Жизнь на каблуках

Глава 1

Мужчина… Он появлялся в моей жизни изредка и совсем некстати. Он появлялся, стоило мне о нем забыть. А забыть его, видит Бог, было непросто. Каждый раз, когда я видела его, я с постоянством, характерным для большинства слаборазвитых личностей, снова думала, что на этот раз все будет по-другому. Так, как у нормальных людей. Красивая романтическая история из тех, что показывают в плохих американских мелодрамах, – после двух с половиной часов нечеловеческих страданий главный герой взасос целует главную героиню, играет сентиментальная мелодия, появляется надпись «The end», и ты, смахнув слезу умиления, возвращаешься в тот мир, где вокруг главной героини кучкуются уцененные второстепенные персонажи.

И я в очередной раз позволяла ему втянуть меня в отношения, у которых не было никакой перспективы. В очередной раз проходила все круги ада, уготованные для влюбленной идиотки, – эйфория, искренний хохот над его дурацкими шутками, страстный секс, ожидание телефонного звонка, ревность, избиение ни в чем не повинной диванной подушки, битье бокалов, злоупотребление алкоголем, а потом в один прекрасный день сочувственно улыбающийся доброжелатель сообщит, что объект давно спит со своей секретаршей (фитнес-инструктором, первой женой, соплюшкой из стрип-бара, известной актрисой – да какая, черт побери, разница, с кем именно?!), и ты, размазывая сопли, клянешься самой себе о нем забыть – на этот раз навсегда.

Для того чтобы вы в полной мере могли осознать, насколько подлым был встреченный мною тип, мне придется обратиться к событиям почти двухлетней давности.

Впервые я увидела его в Париже.

Замечательное начало для романтичной истории, да вот только не моей… Итак, Париж, лето, дождь. Олег Токарев вывез нашего остолопа Вилли покорять Европу. Почему он решил, что надрывное блеяние Федоркина придется по вкусу взыскательной европейской публике, непонятно. Может, ему просто деньги отмыть надо было. Федоркин наш радовался, как дитя, которому поручили исполнить главную роль на новогоднем утреннике. Накупил себе новых шмоток три чемодана (все отвратительное, обтягивающее, самых невероятных расцветок), написал две новые песни, завязал с кокаином, репетировал по четыре часа в день. Мы только посмеивались над его наивностью.

И оказались правы, потому что в основном нам пришлось выступать в третьесортных ночных кабаках перед полупустыми залами. Как правило, на наши выступления приходили эмигранты, да и те редко досиживали хотя бы до четвертой песни.

Федоркин переживал и срывал злость на нас, танцорах. Лично мне было все равно.

Вы скажете – что же плохого? Всю Европу объездила, да еще и денег за это получила. На что жаловаться-то? Так вот, я не видела ни Эйфелевой башни, ни Лувра. А танцевальные залы везде одинаковые.

Единственным положительным моментом в этих гастролях было то, что после концерта организаторы раскошеливались на нехилый фуршет. Иногда на таких сабантуйчиках можно было попробовать действительно интересные вещи – остро воняющий сыр, который, если положить его под язык, сам растает во рту, авокадо, фаршированные крабовым мясом (ничего общего не имеющим с привычными крабовыми палочками), икру. В то время я постоянно была на мели и никогда не упускала возможности поужинать на халяву.

Так вот, на одном из подобных фуршетов он ко мне и подошел. Сначала я на него и внимания не обратила, так как была всецело поглощена уничтожением тающего во рту жюльена из мидий. Никогда раньше я не ела ничего более вкусного. Он остановился рядом со мной и несколько минут молча смотрел на то, как я лихо расправляюсь со своей порцией.

Как он выглядел? Был ли красивым? Вряд ли, но что-то такое в нем все-таки было… Не слишком высокий – всего на несколько сантиметров выше меня. Темноволосый, буржуазно загорелый. На нем был дорогой костюм цвета кофе, слегка разбавленного сливками.

– Добрый вечер! – наконец сказал он, а я молча улыбнулась в ответ. Честно говоря, не очень люблю знакомиться с новыми людьми.

Не дождавшись ответного приветствия, он решил сделать еще один шаг навстречу.

– Я заметил, что вы все время одна, и решил подойти.

– Я не одна, – улыбнулась я, – я танцую в кордебалете у Вилли Федоркина. Мы здесь все вместе.

– Да знаю я. Я же был на концерте. И вы мне очень понравились.

– Вот и замечательно! – воскликнула я и вернулась к своей тарелке, на которой аппетитной горкой возвышалось ветчинное ассорти. Все понятно, он из тех сальных типов, которые поджидают нас с Наташкой после концертов. Почему-то им кажется, что раз наши сценические костюмы состоят из нескольких кусочков почти не прикрывающей тело ткани, то и сами мы – девушки легкомысленные и лихие и договориться с нами – проще простого.

– Вы в первый раз в Париже? – подошел он с другой стороны.

– В первый, – пришлось ответить мне.

– А я здесь все знаю. Вы уже осмотрели город? Могу показать места, до которых обычные туристы не добираются.

– Спасибо, но не стоит. У меня нет на это времени.

– Сколько вам лет? – помолчав, спросил мужчина в кофейном костюме.

– Двадцать два. А что?

– Двадцатидвухлетней красавице неприлично говорить, что у нее нет времени на Париж.

– Знаете, а я совсем не романтична, – усмехнулась я.

– Хотите, докажу вам обратное?

– Даже не пытайтесь. Не тратьте свое время зря.

– Хорошо, – улыбнулся мой новый знакомый, – я успел узнать, что вас зовут Варвара. Такое красивое редкое имя. А меня зовут Денис Викторович Семашкин. Вы запомните мое имя, пока этого будет достаточно.

Эх, надо было сказать ему, что куриные желудочки на шпажках, которые разносит по залу официант, интересуют меня куда больше его имени. Но все же я считала себя девушкой воспитанной, пусть и несколько нелюдимой. Поэтому я просто сказала:

– Очень приятно, – и отвернулась, недвусмысленно намекая на то, что пора закончить наш разговор. Знать бы мне тогда, к чему это знакомство приведет!

Французский партнер Олега, занимавшийся нашими концертами в парижских кабаках, поселил нас в пригородном пансионе для эмигрантов, интерьеры которого вызывали отнюдь не ностальгические воспоминания о пионерских лагерях и подмосковных оздоровительных санаториях. Меблировка в стиле «советский минимализм» – две кровати с панцирной сеткой и видавшая виды тумбочка между ними, душ, густо населенный наглыми медлительными тараканами. Меня, как водится, поселили в одном номере с Наташкой. Впрочем, она-то как раз в клоповнике ночевать не собиралась.

– Познакомилась тут с одним типом, – сказала Натка, прикуривая одну кофейную сигариллку от другой, – поедем в его дом на вечеринку вокруг бассейна. Правда, у меня нет с собой купальника, но он обещал, что по пути мы зарулим в «Галери Лафайет».

– Симпатичный?

– Купальник? Я хочу бикини, полосатый. В этом сезоне опять возвращается полоска.

– Я имею в виду мужика.

– Ничего. Брюнет.

Ответ был пугающе лаконичным, из чего я сделала вывод, что пятнадцатилетняя Барби-Натка снова полюбилась состоятельному месье не первой свежести. Господи, что она с собой делает? Что будет с ней через несколько лет?

В тот вечер мы возвращались в пансион вместе. Наташке надо было «навести красоту» перед свиданием. Только в пятнадцать лет можно, оттанцевав концерт, отправиться на дискотеку, потом поиграть в Камасутру со случайным любовником; пару часиков подремав, взобраться на Эйфелеву башню, а вечером вновь быть готовой танцевать на концерте.

Я на физическую подготовку не жалуюсь, но для меня это неприемлемый режим. В тот вечер мне хотелось одного – спать. Утомительный концерт и плотный ужин лишили меня воли, и неудобная кровать с продавленным матрацем казалась чуть ли не уголком обетованным.

Когда мы открыли номер, то в первый момент решили, что ошиблись дверью. Но потом я заметила Наташкин клеенчатый плащ, валяющийся в углу, и поняла, что мы на месте. Вот только…

Наташка, которая шла впереди, пробормотала:

– Что за чертовщина?

Кто-то украсил нашу комнату розами. Розы – сочные, с тяжелыми бутонами и малиновыми бархатными лепестками – были везде: на кроватях, на полу, на тумбочке, в раковине, в вазе на столе.

– Это действительно наш номер или у меня галлюцинация, Варь?

Я подняла с пола розочку и, машинально поднеся ее к лицу, резюмировала:

– А пахнут-то как!

– И что бы это значило?

– Может, твой месье с бассейном раскошелился?

– Да вряд ли. Хотя это было бы так романтично… Смотри, Варь, а здесь и записка есть.

На тумбочке и правда белел миниатюрный конверт.

– Открывай.

– Лучше ты. – Натка протянула конвертик мне.

– Почему я? Тебе же письмо.

– Почему ты так решила? – ломалась Наташка. Однако по тому, как разгорелся ее взгляд, я поняла, что она была бы совсем не против получить в дар несколько сотен роз от тайного обожателя. Цветов ведь нам с Наташкой никогда не дарили. На концертах все лавры плюс хилые букетики перепадали Федоркину. А мужчины… Большинство современных ухажеров считают процесс дарения цветов старомодным. Наташкины поклонники предпочитали дарить ей более практичные вещи – зонтик от Нины Риччи, дорогую косметику, перчатки из бутика «Диор», солнечные очки.

– Потому что у меня здесь знакомых вообще нет, – отрезала я, – открывай, Натка!

– Ну ладно.

Остро подпиленными ноготками она подцепила край конверта и выудила оттуда картонный прямоугольник визитной карточки. На обратной стороне визитки было что-то нацарапано карандашом. По мере чтения Наташкино хорошенькое личико вытягивалось. Наконец она протянула визитку мне. Вид при этом у нее был разочарованный, из чего следовало…

– Это тебе. Прекрасной Варваре от Семашкина Дениса Викторовича.

Я не сразу сообразила, кто такой этот загадочный Денис Викторович. Потом, конечно, вспомнила брюнета, который на фуршете наивно пытался отвлечь мое внимание от мидий.

– Кто такой Денис? – выпытывала Наташка.

– Не обращай внимания. Никто.

– Никто?! – Она подбросила охапку роз вверх. – А по-моему, он вполне осязаем. Кто он? Ну скажи, кто?!

– Отстань.

Я небрежно смахнула с кровати цветы и улеглась прямо в одежде лицом вниз. Почему-то у меня испортилось настроение. Не люблю, когда со мной играют. Не люблю склонных к дешевому выпендрежу мужчин. Он мог бы просто подарить мне букет – вот тогда мне было бы приятно. Вместо того чтобы взламывать наш номер ради псевдоэффектного жеста, явно подсмотренного им во французской мелодраме со смутно эротическим уклоном.

И я решила: ни за что не буду звонить по номеру, указанному на визитке. Все равно послезавтра мы переедем из Парижа в Мюнхен. И больше я никогда Дениса Викторовича Семашкина не увижу.

Первое, что я увидела, войдя в номер нашей мюнхенской гостиницы, были розы. Белые розы на моей подушке.

– А он не маньяк? – предположила Наташка, вновь оказавшаяся рядом со мной.

– Похоже на то.

– А может, влюбился?

– Мне не пятнадцать лет, чтобы в это поверить.

Наташка пожала плечами и унеслась на свидание с владельцем сети интернет-кафе («Варька, он обещал мне показать самый посещаемый порносайт в мире!»).

В свой единственный свободный мюнхенский вечер я получила три предложения завуалированно интимного характера и одно приглашение на ужин.

Старший менеджер отеля, нагло уставившись на мою грудь, на дурном английском предложил «подняться на верхний этаж и осмотреть VIP-номера с джакузи». Вертлявый секретарь организатора концерта пригласил меня покататься на лошадях в загородном доме его друга. («А в роли главного необкатанного жеребца, надо полагать, выступаешь ты», – ехидно подумала я.) Сам организатор концерта, этакий ухудшенный вариант Жерара Депардье, от которого ощутимо попахивало жареным луком, не мудрствуя лукаво, сказал, что он был бы не прочь познакомиться со мной поближе.

– Непросто быть девушкой, – усмехнулся Вилли Федоркин, глядя на то, как с натянутой улыбкой я отшиваю очередного претендента на одноразовую гостиничную любовь.

– Почему же? – усмехнулась я. – При некотором желании можно значительно упростить свою жизнь. Если ты девушка.

– Как это делает Наташка?

– А при чем здесь Наташка?

– При том, что в Париже ей подарили изумрудный комплект.

Я усмехнулась. Наташка ничего мне не сказала о камешках. Видимо, боялась, что я, скривив губки, начну ее отчитывать, а в моих злобно прищуренных глазах будет плескаться смутная зависть. Глупая, она еще не успела привыкнуть к тому, что меня уже ничего не может удивить. В том числе и пятнадцатилетняя блондиночка, бойко приторговывающая «из-под полы» иллюзией невинности.

– Каждый устраивается как может, – хмыкнула я.

– Только не ты. – Вилли смотрел на меня без улыбки. У него были зеленые глаза, которые могли показаться мне красивыми, если бы не жирные черные стрелки в уголках. И в постконцертной жизни наш Пидоркин не выходил за рамки сценического образа.

– Это комплимент? Или наоборот?

– Ни то ни другое. Ты у нас не от мира сего, Варя. Я даже ни разу не видел, чтобы ты собиралась на свидание.

– На свидания я иногда хожу.

– Но постоянного мужчины у тебя нет.

– А тебе какое дело? – начала злиться я.

– В общем, никакого… Но все же ты странная.

– Да? – Я взглянула на его обтянутые розовыми лосинами ноги. – Вообще-то ты тоже, Вилли.

Итак, одно приглашение поужинать и три предложения переспать.

Приглашение на ужин исходило от Дениса Викторовича Семашкина. Вот уж не думала, что он решит последовать за нашей компанией в Мюнхен. О своем намерении ужинать со мной он сообщил письменно. Похожая на заспанную морскую свинку горничная принесла мне конверт, привязанный к розе, – видимо, Семашкин решил не выходить из амплуа рыцаря-романтика.

Вот что было написано на его визитке на этот раз: «Не согласится ли прекрасная Варвара разделить со мною телячью отбивную под сырным соусом?»

В гастрольных путешествиях я обычно старалась не тратить много денег на еду. Покупала в гастрономе дешевый сыр и красное вино, разводила кипятком быстрорастворимые супчики и лапшу со стойким химическим привкусом – этим и ограничивалась.

Телячья отбивная под сырным соусом…

Ага, а напротив будет сидеть маниакально настроенный Денис Викторович Семашкин. Он, разумеется, опять подарит мне розу и весь вечер будет влажно на меня смотреть. А возможно, даже держать мою руку в своей руке – и я не смогу отказать ему в этом невинном удовольствии, потому что оплаченная им телячья отбивная – достойный аргумент. Время от времени он будет подносить мою ладонь к блестящим от сала губам, словно моя рука – это некий деликатес, который принято смаковать в течение всего ужина.

Это будет меня нервировать. Но Денису я, конечно, ничего не скажу. Придется терпеть молча. А когда все будет съедено, мне станет скучно и захочется спать. А он предложит зайти в бар, надеясь несколькими порциями модного абсента растопить мое ледяное «нет». Все закончится тем, что мы навсегда поссоримся у двери моего гостиничного номера.

(– Я зайду на чашечку кофе?

– Бог с тобой, у меня даже кипятильника нет!

– Меня вполне устроит минералка из мини-бара.

– Мини-бара в номере тоже нет, это же не пятизвездочный отель.

– Ну, в паре глотков водички из-под крана ты мне отказать не сможешь.

– Знаешь, в коридоре есть общий туалет, там можно попить. Спокойной ночи.

– Динамистка!

– Козел!)

Я знаю все, что случится, наперед. Так стоит ли экспериментировать?

Телячья отбивная под сырным соусом… А почему бы и нет, черт возьми?!

Он ждал меня в холле, и в руках его не было предсказуемых роз, чему я втайне обрадовалась. В черных брюках и черной водолазке он был похож на Джеймса Бонда.

– Я знаю изумительный итальянский ресторан недалеко отсюда, – сказал он, – вам не стоило надевать это красное платье. Оно будет отвлекать мое внимание от еды.

Пассаж о платье я проигнорировала. Это платье, к слову, действительно мне шло. Хотя в свое время я купила его за какие-то копейки на вещевом рынке у метро «Измайловская».

– Я думала, вы пригласите меня окунуться в баварский колорит.

– Была такая мысль. Но почему-то мне показалось, что вам, Варя, не понравится запивать сосиски гриль лимонным пивом. Может, на «ты»? Или я для вас старик? Наверное, в отцы гожусь.

– Сомневаюсь. Мне двадцать два.

– А мне недавно исполнилось сорок.

– Да? Такой старый? – Я решила с ним не церемониться.

Он принужденно рассмеялся и подал мне летнее пальто.

Ресторан, в который он меня привел, выглядел гламурно и пафосно. Отличное место, чтобы произвести впечатление на оробевшую девушку.

После нескольких бокалов легкого белого вина я расслабилась настолько, что намерения Дениса перестали мне казаться подозрительными. Он уверенно заказывал блюда, названия которых ни о чем мне не говорили. Надо сказать, при ближайшем рассмотрении Денис Викторович показался мне вполне милым. Он не говорил, что у меня красивые глаза, вытягивая при этом шею, чтобы заглянуть в мое декольте. Не пытался намекнуть на ночное продолжение знакомства. Мы просто разговаривали – как говорила бы я с подругой. Наверное, многие женщины меня не поймут. Или решат, что я бездарно кокетничаю. Большинству дам приятно быть именно соблазняемыми. Стать объектом желания, томной искусительницей, стервозной штучкой, грязной девкой. Но стать такой на время, а потом вернуться в привычное амплуа интеллектуалки или хозяюшки – в общем, женщины, которой предлагают совместно прослушать марш Мендельсона.

Я к таковым не отношусь, и вовсе не потому, что плохо готовлю или обладаю недостаточно высоким коэффициентом интеллекта. Просто мужчины, с которыми я знакомлюсь, как правило, сначала видят меня танцующей в вульгарных обтягивающих шмотках, делящей сцену с бездарно воющим Федоркиным. Там, на ярко освещенной сцене, я красива, но во мне всего чересчур. Чересчур косметики, блесток, каблуков, чересчур нарочитого «вампиризма».

А Денис вел себя так, словно ему на мою кукольную сценическую оболочку наплевать.

– Я думала, ты живешь в Париже.

– Не живу, но довольно часто бываю по работе. Я не стал бы тебя никуда приглашать, если бы жил в Париже.

– Почему? – опешила я.

– Потому что я для мимолетного секса слишком старый. Ты же сама сказала, что я старый.

– Значит, ты живешь в Москве?

– Именно. У меня свое модельное агентство, я работаю в том числе и с французами. «Люкс-стар», может быть, слышала?

– Да. Моя соседка по квартире, Зина, работает как раз в «Люкс-стар».

Я удивилась. Потому что Зинаида не раз рассказывала мне о владельце «Люкса». По ее словам выходило, что он – секс-символ со стервоточинкой, который переспал со всем первым составом агентства и которого периодически пыталась женить на себе очередная цепкая «вешалка». Мне даже показалось, что и сама Зинка к нему неровно дышит.

Сложившийся образ избалованного плейбоя никак не вязался с улыбчивым человеком в черном свитере, который сидел напротив меня, пил четвертый бокал «Шардоне» и, смеясь, рассказывал о том, как ведущая модель агентства «Люкс-стар» однажды взобралась на Эйфелеву башню с суицидной целью и пыталась заплатить служителю две тысячи евро, чтобы ее выпустили на открытую площадку.

– Мир тесен. А Зинка о тебе много рассказывала.

– Зинка? – нахмурился он. – А фамилия у Зинки есть? Судя по выражению твоего лица, рассказывала какие-то гадости. Ничему не верь, я хороший.

– Я заметила. Зинаида Карнаухова ее зовут. Она в твоем агентстве не первый год пашет.

– Такую не знаю. У меня почти триста девочек. Лично я работаю только со звездами, которых в «Люксе» пока немного. А ты не пробовала стать моделью, Варя?

– Нет. Думаешь, из меня получилась бы вторая Кристи Тарлингтон? – Я усмехнулась, ожидая, что он начнет заманивать меня в заподиумные сети, бравируя своими связями и личным интересом к моей персоне.

– Думаю, нет, – сказал он, – для modeling ты полновата.

– Я?

– Но ты ведь и не хотела, правда?

– Глядя на Зинку, никто не захочет.

– И правильно. Большинство моделей копейки получают.

– Я тоже не Ивана Трамп.

– Ты замечательная, – неожиданно сказал он, – прости, вырвалось.

Я вскинула на него глаза и вдруг поняла (не знаю, может быть, виною тому было проклятое «Шардоне»), что в нем находят все эти девицы из первого состава агентства «Люкс-стар». Более того, мне вдруг захотелось, чтобы этот нетривиально начавшийся вечер имел весьма тривиальное продолжение. А может, у меня просто давно не было секса?

Я понимала, что этого ни в коем случае нельзя допустить. Иначе я навсегда останусь для него пьяной барышней в дешевом красном платье, легкомысленно спровоцировавшей секс без обязательств и без оглядки. Почему-то мне захотелось вступить в его жизнь в совершенно ином качестве. И я не понимаю до сих пор, почему именно. Околдовал он меня, что ли?

Итак, нам еще не успели принести десерт, а я уже поняла, что это не просто ужин. А ужин с мужчиной, в которого я – только этого не хватало! – вполне могу влюбиться. Мое тело работало против моего рационализма – в позе появилась недвусмысленная расслабленность, глаза заблестели, я то принималась поправлять и без того идеальную прическу, то облизывала нижнюю губу, проверяя сохранность помады.

Все это, конечно, не осталось незамеченным. В его взгляде появилась та особенная опасная глубина, которая, по моим наблюдениям, предвосхищает поцелуй.

Он поцеловал меня на ступеньках гостиницы, когда я уже решила, что чертики в его темных глазах меня обманули. Поцелуй был обставлен по-донжуански непринужденно: вот он поправляет на моих плечах газовый шарф, а в следующую секунду я уже крепко прижата к его груди. Он целовался так жадно, словно душу мою высосать хотел. А я плыла по течению, мои глаза были закрыты, и в какой-то момент мне показалось, что этот терпко пахнущий вином поцелуй не закончится никогда. Но он, естественно, закончился. И я прочла в его глазах вопрос: станет ли этот поцелуй волнующим началом или торжественным завершением сегодняшней ночи?

А я предпочла бы, чтобы он принял это решение за меня. Сказал бы: «Спокойной ночи, Варя». Или, наоборот, – обнял бы меня за плечи и усадил в такси. Но мы стояли на пороге моей гостиницы, так что прощаться, видимо, следовало мне. Вот я и сказала:

– Пока!

А там – будь что будет.

– Ты не против, если я провожу тебя до комнаты? – спросил он.

И я, почему-то пряча глаза, ответила:

– Очень даже за.

А на следующий день после концерта самолет унес нашу опозорившуюся перед всей Европой команду обратно в Москву.

Первое, что я сделала, войдя в квартиру, – набросилась на сонную Зинку с расспросами о Денисе. Часто ли он бывает в Москве? Был ли женат? Сколько времени обычно находятся возле него постоянные любовницы?

Зинулин прогноз был неутешительным. В Москве бывает не так уж и часто. Был женат четыре раза и больше не собирается. О чем беззастенчиво сообщает каждой очередной пассии, которых меняет, как диски в автомагнитоле. Все давно счет его любовницам потеряли.

– А почему ты спрашиваешь? – допытывалась Зина. – У тебя с ним что-то было?

– Ничего не было, – с тусклой улыбкой ответила я, – но я оставила ему свой номер. Думаешь, позвонит?

– Конечно нет! – радостно осклабившись, пообещала эта змея.

Никогда раньше она не казалась мне такой противной, хотя я всегда свою квартирную соседку недолюбливала. Я подумала, что улыбка ей совсем не к лицу, потому что у Зинки прокуренные желтоватые зубы. И вообще, улыбающаяся Зина чем-то смахивает на собаку породы английский бульдог. «Никогда тебе, милая, не прорваться в первый состав агентства «Люкс-стар», – не без некоторого злорадства подумала я. – Пусть мне Денис и не позвонит, но и твоего имени он никогда не запомнит!»

Глава 2

Он позвонил на следующее утро. Мое хрипловато-сонное «алло» было начисто лишено эротизма.

– Варенька, извини, что разбудил. Просто я очень хочу тебя увидеть.

– Могу прислать тебе свою фотографию, – невесело пошутила я.

– В этом нет необходимости. Я в Москве.

– Да? Как это? – Спросонья я вполне бы могла стать достойным участником международных соревнований по художественному кретинизму.

– Вот так. Я могу приехать к тебе прямо сейчас?

– Но я живу не одна… Помнишь, я тебе говорила о Зине, моей соседке…

– Ах да.

– В принципе я могу попросить ее уйти ненадолго, но на это потребуется минут сорок. Она никогда не выходит на улицу без макияжа.

– Не надо никого выгонять. Просто выходи из дома через пятнадцать минут, хорошо?

– Ладно, – ответила я, вскакивая с кровати.

За пятнадцать минут я успела многое – выщипала лишние волоски на бровях, приняла душ с ароматическим маслом, подкрасила ресницы, забраковала три платья по причине того, что они показались мне чересчур нарядными для утреннего свидания, покрасила ногти на ногах в ярко-малиновый цвет, вылила на волосы половину тюбика укладочного геля, сменила четыре прически, в результате спешно перемыла волосы, вычесала из них остатки укладочного геля и выбежала на улицу в домашних джинсах, светлой блузе с рюшами и с влажными непрочесанными волосами, хаотично раскиданными по плечам.

За пятнадцать минут Денис успел сделать куда больше: заказать на несколько часов белый лимузин, забронировать номер с видом на Красную площадь в отеле «Националь», обзавестись бутылкой шампанского «Асти Мондоро» и двумя хрустальными фужерами, приобрести несколько целомудренно-белых роз, гладко выбрить щеки и приехать к моему дому без опоздания.

Розы, лимузин, шикарный отель. Ненавижу амплуа бедной родственницы, но в тот момент я почувствовала себя Золушкой в своих выцветших джинсах. Откуда мне было знать, что Денис питает слабость к эффектным жестам?

Это был самый красивый роман в моей жизни. Каждая девственная девятиклассница втайне мечтает о таком, и зря – потому что так не бывает. То, что произошло со мной, случается раз в миллион лет, это лишь исключение, подтверждающее само правило. Несколько месяцев фантазии в светло-розовых снах – ночи в пятизвездных отелях, и вышколенный официант приносит тосты с икрой прямо в постель. Ночные катания по Москве-реке на арендованном для нас двоих теплоходике. От ветра развевается кашемировая шаль на моих плечах, и я пьяно запрокидываю голову, огни набережных мелькают в глазах, а Денис смеется надо мной, разгулявшейся, и целует меня в ямку на подбородке. Рассвет на Воробьевых, и бессонные ночи, и особый блеск в глазах, и Зинкин завистливый взгляд исподлобья.

Не люблю я привыкать к людям. Любовь – это болезненная зависимость и постоянная готовность к бескорыстному превращению в коврик для вытирания ног. Я сочувствую влюбленным, но не уважаю их. А разве достоин уважения человек, на лице которого появляется бессмысленная улыбка при одном только взгляде на объект? Который готов умиляться храпу, издаваемому любимым? Которому не в тягость проснуться в половине седьмого утра, навести марафет, приготовить для любимого омлет с тройным сыром и организовать ему, праздно спящему, завтрак в постель? Нет, таких людей я определенно не уважаю.

Хотя, что говорить, сама такой была.

Я оглянуться не успела, как влюбилась. Меня совершенно не смущали опасные симптомы. Он звонил мне из Парижа в половине шестого утра, а я, вместо того чтобы хрипло вскричать: «Какого черта?!» – нежно шептала: «Доброе утро, милый!» Он забывал позвонить, а я по три раза подряд набирала его телефонный номер и бросала трубку, так и не дождавшись гудка. «Достаточно ли близко мы знакомы, чтобы я звонила ему сама?» – думала я.

Я перестала носить распущенные волосы, потому что Денис сказал, что ему не нравится, когда я прячу за локонами лицо. Я анализировала каждую фразу, перед тем как ее озвучить, потому что не хотела показаться ему легковесной дурой.

В общем, вела себя как клиническая идиотка, причем сама это прекрасно понимала, но ничего поделать с собою, влюбленной, не могла.

Я всегда считала себя независимой, феминистски настроенной особой, снисходительно посматривающей на тактические матримониальные игры окружающих. А тут мне вдруг самой захотелось замуж. Спонтанно, но всерьез.

Я (дура из дур) решила, что мне наконец встретился человек, самим фактом своего существования полностью опровергающий все эти жалкие теории брошенных женщин о том, что все мужики – беспринципные подонки. Встретила мужчину, на которого не жаль молодость потратить. Да что там молодость – бок о бок с ним я готова была провести целую жизнь.

Надо сказать, его поведение располагало к построению радужных планов. Он был самым нежным, самым заботливым, самым милым, остроумным, сексапильным, понимающим, самым-самым мужчиной на Земле. Мы виделись почти каждый день, тем не менее он не торопился снять мне квартиру или пригласить меня переехать в его по-холостяцки небрежную «однушку». Я по-прежнему жила с Зинкой, но тогда это меня совсем не настораживало.

Мне казалось, что все идет своим чередом – а куда спешить, если впереди вся молодость?

А он… Он говорил, что любит, а сам умело держал меня на расстоянии.

Давно заготовленная им бомба рванула под Новый год, когда я как раз начала привыкать к роли самой незаслуженно счастливой женщины на Земле.

Новый год мы, естественно, планировали встретить вместе.

Долго обсуждали, каким он должен быть, наш первый Новый год. Снежным ли московским, сдержанно европейским парижским или солнечным, тропическим, с гирляндами цветов, обвивающими пальму, и экзотическими туземными плясками.

Я купила в бутике новогоднее платье. Под Новый год у меня всегда появляются свободные деньги. Праздники – хлебное время для артистов, даже для таких, как Вилли Федоркин. Нашу группу приглашали выступать на бесконечных корпоративных вечеринках. Платили по особому тарифу, праздничному. Я вполне могла себе позволить наконец купить хорошую стереосистему, о которой давно мечтала, и зимние ботинки, которые присмотрела в бутике на Манежной, и еще осталось бы на нормальный отпуск с морем и пахнущим апельсинами пляжем.

Но вместо всего этого я приобрела в роскошном магазине в Столешниковом переулке платье – неоправданно дорогое платье цвета полевого мака. Мне хотелось выглядеть шикарно, мне мечталось, что Денис взглянет на меня и поймет, каким сокровищем ему повезло обладать. Это было столь же романтично, сколько и глупо, потому что одежда имеет весьма сомнительное отношение к любви.

Вечером двадцать девятого декабря Денис позвонил мне, и по тому, как звучал его голос, я сразу поняла: что-то не так.

