Жизнь - капля в море

Крутой поворот

В 1985 году в моей жизни произошли большие изменения. Случилось это совершенно неожиданно. Только что завершились наземные испытания станции «Мир», и мы начали подготовку к управлению ее полетом. В один из этих дней меня пригласили в Министерство высшего образования и совершенно неожиданно предложили занять должность ректора МВТУ имени Н.Э.Баумана - того самого вуза, в котором я когда-то учился, а последние несколько лет заведовал кафедрой. Работавший тогда ректором Г.А.Николаев был уже в преклонном возрасте и собирался оставить пост. Мне сказали, что в последние годы вуз стал излишне консервативным и хотелось бы вдохнуть в него новую жизнь.

Предложение меня озадачило. Если бы мне его сделали лет десять назад, я бы не задумываясь отказался. Но теперь ситуация изменилась. Перспектив для новых разработок стало меньше, и я уже не ощущал прежней определенности. Работа в большом вузе могла оказаться более содержательной. Я попросил несколько дней на раздумья и с этим ушел.

Главное, над чем я размышлял, - это может ли быть предложенная работа для меня более интересной, чем та, которой я занимаюсь. Работаешь с увлечением, когда создается что-то новое; когда есть сложная задача, которую очень хочется решить; когда в голове много планов и ты стараешься успеть как можно больше. Рутинное сопровождение консервативного учебного процесса меня не привлекало. С другой стороны, организация учебного процесса современного развивающегося вуза, в котором подготовка специалистов велась бы в неразрывной связи с передовыми исследованиями и инженерными разработками, могла бы стать вполне достойным делом. Я видел такие вузы за рубежом. Современно оснащенные, поддерживающие тесные связи с промышленными предприятиями, они решали научные и прикладные задачи на самом высоком техническом уровне. У нас похожих учебных заведений не было.

Первое, что пришло в голову, - попробовать создать отечественный вуз, в котором было бы, по возможности, применено все лучшее, что накоплено мировой практикой. Очевидно, что сделать это непросто. Потребуются огромные усилия. Проблем будет множество. Во-первых, внутри вуза. Я знал о многих случаях, когда пришедшие в вуз со стороны пытались изменить установившиеся там порядки и терпели фиаско. Во-вторых, вне стен вуза. Для создания хорошей материальной базы потребуются большие финансовые вложения. Без постановления правительства задачу не решить. Но сама идея мне казалась бесспорной. Я предполагал, что ее должны поддержать и в вузе, и в правительстве. Ведь только ориентируясь на передовой мировой уровень, можно подготовить высококлассных специалистов, а значит, не отстать от прогресса. К тому времени я уже имел опыт участия в подготовке правительственных решений и знал, что если предложение изложить в ясной привлекательной форме, да еще упомянуть о престиже страны, то шансы на успех есть. Но я все же колебался, стоит ли за все это браться. Слишком много аргументов против. Когда советовался с людьми, которые знали меня и были в курсе того, как организована жизнь в вузах, то слышал примерно одно и то же: «Идея правильная, но реализовать ее ты не сможешь. Все вузы очень консервативны, и у тебя не хватит сил на такие радикальные изменения». К сожалению, я эти предостережения недооценил. Не мог представить себе, насколько мощное сопротивление меня ожидало. Мне казалось, что если идея правильная, то она должна увлечь и победить чувство привычки.

На мое решение большое влияние оказала беседа с Георгием Аркадьевичем Арбатовым, который в то время руководил Институтом США и Канады. У нас были дружеские отношения, и я мог разговаривать с ним абсолютно откровенно. Арбатов - человек очень образованный, с большим жизненным опытом, много раз читал лекции в американских вузах, поэтому его совет был для меня особо ценным.

К моему удивлению, проблемы высшей школы Георгий Аркадьевич знал гораздо глубже, чем я предполагал. Тема беседы его увлекла. Он стал доставать из шкафа книги о высшей школе США и с сожалением рассказывать мне о том, как быстро растет разрыв в образовании между нами и американцами и какие губительные последствия это может иметь. Он воздержался от прямого совета, но заверил, что если я соглашусь, то он готов помочь в том, чтобы мое предложение о перестройке вуза попало на стол Горбачева - в то время фактического главы государства.

После этой беседы я решил взяться за новое для меня дело. Во время первой встречи с министром высшего образования Г.А.Ягодиным я поделился своими планами и спросил, не будет ли он возражать против подготовки правительственного решения по перестройке вуза. В ответ получил согласие.

