Жизнь цвета радуги. Сборник рассказов

Вот такая эротика!

Меня зовут Капитолина, Капа. Или, даже вернее, баба Капа, потому что в нынешнем году справила семидесятипятилетие. Всю жизнь свою жила в городе. В детстве и молодости – в бараке. Знаете, может, в кино видели или рассказывал кто, были такие домики одноэтажные, на двух хозяев, вроде как две двери, два входа. Внутрь заходишь – коридор длинный, по правую руку – туалет, не такой как нынче, но все-таки не на улице – какой-никакой комфорт. Проходишь прямо – кухонька – два на два метра – там плита двухкомфорочная, окошечко ситцевой занавесочкой прикрытое от чужого глаза. Тут же, в небольшом закуточке – умывальная, мы ее так называли: на стене – рукомойник из нержавейки, да ведро на полу. А еще две комнаты…

Заметили, что-то все «два», да по «два». Не обращала раньше внимания, пока рассказывать не начала. Хочется рассказать ведь не абы как, а поподробнее…

Так вот, о чем я?..

Две комнаты. Да. Это уже потом, когда мы с Олькой замуж вышли, а обе к нам домой, отец с зятьями пристроил к дому еще пару комнатушек, на месте парника уличного: одну, значит, сестре с семейством, а другую нам с Василичем, мужем моим… И четыре стало… Ох, соседка Захаровна на вонь изошла, что, мол, все живут, как люди, и не достраиваются, а мы выпендриваемся. Ей-то хорошо судить. Они вдвоем жили: она и сын ее – Гена – Тётёха, как мы с Олей его прозвали. А нас-то к моменту застройки уже много было: мать, отец, Ольга брюхатая с мужем Павлом, я с Семой, да Савва – братец младший – семь выходит, восьмой в уме.

Но до этого, до четырех комнат, долго еще! К двум возвращаемся. В одной, большой, жили мы с сестрой и братишкой, а в другой, крохотной – мать с отцом. Дружно жили! Вроде и не сказать, что богато, а все, что надо – имели.

Огородик вокруг дома. Теплица большая: в полный рост можно ходить. И яблони с вишнями! Красота, аромат по весне! В углу у забора – банька маленькая. Отец – брезгун был, не любил в общественную ходить, так что мы, через эту его особенность, мылись в своей, уж воды лили, как хотели, парились вениками, от души!

Сарайка стояла во дворе, там жили поросята. Покупали их маленькими, на выкорм, а уже больших резали: и мясо на продажу, и сами ели. Еще козу держали, для молока, ну и козлят, конечно, скачут они, голубы, с тумбочки на комод, с комода на кровать, с кровати на стол – аж голова кружится, если смотреть за ними – только копытцами цокают. Две собаки во дворе жили – Рекс, большой черный умница, и Тузик – лохматый маленький вороватый. А дома – кошка Мурка, красавица пушистая, которая исправно два раза в год приносила по трое котят; мы их быстро пристраивали по хорошим людям.

Это, скажете, зачем я перечисляю нашу животину? А затем, чтоб заранее предупредить, что каким путем дети на свет появляются, я с детства прекрасно знала! Может, по части того, что между женщиной и мужчиной наедине происходит – глупая была, но на то и время другое, у нас столько книжек не имелось, и по телевизору всякое срамье не показывали!

Ну, вот, вроде все, что надо для начала – рассказала, для картинки полной, так сказать.

Теперь буду в курс истории вводить. Мы с сейчас Василичем живем в трехкомнатной. Получили квартиру, после того как барак снесли. А у нас тогда двое детишек было: Дима и Нина – поэтому нам большую квартиру и дали. Дети выросли: сын уехал на Север после армии, там женился, и живет с той поры; дочь – замуж хорошо вышла, у зятя отдельная квартира в центре имеется. Так мы с мужем одни и остались.

И вот в этом году звонит Дима и просит, чтобы Дарья (внучка наша, ласточка, последышек Митяев), пока в университете учиться будет, у нас с дедом пожила. Мы разве откажем! Пусть живет! Она девочка хорошая, умная, послушная. Каждое лето к нам гостить приезжала.

