Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

Собольковская обсерватория. Солнечные пятна

Первая встреча Нины Михайловны с астрономией произошла в раннем детстве и, по ее утверждению, запомнилась на всю жизнь. 8 мая 1958 г. она рассказа об этом знаменательном событии в письме Г. А. Тихову: «…отец мой дал мне свой любимый телескоп (Фраунгофера), который он с великим трудом приобрел, когда мне было 4 года: он поставил меня на стул и показал Луну… Представьте что я до сих пор помню эту Луну, хотя она показалась мне блином: не по глазам ясным и отчетливым в детстве – не то что теперь! – спустя свыше 60 лет наблюдений Солнца!»123 И продолжала после небольшого отступления: «А как увеличился масштаб Вселенной нам доступной, за эти 75 лет!?! Так вот, я стою перед ней, как девочка перед Луной и почти пытаюсь лизнуть окуляр, как тогда и спрыгнуть на пол со стула…»124.

Через год, 26 сентября 1959 г., Н. М. Субботина писала коллеге юности, пулковскому астроному Софье Васильевне Романской (1886–1969) в связи с известиями об успешном запуске советского лунохода: «Изумительно – ракета на Луне!! После Жюль Верна я дожила до нее!!!? А Хрущев еще более радует и изумляет!! Молодец он!!! Какие у Вас новости на небе? Нет ли кометы? Ведь вот, в 1456 г. Карл VII испанский стрелял в комету Галлея, не попал! А мы прицелились и точно попали в море Ясности!! – и продолжала далее о своем личном опыте «общения» с Луной: – Я наблюдала Луну в Ницце на горной обсерватории, в большой рефрактор, изумительно было!! И еще успела повидать ее в ГАИШе у Штернберга и в ГАО у <…>125, но первое впечатление было в 4 года, когда папа купил трубу 87 мм Фраунгофера и показал мне, поставив на стул… На всю жизнь запомнилось!!»126

Детские, юношеские беседы с отцом об астрономии, с тетей-врачом о науке остались с Ниной Михайловной на всю жизнь. Она не раз упоминала об этом в письмах друзьям и коллегам. Например, в письме к С. К. Костинскому127 от 9 июня 1910 г. из Крыма она писала, рассказывая о проводимых ею наблюдениях кометы Галлея: «У нас на башне образовалась целая обсерватория, и я должна была читать лекции и показывать звезды – девочки не уходили раньше меня: подчас это мешало, но быть может со временем кто-нибудь из них займется астрономией, ведь и мне папа много рассказывал о звездах и показывал их в свою трубу»128. Еще в одном письме, обращенном к О. А. Федченко129 26 декабря 1916 г., с сообщением о смерти тети, Ольги Владимировны Соколовой, Субботина говорила: «Как неожиданно я уехала из Петрограда и из-за какой тяжелой причины! Мучаешься теперь сознанием невольной вины, и все представляется как тетя одна была больная. А всю жизнь она провела, леча других, облегчая их страданья… Какая ей трудная судьба выпала на долю и все же, сколько она добра и пользы принесла людям. В своей любви к науке и я всецело обязана ей и папе…»130.

Свое первое полное солнечное затмение Нина Михайловна пыталась наблюдать в 1887 г. – 10 лет от роду – в Москве. Это было полное солнечное затмение 19 августа 1887 г., видимое на территории Европы, Азии и Японии. Этот первый опыт оказался для Субботиной, правда, не очень удачным, хоть и запоминающимся. Впоследствии она вспоминала: «В 1887 ожидалось над Москвой полное солнечное затмение. <…> Любители собирались на холме с темными стеклами и биноклями. А удалось увидеть корону только Менделееву на воздушном шару131. У нас близ Тимирязевской с/х Академии132 стало только очень темно – скачком… Это и было мое первое солнечное затмение!»133

Через пять лет, в 1892 г., Субботина впервые побывала в располагавшейся на Пресне Астрономической обсерватории Московского университета и, по сведениям М. Н. Неуйминой, была очень хорошо принята там только что окончившим университетский курс Сергеем Николаевичем Блажко134. «В 1892 г. Н. М. Субботиной удалось впервые побывать в Университетской астрономической обсерватории на Пресне, – пишет Неуймина. – С. Н. Блажко очень ласково и внимательно отнесся к Нине Михайловне, подарил ей книжку К. Д. Покровского “Путеводитель по небу”, научил пользоваться астрономическим календарем. Посещение обсерватории и незабываемое впечатление от ее осмотра утвердили решение Н. М. Субботиной посвятить себя астрономии»135. Сама Нина Михайловна вспоминала об этом посещении следующим образом: «В 1892 удалось мне впервые попасть на Университетскую обсерваторию на Пресне. Показали мне Луну в 10-ти мм рефрактор, меридианный круг. Рекомендовали книгу Покровского “Путеводитель по Небу”136 и Рус[ский] Астрономический Календарь Нижегородского кружка137. Они и стали на много лет моим справочником при наблюдениях. Шел тогда максимум солнечных пятен, и Бредихин138 сообщал в “Русских Ведомостях” о появлении очень больших групп. Я стала их наблюдать в папину трубу на даче, да с тех пор и пронаблюдала 5 циклов за 730 оборотов Солнца»139.

Нине Михайловне исполнилось 18 лет, когда в 1895 г. семья переехала в Петербург. Причиной послужил переход Михаила Глебовича на службу в правление Сормовских заводов, располагавшееся как раз в Петербурге. Это обстоятельство оказалось очень удачным для юной Субботиной. «Мне с переездом в Петербург прежде всего захотелось побывать в Пулково. Молодой Костинский показал мне обсерваторию, посмотрел мои рисунки пятен», – вспоминала она140.

Это первое посещение Пулкова, в котором впоследствии Нина Михайловна провела, наверно, лучшие годы юности, в котором она встретила таких же, как она, молодых, увлеченных астрономией коллег, ставших друзьями на всю жизнь, места, которое ассоциировалось у нее с подлинным научным содружеством, Субботина не забывала никогда. Через много лет она напоминала об этом событии С. К. Костинскому: «Как быстро бежит время: давно ли я кажется была в Пулково в 1-ый раз 30/VIII 1895 г., и Вы показывали мне Обсерваторию, а вот уже прошло 40 лет!!» – писала она 26 октября 1935 г.141 «Вчера исполнилось 55 лет, как я начала систематические набл[юдения] Солнечных пятен, – писала она товарищу юности Г. А. Тихову 13 сентября 1950 г., – и показала первые рисунки Костинскому и Ганскому142 в Пулкове…»143. А летом 1958 г. она писала в письме ученику Костинского, пулковскому астроному Александру Николаевичу Дейчу (1899–1986): «…сколько лет я бывала в Пулкове в библиотеке! С 1895 г. 30 августа. Как только мы переехали в СПБ из Москвы!»144

В восьмом выпуске журнала «Известия Русского астрономического общества» за 1900 г. Александр Александрович Иванов145 опубликовал подробную статью с описанием Пулковской обсерватории. Благодаря ей мы имеем возможность представить, что именно увидела Нина Михайловна в тот знаменательный для нее день 30 августа 1895 г., когда С. К. Костинский впервые показывал ей обсерваторию. «Главным фасадом обсерватория обращена на север, почти перпендикулярно к Московскому шоссе, – писал А. А. Иванов. – В ясную погоду виден Петербург: купола церквей и адмиралтейского шпица красиво сияют в лучах солнца. Прекрасный вход ведет прямо в парадную залу, представляющую вид правильного многоугольника, с восьмью массивными колоннами, поддерживающими свод, который служит прочным фундаментом средней башни. В этой зале находится бюст основателя обсерватории – императора Николая I, его портрет, портреты последующих императоров, а также портреты знаменитейших астрономов. В этой же зале находится трое астрономических часов с маятниками. Над залой помещается весьма богатая астрономическими книгами библиотека, имеющая вид кругового широкого коридора. Драгоценную собственность обсерватории составляют многие интересные манускрипты, между которыми находятся рукописи Кеплера»146. И продолжал: «Залы, в которых находятся инструменты, обширны и высоки. Потолки в них деревянные, стены также и притом довольно тонкие. Все это способствует быстрому уравниванию наружной и внутренней температур и таким образом увеличивает точность наблюдений…»147.

Описание инструментов, находившихся в этот период в распоряжении пулковских астрономов, сделанное А. А. Ивановым, также интересно: среди них полуденная труба и пассажный инструмент работы Эртеля; установленный на гранитных столбах меридианный круг работы братьев Репсольд в Гамбурге; 15- и 30-дюймовые рефракторы. Последний из них установлен только в 1885 г. и в 1895 г. еще совсем новый. «Длина его трубы около 7 саженей, – с гордостью пишет А. А. Иванов. – Объектив этого рефрактора отливался Фейлем в Париже, а для шлифовки был отправлен в Америку к знаменитому мастеру Альвану Кларку, который шлифовал также объектив для рефрактора Ликкской обсерватории. Металлические части Пулковского рефрактора были изготовлены братьями Репсольд в Гамбурге. Сооружение этого инструмента обошлось до 300000 рублей». «Целесообразное устройство башни, в которой помещается рефрактор, стоило не мало размышления и трудов, – отмечает Иванов. – Успешно выполнить эту задачу удалось преимущественно благодаря деятельному содействию знаменитого инженера – генерала Паукера. Верхняя часть башни приводится в движение при помощи электродинамической машины»148.

Рис. 4. 30-дюймовый рефрактор Пулковской обсерватории (журнал «Известия Русского астрономического общества». 1900. Вып. VIII. № 4–6. С. 83).

Не стоит также забывать здание астрофизической лаборатории: «…к юго-востоку от главного здания обсерватории, симметрично с башнею 30-дюймового рефрактора, красуется двухэтажное здание, выстроенное в 1886 году. В нем <…> помещается астрофизическая лаборатория. Главный фасад, имеющий 30 метров длины, обращен к западу и расположен по направлению меридиана. В лаборатории две комнаты предназначены для фотографических работ; из них одна совершенно темная, в другой же производятся те подготовительные фотографические работы, которые требуют дневного света. Для спектроскопических исследований отведена отдельная большая зала. Через два южных окна ее можно направлять с помощью гелиостата в течение восьми или десяти часов ежедневно солнечный свет в любое место залы в то время, как восточные окна обыкновенно плотно закрываются от света деревянными ставнями. Астрофизическая лаборатория обладает, между прочим, двумя большими спектрографами…»149.

