-серые глаза, следящие за ней с оскорбительным вниманием, и на ее глаза навернулись слезы. Ах, если бы Мишель…

— Лидочка, что с тобой? — спросил он, внимательно следя за гаммой чувств, написанной на ее лице.

Она встрепенулась, обнаружив, что давно уже стоит молча, беззастенчиво разглядывая Мишеля, но мелькнувшая последней мысль уже завладела ее сознанием и она непроизвольно спросила с трогательной интонацией:

— Мишель, я тебе нравлюсь? — и прямо посмотрела в его глаза.

— Я люблю тебя, ты разве не знаешь? — резко ответил Мишель, стараясь скрыть растерянность, — Еще в училище. Разве ты не замечала?

— Нет, — рассеяно ответила она и опять задумалась, глядя на него.

— Лидочка! А ты?

— Миша, — не обращая внимания на его вопрос, спросила она, — ты не хотел бы помочь мне… любить меня… — она запуталась в словах, — ты хочешь любить меня сегодня ночью? Помоги мне! — жалобно добавила она с интонацией маленькой девочки, и слезы выступили у нее на глазах.

Мишель ошеломленно посмотрел на нее, а потом взял за плечи и сильно встряхнул.

— Ты сошла с ума? Что происходит, Лидия?!!

— Я не буду тебе ничего отвечать. Если тебе противно, забудь об этом, — и она повернулась уйти.

— Пошли! — он крепко взял ее за руку и решительно повел за собой.

Всю дорогу до его квартиры они молчали. Мишель жил в меблированных комнатах на Екатерининском канале недалеко от театра. Когда он провел ее довольно чистым, но темным коридором и ввел в гостиную, из которой через раскрытую дверь была видна спальня с кроватью, аккуратно застеленной шотландским клетчатым пледом, Лидочка вдруг остановилась, как вкопанная, а потом непроизвольно дернулась назад.

— Лида, ты можешь мне рассказать, зачем тебе это нужно?

Она мотнула отрицательно головой, а потом трогательно попросила:

— Ты не мог бы быть со мной бережным, я очень боюсь?

— Я тоже боюсь, но я сделаю для тебя все. Думай о том, что я тебя люблю!

Они начали неловко раздеваться, путаясь в одежде, пока Лидочкины волосы не зацепились за пуговицу юбки, которую она пыталась снять через голову. Она вскрикнула от боли, Мишель бросился помогать, пытаясь освободить волосы, они возились, соприкасаясь руками, наконец, облегченно вздохнули и, рассмеявшись, посмотрели друг на друга. Само собой получилось, что Мишель ее обнял, вскидывая на руках. Это было так привычно и надежно, как всегда во время танца, когда она полностью доверялась ему, что она совершенно успокоилась. С любопытством следила Лидочка, как он, опустив ее на плед, спускал кружевные бретели рубашки, нежно лаская пальцами ее плечи, потом наклонился, касаясь губами ее губ…

— Ты ни с кем еще не целовалась! — воскликнул он удивленно, и она тоже удивилась этому: как много ей придется сегодня сделать в первый раз.

Лидочка послушно подставила ему губы, находя неожиданное удовольствие в этом неумелом поцелуе, и задохнулась вдруг, почувствовав его руку на своей груди. С изумлением она обнаружила, что ее тело перестает ей повиноваться, загораясь страстным желанием продолжить ласку, а руки все крепче прижимают его голову к себе. Дальше она перестала что-нибудь понимать, лежа с закрытыми глазами и ловя воздух пересохшим ртом в такт толчкам крови в висках, не чувствуя больше ни смущения, ни страха, упиваясь великим моментом.

Лидочка успокаивала бурное дыхание, привычно делая несколько глубоких вдохов, медленно выдыхая воздух, и заметила вдруг, что Мишель делает то же самое. Они оба рассмеялись, почувствовав такое же удовлетворение и благодарность к партнеру, как при хорошо сделанном сложном движении танца.

— Теперь ты мне можешь объяснить свой каприз? Я боюсь даже предположить, что причина в том, что ты чувствуешь ко мне хотя бы десятую часть моего чувства к тебе.

— Ах, Мишель, не надо сейчас об этом. Но ты ведь наверное знаешь, скажи, со всеми чувствуешь то же самое, что сейчас?

— Зачем тебе это знать? — резко повернувшись к ней, Мишель внимательно посмотрел в глаза, — зачем тебе знать о других? Ты выйдешь замуж за меня и только со мной ты испытаешь любовь!

— Нет, Мишенька, — ласково проводя ладонью по его щеке, сказала она, — теперь я не выйду замуж, теперь я буду танцевать, танцевать, танцевать!

— Ты не любишь меня!

— Я не люблю тебя, — согласно кивнула Лидочка — Но я тебе очень благодарна. С другим мне труднее было бы решиться на это.

— Лидия, уйди сейчас! — сдавленно выдохнул он, закрывая лицо руками и отворачиваясь.

— Прости, я ухожу. Но спасибо тебе! — она непроизвольно ласково положила руку на его волосы, но он резко сбросил ее. Лидочка тихо вышла из комнаты.

Еще несколько дней Лидочка собиралась с духом, но однажды утром, зайдя в Никольский собор помолиться и поставить свечку, она решительно подошла потом к Верочке Серовой и сообщила, что готова принять предложение прогуляться в Стрельну. Серова как-то по-особенному, с сожалением, что ли, посмотрела на нее и кивнула молча. Лидочка была бесстрастна, внутри она чувствовала заледенелый комок и была рада этому. Она надеялась, что и в самый момент этого ужасного свидания тоже не будет ничего чувствовать. А может, будет так же, как с Мишелем? Невольно Лидочка все время вспоминала подробности происшедшего, которые, казалось, не запомнила сразу, но теперь они сами приходили на память, вызывая дрожь в ногах и страстную истому в теле. Это мешало, отвлекая во время танца, и Лидочка решила, что после этого решающего проклятого свидания заставит себя забыть все, и никогда больше не позволит изменить единственной своей любви.

