Жизнь и развлечения в средние века

От автора

...На Западе, в частности, — во Франции редко теперь встретишь мебель, сделанную до XVI в. Мода обычно вытесняет из жизни все, — даже малейшее, — что не соответствует современности; пожалуй, — с эпохи Возрождения эта черта нашего национального характера проявляется все сильней и ярче. А старая мебель, заброшенная на чердак и оставленная на произвол судьбы, гибнет.

Исключением были религиозные учреждения, церкви, где старинную мебель хранили, то ли испытывая к ней своего рода почтение, то ли не имея средств, чтобы ее заменить. Однако в ходе религиозных войн конца XVI — начала XVII вв. все же много не щей было уничтожено. В XVIII столетии черное и белое духовенство пристрастилось к тяжеловесному декору и вычурной мебели того времени; епископы, аббаты и церковные капитулы освободили церкви от предметов убранства, которые им казались устарелыми и неудобными. Революция прошлого века довершила уничтожение мебели (иногда — антикварной), чем неустанно занимались духовенство и представители знатных семейств.

Изучающему средневековую мебель и другие предметы быта приходится обращаться и в церкви, и в провинциальные музеи, и в частные коллекции, а главное, — изучать манускрипты. Читатели нашего Словаря, возможно, обратили внимание пл обилие источников, из которых пришлось брать сведения в поисках материала о мебели, созданной до эпохи Возрождения, и на то, как часто приходилось прибегать к текстам, то чересчур лаконичным, то слишком расплывчатым. В итоге — довольно много документов (чаще всего — общего характера) не вошло в специальные статьи; между тем, несомненно, они представляют немалый интерес, поскольку освещают обычаи и нравы общества, которому принадлежали мебель и другие предметы обстановки, характерные для определенной эпохи.

К тому же, — чтобы составить правильное представление о старинных вещах, их назначении, необходимо знать обычаи тех, кто ими пользовался; тем более, что обычаи эти во многом отличаются от современных, но во многом и совпадают; иногда не задумываются, что и присущее современному обществу — не что иное, как дань традиции, дань прошлому, что это и дошло до нашего времени через века и революции, потому что заложено в самой природе национального характера. Различия и совпадения, поначалу казавшиеся чем-то удивительным, направляют к новым исследованиям, которые могут принести пользу изучающим нашу историю и верящим, что подлинная культура народа состоит не в презрении к своему прошлому, а в изучении, познании и использовании его.