Рис. 5. Башня пулковского 30-дюймового рефрактора (журнал «Известия Русского астрономического общества». 1900. Вып. VIII. № 4–6. С. 85)

Для уже увлеченной наукой о звездах девушки экскурсия по подобному учреждению, проведенная доброжелательным и не менее увлеченным своим делом экскурсоводом, не могла не показаться волшебной.

Не сохранилось сведений о том, что в свои 18 лет Субботина планировала получение официального образования. С одной стороны, с ее физическим состоянием это было бы затруднительно, с другой – университеты Российской империи все равно не принимали девушек, а Высшие женские курсы требовали для поступления диплом гимназии, которого у Нины Михайловны, учившейся дома, конечно, не было. Но все эти мелочи не могли остановить Субботину после того, как она приняла решение стать астрономом. Она просто… им стала.

Коллеги называли 1895 г. официальным началом научной карьеры Нины Михайловны, хотя сама она впоследствии относила начало своей научной деятельности к 1898 г.150 Но именно в 1895 г. Н. М. Субботина приобрела первое орудие своего труда и примерно тогда же нашла своего, если можно так сказать, вдохновителя. «В 1895 г. Н. М. Субботина приобрела 3-дюймовый рефрактор Рейнфельдера и начала цикл солнечных наблюдений, которые и продолжала в течение 60-ти лет, – пишет М. Н. Неуймина. – Она посылала данные наблюдений во Францию К. Фламмариону, который еще в те годы посоветовал Нине Михайловне заняться разработкой проблемы солнечной активности и искать связь между погодой и изменениями на поверхности Солнца. Н. М. Субботина тщательно зарисовывала в красках пятна и другие явления на Солнце, не пропуская ни одного ясного дня»151. В оставшемся неопубликованным некрологе Субботиной М. Н. Неуймина написала чуть-чуть подробнее о первом наблюдательном приборе Нины Михайловны: «После переезда в Петербург в 1895 году ей купили настоящий телескоп (Рейнфельдер), который был установлен на балконе их квартиры. Н[ина] М[ихайловна] увлекалась сочинениями Фламмариона, написала ему и получила от него совет: что и как наблюдать, как лучше пройти курс астрономии»152.

Написать письмо Камилю Фламмариону (1842–1925) – признанному лидеру и адвокату астрономов-любителей всего мира – Субботиной порекомендовал, по-видимому, С. К. Костинский. Астроном и популяризатор астрономии, автор многочисленных книг, переведенных на самые разные языки, в том числе русский, К. Фламмарион основал Французское астрономические общество (Société astronomique de France) и его журнал, призывая любителей астрономии и астрономов-профессионалов объединиться для развития любимой науки. Нина Михайловна вспоминала: «Молодой Костинский показал мне обсерваторию, посмотрел мои [зарисовки пятен]153. Посоветовал посылать их Вольферу154 в Цюрих. Порекомендовал подписаться на журнал Французского Астрономического общества. Я подписалась и завела переписку с Фламмарионом, длившуюся до его смерти»155. Фламмариона не смутил ни юный возраст новой корреспондентки, ни ее женский пол. Она хотела заниматься астрономией – для него этого было достаточно. Именно Фламмарион стал первым (после ее отца) наставником молодой Субботиной. Именно он ввел ее в ряды международного научного сообщества. Благодаря ему самые первые ее публикации можно найти в бельгийских, французских, немецких научных журналах.

Пулковские астрономы и Фламмарион не были единственными людьми, поддержавшими намерения Нины Михайловны. Уже в старости она вспоминала, как приняли и поддержали ее друзья отца: «Товарищи по Горному институту, друзья отца, проф[ессор] И. В. Мушкетов, акад[емики] Карпинский и [Чернышев], Н.С. [Курманов] а также М. А. Шателен и его милая жена дочь Островского – все приняли во мне горячее участие. Устроили пропуск в библиотеки, порекомендовали в члены Физико-Химического о[бщест]ва (в 1898 г.), где я встретила Менделеева, Хвольсона, Боргмана и др. а С. П. Глазенап ввел меня в Рус[ское] Астрономическое общество (еще Бредихина там повстречала!)»156. Сам Михаил Глебович Субботин, конечно, тоже находил время для дочери: «Отец – член Географического общества – брал меня с собой на заседания с докладами замечательных русских путешественников Корнилова, Грум-Гржимайла, сотрудников Пржевальского и некоторых <…>157 Познакомилась с Семеновым-Тян-Шанским и Ю. М. Шокальским…»158.

Но главное, Михаил Глебович сконструировал и построил для дочери ее собственную обсерваторию, располагавшуюся в имении семьи Субботиных Собольки Можайского уезда Московской губернии. «Мы с папой стали создавать ее конструкцию – это был деревянный павильон с очень легко поворотной крышей, с 2 люками. Он стоил всего 200 рублей! Колесики легко катались на железном кругу из 3-х мм железа, сделанном по заказу в Сормове», – вспоминала Субботина159. Друзья Субботина, он сам, петербургские астрономы и даже молодые московские астрономы помогли оснастить и оборудовать Собольковскую обсерваторию – название, под которым она стала известна в астрономической литературе. «Ю. М. Шокальский160 дал мне переносной пассажный инструмент161 для определения шкалы “моей Собольковской обсерватории” бл[из] Можайска <…>, – писала она. – С. П. Глазенап дал мне в пользование на 10 лет параэлектрическую монтировку162. А трубу 108 мм Рейнфельда из Мюнхена выписал за 400 р[ублей] папа. Там я и наблюдала до 1918 года Солнце, планеты, туманности»163.

Устанавливать рефрактор приезжал тогда еще начинающий преподаватель Московского университета Павел Карлович Штернберг (1865–1920)164. Он же впоследствии помогал налаживать приборы и поддерживать их в рабочем состоянии. Например, 4 августа 1902 г. Нина Михайловна писала С. П. Глазенапу: «…боюсь, что Вы бы только улыбнувшись посмотрели на мои рисунки – мне приходится учиться видеть то, что более опытный наблюдатель заметит сразу. В этом я убедилась, когда у меня был Штернберг – он видел гораздо больше чем я. Может быть Вы помните, что я писала Вам в прошлом году – о круге часовых углов, что боюсь его перевести, т[ак] к[ак] он скреплен очень мудрено; П. К. Штернберг нашел, что перевести его вовсе нельзя, а это ошибка <…>165 в 5h 52m и я, как и в прошлом году, делаю отсчет не от 0h, а от 6h 8m. Штернберг еще привозил хронометр с обсерватории Московского университета – и проверял часовой механизм. Оказалось, что он идет неправильно, и тогда П[авел] К[арлович] разобрал его, нашел неправильность в положении одного колесика и все исправил, после чего оказалось возможным снять весь тот круг, который прибавил <…>166, чтобы часы шли хорошо и не останавливаясь»167.

Разрушение ее маленькой обсерватории, случившееся в бурные революционные годы, много лет причиняло Нине Михайловне глубокую боль в том числе и потому, что это было живое свидетельство любви и поддержки ее отца. «…Как жаль было Обсерватории, построенной по замечательной конструкции моего отца и под его наблюдением!» – писала она Г. А. Тихову в разгар другой войны, 27 января 1942 г.168

Итак, с момента постройки обсерватории и приобретения необходимых инструментов, по словам С. К. Костинского, Нина Михайловна «…усердно занималась там, по летам, наблюдениями солнечных пятен, поверхностей больших планет, вида некоторых комет, переменных звезд и т[ак] д[алее]. [Кроме того, глазом и с помощью бинокля наблюдала некоторые переменные звезды, а также систематически, падающие звезды, преимущественно Персеиды и Леониды]169»170.

Как следует из цитаты, которую мы приводили выше, наблюдать солнечные пятна порекомендовал Н. М. Субботиной, «еще совсем девочке», Ф. А. Бредихин. В другом письме Нина Михайловна упоминала, что Бредихин «…первый навел меня на наблюдения Солнца еще в 1892 году своими статьями в “Рус[ских] ведомостях” о больших пятнах»171, и, значит это произошло еще до их личного знакомства. Эта рекомендация Ф. А. Бредихина вполне совпадала с планами Русского астрономического общества: в 1899 г. «Известия Русского астрономического общества» опубликовали обширную статью барона Николая Васильевича Каульбарса (1842–1905), содержавшую не только призыв к астрономам-любителям присоединиться к программе наблюдений солнечных пятен, но и подробное объяснение нужных для этого приборов (и как их соорудить), методов наблюдения, необходимых действий и прочее. Ну и, конечно, объяснение важности и необходимости подобного рода наблюдений. «Более или менее темные пятна на ослепительной, блестящей поверхности Солнца, – писал барон, – с давних времен поражали людей, приводили к самым разнообразным толкованиям и объяснениям, которые и до настоящего времени далеко еще не установились. Даже между специалистами на явление это еще не установилось общего определенного взгляда, и в различных статьях и трактатах о пятнах Солнца высказываются самые разнообразные мнения. В виду такого положения вопроса наблюдения над пятнами Солнца и самое тщательное и при том всестороннее их изучение получают особенную научную важность, и только этим путем нам удастся выяснить с первого взгляда загадочное явление на Солнце, о причинах и сущности которого нам пока почти ничего не известно…»172.

Н. В. Каульбарс особенно тщательно объяснял следующее обстоятельство: «Из сказанного явствует, что по данным одной только станции, как бы ретив наблюдатель ни был, судить о пятнообразовательной деятельности Солнца в течение года нельзя, т[ак] к[ак] наблюдения делались в течение всего только трети года. Вот это-то обстоятельство и указывает нагляднее всего на необходимость значительного увеличения в России станций для наблюдения пятен, ибо только при достаточном их числе в центральном учреждении удается получить хотя бы одно наблюдение для всякого дня года. До сих пор, – продолжал он, – считая и мою станцию, в империи так мало наблюдателей Солнца (всего три или четыре), что из всех этих наблюдений еще нельзя делать выводов. Особенно осени и зимы наши, с облачностью, продолжающейся целыми месяцами, очень препятствуют непрерывности наблюдений»173.