Через несколько дней Ягодин представил меня Ученому совету МВТУ. Встреча была холодной. Меня там явно не ждали. Оказывается, на место прежнего ректора Московский городской комитет партии готовил другую кандидатуру - секретаря местного партийного комитета, которого в вузе хорошо знали и поддерживали. Предыдущий ректор согласовывал с ним все решения, поэтому от предстоящей кадровой перестановки никаких существенных изменений не ожидали. Непонятно, кто в этой ситуации отважился пригласить меня. Единственный выступающий от членов Ученого совета, обращаясь ко мне, высказал примерно следующую мысль: «Если будешь покладистым, у тебя может получиться». Так с глухого противостояния началось мое знакомство с коллективом, и отголоски этого настроения я чувствовал в течение пяти лет.

Разумеется, роль дутой фигуры меня не устраивала. Я пришел с определенными намерениями и отступать не собирался. Начал с посещения кафедр, пытался понять, чем они занимаются и в чем видят перспективы. В целом вуз жил бедно, пожалуй, даже хуже, чем тридцать лет назад, во время моей учебы. Похоже, большинство сотрудников привыкли к этой бедности и считали ее нормой. Очень обидно было, что в ведущем вузе страны, где столько талантливых ученых и преподавателей, нет нормальных условий для работы.

Учебный процесс был рассчитан на массовую подготовку «инженеров широкого профиля» - людей, обладающих фундаментальным и общеинженерным образованием, достаточным для того, чтобы в будущем стать специалистами. В послевоенные годы стране нужны были такие люди. Надо было восстанавливать промышленность, а для этого требовались инженерная эрудиция и широкий кругозор. Вопрос о том, в каком направлении специализироваться, решался уже на работе, в зависимости от сложившейся там ситуации. Но теперь промышленные предприятия и конструкторские бюро были заинтересованы получить полностью подготовленных специалистов, чтобы они могли без промедления включиться в рабочий процесс. Высшая школа должна была перестраиваться в соответствии с новыми требованиями. В МВТУ, наоборот, члены ректората и заведующие кафедрами гордились тем, что дают широкое техническое образование, а не специализированную подготовку, и считали это самым большим достоинством вуза. Мои попытки убедить их в том, что в сфере производства произошла переориентация на узкую специализацию и каждое направление требует своих особых знаний, особой квалификации, что при существующем подходе выпускники оказываются не готовыми к работе и часть функций вуза передается промышленности, результатов не давали.

Мои оппоненты против этого не возражали, но утверждали, что при том объеме знаний, который дает вуз, выпускники могут выполнять практически любую работу в своей области. Я чувствовал, что мы разговариваем на разных языках. Снова и снова рассказывал о том, что приходившие к нам на предприятие выпускники год, а то и два, учились для того, чтобы стать настоящими инженерами, а из многих инженеров так и не получалось. Пытался объяснить, что универсальных инженеров не бывает даже в рамках одного тематического подразделения. Молодые, казалось, соглашались и с интересом ожидали моих предложений, а преподаватели с многолетним стажем сразу занимали оборонительную позицию, и было видно, что им не нужны никакие изменения.

Для меня позиция тех, кто возражал, была легко объяснимой. Большинство из них никогда не работало в промышленности и не имело полноценного инженерного опыта. Биографии этих людей были схожи. Оканчивали вуз, оставались в аспирантуре, потом начинали преподавать. И учили тому, что знали, тому, что изучили сами. Передавали свои знания добросовестно и потому были уверены, что все делают правильно.

Конечно, они прекрасно вписывались в рамки существовавшей системы. Беда в том, что сама система имела дефекты. Исторически сложилось так, что наши вузы оказались оторванными от главных научных и инженерных центров. Между ними стояли межведомственные барьеры. Фундаментальные научные исследования проводились в институтах Академии наук, прикладные исследования и разработки выполняла промышленность, а за подготовку специалистов отвечало Министерство высшего образования. Обмен информацией между этими тремя ведомствами был скудный, и по этой причине вузы постепенно становились замкнутыми. Подготовка инженеров в вузах все больше и больше отставала от требований времени. Ощущение было такое, будто за скорым поездом технического прогресса вуз идет пешком. О многом, что происходило в промышленности, здесь знали лишь понаслышке. Многие не чувствовали того, насколько велик разрыв между реальным уровнем техники и их представлением об этом уровне. И промышленность в этом тоже была виновата.