Поездка в Стрельну началась удачно. Ехали в авто, что для девушек было необычно и полно очарования, легкие шарфы, повязанные поверх шляпок, развевались на ветру, было много вскрикиваний, смеха, шуток. Мужчины, развеселясь их юным восторгом, вели себя галантно. Дача оказалась великолепным особняком рядом с дворцом Великого князя Константина Николаевича, парк позади нее выходил к заливу. По другую сторону дворца была дача Кшесинской. По приезде отправились гулять по парку и к берегу моря, выйдя неожиданно к прелестному павильону на самом берегу, где был уже сервирован чай. В распахнутые окна залетал ветерок, несущий запах моря, на столе стояли у каждого прибора маленькие букетики фиалок. Лидия потрогала пальцем нежно-лиловые цветы, пахнущие лесом, и ей стало жаль их, сорванных ради минутной прихоти. Себя она не жалела. Мужчины заявили, что прогулка по весеннему взморью может окончиться жестокой простудой, если не принять соответствующие меры, и всем добавили в чай по ложке рому. Разговор был общим и носил характер легких сплетен и болтовни. Веселость и непосредственность Верочки Серовой задавали всему тон. Далее все вышли на берег посмотреть, не виден ли вдали в заливе Кронштадт.

Незаметно группа разбилась на пары, идущие поодаль друг от друга, слышен был заразительный смех Верочки, собирающей фиалки. Лидочка шла спокойно, слушая своего спутника, он рассказывал о путешествии с Государем, когда тот был еще Наследником, в Японию и о покушении на него, которому был свидетелем. Рассказывал он превосходно, Лидочка заинтересовалась и задавала вопросы о виденном на Востоке. Подойдя к даче, он предложил показать ей дом. Так же спокойно она согласилась, давно гадая, как же это все устроится, чтобы они оказались вдвоем. Устроилось все очень естественным образом: он водил ее по дому, показывая музыкальный салон и столовую, библиотеку, зимний сад с оранжереей, красиво изогнутую лестницу на второй этаж и, проведя ее наверх, показал комнаты для гостей.

— Не хотите ли отдохнуть перед обедом и привести себя в порядок?

Она поблагодарила, и он ввел ее в изящно обставленный маленький будуар. Лидочка подошла к зеркалу, ожидая, что он выйдет, дав ей возможность действительно привести себя в порядок, но он подошел вслед за ней и, глядя на нее в зеркало, спросил, почему она не носит волосы распущенными.

— С локонами вы были бы очаровательны! Распустите волосы, прошу вас!

Лидочка покорно вынула шпильки, и волосы рассыпались по плечам. Он принялся поглаживать их, приговаривая, что она прелестно выглядит. Его пальцы скользнули с волос на шею и начали расстегивать платье. Она услышала тяжелое сопение рядом с собой и закрыла глаза, борясь с дурнотой.

На другой день в театре Лидии встретилась Евгения Павловна Соколова и подозвала с вопросом, почему она не приходит к ней заниматься. Евгения Павловна была замечательным педагогом и работала со всеми солистками театра, даже Матильда Феликсовна обязательно приходила к ней перед каждой новой ролью или ответственным спектаклем. С кордебалетом Соколова не занималась. Видя удивленный взгляд Лидии, она сообщила, что об этом ее просил Фокин.

— Давайте поработаем над «Призраком розы», деточка. Вы произвели впечатление на Михаила Михайловича. Пора заняться чем-нибудь серьезным. И скажу вам по секрету, который скоро будет всем раскрыт, в наступающем сезоне начинаются репетиции «Щелкунчика», где вас ждет маленькая, но прелестная роль! Все, кто видел вас в выпускном спектакле, с нетерпением ждут этого.

— Откуда вы знаете?! — непроизвольно вскрикнула Лидия, думая, как быстро стал известен результат ее вчерашней ужасной сделки.

— Тише, деточка, это все-таки секрет! Завтра я жду вас у себя в классе.

На ставших ватными ногах Лидия прошла по коридору и толкнула первую попавшуюся дверь. Не зажигая света, она прислонилась к шкафам с костюмами и зарыдала, обхватив голову ладонями и раскачиваясь из стороны в сторону. Затихнув, она еще какое-то время стояла, ничего не соображая, с шумом в голове. Но постепенно к ней вернулось чувство реальности, и она, сжав кулаки и ударяя ими по стене, словно закрепляя сказанное, поклялась себе, что теперь только неудача на сцене сможет заставить ее заплакать. Слезы — это роскошь и ими надо платить за самое дорогое в жизни, а теперь единственным предназначением ее был балет. Ее уже не интересовало, была ли ее жертва оправдана, или новая роль и так была назначена ей. Все это уже отошло в прошлое. Впереди была вся жизнь, и она намерена была прожить ее, танцуя. Как амазонка с выжженной грудью, чье предназначение — битва.

Уже через несколько месяцев, не дожидаясь долгожданной премьеры возобновленного «Щелкунчика», Лидия получила приглашение выступить в частной антрепризе в балетах Фокина. «Шопениана», которую теперь называли «Сильфиды», и «Призрак розы» стали знамениты благодаря огромному успеху в Европе и вызывали восторженный интерес у петербургской публики. Стали появляться газетные рецензии, полные похвал не только самой постановке, но и исполнению главных партий. Имена Лидии Левиной и Михаила Суворова были связаны в них массой превосходных эпитетов.