Барон с явным восхищением писал об организованной директором Цюрихской обсерватории профессором Вольфером программе наблюдений, в которой принимали участие астрономы из разных стран, включая самого барона Н. В. Каульбарса. «…Нельзя не отдать полной справедливости замечательным трудам в создании и правильной постановке наблюдений, предпринятых по инициативе директора обсерватории в Цюрихе в Швейцарии, – писал он, – профессора Wolfer, которому удалось привлечь к наблюдениям пятен: 1 обсерваторию в Швейцарии, 3 – в Италии, 2 в Австрии, 2 – в России (Юрьев и Харьков) и 3 – в Америке. Из частных лиц выразили желание принять участие в этом международном предприятии к сожалению всего 7 лиц, а именно 1 – в Америке, 2 – в Германии и 4 – в России (в Москве – г-н Вайнон, в Ярославле – г-н Миркович, в С.‐Петербурге – г-жа Фрейнберг и, наконец, в Гельсингфорсе, а теперь в Петербурге я)». «Все эти 19 пунктов наблюдения, в том числе 12 обсерваторий и 7 частных наблюдателей, ежегодно в январе месяце посылают свои наблюдения профессору Wolfer в Цюрих, – продолжал он, – где все полученные сведения ежегодно разрабатываются, а засим публикуются в “Astronomische Mittheilungen”, очень полезном журнале, в котором не только обнародываются общие результаты, выведенные из наблюдений 19-ти станций, но и отдельно еще весь материал, собранный каждой из них. Последнее позволяет не только самой Цюрихской обсерватории, но и кому угодно, свободно пользоваться и делать выводы из всего собранного материала»174.

Именно к участию в этой программе присоединилась в 1899 г. Нина Михайловна Субботина. Это было совсем нелегкое дело для начинающего астронома, не получившего еще никакого формального образования, имевшего за плечами только гимназический курс и некоторый опыт наблюдений. И если организовать инструмент для подобных наблюдений было, по словам барона Каульбарса, совсем нетрудно (как он пишет об этом: «… вовсе неутомительный и совершенно безвредный и безопасный для глаза способ наблюдения представляет приделанная к окулярному концу любой малой или средней величины трубы камера-обскура, на белой и ровной поверхности бристольского картона которой получается проектированное изображение Солнца довольно значительной величины, даже при трубах малого и среднего размера. <…> При этом изображение в зависимости от чистоты воздуха и состояния неба получается очень наглядное, точное и определенное с мельчайшими подробностями пятен, факел и пор, и при самых удачных условиях воздуха и стекол трубы, опытный глаз легко видит даже ту мелкую рябь, которой покрыты все части Солнца»175), то требования, предъявлявшиеся к наблюдателю, были достаточно высоки.

Каждый наблюдатель, участвовавший в работе профессора Вольфера, должен был выполнять следующую программу. «Что касается самих наблюдений, – пишет об этом барон Каульбарс, – то хотя на всех этих станциях они производятся различными способами, в зависимости от имеющихся у наблюдателя средств, тем не менее везде, для каждого наблюдения, за исключением дней, когда “Солнце – чисто”, делается тем или иным способом рисунок или фотографический снимок Солнца и за каждый раз подсчитываются следующие данные: 1) число групп пятен и факелов, насколько они для глаза наблюдателя имеют отдельное друг от друга значение. Эти данные не существенны и имеют только ориентировочное значение. Группы обозначаются цифрами, знаками алфавита или иным способом и рядом с обозначением дня и часа наблюдения записываются в отдельные графы общего реестра – списка. 2) Самое важное научное значение каждого отдельного наблюдения составляет тщательный и требующий напряженного внимания подсчет пятен, причем черные ядра общего заключающегося в одной и той же полутени (Penumbra) пятна считаются за отдельные пятна. Число пятен в каждой группе записывается рядом с рисунком для точного своего контроля, а общая сумма всех пятен – в соответствующую графу упомянутого общего списка. Едва заметные для глаза и требующие напряженного внимания со стороны наблюдателя, чтобы быть замеченными “группы пор”, состоящие из огромного числа очень мелких и скученных на небольшом пространстве, как кажется, отверстий, сосчитать которые отдельно нет никакой возможности, как очень неопределенное явление, вовсе не принимается в расчет; за пятна их считать нельзя, ибо они с очагами извержения газов ничего общего не имеют. Только будущие очень тщательные наблюдения на первоклассных обсерваториях, со временем, быть может, выяснят их характер. 3) В январе каждого года всем вышеозначенным данным за минувший год проводится общая по каждой рубрике отдельная сумма и обозначается число наблюдений и число сделанных рисунков или снимков в году; после чего общий список отправляется для разработки в центральное учреждения, т[о] е[сть] <…> профессору “Wolfer” в Цюрих, с французским или немецким текстом. Вот те данные, которые, судя по тому, что ежегодно публикуется в “Astronomische Mittheilungen”, получает из всех 19 станций профессор Wolfer»176.

Рис. 6. Титульный лист журнала «Astronomische Mittheilungen»

Отчеты о наблюдении солнечных пятен, произведенные Ниной Михайловной, можно найти в «Astronomische Mittheilungen» начиная с 1900 г. В выпуске журнала за номером XCI были опубликованы таблицы наблюдений фройлен Нины Субботиной (Subbotin) в Санкт-Петербурге и Собольках за 1901 и начало 1902 г., полученные от нее лично177.

Из этого сообщения видно, что Нина Михайловна наблюдала не только летом в Собольках, но продолжала наблюдения и в зимний период в Санкт-Петербурге, насколько позволяла погода. В статье профессора Вольфера, посвященной количеству солнечных пятен за 1903 г., местом наблюдения Субботиной также указан Санкт-Петербург178. В номере XCVI отмечено не только место наблюдения, но и использовавшийся инструмент: телескоп 3,2 дюйма со 100-кратным увеличением, позволявшим спроецировать изображение Солнца диаметром 20 см. Отмечено также, что наблюдения проводились с июня по октябрь в Собольках под Москвой179.

Рис. 7. Публикация результатов наблюдений Н. М. Субботиной (Astronomische Mittheilungen. 1899–1909. Bd. XCI (91). S. 118)

Рис. 8. Публикация результатов наблюдений Н. М. Субботиной (Astronomische Mittheilungen. 1899–1909. Bd. XCI (91). S. 119)

Нина Михайловна посылала результаты своих «солнечных» наблюдений не только в Цюрих Вольферу. С легкой руки Фламмариона уже в 1899 г. она стала членом Бельгийского и Французского астрономических обществ. В 1900–1906 гг. сообщения о ее наблюдениях регулярно публиковались в их журналах, так же как и в издаваемом Вольфером «Astronomische Mittheilungen». Через много лет, 29 ноября 1959 г., Нина Михайловна вспоминала в письме к С. В. Романской: «Мои первые наблюдения Солнца я сдала Костинскому и он послал их Вольферу, в Цюрих. Было это в 1897 году. Печатали их потом и Фламмарион, и Рус[ское] аст[рономическое] об[щест]во и Ф…180»181.

Первым научным изданием, в котором появилось имя Субботиной, стал «Бюллетень Бельгийского астрономического общества» («Bulletin de la Société Belge d’Astronomie»). На заседании Бельгийского астрономического общества (Société Belge d’Astronomie), состоявшемся 8 мая 1899 г., Н. М. Субботина (m-lle Nina de Soubbotine) была «принята в качестве члена», о чем журнал общества сообщил в ноябрьском номере за 1899 г.182 Имя Субботиной значится в списке наблюдателей Бельгийского астрономического общества за 1899 г.183, а в четвертом номере журнала 1899 г. отмечены «замечательные наблюдения m-lle Нины Субботиной и сопровождавшие их две очаровательные карты регионов Большой Медведицы и Рака»184. В 1900 г. она упоминается среди членов общества185.

Членом Французского астрономического общества по рекомендации Камиля Фламмариона Н. М. Субботина стала также в 1899 г.186 и сотрудничала с ним гораздо теснее, чем с бельгийским. Начиная с 1900 г. ее имя регулярно появлялось на страницах журнала, издававшегося обществом. Так, ее имя присутствует среди записавшихся для наблюдения полного солнечного затмения 28 мая 1900 г.187, которое наблюдалось в средних и субтропических широтах северного полушария, правда, сведений о том, что это наблюдение состоялось, нам обнаружить не удалось. Она рекомендовала своего двоюродного племянника, Николая Любимовича Соколова188, инженера-механика Сормовского завода, в члены общества189.

Регулярные корреспонденции позволяют восстановить картину научной деятельности Нины Михайловны в этот начальный период ее творчества. Так, в разделе, посвященном анализу солнечных пятен за 1899 г., упомянуто, что Н. М. Субботина была одним из наблюдателей, на основании данных которых строился аналитический отчет190. Несмотря на то что наиболее полный отчет о наблюдении солнечных пятен за этот период предоставил обществу месье Дюмениль (Duménil) – 263 дня, выпавшие дни удалось восстановить благодаря сведениям Субботиной и месье Мойе (Moye), что позволило получить информацию в общей сложности о 310 днях 1899 г.191 Таблица наблюдавшихся в 1900 г. солнечных пятен и диаграмма солнечной активности, составленные на основании наблюдений Субботиной, месье Дюмениля и Мойе, опубликованы в журнале общества192. В комментариях к таблице указано, что Субботина добавила к результатам своих наблюдений много рисунков расположения солнечных пятен, различных диаграмм, а также сравнение колебаний солнечной активности с барометрическим давлением. Автор отчета – А. Шмоль (A. Schmoll) – отметил, что эти документы будут храниться в архивах общества193. Таким образом, мы знаем, что уже в 1899 г. Нина Михайловна проводила систематические наблюдения солнечной активности. Как и в случае с профессором Вольфером, наблюдения проводились по единой, разработанной для всех участников программы методике таким образом, чтобы они могли использоваться при составлении сводных отчетов о состоянии солнечной активности, – условие, очевидно, выполненное Субботиной, несмотря на ее юный возраст и отсутствие профессионального обучения. Сообщение об этом отчете A. Schmoll попало в немецкий журнал астрономической библиографии «Астрономический отчет» («Astronomischer Jahresbericht»), издававшийся в Берлине профессором астрономии Вальтером Вислисенусом (Walter F. Wislicenus; 1859–1905). В нем отмечалось, что за отчетный период трое наблюдателей, включая Субботину, зафиксировали 169 дней без солнечных пятен и насчитали 874 пятна за оставшееся время194.