Не могу забыть разговор, который состоялся у меня с научным сотрудником кафедры систем автоматического управления. На вопрос, чем занимается кафедра в научном плане, мой собеседник ответил, что они приступают к новой важной разработке системы управления космической станции «Мир». Меня это поразило. Я знал, что станция уже собрана, испытана и готовится к запуску на орбиту. Я позвонил в свою бывшую организацию Борису Евсеевичу Чертоку - человеку, который возглавлял создание реальной системы управления станцией, - и спросил, зачем они заказали работу МВТУ. Он честно признался: «Просто, чтобы поддержать вуз деньгами». Получалось, что обе договаривающиеся стороны преследовали самые благие цели: одна хотела приблизиться к реальным работам, другая помогала ей это сделать, но так, чтобы не посвящать глубоко в свои дела. В результате в вузе имели приближенное представление о том, чем занимается промышленность, и не знали, насколько далеко она продвинулась в своих разработках.

Сложилась парадоксальная ситуация: инженеров готовили те, кто не имел реального инженерного опыта и не располагал достаточными сведениями о современном состоянии техники и технологий. Я представил себе, что было бы, если бы хирургов готовили люди, которые знают анатомию, но никогда не делали хирургических операций. С инженерами происходило нечто похожее. И механизм действовавшей системы был хорошо отлажен. На годы вперед было известно, сколько и каких лекций прочитают студентам, какие зачеты и экзамены им предстоит сдать. Изменить что-либо было крайне трудно. Кафедры сражались за учебные часы насмерть, потому что от их количества зависело количество преподавателей, а сокращение численности преподавательского состава означало бы для кафедр потерю престижа. Смена преподавателей - тоже явление очень редкое, поскольку уволить человека без его желания было почти невозможно. Все это делало систему устойчивой и высоко надежной.

Изучая жизнь вуза изнутри, я все больше и больше осознавал, что реализация того, что я задумал, будет стоить мне не только больших физических усилий, но и изрядных нервных затрат. Я впервые оказался в положении, когда нужно было выполнять работу при активном сопротивлении окружающих меня людей. На предприятии все было по-другому. Там нас объединяли общие интересы. Любую работу - будь то создание нового корабля или станции, подготовка экипажей или управление полетом - мы выполняли сообща и стремились сделать как можно лучше. Здесь - ничего похожего. Старожилы вуза меня сторонились. Они не допускали мысли, что в их дела может кто-то вмешиваться. На мои призывы к совместной работе не откликались, никаких своих предложений не вносили. Бывали случаи, когда во время совещаний в мой адрес неслись злобные, а то и оскорбительные выкрики. Иногда подкрадывалась предательская мысль: «А может быть, плюнуть на свою затею и, пока не поздно, уйти?» Но мне казалось, что в этом случае я поступил бы нечестно. И я терпел и продолжал искать взаимопонимания с разными людьми, стремясь целенаправленно продвигаться к задуманному.

Планов у меня было много. Хотелось создать в вузе современные проектно-исследовательские центры, которые стали бы базой и для научно-технической деятельности преподавателей, и для профессиональной подготовки студентов. В моем представлении эти центры должны были быть хорошо оборудованными и иметь тесные связи с передовыми научными и промышленными организациями. Я считал, что учебный процесс должен быть построен в соответствии с индивидуальными интересами и способностями каждого студента. Для этого намеревался постепенно перейти от учебных планов вуза или факультетов к индивидуальным учебным планам. Только студент знает, к чему его больше всего тянет и что ему легче всего дается. Уровни подготовки тоже должны быть разными, в зависимости от желаний и способностей студентов. Конечно, хотелось, чтобы выпускники вуза были культурными людьми, интересовались не только техникой, владели иностранными языками и знали правила хорошего тона. Вуз должен способствовать такому воспитанию. И все это казалось вполне осуществимым. Я подолгу обсуждал свои планы с сотрудниками, которые знали, как живут зарубежные вузы, и в конце концов написал письмо Горбачеву с предложением создать на базе МВТУ вуз нового типа. Новизна заключалась в структуре вуза и в подходах к подготовке инженеров.