Лидии трудно было не замечать пристального внимания Мишеля. Казалось, он все время решает для себя загадку ее таинственного каприза и не может понять, для чего ей это понадобилось. Его вопросительный взгляд преследовал ее везде. На репетициях, где теперь они часто танцевали вдвоем, она чувствовала его руки на своей талии уже не как руки партнера, они пытались разбудить в ней воспоминание о том мгновении, когда его прикосновения разожгли в ней страсть. Это сердило Лидию, потому что Мишелю почти удавалось это сделать. Она же сопротивлялась изо всех сил, ненавидя не его — нет, себя за свою слабость перед природой, перед той неведомой силой, которая против ее воли разжигала в ней желание испытать еще раз поразивший ее восторг. Вернувшись домой из Стрельны, она, сжав зубы и борясь с омерзением к самой себе, поклялась, что ни одному мужчине она не позволит прикоснуться к себе, никогда, никогда! И теперь она презирала себя за готовность нарушить эту клятву. Лидии не жалко было Мишеля. Она не связывала то, что произошло между ними, с его любовью, она вообще не понимала, как любовь с этим связана. Для нее любовь была волшебным состоянием души, когда забываешь обо всем земном. При чем тут тело? Ее жестокая холодность с Мишелем была неосознанной и ранила его тем глубже.

Сезон сложился для Лидии блестяще. О ней заговорили до того, как она появилась в первой настоящей роли на сцене Мариинского театра, из-за ее выступлений в балетах Фокина, поэтому, когда она впервые станцевала Фею Кандид в «Спящей красавице», публика встретила ее овацией. Другие танцовщицы Лидии не завидовали, зная ее как незлобивую и трудолюбивую тихоню. День ее по-прежнему состоял из изнурительных тренировок, результатом которых и были те маленькие шедевры, в которые она превращала самые незначительные роли. Особенно Лидия любила дни, когда давали не балет, а дивертисменты. Она могла сама выбрать понравившийся отрывок из балета и часто танцевала вальс из «Шопенианы» или дуэт из «Карнавала» Фокина с Мишелем Суворовым. Этот дуэт кокетливой Коломбины и влюбленного, одержимого страстью Арлекина исполняли они виртуозно и достоверно, что было не удивительно. Она так была счастлива во время танца, что, закончив его, еще какое-то время светилась улыбкой, стирая капельки пота со лба и успокаивая дыхание. С такой же улыбкой она смотрела на Мишеля, говоря ему неизменно слова благодарности.

После спектакля иногда Мишель просил позволения проводить Лидию домой. Жила она по-прежнему с матерью в их старой квартирке на углу Большой Мещанской и Фонарного. Вместо короткой дороги по Офицерской улице Мишель вел ее вдоль Екатерининского канала и, проходя мимо своего дома, всегда чуть замедлял шаги, вопросительно глядя на нее. Лидия с непроницаемым лицом шла вперед и он, вздохнув, продолжал прерванный разговор. Если не было поздно, Лидия приглашала Мишеля зайти к ним выпить чаю. Мария Семеновна принимала его со смешанными чувствами. Мишель ей очень нравился, она знала, что он влюблен в Лидочку и что он подает большие надежды. Но после того, как он однажды просил у нее руки Лидии, она объяснила, что в мужья Лидочке он не годится по причине крайней молодости, ведь ему недавно исполнилось девятнадцать и он всего на год старше ее дочери. О личной жизни и проблемах дочери Мария Семеновна даже не догадывалась и мечтала, как, став известной танцовщицей, ее Лидочка сделает удачную партию, что случалось иногда в театре. Только это и было тайной мечтою Марии Семеновны, верившей, что ее скромница дочь достойна самого лучшего. Эти чаепития проходили мучительно и для Мишеля и для Лидии, хоть и по разным причинам. Но она считала, что невежливо не пригласить его после того, как он подводил ее к дому, а ему хотелось подольше не расставаться с ней. Это было очень по-детски и глупо, хотя мучили их совсем не детские чувства.

Прошло Рождество с новой премьерой «Щелкунчика», потом Святки. Спектаклей было много, но праздничное веселье не затронуло жизни Лидии. Верочка Серова передала приглашение принять участие в вечере с танцами, потом в катании на санях, но Лидия вежливо отказывалась, сославшись на нездоровье, едва позволяющее ей выступать. Наконец, ближе к Великому посту, ее разыскал Фокин и передал приглашение участвовать в антрепризе Дягилева. Продолжая «Русские сезоны» Дягилев давал несколько балетных спектаклей в Будапеште, Вене и Монте-Карло. Лидии он предложил танцевать в «Призраке розы» и по возможности заменять Павлову, когда у нее были другие гастроли. Выезжать в Вену надо было через неделю, времени на раздумья не было. Но Лидии и не надо было думать — с Фокиным она согласна была ехать выступать куда угодно, так она любила танцевать в его балетах. Мишель Суворов, оказывается, уехал раньше и уже танцевал в Будапеште.