На заседании 5 декабря 1900 г. Совет Французского астрономического общества, учитывая корреспонденции Субботиной, посчитал возможным включить Нину Михайловну в состав Солнечной комиссии общества195. В отчете об этом заседании в «Журнале Французского астрономического общества» помещено краткое напоминание о том, чем, собственно, занимались члены Солнечной комиссии. В число их занятий, естественно, входило изучение солнечных пятен, в том числе их численности и длительности существования; взаимосвязь между солнечными пятнами, факелами и явлениями фотосферы; изучение нарушений магнитной иглы и их связи с солнечными явлениями; наблюдение зодиакального света и др.196 Можно предположить, что именно на эти вопросы обращала внимание Н. М. Субботина во время своих наблюдений солнечной активности.

Отчитываясь о работе Солнечной комиссии на заседании 9 января 1901 г., секретарь особо выделил наблюдения, полученные от Н. М. Субботиной. Он отметил, что она вела наблюдения с помощью 81-миллиметрового окуляра, а также что ее записи включали большое количество рисунков, зафиксировавших позиции наблюдавшихся пятен, и диаграмму, проводившую сравнение между солнечными пятнами, температурой и показаниями барометра на протяжении 1900 г.197 Неудивительно, что Французское астрономическое общество высоко оценило вклад Н. М. Субботиной: у общества катастрофически не хватало наблюдателей, готовых вести наблюдения за солнечными пятнами систематически и при этом соблюдать требования единой инструкции. В материалах заседания 6 февраля 1901 г. А. Шмоль, ответственный за обработку статистических данных, был вынужден поместить специальное письмо с описанием тяжести ситуации. Он был рад упомянуть о трех тетрадях с наблюдениями господ Дюмениля, Мойе и Субботиной из Санкт-Петербурга. К сожалению, он также был вынужден констатировать, что этого недостаточно, поскольку все равно оставалось много пробелов в наблюдениях. Далее А. Шмоль пытался объяснить, что как сами систематические наблюдения солнечных пятен, так и ведение записей о наблюдениях по определенной системе совсем не такое трудное дело, как кажется на первый взгляд, и призывал коллег присоединиться к этой деятельности198.

Немного позже в том же году А. Шмоль опубликовал обстоятельный отчет, озаглавленный «Текущий минимум солнечных пятен»199, содержащий анализ солнечной активности за 1898–1900 гг. Статья основана на работах Moйе (Монпелье), Субботиной (Санкт-Петербург) и Гобера (Gaubert, Мартиника)200. Она содержит таблицы и диаграммы солнечной активности, построенные на основе данных указанных наблюдателей201. Казалось, факты указывали на период спада солнечной активности, однако автор не был окончательно в этом уверен, считая имеющиеся в распоряжении данные не совсем достаточными. Так же как и предыдущий доклад А. Шмоля, доклад 1901 г. попал в «Astronomischer Jahresbericht», в котором была напечатана краткая аннотация, упоминающая в том числе и имя Субботиной202. Краткая выжимка из этого отчета, включавшая количество солнечных пятен, наблюдавшихся в период с 1889 по 1900 г., опубликована в ежегодном издании «Annuaire Astronomique et météorologique». В ней также указывалось на видимый минимум наблюдавшихся в 1900 г. солнечных пятен, хотя уточнялось, что цифра за 1900 г. является еще только приблизительной, но что «замечания г-на Гийома в Лионе, Мойе в Монпелье, Дюмениля в Йеблероне, мадемуазель Субботиной в Санкт-Петербурге подтверждают это снижение»203.

Почти одновременно с вступлением в Бельгийское и Французское астрономические общества, в 1899 г., Нина Михайловна стала членом и Русского астрономического общества, и с этого момента ее научная деятельность была самым тесным образом связана именно с ним. Здесь следует пояснить, что государственная политика в области высшего женского образования и допуска женщин к требовавшим диплома об этом образовании профессиям в России к началу ХХ в. продолжала оставаться крайне консервативной и близкой к полному запрету как на само высшее образование, так и на интеллектуальные, в том числе научные, профессии. Единственными общественными институтами, которые могли предоставить женщине возможность научного общения, участия в коллективной научной деятельности и в целом ощущение причастности к жизни научного сообщества, являлись научные общества. Не все они были готовы приветствовать женщин в своих рядах. Политика научных обществ в отношении участия в их деятельности женщин, как правило, зависела от позиции руководителей того или иного общества, и далеко не все из них придерживались таких демократичных взглядов, как Камиль Фламмарион. Русское астрономическое общество, основанное в 1891 г., к началу ХХ в. было среди самых молодых научных обществ России. Молодых, очень активных и стремительно развивавшихся. В момент основания РАО в его состав вошло четыре женщины (из 132 членов общества), что составляло 3 % от общего количества членов204. К весне 1901 г. Русское астрономическое общество насчитывало 297 человек, в том числе 21 женщину, так что женщины составляли уже 7 % от общего количества членов общества205. Как пишет Л. Д. Костина в прекрасной статье «Женщины-астрономы Русского астрономического общества»: «Женщины-астрономы выступали на собраниях РАО с научными докладами, могли печатать свои статьи в “Известиях РАО”. На собраниях делались обзоры новых статей по астрономии и новых поступлений в библиотеку общества, среди которых встречались и работы самих выпускниц ВЖК206, читались отзывы об их работах, делались представления к награждению премиями РАО за научные работы. Благодаря всему этому русские женщины-астрономы становились известными широкому кругу ученых как отечественных, так и зарубежных…»207.

В 1893–1906 гг. председателем РАО был Сергей Павлович Глазенап208, один из основателей общества. Он поддерживал идею высшего женского образования, в течение ряда лет (с 1880 по 1888 г.)209 преподавал на Высших женских Бестужевских курсах. С момента основания РАО среди его действительных членов числились супруга Сергея Павловича Татьяна Захаровна Глазенап (урожденная Васильева) (1854–?) и Александра Александровна Глазенап. Именно С. П. Глазенап стал наставником юной Субботиной, обучавшим ее навыкам и приемам астрономических наблюдений. Поздравляя Сергея Павловича с 75-летием, Субботина упоминала об этом: «В день Вашего 75-л[етнего] юбилея шлю Вам свои самые сердечные пожелания и привет от ученицы, к[ото]рой Вы руководили с такой добротой с ее первых шагов»210.

Н. М. Субботина стала 18-й женщиной, принятой в члены Русского астрономического общества. «Журнал общего собрания Русского астрономического общества» от 8 апреля 1899 г. сообщал: «В члены общества пожелала вступить Н. М. Субботина»211. 13 мая 1899 г. в «Журнале общего собрания» отмечалось: «Произведенною баллотировкой в действительные члены общества была избрана Н. М. Субботина»212.

Нина Михайловна активно включилась в различные проекты, продвигавшиеся в тот период в РАО. Как отметила Л. Д. Костина в черновом варианте своей статьи: «Деятельность Н. М. Субботиной в РАО является наиболее разносторонней и активной среди других женщин, и ее неутомимость поражает»213. И, как мы упоминали выше, прежде всего это была программа наблюдений солнечных пятен, разработанная профессором Вольфером. Материалы наблюдений, посылавшиеся Субботиной иностранным корреспондентам в Цюрих, Брюссель, Париж, вскоре начали публиковаться и на страницах отечественного астрономического журнала. Результаты 1901 г. наблюдений Нины Михайловны для помещения в «Журнале Русского астрономического общества» были обработаны бароном Н. В. Каульбарсом214, однако в дальнейшем она работала самостоятельно.

В статье, посвященной результатам наблюдений солнечных пятен за 1901 г. и опубликованной Н. М. Субботиной в «Известиях Русского астрономического общества» в 1902 г., содержится информация не только о количестве проведенных ею наблюдений, но и об инструментарии, с помощью которого они велись. Н. М. Субботина пишет: «Объектив астрономической трубы имеет 3,2 дюйма в диаметре. Окуляр трубы увеличивает в 100 раз. Диаметр проектированного Солнца равен 97 сантиметрам215; а его площадь 57352 кв. миллим. Наблюдения проводились с 1-го января по 4 мая и с 1 ноября до конца декабря в С.‐Петербурге, с 4-го мая по 1-е ноября216 в деревне Собольки, Можайского уезда, Московской губернии»217. Здесь же она отмечает: «Солнце было чисто 108 дней. Пятна наблюдались 40 дней. Всех наблюдений было 148. Остается дней пасмурных или не наблюденных 217»218.

Но Нина Михайловна продолжала активно сотрудничать и с Французским астрономическим обществом. Например, в 1902 г. имя Субботиной было упомянуто среди немногочисленных членов Солнечной комиссии общества, в которой на тот момент состояло всего 5 человек, включая Субботину219, в речи Фламмариона, посвященной состоянию и деятельности Французского астрономического общества220.

В подробном отчете Солнечной комиссии за 1901 г., опубликованном в «Журнале Французского астрономического общества» в 1902 г., также есть ссылки на результаты наблюдений, присланных Н. М. Субботиной.

Таблица наблюдений солнечной активности, проведенных членами Французского астрономического общества за 1901 г. 221

Таким образом, в 1901 г. Н. М. Субботина наблюдала за изменением солнечной активности в течение 152 дней, что, заметим в скобках, на несколько дней расходится с количеством дней, указанным ею в статье, опубликованной в «Журнале Русского астрономического общества». Автор отчета, секретарь Солнечной комиссии Ф. Буэ (F. Bouët) отметил, что, как и раньше, данные о наблюдениях, присланные Субботиной, сопровождались многочисленными чертежами, содержавшими особенности расположения солнечных пятен и другие детали, которые переданы на хранение в архив общества222. Господин Ф. Буэ также указал, что Н. М. Субботина дополнила свои тетради наблюдений, внеся в них несколько новых колонок для регулярной записи данных, в том числе сведений о барометрическом давлении, температуре, состоянии атмосферы. По его мнению, если бы подобные данные в дальнейшем вносились регулярно другими наблюдателями, то в конце года стало бы возможным построить кривые зависимостей, обобщающих сведения о состоянии погоды в различных наблюдательных точках223.