Итак, настоящий труд — попытка собрать воедино и тщательно классифицировать «вещественные доказательства» минувших эпох, чтобы на их основе получить связный рассказ и, объединив разрозненные материалы (иногда краткие заметки), преподнести факты таким образом, чтобы осветить социальную и частную жизнь средневекового общества, включая и создание предметов обстановки; текст — по мере надобности и возможности — подкреплен рисунками, которые иногда заменяют многословные описания. Есть еще одно обстоятельство, побудившее завершить наше исследование этим кратким историческим очерком. С начала XIX столетия писатели и художники стремятся придать своим произведениям черты подлинности, внести в них то, что лет двадцать назад стали называть «местный колорит». До этого ни на сцене, ни в живописи не принято было заботиться о подлинном воспроизведении обычаев, костюмов, вещей; возможно, искусство от этого даже выигрывало; никто ведь не станет осуждать Тициана, что он окружил Деву Марию во время восшествия в храм персонажами в венецианских нарядах XVI в. Сид в костюме знатного вельможи эпохи Людовика XIV и братья Горации в огромных париках нисколько не умаляли достоинство шедевров Пьера Корнеля.⁵ Но когда артисты и художники пожелали воссоздавать не только человеческие страсти и чувства, но и самих людей в их подлинном виде, то начали стремиться к наиболее очному воспроизведению обстановки и обычаев эпохи, да и публика вскоре стала требовательнее: критиковались костюмы, указывалось на ошибки, беспощадно освистывались анахронизмы. Это сущее бедствие: искусство ведь не имеет ничего общего с лавкой старьевщика, и тем не менее вынуждены были смириться. Сегодня, если Дюгеклена выведут на сцену в генеральской форме, в треуголке, эполетах и белых рейтузах, пьесе обеспечен провал сразу же, как поднимется занавес. От своих современников не потерпят того, с чем смиряются в произведениях старинных авторов; обычно не видят беды в том, что Лебрен нарядил своего Александра⁶ карнавальным «древним римлянином», но непозволительна такая вольность современным художникам. Они получили классическое образование и неплохо знают одежду, мебель, домашнюю утварь античности; некоторые, — особенно в последние годы, — стремятся к преувеличенно строгому соблюдению правил, к подчеркнутой точности в изображении внешних форм, и публика, — справедливо ли, нет ли, ставит им это в заслугу, В отношении к средневековью успехи наши скромнее; что ни год, появляются картины на исторические темы, изобилующие довольно странными оплошностями. Это производит такое же впечатление, как если бы персонажи одной и той же сцены, запечатленной на холсте, были одеты кто в костюм маркизы эпохи Людовика XV, кто драгунским офицером Империи, кто современным мэром, или советником парламента прошлого века, — было бы впечатление, как от шутовского маскарада. Но это еще безделица по сравнению с ошибками в показе обычаев, нравов, церемонии, обстановки, домашней утвари, образа жизни и т. д. Разумеется, все это никак не связано с достоинствами собственно живописи — но в таком случае разумнее отказаться от претензий на историческую правду, и пусть живописцы следуют только своим фантазиям и вдохновению; если они стремятся к правдоподобию в одном, то есть основание требовать этого и во всем остальном. Когда художник вторгается в сферу археологии, требуется, чтобы он был археологом хотя бы настолько, чтобы не представлять Людовика Святого в зале XV в., не вручать ему рыцарское оружие эпохи Карла VII, не окружать дворянами времен Франциска I, а главное, не заставлять его поступать таким образом, как не поступал в его время ни один могущественный сеньор, потому что Людовик IX при всей своей святости был воплощением могущественного сеньора. Художники редко располагают временем, чтобы изучить нравы и обычаи исторических деятелей, которых намерены изобразить: подчас они полагаются на недостоверные компиляции, на бессистемно и ненаучно подобранные собрания гравюр; в результате возникают самые нелепые параллели, и в своих картинах художники утверждают заблуждения, жертвой которых стали сами. Мы добились прогресса со времен Вольтера — первого, кто счел важным правдоподобие театрального костюма и создал понятие «местный колорит»; но многое еще предстоит сделать. Наше время требует правды; мы не приемлем приблизительности; люди слишком много знают, чтобы можно было отделаться от них крохами; они желают, чтобы прошлое представляли таким, каким оно было в действительности. Можно сколько угодно не соглашаться, объяснять, что искусство совсем не в этом, но пока вкусы не изменятся, возражения ни к чему не приведут: зритель устремится на спектакль, слывущий верным отражением исторического факта, с восторгом будет читать роман, повествующий о нравах и обычаях далекой эпохи, вовсе не задумываясь, насколько эти произведения согласуются с незыблемыми законами искусства, По нашему убеждению, долг художника в этом случае — идти навстречу публике; в конце концов, разве искусство несовместимо с жизненной правдой? Нельзя утверждать, что в произведении искусства остро необходимы анахронизмы, то есть незнание нравов изображаемых персонажей; изучение нравов может не навредить и даже пойти на пользу, что подтверждается творчеством некоторых современных писателей. Но тогда зачем отставать живописи и театру? Думается, что сегодня, когда все нивелируется, когда исчезают сильные характеры, художникам, напротив, было бы весьма полезно заняться скрупулезным изучением прошлого. Героические эпохи остались далеко позади, яркие индивидуальности уходят из памяти, каждый из нас инстинктивно ощущает, что старый мир гибнет, и в преддверии его крушения, которое все предчувствуют, просвещенные умы с лихорадочных! упорством пытаются собрать воедино все, что пригодится грядущей цивилизации. Мы переживаем время всеобщего обновления; пришла пора ничего не упустить в нашем прошлом, немому что чувствуется, как оно ускользает.

Да и что на свете поэтичнее правды? Разве воображение поэтов и романистов рождало когда-либо зрелища более волнующие, чем события истории, те события, что разыгрываются у всех на глазах? Так почему бы художникам не попытаться запечатлеть на полотне, а драматургам — не вывести на сцене точное изображение истины взамен условного старого хлама, который, в наши дни пришел в негодность? Почему бы не попытаться: Да потому, что банальные представления и предрассудки в мире искусства имеют у нас силу закона, и даже лучшие умы предпочитают не бороться с ними, а подчиняться им. На современной сцене и в современных картинах зрители видят копии мебели конца XV в., зачастую дурно исполненные и неточные; из этого и приходят к выводу, что средневековая мебель была неудобна, диковинна, однообразна, тяжеловесна, что она не имеет ничего общего с телу к чему мы привыкли.

Карикатурная роскошь эпохи Людовика XIV едва ли согласуется с понятием современного комфорта; отсюда и логический вывод: «Если уж мебель эпохи Людовика XIV представляется нам неудобной и варварской, значит, при Карле VI и Карле VII она тем более была и варварской, и неудобной». Это все равно что сказать: «При Людовике XIV носили тяжелые парики — какие же неподъемные и неудобные были, наверное, парики при Людовике XI!» В действительности же затяжные религиозные войны конца XVI в. пагубно сказались на безупречной изысканности быта XIV и XV вв., на роскошном убранстве жилищ начала XVI в.: они были утрачены и забыты; а ведь какому-нибудь могущественному вассалу Карла VII показалась бы варварской и грубой мебель знатного вельможи эпохи Людовика XIII. Быть может, в царствование Людовика XIV людям жилось лучше, чем при Карле V, но сам Карл V и современные ему дворяне и буржуа, бесспорно, жили в лучших домах и с лучшей мебелью, чем вельможи и простолюдина в эпоху Великого короля.

Вовсе не рассчитывая, что точные сведения о быте и нравах средневековья прибавят таланта тем современным художникам, что бездарны от природы, мы все же убеждены, что материалы эти окажутся полезны человеку талантливому и владеющему секретами мастерства.

Эмманюэль Виолле-ле-Дюк