3. Любовь

Во время Великого поста спектаклей все равно не было. Лидия быстро собралась и в самый разгар Масленицы, когда город веселился, объедался блинами, хохотал над проделками Петрушки на ярмарках и готовился к покаянию и воздержанию, села в поезд, помахала рукой матери и отправилась в Неизвестность, чем было для нее любое путешествие. Дальше Сиверской, где она каждое лето жила на даче, она была только один раз в Крыму, в Ялте, где жила с матерью и больным братишкой. Это был волшебный сон, длившийся, как ей казалось, вечность. Каждый день Лидия бежала на берег моря, словно боялась, что за ночь оно исчезнет или, что еще хуже, замрет, прекратив свою таинственную и независимую жизнь огромного, недоступного пониманию существа, оставшись просто лужей соленой воды. Все остальное — роскошь и яркость юга — было уже за гранью восприятия для нее, сливаясь в единое ощущение радужного оперения тропической птицы, какую она однажды видела в вольере.

Предчувствие такого же волшебства охватило ее и сейчас. Как только поезд отошел, она с круглыми глазами стала ожидать чего-нибудь особенного. Но особенное не спешило ее удивлять. Пейзаж за окном ничем пока не отличался от привычного, но Лидия все-таки стояла, прижавшись лбом к стеклу, и смотрела на мелькающие вдали заснеженные леса, оживленные иногда избами крохотной деревушки. Из печных труб поднимались над крышами белые столбы дыма, уходя в небесную синеву и растворяясь в вышине. Издали все это смотрелось живописно, как на картинке. Курьерский поезд мчался без остановок, проносясь с шумом мимо маленьких городков с их уютными провинциальными вокзалами. У соседнего окна стоял молодой человек лет двадцати пяти и поглядывал чаще на Лидию, чем в окно. Видно было, что ему хочется с ней заговорить, но он не знает, с чего начать. Наконец, он решился и начал тривиально:

— Вы так восторженно разглядываете наш унылый пейзаж, словно перед вами красоты Индии или Азорских островов. Вы первый раз выезжаете из Петербурга, или прощаетесь с этим навсегда?

— Избави Бог! — даже испугалась Лидия — конечно, нет! Разве можно жить где-нибудь в другом месте, чем в нашем Петербурге? Хотя я до сих пор открываю в нем совершенно новые, неизвестные мне уголки, как если бы была приезжей, а не родилась в Петербурге. Видите ли, я десять лет прожила в закрытом пансионе и два года назад оказалась в совершенно незнакомом для меня городе, если не считать смутных воспоминаний раннего детства.

— Я тоже люблю этот город, — признался молодой человек, и они начали оживленно говорить о красотах Петербурга, стоя у окна поезда, несущегося в Европу.

Они познакомились. Молодой человек назвался Андреем Петровичем Туровским, только что получившим диплом инженера мостостроения, и ехал в Берлин для приобретения практических знаний в одной солидной фирме, где получил работу.

— А вас я знаю! Я видел однажды спектакль, где вы танцевали. Вы были, как волшебное видение, как белый мотылек, что кружится в лунном свете на лесной поляне. И еще мне очень нравится, как вы улыбаетесь, — он тоже ей улыбнулся, — И я счастлив, что до Берлина мы поедем вместе!

— Я тоже рада нашему знакомству, Андрей Петрович. Я впервые еду так далеко одна. Мне было бы неуютно без спутника. А теперь расскажите мне, ездили вы уже за границу?

Лидия с увлечением слушала рассказы Туровского о поездках с матерью в Италию и на юг Франции, о студенческих путешествиях по Германии. Германию он хорошо знал, любил и изъездил вдоль и поперек, особенно Гарц и Тюрингию.

— Как жалко, что вы едете дальше, мне бы хотелось вам показать все это. А что вы делаете в Вене, Лидия Викторовна?

— В Вене у меня несколько выступлений, а потом вся труппа уезжает в Монте-Карло. Как жалко, что вы не можете поехать со мной! — воскликнула Лидия импульсивно и страшно смутилась, — я хотела сказать, что мы с вами как будто давным-давно знакомы, и мне хотелось бы все, что я увижу, увидеть вместе с вами, — Лидия смело поднимает на него глаза.

Действительно, Лидия чувствует к Туровскому удивительное доверие и симпатию. Ей нравится его открытое лицо с очень яркими серыми глазами, копной русых волос и русой бородкой. Это лицо притягивает ее взгляд постоянно, и она даже не замечает, что все время улыбается, когда смотрит на него. Но она так же чувствует в нем мужскую силу, с которой еще не сталкивалась в жизни. Она не пугает ее, и Лидия удивлена этим: после своего трагического приключения она привыкла сторониться мужчин и замечает в них только замаскированную похоть. Даже Мишеля она старается избегать, тяготясь его постоянным влюбленным взглядом, в котором всей кожей чувствует плохо скрытое желание. Тут Лидия лукавит сама с собой, потому что больше страшится своего ощущения лихорадки в крови, когда он рядом. С Андреем же Петровичем ей очень свободно и легко. У них нашлись общие интересы, когда они заговорили о музыке, которую оба любили. А потом оказалось, что оба посещали вечера поэзии, которые иногда устраивались для любителей, и они никак не могли закончить разговор, с сожалением разойдясь на ночь по своим купе.