– Варенька, ты только не расстраивайся. Мне надо срочно лететь в Нью-Йорк. Одной моей модели, Миле Ковальчук, предложили годовой контракт на сто тысяч долларов. Я не могу не поехать, малыш, это такой шанс для агентства. Может быть, удастся впарить америкосам еще какую-нибудь девицу.

И я сказала, изо всех сил стараясь не расплакаться прямо в трубку:

– Конечно, Денис. Я все понимаю. Работа есть работа.

– Не расстраивайся так, Варенька. – Его голос дрогнул, и на минутку мне даже стыдно стало. В конце концов, он же не виноват ни в чем. – Я вернусь числа десятого. Встретим старый Новый год вместе. Пойдем в «Прагу» или в «Сирену», потом закажем лучший номер в «Метрополе». Договорились?

– Лучше я сделаю салатик «Оливье» и посмотрим «Старые песни о главном», – невесело пошутила я.

– Все, что ты захочешь, Варенька.

И он улетел за океан. Мы даже толком не попрощались. Тридцать первого утром улыбчивый курьер доставил мне нарядную коробочку – новогодний подарок от Дениса. Часы «Лонжин» с плавающими бриллиантиками на циферблате. Зинка, повертев их в руках, резюмировала, что часики стоят не меньше тысячи долларов. А я вот не успела вручить Денису подарок, который для него приготовила. Конечно, у меня нет денег на тысячедолларовые побрякушки. Но я надеялась, что ему придется впору серый кашемировый свитер, который я приобрела для него в магазинчике на Кузнецком Мосту.

Шикарное красное платье осталось висеть в шкафу до лучших времен. Ничего страшного, думала я, у меня еще будет тысяча поводов его надеть.

А Новый год я встретила в ночном клубе «Арлекино». Нет, я не была среди приглашенных в этот дорогой клуб гостей. Одна приятельница, с которой мы когда-то вместе посещали мастер-класс по аргентинскому танго, устроила меня работать Снегурочкой. В своеобразной униформе, состоящей из белого мехового лифчика, голубых кожаных трусиков-стринг и толстой накладной косы, я чувствовала себя крайне неловко среди разряженных в пух и прах гостей. Почему-то большинство гостей посчитали, что легкомысленно одетая Снегурочка – это что-то вроде бесплатной девочки по вызову. Скоро я потеряла счет желающим проверить упругость моих ягодичных мышц. Зато мне заплатили пятьсот долларов – пересчитывая деньги, я старалась не думать о нескольких часах унижения, обеспечивших астрономический гонорар. И не вспоминать известную поговорку – мол, как встретишь Новый год, так его и проведешь.

Ну и что, думала я. Ну и пусть. Работа есть работа. Даже хорошо, что Денису так повезло. Прорваться на нью-йоркские подиумы непросто. Хорошо, что в агентстве «Люкс-стар» работает будущая звезда Мила Ковальчук. Кстати, об этой Миле я и раньше слышала. Она была одной из самых успешных и многообещающих моделей «Люкс-стар». Зинка отзывалась о ней желчно («Ни рожи ни кожи, даже непонятно, что в ней все находят!»), Денис – уважительно («Девчонка пашет как проклятая, всего год назад приехала из какого-то Славянска, столько соблазнов в Москве, а она даже на вечеринки не ходит, соблюдает режим!»).

Я едва не пропустила наступление нового года. Опомнилась, когда пьяноватый ведущий праздника заорал в микрофон: «Десять, девять, восемь, семь…» – готовясь провозгласить начало нового года. Я даже не успела наполнить бокал. Ограничилась тем, что схватила с какого-то стола недопитую бутылку с выдохшимся шампанским.

– С Новыми годом! – заорал ведущий. – С новым счастьем!

Жаль, конечно, что Дениса сейчас со мною нет, думала я, отпивая шампанское прямо из бутылки. Но… как же хорошо, что он меня не видит в амплуа шлюховатой Дед-Морозовой внучки! С Новым годом, Снегурочка. С новым счастьем. Дай Бог, чтобы тебе повезло.

Так что праздник был не так уж и плох. К тому же часам к четырем утра веселые пьяные гости позабыли о существовании стрип-Снегурочки. Я нашла себе местечко за одним из столиков и приготовилась вволю наесться новогодних деликатесов, которые разносили официанты в красных санта-клаусовских колпаках.

– Варя? И вы здесь?

Нельзя сказать, чтобы я обрадовалась, когда меня окликнули по имени. А кому, скажите на милость, понравилось бы предстать перед знакомыми в таком идиотском виде – меховой бюстгальтер и фальшивая синтетическая коса?

Я обреченно обернулась, стараясь вложить в принужденную улыбку максимум достоинства и здорового пофигизма. Мне, мол, ваше мнение до лампочки. Да, пока вы веселитесь, я работаю, и должность у меня не самая престижная, и длинная коса мне совершенно не идет – я похожа не на Снегурочку, а на принарядившуюся доярку. Но не нравлюсь – не смотрите.

– Варюша, а я сразу и не узнал тебя.

Нет, только не это. Передо мной стоял один из лучших друзей Дениса. Он был толст, лыс и, кажется, пьян. Нельзя сказать, чтобы мы с ним были близко знакомы. Так, пересекались пару раз на каких-то светских мероприятиях.

Ну почему мне так не везет?! Само собой, Денис ничего не знал о моем временном превращении. Не думаю, чтобы он одобрил мое появление на людях в панельных шмотках.

– Да, это я. Понимаешь, моя подруга, она актриса, заболела, и мне пришлось работать Снегурочкой вместо нее. Если бы я не выручила, то ее бы выгнали из актерского агентства. Понимаешь?

«Что я несу? Зачем оправдываюсь перед этим сытым сальным боровом? И так ведь ясно, что он настучит. Только теперь это будет выглядеть еще подозрительнее, потому что Денису прекрасно известно, что никаких подруг у меня нет».

– А тебе идут эти тряпочки, – ухмыляясь, мясистым пальцем он поддел лямочку моего бюстгальтера.

Я с отвращением оттолкнула его потную ручонку. Что он себе позволяет? Запамятовал, что ли, что я собираюсь замуж за его лучшего друга?!

– Да ладно тебе, Варька. Свои же люди.

– Мне пора, – буркнула я. – Еще увидимся.

– Куда ты? – Он удержал меня за талию. – Вот вечно ты так. Строишь из себя целку-невредимку. Как будто бы Дениска тебя из королевского дворца похитил. А сама пляшешь при каком-то убогом уроде. Мне Дениска рассказывал, какой неотесанной ты была, когда вы только познакомились.

– Знаешь, ты, по-моему, слишком много выпил.

Будучи штатной Снегурочкой, я все же должна была соблюдать хотя бы видимость вежливости. Но, с моей точки зрения, более всего в данной ситуации был бы уместен хук справа.

– Дениска тебе уже звонил? – ехидно поинтересовался отвратительный толстяк.

– Звонил, – соврала я.

На самом деле Денис мне не звонил, но я оправдывала телефонное молчание обычным новогодним обвалом сотовой связи.

– И не позвонит. Он с Милкой в Нью-Йорке развлекается. Повез ее туда на Новый год. Она давно зудела, что хочет побывать на Манхэттене.

– Ну что ты врешь? – устало вздохнула я. – Мила работает в Нью-Йорке, а Денис полетел вместе с ней подписывать контракт.

– Три «ха-ха»! – От неприятного вибрирующего смеха его тройной подбородок заколыхался, как сливочное желе. – Милку в Нью-Йорк никто не звал, рожей не вышла. У нее контракт с итальяшками. Два месяца дорабатывает в демо-зале фабрики тканей в Милане. И возвращается в Первопрестольную.

– Много ты знаешь.

– Много, – пошловато подмигнул он. – Я сплю с ее сестрой. Ну так как, развлечемся? Я мог бы и заплатить, деньги есть.

– Да пошел ты!

– Ну и зря. – Ущипнув меня за складочку кожи на талии, пьяно пошатывающийся толстяк гордо удалился.

…А на следующее утро, когда Денис так и не позвонил, я сделала то, чего не рекомендую делать никому. Нет зрелища более жалкого, чем подозрительная жена или отвергнутая любовница, которая пытается уличить неверного мужчину, затеяв «развеселую» игру в Шерлока Холмса.

Первого января я позвонила в модельное агентство «Люкс-стар» (я знала, что новогодние праздники вовсе не являются выходными для менеджеров, ведь в эти дни сотни моделей принимают участие в клубных и корпоративных вечеринках). Итак, я позвонила в агентство и представилась PR-директором сети магазинов «Бенеттон». Сумбурно и торопливо рассказала о новой рекламной кампании, для которой срочно требуются модели, желательно примелькавшиеся, раскрученные лица.

Голос у менеджера сразу стал тягуче-сладким, как вареная сгущенка.

– В первую очередь нашу компанию интересуют звезды, – сказала я и принялась перечислять имена ведущих манекенщиц агентства (благо несколько месяцев, проведенных с Денисом, даром не прошли. Он много рассказывал о своей работе, и сейчас я уверенно жонглировала фамилиями известных в узких кругах фотомоделей). Наконец я добралась до Милы Ковальчук.

– Какая жалость! – мгновенно отреагировал менеджер. – Милочка занята на показах в Италии. Она наша самая востребованная модель.

– Плохо, – якобы расстроилась я. – Мы очень заинтересованы, чтобы именно Ковальчук участвовала в съемках. Когда она возвращается?

– Контракт у Милы заканчивается через два месяца, – приветливо пообещал менеджер.

Все сходилось.

В это невозможно было поверить, это в голове не укладывалось, но, кажется, толстобокий приятель Дениса меня не обманул.

Любимый мужчина ушел от меня к известной манекенщице прямо под Новый год. И это был полный нокаут.

Денис не видел смысла в болезненном выяснении отношений. Он не звонил мне до февраля. Прошел cтарый Новый год, который мы договаривались встретить вместе. Я поняла, что он больше не появится. Но это не значит, что, смирившись с финалом, я тотчас же вышвырнула его из своего сердца. Я старалась, конечно, о нем не думать. Но, поверьте, это было невозможно.

Во-первых, подлюка Зинка все время спрашивала: «Ну, как дела у Дениса Викторовича?» Хотя прекрасно видела, стервоза, что вечерами, если нет концерта, я сижу дома в гордом одиночестве. Во-вторых, каждый кирпичик, каждый ресторанчик, каждый дворик в центре Москвы напоминали о нем. О том, как талантливо он развешивал макаронные изделия по моим услужливо подставленным ушам. И с каким доверчивым вниманием выслушивала я засахаренные комплименты.

Я ненавидела себя за слабость, а его – за изворотливость. Я начала курить – это помогало хоть как-то убить время. Как назло, той зимой у нас было совсем немного концертов, я не могла отвлечься даже на работу.

Я старалась поменьше думать и занимала себя работой механической. Вы не поверите, но я переклеила в нашем коридоре обои! Когда Зинка увидела меня в резиновых перчатках деловито распределяющей по стене бумажный рулон, она в первый момент решила, что это несвоевременная галлюцинация, и даже испуганно пробормотала: «Пора завязывать с кокаином, вон до чего дожила!»

Я по три раза в день перекрашивала ногти. Я купила пазл из трех тысяч деталей, изображающий замок на горе, и по несколько часов подряд пыталась сложить картинку. В итоге во время очередной истерики (а мое эмоциональное состояние менялось от слезной истерики до молчаливого отупения, я беспричинно рыдала примерно раз в двадцать минут) – так вот, в процессе очередного эмоционального всплеска недостроенный бумажный замок полетел в окно.

Я ходила кругами по микрорайону, заходила в какие-то однотипные магазины и бездумно покупала совершенно не нужные мне вещи.

Готовила отвратительные недосоленные супы, которые выливала в унитаз, даже не попробовав. Часами рассматривала в зеркале свое заметно осунувшееся лицо. По двадцать пять раз отжималась от пола, потому что мне хотелось рухнуть без сил и уснуть. Училась бить чечетку. Курила сигареты одну за другой. Плакала.

А когда я наконец поняла, что ничего из вышеперечисленного не помогает, я сделала еще одну вещь, которую ни в коем случае не рекомендую делать влюбленным, но брошенным.

Я позвонила ему сама. Он сразу взял трубку и сразу узнал меня.

– Варенька!

Думаете, он растерялся или смутился? Ничего подобного. У него был такой жизнерадостный голос, словно мы расстались позавчера.

– Как твои дела, Варюша?

Варюша… Нет, это не проходная саднящая занозка, это врезавшийся глубоко в плаху топор. Зачем он это говорит – Варюша…

– Нормально. А твои?

– Тоже хорошо. Только что вернулся из Барселоны. Там одна наша модель в рекламном ролике снимается.

– Рада за тебя. Ну а как Нью-Йорк? Подписала Мила контракт?

Я сама сразу поняла, что взяла неверный тон. Нельзя разговаривать с бросившим тебя любовником укоризненно. Нельзя допустить, чтобы он догадался о сотнях нервно выкуренных сигарет, и о пропитанной слезами подушке, и о тоскливых вязких снах, и о возникающем время от времени желании напиться Зинкиных снотворных таблеток. Если бы я была легкомысленно-шутливой, стервозно-безразличной – кто знает, может, он бы предложил мне встретиться и все началось бы сначала. Но моя нервозность явно его испугала.

– Нет, не подписала… Что ж, надо нам как-нибудь повидаться, Варенька… Вообще-то сейчас мне не слишком удобно разговаривать, я жду в приемной делового партнера…

– Зачем?

– Что?

– Зачем повидаться? – не могла остановиться я.

– Ну… А ты зачем звонишь? – резонно поинтересовался Денис.

– Ни за чем, – брякнула я, перед тем как швырнуть на рычаг трубку.

Как глупо вышло, как глупо! Мои щеки и уши словно пожаром обожгло. Как же я могла?! Я ведь повела себя как непроходимая дура!

Теперь он точно решит, что я безнадежна. Вот фотомодель Мила Ковальчук наверняка никогда бы не стала звонить мужчине, исчезнувшему без объяснений под Новый год. Впрочем, с ней ничего подобного никогда бы и не случилось. От таких, как она, не уходят любимые. Она – знаменитая манекенщица, появиться с ней на людях престижно. А я кто? Обычная девчонка из кордебалета, которая никак не может повлиять на социальный статус своего спутника.

И все-таки я думала, что он перезвонит. Все-таки в разговоре не была поставлена точка. Прошел всего месяц с тех пор, когда он ласково шептал мне о любви, – неужели я уже успела обрести статус пустого места?

Похоже, что да, потому что он так и не перезвонил.

Вот так мы и расстались. Без объяснений и видимых причин.

А на следующий день после злополучного телефонного звонка я бросила курить.

И вот теперь мужчина, разбивший мое сердце, стоял передо мной и рассматривал меня, слегка прищурившись. Не узнал, что ли? Вообще, это вполне вероятно – он ведь никогда раньше не видел меня с грязными волосами и неподкрашенным лицом. Я всегда старалась быть для него идеальной.

Я хотела, воспользовавшись этим обстоятельством, оперативно прошмыгнуть мимо. Но в самый последний момент он умудрился схватить меня за рукав:

– Варя!

Я остановилась и попыталась придать своему лицу выражение фальшиво-радостного узнавания. Знаете – этакая ничего не выражающая белозубая улыбка американских бизнес-леди: «Ха-а-ай! Сма-а-айл!»

– Привет, Денис.

– Ты чего не здороваешься?

– Я же сказала – привет.

– Да брось. Если бы я не остановил тебя, мимо бы прошла.

– Ну… Вообще-то да. – Я решила, что нет смысла делать вид, что я очень ему обрадовалась.

– А ты похудела, – вдруг ни с того ни с сего сказал он.

Да уж, сомнительный комплимент. Хорошо еще, что не стал врать, что я прекрасно выгляжу.

Не успела я об этом подумать, как он весело воскликнул:

– А выглядишь, честно говоря, дерьмово!

– Спасибо, Денис. – Я присела перед ним в глубоком реверансе. – Ты всегда знал, как поднять мне настроение. К сожалению, ты, в отличие от меня, выглядишь вполне пристойно. Так что я даже не могу искрометно пошутить по поводу твоего внешнего вида. И знаешь… Не очень-то я и рада тебя видеть. Улыбаюсь через силу и думаю, под каким бы предлогом свалить. Так что светской беседы не получится. Пока!

Наверное, это была самая длинная и складная фраза из тех, что я произнесла за последние полгода. Я мысленно поаплодировала себе за находчивость и красноречие.

Когда я сказала, что выглядит он «вполне пристойно», я, честно говоря, немного слукавила. Потому что на самом деле он выглядел выше всяких похвал. Более того, никогда раньше он мне таким красивым не казался.

Черное удлиненное пальто необыкновенно шло к его темным, чуть волнистым волосам. На висках появились новые седые волоски, и отчего-то, когда я это заметила, мое сердце сжалось в крохотную слабо пульсирующую точку. Седина делала его еще более мужественным.

Черт возьми, какая катастрофическая несправедливость! Ну почему, почему этому подлецу идут даже морщины и седые волосы?!

– Варвара… – Денис улыбнулся. – Все такая же темпераментная. А вообще, ты по-прежнему красотка.

Остановись, замолчи, вежливо попрощайся. Должно же и в тебе быть хоть что-то человеческое. Неужели ты не замечаешь глобального мирового потепления в моих глазах? Неужели не видишь, как тяжело мне притворяться безразличной?

– А ты на репетиции была, что ли?

– Именно. А ты почему ошиваешься возле нашего танцкласса?

– Вот, вышел из машины за сигаретами, – замялся он.

– Ты же не куришь.

– Начал, старый дурак. Понимаешь, такой сложный год. На работе проблемы. Представляешь, повесилась одна из наших лучших моделей. А у нее был подписан контракт, она авансом получила кучу денег и успела все потратить. И с меня пытались взять неустойку. Как будто это я виноват в том, что у девушки крыша поехала.

По тому, как торопливо он все это рассказывал, я поняла, что ему тоже неловко. Что ж, пора попрощаться, успокоить вдруг строптиво заколотившееся сердце. И опять забыть о нем, желательно навсегда.

– Ладно, Денис. Мне и правда пора. Вечером концерт, надо выспаться. Я устала.

– Все еще танцуешь у Федоркина?

– Да.

– Варюша, нам надо поговорить.

Он сказал это, не глядя на меня. В тот момент у меня возникло подозрение, что Денис специально приехал к танцклассу, чтобы повидать меня. Как-то неправдоподобно выглядела версия с сигаретами.

– Не думаю.

– Но я все же хотел бы все тебе объяснить.

– Все равно это уже неактуально.

– Но неужели тебе неинтересно знать, что тогда произошло?

– А я и так знаю. Ты встретил девушку более красивую и интересную, чем я. Девушка включила тебе зеленый свет. Вот ты и подсуетился. А сейчас тебе, Денис, видимо, дали отставку. Поэтому ты обзваниваешь бывших любовниц – а вдруг где-нибудь что-то обломится. Вот и меня решил повидать. Разве нет?

– Господи, нельзя же быть такой циничной… И потом, я никогда не встречал более красивой и интересной девушки, чем ты.

– Спасибо за комплимент. Пока.

– Да подожди ты. – Он схватил меня за локоть. – Давай пообедаем вместе.

– Я на диете.

– Отлично. Приглашаю тебя в вегетарианский ресторан. Будем есть салат из морковки и рисовую лапшу.

Он вкрадчиво улыбался, он прекрасно знал, насколько неотразимо выглядит, и видел, какое впечатление произвело на меня его внезапное появление. Он предвкушал победу и, честно говоря, был весьма близок от нее.

Но я все же смогла взять себя в руки.

– Сам жри свою рисовую лапшу!

Я выдернула руку и, слегка задев его плечом, прошла мимо. Это было грубо, но иначе я поступить не могла.

Только скрывшись за углом, я решилась поймать такси. Мне казалось, что стоит мне остановиться, как он догонит меня, обнимет за плечи и решающим аргументом в пользу очередного безумства будет его теплеющий взгляд. Он досыта накормит меня переслащенным враньем, и я снова растаю, как рахат-лукум на солнце.

Этого я допустить не могла. SOS, моя независимость в опасности! А это значит, что пора ретироваться.

Но никто меня догонять не собирался.

В такси я заплакала. Ненавижу людей, которые плачут в общественных местах. Ненавижу и тех, кто с любопытством пялится на людей, плачущих в общественных местах. Водитель такси неотрывно смотрел на меня в зеркало заднего вида. Не знаю уж, чем его привлек мой быстро краснеющий нос и зареванные глаза. Выходя из машины, я показала ему язык. А он беззлобно проворчал: «Дура!»

Честно говоря, я была с ним полностью согласна.

Глава 3

В ларьке возле дома я купила самых дешевых ментоловых сигарет. Буду курить одну за одной, пока не кончится вся пачка. Тогда, может быть, меня стошнит от передозировки никотина. И, корчась над унитазом, я буду думать о нем, Семашкине Денисе Викторовиче. И тогда – кто знает – вполне вероятно, что сработает эффект собаки Павлова, и одно упоминание его имени будет вызывать у меня рвотные позывы. А не щемящую грусть, как сейчас.

«Хоть бы дома не было Зинки, – думала я, уныло поднимаясь по лестнице вверх. – Посидеть бы сейчас одной на кухне. Свет зажигать не буду. Жаль, что мы не держим дома спиртного, несколько рюмок водки мне бы сейчас не помешало».

Но Зинка была дома. Не поверите, она сидела на кухне с выключенным светом, а на столе перед нею высилась бутылка водки. Как будто бы специально меня ждала.

Я удивилась – как и любая манекенщица, Зинаида заботилась о цвете лица и спиртное почти не употребляла.

– Эй, ты что?

Я включила свет и увидела, что Зинаида плачет.

Это было так необычно. Я ни разу не видела ершистую, хамоватую Зинку заплаканной. Поэтому вид ее распухшей физиономии, по которой катились черные от туши слезы, произвел на меня сильнейшее впечатление.

Мои собственные слезы мгновенно высохли. Терпеть не могу фарсовые ситуации. Две девицы, навзрыд плачущие над бутылкой водки, – это же просто смешно.

– Что случилось? – строго спросила я.

– Ничего. – Зина решительно открутила пробку и налила водки в стакан.

Я без особенных усилий отняла у нее и стакан, и бутылку.

– Так, Зинаида, сейчас убью. Ты что это тут придумала?

– Лучше убе-ей! – заголосила Зинка. – Потому что дальше так жить бесполе-езно!

Где-то я читала, что истерику надо останавливать пощечиной. Недолго думая, я изо всех сил треснула Зинаиду по физиономии. Странно булькнув, она замолчала.

– А теперь рассказывай. Что там у тебя стряслось.

– Я не буду участвовать в Неделе высокой моды, – всхлипнула она.

– И что?

– И то! Опять меня задвинули на задворки! Я так готовилась к Неделе! Похудела на два килограмма, покрасилась. И в итоге меня не выбрал ни один модельер из двенадцати.

– И только поэтому ты решила накушаться водки? – уточнила я.

– Много ты понимаешь. Да Неделя высокой моды – это шанс. В рамках проходит конкурс «Манекенщица года»! Пако Рабанн приезжает. И все наши известные модельеры будут.

– Забудь. Значит, твой шанс ждет тебя где-то в другом месте.

– Нет, ну какие же все сволочи! – Ее голос вновь опасно зазвенел. – Прикинь, одна мразь сказала, что у меня толстые бедра. У меня! – Зинаида звонко хлопнула себя по костлявым бокам.

– Успокойся. Ты худая.

– Если бы ты знала, что это такое – не пройти двенадцать кастингов подряд.

«Если бы ты знала, что это такое, встретить бросившего тебя любимого, который выглядит счастливым!» – подумала я.

– Ложись спать, Зин. Все у тебя впереди. Тебе всего двадцать четыре. У тебя еще будут сотни пройденных кастингов.

– Вот именно! – взревела она. – Двадцать четыре! А тем сукам, которые будут участвовать в «Манекенщице года», нет и девятнадцати! Отдай мою водку!

– Еще чего! – Я решительно убрала бутылку в кухонный шкафчик.

– Не ты ее купила. Отдай.

– Хочешь, чтобы я тебе еще раз врезала?

– Только попробуй… Ой! – Ее взгляд наткнулся на сигаретную пачку, которую я опрометчиво выложила на стол. – Что это?

– Сигареты, не видишь, что ли?

– Твои?

– Чьи же еще?

– Варь, ты что, его видела, что ли?

В сообразительности ей не откажешь. Зинка прекрасно помнила, при каких обстоятельствах я когда-то начала курить.

– Ну и что? Встретила.

– Где?

– Случайно встретила на улице. Какая разница?

Я нервно щелкнула зажигалкой и неумело затянулась. Ментоловый дым обжег горло. Вкус сигаретного дыма ассоциировался у меня с безысходной депрессией.

– Видимо, большая разница, раз ты сразу же понеслась в табачный ларек.

– Ну и что? Я расстроилась, – призналась я. – Потому что он выглядел как модель Хьюго Босса, а у меня были грязные волосы и прыщ во все лицо..

– Только из-за этого?

Вот стерва! Психолог-самоучка. Видит меня насквозь. Или это я настолько примитивна?

– Не только. Мне было неприятно видеть, что ему все как с гуся вода. И было неприятно, что меня это по-прежнему волнует. Но поскольку я его больше не увижу, это скоро пройдет. Так, меланхолия на один вечер.

– А это? – кивнула она на сигареты.

– Всего одна пачка. Я не начала курить. Только одна пачка, чтобы стошнило.

– Как это романтично, – вздохнула Зина, – выблевать из себя воспоминания.

– Давай дразни меня. А я буду хамить в ответ. Когда я обороняюсь, мне намного легче.

– Странная ты… Слушай, а он что, встретиться не предложил?

– Предложил, конечно. В ресторан звал.

– А ты?

– А я самым позорным образом сбежала. Вместо того чтобы послать его куда подальше. Смалодушничала.

– Ну и зря! Неужели тебе неинтересно, почему он так тогда поступил?

– Интересно, – улыбнулась я. – Только ведь он все равно соврет. Так что какой смысл?

Зинка выдернула из моей пачки одну сигаретку и глубоко затянулась. В отличие от меня она умела курить. У нее даже получалось выпускать дым ровными колечками.

– Везет же тебе… – вдруг не к месту сказала она.

– Что? Почему это?

– Ты железная. Непробиваемая. Таких, как ты, ничем не проймешь. Я бы на твоем месте уж точно свихнулась.

– Куда тебе, ты и так с головой не особо дружишь, – усмехнулась я.

Зинка невесело рассмеялась:

– Ты права, мать. Чего нам расстраиваться? Все впереди. Наверное.

– Не наверное, а точно.

– Слушай, Варька… А может, водки выпьем?

– С ума сошла? У меня вечером концерт.

– Да ладно тебе, еще трех нет. Выспишься, к ночи будешь как огурчик. Ничего не заметит твой Федоркин… Мы так, по чуть-чуть. Для оптимизма.

Я вздохнула и достала из кухонного шкафчика приятно прохладную бутыль.

– Ну, если для оптимизма, то можно. Но с одним условием. Мы больше никогда не будем упоминать ни Неделю высокой моды, ни мудака, который разбил мое сердце.

– Идет! – весело согласилась Зинуля.

И мы разлили по стаканам водку. Продуктов в нашем общем холодильнике не нашлось – хозяюшки мы с Зиной еще те. Закусывали подсоленным черным хлебом, вымоченным в оливковом масле. Между прочим, получилось ничего, вкусно даже.

Знаете, а что-то есть в подобных горьких бабских посиделках. Я давно заметила, что горе способно подружить тех, кто в будни и смотреть друг на друга не будет. Если бы Зинку взяли участвовать в Неделе высокой моды, да еще и манекенщицей года выбрали бы, я бы не распивала сейчас с ней водочку, потому что она в мою сторону и не взглянула бы. Точно так же, если бы я вдруг вышла замуж за Дениса или хотя бы переехала к нему, мне было бы не до Зинаиды и ее надуманных проблем. А сейчас вот сидим рядышком, смеемся.

Две неудачницы.

Почти полный стакан водки свое дело сделал – я уснула, едва коснувшись подушки головою. И – слава Богу – обошлось без сновидений. А то вечно мое подсознание ночью подсовывает мне именно то, о чем я стараюсь забыть днем. Сколько снов с участием Дениса я видела в тот бесконечный январь, когда еще надеялась, что он не звонит вовсе не потому, что обо мне забыл, а потому, что у него сломался телефон. Я оптимистично надеялась на то, что он был похищен террористами, что ему на голову свалился случайно пролетавший мимо метеорит – в общем на то, что связаться со мною ему помешало объективное обстоятельство. Все что угодно, лишь бы не оказаться брошенной.

Я едва не проспала ночной концерт. Когда я проснулась, Зинки в квартире не было. Умчалась куда-то, а меня не разбудила – вот зараза!

Я растворила в чашке кипятка семь ложечек кофе, приняла холодный душ и погладила сценический костюм – миниатюрная золотистая юбочка и шифоновый топ. Понятия не имею, почему Токарев наряжал нас с Наташкой как панельных дев.

И потащилась в ночной клуб «Сказка фараона», который находился в Северном Бутово – там у Вилли Федоркина той ночью был номер в большом сборном концерте.

Спускаясь по лестнице, я на секунду задержала взгляд на нашем почтовом ящике. И остановилась, шокированная. Ключа от ящика у меня нет, мы с Зиной не получаем писем. Но в этот раз меня ждало не письмо.

Из ящика торчала роза.

Едва распустившаяся, бордовая, на тонком длинном стебельке.

– Он просто психологический террорист, – сказала Наташка, выслушав историю о «втором пришествии» обманщика и розе в почтовом ящике.

Этот бойкий комментарий меня удивил – Наташка-то была не кандидатом психологических наук, а обычной самовлюбленной пигалицей, которой через пару месяцев должно было исполниться шестнадцать. Хотя я сама хороша – советуюсь с безголовой девчонкой. Впрочем, печальная история моего неудачного романа с Семашкиным была известна всей нашей группе – и Вилли, и Токареву. И Наташке, само собой.

– Нет, честно. Я читала об этом. У меня у самой был такой мужик, – важно сказала она. – Играл со мной, как кот с клубком. Не звонил неделями, а когда я находила себе кого-то еще, объявлялся и все начиналось по новой. Три месяца на него потратила, и все впустую.

– А мне он не звонил целый год. И не вспомнил бы про меня, если бы мы случайно не встретились. Так какого хрена ему теперь от меня надо?

– А вдруг у него и правда случилось что-то серьезное тогда? – округлила голубые глаза Натка. – И все это время он был в тебя влюблен?

– Настолько серьезное, что он не мог даже позвонить? – криво усмехнулась я.

– Ты права. Маловероятно. Но все равно, эта роза… Он ведь специально ехал к тебе домой, крался к почтовому ящику.

– Ага, или отправил секретаря.

– Фу, какая ты приземленная!

