Жизнь

Жизнь — это огонь. Есть в тебе, в самой потаённой глуби хоть крохотный огонёк — и ты жив, можешь двигаться, знать, любить и сердиться, ходить на охоту и, если повезёт, поддерживать такую же тлеющую жизнь у старых и малых. А потухнет огонёк — значит, ты умер, никому от тебя никакой пользы, будешь лежать и даже самому себе помочь не сможешь. Те, кто ещё может двигаться, вытащат мёртвого из дома и бросят за стеной, где его сожрут звери. Больше мёртвый ни на что не годится.

Огонь — это жизнь. Пока в очаге трепещет хотя бы слабое пламя, в доме останутся жители. Малыши и старики будут жаться к теплу, согревать свои немощные тела. Если огонь совсем хилый, старикам тепла не хватит, но никому из них не придёт на ум отгонять детей в холодный угол. Малышам — первое тепло — это закон. Старики будут молча плакать и умирать один за другим.

Малыши ещё не могут выходить наружу, их дело расти и взрослеть, если, конечно, их хорошо кормят. Старики уже не могут выходить, их дело присматривать за малышами, рассказывать бессвязные истории и безропотно гаснуть.

Наружу выходят только взрослые и первым их них — он. Так его и зовут: Первый Взрослый. Каждый день он берёт копьё и отправляется на охоту. И почти не бывает случаев, чтобы он вернулся без добычи. Добыча его всегда жирна и желанна. Когда Первый Взрослый входит в дом с добычей, малыши расступаются, освобождая место у самого огня. Первый садится и начинает разделывать добычу. Сдирает шкуру и бросает её старикам. Шкура — вещь негодная: жечь её нельзя, она не горит, а только обугливается и скверно воняет, отчего в доме становится нечем дышать. Есть в шкуре нечего, разве что в самое голодное время старики поскребут зубом мездру, прежде чем выкинуть остаток зверям.

Самая лучшая часть добычи — жир. Его Первый срезает тонкими полосками и осторожно кладёт в огонь. Пламя, едва теплившееся, сразу оживает, и вместе с ним в доме оживает всё. Даже старикам, сидящим вдали от очага, достаётся немного тепла. Часть жира надо оставить про запас, потому что огнь ест и днём, и ночью, а если оставить его голодным, он может потухнуть, и это будет конец.

После того, как огонь получит свою долю, часть жира добытчик забирает себе. Он должен хорошо питаться, иначе не сможет охотиться, как следует. Когда сытной еды хватает, можно поделиться с теми взрослыми, чья охота сегодня неудачна. В зимнюю пору малышам жира почти никогда не достаётся, им, в лучшем случае, приходится кушать мясо. Мясо — это тоже еда, но настоящей сытости в нём не сыщешь. От мяса утроба бурчит, а ни силы, ни внутреннего жара не образуется. Голодное время можно и на мясе перетерпеть, но, чтобы вырасти и стать взрослым, нужно сало.

Последние дни добыча семьи истончала. Даже огню сало доставалось с прослойками мяса, и в доме стоял нехороший жжёный запах. Старики и дети гасли один за другим — им было нечего есть.

Потом случился день, о котором и думать не хотелось; Первый вернулся вообще без добычи. Ни единой самой истощённой добычонки не попало на его копьё. Первый возвращался к дому, мечтая, чтобы кому-то из вышедших на охоту взрослых досталась жирная добыча, которая позволит оживить умирающий дом. И неважно, что первым после этого будут называть случайного везунчика, главное — огонь в очаге не потухнет, и не застынет огонь в груди живущих.

Самоубийственная мечта не сбылась. Удачи сегодня не было ни у кого. Самым последним в дом не вошёл, вполз взрослый, которого и за взрослого уже никто не считал. Добычи не было и у него. Неудачник переломил пополам своё копьё, протянул обломки Первому и уполз к дальней стене, где жались старики.

Первый осторожно поднёс деревянный обломок к огню. Сухое дерево горит не хуже жира и даёт больше света. Жаль, что зимой дерева не достанешь, и когда осенние запасы кончаются, топить приходится жиром, который так нужен для еды.