В Варшаве поезд стоял достаточно долго и Андрей Петрович пригласил Лидию пообедать, а потом предложил немного прокатиться по городу, чтобы посмотреть вместе с ним мост через Вислу. Обед в ресторане прошел очень весело, Лидия хотела попробовать совершенно незнакомые польские блюда и заказала бигос, который оказался тушеной капустой с кусочками разных колбас и ветчины, а на десерт — знаменитую польскую мазурку — изумительное пирожное с фруктами и сбитыми сливками. Она сокрушалась, что не может устоять перед соблазном даже под страхом растолстеть от такой еды, Андрей Петрович подшучивал над ней, называя сладкоежкой, и заказал к кофе по рюмке вишневой запеканки. После этого, совсем развеселясь, они сели в открытый экипаж и отправились в город. Лидия попросила заехать в магазин купить себе перчатки. Они отправились в Старо Място, где была масса модных магазинов и лавочек, и Лидия, как завороженная, остановилась у витрины шляпной мастерской. Она была не модница и одевалась скромно, но перед красивой шляпкой устоять не могла. Андрей Петрович тут же предложил войти и посмотреть товар поближе. Модистка выложила перед Лидией гору шляп, расхваливая их как новейшие парижские модели. Шляпы, действительно, были хороши. Лидия примеряла одну за другой, каждый раз поворачиваясь к Андрею Петровичу и вопросительно глядя на него. Он сначала делал гримаску удивления, а потом восторга, и они смеялись. Наконец Лидия надела черную шляпу с большими полями, которая ей необычайно шла, делая ее лицо из-под черных полей романтичным, а глаза — огромными и загадочными. Андрей Петрович так пристально на нее посмотрел, забыв про игру, что Лидия смущенно опустила глаза.

— Вы непременно должны купить себе эту шляпу, Лидия Викторовна, — убежденно сказал он, — если бы я смел, я бы подарил вам ее. Вы необыкновенно хороши в ней.

Лидия кивнула и подозвала модистку расплатиться. Врожденный тонкий вкус подсказал ей купить длинные черные перчатки, хотя собиралась она покупать серые. В простом кремовом пальто, облегающем ее безукоризненную фигуру, в черной шляпе и перчатках она прибрела совершенно парижскую элегантность. Андрей Петрович по-новому подал ей руку, ведя к экипажу, словно с этой дамой уже нельзя было вести себя так шутливо и свободно, как с той молоденькой девушкой, которую он привез в магазин. Приехав к Висле, они пошли пешком через мост и остановились на середине, глядя в воду.

— Правда, говорят, что в Висле живет русалка, которая помогает несчастным девушкам?

— Я не знаю, может быть. А что вы имеете в виду, говоря про несчастных девушек? Несчастных в любви?

— Разве только в этом бывает несчастье? Я говорю не о любви, которая всегда — счастье, по-моему, а о тех обстоятельствах, которые не приносят ничего, кроме нравственных страданий именно из-за отсутствия любви. Простите, вам это должно быть не интересно.

— Лидия Викторовна, мне интересно все, что волнует вас, но я хотел бы говорить о таких деликатных вещах не второпях. Мы ведь продлим наше знакомство? Тогда я сам попрошу вас вернуться к этому разговору.

Он взял ее руку и поднес к губам.

— Да, — благодарно глядя на него, сказала Лидия, — вы первый человек, с которым мне хотелось бы поделиться мыслями о совершенно интимных переживаниях. Я чувствую к вам доверие, словно вы очень близкий мне человек, — и она покраснела, поняв, что высказала это слишком откровенно.

— Спасибо, я счастлив этим! Могу я попросить вас звать меня просто Андрей?

— Если я буду для вас Лидией!

— Для этого я и предложил! — лукаво улыбаясь, признался он, — Лидия!

— Андрей! — засмеялась она, — мы не опоздаем к отправлению поезда?

На набережной у моста Андрей купил Лидии букетик весенних цветов.

В Берлине, перед расставанием, они оба выглядели расстроенными. За это время, что они провели вместе, между ними что-то произошло, возникла потребность в долгих и откровенных разговорах, необходимость находиться рядом друг с другом, желание раскрыть друг другу ту часть души, которая была тайной для всех остальных людей. Когда поезд отошел, Лидия, увидев что-нибудь интересное в окне, еще какое-то время машинально оглядывалась, по привычке желая встретиться взглядом с Андреем. Вечером, сидя одна в купе, она задумалась о том, что с ней случилось, об этом знакомстве, которое приобрело внезапно такое значение для нее. Лидия решила, что надо радоваться тому, что нашелся человек, который так удивительно похож на нее характером, вкусами, чувствами. Засыпая, она пожалела, что их знакомство было таким коротким. Может, они еще встретятся? Лидия решила писать Андрею письма, ведь они обменялись адресами. Будет так чудесно писать ему, ведь на бумаге можно быть значительно откровенней, чем в разговоре. Она вспомнила, как он дольше, чем это положено, держал ее руку у губ, и это взволновало ее. Засыпая, она видела его лицо. Ей показалось, что он опять целует ее руки, потом его губы коснулись ее губ. Она заснула.

В Вене Лидию встречал Мишель Суворов. Пользуясь правами встречающего, он быстро поцеловал ее в щеку, подхватил под руку и повез в гостиницу недалеко от театра, где остановилась вся труппа. Всю дорогу Мишель присматривался к Лидии.

— Ты какая-то странная, Лидочка, — он по-прежнему называл ее так, хоть и знал, что она сердится на это, — что с тобой произошло?

— А какая я? — вдруг с любопытством спросила Лидия.

— Ну, во-первых, передо мной взрослая и счастливая женщина. А во-вторых, ты в этой шляпе выглядишь удивительной и загадочной красавицей. Такими бывают влюбленные женщины. Ты влюбилась? В кого?

— Нет, Мишель, ни в кого я не влюбилась. Я ведь сказала тебе, что поклялась только танцевать.

— Лидия, ты очень жестока со мной. Ты никогда не задумывалась, как ранит меня твое равнодушие? Почему ты не можешь меня полюбить так, как я тебя люблю?

— Миша, я тебя очень прошу, не будем больше говорить об этом. Ты все время заставляешь меня терзаться сознанием той ошибки, которую я допустила когда-то.