В «Annuaire Astronomique et météorologique» за 1902 г. – ежегодном обзоре достижений астрономии – в разделе, посвященном Солнцу, сообщалось, что минимум солнечных пятнен – «затишье, растянувшееся на полгода», – по-видимому, остался позади. Приводился рисунок (и описание) «замечательной группы пятен, все у восточного края Солнца», появившейся 19 мая 1900 г. Их наблюдали: господа Людовик Гулли (Ludovic Gully) в Руане, У. Ф. Робертс (W. F. Roberts) в Данганноне (Ирландия) и аббат Моро (Moreux) в Бурже. В обсерватории Жювизи (Juvisy) господин Антониади (Antoniadi) смог увидеть его невооруженным глазом 22 мая на закате Солнца. На рисунке, сделанном 20 мая, размер пятна составляет более 39 000 километров. По сообщению издания, господа Гулли (Gully), Шмоль (Schmoll), Мойе (Moye), Фурнье (Fournier), Раймон (Raymond), Оннора (Honnorat), Доза (Dauzat), Яковлев, Гобер (Gaubert), Рихтер (Richter), Буэ (Bouët), Коллетт (Collette), мадемуазель Субботина, мадам Блейн-Дежарден (Blain-Déjardin) произвели схожие наблюдения224.

В 1903 г. в разделе «Письменные сообщения» «Журнала Французского астрономического общества» в отделе Солнца (заседание общества 6 июня 1903 г.) была опубликована подробная информация о наблюдениях, произведенных Н. М. Субботиной в 1902 – начале 1903 г., и о том, какие именно сведения она прислала обществу. Отмечено, что для своих наблюдений Субботина использовала 3,2-дюймовый телескоп Фраунгофера. В этот год она прислала обществу три тетради своих наблюдений. Две из них содержали расположение и подробные чертежи солнечных пятен, наблюдавшихся в 1902 г. Третий содержал информацию о количестве групп солнечных пятен и отдельных пятен, окрашенной зоне, состоянии неба, температуре и атмосферном давлении на момент наблюдений. В отдельной таблице были представлены сведения о количестве наблюдавшихся в 1902 г. пятен. Также Нина Михайловна сделала два аккуратных графика, показывавших динамику изменений количества пятен, температуры и давления за 1902 и начало 1903 г. Автор сообщения отметил, что Н. М. Субботиной «выполнена реальная работа, и мы должны поздравить ее автора с усердием и аккуратностью при производстве этих деликатных наблюдений»225.

Мы упоминали выше, что, по воспоминаниям Неуйминой, именно Фламмарион предложил Нине Михайловне сравнительное наблюдение солнечных пятен и метеорологических изменений. И, как мы видим, Субботина дополнила стандартные таблицы, использовавшиеся при наблюдениях солнечных пятен, и вносила в них метеорологические данные. С. К. Костинский в отзыве о работе Нины Михайловны также отмечал: «…в Собольках были организованы метеорологические наблюдения, а также наблюдения [известных] светящихся облаков по просьбе проф[ессора] Покровского226»227.

Об интересе Нины Михайловны к наблюдению погодных явлений в этот период свидетельствуют упоминания в ее письмах друзьям. «Мне хотелось рассказать Вам, что 5 и 7 июля я видела снова <…>228 солнца, и 7го над радугой стояла другая <…>229 параболического вида, и над всем этим большая электрическая радуга до 60° над горизонтом. Все это я наблюдала над окном вагона около Шелковки. Интересно было бы знать – видели ли Вы что-нибудь. Ваше сообщение о первой радуге и свои я послала в Главную физическую обсерваторию – мне кажется, что это лучше чем Фламмариону – и уже гораздо серьезнее примут к сведению», – писала она Ольге Александровне Федченко 31 июля 1902 г.230

Не очень понятно, чем обидел в тот момент Субботину Фламмарион, поскольку, например, в заседании 2 октября 1901 г. «Журнал Французского астрономического общества» сообщал, что мадемуазель Субботина прислала информацию о шаровой молнии, заметка о которой будет опубликована позднее231. И действительно, обещанная пространная заметка Нины Михайловны о наблюдении шаровой молнии была опубликована в материалах заседания Французского астрономического общества уже в начале 1902 г. (заседание 5 февраля 1902 г.). Описываемое событие произошло 21 мая 1901 г. в Уральске. Субботина написала о попадании шаровой молнии внутрь дома, произведенных разрушениях, гибели 17-летней девушки, сидевшей в момент попадания молнии на пороге дома, которую молния задела, и травмах остальных свидетелей, также находившихся в доме232. Информации о том, откуда Субботина узнала об этом эпизоде, не прилагалось. Однако в последнем абзаце заметки она указала, что все находившиеся в доме получили сильные ожоги, но уже встали на ноги, кроме двух ребят: сына хозяина и еще одной девочки, которые были сильно больны. Единственное последствие – все больные в момент написания заметки оставались абсолютно глухими233. Возможно, Нина Михайловна, страдавшая глухотой, интересовалась подобными вещами.

Рис. 9. Сергей Михайлович Субботин. 22 июня 1902 г. (ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 3. Д. 39965. Л. 2.)

Но из ее писем друзьям также известно, что в этот период метеорология интересовала Субботину и сама по себе. Так, в письме от 11 августа 1902 г. она рассказывала О. А. Федченко: «Вчера, с 1h 45-ти по Петерб[ургскому] вр[емени] я видела яркую кольцевую радугу вокруг солнца, она держалась не больше 20 минут и исчезла. [Мен…]234 в 4 верстах от ст[анции] Можайск, т[о] е[есть] в 10 верстах от нас235 тоже ее видел. М[ожет] б[ыть] и у Вас она наблюдалась? Очень интересная была! Сережа236 еще видел тоже вчера в 5 ч[асов] веч[ера] смерч в верхних слоях атмосферы. В Можайске говорят, народ высыпал на улицу и наблюдал это явление. К сожалению я его не заметила т[ак] к[ак] сидела в комнате. М[ожет] б[ыть] Вы видели эту воронку из туч и длинную спираль?»237

В этом же письме Нина Михайловна сообщала о том, что получила ответ на свое письмо из Главной физической обсерватории: «…я получила ответ от Главной физической обсерватории. Очень благодарят за сообщение о [наблюдениях] солнца [в] т[ом] ч[исле] и Вас тоже благодарят и предлагают мне делать для них наблюдения. Хотят выслать кое-какие инструменты, но надо ведь делать наблюдения круглый год и следовательно прежде чем согласиться надо приискать заместителя на зиму, а это ужасно трудно. Т[ак] ч[то] пока еще ничего не отвечала на их предложение»238.

Действительно, проводя лето (или какую-то его часть) в своем подмосковном имении Собольки рядом с Можайском, в котором и была обустроена обсерватория Нины Михайловны, на зиму семья Субботиных перебиралась в Петербург. Но видно, что предложение Главной физической обсерватории понравилось Нине Михайловне, а возможно, и польстило ей, и она размышляла над вариантами. «Как жалко, что вопрос о школе около Собольков еще не возбужден! – писала она О. А. Федченко. – Ведь Бор[ис] Ал[ексеевич]239 хочет внести запрос о ней. Вот, если бы была здесь эта школа – можно было бы на зиму поручать метеорологические наблюдения учителю! Ну – видно сколько еще лет пройдет до осуществления!»240

Но, видимо, что-то было придумано, поскольку следующие несколько лет Собольковская метеостанция входила в список станций 3-го разряда Николаевской Главной физической обсерватории и, как все подобные станции, производила наблюдения над атмосферными осадками, грозами, вскрытием и замерзанием вод и над снеговым покровом в зимний период. Работы проводились в 1903–1904 гг., а также 1905 г. двумя специалистами – Н. М. Субботиной и А. Мельниковым241. Отметим в скобках, что сеть наблюдательных станций Николаевской Главной физической обсерватории, расположенных в селах и частных имениях, снабженных усилиями обсерватории элементарными приборами, такими как дождемеры, состояла, например, на 1905 г. из 2403 станций. На основании присланных станциями результатов наблюдений обсерватория готовила и публиковала ежегодные метеорологические аналитические отчеты242. Без участия наблюдателей-любителей подобная работа была бы невозможна. В этом смысле она во многом походила на работу астрономов-любителей, проводивших многолетние систематические наблюдения солнечной активности, служившие источником информации для аналитических выводов, как правило, сделанных уже профессиональными астрономами.

В последующие годы Субботина продолжала последовательные наблюдения солнечных пятен. Данные ее наблюдений за 1906, 1907, 1908 гг. регулярно публиковались в «Astronomische Mittheilungen». Инструменты, использовавшиеся при наблюдениях, менялись в зависимости от места наблюдения: Собольки или С.‐Петербург. Например, в 1906 г. до 21 сентября наблюдения проводились с использованием 108-миллиметрового рефрактора с увеличением в 80 раз; после 23 октября и до конца года – с рефрактором 81 мм и 100-кратным увеличением. Наблюдения в период с 14 марта до 2 апреля проводились в С.‐Петербурге, а все остальные в Собольках243. В 1907 г. динамика наблюдений была очень похожей: с 12 января по 24 мая и с 26 сентября до конца года в С.‐Петербурге при помощи телескопа диаметром 81 мм и 100-кратным увеличением; с 11 июля до 22 сентября с использованием собольковского 108-миллиметрового рефрактора с 80-кратным увеличением. Но в этот год в отдельные дни использовался также 75-миллиметровый телескоп Мерца (Merzsches) с 60-кратным увеличением. В этих случаях в качестве наблюдателя выступала Ольга Михайловна Субботина – младшая сестра Нины Михайловны. Однако при всех наблюдениях проецируемое изображение Солнца составляло 20–25 см244. В 1908 г. картина также была очень похожей. Наблюдения в Петербурге с 8 января по 17 апреля и с 27 октября по 11 декабря; в Собольках с 20 июня по 17 октября с использованием прежних инструментов. В этом году к Нине Михайловне опять иногда присоединялась ее младшая сестра Ольга245. Заметим в скобках, что далеко не каждый профессионал, получающий зарплату за свою работу, способен на подобную скрупулезность. Представить себе, что вся эта тщательная, методичная, требующая поразительной самодисциплины работа выполнялась совершенно добровольно, абсолютно бесплатно и, наоборот, Субботина сама обеспечивала себя инструментами и расходными материалами… И эту женщину коллеги с легкой руки С. К. Костинского называли любительницей! Непрерывный цикл наблюдений продолжался, по словам Субботиной, до 1928 г.: «Основные долголетние наблюдения Н[ины] М[ихайловны] над солнечными пятнами в связи с метеорологическими наблюдениями систематически велись с 1898 г. по 1928 г.»246

Но, как мы помним, Солнце не было единственным объектом, интересовавшим Субботину.

