ГОДЫ ВОЙНЫ
1914—1917
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Надо быть очень талантливым писателем, чтобы нарисовать картину тех настроений, которые обнаружились в различных классах русского народа перед началом войны 1914 года.
В довоенной России, как известно, интеллигенция составляла лишь небольшую прослойку среди 160-миллионного народа, 75—80% которого приходилось на долю русских (включая сюда малороссов и белоруссов, как имеющих с великороссами одно и то же происхождение). Разница между культурным развитием интеллигенции и крестьянства, составлявшего главную массу населения России (до 80%), была очень велика, и потому все отношение страны к правительственной политике, — как внутренней, так и внешней, — определялось почти исключительно русской интеллигенцией, которая была настроена весьма оппозиционно. К оппозиции образованного класса общества примыкала также сравнительно небольшая часть рабочих, количество которых перед войной 1914 года было, правда, очень невелико: не более 3-х миллионов. Рабочие организации были настроены более революционно, чем интеллигенция, пред’являя к правительству еще большие требования в отношении дарования политических прав, как русскому народу, так и к национальным меньшинствам, населяющим громадную часть России. Оппозиционное настроение рабочих поддерживалось все время искусной пропагандой интеллигентных революционеров, среди которых было не мало лиц не русского происхождения, настроенных против правительства за ограничение их в некоторых из их гражданских прав.
Какое бы правительство не существовало, во всякой стране всегда найдется не малое количество людей, которые будут критиковать его действия. Это вполне здоровое явление, и подобная оппозиция, основанная на фактах, приносит стране большую пользу. В России со времени издания манифеста 17-го октября 1905 года было положено начало обсуждению всех законодательных актов в Госуд. Думе и Госуд. Совете. Своим манифестом царь лишил себя права единолично издавать какие-либо законы для Империи без одобрения их указанными представительными учреждениями. Этот великий акт в истории Российского Государства должен был бы привести к культурному развитию нашей страны, если бы обе стороны, как правительство, так и народные представители, честно, разумно, и постепенно стали проводить законы, необходимые для обновленной России. Но история показывает, что люди, призванные решать судьбу нашей родины, как в рядах правительства, так и в Думе и Совете, не поняли или не мотели понять, как надо вести государственный корабль, чтобы достигнуть обетованной земли. И правители, и народные представители с самого начала их совместной деятельности только и делали, что обманывали друг друга, и при решении важнейших государственных вопросов считались более всего со своими самолюбиями и партийной дисциплиной, чем с пользой для дела. Когда начинается такое несогласованное сотрудничество людей, призванных управлять страной, то оно неизбежно должно привести к полной неразберихе и к совершенной невозможности предвидеть, какой сюрприз принесет грядущий день. При таких обстоятельствах, как в обществе, так и в правительственных кругах, * начинает происходить расшатывание устоев, так как становится невозможным определить, какого же курса надо держаться при решении тех или других жизненных вопросов. Необходимым следствием такого положения должно было явиться недоверие к правительству во всех слоях русского народа.
Как человеку, стоявшему всегда вне политики, мне не под силу сделать критический обзор всем происходившим тогда событиям, чтобы привести доказательства, которые подтвердили бы все сказанное мною выше; но я не могу не отметить здесь одного наиболее важного факта, который, по моему крайнему разумению, был одной из главнейших причин разрушения тех бытовых устоев, на которых воспитался русский народ в течении целого ряда веков. К этому заключению я пришел еще до начала войны, но события военного времени, совершавшиеся в исключительных условиях, когда единение царя и народа должно было бы быть наиболее тесным и базироваться на полном доверии, еще более подтвердили мне правильность моих печальных выводов.
Русская пословица говорит, что «рыба портится с головы». Ее вполне можно приложить к истории разложения русского общества. Каждый русский человек сознавал, что царское слово — свято и что царь не может его нарушить. На этом веровании зиждилось все уважение к личности царя. Так думал и крестьянин, и всякий образованный человек. С молодых лет нас учили, что каждый гражданин должен держать данное им слово, а царское слово — ненарушимо. Царь должен стоять вне партий и не проявлять антипатии ни к одной из народностей, населяющих Империю. К сожалению, можно привести много фактов, из которых будет ясно, что Николай 2-ой, и по слабости своего характера, и по наветам других людей, — а в особенности царицы, — нарушал свое слово. Сколько раз В. Н. Коковцев, будучи премьер-министром, указывал царю, что тот или иной предполагаемый им указ будет являться нарушением его царского слова. Точно также его отрицательное отношение к народному представительству, прием и особое покровительство черносотенных организаций, вроде «Союза русского народа», «Михаила Архангела» и т. п., советовавших ему упразднить Госуд. Думу и стать самодержцем; постоянное знакомство с идеями позорного журнала «Гражданин» князя Мещерского, — все это шло в разрез с дарованным им манифестом 17 октября и не могло не внушать недоверия к его царскому слову. Ни для кого не было секретом, что царь неприязненно относился к евреям, что также порождало недовольство среди интеллигенции. Все эти факты внушали каждому мыслящему человеку, что царь не понимал своего высокого положения и не представлял себе, каким царем он должен быть при дарованном им строе для Новой России.
Мне приходится описывать эти необдуманные деяния царя, которые в их совокупности привели к гибели, как династии, так и всей России, но тем не менее я вовсе не хочу умолчать о том, что царь был преисполнен самых хороших намерений и имел в своей натуре честные начала. Он, несомненно, любил русский народ, хотел сделать с своей стороны все, чтобы он был счастлив; он не хотел войны с Германией и по телефону приказал Сухомлинову и Янушкевичу отменить мобилизацию, и не его вина, что они не послушались его приказания. Мне лично несколько раз приходилось говорить с царем и до войны, и в особенности во время войны, когда я бывал в Ставке; его простота и удивительно мягкое и ласковое обхождение в сильной степени подкупали в его пользу. Но надо признаться, что по своему складу своего характера он совешенно не подходил быть правителем такой громадной страны, какой была Россия. Мне пришлось на эту тему беседовать с В. Н. Коковцевым, который, в качестве министра финансов и председателя Совета Министров в течении 10 лет, мог хорошо изучить натуру царя. Он вполне подтвердил мое убеждение, что Николай II не мог быть царем, даже если бы у него была другая жена. Личное благородство и честность натуры царя наиболее всего выявились во время революции. В самом начале беспорядков в Петербурге, он поспешил к своей семье, несмотря на громадную опасность, которая угрожала ему от революционно настроенных рабочих и солдат. Царь мог отправиться в армию, в гвардейские части, которые в то время сохранили полный порядок и могли взять его под свою защиту. Вообще все поведение Николая II во время революции поражает своей безупречностью и достойно не только уважения, но и преклонения, — в особенности, если его сравнить с поведением императора Вильгельма. Если я и позволил себе критиковать поступки царя, то с точки зрения выяснения причины начавшегося разложения в стране, которое, несомненно, подготовляло революцию, была бы война 1914 года или нет.
С другой стороны, оппозиционные настроения в стране в еще большей степени вызывало поведение царицы Александры Федоровны, — несомненно имевшей большое влияние на своего супруга, которое особенно увеличилось после того, как царевич Алексей заболел неизлечимой болезнью, гемофилией. В виду безграничной любви к сыну, наследнику русского престола, в мистическом характере Государыни развилось особое религиозное настроение, даже не совсем вяжущееся с учением христианской церкви. В мировоззрении царицы, жизнь людей направляется исключительно Божьим Промыслом, и человек может достичь утешения только обращением к Богу, для которого, как она веровала, нет ничего невозможного. Слепо веря в милосердие Божее и в его могущество, большую часть своей жизни она проводила в молитвах, прося Бога совершить чудо над ее неизлечимым сыном, который был для нее безценным кумиром, — быть может, еще более дорогим, чем ее муж. Своего мужа она полюбила после первой же встречи, когда он был еще наследником престола, и сохранила эту любовь до последних дней своей жизни. При таком особенном религиозном состоянии всего ее существа, редко встречающемся в наше время среди интеллигентного общества, делается совершенно понятным, что она не приступала ни к одному делу и не принимала ни одного решения без обращения к Богу, который должен был ее вразумить и наставить на истинный путь. Всякий раз, когда до ее слуха доходила весть о каком либо событии, где проявлялось Божье милосердие, ее мистическая натура властно заставляла ее прибегать к усердной молитве и искать помощи у Бога.
Это настроение и привело к знакомству со «старцем» Распутиным, о котором ей было сообщено, что он умеет умолять Господа и что многие, к нему обращавшиеся, получили утешение в своих скорбях и болезнях. Удачное выступление хитрого мужика Тобольской губернии, пользовавшегося на родине плохой репутацией, во время припадков болезни у наследника скоро оказало влаяние на все существо Государыни, и она стала слепо верить этому проходимцу, который сумел понять ее мистическую натуру. Распространяться о деяниях Распутина нет никакой надобности, так как это сделано другими; я позволю себе привести здесь только один факт, который несомненно свидетельствует о влиянии, который он имел на Государыню. Священник Владимирского Собора в Петербурге, К. Богоявленский (как видно будет далее, я за него ходатайствовал о помиловании, так как он был присужден к расстрелу большевистской властью) рассказал мне однажды, года за 2-3 до войны, что он познакомился с Распутиным у своего знакомого священника, у которого он был в гостях на крестиных. После хорошей трапезы и возлияния, Распутин стал хвастаться, что он, когда хочет, может ехать к царице Александре и, когда хочет, может ей звонить по телефону. «Она у меня в руках; делает все, что хочу; вот с папашкой (так он называл Николая II) не всегда легко сладить, министры его сбивают». Когда в компании стали сомневаться, что он говорит правду, то Распутин подошел к телефону и приказал соединить его с Царскосельским Дворцом, а потом вызвал Государыню и сказал буквально следующее: «Ну, что, Александра, как ты чувствуешь? — Все ли благополучно? Молись, молись, все будет хорошо».
Любя Государыню и боготворя сына и будучи сам очень религиозным человеком, царь ничего не имел против молитв старца и общения с ним его супруги. После того как самые преданнейшие люди ему доносили о безнравственном поведении Распутина, он не мог не сознавать, что этот подозрительный святой может ронять престиж царской семьи. Но, как
безвольный человек, он не мог ослушаться своей супруги, боясь к тому же своими действиями повредить здоровью сына, и потому не мог предпринять шагов к удалению Распутина из Петербурга. Один раз Государь сказал одному из лиц, который указывал ему на необходимость удаления Распутина: «Лучше один Распутин, чем тысяча истерик». Мистицизм его супруги заразил также и его, и он считал, что удаление «старца» повлечет гибель сына. Когда безобразия Распутина в Петербурге, в кабаре «Вилла Роде», дошли до предела, то) товарищ министра внутренних дел, шеф жандармов ген.-ад’ютант Джунковский, сослуживец Государя по Преображенскому полку и его любимец, выехал в Ливадию и в часовой беседе рассказал царю о безнравственном поведении Распутина и о необходимости его удалить из Петербурга, то Государь сказал, что он об этом подумает. А когда Джунковский возвратился в Петербург, то прочитал указ о своей отставке...
Можно сказать, что чем сильнее общественное мнение, Государственная Дума и достойнейшие министры (Столыпин, Коковцев) возмущались поведением Распутина, тем большим становилось влияние последнего на царицу. Убежденная в том, что царь есть помазанник Божий, она внушала своему супругу, что он имеет право творить свою волю и поступать, как он хочет, не считаясь ни с кем, ибо его направляет сам Бог. Свою волю Бог выявляет через молитвы таких исключительных старцев, каким является Распутин. Вмешательство в семейную жизнь царя и в его решения по управлению государством со стороны других лиц недопустимо и ведет только ко вреду государства и народа, который предан царю и готов беспрекословно исполнять его волю. Министры, которые не были согласны с таким мировозрением императрицы, попадали в немилость и заменялись такими, которые были готовы быть слепыми исполнителями воли царя. Немилость к Столыпину, большому государственному человеку, который спас династию и установил порядок в России, заложив фундамент для ее дальнейшего развития; удаление от власти честнейшего и бла-
городного В. Н. Коковцева и ряда других дельных министров, все это диктовалось исключительно настояниями Александры Федоровны, которая старалась внушить царю, что подобные господа «заслоняют личность царя», и стараются показать народу, что они, а не царь, Помазанник Божий, производят все эти реформы. Горе России было в том, что такая истерическая натура, зараженная религиозным мистицизмом и не знающая жизни народа, захотела вместе с царем не царствовать только, но и управлять страной при помощи методов, которые недопустимы при современных условиях жизни государства. Превосходная мать и безупречная жена, любившая в жизни только своего мужа, глубоко религиозная, она должна была бы стоять вдали от государственных дел, и все свои помыслы и молитвы направить на заботы о своей семье, — в особенности о сыне. Пусть святые подвижники, старцы и юродивые были бы в ее окружении; пусть она через их молитвы просила бы Господа о здоровьи ее больного сына, ее «кумира». Никто в России не стал бы осуждать царицу за такой образ мыслей, если, конечно, указанные молитвенники касались бы только духовных вопросов и если бы они отличались поведением, достойным их звания и положения. Но так как указанные условия были не соблюдены, то и совершилось то моральное разложение, как во всей царской фамилии, так и в высших кругах общества, которое привело к революции и гибели монархии.
Свое вмешательство в вопросы государственного управления она оправдывала, главным образом, той мыслью, которую ей внушил Распутин, — что народ русский любит и обожает царя и царицу и готов для них на все жертвы и подвиги, министры же и все окружающие царя суть наемные чиновники, которые думают только о своей пользе, а не о благе народа. Царица считала, что Распутин, как крестьянин, близко знает все нужды русского народа и, что считаясь с его указаниями царь должен подобрать себе на помощь людей, которые могут показать народу, как царь заботится о нем. Александра Федоровна верила в несокрушимость и неизменяемость русского самодержавия, которое оставалось незыблимым в продолжении трех столетий царствования Романовых, и полагала, что идея самодержавия вошла в плоть и кровь русского народа. Она думала, что, несмотря на акт 17 октября 1905 года, воля царя все равно осталась неограниченной, и все должны исполнять его веления, хотя бы они противоречили основным законам Империи. Все, кто перечил Государюи доказывал, что его желания не могут быть исполнены, в виду их расхождения с законами, по мнению царицы, подлежали немедленному удалению.
Можно привести массу примеров влияния Распутина на царицу относительно назначения новых министров и удаления старых, — об этом уже много рассказано в мемуарах различных общественных деятелей. Распутин имел у графини X. особый салон, где он еженедельно принимал просителей и за известную мзду обещал устраивать их темные дела. В Петербурге это делалось открыто, никто не боялся рассказывать о своих посещениях «старца» и о достигнутых результатах. Я позволю себе привести один случай обращения к «старцу» за помощью для устройства своих семейных дел. Супруга одного почтенного генерала, бывшего губернатора Степной области, ходатайствовала об отправлении генерала на казенный счет в поезде для раненых в одну из крымских санаторий. Понятно, что ей не удалось получить разрешения. Тогда она решилась обратиться к Распутину и отправилась к нему, взяв с собой свою очень миловидную сестру (вдову тоже генерала, бывшего Орловского вице-губернатора). Надо заметить, что обе сестры были состоятельными, имели большое и доходное имение в Пензенской губернии и получали хорошие пенсии. Распутин во время приема сестер больше обращал внимание на хорошенькую вдову и обещал исполнить их просьбу; на прощание он обратился к интересной вдове и сказал: «А ты зайди ко мне, ты мне понравилась, только без сестры». Была ли она у Распутина или нет, я этого не знаю, но старый генерал был отправлен в Крым в поезде для раненых. Всю эту историю мне рассказала женщина, которой я всецело доверял.
Не удивительно, что среди самых лойяльных людей появилась тревога. Один мой знакомый, человек очень правых убеждений, ген. Похвистнев, которого я знал, с молодых лет, встретившись со мною в Главном Артиллерийском Управлении еще перед войной 1914 года, тревожно говорил:
«Владимир Николаевич, куда мы идем? Какие то темные силы расшатывают весь наш строй. — Делаются такие распоряжения, выдвигаются такие негодные люди на высшие посты, что невольно приходишь к заключению о разложении нравственных устоев нашего высшего общества, а это несомненно поведет к краху государства и к революции».
Генерал, как военный человек, особенно ясно ощущал признаки разложения государственного управления, потому что во главе военного министерства в то время был Сухомлинов. Про Сухомлинова можно сказать, что это был не только никуда негодный военный министр, но и в высшей степени вредный и преступный по своему легкомыслию человек. Стоит только указать на грязную в моральном отношении историю развода его последней жены, Екатерины Александровны, муж которой, Бутович, не хотел на себя принять вину, так как ни в чем не был виновен. Чтобы понять, до какой степени упало понятие о нравственности и законности не только у отдельных лиц, но и у такого коллегиального учреждения, как Святейший Синод, который вопреки всем духовным и гражданским законам утвердил развод и дал разрешение на брак разведенной жене с Сухомлиновым14). В эту историю было вовлечено и имя Государя, который должен был утвердить постановление Синода. Главное же преступление Сухомлинова заключалось в том, что он уверял Государя, что наша армия готова ко всякой войне, — в то время, когда наше вооружение находилось в далеко не законченном состоянии и 250 миллионов рублей, отпущенных на оборону, не были использованы военным ведомством. Что же касается до снабжения армии боевыми припасами во время войны, то об этом в военном министерстве никто вообще не думал. Тщетны были доклады царю таких серьезных министров, как Столыпин и Коковцев, что Россия не готова к войне, что Сухомлинов никуда негодный министр, что он обманывает царя, — все было напрасно: Сухомлинов пользовался симпатией царицы, а царю нравился веселый характер его министра, которого прозвали «Гусаром», и этого было достаточно для его крепкого положения в правительстве.
В военном ведомстве и в Думе не было двух мнений относительно непригодности Сухомлинова, а в обществе рассказывали массу историй относительно поведения его молодой супруги, которая хотела жить весело и богато, и потому не брезговала никакими средствами, чтобы достать деньги. В одном сатирическом журнале («Стрекоза») была напечатана такая каррикатура: стоит мужик (очень похожий на Распутина) около коровы, на которой написано «Манташев» (фамилия очень богатого нефтяника); эту корову доит красивая простая женщина в платку (схожая с женой Сухомлинова). Мужик спрашивает женщину, каково молоко, а она отвечает: «добротное, — только попахивает керосином». Каррикатура отвечала сплетне, циркулировавшей в Петербурге, что г-жа Сухомлинова находится на содержании у богатого Манташева. Как это будет рассказано в 3-й части моих воспоминаний, во время революции слух этот подтвердился.
Еще перед войной, — в 1912 году, — сплетни и выпады против царской семьи дошли до своего апогея, — в особенности, когда бывшие друзья Распутина, епископ Гермоген и монах Иллиодор, стали резоблачать поведение Распутина и указывать на необходимость его удаления от царской семьи. Когда, по постановлению духовных и гражданских властей, эти лица получили приказание покинуть столицу, то они долгое время не желали исполнить приказание и только при помощи полиции были водворены в места их ссылки. Старая Государыня, Мария Федоровна, вполне сознавала, что поведение Александры Федоровны ведет к гибели и государства, и династии, но и она не могла убедить своего сына удалить Распутина. Своей матери Государь отвечал то же, что и министрам, — что его семейная жизнь никого не касается, — и сердился на министров, что они не имеют силы прекратить нападки на Распутина. Царь и царица не понимали, что народ, который, по их понятиям, считал царя за Помазанника Божия, именно поэтому не может безучастно относиться к их семейной жизни. Они не отдавали себе отчета, что все, что будет происходить в царской семь:е, станет известно русскому народу, так как поведение ее членов должно служить примером для всей страны, а не давать повод к грязным рассказам и сплетням. На этом примере мы видим, как поведение царицы подорвало во всех слоях русского общества любовь и уважение к царю за его слабость и неумение устроить свою семейную* жизнь, а это в значительной степени способствовало общему разложению правительственных устоев.
Я вовсе не хочу здесь оправдать поведение многих людей высшего русского общества, которые из личных выгод пользовались услугами проходимца мужика и тем причиняли неисчислимый вред государству. Распутин был бы не опасен для страны, если бы лица, принадлежавшие к высшему обществу, не стали бы пользоваться его близостью ко двору, — а, главное, к царице, — для обделывания своих личных дел, в большинстве незаконных и подрывавших авторитет власти. Эти людишки при своих посещениях царицы, с подобострастием выслушивали ее нелепые предложения и уверяли ее в правильности ее взглядов на управление страной. Что же касается многомиллионного русского народа, то популярность царя падала по мере того, как увеличивались сплетни относительно влияния пьяницы-мужика на царицу.
Спрашивается: да и за что было русскому крестьянину особенно любить царя, когда он видел, что не принималось никаких мер, чтобы увеличить его благосостояние? Хотя царь и говорил, что он любит народ, что он готов все для него сделать, а между тем самый важный вопрос для крестьянства, земельный вопрос, не получил благоприятного для земледельцев разрешения. Царь не захотел отчудить за деньги значичительную часть земли от помещиков, монастырей и уделов и отдать ее крестьянам в вечное пользование. Когда первая Государственная Дума стала рассматривать этот проект, то она была распущена; царь стал на сторону помещиков, а не на сторону народа, и тем показал, кого он более любит и кому он более верит. Если бы в 1906 году была проведена полная реформа землепользования по плану Столыпина со справедливым отчуждением большого количества земель от помещиков и с уничтожением общины, то остались бы живы и помещики, и крестьяне оценили бы поступок царя, как явное доказательство его забот о русском народе. Столыпинская реформа, как она была проведена, была только палиативом, и, кроме того, запоздала. После революции 1905 года надо было немедленно исправить ошибки 1861 года, когда крестьяне были наделены землей в общинном пользовании, в большинстве случаев худшей и неудобно расположенной, — по сравнению с оставленной у помещика. Начальники губерний, губернаторы, так же не проявляли внимания, чтобы улучшить быт деревни. После освобождения крестьян, за 50 лет, было бы можно, создав кредитные общества, совершенно преобразовать сельскую жизнь и сделать ее схожей с европейской. Ничего этого не было сделано, и крестьянин отлично сознавал, что, как царь, так и власти, им поставленные на местах, не проявляют о нем особой заботы.
Таково было состояние умов, как в образованном обществе, так и в деревне, когда совершенно неожиданно для народа вспыхнула война 1914 года. Русский народ более, чем какой-либо другой, не хотел войны, и по своей политической отсталости не понимал, зачем Россия в войну вступила. За что и против кого надо воевать, вот вопросы, которые должны были несомненно возникнуть в голове каждого русского человека. Если образованные люди могли еще объяснить себе цель подобной войны, то малообразованному обывателю, а в особенности крестьянину, было совершенно непонятно, с каким «немцем» ему надо воевать. Русские крестьяне всех иностранцев крестили «немцами», и когда мне, ехавшему после объявления войны в Петербург с моего хутора, пришлось вступить в разговор с крестьянами на пароме, перевозившим нас на другой берег Угры, то я понял, что они не отдают себе отчета, кто наш враг, и за что они должны проливать свою кровь.
Раньше, чем перейти к описанию* начала военных действий, я считаю необходимым указать еще и на экономическое состояние России и на развитие ее хозяйства за последние годы после введения у нас представительного строя.
Первые годы после окончания русско-японской войны Россия переживала тяжелый финансовый кризис в виду необходимости покрывать все издержки войны, а также все убытки, причиненные революционным движением в 1905-1906 годах. Заключение внешнего займа на европейском рынке встретило в 1906 году большие затруднения, в особенности потому, что некоторые видные общественные деятели старались подорвать кредит России и уговаривали западных банкиров и государственных деятелей не давать займа без одобрения представительных учреждений. Но благодаря твердой и разумной политике П. А. Столыпина и в высшей степени честному и знающему свое дело министру финансов В. Н. Коковцеву, Россия с честью вышла из всех затруднений, причиненных ей войной и революцией, и, начиная со второй половины 1907 года, экономическая* жизнь страны стала на твердую почву, вследствие правильного развития всех отраслей народного хозяйства.
Стоявший во главе правительства Столыпин представлял из себя тип настоящего государственного деятеля, который, несмотря на то, что ему мешали работать, как придворная камарилья, так и левые партии, вел искусно государственный корабль по правильному пути, и надо только пожалеть, что русские люди и царь не уберегли этого замечательного человека, погибшего от руки провокатора Багрова в 1911 году.
Ближайший помощник Столыпина, министр финансов Коковцев, в течении 10 лет вел здоровую финансовую политику, главной целью которого было жить по средствам и сбалансировать государственный бюджет без дефицита. Можно не признавать Коковцева новатором в финансовой политике, но, во всяком случае, необходимо отдать справедливость его десятилетней искусной и плодотворной деятельности в разрешении не только финансовых, но и экономических вопросов. И когда он, после смерти Столыпина, был назначен председателем Совета Министров с оставлением в должности министра финансов, то несмотря на все трудности, которые ему чинили некоторые министры других ведомств, ой с большим уменьем об’единял действия всех министров и во многих случаях предупреждал и охранял царя от необдуманных поступков. И надо пожалеть, что в самом начале 1914 года, когда каждому русскому человеку, а также и заграничным людям, следившим за развитием России, стало ясно, какими большими шагами наша страна идет по пути прогресса, царь, по настоянию царицы и подобных типов, как князь Мещерский и т. п., удалил Коковцева с обоих должностей, и хотя произвел его в графское достоинство, но параллельно издал указ на имя нового министра финансов, Барка, в котором критиковал всю финансовую политику Витте и Коковцева и указывал новые пути, по которым* должен следовать новый министр финансов. Что должен подумать каждый верноподданный гражданин земли русской в XX столетии после таких высочайших выступлений и проявления подобной неблагодарности к людям, которые служили царю верой и правдой и оберегали его от всех необдуманных поступков!
Царь не мог не видеть, что 3-я и 4-ая Госуд. Думы работая с 1907 года до 1914 года в полном контакте с правительством, в высшей степени способствовали укреплению престижа России среди других цивилизованных стран мира, но был решительно против них. Очень хорошим доказательством непонимания значения Госуд. Думы могут служить пометки царя на письме, адресованном ему министром внутренних дел Н. А. Маклаковым в 1915 году. В этом письме министр убеждает царя «ограничить права Думы, сделав ее только совещательным органом для правительства»; он мотивировал это предложение тем, что председатель Думы, Родзянко, ведет себя так, как будто он глава государства. На письме была сделана пометка царя: «Конечно, теперь настало время уменьшить права Госуд. Думы. Было бы интересно увидать, как это примут господа Родзянко и Компания». Этот документ сохранился и был показан Родзянко в Следственной Комиссии, образованной Временным Правительством.
Главный недостаток царя заключался в том, что он верил недостойным людям, подобным Н. Маклакову, Штюрмеру, Протопопову и т. п., а не хотел внимать голосу честных, правдивых и независимых людей, говоривших ему правду в глаза.
Для того, чтобы показать, как шло развитие благосостояния России, я приведу несколько цифр, касающихся увеличения продуктивности народного хозяйства за последние 6-7 лет.
Во-первых, следует указать, что наш торговый баланс был активным; в 1913 году мы вывезли товаров на сумму около 1.400 миллионов рублей, а ввезли на сумму одного миллиарда; из остатка мы уплатили 400 милл. процентов по внешнему займу. Что касается до нашего бюджета, который все последние годы был бездефицитным, то он достиг в 1913 году 3.5 миллиардов рублей. О росте народного богатства представление дают цифры вкладов в сберегательные кассы. Сумма этих вкладов деньгами и процентными бумагами в начале 1904 года составляла 1.0 миллиард; к концу 1913 года она дошла до 2-х миллиардов, т. е. увеличилась вдвое. В начале 1904 года в России процентных бумаг и закладных листов было на сумму 11,300 миллионов; в январе 1913 года она увеличилась до 19.000 милл. рублей15). Начиная с 1907 года, с введением закона о выходе крестьян из общины на хутора и отруба, продуктивность крестьянского сельского хозяйства стала заметно увеличиваться. За несколько лет про-дукдия зерна с одной десятины (около гектара) увеличилась с 36 пудов до 40—46 пудов в среднем по всей России. Крестьянам, благодаря учреждению Крестьянского Земельного Банка, была в значительной степени облегчена покупка земли в частную собственность (большею частью помещичьей земли). Производство сахара увеличилось с 50 миллионов пудов в 1905 году до 108 миллионов в 1913 году; за это же время количество хлопчато-бумажной пряжи увеличилось с 13 миллионов до 20 миллионов. Надо заметить, что 2/3 всего хлопка, потребляемого на текстильных фабриках, производилось у нас в Туркестане и только самые лучшие сорта выписывались из заграницы. Большие успехи были сделаны и в тяжелой промышленности. Здесь надо заметить, что наша металлургическая промышленность развивалась за последние четверть века пред войной, главным образом, в Донецком бассейне на Юге России. Начало ее развития надо отнести ко времени финансовой деятельности С. Ю. Витте, который отчетливо сознавал необходимость усиленного развития этого рода промышленности, крайне важной, как для мирного, так и для военного времени. Зная косность наших капиталистов, он сумел заинтересовать в развитии у нас этого рода промышленности иностранных промышленников, ведя искусную пропаганду относительно богатства железных руд и залежей каменных углей и обещая помощь для создания у нас металлургических и железо-делательных заводов. Капиталисты Запада, в особенностей бельгийцы, стали вкладывать свои капиталы в эти предприятия, и после ряда неудач сумели поставить металлургическую промышленность на такую высоту, которая мало отличалась от западной, и дала возможность в несколько раз увеличить производство чугуна и стали в России. Быстро росла и добыча каменного угля: в 1908 году последнего было добыто 1 миллиард пудов, а в 1913 году — более 2-х миллиардов. Количество выплавленного чугуна за это же время с 150 миллионов возросло до 290 миллионов. И несмотря на такой рост выплавки чугуна, его не хватало для стальной промышленности, и государству пришлось допустить в 1913 году беспошлинный ввоз его из заграницы в количестве около 90 милл. пудов. Что касается нефтяной промышленности, то, после беспорядков в Баку во время революции 1905 года, она даже в 1914 году не могла достигнуть прежнего уровня (около 700 милл. пудов) и составляла с небольшим 500 миллионов пудов. Несмотря на очень большое железнодорожное строительство, Россия перед войной 1914 года не была снабжена рельсовым путем в достаточной степени, как для мирных, так и военных целей. В мирное время, после урожая, всегда образовывались громадные залежи хлебных грузов на станциях плодородных губерний, что заставляло во избежании порчи зерна всякий раз принимать особые меры. Во время войны недостаток нашего рельсового пути, паровозов и вагонов стал в особенности ощутительным, и под конец войны, вследствие особой работы железнодорожного транспорта, он пришел в очень плохое состояние. Однако, эти короткие и отрывочные данные свидетельствуют, что развитие производительных сил России шло очень усиленным темпом и, если бы не война, а в особенности не большевистская революция, то народное хозяйство России достигло бы небывалого прогресса.
Только химическая промышленность находилась в России до войны 1914 года в зачаточном состоянии. В этой области война застала нас врасплох, и нам пришлось прибегнуть к поистине героическим мерам для ее развития.
До начала мировой войны в России, несмотря на существование особого министерства торговли и промышленности, не было органа, который направлял бы развитие различных отраслей промышленности сообразно наростающим потребностям страны, выдвигая на первый план такие производства, которые имеют в данный момент первенствующее значение для всей страны. На министерство торговли и промышленности надлежало бы возложить составление плана развития государственного хозяйства, причем необходимый для этого материал оно должно было получать у тех ведомств, которые выполняют возложенные на них задачи государственного строительства. При составлении такого плана несомненно пришлось бы собирать точные сведения о состоянии у нас различных отра* слей промышленности и о том сырье, которое должно обеспечить нормальное развитие необходимых для страны производств. Такой план государственного казенного строительства подлежал рассмотрению и утверждению государственными законодательными учреждениями при участии всех выдающихся специалистов и организаторов нашей промышленности.
Возможно, что отсутствие такого органа объяснялось сравнительно недавним существованием министерства торговли и промышленности, которое выделилось из всеоб’емлющего министерства финансов, и за короткое время своей жизни не могло еще определить точно свои главные функции. В министерстве торговли и промышленности в особенности скудны были сведения относительно нашей химической промышленности, которая тогда была в самой начальной стадии своего развития. В вину руководителям министерства торговли и промышленности нужно поставить не недостаток статистических сведений относительно производства тех или других продуктов у нас в России или привоза их из-за границы, а полное отсутствие плана о создании в нашем отечестве таких заводов и фабрик, которые должны были быть построены у нас, так как вполне обеспечивались добываемым в России сырьем. И можно сказать, что не только в этом министерстве, но и в большей части других, было слишком формальное отношение к делу и отсутствовала та живая творческая работа, которая, зарождаясь на верхах, несомненно нашла бы живейший отклик на местах и породила бы у многих желание ее осуществить на деле. Вспомним нашего гениального Петра Великого, творческая работа которого создала у нас в России за короткое время целый ряд самых разнообразных производств, изучая историю развития которых приходится часто встречается с удивительно пророческими мыслями этого незабвенного русского гения.
Конечно, такой план государственного строительства ни в коем случае не должен был парализовать частную инициативу как по созданию у нас новых, так и по расширению старых производств, необходимость которых диктовалась спросом рынка. В этой области было сделано не мало, и я мог бы указать на работы многих выдающихся русских деятелей, которые способствовали развитию у нас различных отраслей промышленности, как-то текстильной, сахароваренной, винокуренной и даже металлургической. Но вся эта работа шла без об’единяющего плана государственного строительства, и развитие того или другого производства происходило независимо от общих государственных задач, — большею частью, случайно. Для подтверждения всего сказанного достаточно привести один очень характерный пример. В результате большого строительства, за последние 2-3 года перед войной обнаружился большой недостаток в чугуне. Вместо того, чтобы напречь все силы для сооружения новых домн и начать использование неисчислимых богатств руды и угля в Кузнецком районе в Сибири, руководители нашей промышленности очень легко решили задачу недостатка металла разрешением беспошлинного ввоза чугуна из-за границы. При правильном хозяйстве в стране, при большом заказе материалов, напр., для постройки новых железных дорог, судов, артиллерии и т. д., необходимо было всякий раз учитывать производительность существующих заводов и при недостатке выпускаемых ими изделий принимать меры или к расширению старых, или к созданию новых заводов, для поощрения строительства которых можно было даже выдавать авансы (под известную гарантию, конечно).