Я понимал, что обсуждать мое предложение в МВТУ бессмысленно - его наверняка отвергнут. В Министерстве - тоже нецелесообразно, поскольку оно хочет быть в одинаковых отношениях со всеми вузами и не станет добиваться привилегий для одного из них. И я, никому не показав, передал письмо Арбатову, а он, как и обещал, сделал так, чтобы оно попало в руки Горбачева.

Михаил Сергеевич письмо прочитал. Предложение ему понравилось, и он попросил А.И. Лигачева - члена Политбюро, контролирующего высшее образование, - обсудить его с теми руководителями, которых это предложение касалось. Недели через две меня пригласили на совещание к Лигачеву. Там были представители правительства, Министерства высшего образования, партийных органов. Предложение поддержали и приняли решение подготовить проект постановления правительства по его реализации.

Я был очень доволен. Мне казалось, в МВТУ все обрадуются тому, что у них появляется перспектива работать в тех условиях, которыми располагают лучшие вузы мира. Наивно надеялся, что даже скептически настроенные старожилы изменят свое отношение к переменам. Но дела развивались не так, как я ожидал. Первый сигнал предстоящего сопротивления я получил уже в комнате совещаний Лигачева. Выходя, я столкнулся с первым секретарем Бауманского райкома партии А.Н.Николаевым. По выражению его лица понял, что он кипит от злости. Свирепо сверкнув глазами, он почти по-командирски рявкнул: «Вы почему ко мне не зашли?» Я ничего не ответил. Меня ошеломил этот окрик. Я искренне не понимал, почему должен к нему заходить. Он не являлся специалистом в области образования и не имел со мной никаких служебных отношений. Потом мне со всех сторон стали подсказывать, что Николаев - главная фигура в районе и если я хочу чего-то достичь, то должен с ним советоваться, регулярно докладывать о состоянии дел, всеми силами демонстрировать, что считаю его своим начальником. Мне все эти рекомендации были предельно противны.

Никогда раньше я не имел дела с местными партийными руководителями и не представлял себе, каким высокомерием они пропитаны и какой сильной реальной властью обладают. Как бы то ни было, но пресмыкаться перед Николаевым я не собирался. Он это видел и прощать мне такой независимости не хотел. На следующий день после совещания у Лигачева ко мне в кабинет ворвался секретарь партийного комитета МВТУ - тот самый кандидат в ректоры - и начал выражать свое негодование по поводу того, что я посмел направить письмо Горбачеву, не посоветовавшись с ним. Я с трудом сдержал себя. Хотелось верить, что люди, увлеченные настоящей работой, все равно окажутся сильнее партийных приспособленцев, и нам вместе удастся преодолеть сопротивление. Несколько следующих месяцев ушли на подготовку постановления. Его проект писался в кабинетах аппарата правительства, и мне надо было согласовывать каждую фразу. Но это работа была приятной - квалифицированные доброжелательные работники аппарата во всем оказывали поддержку. Они подсказывали, какие детали нельзя упустить в постановлении, как проще всего решить проблему финансирования, в какой последовательности и с чьей помощью легче всего собрать согласующие подписи. Вопрос согласования оказался самым тяжелым. Под проектом постановления должны были расписаться десятки руководителей разных ведомств. Попасть к каждому из них сложно, а уговорить отдать нам часть своих денег - еще сложнее. Приходилось делать по нескольку заходов. Конечно, помогали старые связи, но все равно дело двигалось медленно. Окончательно судьба постановления решалась на заседании Политбюро ЦК КПСС. Впервые мне довелось быть свидетелем работы этого органа. Наш вопрос был седьмым из восьми запланированных на тот день. Меня попросили прийти за полчаса до начала заседания, чтобы плакаты, которые иллюстрировали существо предлагаемых решений, можно было повесить в зале заранее. Заседание проходило в Кремле, в том же здании, где работало руководство правительства, но в другом крыле и этажом выше. Зона усиленно контролировалась людьми из органов безопасности. Все они были в гражданской одежде и, по-видимому, заранее знали тех, кто приглашен. Вели себя очень учтиво: проверяли пропуска, просили открыть папки и портфели, но больше никакого досмотра не производили. Войдя в приемную, я передал плакаты кому-то из референтов и остался ждать. Несколько докладчиков пришли раньше меня. Их легко можно было отличить от референтов и офицеров безопасности, поскольку они были подчеркнуто собранны, как перед выходом на сцену, и каждый держал в руках документы. Вскоре после меня пришли остальные приглашенные, а минут за пять до начала заседания стали собираться и члены Политбюро. Появился Б.Н. Ельцин. Протянул мне руку, чтобы поздороваться, и задал практически тот же вопрос, что и Николаев: «Ты почему ко мне не зашел?» Значит, и он считал, что я нарушил субординацию. Я чувствовал, что надо успеть сгладить впечатление, пока он не вошел в зал. Ответил торопливой просьбой: «Борис Николаевич, так получилось, поддержите, пожалуйста». Услышал в ответ: «Ладно». Теперь оставалось только ждать.