Метеорные потоки

Еще одним постоянным объектом наблюдений Нины Михайловны стали метеорные потоки, прежде всего потоки Персеид и Леонид. Хоть она нигде прямо об этом не писала, но своим интересом к наблюдению падающих звезд Н. М. Субботина также, по-видимому, была обязана Ф. А. Бредихину. В обращении, направленном ею участникам соединенного заседания подсекции астрономии и секции физики XIII Съезда русских естествоиспытателей и врачей в 1913 г., Нина Михайловна в том числе упомянула: «…систематические наблюдения (падающих звезд. — О. В.) устраивал покойный проф[ессор] Ф. А. Бредихин, директор Пулковской обсерватории, собравший целый ряд наблюдений июльских метеоров – Персеид за 1890–1894 гг. В них участвовали многие его ученики, астрономы Пулкова, Москвы, Киева, Казани и Одессы, но Бредихин призывал к ним и любителей, указывая, что эти наблюдения очень несложны, не требуют никаких инструментов, кроме часов и карты неба да аккуратности самого наблюдателя. С помощью собранного наблюдательного материала Бредихин установил очень интересные данные для теории этого потока, и, вообще, он живо интересовался всякими другими подобными наблюдениями»247.

В 1958 г., вспоминая свою научную юность, Нина Михайловна писала Г. А. Тихову, не упоминая, правда, даты события: «А Бредихина я еще встретила в Пулкове и университете, на заседании РАО: он говорил о наблюдениях метеоров и просил любителей заняться Персеидами. Вот я и набрала свыше 300 наблюдений их и понесла на его квартиру, но… моей храбрости не хватило на пороге его квартиры: как я, маленький любитель, смею идти со своими наблюдениями, пускай усердными, к такому великому ученому? Постояла, струсила… и бежала!!!»248 Это чуть ли не единственное признание того, как нелегко чисто психологически было Н. М. Субботиной, юной женщине, за которой государство и его закон не признавали ни способностей, ни права на серьезные, профессиональные занятия наукой, попытаться все-таки сделать шаг, преодолеть не только общественные предрассудки, но и себя, и войти в круг профессиональных ученых. Но Нина Михайловна обладала несгибаемой силой воли. Она не признавала непреодолимых препятствий, будь то ее собственные ограничения, вызванные болезнью или юношеской застенчивостью, сомнения, порожденные во многом положением женщины в общественной жизни дореволюционной России, или преграды, созданные обществом.

Как отмечал С. К. Костинский в отзыве о работе Нины Михайловны: «Особенно следует отметить систематические наблюдения падающих звезд (Персеид и Леонид), отчеты о которых издавались в “Bull[etin] de la Société astr[onomique] de France” и в “Bull[etin] de la Société Belge de l’Astronomie” (1900–1905 гг.)»249. Организация наблюдения потока Леонид стала еще одним международным проектом, в котором участвовало Русское астрономическое общество. В конце октября 1899 г. членам общества была разослана инструкция для наблюдения, позднее в «Известиях РАО» опубликованы сопровождающее письмо (от имени С. П. Глазенапа) и карта. В письме объяснялось следующее обстоятельство: «На основании наблюдений, произведенных в предшествующие годы, можно предположить, что метеорный поток падающих звезд, известный под именем “Леонид”, достигнет своего наибольшего напряжения в текущем году, так как Земля все более приблизится к центру космического облака названного потока. В этих видах было бы весьма желательно производство однообразных наблюдений большим числом наблюдателей в различных станциях, составляющих по возможности сплошную цепь вокруг всего земного шара»250.

Наибольшая интенсивность потока ожидалась 15 ноября по новому стилю; наблюдения предлагалось начать 13 ноября и продолжать до 17 ноября. С. П. Глазенап отмечал, что «Профессор Э. Пикеринг обеспечил наблюдения в Америке и на западе», и продолжал: «Настоящим предлагается вам, Милостивый государь, принять участие в означенных наблюдениях. Все Ваши наблюдения будут отосланы в Американский Кембридж проф. Э. Пикерингу, брат которого В. Пикеринг занят обработкой всех прежних наблюдений над Леонидами. Наблюдения должны быть высланы в Николаевскую Главную физическую обсерваторию в С.‐Петербурге или же профессору Глазенапу в Императорский университет. Фамилии наблюдателей будут упомянуты в отчете Пикеринга»251. Как уже упоминалось выше, к письму прилагалась карта и листы для записи наблюдений. При проведении наблюдений организаторы просили иметь в виду: «А) Наблюдения могут быть ограничены только счетом падающих звезд; для этого необходимо для каждого вечера заметить время начала и конца счета числа падающих звезд. Наблюдения начинаются после часа ночи и ограничиваются ближайшими окрестностями созвездия Льва по приложенной при сем звездной карте. Б) Наблюдения могут быть распространены и на остальные части неба; но падающие звезды в остальных частях неба могут и не принадлежать к Леонидам; к Леонидам будут принадлежать только те из падающих звезд, продолженный путь которых (в сторону противоположную полету) проходит через созвездие Льва <…>. Если будут замечены блестящие падающие звезды вне карты, то желательно записать под рубрикою “Отдельные падающие звезды” время их появления в первом столбце; во втором столбце под “величиной” записывается блеск метеора, причем самые яркие обозначения 0, самые слабые – 6. <…>. 3) Пути отдельных падающих звезд могут быть зарисованы на прилагаемой карте; при этом необходимо отметить пути особыми нумерами и сделать их описание на особом листе»252.

Впоследствии, в 1913 г., Н. М. Субботина писала о результатах проведенных в 1899 г. работ в уже упомянутом нами выше письме, адресованном XIII Съезду русских естествоиспытателей и врачей: «Русские наблюдатели <…> участвовали в международных наблюдениях, организованных проф[ессором] Пикерингом. Это было в 1901 г.253, когда ожидали возвращения знаменитого потока Леонид. Карты и инструкции через посредство проф[ессора] Глазенапа были разосланы на метеорологические станции и отдельным лицам, и, несмотря на очень плохую погоду, был получен очень недурной материал более чем из 100 отдельных пунктов России. Это была интересная работа, в которой участвовало много молодых сил»254.

Нина Михайловна, конечно, участвовала в этом проекте. В 1901 г. ее данные были включены в сводную таблицу наблюдения метеоров, опубликованную в «Bulletin de la Société Belge d’Astronomie». Факты, представленные в сравнительной таблице, включали сведения о наблюдениях метеорных потоков, проводившихся с 6 по 17 ноября 1899 г., в том числе Леонид – Геминид, Минорид – Андромид (Minorides-Androméides), Гидрид и Ликорнид (Licornides). Среди наблюдателей присутствовали как «большие» обсерватории, например Королевская обсерватория Мадрида, Королевская обсерватория в Утрехте и др., так и частные обсерватории, а также отдельные наблюдатели. Перечень участников завершался следующим образом: «Наконец, я должен поздравить m-lles В. Соболевскую, Н. Субботину и месье Федоровича с [проведенным] наблюдением 17 ноября в Санкт-Петербурге; таким образом период изучения потока составил 12 дней, что позволило точно определить вариации его характеристик во времени»255.

Сообщение о наблюдении метеорных потоков Субботиной и Кº 17 ноября 1899 г. упоминается также в 14-м номере «Бюллетеня Французского астрономического общества» («Bulletin de la Société Astronomique de France») за 1900 г. В разделе «устные сообщения» господин Галландро (Gallandreau) от имени Комиссии по падающим звездам перечислил сообщения, полученные после 1 ноября, и в том числе наблюдения в ночь на 17 ноября, произведенные месье и мадемуазель Субботиными, месье Федоровичем и мадемуазель Соболевской, насчитавшими 13 траекторий256.

Наставником Нины Михайловны в деле наблюдения метеоров стал Сергей Павлович Глазенап. Она советовалась с ним, посылала ему результаты своих наблюдений. Через много лет, 28 октября 1932 г., поздравляя С. П. Глазенапа с получением звания «Герой труда», Нина Михайловна писала: «Минуло уже 33 года нашему с Вами знакомству и Вашему доброму руководству моими первыми шагами в Астрономии! С 6/17 XI 1899 я наблюдала Леониды – по Вашим указаниям и вот, теперь снова готовлюсь их наблюдать! – Погода тогда нам помешала первые 4 ночи; удастся ли что-ниб[удь] увидеть теперь?»257 Наставничество С. П. Глазенапа продолжилось и после 1899 г. Сохранилось письмо Н. М. Субботиной к С. П. Глазенапу от 4 августа 1902 г., в котором она сообщала ему о результатах своих наблюдений потока Персеид: «Многоуважаемый Сергей Павлович! – писала она. – Может быть Вам будет интересно взглянуть на мои результаты наблюдений Персеид 1902 года? Неблагоприятная погода очень мешала мне, но все же удалось 27-го июля наблюдать и занести на карту пути 50 метеоров, 29-го 96-ти, 31-го всего 23, т[ак] к[ак] наблюдение прервалось облаками. 1-го августа за всю ночь упала от Персея только 1 звезда, а 2-го авг[уста] 12, но из них только [5] были Персеиды. Сегодня думаю наблюдать в последний раз, т[ак] к[ак] приходится очень запускать другие работы»258. И продолжала: «По определению координат и радианта думаю передать данные Орлову, который хотел вычислять орбиту. Выписываю Вам часовые количества метеоров:

Таким образом из моих наблюдений время maximum’a – 29-го июля от 11 до 12 h. Характерные особенности падения – 6–7 звезд быстро одна за другой – через 1–2–3 минуты, затем интервал в 10–15 минут. То же самое, что я заметила в прошлом году. Поэтому напр[имер] для 29-го июля удалось занести на карту всего 82 метеора – остальные только считались – и отмечались откуда они упали, т[ак] к[ак] я не успевала занести их. Много метеоров было ярких – с хвостами. Все они летели очень быстро и были белого цвета, а хвосты золотистые. 3 были ярче Юпитера, а один ярче Венеры. 29-го [звезды] большею частью были коротки и падали недалеко от Персея – в оставшиеся ночи длинные и не так скучены на одном месте, но вообще больше всего падало из Жираффы и Анромед»259. Нина Михайловна очень увлекалась этой работой и даже надеялась образовать специальный кружок. «Мне обещали прислать наблюдения Борисяк и еще 2–3 человека. Пока я еще не получила ни от кого, если только получу, то определю радианты и координаты и передам [потом] Орлову260. Очень бы хотелось устроить маленький кружок для таких наблюдений…» – писала она С. П. Глазенапу261.