Хотя за последнее время перед войной правительством проводились меры к выполнению всех заказов для военного и морского ведомств и для путей сообщения у себя дома, тем не менее ведомства очень часто не обращали надлежащего внимания на вопрос, откуда берется необходимое сырье. Так, напр., при заготовлении для военного ведомства взрывчатого вещества тротила, заказ был дан одному частному заводу, причем было указано, что тротил должен быть заготовлен из толуола отечественного происхождения. Правление завода, соглашаясь взять заказ, сообщило, что толуол оно будет получать с завода Рихарда Мейера в Ревеле. Военное ведомство было, вероятно, уверено, что в Ревеле толуол производится из русского сырья; на самом же деле завод Рихарда Мейера только фракционировал толуол из сырого бензола, привозимого из Германии. Происходило ли это от неведения или от несерьезного отношения к делу, — я не знаю; вернее всего от того и другого вместе. Но результаты были весьма печальные. Вести столь беспримерную войну в течение более трех лет и снабжать свою громадную армию снаряжением и боевыми припасами Россия могла только потому, что за последнюю четверть века у нас на Юге создалась громадная металлургическая промышленность, — благодаря привлечению заграничных капиталов, проведенного, как указано выше, еще во времена С. Ю. Витте. Кому приходилось бывать в Донецком бассейне, тот отлично знает, какое количество заводов и рудников принадлежало там заграничным акционерам, — немецким, бельгийским, французским и др. Точно такое же впечатление получается при регистрации промышленных механических электрических предприятий, находящихся в Московском и Петроградском промышленных центрах. Стоило только прочесть вывески этих предприятий на одной Мясницкой улице в Москве, чтобы убедиться, что эти отрасли промышленности находятся не в русских руках. Что могли бы мы делать во время войны, если бы иностранцы не соорганизовали бы ранее этих предприятий и не вложили бы в них свои знания, силы, а также капиталы? Теперь нам хорошо известно, какого труда стоит организация новых производств во время войны. Правы были те, кто, сознавая необходимость развития у нас промышленности добывающей, не останавливались перед приглашением иностранцев для организации дела. Не могу не привести сообщенного мне проф. Д. К. Черновым, известным своим классическим исследованием по металлургии, эпизода об организации добывания каменной соли из залежей, открытых им в Бахмутском уезде. Истратив все свои сбережения за разведки и на бурение и получив блестящие результаты, Д. К. Чернов обратился сначала к московским, а потом и к петроградским капиталистам, чтобы собрать акционерный капитал для правильной разработки этого важнейшего материала. Несмотря на то, что им были продемонстрированы все добытые бурением образцы; несмотря на то, что предложение исходило от лица, известного в России и заграницей своими не только научными, но и техническими работами, давшими замечательные практические результаты, — никто из русских капиталистов не пожелал дать денег на такое верное и полезное для государства дело. Проф. Чернову со своим предложением пришлось обратиться заграницу и поставить добычу с помощью одной голландской компании.
Военное и морское ведомства, заготовляя запасы боевого снаряжения, совершенно не задумывались над вопросом о пополнении их во время войны и не учитывали, какой расход их потребуется во время боев. В таком же положении находились и наши союзники, французы, которые после первого сражения на Марне остались без снарядов и в продолжение долгого времени должны были вести только оборонительную войну. В Германии вся частная промышленность еще в мирное время была приспособлена для перехода к работе на армию. Во Франции и России никто об этом не думал, и потому пришлось наспех создавать новые отрасли промышленности и приспособлять существующие промышленные предприятия для целей войны. Конечно, в России сделать это было гораздо труднее, чем во Франции, так как наши технические силы были много слабее и менее подготовлены для той задачи, которая на них выпала так внезапно. Однако, надо сознаться, как это будет видно из дальнейшего, наши инженеры-техники с честью вышли из затруднительного положения и развили такую производительность заводов, о которой мы не могли ранее и мечтать.
К сожалению, необходимо отметить, что и во время войны, несмотря на то, что были созданы Особое Совещание по обороне страны и целый ряд особых совещаний по топливу, металлу, транспорту и т. п., являвшихся помощниками первому, не было обращено надлежащего внимания на правильное обслуживание предметами первой необходимости всего тыла страны, без нормальной жизни которого нельзя быть уверенным в правильном снабжении армии всеми видами довольствия. Нам было известно, как разрешалась эта задача у наших союзников, но у нас не было за все время войны никакого плана по распределению живой силы, металлов и разных продуктов между потребностями армии и потребностями всей страны. Несомненно, что во время военных действий на первый план должны быть поставлены интересы армии, но не надо забывать, что армия может быть питаема до тех пор, пока страна может вырабатывать все необходимое для нее, поддерживая в то же время и свое собственное более или менее сносное существование. Не будем говорить о совершенно бесполезном призыве в армию великовозрастных годов, что при плохом состоянии у нас сельского хозяйства совершенно нарушало правильную уборку хлеба (как и случилось в июле 1916 года) и причиняло громадные неудобства деревне. Обратим внимание, для примера, на распределение важного материала для страны, — металла, — и посмотрим, как было организовано дело снабжения металлами заводов, работавших исключительно для армии, и сколько металла оставалось для нужд страны.
Вскоре после начала деятельности Особого Совещания по обороне был назначен особый уполномоченный по металлу, которому было поручено вести дело учета и распределения металла между всеми ведомствами. Первая ошибка заключалась в том, что лицо, которому было поручено столь ответственное дело, было совершенно незнакомо ни с металлургической, ни с технической заводской деятельностью (он был офицером Генерального Штаба). И вместо того, чтобы временно сохранить и взять под контроль уже существующую организацию по покупке и продаже металла, «Продомет», и затем уже создавать новую, было поступлено совершенно непрактично: старый аппарат был сразу уничтожен, а новому потребовалось много времени, чтобы хоть как-нибудь наладить дело. Из докладов, делаемых Особому Совещанию, можно было видеть, что почти весь черный металл был передаваем для нужд военного и морского ведомств и путей сообщения, и только очень незначительное количество металла отдавалось земледелию и то на частный рынок. Здесь могут сказать, что оборона страны требовала громадных количеств металла, и что потому частные потребности должны были быть отложены; лицу, заведующему учетом и снабжением металлом, указывалась потребность в металле для заводов, работавших на оборону, и его не должен был касаться вопрос о снабжении металлом всей страны. С такой точкой зрения едва ли можно согласиться, и все, что случилось впоследствии, как нельзя лучше подтверждает ту мысль, что страна может выделять для снабжения армии только известную часть своей продукции, сохраняя остальную для себя.
В виду громадного недостатка в снарядах и тяжелой артиллерии, что послужило одной из главных причин отступления нашей армии из Галиции и Польши весной и летом 1915 года, Особое Совещание по обороне с самого начала своей деятельности-обратило самое серьезное внимание на изготовление этих важнейших предметов боевого снаряжения. Однако, надо заметить, что дело с снарядами полевой артиллерии уже к концу августа 1915 года обстояло не так плохо, как это имело место весной 1915 года, к началу немецко-австрийского наступления в Галиции. В августе 1915 года тыл уже мог послать на фронт около миллиона снарядов, и, вероятно, отчасти этим объясняется приостановка дальнейшего наступления немцев по всему фронту. Все это количество снарядов было изготовлено и снаряжено по заказам Главного Артиллерийского Управления, которое с самого начала открытия военных действий приняло энергичные меры к привлечению целого ряда заводов для изготовления снарядов, выдав им большие авансы под гарантию банков и заводского имущества. Большую энергию в деле выполнения заказов частными заводами проявила созданная с начала 1915 года Особая Распределительная Комиссия по артиллерийской части под председательством главного инспектора по артиллерии, вел. кн. Сергея Михайловича, просуществовавшая до июля 1915 года, когда было образовано Особое Совещание по обороне под председательством военного министра. Приписывая поражение на фронте чуть ли не единственной причине, — недостатку снарядов, — Особое Совещание по обороне всю свою энергию направило на увеличение заказов снарядов и артиллерии у нас и за-границей и в этом отношении получило блестящие результаты. Уже в скором времени с фронта стали получать донесения о прекращении посылки снарядов на фронт, так как уже все комплекты и склады заполнены снарядами.
В такое тревожное время, которое переживал наш фронт в 1915 году, несомненно все силы страны должны были быть направлены к тому, чтобы острая нужда армии во всех видах боевого вооружения была удовлетворена в самый кратчайший срок. Но, когда опасность миновала и явилась возможность более спокойно учесть свои силы и расчитать, как должны мы их расходовать, чтобы в один прекрасный день не надорваться в непосильной работе, тогда должно было быть обращено внимание и на общее состояние страны, которая в минуты острой опасности отдавала армии даже то, что было необходимо для ее жизни. К сожалению, Ставка Верховного Главнокомандующего все время вырабатывала такие планы снабжения армии, которые не могли быть выполнены в назначенный срок даже при крайнем напряжении. Увлечение заказами снарядов было настолько велико, что стремились их изготовление вести чуть не во всех механических мастерских. Громаднейшую ошибку сделал тот, кто предложил и осуществил изготовление снарядов в железнодорожных мастерских. Еще до войны у нас был большой недостаток в вагонах и паровозах, а во время войны, вследствие большой порчи подвижного состава и потери многих вагонов, должно было быть обращено серьезное внимание на увеличение производительности наших железнодорожных мастерских, по их специальности, а никак не на использование их для обтачивания снарядов. Но так как ни в Особом Совещании по обороне, ни в Ставке Главнокомандующего не существовало никакого плана снабжения и никакой системы в учете производительных сил страны, то результаты получились самые плачевные: сельское хозяйство, как крупное, так и мелкое, осталось буквально без всяких орудий производства. Уже в 1916 году летом нельзя было достать во многих местах ни сошника для плуга, ни кровельного железа, ни всего остального, что нужно деревне. Не лучше дело обстояло и с другими предметами первой необходимости.
Теперь легко анализировать причины, приведшие нашу страну к полной разрухе, и всякий может только спросить, почему же в свое время никто не мог настоять на создании разумного плана государственного хозяйства, который позволил бы вести войну, хотя и с большим напряжением, но не ведя страну к гибели. На это можно ответить только тем, что, значит, в России в то время не было государственных мужей, которые, предвидя последствия бессистемного хозяйства, силой своей непреклонной воли и авторитета смогли бы убедить Высшее ‘Командование ограничить его требования, как непосильные для страны и ведущие к быстрой разрухе тыла. Так надлежало сделать с расходованием металла, — подобно тому, как это имело место при решении вопроса о снабжении армии взрывчатыми средствами и удушающими газами.
Чтобы не быть голословным, расскажу о постановке произведства взрывчатых веществ за время войны, когда начали действовать сначала Комиссия по заготовке взрывчатых веществ (с января 1915 года), а потом Химический Комитет при Главном Артиллерийском Управлении.
К началу 1915 года казенные заводы изготовляли в месяц около 3—5 тысяч пудов взрывчатых веществ. Главным Артиллерийским Управлением была дана задача Комиссии установить в России производство взрывчатых веществ в 60 тыс. пудов в месяц. При подсчете необходимых для такого количества взрывчатых веществ сырья, кислот, заводских оборудований и т. п. оказалось, что с этой задачей мы могли справиться сравнительно в короткое время, примерно через 6-7 месяцев, причем, конечно, пришлось спешно организовать производство взрывчатых веществ на частных заводах, не нарушая, однако, их прежней деятельности. Еще не успели мы развить полной производительности на оборудованных заводах, как 4 июня 1915 года получили новое задание: поднять производительность до 165 тысяч пудов в месяц. Такой резкий скачек в требованиях на взрывчатые вещества, конечно, должен был поставить Комиссию в очень трудное положение, так как выполнение этого плана обязывало к развитию у нас в России большого кислотного хозяйства, а также к устройству новых заводов и сырья, и взрывчатых веществ. Детальное обследование вопроса о возможности такого строительства в России в военное время позволило, однако, ответить на это задание в положительном смысле, но было точно оговорено и указано, что выполнение этого плана возможно лишь не ранее как через год, — если, конечно, на пути не встанут непреодолимые сопротивления, и если вся полнота власти будет предоставлена лицу, которое становится во главе этого дела. И вот в самый разгар обсуждения этого вопроса, в июле 1915 года, в только что рожденное Особое Совещание по обороне был внесен проект о снабжении важнейшим продуктом для изготовления взрывчатых веществ, серной кислотой, — проект, в котором доказывалась необходимость чуть не втрое или вчетверо увеличить изготовление серной кислоты в сравнении с тем количеством, которое было указано Комиссией по заготовке взрывчатых веществ. Особому Совещанию по обороне было доказано, что такое увлечение серной кислотой совершенно не нужно, и что оно будет вредно для промышленности и транспорта и т. д.; в результате удалось доказать правоту выработанного Комиссией плана заготовки серной кислоты.
В скором времени обнаружилось новое увлечение в области заготовки исходных материалов для взрывчатых веществ, — бензола и толуола; Центральный Военно-Промышленный Комитет предложил построить, помимо уже строящихся (по инициативе Комиссии по заготовке взрывчатых веществ) до 2000 новых коксовых печей в течение одного года. Какую энергию и какую силу воли пришлось проявить на тех заседаниях, где обсуждался этот вопрос, чтобы доказать, что такое увлечение разорит нашу молодую донецкую промышленность, и что мы загубим тот план постройки печей, который мы уже начали проводить в жизнь.
В скором времени Ставка дала новую программу снабжения армии, причем количество взрывчатых возросло до 250 тыс. пудов в месяц. Такое требование на изготовление в России взрывчатых веществ было совершенно неосуществимо, и определенно было указано, что никаких мер к достижению такой производительности заводов и принимать не стоит, так как только через год можно расчитывать на получение в месяц от 150—160.000 пудов. В дальнейшем Ставка еще повысила требование, доведя его до 400.000 пудов взрывчатых веществ в месяц, но такие количества могли быть получены только путем привоза из за-границы. И, несмотря на постоянные протесты и сильные сокращения со стороны Комиссии, из за-границы все-таки были привезены значительные количества взрывчатых веществ, а в особенности пикриновой кислоты, которая вся целиком осталась без употребления и сохранялась в складах в течении ряда лет уже по окончании войны. А между тем на все эти количества взрывчатых веществ были изготовлены миллионы снарядов, ручных гранат, бомб и т. п., которые к концу войны тоже остались неиспользованными, а частью и не снаряженными.
расчеты Комиссии по заготовке взрывчатых веществ полностью оправдались, и в самый благоприятный месяц заводы России могли изготовлять исходных взрывчатых веществ не более 155 тыс. пудов в месяц, причем это изготовление нисколько не помешало производительности остальных продуктов химической промышленности, и снабжение страны таким важнейшим продуктом, каким является серная кислота, уже в начале 1916 года было совершенно нормальным и не вызывало никаких нареканий со стороны разнообразных про-
мышленных предприятий. Но когда ставится непосильная задача какой угодно отрасли промышленности, а в особенности вновь начинающейся, какой была во время войны промышленность химическая; когда вследствие увлечения не было приложено достаточного внимания для оценки всех условий соответствующего производства, — тогда нельзя удивляться, если получались отрицательные результаты. Именно так произошло с выполнением совершенно непонятного требования на изготовление удушающих средств, — в особенности, хлора. Начальником Генерального Штаба было дано приказание только что сформированной Комиссии по изготовлению удушающих средств приступить к изготовлению жидкого хлора чуть не по 10.000 пудов в день; несмотря на протесты Комиссии, это задание осталось в силе, и Комиссии пришлось приступить к выполнению несбыточных мечтаний. Вместо того, чтобы сконцентрировать все изготовление хлора на двухтрех заводах и принять меры к скорейшему их оборудованию, пришлось дать заказы десятку разных предпринимателей, которые, как и можно было заранее предвидеть, не могли справиться с взятой на себя задачей и в большинстве случаев до окончания войны вообще не смогли приступить к поставке жидкого хлора. Неудача выполнения такого заказа лежала не в отсутствии энергии и знаний техников этой Комиссии: они прилагали нечеловеческие усилия для выполнения заказов; и не в недобросовестности фирм и предпринимателей, взявших заказы, — а исключительно в невыполнимости поставленной задачи. Химическому Комитету, об’единившему деятельность всех Комиссий по химической промышленности, удалось доказать в Особом Совещании по обороне, что при изготовлении только 1/5 части заказанного, можно будет иметь надлежащее количество удушающих средств, которые фронт едва-ли будет в состоянии использовать для своих тактических целей и всегда будет иметь их надлежащие запасы. Опыт войны вполне подтвердил это утверждение, и мы к окончанию войны имели большие запасы удушающих средств, несмотря на то, что многие заводы даже не приступили к выполнению заказов.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Меня лично начало мобилизации застало в Одессе, куда я должен был поехать для одной промышленной консультации. В течении предшествовавших дней газеты были полны сообщениями о конфликте между Австро-Венгрией и Сербией. Положение было крайне напряженным, но общественное мнение в России стояло на той точке зрения, что этот конфликт не приведет к войне. В Одессе было полное спокойствие. Мне приходилось разговаривать с выдающимися адвокатами Одессы, имевшими большие связи с заграницей, — и все они уверяли меня, что будет найден мирный выход. Мы все недостаточно учитывали роль Германии, которая стояла за спиной Австрии и, зная неподготовленность России к войне, хотела использовать благоприятный момент.
В день моего отъезда из Одессы пришла телеграмма о мобилизации в 4 военных округах, пограничных с АвстроВенгрией. Как военному, мне было понятно, какое значение имеет мобилизация, — в особенности в такой стране, как Россия, с ее слабо развитой жел.-дор. сетью, — и я очень опасался, что мой поезд застрянет в пути. Этого не случилось. Наш скорый поезд успел проскочить через все узловые станции, — несмотря на то, что в пути мы встречали массу воинских поездов, направлявшихся к западной границе. На станцию «Тихонова Пустынь» (ближайшая станция к моему хутору) я прибыл с опозданием всего на несколько часов, — но совсем больным: в дороге я простудился и схватил сильную ангину, которая продержала меня в постели около недели.
В Петербург я смог явиться 1 августа и объяснил начальнику Академии причины моего опоздания. Он мне сказал, что от высшего начальства нет никаких распоряжений относительно моей дальнейшей деятельности и предложил мне отправиться в Главное Артиллерийское Управление для осведомления об общем положении дел. В Главном Артиллерийском Училище я узнал от ген. Смысловского, который ведал техническим отделом артиллерийского снабжения армии, что в Донецкий бассейн посланы проф. Сапожников и кап. Костенич, чтобы узнать, можно ли там организовать производство толуола, который крайне необходим для производства тринитро-толуола-тротила, — взрывчатого вещества, которым снаряжались все гранаты. Мне не было дано никакого поручения, и некоторое время я оставался без всякого дела.
Но вскоре ген. Смысловский вызвал меня и предложил поехать на Юг России, чтобы выяснить возможность получения некоторых химических продуктов, о производстве которых в России имелись очень смутные и противоречивые данные. Во второй половине августа я отправился в командировку и с большим затруднением об’ехал все места, где надо было собрать необходимые справки. Я посетил некоторые заводы на Кавказе и на Юге России, получающие поташ и другие химические продукты, и собранные мною данные привели меня к очень печальному заключению относительно положения нашей химической промышленности. По приезде в Петроград (Петербург за это время был переименован в Петроград) я доложил о результатах моей командировки и стал опять ожидать какого-либо нового поручения. Настроение в правящих кругах в это время было очень подавленное. Битва при Танненберге, в Пруссии, кончилась разгромом всей армии Самсонова, который не мог перенести подобного поражения и покончил с собою. Мы потеряли громадное количество орудий (до 500) и снарядов, запас которых вообще был совершенно недостаточным для ведения продолжительной войны. Только сознание, что наши безумные операции в Пруссии отвлекли значительные силы немцев с французского фронта, вследствие чего маршал Жоффр выиграл битву на Марне, и наши большие успехи на галицийском фронте, где австрийские армии были разбиты, давали надежду, что не все еще потеряно и надо изыскать средства для снабжения нашей армии всеми необходимыми для борьбы средствами.
В октябре мне пришлось снова поехать в Одессу, с одной стороны, для выяснения возможности изготовления некоторых химических продутов, а, с другой, для экспертизы обществу «Салолин» по поводу отвердения жиров на одном из маслинных одесских заводов. Я должен был оставаться в Одессе очень короткое время, так как мне предстояла командировка в Донецкий бассейн. В Одессе я остановился в лучшей гостиннице «Лондон», находящейся на набережной моря. В этой же гюстиннице остановился мой хороший знакомый, военный инженер ген. Н. А. Житкевич. Накануне моего отъезда, я провел вечер с Житкевичем и довольно рано ушел спать, так как на другой день мне надо было рано вставать. В час ночи я был разбужен сильным стуком в дверь: это был Житкевич, который сообщил мне, что турки с крейсера «Гебен» бомбардируют Одессу. Действительно, я услыхал сильные пушечные выстрелы, и так как моя гостинница находилась на берегу моря, то лучше было бы ее покинуть на время бомбардировки. Я скоро оделся и вышел на улицу, где уже собралось много народа, наблюдающего непривычное зрелище. Турки бомбардировали Одессу, не об’язив войны России, и потому власти в Одессе были застигнуты врасплох и не знали, что предпринять. Я и Житкевич решили пойти к коменданту гор. Одессы, ген. Никитину (отличился при осаде Порт-Артура) и спросить его, что он думает предпринять, и, в случае надобности, предложить свои услуги. В здании градоначальства мы встретили ген. Никитина со свитой; на наш вопрос, что он думает предпринять, он не дал определенного ответа. Было ясно, что он сам не знает, что надо делать. Тогда мы предложили ему немедленно дать знать по радио в Севастополь командующему нашей морской эскадрой о бомбардировке Одессы турками. Ген. Никитин ухватился за это предложение и велел тотчас же позвать чиновника, заведующего радио-передачей, но оказалось, что аппарат не работает. Тогда я предложил дать срочную телеграмму в Севастополь; но когда позвали телеграфиста, то он сообщил, что передача тоже не может быть исполнена, вследствие каких-то неисправностей. Мы случайно спросили фамилию телеграфиста, и она оказалась немецкой. Может быть, здесь и не было злого умысла, но на нас всех это обстоятельство произвело тягостное впечатление.
Стоявшие в порту Одессы две канонерки отвечали выстрелами, но «Гебен» скоро отошел от Одессы, и стрельба прекратилась. Бомбардировка причинила небольшие, повреждения; один снаряд попал в цистерну с нефтью; нефть вылилась, но не загорелась. Рано утром многие жители уехали из Одессы, боясь повторения, но я остался еще одни сутки, чтобы окончить возложенные на меня поручения.
В Петрограде мне не долго пришлось оставаться без дела. Скоро я был привлечен к большой созидательной работе и стал во главе сначала комиссии по заготовке взрывчатых веществ, а потом и Химического Комитета, ведающего всей химической промышленностью во всей стране. История этих организаций представляет большой интерес. С одной стороны, она показывает, как трудно было что-либо создавать в России при порядках того бюрократического строя, который господствовал у нас до войны 1914 года; с другой стороны, она поучительна в смысле оправдания того правила, что всякое дело только тогда будет иметь успех, когда оно начато с малого и развивается по мере возникающей потребности и приобретения надлежащего опыта и навыка. Именно поэтому я считаю нужным рассказать о ней подробно.
Непосредственно за объявлением войны выяснилось, что наши заводы взрывчатых веществ даже на ту небольшую производительность, которую они имели, лишены главного исходного продукта, — толуола, запасы которого были весьма ничтожны, а выработка — совсем не налажена. Сырой бензол, из которого фракцинонированной перегонкой добывался и толуол, привозился на наши химические заводы преимущественно из Германии. С открытием военных действий подвоз сырого бензола или чистого толуола от наших союзников или из Америки был весьма затруднителен, отчасти, вследствие транспорта, а главное, вследствие крайнего недостатка этого материала, потребовавшегося для самих воюющих держав; необходимо заметить при этом, что в Америке к началу войны только что начало равиваться добывание бензола из каменноугольного газа, и потому там нельзя было ожидать какихнибудь значительных запасов толуола.
В конце июля 1914 года, т. е., немедленно после начала войны, Артиллерийское Управление командировало специальную комиссию (проф. Сапожников, кап. Костевич и один химик с Тентелевского завода) в Донецкий бассейн для выяснения возможности организации у нас отечественной выработки исходных материалов для изготовления из них взрывчатых веществ. Эта комиссия, об’ездив все заводы, занимавщиеся коксованием углей, пришла к заключению, что количество добываемого у нас сырого бензола очень мало, а организовать дело получения толуола в значительных количествах в Донецком Бассейне на коксовых заводах потребует большого времени, до \У% лет, и вообще сопряжено с большими техническими затруднениями. Главное Артиллерийское Управление, на основании полученного обследования Донецкого Бассейна и суждения об этом вопросе в Артиллерийском Комитете, решило командировать в Америку проф. Сапожникова для отыскания там необходимых количеств толуола и различных ;взрывчатых веществ. Таким образом, с самого начала войны военное ведомство отказалось от организации у нас отечественного производства химических продуктов и всю надежду возложило на Америку, не справившись, однако, как следует, в состоянии ли Америка снабжать нас исходным продуктом для приготовления взрывчатых веществ, а также и этими последними.
История показала, что под влиянием спроса со стороны союзников и нас, в Америке с 1915 года стала сильно развиваться бензольная промышленность, и к 1917 году, т. е. в течение двух лет, было оборудовано до 40 бензольных заводов с производительностью до 8.000.000 пудов сырого бензола. Эти оборудования были сделаны за счет тех заказов, которые были даны Америке нами и нашими союзниками, и были произведены в течение того времени, которое было необходимо для создания у нас отечественного производства. В течение же 1915 года, в самое горячее время развития военных действий в России, мы могли получить из Америки лишь ничтожное количество толуола и тротила, причем должны были платить громаднейшие деньги и при том в золоте.
Несмотря на решение вопроса о приобретении толуола и взрывчатых веществ за границей, артиллерийское ведомство не могло оставаться инертным по отношению к заготовлению этих материалов в России, и под влиянием настойчивых обращений со стороны, как отдельных лиц, так и учреждений, уже с октября 1914 года решено было пересмотреть этот вопрос. Начальник Главного Артиллерийского Управления КузьминКараваев вошел с представлением к Военному Министру о командировании новой комиссии в Донецкий Бассейн с целью всестороннего изучения вопроса об организации у нас производства бензола и толуола. Потребовалось более месяца, прежде чем эта комиссия была утверждена и командирована в Донецкий Бассейн; не мало надо было обойти подводных камней, чтобы добиться вхождения в ее состав тех людей, которые были необходимы для решения столь важного вопроса, каким является снабжение армии взрывчатыми веществами. Только 17 ноября могла выехать комиссия в Донецкий Бассейн; ее председателем был я; членами были два представителя от мин. торг. и пром. инженер-технолог JI. Ф. Фокин и В. Ю. Шуман и один представитель военного ведомства О. Г. Филиппов. Комиссии было предложено в первую очередь обсудить вопрос об увеличении производства в России бензола и толуола, при чем указывалось на крайне важную и ответственную1 работу, которая на нее возлагалась.
В течение одного месяца комиссия произвела самое детальное исследование всех коксовых фабрик Донецкого района с улавливанием и без улавливания побочных продуктов коксования. Нам пришлось убедиться, что фирма немецкая Копперс, которая до войны сооружала у нас коксовые печи, не старалась на всех заводах, где имелись богатые коксовальные угли, строить рекуперационные заводы для добывания бензола и толуола. Было несомненно, что эта и другие фирмы сознательно оберегали интересы Германии, которая поставляла бензол и толуол для нашей промышленности взрывчатых веществ и красок. Работая без устали в течении месяца и вникая во все детали, мы пришли к единогласному решению, что Донецкий Бассейн уже через 2-3 месяца может начать постановку толуола и бензола, а 7-8 месяцев можно будет значительно развить добывание ароматических углеводородов.
Уже во время пребывания в Донецком Бассейне я давал еженедельно телеграммы ген. Смысловскому, что мы нашли продукт, из которого можно отогнать значительное количество толуола, каждый пуд которого с нетерпением ожидали наши казенные заводы взрывчатых веществ. Наши выводы были прямо противоположными выводам ген. Сапожникова и кап. Костевича, которые в своем рапорте донесли, что получение бензола и толуола в России есть дело безнадежное. Надо только удивляться, насколько поверхностно они отнеслись к возложенной на них задаче, — причина крылась, конечно, в том, что они были мало знакомы с технологией коксования. В своем рапорте мы указывали на необходимость постройки некоторых дополнительных сооружений при существующих коксовальных фабриках, имеющих печи рекуперативного типа, но без полного оборудования улавливающих сооружений. Полный отчет нашей комиссии, который был составлен в течение того же месяца и представлен в Главное Артиллерийское Управление, содержал изложение плана организационной работы в деле выработки материалов для фабрикации не только тротила, но и целой серии других взрывчатых веществ, которые могли бы восполнить недостаток тротила; этот отчет был отпечатан особой брошюрой под заглавием: «Отчет комиссии, командированной в Донецкий каменноугольный бассейн, по вопросу о расширении выработки бензола и толуола в России».
Несколько позднее он появился в «Артиллерийском Журнале» (в конце 1914 года или в начале 1915 года).
19-го декабря этот отчет мною был доложен в НаучноТехнической Лаборатории военного ведомства в присутствии помощника военного министра, ген. Вернандера, начальника канцелярии военного министерства, ген. Лукомского, начальников Главных Управлений и большого числа заинтересованных в этом вопросе лиц. Главной целью доклада было убедить собравшихся в необходимости немедленно же приступить к постройке сооружений для улавливания бензола на тех заводах, где это могло быть сделано в течение ближайших 5-6 месяцев; если бы частные фирмы отказались это выполнить, то я предлагал сделать постройку за счет казны на самом большом коксовальном заводе в Кадиевке, около станции «Алмазной». Постройка такого завода обошлась бы казне около 450.000 рублей, и ее было можно окончить не более, чем в 6-7 месяцев. Несмотря на все доводы нашей комиссии о необходимости произвести этот сравнительно небольшой расход на изготовление столь необходимого продукта, несмотря на то, что мне пришлось заявить, что всю ответственность за исполнение этого сооружения в назначенный срок я беру на себя, совещание не нашло возможным тут же решить, хотя бы в принципе, приступить немедленно к постройке хотя бы только одного бензолового завода в Кадиевке. Помощник военного министра ген. Вернандер, повидимому, не верил, что можно в течении 6-7 месяцев построить такой большой завод по улавливанию ароматических углеводородов в количестве 200.000 пудов сырого бензола в год.
«Чем Вы, генерал, — обращаясь ко мне, спросил Вернандер, — можете гарантировать осуществление этой постройки в течении такого краткого времени?»
На это я ответил ему:
«Я не капиталист, Ваше Превосходительство, и гарантировать его денежной неустойкой не могу. Единственное, что я могу предложить в залог, это — мою голову».
Совещание обратило внимание на предложение, сделанное фирмой «Братьев Нобель» и доложенное на заседании одним из присутствовавших, заключавшееся в получении толуола из скипидара. Вместо того, чтобы в первую голову решить вопрос о получении толуола из его естественного источника, начали тратить время и внимание на предложение, которое с самого начала вызывало сильные сомнения. Потеряно было около 5 месяцев; уже начал ощущаться сильный недостаток в бризантных снарядах, а решение этого вопроса откладывалось под предлогом возможности скорого окончания войны, — хотя сырой бензол и продукты, из него получаемые, имели применение и для мирного времени и освобождали нашу химическую промышленность от зависимости от иностранного рынка. В прениях по поводу проекта проглядывало полное недоверие к собственным силам и преклонение перед германской техникой. В заключение совещание согласилось только образовать комиссию при Главн. Артилл. Управлении для разработки вопроса о добывании бензола и толуола в Донецком Бассейне и предложило Артиллерийскому Управлению выработать инструкцию для этой комиссии. В течение 1% месяцев шла переписка о правах и обязанностях нарождающейся комиссии, причем проект инструкции несколько раз возвращали назад в Артиллерийское Управление из боязни дать комиссии слишком большие полномочия; ей хотели придать только консультативно-совещательный характер.
Только 6-го февраля 1915 года комиссия была утверждена; ей было дано название: «Комиссия по заготовке взрывчатых веществ», причем в ее обязанности была включена и заготовка всех сырых материалов, необходимых для приготовления взрывчатых веществ. В состав этой комиссии вошли следующие лица: председатель: проф. В. Н. Ипатьев; члея-делопроизводитель — инж.-техн. JI. Ф. Фокин; члены: проф. А. А. Солонина, инж.-техн. В. Ю. Шуман, О. Г. Филиппов, начальник Научно-Технической Лаборатории морского ведомства С. П. Вуколов, заведующий отделом неорганической химии в Научно-Техн. Лаборатории военного ведомства И. И. Андреев и представители других ведомств, заинтересованных в получении взрывчатых веществ. Комиссия получила очень ограниченные права и ничтожные средства только для организации делопроизводства (две-три тысячи рублей). Однако, не взирая на такую плохую первоначальную обстановку, комиссия, как это видно будет из дальнейшего, быстро и широко развернула свою деятельность.. Инструкция, которая была положена в основу ее деятельности, очень скоро была предана забвению, а взамен ее комиссия приобретала все большее и большее доверие со стороны военного ведомства, начавшего отпускать все кредиты, которые указывала комиссия: и на постройку сооружений, и на заказы. Такое быстрое развитие деятельности вновь сформированной комиссии обменяется тем, что ее основное ядро (Ипатьев, Фокин, Шуман и Филиппов), которое производило обследование Донецкого Бассейна, по возвращении в Петроград, не стало дожидаться организации комиссии и утверждения ее инструкции, а за свой страх и риск приступило к выполнению той программы строительства бензоловых заводов, которая была ею намечена в ее отчетах о командировке.
Нужно отметить, что в этом деле нам пришлось столкнуться с большой осторожностью и недоверчивостью представителей коксовой промышленности. Весьма сложные юридические отношения, существовавшие между владельцами сооружений для улавливания побочных продуктов коксования, большая часть которых была создана иностранными (чаще всего германскими) фирмами, создавали для нас большие затруднения. С одной стороны, фирмы не решались нарушить права германских концессионеров, которые впоследствии могли возбудить иски о нарушении их интересов; с другой стороны, не будучи уверены в возможности развития в России тех отраслей химической промышленности, которые могут явиться потребителями бензола, толуола, нафталина и др. ароматических углеводородов, фирмы боялись перепроизводства этих продуктов и сильного падения цен, если грандиозные планы правительства будут приведены в исполнение. При таких обстоятельствах достигнуть добровольного соглашения в этот период удалось лишь с одним заводом, принадлежавшим бельгийской фирме «Оливье Пьетт» в Макеевке, который после долгих переговоров взялся соорудить у себя установку для улавливания сырого бензола и построить ректификационный завод для фракционировки и ректификации ароматических углеводородов, не только получаемых у него на заводе, но и тех, которые будут ему доставляться артиллерийским ведомством с других заводов. В течение января 1915 года был выработан проект договоров фирмы «Оливье Пьетт» с артиллерийским Управлением на поставку бензола и толуола, начиная с июня 1915 года, на очень выгодных для казны условиях, и на ректификацию сырого бензола по 50 коп. за пуд вместо 8 рублей, которые казна платила Тентелевскому Химическому заводу в Петрограде.