Сделали мы с Василичем ремонт в одной комнате. Прикупили мебель туда посовременнее, подготовились, так сказать. Дима приехал с Дашуткой, поругался за траты, но видно, что приятно ему. Побыл неделю, приобрел компьютер для дочери и уехал к себе.

Внучка экзамены хорошо сдала, сразу поступила. Подружилась с ребятами, но домой никого не водила, видимо, отец что наказал. Придет после университета, уроки сделает, потом за компьютером сидит, то ли работает, то ли играет, а вечером гулять уходит, но опять же, возвращается не поздно.

Иногда для нас с дедом киносеансы устраивала. Включала нам кино какое хорошее, по телевизору ведь ничего больно, кроме сериалов, юмористов да политиков не кажут. Мы с Семеном сидим, смотрим. А Дашуля, умница наша, то уберется в это время, то белье погладит, то посуду помоет.

Вот зимой Василич в больницу попал. Остались мы с внучкой одни в квартире. А у нее как раз каникулы. Мыкаемся из угла в угол, вроде пусто как-то. Даша говорит:

– Бабуль, пойду я за компьютером посижу, что ли. Когда к деду пойдем, позовешь.

Пока я сготовила, что на гостинец нести, бельишко собрала, дела кое-какие поделала, внучка все у себя сидела, не выходила. Подошла я к двери, ее звать, слышу, звуки какие-то от компьютера странные, стоны, крики. Думаю, что это там моя девонька смотрит. Заглянула: а там будто секта какая, полная баб голых, мужиков, и все лежат на полу, занимаются, чем не попадя, и за всем этим непотребством смотрит главный, учитель духовный.

– Дашуль, ты это что? – спрашиваю. – Кино, вижу, смотришь, а меня, старую, не зовешь…

Внучка вздрогнула, не слышала, как я подошла, а выключать-то уже поздно.

– Ты, бабуль, – говорит, – это смотреть не будешь. Это эротика. Старинная, правда.

И называет мне, «Черная Мануэль» – что ли?..

Признаться, я удивилась. Знаю, конечно, нравы сейчас у молодежи свободные, они мало чего стесняются. Но моя Дашуля, девочка серьезная скромная, и вдруг – эротика…

А барышня моя продолжает, видимо, чтоб меня совсем переклинило:

– Вы в своей молодости ничего такого не смотрели. А теперь и вовсе не будете. Попробуй с вами заговорить на такую тему, быстро спишете все на развращенность, запрете за семью замками. Я матери как-то заикнулась про то, что меня Мишка Никитин – одноклассник – поцеловал, так она скандал подняла, хоть святых выноси! И в школу ходила, к директору, потом нашей классной влетело, и к Мишке домой. Он со мной не то, что целоваться, здороваться перестал!

Записала, значит, меня моя умница, в зануды и гонители! А я-то всегда радовалась, что у нас с Дашей отношения без горечи разницы поколений. Так обидно мне стало!

Уехала я к деду в больницу одна, молча. Оставила внучку в ее мыслях-домыслах вариться, и эротику без оглядки смотреть.

Поговорили с Василичем, посидели в приемной на скамеечке. Успокоилась немного, думаю, надо же как-то авторитет восстанавливать. А что лучше для этого сделать, чем поделиться сокровенным, эротикой этой самой? Пока до дому ехала, вспоминала все.

Мы ведь с Семеном познакомились еще в школе, учились в одном классе. Потом он пошел на завод работать, а я – на мясокомбинат, и училась на вечернем. Года два не виделись совсем, хоть и жили друг от друга неподалеку. Встретились на свадьбе моей старшей сестры Ольги. Ее муж – Павел – пригласил своего двоюродного брата, глянь, а это мой одноклассник. Поудивлялись, да встречаться начали. Тем более, у сестрицы – жизнь новая, молодая. Мать с отцом в огороде копаются вечерами, Савелий с мальчишками в футбол гоняет, не сидеть же мне одной за закрытой дверью! Потому что Ольге и Паше, как молодоженам, выделили одну маленькую комнату, бывшую родителей, а мы все остальные в большой стали обитать.