На недолгие минуты в доме стало светло. Первый обвёл взглядом семью. Малыши испуганно попятились, стараясь стать незаметными. Нетрудно догадаться, чего они испугались. Старческое бормотание, бессмысленные сказки говорят об этом. Сила взрослого охотника — в мышцах, а мышцы — это мясо, которое не поддерживает огня. Иное дело — малыши. Дети слабы, мускулы у них почти отсутствуют. Зато у любого малыша, как бы он ни был истощён, внутри всегда есть немного жира. И обезумевшие старики бормочут, что когда огонь в доме грозит погаснуть, можно одного за другим резать детей, чтобы поддержать пламя в очаге.

Дети малы и глупы, они верят в сказки и пятятся от взгляда Первого из Взрослых, который может выбирать, кому жить, а кому ложиться под нож. Но Первый знает, что губить детей — самый верный путь уничтожить семью. Однако жечь копья — тоже прямой путь в никуда. Но всего страшнее — потерять огонь.

Думай, Первый, выбирай, там, где нет выбора.

Первый поднялся, взял копьё, шагнул к выходу. Охотиться ночью может только безумец. Добыча на ночь зарывается в снег и забивается в норы. Как найти и взять её там? А хищные звери, напротив, покидают логовища, рыщут повсюду и становятся опасны. Ночью даже умерших из дому не выносят. Так на что надеяться одинокому Взрослому? Но в груди безумца огонь горит с особенной силой. Безумие — единственный способ добиться, чтобы огонь не погас.

Ночные звёзды укололи глаза, мороз обжёг тело. Мучительно захотелось обратно под полог дома в относительно слабенькое, но тепло. И всё же, надо идти, если хочешь, чтобы тепло твоего дома не выстыло.

Шаг за шагом Первый продвигался вперёд. Под открытым небом можно видеть даже лучше, чем в доме, где слабый огонь не мог рассеять темноты. Здесь хотя бы посверкивали колючие огоньки звёзд, позволявшие угадывать очертания дома, если не слишком далеко ушёл от него, да изредка рождался выблеск на снежной поверхности, означающий, что никто по ней не ходил со времён последнего снегопада.

Первый медленно пробирался по сугробам, прощупывая глубокий снег тупым концом копья. На что надеяться? Тут и днём-то добычу на ощупь не найдёшь, а в темноте — и подавно.

Зато самого Первого нашли очень быстро. Смутная тень обозначилась перед ним, красными огоньками блеснули глаза. Зверь, один из тех, кто рыщет по ночам, ища жертву, и не уходит далеко от дома, ожидая, что оттуда вынесут умершего. Бесполезное и страшное существо, его плоть несъедобна, а вот он тебя может сожрать с лёгкостью.

Первый вскинул копьё, намереваясь встретить прыжок ответным ударом. Лучше было бы напасть самому, но как это делается, он не мог представить.

Зверь прыгнул. Первый вслепую ударил копьём и, может быть, даже ранил зверя, потому что тот завизжал в ответ. Но остановить хищника Первый не сумел. Его сбило в снег, на мгновение он почувствовал жаркое дыхание зверя. Казалось, сейчас в него вопьются зубы, но зверь неожиданно отпустил Первого и мотнул башкой в сторону. Слышен был хруст, с которым его клыки вошли в чью-то плоть.

Воспользовавшись подаренным мгновением, Первый ещё раз ударил копьём и на этот раз попал удачно. Копьё глубоко вошло в тушу противника. Первый, не выпуская копья, сумел встать и навалиться на древко. Он чувствовал, как заметался зверь, пытаясь освободиться и прикончить владельца копья.

Силы быстро покидали Первого, но сдаваться было нельзя, и Первый наваливался на копьё, пока не покачнулся и не рухнул без памяти на убитого хищника.

Спасла его тёплая туша жертвы. Если бы он упал в снег, то непременно замёрз, не придя в чувства, а так — очнулся, осознав, что лежит, вцепившись в жёсткую шерсть, а взошедшая луна позволяет рассмотреть подробности битвы. Рядом, разорванный клыками зверя, лежал бывший взрослый, тот самый, что сломал своё копьё, перейдя в разряд стариков. Но, даже лишившись копья, он остался взрослым, вышел в ночь с одним ножом, чтобы подстраховать Первого, и заплатил своей жизнью за жизнь главного добытчика.

Теперь в старческих сказках он навсегда останется Взрослым Без Копья.