Не могу не отметить подозрительного поведения Тенте левского завода, директора которого и многие служащие были или немцами, или людьми немецкой ориентации: оно явно препятствовало проведению всех наших мероприятий, которые мы решили установить для производства на заводе про дуктов, необходимых для обороны; так напр., на наш запрос заводоуправление в январе 1915 года официально заявило, что оно не имеет к сдаче ни одного пуда толуола; это донесение почему-то возбудило во мне сомнение, и я отправил моего лаборанта Н. Клюквина и еще одного инженера, чтобы проверить наличность на заводе всех химических продуктов (это было сделано на всех химических заводах России), и оказалось, что на дворе завода имеется около 30 бочек чистого толуола (около 300 пудов), который, конечно, был немедленно конфискован и отправлен на заводы взрывчатых веществ для переработки в тротил (этим количеством можно было снарядить около 12.000 гранат). Я имел очень крупное объяснение с директором завода, Вегенером (латыш), и заявил ему, что я передаю дело судебному следователю и в случае повторения он будет немедленно арестован. Директор понял, что я шутить не буду, и в своей дальнейшей деятельности был вполне добросовестным исполнителем всех наших приказаний.
Совсем другое отношение к нам проявила фирма «Оливье Пьетт». Главный инженер этой компании Пирон (бельгиец) к нашим предложениям отнесся буквально с энтузиазмом и, будучи отрезан от своего хозяина, который был в это время в Бельгии, на очень выгодных для нас условиях вел переговоры по постройке завода. Г. Пьетт, когда он позднее приехал в Россию, говорил мне, что Пирон очень увлекся и заключил с нами невыгодный для фирмы договор. Уже с февраля месяца, ранее утверждения контракта Военным Советом и получения аванса, Пирон приступил к работе по постройке завода и повел дело так успешно, что в конце июля начал сдавать бензол и толуол в казну.
В это же время нами велись энергичные переговоры с Южно-Днепровским Обществом в Кадиевке, близь станции «Алмазная», о заключении договора с казной на поставку бензола и толуола, для чего этому обществу предлагалось построить только установку для улавливания сырого бензола, который предполагалось фракционировать на Макеевском заводе. На заседании представители этого общества в Харькове, когда наша комиссия была еще в Донецком бассейне, из’явили свое согласие на постройку своими средствами бензолового завода при Кадиевских коксовых печах, где уже существовало устройство для промывки газов с целью получения смолы и сернокислого аммиака. Но на заседании правления в Петрограде, в начале января, вследствие боязни взять на себя решение такого вопроса в виду контракта, заключенного с немецкой фирмой «Копперс», которой было предоставлено на 10 лет право пользования всеми побочными продуктами, извлеченными из газов коксовых печей, Южно-Днепровское Общество отказалось от постройки бензолового завода, но предложило безвозмездно уступить казне на три года участок земли на тот случай, если бы артиллерийское ведомство решилось все-таки построить завод.
Принимая во внимание, что Кадиевские коксовые печи могли давать до 200.000 пудов сырого бензола в год, комиссия предприняла самые энергичные меры для того, чтобы убедить военное ведомство немедленно приступить к постройке казенного бензолового завода в Кадиевке. Главное затруднение заключалось в преодолении сопротивления юрисконсульской части канцелярии военного министерства; последняя боялась претензий со стороны немецкой фирмы «Копперса», которые могут быть пред’явлены после войны. Мне стоило громадных усилий доказать помощнику юрисконсульта военного министерства, г. Любимову, полную несостоятельность его возражений, — быть может, правильных в мирное время, но совершенно недопустимых во время войны. Любимов боялся, что ему и лично придется нести ответственность за нарушение прав г. Копперса; на это я ему ответил:
«Запишите в протокол, что Ипатьев взял на себя эту ответственность, и что после войны разговаривать с Копперсом будет он».
Кажется, это заявление несколько успокоило г. Любимова, и он стал снисходительнее. Интересно отметить, что после войны, в 1926 году, когда я был в Германии, я познакомился с Копперсом, был у него в лаборатории и рассказал ему всю историю постройки бензолового завода в Кадиевке. Копперс был очень интересным человеком, весьмам любезно встретил меня, показал свой замечательный завод огнеупорных материалов, а затем пригласил на ужин в Дюссельдорфе, куда также был приглашен др. Тропш, с которым я познакомился в этот день в лаборатории Ф. Фишера. Копперс относился ко мне с большим уважением и когда в 1935 году приехал в Америку, то посетил мою лабораторию в Риверзайде.
В конце февраля месяца военное ведомство утвердило разработанный комиссией план постройки первого казенного бензолового завода, открыло необходимый кредит в размере 425 тыс. рублей и поручило постройку временно-хозяйственной строительной комиссии под моим председательством; членами этой комиссии были назначены инж.-техн. J1. Ф. Фокин, проф. А. А. Солонина, и постоянный член Артиллерийского Комитета В. И. Эннатский; строителем завода был приглашен инженер-технолог И. И. Лоханский, работавший на газовом заводе г. Петрограда и специалист по этому делу. Постройку завода надлежало закончить к началу октября 1915 года. Ответственность за сооружение столь грандиозного завода в такой короткий срок была очень тяжела, и эта работа доставила комиссии не мало трудных переживаний, тревог и волнений. Но, благодаря горячей вере в успех всех сотрудников комиссии, благодаря разнообразной помощи, оказанной правлением Южно-Днепровского Общества и администрацией Кадиевских коксовых печей, постройка завода шла замечательно успешно, «по-американски», как назвал ее директор Кадиевского завода Л. А. Крыжановский, и бензоловый завод был готов к 20 августа 1915 года, т. е. на 1% месяца ранее назначенного срока, а первая капля бензола была уже получена в первых числах сентября. Со дня пуска завода в ход он работал без перерыва более, чем год, и не только окупил все издержки по его сооружению, но давал сырой бензол по такой низкой цене, которая могла сравниться только с мирными ценами на этот продукт на германских бензоловых заводах.
Но главное значение постройки казенного бензолового завода заключалось в том, что он пробил брешь в инертности частных каменно-угольных промышленников, которые убедились в решимости военного ведомства организовать в широком масштабе отечественное производство бензола и толуола, необходимых стране не только в военное, но и в мирное время. Еще во время успешной постройки Кадиевского и Макеевского казенных заводов стали поступать предложения частных предпринимателей, которые сделали серьезные предложения относительно поставки военному ведомству бензола и толуола, для чего предлагали построить заводы с выдачей им некоторого аванса. Как видно будет далее, с конца 1915 года было приступлено к постройке около 20 бензольных заводов не только в Донецком бассейне, но и в Сибири, в богатейшем Кузнецком районе, которому принадлежит громадная будущность и который по богатству и качеству залегающих в нем углей может сравниться только с Вестфальскими копями.
Еще до начала функционирования комиссии по заготовке взрывчатых веществ при Главном Артиллерийском Управлении, мне была дана задача от Главного Артиллерийского Управления установить на одном из заводов синтетическое изготовление карболовой кислоты, а также азотно-аммиачной соли, которую предполагали смешивать с тротилом для снаряжения снарядов ввиду большого недостатка тротила. С этой целью в половине января 1915 года мноюбыли осмотрены все главнейшие красочные заводы в Москве, а 4также Трехгорный Пивоваренный Завод, на котором предполагалось установить производство нафтолов, и где уже было приступлено к производству некоторых заводских опытов в малом масштабе. Обследование показало, что красочные заводы мояйю с успехом приспособить к изготовлению, как взрывчатых веществ, так и некоторых сырых материалов, необходимых для их изготовления. Поэтому красочной фабрике Байер и Ко. было предложено приступить к нитрации ксилола, тринитропроизводное которого могло бы с успехом заменить тротил; на заводе Фарбверке было предложено установить синтетическое приготовлени карболовой кислоты через сульфацию бензола, причем были даны предварительные данные относительно этого процесса и обещана научная и техническая помощь в этом деле; на Трехгорном Пивоваренном заводе было предложено немедленно приступить к нитрации нафталинов для получения динитронафталина и к установке производства диметиланилина, необходимого для получения детонаторатетрила, причем были даны указания и чертежи для установок. Всем этим предложениям суждено было осуществиться сравнительно в короткое время, и на указанных заводах немедленно было приступлено к лабораторным работам для проверки методов и к установке на заводе опытных аппаратов.
Во время моего пребывания в Москве мне пришлось познакомиться с наиболее видными промышленниками, — главным образом, владельцами текстильных фабрик, а именно Н. А. Второвым, Коншиным, Морозовым и др., которые образовали общество «Русская Краска» для постановки в России производства красок. Узнав о моем приезде в Москву, они через секретаря правления г. Поплавского попросили меня приехать для переговоров, чтобы узнать мои дальнейшие планы о развитии отечественной химической промышленности. Наиболее сильное впечатление на меня произвел Н. А. Второв, владелец Даниловской мануфактуры, который широко ставил вопросы о развитии красочной промышленности и настойчиво указывал на необходимость скорее освободиться от немецкого засилия. Обмен мнений показал мне, что в Москве среди промышленников я найду большую поддержку; поэтому в своей заключительной речи я подчеркнул, что развитие военной химической промышленности принесет громадную пользу ,и для мирной деятельности вновь построенных заводов.
Надо заметить, что и эти переговоры в Москве происходили еще до утверждения положения о комиссии по заготовлению взрывчатых веществ: мы действовали самовольно,
сознавая, что нельзя терять времени.
Во второй половине января из Франции в Петроград приехала французская миссия из инженеров-механиков и химиков во главе с майором Пио, которая должна была ознакомить Артиллерийское Управление с принятым во Франции способом ускоренного изготовления Зх дюймовых гранат и помочь установить это производство в России. Прибывшие инженеры-химики, в количестве 7 человек, большею частью жили в России раньше, работая на красильных заводах, владели русским языком и ознакомились с производством взрывчатых веществ только во время войны, так как по возвращении из России были прикомандированы во Франции к разным заводам, изготовляющим взрывчатые вещества. По снаряжению снарядов специалистом являлся инженер Тафанел, который и до войны был на военной службе и был известен своими работами в этой области. Другой пороховой инженер Гравье, очень энергичный человек, хотя и был осведомлен в вопросах пороха и взрывчатых веществ, но десять лет до войны был инженером на смоло-перегонных заводах. Из остальных инженеров-химиков, служивших ранее на красильных русских заводах, самым талантливым был Иосиф Фроссар, который до войны пользовался известностью в Москве в красильном деле и служил на заводах, принадлежавших Н. А. Второву. Среди остальных человек был и брат Иосифа Фроссара, Люис Фроссар, очень способный инженер-химик.
Приезд французских инженеров-химиков был очень полезен, так как давал возможность ознакомиться с тем, как справились с вопросом изготовления взрывчатых веществ во Франции, где химическая промышленность до войны, так же как и у нас, не стояла на надлежащей высоте и где не было сырых материалов. Так как приезд французской миссии совпал с учреждением при Гл. Артиллерийском Управлении комиссии по изготовлению взрывчатых веществ, все французские химики вошли в состав этой комиссии и были распределены по заводам и лабораториям, где происходили опыты получения взрывчатых веществ. Инженер И. Фроссар был командирован в Москву для общего наблюдения за работой химических заводов, которым было поручено изготовление взрывчатых веществ.
Как указано выше, комиссия по заготовке взрывчатых веществ была окончательно утверждена только б февраля 1915 года. Она имела характер совещательного органа при Г. А. У. и собиралась еженедельно на моей квартире. Вот при каких условиях начинало свою деятельность учреждение, которое впоследствии развилось в такую могучую организацию, об’едипившую почти всю нашу химическую промышленность.
Почти одновременно с возникновением нашей комиссии была образована особая распределительная комиссия по артиллерийской части под председательством генерал-инспектора артиллерии вел. кн. Сергея Михайловича; эта комиссия начала свою деятельность с 1-го февраля; главная цель ее состояла в ускорении выполнения заказов боевого снаряжения армии как на русских, так и на заграничных заводах. Вел. кн. Сергей Михайлович в это время едва оправился от сильной болезни (суставный ревматизм) и на заседания комиссии, которые происходили у него во дворце на Миллионой, его приводили под руки два камерлакея. В состав этой комиссии входили ген. Маниковский и ген. Смысловский, как представители Артиллерийского Комитета, и я, как председатель комиссии по заготовке взрывчатых веществ. Моя роль сводилась к докладу о ходе работ по изготовлению взрывчатых веществ. Сергей Михайлович очень толково вел заседания комиссии, но отнесся сначала довольно отрицательно к изготовлению гранат, практиковавшемуся в то время во Франции, описание производства которых было сообщено нам приехавшей французской военной миссией.
Как раз в это время ген. Банков (по происхождению болгарин, но получивший образование в наших Артиллерийском Училище и Академии) постарался изготовить в Брянском Арсенале гранаты французского образца и представил проект оборудования мастерских на разных заводах, могущих в короткое время изготовлять подобные снаряды в громадном количестве. Приехавши в Петроград, он обратился ко мне с просьбой поддержать его проект в Распорядительной Комиссии, зная наперед, что к его предложениям в Главном Артиллерийском Управлении отнесутся с некоторым подозрением. Ознакомившись с деталями проекта ген. Ванкова, я заявил ему, что всецело буду его поддерживать, так как нахожу, что снабжение армии разрывными гранатами является насущной потребностью. При обсуждении проекта Ванкова в Распорядительной Комиссии, несмотря на возражения великого князя, большинство высказалось за немедленное осуществление изготовления гранат французского образца. Я, которому пришлось первым высказать свое мнение по этому вопросу, заявил, что вновь создаваемая организация нисколько не будет мецтть заготовке снарядов другого типа, а без выпуска в большом количестве гранат с облегченными требованиями их изготовления, нам все равно нельзя обойтись; поэтому я всецело поддержал предложение ген. Ванкова. Благодаря настойчивости ген. Ванкова, ему удалось провести свой проект в исполнение, и в Москве создалась сначала небольшая, а потом грандиозная организация, названная «Банковская», которой удалось с большим успехом наладить производство разрывных гранат, очень хорошего качества.
г —
Во время одного из заседаний Распределительной Комиссии был заслушан доклад проф. А. Сапожникова, который только что вернулся из командировки в Америку. Из доклада мы узнали, что в Америке в настоящее время нельзя ничего достать, так как их промышленность совершенно не подготовлена к производству военного снаряжения; многие заводы согласны заключить контракты на изготовление ружей, патронов, снарядов и т. п., но эти заказы не могут быть выполнены раньше года после заключения контрактов. После доклада всем стало ясно, что на помощь со стороны Америки в ближайшее время расчитывать никоим образом нельзя, а надо изыскивать средства для изготовления снаряжения самим. Ген. Сапожников в очень скором времени вместе с комиссией из инженеров-артиллеристов вновь отбыл в Соед. Штаты для дачи заказов и заключения контрактов.
На фронте тем временем недостаток в снарядах, ощущался все более и более остро и Артиллерийское Управление, имея дело только с своими казенными заводами, не могло в надлежащей степени расширить производство. Все свое упование оно возложило на работу комиссии, созданной под моим председательством. О деятельности этой комиссии пока никто не знал, — ни на фронте, в ставке Главнокомандующего, ни в кругах Госуд. Думы. Это видно из того, что председатель Думы, М. В. Родзянко, при посещении в апреле и в мае Ставки, указывал вел. кн. Николаю Николаевичу на бездеятельность и бюрократизм Главного Артиллерийского Управления и военного министра Сухомлинова и говорил о необходимости привлечь для изготовления снаряжения частную промышленность.
С самого начала существования нашей комиссии, Г. А. У. дало ей задание изготовлять каждый месяц по 60 тыс. пудов взрывчатых веществ. Во время выполнения этого первого задания комиссии пришлось столкнуться почти со всеми отраслями химической промышленности, которые постепенно втягивались в заготовительные операции, приобретавшие все более грандиозный характер. Невозможность ограничиться существовавшими казенными заводами взрывчатых веществ при том расходе снарядов, который выяснился уже в первый период военных действий, была настолько очевидна, что комиссия с самого начала своей деятельности составила план привлечения к этому делу частных химических заводов, которые могли быть оборудованы для изготовления взрывчатых веществ. Вместе с тем и самые типы взрывчатых веществ были значительно расширены введением ранее не применявшихся в нашей военной технике как взрывчатых веществ, так и различных сплавов из нескольких взрывчатых веществ.
В первую очередь необходимо отметить установку на Константиновском заводе (Общества Донецких Стек.-Хим. продуктов) производства в большом размере аммиачной селитры, которую решено было прибавлять от 40 до 50% к тротилу, в виду недостатка в этом взрывчатом веществе. Еще в конце января директору названного завода, Гомону (бельгийцу), был дан заказ на 100 тыс. пудов аммиачной селитры и общие указания относительно способа изготовления и технических условий, которым эта селитра должна удовлетворять. Не дожидаясь заключения контракта и выполнения всех формальностей, г. Гомон после переговоров с председателем комиссии немедленно приступил к выполнению возложенной на его завод задачи и, при полном контакте с техническими силами комиссии, блестящим образом выполнил взятый заказ даже ранее условленного срока. Уже в апреле на заводе было изготовлено 2500 пудов селитры, в мае — до 10 тыс. пудов, в октябре — 29 тыс. пудов и т. д. Надобность в аммиачной селитре для снаряжения гранат было в то время громадная; получить ее из заграницы раньше средины лета не представлялось возможным; прибавка же калиевой селитры к тротилу, хотя и практиковалась у нас в первое время войны, но была крайне нежелательна, так как требовала большой осторожности при сплавлении этих веществ, и даже небольшое нарушение выработанных условий работы на заводе могло привести к воспламенению и взрыву этой смеси.
Комиссия по заготовке взрывчатых веществ поручила проф. Солонине выработать способы получения тринитроксилола из ксилола в полной надежде, что это вещество вполне заменит собою тротил. Ожидания относительно пригодности этого вещества для снаряжения снарядов вместе с тротилом и аммиачной селитрой (исследование произвел начальник мастерской А. К. Андрющенко) вполне оправдались, и на трех заводах было приступлено к осуществлению производства этого нового взрывчатого вещества, а именно на Казенном Охтенском заводе взрывчатых веществ, на заводе Кротэ в Петрограде и на Штеровском динамитном заводе на юге России. На последнем заводе, в особенности, благодаря посланным туда от комиссии техникам Рязанову и Шевченко, удалось уже в августе получить первую сотню пудов тринитроксилола, а в сентябре стали получать на этом заводе тысячи пудов.
Из других взрывчатых веществ следует отметить здесь приготовление пикриновой кислоты, добываемой из бензола посредством его хлорирования, нитрации и обмыливания в динитрофенол, а затем окончательным нитрованием последнего в тринитрофенол. Этот метод приготовления пикриновой кислоты, нигде в России до тех пор не применявшийся, был предложен для осуществления на двух южных заводах, на «Электроне» в Славянске и у Любимова и Сольвей, на ст. Переездной. Первая тысяча пудов пикриновой кислоты с указанных заводов была получена уже в июле, и ее производство стало быстро развиваться, в особенности на заводе Любимов и Сольвей, который уже выработал в ноябре 1915 года 5 тыс. пуд.
Необходимо отметить, что эти заказы на несколько миллионов рублей были даны с одобрения комиссии без всякого заключения контракта и без установления вперед цены на заготовляемый продукт, — после только одних переговоров председателя комиссии с директорами заводов; было только указано наперед, что особая комиссия с представителем от государственного контроля будет определять стоимость продукта данному заводу, и правление получит сверх этой цены 10% дохода. Сколько было бы потрачено времени, и насколько стоил бы каждый заказываемый продукт дороже, если бы к оборудованию завода и его производству было бы приступлено после заключения контракта с Г. А. У. Но, конечно, такой успех переговоров с заводоуправлением и немедленный приступ к установке оборудования для изготовления необходимых взрывчатых веществ даже на тех заводах, которые в мирное время никогда не занимались ими, может быть объяснен особым патриотизмом, который был проявлен некоторыми заводчиками, и их полным доверием к той организации, которая была поставлена во главе дела заготовки взрывчатых веществ. Всем было хорошо известно, что наша комиссия всегда шла навстречу в смысле оказания технической помощи заводам, была против всяких бюрократических приемов и улаживала всякие трения и недоразумения, которые могли возникнуть в Г. А. У.
В особенности большое доверие к комиссии и высокое патриотическое чувство к родине было проявлено директорами правления заводов Любимов и Сольвей, В. В. Орловым и С. Б. Теплиц, которые, не преследуя в данном случае никаких коммерческих целей, всю свою энергию направили на установку на заводе нового метода получения пикриновой кислоты, — несмотря на то, что завод никогда не занимался органическими синтезами и не имел в виду и в мирное время заниматься технологией органических соединений.
За этот первый период времени деятельности комиссии (примерно до осени 1915 года) было налажено также производство динитронафталина на заводах Трехгорного Пивоваренного завода в Москве и на Штеровском динамитном заводе в Екатеринославской губернии; динитронафталин шел в количестве 20% в сплав с пикриновой кислотой для снаряжения снарядов. На заводе Шеринг в Москве было установлено производство детонатора-тетрила, и его получение началось с сентября; на заводах Виннера в Саблине, Лепешкина в Москве и на Шлиссельбургском было установлено производство пикриновой кислоты из фенола, и уже с мая стал поступать этот продукт вновь оборудованных заводов, причем эти заводы с этого времени стали снабжаться карболовой кислотой, которая добывалась синтетически в Москве на заводе Фарбверке. Такой успех в значительной степени может быть приписан инженеру Р. К. Эйхману, который своим примером воодушевлял своих сотрудников и рабочих, понявших всю важность возложенной на них задачи и согласившихся работать без перерыва даже во время Страстной и Пасхальной недель.
Как шел в 1915 году рост производительности заводов, призванных изготовлять взрывчатые вещества, видно из цифр выработки по месяцам (в тыс. пуд.): частные заводы дали в феврале 1,4 т. п., в апреле — 8,8, в июне—28,2, в августе — 44,8 и в октябре — 74,0; соответствующие цифры для казенных заводов составили 5,0, 8,6, 9,2, 9,0 и 11,5; вся выработка в целом была равна в феврале 6,3 т. п., в апреле — 17,4 в июне — 37,4, в августе — 53,9 и в октябре — 85,4 т. пуд.
Из этой справки видно, что уже через полгода комиссией была выполнена поставленная ей задача, и что увеличение выработки взрывчатых веществ было исключительно достигнуто оборудованием частных заводов, производительность которых возросла чуть не в 50 раз, — в то время, как казенные заводы увеличили свою производительность к сентябрю 1915 года только в два раза.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Для изготовления громадного количества взрывчатых веществ и порохов требовалось также и громадное количество серной кислоты, и потому наша комиссия должна была обратить сугубое внимание на добывание этого продукта, а также и исходного для него продукта, серного колчедана.
До войны в России добывалось до Щ млн. пуд. серной кислоты в месяц, причем необходимый для ее изготовления серный колчедан, главным образом, привозился из заграницы; на Урале и на Кавказе добывалось не более 5-6 млн. пудов серного колчедана в год, в то время, как для приготовления указанного выше количества серной кислоты его требовалось до 19-20 млн. пуд. Летом 1915 года, вследствие военных операций на нашем Западном фронте, вполне ясно обнаружилось, что заводы серной кислоты, расположенные в Риге и в Царстве Польском, дававшие до 500 тыс. пуд. серной кислоты в месяц и работавшие на привозном из заграницы колчедане, не могут продолжать своей деятельности. Вследствие этого добыча серной кислоты в России в июле 1915 года упала до 700 тыс. пудов в месяц, несмотря на налаженное производство исходных основных материалов. Дальнейшее же увеличение производства взрывчатых веществ настоятельно требовало от комиссии принятия самых энергичных мер для скорейшей организации производства минеральных кислот в России на отечественном сырье. Комиссия всегда держалась того взгляда, что прочным и устойчивым может считаться лишь то производство, для которого все без исключения сырые материалы могут быть разысканы внутри страны, а само производство обслуживается русским техническим персоналом.
Для быстрого выяснения вопроса о возможности в скором времени построить новые сернокислотные заводы и установить достаточную добычу колчедана на Урале, я собрал в Петрограде всех заводчиков серной кислоты и представителей серноколчеданных рудников и предложил им в двухнедельный срок представить свои соображения, расчеты, сметы и строго обоснованные цены на двухгодичных контракт. Сначала было устроено заседание представителей колчеданных промышленников, которые представили обстоятельные доклады, в какое время они могут поднять добычу колчедана на Урале и на Кавказе до 30—40 мил. пуд. в год и по какой цене они могут доставить в течении двух лет колчедан сернокислотным заводчикам. Собранный в Москве в 20-х числах июня съезд сернокислотных заводчиков и представителей серно-колчеданных рудников вполне выяснил программу расширения добычи серной кислоты и серного колчедана на весьма приемлемых для казны условиях, причем в основу всех расчетов была принята цена на колчедан в 30 коп. за пуд. Сернокислотные заводчики предложили цену в 1 руб. 40 коп. за пуд купоросного масла (93—95% моногидрата) и 2 руб. за олеум. Цены для того времени были очень высокие, но принимая во внимание, что контракты на поставку серной кислоты заключались на два года, комиссия взрывчатых веществ решила согласиться с предложенными ценами и предложила незамедлительно приступить к расширению производств, не дожидаясь оформления всех деталей и веря в поддержку комиссии.
Так как летом 1915 года уже образовалось Особое Совещание по обороне под председательством Военного Министра (тогда вместо Сухомлинова был назначен ген. Поливанов), то мероприятия по обороне должны были быть утверждены этим органом. Поэтому я тотчас же внес в Совещание по обороне разработанный комиссией проект организации производства серной кислоты исключительно на русских колчеданах. В этом проекте испрашивалось разрешение на организацию районных бюро комиссии для наблюдения за постройкой новых заводов, за правильной работой старых, за распределением серной кислоты по заводам, как работающим на оборону, так и для некоторых нужд частной промышленности; предполагалось открыть следующие районные бюро: Петроградское, Московское, Уральское, Кавказское, Южное, Верхне-Волжское и Казанское. Особое Совещание по обороне утвердило представленный доклад и поручило комиссии организовать в кратчайший срок добычу в надлежащих размерах, как колчедана, так и серной кислоты, причем для установления сроков поставки, авансов для постройки заводов и цен на серную кислоту и олеум мне было поручено представить соображения после выяснения этого вопроса на съезде сернокислотных заводчиков. Летом и осенью уже было приступлено к постройке около 20 новых сернокислотных заводов, которые должны были увеличить вдвое выработку серной кислоты в России. Постройка заводов серной кислоты, часть которых устраивалась по контактному способу, должна была закончиться в годичный срок, но уже к январю 1916 года выработка серной кислоты увеличивалась до 1 млн. пуд., а к марту 1916 года было выработано уже 1.296.918 пуд., что составило увеличение более 500 тыс. пуд., так что недостаток серной кислоты не мог уже служить препятствием к расширению производства пороха и взрывчатых веществ.
Для такого успешного выполнения наряда на серную кислоту, комиссии пришлось принять целый ряд мероприятий к разработке отечественных месторождений серного колчедана, цинковой обманки, свинцового блеска и серы, как необходимых материалов для фабрикации серной кислоты. Так как металлический свинец составляет главнейший строительный материал для кислотных заводов, то была поощрена выплавка свинца на новых месторождениях свинцовых руд, открытых на Юго-Восточном склоне Урала. Одновременно с постройкой сернокислотных заводов при помощи Волчанского Земства, комиссией была организована в Харьковской губернии подготовка мастеров по свинцово-плавильному делу.
В период расширения фабрикации взрывчатых веществ, когда новые кислотные заводы еще не начали функционировать, в стране произошел кислотный кризис, так как частная промышленность не получала достаточного количества кислот, усиленно потребляемых пороховыми и взрывчатыми заводами. С остатками кислоты для частного потребления началась спекуляция и искусственное повышение цен. Поэтому и была создана специальная организация районных бюро комиссии для надзора за выработкой минеральных кислот на всех частных заводах и для распределения остатков кислоты между частными потребителями, сообразно важности применения этой кислоты в интересах государственной обороны. Организация районных бюро по надзору за частными химическими заводами во многом способствовала не только правильному снабжению частной промышленности минеральными кислотами, но и расширению выработки минеральных кислот до наибольших размеров. Благодаря организации технического надзора, удалось значительно улучшить технику производства на частных заводах и, кроме того, удалось бороться с неблагоприятными последствиями кризиса в перевозках и в снабжении топливом.
Нашей комиссии ставился упрек, что цены на серную кислоту нами были назначены слишком высокие. Чтобы парализовать эти нападки, я старался доказать в Г. А. У., что контракты заключаются на долгий срок и что цены на все товары сильно поднимутся; поэтому если мы и переплатим за серную кислоту в начале, то зато казна будет в большом барыше в недалеком будущем. Я оказался прав, и в конце того же 1915-го года уже заводчики стали жаловаться и говорить, что «генерал Ипатьев лучший коммерсант, чем мы», и что «мы скоро будем терпеть убытки от низкой цены на серную кислоту, поставляемую для заводов взрывчатых веществ». В их заявлениях было много правильного, а потому, чтобы парализовать убытки, могущие произойти для сернокислотных заводов, комиссия предложила позволить заводчикам продавать излишки серной кислоты на частный рынок по возвышенной цене; количество излишней кислоты устанавливалось председателем данного района. Вследствие такой меры было достигнуто удовлетворение серной кислотой остальных видов промышленности.
Пока не была произведена эта организация, комиссии приходилось разрешать в каждом данном случае отпуск кислоты частным потребителям, что, конечно, не могло входить в ее функции. В этой связи не могу не рассказать об одном случае. Прапорщику, который был контролером от нашей комиссии на Тентелевском заводе в Петрограде, мною было приказано не отпускать в критический период серной кислоты на нужды частного рынка без особого разрешения комиссии. Верховный Санитарный Начальник всей страны и фронта принц А. П. Ольденбургский приказал по просьбе городского управления отпустить 200 пуд. серной кислоты с Тентелевского завода. Молодой мой приемщик отказал в отпуске и предложил обратиться ко мне. Вечером я был вызван по телефону из дворца принца Ольденбургского, с предложением явиться на другой день в 8 час. утра во дворец для дачи объяснений по поводу неисполнения приказания принца. Ровно в 8 часов утра я был во дворце и должен был сначала явиться к помощнику принца по санитарной части, тайн. сов. Иорданскому. Этот господин с лисьей физиономией и довольно несимпатичной наружностью встретил меня очень недружелюбно и заявил мне, что принц крайне недоволен моими распоряжениями; было ясно, что он вообще старался меня напугать.
Чувствуя себя вполне правым, я смело вошел в кабинет принца, который поздоровавшись со мною стал бегать по комнате и предложил мне изложить причину отмены его приказания. Вместо того, чтобы защищаться или оправдываться, я сразу же занял наступательную позицию.
«Ваше Императорское Высочество, разве Вы можете допустить, чтобы два разных лица могли давать приказания по одному и тому же делу? Подумайте, что из этого получится, — спросил я. — Если бы я ранее знал Ваше распоряжение об отпуске кислоты для городского водопровода, что безусловно необходимо, то, конечно, ни одной минуты не было бы задержки в ее отпуске. А Ваши подчиненные обратились не ко мне, на которого возложена эта трудная задача удовле творить снабжение армии взрывчатыми веществами, а к ма« ленькому приемщику, которому мною строго на строго приказано исполнять приказания, исходящие из комиссии».
Не успел я закончить этих слов, как принц подошел ко мне и сказал:
«Правильно, генерал! Только при таких условиях может быть порядок. Поступайте так вперед, а я буду все требования направлять к Вам».
На его лице, хотя и довольно суровом и сердитом, я мог прочитать, что у него нет никакого гнева по отношению ко мне, и понял, что старик почувствовал ко мне симпатию. Разговор принял очень благодушный характер и принц внимательно расспрашивал о моей деятельности.
В то время ему было 72 года, но он был очень живым и энергичным человеком и был способен работать в течении целого дня без устали. С первого же дня моего знакомства с ним я почувствовал к нему симпатию и никогда при дальнейших с ним встречах, а их было не мало, не испытывал перед ним никакого страха и всегда говорил ему откровенное мнение о всех возбужденных им вопросах. Окружавшие люди страшно его боялись и говорили мне, что в гневе он был ужасен. Мне пришлось потом увидеть его на фронте в гневном настроении. Действительно, он мог нагнать страх. Но люди боялись его потому, что чувствовали за собою вину вследствие или недобросовестного отношения к делу или же взяточничества. К сожалению, многие призванные им для работы люди жестоко его обманывали.
Принц Александр Петрович Ольденбургский был очень образованным человеком, интересным собеседником, любившим науку и не мало сделавшим для развития культуры в России. Принцу мы были обязаны основанием Института Экспериментальной Медицины, где директором был И. П. Павлов. Для народного развлечения принц в Петербурге и в Москве основал Народные Дома. На Кавказе, в горах, он устроил замечательные курорты. Но живой и подчас неуравновешенный характер создали не совсем правильную оценку его личности. Так, напр., от вел. князя Сергея Михайловича я услыхал, что при дворе его называли «Сумбур-Паша». Но он завоевал мою симпацию, и я мог с удовольствием работать с ним; мне еще придется не один раз говорить об этом выдающемся человеке.
Несмотря на планомерную и довольно успешную работу по обеспечению заводов взрывчатых веществ и других важнейших отраслей промышленности серной кислоты, в Особое Совещание по Обороне были поданы две докладные записки, которые имели целью доказать нерациональную постановку серно-кислотного дела нашей комиссией. Одна записка, поданная А. Е. Маковецким, главным образом, доказывала недостаточность нашей программы заготовки (около 20—22 млн. пуд. в год); А. Е. Маковецкий полагал необходимым добывать до 80—90 млн. пуд. в год, т. е. в четыре раза более. Талантливо составленная, записка легко могла увлечь читателя. Но делать эксперименты в таком масштабе, не учитывая сил страны, перед которой стояло очень много и других важных задач, это значило рисковать не создать того крайне необходимого, в чем нуждалась страна для своей обороны. Не надо было быть пророком, чтобы предсказать то ужасное положение, в котором очутилась бы нарождающаяся русская химическая промышленность, если бы она большую часть своих сил и материалов направила бы на изготовление такого громадного количества серной кислоты. Никакого нет сомнения в том, что Россия нуждается в гораздо большем количествесерной кислоты не только в военное время, но даже и в мирное время, хотя бы для приготовления удобрительных туков; но эту грандиозную программу необходимо выполнять последовательно и постепенно, не обижая и других отраслей промышленности.
Что касается другой записки, исходившей от химической секции Московского Военно-Промышленного Комитета, то она имела в виду, главным образом, обратить внимание на целый ряд вопросов, которые, по мнению В.-Пром. Комитета, не были затронуты нашей комиссией.