Уходили, гуляли с кавалером моим. То в кино сходим, то в парк пойдем, на карусели, как маленькие катаемся! Но на улице – это в теплую погоду хорошо. А зимой – неуютно как-то. К Семушке не пойдешь – они в коммуналке жили, в одной комнате вшестером: бабка его, мать с отцом, и их трое братьев. Ко мне – тоже, вроде неудобно. Мы с ним стали так делать, зайдем ко мне, поужинаем, чаи погоняем, и выходим к нам в огородик – в теплицу. И не видит нас там никто, и все теплее, чем на улице. Притулимся на бревнышках, сидим, любумся-милуемся.

«Девчат» в ту пору уже все цитировали, потому я уже очень хорошо знала, что, когда целуешься, носы не мешаются. Так что поцелуями мы с Василичем и занимались, да еще разговорами, как у нас будет, когда поженимся, хозяйство какое, детей сколько и прочая дребедень.

Однажды вышли мы с ним в парник, а я варежки дома оставила. Мороз был, мои пальчики быстро закоченели. Что делать? В дом заходить – не хочется. Встали мы с Семеном друг против друга, он пальто свое расстегнул, меня обнял, а руки я ему в брючные карманы засунула, для обогрева. Разговариваем. Задрала я личико к нему, смотрю внимательно. Вдруг чувствую в его кармане что-то длинное, продолговатое, твердое. Думаю, что такое там. Начала ощупывать тихонечко. Гляжу, мой Семочка напрягся как-то весь, сначала покраснел, потом побледнел. Не пойму, что такое? Вроде как неудобно ему… А потом вспомнила, что в этот день принесла я домой паек – сосиски. Мать их на ужин отварила, женщинам по одной, мужикам – по две. Догадалась я, что кавалер мой одну сосиску съел, а другую, с собой в карман прихватил, на вечер что ли, может голодно ему.

– Зачем это так? – спрашиваю его.

– Что зачем? Вроде как все в порядке… Я ж люблю тебя, – отвечает, и носом так шмыгает, а сам отстраняется немножко.

– Попросил бы. Я б тебе и так дала, – ласкаюсь к нему, так мне сердце защемило, что такой он у меня робкий, боится, не то подумаю, пожадничаю.

– Дала бы? – удивился Семен, а голос его так и задрожал. – Не надо, – говорит, – что люди скажут. После свадьбы…

Так и не поняла я тогда, почему мне нельзя милого своего до свадьбы кормить досыта. Но разговоров больше не заводила, и в карманы не лазила, чтоб не смущать. Мало ли, вдруг еще придет ему в голову сосиску прихватить, может, он и не для себя ее брал, а для братишек младших.

Провстречались мы с Василичем до июня месяца. В парнике уже жарко было, помидоры – выше нас росли! Подали заявление в ЗАГС, свадьбу на август назначили. Хорошее время: овощи свои подоспеют, поросей, правда, придется маленьких еще резать, но зато мясо нежнее будет.

Села Ольга ко мне как-то вечером, начала как маленькой, косы расплетать, расчесывать. Говорит, давай посекретничаем, об своем, об женском.

– Давай! – отвечаю.

– Ты, – продолжает тихонечко сестра, – после свадьбы мужа своего не бойся. Им тоже, как и нам, больно попервой бывает.

– Чего больно? – выпучила глаза на нее. – Это если только спишь беспокойно, можно нечаянно в глаз локтем заехать, – вот ведь какая дикая была.

Ольга как начала хохотать. Мать с отцом подняла с постели. Разогнали они нас, так мы больше по душам и не поговорили.

На свадьбу гостей много пригласили, и с моей стороны, и с Семена. И как-то так получилось, что на новое подвенечное платье денег уже маловато было, да и времени. Сестра моя в ту пору работала в ателье – шила верхнюю одежду. А с ней бок обок трудилась Людмила. Та уже – по платьям мастерица. Ольга и попросила подругу помочь в моей проблеме. Людмила, недолго думая, сосватала мне шикарное платье: приталенное, отрезное, пышная юбка на кринолине, по низу – такие маленькие розовые цветочки вышиты с бисеринками – просто сказка, а не платье. Померила я его – как влитое на мне. Только замочек сзади не пришит.

– Это очень даже хорошо! – решила Людмила. – Я прямо на тебе его ушью потайными стежками, еще лучше сидеть будет. Только, когда пороть будете – осторожно! Это заказ Воронцовой.

