24 ИЮЛЯ, 10:05
Я допиваю кофе, беру документы и иду в кабинет отца. Попав внутрь, я вижу что он сидит за столом, не отрываясь, глядит на экран компьютера и разговаривает по телефону. Я стучу по дверной раме, и он смотрит на меня с улыбкой. Он указывает на стулья, стоящие перед ним, и я сажусь, ожидая окончания его разговора.
Пока жду, я оглядываю кабинет, оценивая интерьер и проделанную работу, с учетом захватывающего вида, мягкой кожаной мебели и современных удобств. Будучи еще ребенком, я знала, где работает отец, но не понимала, чем он занимается. В школе я говорила людям, что мой отец весь день сидит за столом, разговаривает по телефону, записывает всякую ерунду и кричит на людей. Для меня было не пленительно быть руководителем компании. Не тогда, когда отцы других детей были рок-звездами, звездами кино или же известными художниками.
Теперь, когда я обучаюсь азам бизнеса, у меня новое отношение к тому, что он делает. Однажды это все будет моим, и мне придется объяснять своим детям, чем мамочка зарабатывает на пропитание.
– Доброе утро, принцесса! Расскажешь, о чем думаешь?
– Привет, пап. Я думала о том, что в детстве я понятия не имела, чем ты весь день занимаешься на работе. Посмотри на меня сейчас! – я указываю на свой дизайнерский костюм и документы в руке. Я стала юной бизнес-леди, какой он хотел, чтобы я стала. Иногда я задаюсь вопросом, что за карьеру я для себя выбрала, если бы на меня не возлагались обязательства семейного бизнеса. До последнего времени эти мысли не приходили мне в голову. Это странно, так как я была довольна, по крайней мере, думала, что была довольна. Со времен пожара я переосмыслила жизнь, интересуясь, сделала ли я правильный выбор. Это трудно понять, пока не станет слишком поздно.
– ...проверив некоторые из этих цифр, нам, возможно, потребуется прибегнуть к заемным средствам для завершения тестирования, – отец уже перешел к важным деловым вопросам, так что мое внимание быстро перестраивается в «здесь и сейчас».
Он продолжает объяснять, как мы, скорее всего, перейдем на первоначальное финансирование планируемой партии стадии тестирования медицинских тканей. Я сдерживаю себя, чтобы не сказать «я же говорила», но серьезно? Я говорила ему, и он решил не послушаться. Теперь он вынужден просить у других деньги, не послушав меня и не в состоянии оплатить счета самостоятельно. Мужское эго смехотворно чувствительно. Изобретатель бандажа для эго в мгновение станет миллиардером.
Папа продолжает:
– Так что мы собираемся устроить дома небольшое мероприятие на следующей неделе. Мы пригласим предполагаемых инвесторов, и я хочу, чтобы ты была с Энтони, пока он будет выбивать деньги из кошельков инвесторов.
Отлично. Я понижена до сопровождающей спутницы. Буду дамой, которая стоит рядом со своим парнем, пока он добивается предполагаемых инвесторов. Послание довольно понятное. Я не буду частью команды «Тканей Гранц» на этой вечеринке. Они не дадут мне возможности поговорить о делах. Я буду парой Энтони и дочерью отца, не будущим руководителем предприятия.
Ярость закипает, и я чувствую, что в глазах покалывает, но отказываюсь плакать перед отцом. Я отказываюсь показывать ему хоть какую-то слабость. Рыдания – это детская прихоть. Почему я не могу сказать ему, что думаю: я наследница компании, а не безмозглая баба. Почему я иду в колледж, если он не хочет, чтобы я работала? Я сжимаю зубы.
– Ты что-то мне хотела показать, Реджина? – папа движется к бумагам, которые я держу так сильно, что руки побелели.
– Да, вот... взгляни на это, – я стараюсь говорить безучастным тоном, мысленно размышляя.
Я разглаживаю документы, помещая их туда, где отец может их увидеть, и начинаю объяснять.
– Не смотря на падение стоимости наших акций, происходит много покупок, – пока я говорю, отец постукивает по нижней губе пальцем. – Обычно, это хороший знак за исключением того, что большинство этих покупок осуществляет один брокер. Видишь? – я указываю на все выделенные места на листах. – Покупатели разные, но брокер всегда один и тот же.
Я перевожу взгляд на отца, чтобы понять его реакцию. Я ожидала, что он проигнорирует то, что я только что сказала, так что его реакция меня удивляет. Не та реакция, которую я ожидала, но хоть какая-то.
Хоть я и нахожу это странным, он выглядит довольным.
Его губы превращаются в легкую усмешку. Он хлопает ладонями по столу в приподнятом настроении.
– Это хорошая новость! Убедись, что Шарлотта выяснит, кто этот брокер и пришлет ему приглашение на наш маленький сбор на следующей неделе. Хорошая работа, Джина, – он отделывается от меня, посылая своей дорогой, передавая помятые документы обратно и возвращаясь к экрану компьютера. Когда я не двигаюсь с места, он вопросительно смотрит на меня.
Я указываю на документы.
– Пап, тебе этот парень подозрительным не кажется? Я имею в виду, с чего этот внезапный интерес к нашим акциям?
Папа отмахивается, словно я несу бред.
– Поверь мне, милая, это плюс. Он принесет в компанию больше денег, – он снова отделывается от меня, но я стою на своем.
– Дела плохи, пап. Я могу разузнать, кто брокер, чтобы понять, есть ли взаимосвязь…
Папа прерывает меня, принимая свою деловую позу. Локти на столе, пальцы переплетены вместе, взгляд из-под ресниц.
– Это все, Реджина. Возвращайся к себе и убедись, что Шарлотта пригласит этого брокера на вечеринку, – это окончательный отказ.
Он закончил выслушивать мои аргументы. Я беру документы и иду к двери. Не имеет значения, что я говорю или делаю. Я просто сижу здесь, дожидаясь времени, когда он решит уйти в отставку и передать бразды правления в мои руки. Но до этого момента мое мнение ничего не значит.
Я прохожу через проем, но останавливаюсь.
– Пап? Как продвигается расследование? Они кого-нибудь арестовали? Известны ли какие-нибудь имена?
Папа откидывается на спинку стула, улыбка исчезает с его лица. Пожар на складе не самая любимая его тема, и я не должна ее поднимать, но я должна знать.
– Все тихо, за исключением нескольких новых исков, поданных против нас. Они ждут, когда свидетель выйдет из комы, прежде чем совершать аресты. Похоже, он может быть одним из парней, ответственных за пожар. У него криминальное прошлое, связанное с насилием и еще несколькими преступлениями. Мы надеемся, что он сможет пролить свет на то, что произошло, – папа прочищает горло и перекладывает на столе какие-то бумаги. – Постарайся не беспокоиться по этому поводу, Джина. Они найдут виновных. И когда они сделаю это, они заплатят за то, что сделали.
Я опускаю глаза, не в силах смотреть на отца. Я киваю и ухожу, закрыв за собой дверь. Я чувствую вину за всех раненных, за ложь родителям, за нарушение закона, за то, что провела компанию через ад. Я даже чувствую вину за парня в коме, даже если он и поджигатель.
Совесть говорит, что я должна признаться, и столкнуться с последствиями своих действий, но я получила второй шанс. Я должна быть мертва. Я должна была умереть в ту ночь. Мой разум превращается в беспорядок из-за огромного количества различных мыслей. Логика пропала еще на вечеринке. Это только я, раскаяние, чувство вины и наивная надежда, что, в конце концов, это не моя вина. Пока парень не выйдет из комы, я не узнаю правды.