– Посмотрим, какой будешь ты через десять лет, – сказала я, а сама подумала, что Наташка в моем возрасте наверняка будет являть собой воплощение цинизма. С ее-то темпами. Каждый день новая вечеринка, каждую неделю новый мужик (и все, по ее словам, классические козлы).

Федоркин просигнализировал, что пора на сцену. Мы с Наташей одернули свои до неприличия коротенькие юбчонки. Как всегда, перед самым выходом на сцену у меня щекотно посасывало в животе и слабели колени. Так бывало, даже когда мы выступали в крошечных клубах на частных вечеринках – вот как сейчас.

В тот вечер в клубе «Сказка фараона» отмечали восемнадцатилетие сына какого-то денежного мешка. Отец-толстосум не пожалел средств на то, чтобы мероприятие получилось грандиозным: кроме нас в концерте участвовали и акробаты, и знаменитый фокусник, и стриптизерки из лучшего московского клуба. Вел концерт знаменитый телешоумен.

В гримерке было тесновато – фокусник спешно проверял реквизит, стриптизерки вальяжно вели беседу о том, стоит ли вживлять в грудь новомодные соевые имплантаты.

Телеведущий, хоть и работал в одной упряжке со всеми нами, изо всех сил подчеркивал свое особенное звездное положение. Он потребовал себе отдельный столик и даже сделал попытку отгородиться от окружающих с помощью бумажной ширмы – уж не знаю, где он ее раздобыл. Если кто-нибудь случайно задевал ширму локтем (а в закулисной толкотне происходило это довольно часто), шоумен сквозь зубы цедил: «Твою мать!» – и уничтожающе смотрел на обидчика из-под густых бровей. Выглядело это странно, потому что на экране он строго придерживался амплуа рубахи-парня, доброжелательного, приветливого и слега простоватого.

Пока я наблюдала за заточенными в зеркальный плен тесной гримерной коллегами, Наташа времени зря не теряла. Натка моя вообще не из тех, кто, как говорится, ушами хлопает. Нет, эта девушка не стесняется лопать новые впечатления глубокими тарелками, да еще и добавку нагло требует.

Я заметила, что Наташка приглянулась фокуснику. А он, похоже, понравился ей. Во всяком случае, прожженная Наташка вдруг принялась совершенно по-идиотски хихикать и глупо шутить, постреливая в его сторону густо подведенными глаз-ками.

А фокусник, надо сказать, был очень даже хорош собой. Совсем молоденький – ему едва ли исполнилось двадцать. Выглядел он, как и подобает артистам оригинального жанра, эффектно. Высокий, смуглый, гибкий. Черные, как у цыгана, волосы забраны в тугой хвост, черты лица правильные, но слегка заостренные, над узкими темными губами чернеют четкие усики в стиле Джона Гальяно.

Когда мы уже собирались идти на сцену, он вдруг приблизился к Наташе, театрально припал на одно колено (в его исполнении этот нарочитый жест вовсе не выглядел пошло), хлопнул в ладоши, достал откуда-то из-за уха роскошную белую лилию и протянул цветок покрасневшей под гримом Натке. Она только ахнула – и, обычно несдержанная на язык, не смогла найти правильных слов. Цветок она ловко вплела в волосы.

Ну а теперь можно перейти к главному.

Клуб «Сказка фараона» – это совсем маленькое окраинное заведение. Большинство столиков прекрасно просматриваются со сцены. И как вы полагаете, кого я увидела в первую очередь, стоило мне бросить взгляд в зрительный зал?

Совершенно верно – его.

Мужчину, который разбил мое сердце.

Дениса Викторовича – черт бы его побрал – Семашкина.

Он сидел за столиком у самой сцены и приветливо мне улыбался, показывая направленные вверх большие пальцы, – наверное, имел в виду, что я отлично выгляжу. Как только заиграли первые аккорды, он принялся преувеличенно бодро аплодировать, как будто на сцену вышел не второсортный Вилли Федоркин, а как минимум Майкл Джексон.

– Варя! Ты что застыла?! – услышала я вдруг яростный шепот Наташки.

Я спохватилась – музыка-то давно началась, Наташа с лилией в волосах давно отплясывает, а я стою посреди сцены, точно окаменевшая жена Лота. Не сразу мне удалось влиться в ритм и подстроиться под Натку. Из динамиков уже лилась фонограмма, и Федоркин гнусаво подпевал в микрофон.

Не знаю, виною ли тому выпитая днем водка или очередное нервное потрясение при виде некогда любимого лица, но мои ноги стали будто каменные. Я не могла исполнить простейшие па. Как хорошо, что здесь нет Стаси – иначе бы я получила порцию язвительных комментариев по поводу собственной никчемности и коровообразности. Мне казалось, что я сделана из резины. Хотелось скорее покончить с этой клоунадой.

Федоркин почти закончил петь, когда на сцену вдруг выскочил высокий нескладный молодой человек в пятисотдолларовых ботинках и модном полосатом джемпере от «Этро». Я его узнала – это был тот самый сыночек денежного мешка, в честь восемнадцатилетия которого мы здесь отплясывали. Он был, мягко говоря, не двойником Брэда Питта. На нездорово-зеленоватом лице, точно яркие фонарики, полыхали прыщи. Глазки маленькие и какие-то белесые. Губ почти не видно, зубы кривые и крупные, как у старой лошади.

Вилли растерялся. С одной стороны, мы не привыкли к тому, чтобы публика лезла на сцену прямо во время выступления, – на такой случай в каждом клубе существовали секьюрити. С другой стороны, в данном случае секьюрити были бессильны. Наглый юнец в полосатом джемпере оплачивал праздник, а значит, мог делать все что вздумается.

А вздумалось ему – губа не дура – поближе познакомиться с Наташкой. Она это сразу поняла и попыталась обратить не слишком приятную ситуацию в необременительное кокетство – она взяла именинника за руку и попробовала показать ему классический шаг мамбо, чтобы он мог поучаствовать в нашем танце.

Но танцевать ему не хотелось, а хотелось покуражиться. В зале сидели его друзья, такие же прыщавые и долговязые, как и он сам. Юнцу во что бы то ни стало хотелось продемонстрировать им свою взрослость и крутизну. Недолго думая, он схватил в охапку вяло сопротивляющуюся Наташку, развернул ее лицом к залу и одним четким движением порвал кофточку на ее груди.

Я остановилась, а Вилли продолжал открывать под фонограмму рот – какое же глупое у него было в тот момент выражение лица! Наташка визжала и барахталась в руках урода, тот громко хохотал, а постановщик света оценил ситуацию по-своему и направил на них мощный луч розового прожектора.

Но зарвавшемуся имениннику этого показалось мало. Вино ударило в его не слишком изобилующую мыслями голову. Крепко держа Наталью за руку, он наклонил голову и укусил ее за сосок.

Этого я уже вынести не могла. У любого доморощенного «перформанса» должен быть свой предел. Не обращая внимания на бестолково мечущегося по сцене Федоркина, я схватила раскладной металлический штатив от микрофона и устремилась на помощь ничего не соображающей от страха Наташке. Замахнувшись, я с коротким «Э-эх!» обрушила штатив на голову не ожидавшего такой яростной атаки нахала. Как назло, попала по лицу.

Кровь хлынула из рассеченной брови, юнец отпустил Натку и тупо уставился на меня. Наверное, он мог бы запросто отнять у меня «холодное оружие», но природная трусость и внезапная боль помешали ему сориентироваться в ситуации.

Все, на что он был способен, – это прижать руки к окровавленному лицу и басовито вскричать:

– Па-апа!

Учитывая его возраст и тембр голоса, выглядело это смешно. Я поставила штатив на пол и тряхнула его за плечи.

– Брось, у тебя не смертельное ранение, дай посмотрю, – попыталась успокоить я его.

Но он даже не слушал. Все повторял:

– Папа! Меня хотели убить! Папа!

Когда на сцену выскочили секьюрити в одинаковых камуфляжных штанах и с одинаковым выражением узколобых лиц, я поняла, что мои дела плохи. Кто-то из них (я зажмурилась и не успела увидеть, кто именно, да и какая теперь разница?) наотмашь ударил меня по лицу. Рука у него была тяжелая, жесткая ладонь профессионального участника разного рода мордобитий. Будет синяк, успела подумать я. Черт, как же невовремя! Конец ноября, скоро начнутся предновогодние вечеринки! Вместо того чтобы зарабатывать легкие шальные деньги, я буду ходить с заплывшей рожей.

Меня схватили под руки и куда-то поволокли. Я не успевала перебирать ногами – запуталась в каблуках. Одна золотая туфелька слетела с ноги и осталась на сцене. Вот она, участь современной Золушки – туфелька потеряна в банальной драке, а принца, желающего ее подобрать, попросту нет.

Они долго тащили меня по оформленным в безликом офисном стиле коридорам. Я и не подозревала, что у крошечного клуба столько служебных помещений. Наконец меня впихнули в какую-то крошечную, лишенную мебели комнатенку. Напоследок один из громил, намотав мои распущенные волосы на кулак, несильно треснул меня головой о стену. Я почувствовала во рту характерный солоноватый привкус и в панике ощупала кончиком языка зубы. К счастью, все они оказались целы – в противном случае ходить бы мне щербатой, потому что денег на приличного протезиста у меня попросту нет.

Дверь за ними захлопнулась, провернулся в замке ключ. А я так и осталась сидеть на полу, прижав колени к груди. Меня трясло. То ли это была нервная дрожь, то ли естественная реакция разгоряченного танцем организма на работающий кондиционер.

И что же теперь? Что они со мной сделают? Еще парочка зуботычин? Или вызовут милицию? В конечном счете все будет зависеть от адекватности денежного мешка. Должен ведь он понимать, что его сыночек сам затеял драку, а я всего лишь благородно вступилась за подругу. И вообще, разве рассеченная бровь – это повод для жестокого наказания?

«А если это не просто рассеченная бровь? – подло нашептывал внутренний голос. – Что, если у малолетнего придурка сотрясение мозга? Что, если папаша маниакально любит своего прыщавого отпрыска и убить готов за волосок, упавший с его яйцевидной башки?»

…Время шло, а за мною никто не приходил. Я немного успокоилась. Захотелось пить, но раковины в комнате не было. А может, обо мне и вовсе забыли? Или решили меня заморозить? Китайская пытка включенным кондиционером? Такое впечатление, что в комнате так же холодно, как и на улице. А на мне – несколько жалких лоскутков. Я обняла колени руками, но едва ли от этого мне стало хоть немного теплее.

И почему я такая непутевая? Почему это не Вилли Федоркин бросился спасать Наташу? Ведь он все-таки мужчина, хотя его принадлежность к сильному полу и вызывает некоторые сомнения. Но меня-то вообще никто не трогал. И вот пожалуйста – сижу здесь, совсем одна, избитая, замерзшая. И еще неизвестно, что со мной собираются сделать.

В дверь тихонько постучали. Издеваются, что ли?

– Я занята, – надменно ответила я. – Обратитесь к моему секретарю. Или подождите в приемной.

– Все шутишь, Варенька, – усмехнулись за дверью, и я узнала голос мужчины, который разбил мое сердце.

О нем-то я успела напрочь забыть. Только его здесь и не хватало. Добро пожаловать к руинам гордой красоты.

– Сейчас я попробую открыть дверь, – сказал он. – Замки здесь детские.

– Никогда не знала, что ребенком ты взламывал замки.

– Один момент. – Дверная ручка заходила ходуном. – А я, кстати, твою туфельку на сцене нашел. Так что теперь ты у нас Золушка, Варвара.

– Да? А ты, стало быть, прекрасный принц? Извини, но не похож.

– А по-моему, очень даже.

– Не смеши меня. И без тебя весело.

– А кто же, спрашивается, собирается спасти тебя из лап дракона? Ты даже не представляешь, в какую переделку попала, Варюша… Вива Куба либре!

На этих словах дверь распахнулась, и я увидела его. В светлых джинсах и голубом джемпере он выглядел куда моложе своих сорока – я успела машинально это констатировать. Несмотря на то что мысль номер один, пульсирующая в моей голове, выглядела примерно так: холодно. А мысль номер два, соответственно: страшно.

– Варенька, бедняжка. – Жестом стриптизера из «Красной шапочки» он через голову стянул джемпер и набросил его на мои посиневшие плечи. – Вставай, дурында. А то хозяин передумает. Я и так еле с ним договорился.

– Так хорошо договорился, что даже пришлось взламывать дверь?

– Об этом мы ничего ему не скажем, ладно?

Он помог мне подняться. Ноги не слушались, словно ватными были. Я чувствовала себя марионеткой, попавшей в руки больного церебральным параличом. Неприятно ныла левая лодыжка.

– Можешь идти? – заботливо поинтересовался гологрудый Денис Викторович.

– Могу, – буркнула я и поплелась за ним, прихрамывая. Наверное, мы являли собой весьма странную парочку. Загорелый мужчина – до пояса голый, ниже пояса – одетый на «миллион». И растрепанная босоногая девица (вторую туфельку при-шлось тоже снять, каблуки казались орудием пытки).

– В гримерную возвращаться не будем. Я выведу тебя через запасный выход.

– С ума сошел? Там мое пальто. И сумка.

– Я сказал твоей подруге, Наташе, кажется, чтобы она взяла твои вещи. Идем, не спорь. Я отвезу тебя домой.

Мы вышли на улицу. Асфальт был припорошен снегом. Зима в этом году выдалась поздняя – кажется, это был самый первый снег.

– По морозу босиком к милому ходила, – не слишком удачно сострил Денис, открывая передо мной дверцу своего авто.

Краем глаза я отметила, что он поменял машину. В прошлом году у него был добротный, вполне демократичный «Опель Фронтера», теперь же Денис колесил на новеньком «Лексусе» цвета алюминиевой кастрюли. Да, не бедствовал разбивший мое сердце мужчина. Не то что я – каждое утро понуро спускаюсь в смрадную подземку.

– Рада, что смогла тебя развеселить. Печку включи.

– На, хлебни, – протянул он мне плоскую фляжку. Я сделала огромный глоток – пряный коньяк обжигающим шариком покатился вниз по пищеводу.

– Ты живешь в Измайлове, а у меня квартира в центре, – не глядя на меня, сказал он. – Предлагаю поехать ко мне. Примешь ванну, выспишься, утром закажем какую-нибудь одежду.

– Еще чего! – фыркнула я. – Даже не мечтай. Вези домой, как обещал! Или я поймаю такси.

– Какая ты деловая. Думаешь, так просто поймать такси в таком виде, – кивнул он на золоченые лоскутки и бледные от холода ноги, на которых уродливыми трупными пятнами начали проявляться фиолетовые синяки. – И потом, деньги-то на такси у тебя есть?

– Какая же ты сволочь! – воскликнула я, дернув за дверную ручку. Дверцы были заблокированы. – А ну открой!

– Не горячись. Я пошутил. Я же помочь тебе хотел. – Он включил зажигание и ловко вырулил на пустынную улицу.

– Знаю я таких помощников. Учти, ничего у нас не будет. Ни при каких обстоятельствах. Так что зря ты вертишься вокруг меня.

Он коротко и, как мне показалось, удивленно взглянул на меня:

– Варь, да я ничего и не имел в виду. Просто… рад тебя видеть. И вообще… если честно, это я порекомендовал пригласить вас в «Сказку фараона».

– Что?

– Да. Я думал о тебе. Очень хотел тебя увидеть, но не мог найти предлог. А тут один мой деловой партнер как раз день рождения сына отмечал. Вот я и посоветовал пригласить Федоркина. И сегодня утром… Я ведь специально приехал к твоему танцклассу, Варя. Я и правда не курю. Просто надеялся, что тебя увижу.

– Что ж, и тебе это удалось. Теперь можем благополучно расстаться еще на пару лет. Если захочешь меня увидеть, приходи следующей зимой к танцклассу и соври, что вышел из машины за сигаретами.

– Ты похожа на обиженного ребенка. Даже выслушать меня не захотела.

– Хорошо. Говори. – Я закинула ногу на ногу и попыталась придать себе вид максимально светский.

Он резко развернул руль и запарковался на обочине. И посмотрел на меня так, что я мгновенно согрелась.

– Варя, я тебя боюсь.

– Неужели меня так изуродовали? Согласна, шрамы женщину не украшают. Но ты не пугайся, обещаю не являться к тебе в ночных кошмарах.

– Не паясничай. Я тогда исчез, потому что испугался. Я повел себя как слабый человек. Ты же знаешь, Варенька, я был четыре раза женат, и все неудачно. В какой-то момент у меня сформировался комплекс, я начал бояться серьезных отношений. Только флирт и секс без обязательств. У меня были толпы любовниц. Я даже не помню имен женщин, с которыми спал за последние три года.

– Вот как? А в Мюнхене, помнится, ты говорил мне, что слишком стар для одноразовых отношений.

– Варенька, с этой фразы я обычно одноразовые отношения и начинал. Но когда я узнал тебя ближе, понял, что ты слишком глубоко в меня врастаешь. Это в мои планы не входило. Я испугался.

– Бедненький, – с сарказмом воскликнула я, – тебя можно только пожалеть. Так перепугался, что сбежал на другой конец света в самый Новый год.

– Не знаю, как это получилось, – беспомощно развел руками он. – Милка подвернулась. Она вообще давно на меня глаз положила, такой простой казалась.

– И к тому же топ-модель.

– Варя… я понимаю, что имею мало шансов после того, что сделал. И все-таки…

– Не совсем так, – миролюбиво пояснила я, – ты имеешь не мало шансов, ты их не имеешь вообще. А теперь поехали. Мне холодно, и я хочу домой.

Я отвернулась к окну, а за окном на ветру плавно вальсировали снежинки. Красиво. Если бы он произнес все это год назад, я бы, честное слово, заплакала. От бессилия, предвосхищающего счастье. А сейчас… Сейчас я просто почувствовала себя такой усталой, как будто оттанцевала четыре концерта подряд. Хотелось отгородиться от неудачного дня толщей любимого пледа.

– Ты права. Для начала я захотел слишком многого. Хорошо, что ты меня осадила. Сейчас я отвезу тебя домой.

Больше он не произнес ни слова. И даже ни разу на меня не взглянул. Вел машину уверенно и быстро и сосредоточенно следил за снежной змейкой пустынной дороги. У подъезда поцеловал меня в висок и тут же отстранился. Я почему-то думала, что он сделает попытку посягнуть на «французский» поцелуй, даже морально приготовилась к активному сопротивлению и (чем черт не шутит) возможной капитуляции.

– Варюша, давай я тебя до квартиры провожу. Куда ты в таком виде?

– Сама добегу. Пока!

Я с силой хлопнула дверцей «Лексуса», словно в моем разочаровании был виноват автомобиль, а не водитель. И босиком, прижимая золоченую туфельку к груди, побежала домой.

Глава 4

– Бог мой, что с тобой случилось?! Где ты валялась? – вскричала Зинка, взглянув на меня.

– Даже не спрашивай.

– Тебя изнасиловали?

– Если бы! – усмехнулась я. – Если вкратце, то вот что произошло. Я треснула сыночка одного олигарха штативом от микрофона по башке. Его телохранители меня, кажется, хотели убить. Но вмешался небезызвестный тебе Семашкин Денис Викторович. Он и привез меня сюда. Благородно с его стороны, правда? А теперь извини, но мне надо в душ.

Я продефилировала в ванную мимо Зинки, которая так и осталась стоять посреди коридора с видом самым что ни на есть идиотским – расстегнутый халат, из-под которого бесстыдно выглядывает штопаная, отнюдь не романтичная ночнушка, а на голове – торчащие в разные стороны рогатые бигуди (вот уж подумать не могла, что холеная Зинаида укладывает волосы таким допотопным способом).

А в ванной меня ждало другое, куда более значительное потрясение. Я увидела свое зеркальное отражение.

Какой ужас!!!

Кто это? Неужели именно этому странному существу всего несколько минут назад похожий на Джеймса Бонда Денис Викторович Семашкин едва не признался в любви?

Отбросим ложное кокетство – зеркало отразило вовсе не меня, а привокзального бомжа, неизвестно зачем нацепившего на давно немытые телеса вульгарные золотистые тряпочки. Один глаз бомжа заплыл, под ним темнел бурый синяк. Волосы торчали в разные стороны и больше всего напоминали найденный на помойке синтетический парик. Кровь из треснувшей губы собралась в уголках рта, как у какого-нибудь Дракулы.

Внезапно меня разобрал нервный смех (все, теперь Зинаида точно подумает, что я свихнулась, и, возможно, даже вызовет психиатрическую «Скорую помощь»). Но остановиться я не могла – я вдруг вспомнила, с каким светским видом восседала в шикарном «Лексусе». И сразу стало понятно, почему Денис постеснялся претендовать на «взрослый» поцелуй.

Странно, что его вообще не стошнило.

На следующее утро моя лодыжка распухла так, что мне пришлось плестись в травмпункт. Хмурый врач смерил меня презрительным взглядом из-под тускло поблескивающих очков и процедил:

– Напьются, подерутся, а мне перевязывай.

– Меня избили!

– Ага, рассказывай.

Выяснилось, что у меня вывих. «Две недели постельного режима, никаких физических нагрузок!» – припечатал неприветливый врач.

Для кого-то провести две недели в постели на правах тяжелораненого означает желанное блаженство. Для меня же это значило только одно: лишение предновогодних заработков, на которые я так рассчитывала. Если мне даже ходить не рекомендуется, то что говорить о танцах. Да и мой внешний вид мало располагал к появлению на сцене. Глаз утром просто не открылся. Половина лица была неинтеллигентно фиолетовой.

По дороге из травмопункта я зарулила в гастроном и приобрела невероятно вкусный, но строго запрещенный диетологами торт «Прага». Раз уж я все равно стала такая профнепригодная, то и парочка лишних килограммов, осевших на талии, меня не особенно испортит. При данных обстоятельствах никто и внимания не обратит на мою полноту.

Но насладиться поеданием пропитанного кремом теста в одиночестве мне не удалось, потому что возле подъезда меня ждала Наташка с объемистой сумкой в руках – видимо, она решила принести забытые мною в гримерке пальто, сумку и зимние ботинки.

Она не сразу меня узнала. А когда узнала все-таки, ее хорошенькая физиономия вытянулась.

– Ну тебя и уделали! Какой кошмар! А как же наш завтрашний концерт в «Кристалле»?

– Придется тебе отдуваться за двоих. – Я присела на лавочку, чтобы перевести дух.

– Варька… – Натка выпучила синющие глаза, – а как же… Как же наше выступление в «России»?! Через две недели… Мы же полгода к этому готовились!

– Значит, не судьба, – отрезала я, хотя при мысли о пропущенном концерте мне хотелось всплакнуть. Это же был первый серьезный концерт Вилли Федоркина, «сборная солянка» с самыми знаменитыми эстрадными исполнителями. Как бы в результате этого прогула мне вообще не оказаться за бортом.

– Токарев тебя убьет, – вздохнула Наташа.

– Ты пришла, чтобы погоревать вместе со мной?

– Нет, конечно, – спохватилась она. – Я твои вещи принесла.

– Тогда пошли пить чай. У меня торт есть.

– Торт! – с ужасом повторила она. – Я уже два года не ела торт.

– Вот и поешь заодно. Ты такая тощая, что ничего тебе не будет.

Через четверть часа мы уже весело болтали на кухне. Иногда я забываю, что Натке нет еще и шестнадцати. Я считаю ее почти подругой, и в моем к ней отношении присутствует разве что малая толика снисходительности.

Наташка рассказала мне о том, что произошло в клубе «Сказка фараона» в мое отсутствие. Правда, ее повествование показалось мне несколько однобоким. Мне-то было интересно узнать о том, что случилось с нахалом в полосатом джемпере и как отреагировал на мою агрессивную выходку его отец. Однако львиная доля Наташиного сумбурного повествования была посвящена… симпатичному фокуснику, на которого она положила глаз за кулисами.

– Ему всего восемнадцать лет. И он окончил только девять классов. С детства работает в цирке. Его папа знаменитый эквилибрист. Варька, он такой красивый, я раньше никогда таких не встречала. Я, кажется, влюбилась.

– Ты? Невозможно.

– Это еще почему? – обиделась она. – Он пригласил меня в цирк. Мне можно будет посмотреть на репетицию и покормить слона.

– Обычно ты принимаешь приглашения исключительно в ресторан, – усмехнулась я, – где сама наедаешься, как слон, причем употребляешь исключительно деликатесы.

– Так обычно я и иду на свидание для того, чтобы пожрать, – потупилась она, – а здесь… Это другое. Свидание ради самого свидания.

Я вздохнула. С Наташей я была знакома два года и за это время изучила ее характер досконально. Безусловно, ей к лицу внезапный романтический порыв. Но боюсь, что без крупнокалиберных подарков и походов по злачным местам моя подружка долго не продержится.

– С таким, как он, мне никогда не будет скучно, – продолжала петь дифирамбы своей новой пассии Натка. – Ты и представить себе не можешь, какой он романтичный.

– Лучше расскажи о другом своем «поклонничке», – мрачно усмехнулась я, – том идиоте, из-за которого я так прекрасно выгляжу.

Ната скривилась:

– Да что о нем и говорить? Классический пресыщенный урод. Сидел на сцене и рыдал в голос, пока его не увели. Представляешь, для него пришлось вызывать психолога.

– Какой кошмар!

– Вот именно. А его отец – вообще туши свет. Орал, что тебя надо посадить на пятнадцать лет. Так что ты еще легко отделалась. Мы с Федоркиным думали, что конец тебе. Я всплакнула даже.

– Спасибо, – умилилась я, – как это трогательно.

– А Пидоркин хотел позвонить в милицию, но у него отобрали мобильник. А потом ко мне подошел твой бывший, сказал, чтобы я собрала твои вещи и валила домой.

Наташа замолчала и выжидательно на меня уставилась. Я поняла, что ей не терпится услышать историю восстановления моих отношений с мужчиной, имя которого я целый год старалась не произносить вслух.

– Ну! – не вытерпела наконец она.

– Что?

– Не надо включать дурочку. Сама знаешь что. Как получилось, что вы опять спелись? Почему, когда ты рассказывала мне душещипательную историю о розе в почтовом ящике, забыла упомянуть, что он придет в клуб?

– Думаешь, я знала? С его стороны это была чистой воды импровизация. Оказывается, это он порекомендовал пригласить нас в «Сказку».

– Вот как? – вздернула подкрашенную бежевым карандашиком бровь Натка. – А это, случайно, не он порекомендовал тому придурку подняться на сцену? Странный он у тебя.

– Он не у меня. Он сам по себе.

– И что он тебе говорил? – Наташка отрезала себе еще кусочек торта.

Я последовала ее примеру – гулять так гулять.

– Сказал, что скучает.

– И ты ему веришь?

– Конечно, нет! И не собираюсь больше с ним общаться.

– Но если бы не он, неизвестно, где бы ты сейчас была.

– И что? Предлагаешь пасть на колени и распевать ему осанну?

– Ну, не знаю. – Пухлые губы Наташки были перепачканы шоколадом. В ее манерах не было ничего великосветского – она поедала торт с такой жадностью и скоростью, как будто до этого не ела три дня. Шоколад на губах придавал ее румяному лицу дополнительную детскость. В тот момент невозможно было поверить, что этот чумазый белобрысый ангелочек матерится, как подвыпивший боцман, пьет текилу литрами и спит с кем попало.

– Слушай, а давай не будем о нем, о’кей?

– Думаешь, он даст так просто о себе забыть?

Во всяком случае, я на это надеюсь.

Разумеется, надеялась я зря. Не прошло и трех дней, как Денис Викторович напомнил о своем существовании. Нельзя сказать, чтобы эти три дня были лучшими в моей жизни. Я отчаянно скучала, вдруг оказавшись в вынужденном домашнем плену. Никогда не думала, что ничегонеделание может быть таким утомительным. Я места себе найти не могла. Телевизора у нас с Зинкой нет. Так же как нет у меня и какого-нибудь милого домашнего хобби. Все эти женские забавы типа вязания крючком или вышивания крестиком провоцируют во мне непроизвольную зевоту. Я терпеть не могу готовить. О других аспектах ведения домашнего хозяйства лучше вообще промолчу.

Зинка, как назло, уехала в Питер участвовать в какой-то конвенции боди-арта.

Целыми днями я читала. Книг в нашем доме оказалось немного, и все они принадлежали квартирной хозяйке. Крайне странная подборка – Кастанеда и библиотека детской сказки, старые подшивки журналов «Крокодил» и «Автопилот».

Дольше всего я сидела над сказками. Никогда бы не подумала, что простое, незамысловатое повествование может настолько увлечь.

Скуке моей пришел конец в тот день, когда курьер в желтой форменной куртке неожиданно доставил мне большую коробку, перевязанную пошлым алым бантом. Никаких курьеров я не ждала, день рождения у меня в июне.

– Догадалась, вы чеченский террорист и принесли мне бомбу, – невесело пошутила я.

– Я здесь вообще ни при чем, – принялся оправдываться курьер. – Вот визитная карточка отправителя.

Я эту визитную карточку сразу узнала. Семашкин Денис Викторович, агентство моделей «Люкс-стар», президент. Знаем, проходили.

Вздохнув, я позволила курьеру втащить коробку в коридор. Развязала бантик, заглянула внутрь и, несмотря на предвзятое отношение к дарителю, не смогла сдержать улыбки. В коробке находилась компактная видеодвойка «Сони» и несколько кассет с моими любимыми фильмами: «Приключения Петрова и Васечкина», «Амели», «Счастье», «Украденные поцелуи», «Бойцовский клуб». Он запомнил фильмы, которые мне не скучно пересматривать по десять раз подряд. Мы не виделись почти целый год, кто знает, от скольких женщин он услышал за это время сакраментальное «люблю»? И это не помешало Семашкину Денису Викторовичу, президенту агентства моделей «Люкс-стар», запомнить мои любимые фильмы.

Я подумала, что, когда он позвонит (а в том, что он позвонит, чтобы выслушать заслуженную благодарность, я ни на минуту не сомневалась), я не буду хамить и ерничать. Не буду истерично бросать трубку или неестественно бодро шутить. Просто скажу – спасибо. И вообще, кто сказал, что бывшие любовники не могут стать друзьями?

Но Денис все не звонил и не звонил. Прошло еще несколько дней. Каждый фильм я пересмотрела трижды. А сказать «спасибо» было по-прежнему некому.

Зато почти каждый день меня навещала Наташа. Оказывается, я успела многое пропустить. За несколько дней моего отсутствия гипердеятельная Наташка обзавелась новой шубкой и новым любовником. Шубку (пушистый аргентинский енот, не самый дорогой вариант, но мне и такого никто никогда не дарил) презентовал ей мужчина, с которым Натка какое-то время (недели полторы, не больше) жила под одной крышей. Прекрасно помню этого типа – банковский работник лет сорока, вида самого унылого. Помнится, только познакомившись с ним, Наташка задумчиво сказала, что это неплохой вариант, и даже что-то там трещала о возможном замужестве. Однако отношения их не сложились – Наткин образ жизни сложно совместим с ролью добропорядочной жены. Кому нужна женушка, которая возвращается домой в три часа ночи? Уж не уставшему от будней банкиру, это точно. Так что Наташа была с банкирской жилплощади выставлена, а в качестве компенсации за моральный ущерб (Наташка и мораль? Не смешите меня!) ей и была вручена шуба.