Когда я прочитал эту записку и увидел, какие лица принимали участие в ее составлении, то я был очень удивлен поверхностным отношением к этому сложному вопросу и совершенно не основательной критикой тех мероприятий, которые были проведены в жизнь моей комиссией для увеличения производства серной кислоты. Указанные в записке мероприятия по улучшению производства были настолько малозначительными, что было бы гораздо рациональнее Военно-Промышленному Комитету (общественной организации) переслать их прямо в комиссию взрывчатых веществ для рассмотрения и проведения в жизнь. Но, узнав при ознакомлении с запиской, что в ее составлении главное участие принимали некоторые сернозаводчики Московского района, я понял, откуда дует ветер: во главе их стоял С. Д. Шейн, — директорраспорядитель Ушковских заводов, поставлявших серную кислоту военным заводам до войны.
С. Д. Шейн, по образованию химический инженер Московского Технического Училища, представлял из себя очень характерную фигуру. Волжанин по происхождению, он обладал очень широкой русской натурой и давал ей полный размах во всех случаях его разнообразной и веселой жизни. На службу в Товарищество Ушковых он поступил тотчас же по окончании Училища, и в сравнительно короткое время сделался директором-распорядителем. Неизвестно, каким образом он стал богатым человеком, владел многими акциями Ушковых и во время войны купил у богатого подрядчика Перцова в Москве дом старинной русской архитектуры, заплатив за него триста тысяч рублей. Несомненно способный и ловкий человек, Шейн имел, однако, большой недостаток: был пьяницей и кутилой. Красивый по наружности, с большой русой бородой и приветливым лицом, при первом знакомстве он мог производить на каждого, с кем ему приходилось иметь дело, симпатичное впечатление и внушить к себе доверие. В начале моего знакомства с С. Д. Шейным и я верил его патриотическим порывам, но когда я увидал его имя чуть не на первом месте в докладной записке, поданной в Особое Совещание, то я сразу понял, что именно он старался подорвать доверие к деятельности комиссии, потому что цены, на которые были заключены контракты с казной, ему и некоторым другим сернозаводчикам уже начали казаться слишком малыми. К нему примкнул еще один сернозаводчик Южного Района, г. Ясный, и некоторые другие.
Записка попала в руки председателя Гос. Думы, М. В. Родзянко, члена Особого Совещания, и он, по ознакомлении с ней, вызвал меня к себе в кабинет Таврического дворца. Кроме меня, он пригласил еще членов Госуд. Думы, которые входили в Особое Совещание: Савича, Дмитрюкова и др. М. В. Родзянко уже был знаком с моей деятельностью, как председателя комиссии, так как я, по своему положению, постоянно бывал в Особом Совещании и делал все доклады по вопросам заготовки взрывчатых веществ. Особенно памятен ему был мой доклад об организации производства серной кислоты и об образовании районных бюро для наблюдения за деятельностью всех частных заводов. В то время председателем Особого Совещания был военный министр Поливанов, которого очень уважали все члены Государственной Думы. В этом заседании Родзянко отметил правильность предложенной организации и предложил мне быть «кислотным диктатором». Поэтому Родзянко был крайне удивлен запиской Московского Комитета и попросил меня дать ему объяснения. Мне не трудно было показать, насколько слабы были воздвигнутые против меня обвинения и что меры предлагаемые в записке, уже принимаются комиссией. Родзянко и присутствующие члены Госуд. Думы остались вполне удовлетворенными моими разъяснениями и Родзянко приказал внести записку на рассмотрение ближайшего заседания подготовительной комиссии: все вопросы, ранее поступления в Особое Совещание, должны были поступать в подготовительные комиссии; их было две, — одна по артиллерийским вопросам под председательством министра торговли и промышленности С. И. Тимашева, а другая по инженерным вопросам, под председательством военного инженера проф. ген. Саткевича. На заседании подготовительной комиссии были вызваны из Москвы члены Воен.-Промышл. Комитета, которые в присутствии Родзянко и членов Госуд. Думы повели критику моей деятельности. Подготовительная комиссия, выслушав обе стороны, пришла к единогласному заключению, что наша комиссия вполне правильно и энергично ведет работу по расширению производства серной кислоты и что надо только пожелать, чтобы и впредь дело продолжало оставаться в руках ген. Ипатьева.
Последнее постановление было сделано потому, что я, между прочим, заявил на заседании, что, если мои критики находят возможным найти более дельного человека для ведения этого трудного дела, то я готов тотчас же передать ему возложенную на меня эту обязанность.
После этого неудачного нападения, общественные организации, как Военно-Промышл. Комитет, так и Союз Земств и Городов, не высказывали какого-нибудь неудовольствия моей деятельноостью.
Из материалов, необходимых при фабрикации взрывчатых веществ, оставалась еще азотная кислота, которая изготовлялась не на отечественном сырье, а на привозном, — на чилий ской селитре. Комиссия делала попытки использовать отечественные залежи селитры, о которых имелись сведения. К сожалению, детальное обследование геологов и химиков не подтвердило благонадежности месторождений селитры. Тогда комиссия обратилась к разработке новых способов получения азотной кислоты из аммиака; последний материал вырабатывался попутно с бензолом при коксовании угля. В связи с тем толчком, который был дан улавливанию побочных продуктов коксования, благодаря заказам на постройку бензольных заводов, выработка аммиачных вод в России стала быстро возрастать, и этот новый источник сырья для фабрикации азотной кислоты приобрел весьма серьезное значение. Комиссии удалось привлечь выдающиеся научные и технические силы для решения вопроса о превращении аммиака в азотную кислоту.
Первые опыты по окислению аммиака в азотную кислоту были сделаны в химической лаборатории Технологического Института. К осени 1915 года в подвале указанной лаборатории И. И. Андреевым уже была устроена значительная лабораторная установка, которая давала все основания для реализации этого дела уже в заводском масштабе. И. И. Андреев предпринял затем небольшие заводские опыты на бензольном заводе Пиетт в Макеевке; после получения им хороших результатов, я вошел с представлением в Главы. Арт. Управление о постройке первого завода для производства азотной кислоты путем окисления аммиака, причем указывал, что инженер Свицын, директор Юзовских заводов, для постройки казенного завода предоставлял безвозмездно необходимую площадь земли близь завода и обещал существенную помощь по постройке этого предприятия. В представленном докладе предлагалось изготовлять вместо азотной кислоты сразу аммиачную селитру, надобность в которой для снаряжения снарядов была чрезвычайная, а доставка из Норвегии сильно задерживалась, вследствие трудности транспорта и большого спроса на нее со стороны Англии и Франции.
После утверждения Военным Советом предварительного проекта, была создана Хозяйственная Строительная Комиссия, которая под моим руководством приступила к разработке полного проекта большого завода на 600 пудов азотной кислоты в день. В состав комиссии вошли членами J1. Ф. Фокин, И. И. Андреев, А. А. Яковкин и Н. М. Кулепетов, который и был приглашен строителем завода. Проект был составлен инженертехнологом Н. М. Кулепетовым, проявившим исключительную энергию и талант в разработке всех деталей новых конструкций аппаратов, необходимых для этого нового процесса, и ему, такому молодому инженеру, удалось с редким уменьем довести дело до конца и пустить завод в ход в начале 1917 года, употребив на постройку его менее года.
Во время составления проекта в Строительную Комиссию через кн. Волконского поступило предложение от трех иностранных инженеров построить в России завод для производства азотной кислоты окислением аммиака, причем они указывали, что имеют концессии уже в Франции, Италии и, кажется, Англии. Условия, на которых они согласились бы построить завод и открыть свои секреты по добыванию азотной кислоты, были очень невыгодными для казны, так как пришлось бы уплатить не один миллион рублей за приобретение их способа. Им было предложено показать нашей комиссии их проект с тем условием, что и комиссия со своей стороны покажет им все детальные чертежи своего проекта. Каково же было удивление иностранных инженеров, когда они увидели, что наш проект не только вполне удовлетворяет их высоким требованиям, но и даже содержит некоторые для них новые детали; само собою разумеется, что все переговоры после этого были закончены, и русская казна не потеряла несколько миллионов рублей.
Несмотря на чрезвычайную недоверчивость к идее постройки нового завода, все же удалось провести в Военном Совете ассигнование необходимых кредитов. На все это новое дело вместе с постройкой жилых домов для рабочих, ушло 2 миллиона рублей.
Я привел здесь так подробно историю постройки азотного завода, чтобы на наглядном примере показать, как было с первых шагов организовано в нашей комиссии дело введения в России новых производств и создания новых государственных сооружений. Научные основы, разработка химических реакций и методов контроля процесса всегда предшествовали техническим изысканиям и составлению проектов. Но эта длинная и утомительная дорога предварительной научной и технической разработки метода давала те неоценимые результаты, что, во-первых, создавала полную уверенность в успехе проводимых начинаний и позволяла брать на себя тяжелую моральную ответственность перед государством, отпускавшим необходимые кредиты на постройки; а, во-вторых, во время этой предварительной работы, формировался кадр химиков и техников, будущих руководителей и выполнителей новых планов и сооружений. Успех совершенно неоспоримых предприятий всецело зависел, при тяжелых условиях пережитой
эпохи, от дружной самоотверженной работы преданных своему делу сотрудников, верящих в успех задуманного начинания и вдохновляемых в работе сознанием важности возлагаемых на них задач и великим значением этих задач для будущего нашей страны. Кроме переходных задач военного времени, необходимость предпринимаемых сооружений для будущего развития русской химической промышленности весьма поддерживала рвение всех сотрудников дела. Можно с уверенностью сказать, что, благодаря счастливому подбору и вдохновению сотрудников, были получены исключительно богатые результаты с теми скромными средствами, которые были в нашем распоряжении.
В этот же период своей деятельности наша комиссия обратила самое серьезное внимание на развитие на Юго России, в Донецком бассейне, производства бензола, толуола, ксилола и нафталина, которые являются, с одной стороны, исходными веществами для приготовления взрывчатых веществ, а в мирное время могли бы являться необходимым сырьем для получения красок и фармацевтических препаратов. Как уже было указано выше, особая строительная комиссия успела к сентябрю 1915 года выстроить казенный Кадиевский бензольный завод с производительностью до 200 тысяч пудов сырого бензола в год; за это же время в Макеевке фирма Оливье Пиетт, благодаря удивительной энергии бельгийского инженера Пирона, построила новый бензольный завод с производительностью около 120 тысяч пудов сырого бензола. Затем заводам фирмы Эванс Коппэ, улавливающим при коксовании аммиак, было предложено перейти на улавливание ароматических углеводородов, жертвуя при этом аммиаком; эта мера позволила через очень короткий срок приступить к получению бензола без особых переделок, и она оправдывалась тем обстоятельством, что сернокислый аммоний, добываемый поглощением аммиака серной кислотой, все равно во время войны не находил себе сбыта ни в России, ни заграницей. Чтобы видеть развитие общей производительности бензоловых заводов за 1915 год, я приведу здесь только несколько цифр: всеми бензоловыми заводами было произведено в феврале 15,6 тыс. пуд., в апреле — 16,4, в июне — 17,6, в августе — 32,0, в октябре — 57,5 и в декабре — 58,0 тысяч пудов.
Как видно из этих данных, уже к октябрю производительность сырого бензола была почти в четыре раза большей, чем в феврале, и толуола, выделанного из сырого бензола, хватало для частных и казенных заводов для переработки его в тротил.
Комиссии пришлось с самого начала своей деятельности обратить внимание на очень важный вопрос, — на ректификацию сырого бензола. До того времени на юге России сырой бензол, получаемый на заводах Эванса Коппэ, подвергался разгонке на специальные сорта без выделения бензола, толуола и ксилола в чистом состоянии; на рынок поступал 90-процентный бензол, содержащий, главным образом, бензол с примесью толуола; 50-процентный бензол, содержащий, кроме бензола, большое количество толуола, а также некоторое количество ксилола, и, наконец, сольвент нафта с различным содержанием в нем ксилола. Для изготовления взрывчатых веществ, для синтеза карболовой кислоты надо было получать очень чистые ароматические углеводороды, и потому надо было поставить правильно ректификацию сырого бензола, представляющего из себя смесь ароматических углеводородов, причем на долю бензола, толуола и ксилола в среднем приходится 65%. В начале деятельности нашей комиссии очищенный бензол, 90% и 50, подвергался ректификации на бензол и толуол, главным образом, в Петрограде на Тентелевском химическом заводе и обходился до 9 рублей за пуд; на юге в Донецком бассейне не было ни одного завода, который мог бы произвести эту фракционировку, и потому очищенный бензол приходилось везти в Петроград для ректификации, а потом отправлять толуол на Самарско-Сергиевский завод взрывчатых веществ для приготовления тротила, а бензол в Москву для получения фенола и обратно на юг на завод Сольвей для приготовления пикриновой кислоты. Такое ненормальное положение дела не могло быть терпимо, и потому фирме Оливье Пьетт в Макеевке было предложено построить ректификационный завод для получения чистых бензола и толуола (с платой по 50 коп. с пуда); кроме того предполагалось после постройки казенного бензолового завода в Кадиевке построить там же мощный ректификационный завод, что и было впоследствии исполнено.
Так как Тентелевский завод не мог справиться с перегонкой всего количества очищенного бензола, необходимого для военного и морского ведомств, то наша комиссия решила приспособить ректификационные спиртовые заводы для перегонки очищенного бензола. В первую очередь было обращено внимание на казенный спиртоочистительный Гутуевский завод в Петрограде. И. Н. Аккерману совместно с инжен.-технол. Круповесом и Н. А. Клкжвиным, лаборантом Артиллерийской Академии, было поручено приспособить спиртовые перегонные аппараты для получения чистых бензола и толуола. С этой задачей указанные лица справились в очень короткое время, и уже в апреле можно было приступить в валовой перегонке сначала очищенного бензола, а потом даже и сырого бензола, так как Н. А. Клкжвиным в скором времени была сделана установка для промывки сырого бензола.
В виду большого недостатка в то время толуола, многие химики были заняты вопросом о возможности его получения помимо каменноугольной смолы. Лабораторные исследования и литературные данные указали на возможность добывать толуол из некоторых сортов бензина, если последний подвергнуть ректификации и отобрать такую фракцию, которая будет содержать 12—15 толуола. Фракцию, содержащую такое количество толуола, можно подвергнуть интрации и выделить мононитротолуол, который на заводах взрывчатых веществ можно обратить в тротил. Наибольшую настойчивость в деле извлечения толуола из бензина проявил заведующий отделом неорганической химии в научно-технической лаборатории военного ведомства И. И. Андреев, который после поездки в Галицию для изучения калиевых солей обратил внимание на богатство ароматическими углеводородами бензина галицийской нефти. На основании доклада И. И. Андреева в нашей комиссии относительно возможности быстрого извлечения их из большого запаса галицийской нефти в Драгобыче, было решено послать туда несколько опытных лиц от фирмы бр. Нобель, чтобы добыть фракции бензина с насколько возможно богатым содержанием толуола. К сожалению-, наступление австрийцев и немцев на Галицийском фронте в мае 1915 года заставили отказаться от этого предприятия, но зато было обращено внимание на необходимость установки у нас извлечения толуола из бензинов Майкопского и Грозненского месторождений.
В Особом Совещании по обороне, начавшем функционировать уже в начале июня 1915 года, мною было доложено о необходимости установок для извлечения толуола из бензинов майкопского и грозненского месторождения. Это предложение было принято Совещанием. Для организации этого производства я был командирован вместе с И. Н. Аккерманом на Кавказ, в Екатеринодар и Грозный. После переговоров и обследования на месте И. Н. Аккерману было поручено составить проект извлечения из бензинов фракции богатой толуолом, а также проект нитровочных мастерских для нитрации толуола в мононитротолуол. В скором времени была образована под моим председательством хозяйственная строительная комиссия для постройки ректификаторов бензинов и нитровочных мастерских; в ее состав вошли инж.-техн. Л. Ф. Фокин, И. Н. Аккерман и др. Ответственным строителем указанных мастерских был назначен И. Н. Аккерман, который со свойственной ему энергией и повел дело постройки, предложив комиссии построить в Екатеринодаре и Грозном также небольшие заводы азотной кислоты для нитрации толуола. На заводе, построенном в Екатеринодаре около заводов «Общества
Майкопских Нефтеперегонных Заводов», которые охотно пошли навстречу этому делу, уже во второй половине 1916 года началось правильное производство мононитротолуола обработкой нитрующей смесью фракции бензина, содержащей от 15 до 20 толуола; ежемесячная производительность мононитротолуола доходила до 2.000 пудов в ммесяц, который отправлялся на Самарско-Сергиевский завод для переделки в тротил. В Грозном, на заводах «Русский Грозненский Стандарт и Ахвердова», Н. И. Аккерманом было предложено извлекать толуол из лигроина, и для получения около 4.000 пудов толуола в месяц пришлось сделать громадную установку ректификационных колонн; производство было пущено к началу 1917 года.
В виду того, что требования на тротил продолжали рости, вновь образованный Химический Отдел Воен.-Промышленного Комитета посвятил ряд заседаний выяснению вопроса об увеличении, насколько возможно, добычи толуола разнообразными способами. В первую голову был подвергнут обсуждению вопрос о постройке новых коксовых печей с рекуперацией и улавливанием всех побочных продуктов. На одном из первых заседаний Химическ. Отдела Воен.-Пром. Комитета мною был сделан доклад о том, что уже сделано в Донецком бассейне в смысле увеличения добычи сырого бензола, и каким заводам и фирмам были сделаны предложения о постройке новых заводов для улавливания побочных продуктов коксования. Все, что можно было в сравнительно короткий срок использовать для увеличения сырого бензола, нами было сделано и, если Центр. Воен.-Пром. Комитету представилось бы возможным сделать что-либо существенное в этой области, то представители военного ведомства, которые присутствовали на заседаниях, могли бы только приветствовать такое стремление помочь в деле снабжения армии. Но для того, чтобы в скорейшее время выяснить возможность постройки еще новых коксовальных печей с улавливанием побочных продуктов, по моему предложению, было постановлено просить Н. Ф. Дитмара (председателя съезда горнопромышленников юга России; не* медленно отправиться в Донецкий бассейн, собрать в Харькове заводчиков, с которыми и выяснить, возможно ли в годичный срок, не нарушая работ, предпринятых комиссией по заготовке взрывчатых веществ, построить новые коксовые печи и новые бензольные заводы.
Доклад, сделанный Н. Ф. Дитмаром после месячного промежутка, показал, что заводчики и владельцы коменноугольных копей едва ли будут в состоянии сделать что-либо существенное в деле увеличения добычи сырого бензола, так как для постройки заводов и коксовых печей понадобится такая масса материалов и рабочих рук и такой их транспорт, что они не могут взять на себя ответственности за аккуратное исполнение возложенного на них заказа. Тогда в заседании Химического Отдела Ц. В.-П. К. А. Н. Трифоновым было сделано предложение о постройке в течение 10—11 месяцев в Донецком Бассейне до 2.000 коксовых печей с улавливанием побочных продуктов, при чем это предприятие должно было быть субсидировано казной, и для его выполнения потребовалось бы до 45 миллионов рублей; кроме того, автор проекта предполагал принудительно заставить владельцев коксовых печей взамен старых построить новые печи с улавливанием побочных продуктов.
Это предложение было сделано в конце июля, когда я от тяжелой работы захворал и по настоянию врача должен был несколько дней оставаться дома. Я лежал в постели с повышенной температурой и сильно ослабленным, как вдруг появляется Фокин и говорит мне, что я должен во что бы то ни стало присутствовать на заседании Воен.-Пром. Комитета.
«Без Вас, — сказал Фокин, — будет вынесено неправильное решение и тогда будет очень трудно поправить дело».
Я понял, что мне действительно надо отправиться на заседание. Несмотря на мою страшную слабость, Фокин повез меня на заседание, на котором я сказал то, что нужно было, чтобы вскрыть нелепость внесенного проекта. Повторилась та же история, что и с проектом Моковецкого относительно расширения производства серной кислоты. Химический Отдел В.-
П. К. после дискуссии внес проект Трифонова в Особое Совещание по Обороне вместе с моим особым мнением. Докладчиком в Особом Совещании по Обороне выступил я и указал, что исполнение этого проекта практически невозможно без того, чтобы не нарушить ту строительную работу бензольных заводов, которая теперь ведется в Донецком бассейне. Финансовая сторона проекта не выдерживает серьезной критики, а принуждение к сломке старых печей и замена их новыми не представляется возможным, вследствие отсутствия таких законов в Российском государстве; проект Совещанием был отклонен. Теперь, когда можно спокойнее и беспристрастнее критиковать деятельность отдельных лиц и учреждений, делается вполне очевидным, какие громадные затруднения встретились бы при осуществлении этого проекта, и сколько было бы внесено лишней путаницы в техническую жизнь Донецкого бассейна, и без того уже, из за недостатка топлива и транспорта, выведенную из своих нормальных условий. Необходимо было иметь много энергии, чтобы доказать явный вред таких экспериментов и убедить, что лица, их предлагающие, могут разрушить то, что создавалось на строго деловой почве.
Имея в виду, что постройка новых коксовых печей и бензольных заводов, которые уже были предприняты разными фирмами по заказу нашей комиссии и которые должны были дать необходимое количество толуола, могут задержаться, вследствие грандиозности работ по постройке и оборудованию сразу большого количества однородных сооружений, комиссия решила развить производство бензола и толуола из нефти, подвергая последнюю пирогенетическому разложению. Уже с начала 1915 года в различных лабораториях велись опыты над разложением нефти при высокой температуре по методу, предложенному впервые Никифоровым и осуществленному в заводском масштабе в Кинешме. Профессора Тихвинский, Зелинский и Лебедев к началу осени 1915 года имели много лабораторных данных, позволивших приступить к заводскому производству. Так как стоимость производства толуола из нефти гораздо выше, чем из газ-ов коксовых печей, то было ясно, что заводы, изготовляющие толуол пирогенизацией нефти, не будут стремиться развить их производительность. Но, принимая во внимание, что стоимость нефтяного толуола не превосходила 25 рублей за пуд, было выгоднее получать его в России и таким путем, чем выписывать его из заграницы и платить за него золотом.
Первые заводские опыты по пирогенизации нефти были проведены нашей комиссией в Казани на городском газовом заводе. Благодаря работам Аущкапа, Пиккеринга и Грожана, дело было налажено в сравнительно короткое время, и на заводе стали добывать нефтяной бензол и толуол, которые по своим качествам были вполне пригодны для изготовления взрывчатых веществ. Хотя казанский городской газовой завод мог давать только небольшие количества ароматических углеводородов (около 1.000 пудов в месяц), но установка на нем пирогенизации нефти оказалась школой по этому вопросу и в значительной степени способствовала успеху устройства заводов в Баку.
Химическая секция Центр. Воен.-Пром. Комитета с самого начала своей деятельности обратила свое внимание на расширение производства бензола и толуола пирогенизацией нефти и посвятила ряд заседаний для всестороннего разрешения этого вопроса. Профессорами Парай-Кошицем и Смоленским был составлен предварительный проект постройки такого бензолово-толуолового завода, и была составлена приблизительная смета на устройство завода и по эксплоатации с добычей до 4.000 пудов бензола и толуола в месяц. После согласия Бакинского Воен.-Пром. Комитета, председателем коего состоял А. О. Гукасов, взять дело постройки завода в свои руки, Главное Артиллерийское Управление заключило с ним договор в октябре 1915 года с тем, чтобы первая поставка бензола и толуола началась бы через 7 месяцев. Благодаря энергии А. О. Гукасова, хозяйственная сторона строительных работ не оставляла желать ничего лучшего, но зато техническая часть, за неимением знающих инженеров-химиков, была совершенно в неудовлетворительном состоянии. Когда я в начале 1916 года посетил строительную комиссию бензолового завода в Баку, то председатель ее А. О. Гукасов обратился ко мне с просьбой о помощи; надлежало найти и пригласить знающих техников и вообще способствовать с научно-технической стороны постановке всего этого нового дела. Конечно, наша комиссия приложила все усилия, чтобы помочь бакинцам. В их строительную комиссию был командирован из Казани инж.-техн. Ю. А. Грожан, и в помощь к нему для научной разработки вопросов был командирован военный инж.-техн. Н. Д. Матов. Означенные лица проявили большую энергию и быстро справились с возложенной на них задачей. Ю. А. Грожан в непродолжительном времени прислал обстоятельную докладную записку о необходимых изменениях в проекте и смете, причем оказалось возможным сделать в проекте существенные сокращения, не вредившие делу. Уже к осени 1916 года завод был пущен в ход и со сравнительно небольшим запозданием стал давать очень хорошие продукты.
К сожалению, инж. Грожан оказался очень плохим администратором, и на него посыпались жалобы; меня просили обследовать обстановку, при которой проиходилось работать другим инженерам и служащим. В следующий мой приезд в Баку я подробно обследовал деятельность всех служащих и после подробного объяснения, данного мне В. П. Кравцом и Н. Матовым (моим учеником по Академии, очень способным химиком), я решил отозвать Грожана из Баку, и в конце 1916 года Химическим Комитетом был командирован для управления заводом в Баку инженер Задохлин, который довел производительность завода до максимума, проявив большое уменье в этом трудном деле.
Одновременно с постройкой завода Воен.-Пром. Комитета, в Баку было приступлено к постройке бензоловых заводов из нефти фирмами Бр. Нобель, Бекендорф и Нефтегаз. Из них только одна фирма Бр. Нобель справилась со взятой на себя задачей и, можно сказать, блестяще выполнила в срок весь свой заказ. Несомненно, работы проф. Тихвинского, бывшего на службе у фирмы Бр. Нобель, а также применение для пирогенизации нефти особого генератора директора фирмы Бр. Нобель Е. Г. Круссера и особое благожелательное отношение всех лиц, причастных к выполнению этого процесса, способствовали поразительному быстрому налаживанию этого нового дела в нефтяной промышленности. Необходимо отметить, что Химический (Комитет все время был в контакте с заводоуправлением и во все трудные минуты жизни нового завода приходил на помощь, как советами, так и присылкой опытных людей, которые могли помочь в тех или других встречавшихся затруднениях; в особенности Химический Комитет оказал помощь в деле очистки сырого бензола и толуола и их ректификации.
Мне самому пришлось принять большое участие в выделении толуола из жидкого продукта, полученного пиролизом нефти16). Во время войны в 1915 и 1916 г.г. я был 5 раз в Баку и совместно с проф. Тихвинским разрабатывал в лаборатории Тов. Бр. Нобель все детали по получению толуола и бензола, удовлетворяющих всем требованиям, которые Г. А. У. ставило для толуола, идущего на приготовление тротила. Фирма Бр. Нобель стала первой поставлять бензол и толуол артиллерийскому ведомству и значительно обогнала Бакинский Воен.Пром. Комитет. Ею одной было поставлено до 20 тысяч тонн чистых бензола и толуола по цене около 16 рублей за пуд. Интересно здесь отметить, что фирма Нобель после подсчета всех расходов и значительного бонуса, который был дан всем работникам, принимавших участие в проведение в жизнь этогь процесса, не понесла никакого убытка.
Что касается фирм Бенкендорфа и Нефтегаза, то они получили заказы позднее, и их установки были готовы только к концу войны, так что только фирма Бенкендорф доставила небольшое количество бензола и толуола. Но во всяком случае польза от пирогенизации нефти для получения бензола и толуола была существенной, общее количество добытых таким путем продуктов дошло до 25—30 тысяч тонн, что вполне оправдало и затраченную энергию, и израсходованные средства.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Заседания Распорядительной комиссии при Г. А. У. под председательством вел. кн. Сергея Михайловича происходили еженедельно, и мне приходилось время от времени докладывать о деятельности моей комиссии и о количестве добываемых взрывчатых веществ. Вел. кн. относился с большим вниманием к моим докладам и моим замечаниям. Но против этой комиссии, как и против всего Г.А.У., стали циркулировать все более и более неблагоприятные для них обвинения в бездеятельности, в неумении организовать снабжение армии снарядами и патронами, ружьями и пр. В особенности недовольны были члены Гос. Думы во главе с председ. ее, М. В. Родзянко. В Петрограде во всех кругах, как деловых, так и общественных, были страшно озлоблены против военного министра Сухомлинова, который втерся в доверие Государя и Государыни и до объявления войны легкомысленно уверял, что Россия готова к ней во всех отношениях. Вина царя заключалась в том, что, несмотря на все предостережения, он не хотел верить, что Сухомлинов совершенно не пригоден для подготовки нашей армии к войне. Во всех военных кругах находили необходимым немедленное увольнение начальника Г. А. У. и инспектора артиллерии вел. кн. Сергея Михайловича, а также и военного министра. Но надо было совершиться особому событию, чтобы произошли указанные перемены.
В половине апреля 1915 года произошел сильный взрыв на Охтенском заводе взрывчатых веществ, который сопровождался громадным числом жертв (около 180-200 человек) и полным разрушением всего тротилового завода. Когда произошел взрыв, меня не было дома; по возвращению я узнал от жены, что вел. кн. Сергей Михайлович два раза звонил мне по телефону и просил мне передать, что на Охте произошел взрыв. Я решил тотчас же поехать на место взрыва. Достать средства передвижения на Охту в то время было невозможно и я, выбежав на Симбирскую улицу, стал наблюдать за проезжающими по улице, предполагая, что я найду кого-нибудь из военных, которые едут на Охту.
Очень скоро я заметил карету, в которой, судя по красным отворотам его пальто, сидел генерал. Я закричал кучеру, чтобы он остановился, и, подбежав к карете, увидал, что в ней сидит штатский человек в форме министерства внутренних дел. Я задал ему вопрос, куда он едет, и, получив ответ, что он едет на место взрыва, попросил его довести меня, назвав, конечно, кто я и зачем должен туда ехать. Оказалось, что собственником экипажа был петроградский губернатор, граф Адлерберг. Я извинился за свою смелость, но он понял, почему я должен был так поступить, а потом был очень рад, что я сделался его компаньоном, так как после в’езда на Охтенское шоссе, полицейские пикеты на Охту никого не пропускали, кроме военных, имевших соприкосновение с Охтенскими заводами. Благодаря моему положению мы с губернатором смогли доехать почти до самого места взрыва.
Здесь передо мною открылась ужасная картина: весь завод был снесен, и на его месте образовалась громадная яма в несколько десятков саженей в диаметре. Соседние здания, где производилось снаряжение снарядов и детонаторов, были полуразрушены, и масса убитых и раненых еще не были убраны. Некоторые снаряженные снаряды продолжали еще взрываться, — вероятно от детонации, вследствие взрыва снаряженных детонаторов. Я встретил все начальство завода и ген. Якимовича, члена Арт. Ком., который сказал мне, что взрыв произошел в мастерской, где расплавлялся тротил вместе с калиевой селитрой (азотно-кислый калий). Я оставался почти до утра на месте взрыва. В следующие дни я побывал еще раза два на заводе, чтобы выяснить себе всю картину взрыва и наметить, какие меры надо принять к скорейшему восстановлению завода.
В ближайшие дни я был вызван вел. кн. Сергеем Михайловичем во дворец. Когда я вошел в его кабинет, то там уже был начальник Г. А. У., ген. Кузьмин-Караваев. Они обратились ко мне с вопросом, о причине взрыва. Я ответил, что для меня причина взрыва совершенно ясна, равно как и размеры разрушений, которые он причинил. Я сказал, что на всех взрывчатых заводах во всех странах взрывы могут иметь место, несмотря на то, что принимаются предохранительные меры; но работы в опасных мастерских, изготовляющих взрывчатые вещества, должны быть так организованы, чтобы от происшедшаго случайного взрыва пострадало как можно меньше людей. Поэтому в таких мастерских никоим образом не должны находиться не нужные для работы взрывчатые вещества и т. п. В данном случае в виду недостатка тротила, Арт. Ком. решил прибавить к расплавленному тротилу калиеву селитру и таким сплавом заливать снаряды. Нечего и говорить, что эта операция очень опасная и что всегда можно было ожидать взрыва.
Мне пришлось ознакомиться с этой операцией примерно за неделю до взрыва, когда я, вместе с ген. Ванковым, поехали на Охтенский завод, чтобы он мог узнать, каким взрывчатым веществом будут заливаться гранаты, которые он будет заготовлять по французскому образцу. При осмотре завода нас сопровождал начальник завода, ген. Никольский, его помощник, ген. Россевич, и начальник этой плавильной мастерской капитан Шамшев. Каково же было наше удивление, когда в помещении, соседнем с плавильной мастерской, мы нашли запасы тротила и селитры, а снаружи лежали штабеля сплава тротила с селитрой, который, как излишек («прибыль» на техническом языке), был срезан со дна залитых гранат.
Я тогда же обратил внимание начальника завода, что эти вещества должны быть немедленно унесены в другое место, иначе они могут причинить большой вред заводу. Ген. Банков вполне согласился со мною, и мы были уверены, что наше предложение будет немедленно приведено в исполнение. К сожалению оно не было выполнено, и эти склады взрывчатого вещества и причинили такое разрушение завода с громадным количеством человеческих жертв.
Великий князь и начальник внимательно выслушали мой доклад и, повидимому, совершенно отказались от предположения, что это немцы взорвали завод, о чем они сказали мне в начале моего прихода. Подобное же мнение циркулировало тогда и в городе; оно было пущено в оборот, вероятно, для того, чтобы скрыть от публики истинную причину взрыва.
После моего доклада, они спросили меня, что же теперь делать? Я позволил себе дать такой совет: перевести весь высший заводской персонал на другую работу и назначить наиболее энергичных инженеров для постройки завода и для установления на нем надлежащего порядка. Тогда они спросили меня, кого же надо назначить начальником завода и его помощником. Я указал на моих способных учеников: на полк. В. Михайлова, как начальника, и на К. Андрющенко, как на его помощника; эти лица, по моему мнению, будут в состоянии выполнить эту задачу. Капитан Андрющенко был в то время на фронте, начальником штаба одной дивизии, и его надлежало немедленно оттуда отозвать. Что касается до применения калиевой селитры, как подмеси к тротилу, предложенного членом Артил. Комитета ген. Гельфрейхом, то оно должно быть немедленно отменено; калиеву селитру нужно заменить аммиачной селитрой, которая в то время уже начала поступать с южных заводов в большом количестве.
Все мои предложения были приняты; все указанные лица смещены с их должностей и, конечно, стали моими неприятелями. Ген. Гельфрейх также был устранен из комиссии по снаряжению снарядов и послан в г. Архангельск для наблюдения за приемкой имущества доставляемого в этот порт нашими союзниками. Против меня он затаил злобу, дать выход которой он счел удобным позднее в тяжелые для меня дни смерти моего старшего сына, Дмитрия, геройски погибшего в боях под Вильной; встретившись в эти дни со мною Гельфрейх сказал мне:
«Примите мое сожаление о смерти вашего сына, хотя мне и не стоило его высказывать вам, так как, благодаря вам, я был сослан в Архангельск».