В этот день Политбюро, видимо, рассматривало разные вопросы. В приемной находились военные, представители Министерства иностранных дел, академики, еще несколько человек, которых я в лицо не знал. Никто ни у кого ничего не спрашивал.

Мне пришлось ждать своей очереди часов пять. Наконец, пригласили меня. У входа в зал референт потихоньку попросил сразу пройти на трибуну. Я прошел вдоль длинного стола, за которым сидело человек пятнадцать-двадцать, по-видимому, члены и кандидаты в члены Политбюро. Мои плакаты были уже развешены вдоль стены. Заседание вел М.С.Горбачев. Он без всяких вступительных слов предложил мне начинать: «Докладывайте, только коротко. Имейте в виду, что Ваш проект все читали». Я быстро изложил суть предложения. Ответил на несколько простых вопросов. Потом Горбачев подытожил: «Мы решили проект поддержать, кроме одного: название вуза менять не будем. Иначе нам житья не дадут Ваши же люди». Я предлагал переименовать вуз в университет. Попытался настоять на своем, поясняя, что название «училище» для передового вуза едва ли подходит. Но Горбачев был тверд. Видно, они заранее уже обо всем договорились. Возражать бесполезно. Я был несказанно рад тому, что предложение принято, и больше спорить не стал. Поблагодарил всех и вышел.

Через несколько дней Постановление прислали в МВТУ. Мне казалось, о том, что произошло, можно было только мечтать. Нам разрешалось вводить новые формы обучения, выделялись большие средства для развития учебных программ, оснащения лабораторий, проведения исследовательских и опытно-конструкторских работ. Постановление предусматривало строительство нового великолепного вузовского городка, и для этого на окраине Москвы в зеленой зоне был выделен большой участок земли. Когда я зачитывал текст постановления на заседании расширенного Ученого совета, люди аплодировали. Конечно, не все. Некоторые сидели с каменными лицами. Но я верил, что развивать вуз будут те, кто аплодирует.

Реализация постановления началась без промедления. Довольно быстро увеличили объем фундаментальной подготовки и даже ввели в ней альтернативные разделы, которые студенты могли выбирать по своему усмотрению. Сформировали программу гуманитарного образования и удвоили время, отводимое на изучение иностранных языков. Организовали базовую подготовку по информационным технологиям. Все эти изменения не вызвали особых возражений, поскольку не очень усложняли жизнь преподавателей. По мере поступления средств кафедры проводили переоснащение лабораторий и, конечно, делали это с большим энтузиазмом.

Проблемы, как я и ожидал, начались при рассмотрении вопросов профилирующей подготовки. Главная причина заключалась в том, что многие заведующие кафедрами не знали, как фактически организована работа инженеров в промышленности. Мы приглашали на заседания Ученого совета руководителей промышленных организаций, которые рассказывали о направлениях деятельности инженеров, делились своими представлениями о том, каким должен быть выпускник вуза. Но их выступления до сознания не доходили. И ничего удивительного, со слов такие вещи не воспринимаются. Чтобы глубоко понять, что должен уметь делать инженер, надо работать инженером. И не в прошлом, а в настоящем.

Вскоре после принятия постановления нам удалось организовать в вузе инженерные подразделения и начать несколько довольно крупных опытно-конструкторских работ. Я надеялся, что это сдвинет дело с мертвой точки. Работы требовали настоящей инженерной квалификации и должны были увлечь. Когда они начались, обнаружилось, что никто из участников не умеет составлять техническое задание, разрабатывать проекты, готовить конструкторскую и технологическую документацию для производства. Мы приглашали инженеров из промышленности для оказания помощи. Мне представлялось, что уж теперь-то все изменится. Но я опять ошибся. Оказалось, что в опытно-конструкторских работах участвуют одни преподаватели, а нормы жизни вуза диктуют другие. По мере того как усиливался интерес молодых к новым подходам, росло противодействие тех, кто считал себя столпами вуза.