— Не говори так! Меня твоя ошибка сделала счастливым на один день, пока я верил, что ты тоже любишь меня и хочешь быть со мной.

Лидия невольно досадливо морщится и Мишель обиженно замолкает. Лидии именно сейчас почему-то очень хочется забыть все, что с ней произошло до встречи с Андреем.

Выступления на сцене Венской Оперы проходят блестяще и с огромным успехом. Кроме «Сильфид» и «Призрака розы» Лидия спешно разучила полностью роль в «Карнавале», никто не ожидал, что она спасет спектакль после того, как заболела балерина, танцующая главную партию. Сергей Павлович Дягилев не скупился на похвалы и предложил танцевать в его антрепризе постоянно. Лидия была рада, но колебалась, считая, что она должна оставаться верной с детства любимому Мариинскому театру. Две недели, проведенные в Вене, были для нее праздником. В днях, заполненных привычной работой, Лидия находила два-три часа, чтобы осмотреть город. Мишель все время был поблизости и первым приглашал ее полюбоваться Пратером или съездить в Шенбрунн. Мишель был так нежен и предупредителен с Лидией, гуляя с ней по парку вокруг прекрасного дворца, что она чувствовала радостное возбуждение. Нежная зелень распускающихся листьев одевала деревья парка легким облачком, глаза разбегались от обилия ранних цветов, которые Лидия рассматривала с большим вниманием, чем красоты дворца. Наклонившись, она касалась руками лиловых, белых и желтых крокусов и ранних нарциссов.

— Правда, эти нарциссы похожи на танцующих девушек в белых юбочках? Они так же изящны, как ты! — замечает Мишель.

Лидия рассеянно улыбается, увлеченная зрелищем щебечущих птичек, рассевшихся на цветущем кустарнике. Мишель, обняв ее за талию, тоже замирает, чтобы не спугнуть их. Лидия, обернувшись, бросает на него взгляд, полный удовольствия от чудесной прогулки, и Мишель, придержав ее за подбородок, касается губ легким поцелуем. Но, услышав ее вздох, он начинает целовать жадно и крепко, прижимая к себе. Лидия ошеломлена его порывом и не протестует, все крепче сжимая его плечи руками и забывая обо всем.

— Я люблю тебя, ты моя, моя! — слышит она его прерывающийся шепот и резко освобождается из его рук.

— Нет! Мишель, оставь меня! Ты все портишь!

— Лидия, скажи мне, что тебе сейчас не хотелось того же, что и мне и я оставлю тебя.

Кровь бросается Лидии в лицо. Она не знает, что сказать, и Мишель сразу замечает эту заминку. Он берет ее руки в свои, чтобы хоть так быть ближе к ней, прикасаться к ее телу. Он поглаживает их пальцами и говорит мягким тоном, уговаривая, почти гипнотизируя:

— Лидочка, не будем говорить о причинах, давай поговорим о нас. О том, что мы чувствуем теперь, после того как испытали близость. Признайся, что тогда ты не была разочарована и теперь тоже испытываешь волнение, когда я рядом! Лидия, скажи мне правду!

Она кивает головой и молчит какое-то время, потом решительно говорит:

— Хорошо, давай поговорим, Мишель. Я думаю, что придется объясниться, — в голосе Лидии слышны металлические нотки, — Я по-прежнему не хочу говорить о причинах, я хочу, чтобы ты понял мои чувства и больше не возвращался к этому разговору. Мишель, я не люблю тебя, вернее, люблю не так, мы ведь друзья и знаем друг друга с детства. И я не любила тебя, когда обратилась с просьбой, которая тебя ввела в заблуждение. А что касается чувств, то мне сложно о них говорить, я только знаю, что мне трудно быть с тобой рядом. Я не знаю, почему. Я вообще ничего об этом не знаю. Единственное, что я твердо решила для себя — я никогда не выйду замуж и вряд ли полюблю мужчину. Я вообще не знаю, что такое любовь. Но это точно не то волнение, которое я испытываю, когда ты меня целуешь.

— Тебе поэтому трудно? Лидочка, почему ты борешься с чувствами ко мне?

— Но это не чувства к тебе, я вообще не испытываю к тебе никаких чувств, кроме дружеских. Я не могу тебе объяснить, все так смутно и непонятно во мне, но то, что я тебе сказала — правда.

— Ты меня не убедила. Давай сделаем еще одну попытку, она может раскрыть тебе глаза на твои чувства.

— Нет, Мишель, никогда, — Лидию даже передергивает, — У меня нет никаких чувств, я исключила это из своей жизни. И я прошу тебя, не возобновляй этот разговор. Никогда! Поехали в отель? Нужно пообедать и репетировать.

Если бы это было возможно, Лидия избегала бы Мишеля, но с утра и до вечера они были заняты вместе на репетициях и в спектаклях.

Лидия написала Андрею и получила от него большое письмо с шутливым описанием начала работы в фирме и своей жизни в Берлине. Лидия ответила, описав свои выступления и впечатления о городе. В следующем письме он поблагодарил Лидию за чудесные описания мостов через Дунай. И действительно, где бы она теперь ни была, она всегда обращала внимание на мосты, это позволяло ей ощущать, что осматривают все они вместе с Андреем. Следующее письмо она написала уже из Монте-Карло, и в нем напомнила о его желании поговорить с ней об интересующих ее проблемах.