А новым любовником стал тот самый фокусник с мистическим именем Арманд. По тому придыханию, с которым она его имя произносила, я сделала вывод, что и в постели он, вероятно, фокусник.

Он действительно пригласил Наташу в цирк. Не лишенную светского снобизма Натку не отпугнул даже специфический закулисный запах цирковых животных.

– Ты просто не представляешь, что такое цирк! – Ее глаза горели, как будто она по примеру старинных красавиц закапала в них белладонны.

– Хватит о цирке. Лучше давай о сексе. Как он?

– Какая ты противная. Я еще не рассказала тебе, как фотографировалась с удавом. И еще, Арманд предложил мне поработать его ассистенткой. Будет распиливать меня надвое и превращать в белого кролика.

– Кстати, о кроликах. Расскажи наконец, когда вы успели трахнуться.

– А еще я познакомилась с гуттаперчевой женщиной, – невозмутимо продолжила увлекательный рассказ Наташа. – Я показала ей, как сажусь на шпагат. И она сказала, что у меня хорошая растяжка.

– Кстати, о растяжке…

– Можешь ты помолчать, озабоченная?

Это было поразительно! Обычно Наташка не упускала возможности похвастаться своими сексуальными подвигами. Она цинично кормила меня самыми интимными подробностями своих ежедневных свиданий. Наверное, при желании я могла бы стать автором ее сексуальной биографии. Если Наташка когда-нибудь прославится (а она со свойственным юности максимализмом искренне в это верит), я так, пожалуй, и сделаю. Буду продавать работникам желтого пера воспоминания о тех временах, когда она была не признанной звездой, а неприхотливой девчонкой, прыгающей из постели в постель.

– Так, Натка, я что-то не поняла. А ну-ка признавайся. Что не так?

– А с чего ты взяла, что что-то не так?

– А то по тебе не видно. Твой великолепный Арманд слабоват в постели? Импотент?

– С ума сошла?

– Извращенец? – допытывалась я. – Он привязывал твои руки к спинке кровати? Или предстал перед тобою в женском кружевном белье? А может, предложил, чтобы к вашим любовным играм присоединился цирковой аллигатор?

– Какая мерзость! – взвизгнула она.

Ее щеки раскраснелись, и я внезапно почувствовала себя растлительницей малолетних. Наверное, я немного перегнула палку с пассажем о цирковом аллигаторе. Остановись, строго сказала я себе. Твой гадкий юмор здесь совершенно неуместен. Наташке всего пятнадцать. Не надо с ней шутить на зоофилические темы. Ей это может быть неприятно. Она еще ребенок. Несмотря на то что светски болтает о предпочтительных размерах пениса и новомодных способах контрацепции.

– Так в чем же дело? – растерялась я. – У него маленький?

– Какая ты, Варя, странная. Ну при чем здесь вообще это?

– При том, что каждое утро, появившись на репетиции, ты первым делом начинаешь в подробностях описывать гениталии очередного соблазненного тобою красавчика.

– Но Арманд вовсе не очередной красавчик. Ты будешь смеяться, но я, кажется, влюбилась.

– Это не смешно. Тебе давно пора.

– Сегодня утром я даже плакала.

– Это еще зачем?

– Сама не знаю. Проснулась и как начну рыдать. Со мной такого не было никогда. Варь, он мне сегодня еще не звонил. Как ты думаешь, может это означать конец? Или, может, мне самой позвонить.

– Чем чаще ты звонишь мужчине, тем реже он будет звонить тебе, – философски вздохнула я. – Этой мудрой сентенцией порадовал меня один любовник, которому я однажды позвонила, чтобы денег занять. Но это так, к слову… Натка, опомнись. Какой конец?! Еще только десять утра. Конечно, он еще позвонит.

– Думаешь? Знаешь, если он предложит мне выйти замуж, я соглашусь не раздумывая.

– Какой прогресс. И это после недели знакомства.

– Восьми дней.

– Только учти, что цирковые чаще всего женятся на своих. Прорваться к ним сложнее, чем выйти замуж за британского герцога.

– Но если я буду работать ассистенткой Арманда, то разве не получится, что я тоже своя, цирковая?

Я улыбнулась. А все же жаль, что мне не пятнадцать. Давненько я вот с такой отчаянной решимостью не рубила канаты.

– Значит, ты твердо решила переметнуться от бедного Федоркина?

Наташа поколебалась.

– А какая разница, чьей ассистенткой быть? Эстрадного клоуна Пидоркина или циркового фокусника? По-моему, второе даже романтичнее.

– Только платят в цирке куда меньше, – вернула я ее с небес на землю.

– Ну, не знаю, – надолго призадумалась Натка.

Она вытащила сигарету из непочатой пачки, но тотчас же, досадливо поморщившись, запихнула ее обратно.

– Знаешь, а я бросила курить.

Клинический случай. Бросила курить. Наташка и сигареты. Она курила с тринадцати лет, и я даже представить не могла Натку без тлеющей сигареты в изящных пальчиках.

– Арманд не курит, – застенчиво объяснила она. – Наверное, ему неприятно со мной целоваться. Говорят, что некурящему поцеловать курильщика – это все равно что вылизать пепельницу.

– Теперь я тебе, кажется, верю.

– Варь… а как ты думаешь, в меня можно влюбиться? – вдруг с застенчивой улыбкой поинтересовалась она.

– Конечно, глупая. – Натка была такой красавицей в тот момент. Появилось в ней нечто более весомое, чем стандартно-кукольная привлекательность. Влюбленная Наташка перестала напоминать идиотскую пластмассовую Барби. Пусть это было, скорее всего, не взрослое продуманное чувство, а игра в любовь, навеянная неплохим сексом. Так всегда бывает с куколками вроде моей Натки – они влюбляются в пенис, а сами думают, что влюблены в человека. Начинают придумывать себе повод для страданий и слез. Что ж, через это тоже стоит пройти.

– Наташа, запомни, ты – самая красивая. Твой Арманд должен быть счастлив только от того, что ты иногда о нем думаешь.

Она просияла.

А я – признаюсь – ей даже немного позавидовала.

С каждым днем моя разбитая физиономия почему-то выглядела все хуже и хуже. По логике вещей она, наоборот, должна бы заживать – так нет! Глаз по-прежнему не хотел открываться – так что одна половина лица была у меня совершенно монгольской. Вокруг него темнело похожее на отвратительную расплывшуюся родинку пятно, края которого начали желтеть. Я была самой себе ненавистна и старалась не смотреть в зеркало.

Зато моя нога зажила быстро. Через несколько дней я уже не чувствовала боли при ходьбе, а через неделю вернулась к танцевальным упражнениям. Естественно, в зал я не ходила – боюсь, с такой физиономией меня могли не пустить в метро.

А до съемок новогоднего концерта в «России» оставалось чуть больше недели. Наташка жаловалась на катастрофическую усталость – Стася заставляла их репетировать по пять часов в день. Ежу понятно, что я осталась за бортом этого праздника жизни.

Это была катастрофа! Настоящий провал. Как я уже неоднократно повторяла, это был первый приличный концерт Федоркина. Вместе с нами за кулисами должны были оказаться самые настоящие звезды. Конечно, у Аллы Борисовны будет личная гримерная, но кто знает, может, я приглянулась бы какому-нибудь известному продюсеру и была бы приглашена в более раскрученный коллектив. К тому же на этом концерте будет работать специально нанятый Олегом Токаревым телеоператор. На основе концертного выступления Вилли будет смонтирован клип, в который я, увы, не попаду.

Самым неприятным в этой истории было то, что мое место должна была занять другая танцовщица. Об этом мне насплетничала Наташка. Ей удалось узнать, что Стася натаскивает ее в танцклассе, а на следующей неделе, перед самым концертом, запасной игрок, темная лошадка наконец будет представлена группе.

– Представляешь, это Стаськина племянница! – рассказывала Наташа. – Мне удалось просмотреть ее портфолио. Ничего, симпатичная. Но ты, конечно, лучше, – дипломатично добавила она, отведя взгляд от моего расквашенного лица.

– Какая она? – ревниво спросила я.

– Ну, темненькая…

– Ясен пень. – Предсказуемость Токарева заставила меня слабо улыбнуться. – Ты блондинка, значит, вторая девушка должна быть темненькой. Так было задумано изначально.

– Ох, Варька, неужели эту мымру навсегда к нам… Так поговаривают.

– Почему мымру? Ты же только что сказала, что она симпатичная.

– Да ну, на лошадь чем-то похожа, – скривилась Натка. – И потом, у нее проколот нос. Ненавижу женщин, у которых проколот нос.

– Спасибо за солидарность. Ради того, чтобы поднять мне настроение, ты всех вокруг готова возненавидеть.

– Но ты еще держишься, – сочувственно вздохнула она. – Я бы на твоем месте, наверное, обрыдалась.

– Ну мне же не пятнадцать лет.

На самом же деле мне было так тоскливо, что хотелось в лучших традициях мистического кино завыть на луну или в крайнем случае разбить парочку ни в чем не виноватых тарелок. Но я старалась держать себя в руках. Во-первых, я вовсе не была уверена, что битье посуды действительно могло хоть немного меня утешить или развеселить, а во-вторых, все находящиеся в квартире тарелки принадлежали хозяйке, а значит, мне пришлось бы платить за них из своего кармана. Что не очень-то приятно, учитывая перспективу потери работы.

Итак, дела обстояли хуже некуда.

Мне двадцать четыре года, и я полное ничтожество. У меня нет в этой жизни никаких преимуществ, кроме большой груди и довольно смазливой мордашки. Я даже не могу причислить себя к привилегированному сословию настоящих красавиц. Высшего образования у меня нет. Сразу после школы я устроилась танцевать в никому не известный ансамбль, гастролировавший по стране. Тогда мне казалось, что самостоятельно зарабатывать хоть какие-то деньги куда более интересно, чем просиживать место в пыльных институтских аудиториях.

Мне двадцать четыре, и я полный ноль.

Каждый раз, когда я смотрюсь в зеркало, мне хочется закричать. Конечно, лицо рано или поздно приобретет первоначальные очертания, но что мне с того?

Я потеряла работу. У меня нет денег. Тех, что остались, хватит максимум месяца на три-четыре. Никогда не умела копить. Откладывать средства на черный день – это не мое. У меня нет весомого профессионального опыта, чтобы претендовать на место в балете более-менее приличной группы. А конкуренция так велика, что отпадает желание даже записываться на бессмысленные кастинги. Конечно, можно опять опуститься до какого-нибудь третьесортного ансамбля и отплясывать народные танцы за гроши.

Или, перешагнув через собственные убеждения, податься в стриптиз. Стать шестовой полупроституткой. Раскручивать одышливых извращенцев на приватные танцы и иметь несколько сотен за ночь.

Мне двадцать четыре, и я классическая неудачница. Даже мужчины у меня нет.

Впрочем, не совсем так. Существует мужчина, который вот уже несколько дней настойчиво добивается моего внимания. Кажется, его даже мало интересует тот прискорбный факт, что в данный момент я похожа не на потенциальную любовницу, а на только что очнувшуюся после пьяной драчки привокзальную бродяжку.

Семашкин Денис Викторович.

Он все-таки позвонил мне – поинтересовался, понравился ли мне его подарок. Я была дружелюбной и в меру приветливой – в конце концов, я позволила ему одарить себя телевизором, а значит, больше не имела права на откровенное пренебрежение и хамство. И потом, если честно, мне было приятно слышать в телефонной трубке его голос. Я отдаю себе отчет, что это говорит о моей мягкотелости и полном отсутствии женской гордости. Но это правда. Я вовсе не собиралась впутываться в новую интрижку с Денисом, но каждый раз, когда тишину моей квартиры нарушала назойливая телефонная трель, я надеялась, что это он.

– Привет, солнышко!

– А, это ты…

– Не слишком, я слышу, ты мне и рада.

– Ну почему же, рада. Как раз собиралась тебе позвонить, чтобы поблагодарить за телевизор. Спасибо. Тебе совершенно необязательно было делать мне такой дорогой подарок.

– Но это вовсе не дорогой подарок, – довольно усмехнулся он. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Если не считать внешнего вида.

– Я соскучился.

– Денис, только не надо начинать все сначала.

– Варя, давай встретимся и поговорим. Просто разговор. Мне это очень нужно. Пожалуйста.

– Не думаю, что это нужно мне.

– Тогда я прошу сделать мне одолжение. Бог мой, неужели ты так занята, что не можешь уделить мне хотя бы час? Обещаю, что не буду к тебе приставать. – Его голос говорил об обратном. – Поужинаем, поговорим, и я отвезу тебя обратно домой.

– Это что, шантаж?

– В какой-то степени. Как насчет суши сегодня вечером?

– Боюсь, при виде моей рожи у остальных посетителей ресторана мгновенно пропадет аппетит.

– В таком случае не надо идти ни в какой ресторан. Я привезу все к тебе домой. Сможешь сплавить на часок свою соседку?

– Это вряд ли. Так у нас не принято.

– Тогда вот что. Я заеду за тобой в восемь, идет? Поедем ко мне, закажем чего-нибудь вкусненького… Обещаю рук не распускать. Просто поговорим.

Знал бы он, с каким трудом давалось мне очередное «нет». Хотя, скорее всего, он мог об этом догадаться – не обещающие ничего хорошего металлические нотки давно и безвозвратно исчезли из моего голоса. Я вновь готова была превратиться в податливый пластилин. Как же мне хотелось выслушать его версию причины нашего разрыва! Но упрямый внутренний голос назойливо сигнализировал об опасности.

Остановись, Варвара. Не смей. Хватит. Тебе и по телефону-то сложно ему противостоять. А что начнется, когда он возьмет тебя за руку, посмотрит на тебя так, как умеет смотреть только он? Да ты же мгновенно откажешься от своих дурацких принципов и дурацких обид, ты пойдешь за ним, как крыса за магической дудочкой.

– Так что, Варвара Михайловна? Восемь часов вас устроит?

А если он и правда мучим беспощадным чувством вины? Что, если в его приглашении никакой задней мысли нет? Неужели я такая мямля, что поплыву по течению от одного его взгляда?

И я сказала:

– Что ж… ладно. Но только на часок.

– Гарантирую. Спасибо тебе, Варенька.

Глава 5

Вот так я назначила свидание мужчине, который разбил мое сердце. До восьми часов оставалось не так много времени. И я побрела в ванную перемывать голову.

Вообще, я женщина уникальная. Умею наводить марафет за двадцать минут. Наташка, к примеру, может гримировать свое пятнадцатилетнее личико часами. Про Зинку вообще лучше промолчу – если она запланировала свидание, то в ванную мне в этот вечер не попасть. Она оккупирует ее часа на три, не меньше. Что она там делает все это время, ума не приложу. Иногда мне кажется, что на самом деле моя соседка Зинуля – мужчина. Дикая версия, зато это вполне объяснило бы ее многочасовое пребывание в ванной – ну как же, обработать эпилятором почти все тело, втиснуть ноги в изящные лодочки, перебинтовать мошонку, чтобы обтягивающие джинсы от Труссарди не выдали правды.

Я высушила волосы феном, наклонив голову вперед, чтобы прическа выглядела пышнее. Кончики волос накрутила на термобигуди. Я ненавидела себя за то, что мне хочется выглядеть красивой.

На несколько минут я задержалась перед шкафом. Если честно, у меня не так-то много одежды. Дрянные рыночные шмотки я не признаю. А мои гонорары не позволяют часто наведываться в бутики. Что надеть? Денису всегда нравились юбки. Помню, однажды зашли мы с ним в «Петровский пассаж», один из самых дорогих московских магазинов, маленький рай для небедных кокеток всех возрастов и мастей. И он заставил меня приобрести несколько вечерних платьев, которые мне некуда было носить. Каждое стоило столько, сколько я не зарабатываю за месяц. Денис расплачивался кредитной карточкой, на ценники он даже не смотрел.

Ни одно из этих платьев я так и не надела «в свет» – их видел на мне только сам Денис. Дело в том, что меня не приглашают на тусовки такого калибра, на которых дамы выглядят как наследные принцессы.

Больше других Денису нравилось длинное платье с прозрачным шлейфом. Нежно-голубое, мягкое, в струящихся нежных складках. Я погладила ладонью гладкий шелк. Вот бы Денис удивился, если бы я встретила его именно в этом платье!

К сожалению, платья эти я не надену больше никогда. Их придется сдать за треть цены в элитный секонд-хенд на «Третьяковке». В моей новой жизни лишние деньги мне не повредят, а вот этим шикарным платьям в ней места, скорее всего, не будет.

В итоге я выбрала строгую черную юбку колоколом и черную шелковую водолазку. Несмотря на почти пуританскую строгость (никто не сможет обвинить меня в претензии на кокетство), эти вещи смотрелись на мне сексуально. Не глядя я мазнула губы бледно-розовой помадой и подошла к зеркалу, чтобы привычно убедиться в собственной неотразимости.

Взглянула на себя и – отшатнулась.

Принарядившийся монстр.

Жаль, что шляпы с густой вуалью сейчас не в моде. Жаль, что я иду на свидание, а не на венецианский карнавал – в противном случае можно было бы прикрыть отвратительную физиономию изящной маской ручной работы и сойти за красавицу.

Вздохнув, я нацепила темные очки – турецкая подделка «Гуччи», купленная Зинаидой в переходе метро. Дымчатые стекла закрывали почти половину лица. Эта модель еще в прошлом году вышла из моды, но что поделаешь? Я занавесила волосами щеки, чтобы максимально скрыть от посторонних глаз синяки. Благодаря этому камуфляжу я приобрела вполне социально приемлемый вид, даром что круглые очки и растрепанная прическа сделали меня похожей на женскую версию Оззи Осборна.

Когда я уже собиралась выходить из квартиры, зазвонил телефон.

Услышав в трубке немного гнусавый голос Вилли Федоркина, я удивилась. Во-первых, никогда раньше он не звонил мне домой, и я даже не уверена была, что ему известен мой телефонный номер. Во-вторых, последние несколько дней я только тем и занималась, что пыталась привыкнуть к факту моего увольнения из кордебалета Федоркина. Я уже почти смирилась с тем, что Вилли стал частью моего прошлого.

– Варя! Как ты себя чувствуешь?

– Не хуже других.

– Мы по тебе скучаем. – Вилли замялся.

– Я по вам тоже, – пришлось вежливо ответить мне. Хотя – какая скука, когда я в красивой юбке стою в прихожей, а в машине у подъезда ждет меня мужчина, которого я и ненавижу, и люблю одновременно.

– Варя, вообще-то я тебе по делу звоню…

– Ясно, что не просто так. Выкладывай.

– Ты можешь завтра утром приехать в репетиционный зал?

– Зачем? – удивилась я.

– Варенька, у меня плохая новость. На твое место хотят взять Стасину племянницу.

– Это уже не новость, – мрачно вздохнула я. – Мне Наташка еще на прошлой неделе об этом рассказала.

– Так или иначе, мне она не нравится!

«Да тебе вообще женщины не нравятся, не зря же тебя Пидоркиным прозвали, – подумала я. – Вот если бы вместо меня в кордебалет приняли мускулистого мулата, ты был бы совсем не против!»

– Она слишком грубая, – жаловался Вилли, – по-моему, она совсем к нам не вписывается. Ее образ не подходит к моим песням.

– Вилли, давай посмотрим правде в глаза, – покосилась я на часы. Денис уже должен быть у подъезда. Пора сворачивать этот странный разговор. – Твои песни – это не высокое искусство, а обычная попса. И всем окружающим наплевать, кто машет ногами на заднем плане.

– Может, ты и права. Но мне, мне не все равно, кто, как ты выразилась, машет ногами. Мне хотелось бы, чтобы ногами махала именно ты… К тому же ноги у тебя красивее, чем у той девахи.

– Спасибо, – умилилась я. Почему-то комплименты от гомосексуалистов и маленьких детей всегда казались мне наиболее искренними. – Но до концерта осталась неделя. За это время мое лицо не заживет.

– У меня есть одна идея! – с энтузиазмом воскликнул он. – Не уверен, что из этого что-нибудь получится, но попробовать можно.

– Что за идея?

– Так ты придешь завтра в зал? В девять утра? Будем ты, я и Натка. Токареву и Стасе я ничего не сказал.

– Вилли, не темни. Я этого не люблю.

– Знаешь, на самом деле меня зовут Виктор, – смущенно признался он. – Так в моем паспорте написано. Вилли – это мой сценический псевдоним. Токарев придумал, а мне это имечко не очень-то и нравится.

Удивлению моему не было предела. С чего это он так со мною разоткровенничался?

– Зачем же позволил так себя окрестить?

– Не мог же я спорить с акулой шоу-бизнеса… Так ты придешь?

– Ну ладно, приду.

– Спасибо. Буду ждать. Только ты уж, пожалуйста, не опаздывай, потому что разговор предстоит серьезный.

Когда я выходила из подъезда, осторожно передвигаясь на высоких шпильках, сердце мое колотилось, точно заточенный в железную клетку голубь. Перед тем как открыть дверь, я остановилась, чтобы хоть немного успокоить дыхание. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он заметил мою нервозность. И вообще, я ведь уже успела убедить себя в том, что эта встреча свиданием отнюдь не является (ага, а зачем тогда нарядилась, как девица на выданье, зачем воспользовалась духами из фруктовой коллекции «Герлен», хочешь сказать, что забыла, что ему так нравился запах свежескошенной травы на твоих волосах?!).

Я решительно потянула на себя дверь и нос к носу столкнулась с Денисом, руки которого обнимали пышный букет – ну, разумеется, розы, кто бы сомневался! И сердце-голубь, мирно задремавшее было на жердочке, забилось с новой силой.

– Варенька! А я решил подняться за тобой.

Он потянулся было к моим губам, но я, наклонив голову, подставила ему напудренную щеку (ту щеку, на которой синяка не было, разумеется). Он послушно прижался горячими губами к щеке, и я услышала, как его ноздри жадно втягивают аромат моих духов.

– Варя… Это же мои любимые духи, свежескошенная трава.

– Да? Прости, но я, честно говоря, уже успела забыть о твоих предпочтениях.

Эх, хорошо, что на мне темные очки, иначе он мгновенно разгадал бы ложь по моим бегающим глазкам.

Увесистый букет роз, упакованный в нарядный похрустывающий пакет, перекочевал в мои руки. Нести его было жутко неудобно – я оптимистично подумала: хорошо все-таки, что я не отношусь к роковым женщинам, которым каждый день дарят цветы влюбленные мужчины. Я обрадовалась, когда он галантно распахнул передо мной дверцу своего пижонского «Лексуса». Цветы полетели на заднее сиденье, я же уселась рядом с Денисом, который, похоже, и не собирался включать зажигание.

Он с улыбкой смотрел на меня. И ничего не говорил. Любой бы на моем месте почувствовал себя неловко. Хотя, если честно, я, как и любая женщина, свято верящая в силу своей красоты, люблю, когда меня рассматривают. Но в тот момент мне было неудобно – какая там красота, когда только и думаешь о том, как бы поудачнее занавесить лицо волосами, чтобы расплывшиеся синяки не бросались в глаза.

– Ну и что ты на меня так уставился? – не слишком дружелюбно (сам виноват!) поинтересовалась я.

– Любуюсь. – Если бы не искренняя улыбка, я бы точно решила, что он издевается. – Давно тебя не видел, соскучился… Да и выглядишь ты гораздо лучше, чем в нашу последнюю встречу.

– Не напоминай, – поморщилась я. – И кстати, о последней встрече. Я, кажется, забыла тебя поблагодарить. Ты же вроде как меня спас. Так что большое тебе за это спасибо.

– Лучшая благодарность – это то, что ты согласилась со мною встретиться… Ладно, поехали, уже все накрыто. Вместо банальных суши я заказал вегетарианскую утку по-пекински. Помнишь?

Я вздохнула. Сердце-голубь тоскливо нахохлилось. Еще бы я не помнила. Утка по-пекински из соевого мяса и рисовых лепешек под клюквенным соусом – однажды ее попробовав, я «подсела» на псевдоутку, как на наркотик. Было это прошлой осенью, в самый разгар нашего романа. Денис тогда надо мной безобидно посмеивался: мол, стремление к здоровому образу жизни приобрело у меня болезненный характер.

«Разве можно это есть?! – хохотал он, поддевая лепешку вилкой. – Это же не мясо!» «А есть мясо вредно для кожи! – смеялась я в ответ, наворачивая очередную порцию утки. – Хотя тебе на это наплевать, потому что мужчины и так не стареют!»

И вот, оказывается, он помнил… Мы оба все помнили. Мои волосы пахли свежескошенной травой, потому что это был любимый запах Дениса. А меня ждала моя любимая утка.

– Почему у тебя такое лицо? Утка не подходит?

– Все в порядке. – Я нервно покрутила ручку радиоприемника.

Он насмешливо наблюдал за моими суетливыми телодвижениями. Почему, почему, черт возьми, у меня не получается быть хладнокровной стервой? Почему я нервно ищу, чем бы занять руки, вместо того чтобы спокойно смотреть в окно или, на худой конец, флегматично закурить.

– Знаешь, а я тоже волнуюсь, – признался он.

– Что значит тоже? Я-то спокойна.

– Выходит, я волнуюсь один. Жаль, в компании этим заниматься значительно увлекательнее.

– Глупая шутка. – Я нахмурилась, изо всех сил стараясь не выпустить на волю улыбку. На самом деле мне всегда нравился его дурацкий юмор. Зря, наверное, я согласилась поучаствовать в этом фарсе. Наш разговор еще не начался, а у меня уже такое чувство, что ни к чему хорошему все это не приведет.

Он жил, как и раньше, в просторной «однушке» на Большой Никитской. Удивительно, но я помнила все мельчайшие подробности интерьера его квартиры. Я сразу же заметила новую вешалку для пальто в стиле хайтек, и новые жалюзи в кухне, и новый ковер в стиле ориенталь в комнате. На самом деле мой цепкий, пристальный взгляд искал вовсе не новые детали обстановки, я вообще мало интересуюсь дизайном. Я пыталась обнаружить следы пребывания женщины в этой небольшой, но роскошно обставленной квартире. И сердце мое сжималось в тоскливом ожидании, несмотря на то что по идее мне должно было быть все равно.

Я ничего не нашла. Ни лишней зубной щетки в ванной, ни опрометчиво позабытого тюбика губной помады, ни растоптанных тапочек маленького размера. Ничего.

Стол в гостиной был уже накрыт. В серебряном ведерке для льда нас ждала бутылка моего любимого шампанского «Асти Мондоро». Денис раскладывал по тарелкам столь любимую мною утку.

Надо сказать, он предусмотрел все. На столе были только мои самые любимые продукты: сок из красных апельсинов и деликатесный сыр с грецкими орехами, свежий шпинат и ветчина из индейки. Почти целый год я ничего из вышеперечисленного себе не позволяла – мы с Зинаидой предпочитали на продуктах экономить.

– Варвара, предлагаю выпить за то, что мы встретились.

Я молча пригубила сладковатое шампанское. Моя обида улетучивалась, как газовые пузырьки из стоящего на столе бокала. Я попыталась сконцентрироваться на ней, но ничего не получалось. Я была готова его простить. Более того, мне начинало казаться, что не так уж он передо мною и виноват.

«Стоп, Варвара, – сказала я себе. – Вспомни, как ты рыдала, когда он не позвонил на Новый год. Как ты целый месяц избегала подземных переходов и метро, потому что там не работает мобильный, а тебе во что бы то ни стало хотелось не пропустить его звонок. Который в итоге так и не раздался!»

– Ты, кажется, хотел поговорить, Денис. Я сюда не собутыльничать с тобою пришла.

– Да… – Он отправил в рот насаженный на вилку кусочек утки и обжег губу. – Блин, домработница перестаралась. Просил же сильно не разогревать.

– Итак, о чем же ты хотел поговорить?

Он беспомощно на меня взглянул, и мне стало ясно, что он рассчитывал на то, что я сразу расслаблюсь и растаю. И он сможет изобилием деликатесов и изощренными комплиментами компенсировать свое молчание по самому главному поводу. Наверное, ему было не слишком комфортно со мною разговаривать, ведь мои глаза быди скрыты за темными очками.

– О нас, Варенька, – обреченно вздохнул он, поняв, что увильнуть не удастся. – Я хотел бы поговорить о нас.

– Смелое заявление. – Я допила остатки шампанского, и Денис тотчас же услужливо наполнил мой бокал. – Но, по-моему, из категории «мы» мы уже давно перешли в категорию «просто я» и «просто ты».

– Верно. И во всем виноват я. Варь, а помнишь, как в прошлом декабре мы ходили на празднование помолвки Юли Чайки?

– Это было двадцать шестого декабря, – кивнула я, – за три дня до того, как ты исчез.

Известная теннисистка Юля Чайка отмечала помолвку в интеллигентно-помпезном клубе «Ностальжи арт кафе» на Чистопрудном бульваре. Семнадцатилетняя Юля собиралась сочетаться браком с пятидесятилетним бизнесменом, владельцем издательского дома. Со стороны они были похожи на дедушку и внучку. Смуглая рука банкира весь вечер покоилась на приятно рельефных спортивных Юлиных плечиках. Все шумно поздравляли новую «ячейку общества», а за спиной у будущих молодоженов обменивались красноречивыми взглядами: мол, не растерялась девчонка, отхватила себе богатенького «папика».

– Знаешь, над ними все издевались, а я в тот вечер задумался о любви. Ты заметила, как он на эту Юлю смотрел?

– Похотливо, – усмехнулась я.

– Не похотливо, а со страстью, – почему-то обиделся за бизнесмена Денис. – Он же ее любил, это было видно невооруженным взглядом. Он смотрел на нее как на драгоценность. Что бы это был за союз, если бы она сумела оценить его любовь!

– Я читала в какой-то газете, что свадьба так и не состоялась, – припомнила я. – Юля бросила его ради какого-то рэпера. Придурка, который с философским видом под музыку произносит плохо зарифмованную ерунду.

– Это правда, – вздохнул Денис, – и это было ясно с самого начала. Все ему говорили, что не надо делать предложение этой оторве. Но он так ее любил, что решил рискнуть. Тем вечером я задумался о нас с тобой.

– Надеюсь, ты не хочешь намекнуть, что я оторва?

– Что ты! – Холеная загорелая рука накрыла мою ладонь.

Это был просто дружеский успокаивающий жест, но мне вдруг стало жарко. Черт, зачем же я выпила столько шампанского? Ох уж это шампанское, оружие из арсенала профессиональных казанов. Классический напиток для размягчения женских мозгов.

– Варя, я подумал о своем малодушии. Мой друг рискнул протянуть руку корыстной девке, в которую был влюблен. А рядом со мною была ты, я видел, как искренне ты ко мне относишься. Но никак не мог перебороть себя и подпустить тебя ближе. На том вечере я понял, что пришло время наконец что-то делать. И я решил сделать тебе предложение, Варя.