Нина Михайловна регулярно посылала данные в Комиссию общества по падающим звездам и метеорам Французского астрономического общества. Например, на заседании общества 7 ноября 1900 г. Комиссия сообщала, что наблюдения метеоров проводились Субботиной в Собольках с 6 по 12 августа 1900 г.262 На заседании 4 декабря 1901 г. представитель Комиссии по падающим звездам и метеорам сообщил о том, что Комиссия получила известие от Нины Субботиной из Санкт-Петербурга о наблюдении за потоком Персеид (ночи 12, 13, 15, 17, 18 августа) и Орионид (21 октября)263. Также Н. М. Субботина прислала данные о наблюдениях Персеид, проведенных ее коллегой А. Борисяком264 из Киева от 9 и 12 августа265. А в начале 1902 г., точнее на заседании 5 марта 1902 г., юный российский любитель астрономии А. А. Борисяк был принят в члены Французского астрономического общества по совместной рекомендации Н. Субботиной и господина Фламмариона266. В 1905 г. Н. М. Субботина посылала во Французское астрономическое общество результаты наблюдений Персеид. Она проводила их вместе с Соболевской в Саратове с 7 по 13 августа 1904 г. Журнал опубликовал почасовую разбивку наблюдений:

Всего Субботина и Соболевская зафиксировали 267 метеоров, наблюдавшихся в течение 17 часов за 7 ночей бодрствования. Максимальный метеорный дождь произошел 11 августа с 13:00 до 14:00 по среднему астрономическому времени Пулкова267. Секретарь Комиссии падающих звезд и метеоров Анри Кретьен (Henri Chrétien) упомянул об этой корреспонденции Субботиной в своем отчете о деятельности комиссии на заседании общества 4 октября 1905 г.268

Впоследствии Н. М. Субботина наблюдала потоки Леонид и Персеид на протяжении многих лет. Как мы видели из приведенных инструкций для наблюдений, работа эта была не из легких. Она требовала много времени, специально подготовленного инструментария, карт, а также таких качеств наблюдателя, как точность, скрупулезность, внимание. Сохранились свидетельства, что регулярные наблюдения давались Нине Михайловне с ее подорванным с детства здоровьем нелегко. Например, 29 июля 1902 г. она писала О. А. Федченко, извиняясь за отложенный визит: «Дорогая Ольга Александровна! Все это время очень хотелось проведать Вас, но мешала дурная погода и собственная простуда, полученная во время поездки к Ольге Мих[айловне] на дачу (там я прожила приблизит[ельно] неделю), а теперь – как ни странно, мне мешает ясная погода. Теперь веду наблюдения Персеид – это довольно утомительно и если [перенапряжешься] днем, то к вечеру никуда не буду годиться. Как только кончится период моих усиленных наблюдений, а м[ожет] б[ыть] и раньше – так я и явлюсь к Вам. Китайский Данчинский, которого мы спрашивали о погоде, ответил, что до 4 авг[уста] погода будет ясная. Значит до этого времени я и буду сидеть дома, если не найдется кого меня заменить»269.

Но радость от успешно проведенных наблюдений перевешивала усталость. «Как оказалось Данчинский не совсем был неправ, но все-таки днем были дожди. В общем я наблюдала Персеиды и довольна своими наблюдениями, а это мне только и было нужно», – писала она О. А. Федченко 11 августа 1902 г.270

Плохая погода служила источником постоянного раздражения для Нины Михайловны, как, наверно, и для любого астронома-наблюдателя, увлеченного своим делом. «Надеюсь, что у Вас погода стояла лучше, чем здесь – за все лето почти ничего нельзя было сделать и приходилось ловить редкие минуты ясного неба, чтобы сделать рисунки Юпитера и наблюсти 2–3 переменные. Теперь кажется погода становится лучше и удастся что-то сделать», – писала она, например, С. П. Глазенапу 4 августа 1902 г.271

Помимо волнений из-за капризной подмосковной погоды, усталости от напряженных многочасовых наблюдений, начинающий астроном и ее обсерватория сталкивались и с другими, более земными проблемами. 17 сентября 1902 г. она писала О. А. Федченко: «У меня большая неприятность. Сегодня только взломали дверь и обокрали обсерваторию – почти все мелкие инструменты, только трубу не тронули. Хотелось бы очень посоветоваться с Бор[исом] Ал[ексеевичем]272, а то урядник такой дурак! Наверно ничего не найдет. Мне это страшно неприятно. Теперь надо опасаться и за трубу, и все время я беспокоюсь о ней…»273. Но никакой вандализм не мог остановить Нину Михайловну. Несмотря на естественное желание найти обидчиков и, главное, боязнь повторения неприятного инцидента, уже через два дня она писала О. А. Федченко не столько о краже, сколько о новых наблюдениях: «Завтра отправляю мальчиков274 в Питер и остаюсь совсем одна с тетей. Ждали Бор[иса] Ал[ексеевича] и очень [жалеем] что он не приехал. Не будет ли он так добр – при случае сказать становому о моей покраже? Я уже сама вряд ли что-нибудь успею сделать275. Вчера наблюдали <…>276 комету – она стала очень интересна и дала большой хвост – до 50 минут дуги длиной. Я ее хорошо видела в бинокль и даже глазом, хотя страшно близорука. М[ожет] б[ыть] Вы ее увидите сами – она недалеко от Туманности Андромеды и очень похожа на нее. Ищите ее около зенита часу в 10–11-ом (повыше Кассиопеи)»277.

Рис. 10. Сад в Собольках. 1900-е гг. (Домашний архив И. Куклиной-Митиной)

Таковы были первые годы и первые результаты работы Собольковской обсерватории и ее владелицы / директора / научного наблюдателя – Нины Михайловны Субботиной, к которой время от времени присоединялись ее друзья и родственники.

Самообразование

Но самое начало 1900‐х гг. Нина Михайловна посвятила далеко не только астрономическим наблюдениям. Она путешествовала, много читала, занималась живописью и с увлечением изучала астрономию и ее историю – одним словом, она знакомилась с этим миром так, как это делает любой юный человек, начинающий свою жизнь в достаточно благоприятных обстоятельствах. Например, 4 августа 1901 г. она писала Б. А. Федченко: «…до некоторой степени и я превратилась в путешественника и уже третью неделю скитаюсь по Крыму – даже лазила по горам. <…> Я уехала так внезапно, что даже не все взяла с собой, а поручила захватить Валент[ине] Дмитр[иевне]278, и она забыла ящик с красками и все прочее нужное для живописи, а какими произведениями хотела я подарить мир! В сущности – для работы не было бы времени – ведь я была проездом и только здесь живу уже неделю. Вместо живописи – удивительно хорошо читается здесь на морском берегу под голоса волн. Даже старик Шопенгауэр не возмущает меня своими ужасными сарказмами – мне все сквозь них чудится более добродушный взгляд на людей. Или м[ожет] б[ыть] это оттого, что я сама так настроена? Но знаете – когда Вам приходится видеть что-нибудь прекрасное, то Вы становитесь особенно счастливыми – верно Вы поймете в том меня – наслаждение природой – одно из лучших наслаждений»279.

Как мы упомянули выше, Нина Михайловна много читала, и не только художественную литературу. Она начала пользоваться богатейшей научной библиотекой Русского географического общества. В ее записках, относящихся к этому периоду, можно встретить, например, такую: «Многоуважаемый Борис Алексеевич! Предполагаю, что Вы будете еще в Географическом обществе, в таком случае будьте так добры захватить с собой прилагаемые книжки “Известий Академии наук”. Я не успела их вернуть в библиотеку Г[еографического] о[бщества], а здесь не знаю кому поручить, чтобы не забыли – это зачастую случается у нас. Буду Вам очень благодарна за исполнение этой просьбы…»280. Библиотека Русского астрономического общества также была открыта для нее. «Не найдется ли в библиотеке Астрономического общества “Atlas stellarum variabilium” Hagen’a?281 – спрашивала Нина Михайловна С. П. Глазенапа 4 августа 1902 г. – Или что-нибудь в этом роде? Мне бы очень хотелось осенью справиться по хорошему атласу и каталогу о тех звездах, с которыми приходится иметь дело. Т[ак] к[ак] они слабы – и для звезд сравнения я не знаю названия, то я делаю рисунки всей области неба около переменной, и подходящие звезды сравнения называю произвольно – № в порядке их яркости. Хотелось бы самой обработать наблюдения для X Cygni и R Coronae; пока я вывожу шкалу блеска для них и некоторых других, но я не могу сравнить с нормальной, т[ак] к[ак] не знаю величин исследуемых звезд»282. И продолжала: «Кажется я еще не выработала себе правильной оценки величин и степеней: – для Lyrae, которую я могла сравнить с нормальной шкалой, получились различные ошибки: чем ярче звезда сравнения, тем больше»283. «Над всем этим надо еще много поработать…» – философски заключала Нина Михайловна284.

Новые и особенно интересовавшие ее издания Нина Михайловна выписывала даже из-за границы. «Многоуважаемый Борис Алексеевич! Вы были так добры, что обещали мне привезти из Парижа одну книгу. Выписываю ее заглавие и имя издателя. <…> Ernest Lebon “Histoire abrégée de l’astronomie. 1 vol.”285. Право не знаю сколько она стоит – кажется 5 франков, я хотела передать Вам деньги, но не успела зайти, а братья не сказали, что едут к Вам. Желаю Вам хорошего путешествия и полного успеха, – писала она Б. А. Федченко 22 марта 1902 г. и продолжала: – М[ожет] б[ыть] Вы будете столь добры, что в придачу к книге у того же Bertaux возьмете для меня фотографический портрет Фламмариона – он стоит 2 франка. По возвращении с благодарностью передам Вам его стоимость»286. Нина Михайловна обсуждала прочитанное с друзьями и не стеснялась высказывать свое мнение, о чем можно судить, например, по следующей записке, адресованной Б. А. Федченко 25 ноября 1902 г.: «М[ожет] б[ыть] и Вы завтра зайдете к нам. Кстати возьмете свою книжку, надеюсь ее просмотреть к завтрему287. Последняя часть мне что-то не очень нравится, т[ак] ч[то] я даже думаю, что писал это не астроном – очень уж устарелые взгляды – специалист, работающий и следящий за литературой, никогда бы не высказал того, что он говорит, ну хотя бы о том же самом Кольце Сатурна, о котор[ом] я Вам говорила, а о Комете и совсем плохо!»288

Кроме чтения профессиональной литературы Нина Михайловна постепенно училась пользоваться астрономическими инструментами. Их источником отчасти служило Русское астрономическое общество. В отчетах РАО можно, например, прочитать, что из числа «инструментов, принадлежащих обществу» «два ящика для перевозки столовых хронометров» находятся у «д[ействительного] чл[ена] Н. М. Субботиной»289. Но главным образом состояние семьи и поддержка родителей позволяли Нине Михайловне покупать необходимые книги и инструменты. И если друзья помогали и поддерживали ее в повседневных мелочах вроде захода в библиотеку, то и Нина Михайловна не задумываясь делилась с ними своим «научным имуществом». Среди ее писем можно встретить, например, такие: «Многоуважаемый Борис Алексеевич, если Вам больше не нужен мой фотографический аппарат и Вы собираетесь побывать у меня в Собольках, то пожалуйста, захватите его с собой, мне хотелось бы снять несколько фотографий Собольков»290; «Многоуважаемый Борис Алексеевич! Г[осподи]н Поздняков вернулся лишь вчера и еще не [успел] мне вернуть книгу»291. Или: «Дорогой Борис Алексеевич! Не знаю скоро ли я увижу Вас, [а] потому пишу Вам. Не будете ли Вы так добры написать Поморцеву (Надеждинская 5в) и спросить его об призмозеркальном круге Пистора292, котор[ый] я ему отвезла в январе. Вы тогда его просили на несколько дней и я боюсь не случилось ли чего-ниб[удь] с инструментом, что его не возвращают мне до сих пор. Если можно, я хотела бы взять его опять, а если нельзя, то м[ожет] б[ыть] Вы будете так добры раздобыть какой-нибудь другой. На таких-то маленьких инструментах и учиться астрономии, – они очень полезны для изучения вопросов практической астрономии. Так, пожалуйста, разузнайте насчет Пистора и т. д.!»293

И молодые московские и петербургские астрономы не отказывали Нине Михайловне в советах и инструкциях, что хорошо видно, например, из следующего письма Нины Михайловны Б. А. Федченко от 15 мая 1904 г.: «Дорогой Борис Алексеевич! Пожалуйста, закиньте крючочек на пассажный инструмент!294 Если Вы его выудите, право я так буду Вам благодарна, что расцелую за него! Уж мне Штернберг обещал поучить меня как с ним действовать! Вы сочините, что он Вам нужен (т[о] е[сть] не Штерн[берг], а инструмент!) – для экспедиции, а уж я Вас научу действовать им. У Поморцева я таки раздобыла Пистора! Хотя ему не хотелось отдавать, и я в утешение пообещала скоро возвратить назад. Жду Вас, чтобы произвести наблюдения! Сегодня первый [день] очень хорошо, а то ужасно было холодно и скверно. Зато сегодня у меня стая комаров и [нос] совсем распух от их укусов. – Счастливый человек: сидите в Питере и ни один комар Вам не страшен! Впрочем я очень довольна – целый день копалась в саду и в тоже время повторяю математику, которая у меня всегда в кармане – пожелайте успехов! Всего хорошего и опять просьба быть таким добрым, каким только можно!»295 И еще через несколько дней, 30 мая 1904 г.: «[И…]296 просил Вас сказать, что может дать Вам анероид297 и просит известить – как его Вам переслать? Пассажный инструмент у них есть и они могут его дать. [И…]298 ждал от Вас письма, по данному поводу. Но я сегодня получила от него телеграмму, что он просил уже этот инструмент, т[ак] ч[то] Вы можете не писать, но все же было бы хорошо, если бы Вы упомянули со своей стороны об этом. Он знает, что инстр[умент] [берется] для меня»299.

Нина Михайловна интересовалась всем связанным с астрономией: неутомимо отыскивала книги, инструменты, знакомилась и тесно общалась с профессиональными астрономами, посещала обсерватории, участвовала в проектах РАО, присутствовала на заседаниях других научных обществ, если они как-то были связаны с ее предметом. Например, она спрашивала в одном из писем, адресованных Ольге Александровне Федченко: «Не знаете ли Вы – когда будет заседание Моск[овского] общества испытателей природы? Штернберг писал, что будет говорить на нем речь, и мне хотелось бы поехать на него, разумеется, если речь будет об астрономии, а не просто годичный отчет. Сообщите пожалуйста!»300 Она подружилась с молодыми, только еще начинающими свою профессиональную жизнь пулковскими астрономами и проводила время в беседах с ними. «С удовольствием вспоминаю все долгие года нашего знакомства с тех пор как мы встретились у А. П. Ганского в Пулкове. Буду надеяться, что и теперь где-ниб[удь] встретимся на общей работе!» – писала она Г. А. Тихову предположительно летом 1945 г.301 И ему же 1 апреля 1956 г.: «Спасибо за письмо и портрет с надписью: “старому другу”. Вы действительно, добрый и внимательный друг с давних лет. Пулково и наши разговоры с Вами и А. П. Ганским в башне Бредихинского рефрактора не забываются!»302

Забота и постоянная поддержка не только семьи (родителей, братьев, тетушек и прочих родственников), но и целого круга друзей, а также молодых астрономов, несомненно, очень помогли Нине Михайловне в этот начальный период ее творчества, период фактически самостоятельного овладения профессией. Среди тех, кто поддерживал Нину Михайловну и помогал ей, был и Дмитрий Иванович Менделеев. Примерно около 1902 г. он разрешил Нине Михайловне работать в обсерватории Главной палаты мер и весов. Позднее она определяла это разрешение как одно из наиболее важных событий ее научной биографии («разрешение Д. И. Менделеева заниматься в Палате мер на рефракторе…»303, как она это сформулировала). Есть основания предполагать, что Д. И. Менделеев знал отца Нины Михайловны Михаила Глебовича Субботина, который в свое время слушал его лекции в С.‐Петербургском университете304. По словам М. Н. Неуйминой, именно Д. И. Менделеев посоветовал юной Субботиной написать К. Фламмариону305, хотя сама Субботина приписывала эту заслугу С. К. Костинскому. Говоря об отношении к Нине Михайловне ее коллег-ученых, М. Н. Неуймина между прочим написала: «Внимательно, даже трогательно относились к ней ее друзья ученые: Д. И. Менделеев…»306. О своей работе у Д. И. Менделеева Н. М. Субботина вспоминала 26 января 1934 г. в письме к супругу своей старинной и рано ушедшей из жизни подруги, младшей дочери А. Н. Островского Марии Александровны Островской-Шателен (1867–1913) Михаилу Андреевичу Шателену (1866–1957)307: «…весной буду просить Вашего разрешения воспользоваться обсерваторией ВИМС308 и произвести некоторые наблюдения, – как во времена [Д.И.] Менделеева, когда я работала года 4 зимой. Помните? Еще до ВЖКурсов»309. Надо заметить, что Дмитрий Иванович Менделеев одним из первых начал брать на работу в свою организацию женщин (мы говорим, конечно, о научно-исследовательских учреждениях). Ольга Эрастовна Озаровская310, ставшая первой «барышней» в Главной палате мер и весов (она поступила туда в 1898 г.), писала в своих воспоминаниях, что он находил немало пользы в работе девушек, считал, что их присутствие способствует смягчению нравов311, и собирался увеличить число сотрудников-женщин. О. А. Озаровская так вспоминала об отношении Д. И. Менделеева к этому вопросу: «Дмитрий Иванович согласно своему намерению, высказанному еще в начале знакомства, “чтобы женщины упрочивались в Палате”, продолжал это дело. Женщин было уже с десяток через несколько лет и назывались они все “барышнями”…»312. Публикуя научные труды, выполненные в период его работы в Главной палате мер и весов, Д. И. Менделеев не забывал высказывать благодарность своим сотрудникам, в том числе «барышням». Например, в статье «Опытные исследования колебаний весов» он пишет: «Перед тем как перейти к делу я должен упомянуть, что много сотен наблюдений периодов колебаний и отсчетов по шкале весов были сделаны моими друзьями и помощниками, особенно Ф. П. Завадским, В. Д. Сапожниковым, а также А. Н. Доброхотовым, К. Н. Егоровым, Мюллером, Озаровской и Эндимионовой. Их деятельное содружество сильно способствовало успеху опытов, и я много обязан им за проверку многочисленных расчетов, которые это исследование вызывало»313. Видимо, к числу «барышень» Д. И. Менделеева принадлежала и Н. М. Субботина. В еще одном из писем, написанном на закате жизни, Н. М. Субботина упоминала работу в Главной палате мер и весов как одно из своих достижений, как важную веху в своей жизни, употребив при этом слово «добилась». «Я училась и добилась Физмата ЛГУ, – писала она, – потом работы у Штернберга и Казакова в ГАИШЕ и в Пулкове, работы у Менделеева в его Палате мер и весов…»314.

Ее сотрудничество в Главной палате мер и весов продолжалось как минимум до 1906 г. Так, 11 ноября 1906 г., уезжая на время в Москву, Н. М. Субботина писала Н. А. Морозову: «Когда я вернусь, пойдемте ко мне в Палату Мер…»315. 18 ноября 1906 г. она снова писала Н. А. Морозову: «Я кончаю свою работу, в понед[ельник] мне назначено явиться на Обсерв[аторию] в посл[едний] раз»316. Можно предположить, что речь здесь идет именно о работе в обсерватории Главной палаты мер и весов. Но зимой 1906 г. Н. М. Субботина уже была занята на Высших женских Бестужевских курсах. Однако прежде чем Н. М. Субботина поступила учиться на ВЖК, в ее научной биографии произошло еще одно событие, которое оказало влияние на будущее направление ее исследований и окончательно утвердило ее в выборе астрономии не только как профессии, но и как жизненного призвания.