В тот момент я был так подавлен потерей моего дорогого, талантливого сына, что ничего не сказал Гельфрейху, хотя я вовсе и не предлагал увольнять его из Г. А. У.
В этой связи позволяю себе сказать здесь несколько слов о моем старшем сыне Дмитрии и об его геройской смерти.
Наш сын, Дмитрий, отличался от всех наших детей особыми моральными качествами. Он был особым ребенком с самого раннего своего детства и был любим всеми, кто имел случай с ним познакомиться. Он ни разу не был наказуем ни в доме, ни в школе, отличался удивительной добротой к своим товарищам, помогая им и советами, и деньгами, которые иногда ему давали для покупки завтрака в школе. Он кончил 11-ю гимназию с золотой медалью, а в Университете, на естественном факультете, он за 2 года выполнил все практические занятия за весь Университет. Несомненно он был бы оставлен при Университете для подготовки к профессорской деятельности, так как выявил особую любовь и способность к научным изысканиям по биологии.
Прапорщик запаса Гвардейской артиллерии, как только вспыхнула война, он, едва оправившись от перенесенной им тяжелой болезни (скарлатина), пошел в армию и немедленно же, в конце августа 1914 года с своим Гвардейским Артиллерийским дивизионом был отправлен на фронт. Весной 1915 года, когда было убито много офицеров в пехотных полках, то он, по своей охоте, перешел на службу в 1-й Его Величества Стрелковый полк и через некоторое время, после ознакомления со службой в пехоте, получил в командование роту. В течении полгода он участвовал во всех боях, которые выпали на долю гвардии, и получил все боевые ордена включительно до Св. Владимира 4-й степени.
Чтобы охарактеризовать доблестное поведение моего сына Дмитрия во время войны я приведу здесь несколько строк из статьи, написанной солдатом его парка, П. Городски-ным17), под заглавием «Светлой памяти прапорщика Ипатьева» («Вестник особой армии» № 44, за 1916 г.):
«...Именно таким предметом, достойным подражания, и был прапорщик Ипатьев среди своих подчиненных солдат, которые видели в нем олицетворение доброты и любви в тяжелые минуты боевой жизни, где нужно быть об’единенным одним духом, мыслью и желанием. Правда, он не был фронтовик, вымуштрованный военными манерами, который бы отличался только одной внешней формой, но он имел внутреннюю связь души с душою солдата, с которой сливался во едино. Во время физического изнурения раздавался ласковый голос прап. Ипатьева:
«Братцы, что же делать? Нужно... Ведь и неприятелю не слаще... Давайте-ка веревки, и будем помогать лошадкам».
Солдаты, слыша призыв любимого начальника, оживали как бы с притоком свежих сил. Обессилевшие лошади размуничивались, веревками зацепляли за крюки осей и тут прап. Ипатьев подавал пример, брал веревку через плечо, глядя на него, брали и остальные... «Ну, братцы, с Богом!», и общими усилиями парк втаскивали на гору или вытаскивали из грязи и после передышки трогались в дальнейший путь; если же дорога была лучше, то делали небольшой привал. Солдаты раскладывали костры, сушились, а он ходил от костра к костру, шутил с солдатами и с постоянной улыбкой ободрял всех. Невольно среди их суровой обстановки, это казалось чем-то новым, и они не чаяли души в своем юном начальнике.
Солдаты, видя доброту своего начальника, рвались за него в огонь и в воду, да и там, в парке, не остывала любовь. Если приходилось ему навестить товарищей офицеров, когда он приезжал туда, солдаты рвались заглянуть ему в лицо, узнать настроение, ответить на приветствие «здравия желаем» и подержать коня.
Бои развивались на Л... фронте успешно. Неприятель всеми силами стремился перебраться на другой берег реки Нарева. Вот тут и пришлось ему со своими орлами блестяще выполнить возложенную задачу. Подходил момент атаки неприятельских окопов, что и было выпол* нено быстро. Окопы были взяты лихим ударом, неприятель опрокинут. За такое великое дело не мог он не отблагодарить своих серых богатырей, вышел бесстрашно из окопа со словами: «спасибо, дорогие братцы», — и не успел стихнуть ответ, как шальная пуля сразила героя и к вечеру его не стало.
Провожая его труп, рота рыдала, да и там, когда услыхали печальную весть, плакали слезами горькой утраты.
Вот почему и приходит его тень в воображение знавших его и каждый помянет его словами: «Мир праху твоему, герой; ты вложил в наши сердца неизгладимую любовь, которая будет вечно памятна, как идеал отношения начальника к подчиненному; ты слил душу офицера с душою солдата».
П. Городскин.
21 сентября, 1916 года.
Я приведу также и отзыв о моем сыне его начальника командира батальона лейб-гвардии 1-го Стрелкового Его Величества полка Олега Ивановича Понтюхова, который в своем письме сообщил мне подробности об его геройской смерти в бою под Вильной, где особенно отличилась рота моего сына:
«...Не для того, чтобы угодить отеческим чувствам Вашим, а искренно и от души скажу, что он был «красой и гордостью» нашего полка, несмотря на присущую ему необычайную скромность и даже застенчивость.
Прапорщик артиллерии, он по собственному почину прикомандировывается к боевому, сильно пострадавшему уже, полку, потерявшему почти весь офицерский состав и готовому на новые потери и подвиги. Как ясно я представляю себе его, едущим на гнедом коне впереди своей роты, или со мною в голове батальона. Если у нас, старых офицеров, бывало что-нибудь на душе тяжелое, стоило лишь посмотреть на улыбающееся лицо прапорщика Ипатьева, — я бы сказал на восторженное лицо, — поговорить с ним, и на душе станет легче. Он не был разговорчив, но он очень умел слушать и делал это с большим удовольствием, как будто душу свою отдавал в это время собеседнику.
Я ни разу не видел его, — по крайней мере, не могу припомнить этого, — мрачным, недовольным, — хотя даже мы, старые офицеры, то и дело ворчали. Мы старались беречь его, и это было не легко, потому что он был весь порыв вперед, и страх ему был, кажется, не ведом. Если мы берегли его, то это, может быть, было также и «в собственных интересах», чтобы не потерять такого «душу человека»...
Мне и жене стоило не мало мучений перенести потерю такого сына, и только сознание, что его геройская смерть пошла на благо России, могло приносить нам минуты утешения.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ ИЗБРАНИЕ МЕНЯ В ЧЛЕНЫ АКАДЕМИИ НАУК
В конце 1914 года, в последних числах декабря я получил пакет с рассыльным из Академии Наук, в котором содержалось удостоверение, что я за мои научные труды избран Императорской Российской Академией Наук ее членом-корреспондентом по химии. Это было большой неожиданностью и, конечно, большой радостью для меня, так как получение этого звания указывало мне, что я в будущем могу быть кандидатом для избрания меня действительным членом Академии Наук. До того времени я считал, что другие химики были более достойны занять место в Академии Наук; в частности, мне всегда казалось, что мой брат, проф. Петербургского Университета Лев Александрович Чугаев, и по своей эрудиции и по работам, имеет все шансы быть избранным в академики. Получение мною звания члена-корреспондента невольно заставило меня несколько иначе оценивать всю ситуацию о будущем кандидате в члены Академии Наук. Но так как в Академии Наук по большей части для химии было предоставлено два кресла, которые уже были заняты академиками Вальденом и Курнаковым, людьми сравнительно не старыми (около 52 лет), то понятно, что вопрос о будущем кандидате не мог представлять для кого-нибудь особого интереса.
Тем более неожиданным было для меня получение в сентябре 1915 года письма от академика П. И. Вальдена, в котором он спрашивал, согласен ли я выставить свою кандидатуру в члены Академии Наук: по академическим правилам, нельзя было подвергнуть кандидата баллотировке без его на то согласия. В письме не указывалось, какие другие кандидаты предложены для замещения новой химической кафедры, создать которую решено было в виду громадного значения химии, как научной дисциплины. Я ответил П. И. Вальдену согласием на баллотировку и поблагодарил его за оказанную мне честь быть названным кандидатом на такой высокий пост.
Вскоре я получил от П. И. Вальдена второе письмо, в котором он кратко сообщил, что выборы в физико-математическом отделении Академии Наук будут происходить в ноябрьском заседании (7-го ноября) и что после заседания он предполагает заехать ко мне, чтобы сообщить о результатах выборов.
Понятно, что в назначенный день, я и жена с большим волнением ожидали П. И. Вальдена. Напряжение нервов еще увеличивалось, потому что заседание в Академии Наук затянулось разрешением других дел. П. И. Вальден принес нам радостную весть: я был избран физико-математическим отделением в члены Академии Наук, причем из 20 членов, голосовавших в Академии Наук, я получил только один черный шар (говорили, что один черный шар получал каждый избираемый академик). П. И. Вальден рассказал мне некоторые подробности моего избрания. В комиссию, которая должна была наметить кандидатов, входили академики кн. Голицын, Курнаков и Вальден. Все они единогласно наметили меня первым кандидатом в действительные члены Академии, а моего брата Л. А. Чугаева решили предложить членом-корреспондентом. П. И. Вальдену было предложено написать характеристику моих работ, а о Чугаеве должен был написать Н. С. Курнаков. Но перед началом заседания физико-математического отделения Академии Наук, Н. С. Курнаков заявил Вальдену, что он составил доклад о работах Чугаева, предполагая, что он будет выставлен также кандидатом в действительные члены, а не в члены-корреспонденты. Тогда другие члены комиссии ему возразили, указав, что было решено выставить только одну кандидатуру для избрания действительного члена Академии Наук. Тогда Курнакову пришлось отказаться от своего кандидата. Своим поступком он оказал очень плохую услугу Л. А. Чугаеву, который, вследствие этого, не был подвергнут баллотировке в члены-корреспонденты, чего он вполне заслуживал.
Интересно отметить одно замечание, которое сделал академик Вальден в этом своем рапорте Академии Наук относительно значения моих работ по катализу и введения метода высоких давлений. Он писал, что если Сабатье, который начал заниматься гидрогенизационным катализом одновременно со мною (я раньше его опубликовал опыты дегидрогенизационного катализа), только за одну каталитическую реакцию получил половину премии Нобеля (другую половину премии в в том же году получил Гриньяр), то работы Ипатьева несомненно заслуживают этой же премии, так как он гораздо шире применил катализаторы для различных реакций с органическими соединениями и ввел совершенно новый метод высоких давлений, что позволило вести гидрогенизацию с такими веществами, работать с которыми по методу Сабатье было невозможно18).
На общем собрании Академии Наук в январе 1916 года я был избран в члены Академии Наук (я получил, как всегда, один черный шар) и состоял в этом звании до 1937 года (т. е. 26 лет), когда вследствие моего отказа немедленно вернуться из Америки в СССР я был лишен этого звания и
исключен из списка Академии Наук СССР. Но большевики не могли лишить меня звания академика Российской Академии Наук в Петербурге, утвержденного еще царской властью.
Наша комиссия продолжала усиленно работать по изучению и установке на заводах других трудных производств, как-то пикриновой кислоты из бензола, ароматических углеводородов из нефти, фабрикации нитроксилола и т. д. Комиссия всегда избегала покупки и приобретения иностранных патентов, секретов или сдачи нового дела иностранным предпринимателям на концессионных началах. Девизом комиссии было: «собственными усилиями по хорошо освещенной дороге». В мае 1915 года нам пришлось принять участие в заготовке удушающих средств. Еще в начале мая я вошел с представлением в Г. А. У. относительно заказа механическому заводу Гандурина в Иваново-Вознесенске первых 600 пудов фосгена для снаряжения им удушающих снарядов. Идея применения фосгена для этой цели появилась почти одновременно у меня и у одного знакомого Гандурина (фамилию которого я сейчас не могу припомнить), который прислал мне письмо с изложением своих соображений по этому вопросу. Он был вызван в Петроград, куда и прибыл вместе с Гандуриным, предложившим свои услуги по оборудованию фосгенового завода при условии оказания ему технической помощи. Эти переговоры о заказе фосгена совпали с первым выпуском немцами удушающих газов на Равке, на Варшавском фронте, в ночь на 17 или 18 мая. Потери, понесенные нашими войсками, вследствие неимения надлежащих противогазовых предохранительных повязок, были громадны, — около 7-8 тысяч отравленных в одну ночь, из которых большинство умерло.
Принц Ольденбургский, получивши извещение об этом событии, вызвал меня к себе и предложил мне поехать с ним в его поезде на фронт для обследования случившейся газовой атаки. Я согласился, но сказал ему, что должен получить разрешение вел. кн. Сергея Михайловича. В результате переговоров я был временно командирован в распоряжение Верховного Начальника Санитарной и Эвакуационной части принца Ольденбургского для выяснения всех обстоятельств дела, для принятия мер борьбы против ядовитых газов, а также изыскания способов постановки у нас на заводах изготовления удушающих средств.
Сначала мы поехали в Варшаву, куда были доставлены с фронта все подобранные аппараты и их части, из которых был выпущен ядовитый газ. В поезде принца, кроме меня, находился проф. химии Инженерной Академии А. И. Горбов и биолог из Экспериментального Института Людоговский. Едва только мы выехали из Петрограда, как принц начал нас ежечасно собирать для обсуждения разных химических вопросов. Принц был так ко мне любезен, что пригласил меня обедать за свой стол в вагоне-ресторане19), благодаря чему мне удалось ближе познакомиться с этим интересным человеком.
Мы прибыли в Варшаву рано утром и на вокзале были встречены Варшавским ген.-губ. Стремоуховым, ген. Н. А. Даниловым (начальник снабжения Западного фронта), санитарным инспектором Северо-Западного фронта, доктором медицины Гюбенетом и уполномоченным Красного Креста А. И. Гучковым. Принц Ольденбургский, выйдя из вагона и небрежно поздоровавшись с собравшимися на перроне, начал ругать доктора Гюбенета за его нераспорядительность по раздаче противо-газовых повязок на фронте и немедленно отчислил его в запас армии, приказав передать его обязанности А. И. Гучкову.
Мне пришлось в первый раз слышать подобную ругань из уст лица, принадлежавшего к царской фамилии. Но в душе я сознавал, что принц был прав. Как только дошли до него слухи, что на французском фронте немцы начали применять ядовитые газы, принц немедленно приказал заготовить особые повязки на рот, которые были пропитаны серноватисто-натровой солью (антихлор) и могли до некоторой степени предотвратить отравление хлором. Оказалось, что эти повязки находились в лазарете корпуса, занимавшего позиции на реке Равке, под Варшавой, но не были розданы войскам.
В Варшаве мы пробыли почти два дня и все время посвятили обследованию обстоятельств, при которых была произведена газовая атака, осмотрели раненных в Уяздовском госпитале, и вместе с профессорами химии Варшавских Высших учебных заведений обменялись мнениями относительно тех мер, которые надо немедленно принять, чтобы парализовать в будущем действие ядовитых газов. Из Варшавы мы отправились в ставку Верховного Главнокомандующего1, вел. кн. Николая Николаевича, которая находилась в лесу около станции Барановичи. Несмотря на поздний час нашего прибытия, великий князь немедленно нас принял и в присутствии его начальника штаба, ген. Янушкевича (моего товарища по Артил. Училищу), я сделал подробный доклад нашего обследования условий газовой атаки. Я в первый раз видел вел. кн. Николая Николаевича, и меня поразил его высокий рост, который казался еще большим в вагоне, в котором он жил. Мать великого князя была из рода Ольденбургских, так что он приходился племянником принцу А. П. Ольденбургскому и был с последним в хороших отношениях. Он поблагодарил принца, что тот заехал к нему и привез с собою химиков, которые осветили ему весь вопрос. Я доложил, что немцами на Равке был выпущен газ, — хлор, — из баллонов, в которых он находился под давлением в жидком состоянии, и что у нас можно также изготовить подобное количество жидкого хлора на заводах Любимов и Сольвей и на заводе «Электрон» в Славянске, причем доставка на фронт первых баллонов с хлором может быть осуществлена не ранее 4-5 месяцев.
Было отдано приказание немедленно приступить к заготовке удушающих средств, и наша комиссия пригласила для этой цели проф. Артиллерийской Академии Солонину и инж.техн. А. Е. Маковецкого, преподавателя Технологического Института, которые и были немедленно командированы на хлорные заводы в Славянск к Любимову, Сольвей и Ко. для установки сжижения хлора, причем было указано, что это сжижение лучше всего производить по способу Баденской Анилиновой и Содовой фабрики.
Первоначально ведение дела газовой и противогазовой борьбы Высочайше было поручено Верховному Начальнику по Санитарной и Эвакуационной части, но в скором времени последовало распоряжение о передаче этого дела непосредственно военному министру; в ведении Верховного Начальника Санитарной части остались только противогазы, которые и ранее изготовлялись под его руководством. Ближайшее руководство изготовлением удушающих средств предполагалось поручить нашей комиссии, но, ввиду обилия работы, уже лежавшей на ней, решено было образовать особую комиссию по изготовлению удушающих средств под председательством И. А. Крылова, помощника начальника Научно-Технической Лаборатории военного ведомства.
Эта Комиссия У. С. (удушающие средства) начала свою деятельность в июле 1915 года и проявила большую энергию. Новый род борьбы, каким являлись ядовитые удушливые газы и жидкости, требовал, помимо теоретической разработки проблем и массовой заготовки разнообразных химических продуктов, еще громадной работы в области обучения войск пользованию новым оружием и требовал создания специальных команд с большим количеством специального технического имущества. Чрезвычайно напряженная работа, выполненная в этой области сначала комиссией У. С., а потом Химическим Комитетом, будет описана в другом месте, а здесь я укажу только на те мероприятия, которые так или иначе касались развития отечественной химической промышленности и развития производительных сил страны в этом направлении.
Как только молва о применении удушающих веществ на фронте дошла до Петрограда, тотчас же стали обнаруживаться изобретатели, которые хотели на этом деле сделать свою карьеру, а, главное, заработать хорошие деньги. Нет возможности вспомнить теперь все разнообразные предложения, которые я начал получать по приезде в Петроград, но не могу не упомянуть об одном изобретателе, г. Братолюбове, который по рекомендации члена Артиллерийского Комитета ген. Дурляхера, на дочери которого он был женат, явился ко мне в комиссию с очень важным предложением. Он прибыл ко мне вместе с своей супругой, которая принесла с собою рекомендательное письмо от ее отца, а сам он держал палец в стакане с каким-то целебным раствором; он объяснил, что его вещество так энергично, что его пары вызвали воспаление кожи пальца. Мне не трудно было догадаться, что это вещество было фтористым водородом и особого значения это предложение не представляло. При первом же моем знакомстве с г. Братолюбовым мне стало ясно, что я имею дело с авантюристом и что с ним надо быть очень осторожным.
Впоследствии он предлагал особые воспламеняющиеся жидкости, и мне пришлось командировать своих инженеров на его хутор или дачу, на станцию Варшавской дороги «Белые Струги», где были произведены опыты с этой жидкостью. Опыты дали отрицательные результаты. Но Братолюбов, видя, что со мной пива не сваришь, втерся в доверие вел. кн. Михаила Александровича (брата Государя), наговорил ему про удивительные свойства его воспламеняющейся жидкости и сказал, что ему потребуется 30 миллионов рублей, чтобы осуществить снабжение армии аппаратами-огнеметами; величину этой суммы он объяснял тем, что придется делать затраты в Америке. Великий князь доложил Государю, который согласился с целесообразностью предложения и вместо того, чтобы направить его в Особое Совещание по Обороне для детального обсуждения, великий князь сделал на докладе Братолюбова пометку, что проект заслуживает внимания. Этого было достаточно для Братолюбова, чтобы в одном из банков получить аванс в 2 милл. рублей. Когда помощник военного министра ген. Лукомский обнаружил незаконный ход дела, он запросил мое мнение и принял надлежащие меры. Великому князю пришлось принести извинение за свое легкомыслие, а Братолюбов, получив деньги, скрылся с горизонта, довольный произведенной им аферой.
В июне 1915 года, когда благодаря особому настоянию председателя Госуд. Думы М. Родзянко, проявленному в личных докладах, как Государю, так и Верховному Главнокомандующему вел. кн. Николаю Николаевичу, был уволен Сухомлинов, а также и другие министры (Горемыкин, Н. Маклаков, Саблер) и было учреждено Особое Совещание, то было решено расформировать Особую Распорядит. Комиссию по артиллерийскому заготовлению, возглавляемую В. К. Сергеем Михайловичем. Но Сергей Михайлович не долго оставался без дела: после того, как царь принял командование армиями, Сергей Михайлович организовал в ставке, в Могилеве, особое управление при инспекторе артиллерии, «Упарт», о котором я буду говорить позднее.
Главнейшими средствами химической борьбы на фронте во все время войны являлись хлор и его производные. Как уже было указано выше, первые заказы хлора и фосгена были сделаны еще нашей Комиссией, а Комиссия У. С. продолжала сначала заготовку жидкого хлора и фосгена в увеличенных размерах, а потом приступила к разработке и заказу других удушающих средств, как-то: хлорпикрина, хлорного сульфурила, цианистых соединений и органических соединений хлора.
Хлор в больших количествах вырабатывался у нас только на заводах, изготовлявших хлорную известь, или параллельно с фабрикацией электролитического едкого натра. Кроме электролитических заводов, расположенных в Славянске и на станции Переездной, существовал лишь один завод, фабриковавший хлор химическим путем, а именно завод Ушкова в Бондюгах, Вятской губ. Недостаточность выработки хлора на трех заводах привела к необходимости постройки новых. Новые заводы должны были строиться, как по типу электролитических, так и по типу химического разложения поваренной соли. Была заказана постройка четырех новых электролитических заводов в Самаре, при ст. Рубежной, на Юге, и в Финляндии, в Воркоузе и Кояне; кроме того, электролитический завод в Славянске был значительно расширен постройкой нового корпуса, удвоившего производительность этого завода. Но так как электролитические заводы строились медленно, то было приступлено к сооружению трех простейшего вида химических заводов: в Саратове, близ Сенгилея и близ Мелекеса.
Наша комиссия, близко соприкасавшаяся с деятельностью комиссии У. С. и помогавшая ей в снабжении ее заводов основными материалами, находила, однако, нецелесообразным постройку казенных хлорных заводов в Финляндии, в Воркаузе и Кояне, — в особенности имея ввиду неблагоприятные экономические последствия для будущего нашей химической промышленности. Финляндия, как известно, является серьезным потребителем хлорной извести для писчебумажного дела, а также и едкого натра. Расширение хлорной промышленности внутри России, в связи с потребностями обороны, должно было повлечь за собою перепроизводство и кризис в ближайший период по окончании войны. Однако, эти простые и ясные соображения не были в состоянии преодолеть желания построить казенные хлорные заводы в Финляндии на дешевой водяной силе, и в результате было приступлено к созданию на казенный счет двух хлорных заводов в Финляндии, положивших начало независимости Финляндии в области одной из главнейших отраслей химической промышленности.
Когда в 1916 году комиссия У. С. вошла в состав Химического Комитета, в качестве II отдела, председателем Химического Комитета был возбужден вопрос о ликвидации постройки хлорных заводов в Финляндии в Воркаузе и Кояне (рапорт начальнику Г. А. У., 12 мая за № 30). Но Особое
Совещание по Обороне, принимая во внимание настоятельную для армии нужду в жидком хлоре, решило не ликвидировать этого дела, а для ускорения постройки и избежания волокиты учредить при Г. А. У. Хозяйственную Строительную Комиссию по типу существующих строительных комиссий. Необходимо заметить, что наша комиссия получила предложения со стороны Финляндии, Царства Польского и Прибалтийских губерний на поставку минеральных кислот, взрывчатых веществ и других химических продуктов, но эти предложения ею отклонялись, как не подходящие для военного времени и не способствующие развитию русской промышленности в мирное время.
Производство жидкого хлора ставило перед русской техникой ряд новых задач величайшей трудности. Дело сжижения газов в заводском масштабе связано с разрешением целого ряда механических проблем; в частности обращение со столь активным газом, каким является хлор, представляло громадные трудности. Приходилось работать вне всякой связи с западно-европейской техникой. Были испробованы разные типы конструкций компрессоров для сжижения, пока, наконец, не были установлены на всех заводах компрессоры по типу Баденского. Приходилось обучать персонал обращению с холодильными установками и обращению с баллонами, наполненными жидкими газами. Настойчивые труды в этом направлении увенчались успехом, и жидкий хлор в больших и мелких баллонах отечественного производства стал весьма ходким продуктом не только на фронте, но и на химических заводах внутри страны. К концу деятельности Химического Комитета были закончены постройкой все заводы, кроме большого электролитического завода в Самаре, но доставка жидкого хлора в баллонах происходила только с двух заводов, — «Электрона» в Славянске и Любимов, Сольвей и Ко., — которые поставляли от 1.000 до 1.500 пуд. в день. Даже это количество было чрезмерно велико, так как фронт мог выпускать сравнительно небольшое количество удушливых газов, в результате чего к концу весны у нас образовался запас до
100 тыс. пуд. жидкого хлора в баллонах, хранить который представляло не малые затруднения.
Другой важный газ, требовавшийся для фронта, хлорокись углерода или фосген, приготовить было еще труднее, чем хлор. Тем не менее заводы фосгена, построенные в Иваново-Вознесенске, Москве, Казани, у Любимова и Сольвей (ст. Переездная) и ст. Глобино, за исключением последнего, все были пущены в ход. Благодаря творчеству приглашенных техников, удалось достигнуть хороших результатов и усовершенствований в этом производстве. В особенности удачной оказались установка фосгена на заводах Шустова С-ья в Москве, оборудованная проф. Е. И. Шпитальским, положившим массу труда для выработки сперва лабораторного, а потом и заводского метода, для синтеза фосгена. Фосген примешивался к жидкому хлору в баллоны и, кроме того, употреблялся для снаряжения удушающих снарядов. Хотя фосген и не играет столь важной роли в промышленности, как хлор, но его фабрикация чрезвычайно ценна для синтеза ряда важных органических продуктов, пигментов и фармацевтических средств.
Комиссией У. С. была заказана постройка двух заводов жидкого сернистого газа. Жидкий сернистый ангидрид нашел применение для фабрикации хлористого сульфурила, которая была установлена ранее в Московском Промышленном районе. Вслед за хлористым сульфурилом последовала фабрикация метилового эфира и хлорсульфоновой кислоты. Из производных фосгена следует отметить фабрикацию хлорангидридов муравьиной кислоты, впервые установленную в России на заводе Воронцова-Вельяминова. Меньшее значение имело сооружение ряда заводов для фабрикации хлоропикрина, который употреблялся, как удушающее средство для наполнения химических снарядов.
Особую область, затронутую Комиссией У. С., составляло изготовление цианистых соединений и различных производных синильной кислоты. Попытки прямого синтеза синильной кислоты не увенчались успехом, но, благодаря деятельности комиссии, в центральных губерниях была значительно расширена фабрикация желтого синькали.
Из второстепенных производств следует упомянуть фабрикацию мышьяковистых соединений, хлорного олова, хлористого хромила и т. п. Из органических продуктов укажем на фабрикацию технического хлороформа, создавшуюся в Пермской губернии. Одной из самых больших заслуг комиссии является получение в заводском масштабе брома из маточных рассолов (Крымских соляных промыслов. Русский бром, полученный впервые в 1917 году в Сакках, мог появиться только благодаря всесторонней поддержки этого трудного начинания со стороны комиссии У. С. и Химического Комитета. Помимо осуществленных в заводском масштабе новых производств, следует указать на большую подготовительную работу по изучению методов синтеза ряда сложных органических препаратов, отличающихся смертоносным или сильно раздражающим эффектом. Эти жидкости были предназначены для наполнения артиллерийских снарядов. Часть из перечисленных мероприятий в области расширения нашей химической промышленности осуществлялась уже во время включения комиссии У. С. в состав Химического Комитета.
Комиссия У. С. с самого начала своей деятельности работала в полном контакте с Русским Физико-Химическим Обществом, которое оказало ей громадную поддержку в смысле выработки различных лабораторных методов получения разнообразных химических соединений, необходимых для газовой борьбы. Для более рациональной помощи Комиссии У. С. Совет Физико-Химического Общества 11 сентября 1915 года вошел в Особое Совещание по Обороне с ходатайством об отпуске средств для организации Военно-Химического Комитета и при нем небольшого опытного завода — мастерской, на котором можно было бы после лабораторных исследований испытать в малом заводском масштабе выработанные методы получения нужных для военного дела химических продуктов. Наша комиссия в сильной степени поддержала это ходатайство, так как не раз уже пользовалась услугами Физико-Химического Общества для разрешения различных вопросов и уже имела в своем составе постоянного члена проф. Чугаева, которому было поручено исследование по вопросу о рафинации платины и приготовлении платинового катализатора для производства олеума; для выполнения этого исследования комиссия отпустила необходимые для опытов средства и исходный материал.
В конце 1915 года Военно-Химический Комитет при Физико-Химическом Обществе был окончательно сформирован и получил средства для производства научных исследований; но необходимо подчеркнуть, что все профессора и преподаватели, которые принимали участие в работах Военно-Химического Комитета, не получали никакого вознаграждения и отдавали свое время и знания совершенно безвозмездно. Деятельность Военно-Химического Комитета продолжала все время расширяться и принесла большую пользу сначала Комиссии У. С., а впоследствии и Химическому Комитету. После окончания войны опытный завод на Ватном острове продолжал свою работу и имел существенное значение для установления некоторых производств, в особенности сахарина. Позднее Военно-Химический Комитет преобразован в Институт Прикладной Химии, причем все хозяйство Ватного Острова, как-то имущество Винного склада и опытный завод, было передано в заведывание Института. В организации опытного завода на Ватном острове активное участие принимал энергичный инж.-техн. Климов, который во время большевиков все время оставался директором этого очень важного учреждения.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ СОЗДАНИЕ ХИМИЧЕСКОГО КОМИТЕТА
В январе 1916 года, во время поездки председателя Комиссии У. С., И. А. Крылова, вместе с начальником II Отдела Технич.-Артил. заведений, ген. М. П. Дымша, для обследования Глобинского Химического завода, долженствующего изготовлять фосген, случилось крушение поезда, во время которого безвременно погиб М. П. Дымша, а И. А. Крылов получил очень тяжелое поранение, которое ему едва не стоило жизни. Нервное потрясение и физические страдания, конечно, не позволяли ему оставаться на таком ответственном посту в такое горячее время, и потому он был заменен постоянным членом Артиллерийского Комитета А. А. Дзержковичем, который заменял его и во время болезни и его лечения летом в Крыму на Саккских грязях до сентября 1916 года. Начальник Г. А. У., ген. А. А. Маниковский, после случившегося несчастия с И. А. Крыловым и М. П. Дымша, имел ввиду соединить Комиссию У. С. с нашей комиссиею под моим общим председательством. Но, принимая во внимание громадную организационную работу нашей комиссии, которая требовала от меня в то время особо напряженной деятельности и частых раз’ездов, эта мысль была временно оставлена, и председателем комиссии У. С. был назначен А. А. Дзержкович, который уже ранее работал по снаряжению снарядов удушающими средствами.
К началу 1916 года снабжение армии и страны различными химическими продуктами и добывание сырья для нужд химической промышленности находились в ведении целого ряда учреждений; не лишне будет их перечислить: наша комиссия по заготовке взрывчатых веществ, Комиссия У. С., Военно-Химический Комитет, Комитет Военно-Технической Помощи, Химический Отдел Центр. Воен.-Пром. Комитета, Химический Отдел Земгора, Химические отделы Московского и других провинциальных Отделений Воен.-Пром. Комитета, и, наконец, в Управлении Верховного Начальника Санитарной и Эвакуационной части находилась тоже отдельная часть, которая должна была ведать некоторыми химическими производствами. Таким образом, отдельных организаций существовало больше, чем достаточно, но никакого органа, который мог бы объединить эти учреждения, помочь им в отыскании сырья и необходимых материалов и распределить последние сообразно потребностям, отвечающим данному моменту, создано не было. А потребность в нем была огромная. Большинство учреждений уже стало признавать нашу комиссию вследствие обширности возложенных на нее задач, за орган, которому должны быть приданы наиболее широкие функции по об’единению химической промышленности. Отдельные отрасли химической промышленности, часто тесно между собою связанные по характеру продуктов, необходимых для их производств, постоянно обращались в нашу комиссию со своими нуждами и с просьбой об’единить деятельность их заводов; так в конце 1915 г. под моим председательством был устроен съезд представителей жировой промышленности для решения целого ряда вопросов, связанных с получением мыла, свечей и, в особенности, глицерина, — надобность в котором для приготовления нитроглицерина, вследствие большого спроса на динамит для военных и горных работ, сильно возросла. Такое об’единение представителей различных видов химической промышленности имело очень большое значение и позволяло проконтролировать себестоимость изготовляемых продуктов и установить правильное снабжение работающих заводов необходимыми материалами. Тем не менее некоторые важные химические вопросы решались и без ведома нашей кемиссии, — и иногда безусловно к вреду для общего дела насаждения здоровой химической промышленности в нашем отечестве.
Кроме общих соображений о необходимости об’единения учреждений, работающих на химическую промышленность, возникло еще одно специальное обстоятельство, которое в начале 1916 года настоятельно требовало создания особого органа, который мог бы наиболее рациональным образом способствовать выполнению всех задач, поставленных химической промышленности обороной страны.
Я уже рассказал выше, в каком трагическом положении очутилась наша страна, когда немцы в мае 1915 года впервые пустили в ход ядовитые газы. Борьба против удушливых газов должна была заключаться в употреблении особых противогазовых повязок или масок, содержащих в себе такие вещества,
которые могли бы поглощать эти ядовитые газы. Так как было известно, что немцы выпускают, главным образом, хлор, то первые предохранительные повязки состояли из марли, пропитанной раствором гипосульфита (серноватисто-натриевой соли). Но такие повязки были явно недостаточны; нужно было создать настоящий противогаз. К сожалению, дело с выработкой хорошего типа такого противогаза подвигалось очень медленно, и к осени 1915 года, кроме марлевых, пропитанных гипосульфитом, повязок, наша армия не имела никакого другого средства для борьбы с удушливыми газами. На наше счастье в течение остальной части 1915 года и зимы 1916 года немцы не выпускали ядовитых газов, и потому мы имели возможность столь продолжительное время сравнительно спокойно работать над созданием хорошего противогаза, подходящего для борьбы с различными ядовитыми газами. В особом отделе Управления Верховного Начальника, ведающем противогазами, не было энергичных и знающих людей, которые могли бы организовать это трудное дело и привлечь к работе людей, могущих осветить этот вопрос с различных сторон. Но отдельным лицам, которые взялись за эту работу по своей инициативе, удалось достичь весьма значительных результатов; в первую очередь здесь следует упомянуть работы проф. Н. Д. Зелинского, который уже осенью 1915 года предложил употреблять для поглощения хлора, фосгена и некоторых других газов активированный древесный уголь, употреблявшийся ранее для очистки спирта. Поверочные опыты, сделанные проф. А. Е. Фаворским в лаборатории Петроградского Университета, вполне подтвердили правильность достигнутых проф. Зелинским результатов, и, казалось, это предложение Зелинского надо использовать как можно скорее, — тем более, что в это же время инженер Кумант предложил и противогазовый аппарат, в котором можно было с удобством применить активированный уголь для поглощения газов.