Я аж вздрогнула, и начала лихорадочно снимать вещь, попутно принюхиваясь, чистые ли были у меня подмышки.

– Не надо, Люда, наряжусь во что-нибудь.

– Да, ты что! – остановила меня портниха. – Такая красота для такой коровы! Дай хоть один раз полюбуюсь своей вещью на хорошей фигуре!

– А если Воронцова или ее отец узнают? – сомневалась я.

Но Людка только махнула рукой и засмеялась:

– У них своя свадьба, и гости свои! Отгуляете, вернешь мне, я отпарю его, вошью замок – никто и не догадается.

Так и порешили! В день свадьбы Людмила приехала к нам, нарядила меня, и аккуратненько так зашила прямо на мне потайным швом. Платье село идеально!

Правда, получилось, что из всей свадьбы я помню только то, что старалась не капнуть на платье, не порвать его, и не помять лишнего. Это гости веселились, а я сидела, как болванчик, и Семен рядом со мною.

Наконец, гости разошлись – разъехались. Мы с мужем уединились в предоставленной нам маленькой комнате, которая уже в третий раз меняла хозяев. Семен тут же принялся горячо обнимать меня. Но моей главной задачей было не это, а осторожно снять платье, пока с ним что-то не случилось.

– Семушка, там должен быть потайной шов, его нужно осторожно распороть бритвой, – принялась объяснять я.

– Где? – он начал присматриваться. – Не вижу.

Вот Людка, вот рукодельница! Зашила так, что и не увидишь, где пороть! Не звать же нам ее сейчас к себе. Решили мы так попробовать платье снять.

Семен залез на стул, чтоб удобнее было, и принялся осторожно стягивать наряд мне через голову. Я постаралась вытянуться вверх, как могла, вслед за вздернутыми руками. Мои суставы и мышцы напрягались. Боль была адская. Казалось, что он пытается снять не предмет одежды, а мою кожу.

Когда раздавался треск платья – из наших с мужем уст вырывался стон. Мы пыхтели, как паровозы, наверное, час, не меньше.

– Выше, – командовал Семен. – Ужмись! Теперь сползай!

– Не могу больше, – мычала я. – Дай передохнем, и снова начнем!

Наконец, эта пытка закончилась, и я осталась перед Семеном в одном нижнем белье и чулках, вся красная, как помидор, растрепанная, но ужасно счастливая, что с платьем все в порядке, по большому счету!

В этот момент в запертую дверь робко постучал отец и сказал, что истопил баньку для нас. Это было как раз вовремя, потому что мы с мужем не просто взмокли, с нас, наверное, семь потов сошло.

Я быстро собрала бельишко «на после бани» и полотенца, и мы открыли. Нас встретили ошеломленные взгляды моих родителей. А Павел вышел из-за весьма уже округлившейся Ольги и, молча, пожал руку Семену.

Мой муж первым зашел в парную, а я замешкалась в предбаннике. Мне почему-то вдруг вспомнились слова сестры, что в первый раз после свадьбы мужчинам тоже больно. И с этими мыслями я зашла вслед за Семеном. И тут же мой взгляд уперся в достоинство моего супруга: вспухшее, красное.

– Ой, Семка! – взвизгнула я и, схватив шайку, зачерпнула холодной воды, и окатила ею то, что, по моему мнению, было обожжено.

Муж вдруг подпрыгнул, стукнувшись об потолок, и выскочил в предбанник.

Вот такая эротика!

Ох, и стыдно же мне было после! Когда и с Ольгой, наконец, поговорили, и с Семеном разобрались.

Но сквозь пелену этого стыда невольно прорывался смех.

Я ехала в автобусе и улыбалась. До чего же мы были дикие! И пусть Дашуля моя услышит это от меня. Сядем мы с ней, вечерочком, склоним друг к другу головушки: одна русую, другая седую крашенную, да расскажем все, как на духу, про эту нашу, русскую эротику. Куда уж до нас Мануэлям всяким!

Обязательно поделюсь с внучкой нехитрыми житейскими премудростями. Расскажу – что впереди эротики должна лететь любовь, верность, преданность. И тогда любое незнание, кажущаяся нелепость будет приносить только улыбку.