«Больше всего интересует меня сейчас любовь. Я ничего не знаю о ней, я еще не любила и сомневаюсь, что каждый человек в состоянии испытать ее. Но что она такое? Я люблю свою мать и любила братишку, который умер, я и сейчас страдаю от этой утраты и от сознания, что он не вырастет и не сделает в жизни то, на что был способен; я люблю свой дом и город, где живу; я люблю Театр и больше жизни люблю танцевать. О своей любви к театру и к танцам я могу говорить часами. Я могу рассказать вам, как я люблю запахи кулис, старых декораций, пропахших пылью, запах нагретого масла, поскрипывание блоков на колосниках, когда спешно меняют декорации в антракте. Я люблю то волнение, которое дрожью пробегает по телу с первыми тактами музыки и исчезает, когда я вхожу в эту музыку, словно в воду, и танец становится естественным моим состоянием, как дыхание. Я люблю репетиции, когда до полного изнеможения повторяю одни и те же движения, и эта усталость приносит такое удовольствие, как и всякая другая хорошо сделанная работа. Но я еще люблю ощущать свою душу, которая кружится и парит вместе со мной в танце. Вот это моя любовь — ощущать свою душу. Я хотела бы узнать, в чем же заключается та любовь, о которой все говорят, которую и называют единственно — любовью: в чем заключается любовь к мужчине или к женщине.»

«Лидия, мой дорогой друг — вы позволите так называть вас? — ваше письмо заставило меня глубоко задуматься над тем, о чем мы, как правило, не думаем. Чаще мы любим, как дышим, не осознавая этого. Как любят двое, что они испытывают друг к другу? Об этом написаны тома и об этом ничего не сказано, потому что сколько людей на свете, столько и совершенно разных чувств, и все считают, что они любят. Но я хочу поделиться с вами своими соображениями на этот счет. Знаете ли вы древнегреческий миф об Одиссее? В своих скитаниях по миру он попал однажды на остров, где жила волшебница Цирцея. Замечательна она была тем, что всем предлагала свою любовь, и это было испытанием. Цирцея превращала мужчин в животных, которым они уподоблялись в любви. Весь остров был заселен зверями, и больше всего было там свиней. Не правда ли, утешительная легенда? Не сказано, многие ли оставались людьми, но сам Одиссей выдержал это испытание. Вы написали, что чувствуете свою душу, когда танцуете. Мне кажется, что чувствовать душу любимого человека и стараться не сломать ее — это единственное условие, при котором можно остаться человеком.»

«Андрей, я счастлива была читать ваше письмо. После этого я сразу стала думать обо всех мужчинах, которых знаю, как бы они выдержали испытание Цирцеи. Увы, результат оказался малоутешительным, за редкими исключениями никто не выдержал бы его. Я вдруг поняла, что никому не нужна моя душа, зато многие хотели бы получить иное. Это приводит меня в содрогание печальной перспективой. Уж лучше не рисковать и не любить совсем. Ведь так? Между тем трудно жить как на необитаемом острове, не замечая внимание, которое оказывают мне мужчины. Еще в Вене на балу, куда пригласили всех солистов труппы, меня наперебой осаждали мужчины, приглашая танцевать, говоря комплименты, делая намеки и предложения. Я не умею кокетничать и флиртовать, поэтому из всех видов ухаживания отвечала только на приглашения танцевать, особенно восхитительный венский вальс. Теперь, в Монте-Карло, я свободное время посвящаю только морю, которое люблю с детства. Часами могу слушать его шум, гуляя по берегу. Может, я ущербна в чувствах, раз могу искренне и сильно любить только неодушевленные вещи? В Монте-Карло мостов нет, поэтому не могу вас порадовать очередным описанием милого вашему сердцу сооружения.»

«Лидия, друг мой, ваше решение не любить самой из боязни, что вас полюбит недостойный человек, удручает меня. Вы можете оказаться лишенной удивительных и чудесных переживаний, происходящих в вас самой, потому только, что предмет вашей любви может оказаться не на высоте. Но ведь вы можете узнать это, только испытав мужчину, то есть дав ему возможность проявить свою любовь. И даже в случае, если вы будете разочарованы его любовью, у вас останется ваша, которая даже в страданиях дает полноту жизни и чувств… Мне очень жаль, что вас нет рядом со мной, когда я езжу в свободное время по окрестностям. Заходя в маленькие ресторанчики пообедать, я вспоминаю, как мы с вами обедали в Варшаве. Я бы очень хотел, чтобы вы сообщили, когда будете возвращаться в Петербург. Ведь вы поедете «Норд-Экспрессом»? Я буду вас встречать на берлинском вокзале.»

Между тем Лидия с успехом танцевала в Монте-Карло. Юг Франции в конце апреля непередаваемо очарователен. Буйное цветение лета еще не захватило его, краски нежны, ароматы утонченны, солнце по-весеннему ласково. Лидия, тонко чувствующая природу, наслаждалась всем этим, пока остальные наслаждались прелестями игорной столицы. Лидия, после настойчивых просьб Мишеля, тоже зашла однажды в Казино, где сделала маленькую ставку в рулетку и, выиграв, решила больше не искушать судьбу. Но не тут-то было! Услышав их русскую речь, к ним подошли соотечественники, среди которых был Великий Князь Николай Михайлович, страстный игрок в рулетку. Поздравив Лидию с успехом, они уговорили ее ставить за них, уверяя, что новичкам всегда везет, и она должна принести им счастье. Смущенная Лидия не посмела отказаться. Играли по крупному. Лидия ставила иногда по их подсказке, иногда на те номера, которые выбирала сама. Она вошла в азарт и с таким же нетерпением ждала остановки шарика, как и все. Они все выиграли и повели Лидию и Мишеля отмечать удачу шампанским. Было очень весело, все называли Лидию Спасительницей, потому что накануне все они проигрались. Шампанское ударило в голову и когда они с Мишелем пошли в отель уже за полночь, Лидии пришло в голову отправиться на берег посмотреть на лунную дорожку на воде. Она шла по пляжу, ноги вязли в песке, Мишель поддерживал ее за талию, она смеялась. Наконец, замерев, Лидия подняла лицо к огромной и светлой луне, от которой к ее ногам по воде тянулась мерцающая слюдяная дорожка. Лидия сняла туфли и вошла в воду.