Первый встал, с трудом выдрал своё оружие из не успевшего застыть тела зверя и волоком потащил убитого хищника к дому.

В доме никто не спал, даже малыши знали, что Первый ушёл на небывалую ночную охоту, а затем и новый старик отправился на небывалую охоту без копья. То, что притащил Первый, тоже оказалось небывалым. Ни мясо, ни жир зверя в пищу не идут. Стервозный запах предупреждает всякого, что хищник ядовит и добычей быть не может. И всё же, Первый приволок его в дом и принялся разделывать, как добрую добычу.

Зимой все живые существа тощают, но этот отъелся на трупах, вынесенных из дома. Потому, наверное, он и не сумел сражаться, как должно. Трупоеды слабы и в решительной битве всегда проигрывают. Зато стервятник никогда не голодал и стал очень жирён, а огню без разницы, чем воняет жир, и ядовит он или нет.

Как всегда — первые ломтики жира — в огонь. Пламя ожило, ленивое тепло поплыло по дому. Старые запасы, где лежало малость прогоркшего, но съедомого сала, быстро выгребли и разделили между всеми. В запас для огня положили тонко нарезанное сало хищника. В доме было по-прежнему голодно, но, по крайней мере, не холодно.

Истерзанную тушу зверя вынесли из дома и бросили в снег. Больше с неё взять было нечего. Первый протёр снегом нож и руки, вернулся в дом и устало улёгся на своё место. Последней мыслью было не проспать начало завтрашней охоты.

Многолетняя привычка взяла своё — Первый проснулся вовремя и, как полагается Первому, первым вышел на охоту. День случился не слишком удачным, но добыча ему попалась, хоть и не слишком жирная. К тому же, ещё двоим охотникам улыбнулось счастье, так что вечером в доме царил покой и общее благополучие.

Главное, Первый теперь знал: когда зима прижмёт насмерть, можно пойти не за добычей, а на зверя, и сохранить в доме тепло.

Прошло не так много времени. Весной в воздухе ещё не пахло, но солнце всё дольше красовалось на небе. Пора эта бывает самой голодной, но год оказался не таким убийственным, как иные. Семья малость отъелась, покуда топили жиром убитого зверя. Повторить этот подвиг не удалось, ядовитый жир давно был сожжён, и скверный запах из дома выветрился, но память осталась. Теперь старики бормочут о ночной охоте, а это всяко лучше, чем призыв резать малышей.

Первый возвращался с охоты. Не слишком удачной, но и не пустой. А если ещё кто-то из взрослых принесёт добычу, то еды достанет всем и голод сегодня не наступит.

Уже на подходе к дому Первый увидел следы. Глубокие, они были видны издали, пройти мимо было невозможно. Охотник следов почти не оставляет, добыча тропит такой след, что его не сразу разглядишь. Когтистую лапу зверя каждый узнает с полувзгляда, а тут натоптаны глубокие ямы без малейших признаков когтя. Так, не скрываясь, может ходить только тот, кто считает себя хозяином, которому нечего бояться, и от которого, когда он выходит на охоту, никто не сумеет спастись. Вопрос в одном: кого пришелец считает добычей.

Следы вели к дому, и Первый поспешил, что сил было, чтобы поспеть туда раньше. Добычу он не бросил; что бы ни случилось, добыча — есть добыча, бросать её нельзя.

Влетел в дом и успел всполошить старых и малых. Ещё бы — идёт Хозяин!

Полог дома откинулся широко, как никогда не бывает, если заходит охотник. Но, войдя, Хозяин тут же полог задёрнул: зима всех приучает беречь тепло.

Семья, сбившись в стариковском углу, следила за Хозяином. Тот, увидав огонь, почуяв тепло, что-то проворчал. Судя по всему, он был доволен, что дом сберегли в целости.

Хозяин сбросил наземь ношу, уселся у самого огня на детское место. Впрочем, охотники тоже сидят там, когда разделывают добычу. А то, что принёс хозяин, было куда богаче любой добычи. Там была огромнейшая вязанка дерева. Даже в летнюю пору столько за раз промыслить не удаётся. Хозяин принялся подкладывать в очаг одну деревяшку за другой, и вскоре в даме стало не просто тепло, а по настоящему жарко. Даже летом семья так не транжирила дерево, но никто не пытался осуждать происходящее — это Хозяин, он в своём праве.