К сожалению, как это часто бывало у нас, началась бесконечная волокита, которая сильно затормозила проведение в жизнь столь важного изобретения. С одной стороны, самолюбие лиц, работавших в отделе противогазов Верховного Начальника, не позволяло им откровенно признать, что не у них, а на стороне сделано это открытие; с другой стороны, авторы изобретения боялись потерять приоритет на него, и, вследствие этого, лишиться материальных и других выгод. Способ активации угля хранился в большом секрете, а так как винные склады и материалы находились в ведении Верховного Начальника, то отпуск угля для активирования не мог быть совершен без его согласия. Началась переписка, из которой стало ясно, что отдел противогазов сам решил использовать уголь для противогазов и потому мог только отчасти удовлетворить просьбу проф. Зелинского. Не считаясь с существованием противогаза Кумана-Зелинского, отдел противогазов Верховного Начальника стал вырабатывать свой тип, который получил название противогаза Горного Института: в коробку противогаза, кроме активированного угля, помещались еще натронная известь, производство которой в заводском масштабе у нас впервые было установлено в Петрограде на пивном заводе Дурдина, где собирались также и противогазы.
Таким образом, в начале 1916 года намечались две организации, которые стремились создать у нас сухой респиратор, который мог бы предохранять от удушливых газов в течение продолжительного времени, т. е. более часа, и в котором можно было бы легко дышать и даже двигаться. В ставке Верховного Главнокомандующего начальник штаба ген. Алексеев чрезвычайно интересовался результатами опытов с противогазами, и в письме к военному министру ген. Поливанову настойчиво просил принять все меры к тому, чтобы к весне 1916 года наша армия была бы снабжена достаточным количеством сухих противогазов, так как мокрые противогазы не могли считаться надежным предохранительным средством против ядовитых газов, а, предполагалось, что с весны немцы будут в широком масштабе применять удушливые средства.
Для выяснения вопроса о лучшем типе противогаза в присутствии Верховного Главнокомандующего, по инициативе Верховного Санитарного Начальника принца Ольденбургского, в специально приспособленном вагоне были сделаны опыты с различными образцами. В результате респиратор КумантаЗелинского был найден наилучшим, хотя и образец Горного Института удовлетворял тем требованиям, которые тогда ставились для хорошего противогаза. После этого отдел противогазов Верховного Начальника решил сделать большой заказ до 2Уя миллионов типа Горного Института и 400 тысяч типа Кумант-Зелинского, причем последний заказ он предложил взять Воен.-Пром. Комитету. Исполнение противогазов Горного Института было налажено на заводе «Респиратор», на Обводном канале, в зданиях бывшего пивного завода Дурдина. Этот завод был очень хорошо оборудован для выделки респираторов, но к валовой фабрикации и сдаче противогазов мог приступить только в мае 1916 года. Что касается противогазов Куманта-Зелинского, то Воен.-Пром. Комитет не сразу приступил к изготовлению противогазов, так как в это время он получил и от Генерального Штаба крупный заказ на респираторы, причем в ближайшее время должен был поставить до миллиона штук. Хотя заказ на респираторы совершенно не входил в функции Генерального Штаба, но произошло это под влиянием недоверия, как со стороны Ставки, так и Особого Совещания по Обороне, к деятельности Отдела противогазов Верховного Санитарного Начальника.
В это же время Отдел Генерального Штаба по Управлению Обучения Войск поднял вопрос о создании при Управлении Генерального Штаба Военно-Химического Комитета с громадными полномочиями, который должен был ведать и противогазовым делом, и газовой борьбой, и обучением войск этому делу, а также снабжением армии удушливыми средствами. Идея возникновения такого органа у авторов этого проекта появилась под влиянием, с одной стороны, недоверия к деятельности Противогазового Отдела Принца Ольденбургского, а с другой стороны, и недовольства деятельностью Комиссии У. С. Заручившись принципиальным согласием ген. Алексеева на создание Военно-Химического Комитета при Генеральном Штабе и не переговоривши предварительно с Начальником
Г. А. У., в ведении которого до тех пор состояли заготовки всевозможных химических продуктов, начальник Генерального Штаба приказал в марте 1916 года образовать Совет вновь учреждаемого Военно-Химического Комитета, деятельное участие в котором стали принимать ген. Каменский, полк. Костевич, подполк. Тарновский, бывший начальник Управления Верховного Начальника Горязин; в числе членов Совета были приглашены полк. Дзержкович, акад. Курнаков, акад. князь Голицын и другие. Совет Комитета начал свою работу, не дожидаясь утверждения Положения о Военно-Химическом Комитете, которое было представлено в спешном порядке в Высший Совет для утверждения штатов и для отпуска средств на его содержание, и в первую голову 24 марта дал заказ Воен.-Пром. Комитету на респираторы Кумант-Зелинского.
Но в это время ген. Поливанов был удален с поста военного министра, и на его место был назначен начальник Интендантского Управления ген. Шуваев. После поездки в ставку Верховного Главнокомандующего военный министр приказал начальнику Г. А. У., ген. Маниковскому, дать свое заключение по поводу положения и штата Военно-Химического Комитета, долженствующего быть при Управлении Генерального Штаба. Ген. Маниковский, а также генерал-инспектор артиллерии, ознакомившись с проектом Положения, нашли, что обвинение всех химических вопросов в одном органе является в данное время крайне необходимым и что ведению такого Химического Комитета должны подлежать также взрывчатые вещества и все исходные химические материалы; такой Химический Комитет должен находиться в ведении Г. А. У., которое уже имеет в своем составе нашу комиссию и комиссию У. С. Эти заключения Г. А. У. и инспектора артиллерии были переданы мне, и я должен был лично сделать доклад военному министру и высказать ему свое мнение, где должен находиться Химический Комитет.
Ген. Шуваев назначил мне явиться рано утром 4-го апреля и принял меня немедленно после моего прибытия. Вновь назначенного военного министра я видел первый раз, но слышал о нем много, как о честном и достойном уважении человеке, от его подчиненных в интендантском ведомстве, в котором он навел очень хорошие порядки. Ген. Шуваев был еще не старый человек, лет 55, очень живой и с располагающей наружностью. Он очень просто меня принял, сказал комплимент о моей деятельности и просил меня откровенно высказать мнение относительно организации полновластного Химического Комитета и какому высшему органу он должен быть подчинен.
Я ему ответил, что, конечно, я буду совершенно откровенен, потому что никого не боюсь и всегда был независим в своих мнения. Ген. Шуваеву очень понравилось мое вступление, а в особенности его очень рассмешило, когда я сказал ему, что лично мне совершенно безразлично, какому главному управлению я буду подчинен, — хотя бы Святейшему Синоду! Успех деятельности вновь образуемого Комитета будет зависеть исключительно от прав и обязанностей председателя Химического Комитета и от размеров ненужной бюрократической опеки высшего начальства. Если будет оказано доверие председателю этого Комитета, которое он, по своей предыдущей деятельности, заслужил со стороны различных ведомств, то можно поручиться, что дело пойдет также хорошо, как оно шло и в Комиссии по заготовке взрывчатых веществ.
После этого доклада и полученных разъяснений по целому ряду организационных вопросов военный министр приказал мне в самом спешном порядке составить положение и штаты Химического Комитета и внести его на рассмотрение Военного Совета в ближайший же четверг, 7-го апреля. Несмотря на такой краткий срок и необходимость провести штаты предварительно через Междуведомственное Совещание для рассмотрения кредитов, положение и штаты Химического Комитета были внесены на рассмотрение Военного Совета 7-го апреля. В Военном Совете мне пришлось дать все разъяснения о положении дела с взрывчатыми и удушливыми веществами и ответить на возражения, которые были сделаны по поводу подчинения Химического Комитета Г. А. У. В итоге поданный мною проект был принят без изменения, и 16-го апреля он уже был утвержден Высочайшим приказом.
Химический Комитет находился в ведении Г. А. У., и председатель Химического Комитета находился в непосредственном подчинении начальнику Г. А. У.; он должен был так же делать время от времени доклад о положении дела начальнику штаба Верховного Главнокомандующего. Химический Комитет состоял из 5 отделов: взрывчатых веществ, удушливых средств, зажигательных средств и огнеметов, противогазового и кислотного. Каждый отдел имел свои отдельные заседания и мог образовывать комиссии для рассмотрения подведомственных ему вопросов. Для окончательного разрешения важнейшие вопросы вносились в пленарное заседание Химического Комитета, собиравшегося не менее одного раза в неделю. В состав Комитета входили в качестве постоянных членов два члена Академии Наук, начальники научно-технических лабораторий военного и морского ведомств, представители от Воен.-Пром. Комитета и Земгора, от Военно-Химического Комитета, состоящего при Русском Физико-Химическом Обществе, от второго хозяйственного отдела Г. А. У., а также начальники отделов Химического Комитета и начальника отдела по обучению и организации войск Главного Управления Генерального Штаба. Кроме постоянных членов, председателю Химического Комитета было предоставлено право приглашать в качестве сведующих членов ученых консультантов. Из привлеченных к деятельности Химического Комитета наибольшее участие в работе принимали следующие лица: академ. Н. С. Курнаков, профессора А. Е. Фаворский, JI. А. Чугуев, А. А. Яковкин, Г. В. Хлопин, А. А. Лихачев, В. Е. Тищенко и А. П. Поспелов.
Для приведения в исполнение всех постановлений Химического Комитета и для наблюдения за деятельностью всех заводов взрывчатых веществ и химических продуктов вся химическая промышленность была сосредоточена в следующих районных бюро: Петроградском, Московском, Верхневолжском в Кинешме, Казанском, Южном в Харькове и Кавказском в гор. Баку. Кроме того в Харькове помещалось Бензольное Бюро, ведающее всеми бензольными заводами Донецкого бассейна20). Для деятельности этих бюро была составлена особая инструкция, утвержденная председателем Особого Совещания по Обороне. Они должны были проявлять на местах свою инициативу и были подчинены председателю Химического Комитета. Лица, поставленные во главе этих бюро, оказались на высоте своего положения и своей неутомимой и талантливой работой оказали громадную услугу обороне государства. Председателем Петроградского Бюро был назначен военный инж.-техн. В. В. Шнегас, Московского — К. Е. Фроссар (лейтенант французской службы, долго служивший в Москве на красильных фабриках), в Кинешме — инж.-техн. Покрышевский, в Казани — инж.-техн. Ю. И. Аушкап, в Харькове — военный инж.-техн. Лиссовский, в Харькове, в бензольном бюро — военный инж.-техн. В. А. Баранок, в Баку — военный инж.-техн. Г. Г. Годжелло. Кроме того председателю Химического Комитета был подчинен химический батальон, который должен был приготовлять химиков-солдат для комплектования 14 химических команд, которые входят в состав армий для работы с удушливыми средствами и для выпуска газов из баллонов на фронте.
Для правильного начала деятельности Химического Коми тета надо было найти подходящее помещение, в котором можно было бы сосредоточить все пять отделов Комитета. По счастью, в Научно-Технической Лаборатории военного ведомства было почти готово помещение, предназначаемое для физического отдела лаборатории. По соглашению с начальником лаборатории Г. А. Забудским, почти все техническое здание, находящееся на Госпитальной улице (угол Парадной), было предоставлено для нужд Химического Комитета, и сравнительно в короткий срок (примерно через 2-3 недели) Комитет мог начать свою работу в этом направлении.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Первым насущнейшим вопросом, главным образом, ради которого и был создан Химический Комитет, был вопрос о скорейшем осуществлении заказа противогазов Куманта и Зелинского. Заказ был дан Воен.-Пром. Комитету и Земгору, но никаких условий для приема противогазов не имелось, и потому приходилось буквально все вырабатывать сначала. С другой стороны, дело снабжения армии противогазами другого образца, а именно Горного Института, и мокрыми противогазами, оставалось в руках Верховного Начальника санитарной части.
Вследствие этого обстоятельства, в положении о Химическом Комитете право избрания начальника IV противогазового отдела Комитета пришлось предоставить принцу Ольденбургскому, который, в это время был, к сожалению в отсутствии, на Кавказе, а потому вопрос о назначении ответственного лица на столь важное место и в такое горячее время откладывался на неопределенное время. Организация Противогазового Отдела при Химическом Комитете была сделана, хотя и без ведома принца Ольденбургского, но тем не менее, ранее утверждения этого дела в Военном Совете, я был у помощника Верховного Начальника санитарной части, члена Госуд. Совета А. И. Иорданова, в присутствии члена Госуд. Совета А. Д. Самарина, и доложил ему, как обстоит дело, сообщив, что Главное Управление Генерального Штаба уже дало самостоятельно заказ Воен.-Пром. Комитету, не уведомив Управление Начальника Санитарной части, и что, если не будет осуществлен Военно-Химический Комитет при Генеральном Штабе, то все равно будет создан Химический Комитет
рри Г. А. У., которому и поручат дело заказа респираторов Куманта и Зелинского. А. И. Иорданов вполне сочувственно отнесся к подчинению Химического Комитета Г. А. У. и высказал предположение, что и принц Ольденбургский будет доволен совместной работе Отдела Противогазов с Химическим Комитетом.
На другой же день после рассмотрения и одобрения Военным Советом Положения о Химическом Комитете, под моим председательством было созвано совещание из лиц, принимавших участие в разработке различных противогазов, для выяснения всех относящихся сюда вопросов, и специально для создания в Петреграде и в Москве приемочных комиссий, которые должны были выработать инструкции для приема готовых противогазов и активированного угля. Проф. Зелинскому было предложено немедленно приступить в Москве к установке производства активированного угля на одном или нескольких винных складах. В Петрограде Приемочная Комиссия была назначена под председательством доктора Никитина, ближайшими сотрудниками к которому были назначены доктора Дмитриев и Беднарж; в Москве председателем был назначен доктор Покровский, а сотрудниками доктор Деньгин, химик Гинкен и др. От Химического Комитета для технической помощи были командированы инженеры-технологи J1. Ф. Фокин и Б. П. Сысоев. С самого начала в работах Приемочной Петроградской Комиссии стали принимать деятельное участие профессора Хлопин, Фаворский и Чугаев и начальник отдела неорганической химии, Ив. Ив. Андреев, в лаборатории которого производились всевозможные испытания противогазов и анализы активированного угля и других материалов.
Выработка надлежащего противогаза представляла задачу колоссальной трудности. У наших союзников дело с противогазами находилось к тому времени далеко не в удовлетворительном состоянии. Английское правительство уступило нам около одного миллиона шлемов, которые перед посылкой на фронт должны были время от времени быть пропитываемы жидкостью, содержащей фенолят натрия и уротропин. Но испытания, произведенные у нас Приемочной Комиссией, по* казали, что английский шлем далеко не удовлетворяет тем требованиям, которым должен удовлетворять хороший противогаз. Захваченный у немцев противогаз имел несомненно большие выгоды, в нем можно было свободно дышать, можно было производить разнообразные движения, но он мог служить сравнительно короткое время, почему респиратор имел две навинчивающиеся коробки, наполненные кизельгуром, на котором помещается активированный уголь. У французов во время войны употреблялся только противогаз с продолжительностью действия от 40 минут до 1 часа.
Химический Комитет с самого начала решил вырабатывать не только сухой противогаз, но и влажный, и, благодаря настойчивой работе, в особенности техника комиссии Н. Т. Прокофьева, удалось создать очень хороший, быстро одевающийся, мокрый противогаз под названием типа «Химического Комитета», который, несмотря на громаднейшие трудности нахождения необходимых материалов (в особенности стягивающей резиновой ленты), мог быть изготовляем в больших количествах для армии, где он, главным образом, находил себе применение в артиллерии и в рабочих командах.
Работа приемочных комиссий в Петрограде и в Москве была первые месяцы громадная. Лица, принимавшие участие в этих работах, положительно не знали устали и работали без всякого отдыха. Трудности работы в значительной степени усугубляло нервное напряжение, бывшее результатом, с одной стороны, требований из Ставки противогазов, а, с другой стороны, недоброжелательного отношения некоторых лиц, которые, вследствие различных причин, не могли быть приглашены в число сотрудников по противогазовому делу.
Как было уже сказано выше, при Главном Управлении Генерального Штаба был образован временный Совет предполагавшегося Военно-Химического Комитета, который, хотя и энергично принялся за дело, но не желал входить в контакт с учреждениями, которые уже наладили свою деятельность. Лица, которым там было поручено ведение дела противогазов, по своей прошлой деятельности никаким образом не могли быть приглашены во вновь сформированный отдел Химического Комитета, несмотря на рекомендацию некоторых их них со стороны отдела управления и обучения войск Генерального Штаба и даже военного министра. За начинающейся деятельностью Химического Комитета зорко смотрели те, которые предполагали создать такое же учреждение в ведении Главного Управления Генерального Штаба. Пользуясь прямым проводом, из Генерального Штаба сообщалось в Ставку обо всем, что происходило в нарождающемся Химическом Комитете.
Сформирование Химическ. Комитета требовало не только большой энергии, но и большого такта и уменья выбирать подходящих лиц, вполне годных для такого ответственного дела, не обижая других лиц, которые в течение продолжительного времени уже отдавали свои силы и знания для общего дела обороны страны. В первую голову надо было пригласить начальников отделов Химического Комитета и, главным образом, II отдела, ведающего удушливыми средствами, и IV отдела — противогазового. Что касается II отдела, то здесь надо было считаться с желанием многих профессоров и других лиц, которые около 6 месяцев работали под председательством ген. И. А. Крылова. Этот последний, вследствие ранений, полученных при крушении поезда, был освобожден от должности председателя комиссии У. С. и заменен постоянным членом Артиллерийского Комитета А. А. Дзержковичем (последнее назначение было сделано без запроса начальника Г. А. У., прямо военным министром, так как в Генеральном Штабе были недовольны деятельности И. А. Крылова и находили, что он не может стоять во главе такого дела). (При личном разговоре с начальником Г. А. У., ген. Маниковским, я получил полную свободу в выборе себе помощников, так как вся ответственность за деятельность Химического Комитета возлагалась на меня. Но при разговоре выяснилось, что начальник Г. А. У., высоко ценя технические таланты А. А. Дзержковича, все же, на основании двухмесячного ведения им дел комиссии У. С. находил, что он слишком мягок по отношению к своим подчиненным и не обладает достаточным административными способностями. Назначение начальника II отдела затруднялось еще и тем обстоятельством, что Ив. Ал. Крылов должен был ехать на два месяца лечиться в Крым на Саккские грязи. Однако, взвесив все обстоятельства дела, начальником II отдела пришлось назначить именно И. А. Крылова, а А. А. Дзержковичу поручить самостоятельное ведение дела по снаряжению снарядов удушающими средствами и временно поручить заведывание II отделом на все время отсутствия по болезни И. А. Крылова, вернувшегося к исполнению своих обязанностей только в сентябре.
Вопрос о назначении начальника IV отдела был отложен до возвращения с Кавказа Верховного Начальника санитарной части. Временно обязанности начальника IV отдела исполнял доктор В. В. Петров, проявивший громадную трудоспособность и принесший большую пользу делу.
В виду того, что образование противогазового отдела при Химическом Комитете было произведено без согласия принца Ольденбургского и не было указано, в каких взаимоотношениях должны находиться оба отдела, ведающие противогазами, Верховный Начальник остался очень недоволен всем происшедшим и потребовал от меня подробного и срочного рапорта о сделанном, помимо него, заказе противогазов Куманта и Зелинского; специально он требовал объяснения, почему заказ, данный им Воен.-Пром. Комитету, не исполняется ранее заказа, данного Главным Управлением Генерального Штаба. Все ответы на эти вопросы были немедленно даны, после чего принц Ольденбургский вызвал меня к себе для выяснения всех обстоятельств, при которых произошло образование Химического Комитета вообще и IV противогазового отдела в частности. Я подробно объяснил Верховному Начальнику историю создания Химического Комитета, подчеркнув, что все сделано по приказанию военного министра, что я со своей стороны отказывался брать на себя такое трудное, ответственное и запущенное дело, но должен был его принять по долгу службы; я указал далее, что для об’единения деятельности Отдела противогазов Верховного Начальника санитарной части с противогазовым отделом Химического Комитета в «Положение» о Химическом Комитете намеренно внесен пункт, дающий Верховному Начальнику право выбирать начальника IV отдела Химического Комитета, и особенно настойчиво просил принца по возможности скорее назначить лицо на это место.
Принц Ольденбургский внимательно и с полным доверием отнесся к моему докладу и, действительно, вскоре указал то лицо, которое должно стать во главе IV противогазового отдела. Доцент Военно-Медицинской Академии Н. А. Иванов, предложенный принцем Ольденбургским на пост начальника IV отдела, уже продолжительное время занимался разработкой вопроса о подходящем респираторе, участвовал во всех научных комиссиях по решению целого ряда вопросов, связанных с противогазовым делом, и был хорошо известен по своим взглядам большинству лиц, привлеченных к этому делу.
Можно было наперед сказать, что это назначение вызовет большое неудовольствие со стороны, как работников по противогазовому делу, так и со стороны членов Особого Совещания по обороне и общественных деятелей. Н. А. Иванову, стоящему во главе противогазового отдела у Верховного Начальника по санитарной части, приписывалось отрицательное отношение к респиратору Куманта-Зелинского, и даже считалось, что он является чуть ли не главным тормазом введению его в армии. До приезда Верховного Начальника Санитарной Части было предположение, чтобы во главе противогазового дела стал ген. Рейн, который уже был привлечен к этому делу у принца Ольденбургского. Но он категорически отказался, и с своей стороны тоже указывал на Н. А. Иванова. В объяснениях я определенно дал понять, что занятие должности начальника противогазового отдела должно быть вверено лицу, которое пользуется общественным доверием и не возбуждает никакого сомнения в беспристрастности своих суждений относительно установки того или другого образца респиратора, и что после создавшейся вокруг имени Н. А. Иванова атмосферы ему вряд ли будет удобно встать во главе этого дела. Тем не менее, когда Верховный Начальник санитарной части предложил Н. А. Иванову принять должность начальника IV отдела Химического Комитета, я дал свое согласие на это назначение. По разным причинам, вступление Иванова в исполнение своих обязанностей затянулось, — а за это время произошло событие, которое изменило всю ситуацию.
Принц Ольденбургский, удивленный тем, что заказы на респираторы Куманта-Зелинского, а также организация особого отдела противогазов при Химическом Комитете были сделаны помимо его Управления и без его ведома, решил поехать в Ставку Верховного Главнокомандующего и лично доложить Государю о создавшемся положении. Доклад принца Ольденбургского о противогазовом деле в Ставке происходил уже после моего посещения начальника Штаба ген. Алексеева и доклада Государю о деятельности Химического Комитета, о чем я сообщу дальше. Я ничего не знал о том разговоре, который происходил между принцем и Государем, но впоследствии, уже во время революции, военный министр Гучков вызвал меня к себе и передал постановление, написанное рукой Государя, о передаче мне всего противогазового дела: несомненно, что оно явилось результатом беседы Государя с принцем. Во исполнение это постановления был издан Высочайший приказ, по которому все противогазовое дело и все обслуживавшие его химические заводы подлежали немедленной передаче в управление председателя Химического Комитета. Для приема всего громадного имущества и заводов в конце мая 1916 года была назначена комиссия в составе представителей от Госуд. Контроля и министерства финансов и инж.-техн. Л. Ф. Фокина; эта комиссия должна была в кратчайший срок ликвидировать отдел противогазов при Верховном Начальнике и передать в Химический Комитет. Передача такого громадного дела, которое велось, вследствие своей спешности, далеко не с той денежной и материальной отчетностью, какая должна была иметь место в каждом казенном заготовлении, потребовала громадной работы и должна была задержать назначение Н. А. Иванова на новую должность, так как он принимал наиболее видное участие во всех заказах различного типа респираторов и легче других мог разъяснять те недоразумения, которые могли возникнуть при ревизии и сдаче всего имущества и денег.
Таким образом, Н. А. Иванов только в июле смог вступить в исполнение обязанностей начальника IV отдела Химического Комитета. Как только состоялось его официальное назначение, ко мне обратились председатель Госуд. Думы, председатель Центр. Воен.-Пром. Комитета А. И. Гучков и многие члены Особого Совещания по Обороне с запросами, почему начальником IV отдела назначено лицо, которое, по их мнению, не должно было стоять во главе этого дела, и что они готовы ходатайствовать перед военным министром, чтобы было назначено на это место другое лицо. Рассказав, при каких обстоятельствах состоялось это назначение, я просил пока не возбуждать по этому делу никакого ходатайства, взяв на себя полную ответственность за исправное снабжение армии противогазами надлежащего качества; помимо всего прочего, принимая в свое ведение такое громадное имущество и организацию производства влажных и сухих противогазов, я находил крайне важным, чтобы в Химическом Комитете было лицо, хорошо знающее организацию противогазового дела у Верховного Начальника по санитарной части. Я подчеркнул, что председатель Химического Комитета, обладая большими полномочиями, всегда может, когда нашел бы нужным, войти с категорическим заявлением к Верховному Начальнику о замене Иванова другим лицом, которое более отвечало бы интересам дела.
Однако, вступление Н. А.Иванова в должность начальника IV отдела Химического Комитета создавало большие затруднения для организации всего противогазового дела и внутри самого Химического Комитета. Начальник отдела должен был по существу дела являться об’единяющим лицом для всех комиссий и совещаний, которые создаются в отделе; а также быть главным докладчиком по всем Цажнейпим вопросам отдела. Но, как сказано было выше, то недоверчивое отношение к нему, которое сложилось у лиц, принимавших наиболее деятельное участие в научно-технической разработке противогазов, заставило меня организовать особое научное совещание по противогазовым вопросам под председательством проф. Г. В. Хлопина, который должен был делать доклады мне, как председателю Комитета, в присутствии начальника IV отдела. Председатели приемочных комиссий в Петрограде и в Москве имели точно также отдельные доклады по приемке противогазов и о всех недоразумениях, которые возникали во время изготовления респираторов. Все это вместе взятое заставляло меня отводить делам IV отдела значительное количество времени и во многом нести работу начальника этого отдела. Благодаря недостаточному уменью Н. А. Иванова войти в надлежащие сношения с председателями Воен.-Пром. Комитета и Земгора, которые старались выполнить заказ поскорее, мало заботясь о недостатках изготовляемого противогаза, мне приходилось, как во время заседаний Химического Комитета, так и в отдельных беседах, тратить массу времени, чтобы выяснять все недоразумения. Большая часть заседаний Химического Комитета, в особенности в начале его деятельности, была посвящена выяснению в высшей степени сложных и спорных вопросов относительно активирования угля, его насыпки в коробки респираторов и испытания собранного противогаза. Нельзя не упомянуть о том, что представитель Воен.-Пром. Комитета, которому было вверено исполнение противогазов Куманта и Зелинского, Г. X. Майдель, и представитель Земгора А. Т. Кузнецов проявили громадную энергию в организации заводов в Петрограде и в Москве, и уже вскоре после открытия деятельности Химического Комитета (а именно в мае Воен.Пром. Комитет и в июне Земгор) стали поставлять в армию столь необходимые ей противогазы.
Что же касается деятельности IV отдела Химического Комитета с самого начала его организации, то здесь не представляется возможным описать хотя бы кратко ту громадную работу, которая выпала на его долю. Заказанный Главным Управлением Генерального Штаба противогаз Куманта-Зелин-ского имел массу недостатков и не представлял из себя вполне выработанного образца. Главный его недостаток заключался в трудности продыхания, потери активности угля и ее изменении при перевозках и переносках. Пришлось приспособить гигиеническую лабораторию» при Еленинском Институте для специальных работ по противогазам и для всех исследований, которые находил нужным срочно сделать Химический Комитет. Кроме этой лаборатории, научные работы по исследованию противогазов велись в Научно-Технической Лаборатории военного ведомства под руководством И. И. Андреева и в Университете, в лабораториях профессоров Чугаева и Фаворского. Наконец, чтобы следить за жизнью противогаза на фронте, на трех фронтах — северном, западном и южном, — были созданы три подвижные химические лаборатории в вагонах, хорошо оборудованные, как для контроля службы противогазов, так и для предварительного анализа удушающих средств, выпускаемых противником. Заведывание этими лабораториями было поручено А. И. Липину, проф. Н. А. Шилову и пр.-доц. Ярковскому.
Для приема и испытания противогазов было необходимо устроить специальные камеры, которые можно было бы наполнять различными удушающими газами и туда вводить людей с надетыми противогазами. Для обращения с противогазами в армии и их употребления во время газовых атак Химический Комитет должен был срочно выработать и напечатать инструкцию для армии и проделать сложную работу обучения специально командированных из армии инструкторов, которые должны были в свою очередь организовать обучение войска в борьбе с удушающими газами противника.
В этом отношении очень помог Химический Баталион, находившийся в моем ведении: при нем была организована особая химическая школа для обучения офицеров газовой и противогазовой борьбе. Во главе химического батальона были поставлены капитаны Мартюшов и Костевич, много потрудившиеся для правильной организации химической школы и при ней газового полигона. Офицеры, прошедшие курс химической школы с полной практикой на Химическом Полигоне, являлись руководителями этого дела на фронте, где существовала особая организация для ведения правильной газовой борьбы и хранения и распределения всего сложного имущества и химических материалов. На каждом отдельном фронте во главе организации газовой борьбы стоял заведующий химической борьбой фронта из офицеров, окончивших Артиллерийскую Академию, который должен был хорошо знать химию и быть знакомым с техникой удушающих газов. Точно также IV отделу приходилось организовать и во всех тыловых частях обучение обращению с противогазами, т. е. подвергнуть эти части окуриванию газами. В работе по выработке инструкции по обращению с противогазами, по составлению программ по обучению офицеров-инструкторов в химической школе и солдат в химическом батальоне принимали участие многие члены Химического Комитета, и, так как в нем не было официального Учебного Отдела, то все эти вопросы разрешались в особых совещаниях, собираемых большею частью под председательством И. А. Крылова.
Противогазовому Отделу предстояло разрешить три большие задачи: выработать хороший мокрый противогаз, который должен был заменить изготовленный в количестве нескольких миллионов, мало пригодный и не быстро надеваемый противогаз Верховного Начальника Санитарной части, выработать удобный конский противогаз и, наконец, усовершенствовать противогаз Куманта и Зелинского, сделав его хорошо продыхаемым. Все эти задачи были выполнены с большим успехом, и к концу 1916 года Химический Комитет мог дать очень хороший мокрый противогаз, который изготовлялся организацией Красного Креста, перешедшей в Химический Комитет от принца Ольденбургского; во главе этой организации стояли княжна Вяземская и графиня Мусин-Пушкина. Конский противогаз был выработан ветеринарным врачом Мих. Арт. Училища Гондаревым, который был приглашен на службу в IV отдел Химического Комитета. Наконец, благодаря неутомимой работе князя Авалова, удалось построить клапанный, сухой противогаз, состоящий из двух отделений, который представляет громадные выгоды в смысле легкости дыхания сравнительно с респиратором Куманта и Зелинского.
Все образцы были испытаны не только лабораторным путем, но и при помощи войск, для чего в запасных гвардейских полках Петрограда были назначены особые испытания различных противогазов; в продолжение целого часа люди должны были оставаться в противогазах и проделывать различные упражнения до бега включительно. По числу выбывших из строя людей можно было судить о достоинстве того или другого респиратора. Наилучшим оказался респиратор князя Авалова, при пользовании которым в течение целого часа выбыло только пять или шесть процентов. Респиратор князя Авалова был заказан в количестве одного миллиона; он предназначался в первую голову для артиллерии.
Научному Совещанию при Химическом Комитете и Противогазовому Отделу пришлось с самого начала разрешить серьезный вопрос о пригодности для армии выработанного в Управлении Верховного Начальника по Санитарной части противогаза типа Горного Института, заказанного в количестве 2.500.000 штук заводу «Респиратор». Этот противогаз имел клапан и состоял из двух половин, из которых одна была наполнена углем, а другая — углем с натронной известью для поглощения таких газов, которые углем поглощаются в малой степени. Испытания, сделанные с этим противогазом, указали на многие существенные недостатки, и его фабрикация должна была быть немедленно приостановлена, а противогазы из’яты с фронта и заменены более удобными. Но, к сожалению, в мае и июне поступало на фронт сравнительно еще небольшое количество противогазов, около 10.000 штук в день, и потому оставить войска совсем без противогазов оказалось совершенно невозможным, вследствие чего некоторое время продолжали изготовляться и поступать на фронт и противогазы типа Горного Института. Но как только на всех важнейших местах фронта, где немцы могли выпускать газы, были получены респираторы Куманта и Зелинского, мною была послана телеграмма о сдаче респираторов Горного Института и о приостановке их производства.
Заслуги проф. Н. Д. Зелинского, Куманта, князя Авалова и Прокофьева в деле разработки противогаза для нашей армии были оценены Химическим Комитетом, который возбудил ходатайство перед Особым Совещанием по Обороне о вознаграждении этих лиц за их изобретение. К сожалению, это дело не было доведено до конца, и только небольшое вознаграждение удалось выхлопотать Н. Т. Прокофьеву за его работы по мокрому противогазу. Что касается Н. Д. Зелинского и князя Авалова, то они не получили ни одной копейки. Что касается Куманта, то он взял патент за изобретенную им резиновую маску-шлем, вошел в соглашение с фирмой Треугольник и получал с каждой резиновой маски, поставленной Воен.-Пром. Комитету, известную сумму, что при миллионных заказах респираторов дало ему возможность получить громадный гонорар.
От IV отдела приходилось также посылать своих представителей на фронт для обследования газовых атак, которых было около десяти. Немцы выпускали газы, главным образом, на Западном и Северном фронтах, — там, где окопы наши и их находились на очень близких расстояниях. Всякий раз, когда из Ставки Верховного Главнокомандующего получалось донесение о произведенной немцами сильной газовой атаке, Особое Совещание по Обороне приказывало мне немедленно отправиться на фронт и выяснить все обстоятельства, при которых произошла атака. Я ездил несколько раз на фронт и побывал в окопах (очень близко от немецких), на которые были выпущены газы хлора и фосгена. Наиболее сильные атаки, которые я обследовал, были около Сморгони, в районе 10 армии, которой командовал ген. Раткевич, и на реке Шоре, в районе 2-й армии, которой командовал ген. Смирнов. Начальником артиллерии в последней армии был мой товарищ по училищу ген. С. Т. Беляев, который мне очень помог обследовать условия и результаты газовой атаки. Во многих случаях в потерях от газовых волн противника, продолжавшихся иногда с промежутком до 4-5 часов, были виноваты не противогазы, а, главным образом, недостаточное знание войсками, как обращаться с респираторами, или же халатность командного состава. К концу войны, после строгого приказа Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего относительно обязательного обучения с противогазами не только войск, стоящих на позиции, но и запасных батальонов, потери, причиняемые от ядовитых газов, выпущенных противником, были ничтожны. Последний период войны немцы очень часто стреляли удушливыми снарядами, покрывая данную площадь продолжительное время громадным количеством снарядов: и в данном случае противогазы представляли надежную защиту. За все время деятельности Химического Комитета было выпущено на фронт респираторов Куманта-Зелинского, князя Авалова и мокрых типа Химического Комитета более 15 миллионов штук.