— Ах, как хорошо! Тебе не хотелось бы подняться по этой дорожке туда, в вышину?

Мишель поднял Лидию на руки, вынося из воды, и начал целовать. С восторгом заметив, что она не противится этому, Мишель опустился на песок и, усадив на колени, не отрывался от ее губ, тихонько раздвигая их и нежно касаясь языком. Почувствовав ее трепет, он потерял голову. Нетерпеливо раздевая и касаясь ее тела губами, Мишель с изумлением понял, что наконец-то не будет отвергнут, неприступность Лидии была поколеблена. В этот момент тело Лидии существовало отдельно от сознания, отвечая на каждую его ласку, порывистое дыхание срывалось с губ и руки непроизвольно нежно касались его головы и плеч. Нарастающая страсть их объятий была обоюдной, у Лидии кружилась голова, она ощущала себя в том неистовстве усилий, в котором выполняла на сцене 32 фуэте. Счастье от сознания, что все получилось так и даже лучше, чем можно было себе представить, вспыхнуло в ней огненным светом.

— О, Мишель!.. — вскрикнула она, — о, как это прекрасно!

Ночью, лежа в постели в своем номере, она задумалась, что же это с ней было. Как называется это ослепительное наслаждение, это сказочное ощущение безумия, пережитое ею за несколько минут, словно выхваченных из жизни, существующих вне ее. Что это может быть любовью, ей даже не пришло в голову; знакомая с физической близостью мужчины и женщины с самой неприглядной стороны — со стороны жертвы мужской похоти, она никогда не связывала любовь и страсть воедино. Поэтому Лидия никогда не верила в любовь Мишеля. Он был безупречным партнером на сцене и мужчиной, который разбудил в ней чувственность и открыл ей тайны ее тела, но любовь?! Он никогда не интересовался ее душой, ее мыслями и вкусами. Надо отдать справедливость, Мишель был деликатен и мягок и не пытался грубо вторгнуться в ее мир. Наверное поэтому Лидия и не принимала его разговоры о любви всерьез.

На другой день к Лидии в отеле подошли господа из вчерашней компании и стали любезно приглашать составить сегодняшнюю игру с ними — опять на счастье. Лидия долго отказывалась, потом согласилась. Вечер прошел весело, у Лидии действительно оказалась легкая рука, мужчины ухаживали за ней, окружающие оглядывались на прелестную молодую девушку рядом с известным всему Монте-Карло русским Великим Князем, делающую крупные ставки и часто выигрывающую. Окружающие думали, что это богатая и азартная наследница большого состояния. Лидия начала находить в этом удовольствие. Все оставшиеся три дня она провела у рулетки. После последнего спектакля, в котором Лидия танцевала «Призрак розы» и Па-де-де из «Дон Кихота» в дивертисменте, что всегда приводило зрителей в восторг, ей принесли корзину цветов, в которую был вложен футляр с прелестным браслетом и записка: «Браслет на изящную ручку, приносящую удачу. Н.М.» Корзину принес адъютант Великого Князя Николая Михайловича, Сергей Ильич Гурский, офицер Лейб-Гвардии Уланского полка, который каждый вечер не спускал с Лидии восторженных глаз.

— Лидия Викторовна, вы позволите засвидетельствовать свое почтение и восхищение вашим талантом в Петербурге? Я был бы счастлив продолжить наше знакомство. Быть может, дома я наберусь храбрости сказать, что я чувствую, глядя на вас. Не сердитесь! — сказал он поспешно таким умоляющим тоном, что Лидия рассмеялась.

— Я буду рада видеть вас, — сказала она спокойно, подавая ему руку, и убрала, когда он сильно сжал ее.

— Простите меня, — растерянно сказал он, увидев гримаску на ее лице, и покраснел.

Сергей Ильич нравился Лидии, он был скромен и хорошо воспитан, но в его поведении она заметила намек на интерес, и это сразу ее насторожило. Она по-прежнему старалась избегать мужчин, проявляющих такой интерес. Это казалось посягательством на нее и страшило, как в тот, первый раз. Сергей Ильич все-таки пришел ее провожать на вокзал и подарил корзиночку с ранней оранжерейной клубникой. Мишель вот уже несколько дней, которые Лидия провела в Казино, дулся на нее, надеясь, что тот вечер на берегу будет иметь продолжение, и сердясь за то, что она явно его избегала.

Путешествие через Париж и Люксембург было интересно и доставило Лидии то удовольствие новизны впечатлений, которого она ожидала и о котором говорила Андрею в первый день знакомства. Часть труппы во главе с Дягилевым осталась в Париже, на прощание Дягилев пригласил ее танцевать в следующем сезоне, в Париже, Берлине и Вене. Лидия пообещала устроить все в театре, ей очень понравилось работать в труппе. В своем театре Лидия не чувствовала такой свободы, все танцоры у Дягилева были молоды и талантливы, перед Тамарой Карсавиной, исполняющей заглавные партии, она преклонялась, считая, что она превзошла Кшесинскую.