Следом Хозяин развязал заплечный тюк. Первый неожиданно вспомнил, что название этому предмету: «мешок». Из мешка на свет появилось множество разных предметов и среди них — свёрток с едой. Пищу Первый Взрослый узнал по запаху: так мог пахнуть только самый лучший, свежий жир.

В доме было немало священных предметов, которые не дозволялось трогать без особой нужды, и которые с приходом Хозяина обрели смысл. Ведёрко — его надлежало чистить и беречь — теперь в нём была вода, натопленная из снега. Треножник, торжественно занимавший место возле очага, перекочевал в очаг, и на нём булькал котелок, принесенный Хозяином.

Хозяин ест горячее, о том говорилось в сказках, и потому огонь в нём пылает негасимо!

В котелок отправилось сушёное мясо, которое так просто не угрызть, а следом — горстка семян, вроде тех, которыми питается добыча. Свои семян не едят, а Хозяин, оказывается, может, ему позволено всё.

Не годится так просто следить за хозяйскими делами, вся семья лежала ниц, и только Первый смотрел, не в силах отвести взгляда.

Хозяин развернул свёрток, в котором оказался слиток перетопленного и застывшего жира. Столько наилучшего жира никому из взрослых прежде не доводилось видеть!

Нож у Хозяина был едва ли не с копьё охотника, но таким ножом Хозяин срезал тончайший ломтик жира, который отправился в огонь, и без того ярко горящий.

Жертва огню! Такую жертву кто попало приносить не может; только свой, тот, кому жизненно нужен вечный, негаснущий огонь. Остатки тревоги покинули душу Первого. Далее он смотрел с восторгом и без малейшего страха.

Изрядный шматок сала отправился в котелок. Первый не вздрогнул и не удивился. Добытчик обязан есть прежде и больше всех, а что Хозяин ест так странно, то ему и положено всё делать по-своему.

Из хозяйских предметов, находившихся в доме, лишь один использовался жителями постоянно. Большое блюдо, с которого кормили малышей, когда было, чем кормить. Не будь священного блюда, малыши передрались бы, поскольку делить еду не умели. И вот теперь Хозяин придвинул блюдо к себе, отделил ещё один изрядный пласт жира и лёгким толчком отправил блюдо к дальней стене, где теснилась голодная семья.

Охотничьим инстинктом Первый понимал, что Хозяин не видит насельников, сберегавших огонь в его доме, но считает нужным угощать их в благодарность за работу.

Первый дал знак, позволявший прочим приняться за еду, а сам тихонько выскользнул из дома. Мороза этой ночью не было, и тушка добычи, оставленная под открытым небом, не успела заледенеть. Первый поспешно принялся свежевать добычу. Неважно, что благодаря дарам Хозяина, пищи хватит на целую неделю, разбрасываться добычей всё равно нельзя. Изобилие не вечно, придут и голодные времена. И завтра, если не случится чего-то необычайного, Первый снова пойдёт на промысел.

Содранную шкуру Первый бросил в снег, в стороне от дома. Там её сожрут звери, которым годится всё. Так или иначе, зверей тоже надо подкормить, чтобы накапливали вонючий жир, способный, тем не менее, спасти гаснущий огонь. Мясо подвесил повыше на стене. Там оно быстро высохнет под ярким морозным солнцем. Жир съел сам. Весь. Сегодня не надо делиться или откладывать про запас. Те, кто остался в доме, едят такое, чего Первому в жизни не доводилось пробовать.

Покончив с делами, вернулся в дом. Котелок был снят с огня и стоял возле очага. Хозяин спал. Он уснул, не доев своё варево. Видно и ему не так просто дался зимний переход. Хорошо, что в доме оказалось тепло, и горел огонь.

Малыши, разомлев от сытной еды, кучкой спали у стенки. Старики, может быть, последний раз за долгую жизнь, поевшие досыта, лежали недвижно, и было непонятно, дремлют ли они или просто замерли в сытости. Только взрослые сидели каждый на своём месте, крепко сжимая копья. Также и Первый Взрослый сел и недвижно замер с копьём в руке.

Хозяин спал. Он был у себя дома, в полной безопасности. Никакой зверь не мог бы пробраться сюда. Спи спокойно, мы покараулим.