Описанная здесь в самых кратких чертах деятельность IV отдела показывает, какую напряженную работу должен был нести начальник противогазового отдела. Уже скоро обнаружилось, что Н. А. Иванов, встречая недоверие со стороны многих лиц, причастных к противогазовому отделу, не может справиться с своими обязанностями, не взирая на громадную поддержку, которую я ему оказывал. Уже в сентябре 1916 года Н. А. Иванов заявил мне, что он просит уволить его с занимаемой им должности. Верховный Начальник по Санитарной части принял мой доклад по поводу увольнения Н. А. Иванова, согласился взять его обратно на службу в свое Управление и предоставил мне самому выбрать начальника IV отдела, мотивируя тем, что он более не ведает заготовкой противогазов.
Еще ранее назначения Н. А. Иванова на должность начальника IV отдела, предполагалось пригласить на это ответственное место начальника вещевого отдела Научно-Технической Лаборатории полк. М. Ф. Терпиловского, в высшей стпени способного техника и знатока кожи и каучука. К сожалению, начальник Научно-Техническ. Лаборатории не соглашался дать ему разрешение занять эту должность, и он был только привлечен, как эксперт, в приемочную комиссию по контролю противогазовых резиновых шлемов. После ухода Н. А. Иванова вопрос о назначении М. Ф. Терпиловского снова был поднят, но опять не получил благоприятного для пользы дела разрешения, и исправляющим должность начальника IV отдела был временно назначен председатель приемочной комиссии доктор медицины А. Ф. Никитин. Но в скором времени, вследствие большого переутомления от очень тяжелой и напряженной деятельности по организации приема противогазов, А. Ф. Никитину пришлось поехать на некоторое время в отпуск и передать противогазовый отдел М. Ф. Терпиловскому, который теперь, после моего настоятельного ходатайства перед высшим начальством, наконец-то получил разрешение занять эту должность.
Деятельность М. Ф. Терпиловского в качестве начальника IV отдела заслуживает самой высокой похвалы. Можно сказать, что с вступлением его в исполнение обязанностей большинство всяких недоразумений в этом сложном деле было ликвидировано; в частности, я был в значительной степени освобожден от целого ряда дел, которые раньше лежали на мне. В самое трудное революционное время, когда в особенности обострились отношения рабочих к административному персоналу, как казенного завода «Респиратора», так и завода Воен.-Пром. Комитета, М. Ф. Терпиловский умел вливать умиротворяющую струю в самые страстные переговоры и уговаривать рабочих продолжать выработку столь нужных для армии предметов. М. Ф. Терпиловский оставался начальником Отдела до конца существования Химического Комитета.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В качестве председателя Химического Комитета, мне приходилось довольно часто ездить в ставку Верховного Главнокомандующего, так как, согласно положения о Химическом Комитете, я должен был докладывать Начальнику Штаба о ходе работ Комитета и о снабжении армии противогазами и другими средствами газовой и противогазовой борьбы.
Первая моя поездка в Ставку 29 апреля 1916 года, в самом начале организации Химического Комитета, была вызвана, главным образом, необходимостью разъяснить целый ряд недоразумений, которые возникли у Начальника Штаба ген. Алексеева и которые он высказал в письме к военному министру ген. Шуваеву. В этом письме ген. Алексеев, критикуя деятельность только что созданного Химического Комитета, с одной стороны, ставил на вид привлечение в Химический Комитет таких лиц, которые своей прежней деятельно стью якобы доказали свою непригодность, а, с другой стороны, указывал, что не привлечены такие энергичные работники, которые за короткое время существования Совета предполагавшегося Военно-Химического Комитета при Главном Управлении Генерального Штаба так много способствовали делу газовой и противогазовой борьбы. Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего находил нужным, чтобы в Химическом Комитете в качестве постоянного члена присутствовало бы лицо, которое он для сего назначит и которое ему сообщало бы о всех деяниях и мероприятиях Химического Комитета.
В ответ на это письмо я составил рапорт, в котором под-
робно изложил, в каком хаотическом состоянии я принял дело с заказом противогазов, и что уже 7 апреля, не дожидаясь утверждения Высочайшею властью положения о Химическом Комитете, приступил к самой напряженной деятельности, главным образом, по заготовке респираторов. Что касается привлечения в комитет тех или других лиц, то я указывал, что по целому ряду мотивов решение этого вопроса следует предоставить председателю, так как полная ответственность должна лечь исключительно на него. Для того, чтобы начальник Штаба Верховного Главнокомандующего знал в точности и непосредственно о деятельности Химического Комитета, председатель последнего обязан давать полный отчет, когда только будет угодно Начальнику Штаба; с другой стороны, в качестве постоянных членов в Химический Комитет приглашены ген. Каменский и полк. Тернавский, занимающие должности начальника и помощника Отдела по управлению и обучению войск в Главном Управлении Генерального Штаба, которые всегда могут по прямому проводу дать требуемые сведения. Если же Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего, несмотря на это, назначит от себя еще отдельное лицо, то это будет служить доказательством его недоверия к председателю Химического Комитета. Последнее обстоятельство, — подчеркивал я, — заставило бы меня отказаться от этой должности, которую я согласился взять только потому, что в настоящее время некому об’единить работу целого ряда учреждений и наладить запутанное дело с снабжением армии противогазами.
Начальник Г. А. У., ген. Маниковский, ознакомившись с этим моим рапортом, сделал на нем надпись о своем полном согласии с моими соображениями, и ген. Шуваев в таком виде переслал его в Ставку. Такое категорическое и прямое мое заявление, дополненное устными моими разъяснениями, вполне удовлетворило ген. Алексеева, и он согласился сохранить все так, как это было организовано. В дальнейшем ген. Алексеев относился с полным доверием к деятельности Химического Комитета и был, повидимому, ею доволен, так как при следующих докладах он никогда не выражал никакого недоверия, а, наоборот, всегда благодарил, меня и чинов Комитета за работу.
При посещении Ставки, я делал доклады также и Государю, который очень внимательно относился к деятельности Комитета.
В первое мое посещение Ставки в конце апреля, после моего доклада ген. Алексееву, я должен был представиться Государю. Государь был вероятно предупрежден о моем приезде в Ставку и слышал о моей работе по заготовке взрывчатых веществ, о чем я мог судить по тем вопросам, которые он мне задавал при моем разговоре с ним. Он очень любезно поздоровался со мной, вспомнил о своем посещении моей химической лаборатории в Артиллерийской Академии и после моего краткого доклада перевел разговор на житейские темы. Он спросил меня, сколько мне лет, и когда я ему сказал, что мне 48 лет, то он заметил, что мы ровесники. Так как £иой приезд в Ставку совпал с приездом из Франции министров Вивиани и А. Тома, то он спросил меня, познакомился ли я с ними и узнал ли я из разговоров с ними, как идет заготовление ядовитых газов во Франции. В виде шутки он сказал мне, что они очень симпатичные люди и что в Ставке их называют Фомой и Еремой, но так как они штатские, то вряд ли они понимают много в военном деле, как не получившие военного образования («подобно нам», прибавил он, подразумевая себя и меня).
Вообще разговор мой с царем отличался большой простотой, и со стороны, наверное, нельзя было бы заключить, что это повелитель громадной страны беседует со своим подчиненным. Как и ранее, Николай 2-ой произвел на меня в высокой степени располагающее к себе впечатление своей обходительностью и простотой, но в моей душе после этого разговора осталось чувство, не то сожаления, не то боязни, что он, не понимая обстановки, создавшейся в тылу и на театре военных действий, не в состоянии вывести страну из того тяжелого положения, в которое она попала, вследствие
неудачной политики всего его царствования и его неумения подбирать себе способных сотрудников. Воздействие темных сил на царицу Александру Феодоровну и ее громадное влияние на царя, парализующее всякое его разумное решение, непрестанно толкали страну к гибели, а он этого не понимал и вследствие слабости своего характера не мог предотвратить печальные последствия...
После моего доклада, гофмейстер двора кн. Долгорукий по приказанию царя пригласил меня к Высочайшему завтраку. Мне в первый раз приходилось сидеть за столом с Государем, —в особенности в таком малочисленном обществе: за завтраком было не более 14-15 человек. Государь сидел рядом с Алексеевым, а я на другой стороне стола, ближе к углу и вел разговор большею частью с своим соседом генералом кавалеристом Петрово-Соловово, который служил с Государем и с вел. кн. Сергеем Михайловичем в их бытность в гусарском полку. Завтрак был очень скромным с предварительной закуской на отдельном столе с выпивкой (хотя в то время было запрещено вино). Во время завтрака я тоже познакомился с дворцовым комендантом ген. Воейковым, которого иронически называли «генералом от Кувакерии» (он выделывал для продажи минеральную воду в своем имении «Куваки») Его лицо было не очень симпатично, и разговор с ним не доставил мне большого удовольствия; зато разговор с ген. Петрово-Соловово был очень интересным, так как я очень хорошо знал лошадей его завода и видел их на бегах на Московском и Петроградском ипподромах.
Обратно в Петроград я ехал в одном купэ с фон Кауфманом, представителем Красного Креста при Ставке, который, будучи ранее министром народного просвещения, знал меня в качестве председателя родительских комитетов. Дорогой он рассказал мне по секрету о тех опасениях, которые существуют при дворе, а также и в высших кругах, относительно пагубного влияния Александры Федоровны на царя и предсказывал, что если она не будет отстранена от вмешательства в государственные дела, то все может окончиться гибелью и
династии, и России. Из этого разговора я понял, что настроение в Ставке было очень плохое, — если человек из другого круга, чем я, и мало меня знающий, сообщает мне такие интимные вещи.
Другой раз из Ставки мне пришлось ехать в одном купэ с ген. Корниловым, которому только что удалось убежать из австрийского плена и который приезжал в Ставку для представления Государю. Он мне рассказал, как он в течении почти месяца блуждал по лесам и полям, питаясь ягодами и скрываясь от преследования. Прием у Государя был для него очень приятным, так как царь обещал назначить его командиром корпуса. Что же касается до его разговора с Александрой Феодоровной, которая в то время была в Ставке, то от нее он получил, наоборот, неприятное впечатление. Государыня спросила его, как в австрийском плену обращаются с русскими пленными; генерал ответил ей: «хуже, чем с собаками». На лице Государыни отразилось большое неудовольствие и недоверие, и она сухо прекратила с ним разговор.
Мой последний доклад ген. Алексееву и Государю был в начале ноября 1916 года, когда приезжал из Англии ген. Джаксон для ознакомления с деятельностью Химического Комитета и с ходом работ по снабжению армии. В это же самое время в Ставку приехал вел. кн. Николай Михайлович (известный историк, написавший историю царствования Александра 1-го).
После доклада ген. Алексееву о работе Химического Комитета, он задал мне несколько вопросов относительно настроений в тылу, в различных слоях общества. Я ему откровенно сказал, что положение делается критическим и что. правительство Штюрмера не имеет никакого доверия. Я позволил себе сказать ген. Алексееву, что распоряжения о призыве 40-летних в армию является ошибкой; ведь вследствие такой меры деревня останется без работников, и это отразится на снабжении пропитанием как армии, так и всей страны. На это Алексеев ответил мне, что это не его распоряжение, а министра Штюрмера, который является ныне чуть не диктатором в тылу.
Государю я доложил о всех важнейших работах в Химическом Комитете и просил его, чтобы Комитету отпустили хотя бы небольшое количество стали и железа для бензоловых заводов. Этот вид химической промышленности не требует никакого сырья и только утилизирует из газов коксовых печей продукты, необходимые для изготовления взрывчатых веществ. «Она никого не ест, — сказал я дарю, — а только дает другим». Государь обещал исполнить мою просьбу и поблагодарил меня и Химический Комитет за его работу, за которой он все время следит. Я испросил разрешение передать его благодарность чинам Комитета, что я и сделал в приказе по Комитету, когда вернулся в Петроград.
В этот раз я встретился с вел. кн. Николаем Михайловичем и имел с ним очень интересный разговор. Великому князю я был представлен ранее его братом, Сергеем Михайловичем, когда однажды был во дворце на Миллионной улице в связи с делом Комиссии по взрывчатым веществам. Николай Михайлович был очень образованным человеком, с острым умом, но при дворе он не пользовался доверием; в особенности его не любила Государыня Александра Феодоровна. Николай Михайлович совершенно откровенно сказал мне и бывшему при разговоре с нами ад’ютанту Алексеева полк. Генерального Штаба (бывшему моему ученику, — фамилию не могу сейчас припомнить), что он приехал в Ставку со специальной целью уговорить Государя убрать министра Штюрмера, как человека нечестного и всеми презираемого. Великий Князь говорил очень смело и очень мрачно смотрел на будущее. Во время завтрака, на который я также был приглашен, он сидел рядом с Государем и все время говорил с ним. Я не знаю подействовал ли Николай Михайлович на решение Государя, но только Штюрмер скоро был смещен и заменен, в качестве председателя Совета Министров Треповым, но тоже не на долго, потому что ни один порядочный человек не мог брать на себя ответственность в деле управления страной, когда ему мешали темные силы, как Распутин со своей кликой, нравственно разложившихся придворных и высокопоставленных людей, безумного больного министра Протопопова и т. п. личностей пользовавшихся полной поддержкой Александры Феодоровны, желавшей самостоятельно распоряжаться всеми делами в тылу армии.
В скором времени после моего последнего посещения Ставки, меня вызвал к себе в кабинет ген. Маниковский и рассказал мне о своем разговоре с Алексеевым и с Государем. Маниковский передал мне, что Государь с похвалой отзывался о работе Химического Комитета и предложил ему исполнить просьбу Ипатьева отпустить металл для бензоловых заводов. Затем Маниковский рассказал мне о своем разговоре с Государем; если верить ему, то он нарисовал перед последним мрачную картину разложения, которое происходит в тылу, и указал, что непременно надо убрать из столицы Распутина. Весь этот разговор происходил без свидетелей; у Государя показались на глазах слезы, и он обнял Маниковского, а последний поцеловал у него руку.
Маниковский передал в приказе благодарность Государя всем чинам Г. А. У. и назвал его «обожаемым и горячо любимым Монархом». Это нисколько не помешало Маниковскому через три месяца, в начале марта 1917 года, произнести перед всеми чинами Г. А. У. речь, которая совсем не вязалась с этими верно-подданными чувствами. Вообще я должен был разочароваться в личности моего приятеля Маниковского при конце нашей совместной с ним деятельности во время войны. Издавая книгу о деятельности Г. А. У. по снабжению армии, он не уделил достаточного внимания ответственной работе Химического Комитета и не назвал ни одного лица, которые организовали громадную работу по созданию химической промышленности для потребностей артиллерийского снабжения.
В Ставке находилось управление главного инспектора артиллерии, сокращенно называвшееся «Упарт». Главной целью этого учреждения был учет всех боевых припасов и своевременное и правильное распределение их по всем фронтам; все назначения по артиллерийской части и инспекции артиллерийских частей входили также в функцию его деятельности. «Упарт» находился в подчинении Начальнику Штаба Верховного Главнокомандующего, и почти все вопросы в Штабе решались в полном контакте с ним. Стоявший во главе «Упарта» генерал-инспектор вел. кн. Сергей Михайлович, великолепно знавший материальную часть нашей артиллерии, а также ее боевое применение, подобрал себе хороших помощников, быстро поставил вверенное ему дело на надлежащую высоту и уничтожил тот беспорядок в снабжении, который существовал в армии до него. Он являлся неутомимым работником и все время свое до глубокой ночи отдавал службе.
Так как все предметы газовой и противогазовой борьбы поступали в распоряжение «Упарта», то Химический Комитет был в постоянной связи с ним и давал полный отчет о всех изготовляемых изделиях, как взрывчатых веществ, так и удушающих и респираторов. Совместно с Химическим Комитетом, «Упарт» разработал всю организацию на фронте для ведения газовой и противогазовой борьбы. Ближайшим помощником главного инспектора по делам Химического Комитета был военный инж.-техн. подполк. Драшусов, преподаватель Михайловской Артиллерийской Академии, талантливый, трудоспособный и замечательной честности человек. При открытии военных действий А. Е. Драшусов был, по своей доброй воле, назначен на фронт, в Осовецкую крепость, где принимал участие вплотную во всех военных действиях и выказал большую храбрость. Затем он был назначен заведующим артиллерийской частью в 10 армии, откуда я, сильно нуждаясь в хороших инженерах-химиках, просил откомандировать его в мое распо ряжение. Весною и летом 1915 года А. Е. Драшусов принимал большое участие в работе нашей комиссии, в Артиллерийском Комитете, где был делопроизводителем опытов, и участвовал в организации противогазового дела в Управлении Верховного Начальника по Санитарной части. Буквально со всех мест, где приходилось работать А. Е. Драшусову, приходилось слышать самые лестные отзывы об его громадной трудоспособности и о пользе, которую он приносил делу.
Когда генерал-инспектор, формируя «Упарт», обратился ко мне с просьбой рекомендовать ему артиллериста, хорошо знающего химию и могущего разобраться во всех артиллерийских вопросах с химической точки зрения, то лучшего работника, как А. Е. Драшусова, я не видел. Хотя уход из Петрограда такого полезного техника и являлся большим ущербом для дела, но с этим приходилось мириться, так как Химическому Комитету было в высшей степени важно, чтобы в Ставке Верховного Главнокомандующего и в «Упарте» было бы лицо, которое правильно и беспристрастно освещало все разнообразные вопросы и недоразумения, которые неизбежно должны возникать в таком сложном и новом деле. Можно смело сказать, что, благодаря именно А. Е. Драшусову, наладилась очень дружная и совместная работа Химического Комитета и «Упарта» по всем химическим вопросам.
Драшусов всегда говорил мне, что Сергей Михайлович с громадным уважением относится ко мне и очень ценит мою работу и мою прямоту при разговорах с ним. Между прочим, великий князь отличался большим уменьем передразнивать людей, с которыми ему приходилось сталкиваться по делам службы. Драшусов сказал мне, что я был чуть-ли не единственным человеком, которого он никогда не передразнивал. Когда я бывал в Ставке, то большую часть времени проводил в «Упарте», докладывая генерал-инспектору о работе Химического Комитета по всем вопросам, которые должны были интересовать «Упарт».
С самого начала своей деятельности Химический Комитет по вопросам сухой перегонки дерева находился в постоянной связи также с Управлением Верховного Начальника по Санитарной части. В этом отношении Хим. Отдел Управления Верховного Начальника принес большую пользу, вследствие поощрения этой отрасли химической промышленности. Еще в начале деятельности нашей комиссии, ей пришлось серьезно заняться этим вопросом, а затем, совместно с Отделом Верх. Начальника, были выработаны различные мероприятия в этой области с целью получения значительных количеств метилового спирта и ацетона, — главным образом, для приготовления сильно взрывчатого вещества детонатора — тетрила. Отдел Верховного Начальника в то же время интересовался метиловым спиртом для фабрикации из него формалина (формальдегида), — крайне важного продукта для дезинфекции: из формалина было организовано получение уротропина, имевшего применение не только как фармацевтическое средство, но и как средство для борьбы с удушливыми газами, а именно, для поглощения фосгена. Расширение существовавших заводов сухой перегонки дерева и постройка ряда новых заводов в Костромской, Нижегородской, Пермской и Вологодской губерниях были результатом совместных усилий обоих комиссий. Впервые было организовано дело получения метилового спирта на целлюлозных заводах. При помощи существовавшей организации Нижегородского губернского земства была расширена сеть кустарных перегонных заводов по реке Ветлуге и в Костромской губернии.
Вторым шагом после постройки заводов для получения сырого метилового спирта, уксусного порошка и сырого ацетона была организация ректификационных заводов для этих продуктов. Особенно высокой чистоты требовался метиловый спирт, употребляемый для фабрикации диметиланилина. Применение спирторектификационных колонн для дестилляции метилового алкоголя дало великолепные результаты, и метиловый спирт был получен требуемой чистоты. Вслед за выработкой чистого метилового спирта шла организация фабрик для переработки его в формальдегид по контактному способу. Формалиновые заводы устраивались в Москве, в Нижегородской губерниях. Всего было сооружено около б формалиновых заводов, общая производительность которых соответствовала получаемому в стране сырью. В Москве один из винных складов был приспособлен под казенный формалиновый завод с весьма крупной производительностью. Переработка формалина в уротропин (гекса-тетрамин) была организована, главным образом, на казенных заводах, созданных на пустовавших винных складах, а также при лабораториях в высших учебных заведениях.
В области новых производств дальнейшие заслуги Отдела Верховного Начальника касаются установления выработки некоторых фармацевтических препаратов и лекарственных трав и растений, что было связано с работой Управления по Санитарной части. С этой целью была с весны 1916 года образована особая комиссия под председательством проф. доктора медицины Д. К. Анрепа, действовавшая в полном контакте с Химическим Комитетом, так как последний должен был доставлять все необходимое сырье. В состав этой комиссии входили членами: акад. Ипатьев, как председатель Химического Комитета, акад. Курнаков, профессора Яковкин, Фаворский, Чугаев, Тищенко, Л. В. Ильин, Варлих и другие специалисты, приглашаемые на заседания по мере надобности. Работа этой комиссии выразилась в выработке методов получения в лабораторном и заводском масштабе некоторых важнейших органических препаратов, которые до сего времени не вырабатывались в России. Таким образом, был выработан метод получения сахарина под руководством проф. Яковкина, опиума, морфия и некоторых других алкалоидов под руководством проф. Чичибабина и фенацетина под руководством проф. Чугаева. Кроме того, была оказана помощь целому ряду лабораторий и маленьких заводов, получавших салициловую кислоту и другие фармацевтические препараты.
Под председательством проф. Тищенко было приступлено к постройке завода иода в Архангельске, и, наконец, было приступлено к выполнению большого дела для российских лабораторий и аптек: к приготовлению химически чистых реактивов, большинство которых выписывалось из заграницы. К сожалению, вместо того, чтобы поручить это дело, как я это предлагал, заводу Феррейна в Москве, который выстроил с этой целью даже особое здание, решено было оборудовать принадлежавший ранее акционерному немецкому обществу завод «Акфа» и поручить ведение дела химическому отделению Общества любителей естествознания и антропологии в
Москве. Дело попало в руки людей, которые никогда не занимались такой работой, и совершенно понятно, что никаких реактивов не было изготовлено, и завод не был приспособлен для этой дели.
В ведении того-же Отдела Верховного Начальника, который впоследствии перешел к Химическому Комитету, находились еще заводы металлического натрия, калия и перекиси натрия.
Принц Ольденбургский, несмотря на то, что по повелению Государя все противогазовое дело было взято от него и передано мне, сохранил ко мне замечательно хорошее отношение. Он часто вызывал меня к себе для дачи ему того или другого совета, приглашал меня к себе на обед, где его любимец, профессор Военно-Медицинской Академии Вреден рассказывал такие анекдоты, что мы все помирали от смеха. Ген. Поливанову принц не раз говорил, что ему редко приходилось встречать такого кристально-честного человека, как Ипатьев и добавлял, что, если я за что-нибудь берусь, то обязательно доведу до конца. При встречах со мной ген. Поливанов всегда передавал отзывы обо мне принца; последний раз он это сделал уже во время большевистской революции в 1917 году, осенью, когда мы встретились с ним на Литейном проспекте, около Г. А. У. Я с своей стороны только одним добром могу вспомнить мое знакомство с принцем Ольденбургским. Он еще при Временном Правительстве продал свой дворец, ликвидировал свои дела и уехал в Финляндию, где спокойно прожил до глубокой старости.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ОРГАНИЗАЦИОННЫЙ АППАРАТ ХИМИЧЕСКОГО КОМИТЕТА
Рассказ о деятельности остальных трех отделов Химического Комитета правильнее всего будет начать с описания распорядка внутренней работы нашей организации.
Для объединения делопроизводства отделов была организована канцелярия Комитета, во главе ее стоял правитель дел канцелярии, который в то же время был и секретарем Химического Комитета. В первое время организации Химического Комитета правителем дел был назначен Н. С. Пужай, который ранее того был делопроизводителем комиссии по заготовке взрывчатых веществ. Хотя Н. С. Пужай и являлся энергичным работником, посвящавшим работе почти круглые сутки и обладавшим несомненною способностью к ведению дел такого учреждения, каким являлся Химический Комитет, но его молодость, большая горячность и неопытность в служебных отношениях служили причиной частых недоразумений с служащими в Комитете, что, конечно, в известной мере вредило делу. Но удивительно хороший подбор служащих в канцелярии, перешедших из Комиссии по заготовке взрывчатых веществ, и сознание ими важности тех задач, которые лежали на Комитете, позволяли мне легко и без ущерба для дела ликвидировать различные мелкие недоразумения.
Заместителем Н. С. Пужая был оставленный при Университете по гистологии В. А. Любищев, который уже ранее был на службе в комиссии по заготовке взрывчатых веществ и в канцелярии Комитета ведал отделом перевозок и распределения металлов по строющимся заводам. Это был неоценимый правитель канцелярии и делопроизводитель Химического Комитета. Высокобразованный, спокойный, трудоспособный и замечательно исполнительный Б. А. Любищев своим обхождением и знанием своего дела снискал себе сердечное отношение всех служащих Химического Комитета. Не было ни одного служащего, который когда-либо заявил какую-нибудь претензию на него. Был только один случай, — и он еще яснее показал, какого честного и преданного человека имел Химический Комитет в лице Б. А. Заведующий канцелярией II отдела обратился к Б. А. Любищеву с просьбой ускорить перевозку металлов для одного из заводов. Когда Б. А. указал ему, что все будет сделано согласно установленному порядку, то проситель, позволил себе предложить ему поделить тот гонорар, который он получит от владельца завода за быструю доставку материалов. Такое предложение, исходящее к тому же от служащего в Комитете, так подействовало на Б. А., что он в страшно нервном состоянии обратился немедленно ко мне с просьбой избавить его от подобных обращений. Конечно, результатом этого инцидента было немедленное удаление из Комитета лица, позволившего себе такое деяние в учреждении, в котором ни ранее, ни после не было подобных случаев. Можно смело сказать, что с этой стороны о Химическом Комитете сложилось определенное убеждение, что подобные деяния здесь караются по всей строгости законов.
Рабочий день в Комитете начинался довольно рано, так как я приезжал, обыкновенно, около 9 часов утра, до прихода служащих, которые все собирались без опоздания к 10 часам. Такой ранний приезд председателя имел большое значение для быстроты решения многих срочных дел и для своевременного распределения работы между отделами Комитета. Правитель канцелярии должен был также придти ранее для того, чтобы получить все подписанные мною накануне бумаги и тотчас же их привести в исполнение мои решения, а также доложить мне все полученные за ночь срочные бумаги и телеграммы. Все это делалось в такое время, когда официальная работа Комитета еще не началась и мы оба были свободны и от текущей работы, и от посетителей. В 10 часов начинались доклады начальников отделов по наиболее существенным вопросам, — по всем второстепенным делам решения принимали они сами, и бумаги выходили за их подписью, помимо канцелярии Комитета. После доклада начальников отделов и делопроизводителя I отдела, ведавшего изготовлением взрывчатых веществ и всех сырых материалов для них, начинался прием многочисленных посетителей по делам службы и представителей различных фирм, заводов и т. п. Обыкновенно, все являющиеся по делам службы или за справками по заказам быстро получали просимое, так как никаких посторонних разговоров не допускалось, и проситель направлялся туда, где он быстро мог удовлетворить свое желание.
Около 1 часа дня я покидал Комитет для обязательного присутствия на постоянных заседаниях, — по средам и субботам от 2-х часов в Особом Совещании по Обороне, по вторникам и пятницам в Артиллерийском Комитете. По четвергам, в 2 часа дня, происходили пленарные заседания Химического Комитета, причем эти заседания, в виду громадного числа дел, начинались без всякого опоздания ровно в 2 часа, и каждый из членов Комитета может подтвердить, что заседание открывалось почти при полном составе, опаздывающих почти никого не было. По субботам, если не было какого-либо заседания на стороне21), назначались заседания по 1-му отделу взрывчатых веществ, строительных комиссий и т. д. Очень часто из заседаний по обороне или Артиллерийского Комитета, если было не очень поздно, я приезжал на некоторое время * в Комитет. Вечером после 8 часов, по вторникам и пятницам мне приходилось бывать на заседаниях Подготовительной Комиссии по артиллерийским вопросам, где рассматривались дела ранее, чем быть внесенными в Особое Совещание по Обороне. Кроме этих обязательных еженедельных заседаний председателю Химического Комитета приходилось бывать на разнообразных заседаниях особых совещаний по топливу, металлам, перевозкам, особого отдела Верховного Начальника по Санитарной Части и др.
Ежедневно вечером по Химическому Комитету и 1-му отделу председателю приходилось прочитывать и подписывать целую стопу бумаг и телеграмм. Для того, чтобы судить о той работе, какую приходилось выполнять Химическому Комитету, достаточно указать, что входящих бумаг ежедневно приходилось отмечать около 280-290.
Работа в отделах Х1имическо|го Комитета заключалась в разработке всех вопросов о заготовке тех продуктов и предметов, которыми ведает тот или другой отдел. На отделе лежала обязанность учета деятельности всех заводов, снабжение их надлежащим сырьем и составление программы деятельности на будущее.
Для проведения какого-нибудь заказа в установленном законом порядке надо было выполнить громадную работу, которая в значительной степени задерживала изготовление необходимых предметов. Для того, чтобы оформить заказ, надо было сговориться с контрагентом относительно условий; по известной форме и на особом бланке он должен подписать контракт и, если хотел получить аванс, то представить поручительство или от банка, или от другого учреждения, которое гарантировало бы казну от убытка в случае невыполнения заказа. После одобрения Химического Комитета, контракт шел в Г. А. У., сперва в 2-й Хозяйственный Отдел, а оттуда к юристконсульту и в Контрактный отдел; после прохождения всех этих инстанций, он поступал в Подготовительную Комиссию по артиллерийским вопросам при Особом Совещании по Обороне, работавшую под председательством члена Государственного Совета С. Н. Тимашева. В состав этой комиссии входили члены Госуд. Думы и Госуд. Совета, начальник Г. А. У., начальники хозяйственных отделов и отделений, председатель Химического Комитета и представители министерства финансов и госуд. контроля. После прохождения в Подготовительной Комиссии, контракт поступал на утверждение в Особое Совещание по Обороне. Если он был утвержден, то поступал в Исполнительную Комиссию при Особом Совещании под председательством помощника военного министра для окончательного рассмотрения с финансовой и законодательной сторон. Обыкновенно, для утверждения наиболее удачного контракта требовалось в лучшем случае не менее двух месяцев; но часто дело могло затянуться на долгие месяцы. Для пользы дела мне давались большие полномочия относительно выполнения срочных заказов, и в некоторых случаях, как, например, для изготовления противогазов, я получил громадные авансы (2550 миллионов рублей), которые находились на моем текущем счету в Государственном Банке. Для избежания всяких осложнений и для строгой отчетности при Химическом Комитете была образована особая хозяйственная комиссия, в которую входили по одному представителю от министерства финансов и от Государственного Контроля (г. Соловьев), — оба очень уважаемые люди. Ни один расход не мог быть произведен без рассмотрения и одобрения хозяйственной комиссии, причем в Химическом Комитете никогда не было никаких денежных упущений или злоупотреблений.
Постановка разных материалов для противогазов привлекала массу спекулянтов, которые думали поживиться за счет казны; мне передавали, что за знакомство со мною платили известные суммы в надежде, что я буду способствовать проведению их предложений или заранее сообщу цены других поставщиков. Но все эти подходы были напрасны, т. к. я неизменно предлагал всем этим господам подавать их кондиции на поставку в хозяйственную комиссию в запечатанных конвертах, которые будут вскрыты наравне с другими.
Как в комиссии по заготовке взрывчатых веществ, так и в Химическом Комитете, многие заказы можно было сделать с заводчиками без утверждения контракта, а только выяснив условия, на которых должен быть выполнен данный контракт. Такое выполнение контракта могло иметь место только при полном доверии к председателю Химического Комитета контрагента, который знал, что все справедливое будет принято в соображению при расчете его с казной. С другой стороны, давая срочный заказ, который являлся крайне необходимым для обороны страны, надо было питать доверие и к заводчику, и. знать, что он выполнит его в срок.
Кроме этой деятельности Комитета, которая касалась расширения промышленности, шла весьма напряженная работа по организации материального хозяйства химических заводов, которое все сильнее расстраивалось из-за недостатка топлива, всех видов сырья и ухода рабочей силы. Передвижение больших масс серного колчедана, который перевозился по почину Химического Комитета водно-сухопутным путем, селитры из Владивостока, угля, соды и других продуктов к заводам, при общем недостатке перевозочных средств, требовало усиленных забот и принятия решительных мер вплоть до организации особых воинских команд (их численность при Химическом Комитете доходила до 200 человек), которые должны были сопровождать различные транспорты материалов для заводов и на фронт. Особенно трудно было организовать дело снабжения заводов Московск. района, где всегда имелась масса претендентов на топливо и другое сырье со стороны заводов, также работавших на оборону. Эти хлопоты и хождения по всем особым совещаниям по топливу, перевозкам, металлам и т. д., — для поддерживания производства на раз достигнутом уровне позволяли дать несколько лишних тысяч пудов боевого материала.
Не маловажным делом, выполненным Химическим Комитетом для нужд отечественной промышленности, была организация профессионального технического образования по различным отраслям химической технологии. Военное время не благоприятствовало созданию школ академического характера, и в этой области пришлось ограничиваться краткосрочными курсами с широко развитыми практическими учреждениями. Первыми были организованы курсы мастеров свинцово-паяльного дела в Волчанске, Харьковской губернии, для снабжения строящихся кислотных заводов подготовленным персоналом. Вторые курсы, — по той же специальности с присоединением автогенной сварки и резки металлов, — были открыты при Технологическом Институте. Подготовленный персонал весьма быстро размещался по заводам. В связи с потребностями в техниках по сжижению и сжатию газов были открыты при Технологическом Институте курсы по холодильному делу. В связи с организацией особых команд, предназначенных выполнять операцию выпуска удушливых газов, были открыты, как было указано выше, постоянные школы как для офицеров, так и для солдат. Противогазовое дело требовало также устройства курсов для врачей и командного состава. Подготовка техников для химических заводов, находившихся в ведении Комитета, шла непрерывно в лаборатории Петроградского
Технологического Института, одновременно с научно-технической разработкой новых методов фабрикации взрывчатых веществ, удушающих средств и разнообразных химических материалов. Наконец, общий интерес широких кругов к вопросам газовой борьбы и в особенности защиты от удушливых и ядовитых газов вызывал необходимость в популяризации химических сведений, что достигалось устройством публичных лекций, открытием курсов для желающих, изданием разнообразных брошюр, справочников и т. п.