Признаюсь, психологическая атмосфера в МВТУ угнетала. Она разительно отличалась от той, к которой я привык. На предприятии все кипело. Главным стимулом жизни было заглянуть в неизведанное, и для этого создавали уникальную технику. Планов было много. Люди были ненасытны. Желания всегда обгоняли возможности. И, как правило, чем квалифицированнее был специалист, тем более смелые предложения он выдвигал. Обсуждения предложений часто сопровождались спорами, иногда очень острыми, но эта полемика относилась лишь к способу решения той или иной задачи, а не к самой идее продвижения вперед.

В вузе ничего похожего на эту динамику нет. Учебные программы не меняются по многу лет. Преподаватели из года в год проводят занятия одного и того же содержания, и это считается вполне нормальным. Долгая размеренная жизнь привела к тому, что освоение нового для многих перестало быть стимулом. В то же время чувство самоуверенности у тех, кто возглавляет учебную работу, здесь развито очень сильно. Критика в их адрес вообще не принята. Любой намек по поводу того, что кое-что может быть сделано лучше, чем они делают, воспринимается почти как личное оскорбление.

Я пришел в вуз, предполагая, что буду жить в том же ритме, к которому привык. Но старожилы никак не хотели менять установившийся порядок и решили защищать его всеми силами. Конечно, не все. Большинство преподавателей с многолетним опытом было полностью увлечено своей работой и не участвовало ни в каких интригах. Тон в вузе задавала относительно небольшая группа профессоров, которые уверовали в свое величие и всегда были в центре внимания. Они привыкли устанавливать порядки сами. Вначале они оказывали пассивное сопротивление, просто не участвуя в преобразованиях. Потом, когда увидели, что изменения происходят независимо от них, начали проявлять активность. Первое, что они попытались сделать, - использовать рычаги давления партийного комитета. Некоторые заведующие кафедрами (наверное, сейчас они считают себя демократами) заходили ко мне и говорили, что все вопросы я должен решать вместе с партийным руководством. Я отвечал, что самые квалифицированные работники вуза участвуют в заседаниях Ученого совета и в регулярных совещаниях, проводимых ректоратом, что там, а не в партийном комитете, следует обсуждать вопросы, относящиеся к учебной и научной деятельности. Эти ответы их не устраивали. Меня многократно вызывали в институтский партийный комитет и даже в Московский городской комитет партии, пытаясь подчинить партийным органам. Я от такого подчинения уклонялся.

Увидев это, старожилы решили действовать сами. Через пять лет после вступления в должность ректора я должен был отчитаться о проделанной работе перед собранием представителей трудового коллектива. И к этому событию они приурочили свою контратаку. Готовились тщательно. Разрабатывали сценарий, отбирали участников собрания и выступающих. Ко мне приходили люди и рассказывали, какая работа проводится, советовали принять превентивные меры. Я не хотел этого делать. Мне просто стало противно. Терпение было на пределе. Я решил, что если запланированный спектакль состоится, то уйду из вуза. Заранее договорился об этом с Г.А.Ягодиным. К моему удивлению, он уже знал о том, что готовится, и просто решил не вмешиваться. Он и до этого все время был в стороне, а когда узнал, что назревает конфликт, тем более решил занять позицию стороннего наблюдателя.

Вообще, мне это казалось странным. В промышленности министр, дав согласие на осуществление какого-нибудь крупного проекта, чувствовал себя его главным участником. Он добивался принятия правительственных решений, помогал организовать кооперацию, регулярно контролировал ход выполнения работ и там, где требовалось, оказывал активную поддержку. В высшем образовании согласие министра в основном означало только то, что он не возражает.

Собрание прошло так, как и готовилось. Было много злобных выпадов и никаких предложений по поводу развития вуза. Главные организаторы остались в тени. Некоторые из них даже не участвовали в собрании. Другие были в зале и наслаждались результатами своей «деятельности».

Я, как и планировал, после собрания из вуза ушел. Ушел навсегда. Пять лет жизни потрачено. Вскоре я узнал, что всех руководителей, которые меня поддерживали, из вуза выжили. Очень сожалею, что доставил им неприятности.

Конечно же, я осознаю, что воспроизвожу события такими, какими они запечатлелись в моем сознании. Наверняка есть немало людей, которые оценивают их совсем иначе.