Я потрясенно молчала.

– На следующее утро я приобрел кольцо от Картье.

– Но, Денис, через три дня после той вечеринки ты бросил меня и укатил с новой любовницей в Нью-Йорк!

– Не перебивай. Я и так не уверен, что правильно делаю, что все это тебе рассказываю… Ты же знаешь, как непросто складывались мои отношения с женщинами.

Мне было известно, что он был женат четырежды. Первый брак – необдуманный, студенческий. Потом он женился на девушке, которая ждала от него ребенка. С ней он продержался дольше всех. Следующие две жены – манекенщицы. Денис с ухмылкой называл их конфетами-обманками. Изящно свернутый роскошный фантик, а внутри – ничего. Четыре брака плюс миллион необременительных романов, в основном с моделями.

– Все они бездарно играли искренний интерес ко мне. На самом же деле их интересовали только мой кошелек и общественное положение. Ну и постель, – самодовольно ухмыльнулся он. Как и все смуглые брюнеты в соку, Денис Викторович Семашкин был твердо уверен в собственной эротической неотразимости. – А я, как дурак, ловился на очередную приманку. Потому что мне так хотелось настоящей близости. Мне даже пришлось обратиться к психотерапевту.

– Как раз это меня не удивляет. Психотерапевт – это прежде всего модно. А ты всегда моде следовал.

– Ты в своем репертуаре, Варвара. Но в данный момент твой сарказм неуместен. – Денис залпом допил шампанское. – Черт, на меня даже алкоголь не действует!.. А к психотерапевту я ходил после того, как меня бросила одна девчонка. Она была манекенщицей.

– Ну, разумеется! – всплеснула руками я, едва не столкнув при этом со стола свой бокал. – С простыми смертными ты не спишь. Только с манекенщицами. Даже странно, как я умудрилась затесаться в эти длинноногие ряды.

– Очень красивая манекенщица, – тупо повторил он, а я подумала, что алкоголь на него все-таки действует. – Темнокожая. Хочешь, фотку покажу?

– Уволь.

Но он все же извлек из ящика трюмо обтянутый искусственным мехом фотоальбомчик. Как это сентиментально-пошло – меховой фотоальбом! Совершенно не похоже на сдержанно стильного Дениса.

– Ты пригласил меня для того, чтобы показать изображения своих бывших?

– Брось, она для меня давно ничего не значит. Просто я хочу, чтобы ты все поняла.

Он распахнул фотоальбом на страничке, с которой белозубо улыбался клон Наоми Кэмпбелл. Девица и правда была чудо как хороша. Мулатка с крашенными в светло-рыжий цвет кудрями. Ее глаза отливали порочной зеленью, а в ноздре поблескивал миниатюрный бриллиант. Мне тут же вспомнились Наташкины слова: «Ненавижу женщин, у которых проколот нос!» Пожалуй, я тоже ненавижу, как бы глупо это ни прозвучало.

– С Эмми я встречался дольше других.

– Ее еще и зовут Эмми. Как это экзотично! Имечко для героини романа Джейн Остин. Или для белой пуделихи, занявшей первое место на конкурсе-смотре декоративных собак.

– Не знаю, как насчет декоративных собак, но сукой она была первостатейной. В один прекрасный день ей встретился человек, готовый предложить больше. Она быстро выскочила замуж. И недоумевала еще, чем это я недоволен. Ей представлялось, что мир – это череда возможностей. И стратегическая задача каждой умной женщины – ухватиться за одну из них обеими наманикюренными лапками.

– Я одного не понимаю, Денис. Мне-то это зачем все рассказывать?

Я решила допить оставшееся в бутылке шампанское. Все равно по телу уже разлилась приятная горячая истома. Одним бокалом больше, одним меньше…

Мой вопрос он проигнорировал. Создавалось впечатление, что передо мной актер-дилетант, у которого не хватает ума и таланта уйти в сторону импровизации от заранее заученного монолога.

– И это не первая история такого рода в моей жизни. В итоге я решил принять правила игры. И никогда не подпускать женщин ближе постели. Долгое время такое положение дел вполне меня устраивало. У меня были сотни одноразовых девиц. Я не помню ни их лиц, ни имен. И одной из них должна была стать ты, Варя.

– Спасибо. Очень лестно.

Я промокнула губы льняной салфеточкой ручной работы. Денису нравилось подчеркивать свою буржуазность. Гостям он предлагал не одноразовые бумажные салфетки из супермаркета, а полотняные, как в хорошем ресторане.

У меня пропал аппетит. Даже расхотелось утку по-пекински из соевого мяса. А аппетит у меня, надо сказать, отменный, покидает он меня редко, так что его исчезновение – нехороший симптом.

– А что ты хочешь? – Он заговорил быстрее. – Какой я тебя увидел? Смазливая девица в блестящих штанах! Даже сам не знаю, почему я полетел из-за тебя в Москву. Есть в тебе что-то, Варька. Не могу объяснить. Но ты зацепила меня так крепко, что я испугался.

– Даже колечко от Картье прикупил от страха, – напомнила я.

– Ах да! – Он нервно сорвался со стула, подошел к старомодному серванту, совершенно не вписывавшемуся в интерьер, опустил руку в хрустальную вазу. На дне ее лежала круглая миниатюрная коробочка, обтянутая лаконично-черным бархатом. – Вот оно. – И он положил коробочку передо мной, прямо на тарелку для десерта.

– Открой.

– Зачем?

– Открой!

Двумя пальчиками с преувеличенной осторожностью, словно это было ядовитое насекомое, я открыла коробочку. Так вот каким должно было быть мое обручальное кольцо. Вот он, символ моего несостоявшегося счастья. Толстый золотой ободок. Асимметрично расположенные мелкие бриллианты. Дорого и со вкусом.

– Примерь, – попросил он. – Интересно, угадал ли я с размером.

Этого я уже вынести не могла. Если гордую демонстрацию обручального кольца, когда-то предназначавшегося мне, еще можно было бы пережить, то примерку… Я швырнула кольцо на стол, с обиженным звоном покатилось оно по десертной тарелочке.

– Ты что, спятил?! Покупаешь обручальное кольцо, потом пропадаешь на год, а теперь хочешь, чтобы я его надела?! Нет, с меня довольно. Спасибо за ужин, я пошла.

Нарочно ступая уличными туфлями по нежно-персиковому ковру (в начале вечера я старательно обходила его стороной, но разозленная женщина в припадке гнева способна на мелкие пакости), я решительно прошла в прихожую. Денис бросился за мной и схватил мою куртку – я думала, что он галантно набросит ее мне на плечи, и повернулась к нему спиной. Но он швырнул куртку на пол, а на моих плечах оказались его ладони. И я пожалела о том, что предпочла тонкую шелковую водолазку. Надо было надеть свитер грубой вязки, а сверху бронежилет. Тогда бы я сейчас так остро не чувствовала тепло его рук.

Его нос уткнулся в ямочку между моим плечом и шеей.

– Отстань, – устало сказала я. – Я хочу уйти.

Да, я хотела уйти, но мое тело считало иначе. Моим губам хотелось принять бесцеремонно навязанный поцелуй, моим рукам хотелось сомкнуться в замочек на его затылке. И Денис был с моим телом заодно.

Короче, через несколько секунд мы уже самозабвенно целовались, и нам обоим было ясно, что домой этой ночью я не попаду.

Как давно я не хотела мужчину! Это вовсе не значит, что я вела монашеский образ жизни. Я постоянно бегала на какие-то свидания (конечно, далеко не так часто, как Наташка, но все-таки). В основном мои скоропалительные романы разворачивались по одному и тому же, примерно такому сце-нарию:

Пункт первый.

Знакомство с мужчиной в каком-нибудь ночном кабаке, где выступала наша группа. Как правило, за вечер на меня «западало» четыре-пять второсортных субъектов. Первосортные по таким заведениям не ходят, да и потом, все они уже давно прибраны к рукам женщинами более умными и роковыми, чем я. Знакомство обычно заключалось в том, что они приносили в гримерную бутылку дешевого шампанского (ненавижу дешевое шампанское) и свою визитную карточку. Иногда я звонила по указанному в ней номеру.

Пункт второй.

Два-три раза мы сидели друг напротив друга в каком-нибудь «Легато» или «Санта-Фе». Говорить нам было решительно не о чем. Отсутствие взаимно интересных тем мы компенсировали многозначительными взглядами и вялыми пожатиями рук поверх стола и коленей под столом. Эта стадия отношений нравилась мне больше всего. На таких свиданиях я не стеснялась и заказывала все самое дорогое. Мужественно расправлялась с греческими салатами, крем-супами из морепродуктов и фаршированными окорочками, а потом весь вечер мучилась изжогой – я ведь не привыкла к обильной еде.

Пункт третий.

Воодушевленный моим аппетитом и благосклонным отношением к поглаживанию коленей объект приглашал меня в гости (в сауну, на загородную вечеринку с ночевкой или в Питер на выходные). Там мы напивались или выкуривали по косячку, после чего я разрешала разомлевшему мужчине приступить к упражнениям эротического характера.

Пункт четвертый.

После трех-четырех подобных свиданий мы надоедали друг другу. Я надоедала из-за отсутствия огня, он – просто так, ни за что. В итоге он отправлялся дарить дешевое шампанское очередной девчонке. А я сидела в «Санта-Фе» напротив очередного не нужного мне типа.

…Это были свидания от скуки. Или от отчаяния. Мне было страшно, что я такая бесчувственная. И страшно признаться себе в том, что безалкогольный секс, кажется, для меня неприемлем. По крайней мере, с подобными типами. Хотелось в кого-нибудь влюбиться, но ничего не получалось.

Разве можно было сравнить вялые эротические упражнения с очередным пьяноватым героем не моего романа и то, что испытала я в осторожных объятиях Дениса Викторовича Семашкина? Моя водолазка полетела на пол, следом за нею отправилась юбка, мои колготки он попросту порвал и так же неинтеллигентно поступил с трусами. Вслед за одеждой на пол была аккуратно уложена и ее хозяйка. Страстный секс в прихожей, под вешалкой, на коврике для вытирания ног – наверное, есть в этом какая-то особенная маргинальная эстетика.

Глава 6

Утром Денис отвез меня в репетиционный зал.

– Во сколько ты заканчиваешь, малыш?

– Сама не знаю, – пожала плечами я. – Вообще понятия не имею, зачем Вилли решил нас сегодня пригласить.

– Не выключай мобильный. Я хочу тебя увидеть. Сегодняшний вечер должен быть особенным.

Я поцеловала его в небритую щеку. Кажется, с этого дня особенной будет вся моя оставшаяся жизнь. Мне казалось, что мы с ним и не расставались никогда. Как я умудрилась прожить без него целый год? И ведь нормально жила, не жаловалась. Танцевала на концертах, репетировала до кровавых мозолей на ступнях, ходила на какие-то вечеринки, цапалась с Зинкой из-за мелких бытовых проблем. И только сейчас, осторожно вдыхая горьковатый запах его туалетной воды, я поняла, насколько все было зря.

– Почему ты так странно на меня смотришь, Варька?

– Ни по чему, – буркнула я, вместо того чтобы честно сказать: «Потому что влюбилась». – Я пойду, Денис. Неудобно опаздывать.

– Тогда до вечера. Я позвоню.

– До вечера.

…И Вилли, и Наталья уже были в зале. В очередной раз я позавидовала Наташкиной утренней свежести. Розовые щеки, ямочки – ей бы в рекламе зубной пасты сниматься.

– Привет, Варька! Классно выглядишь.

– Попрошу без издевательств. – Я поправила на глазах темные очки. Кто бы знал, как они мне надоели. Я люблю дневной свет, люблю яркие цвета. А вынуждена созерцать окружающий мир в полутонах. В противном случае окружающий мир будет созерцать синяки под моими глазами.

– Нет, правда! – поддержал ее Вилли.

– Вы очень любезны, господа. – Я швырнула куртку прямо на пол.

Наташка смотрела на меня как-то подозрительно. Наконец она спросила:

– Варь, у тебя что, была ночь любви?

– С чего это ты взяла?

– А то по тебе не видно. Кто он?

Я вздохнула. Вообще-то я пока не хотела рассказывать им о возвращении в мою жизнь того, чье имя я столько времени избегала произносить вслух. Но раз она сама об этом заговорила…

– Понимаешь, Натка, тут такое дело… Я встретила одного человека, старого знакомого, и он…

– Его? – выдохнула Наташка. – С ума сошла?

– Наташа, больше всего на свете я ненавижу оправдываться. Не буду этого делать и сейчас. Тем более что не вижу повода. Договорились?

– Ладно, девочки, будет вам, – вмешался Вилли. – В конце концов, мы сегодня собрались здесь не для того, чтобы обсудить моральное уродство возлюбленного нашей Варвары.

Я поперхнулась. Сговорились они, что ли? Наташке я еще могу простить фамильярную жесткость: в конце концов, пару раз она была востребована мною в качестве плакательной жилетки – я имела глупость посвятить ее в перипетии моего странного романа. Но Федоркин-то с какой стати разошелся?! Моральное уродство, видите ли. На его месте я бы вообще о моральном уродстве помолчала. Его мнение даже нельзя наделить статусом «независимая мужская точка зрения». Сами понимаете почему.

– Итак, – невозмутимо продолжил Вилли, – мы все хотим, чтобы Варя танцевала на концерте в «России», так ведь?

– Лично я с этой рыжей мымрой, которую вместо Варьки нашли, вообще здороваться не собираюсь, – горячо поддержала его Наташка.

– Но у Варвары все лицо в синяках. Варя, сними очки, – попросил Федоркин.

Я пожала плечами и подняла очки на лоб. Если ему так хочется, пусть любуется на мои гематомы.

– Замечательно! – воскликнул Федоркин, развернув меня к окну и уставившись на мое лицо.

Замечательно? Странные у него, однако, эстетические предпочтения.

– Объясняю суть моего плана, – важничал Вилли. – Мы должны поменять сценические костюмы. Долой дурацкие кринолины. В них вы, девочки, похожи на малобюджетных снегурочек с детсадовского утренника.

– Ты что? Токарев тебя съест заживо. Он эти костюмы у самого Эдуарда Норкина заказывал. Ткань из Италии везли.

– Не понимаю придыханий по поводу этого Эдуарда Норкина, – раздраженно сказал Вилли. – По-моему, безвкусный тип. Ненавижу его аляповатые тряпки!

Мы с Наташкой переглянулись, а потом не сговариваясь посмотрели на апельсиново-оранжевые кеды Вилли, из-под которых выглядывали зеленые полосатые носки. Согласитесь, крайне странно, когда человек, одетый в лучших традициях Сергея Пенкина, вдруг важно заявляет о своем неприятии вульгарности.

– Новые костюмы придумал мой друг. – Вилли кивнул на приютившийся в углу объемистый пакет.

По тому, как внезапно вспыхнули щеки нашего солиста, я сделала вывод, что под безобидным определением «друг», скорее всего, скрывается как минимум любовник, потенциальный или действующий. Вилли потряс пакетом, и на пол посыпались какие-то не слишком чистые тряпки вида самого отвратительного. Федоркин выхватил из кучи тряпья потертые вельветовые штаны грязно-малинового цвета.

– Вот эти брюки надену я. А у вас будут кепи из такого же материала.

Я брезгливо подцепила пальцем прозрачную шифоновую ткань, на поверку оказавшуюся длинным бессмысленным шарфом.

– Вилли, что это?

– Кажется, я говорил тебе, что меня зовут Виктор, – с улыбкой поправил он. – Не желаю больше отзываться на собачью кличку.

Наташка поперхнулась:

– Зачем же придумал себе такой псевдоним?

– Это была идея Токарева. А я давно подумываю о смене сценического имиджа.

– Кстати, об имидже, – встряла я. – Ты всерьез полагаешь, что мы должны выступать в этих тряпках? По-моему, даже кринолины более удачный вариант.

– Это не тряпки! – звонко возмутился Федоркин. – Это вещи из последней коллекции моего друга, Германа Жирафикова.

– Как? – хмыкнула Натка. – Жирафикова? Никогда о таком не слышала.

– Он пока неизвестный. Это его первая коллекция.

– Вроде бы ты только что сказал, что последняя, – рассмеялась Наташка. – Хотя, судя по вещам, первая и последняя.

– Помолчи, – досадливо оборвал ее Вилли-Виктор и протянул ей поляроидный снимок, с которого улыбался слащавый юнец с блондинистыми волосами ниже плеч, похожий скорее не на кутюрье, а на исполнителя танца семи покрывал.

Я усмехнулась – так вот какой у нашего Федоркина вкус. Любим сладких мальчиков. Похвально, похвально.

– Жирафиков – гений, – серьезно заявил Вилли. – Через несколько лет он будет известнейшим кутюрье страны. А сейчас я решил дать ему шанс.

Я склонилась над сваленными в кучу творениями «гениального» Германа Жирафикова. Создавалось впечатление, что вещички были украдены у какого-то зазевавшегося бомжа. Мятая рубашка с воротничком-стойкой и дырой на рукаве, заляпанная чем-то бурым длинная юбка, плохо простроченный топ, кривоватый, словно вышедший из-под иглы подслеповатой бабули, пиджачок.

– Ладно, Вилли. То есть Виктор. Надеюсь, это шутка.

– Почему? – искренне удивился он.

– Потому, что эти шмотки ужасны.

– Ты не права, – мягко возразил он, – давай примерим. Эта коллекция называется «Прах города». Стиль vintage, очень модно. Жирафиков искал ткани для этих моделей в антикварных лавках.

Я бросила шарф, который держала в руках, обратно на пол. А Натка пробормотала:

– Меня сейчас стошнит. Наверняка эти уродские вещи еще и блохастые. Не хватало подцепить от них какой-нибудь лишай.

– Если не хочешь ничего подцепить, поменьше спи с подозрительными мужчинами! – вышел из себя Вилли. В гневе наш Федоркин был отнюдь не страшен. Румянец, приливший к щекам, делал его моложе лет на десять.

Я подняла с пола длинную полупрозрачную юбку из свалявшихся кружев. Подол был безнадежно заляпан чем-то жирным. Кажется, я даже приметила поблекший круг от испачканного чаем стакана – видимо, на производство «гениальной» юбчонки пошла старая скатерть. И в этой скатерти мне предлагалось выйти на сцену.

– Ладно, Вил… Виктор. Я согласна примерить эту чудовищную юбку. Все равно же ты не отвяжешься.

Федоркин просиял, а Натка взглянула на меня уничтожающе. Я решительно расстегнула юбку. Зачем идти в раздевалку, если, кроме нас троих, в зале все равно никого нет? Глупо было бы уединяться для переодевания всем составом. Вилли деликатно отвернулся. Я через голову натянула юбку-скатерть. Подумав, примерила и потертый вельветовый пиджачок. По замыслу неизвестного мне Жирафикова наши головы должны были украшать совершенно безумного вида вельветовые – в тон пиджаку и брюкам Вилли – кепки с проплешинами. А вокруг шеи должен быть художественно намотан меховой шарф-воротник, явно срезанный с пальто, полвека кормившего моль в шкафу какой-нибудь запасливой старушки.

Я все это надела и с торжествующей улыбкой вскинула ногу на станок. У созданной Жирафиковым юбки было по крайней мере одно неоспоримое достоинство: она была достаточно свободной и в отличие от кринолинов не мешала танцевать.

– Ну, как я вам?

Реакция Вилли и Натки была неоднозначной. Они заговорили хором.

– Отвратительно, – сказала Наташка, ехидно улыбаясь.

– Изумительно, – серьезно резюмировал Федоркин.

Выслушав эти противоречивые замечания, я рискнула обернуться к зеркальной стене. Зеркало явило мне странную особу, похожую на безобидное привидение из ужастика или на страдающую рассеянным склерозом бабулю, по непонятной причине решившую примерить вещи, которые она носила в далекой юности. Будь вся эта одежда поновее и поаккуратнее, возможно, увиденное мне бы и понравилось. Полупрозрачная юбка идеально села на моих бедрах и выгодно подчеркивала длинные ноги. Да и пиджачок мне шел, и даже сомнительная плешивая кепка, как ни странно, была к лицу.

– Какая же ты у нас, Варвара, красивая, – сказал Федоркин, впрочем, скорее всего это был комплимент таланту блондинистого сексапильного Жирафикова.

– Пожалуй, я тоже юбку примерю. – Наташка, воодушевленная моим успехом, выудила кружева из кучи тряпья. – Блин, она же вся дырявая.

– Жирафиков специально ее сигаретами прожигал, – добродушно объяснил Вилли, – чтобы стилизация получилась максимально достоверной.

Наташка в юбке и пиджаке напоминала статуэтку из антикварного магазина. Я не могла не признать, что в коллекции Жирафикова все же что-то есть. Сами по себе его творения смотрятся лохмотьями из лавки старьевщика, а на красивой женской фигуре становятся почти произведениями искусства. Наташка недоверчиво уставилась на себя в зеркало.

– Ну, что я говорил! – запрыгал вокруг нас Федоркин. – Девочки, вы у меня лучшие. Конечно, без грима все это не так ярко выглядит… Да, я же еще ничего не сказал о гриме!

– А что такое с гримом? – сразу заподозрила неладное Наташка.

– Мы все будем в синяках! – радостно объявил наш солист.

Мы переглянулись. После деликатной паузы я рискнула уточнить:

– То есть как?

– Ну тебя, Варенька, и гримировать-то особенно не надо. Правда, до концерта почти неделя, синяки поблекнут. Ничего, мы их тушью подрисуем. И у нас с Наткой тоже будут нарисованные синяки. Это же китч! Это будет оглушительный успех, провокация. Бомба.

– Замечательно! – воскликнула Натка, сдергивая с головы вельветовую кепку. – Появиться на таком важном концерте в скатерти вместо юбки, да еще и в синяках. А что ты придумаешь в следующий раз, Вилли?

– Виктор!

– Да какая разница? Может, заставишь нас выступать в лифчиках с прорезями для сосков? Или в собачьих ошейниках с шипами?

– При чем тут ошейники?

– При том, что никакие синяки я рисовать на себе не дам.

– Не преувеличивай. Это будут стильные синяки. Мы будем выглядеть как декадансные персонажи.

– А по-моему, мы будем смахивать на сбежавших из Кащенко, – пробормотала я. – Особенно когда ты запоешь. Ты, надеюсь, не забыл, что для концерта выбрана песня «Первый аборт»?

– А теперь мы переходим к самому главному! – Вилли поднял вверх указательный палец.

Я заметила, что его аккуратно подпиленный ноготок был покрыт едва различимым (но заметным все-таки!) нежно-персиковым лаком. Интересно, а на ногах он тоже ногти красит? Я представила себе ногу Федоркина (размер сорок третий, не меньше), украшенную вампирски-алыми ногтями, и не смогла сдержать ухмылки.

– Как, еще не весь сюрприз? – перепугалась Наташка.

– Я переписал слова этой песни. Мотив останется прежним. Только теперь она будет называться «Первый снег». Я договорюсь со звукотехником, он отключит фонограмму, и я спою вживую.

– Не знала, что ты сам пишешь тексты к песням, – удивилась я. – «Первый аборт» и «Первый снег» – почувствуйте разницу.

– Да, это смелое решение. Но, честно говоря, мне уже давно надоело петь всю эту чернуху. Хочется нормальных песен с нормальными интеллигентными текстами.

Я вздохнула. Под кепкой голова вспотела, и я подумала, что надо бы не забыть перемыть волосы перед вечерним свиданием с Денисом.

– Вот что, Виктор… Ох, никак не могу привыкнуть, что тебя теперь Виктором надо называть. Это все, конечно, любопытно, и я очень ценю твою преданность и желание мне помочь. Но Токарев на такое никогда не согласится. Уже записана фонограмма, а за наши кринолины он заплатил четыре тысячи долларов.

– Об Олеге не беспокойся, – пошловато подмигнул Вили. Меня посетила мысль, что он мог объесться стимуляторов, вроде тех, что употребляют безголовые подростки перед походом на дискотеку. Может, у него просто наркотический бред, а мы с Наташкой развесили уши. – Новая фонограмма переписывается за два часа. А Олегом я займусь. У меня к нему свой подход.

Я брезгливо поморщилась. Неужели Вилли и Олег Токарев – любовники? Хотя это многое бы расставило по своим местам. По крайней мере, мне бы стало понятно, отчего Олег так упрямо верит в большое звездное будущее Федоркина.

Видимо, на моем изменившемся лице были написаны все мои подозрения. Потому что Вилли-Виктор внезапно смутился до такой степени, что решил оправдаться:

– Я имел в виду кокаин. Ты же знаешь, как любит наш Олег под «коксом» покуражиться.

– Зато я знаю, каким жестоким бывает его «отходняк», – вмешалась Наташка. – Он сам называет это посткокаиновой депрессией. Однажды во время такой депрессии он мне чуть зуб не выбил. Ему показалось, что я с Варькой в такт не попадаю.

– Ничего, потерпим мы его посткокаиновую депрессию, – легкомысленно махнул рукой Федоркин. – Главное – когда у него есть «кокс», ему все по фигу. Обезоруживающий оптимизм и полное размягчение мозгов. Им будет легко манипулировать. Главное, чтобы все получилось, как мы задумали. Это такой шанс для меня… Ну и для Варьки, конечно.

«Гениальный» план казался мне сомнительным. У меня даже закралось подозрение – а не подсел ли на кокаин сам Федоркин? В противном случае отчего его сегодняшний оптимизм граничит с идиотизмом?

– Ты что, всю неделю собираешься держать Токарева на кокаине? А если он не захочет? Подсыплешь ему порошок в баночное пиво?

– Захочет! – уверенно усмехнулся Федоркин. – Он мне сам говорил, что, когда у него будет много денег, он станет баловаться «коксом» каждый день.

– Тоже мне розовая мечта… А кстати, у тебя-то такие деньги откуда?

Вилли горько вздохнул:

– Так, было отложено кое-что. Я на машину насобирать хотел. Но карьера все же важнее машины… Девчонки, только честно, как вам в целом моя идея?

Его идея казалась мне бредовой. Честно говоря, никогда раньше я не слышала до такой степени дурацкой идеи. По Наташкиному затянувшемуся смущенному молчанию я поняла, что она со мной полностыо согласна. Но поскольку других идей по спасению моей карьеры ни у кого не было, мне пришлось сказать:

– Вообще-то ничего себе план… Хотя момент с кокаином и кажется мне сомнительным.

– Я это беру на себя. – Виктор радостно заулыбался. – Знаете, девочки, а я вас все-таки люблю!

Когда ты влюблен, бытовые неприятности теряют статус мелких катастроф. Я сломала каблук – и хоть бы что! Каблук своих единственных дорогих туфелек «Поллини». Случись это со мной хотя бы неделю назад, я бы, может, даже всплакнула над изуродованной туфелькой. Мне бы стало жалко себя – красавицу, которая вынуждена экономить на продуктах, чтобы обзавестись приличной обувью.

Но сегодня безвременная кончина любимых туфель не значила для меня ровным счетом ничего.

Я собиралась на свидание. На свидание с мужчиной, которому я нравилась даже в ветхих домашних джинсах (а более всего – и вовсе без них). Так при чем здесь какие-то туфли?

– Не понимаю я тебя, Варька. – Моя квартирная соседка Зинуля все еше пребывала в мрачном миноре. Она никак не могла смириться с тем, что Неделя высокой моды пройдет без ее участия. – Решительно не понимаю. Скачешь по квартире в трехсотдолларовых туфлях, отламываешь каблук и ржешь, как обкуренная.

– И что?

– А то, что, если бы у меня такие туфли были, я бы их кремом для лица мазала.

– И кто из нас после этого странный?

Зинка пожала плечами и продефилировала на кухню. Там, в холодильнике, ждал ее запотевший стакан с горько пахнущим густым травяным отваром. Зина твердо решила немного похудеть и для этой благородной цели накупила в аптеке очищающих травяных сборов. И теперь значительную часть свободного времени она проводит в компании унитаза. Я ее не понимаю. Хотя пить слабительные травки – это все же лучше, чем провоцировать рвоту после каждого приема пищи, Зина практиковала и такой метод поддержания формы на протяжении нескольких месяцев. Зачем ей вообще понадобилось худеть – ума не приложу. На мой взгляд, она и так напоминает палку от швабры, одетую в дорогие шмотки. Да и мерзнет все время, бедолага. А вы бы видели ее ключицы – костлявые, как у цыпленочка.

– Почему жизнь устроена так несправедливо? – Зина, морщась, залпом пила горький отвар. – Ты, Варя, жирновата. Притом ни в чем себе не отказываешь, сливочные йогурты жрешь. А я стараюсь, стараюсь. И вот результат. Ты идешь на свидание, а у меня опять понос.

Я красила перед зеркалом губы. Да, мои подбитые глаза выглядят не лучшим образом. Зато губы будут сочными и аппетитно блестящими, как у Голди Хоун после силиконовой инъекции.

– Я целый год на свидания почти не ходила. А если и ходила, то на какие-то убогие, однотипные. А ты веселилась напропалую.

– Все это мелко, – поморщилась она.

– Что именно мелко? Ты имеешь в виду того мужика, который подарил тебе лисью горжетку? Или того, который оплатил тебе годовое членство в спортклубе? Куда ты ходила не для того, чтобы потеть на тренажерах, а для того, чтобы в красивом купальнике сидеть у бассейна и знакомиться с мужчинами. По-моему, ты была вполне довольна.

Зина грустно вздохнула. Вот уже вторую неделю она сидела на так называемой «зеленой» диете. Ей можно было есть только продукты зеленого цвета – шпинат, капусту, огурцы, яблоки (когда я предложила ей разнообразить данный унылый список мятными пастилками и семидесятиградусным галлюциногенным зеленоватым напитком абсент, Зинаида назвала меня испорченной натурой). Голод придал ее взгляду какую-то особенную глубину. Я была влюблена и благосклонна, поэтому отощавшая Зинаида казалась мне красавицей.

– Горжетка, мужчины… Гадость! Я, Варя, пожалуй, не верю в любовь.

– Что за глупости? Посмотри на меня. Сама сказала, что я не хожу, а летаю. А помнишь, как прошлой зимой я вышвырнула в форточку телефон, когда поняла, что мне целую неделю никто не звонил? Тогда я тоже не верила в любовь.

– Я неудачница, – гнула свою линию Зинаида. – Меня не взяли на Неделю высокой моды. Мне нравятся мужчины, которым нет до меня дела. На меня обращают внимание одни мудаки и моральные уроды.

Я отвлеклась от раскрашивания лица, подошла к Зине и тряхнула ее за плечи. Она так ослабела от своих дурацких диет, что даже не стала сопротивляться. Ее голова болталась на шее, как крупный бутон на тщедушном стебельке.

– Зинка, ты красивая, и у тебя все впереди. А ну, повтори!

– Я красивая, и у меня все впереди, – понуро повторила она. – Варь, хочешь, дам поносить лисью горжетку?

Я недоверчиво на нее уставилась. Зинаида тряслась над своими немногочисленными дорогими вещами, как скряга над золотыми монетами. Помню, как в прошлом месяце я пыталась на вечер одолжить у нее свитерок из позапрошлой коллекции «Дольче и Габбана», – ничего из этого не вышло. А здесь – ультрамодная горжетка, эксклюзивная вещь.

– Правда? Но ты же так над ней трясешься.

– Плевать. Забирай.

– Конечно, хочу! Клянусь, с ней ничего не случится.

Пока она не передумала, я бросилась к Зинкиному шкафу, достала заботливо упакованную в бумажный пакет горжетку и накинула ее себе на плечи. Серые брюки, тонкий черный свитер, блестящий новый мех на плечах – я казалась себе похожей на гламурно-загадочную Марлен Дитрих. Так, теперь моя стратегическая задача – убраться из дома как можно скорее, чтобы Зина из вредности не потребовала горжетку обратно.

Она догнала меня у входной двери:

– Варя!.. Варя, стой!

– Ну что еще? – Я обернулась, зарывшись носом в нежный мех.

– Денис все равно тебя обманет, – покачала пергидрольной головой она. – Как бы ты ни старалась, обманет все равно. Вот увидишь.

«Не обманет!» – думала я, принимая его приветственный поцелуй и традиционные розы, которые ему так нравилось мне дарить. Моя влюбленность пропахла этими пряными тепличными розами – не отмоешь. Их смутно сладкий запах, наверное, всю жизнь будет ассоциироваться у меня именно с ним, Денисом Викторовичем Семашкиным. Розы – как же банально, как книжно. Какой-нибудь утонченный сноб даже скажет – пошло. Но все равно, по моему убеждению, розы – самые красноречивые цветы.

На этот раз это был настоящий взрослый роман, а не просто, как выражается не по возрасту циничная Наташка, «легкий перепихон».

В прошлом году наши отношения напоминали романтический китч. Все эти ночевки на шелковых простынях очередного отеля, и текила, закусываемая не традиционным лимоном, а черной икрой. Был антураж, а вот глубины не было.

А сейчас мы просто по улицам гуляли. Гуляли по улицам, взявшись за руки, точно сбежавшие с последнего урока школьники!

– Я ни к кому никогда не чувствовал такой нежности. Наверное, не стоит так говорить, Варя, а то возгордишься.

– Уже возгордилась.

– Знаешь, а даже хорошо, что так все получилось.

– Что?

– Ну… что мы тогда расстались. Зато сейчас я действительно уверен в том, что чувствую. А ты?

– Я?

Я давно заметила, что в самые ответственные моменты у меня с завидным постоянством отказывают мозги. Любимый мужчина спрашивает меня о чувствах, которые я к нему испытываю. Ключевой момент, не время для кокетства. А я тупо улыбаюсь и губ не могу разлепить. Может, это просто своеобразная защитная реакция на возможный обман?

– Варя, ты можешь не отвечать… Но я тут подумал… а что, если нам попробовать жить вместе?

– Ты это серьезно?

– А почему нет? Боюсь потерять тебя еще раз.

– Денис, мы не виделись почти год. И на третьем свидании ты предлагаешь пожить вместе?

Он остановился и за плечи притянул меня к себе. Было довольно темно, а мне еще приходилось носить дурацкие темные очки, маскирующие синяки. Так что я могла видеть только контур лица Дениса и не знала, с каким выражением он на меня смотрит.

Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но так и не смог подобрать нужных слов. И действительно, ну что он мог мне сказать? Что он меня любит? Он знает, что все равно какая-то часть меня встретит данное заявление недоверчивой кривой ухмылкой. Потому и молчит.

И я молчу. Я не вижу его лица, зато отчетливо ощущаю запах его шампуня. Он всегда пользовался мятным шампунем и сейчас своим предпочтениям не изменил.

О чем я думаю? Любимый мужчина говорит именно то, что я столько времени мечтала от него услышать. А я отчаянно пытаюсь вспомнить марку его любимого шампуня. Ну не дура ли?

– Если хочешь, можно подождать, – быстро сказал он. – Не обязательно все решать так сразу. Я не заставляю тебя отвечать прямо сейчас.

– Нет, вообще-то я… Я думаю, что идея неплохая.

Я говорю с осторожностью однажды обманутой женщины, тогда как на самом деле мне хочется, как в финале романтической комедии, броситься к нему на шею, завопив: «Да!!!» (именно так, с тремя восклицательными знаками).

– Тогда чего тянуть? – обрадовался он. – Завтра можешь приступить к поискам квартиры. Моя будет слишком тесной для нас двоих. Цена значения не имеет.

– Но я думала, что такие вопросы мы должны решать вместе.

– Варенька, малыш, у меня столько работы. – Он щелкнул меня по носу. – Уверен, что ты великолепно справишься. Выбери что-нибудь в центре. С видом на набережную.

– Мне нравится Фрунзенская.

– Замечательно. Мне нравится все, что нравится тебе. И не экономь. Наша первая квартира должна быть шикарной.

– С джакузи и танцевальным холлом, – улыбнулась я.

– И чтобы обязательно была встроенная посудомоечная машина. А то в первый же вечер нашей совместной жизни мы поссоримся из-за того, кто будет мыть тарелки. Учти, я это ненавижу.

– Ссориться?

– Мыть тарелки.

– Тогда мы накупим одноразовой посуды и не будем ссориться никогда!

– Точно. Варюша, мне кажется, это все надо отметить. Рванем в «Кабаре»?

«Кабаре» – один из самых шикарных клубов города. Однажды фейсконтроль, свирепо охраняющий вход от охочих до красивой жизни маргинальных личностей, не пустил нас с Наташкой внутрь. У меня тогда были не слишком дорогие ботинки в еле заметных белых соляных разводах и простуда на губе. Ботинки я кое-как оттерла пригоршней снега. И все равно холеный охранник, скривившись, пробормотал что-то о том, что сегодня в клубе частная вечеринка. Я знаю, что так всегда говорят неудачникам, которых не хотят пропускать в приличные места. Эти слова что-то вроде пароля, обозначающего – катись отсюда, для нашего клуба ты физиономией не вышел. Самое интересное – тип на входе прекрасно знал и меня, и Натку: раньше мы частенько захаживали в «Кабаре» – а где еще можно от души потанцевать субботней ночью?

Это вовсе не трагедия мирового масштаба – быть однажды не пропущенной в злачное местечко, где веселятся снобы в джинсах от Александра МакКуина. Но в тот момент, признаюсь, я почувствовала себя униженной. Мимо нас проходили двухметровые девушки с блестящими волосами и блестящими губами. Наташке тоже было не по себе. «Ненавижу Барби, – сказала она. – У этой суки все есть!»

– Что-то не так? Варюша, ты чем-то расстроена?

– Все замечательно. Просто на мне растоптанные ботинки. Вариант не для «Кабаре».

– Да кому интересны твои ботинки! Пойдем, малыш, выпьем по «Мохитос».

– Может, куда-нибудь еще?

– Можно посмотреть стриптиз, – подмигнул он.

Я ухмыльнулась, при слове «стриптиз» мне всегда вспоминается мой первый московский день – позорный побег из клуба «90-60-90». А что, было бы неплохо появиться там в совершенно ином статусе, под руку с мужчиной, при виде которого у большинства дам слюнки текут.

– Стриптиз? А что, это идея. Знаешь, есть такой клуб «90-60-90»…

– Это же бордель! – нахмурился Денис, и я прикусила язычок. Семашкину совершенно не обязательно знать некоторые детали моей биографии. – Нет уж, поехали в нормальное место. Называется «Эгоист». У меня там знакомый управляющий, Рауль.

– А там сойдут мои ботинки?

– Солнышко, – рассмеялся он, – не говори ерунды. На твои ноги никто и не посмотрит.

Я со вздохом подумала, что он прав. Никто не посмотрит на мои ноги, потому что все будут пялиться на моего мужчину. Все-таки социальный статус женщины все еще напрямую зависит от сопровождающего ее кавалера, что бы там ни говорилось о расцвете агрессивного феминизма.

Денис взял меня под руку.

Что ж, мой социальный статус, похоже, скоро изменится.

До новогоднего концерта оставалось всего четыре дня. Наконец танцкласс соизволила посетить Стасина племянница, которую прочили на замену мне. Привел ее Олег Токарев, который появлялся на наших репетициях редко. Я отметила, что он похудел и говорит «в нос», словно у него хронический гайморит. Значит, Вилли все же дает ему кокаин. Право, смешно…

Стасина племянница оказалась рослой рыжеволосой девушкой с немного лошадиным лицом. У нее были проколоты бровь и ноздря. И она явно считала себя главным действующим лицом коллектива, с которым еще не успела толком познакомиться.

– Ну, привет, что ли, – протянула она, не переставая мусолить за щекой жвачку, источающую резкий мятный аромат. – Меня зовут Индия. Буду здесь танцевать.

– Индия! – с ухмылкой повторила Наташа и многозначительно взглянула на меня. Я приподняла брови и криво усмехнулась, молчаливо согласившись, что новенькая едва ли тянет на роковой псевдоним «Индия».

Но той все было нипочем.

– Наверное, вам интересно узнать обо мне побольше? Ну, так и быть… Танцевать я нигде не училась, у меня талант от Бога. Я могла бы стать и балериной, если бы захотела. Но для балета я чересчур ленива, вот.

– И чересчур толста, – вполголоса вставила Наташка.

Но так называемая Индия даже не взглянула в ее сторону – то ли талантливо демонстрировала полный игнор, то ли просто была несколько глуховата.

– Я семь лет танцевала в ансамбле. Мы гастролировали по всей стране с народными танцами. Были даже в Лондоне, где я пользовалась ошеломляющим успехом. А потом я устроилась в ресторан исполнительницей танца живота. Очень дорогой ресторан, я была там звездой.

– Ага, танец живота в горизонтальном положении, – вновь подала голос Натка, уже немного громче.

Стася, до этого момента с восхищением взиравшая на конеподобную племянницу, перевела на Наташку недовольный взгляд. Но та только строптиво передернула остренькими плечиками. На ее лице явственно читалось примерно следующее: «Подумаешь! Меня заменить не так-то просто, а вот таких, как ты, миллион!»

– В будущем я планирую сама создать свой ансамбль. Возможно, еще и академию танца, – вещала Индия. – Ну а пока… Пока поработаю здесь, с вами. – Она наконец замолчала. Снисходительная вялая улыбка появилась на ее вытянутом лице в качестве завершения демонстрации полного презрения рыжей танцовщицы к новой работе в целом и к нам в частности.

Федоркин удрученно молчал.

На Стасином лице цвела улыбочка сытого крокодила.

Олег напряженно ждал, начнем ли мы улыбаться новенькой и привечать ее или ответим на ее наглость холодным бойкотом.

Наташка, нахмурившись, смотрела на меня.

А мне было смешно.

Я вдруг подумала о том, что наши бурлящие страсти и изощренные интриги – это не более чем мышиная возня. Битва пауков, заточенных в стеклянную банку. За что я собиралась бороться с этой рыжей особой с замашками недорогой шлюхи? За статус звезды и примадонны? Вовсе нет. За место на втором плане по отношению к безголосому эстрадному попрыгунчику, у которого даже собственного фан-клуба нет. Я готова смести все на своем пути, чтобы остаться в роли безымянной девчонки из кордебалета, лицо которой чаще всего вырезают из клипа, чтобы оно не отвлекало внимания от главного персонажа – Вилли Федоркина. Как это мелко.

Ну почему после школы я не поступила в юридический? Когда-то, а именно после просмотра фильма «Дикая орхидея», где роскошная Кэрри Отис играет талантливого юриста, я тоже долго мечтала стать в один прекрасный день сексапильной всезнайкой. И даже если бы Кэрри Отис из меня не получилось, то я смогла бы стать хорошим секретарем или нотариусом.

– Ладно, вижу, вы поладили! – прервал неловкое молчание постоянно пошмыгивающий носом Олег. – Я так и знал! Какая прелесть! Индия, ты потрясающе вписалась в коллектив!

Как и все кокаинщики, Токарев после дозы пребывал в гипертрофированно благостном состоянии.

– А теперь давайте репетировать, – вмешалась Стася. – На самом деле мы с Индией уже пробовали танцевать под эту песню, так что она в курсе. Индюша, займи свою позицию. А Варвара пока посмотрит со стороны.

Вот так бесцеремонно меня выключили из игры.

Наташка прыснула – ее позабавила уменьшительно-ласкательная интерпретация рокового имени Индия. Индюша… Ха, псевдоним Индюша подходит этой самовлюбленной мымре куда больше.

Вилли сочувственно взглянул на меня и незаметно подмигнул – мол, прорвемся, старушка.

А я подошла к окну. Мне было совсем неинтересно смотреть на то, как Индюша рьяно старается «перезвездить» меня.

За окном уже зажглись фонари. Люблю, когда начинает темнеть. Ранний вечер, время быстро меняющегося света. Не видно грязных сугробов, и даже блочные типовые дома кажутся не такими уродливыми в свете фонарей. Город, как разменявшая пятый десяток красавица, безоговорочно хорош только в полумраке.

Повернувшись лицом к танцующим, я угрюмо констатировала, что и без меня группа Вилли Федоркина смотрится неплохо. Коллектив ничего не потерял и не выиграл от того, что вместо меня здесь машет длинными мускулистыми ногами вульгарная стерва с колечком в носу.

Знаете, а не так-то это и приятно – быть пешкой.

Эх, ну почему же я не пошла в юридический, почему?! Даже если я полная бездарь, все равно сейчас бы у меня была спокойная размеренная жизнь. Уж лучше скучать в какой-нибудь пыльной конторе, бегать в «курилку» с такими же скучающими конторскими барышнями, читать «Космополитен» тайком от шефа, лениво мечтать о выходных. Куда лучше, чем участвовать в сомнительной авантюре с кокаином и появлением на большой сцене в костюмах от безумца Жирафикова. Лучше, чем смотреть на то, как старается понравиться продюсеру та, из-за которой я, кажется, лишилась работы.

Я не заметила, как пролетело время. Мне казалось, что репетиция только началась, а Стася уже говорила, задорно хлопнув ладошками по сухоньким ляжкам:

– Спасибо, на сегодня достаточно.

Ко мне подбежала запыхавшаяся Натка.

– Ну как ты?

– Как видишь.

– Вижу сытую кошку. А по идее тебе должно быть хреново. Ты знаешь, что Вилли купил кокаин?

– Ему не нравится, когда его так называют. Теперь он, видите ли, Виктор.

– Да хоть Виктор, хоть Степан, мне-то что? Главное, что у него есть двенадцать грамм кокаина.

– Сколько? – Я не поверила своим ушам.

– Двенадцать грамм, – подтвердила она, довольная.

– Что-то я не пойму, чему это ты так радуешься. Двенадцать грамм – это перебор даже для нашего Олега. И вообще, мне эта идея кажется бредовой.

– Все гениальные идеи кажутся бредовыми на первый, поверхностный взгляд, – мудро изрекла Наташка. – Ой, а это что?

Она наконец обратила внимание на мое кольцо. Я давно ждала, когда же она проявит к нему интерес. Такая особа, как Наташка, не могла моего кольца не заметить. Она обожала дорогие побрякушки и не хуже талантливого ювелира могла отличить стоящую вещь от подделки.

– Кольцо. Не видишь, что ли? – неохотно прокомментировала я.

Наташка строго на меня посмотрела. В моменты, когда выражение ее лица становится вот таким искушенно-недоверчивым, мне кажется, что Натка гораздо меня взрослее.

– Вижу, что кольцо. Ты, Варька, под валенок не коси. Откуда у тебя такое? Между прочим, это Картье! Я такое в ювелирке на Тверской видела.

– Да, действительно Картье. Я, Наташа, замуж выхожу.

– Ты – что?

– Что слышала. Без комментариев.

Наташа смотрела на меня недоверчиво. И я могла ее понять – на ее месте я бы тоже самой себе не поверила. Ситуация действительно могла показаться странной: позавчера – демонстративное, почти мазохистское одиночество, а сегодня – пожалуйста, колечко от Картье красноречиво поблескивает на пальце.

– Варь, но надеюсь, это не…

– Он самый! – весело подтвердила я.

– Какой кошмар!

Она совершенно по-детски прикрыла ладошкой рот. В ее голубых глазах плескалось сочувствие. Смешно. Эта дурочка искренне сочувствует мне. Сочувствует в тот момент, когда мужчина, которого я почти год усердно пыталась возненавидеть, вновь обрел легальный статус любимого.

– Варя, я считаю, это надо обсудить. Поехали в «Зен-кофе». Там мой любимый шоколадный торт.

– А как же вечная диета? – Я ухитрилась щекотно ущипнуть ее за ягодицу.

– Да какая диета, когда такое творится! Мне, кстати, тоже надо тебе кое-что важное рассказать.

– Новый любовник? – Как же это предсказуемо.

– В том-то и дело, что не новый. Арманд – помнишь его? Фокусник! Арманд познакомил меня с родителями.

– Какой прогресс!

– Подожди меня, я только переоденусь. И поедем. Есть пирожные и обсуждать.

И Наташка умчалась в раздевалку.

Какой же она еще все-таки ребенок, подумалось мне. Ее любимая разновидность досуга (не считая секса и шопинга, конечно, и не обязательно именно в таком порядке) – это «есть пирожные и обсуждать». Уютно поджав ноги на диване или неглубоко затягиваясь сигареткой в кафе, обсуждать с подружками главные нехитрые новости – новых мужчин, новую одежду, новые планы. Иногда мне даже кажется, что она смотрит на какие-то жизненные коллизии через призму последующего поедания пирожных с детальным обсуждением этих самых коллизий. Вляпывается в какие-то истории, чтобы потом было что качественно обсудить.

– Слушай, а ты что здесь забыла? – раздался над ухом неприятно-гнусавый женский голос (впрочем, этот голос был таким низким, что он вполне мог принадлежать и гомосексуально ориентированному жеманному мужчине).

Я даже вздрогнула от неожиданности. Нет, моя задумчивость до добра не доведет. Иногда я настолько глубоко ухожу в себя, что напрочь забываю, где нахожусь.

Передо мной стояла уже успевшая переодеться Индия. На Индюше была оранжевая мини-юбка в трогательно-школьную складочку и ядовито-зеленый свитер. Неужели настолько хочет вписаться в коллектив, что даже решила подражать фирменному вульгарному стилю Федоркина? Если так, то она преуспела, а возможно, даже и перещеголяла нашего солиста по части безвкусно подобранных друг к другу вещей.

– Простите?

– Не надо делать вид, что не понимаешь, – процедила она. – Или тебе неизвестно, что меня пригласили сюда на твое место?

– Вовсе нет, – нагло улыбнулась я. – Тебя приняли временно, на один-единственный концерт. Когда синяки пройдут, я вернусь в группу.

– Ага, надейся. – Она подбоченилась, как торговка семечками, готовая принять живейшее участие в рыночной потасовке.

Я вовсе не собиралась ей потакать. Но и склочной Индюше не хотелось сдавать позиций. Не знаю, где она набралась таких скверных манер – может, успела побывать в местах не столь отдаленных? Она всего на три года старше меня, а вид потасканный.

– Так что завтра можешь не приходить сюда, красавица. Если не хочешь дополнительных синяков. Дома сиди со своими фингалами.

– Не тебе решать.

Ее крепкий смуглый кулачок пребольно ткнулся в мое плечо. Этого я никак не ожидала. Словесного поединка ей недостаточно? Она и правда собирается втянуть меня в драку?

– Руки не распускай!

Я хотела оттолкнуть агрессивную ненормальную, но в этот момент сзади на Индию, как бойцовский петух на соперника, налетела Наташка. Без церемоний и предисловий она вцепилась в рыжие волосы не ожидающей такого подвоха Индюши.

– Спасите! – только и успела взвизгнуть она.

Пытаясь стряхнуть с себя руки решительно настроенной Наташки, Индия заехала остреньким локотком мне в лицо. Удар пришелся в скулу. Больно заныл заживающий синяк. Почему в последнее время все кому не лень бьют меня по лицу? Неприятная тенденция. Размахнувшись, я несильно ударила ее ладонью по щеке. Но попала почему-то в глаз. Индия заверещала, как пожарная сигнализация.

– Убивают! – Она кричала это на полном серьезе, я даже на какое-то мгновение почувствовала себя разбойницей с большой дороги.

Привлеченные оглушительными воплями, в зал вбежали Стася, Вилли и Олег. Вот какую картину они застали: на полу в позе зародыша лежит Индия в задравшейся оранжевой юбке, ее руки с по-орлиному загнутыми ногтями, выкрашенными в черный цвет, закрывают лицо.

– Что здесь происходит? – Стася потрясла племянницу за плечо. – Что они с тобой сделали?

Индия всхлипнула и убрала ладони от лица. Я не знала, смеяться или плакать – ее ярко накрашенный глаз превратился в крохотную щелочку.

– Еще одна готова, – вполголоса пробормотала Наташка.

– А она еще улыбается! – накинулась на меня Стася. – Знаю я, это Варькиных рук дело! Но все равно тебе сюда не вернуться! Только через мой труп!

А Олег Токарев, покрасневший нос которого был перепачкан в белой пудре, так и не смог оценить всего драматизма ситуации.

– Девочки, вы прелесть, – радостно рассмеялся он. – Я так и знал, что вы друг другу понравитесь.

– Надо вызвать врача. – Стася помогла Индюше подняться с пола. Кажется, наш балетмейстер успела возомнить себя большой начальницей. – И если такое еще раз повторится, то я лично прослежу, чтобы тебя, Варя, не взяли ни в один приличный коллектив города.

– Тоже мне воротила шоу-бизнеса, – проворчала Наташка.

И мы поехали в «Зен-кофе». Есть пирожные и обсуждать.

Глава 7

Наташкина новая пассия (впрочем, сама она упорно применяла по отношению к нему пафосный эпитет «любимый») по имени Арманд происходил из цирковой семьи. Его отец был известным эквилибристом, мать когда-то работала в группе воздушных акробатов, но после удаления менисков переквалифицировалась в ассистентку иллюзиониста. Да и возраст не позволял ей летать под куполом в серебристом обтягивающем комбинезончике. Как будням развеселую закулисную жизнь. С детства он был невероятно хорош собой – он напоминал и большинство цирковых детей, Арманд предпочитал унылым школьным боттичеллиевского ангелочка, волосы которого окунули в густые чернила.

Он впервые вышел на арену, едва ему исполнилось шесть лет. Когда ему исполнилось десять, он заменил мать в номере иллюзиониста. В пятнадцать впервые продемонстрировал восхищенным зрителям собственную программу, которая помимо традиционных пассажей вроде появления белого кролика из цилиндра и распиливания надвое неестественно улыбающейся красотки включала в себя эксклюзивный номер с левитацией. Арманд садился в позу лотоса, закрывал глаза и принимался беззвучно нашептывать какие-то мантры. И весь зал, затаив дыхание, вглядывался в его порочно красивое лицо и в его что-то шепчущие красивые губы. И не сразу замечали зрители, завороженные его необычной красотой, что Арманд уже и не сидит вовсе на полу, а витает над ним. Правда, ему пока не удавалось подняться на высоту более полутора метров (иначе зрителям стали бы видны пропущенные через его рукава металлические канаты, которые и приподнимали его над землей). Но и этого, как выяснилось, достаточно, чтобы обеспечить красавцу иллюзионисту всенародную любовь.

Его называли русским Дэвидом Копперфильдом и прочили головокружительную карьеру, приправленную астрономическими гонорарами. Ну а пока Арманд продолжал работать в частной цирковой труппе, в основном выступающей на корпоративных вечеринках.

Каждому Дэвиду Копперфильду, видимо, нужна своя Клаудиа Шиффер. Таковой стала для Арманда моя пятнадцатилетняя подружка Наталья.

Потом, когда их отношения станут настолько близкими, что оба смогут отбросить в сторону никчемное кокетство, он признается ей, что это была любовь с первого взгляда.

Впервые он увидел Наташу в гримерной клуба «Сказка фараона» в тот злополучный вечер, который лично для меня окончился приобретением перечеркнувших карьеру синяков. Она стояла перед зеркалом и приклеивала к зубам отбеливающую пластинку. Он едва взглянул на нее (длинные ноги, мягкие светлые волосы, золотая мини-юбка) и понял, что это и есть девушка его мечты. Между тем Арманд отнюдь не был неопытным девственником, хотя ему исполнилось всего восемнадцать. Закулисная жизнь, как известно, располагает к раннему взрослению – он стал мужчиной в тринадцать благодаря слегка подвядшей красотке, исполнительнице танца живота. С тех пор в его смуглых объятиях успело перебывать много женщин, да он и сам точно не смог бы сказать, сколько именно.

Те женщины были разными, но все они казались пресыщенному вниманием Арманду обыкновенными. А вот Наталья была особенной. За кукольным фасадом скрывалась обезоруживающая искренность и энергия.

В тот вечер он подарил ей лилию, а она оставила ему номер своего телефона. Могла ли тогда ветреная Наташка знать, что влюбится в элегантного черноволосого фокусника? Она ведь, как вы знаете, тоже паинькой не была. В основном моя Натка предпочитала общаться с мужчинами, которые могли каким-либо образом улучшить ее быт – подарить, например, новые туфельки от «Вичини», к которым красавица питала тайную слабость.

Арманд уж точно не был способен подарить ей ничего, кроме реквизитной лилии да обжигающего взгляда. Но и этого оказалось достаточно, чтобы Наташка приняла его приглашение, когда он позвонил ей на следующий день. Он повел ее не в шикарный ресторан, а… в чебуречную на Цветном бульваре. Это показалось Натке забавным. К тому же кавалер ее выглядел неотразимо – длинные волосы были гладко зачесаны назад и собраны в хвост, черный приталенный пиджак красиво облегал мужественную фигуру (пусть пиджачок и был, скорее всего, приобретен на дешевом вьетнамском рынке, но сути дела это неприятное обстоятельство не меняло). Встречные женщины провожали его задумчиво-томным взглядом, Наташке это, естественно, льстило.

Так что она радостно поедала пропитанные маслом, невообразимо вредные для фигуры, но такие вкусные чебуреки.

Арманд оказался интересным собеседником. Он так увлеченно рассказывал о цирке, что Наташка внимала ему с открытым ртом. А ведь ее вообще сложно чем-либо заинтересовать. В какой-то момент она даже позавидовала Арманду: его жизнь казалась интересной и полной приключений. А чем жила она сама? Репетиции, концерты в дешевых ночных забегаловках, попойки, романы. Когда Арманд спросил:

– Ну а ты довольна своей работой? – Натка промямлила:

– Не жалуюсь. – Она постеснялась посвящать его в подробности.

В тот день он проводил ее до подъезда. Наташка рассчитывала на прощальный поцелуй, но он едва прикоснулся сухими теплыми губами к ее виску.

В ту ночь она так и не смогла уснуть. Ее сердце прыгало, как пьяный подросток на танцевальной вечеринке. Она снова и снова вспоминала его лицо, и его внимательный взгляд, и его голос, и его смех.

Утром Наташку осенило: да она же влюбилась! Влюбилась в импозантного красивого Арманда, и если он больше никогда ей не позвонит, она все равно будет каждую ночь вспоминать о нем, разочарованно вздыхая.

Но он позвонил. Позвонил на следующее утро, чтобы еще раз поблагодарить красавицу за «волшебный» вечер (он так и сказал – волшебный!). И снова они условились о встрече. На этот раз он пригласил Наташку в цирк, где она не была с самого детства. Это была эйфория, концентрированное счастье – и Наташка пила его огромными глотками, не боясь поперхнуться. Он познакомил ее с цирковыми артистами, большинство из которых показались ей чудаками. Но у них, как и у Арманда, горели глаза – эти люди явно знали, для чего живут, в отличие от нее самой.

Ей позволили сфотографироваться с индифферентным удавом, напоминающим резиновый муляж, и понаблюдать за кормлением слона – как только Наташка зашла в его вольер, слоник, до этого момента сонно лежавший в углу, поднялся на ноги и резво направился к ней. Наташка еле успела отскочить. Она побывала на репетиции воздушных акробатов и познакомилась с женщиной-змеей, которая на полутемной apeнe казалась сумрачной роковой красавицей, а на самом деле была простоватой круглолицей блондинкой с живым, подвижным лицом. Именно женщина-змея и сказала Арманду:

– Какая у тебя красивая девушка! Вот бы она стала твоей ассистенткой. Рейтинг твоего номера взлетел бы до небес.

Арманд задумчиво посмотрел на притихшую Наташку:

– А что, идея хорошая. Но у тебя, наверное, нет на это времени… Ладно, обсудим это как-нибудь потом.

Что-то помешало ей нетерпеливо воскликнуть: «Есть время! Есть! Давай поговорим сейчас!» Она просто улыбнулась и неопределенно пожала плечами.

– Вообще-то я давно подумывал о замене ассистентки, – сказал Арманд. – Надо будет поискать подходящую девочку по модельным агентствам.

Улыбка сползла с Наташиного лица. Что это он такое говорит? По каким еще модельным агентствам? Нет, она этого просто не переживет. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Арманд общался с длинноногими беспринципными модельными девками, которым ничего не стоит соблазнить смазливого иллюзиониста. В том, что коварные фотомодели захотят получить Арманда в личное пользование, Натка не сомневалась. Поэтому она сказала:

– Знаешь, а я ведь еще не ответила «нет».

– Ты о чем?

– О предложении поработать твоей ассистенткой.

– А как же твоя группа? – удивился он. – Ты же говорила, что вы репетируете почти каждый день. Мы тоже. Цирк требует полной самоотдачи, здесь мало кто совмещает выступления с чем-то еще.

– Да я на самом деле уже давно подумывала о смене деятельности. Так что это было бы кстати. – Ее уже невозможно было остановить.

– Ну… Это было бы просто замечательно. – Арманд немного растерялся, он не ожидал, что его блондинистая пятнадцатилетняя подружка обладает хваткой бультерьера. – Но ты все равно не спеши. У меня до Нового года контракт со старой ассистенткой. А сразу после праздников мы могли бы начать репетировать с тобой. Как раз январь – мертвый месяц для выступлений, я бы успел тебя натаскать.

Так Наташка узнала, что счастье – это не абстрактное понятие и не лишенное смысла пожелание с новогодней открытки. Счастье – это когда сердце то скачет вверх по ступенькам, то в свободном падении ухает вниз. Счастье – это когда на тебя смотрят глаза, о которых ты постоянно думаешь, и в глазах этих улыбчивые чертики пляшут канкан. Счастье – это тревожное ожидание первого поцелуя. И сам первый поцелуй. И секундное неловкое замешательство после него. И первый секс с человеком, от простого прикосновения которого дрожат коленки. И второй секс с ним же. И третий, и четвертый, и десятый… Да разве кто-то из них считал? И первый совместный завтрак. Наташка тогда соорудила неумелые кривые бутерброды, трогательно украсив неаккуратно порезанный сыр веточками петрушки. Он взглянул на эти «шедевры кулинарии», расхохотался, скрылся на кухне и через четверть часа уже кормил ее пышным омлетом с грибами и помидорами. Арманд великолепно готовил.

Через две недели после знакомства (а ей-то казалось, что они знакомы целую вечность, чуть ли не с самого детства) он представил ее родителям.

Несмотря на все ее опасения (вызванные моими авторитетными заявлениями о том, что цирковые редко принимают кого-то в свои ряды), Наталья его родителям вроде бы понравилась. Правда, в начале вечера мама Арманда – невысокая субтильная брюнетка с совиным выражением лица – поинтересовалась, поджав тонкие губы, натуральная ли Наташа блондинка. Видимо, девушка показалась ей чересчур вульгарной. Потом вроде бы Натка сумела завоевать даже ее расположение. Арманд объявил родителям, что с Нового года Наташа будет работать в его номере.

До Нового года оставалось чуть меньше месяца.

Зинка решила уйти в монастырь. Садовыми ножницами, найденными в шкафчике нашей квартирной хозяйки, она коротко и неровно обрезала свои вытравленные до белизны волосы. С новоприобретенной прической Зинаида стала похожа на лишайного ежа.

Она увязала в простыню свои многочисленные наряды и отволокла узел на помойку. Еще долго после этого на глаза мне время от времени попадались районные пьянчужки, одетые в кофточки от «Кензо» и сапожки от «Гуччи».

Конечно, я узнала об этом акте благотворительности постфактум, иначе ни за что бы не дала ей выбросить дорогие вещи. Лучше бы она, честное слово, облагодетельствовала меня.

Но она проделала все это ранним утром, когда я еще спала. Я вышла на кухню за утренней порцией дрянного растворимого кофе и увидела ее, стриженую. Зинка пила воду и сосредоточенно читала Библию.

– Боже, что это?! – Мой сон как рукой сняло.

– Не поминай имя Господа всуе, – мрачно откликнулась она, даже не взглянув в мою сторону.

– Зина!! Что ты еще затеяла?!

Вот тогда она мне и объявила:

– Я ухожу в монастырь.

– Ты – что?

– Ухожу в монастырь, – терпеливо повторила она. – В мирской жизни мне уже ничего не светит. Поэтому я и решила стать сестрой Господней.

Я грохнула чайник на плиту и присела напротив нее. Меньше всего Зинаида походила на Господню сестру. В крайнем случае это была бы вздорная младшая сестричка – из тех, что красят волосы в цвет советского знамени и курят в форточку тайком от родителей.

– Боюсь, Господу не нужна такая сеструха, – осторожно возразила я. – У тебя же татуировка на жопе, какая из тебя монашка?

– Подумаешь! Где это написано, что человек с татуировкой не может уйти в монастырь? Если будет надо, сведу… – Она подумала и, сверкнув безумными глазами, добавила: – Каленым железом.

Я вздохнула. Кажется, моя соседка сошла с ума. Кстати, если бы ее стрижка была выполнена не столь неаккуратно, то я бы сказала, что новый имидж ей к лицу. Раньше я никогда не замечала, что у нее классически правильные черты лица. И вообще, мне никогда не нравились ее торчащие во все стороны пересушенные волосы. Копна неестественно белых кудрей делала ее проще и старше. А теперь стало заметно, что у Зинаиды красивые огромные глаза и длинная лебединая шея.

– Что-то случилось, – констатировала я, глядя, как она бессмысленно перелистывает странички Евангелия. – Ты опять не прошла какой-то кастинг.

– Опять не прошла, – унылым эхом повторила она.

– Что на этот раз?

И тогда ее прорвало. Зинка заговорила быстро-быстро, как будто боялась, что, потеряв интерес к ее сумбурному повествованию, я прерву ее на полуслове. И сразу стало ясно, что изысканно-сдержанное трагическое молчание, которым она так эффектно встретила меня утром, не более чем красивая поза. А на самом деле Зинуля нервничает, да еще как!

– Только я оправилась от Недели высокой моды, как тут это! Я понравилась французам, которые искали девушку для телеролика мыла. Они неделю со мной носились как с писаной торбой. Даже приготовили на мое имя контракт. И в самый последний момент меня заменяют какой-то пигалицей, которая в Москве без году неделя. Мисс Саратов, блин! Она, видите ли, сенсация. А я? Я кто? Пустое место – вот кто я.

– Зина, но такое бывает сплошь и рядом. Все модели время от времени не проходят кастинги. Это специфика профессии. Это нормально.

– Все время от времени, а я всегда! – повысила голос Зинка. – У меня вообще никогда ни одного хорошего контракта не было! Перебиваюсь на мелких показах. Не могу так больше!

– А тебе не кажется, что уход в монастырь – это слишком радикальное решение?

– Все равно, обратного пути нет! – И Зина вновь решительно распахнула Библию.

– Почему это нет?

– Потому что я порвала все свои связи с прошлым, – охотно объяснила она. – Я позвонила в агентство и сказала, чтобы больше на меня не рассчитывали. Я сожгла портфолио. И, самое главное, вынесла на помойку всю свою одежду.

– Шутишь?

Зина молча кивнула на шкаф. Его створки были распахнуты, а полки пусты. Ни красного кашемирового пальто, которым я втайне восхищалась. Ни лисьей горжетки, из-за которой мы ссорились столько раз. Ни черного вечернего платья от «Эскада». Ничего.

И только в тот момент я осознала всю серьезность положения. Тряпичница Зинка, которая неделями сидела на гречневой каше, чтобы позволить себе лишнюю кофточку, может без сожаления выбросить свою одежду на помойку только в одном случае. Если она решила, что жить дальше не имеет смысла. Вам это покажется смешным – как могут быть взаимосвязаны попытка самоубийства и отсутствие лисьей горжетки? Но вы просто плохо знаете мою соседку Зинаиду. Для нее лисья горжетка – это не просто мех, в который она прячет щеки, если ей холодно. Это символ той жизни, к которой она так стремится. Не символ даже, а ее маленький атрибут. Крошечное доказательство того, что не все потеряно, что эта жизнь еще вполне может для нее, для Зинки, наступить.

И вот теперь горжетки больше нет.

Зинка, Зинка-вредина, которую я иногда убить была готова, но к которой успела привыкнуть, как к собственной родинке, Зинка была на грани нервного срыва. И я знала, как ей помочь.

Я допила кофе, взяла радиотрубку и закрылась с телефоном в ванной, оставив соседку мрачно изучать сакральные тексты. Включила воду – кажется, именно так делали конспираторы из шпионских фильмов. Зинке незачем слышать мой разговор. Впрочем, она не в том расположении духа, чтобы подслушивать под дверью.

Потом я села по-турецки на унитаз и набрала номер Дениса Викторовича Семашкина.

– Варенька! – Он так обрадовался моему голосу, что я мигом позабыла, зачем звоню, и вступила с ним в бессмысленный кокетливый диалог. И только когда наш разговор стал напоминать запись службы «Секс по телефону», я наконец очнулась.

– Денис, я вообще по делу звоню.

– Что такое? Ты уже нашла квартиру?

– Нет еще.

– Жаль. Мне не терпится переехать. Хочу видеть тебя каждое утро, неумытую, растрепанную и в растянутой ночнушке.

– Я не ношу растянутые ночнушки! – рассмеялась я. – Только кружева. А для тебя – неглиже.

– Все женщины проходят путь от кружев до растянутой ночнушки, – философски заметил он.

Тонкое ядовитое жало ревности кольнуло меня в самое сердце. Не хочу, чтобы он сравнивал меня с другими женщинами. Да еще и с теми, кто носит какие-то растянутые ночнушки.

– Да нет, я по другому делу звоню. Я хотела попросить тебя об одном одолжении…

– Деньги кончились? – мгновенно отреагировал он. Уверена, большинство девушек втайне мечтают услышать от любовника именно этот вопрос. Но если бы у меня действительно кончились деньги (что происходит, к сожалению, довольно часто), то Денис был бы последним человеком, к которому я обратилась бы за помощью. Ну не умею я тянуть деньги из мужчин! Может быть, где-нибудь внутри меня просто притаилась маленькая злобная и агрессивная феминистка? Так или иначе, я бы почувствовала себя униженной, если бы мне однажды пришлось сказать: «А кстати, милый, не мог бы ты мне одолжить сотню-другую баксов до лучших времен?»

– Нет. Помнишь, я тебе рассказывала о своей соседке, Зине Карнауховой?

– И что?

– Она модель. Работает в твоем агентстве. Денис, в последнее время у нее совсем нет работы.

– Солнышко, я же этим не занимаюсь, – поскучнел он. – Моя задача контролировать крупные контракты и усиливать международные связи агентства. А кастингами занимаются менеджеры.

– Я все понимаю! Но моя подруга… – Я впервые назвала Зинку подругой и почему-то сама испугалась этого слова. – У нее депрессия. Я уверена, что ты мог бы помочь. Посодействовать, чтобы ее хоть куда-нибудь взяли.

Зачем, зачем я это делаю? Никакая она мне на самом деле не подруга. Если уж на то пошло, у меня вообще нет подруг. Ну что тут поделаешь, если я не верю в институт женской дружбы? Но… Я вспомнила пустой шкаф и склоненную над Библией стриженую голову Зинки.

– Она очень красивая, Денис. Наверняка для нее что-то есть!

Он раздраженно вздохнул:

– Ладно. Пусть завтра в половине десятого зайдет в мой кабинет. Что-нибудь придумаем.

– Она не пойдет, если я ей скажу.

– Я не понимаю, Варвара, что ты от меня-то хочешь?

– Пригласи ее сам, – потухшим голосом попросила я.

– Малыш, не расстраивайся. – Денис почувствовал смену интонации. – Ладно, я скажу своей секретарше, чтобы она позвонила этой Зинаиде.

– Ой, спасибо!

– Но учти, что я это делаю только ради тебя. Так что с тебя три поцелуя и торжественный выход в растянутой ночнушке!

И вот наконец наступил день решающего концерта в «России». Звезды обычно появляются на подобных мероприятиях в сопровождении целой свиты, нам же выделили всего четыре пропуска. Предполагалось, что гримироваться мы должны сами либо воспользоваться услугами «общего» визажиста. Отдельной гримерной нам, разумеется, не досталось.

С гримерной вообще получилась презабавная ситуация – комнатки были поделены с таким расчетом: одно помещение на двоих артистов. Так вот, вторым «артистом», с кем должен был делить гримерную Федоркин, оказалось… кабаре «Калина». В количестве восемнадцати полуголых танцовщиц. Они выступали с танцевальным номером в стиле парижского «Мулен Руж». Так что на бумаге все выглядело тип-топ: «Комната семнадцать Федоркин – Калина». А на самом деле в крошечной комнатенке оказалась целая потная от нервного напряжения толпа.

До сих пор для меня остается загадкой, каким образом Федоркину удалось решить вопрос с Индией и Стасей. Но в оговоренное время она не появилась на станции метро «Китай-город». А одурманенный кокаином Токарев, казалось, даже не заметил ее отсутствия.

– Девочки-красавицы, – хохотал он, – мы прорвемся! Вот увидите! Мы лучшие – йо-хо! – При этих словах он слепил из грязноватого придорожного снега увесистый снежок и запустил им в меня. Попал в лоб. Получилось пребольно, но я благоразумно промолчала.

Вилли взглянул на меня и красноречиво улыбнулся. Я улыбнулась в ответ. И все равно я не понимала, зачем ему все это надо. Так рисковать из-за меня и потратить столько денег. Ведь объективно Индия смотрится на сцене ничуть не хуже.

Когда наша колоритная компания, опоздав всего на десять минут, прибыла в гримерную, выяснилось, что все стулья и столики давно и прочно оккупированы танцовщицами кабаре «Калина». Говорливые, гологрудые, пестро одетые, они умудрялись создавать столько шума, что у меня мгновенно разболелась голова.

– Они хотят, чтобы мы выступали одетыми! – визгливо возмущалась одна. – В лифчиках и, счас умру от смеха, блузах! В блузах, поняли, девочки?

«Девочки» с готовностью расхохотались в ответ. Наверное, это была какая-то их любимая, понятная только им одним, шутка.

– Они говорят, что в зале ветераны войны и дети, – подхватила другая. – И вообще, концерт будут показывать ранним вечером! Что за кретины?

– Кретины! – радостно повторила третья. – Что это за кабаре, если все в блузах? Нас же на смех поднимут!

Танцовщицы были одинаково причесаны и накрашены, поэтому выглядели как близняшки. Они напоминали стаю слетевшихся на падаль горластых альбатросов.

Федоркин с самым скромным видом поставил свой огромный рюкзак на один из свободных стульев.

– Эй, ты! – мгновенно отреагировал один из «альбатросов». – Ты что, не видишь, что на спинке стула висит мое платье?! Это место занято!

– Но должен же я куда-то его положить, – возразил Вилли.

– Это не мое дело! Ты кто вообще такой?

– Меня зовут Виктор Федоркин. – Он произнес это с таким достоинством, даже апломбом, что Наташка подавилась смешком. – Я выступаю во втором отделении. Номер третий.

– Вот и подождал бы второго отделения, – буркнула девица. – Мы-то в первом.

– Прошу прощения. – Вилли вдруг схватил ее за руку и старомодно припал губами к пальчикам с длиннющими ногтями.

«Сейчас альбатрос его порвет», – испугалась я.

Но, как ни странно, «альбатрос» принял ненавязчивое ухаживание нашего Пидоркина благосклонно. Он раскраснелся и даже позволил себе кокетливо прищуриться, взмахнув пластмассовыми ресницами.

– Ладно, пусть баул тут постоит.

– Спасибо. – Вилли поблагодарил ее так сердечно, как будто девица отдала ему не казенный стул, а собственную невинность.

«Да, а невинностью тут и не пахнет», – насмешливо подумала я, глядя, как на ее ярко раскрашенном лице появилась хищная улыбка голодного крокодила. Гримаска была адресована Вилли. Эй, девушка, ты что, не видишь, что он голубой?! Протри глаза. А может, пышные накладные ресницы мешают тебе как следует разглядеть его золотые джинсы и подведенные глаза?

– Может быть, выпьем кофе после концерта? – предложил Федоркин девице.

– Хочешь сказать, что я должна ждать, пока закончится второе отделение? – капризно надула губки танцовщица. – Я, между прочим, девушка занятая.

– Тогда завтра? Я запишу твой телефон?

– Так и быть, – недолго мялся «альбатрос», – пиши.

Федоркин с победным видом пощелкал кнопками мобильного, а девица, одарив его на прощание влажной улыбкой, унеслась приклеивать очередную пару ресниц.

Я не выдержала и тихонько спросила Вилли:

– Ты что, с ума сошел? Зачем тебе это надо?

– Что именно? – удивился он.

– Эта шлюшка. Не думала, что ты такими интересуешься.

– А кем же, как ты думала, я интересуюсь? – спокойно спросил он.

Но я уже и так поняла, какую глупость сморозила. Не могла же я ему в лицо объявить, что мы все считаем его педиком.

– Да так… – замялась я.

– А по-моему, она красивая девушка, – пожал плечами Вилли, – тем более что у меня сейчас никого нет. А вдруг сложится?

– Только боюсь, ты ее даже не узнаешь без макияжа, – ядовито улыбнулась я.

– Что ты, у нее такое интересное лицо. Конечно, узнаю.

Я не стала с ним спорить – в конце концов, каким бы Вилли ни был, но если бы не он, неизвестно, где бы я сейчас находилась. Если ему вздумалось закамуфлировать собственную сексуальную ориентацию, бездарно назначив свидание глупому «альбатросу», то это его личное дело.

До нашего выхода оставалось больше часа, а надеть костюмы заранее мы не могли, поскольку боялись, что у Токарева случится инсульт, когда он увидит приготовленные Жирафиковым лохмотья. Поэтому я решила выйти из гримерки – да и голова от крикливых девиц у меня разболелась. К тому же в коридоре я приметила питьевой автомат и поднос с бутербродами для артистов, и сейчас мой путь лежал именно туда.

Я сразу заметила того мужчину, но не сразу его узнала. Был он молод и некрасив (яйцевидная голова, белесые брови, прыщи на лбу), зато дорого и со вкусом одет. В его руках была огромная корзина с орхидеями – наверное, такая композиция обошлась ему в целое состояние.

– Варвара? – мягко удержал он меня за рукав свитера.

Я удивленно обернулась:

– Ну да.

– Не помните меня? – смущенно улыбнулся он.

– Лицо знакомое, – честно призналась я, – напомните.

– Мы виделись в ночном клубе, недавно…

– Я почти каждый вечер в клубах выступаю, – усмехнулась я, – работа такая.

– Клуб «Сказка фараона», – потупился он, – я извиниться пришел.

Только в тот момент я поняла, что уже несколько минут вежливо улыбаюсь безмозглому сыночку олигарха, из-за которого меня избили всего несколько недель назад. Как я могла сразу его не узнать?! Эти блеклые глазки, эта сальная кожа и перхоть на плечах – не так-то часто встретишь такой экземпляр. Я грубо выдернула руку:

– Мне пора.

– Постойте, я и правда виноват! – Он пошел рядом со мной, подстраиваясь под мой шаг. – Где ваша гримерка?

– А зачем вам знать? Хотите устроить потасовку? Где же ваши телохранители?

– Ну зачем вы так? – Он запустил руку во внутренний карман своего коричневого замшевого пиджака и извлек оттуда толстую пачку долларов. – Во сколько вы оцениваете моральный ущерб?

– В пятнадцать тысяч долларов, – серьезно ответила я.

– Нет проблем, – улыбнулся он, – сейчас дам. Только у меня к вам еще одно деликатное дело…

– Ты что, серьезно? Я же пошутила, придурок! Отстань от меня.

– Я просто хотел попросить телефон вашей подруги… Наташи…

– Что, понравилась?

– Еще бы! – просветлел он.

– Что же ты тогда так с ней поступил?

– Пьяный был, – развел руками дебил. – О, кажется, это она!

Я вскинула голову – по коридору и правда шла Наташка. Она была одета в длинное черное платье – хорошенькая, как картинка!

– Вали отсюда, – сквозь зубы велела я ему, – если посмеешь к ней приблизиться, охрану позову.

Но он меня уже не слушал. Он устремился вперед, держа на вытянутых руках корзину с орхидеями. Я решила не вмешиваться (один раз вмешалась уже, и что из этого вышло?!), но проконтролировать процесс принесения извинений со стороны. Мне не было слышно, о чем Наташка говорит с ним. Но цветы она приняла, да еще и с застенчивой улыбкой. Я досадливо поморщилась – легкомысленная девчонка всегда была падка на дорогие подарки! И откуда в ней такая пугающая практичность, в шестнадцать-то лет! Впрочем, кризис, кажется, миновал, и я решила, что Натка способна разобраться с этим идиотом и без моего участия.

К каким последствиям привела эта встреча, я узнала только через несколько недель, в Новый год.

Тем временем наступил момент, когда ведущий вечера – известный стареющий актер, сияющий загорелой веснушчатой лысиной, фальшивыми часами «Ролекс» и искусственными, чересчур белыми зубами, – объявил:

– А сейчас на нашей сцене начинающий исполнитель, молодой талант! Может быть, кому-то его творчество покажется шокирующим. Но это, наверное, и есть романтика нового поколения! Итак, приветствуем Вилли Федоркина! И его танцевальный ансамбль! Вилли исполнит песню… мммм… Даже не знаю, как сказать…. В общем, «Первый аборт»!

Вилли уверенно вышел на сцену, хотя по сценарию первыми должны были появиться мы с Наташкой. Нам ничего не оставалось, как послушно семенить за ним. Публика, приготовившаяся осчастливить нас вежливыми аплодисментами, ахнула. По залу гулким эхом прошелестел смешок. Наверное, со стороны мы были похожи на французов, позорно покидающих Россию после разгрома двенадцатого года. Себя-то я не видела, но у Вилли и Натки был вид самый что ни на есть дурацкий. Подрисованные синяки Наташку старили. А Вилли они, как ни странно, придали более мужественный вид. Да еще эти лохмотья…

– Вообще-то ведущий ошибся немного, – сказал Вилли в микрофон. Голос у него немного дрожал и периодически срывался на фальцет. – Меня зовут не Вилли, а Виктор. Виктор Федоркин. А моя песня называется не «Первый аборт», а «Первый снег».

Теперь публика не просто посмеивалась в ладошку, а вела себя так, словно на сцене появился не малоизвестный Вилли Федоркин, а как минимум Максим Галкин с новой пантомимой. Пусть мне было и грустно, и стыдно, но все же я могла понять этих надрывающихся от хохота людей. Съемка концерта – мероприятие довольно утомительное. Не всегда ведущему удается произнести текст с первого раза. К тому же мы выступали во втором отделении. Зрители устали. А тут такой подарок. На сцене появляются три нелепо одетых урода, и один из этих чудиков срывающимся голосом несет какую-то чепуху.

Фонограмма пошла, Виктор уже проблеял первый куплет, а народ все никак не мог успокоиться. Причем народный смех был гораздо громче, чем фонограмма Федоркина. Мы с Наташкой старательно танцевали, при этом чувствуя себя не девушками из кордебалета, а участницами шоу Славы Полунина. Какого черта они ржут?! И когда наконец отсмеются – фонограмма-то идет, и она не бесконечная!

Наконец люди немного успокоились и приготовились внимать пению Федоркина. Но – вот незадача – именно в этот момент песня и закончилась! «Первый аборт» (простите, «Первый снег», долго еще я не могла привыкнуть к новому названию) была самой эффектной, но в то же время и самой короткой песней Вилли.

– Спасибо за внимание, – только и успел сказать Вилли перед новым взрывом общественного хохота.

На сцену вышел ведущий – он вытирал бумажным платочком глаза.

– Это был… Ох, держите меня… – Он согнулся пополам, субтильные плечи старика сотрясались от хохота. – Это был Вилли… То есть Виктор – ха-ха – Федоркин и его…. Гыыы…. кордебалет!

Вот так все и закончилось. Триумф обернулся полным провалом.

За сценой нас ждал обозленный Олег Токарев. Вы не поверите, но он плакал.

Глава 8

Да, мне не повезло – зато вот у моей квартирной соседки Зинки с карьерой все было в порядке. Недели через две после провального концерта она разбудила меня радостным воплем:

– Варька! Ва-арька! Вставай!

Я накрыла голову подушкой, прямо как в детстве, когда пронзительно верещал будильник, а мне так не хотелось подниматься и плестись на какой-нибудь урок геометрии.

– Варька, вставай, дура! – вопила моя бесцеремонная соседка. – Такое произошло, такое!

Я села на кровати и попробовала разлепить глаза. Сколько я спала? Часа три, не больше. До четырех часов утра Федоркин пел на частной вечеринке в загородном доме у какого-то фруктового короля. Наша группа пользовалась успехом – Федоркин исполнил восемь хитов, а мы с Наткой за ночь сменили пять костюмов.

Зинка трясла меня за плечи.

– Варя! Получилось! Все получилось!

– Воды мне, – простонала я, – не ори. Как же башка трещит. – От моих волос нестерпимо пахло сигаретами.

– Да как же ты не понимаешь! Меня приняли. Приняли! На следующей неделе я уезжаю в Париж!

– Во всем виноват Париж, – прохрипела я. Во рту было сухо, как в пустыне. – Что за переполох? Куда тебя приняли?

– Я подписала контракт! – верещала Зинка. – И теперь я новая девушка «Чарли Биггса».

Я непонимающе на нее уставилась. Прозвучало это, как если бы Зина сказала: «Я – новая девушка Рики Мартина».

– А кто такой Чарли Биггс?

– Не кто, а что! Это фирма, производящая косметику. Вот смотри. – Она кинулась в ванную, опрокинув по дороге стул, и вернулась оттуда с золотистым тюбиком губной помады. – Вот. Читай.

Замысловатой вязью на тюбике было написано «Чарли Биггс».

– Раньше их лицом была сама Малена Жаситити. – Зинаида выдержала эффектную паузу. Ее торжественное молчание свидетельствовало о том, что «Чарли Биггс» – это серьезно, а Малена Жаситити (боже, ну и имечко, язык сломаешь) – большая звезда.

– Хочешь сказать, что не знаешь, кто такая Малена Жаситити?

– Прости. – Я спустила босые ноги с кровати. Хотелось пить. И спать. Остаться наконец в блаженном одиночестве. Что хочет от меня эта ненормальная?

Тем временем «эта ненормальная» уже шуршала страницами какого-то глянцевого журнала.

– Смотри, Варька! Нашла.

Она сунула открытый журнал мне в руки. С разворота томно улыбалась брюнетка с немного вытянутым загорелым лицом. У нее был широкий короткий нос, по-негритянски пухлые губы и огромные, как у марсианина из комикса, глаза.

– Вот Малена Жаситити. Она известная модель. Четыре года была лицом фирмы «Чарли Биггс». Собственно, именно они ее открыли. А теперь она отказалась продлевать контракт, потому что ей предложили роль в кино в Италии.

– Какая пугающая осведомленность!

– Еще бы! «Чарли Биггс» уже три месяца ищет по всему миру новую девушку. И вот она найдена. И это я.

– Ты?

– Да! Представляешь, все так неожиданно получилось! Мне на днях позвонила секретарша твоего любимого Семашкина. Я так удивилась. Мои же данные удалили из агентства. И портфолио я сожгла. Ну, ты все знаешь. А она говорит, что меня, мол, хочет видеть сам Денис Викторович.

Зинка закружилась по комнате, ее глаза горели.

– Приезжаю в офис, естественно. А там твой Семашкин. Варь, раньше он в мою сторону и не смотрел, а тут сама любезность. Кофе напоил с пирожными. И сказал, что для меня есть подходящий кастинг. А помнишь, в каком виде я ходила? Я же волосы сама себе ножницами остригла. Так он заплатил стилисту, чтобы меня подровняли. И за свой счет сделал мне несколько композиток. А на следующий день уже кастинг. Я думала, что, как всегда, останусь ни с чем, и вдруг… Варя, это чудо! Настоящее чудо!

– Чудес не бывает, – вздохнула я.

– Бывают, глупая! Просто с тобой пока ничего подобного не происходило. Бывают!

– Все чудеса мы способны сделать сами, – философски вздохнула я.

– Да ты не переживай. – Зинка плюхнулась на мою кровать и погладила меня по плечу. – Вот увидишь, у тебя тоже все наладится. Твой Вилли…

– Не будем об этом. Боюсь, что карьеру Вилли можно считать несостоявшейся. Все из-за этого сомнительного концерта…

Сомнительный концерт – это, конечно, мероприятие малоприятное, но в те дни некоторые вещи занимали мое внимание куда больше. Например, перспектива обретения совместного дома с Денисом Викторовичем. Он ведь русским языком сказал мне: найди квартиру, которую при удачном стечении обстоятельств мы могли бы впоследствии выкупить у хозяев. И это твердое «мы» звучало ой как обнадеживающе!

Правда, змея Зинка, когда я радостно поделилась с нею новоприобретенными квартирными хлопотами, не преминула ехидно заметить:

– Вообще-то такими вещами должен заниматься мужик. Что ты в этом понимаешь-то?

И я была с нею согласна, хотя вслух, конечно, принялась возмущенно его оправдывать.

Но Зинка была права. Получилось так, что неприятные хлопоты, предшествующие нашему будущему многолетнему совместному проживанию, Денис Викторович с легкой душой переложил на мои плечи. То есть только от меня зависело, насколько затянется процесс перевоплощения двух отдельных индивидов в почти полноценную ячейку общества (конечно, о штампе в паспорте речь пока не шла, но кто сейчас обращает внимание на такие мелочи?). Денис вроде как дал согласие на совместное со мною проживание, а я уж должна была расстараться, чтобы эта гениальная задумка воплотилась в жизнь.

Признаюсь, такая расстановка сил казалась мне унизительной. С одной стороны, я к феминисткам не отношусь и считаю, что есть мужская работа, а есть женская. И проявление инициативы относится категорически к мужским обязанностям. И не верю я бредовым лозунгам из женских глянцевых журналов: мол, современная леди должна быть напористой, если не сказать нахрапистой. Нет, охотничьего инстинкта, свойственного большинству мужчин, никто пока не отменял. А когда в Диану-охотницу превращается излишне инициативная дама, мужчина чувствует себя загнанным в ловушку русаком. А кому из представителей сильного пола хочется оказаться в кроличьей шкурке (если речь, конечно, не идет о плейбоевском зайчике)?

И вот получилось, что в нашем тандеме я была активной стороной.

С другой стороны, Денис так правдоподобно сетовал на загруженность по работе. Модельное агентство «Люкс-стар» только начинало набирать обороты на международном рынке. В основном манекенщицы Дениса обслуживали московские показы. Но за последний год несколько девочек подписали контракты с японцами, одну выкупило знаменитое агентство «Элит», а небезызвестная Мила Ковальчук продлила контракт с очарованными ее чахоточной красой и модной безгрудостью итальянцами. То есть у «Люкс-стар» были все шансы оказаться на одной линейке с лидерами русского модельного рынка. И я видела, что Семашкин из кожи вон лезет, чтобы так оно и получилось.

А вот у меня после концерта в «России» неожиданно появилось свободное время. Возмущенный «бунтом на корабле» Олег решил на время (или насовсем?!) приостановить проект под названием «Вилли Федоркин». Репетиции он отменил, от аренды танцкласса отказался. Мы должны были доработать три концерта в казино «Феникс» (с данным заведением у Токарева был постоянный контракт, мы выступали там каждый вторник). Потом несколько предновогодних вечеринок и – о’ревуар!

Вилли ходил мрачнее тучи. Кто-то насплетничал ему, что наш Олег был замечен в обществе знаменитого московского трансвестита – плюгавого мужичонки, выбравшего беспроигрышный образ томной кокаиновой дивы. Этот колоритный персонаж совершенно искренне считал себя певцом (или певицей? не знаю, как у них, трансвеститов, принято). Он даже записал доморощенный альбомчик – русские романсы под музыку в стиле трип-хоп прокуренным фальцетом. Трансвестит называл себя Пелагеей Огонь, ежедневно брил ноги и носил чулки с люрексом. И вот с таким персонажем и был замечен наш Олег в китайском ресторане «Ки-Ка-Ку». Они весело поедали бамбук в кляре и рассматривали какие-то бумаги – похоже, финансовые сметы. Спрашивается, сметы на что? Ясное дело – на реализацию нового проекта. Вилли Федоркин ожиданий не оправдал, а ведь Токарев возился с ним почти четыре года. Так почему бы теперь не дать шанс Пелагее Огонь?

Так к чему это я? Ах да, свободного времени у меня было хоть отбавляй. И решительно задушив тоненький писк проснувшейся женской гордости, я приступила к поискам новой квартиры.

Подходящий вариант нашелся довольно быстро – не значит ли это, что высшие силы были ко мне благосклонны? Как ни странно, в итоге мне помогла Зинка, а мне-то казалось, что моя соседка не в восторге от намечающихся в моей жизни перемен. Впрочем, Зинаида в последнее время пребывала в эйфории – контракт с представителями фирмы «Чарли Биггс» был подписан, а что может быть слаще ожидания гарантированной славы? Зинаида метила в топ-модели, так что моя налаживающаяся личная жизнь была ей до лампочки.

Так вот, она-то и рассказала мне о том, что некая джазовая певица по имени Марьяна Вахновская собирается сдавать свою шикарную квартиру на Садовом кольце. Марьяну эту не так давно бросил муж – полубизнесмен-полубандит. Благородный супруг оставил ей «всего лишь» эту самую квартиру, представительский «Мерседес» и личные носильные вещи. И теперь девушка, обладающая по крайней мере пятью шубами (норка, русская рысь, зебра, стриженая шиншилла, соболь), считает себя почти нищей.

Ах, бедняжка!

Марьяна все еще надеялась на воссоединение с мужем-миллионером, а пока она решила переехать в квартирку попроще, а эту сдать. Хотя две тысячи долларов в месяц – разве это деньги для девушки, которая привыкла столько тратить на одну блузку? Если же желаемого примирения не произойдет, тогда Марьяна и вовсе продаст квартиру.

Лучшего варианта я и придумать не могла. Долгосрочная аренда с перспективой выкупить квартирку! Как мы с Денисом и планировали! Я без проблем нашла телефон этой Вахновской, и мы быстро оформили сделку.

Это была мечта, фантазия.

Квартира на «Маяковской», с джакузи, танцевальным залом, тремя спальнями в стиле ар-деко, роскошной итальянской дизайнерской мебелью и ультрасовременной кухней, напоминающей интерьер космического корабля.

А вот сама хозяйка произвела на меня удручающее впечатление. Выглядела она пресыщенной и утомленной – сперва мне показалось, что мадам Вахновской подкатывает к сорока. А ее слегка увядшая, но все еще вызывающая красота – это результат упорного труда целой армии стилистов, косметологов, а то и пластических хирургов. Как же я удивилась, когда узнала, что ей всего двадцать семь! Марьяна была немногим старше меня!

От природы она была необыкновенно красива. Высокая, как Зинка, рыжеволосая, с точеной фигурой. Почему же она так ужасно выглядит? Почему на ее хорошеньких щечках нет румянца, а под глазами залегли серые тени?

Не прошло и четверти часа, как я поняла почему.

Марьяна Вахновская пила.

– Варя, не хотите коньячку? – несколько надменно предложила она после того, как квартира была осмотрена и одобрена мною и мы расположились в гостиной, чтобы обсудить формальности.

– Нет, спасибо. Лучше чаю.

– Чаю нет! Есть тоник и минеральная вода, – резко ответила она и с вызовом добавила: – А я выпью.

Коньяк госпожа Вахновская разбавляла тоником – впервые я столкнулась с таким небанальным способом изнасилования благородного напитка. Сама я согласилась на минеральную воду, хотя отсутствие в явно обжитом помещении чая меня и удивило.

Марьяна вела себя так, словно находилась в чужой квартире. Она даже не сразу вспомнила, в каком шкафу хранятся бокалы.

Глотнув адской коньячно-хининовой смеси, Вахновская порозовела и заметно повеселела. Все ясно, не первый день бухаем. Мне и раньше приходилось встречать таких вот депрессивных алкоголиков.

– Вы уж на меня не сердитесь. – Марьяна соизволила улыбнуться. – Просто я чувствую себя совсем чужой здесь. Вы не поверите, но я даже не умею включать чайник. Чаевничать хожу в кафе.

– Как это?

– Здесь какая-то хитроумная встроенная в стену модель. Моя бывшая экономка вам все потом объяснит.

Так вот оно в чем дело. Рыжая пьяница привыкла, чтобы вокруг нее суетились услужливые домработницы да экономки. Поэтому она и не знает, где хранится посуда. Да уж, нелегко быть женою олигарха.

– Мне тяжело, – подтвердила Вахновская мое безмолвное предположение вслух. – Мой муж, Гога, совсем не оставил мне наличных. И не назначил никакого содержания. А я… я даже представить себе не могла, сколько все это стоит. – Она взмахнула ухоженной красивой рукой. Пальцы были унизаны разномастными золотыми кольцами. У Вахновской был вульгарный вкус сороки-воровки. Темно-вишневый лак на миндалевидных ногтях неряшливо облупился.

Полупьяная красавица перехватила мой взгляд и быстро спрятала руку под стол, словно этот взгляд был ядовитым. Бедная, ей так хотелось быть идеальной, а я так неинтеллигентно обратила внимание на ее маникюр.

– Одно посещение салона красоты, к которому я привыкла, стоит триста долларов. Экономка получала тысячу, а моя секретарша – полторы. Еще у меня были педагоги по вокалу и пластике и личный фитнес-инструктор. Все вместе получается около десяти штук в месяц. И вот теперь я осталась ни с чем.

– Несчастная! – с легким сарказмом заметила я, разглядывая ее пятисотдолларовые туфли. Черт, а у моих ботиночек опять подошва отклеивается. Надо будет в очередной раз отнести их в ремонт обуви. Или… Или попросить денег у Дениса и купить новые. Например, такие же, как у этой Марьяны, из кожи страуса. Ведь если мы собираемся жить вместе, значит, мы почти семья, не правда ли? А раз семья – значит, принять от него в подарок ботинки будет вполне прилично.

Сарказма Марьяна не заметила.

– Да уж… Знаете, я была школьницей, когда с Гогой познакомилась. Он меня намного старше. Занимался всеми моими делами. Даже не знаю, как я теперь без него.

«И без его капиталов», – мысленно добавила я.

– Ну, устроитесь как-нибудь. Не вы первая, не вы последняя. Образование-то у вас есть? – неизвестно зачем спросила я, потому что, глядя на эту роскошную Марьяну, становилось ясно, что никакого образования у нее, конечно же, нет, в крайнем случае какой-нибудь липовый диплом.

– Два курса джазовой академии. Меня отчислили. Я певица. Очи че-ерные, – вдруг без всякой паузы заголосила она так громко, что я инстинктивно втянула голову в плечи.

А голос у нее был сильным и чистым. Необыкновенный голос, золотой. И лицо ее удивительным образом преображалось, когда Марьяна начинала петь. Только теперь я могла в полной мере осознать всю степень ее красоты. Если выражаться цинично, это была самая породистая самка из всех, что мне приходилось встречать, а уж за кулисами я, поверьте, видела немало смазливых лиц. Наверное, если бы эта женщина только захотела, она могла бы добиться заоблачных высот в модельном бизнесе, кинематографе или на эстраде. Но она предпочла золотую клетку неизвестного мне Гоги и размешанный с тоником коньяк.

– Нравится? – Она умолкла так же резко, как и начала петь.

– Еще бы! – искренне восхитилась я. – С таким голосищем вам бы на эстраду.

Глаза ее заблестели – не то давал о себе знать употребленный красавицей коньяк, не то ей просто понравился незамысловатый искренний комплимент.

– А я и есть певица. У меня даже записан сингл. Вот только, – помрачнела она, – для того, чтобы раскрутиться, нужны деньги. Оплачивать эфир на радио и ТВ, клип снять. Попасть в какой-нибудь известный хит-парад или на обложку «Пентхауса».

– За это разве тоже деньги берут? – удивилась я.

– Естественно, – хихикнула Марьяна, – Гога за все платил. А вообще, он меня кормил завтраками. Сейчас я понимаю, что на самом деле ему просто не хотелось, чтобы я стала знаменитой. Жена-звезда – это такая морока…

Конечно, бессловесная красавица куда лучше, подумалось мне.

– Он столько раз обещал мне славу… А я все верила ему, верила… Один раз был случай, я едва не попала в знаменитый календарь журнала «Пентхаус». Там, где голые знаменитости. Так он распорядился, чтобы меня оттуда убрали в последний момент. Держал меня на крючке… Хотя я сама виновата. Изменила ему.

Я раздраженно взглянула на часы. Сейчас рыжая красавица напьется и примется рассуждать о несчастной любви и мировой несправедливости. Пора уходить. Конечно, хамить я ей не собираюсь. Во-первых, жалко разочарованную девушку, а во-вторых, две тысячи долларов – не такая уж большая цена за ее хоромы. Но и превращаться в бессловесный контейнер для эмоционального мусора мне тоже не хотелось.

– Марьяна, вы извините, но мне пора.

– Вернее, не изменила, а изменяла. Бессчетное количество раз. И любая изменяла бы на моем месте. Вы бы моего Гогу видели. Ниже меня на полторы головы…

– Простите, но мне действительно…

– Толстый, – продолжала монотонно перечислять она, – волосатый. Даже на спине у него волосы растут. Даже в ушах волосы… Вы что-то сказали?

– Я сказала, что мне пора идти.

– Ах да. Простите. Я вас провожу.

Красавица в туфлях из страусиной кожи провела меня в прихожую, не выпуская бокал из рук. Она так пристально вглядывалась в мою курточку (хорошо еще, что я сообразила надеть плащевик от «Макс Мара») и мои злополучные ботинки, что я смутилась. Будем надеяться, что с высоты своего стовосьмидесятисантиметрового роста она не разглядела отклеивающихся подошв.

«А все же хорошо, что я выхожу замуж по любви», – подумала я, оставляя Марьяну одиноко напиваться в моем будущем семейном гнездышке.

…Утром тридцать первого декабря мы переехали в квартирку на «Маяковской». Когда же еще начинать новую жизнь, если не в Новый год? Денис привез с собой столько вещей, словно он затеял великое переселение на другой континент. Три чемодана от «Мандарина Дак», таких огромных, что в них вполне можно было нелегально перевозить через границу беспаспортных граждан, несколько кожаных саквояжей, пятнадцать (!) портпледов с костюмами и тридцать восемь (я не поленилась пересчитать) обувных коробок. К тому же он не пожелал расставаться со своим любимым креслом, любимым торшером и любимой (что за ребячество?) вешалкой для зонтиков в виде зебры – пошлейший образец рыночного hand-made.

Мне в этом смысле было куда проще. Мои пожитки уместились в единственную спортивную сумку «лжеадидас». Дело в том, что для меня-то это был не просто переезд в новую квартиру. Я расставалась с прошлой жизнью, как мне казалось, навсегда. Я потеряла работу, но, кажется, обрела любимого. Пусть мне не удалось сделать карьеру поп-танцовщицы, но уж с карьерой богатой домохозяйки я, поверьте, справлюсь лучше всех. Квартира оплачена на полгода вперед, за это время мы с Денисом успеем привыкнуть друг к другу. Тогда можно будет узаконить отношения и даже подумать о детях.

Я сентиментально мечтала о стойком запахе детской присыпки, который пойдет мне куда больше утонченного аромата французских духов, и о разбросанных по полу игрушках, и о крошечных розовых туфельках, которые я приобрету в детском отделе магазина «Бенеттон», как только на экспресс-тесте беременности проявятся две полоски. Эти туфельки будут моим талисманом, я их буду всегда с собой в сумочке носить.

Так что я взяла в новую жизнь только самое необходимое. И даже половину одежды на помойку вынесла, как сделала это в свое время Зинка. Кстати, именно после этого ей и повезло. Может, эти два события взаимосвязаны? Может, наша старая одежда хранит негативные эмоции, поэтому надо время от времени полностью менять гардероб?

Тем более и Денис мне намекнул, что он не против поучаствовать в смене моего гардероба. Он так и сказал:

– Варенька, тебе надо купить новой одежды. И по этому поводу у меня есть план. Готовься, в феврале поедем на Венецианский карнавал. А потом я зарулю по делам в Париж, а тебя отправлю в Милан, Рим и Римини. Там лучший шопинг.

Между прочим, Зинка покидала нашу убогую хрущобу одновременно со мной. В Новый год и ей хотелось получить свою порцию новой жизни. Правда, Зинаидина жизнь должна была измениться куда более радикально, чем моя. Она улетала в Париж. И обратного билета у нее не было.

– Ты напиши, как устроишься… Или позвони. Я топталась в дверях со своей «лжеадидасовской» сумкой. С одной стороны, мы с Зинкой никогда не были особенно близки. Можно даже сказать, что она меня раздражала. Ее многочасовой треп по телефону именно в тот момент, когда я жду важного звонка. И многочасовой марафет в ванной именно в тот вечер, когда я собираюсь на свидание. И не вымытая за собой жирная сковородка, и художественно развешанные на батарее драные колготки или жутчайшего вида панталонистые трусы. Подобного безобразия в моей жизни больше не будет никогда.

Тем не менее я так привыкла к скандальной неряхе Зинке, что в тот момент мне хотелось плакать. Я знала, что это глупо, что вряд ли я хотя бы раз о ней вспомню, что мне будет все равно, если она из Парижа не позвонит, что, скорее всего, она и не позвонит никогда. А даже если и наберет вдруг мой номер, то мне будет неловко слышать полузабытый голос той, с кем мне давно не о чем говорить. Я все это прекрасно понимала. И все равно, когда она, неуверенно улыбнувшись, сказала: «Ну, пока, что ли?» – мне захотелось разреветься.

– Я позвоню, – пообещала она, – позвоню обязательно, как только сниму квартиру. А ты приезжай ко мне в Париж. Договорились?

– Конечно!.. Ладно, пойду я, Зин… С Новым годом!

– И тебя! – Ее костлявое тело порывисто ко мне прижалось. – Пусть у тебя наконец сложится с этим твоим Денисом. Кажется, он все же неплохой мужик.

– Спасибо. А тебе желаю стать известной моделью. Зинка, поставь там на уши весь Париж, пусть наших знают!

Она просияла:

– Ох, Варька, я так долго об этом мечтала… Не верится даже. Постой, у меня для тебя подарок есть!

Она метнулась в комнату и через несколько минут появилась, шурша пакетами. Развернула многочисленные бумажки, и на мои плечи был наброшен приятно пахнущий новый мех.

Лисья горжетка!

Зинкина гордость, подарок какого-то любовника. Сколько раз мы из-за этой горжетки с ней ссорились. Мне так хотелось хотя бы разочек появиться в ней на людях, а Зинка даже померить ее не разрешала. Кроме одного раза…

– Постой, а ты разве не выбросила ее? Вместе с остальными нарядами?

– Ее – нет! – хитро подмигнула Зинаида. – Ладно, Варя, топай к своему Семашкину. А то еще на самолет опоздаю из-за тебя. Я ведь даже сумку не собрала.

– Спасибо, Зин, – вздохнула я. – И еще раз с Новым годом тебя.

– С новым счастьем, – сияя отбеленными зубами, отозвалась она.

Новый год мы с Денисом встретили в джакузи. Кажется, моя новая жизнь обещает быть красивой. По крайней мере, первый ее день напоминал мне кадр из фильма о прелестях миллионерского быта. Пенная просторная ванна с семью режимами гидромассажа, бутылка классически шикарного «Дом Периньон», серебряное ведерко с черной икрой, клубника со сливками – воспетый десерт избалованных стерв. Самодельные конфеты из кофейни «Легато», белый махровый халат с капюшоном-коброй и раскиданные по полу надорванные пакетики от презервативов.

Денис подарил мне сережки от Картье – в комплект к уже имеющемуся колечку.

И вот, сидя в пахнущей ванильным ароматизированным маслом ванне, в бриллиантовых сережках, с любимым мужчиной на опасно близком расстоянии, я зачерпывала ложечкой прохладную икру и думала о том, насколько все-таки непредсказуема жизнь. Всего два года назад я приехала в Москву в цигейковой шубе, сжимая в кармане пятидесятидолларовую купюру. В прокуренном плацкартном вагоне, стараясь дышать неглубоко, чтобы не упасть в обморок от навязчивого амбре чужих прелых носков, я несмело мечтала о том, как в один прекрасный день стану знаменитой. И в тех мечтах в моем распоряжении был длинный белый лимузин, и серебристая норковая шуба до пят, и вечерние платья с открытой спиной – ну и джакузи с влюбленным брюнетом в качестве сопутствующего товара тоже в моих сладких мечтаниях фигурировало.

Знаменитой я не стала и, наверное, не стану никогда. А джакузи с влюбленным брюнетом – вот оно, пожалуйста. Кто бы мог вообразить, что я, провинциальная девчонка без особой красоты, выдающегося ума или таланта и – главное – без связей и денег, буду жить в двухэтажной квартире в самом центре стервы Москвы! А через месяц любимый мужчина повезет меня на Венецианский карнавал!

Мои благостные размышления прервал телефонный звонок. Денис передал мне радиотрубку.

– Объевшаяся черной икрой красотка приветствует вас из пенной джакузи, – рассмеялась я в трубку. – Ой, Наташка, это ты, что ли? С Новым годом!

– И тебе того же, – мрачновато отозвалась коллега. – Икорку поедаем, значит?

– Ложками, – хвастливо уточнила я, – а ты где?

– У Арманда, где же еще? Я вышла в ванную позвонить, чтобы они не слышали. Его родные меня уже достали. Все пытаются накормить салатиками и пирожками. Они меня за невесту уже держат.

– И в чем проблема? – удивилась я. – Разве не этого ты хотела?

– Хотела!.. Ой, Варька, тут такое творится, я просто не знаю, что делать!

– Что-то случилось?

– Не то слово! Помнишь того урода, который приставал ко мне в клубе «Сказка фараона»? Он еще мне цветы на концерт приволок.

– Еще бы я его не помнила! – Я прикоснулась кончиками мыльных пальцев к щеке. Мои синяки уже почти прошли и были заметны только мне самой. – Из-за него меня избили.

– Ну да. Он где-то достал мой телефон. Он мне такое предлагает, не поверишь!

– Бросай трубку, как только услышишь его голос, – посоветовала я. – Ничего хорошего знакомство с такими типами не сулит.

– Да я с ним встречалась вчера, – выпалила Натка.

Я разжала пальцы, и если бы Денис ловко не подхватил трубку у самой воды, мы с ним оказались бы отрезанными от внешнего мира.

– Зачем?! Спятила?

– Сама ты спятила, – обиделась Наташка, – подумаешь, в «Антонио» сходили, всего и делов. Между прочим, он в меня с первого взгляда влюбился.

– Ага, и именно поэтому опозорил тебя на глазах у всего клуба, – хмыкнула я.

– Подумаешь, он просто пьяный был. И потом, он готов компенсировать моральный ущерб… Короче, Варька, он предложил мне стать певицей!

– Кем? А почему не примой Большого театра?

– Потому что у меня от природы оригинальный голос, – заученно объяснила она, – и внешность есть. И возраст развернуться позволяет. А все остальное продается и покупается.

– И за сколько же ты ему продалась? – жестко спросила я.

Денис успокаивающе похлопал меня по плечу.

– Ну зачем ты так… – расстроилась Натка.

Но я не собиралась ее жалеть.

– Я просто называю все своими именами. А что же думает обо всем этом твой жених Арманд?

Она надолго умолкла. Но сосредоточенное сопение давало понять, что Наташка продолжала внимать моему красноречивому молчанию. Денис потрепал меня по голой коленке, выглядывающей из воды. Ему хотелось, чтобы я поскорее свернула нервный разговор и возвратилась в икорно-клубнично-презервативную идиллию.

– Он мне не жених, – наконец отозвалась Натка.

– Вот как? Уже нет? Забавно.

– Перестань! И потом, он ничего не знает. Честно говоря, я даже не знаю, как ему сказать. Но если я приму предложение, то видеться с Армандом мне будет нельзя. Это одно из условий контракта.

– Так он еще и контракт составил? – невесело расхохоталась я. – До чего же предприимчивый тип! А еще какие в том контракте условия? Паранджу носить не обязательно? А может, наоборот, стоит одеться, как Памела Андерсон или проколоть соски? Может, его возбуждают девушки с пирсингом?

– Варя, замолчи! Это что, разновидность дружеской поддержки?.. Ну да, контракт жесткий. Я должна буду переехать к нему. – Она печально вздохнула, но потом не без гордости добавила: – В загородный особняк на Рублево-Успенском шоссе.

– Да какая разница, куда?! Хоть на Луну! Ты что, всерьез собираешься жить с этим чучелом? Наташа, он же ничего из себя не представляет! Живет на деньги своего отца!

И тогда Наташка взорвалась.

– Тебе легко говорить! – вскричала она. – Оторвала себе богатого, а я что?! «Обожравшаяся икрой красотка слушает», – писклявым голосом передразнила она.

– Наташка, ну как тебе не стыдно?

– Мне должно быть стыдно? – Она всхлипнула. – Мне?.. Короче, контракт я подписала. Поздно советоваться. Прости, это мой единственный шанс выбиться в люди.

– Натка, но это так ужасно!

– По крайней мере, я буду хорошо устроена… Все, больше не могу говорить, Арманд стучит в дверь… Да, солнышко, положи мне еще салатика, я сейчас приду, – проворковала она в сторону. – Все, Варь, надо идти.

– Как же ты ему обо всем этом скажешь?

– Не знаю… Ох, не знаю.

И неожиданно роковая Наташка совершенно по-детски разрыдалась. Я, прижав трубку к уху, слушала, как она отфыркивается, размазывая по лицу яркий праздничный макияж. Сдавленные рыдания становились все отчаяннее. И мне ничего не оставалось, как нажать на кнопку «off».

Я просто не знала, что ей сказать.

Глава 9

Долго не могла я успокоиться. Мы вылезли из ванны и остаток ночи пролежали на дурацкой круглой кровати в спальне. Кстати, Денису почему-то кровать понравилась. А меня раздражал тот факт, что я никак не могла определиться, куда положить подушку. Денис, иронизируя, говорил, что я не творческая натура. Может быть, и так, но привычный комфорт мне куда милее, чем шокирующий авангард. Такой уж я человек – люблю есть за столом, а не за барной стойкой и спать на обычной кровати, а не на круглой.

Телевизор, вмонтированный в стену, показывал какой-то дурацкий новогодний концерт. А мы с Денисом лежали под одеялом из гусиного пуха и тихо ссорились.

Конечно, я рассказала ему о том, что выкинула Наташка.

И, к моему удивлению, он принялся ее оправдывать:

– Солнышко, это же и правда для нее единственный шанс!

– Как ты можешь так говорить?! – возмутилась я. – Ее же хотят превратить в проститутку! Других слов я не нахожу.

– Во-первых, не в проститутку, а в певицу, – мягко поправил он, – а во-вторых, по моим наблюдениям, твоя Наташа и так далеко не девочка-ромашка.

– Но у нее только недавно все устаканилось, она влюбилась. Для Натки это просто чудо. И она нашла новую работу, в шоу Арманда.

– И сколько же ей бы там платили? – усмехнулся мой мужчина.

– Да какая разница! Если у тебя маленькая зарплата, это вовсе не значит, что надо принимать такие предложения.

– Такое предложение бывает раз в жизни, – твердо сказал Денис, – и у твоей Наташки нет эксклюзивной внешности или эксклюзивного таланта, чтобы она могла позволить себе такими вещами разбрасываться. А шестнадцать лет – не тот возраст, чтобы держаться за свою влюбленность. Она еще десять раз влюбится.

– Никогда бы не подумала, что ты такой…

Он не дал мне закончить – Денис Викторович был отличным дипломатом и всегда умел чувствовать приближение грозы.

– Варька! Смотри! – Он ткнул ухоженным пальцем в телеэкран.

Я удивилась – во-первых, не привыкла, чтобы любимый мужчина меня перебивал, во-вторых, никогда раньше он не называл меня Варькой. Я проследила за направлением его пальца и, признаюсь, не сразу поняла, что имел в виду Денис.

В телевизоре выступали какие-то очередные клоуны. Странное трио – похоже, на сцену выпустили бомжей из подворотни. У мужчины-солиста был запоминающийся высокий голос – все бы хорошо, но время от времени он срывался на фальцет. Микрофон дрожал в руках странного певца. Две девушки на подтанцовках выглядели не лучше. Я приготовилась было посмеяться над нелепой троицей, но тут камера крупно взяла лицо одной из девиц, и с ужасом я узнала в ней себя.

Дело в том, что костюмы Жирафикова мы надевали не в изобилующей зеркалами гримерной, а в подсобке возле туалета. Там же и гримировались, помогая друг другу нарисовать синяки и ссадины, – а все для того, чтобы Олег Токарев не разгадал наш замысел раньше времени.

– Какой ужас! Не смотри! Не смотри! – ладонью попыталась я прикрыть глаза Дениса.

– Почему? – искренне удивился он. – По-моему, красивая песня. И костюмы оригинальные, очень смело.

– Издеваешься? Да в нас там разве что тухлыми яйцами не бросались! Слышишь, как смеются?!

– Смеются? – недоуменно переспросил он.

Я обернулась к телеэкрану и вдруг поняла, что зрительского смеха по телевизору не слышно. Ну, конечно, камера ведь записывала не фоновый звук, а только голос Федоркина – специально для этих целей ему и дали радиомикрофон.

– Красивая песня, – повторил Денис, – никогда не знал, что у вашего Вилли есть такая.

– Она новая, – вздохнула я, – хорошо, что тебе понравилось. Но погоди, сейчас увидишь, как смеялся над нами ведущий концерта. Это было так унизительно!

Но вместо старенького хохочущего актера на экране возникло красивое празднично загримированное лицо женщины-телеведущей.

– Похоже, на нашем небосклоне зажглась новая звезда, – улыбнулась она, – представляю, какой ажиотаж начнется вокруг Виктора Федоркина, когда наша программа выйдет в эфир. Лично мне пока не удалось раздобыть диск этого талантливого певца. В одной из наших ближайших передач смотрите большое интервью с Виктором Федоркиным…

Зазвонил телефон.

– С Новым годом!!! – возопила трубка голосом Олега Токарева. – Варька, ты это видела?! Нет, ты это видела?!

– Ну видела, – пришлось сказать мне.

– Это же успех!! Это же скандал! Триумф! – горячился продюсер. – Как же я не мог понять этого раньше!! Мне уже звонят журналисты!!! Первого января – на репетицию!!!

– Ты под чем? – неинтеллигентно спросила я.

– Трезв как стеклышко, – обиделся Токарев, – да и вообще, решил завязать с порошком. Слишком напряженный будет год!

Олег Токарев не обманул – во всяком случае, январь был настолько заполнен работой, что я похудела на четыре кило. Весь месяц мы работали над новым амплуа Виктора. Слова всех песен были переписаны. Концертные костюмы отправились на помойку, а новые мы заказали Жирафикову. Вдохновленный первым успехом, он вкладывал в новые костюмы весь свой потенциал – они получились смелыми и оригинальными. Чего стоят только платья из бутылочных пробок! Или прозрачные комбинезоны из скотча.

Виктором впервые заинтересовались журналисты.

И наш концертный график претерпел существенные изменения – теперь мы могли позволить себе отказываться от концертов в малоизвестных клубах. И еще – наш клип, снятый на концерте, попал в хит-парады музыкальных телеканалов, причем Токарев не заплатил за это ни копейки.

А вот Наташка из нашей группы все-таки ушла. Она, пряча глаза, объявила о своем решении сразу после Рождества. У Токарева случилась самая настоящая истерика – он бегал по студии, топал ногами, кричал. Но Натка была непоколебима. Не знаю, что уж намечалось у нее с яйцеголовым сыном олигарха, но она отказалась поработать в кордебалете даже хотя бы до февраля. Нужно было срочно искать Натке замену. Тут и всплыла Стасина племянница Индия, уже однажды принятая в наш коллектив, но не сумевшая в нем прижиться.

В конце января Индия снова появилась в нашем танцклассе. На этот раз она держалась куда скромнее, ей ведь не надо было бороться с кем-то за место под солнцем, с ней сразу же подписали контракт.

А в феврале я взяла двухнедельный отпуск – мы с Денисом собирались на Венецианский карнавал.

Специально для поездки я приобрела в магазинчике в Старопесковском переулке костюм светской средневековой дамы. Расшитое золотом платье с завышенной талией, остроконечный колпак, увенчанный миниатюрной фатой. Мое лицо должна была закрывать золотая маска.

– Ты будешь лучше всех, – восхищенно присвистнул Семашкин, когда я показала ему костюм. – Мы сделаем вот как. Мне надо смотаться на недельку в Париж. Я приеду, сделаем тебе визу и рванем в Италию.

В его словах не было ничего подозрительного, и с легким сердцем я проводила своего мужчину в Шереметьево.

Когда в заранее оговоренный день Денис Викторович Семашкин из Парижа не вернулся, я не придала этому факту большого значения. До карнавала оставалось еще достаточно времени, визу я должна была получить легко, учитывая связи Семашкина.

Я продолжала репетировать, чувствуя себя беззаботной и счастливой. Иногда мне звонила Наташка. Она немного успокоилась, уверенная в том, что поставила на правильного наездника. Сыночек олигарха, похоже, взялся за нее всерьез. Он арендовал для Натки студию и нанял одного из самых известных в Москве педагогов по вокалу. Наташка была всецело поглощена подготовкой материала к своему первому альбому.

А я жила одна в квартире на «Маяковской» и доверчиво ждала, когда вернется мужчина, обещавший отвезти меня на Венецианский карнавал. Иногда я мерила приобретенное для этого события платье.

Все это время Денис мне не звонил. Несколько раз я сама набирала номер его мобильного, несмотря на то что он терпеть не мог, когда во время напряженных командировок его отвлекали телефонными звонками. Но к телефону никто не подходил.

Заподозрила неладное я, только когда в вечерних новостях показали сюжет об открытии Венецианского карнавала. Платье и золотая маска висели в шкафу. И только тогда нехорошие подозрения заставили меня нахмуриться и вспомнить, как год назад точно таким же бессмысленным напоминанием о возможном счастье висело в моем шкафу новогоднее платье.

Неужели мужчина, однажды рискнувший разбить мое сердце, отважился этот «смертельный номер» повторить?!

Я не могла в это поверить.

Я снова и снова набирала его номер, я ждала по десять минут, прислушиваясь к длинным гудкам. И однажды все же добилась своего.

– Алло! – весело приветствовал меня смутно знакомый женский голос.

– Здравствуйте, – вежливо сказала я, – можно Дениса?

– А кто его спрашивает? – нагло поинтересовалась невидимая собеседница.

– Варвара Иванова.

– Варька, ты, что ли? Сколько лет, сколько зим!

И только тогда я ее узнала. Зинаида Карнаухова. Бывшая соседка по квартире, с которой мы слезно простились месяц назад. Зинка, которая работала второразрядной московской «вешалкой» и неожиданно для всех превратилась в шикарную парижскую фотомодель.

– Зина?!

– Ну да. Как дела?

– Нормально… Я чего-то не поняла, почему ты схватила его мобильник?

– Я ему передам, что ты звонила. Он тебе наберет, – смутилась Зинаида.

– Зинка! Не темни! Что значит «передашь»? – Я почти кричала. – Вы в офисе? Где он? Почему ты разговариваешь по его телефону?!

– Денис в ванной, – выпалила моя бывшая соседка. – Варь, ну ладно, мне пора…

– Зинка, только посмей повесить трубку. Что значит «в ванной»? – вскричала я, хотя прекрасно понимала, что именно это могло значить. Собственно, вариантов было не так уж и много. – Зинка, он что, с тобой встречается?! С тобой?

– Ладно, Варюша, была рада тебя услышать! Пока! – Зинка-змея отсоединилась.

Я быстро перенабрала номер.

«Абонент не отвечает или временно недоступен», – невозмутимо отозвался телефон.