Серьезная научная работа, которая производилась в комиссиях по изучению вопросов защиты от действия вредных газов и по выработке средств для борьбы с ними, имела более отдаленное отношение к вопросам промышленности, и поэтому я ограничиваюсь лишь упоминанием об этом роде деятельности Комитета. Также я могу лишь упомянуть о тесной связи, которая существовала между Химическим Комитетом и комиссиею по изучению производительных сил России при Академии Наук и работами Комитета Военно-Технической Помощи по тем же вопросам.
Несмотря на столь разнообразную и ответственную работу в качестве председателя Химического Комитета, мне приходилось постоянно ездить в командировки; — как председателю трех строительных комиссий по постройке казенных заводов, а также для разрешения целого ряда недоразумений и спорных вопросов на местах и в районные бюро для направления их деятельности. Чаще всего приходилось ездить ь южный район, в Донецкий бассейн и на Кавказ. Почти каждый месяц приходилось посещать постройку бензольных заводов и заводов взрывчатых веществ; имея на руках такое живое дело, как постройки разнообразных заводов химической промышленности, безусловно необходимо, чтобы руководители не ограничивались бумажными распоряжениями, а лично и, по возможности часто, посещали работы, своими указаниями помогая справляться с самыми разнообразными вопросами, которые предвидеть заранее нет никакой возможности. Всякий, кому приходилось иметь дело с постройкой каких либо сооружений, может легко припомнить, с какой удовлетворенностью оставляешь постройку, когда на месте удастся разрешить целый ряд трудных вопросов и принять меры к более успешному ходу работ. В общей сложности во время войны мне пришлось шесть раз посетить Кавказ, так как в Екатеринодаре и в Грозном строились нитрационные мастерские, ректификационные заводы для извлечения толуола из бензина и лигроина, мастерские для получения калиевой селитры, а в Баку организовывалось совершенно новое дело, — пирогенизация нефти с целью получения из нее ароматических углеводородов. Какое громадное значение имело, например, посещение Баку в январе 1916 года, когда только что было приступлено к сооружению заводов для разложения нефти и для постройки с этой целью печей!
Обращаясь теперь к деятельности по отделам, следует остановиться несколько подробнее на работе II и III отделов, так как деятельность I отдела, который ведал взрывчатыми веществами и V отдела, ведавшего кислотами, колчеданами, были лишь прямым продолжением той работы, которая была сосредоточена ранее в комиссии по заготовке взрывчатых веществ и в комиссии У. С., и о которой я уже рассказал выше. При переходе их в Химический Комитет были сделаны только сравнительно небольшие изменения.
II отдел Химического Комитета имел ряд под’отделов, из которых один ведал выпуском ядовитых газов из баллонов, а также заготовкой всего имущества и принадлежностей к нему; во главе этого отдела стоял инженер-технолог В. В. Шнегас; к этому же под’отделу принадлежала и комиссия относительно выпуска газов из баллонов под председательством акад. Н. С. Курнакова, которая производила все опыты на химическом полигоне, находящемся около Красного Села. На этих опытах присутствовали начальник отдела и члены Научного Совещания по изучению действия газов на органиизмы; часто бывал на них и я. Второй под’отдел занимался снаряжением снарядов удушающими веществами; во главе его стоял постоянный член Артилл. Комитета А. А. Дзержкович, и его ближайшими помощниками были военные инж.-техн. Курагин и Михайлов. Все опыты по стрельбе удушающими снарядами были сделаны на Сергиевском артиллерийском полигоне и также в присутствии лиц, упомянутых в опытах при выпуске газов. На этих опытах я так же присутствовал несколько раз; так как они большею частью производились ночью, на рассвете, то я выезжал на Полигон в автомобиле, что брало около 4-х часов (140 верст от Петрограда), а на батарею я ехал верхом; домой возвращался таким же путем к 8-ми часам утра. Животные помещались в клетках в окопах, по которым велась стрельба различными удушающими снарядами. Эти стрельбы были очень поучительны и на них также испытывались новые типы газовых масок. Наиболее удачными оказались снаряды, которые были снаряжены хлоропикрином, фосгеном и цианистым соединением; хотя к концу войны было разработано снаряжение и другими веществами, но они не были использованы на фронте.
При II отделе, под непосредственным руководством начальника отдела, велась заготовка всех удушающих средств; при отделе имелась чертежная, фотографическая комната и музей, который, собственно говоря, обслуживал весь Хим. Комитет. Деятельность II отдела Химического Комитета была очень напряженная, так как фронт постоянно требовал сильно действующих удушающих средств. Химический Комитет уже к концу лета 1916 года был в состоянии доставлять парки с удушающими снарядами, и к тому времени начала очень продуктивно работать снаряжательная мастерская при Обуховском заводе, находившаяся в ведении Химического Комитета, очень хорошо оборудованная мастерская Н. А. Второва в Москве (на заводе бывшем Байера) и небольшая мастерская на Ольгинском Химическом заводе Беккеля в Москве. При II отделе находились еще склады для хранения удушающих средств. Наибольший склад помещался в Москве и был арендован у фирмы Готье. Устройство склада для хранения удушающих средств представляло большие затруднения. В общем работа II отдела была весьма продуктивна, в ней принимали участие большое количество ученых и технических сил, и возникающие вопросы были рассмотрены с большой полнотой и определенностью.
К сожалению, более успешной работе мешала неумелая организация дела на некоторых заводах, изготовлявших удушающие средства, происходившая иногда от того, что лица, взявшие заказ на химические продукты, никогда ранее этим делом не занимались и думали на этом получить хорошие барыши. Наибольшие неприятности Химическому Комитету причинили Глобинский завод, находившийся в Полтавской губернии, около Кременчуга, в имении приват-доцента Харь ковского Университета Трефильева (химика). Интересна и поучительна история возникновения этого завода.
Во время войны фронт, недовольный тылом вследствие медлительной доставки необходимых ему технических средств, очень часто делал сам заказы, — по большей части лицам, сумевшим проникнуть на фронт и не скупившимся на обещания очень быстрой доставки заказанных предметов. Такое явление совершенно недопустимо, если существует какаянибудь организация в тылу, которая должна ведать заготовкой требуемых предметов. Подобные заказы непосредственно с фронта мало того, что нарушают правильное снабжение сырьем работающих заводов; они в моральном отношении губительно влияют на те учреждения, которым поручена та или другая заготовка. Можно принять какие угодно меры воздействия для более скорой доставки необходимых предметов, но нельзя создавать других способов заготовок, если они не будут находиться в полном контакте с уже действующими учреждениями. Можно привести массу примеров таких неудачных заказов фронта; к числу таковых принадлежит заказ юго-западного фронта на фосген в качестве удушающего средства, сделанный по предложению Трефильева, находившегося в одном из штабов этого фронта. В имени Трефильева, в расстоянии около 30 верст от железной дороги, имелась маленькая механическая мастерская, вероятно, служившая ранее для починки сельско-хозяйственных машин. Так как для фабрикации фосгена требуется очень много механических установок, холодильников, и т. п., то Трефильев и предложил очень быстро оборудовать у себя небольшой фосгеновый завод, при чем по способу, который мог вызывать с самого начала большие сомнения в целесообразности его применения в заводском масштабе. Сомнения эти полностью оправдались. Работа на Глобинском заводе велась с такой медлительностью1, что к апрелю 1916 года, т. е. к моменту учреждения Химического Комитета, ни о какой сдаче на фронт фосгена еще не было и помина.
В конце января 1916 года тогдашний председатель Комиссии У. С., И. А. Крылов, поехал ревизовать этот завод, но в дороге при крушении поезда, с ним случилось несчастье, чуть не стоившее ему жизни; в апреле А. А. Дзержкович и инж.-техн. химик Д. А. Пеняков были командированы на завод, чтобы окончательно решить вопрос о дальнейшей судьбе этого предприятия. Большой русский патриот, Д. А. Пеняков, до войны жил большей частью в Бельгии, где он прославился своими работами по алюминию. Как только началась война, он оставил свою семью в Бельгии и приехал в Россию, чтобы помочь нашей химической промышленности. После осмотра Глобинского завода эта комиссия, так же как и другие ревизии, пришла к заключению1, что на заводе почти ничего не сделано и что, если хотеть его использовать, то надо взять его в полное ведение Химического Комитета. Примерно через год после дачи заказа, завод Глобинский был сделан казенным; туда начальником был назначен военный инж.-техн. Потоцкий, а старшим техником-химик Мацулевич, и хотя я уже тогда указывал, что лучше было бы совсем прикрыть этот завод, но большой недостаток в фосгене заставлял II отдел поддерживать ходатайство о продолжении его дальнейшей постройки.
Прошло еще десять месяцев, а фосген с Глобинского завода все еще не начал поступать. Тогда я в мае 1917 года послал новую специальную комиссию, которая вместе с представителями от рабочего заводского комитета должна была окончательно выяснить положение на заводе. Полученные данные, — правда, неподписанные представителями рабочих, — показали, что в виду плохого транспорта, трудной доставки материалов, большого числа неконченных работ, завод следовало бы просто ликвидировать, так как он не имеет никакого будущего, а в фосгене уже нет такой нужды, как это было ранее. Химический Комитет вынес соответствующее постановление, и особое совещание из товарищей министров, под председательством А. А. Маниковского, утвердило это постановление. Но, благодаря ходатайству особой депутации во главе с Мацулевичем, было дано разрешение, помимо Химического Комитета, в 5 месячный срок окончить постройку этого завода, и, хотя работы и были продолжены, но, как и можно было ожидать, этот завод не дал ни одного пуда фосгена.
Подобно этому примеру, можно было бы привести исто рию с заказом, помимо Химического Комитета, светящихся ракет (по идее, предложенной впервые Бенуа): фронт ракет не получил, а все дело было передано судебному следователю по особо важным делам. Большие неприятности и хлопоты Химическому Комитету причинил также Ольгинский Химический завод в Москве, изготовлявший различные удушающие средства; причина неудачной деятельности этого завода заключалась в том, что владелец этого завода никогда никакими химическими вопросами не занимался, но, доверяя некоторым лицам, запутался в делах до банкротства.
Обращаюсь теперь к деятельности III отдела, которому было поручено ведение огнеметного дела, производство зажигательных снарядов и заготовка материалов для светящихся снарядов и ракет, причем последние заказывались непосредственно через VI отдел Артиллерийского Комитета Г. А. У Для III отдела все эти вопросы являлись совершенно новым делом, которое пришлось начинать с азов. Изыскание материалов, дающих световые и зажигательные эффекты, и введение новых составов в практику, натолкнулось на отсутствие в стране целого ряда необходимых материалов. Потребовалось установить выработку желтого и красного фосфора, баритовой и стронциевой селитр, алюминия в пудре, металлического магния, сернистой сурьмы, бертолетовой соли и т. п. Обстоятельства для организации новых производств во второй половине 1916 года и в 1917 году были уже несравненно труднее, и из разработанных планов постройки новых заводов осуществление получили сравнительно немногие. Были закончены постройкой лишь фосфорные заводы, — начатые сооружением, впрочем, значительно ранее. Несколько установок для переработки барита в азотнокислый барит удалось довести до конца; наиболее мощная установка была сделана в Саратове. Заводы металлического магния и алюминия, к сожалению, не были достроены в силу наступивших политических осложнений. Также не удалось осуществить постройку цианамидного завода в Грозном, вопрос о чем был поднят по инициативе Химического Комитета; полный проект завода со сметой был вполне разработан особой комиссией под председательством Д. П. Коновалова.
Начальником III отдела был назначен в высшей степени способный военный инж.-техн. Тронов, делопроизводитель опытов Артиллерийского Комитета и член Комиссии по применению взрывчатых веществ к снаряжению снарядов: Гроновым был разработан снаряд для бросания с аэропланов, и он предложил прекрасный зажигательный снаряд с пламеносными пулями. К сожалению, этот в высокой степени полезный работник погиб при исполнении служебных обязанностей в Москве в окружном артиллерийском складе при разрядке неразорвавшихся снарядов.
После смерти Гронова начальником III отдела был назначен военный инж.-техн. JI. В. Мартюшев, — на долю которого выпало организовать совершенно новое дело огнеметов, т. е. таких приборов, которые могли бы выбрасывать на различное расстояние горящие пары жидкости нефти или ее погонов. Надо было не только выработать эти приборы, но и обучить команды, которые впоследствии были посланы на фронт в качестве огнеметчиков. Были произведены опыты под руководством Л. В. Мартюшева с различными английскими огнеметателями тяжелого типа, выбрасывающими пламя до 70—100 шагов, а также все время велась разработка огнеметов ручных, позволяющих выбрасывать горючую жидкость на расстоянии 35—50 шагов, причем огнемет с запасом жидкости носится огнеметчиком. К 1917 году Химическому Баталиону удалось отправить уже команды вполне обученных людей с огнеметами типа Товорнидкого, которые употреблялись в австрийской армии. В конце войны были разработаны у нас еще лучшие типы огнеметов, но они не могли быть заготовлены в большом количестве, вследствие приостановки деятельности заводов, а также и потому, что уже предвиделось окончание военных действий.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Большой заслугой Химического Комитета является и его работа, которую он провел в области подготовки промышленности, односторонне развитой во время войны, к переходу на мирное время. Как это было у наших союзников, Химический Комитет поставил вопрос о перемобилизации промышленности, и начал разрабатывать план перевода всех видов промышленности, работавшей тогда на оборону, на производство для мирного времени.
Первое предложение в этом направлении было сделано к осени 1916 года военным инж.-техн. М. И. Лисовским, председателем Южного районного Бюро. Я вполне одобрил эту идею и предложил собрать в Харькове совещание всех заводчиков химической промышленности Юга России с целью обмена мнений по этому вопросу. Это совещание состоялось, — об его результатах мне было сообщено телеграммой, текст которой я приведу полностью:
Собравшись в Харькове для обсуждения назревших неотложных вопросов нашей химической промышленности, мы, представители химических заводов Юга России, находим необходимым своевременно озаботиться самоорганизацией для борьбы с заграничной промышленностью после войны, для чего нашли необходимым создать центральный орган, несколько районных бюро для выяснения всех вопросов, связанных с развитием существующей химической промышленности после войны. Признав в Вашем лице человека, который оказал родине громадную услугу в деле организации нашей химической промышленности, мы единогласно постановили просить Вас принять на себя председательство в новой нарождающейся крайне необходимой для родины организации, а капитана Лисовского принять председательство в местной организации. Питаем надежду, что Вы не откажете быть нашим вождем также в мирной борьбе, мы же приложим все силы и поможем Вам в этом важном деле.
Бришан, Пиррон, Егоров, !Курчанинов, Понселе, Алчевский, Мержеевский, Экснер, Козелкин, Иван Орлов, Сысоев, Рашкевич, Теплиц, Литинский.
Я ответил нижеследующей телеграммой, адресованной на имя Лисовского.
Прошу передать всем промышленникам южного района, почтившим меня телеграммой, мою искреннюю благодарность за доверие и честь быть руководителем в великом деле развития нашей химической промышленности. Памятуя возложенную на нас задачу снабжения армии всем необходимым для победоносного окончания войны и призывая к дружной работе для удовлетворения нужд армий, считаю возможной и необходимой параллельную работу для борьбы в будущем с поработившей нашу промышленность Германией. Дружная работа промышленников показала уже теперь свою грозную силу, а сознание необходимости дальнейшего единения и сплочения дает нам твердую веру, что химическая промышленность, народившаяся, благодаря усилиям заводчиков, установит прочную независимость химического рынка России в будущем. Признавая, что блестящее ныне развитие химической промышленности есть продукт совместной работы заводчиков и руководимых мною ближайших моих сотрудников, я готов приложить все свои силы и знания для руководства новой организацией и верю, что с помощью моих сотрудников, горячий порыв промышленников найдет твердую опору в их благом деле.
Генерал Ипатьев.
Осенью* 1916 года Химическим Комитетом было предложено и Московскому районному Бюро устроить такое же собрание химических промышленников под председательством Фроссара. Собрание не только заводчиков химической промышленности, но и всех научных и технических сил, принимавших участие в работе химической промышленности на оборону, состоявшиеся в Харькове и Москве, с несомненностью показали крайнюю необходимость такого об’единения для выяснения всех условий перехода с работы военного времени на мирное, и на этих совещаниях было решено образовать особые рабочие подготовительные комиссии с разделениями на секции. Эти организации должны были собирать весь необходимый материал, который дал бы возможность выяснить будущее положение российской химической промышленности.
Такое же собрание состоялось и в Петрограде, причем к участию в нем были привлечены представители всех крупных организаций, имеющих отношение к химической промышленности, как то Общества для содействия и развития химической промышленности в России, Военно-Химического Комитета при Русском Физико-Химическом Обществе, Комитета ВоенноТехнической помощи и др. На этом совещании было решено образовать такую же подготовительную комиссию, какие были уже образованы в Москве и Харькове, и кроме того, для об’единения деятельности всех таких комиссий, обратиться ко всем заводчикам и фабрикантам с предложениями образовать в Москве особый центральный орган, в состав которого должны были входить председатели всех районных подготовительных комиссий, Химического Комитета, Военно-Химического Комитета при Физ.-Хим. Обществе и др. Совещание просило меня обратиться к высшему начальству с просьбой о принятии всей этой организации под покровительство Химического Комитета, в ведении которого находилась главная часть химической промышленности. Средства на содержание как районных подготовительных комиссий, так и центрального органа были собраны заводчиками и фабрикантами, и они обещали дать денег для печатания всех трудов этой организации.
Мои доклады об этих совещаниях, сделанные в пленарном заседании Химического Комитета и в Военно-Химическом Комитете, вызвали большие прения относительно целесообразности создания такого учреждения, где участвуют в таком большом количестве промышленники, дающие для этой цели свои средства, причем высказывались отдельные мнения, что Химическому Комитету едва ли следует брать такую организацию под свое покровительство. Но какое же другое учреждение могло бы помочь в этом сложном вопросе, как не Химический Комитет, имевший почти на всех химических заводах и приемщиков, и техников-контролеров, которые могли дать вполне достоверные и полные данные относительно вопросов, поднимаемых подготовительными районными комиссиями? Некоторые указывалй, что Военно-Химический Комитет, членами которого состояли почти исключительно профессора и преподаватели химии, мог бы взять на себя эту задачу и организовать собирание анкет при помощи посылки своих членов и приглашенных специалистов по той или другой области химической промышленности. Но зачем же созидать новую организацию при том малом количестве научных и технических сил, которое имелось в России? Не проще ли было ввести в намеченную организацию представителей от
Военно-Химического Комитета и поручить отдельным членам последнего, специалистам в соответствующих областях собрать необходимые материалы? После долгих прений большинством голосов было решено обратиться к начальнику Г. А. У. о разрешении Химическому Комитету принять участие в работе по подготовке демобилизаций химической промышленности и произвести выборы представителей от Химического Комитета и от Военно-Химического Комитета, причем по некоторым отраслям промышленности, например, по жировой, было предложено некоторым членам Военно-Химического Комитета оказать содействие в собирании данных относительно ее состояния в мирное время и во время войны.
Таким образом, при Районных Бюро Химического Комитета были созданы подготовительные комиссии по вопросам химической промышленности, а также центральный орган в Москве, на первом заседании которого я был выбран председателем, а товарищем председателя — акад. П. И. Вальден, который, живя в то время постоянно в Москве, вел почти все текущие дела и отдавал массу времени этому важному делу. Делопроизводителем центрального органа был избран Н. С. Пужай, который и был откомандирован из Петрограда в распоряжение И. Е. Фроссара в Москву.
Московская и Южная Подготовительные Комиссии сразу энергично принялись за работу, — в первую очередь по намеченным Центральным Органом вопросам: 1) что может дать химическая промышленность данного района для нужд России; 2) что необходимо для данного района для развития мирной промышленности, и, 3) что можно добывать в России при переустройстве заводов, работающих на оборону, и что на первое время придется заказывать заграницей. Для разрешения этих задач исполнительным органом подготовительных комиссий анкетным и экспедиционным путем, при помощи Районных Бюро Химического Комитета были собраны полные материалы о производстве всех химических заводов России за период нескольких лет до 1917 года, а также различные сведения о предприятиях и о мерах, которые, по мнению представителей промышленности и техники, необходимы для развития нашей возникающей химической промышленности.
Работа, начатая подготовительными комиссиями, шла настолько продуктивно, что к августу 1917 года было собрано не только громадное количество материалов, но на заседаниях центрального органа в Москве 31 августа под моим председательством, были заслушаны доклады представителей всех подготовительных комиссий, в которых подробно и с большой точностью было вычислено подробное количество сырья, потребного для производства необходимых в России красок (доклад П. М. Родионова), фармацевтических препаратов (Ф. А. Феррейна), суперфосфатов (проф. Самойлова и доктора С. Л. Рашковича); кроме того, были сделаны доклады
А. В. Ситникова: «Химическая промышленность Юга России до войны, во время войны и ее будущее», проф. Е. И. Орлова о «Переустройстве заводов взрывчатых веществ для выделки продуктов мирного времени», и акад. А. Е. Форемана: «Химическая промышленность и русское сырье».
Заседание Центрального Органа, продолжавшееся 31 августа и 1 и 2 сентября 1917 года при большом числе собравшихся членов и приглашенных, ясно свидетельствовало о громадном интересе к работе, сделанной Подготовительными Комиссиями. Академик П. И. Вальден в своей речи обратил внимание на этот интерес, проявившийся, несмотря на тяжелое политическое положение нашей родины; с своей стороны он настаивал на том, чтобы это дело продолжало развиваться и чтобы весь тот драгоценный материал, который был собран с таким трудом, был немедленно же, со всеми деталями, напечатан22). К сожалению, вследствие политических событий, работа в дальнейшем не могла идти тем темпом, какой был раньше, а в начале 1918 года весь этот аппарат со всем материалом был передан в ведение Химического Отдела Высшего Совета Народного Хозяйства.
Вопрос о демобилизации промышленности уже с конца 1916 года занимал и правительство. Сначала было образовано Особое Совещание по выработке мер к переходу промышленности с военного времени на мирное положение, под председательством товарища министра финансов Н. Н. Покровского, а потом и в министерстве торговли и промышленности было устроено заседание для распределения работы между отдельными организациями для собирания необходимых материалов. Во всех этих совещаниях Химический Комитет принимал участие; те материалы, которые добывали подготовительные комиссии с общей сводкою Центрального Органа, решено было передать министерству торговли и промышленности, которое уже никакой дополнительной работы и не предпринимало по тем вопросам, которые были разрабатываемы при участии Химического Комитета. Должен заметить, что ни Военно-Химический Комитет, ни другая химическая организация не дали никаких статистических материалов по тем отраслям химической промышленности, за собирание которых взялись некоторые члены этих организаций, — за исключением Осведомительно-Статистического Бюро Хим. Отд. К-та В.-Т. Помощи, взявшего на себя обследование состояния керамической промышленности и напечатавшего часть этого обследования (П. К. Философов при ближайшем участии М. А. Блох и И. П. Красникова: «Производство огнеупорных и кислотоупорных изделий в России»).
К концу 1916 и началу 1917 года химическая промышленность, так же как и всякая другая, стала испытывать, как было указано выше, большое стеснение в доставке сырых и строительных материалов и транспорте уже готовых изделий. Те опасения, которые я не раз высказывал о недопустимости увлекаться чрезмерным развитием одной отрасли промышленности и не считаясь с общим положением страны, оказались совершенно правильным. В ноябре 1916 года Химический Комитет мог приготовить до 150 тыс. пуд. основных взрывчатых веществ почти целиком из своего сырья и, кроме того, из привозных и своих взрывчатых еще до 80 тыс. пудов взрывчатых составов для снаряжения мин, бомбометов, ручных гранат. Но в декабре и январе производство взрывчатых веществ уже сократилось, и в будущем оно вряд ли могло подняться выше, так как доставка таких важных сырых материалов, как колчедана с Урала и селитры из Владивостока, выполнялась далеко не в том количестве, какое было нужно для их полной производительности. Но, конечно, войну мы свободно могли продолжать еще очень долгое время, потому что к январю и февралю 1917 года мы имели громадный запас взрывчатых веществ в миллионах различных снарядов и, кроме того, более миллиона пудов свободных взрывчатых веществ.
Уже тогда надо было остановить деятельность некоторых заводов и направить ее для обслуживания других нужд государства, так как во многих отраслях народного хозяйства, в особенности сельско-хозяйственной и железнодорожной, ощущался громадный недостаток важнейших машин и предметов.
К началу революции Химический Комитет представлял из себя дружную семью, члены которой, положительно можно сказать, работали не за страх, а за совесть. За все время существования Химического Комитета, за исключением одного или двух случаев, не было никаких инцидентов, и почти совсем не накладывалось дисциплинарных взысканий. До сих пор все служащие Химического Комитета с удовольствием вспоминают свою работу в нем и те хорошие дружеские и серьезные деловые отношения, которые установились между всеми работниками, причем в этих отношениях не замечалось того начальнического тона, который скорее вредит делу, чем ему способствует; всякие приказания исполнялись без всякого замедления, так как каждый сознавал, что того требует дело и долг перед Родиной.
Таково было настроение в Химическом Комитете, когда в России произошла революция 27 февраля 1917 г. В течение целой недели Химич. Комитет почти совершенно бездействовал, а когда служащие собрались на работу, то она с начала пошла с такой же продуктивностью, как и ранее. В виду хороших, дружеских отношений, которые существовали между всеми служащими, не было никакого основания ожидать, чтобы начались какие-либо осложнения из-за желания удалить то или другое лицо из состава Комитета. Правда, во время таких глубоких изменений во всем укладе жизни, которые несут с собою революции, очень часто случается, что людям, знатокам своего дела и большой энергии, приходится оставлять свои посты, вследствие своей неугодности тем, кто встал в это время у власти. Боязнь, что лицо, стоявшее у большого дела, является приверженцем старого строя, порою заставляет новую власть, несмотря на громадную пользу, которую это лицо приносило, отрешать его от должности и заменять его своим приверженцем, хотя бы и менее знающим то дело, которое ему поручают. Правда, в Химическом Комитете среди лиц, поставленных во главе его, не было таких, которые могли бы возбуждать предположение в приверженности к только что развалившемуся старому строю, так как безусловно никто из них, ни по роду своей деятельности, ни по службе, никогда никакими политическими вопросами не занимался и был честно беспартиен, стремясь своей работой приносить только пользу родине и искренно сожалея, что при тех порядках, которые существовали ранее, многое шло ей во вред.
Но удаление лиц, не особенно приятных новой власти по своему ли независимому характеру или по другим причинам, может быть произведено и другим путем, а, именно, требованием коренной реформы учреждения, которое было создано трудом этих лиц. И действительно, несмотря на полезно наладившуюся работу Химического Комитета, несмотря на отсутствие серьезных жалоб со стороны фронта, промышленников и различных учреждений, которым приходилось сталкиваться с Комитетом, с первых же дней революции поднимается вопрос о коренной реорганизации Химического Комитета и его Районных Бюро, делается ряд упреков за его неправильную деятельность и обращаются к новому военному министру с докладной запиской, в которой излагаются подробно те нововведения, которые должны лечь в программу деятельности будущего Химического Комитета.
Кто же поднимает в такое тревожное время войны и революции, которое переживала тогда Россия, совершенно неспешный и неважный для государственного нового строительства вопрос о реорганизации Химического Комитета? Было бы вполне извинительно, если бы младшие служащие Комитета, недовольные тем режимом, который сложился в Комитете, воспользовались бы случившимся переворотом для того, чтобы улучшить свое существование и тем самым быть еще более полезными и общему делу. Но этого не было. С другой стороны, было бы понятно, если бы некоторые из лиц, стоявших во главе Химического Комитета, пользуясь революционной свободой, открыто и честно заявили председателю, что с их точки зрения необходимы некоторые реформы Комитета, которые следует провести через пленарное заседание Химического Комитета и по обсуждении их довести до сведения военного министра. Этого также не случилось. Случилось совсем иное: некоторые лица, преследуя свои личные выгоды, за моей спиной и втайне от Комитета подали записку новому военному министру. Помощник последнего приказал Химическому Комитету рассмотреть поданную* ими докладную записку и дать ответ.
Заседание Химического Комитета с представителями от всех учреждений и организаций, ведающих химическими делами, также и с депутациями, подававшими докладную записку военному министру, подробно рассмотрело все затронутые вопросы и в общем пришло к заключению, что дело до сих пор шло не так плохо, чтобы оправдать коренную ломку Химического Комитета; что же касается до отдельных пожеланий, которые были высказаны и в докладных записках, и на заседании, то некоторые из них следует привести в исполнение; главным образом, необходимо увеличить состав Химического Комитета и Районных Бюро приглашением в них представителей от некоторых новых организаций. Затем совещанию всех химических организаций по председательством акад. Н. С. Курнакова было поручено составить проект преобразования Химического Комитета в Главное Химическое Управление; такая же задача была дана и Комиссии, избранной из состава Химического Комитета под председательством А. А. Дзержковича. Обе комиссии должны были работать совместно, но, конечно, главная работа по составлению проекта должна была быть сделана комиссией А. А. Дзержковича.
Можно было наперед предвидеть, что в виду сокращения военных действий расширение Химического Комитета едва ли окажется нужным. И, действительно, при докладе проекта в августе, военный министр Верховский положил резолюцию: за недостатком средств проект отклонить. Что касается увеличения числа членов, долженствующих быть на заседаниях Химического Комитета, то оно было сделано, и состав его значительно увеличился, но несмотря на то, что участие в заседаниях теперь стало оплачиваться, число посещающих заседания не увеличилось, а даже уменьшилось, и лица, которые более всего ратовали за увеличение состава, почти совсем не посещали заседаний. Таким образом, Химический Комитет вплоть до самого конца своего существования продолжал работать фактически на тех же основаниях, какие имели место и до революции. Только в смысле заказов были введены гораздо более стеснительные меры, и председателю Химического Комитета от Особого Совещания по Обороне было сделано несколько замечаний за то, что некоторые срочные заказы были даны без спроса надлежащих учреждений.
Что касается деятельности химических заводов, то она стала быстро сокращаться, вследствие недостатка сырья и расстройства транспорта, а также в результате падения производительности труда. В этом отношении Химический Комитет мог сделать очень мало, но тем не менее, что было в его силах, им делалось. Заведующие Районными Бюро на местах были постоянно в контакте с рабочими организациями и, благодаря их такту и знанию дела, благодаря доверию к ним со стороны рабочих, им удавалось поддерживать работу на многих заводах. В особенности большую энергию в этом отношении проявили военный инж.-техн. В. А. Баранок, заведующий бензольным делом в Донецком бассейне, и М. И. Лисовский, председатель Южного Бюро.
После свержения 25 октября (7 ноября) 1917 года Временного Правительства и установления в России советской власти, Химический Комитет продолжал свою работу, не участвуя ни в каких забастовках, вполне сознавая, что учреждение работает исключительно для пользы государства. Никаких изменений ни в составе Комитета, ни в программе его деятельности не произошло, — только от комиссариата торговли и промышленности был назначен представитель, М. В. Слободский, для присутствия на заседаниях и для полного знакомства с ведением дела в Комитете.
В виду ожидавшегося прекращения войны, деятельность Химического Комитета стала все более и более сокращаться; после заключения Брестского мира был издан декрет о представлении данных о сокращении и даже о приостановке работ на целом ряде заводов, работающих на оборону. Затем был поднят вопрос о ликвидации Химического Комитета, — с тем, чтобы все, что окажется необходимым сохранить для нужд военного ведомства, было передано в Главное Артиллерийское Управление в виде особого химического отдела Артиллерийского Комитета; всю же остальную организацию, которая ведала всеми химическими заводами и химической промышленностью, передать в химический отдел Высшего Совета Народного Хозяйства. Ликвидацию Химического Комитета было предложено окончить к 1 июня 1918 года. В течение марта и апреля был разработан план ликвидации, и после обсуждения в Артиллерийском Комитете вопроса, какую часть Химического Комитета следует удержать в военном ведомстве, было приступлено к реальному осуществлению его разделения. Временные штаты химического отдела при Артиллерийском Комитете были утверждены Военным Советом в мае, и с июня 1918 года Химический Комитет при Г. А. У. перестал существовать, причем начальником химического отдела был избран А. А. Дзержкович. Летом 1918 года, вследствие эвакуации Артиллерийского Управления, Химический Отдел со всеми материалами и делами переехал в Москву.
Химический Отдел В. С. Н. X. получил полную организацию Химического Комитета с налаженным аппаратом, со сведущими техниками, заведующими Районными Бюро и т. д. Для решения целого ряда вопросов по демобилизации промышленности и по организации новых производств для жизни мирного времени, была учреждена при химическом отделе
В. С. Н. X. комиссия под председательством бывшего председателя Химического Комитета акад. В. Н. Ипатьева и в составе сотрудников Химического Комитета Л. Ф. Фокина и М. М. Филатова и представителей В. С. Н. X. Эта комиссия в течение года во многом помогла химическому отделу В. С. Н. X. разобраться в деятельности химических заводов, созданных в военное время, и указала на те производства, наладить которые в России представлялось насущною необходимостью. Кроме тех материалов Химического Комитета, которые были отданы Г. А. У., химический отдел В. С. Н. X. получил весь остальной материал, а также и все работы подготовительных комиссий и Центрального Органа по демобилизации промышленности, на последних заседаниях которого присутствовал заведующий химическим отделом В. С. Н. X., Л. Я. Карпов.
В заключение могу прибавить, что снабжение армии взрывчатыми веществами и удушающими средствами за все время было выполнено почти исключительно Химическим Комитетом при Г. А. У.; общественные организации, как то Воен.-Пром. Комитет и Земгор, никаких поставок не сделали. Единственный завод серной кислоты, который был сооружаем Земгором около Нижнего Новгорода в Растяпино, не был готов к концу войны, хотя Химический Комитет и помог ему достать необходимые строительные материалы. Зато указанные две общественные организации принесли громадную пользу в снабжении армии противогазами. Изготовление противогазов, за исключением резиновой маски, жестянки и угля требовало главным образом, ручного труда для сборки противогаза и надо было организовать большие мастерские с громадным числом рабочих для того, чтобы изготовлять до 20 тыс. штук в день. Эта работа к концу 1916 года была налажена общественными организациями при полном контакте с IV отделением Химического Комитета образцово, и армия была защищена против тех ядовитых газов, которые были употребляемы немцами на нашем фронте.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги