Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [с иллюстрациями]

1

Алексей Куракин — купец, владелец «магазина военных вещей» на углу Невского проспекта и Большой Морской улицы в доме № 12.

2

Виконт Оливье д’Аршиак (1811–1848) — атташе французского посольства в Санкт-Петербурге, приходившийся дальним родственником Дантесу.

3

Здесь и далее сохранена орфография документальных материалов. Например, в написании фамилий: Арендт — Арнд, Арнт, Арент; Виельгорский — Вельгорский, Вьельгорский, Вельегорский, Велгурский, Велегорский; Геккерн — Геккерен, Гекерен, Гекерн; Дантес — Дантез, д’Антес; Россет — Россети и т. д., а также в написании отдельных слов: гауптвахта — гоуптвахта, дуэль — дуель, извозчик — извощик, кадриль — кадрель, пьеса — пиэса, счет — щет, счастье — щастие, это — ето и пр. Имена и фамилии, обозначенные инициалами, при первом упоминании развернуты. Слова, выделенные в подлиннике, даны курсивом.

4

Княжна Мария Петровна Вяземская (1813–1849), дочь князя Петра Андреевича Вяземского и Веры Федоровны, урожденной Гагариной; с 22 мая 1836 г. замужем за Петром Александровичем Валуевым (1815–1890), впоследствии графом, с 1861 г. — министром внутренних дел, от брака с которым у нее была дочь Елизавета (1837–?) и сын Петр. Прожив 36 лет, Мария Валуева умерла от холеры.

«Леон (Лев Пушкин. — Авт.) ухаживает за княжной Марией Вяземской, которая похожа на своего отца, но красивее его, она очень дружна с Натали»^{1228}, — писала мать Пушкина, Надежда Осиповна, дочери Ольге Сергеевне Павлищевой 29 декабря 1833 г. из Петербурга в Варшаву.

5

Н. Ф. Арендта приглашали повсюду: «… от него надеялись спасения еще тогда, когда все медики произносили неумолимый приговор. Его практика еще более увеличивалась многочисленными бедняками, которые знали, что Арендт принадлежал к тем медикам, которые, приезжая в недостаточное семейство, готовы сами доставить средства для получения лекарства по прописанному ими рецепту. Когда годы и нездоровье не позволяли Арендту посещать больных, его приемная была полна людьми, надеявшимися лишь у него найти спасения»^{1229}.

6

Лейб — первая часть составных слов, означающая «состоящий при монархе»: лейб-медик, лейб-кучер, лейб-гвардия и т. д.

7

Одна из сестер Николая I — великая княжна Елена Павловна, вышла замуж за принца Мекленбург-Шверинского Фридриха-Людвига и 12 сентября 1803 г. умерла в Шверине в родах в возрасте 19 лет.

8

Графиня Софья Александровна Бобринская (1799–1866), урожденная Самойлова — приближенная императрицы Александры Федоровны (1798–1860), великосветская знакомая Пушкина. А. И. Тургенев называл Бобринскую «милой и умной хозяйкой».

9

Адресат неизвестен.

10

«Геккерн, голландский посланник, со своим усыновленником Геккерном-Дантесом и его супругою Екатериной Николаевной жил на Невском, в доме Влодека, где ныне „Пассаж“»^{1230}, — уточнил впоследствии П. И. Бартенев.

Они занимали второй этаж этого дома.

В апреле 1836 года Дантес писал Луи Геккерну: «Еще одна неприятная новость: все это лето у нас будут работать каменщики, как я уже писал, Завадовские купили дом и будут надстраивать этаж над квартирой мадам Влодек»^{1231}.

Сам же дом принадлежал «жене генерал-лейтенанта Влодека», матери юной графини Елены Михайловны (1807–1874), которая, не достигнув 17 лет, 31 октября 1824 г. вышла замуж за петербургского знакомого Пушкина графа Василия Петровича Завадовского (1799–1855).

Отдавая дань общепризнанной красоте Е. М. Завадовской, в 1832 г. Пушкин посвятил ей стихотворение «Красавица», а в романе «Евгений Онегин» она стала для него прототипом Нины Воронской.

Словно вторя знаменитой пушкинской строке из сонета «Мадонна» (1830 г.), адресованного Наталье Николаевне-невесте, — «Чистейшей прелести чистейший образец!», в том же году П. А. Вяземский написал «Разговор 7 апреля 1832 года», также посвятив его графине Е. М. Завадовской:

И даже 54-летний прославленный генерал А. П. Ермолов, как известно, равнодушный к женской красоте, 21 декабря 1831 года в письме Н. П. Воейкову вынужден был признать: «Гончаровой-Пушкиной не может женщина быть прелестней. Здесь многие находят ее несравненно лучше красавицы Завадовской»^{1232}.

11

Александра Ильинична Нефедьева (1782–1857) — двоюродная сестра А. И. Тургенева, жившая в Москве.

12

История этих часов была связана с лицейскими годами поэта. Тогда, 6 июня 1816 года, на бракосочетание сестры Николая I — великой княжны Анны Павловны (1795–1865), и наследного принца Нидерландов Вильгельма Оранского 17-летнему Александру Пушкину были заказаны стихи. Они были написаны для исполнения на празднике во время свадебного ужина. Лицеист Сергей Комовский вспоминал, что за стихотворение «Принцу Оранскому» Пушкину были «дарованы золотые с цепочкою часы при всемилостивейшем отзыве».

13

На самом деле это была пятница.

14

«„Ундина“ — старинная повесть, рассказанная в прозе бароном Ламот Фуке, на русском в стихах В. Жуковским». — СПб., 1837.

Ундина — мифическое существо, русалка, якобы вступающая в любовную связь с людьми.

15

Любопытно, что на протяжении всего судебного разбирательства Пушкин называется «камергером», а не «камер-юнкером», каковым в действительности являлся согласно высочайшему указу Николая I от 31 декабря 1833 года.

16

Борис Александрович Вревский (1805–1888) — побочный сын князя А. Б. Куракина, воспитанник Благородного пансиона при Петербургском университете, в котором с 1817 по 1822 год обучался вместе с младшим братом Пушкина — Левушкой.

Отец Вревского — князь Александр Борисович Куракин (1752–1818), сын гофмейстера князя Бориса Александровича Куракина и Елены Степановны, урожденной Апраксиной, дочери фельдмаршала Апраксина. Соратник Павла I, действительный тайный советник I класса, канцлер российских орденов.

Рано осиротев, был сдан на попечение своего дяди — Никиты Ивановича Панина, воспитателя Павла I. Детская дружба с великим князем переросла во взрослую привязанность и преданность на всю жизнь. Вместе с другими русскими аристократами учился у лучших профессоров в Киле и Лейдене. После неудачи в личной жизни (любви к графине Софии Ферзен) князь Куракин навсегда остался холостым. Этому способствовало и его вступление в масоны (запрет на брак), и чин гроссмейстера провинциальной ложи шведского капитула. Близость к Павлу I, блеск и роскошь придворной жизни, огромные траты на «открытый дом», балы, приемы, парады на долгие годы закрепили за ним звание «бриллиантового князя». Куракин самолично управлял своими обширными поместьями, будучи хорошим, расчетливым хозяином.

После кончины Екатерины II в 1796 г. на престол взошел ее сын Павел I и стал осыпать милостями своего друга князя Куракина. В числе прочих поместий он пожаловал ему волость Велье Псковской губернии, которая впоследствии принадлежала Павлу Александровичу Вревскому — внуку Евпраксии Николаевны.

Не обходила своим вниманием А. Б. Куракина и супруга Павла I — императрица Мария Федоровна, которой «бриллиантовый князь» писал: «Мой дом с видом на долину реки Сердобы (Саратовской губ. — Авт.), с лесами на горизонте, с далекими поселениями приятен. Он вполне благоустроен. И я мог бы его еще украшать, если бы мог надеяться, что Вы когда-либо его посетите»^{1233}.

В 1798 г. Павел I жаловал князя Куракина вице-канцлером. Накануне убийства Павла I они вместе ужинали, а после кончины императора ему было поручено разобрать бумаги государя.

В 1806–1808 гг. Куракин был послом в Вене и Париже. 15 апреля 1812 г. накануне войны в качестве русского посла он вел переговоры с Наполеоном. Вскоре из-за болезни он отошел от дел, уехав для лечения в Европу. Умер по дороге в Веймар. Его прах был перевезен в Россию и погребен в Павловской дворцовой церкви. На надгробной плите надпись от имени вдовствующей императрицы Марии Федоровны: «Другу супруга моего».

Князь А. Б. Куракин — родоначальник баронов Вревских и Сердобиных. «Вревские — русский баронский род. Первые бароны Вревские — побочные дети князя Куракина, получившие фамилию от Вревского погоста Островского уезда Псковской губернии. Борис, Степан и Мария Вревские получили баронский титул от австрийского императора Франца I, а братья Александр, Павел и Ипполит получили в 1822 г. от императора Александра I дозволение именоваться баронами, причем, им пожаловано российское потомственное дворянство».

Дети князя Куракина (в общей сложности у него насчитывалось свыше 70 внебрачных детей) по другой ветви (сводные по матери и родные по отцу) также получили фамилию по географической принадлежности имения Куракина в Сердобском уезде Саратовской губернии — Сердобины и отчество — Николаевичи.

Один из лучших портретов светлейшего князя А. Б. Куракина работы художника В. Л. Боровиковского приводится в книге. Куракин изображен рядом с бюстом императора на фоне Михайловского замка, где и был убит его друг и благодетель Павел I.

17

«Бархат» — условное имя фаворита императрицы, кавалергарда, штаб-ротмистра князя Александра Васильевича Трубецкого (1813–1889), кузена С. А. Бобринской и ближайшего приятеля Дантеса. Самого Дантеса Александра Федоровна в своих шифрованных записках иногда называла то «Белым» (он был блондин), то «безымянным другом» или «новорожденным» после того, как в мае 1836 г. 24-летнего барона Дантеса усыновил 44-летний барон Луи-Борхард Геккерн де Беверваард, нидерландский посланник при русском дворе.

Дружба князя Трубецкого, представителя старинного дворянского рода, и новоиспеченного барона Геккерна, с сомнительными манерами и репутацией, была не очень желательна и, по мнению императрицы, могла бросить тень на ее фаворита.

Из записок Александры Федоровны к С. А. Бобринской:

Август 1836 года. «…На днях мне принесли вашу записку в Ораниенбаум, когда я одевалась, и я не знаю почему, мне вдруг показалось, что посыльным был Бархат. <…> Он и Геккерн на днях кружили вокруг коттеджа. Я иногда боюсь для него общества этого новорожденного. <…>».

Сентябрь 1836 года. «<…> Я хочу еще раз попросить вас предупредить Бархата остерегаться безымянного друга, бесцеремонные манеры которого он начинает перенимать. По-моему, у него были хорошие манеры, но он начинает терять этот блеск хорошей семьи, и император это заметит, если он не примет мер и не будет за собой следить в салонах»^{1234}.

Не лучшим образом отзывается о Дантесе и 18-летняя княжна Мария Ивановна Барятинская, в недавнем прошлом пережившая увлечение им:

«<…> Maman (Мария Федоровна, урожденная Келлер (1792–1858), вдова князя И. И. Барятинского. — Авт.) узнала через Трубецкого, что его (то есть Дантеса. — Авт.) отвергла госпожа Пушкина. Может потому он и хочет жениться. С досады! Я поблагодарю его, если он осмелится мне это предложить»^{1235}, — записала она в своем дневнике 23 октября 1836 г. в ответ на то, что, по слухам, Дантес собирался посвататься к юной княжне.

Думается все же, лучше других Дантеса характеризует спустя полвека его некогда ближайший приятель князь А. В. Трубецкой в своем «Рассказе об отношениях Пушкина к Дантесу»:

«<…> Он (Дантес. — Авт.) был отличный товарищ. <…> За ним водились шалости, но совершенно невинные и свойственные молодежи, кроме одной, о которой, впрочем, мы узнали гораздо позднее. Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккерном, или Геккерн жил с ним… В то время в высшем обществе было развито бугрство (от франц. — плут, пройдоха. — Авт.). Судя по тому, что Дантес постоянно ухаживал за дамами, надо полагать, что в сношениях с Геккерном он играл только пассивную роль. <…>»^{1236}.

18

Ольга Николаевна (1822–1892) — вторая дочь Николая I и супруги его Александры Федоровны. В 1846 г. вступила в брак с вюртембергским наследным принцем и постоянно проживала в Штутгарте.

«Красивейшей из дочерей нашего императора суждено было выйти за ученого дурака в Виртембергию; красавица и чудовище, — говорили в городе. Великие князья Николай и Михаил Николаевич сделали из него совершенного труса»^{1237}, — писала А. О. Смирнова (Россет). Избранник великой княжны — наследный принц Фридрих Александр, а с 1864 г. — Карл I, король Вюртембергский, сначала окончил Тюбингенский университет, а затем и Берлинский.

19

Первоначально отпевание было назначено в церкви Адмиралтейства, где тогда временно располагался Исаакиевский собор, поскольку его строительство, затянувшееся на 40 лет, было закончено лишь в 1858 году.

20

Приблизительно (франц.)

21

«За несколько дней до своей кончины Пушкин пришел к Далю и, указывая на свой только что сшитый сюртук сказал: „Эту выползину я теперь не скоро сброшу“. Выползиною называется кожа, которую меняют на себе змеи, и Пушкин хотел сказать, что этого сюртука надолго ему станет. Он действительно не снял этого сюртука, а его спороли с него 27 января 1837 года, чтобы облегчить смертельную муку от раны (сюртук с дырою от пули в правой поле хранится у М. П. Погодина). Случайно находясь в Петербурге, Даль провел с Пушкиным все три дня его предсмертных страданий…

Пушкин умер на руках Даля, в буквальном смысле слова»^{1238} — записал П. И. Бартенев.

22

Александра Петровна Савельева (ок. 1815 — не ранее 1868) — внебрачная дочь И. А. Крылова, жена Калистрата Савельевича Савельева (? — не ранее 1877).

23

Сохранилось письмо министра юстиции Дмитрия Васильевича Дашкова к Наталье Николаевне с извещением о разрешении учредить опеку над детьми и имуществом Пушкина в связи с его кончиной.

24

На сцене Александринского театра 2 февраля 1837 г. был дан водевиль под названием «Сцепление ужасов».

25

А. Ф. Закревская, урожденная графиня Толстая (1799–1879) — с 1818 г. жена «деспота-притеснителя графа Арсения Андреевича Закревского» (1786–1865), министра внутренних дел (1828–1831), позднее — московского военного генерал-губернатора (1848–1859), от брака с которым она имела дочь Лидию (1826–1884), впоследствии вышедшую замуж за графа Дмитрия Карловича Нессельроде, сына министра иностранных дел.

26

В. А. Муханов (1805–1876) — младший из трех, чрезвычайно дружных между собою братьев, проживал в Москве, имея звание камер-юнкера и числясь в «архивных юношах», то есть состоял переводчиком при Московском архиве Министерства иностранных дел.

Н. А. Муханов (1802–1871) — адъютант петербургского генерал-губернатора П. В. Голенищева-Кутузова с 1823-го по 1830 г., впоследствии — сенатор.

Все три брата, включая и рано умершего Александра Муханова (1800–1834), были частыми посетителями салона Карамзиных. Пушкин познакомился с ними после ссылки и считал их своими близкими приятелями. А. О. Смирнова (Россет) писала о братьях Мухановых: «Братья обожали друг друга, никогда не говорили друг другу „ты“ и всегда называли один другого по имени и отчеству»^{1239}.

27

Герцогиня Беррийская Каролина-Луиза (1798–1870), — жена герцога Беррийско-го, сына короля Франции (с 1824 по 1830) Карла X (1757–1836).

28

После смерти Н. М. Карамзина Жуковский составил текст указа о его заслугах и о пенсии его семейству. Когда умер Пушкин, Жуковский предложил царю составить такой же указ и о Пушкине. В ответ на это Николай I произнес те слова, которые привела Е. А. Карамзина в письме сыну. Министру юстиции Дашкову император объяснил более грубо: «Какой чудак Жуковский — пристает ко мне, чтобы я семье Пушкина назначил такую же пенсию, как семье Карамзина. Он не хочет сообразить, что Карамзин человек почти святой, а какова была жизнь Пушкина?» «Он дал почувствовать Жуковскому, что и смерть и жизнь Пушкина не могут быть для России тем, чем был для нее Карамзин»^{1240} — писал брату Александр Иванович Тургенев 31 января 1837 г.

29

«…Пощечины от руки палача — вот чего он, по-моему, заслуживает, если этот негодяй когда-нибудь откроет свое лицо», — писал Андрей Карамзин из Парижа.

30

Князь ди Бутера со своей женой, княгиней Варварой Петровной, были свидетелями со стороны жениха при бракосочетании Дантеса с Екатериной Гончаровой. Согласно воспоминаниям Александрины Гончаровой, «бракосочетание состоялось в часовне княгини Бутера, у которой был затем ужин»^{1241}.

Варвара Петровна, урожденная княжна Шаховская (1796–1870), в первом браке была замужем за генерал-лейтенантом графом П. А. Шуваловым (1777–1823), во втором (с 1826) — за церемониймейстером графом А. А. Полье (1795–1830), в третьем браке (с 1836) — за князем ди Бутера (умер в 1841), чрезвычайным посланником Королевства Обеих Сицилий в Петербурге (1835–1841). М. Ф. Каменская в своих «Воспоминаниях», опубликованных в 1894 г., поведала жуткую и смешную подлинную историю, которая произошла в парголовском имении графа Шувалова с Варварой Петровной, вдовой графа Полье:

«В то время, про которое я пишу, старый граф Шувалов уже давно умер, вдова его графиня Шувалова, рожденная княжна Шаховская, успела уже во второй раз выйти замуж по страстной любви за графа Адольфа Полье и овдоветь во второй раз. Этого второго мужа графиня обожала до того, что даже с мертвым не захотела расстаться и похоронила его тут же, около своей усадьбы, в прорытом в горе и отделанном на готический манер гроте. И этот грот, от которого тянется Адольфова прямая аллея до самой Адольфовой горы, тоже, вероятно, все помнят, но вот о чудесах, которые творила вдовствующая графиня Полье в этом гроте на первых порах своего неистового горя по боготворимом муже, может быть, и не все знают, и мне хочется о них рассказать, потому что они очень забавны.

В гроте, около двух стен, были положены две плиты из какого-то пестрого камня, что-то вроде яшмы. Под одной из них почивал прах графа Полье, другая же могила стояла пустая и была предназначена неутешной вдове… Весь грот, снаружи и внутри, был уставлен тропическими растениями. Плиту над телом покойного мужа графиня всякий вечер убирала своими руками богатейшими цветами. Но ей этого было мало; так как половину ночи она проводила в гроте, где было темно, то ей захотелось украсить так могилу своего Адольфа, чтобы и ночью она поражала своей красотою. И вот графиня придумала для этого такой способ: она стала приказывать деревенским девчонкам и мальчишкам собирать для нее светящихся червячков и, говорят, платила за них по пятиалтынному за штуку. Нанесут ей их, бывало, тьму-тьмущую, а она, как только смеркнется, этих светляков по всему гроту и разбросает… И поползет живая иллюминация, переливаясь фосфорическим светом, по пальмам, розам и лилиям! А графиня сидит в гроте далеко за полночь, любуется этой картиной, обливается горючими слезами и со своим Адольфом разговаривает. Наконец, видно, ей спать захочется; пойдет домой отдохнуть, а мальчишки и девчонки караулят ее, и как только она уйдет, все шасть в грот! И давай опять собирать своих червячков в баночки и коробочки, а наутро новеньких немного подбавят и опять продадут графине… Анисья, бывало, смеясь, говорила папеньке:

— Да, ваше сиятельство, не поверите, какой большой оброк собирают босоногие чертенята червячками с своей законной барыни…

И не одни ребятишки приглядывали за неутешною вдовицей; кроме них, каждую ночь забирались в грот какие-то шалопаи-студенты, прятались по темным уголкам и оттуда следили за каждым движением графини, как она то полежит на плите, то походит по гроту, плачет, рыдает, слезы свои собирает в богатый батистовый носовой платок и потом кладет его между розанов на могилу своему Адольфу… Все это, должно быть, сначала очень забавляло шалунов-студентов, но скоро им надоело быть только наблюдателями; им самим захотелось принять участие в этой ночной трагикомедии. Вот раз, перед приходом графини, забрались проказники в грот, сдвинули плиту с пустой могилы, один из них спрыгнул в склеп и притих, а другие задвинули над ним плиту и попрятались… Приходит графиня; как всегда плачет, рыдает и упрекает обожаемого супруга за то, что он покинул ее одну на белом свете… И вдруг из недр земли страшный замогильный голос отвечает:

— Я здесь, я жду тебя, приди ко мне!..

Быстрее молнии улепетнула вдова из грота, студенты с громким хохотом убежали восвояси по Адольфовой аллее…

С тех пор графиня в грот ни ногой… Говорили — не знаю, правда ли это — что и говорящего покойного супруга после этого вырыли и отправили похоронить на родину в Италию и что будто бы теперь обе могилы в гроте пусты… Сама же графиня Полье, не подновляя ежедневно своего горя ночными ламентациями (оплакиваниями. — Авт.) видно, скоро забыла своего незабвенного Адольфа, потому что вышла в третий раз замуж за неаполитанца князя Бутера.

Но „не суди и не осужден будешь“.

Теперь, верно, и самой княгини Бутера нет на Божьем свете… Мир праху ее!.. И да сбудется над нею священное обещание: „Она много любила и много ей простится!“»^{1242}.

31

После того как Николай I объявил, что состоится суд, к которому будут привлечены все участники дуэли, французский посол Барант тут же попросил выдать выездной паспорт д’Аршиаку, чтобы тот отправился в Париж в качестве курьера. Паспорт был выдан, и Барант поспешил убрать своего атташе подальше от Петербурга во избежание скандала и неприятностей.

32

Здесь А. Я. Булгаков, как и во многих других оценках дел и жизни Пушкина, неточен. На самом деле, после смерти Поэта осталось свыше 50 неоплаченных счетов. По ним Опека заплатила 138 988 рублей. Из них около 95 600 рублей — частные долги и 43 388 рублей — долги казенные.

33

Протопресвитер (от греч. «наистарейший») — высший частный титул белого духовенства, который возглавлял собор Зимнего дворца и Благовещенский собор в Московском Кремле и обычно был духовником императорской семьи.

34

Сестра Софьи и Андрея Карамзиных — Екатерина Николаевна (1806–1867), 27 апреля 1828 года стала женой князя Петра Ивановича Мещерского (1802–1876).

35

Вслед за лермонтовским стали появляться и другие стихи современников и друзей Поэта, посвященные его памяти: В. А. Жуковский — «Он лежал без движенья…», 1837 г.; П. А. Вяземский — «На память», 1837 г.; Ф. И. Тютчев — «29-е января 1837»; А. И. Полежаев — «Венок на гроб Пушкина», 1837 г.; А. В. Кольцов — «Лес». 1837 г.; Н. С. Теплова — «На смерть А. С. Пушкина», 1837 г. и др.

36

Фаддей Венедиктович Булгарин (1789–1859) — автор нескольких романов и повестей, издатель газеты «Северная пчела» и журнала «Сын отечества», негласный осведомитель III Жандармского Отделения, на которого Пушкин написал серию едких памфлетов и эпиграмм, называя его то «Авдей Флюгарин», то «шут Фиглярин». «Фигляриным» называл его в стихах и князь П. А. Вяземский.

37

Данное утверждение Иваницкого является ошибочным, так как фрейлинами, согласно их статусу, могли быть только девицы, то есть незамужние. Жена Поэта, в отличие от своих сестер, никогда не была фрейлиной двора. Фрейлина (от нем. fräulein — незамужняя женщина) — младшее придворное звание для девиц.

38

«В продолжение этих жестоких дней Ек. Ив. Загряжская, в сущности, не покидала квартиры Пушкиных. Графиня Жюли Строганова и княгиня Вяземская также находились здесь почти безотлучно, стараясь успокоить и утешить, насколько это допускали обстоятельства»^{1243}, — отмечала Александрина Гончарова.

«Графиня Ю. П. Строганова в день кончины Пушкина послала Бенкендорфу записку: „Приходите помочь мне заставить уважать жилище вдовы“. Эти слова (написанные по-французски. — Авт.) она повторяла неоднократно и даже написала о том мужу в записке, отправленной в III-е Отделение, где тот находился по распоряжениям о похоронах»^{1244}, — рассказывала княгиня Вяземская.

Причина «раздражения» В. Ф. Вяземской заключалась в том, что графиня Строганова была недовольна своевольным поступком ее сына — Павла Вяземского, студента Петербургского университета, позволившего себе войти в гостиную (где находилась графиня) вместе с молодым студентом-графом П. П. Шуваловым (сыном княгини ди Бутера от первого брака), пришедшим отдать дань памяти Пушкину и пожелавшим увидеть широко известный портрет Поэта работы Ореста Кипренского, написанный в 1827 г.

П. И. Бартенев впоследствии писал: «Тут, конечно, принимала участие графиня Юлия Павловна Строганова, супруг которой гр. Григорий Александрович, по матери своей (Марии Артемьевне Загряжской. — Авт.) двоюродный брат тещи Пушкина, Натальи Ивановны. <…> Графиня в эти дни часто бывала в доме умирающего Пушкина и однажды раздражила княгиню Вяземскую своими опасениями относительно молодых людей и студентов, беспрестанно приходивших наведываться о раненом поэте (сын Вяземского, 17-летний Павел Петрович все время, пока Пушкин умирал, оставался в соседней комнате). Граф Строганов взял на себя хлопоты похорон и уломал престарелого митрополита Серафима, воспрещавшего церковные похороны якобы самоубийцы. А Пушкин <…> еще до получения письма Государева, выразил согласие исповедаться и причаститься на другой день утром, а когда получил письмо, то попросил тотчас же послать за священником, который потом отзывался, что себе бы желал такого душевного перед смертью настроения»^{1245}.

Сын графа — Александр Григорьевич Строганов, рассказывал впоследствии П. И. Бартеневу, что после поединка «ездил в дом раненого Пушкина, но увидел там такие разбойнические лица и такую сволочь, что предупредил отца своего не ездить туда»^{1246}. По словам другого мемуариста, А. Г. Строганов называл Пушкина «mauvais drôle» (шельма), в то время как жена графа (с сентября 1820 г.) Наталья Викторовна, урожденная Кочубей, «с большим жаром говорила в его (Пушкина. — Авт.) пользу».

Уместно будет напомнить, что юная княжна Наталья Кочубей, будучи предметом увлечения Пушкина-лицеиста, впоследствии стала прообразом Татьяны Лариной в романе «Евгений Онегин», о чем сохранилось свидетельство П. А. Плетнева: «Татьяна в высшем обществе срисована с графини Строгановой, урожденной Кочубей»^{1247}.

О длительном и возвышенном отношении Поэта к дочери канцлера В. П. Кочубея писала 19 сентября 1836 г. и Софи Карамзина брату Андрею: «Когда приехала (в салон Карамзиных. — Авт.) графиня Строганова, я попросила Пушкина пойти поговорить с ней. Он… согласился, краснея (ты знаешь, что она — одно из его „отношений“, и притом рабское)»^{1248}.

Незадолго до дуэли, встречая Новый 1837 год у Вяземских, в числе тех, кто был особенно внимателен к Поэту, была и Н. В. Строганова, о чем позднее Бартенев записал со слов B. Ф. Вяземской: «Графиня Наталья Викторовна Строганова говорила княгине Вяземской, что у него (Пушкина. — Авт.) такой страшный вид, что будь она его женою, она не решилась бы вернуться с ним домой»^{1249}.

39

Барон Геккерн впервые встретился с Дантесом осенью 1833 года, возвращаясь на службу в Россию из отпуска, а уже в мае 1836 года объявил о его усыновлении.

40

Отец Дантеса, барон Жозеф-Конрад Дантес, 29 сентября 1806 года женился на 22-летней графине Марии-Анне-Луизе Хатцфельдт. От этого брака было шестеро детей: 5 февраля 1812 года родился третий по счету ребенок — это был первый сын, будущий убийца Пушкина. В 1832 году в возрасте 48 лет мать Жоржа-Шарля Дантеса умерла.

41

Имеются в виду анонимные письма, полученные Пушкиным и его друзьями 4 ноября 1837 г.

42

П. В. Анненков писал, что «этого Соболевского Наталья Николаевна не очень жаловала», хотя вначале было иначе: Пушкин в письме жене от 8 октября 1833 г. даже шутливо предостерегал ее: «Не кокетничай с Соболевским».

43

Воспетая Пушкиным княжна Мария Александровна Урусова (1801–1853) в первом браке (с 1822 г.) была замужем за графом И. А. Мусиным-Пушкиным (1783–1836), братом мужа Эмилии Карловны, урожденной Шернваль (1810–1846). После того как Мария Александровна овдовела, оставшись с пятью детьми на руках, в 1838 г. она вышла замуж за товарища Пушкина по Лицею князя А. М. Горчакова (1798–1883), который с 1854 по 1856 г. был посланником в Вене, затем министром иностранных дел, а с 1867 г. — государственным канцлером. К концу своей жизни Горчаков, получивший титул светлейшего князя, был последним из оставшихся в живых лицеистов.

В 1853 г. князь овдовел. Позднее он был влюблен в свою внучатую племянницу Надежду Сергеевну Акинфьеву (1839–1891), урожденную Анненкову. Ее развод с мужем — камер-юнкером Владимиром Николаевичем Акинфьевым, в течение нескольких лет давал пищу для светских пересудов. В частности, поэт Ф. И. Тютчев писал жене:«Петербург. 3 октября <1867> …Но что представляет гораздо меньшее значение и легче поддается оценке, это — любовная интрига бедного канцлера, все еще ожидающая своего завершения. Будущая канцлерша еще не вполне решилась стать таковой и для принятия окончательного решения ожидает в недалеком будущем приезда некоего герцога. Никогда еще не совершалось большей глупости с меньшим увлечением. Что касается согласия мужа, то в этом почти уверены. Он довольно покладист. Он хотел бы только обеспечить себе средства, чтобы провести несколько лет за границей, и для того предлагает своему преемнику купить его имущество за сто двадцать тысяч рублей. Вот в чем в настоящую минуту заключается затруднение. Все это издали кажется довольно-таки некрасивым, но при близком общении впечатление притупляется и сглаживается…»^{1250}.

Когда же брак племянницы канцлера был расторгнут, она вышла замуж за герцога Николая Лейхтенбергского (1843–1890), родителями которого были герцог Максимилиан Лейхтенбергский (1817–1852), внук Жозефины Богарне, жены Наполеона, и старшая дочь Николая I — великая княгиня Мария Николаевна. В 1878 г. Н. С. Акинфьева получила титул графини Богарне.

44

Многоточие в подлиннике.

45

Кордегард — от франц. corps de garde — караул, караульное помещение для содержания арестованных под стражей.

46

Получив известие о смерти брата, Ольга Сергеевна «подверглась нервной горячке». Ее квартира в Варшаве стала местом паломничества русских и поляков, выражавших свою скорбь и соболезнование сестре Пушкина. Улица, на которой жили Павлищевы, три дня была запружена экипажами.

47

Более чем полтора века спустя в архиве нидерландского Министерства иностранных дел были обнаружены документы, свидетельствующие об отказе короля Вильгельма I Оранского в разрешении Геккерну усыновить Дантеса.

На то время (май 1836 года) ни Геккерн, ни Дантес не могли узаконить свои двусмысленные отношения, невзирая на родительскую любовь первого и сыновьи чувства второго. Их нетерпение в совершении этого акта не нашло понимания у нидерландского короля, усмотревшего в этом нарушение закона того времени, который гласил:

1. Усыновитель должен быть не моложе 50 лет (барону Геккерну тогда было 44);

2. Усыновлению подлежат только несовершеннолетние (Дантесу в ту пору уже исполнилось 24);

3. Усыновитель и усыновляемый к моменту усыновления должны прожить вместе не менее 6-ти лет (Геккерн и Дантес были знакомы около 3-х лет).

Именно поэтому только 1 апреля 1841 года, согласно указу французского короля, Дантес получил право носить имя Геккерна с титулом барона у себя на родине. Об этом на его свидетельстве о рождении, по решению суда г. Кольмара, в котором он родился, была сделана соответствующая запись. До той поры бывший кавалергард, изгнанный из России, жил во Франции, нося имя убийцы Пушкина — Дантеса.

48

Франция — по рождению, Голландия — по приемному отцу, Россия — по месту службы.

49

Дантес — с 1812 года, Геккерн — с 1836 года.

50

В своем дневнике Тургенев упоминает о 35-летнем юбилее С. Н. Карамзиной, которая все еще была не замужем и жила в семье мачехи.

Софья Николаевна Карамзина (5.III.1802–14.VII.1856) — дочь историографа Н. М. Карамзина от первого брака с Елизаветой Ивановной Протасовой (1767–1802), умершей после рождения дочери. Когда Софи исполнилось 19 лет, 30 августа 1821 г. она была принята фрейлиной ко двору.

Отец ее, 38-летний вдовец, 8 января 1804 г. женился на 23-летней Екатерине Андреевне Колывановой (1780–1851), внебрачной дочери князя Андрея Ивановича Вяземского (на ту пору еще неженатого) и Елизаветы Карловны Сиверc, разъехавшейся с мужем — Я. Е. Сиверсом, но официально состоящей с ним в браке. Фамилия Екатерине Андреевне была дана отцом по месту рождения — Ревель (старинная Колывань), где он тогда служил. Первые годы жизни она воспитывалась в семье тетки А. И. Вяземского — княгини Екатерины Андреевны Оболенской, живя в ее подмосковном имении Троицкое, расположенном неподалеку от Остафьево. В одном из писем княгиня писала своему племяннику, что его незаконная дочь будет воспитываться «…пока мое состояние позволит вместе с моими детьми, за кою Вам отвечаю так, как и за себя…»

В 1782 г. А. И. Вяземский (1750–1807), потомок Рюриковичей, отправился в путешествие по Европе и в 1784 г. женился на представительнице ирландского дворянского рода Дженни Квин, урожденной О’Рейлли (18.XII.1762–12.IV.1802), увезя ее от мужа, с которым она впоследствии развелась. В 1789 г. у Евгении Ивановны (как стали называть Дженни в России) и Андрея Ивановича Вяземских родилась девочка, которую отец, как и внебрачную дочь, назвал Екатериной, но, в отличие от первой, законная дочь унаследовала его княжеский титул. (В 1809 г. княжна Екатерина Андреевна Вяземская вышла замуж за князя Алексея Григорьевича Щербатова (1777–1848), а в следующем году скончалась от родов.) 12 июля 1792 г. родился сын Петр (князь Петр Андреевич Вяземский, ставший впоследствии поэтом и другом Пушкина).

В 1802 г. А. И. Вяземский подал прошение Александру I о пожаловании дворянства и Екатерине Колывановой, которая уже не первый год воспитывалась в Остафьево вместе со своими сводными братом Петром и сестрой Екатериной Вяземскими, но получил отказ.

Загадочная женитьба родителей интересовала молодого князя, и в 1828 г. он просил А. И. Тургенева, находившегося за границей: «Сделай одолжение, отыщи мне родственников моих в Ирландии; моя мать была на фамилии O’Reilly. Она прежде была замужем за французом и развелась с ним, чтобы выйти замуж за моего отца, который тогда путешествовал. Сошлись они, кажется, во Франции, и едва ли не в Бордо…»^{1251}.

51

На самом деле, не желая расстраивать отца и щадя его, Ольга Сергеевна скрыла от него истинное положение дел.

52

Майорат — неделимое имение, которое должно было передаваться старшему в роду и не могло быть ни заложено, ни продано. В 1778 г. все гончаровские владения были преобразованы в майорат, который с тех пор стал именоваться Полотняным Заводом, куда входили калужские полотняные (парусиновые) и бумажные фабрики и многочисленные поместья, в частности, Никулино и Катунки, — всего 75 вотчин.

53

Императрице Елизавете Алексеевне (1779–1826) выпало дважды пережить материнское горе: в 1799 г. у нее родилась дочь Мария (отцом которой был поляк князь Адам Чарторижский (1770–1861), с 1795 г. находившийся на русской службе, с 1803 по 1804 г. являвшийся министром иностранных дел при Александре I, не один десяток лет беззаветно любивший супругу императора). Но в 1800 г. девочка умерла. Дочь Елизаветы Алексеевны и Охотникова умерла в 1808 г. Ее похоронили в Благовещенской усыпальнице Александро-Невской лавры рядом с первым младенцем. И в том же 1808 г. на их могилках были воздвигнуты мраморные полуколонны (арх. Л. Руска, скульпт. Ж. Тибо).

54

На могиле Охотникова через 6 месяцев после его кончины был установлен памятник, на котором и сегодня можно прочесть надпись: «Здесь погребено тело Кавалергардскаго полку штаб-ротмистра Алексея Яковлевича Охотникова, скончавшагося генваря 30 дня 1807 года на 26 году от своего рождения». Художественное надгробие представляет собой грот со скульптурой плакальщицы у сломанного дерева. Современники отмечали сходство лика плакальщицы и самой императрицы Елизаветы Алексеевны.

А рядом с этим надгробием — еще одно: «Под сим камнем покоится прах любезного нам брата Петра Яковлевича Охотникова, скончавшагося 1801 года 25 апреля на 26 году от рождения».

Их было три брата родом из орловских дворян: Павел, Петр (1776–1801) и Алексей (1781–1807). И лишь старшему из них выпала счастливая судьба: служил в лейб-гвардии, был женат на Наталье Васильевне Шатиловой, имел сына Николая (1811- 4.УШ.1864), продолжившего род Охотниковых.

К слову сказать, жена Павла Яковлевича — Н. В. Шатилова, была родной сестрой Марии Васильевны Шатиловой (1767–1842), вышедшей замуж за Степана Сергеевича Ланского (1760–1813) — дядю П. П. Ланского, второго мужа Н. Н. Пушкиной.

55

Из камер-фурьерского журнала:

«1807 год. Января. 27-го дня. Воскресенье.

По утру. 9 часов утра в библиотеке Государыни Императрицы Марии Федоровны отправлялась утренняя. Потом Их Императорские Величества изволили с 12 часов пополудня слушать Божественную Литургию. Государь Император (Александр I. — Авт.) и супруга его Государыня Императрица (Елизавета Алексеевна. — Авт.) в Малой церкви, а Государыня Императрица Мария Федоровна с Их Высочествами великими князьями и великими княжнами с антресолей и по возвращении с оных в Ковровой комнате. Ея Величеству имели щастие чрез господина обер-камергера Нарышкина — действительный тайный советник Энгельгард принести всеподданнейшую благодарность за назначение Смоленским губернским начальником над милицею и откланивался и статские советники Свиньин и Щербинин принесли всеподданнейшую благодарность первый за высочайшие милости, а последний за пожалование в сей чин и особенно потом в Гостинной комнате представлен был приехавший сюда Мекленбург-Шверинского двора гофмейстер барон Люцца, при чем оные от Ея Величества и жалованы были к руке.

Обеденный стол Ея Императорское Величество изволила в Брилиантовой комнате на 18 ковертах, а к столу приглашенные от Ея Величества сидели: великая княжна Екатерина Павловна, герцог Александр Виртембергский, статс-дама княгиня Прозоровская, шталмейстер Муханов, Синода обер-прокурор князь Голицын, действ, тайн, советник граф Сергей Румянцев, генерал от инфантерии Будберх, обер-камергеры Нарышкин, Гофман, Ланской, действ, тайн, советник граф Николай Румянцев, генерал от инфантерии Вязмитинов, действ, тайн. сов. граф Кочубей, Гурьев, обер-шенк Загряжской, фрейлина Дивова, статс-дама графиня Ливен, Великая Княжна Анна Павловна.

По сем при дворе Его Императорского Величества была свадьба титулярного советника Ганчерова с девицей жительствующей во дворце, с фрейлиной Натальею Загряжской, по случаю чего в 1-м часу после полудня назначенные по реэстру и прошенных пред тем чрез дворцового повесточного Лакея как ближайшие с обеих сторон их свойственники так и прочие поезжаные гости собрались в Кавалерскую комнату — дамы в круглом платье, а кавалеры в обыкновенных цветных кафтанах. А между тем невеста из своих комнат препровождена была гофмейстериной Вильде во внутренний покои к Государыне Императрицы Марии Федоровны, где от Ея Величества и убираема была брили-антовыми к венцу наколками. И в тоже почти время приехал во дворец и жених который несколько находясь будучи в Кавалерской комнате препровожден из оной был посаженным отцом его господином действ, тайн, советником графом Петром Кириловичем Разумовским и матерью посаженной княгиней Наталией Петровной Голицыной (в „Пиковой даме“ пушкинский прототип графини. — Авт.) в придворную большую церковь. А в 7-м часу пополудня, препровождена была в церковь и невеста посаженным ее отцом господином обер-шенком Николаем Александровичем Загряжским (дядя невесты, муж Н. К. Загряжской. — Авт.) и посаженой матерью княгинею Варварой Александровной Шеховскою (двоюродной сестрой невесты. — Авт.), а за невестою изволили из внутренних апартаментов чрез комнату Кавалерскую шествовать и прибыть в церковь Его Императорское Величество и Их Императорское Величество Государыня Императрица с Их Императорскими Высочествами великими князьями Николаем Павловичем и Михаилом Павловичем и великими княжнами Екатериной Павловной и Анной Павловной с ее светлостью принцессой Аммелией Баденской; и тогда по обыкновению обряда началось браковенчание. По возложению-же на бракосочетавшихся венцов, держали оные — над женихом гв. Преображ. полка офицер Николай Титов — над невестою брат ее камергер Загряжской. По совершению браковенчания в церкви Их Императорские Величества как от новобрачных с их родственниками так и прочие поезжане гостей приняв за брак сей всеподданнейшею благодарность с пожалованием при том Их Государынями Императрицами к руке и обще с их высочествами изволили из церкви возвратиться во внутренние покои, чрез комнату Кавалерскую. А новобрачные между тем от подъезда, что под фонариком отъехали к себе в дом.

Потом у Государыни Императрицы Марии Федоровны в Желтой гостиной комнате в присутствии Ея Императорского Величества и Их Императорских Высочеств великих князей и великих княжен и при собрании некоторых знатных особ обоего пола представлены были две комедии 1) французскими актерами Летавтиф де Морс, в 5 действиях и 2) немецкими — Мистер Филипс — в 1 действии; началось театр, представление открылось 8-м часов, окончилось в половине 11-го часа вечера, а после того от Ея Величества в числе 34 персон за приуготовленными в Брилиантовой комнате круглыми столами угощались вечерним кушаньем: Великая Княжна Екатерина Павловна, Великая Княжна Анна Павловна, статс-дамы: гр. Ливен, кн. Прозоровская, камер-фрейлина Нелидова, фрейлины: гр. Анна Протасова, княжна Марья Щербатова, Дивова, княжна Прозоровская, супруга генерала от кавалерии Волконского, Марья Федотовна Донаурова, княгиня Белосельская, супруга генерал адъютанта гр. Ливен, обер-камергер гр. Строганов, действ, тайн. сов. гр. Николай Румянцев, действит. тайн. сов. Гурьев с супругой, генерал от инфантерии Будберх, гофмаршал Ланской с супругой, егермейстер граф Головкин, шталмейстер Муханов и гр. Сергей Салтыков, тайн. сов. Тутолмин, гр. Александр Салтыков, гр. Строганов с супругой, барон Николаи, Синода обер-прокурор кн. Голицын, камергер кн. Сергей Голицын, командор Клокачев, камер-юнкер Бенкендорф, обер-камергер Нарышкин, действ, тайн. сов. гр. Сергей Румянцев.

Ея Величество вечернее кушанье изволила иметь в кабинете высочайшею токмо своей особою»^{1252}.

56

Старинное родовое гнездо Гончаровых было весьма обширным. В господском доме размещалась семья Дмитрия Николаевича. Там же проживал брат Иван, находившийся в отпуске. В этом же доме расположилась и приехавшая из Яропольца мать. Наталья Николаевна поселилась в так называемом Красном доме, в котором в августе 1834 г. она жила с Пушкиным. Вероятно, именно этот факт имел для нее решающее значение при выборе места пребывания. Теперь она жила в Красном доме с детьми и сестрой Александриной. Жила среди дорогих воспоминаний.

А. В. Средин в начале XX века писал: «Площадь усадьбы Полотняного Завода теперь сократилась; громадный Красный сад вместе с парком, окаймлявший пруды перед фабрикой, частью совершенно уничтожен и уступил место торгу, где в настоящую минуту расположена ярмарка, частью в нижней своей части, у прудов, превратился в пустырь. А между тем с Красным домом, уцелевшим и поныне лишь в меньшей своей пристройке, — теперешнем театре, — и связаны главным образом воспоминания о Пушкине; по преданию, он там останавливался. Этот Красный дом представлял собою довольно большое деревянное здание, включавшее в себя 14 комнат; внизу они были большие и просторные, наверху более мелкие и низкие. — Со стороны теперешней площади, — раньше сада, — был подъезд со ступенями и двумя висячими фонарями. Просторными крытыми сенями дом соединялся с пристройкой, теперешним зрительным залом. Посреди обширного зала стоял круглый стол и висели великолепные золоченые люстры, с золотыми снопами колосьев наверху. Тут, по рассказам, любил вечерами сидеть с гостями Афанасий Николаевич; Красный дом служил его излюбленным местом пребывания. Около дома на теперешней площади торга были аллеи старых берез, а в углу у ограды была расположена остроконечная горка с дорожкой винтом, обсаженная акациями, так называемая „улита“, тип, доныне сохранившийся в некоторых подмосковных имениях. Старожилы описывают этот сад, как какой-то земной рай, напоенный ароматами многочисленных цветов, с гладкими, усыпанными песком дорожками, развесистыми деревьями и кустами сирени. Красный дом расположен был на обрыве и фасадом обращен к прудам; от самых сеней вели вниз широкие каменные ступени. По обрыву росли ели, подстригавшиеся причудливыми фигурами. Пруды в виде буквы „П“ были обсажены ивами, а посредине оставляли род полуострова; тут были разбиты радиально расходящиеся дорожки и посредине — куртины с плодовыми деревьями. Тут же была устроена большая беседка, и другие были по углам ограды вокруг прудов. Дом был окрашен в красный цвет, что и дало повод названию его, а пристройка снаружи была украшена белыми столбами наподобие колонн, пустыми внутри и обитыми отштукатуренным парусом. — Обширный парк поддерживался в строгом порядке. В прежние дни здесь пребывало еще небольшое стадо оленей; и долго после липы еще тщательно подстригались, дорожки ежедневно усыпались красным песком, а вверху зеленой луговины, сбегавшей к реке, высилась беседка. По рассказам стариков, собранным Д. Д. Гончаровым (старшим сыном Дмитрия Николаевича. — Авт.), она была довольно обширная и представляла собою две осьмиугольные башни, диаметром около шести аршин; они соединялись крытым переходом со столбами, поддерживавшими кровлю и расположенными полукругом ступенями. Таким образом выходило подобие террасы и две комнаты с обеих сторон, уставленные по стенам низенькими турецкими диванами. Башенки были островерхие и заканчивались шпилем с шариками; они освещались длинными, сверху полукруглыми окнами. Эта „Пушкинская“ беседка была окрашена в темно-красный цвет так же, как и Красный дом. По преданию, на стенах долго сохранялись стихотворения, написанные рукою Пушкина. — Большой дом в общих чертах сохранился нетронутым; небольшие исправления в нем были сделаны Дмитрием Николаевичем Гончаровым в 40-х гг. Во время Пушкина еще был двухсветный концертный зал, где в конце XVIII в. так много бывало концертов, балов и увеселений»^{1253}.

57

Юрий Никитич Бартенев (1792–1866), с которым Пушкин был хорошо знаком.

58

В своем первом напечатанном стихотворении «К другу стихотворцу» 15-летний Пушкин ставил И. И. Дмитриева наравне с Ломоносовым и Державиным. Почти два десятилетия спустя, за пять лет до трагической дуэли, Пушкин писал Дмитриеву: «…Живите ж долго, милостивый государь! Переживите наше поколение, как мощные и стройные стихи Ваши переживут щедушные нынешние произведения». Невероятно, но слова Поэта оказались пророческими: Дмитриев действительно пережил Пушкина. Правда, стихи самого Пушкина пережили и Дмитриева, и его поколение.

59

Восторженную характеристику самой С. А. Бобринской оставил среди прочих современников и князь П. А. Вяземский, который в течение многих лет был постоянным посетителем ее светского салона в Петербурге:

«Графиня Софья Александровна Бобринская, урожденная графиня Самойлова, была женщина редкой любезности, спокойной, но неотразимой очаровательности. <…> Ей равно покорялись мужчины и женщины. Она была кроткой, миловидной, пленительной наружности. В глазах и улыбке ее были чувство, мысль и доброжелательная приветливость. Ясный, свежий, совершенно женственный ум ее был развит и освещен необыкновенною образованностью. Европейские литературы были ей знакомы, не исключая и русской. Жуковский <…> узнал ее, оценил, воспевал и остался с нею навсегда в самых дружеских сношениях. Императрица Александра Федоровна угадала ее по сочувствию и сблизилась с нею <…> Графиня мало показывалась в многолюдных обществах. Она среди общества, среди столиц жила какою-то отдельной жизнью — домашнею, келейною; занималась воспитанием сыновей своих (которых было трое: Александр, Владимир и Лев. — Авт.), чтением, умственной деятельностью, она, так сказать, издали и заочно следила за движением общественной жизни, но следила с участием и проницательностью. Салон ее был ежедневно открыт по вечерам. Тут находились немногие, но избранные <…> молодые люди <…> дипломаты, просвещенные путешественники <…> государственные люди. Граф Нессельрод занимал тут едва ли не первое место <…> Салон графини Бобринской был любимым приютом его»^{1254}.

Один из сыновей Бобринской впоследствии вспоминал: «…Между ними (посетителями. — Авт.) выдавались гр. Нессельроде, гр. Гурьев, гр. Строгановы, В. А. Жуковский, Пушкин, кн. Вяземский, лорд Блоумфильд, гр. Фикельмон, Вильегорский и др»^{1255}.

Частым посетителем этого салона был и Луи Геккерн, о котором Софи Бобринская писала мужу 22 октября 1834 г.: «Геккерн поднялся со смертельной болезни. Трепетали за его жизнь. Мозговая горячка подвергла его жизнь опасности. Он поправился, что радует всех его друзей»^{1256}.

60

Императрица Александра Федоровна была шефом «Ея Императорскаго Величества Кавалергардскаго полка».

61

Об отношении виконта д’Аршиака к дуэли и реакции на нее в посольских кругах французской столицы повествует его письмо сотруднику французского посольства в Петербурге Жан-Жаку Флагаку (1816–1877):

«3 марта 1837 года. <…> Париж был весьма занят историей с Жоржем. По приезде я застал отца страшно возбужденным; он виделся с одним русским из посольства, Шписом (Василий Иванович Шпис, старший секретарь русского посольства в Париже. — Авт.), который не знал, как было дело, и тем не менее рассказывал и вследствие этого нес всякий вздор. Я был в русском посольстве (не у посланника) (граф Петр Петрович Пален (1778–1864), генерал-адъютант, русский посол в Париже. — Авт.), где рассказал, как было дело, и тогда все изменилось. Медем (граф Павел Иванович Медем (1800–1854), советник русского посольства в Париже. — Авт.) был чрезвычайно любезен со мной, передайте это его братьям; Шпис принес публичное покаяние, и все наладилось. Все газеты, каждая по-своему, рассказывали это дело. Я не думаю, чтобы мне следовало вмешиваться, в виду того, что моего имени не называли (я рассматриваю это как доказательство благосклонности ко мне корреспондентов); я полагал, что лучше заставить забыть эту историю, что теперь и сделано. Нет возможности думать дольше о чем-либо в этом чудесном городе. Я рассчитывал получить известия о Геккеренах. Брат Жоржа (Альфонс Дантес. — Авт.) приехал сюда, чтобы узнать о подробностях поединка.

Я не слышал ни одного упрека по моему адресу. Господин Моле сказал мне, что нечего возразить против того, как все произошло.

Д’Аршиак»^{1257}.

62

Императрица Александра Федоровна высоко ценила Софью Александровну Бобринскую, восхищаясь ее умом, красотой и тонкими дипломатическими способностями. Кроме того, она была приближенной императрицы и по праву родства: в 1821 году «графиня Прелесть Александровна», как называл ее Жуковский, переживший увлечение ею, вышла замуж за Алексея Алексеевича Бобринского, отец которого был внебрачным сыном Екатерины II и графа Григория Григорьевича Орлова. Таким образом, муж Софьи Александровны и Николай I были внуками императрицы Екатерины II.

63

S-t Jean Baptiste — Иоанн Креститель, чью голову потребовала у царя Ирода Саломея за свой танец.

64

Одно из имений Гончаровых в Рязанской губернии, находившееся в 10 верстах к югу от г. Зарайска.

65

Собственный дом Гончаровых на углу Большой Никитской улицы и Скарятинского переулка, в котором жил отец Натальи Николаевны и ее брат Сергей с женой, ожидавшей появления ребенка.

66

«Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккереном. Подлинное военно-судное дело 1837 г.» Издано в пользу фонда Пушкинского Лицейского Общества. — С.-Петербург: Типография А. В. Суворина (Эртелев пер., д. 13.). — 1900 г., 199 страниц.

67

Альфонс Лотар Дантес (1813–1884), младший брат Ж. Дантеса, обучавшийся в Страсбурге, о котором Дантес писал Луи Геккерну 26 ноября 1835 года: «А я был бы рад узнать твое мнение о нем, ибо почти не знаю его характера, поскольку с 15-летнего возраста мы росли отдельно»^{1258}.

68

26 сентября 1836 года принц Оранский писал Николаю I: «Я должен сделать тебе, мой друг, один упрек, так как не желаю ничего таить против тебя. Как же это случилось, мой друг, что ты мог говорить о моих домашних делах с Геккерном как с посланником или в любом другом качестве? Он изложил все это в официальной депеше, которую я читал, и мне горько было узнать таким путем, что ты думаешь о моих отношениях с твоей сестрой. Я полагал до сей поры, что мои домашние дела по крайней мере не осудит никто из близких Анны, которая знает всю истину»^{1259}.

30 октября 1836 года Вильгельм Оранский (1792–1849), к 1840 г. ставший королем Нидерландов Вильгельмом II, а до того являвшийся долгое время регентом при больном отце (короле Вильгельме I Фредерике (1772–1843), короле Нидерландов с 1815 по 1840 г.), снова писал Николаю I: «Я должен тебе признаться, что был потрясен и огорчен содержанием депеши Геккерна, не будучи в состоянии ни объяснить ситуации, ни исправить твою ошибку; но теперь ты совершенно успокоил мою душу, и я тебя благодарю от глубины сердца… Я тебе обещаю то же самое, при сходных обстоятельствах»^{1260}.

Совершенно очевидно, что этого Николай I Геккерну не забыл…

69

Дочери Смирновых, сестры-близнецы (названные именами дочерей Николая I, которых фрейлина Россет знала еще детьми): Александра (18.VI.1834–17.III.1837) и Ольга (18.VI.1834–13.XII.1893), автор «Записок А. О. Смирновой», которые вышли в 1895–1897 гг. после кончины Ольги Николаевны и являлись фальсификацией воспоминаний ее матери. В бытность Ольги фрейлиной двора одной из ее великосветских подруг была старшая дочь Натальи Николаевны — Маша Пушкина.

70

И. М. Виельгорский (1817–1839) — воспитанник Пажеского корпуса, был большим любителем и знатоком русской истории.

20 мая 1839 года Гоголь писал Балабиной из Италии: «Я провожу теперь бессонные ночи у одра больного, умирающего моего друга Иосифа Виельгорского. Я живу теперь его умирающими днями, ловлю минуты его»^{1261}.

А через полмесяца, 5 июня, Гоголь извещал Александра Данилевского, своего товарища и земляка, о кончине 22-летнего Виельгорского: «Я похоронил на днях моего друга, которого мне судьба дала в то время, в ту эпоху жизни, когда друзья уже не даются»^{1262}.

А. О. Смирнова (Россет) в своих воспоминаниях отмечала: «Наследник начал уже серьезно заниматься; к нему взяли в товарищи графчика Иосифа Виельгорского и (Александра Васильевича. — Авт.) Паткуля (которые с 1828 г. воспитывались вместе с великим князем Александром Николаевичем. — Авт.). Это товарищество было нужно, как шпоры для ленивой лошади. Вечером первый подходил тот, у которого были лучшие баллы, обыкновенно бедный Иосиф, который краснел и бледнел; что касается до Паткуля, тот никогда не помышлял о такой чести. Наследник не любил Виельгорского, хотя не чувствовал никакой зависти: его прекрасная душа и нежное сердце были далеки от недостойных чувств. Просто между ними не было симпатии. Виельгорский был слишком серьезен, вечно рылся в книгах, жаждал науки, как будто спеша жить, готовил запас навеки. Придворная жизнь была для него тягостна. Весной этого (1839. — Авт.) года он занемог, его послали в Рим на зиму, и там, на руках Елизаветы Григорьевны Чертковой и Гоголя, увял этот прекрасный цветок и скончался тихо, не жалея этого мира. Его мать (Луиза Карловна, урожденная Бирон. — Авт.) была уже в Марселе с дочерьми и сыном Михаилом (который, будучи хромым от рождения и заразившись тифом в Крымскую войну, также умер молодым, в возрасте 33 лет, в 1855 г., помогая раненым. — Авт.), когда Гоголь привез неутешного отца на пароходе. Графиня не хотела верить, когда наш консул ей сообщил это известие; она его схватила за ворот и закричала: „Вы лжете, это невозможно!“ Потом, не говоря ни слова, поехала в Петербург, уселась против портрета сына, покрытая длинным креповым вуалем, не плакала, а сидела, как каменный столб. Александр Николаевич Голицын и Матвей Юрьевич (Виельгорский, младший брат мужа. — Авт.) постоянно были при ней. Государя она приняла как нельзя хуже и упрекала его за смерть Иосифа, говоря, что они его не поняли и огорчили его юное сердце. Странно, что брат мой Иосиф очень подружился с покойным Иосифом; тот ему сообщал все свои беды и читал ему выписки из книг, все серьезное»^{1263}.

71

Н. А. Полевой умер внезапно, 22 февраля 1846 года, в Петербурге, на 50-м году жизни. Его отпевали в Никольском соборе. Полевой лежал в гробу, согласно его воле, в том виде, в котором его настигла смерть, — в халате и небритый. Когда гроб выносили из собора, Фаддей Булгарин пожелал нести его вместе с другими. — «Полноте, — сказал ему актер П. А. Каратыгин, — зачем вам? Вы уже при жизни довольно его поносили»^{1264}.

Князь П. А. Вяземский в своей «Записной книжке» отмечал:

«28 ф<евраля> 1846.

Отпевали Полевого в церкви Николы Морского, а похоронили на Волковом кладбище. Множество было народа. По-видимому, он пользовался популярностью. Я не подходил к гробу, но мне сказывали, что он лежал в халате и с небритою бородою, — такова была его последняя воля. Он оставил по себе жену, девять человек детей, около 60 000 р. долга и ни гроша в доме. По докладу графа Орлова, пожалована семейству его пенсия в 1000 р. сер<ебром>. В литературном кругу — Одоевский, Соллогуб и многие другие — затевают также что-нибудь, чтобы прийти в помощь семейству его. Я объявил, что охотно берусь содействовать всему, что будет служить свидетельством участия, вспомоществованием, а не торжественным изъявлением народной благодарности, которая должна быть разборчива в своих выборах. Полевой заслуживает участия и уважения как человек, который трудился, имел способности — но как он писал и что он писал, это другой вопрос. Вообще Полевой имел вредное влияние на литературу: из творений его, вероятно, ни одно не переживет его, а пагубный пример его переживет и, вероятно, надолго. „Библиотека для чтения“, „Отечественные записки“ издаются по образу и подобию его. Полевой у нас родоначальник литературных наездников, каких-то кондотьери, ниспровергателей законных литературных властей. Он из первых приучил публику смотреть равнодушно, а иногда и с удовольствием, как кидают грязью в имена, освященные славою и общим уважением, как, например, в имена Карамзина, Жуковского, Дмитриева, Пушкина. Белинский — Полевой, объевшийся белены»^{1265}.

72

Коровино — имение «дядюшки» М. М. Сонцова в Рязанской губернии. Одна из сестер Сергея Львовича — Елизавета Львовна Пушкина (1776–1848), в 1803 г. вышла замуж за Матвея Михайловича Сонцова (1779–1847), и у них родились две дочери: Екатерина и Ольга. Было у Сонцова и имение Плуталово, которое также находилось в Рязанской губернии (всего в двух верстах от имения Гончаровых — Ильицыно), где в семье сестры не раз гостил овдовевший Сергей Львович. Зиму же он проводил в их собственном доме в Москве на Остоженке (ныне участок дома № 5), где прежде неоднократно бывал и Пушкин вместе с Натальей Николаевной.

73

Леля — Лев (1834–1915), сын Ольги Сергеевны и Николая Ивановича Павлищевых.

74

23 мая — день рождения Сергея Львовича Пушкина.

75

Любовь Федоровна Полуектова, урожденная княжна Гагарина, с 4 ноября 1817 года замужем за Борисом Владимировичем Полуектовым (1878–1843), родная сестра княгини В. Ф. Вяземской.

76

Браслет этот сохранился доныне. Его диаметр составляет 6,8 см. Наталья Николаевна всегда носила его не на запястье, а согласно тогдашней моде — выше локтя.

77

К тому времени у Идалии Полетики было двое детей: 5-летняя Елизавета и 2-летний сын Александр. Дочь Юлия умерла в младенчестве (8.VI. 1830–19.1.1833).

78

Подчеркнуто автором письма.

79

Подчеркнуто автором письма.

80

Ямбург — уездный городок недалеко от российско-эстонской границы, ныне — г. Кингисепп.

81

В конце августа 1837 г. на пароходе «Александра» виконт Оливье д’Аршиак возвратился в Россию.

82

Согласно официальным данным, дочь Дантеса родилась в Сульце 19 октября 1837 года. Но… Существует целый ряд обстоятельств, заставляющих сомневаться в этой дате рождения девочки:

1. Еще 2.II.1837 г. Луи Геккерн писал барону Верстолку о своих трудностях содержать семью, в которой «вскоре ожидается прибавление». — И это уже на третьей неделе после женитьбы?!

2. Письмо Е. И. Загряжской после 17.XI.1836 г. на имя Жуковского, в котором о предстоящей свадьбе Екатерины и Дантеса сказано: «И так все концы в воду».

3. Нелишне напомнить и слова Александра Карамзина брату Андрею от 13.III.1837 г. о Екатерине: «…та, которая так долго играла роль посредницы, стала, в свою очередь, любовницей, а затем и супругой».

4. Жуковский в своих конспективных заметках писал: «Открытие Геккерена о любви сына (Дантеса. — Авт.) к Катерине», хотя великосветское общество давно знало, что Дантес ухаживал за Натали Пушкиной.

5. В книге записи актов гражданского состояния г. Сульца регистрация рождения дочери Матильды-Евгении не подтверждена подписью врача, в то время как рождение остальных детей Дантеса подтверждается обязательной врачебной подписью. Вместе с тем, дата рождения — 19 октября 1837 г. — видимо, устраивала все стороны: со дня свадьбы в январе 1837 г. минуло ровно девять месяцев. Сама же Екатерина Николаевна называла днем рождения дочери 20 октября, о чем в письме Д. Н. Гончарову от 19 октября 1841 г. писала: «Матильда чрезвычайно развитая девочка, завтра ей исполняется четыре года».

83

В то время провинциальный городок Сульц, находящийся недалеко от Страсбурга, едва насчитывал 4000 жителей.

84

Юрий Федорович Самарин (1819–1876) — сын Федора Васильевича Самарина и фрейлины Софьи Юрьевны, урожденной Нелединской-Мелецкой (дочери поэта Ю. А. Нелединского-Мелецкого), известный славянофил, публицист, у которого сложились доверительные отношения с Лермонтовым, предмет глубокого чувства А. О. Смирновой, признавшейся в письме Гоголю: «Мне встретилась душа живая, чистая, полная любви ко всему прекрасному, которая сама сторожит за собою, как за сокровищем, и боится не только утраты, но даже ослабления своих святых чувств и убеждений. Мне встретился и ум светлый, все понимающий, все наблюдающий, разум высокий, судья самого себя <…> Природа щедро одарила даже и общественным положением, даже и красотой это прекрасное существо…» Но с этим «прекрасным существом» она считала для себя необходимым расстаться, чтобы «жертвою искупить жизнь прошлую и грешную»^{1266}.

В 1876 г. откликом на смерть Самарина было письмо Смирновой к его сестре, Марии Федоровне Самариной (1821–1888), в 1846 г. ставшей женой графа Льва Александровича Соллогуба, брата писателя В. А. Соллогуба: «Слов недостает — разве только слезы, чтобы выразить вам, что вся Россия чувствует, в особенности я, при мысли о потере вашей… Душа тонет в слезах»^{1267}.

85

Имеется в виду графиня Елена Карловна Хрептович (1813–?) — старшая дочь графа К. В. Нессельроде (1780–1862) и Марии Дмитриевны, урожденной графини Гурьевой (1786–1849), с 1832 г. ставшая женой графа Михаила Иринеевича Хрептовича (1809–1892). Младшая дочь — Мария Нессельроде (1820–?), была женой барона Альбина Лео Зеебаха, саксонского посланника сначала в Петербурге, затем в Париже. А. О. Смирнова (Россет) в мемуарах приводит слова графини Нессельроде об удачных браках ее дочерей: «Елена у стариков Хребтовичей в Бешенковичах, ее семейная жизнь идет очень хорошо, Мари и ее длинный Зеебах обожают друг друга, они поехали в Саксонию, чтобы познакомиться с семьей ее мужа»^{1268}.

Сын — Дмитрий Карлович Нессельроде (1816–1891), был женат на единственной дочери Аграфены Закревской — Лидии Арсеньевне Закревской (1826–1884). Но в свете была еще одна графиня Елена Хрептович — младшая из дочерей гофмаршала Иринея Ефимовича Хрептовича (1775–1850), сестра Михаила Иринеевича, впоследствии вышедшая замуж за дипломата и литератора Владимира Павловича Титова, о которой 26 ноября 1835 года Дантес писал Луи Геккерну: «Я все забывал рассказать вам о младшей Хрептович, вернувшейся с вод уродливей, чем когда бы то ни было, и невероятно растолстевшей. Особенно руки у нее толсты до неприличия, прямо как ляжки. Она много рассказывала мне о брате Альфонсе, которого находит весьма интересным внешне, но — сказала она с обиженной гримаской — он не попросил, чтобы его ей представили»^{1269}.

86

Князь Г. П. Волконский (1808–1882) — младший сын С. Г. Волконской, владелицы дома на Мойке, с 1830 г. — чиновник Азиатского департамента, с 1835 — камергер. Граф В. А. Соллогуб писал о нем: «Сын министра двора, князь Григорий Петрович Волконский, музыкант и певец замечательный». Обладал редким голосом — basso profondo.

Княжна Мария Барятинская записала в своем дневнике впечатления от бала, состоявшегося 3 августа 1836 года: «Дантес немного за мной ухаживал и сказал мне, что я была очень мила… Он дразнил меня Г. Волконским и Огаревым»^{1270}. — Эти молодые люди считались верными поклонниками княжны. О другом увлечении молодого Волконского вспоминала в своих мемуарах А. О. Смирнова (Россет):

«Это отвратительное создание, Елена Белосельская (Елена Павловна Бибикова (1812–1888), падчерица Бенкендорфа, с 1831 г. замужем за Эспером Александровичем Белосельским-Белозерским (1802–1846), родным братом Зинаиды Волконской. Вторым браком (с 1847 г.) была замужем за Василием Викторовичем Кочубеем. — Авт.), была окружена поклонниками; эта женщина кокетничала с Григорием Волконским и Сутцо, и неизвестно, чья дочь ее вторая малютка — Григория или Сутцо. Я думаю, что Сутцо, потому что это прелестное дитя похоже на него как две капли воды. Платонов, часто бывавший в свете, был, как кузен, хорошо принят у нее… И вот по глупости он сделал ей формальное предложение; тогда эта рожа ответила ему с разгневанным видом: „Как бастард (незаконнорожденный. — Авт.) осмеливается домогаться моей любви!“… Между тем эта злючка уже успела устроить свадьбу своей очаровательной сестры Марии с Григорием. Ей все нипочем, она в день свадьбы будет спать с Григорием и продолжит это потом, живя одновременно с Сутцо, это сука, потому что она не любит любовью своих любовников, она, как Като, любит только похоть и грязную болтовню»^{1271}.

Итак, 29 января 1838 года Г. П. Волконский наконец женился на одной из трех дочерей А. X. Бенкендорфа — графине Марии Александровне (1820–1888).

Из дневника А. О. Смирновой (Россет): «11 марта (1845 г.). Уваров — штукарь. Он прежде старался удерживать при себе Григория Волконского, через него пробивался к Петру Михайловичу (отцу Григория. — Авт.). Видя, что результатов нет, что графство ему не достается, и чувствуя, что в кураторе он имеет строгого и независимого судью, он старался всячески его избавиться. Григорий ему сказал однажды: „Жена моя больна, не знаю, что делать, не придется ли мне ехать в Одессу“. На другой день при докладе министр воспользовался случаем и сказал государю, что Волконский просится в Одессу. Сказано было доложить об этом при следующем докладе. Случилось весьма некстати для Уварова, что Петр Михайлович тут случился при докладе. „Сын твой просится в Одес, — сказал государь. — Как так, да я и слова об этом не слыхал!“ — „Да“, — отвечал немного сконфуженный Уваров. Бумага была подписана уже. Григорий В. отправился к министру (Уварову. — Авт.), который отвечал ему, что „нужно пользоваться случаем, что он думал сделать добро и скорее оказать услугу, что он редко работает с императором“. Волконский хотел письменно все изъяснить государю и, кажется, с огорчением на Уварова, но отец нашел письмо неприличным и не велел его подавать. Уваров торжествует»^{1272}.

Г. П. Волконский занимал должность попечителя Петербургского учебного округа, а в феврале 1845 г. неожиданно для всех и для него самого был переведен попечителем в Одессу. В 1882 г. он скончался и был похоронен в соборной церкви г. Аккермана Бессарабской губернии рядом со своей матерью.

О падчерице Бенкендорфа Елене Павловне А. О. Смирнова оставила следующие строки: «Свет занялся свадьбой Елены Бибиковой, которая была маленького роста; у нее были черные глаза, а зубы как жемчуг… Свадьбу объявили с Эспером, князем древнего рода Белосельским-Белозерским…

Княгиня Белосельская презирала бедного Эспера, о котором великий князь Михаил Павлович говорил, что у него голова, как вытертая енотовая шуба.

Когда Эспер умер (в 43 года, заразившись тифом. — Авт.), после многих кокетств эта барыня выбрала в мужья красивого и милого Василия Кочубея, который не раз раскаивался в своем выборе. Она была взыскательна, капризна, поселилась в его доме, который перестроила и отделала очень роскошно; в гостиной повесила портрет Василия во весь рост, окружила цветами и зеленью, ее кокетничали при Григории Волконском, Суцци и бедном Платонове. Этот наивный господин вздумал ее любить чистой юношеской первой любовью; она его спровадила, упрекнув, что незаконнорожденный не смеет и думать о ней. Платонов перенес свою любовь на меня… Бедняжка втюрился порядочно в меня; я же просто любила его, как доброго товарища»^{1273}.

О влюбленности внебрачного сына князя Платона Зубова — Валериане Платоновиче Платонове, Дантес писал Луи Геккерну в 1835 г.: «Бедняга Платонов вот уже три недели в состоянии, внушающем беспокойство, он так влюблен в княжну Б… (следует читать — княгиню. — Авт.), что заперся у себя и никого не хочет видеть, даже родных. Ни брату (Александру, сослуживцу Дантеса. — Авт.), ни сестре не открывает двери»^{1274}.

Падчерица Бенкендорфа, между тем, доживала свою долгую жизнь в доме Волконских на Мойке…

87

Княжна Надежда Борисовна Святополк-Четвертинская (1812–1909) — дочь Б. А. Святополк-Четвертинского и Надежды Федоровны, урожденной княжны Гагариной, младшей сестры Веры Федоровны Вяземской. 18 февраля 1834 г. Надежда Борисовна стала женой Алексея Ивановича Трубецкого. По словам ее биографа, она «вела знакомство с лучшими людьми своего времени. У поэта князя П. А. Вяземского, который был ей родня, она познакомилась с Пушкиным, Жуковским и Гоголем».

88

А. В. Мещерский (1822–1900) — сын В. И. Мещерского, владелец родового имения Лотошино, что в 10 верстах от Яропольца. С 1838 г. — юнкер Оренбургского уланского полка, хорошо знавший Лермонтова, оставивший о нем воспоминания, как и о многих своих современниках. Был женат на Елизавете Сергеевне Строгановой (1826–?), отец которой — Сергей Григорьевич, брат Идалии Полетики по отцу, — доводился троюродным братом Наталье Николаевне Пушкиной.

89

Е. Н. Гончарова родилась 22 апреля 1809 года в Москве.

90

Графиня Анастасия Семеновна Сиркур (1808–1863), урожденная Хлюстина, жена французского историка и публициста графа Адольфа де Сиркура, хозяйка литературного салона в Париже, автор статьи «Александр Пушкин», написанной в год его гибели и напечатанной в женевском журнале. О своем общении с Поэтом она вспоминала в письме Жуковскому от 11 декабря 1837 года:

«Именно в присутствии Пушкина я видела Вас впервые <…> Все русское в моем существе оживилось в присутствии двух прекраснейших талантов моей страны; я испытывала гордость за их славу, признательность за все гармонические созвучия, извлеченные ими из нашего языка. В течение этого слишком короткого пребывания в Петербурге я часто видела Пушкина. <…> Его беседа обнаруживала зрелость, которую я еще не находила в его стихах. Я рассталась с ним, предсказывая ему громадное будущее, ожидая всего, кроме столь близкого конца <…>. С тех пор память моя выискивала мельчайшие подробности его беседы. Все в нем носило печать всегда присутствовавшего неоспоримого превосходства, никогда его не покидавшего»^{1275}.

Поместье Хлюстиных, Троицкое Медынского уезда, находилось недалеко от Полотняного Завода. Все сестры Гончаровы были дружны с этим семейством. Брат Анастасии Сиркур — Семен Семенович Хлюстин (1810–1844), которого отец Натальи Николаевны называл не иначе, как «Сенька Хлюстин», в 1834 г. поступил на службу чиновником особых поручений в Министерство иностранных дел одновременно со Львом Пушкиным. В том же году, 27 июня, А. С. Пушкин возразил в ответном письме жене, находившейся с сестрами в Полотняном Заводе: «Ты пишешь мне, что думаешь выдать Катерину Николаевну за Хлюстина, а Александру Николаевну за Убри: ничему не бывать; оба влюбятся в тебя; ты мешаешь сестрам». 2 февраля 1836 г. между А. С. Пушкиным и С. С. Хлюстиным чуть было не состоялась дуэль, предотвращенная С. А. Соболевским.

91

Имеется в виду миниатюрный портрет работы художника Жан-Батиста Сабатье, хранящийся ныне в музее-квартире А. С. Пушкина на Мойке, 12.

92

А. И. Герцен в № 1 своего «Колокола» опубликовал памфлет «Августейшие путешественники», где отмечал, что императрица дала Западной Европе «зрелище истинно азиатского бросания денег, истинно варварской роскоши. С гордостью могли видеть верноподданные, что каждый переезд августейшей больной и каждый отдых ее равняется для России неурожаю, разливу рек и двум-трем пожарам… Какую надобно иметь приятную пустоту душевную и атлетические силы телесные, какую свежесть впечатлений, чтоб так метаться на всякую всячину, чтоб находить восхитительным то захождение солнца, то восхождение ракет; чтоб находить удовольствие во всех этих приемах… представлениях, плошках, парадах, полковой музыке, церемонных обедах и обедах запросто на сорок человек, в этом неприличном количестве свиты, в этих табунах — лошадей, фрейлин, экипажей, статс-дам, камергеров, камердинеров, лакеев, генералов…

<…> Если при русском Дворе воображают этими выходящими за всякие пределы и непростительными расходами произвести в Европе впечатление, отвечающее могуществу обширной империи, то в этом сильно ошибаются. Впечатление получается совершенно противоположное. Эти путешествия, носящие черты чисто восточной, типично азиатской роскоши, служат предметом насмешек для всей Европы, которая считает нас за людей полуцивилизованных, носящихся с идеей, достойной Азии, ослепить нашей роскошью»^{1276}. И Герцен в своих резких оценках в адрес императрицы был не одинок.

«Она путешествует не со свитой, а с целым племенем прислужников всех чинов и званий. Надо ли ей остановиться в гостинице, по предварительному соглашению с владельцем все жильцы изгоняются с определенного дня: гостиница целиком остается в распоряжении императрицы <…> Расходы по пребыванию подымались до безумных размеров»^{1277}, — писал другой современник.

93

Последняя строка подчеркнута самой императрицей.

94

Подчеркнуто автором письма. Шлафор, шлафорк, шлафрок (буквально — спальное платье) — широкое домашнее платье, халат.

95

Д. М. Соболевский — московский художник, современник Пушкина.

96

Это письмо Ксавье де Местра приводится в книге М. Лескюра «Граф Жозеф де Местр и его семья. 1753–1852. Очерки, политические и литературные портреты». Книга была издана в Париже в 1892 г., когда Дантес был еще жив. Этим объясняется многоточие в письме, которое позволил себе Лескюр. Он деликатно опустил слово, приводимое де Местром, характеризующее Дантеса, как «возлюбленного» Луи Геккерна. Мысленно заменив многоточие на общеизвестное слово, имевшее прямое отношение к Дантесу, письмо обретает логику и завершенность для читающего.

97

Шифр — бриллиантовый вензель императрицы, который фрейлины прикалывали к придворному платью. А. Н. Гончарова получила шифр в связи с тем, что 1 января 1839 г. была пожалована во фрейлины императорского двора.

98

Вторая дочь Екатерины Николаевны и Дантеса родилась в Сульце 5 апреля 1839 г.

99

Граф Фердинанд де Серзе-Лузиньян, подполковник, муж Марии-Евгении Дантес. 26 ноября 1835 года Жорж Дантес писал о нем Луи Геккерну: «Ваша история с Фердинандом весьма меня позабавила, видно, он все такая же скотина, и я и никогда не понимал, почему ему отдали руку сестры, — горе молоденькой! Вдруг он сделался очень обидчив, а ведь я помню время, когда он первый подшучивал над своей ужасной внешностью»^{1278}.

100

19 января 1840 года у четы Фризенгоф родился сын Грегор (умер 17 июля 1913 г.).

101

Подчеркнуто автором письма.

102

Сын Идалии, Александр, умер 20 марта 1838 г., не прожив и трех лет.

103

Многоточие в подлиннике.

104

Род Вяземских происходит от князя Ростислава-Михаила Смоленского (умер в 1166 г.), внука Владимира Мономаха. Правнук его (убит в 1224 г. на Калке) получил в удел Вязьму и был родоначальником князей Вяземских.

105

В семействе Е. П. Ростопчину все называли «Додо», как она сама прозвала себя в раннем детстве.

106

Имеются в виду обе тетушки: Е. И. Загряжская и С. И. де Местр.

107

Очевидно, подобный способ принимать гостя отнюдь не означал, что к его визиту относятся как к нестоящему или нежелательному. И граф Соллогуб, и сам Пушкин вспоминали о таком своеобразном «обычае прошедшего столетия принимать визиты во время одевания» и не видели в этом ничего предосудительного.

В последних числах июля 1830 г. Пушкин писал из Петербурга Наталье Николаевне, тогда еще невесте: «Надо вам рассказать о моем визите к Наталье Кирилловне (Загряжской. — Авт.). Приезжаю, обо мне докладывают, она принимает меня за своим туалетом, как очень хорошенькая женщина прошлого столетия. — Это вы женитесь на моей внучатой племяннице?»^{1279}.

В свою очередь, В. А. Соллогуб вспоминал о том, как его еще ребенком вместе с другими детьми приводили к статс-даме Н. К. Загряжской, прожившей 90 лет, той самой, кончина которой пришлась на день отъезда Дантеса из России:

«В Петербурге имела тогда еще большое влияние одна весьма оригинальная и остроумная старушка, Наталья Кирилловна Загряжская. Пушкин был от нее в восторге… Она жила в нынешнем доме шефа жандармов, в комнатах, занимаемых Третьим отделением (Ныне — набережная реки Фонтанки, дом 16. — Авт.) В доме помещался председатель Государственного совета, князь Виктор Павлович Кочубей, жена коего, княгиня Мария Васильевна, была воспитана и выдана замуж ее теткою Натальею Кирилловною; княгиня же была сестрою сенатора Алексея Васильевича Васильчикова, женатого на Архаровой, сестре моей матери. По поводу близких родственных сношений, нас часто водили — большею частью по утрам — к Загряжской, и мы обыкновенно присутствовали при ее туалете, так как она сохранила обычай прошедшего столетия принимать визиты во время одевания. Для нас, детей, она не церемонилась вовсе. Ничего фантастичнее я не видывал. Она была маленького роста, кривобокая, с одним плечом выше другого. Глаза у нее были большие, серо-голубые, с необыкновенным выражением проницательности и остроумия; нос прямой, толстый и большой, с огромною бородавкой у щеки. На нее надевали сперва рыжие букли; потом, сверх буклей, чепчик с оборкой; потом, сверх чепчика, навязывали пестрый платок с торчащими на темени концами, как носят креолки. Потом ее румянили и напяливали на уродливое туловище капот, с бока проколотый, шею обвязывали широким галстухом. Тогда она выходила в гостиную, ковыляя и опираясь на костыль»^{1280}.

108

Друг Пушкина С. А. Соболевский (1803–1870) основал Сампсониевскую бумагопрядильную фабрику совместно с братьями Мальцовыми, в результате чего его материальное положение позволяло ему жить на доходы от производства и попеременно обитать то в Москве, то в Петербурге, то в Европе. Не получив согласия на брак с княжной Александрой Ивановной Трубецкой (1809–1873), в сентябре 1836 г. ставшей женой Николая Ивановича Мещерского, Соболевский на всю жизнь остался холостяком. Но по его признанию, «венчан был Амуром разов до пятисот», поскольку был «высокорослый и аппетитный для дам».

109

Леония-Шарлотта родилась 4 апреля 1840 года.

110

Сохранился портрет Екатерины Николаевны, который в 1840 году написал маслом французский художник Бэльц.

111

Яков Карлович Грот (1812–1893) — лицеист шестого выпуска (1826–1832), с 1840 по 1852 г. проживал в Гельсингфорсе (Хельсинки), где преподавал в Александровском университете, с 1852 по 1862 г. — профессор Александровского лицея, с 1856 г. — академик Петербургской Академии наук. На основе собранных им документов о первом выпуске лицеистов (1811–1817) издал книгу «Пушкинский лицей».

112

Николай Дмитриевич Киселев (1800–1869), секретарь посольства, затем посол во Франции (1844–1854), посол в Италии, по признанию А. О. Смирновой (Россет), предмет ее «баденского романа», длившегося с лета 1836 по 1844 г.

Н. Д. Киселев был младшим из трех братьев. Старший — Павел, впоследствии стал министром гос. имуществ, средний — Сергей, 30 апреля 1830 г. женился на Елизавете Николаевне Ушаковой, старшая сестра которой — Екатерина, в это же время ждала предложения от Александра Пушкина.

Весной 1828 г. Николай Киселев, вернувшись в Петербург после второй своей поездки в Персию, особенно близко познакомился с Вяземским, Грибоедовым, Пушкиным, Олениным. В семье последнего надеялись на женитьбу Киселева на его младшей дочери Анне, но предложения от претендента не последовало, что весьма огорчило 20-летнюю Аннетт. (Отметим, что наряду с Анной Олениной фрейлиной императрицы была на ту пору и Александра Осиповна Россет.) В то время, когда, вернувшись из ссылки, Пушкин был очарован Олениной, и даже сватался к ней, но получил отказ, та никак не могла выбрать между дипломатом Н. Д. Киселевым и 34-летним камергером графом Матвеем Юрьевичем Виельгорским.

В дневнике Анны Алексеевны сохранился словесный «портрет графа Виельгорского», или «дивного графа», как она его называла:

«2 июня <1829> …Находясь в его обществе, я постоянно ощущала, что рядом со мной благороднейший человек, кому можно доверить без страха даже свою жизнь. К нему я испытываю вовсе не идиллическую любовь, скорее всего это — искреннее уважение, почтение, восхищение.

Его возраст, полагаю, лет сорок, меня не пугает. Я могла бы встретить в его лице надежную опору, его моральные принципы настолько чисты, что могли бы гарантировать счастье. Это человек безупречной репутации, любовь, которой он одаривает всех, с кем общается, служит лучшим подтверждением того, что видеть его и любить — это единое целое. Счастливой будет женщина, на которой он остановит свой выбор! Мне кажется, что он и создан для того, чтобы приносить людям счастье»^{1281}.

А годом раньше, 25 сентября 1828-го, Анна Оленина не без досады писала о другом претенденте:

«…Николай Дмитриевич Киселев теперь пойдет в люди. Его брат (Павел Дмитриевич) в большом фаворе. Да и он сам умен. Жаль только, что у него нет честных правил насчет женщин»^{1282}.

113

Стоит заметить, что еще до встречи с Натали Гончаровой Пушкин написал стихотворение «Соловей и Роза», которое было опубликовано в 1827 г.:

Друзья Поэта, почитатели его таланта, называли и самого Пушкина соловьем. Так, стихотворец, член Российской Академии, сенатор Дмитрий Иванович Хвостов (1756–1835) 2 августа 1832 г. прислал в письме Пушкину, проживавшему в то время в доме Алымовой на Фурштадтской улице Петербурга, свое стихотворение, кем-то положенное на музыку, «Соловей в Таврическом саду», написанное для Натальи Николаевны:

Как видно, витавшая в воздухе идея со временем нашла свое отражение и в сонете Ростопчиной «Арабское предание о розе».

114

От франц. gener — стеснять, беспокоить, мешать.

115

Н. Л. Соллогуб (1815–1903) — дочь графа Льва Ивановича Соллогуба и Анны Михайловны, урожденной княжны Горчаковой (сестры лицеиста А. М. Горчакова и Елены Михайловны, в замужестве княгини Кантакузиной, воспетой Пушкиным). Братьям Владимиру и Льву Александровичу Соллогуб Надежда Львовна приходилась двоюродной сестрой. П. А. Вяземский посвятил ей стихотворение «Шутка», написанное не позднее 1836 г. Несколько десятилетий спустя В. Ф. Вяземская рассказывала Бартеневу: «Пушкин сам виноват был: он открыто ухаживал сначала за Смирновою, потом за Свистуновою (ур. гр. Соллогуб). Жена сначала страшно ревновала, потом стала равнодушна и привыкла к неверностям мужа. Сама она оставалась ему верна, и все обходилось легко и ветрено»^{1283}.

116

Revenant — привидение (франц.).

117

Н. П. Вревская (1877–1961) — приемная дочь князя Павла Федоровича Ржевского. В первом браке замужем за Александром Андреевичем Рихтером, во втором — за бароном Михаилом Степановичем Вревским (1871–1929), ученым-химиком, внуком Евпрак-сии Вревской. Автор многотомного дневника о жизни рода князей Ржевских и баронов Вревских, который она вела в течение всей жизни, начиная с 1890-х годов. Возможность ознакомления с дневником и документальными материалами была впервые любезно предоставлена авторам этой книги невесткой и внуком Н. П. Вревской — Софьей Алексеевной (урожденной Ржевской) и Александром Борисовичем Вревским. В книге приводятся фотографии и родословная схема Вревских от Евпраксии Николаевны до наших дней. Более подробный рассказ об истории этого рода предполагается на страницах новой книги, которую авторы готовят к выходу в свет.

118

Ростопчина имела в виду Андрея Николаевича Карамзина, погибшего в Крымскую войну 16 мая 1854 г., которому не было и 40 лет.

119

Противопоставление здесь и там заимствовано из поэзии В. А. Жуковского: здесь — земная жизнь, там — небесная.

120

Вольдемар Гау (1816–1895), которого в России на русский манер называли Владимиром Ивановичем, — акварелист, миниатюрист, портретист, сын пейзажного и перспективного живописца Иоганна Гау. Немец по происхождению, родился в Ревеле Эстляндской губернии, где брал уроки у бывшего придворного художника Карла фон Кюгельхена. Акварелист Эдуард Гау (1807–1877) доводился ему сводным братом. В 1832–1836 гг. В. И. Гау учился в Академии художеств у профессора Александра Зауервейда. В 1836 г. получил большую серебряную медаль и звание свободного негласного художника. В 1838–1840 гг. совершенствовал свое мастерство в Германии и Италии. Вернувшись в 1840 г. в Россию, получил должность придворного живописца, а в 1849 г. — академика живописи. Кисти В. Гау принадлежат многие портреты современников Пушкина. Среди них — несколько портретов Натальи Николаевны. Все они приведены в книге.

121

Сохранился портрет Елизаветы фон Рейтерн, написанный дюссельдорфским художником Зоном в 1840 г., когда она уже была невестой В. А. Жуковского. Отец невесты, Герхардт фон Рейтерн (1794–1865), писал свои акварели левой рукой ввиду увечья. Не раз он портретировал и самого Жуковского.

122

Отец Алексея Аркадьевича Столыпина-«Монго» — Аркадий Алексеевич, был родным братом Е. А. Арсеньевой. Помимо них в семье было еще девять детей.

123

Князь Сергей Васильевич Трубецкой (1815–1859), которого называли «Тишайшим», был братом фаворита императрицы — небезызвестного «Бархата», так же, как и он, служившего в Кавалергардском полку (с сентября 1833 г.). О неприятностях, произошедших с Трубецким, Дантес сообщал Луи Геккерну в письме от 1 сентября 1835 года:

«…В нашем полку новые приключения. Бог весть, как все окончится на сей раз. На днях Сергей Трубецкой с еще двумя моими товарищами, после более чем обильного ужина в загородном ресторане, на обратном пути принялись разбивать все фасады придорожных домов; вообразите, что за шум случился назавтра. Владельцы пришли с жалобой к графу Чернышеву, а он приказал поместить этих господ в кордегардию и отправил рапорт Его Величеству в Калугу. Это одно. А вот, и другое: на днях, во время представления в Александринском театре, из ложи, где были офицеры нашего полка, бросили набитый бумажками гондон в актрису, имевшую несчастье не понравиться. Представьте, какую суматоху это вызвало в спектакле. Так что Императору отослали второй рапорт; и если Император вспомнит свои слова перед отъездом, что, случись в полку малейший скандал, он переведет виновных в армию, то я, конечно, не хотел бы оказаться на их месте, ведь эти бедняги разрушат свою карьеру, и все из-за шуток, которые не смешны, не умны, да и сама игра не стоила свеч»^{1284}.

А 19 декабря 1835 года Дантес сообщал подробности:

«…Гроза разразилась: Трубецкой, Жерве и Черкасский были переведены в армию; им дали 48 часов на подготовку, затем за ними приехали фельдъегеря, Жерве увезли на Кавказ, Трубецкого в Бессарабию, а Черкасского за 300 верст от Москвы… Забыл сказать, что князь Трубецкой (отец. — Авт.) тотчас отправился в Царское Село поблагодарить Императора, что тот сделал сына армейским офицером»^{1285}.

27 октября 1835 года С. В. Трубецкой был переведен в Орденский кирасирский полк, затем служил на Кавказе. На счету Трубецкого были и другие «шалости», о которых впоследствии писал его биограф:

«На Невке, на Черной речке весь аристократический бомонд праздновал чьи-то именины в разукрашенных гондолах, с музыкой, с певцами, певицами и проч., вдруг в среду гондол влетает ялик, на котором стоит черный гроб, и певчие поют „со святыми упокой“. Гребцы — князь Александр Иванович Барятинский, кавалергарды — Сергей Трубецкой, Кротков, у руля тоже их товарищ. Гроб сбрасывают в воду, раздаются крики: „Покойника утопили!“ — произошла ужасная суматоха, дамы в обморок, вмешательство полиции, бегство шалунов!..

Однако окончилась для шалунов эта история довольно печально — продолжительным арестом на пять или шесть месяцев поплатился князь Александр Иванович, князь Трубецкой переведен тем же чином в армейский полк»^{1286}.

Сослуживец Трубецкого по Гродненскому полку А. И. Арнольди писал: «У нас был прикомандирован князь Сергей Трубецкой, товарищ по пажескому корпусу, из Кирасирского орденского полка, в который попал из кавалергардов за какую-то шалость, выкинутую целым полком во время стоянки кавалергардского полка в Новой Деревне. Говорили тогда, что кавалергарды устроили на Неве какие-то великолепные похороны мнимо умершему графу Борху»^{1287}.

124

Впоследствии княжна Екатерина Васильевна Оболенская (1820–1871) вышла замуж за Потапова, а младшая из трех сестер — Наталья Васильевна (1827–1892), стала женой Александра Николаевича Карамзина (1815–1888).

125

Сохранился портрет Марии Аркадьевны Бек с годовалой дочерью на руках, написанный в 1840 г. Карлом Брюлловым, а также — его этюд к ее портрету, датированный тем же годом, и гравюра Г. Робинсона (с акварели В. Гау, 1838 г.), на которой она изображена 19-летней.

126

«Отмщенья, государь, отмщенья!» — таков был эпиграф к стихотворению, взятый Лермонтовым из трагедии французского писателя Жана де Ротру (1609–1650) «Венцеслав» (1648 г.). По словам Бенкендорфа, «Вступление (т. е. эпиграф. — Авт.) к этому сочинению дерзко, а конец — бесстыдное вольнодумство…»

127

Трубецкой и «Монго», а следовательно, и Лермонтов состояли в родстве, поскольку сестра «Бархата» и «Тишайшего» — Мария Васильевна Трубецкая (1819–1895) (любимейшая фрейлина императрицы Александры Федоровны и близкая подруга ее дочери, великой княжны Марии Николаевны) 22 января 1839 г. вышла замуж за двоюродного дядю Лермонтова — полковника Алексея Григорьевича Столыпина (1805–1847). Свадьба проходила в Аничковом дворце. На ней присутствовал и М. Ю. Лермонтов. А еще через несколько лет имя Марии Васильевны Столыпиной, «искусной пройдохи», «весьма распутной», окажется связанным одновременно и с цесаревичем, и с его адъютантом и ближайшим другом князем А. И. Барятинским (которого князь П. В. Долгоруков называл «бездарным пустозвоном», впоследствии ставшим генерал-фельдмаршалом). После смерти мужа М. В. Столыпина вышла замуж за светлейшего князя Семена Михайловича Воронцова — сына «полу-милорда», героя известной эпиграммы Пушкина. По словам Соллогуба, М. В. Трубецкая была «олицетворением того, что в те времена называлось львицей».

А. О. Смирнова (Россет) и вовсе писала о ней небылицы: сестра мужа Софья «была горбатая и лечилась у магнетизерки Турчаниновой (поэтессы Анны Александровны Турчаниновой (1774–1848), получившей известность в великосветском обществе Петербурга как „целительница-магнетизерка“. — Авт.), у которой перебывал весь город, и рассказывали, что из немного кривого плеча княжны Марьи Трубецкой вылезали волоса и катились слезы»^{1288}.

Ее брат Сергей Трубецкой в 1835 г. женился на Екатерине Петровне Мусиной-Пушкиной, на которой годом раньше «затеял жениться» 20-летний граф В. А. Соллогуб, но это, по его собственному признанию, ему «не удалось, но послужило поводом к одной странной истории, положившей основание …сближению с Пушкиным»^{1289}. А брак Трубецкого был и недолгим, и скандальным. Бурная жизнь «Тишайшего» являлась объектом многочисленных светских сплетен. Единственная дочь от этого брака 7 января 1857 г. вышла замуж за французского посла герцога Морни.

Брат «Тишайшего» — Андрей Васильевич Трубецкой (1822–20.XI.1881), был женат на дочери А. О. и Н. М. Смирновых — Софье Николаевне (2.VIII.1836–25.IX.1884).

128

Александр Семенович Траскин (1804–1855) был женат на Марии Александровне Вревской, сестре Б. А. Вревского. Человек «он был наиприятнейший, дельнейший господин и неутомимый анекдотист». Был очень дружен с семейством Н. И. Шенига.

129

Луи-Филипп Орлеанский (1773–1850) — представитель младшей линии Бурбонов, французский король (с 1830 по 1848 г.), которого Николай I прозвал «королем баррикад». Вяземский имеет в виду покушавшегося на убийство Жозефа Фиеску, процесс над которым был начат в Париже 10 февраля 1837 г. Обвиняемый был казнен. Само же покушение на короля Луи-Филиппа было совершено в Париже 15 декабря 1836 г. После того как в 1848 г. Луи-Филипп был свергнут, он бежал в Англию.

130

В год 200-летия со дня рождения А. С. Пушкина на основании описания этого гербария по названиям растений, собранных вокруг Тригорского и Михайловского, были подобраны семена и выращена рассада цветов и растений, которая затем была высажена в рабатках с двух сторон вдоль еловой аллеи Михайловского.

131

Никулино — владельческое сельцо Гончаровых в Калужской губернии; находилось в 150 верстах от Москвы и в 55 верстах от Полотняного Завода, входило в состав гончаровского майората, следовательно, не подлежало продаже.

Согласно же документам, в 1846 г. хлопотами Д. Н. Гончарова была сделана купчая, но имение ушло за долги и стало собственностью давнего кредитора матери Гончаровых — Ртищева.

Хотя еще 11 июля 1843 г. Дантес писал Дмитрию Гончарову: «<…> поскольку вы продали Никулино — вы можете продать и остальные земли».

132

3 января 1842 года о ходе Военно-судного дела доложили августейшему монарху. Ответ царя, как и суд, был скорым и неправым. (Упоминания о гибели Лермонтова на дуэли были запрещены до конца царствования Николая I, то есть до 1855 года.) Впоследствии, по ходатайству Е. А. Арсеньевой, пережившей внука на 4 года, было разрешено перезахоронение тела Лермонтова в имении Тарханы Пензенской губернии. 21 апреля 1842 г. прах поэта погребли в фамильном склепе меж могил его деда и матери, прожившей неполных 22 года. На черном мраморном памятнике золотыми буквами высекли: «Михайло Юрьевич Лермонтов. 1814–1841».

133

Старший брат Ксавье де Местра — Жозеф-Мари де Местр (1753–1821) — мыслитель и публицист, один из идеологов Реставрации, с 1802 по 1817 г. — сардинский посланник в России, автор книги «Санкт-Петербургские вечера», о котором литератор С. П. Жихарев в «Записках современника» отмечал: «Ума палата, учености бездна, говорит, как Цицерон».

134

Слова, выделенные курсивом, в подлиннике подчеркнуты (Авт.).

135

Алексей Кириллович Разумовский (12.IX.1748–5.IV.1822) — сын государственного деятеля графа Кирилл Григорьевича Разумовского (1728–1803), брат которого — Алексей Григорьевич Разумовский, являлся морганатическим мужем императрицы Елизаветы Петровны.

Сам же А. К. Разумовский участвовал в организации Царскосельского лицея, с 1810 по 1816 год являясь министром народного просвещения, на которого юный Пушкин написал эпиграмму, относящуюся к 1814–1816 гг.:

В дальнейшем Поэт близко познакомился со всеми побочными сыновьями графа, старшим из которых был писатель Алексей Алексеевич Перовский (1787–1836), получивший свою фамилию от подмосковного села Перова, более известный под псевдонимом Антоний Погорельский (от названия с. Погорельцы Сосницкого уезда Черниговской губернии, где он поселился после смерти отца, выйдя в отставку). Будучи холостым, он занимался воспитанием своего племянника — будущего поэта графа Алексея Толстого (1817–1875), родителями которого были сестра Погорельского — графиня Анна Алексеевна Перовская (? — 1857) и граф Константин Петрович Толстой (1779–1870).

Третьим внебрачным сыном Разумовского, также оставшимся холостым, был генерал-лейтенант Василий Алексеевич Перовский (1795–1857) — друг Карамзина, Жуковского, Вяземского, близко знавший доктора Даля и Пушкина; с 1833 по 1842 г. он являлся военным губернатором Оренбурга, где в его доме останавливался Поэт во время своей поездки по местам, связанным с восстанием Емельяна Пугачева. С 1855 г. — граф.

Младшим из сыновей был граф Борис Алексеевич Перовский (1815–1881), с 1831 г. служивший в Кавалергардском полку. В 1841 г. он женился на одной из четырех дочерей бывшего петербургского почт-директора (с 1820 по 1835) К. Я. Булгакова — фрейлине Софье Константиновне (? — 25.I.1902), от брака с которой имел сына Алексея (19.IX.1842–?) и трех дочерей: Марию (20.IV.1845–?), впоследствии вышедшую замуж за Петрово-Соловово, Ольгу (3.VII.1853–?) и Веру (10.II.1856–?).

Известно, что за несколько часов до покушения на Александра II Б. А. Перовский разговаривал с императором, и эта насильственная смерть так потрясла графа, что «он умер (25 ноября 1881 г.) положительно по Государе. Схоронен в Ницце».

К слову сказать, отец братьев Перовских — граф А. К. Разумовский — был братом Анны Кирилловны Васильчиковой и Н. К. Загряжской, которой Наталья Николаевна, как известно, доводилась внучатой племянницей. Из этого следует, что вдова Поэта и братья Перовские состояли в далеком родстве.

136

Мария Аркадьевна Бек после шести лет вдовства в 1848 г. вышла замуж за сына князя П. А. Вяземского — 28-летнего Павла Петровича. На этой свадьбе, состоявшейся в Константинополе (где жених находился на службе в составе русской миссии), присутствовали и его родители. Отец жениха затем писал Жуковскому о невестке: «Она… красавица, лицом и душою благонравная, благочестивая, воспитанная в семействе деда своего графа Мордвинова». На картине неизвестного художника, написанной тогда же, в 1848 г., и хранящейся ныне в Остафьево, изображено «венчание П. П. Вяземского с М. А. Бек, рожд. Столыпиной»^{1290}. От этого брака было двое детей: сын Петр и дочь Екатерина (1849–1929), в 1868 г. вышедшая замуж за графа Сергея Дмитриевича Шереметева (1844–1918), сохранившего Остафьево от разорения. Позднее, уже после революции, сыну Шереметевых — Павлу Сергеевичу (1871–1943), выдали охранную грамоту: он стал заведующим музеем-усадьбой Остафьево. (В семье С. Д. Шереметева, было 5 сыновей и 2 дочери: Анна и Мария.) Не менее бережно относился к фамильным реликвиям и сын последнего — Василий Павлович Шереметев.

137

В конце января — начале февраля 1842 года Е. Н. Дантес должна была родить четвертого ребенка.

138

Имеется в виду Валериан Николаевич Вульф (1812–1845), с февраля 1836 г. служивший в чине унтер-офицера в Уланском великого князя Михаила Павловича полку.

139

Тильбюри — род экипажа.

140

Николай Игнатьевич Шениг (1795–1860) был женат на баронессе Софье Николаевне Сердобиной, сестре Михаила Николаевича Сердобина, сводного брата Б. А. Вревского. Шениг и Сердобин вместе учились в Дерптском университете, выпускником которого (в 1826 г.) был и Алексей Николаевич Вульф.

Н. И. Шениг — помещик сельца Духово близ Острова и островской предводитель дворянства в 1853–1858 и 1859–1861 гг., масон, полковник Главного штаба, участник турецкой кампании, товарищ лицеиста В. Д. Вольховского.

«Н. И. Шениг был приемышем некоей Анны Николаевны Зиновьевой, которая будучи бездетной, завещала ему свое состояние. Зиновьева была в свойстве с Авдотьей Ивановной Нарышкиной, жившей в с. Лопатино, Тарусского уезда Калужской губ., куда приезжал Шениг»^{1291}, — писала Н. П. Вревская в своем дневнике.

10 сентября 1836 г. Е. Н. Вревская писала А. Н. Вульфу: «6-го уехал от нас Николай Игнатьевич. Он заменил Пушкина в сердце Маши. Она целые три дня плакала об его отъезде и отдает ему такое преимущество над поэтом, что и сравнивать их не хочет… Я рада этой перемене: Ник. Игн. никогда не воспользуется этим благорасположением, что об Пушкине никак нельзя сказать»^{1292}.

Справедливости ради стоит заметить, что не только сердце одной Маши томилось от безответной любви к заезжему блистательному поэту. Алексей Вульф, в свою очередь, записал в дневнике свои наблюдения и над самой 20-летней Евпраксией, относящиеся к осени 1828 г.: «…по разным приметам судя, и ее молодое воображение вскружено неотразимым Мефистофелем (Пушкиным. — Авт.)»^{1293};

«18 декабря <1830> …увидел я и Евпраксию. Она страдала еще нервами и другими болезнями наших молодых девушек. В год, который я ее не видал, очень она переменилась. У ней видно было расслабление во всех движениях, которое ее почитатели назвали бы прелестною томностью, — мне же это показалось похожим на … страдание от не совсем счастливой любви, в чем я, кажется, не ошибся»^{1294}.

Полгода спустя после гибели Поэта, 26 сентября 1837 г., Евпраксия, словно подытоживая минувшее, писала брату Алексею: «Наш приятель (Пушкин) умел занять чувство у трех сестер <…> Сестра (Александра Осипова, или „Алина“, „Саша“, как звали ее в семье (1805 (1806?) — 1864), 5 февраля 1833 г. вышедшая замуж за П. Н. Беклешова. — Авт.), вероятно, тебе опишет подробно поездки свои в Великие Луки и последствия оных. Она меня пугает своим воображением и романтизмом…»^{1295}.

Анна Вульф, со своей стороны, в письме Евпраксии от 13 мая 1836 г., отмечала: «Но у нас по крайней мере был Пушкин, который был звездой добра и зла для Сашеньки Беклешовой»^{1296}.

Глубокое чувство Анны Николаевны к Пушкину в семье ни для кого не было секретом. «Сохраните ко мне немного привязанности: мое чувство к вам этого заслуживает»^{1297}. — просила она Поэта.

Не только сестры Анна, Евпраксия и Алина пережили увлечение Пушкиным во время его ссылки в Михайловское (1824–1826 гг.). Весьма определенное пылкое чувство к Поэту питала и Прасковья Александровна Осипова, их мать, которой в ту пору шел 44 год. Возможно, из ревности, а скорее для того, чтобы разлучить старшую дочь Анну с Пушкиным, она увезла ее из Тригорского в тверское имение Вульфов — Малинники.

Из своего невольного заточения Анна Вульф жаловалась на свою мать Пушкину в письме от 8 марта 1826 г.: «Она одна хочет одержать над вами победу… она из ревности оставляет меня здесь. Я страшно зла на мою мать; вот ведь какая женщина…»^{1298}. Позднее с горечью добавив: «Неужели ей мало, что она наши все судьбы исковеркала»^{1299}. И даже два года спустя житейские сложности семьи Осиповых-Вульф вокруг имени Пушкина не переставали быть предметом беспокойства для Алексея Николаевича. 11–12 сентября 1828 г. он записал в дневнике: «Я видел Пушкина, который хочет ехать с матерью в Малинники, что мне весьма неприятно, ибо от того пострадает доброе имя и сестры и матери…»^{1300}.

141

Но, как известно, перед смертью Софья Ивановна де Местр «…оставила духовное завещание, в котором пожизненное пользование ея состоянием предоставлялось ея мужу <…> а по его смерти, минуя сыновей ея сестры Натальи Ивановны, доставалось цельностью дальнейшему племяннику, графу Сергею Григорьевичу Строганову, — писала Александра Арапова. — Ему же вменялось в обязанность выдать Наталье Николаевне <…> московское имение, завещанное ей еще Екатериной Ивановной, и выплатить разныя суммы поименованным в завещании лицам. Всего как долгов, так и обязятельств насчитывалось сто с чем-то тысяч»^{1301}.

В 1852 г. Сергей Строганов, старший сын Г. А. Строганова, завладел наследством Натальи Николаевны, которое было ей завещано Е. И. Загряжской. А подмосковное имение Степанково «прежде чем передать <…> потребовал с нея уплаты половины причитающихся долгов, считая ея сонаследницей, но преднамеренно упуская из виду, что его львиная часть превосходит выдаваемую чуть ли не в десять раз»^{1302}.

142

Оба варианта этого портрета Натальи Николаевны приведены в книге.

143

Жанна-Франсуаза-Жюли-Аделина Рекамье (1777–1849) — знаменитая красавица, салон которой был центром политической и культурной жизни Парижа. Когда Жюли не было и 16 лет, ее выдали замуж за банкира Рекамье. Муж был старше ее на 26 лет.

В 1805 году, в период ее расцвета, ученик великого Давида художник Франсуа Жерар написал портрет 28-летней мадам Рекамье. В 1806 г. банкир Рекамье разорился. За отказ стать «подругой императора» Наполеон не только способствовал разорению мужа, но и изгнал саму мадам Рекамье из Парижа. Лишь через несколько лет она вновь поселилась в столице Франции.

В 1817 году в ее салоне впервые появился Рене Шатобриан, в течение 30 лет посещавший мадам Рекамье, без которой не мог прожить и дня. Он посещал ее даже тогда, когда его разбил паралич, и больного привозили в кресле.

По словам Сент-Бева, «салон мадам Рекамье был центром и очагом литературы… Не было таланта, добродетели, своеобразия, которые бы она не отличала, не заставила обнаружить себя… Я слышал, как люди спрашивали, была ли умна мадам Рекамье. Мне кажется, что она обладала в высокой степени не тем умом, который сверкает сам по себе, но тем, который заставляет гореть и делает особенно блистательным ум других. Она слушала пленительно, не пропуская ничего из того, что было самым ценным. Отличительной и характерной чертой мадам Рекамье была способность внушать любовь… всем, кто ее видел и с ней общался…»

Когда Андрей Карамзин в 1836 году уехал на лечение в Париж, его мать настоятельно советовала ему посетить салон мадам Рекамье: «…ты право должен постараться познакомиться с ней». И приложила при этом рекомендательное письмо А. И. Тургенева, хорошо знавшего обворожительную хозяйку этого влиятельного салона Европы.

К концу жизни мадам Рекамье почти ослепла и, прожив 72 года, 5 мая 1849 года умерла от холеры.

144

Виктор Александрович Фок — зять П. А. Осиповой, женатый на ее младшей дочери Екатерине Ивановне (1823 — после 1908).

145

Ревекка — по Библии жена Исаака, мать Иакова. В Библии рассказывается о том, что раб, посланный искать жену для Исаака, впервые увидел прекрасную Ревекку, когда она с кувшином на плече шла за водой к источнику. Сохранилась картина итальянского живописца XVII в. Ф. Солимена «Ревекка у колодца».

Позднее, когда в апреле-мае 1850 г. Вяземский совершил поездку в Иерусалим, он привез оттуда стихотворение «Палестина». Образ Ревекки в этом произведении, наверное, не случаен и навеян его воспоминаниями о маскараде в Аничковом дворце Петербурга, где блистала Наталья Николаевна:

Костюм Ревекки, о котором идет речь, — один из многих, подаренных Е. И. Загряжской. Благодеяния эти вели отсчет с той поры, когда юная Натали стала женой Пушкина, и до последних дней тетушки. Об этом свидетельствовала и А. П. Арапова: «Все ея выездные туалеты, все, что у нея было роскошнаго и ценного, оказывалось подарками Екатерины Ивановны. Она гордилась красотою племянницы; ея придворное положение способствовало той благосклонности, которой удостоивала Наталью Николаевну царская чета, а старушку тешило, при ея значительных средствах, что ея племянница могла поспорить изяществом с первыми щеголихами»^{1303}.

Подтверждением тому служит и письмо Н. О. Пушкиной, адресованное дочери Ольге: «Петербург 4 сего января 1835… Здесь все по горло в Праздниках; Натали много выезжает со своими сестрами, однажды она привела ко мне Машу (свою дочь, в ту пору ей было чуть больше 2,5 лет. — Авт.), которая так привыкла видеть одних щеголих, что, взглянув на меня, подняла крик и, воротившись домой, когда у нее спросили, почему она не захотела поцеловать Бабушку, сказала, что у меня плохой чепец и плохое платье»^{1304}.

7 декабря 1836 года А. И. Тургенев, недавно возвратившийся из-за границы, писал А. Я. Булгакову из Петербурга в Москву о своем посещении Зимнего дворца, куда он, как и Пушкины, был приглашен по случаю тезоименитства императора Николая I: «Я был во дворце с 10 часов до 3 ¹/₂ и был почти поражен великолепием двора, дворца и костюмов военных и дамских <…> пение в церкви восхитительное! Я не знал, слушать ли, или смотреть на Пушкину и ей подобных. Подобных! Но много ли их? Жена умного поэта и убранством затмевала других, как супруга пышного лорда — бриллиантами и изумрудами…»^{1305}.

В том же письме Тургенев рассказывал о петербургских обедах и балах, где он услыхал чью-то остроту в адрес жены Поэта: «Кстати об обедах: кто-то, увидев прелестную талию Пушкиной, утонченную до того, что ее можно обнять филаретовскою поручью, спросил в изумлении: „Куда же она положит обед свой?“»^{1306}.

О тонкой талии сестер Гончаровых свидетельствовала и Софи Карамзина: «… все три — ослепительные изяществом, красотой и невообразимыми талиями».

146

Рост Натальи Николаевны составлял 173 см.

147

Эмиль Жан Орас Верне (1789–1863) — знаменитый французский живописец и портретист, в 1836 и 1842–1848 гг. работал в Петербурге по приглашению Николая I. Имел большой успех в России. Был награжден орденом Александра Невского с бриллиантами. Портрет Натальи Николаевны его работы неизвестен. Очевидно, речь шла лишь о намерении художника написать лицо, поразившее его своей античной красотой.

148

Юрий Александрович Нелединский-Мелецкий (1752–1829) — сенатор и поэт, расцвет творчества которого относится к концу XVIII в., когда имели успех его «песни» о любви: сентиментальные подражания народным песням. П. А. Вяземский был хорошо знаком не только с его творчеством, но и с ним самим, так как на протяжении многих лет его отца и Нелединского-Мелецкого связывала давняя дружба: он был завсегдатаем его дома наряду с поэтом И. И. Дмитриевым, Василием Львовичем Пушкиным, молодым В. А. Жуковским, Н. М. Карамзиным и др. Кроме того, когда умер А. И. Вяземский, его сыну Петру Андреевичу было всего 15 лет, и опекуном, помимо двоюродного брата Вяземского-старшего, был назначен Нелединский-Мелецкий, который был не только другом умершего, но и его душеприказчиком.

149

Слова, выделенные курсивом, подчеркнуты в подлиннике, а само письмо написано по-русски.

150

Многоточие в подлиннике.

151

Сумма в подлиннике проставлена многоточием.

152

Ольга Плетнева (1830–15.Х.1851) — дочь Петра Александровича и Степаниды Александровны, урожденной Раевской (11.XI.1795–21.IV.1839). «Плетнев женился очень молодым, — писала А. О. Смирнова (Россет), — и был учителем в институте с платой 1000 р. в год. <…> бедный Плетнев имел от рыжей Степаниды дочь, которую он обожает»^{1307}.

153

Стихотворение «Мотылек и цветы» было написано в 1824 г. и впервые напечатано в альманахе «Северные цветы» на 1825 г. с примечанием: «Стихи, написанные в альбоме Н<атальи> И<вановны> И<вановой>, на рисунок, представляющий бабочку, сидящую на букете из анютиных глазок и незабудок».

154

Даты рождения сына Екатерины, указанные в свидетельстве о рождении и в надгробной надписи, отличаются на один день.

155

А. С. Пушкин писал жене: «12 сентября 1833 г., из села Языкова. <…> Сегодня еду в Симбирск, отобедаю у губернатора, а к вечеру отправлюсь в Оренбург — последняя цель моего путешествия».

Из воспоминаний Констанции Ивановны Коротковой: «В 1833 году я жила с моим отцом в Симбирске, где тогда губернатором был Александр Михайлович Загряжский; у А. М. Загряжского была только одна дочь (Елизавета. — Авт.), с которою я в числе прочих городских барышень училась у них в доме танцовать. Однажды осенью (1833 г., между 8 и 14 сент. — Авт.) во время урока танцев по зале пронесся слух, что приехал сочинитель А. С. Пушкин; мы все взволновались от ожидания увидеть его, и вдруг входит в залу господин небольшого роста, в черном фраке, курчавый, шатен, с бледным или скорее мулатским рябоватым лицом: мне тогда он показался очень некрасивым… Мы все уже сидели по стульям и при его общем нам поклоне сделали ему реверанс; через несколько минут мы все с ним познакомились и стали просить его потанцовать с нами; он немедленно же согласился, подошел к окну, вынул из бокового кармана пистолет и, положив его на подоконник, протанцовал с каждой из нас по несколько туров вальса под звуки двух скрипок, сидевших в углу»^{1308}.

156

Естественно, что устами Марии Ивановны говорила ревность. Влюбленный Лев Сергеевич, напротив, считал свою Лизу «божеством» и видел ее совершенством, не уступающим самой Наталье Николаевне. Сохранился портрет Е. А. Пушкиной (урожденной Загряжской), в 1847 году выполненный маслом художником Г. Яковлевым, ныне хранящийся в ИРЛИ (Пушкинский Дом).

157

Екатерина Ермолаевна Керн была выпускницей Смольного института, который она окончила в 1836 году и в котором осталась служить в качестве классной наставницы. (Одновременно в институте училась и будущая жена Льва Пушкина — Е. А. Загряжская, окончившая его в 1839 г.)

В 1836 году Е. Керн познакомилась с Марией Ивановной Стунеевой, родной сестрой Михаила Ивановича Глинки (1804–1857), а 29 марта того же года — и с самим композитором, которому было уже 35 лет. На ту пору он был женат (с 26 апреля 1835 года) на Марии Петровне Ивановой. (Глинка познакомился с М. П. Ивановой, когда той было 18 лет, а осенью 1834 года она уже стала его невестой. Известный романс Глинки «Только узнал я тебя» был посвящен ей же, но уже как жене. Однако их совместная жизнь, к сожалению, состояла не только из романсов. В 1841 году Мария Петровна тайно обвенчалась с князем Васильчиковым, что стало тяжелой душевной травмой для Глинки. В течение шести лет длился бракоразводный процесс, и наконец в 1846 году брак был расторгнут.)

158

Кучук-Ламбад — крымское имение Андрея Михайловича Бороздина, женатого на тетке Раевских — Софье Львовне Давыдовой, сводной сестре Н. Н. Раевского-старшего. Анна Михайловна Бороздина (1819–1883), дочь генерал-лейтенанта Михаила Михайловича Бороздина, в 1839 г. вышла замуж за Н. Н. Раевского-младшего, с которым был дружен Лев Пушкин. Имение Кучук-Ламбад находилось на побережье Черного моря, между Алуштой и Гурзуфом. Сохранились два рисунка этого имения, выполненные в 1842 г. Томасом Эвансом.

159

Речь идет о длительной болезни жены Ивана Гончарова — Марии Ивановны.

160

В семье Шокальских в Петербурге родился единственный сын — Юлий (1856–1940), которому суждено было стать крупным ученым в области океанографии, географии, картографии. Григорий Пушкин был очень дружен со всем семейством Шокальских. Екатерина Ермолаевна писала сыну: «…меня посетил Григорий Александрович, который очень нежно о тебе справлялся, ждет тебя с нетерпением и велит тебе сказать, что к твоему приезду будет дома»^{1309}.

Юлий Михайлович оставил воспоминания о Г. А. Пушкине. Они были опубликованы в 1895 г. в № 12 журнала «Русский архив». У академика Ю. М. Шокальского и его жены Любови Ивановны (1859–1923) была дочь Зинаида (ум. в 1957 г.).

161

За 25 лет супружества великого князя Михаила Павловича (1798–1849) и его двоюродной сестры великой княгини Елены Павловны (1806–1873), принцессы Вюртембергской, родилось пять дочерей: Мария (1825–1846); Елизавета (1826–1845); Екатерина (1827–1894), замужем за герцогом Георгом Мекленбург-Стрелицким; Александра (1831–1832); Анна (1834–1836). Семья жила в Михайловском дворце, построенном в 1825 г. специально для великого князя. Современники отмечали, что «с своей женой Еленой Павловной Михаил Павлович не сумел найти общих чувств и мыслей и причинил немало огорчений этой замечательной женщине»^{1310}, с которой император Николай I иногда весьма своеобразно здоровался: «Bongour, madam Michel».

Этот долгий брак не был счастливым. А. О. Смирнова (Россет), у которой на свадьбе великий князь Михаил Павлович был посаженым отцом, впоследствии рассказывала поэту Якову Полонскому, как был заключен брак великого князя с принцессой: «Она ему не нравилась, он с ней почти не говорил, дичился быть с нею вместе, и эта антипатия его к ней доходила до того, что невеста раз объявила, что она не хочет выходить замуж. — „Отправьте меня вон из России, — говорила она, — я вижу, что не нравлюсь, поведение жениха это доказывает“. Но ее не пустили»^{1311}.

Причину своей «антипатии» к невесте Михаил Павлович позднее так объяснил А. О. Смирновой: «…я просил у матушки (императрицы Марии Федоровны. — Авт.) разрешения жениться на Паше (в ту пору фрейлине его матери княжне Прасковье Александровне Хилковой (1803–1843), в замужестве Гендриковой. — Авт.), она мне отвечала: „Дитя мое, делай как хочешь, но перед тобой дурной пример Константина“. Вы знаете, как я люблю моего брата Константина, мне пришлось пожертвовать для него моей любовью к Паше, хотя я люблю ее больше всего на свете и буду любить до последнего вздоха»^{1312}.

Вероятно, это дало повод Смирновой в мемуарах достаточно резко написать о Елене Павловне: «Великий князь Михаил Павлович тогда был за границей, где и обрел вюртембергское сокровище, которое отравило его жизнь»^{1313}.

162

Из дневника А. О. Смирновой (Россет):

«1 марта (1845 года). … У Софьи Павловны Кутузовой говорили за достоверное, что Елизавета Михайловна Нассауская умерла от падучей болезни, и что муж ее хотел даже в случае счастливых ее родов привезти в Россию. Великая княгиня Елена Павловна скрыла это даже от Михаила Павловича. Мне кажется это невероятным. <…>

5 марта. Великий князь Михаил Павлович был у меня два раза и, наконец, застал меня в первый раз после смерти дочери. Он очень еще грустен, рассказывал ее смерть. Герцог Нассауский пишет ему часто, горюет по жене — все это опровергает слухи, которые распускают по городу»^{1314}.

19 февраля 1844 года молодые покинули Петербург, отправившись в Висбаден, а 16 января 1845 г. герцогиня Елизавета Михайловна Нассауская скончалась при рождении дочери. Малютка прожила всего сутки. В одной из петербургских газет появился некролог: «Сие печальное известие повергло здешнюю столицу в глубокую горесть… Давно ли мы провожали юную царевну, украшенную всеми добродетелями своего пола, всеми доблестями высокого своего рода, цветущую здоровьем и красотою, на счастливое новоселие… И ее уже нет…»^{1315}.

А овдовевший герцог после нескольких лет траура снова женился и в 1890 году взошел на престол государства Люксембург.

163

Художник неизвестен.

164

О возрасте Екатерины Николаевны А. С. Пушкин писал отцу в конце декабря 1836 года: «Моя свояченица Екатерина выходит за барона Геккерна… Это очень красивый и добрый малый, он в большой моде и на 4 года моложе своей нареченной…»

165

А. М. Полетика (XII.1800–1854) в 1829 г. женился «на воспитаннице графа Строганова, Идалии Григорьевне Обортей (ок. 1810–27.XI.1890), лютеранского вероисповедания». Князь А. В. Мещерский, характеризуя эту супружескую чету, в своих «Воспоминаниях» замечал: «Идалия Полетика была известна в обществе, как очень умная женщина, но с весьма злым язычком, в противоположность своему мужу, которого называли „Божией коровкой“»^{1316}. П. И. Бартенев, напротив, писал о муже Идалии: «Он был наглец».

С 15 октября 1836 г. А. М. Полетика был произведен в полковники Кавалергардского полка. Будучи «приятелем Дантеса», он был свидетелем на его бракосочетании с Е. Н. Гончаровой и поручителем со стороны невесты.

166

Ланской, согласно послужному списку, с 1827 г. — ротмистр, с 23.IV.1834 г. — флигель-адъютант. Включительно до чина полковника служил в Кавалергардском полку.

167

Одним из доказательств правоты А. П. Араповой о вероятности встреч в свете Натальи Николаевны и Ланского является тот факт, что, например, вечером 5 сентября 1836 г. Пушкин с женой был на балу в Елагиноостровском дворце, на который были приглашены все офицеры Кавалергардского полка. Бал давался в честь храмового праздника этого полка. Как отмечалось в камер-фурьерском журнале, «в 8 часов вечера все приглашенные собрались в Овальной зале дворца. После танцев, в 10 минут 1-го часа, гости приглашены были к ужину в Столовую и Малиновую гостиную». Среди прочих присутствовали и «Камер-юнкер Пушкин с супругою».

168

Речь идет об Идалии Полетике — побочной дочери графа Г. А. Строганова.

«Одним из плодов любви его была Идалия… (говорят, от гречанки)… Прижитая в чужих краях дочь Строганова Идалия Григорьевна, супруга Кавалергардского полковника Полетики, считавшаяся приятельницей H. Н. Пушкиной»^{1317}, — как писал о ней П. И. Бартенев.

А. О. Смирнова (Россет), напротив, считала, что «у него (графа Строганова. — Авт.) была дочь от модистки — французской гризетки. Эта молодая девушка была прелестна, умна, благовоспитанна, у нее были большие голубые, ласковые и кокетливые глаза, и графиня (мачеха Идалии. — Авт.) выдала ее замуж за monsieur Полетика, человека очень хорошего происхождения и с порядочными средствами»^{1318}.

Историю взаимоотношений отца Идалии и мачехи — Юлии Павловны, урожденной графини д’Ойенгаузен, поведал тот же Бартенев: «Эта графиня португалка родом и сошлась с графом Строгановым, когда тот был посланником в Испании и пользовался такою известностью своими успехами в полях Цитерейских, что у Байрона в „Дон-Жуане“ мать хвастает перед сыном своею добродетелью и говорит, что ее не соблазнил даже и граф Строганов»^{1319}.

Писала о супругах Строгановых и А. О. Смирнова (Россет): «В Францесбаде я особенно близко познакомилась с графиней Юлией Строгановой, женой Григория Строганова. Вслед за посольством в Константинополе ему дали место посланника в Испании. Графиня Юлия была замужем за графом д’Альмейда, португальским посланником. (Данное утверждение Россет ошибочно: португальская поэтесса Леонора д’Альмейда была матерью Юлии Павловны, а первым мужем Юлии был граф д’Ега. — Авт.). У нее не было детей. Строганов безумно в нее влюбился и женился на ней после смерти своей жены (Анны Сергеевны, урожденной Трубецкой, умершей 21 октября 1824 г., от брака с которой у Г. А. Строганова было шесть сыновей и дочь Елена. — Авт.), но он похитил ее у мужа, которого она не любила, и женился на ней только в Дрездене (в 1826 г. — Авт.)»^{1320}.

О репутации самой Идалии, далеко не безупречной, участницы очередной псевдо-мелодрамы (нет, скорее — фарса), Пушкин писал жене 6 мая 1836 г.: «…Какие бы тебе московские сплетни передать? Что-то их много, да не вспомню. Что Москва говорит о Петербурге, так это умора. Например, есть у Вас некто Савельев, кавалергард, прекрасный молодой человек, влюблен в Idalie Политику и дал за нее пощечину Гринвальду. Савельев на днях будет расстрелян: вообрази, как жалка Idalie!» Считается, что этот анекдот, в котором была и доля истины, сочинил сам Пушкин, «чтоб чем-нибудь полакомить Москву, которая ждет от <…> приезжего свежих вестей». Пушкин продолжал: «Я рассказываю, что Алекс. Карамзин (сын историографа) хотел застрелиться от любви к красавице-брюнетке (Наталье Николаевне. — Авт.), но что, по счастью, пуля вышибла только передний зуб…»

Трагедия и фарс, любовь и измена, драма и анекдот — все рядом, перемешано, и уже трудно отличить одно от другого… Во всяком случае, по иронии судьбы, та, которая причинила глубокую сердечную боль Ланскому, еще раньше была легко осмеяна Пушкиным.

169

П. П. Ланской родился 13 марта 1799 года.

170

Английский гравер и живописец (1792–1849), с 1822 по 1826 и с 1830 по 1845 г. проживал в России. В декабре 1836 г. Томас Райт выполнил портрет Пушкина с натуры, который предназначался Поэтом для задуманного им собрания сочинений. Кроме того, в разное время им были созданы портреты Петра Петровича Ланского (1841 г.), а также двух убийц — Н. С. Мартынова (в 1843 г.) и Дантеса (незадолго до его высылки из России).

171

Н. Н. Ланская (1804–9.VI.1874), в первом браке была замужем за Михаилом Михайловичем Полетикой (1802–1889), младшим братом А. М. Полетики, который был женат на Идалии Григорьевне. Известно, что в 1824 г. Надежда Николаевна — еще жена М. М. Полетики, а в 1834 г. она уже жена Павла Петровича Ланского (1792–1873).

О встрече с ней А. С. Пушкин записал в дневнике в 1834 г.: «3 марта был я вечером у Кн. Одоевского. — Соболевский любезничал с Ланской (бывшей Полетика)».

172

Е. А. Баратынский (род. 19.II.1800) осенью 1843 г. отправился с семьей в заграничное путешествие, где и скончался 29.VI.1844 г. Его прах был перевезен в Петербург и предан земле на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры рядом с могилами И. А. Крылова и Н. И. Гнедича.

173

Третья, младшая дочь Николая I, с 1843 года — жена принца Фридриха Гессен-Кассельского, умерла в родах 29 июля 1844 года в возрасте 19 лет.

174

Согласно сохранившемуся свидетельству о бракосочетании, венчание это происходило в Благовещенской церкви лейб-гвардии Конного полка в Стрельне.

175

Н. А. Орлов (1827–1885) был сыном Алексея Федоровича Орлова (1786–1861) и внуком одного из пяти братьев Орловых, возведших на престол Екатерину II. А. Ф. Орлов, будучи командиром лейб-гвардии Конного полка, участвовал в подавлении восстания на Сенатской площади, за что получил титул графа; в 1844 г. — сменил А. X. Бенкендорфа на посту шефа жандармов. С 1855 г. — князь. Пушкин был хорошо знаком и периодически общался с А. Ф. Орловым, которому в июле 1819 г. посвятил стихотворение «Орлову, отсоветовавшему поступать мне на военную службу». В начале 1850-х гг. его сын, 23-летний Н. А. Орлов, просил согласия на брак по взаимной любви с 15-летней младшей дочерью Поэта — Натальей, но его отец, считавший такой союз недостойным своего рода, пресек намерения сына.

176

Н. А. Орлов — автор записки «Об отмене телесных наказаний». Впоследствии занимал дипломатические посты в Брюсселе, Вене, Париже, а в 1884 году был назначен послом в Берлин.

177

Елизавета (Изабелла) Ланская (ок. 1770 — после 1838), родная сестра Станислава Романовича Лепарского (1754–1837). В 1826 г. он был назначен комендантом Нерчинских рудников и мест заключения декабристов в Чите и Петровском Заводе. В том же 1826 г., вероятно, в связи с новым назначением был произведен в генерал-майоры.

Сохранилось воспоминание декабриста А. В. Розена: «Станислав Романович Лепарский честнейший человек, в чем свидетельствует огромное большинство декабристов».

На склоне лет Е. Р. Ланская поехала навестить своего брата в Петровском Заводе. Так уж получилось, что это свидание стало и прощанием с ним. С. Р. Лепарский умер и был похоронен в Петровском Заводе. Там же декабрист Николай Александрович Бестужев нарисовал акварельный портрет, на обороте окантовки которого сохранилась надпись: «Ланская, Изабелла Романовна рожд. Лепарская». Портрет датирован: «26 сентября 1838 года».

178

Диаметр кольца составлял 1,8 см.

179

Название «кавалергард» сложилось из слов «кавалер» (т. е. всадник) и «гард» (охрана) и восходит к 1724 г., когда Петр I решил устроить супруге Екатерине I пышную коронацию, для которой специально из лучших дворянских семей было набрано 60 человек. Отряд кавалергардов остался при императрице. Когда на престол взошла Елизавета Петровна, она сама взялась набирать свой отряд кавалергардов. После ее коронации он тоже не был распущен. Согласно царскому указу Екатерины II, днем рождения Кавалергардского корпуса считалось 11 января 1799 г. С этого дня корпус вошел в общий состав войск гвардии и мог участвовать в боях. В январе 1800 г. Кавалергардский корпус был переформирован в Кавалергардский полк, в который при Павле I стали записывать знатных дворян еще при рождении и с детства готовить их к почетной службе при монархе. Кавалергарды продолжали нести дворцовую и коронационную службу. Память об этом сохранялась в понятии «вход за кавалергардов», что означало право входа в личные покои императорской семьи в Зимнем дворце и других царских резиденциях. После коронации Александра I полк отправился вслед за ним на войну. Особенно он отличился в 1805 г. в сражении при Аустерлице. Кроме того, полк участвовал в Отечественной войне 1812 года, в частности, в битве при Бородино, а также в походах 1813–1814 гг.: в истории полка были Неман, Лейпциг — преследование французских войск до самого Парижа. По ходатайству Кутузова Кавалергардскому полку был пожалован Георгиевский штандарт. При восшествии на престол Николая I Кавалергардский полк участвовал в подавлении восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 г. Это сделало кавалергардов любимцами императрицы Александры Федоровны, ставшей шефом-попечителем полка. С 1831 г. он стал носить звание Кавалергардского Ея Величества Александры Федоровны полка. Размещался полк в специально для него построенных казармах на Шпалерной улице, на лето выезжал на маневры в Новую Деревню. Ежегодно 1 июля в Петергофе пышно отмечался день рождения императрицы: проводились военные смотры, праздничный военный развод со штандартом, а вечером устраивались спектакли и балы, в которых активное участие принимали кавалергарды. Служба в этом полку стоила немалых денег: все расходы несли сами кавалергарды. Они содержали в образцовом порядке несколько комплектов формы на разные случаи жизни, несколько лошадей, новомодную карету, хорошую квартиру, слугу и егеря-гусара, украшенного серебром и золотом с головы до ног. И все-таки с этой дорогой службы никто не уходил. В полк подбирали только белокурых, с синими глазами и высоких, про которых в известном «Журавле» пелся куплет: «Кавалергарды дураки, подпирают потолки…»

180

Павел Карлович Ферзен (1800–1884) — внук генерала графа И. Е. Ферзена, взявшего в плен Костюшко. В 1819 г., окончив Пажеский корпус, Павел Ферзен был выпущен корнетом в Кавалергардский полк. Отличаясь весьма красивой наружностью, он сумел пленить сердце 20-летней графини Ольги, дочери покойного графа Павла Александровича Строганова (1774–1817) и жены его — Софьи Владимировны (1775–1845), урожденной княжны Голицыной, одной из дочерей «усатой княгини» Н. П. Голицыной, послужившей прообразом графини в «Пиковой даме» А. С. Пушкина.

В 1829 г. граф Ферзен просил руки Ольги Павловны, но ее мать не согласилась на этот брак.

П. А. Строганов (сын графа А. С. Строганова) и Г. А. Строганов (сын барона А. Н. Строганова и дядя Натальи Николаевны, лишь в 1826 г. получивший титул графа) являлись троюродными братьями и в юности были вместе отправлены за границу для получения европейского образования. Позднее, уже после смерти П. А. Строганова, когда старший сын барона Г. А. Строганова — Сергей, женился на графине Наталье Павловне, дочери П. А. Строганова, то вместе с майоратом к нему перешел и графский титул жены. А в 1852 г. Сергей Строганов завладел наследством Натальи Николаевны, которое ей было завещано еще Е. И. Загряжской.

181

А. А. Оленина (1808–1888), с 1825 г. — фрейлина императрицы (одновременно с С. Н. Карамзиной и А. О. Россет). Напомним, что в 1828 г. плененный Аннет Олениной Пушкин воспел ее в стихах. Посвящали ей свои стихи и Д. В. Веневитинов, и Гнедич, а также Крылов и Козлов. В своем дневнике о ревнивом «участии» окружавших ее дам Оленина писала:

«Май 1831. …С Алопеусом (граф А. Д. Алопеус, умерший в 1841 г., секретарь российской миссии в Турине. — Авт.) я танцевала французский танец, но он вздумал сидеть рядом со мною во время всех остальных танцев, что вызвало злые намеки на мой счет со стороны Софи Карамзиной. Мне это все было очень неприятно»^{1321}.

В доме Олениных на Большой Морской (в 1830 г. купленном у князя И. А. Гагарина, а десятилетие спустя перешедшем во владение Анны) появился Лермонтов. Будущей хозяйке дома он вписал в альбом шутливый экспромт: «Ах! Анна Алексевна…», написанный в день ее рождения, 11 августа 1839 г., когда ей исполнился 31 год. Старшая сестра Анны — Варвара Алексеевна, внесла пояснение: «Приветствие больного гусарского офицера и поэта г. Лермонтова Анне Алексеевне Олениной в ее альбом».

А за несколько дней до этого Анна вместе с Софи Карамзиной и другими светскими приятельницами была в Павловске с визитом у княгини М. А. Щербатовой, в которую позднее был влюблен Лермонтов, также присутствовавший там. Все дружно обсуждали предстоящий день рождения Олениной. Софи Карамзина затем писала:

«Во вторник я обедала в Павловске у кн. Щербатовой-Штерич. Ты меня спросишь: по какому случаю? Понятия не имею. Но я никак не могла отказаться, потому что она настоятельно просила меня об этом и сама за мной приехала. Там были ее престарелая бабушка с седыми волосами и румяными щеками, Антуанетт Блудова, Аннет Оленина и Лермонтов (можешь себе вообразить смех, любезности, шушуканье и всякое кокетничание — живые цветы, которыми украшали волосы друг друга, словом, все средства обольщения, что мешает этим дамам быть приятными, какими они могли бы быть, веди они себя проще и естественнее, ведь они более умны и образованны, чем большинство петербургских дам… Они были очень заняты вечером, который давала Оленина и который называли вечером безумства. Каждая из этих дам на вечере будет фигурировать в костюмах, напоминающих московские колокола. На вечер будут допускаться только мужья (не являющиеся мужчинами, как они говорили)… Я слышала, как княгиня Щербатова спросила Анет: „Вы не приглашаете Софи?“ А та ответила: „Нет, Софи будет скучать, она любит беседовать, а мы будем лишь смеяться между собой и беситься…“ Я притворилась глухой, услышав это страшное слово. Лермонтов был удивлен моим серьезным лицом и видом, так что мне стало совестно, и я кончила тем, что вместе с ними стала шутить и смеяться от чистого сердца и даже бегать взапуски с Олениной…»^{1322}.

В то время как дочь беззаботно веселилась, ее 75-летний овдовевший отец встревоженно писал сыну Петру: «Если б не долги и если б я мог видеть мою Анюту замужем, то умер бы очень спокойно». А в октябре 1839 г. она была уже помолвлена. «Я нечаянно помолвил милую мою дочь, а вашу добрую сестру Анну за лейб-гвардии гусарского полка полковника Федора Александровича Андро, — писал обрадованный А. Н. Оленин. — И потом невеста и жених (в сопровождении меня и Марфиньки) ездили в Невской (монастырь. — Авт.) принять благословение доброй матери над ее вечно безмолвным прахом!»^{1323}.

Как известно, Елизавета Марковна Оленина (1768–1838) была похоронена на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры, и баснописец Крылов написал эпитафию, ставшую последними поэтическими строками в его творчестве.

16 февраля 1840 г. Анна Оленина вышла замуж за Ф. А. Андро, побочного сына графа А. Ф. Ланжерона, с которым Пушкин был хорошо знаком. Андро был сослуживцем Лермонтова и Ивана Гончарова по лейб-гвардии Гусарскому полку. А незадолго до свадьбы Анны Олениной Вольдемар Гау написал ее акварельный портрет.

182

У Ольги Павловны Строгановой было три сестры: Наталья (1796–1872), впоследствии жена старшего сына Г. А. Строганова — Сергея Григорьевича (1794–1882); Аделаида, или Аглаида (1799–1882), вышедшая за князя Василия Сергеевича Голицына (1794–1836), известного в обществе под прозвищем «Куличка», адъютанта Его Величества; Елизавета (1802–1863), ставшая женой светлейшего князя Ивана Дмитриевича Салтыкова.

Единственным сыном в семье был граф Александр Павлович (1794–23.11.1814). В 20 лет он был убит во Франции в бою под Краоном: ему ядром снесло голову на глазах у отца. Потрясенный отец пережил сына всего на три года и умер от чахотки на 44-м году жизни. В VI главе «Евгения Онегина» (не вошедшей в окончательный текст романа) Пушкин воспел П. А. Строганова и его трагически погибшего сына. Похоронены они рядом на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.

183

Алексей Иванович Бреверн — офицер лейб-гвардии Конного полка, в феврале 1837 г. — председатель военно-судной комиссии по делу о дуэли Пушкина с Дантесом. Его брат — Александр Иванович Бреверн-де-Лагарди (1814–1890) служил в Кавалергардском полку.

184

Тайцы — мыза Софийского уезда Петербургской губернии, в 16-ти верстах от Царского Села. На самом деле тайное венчание состоялось в церкви села Александровки, близ мызы Тайцы.

185

Павел Дмитриевич Соломирский (1801–1861), по прозвищу «Толстый гусар» (сын дипломата Д. П. Татищева и Н. А. Колтовской, урожденной Турчаниновой, в которую был влюблен Павел I). Был сослуживцем И. Н. Гончарова и Лермонтова по лейб-гвардии Гусарскому полку, будучи в чине ротмистра в 1828 г. 1 июля 1835 г. женился на дочери А. Я. Булгакова — фрейлине Екатерине Александровне, светской знакомой Пушкина.

С его братом — Владимиром Дмитриевичем Соломирским (ум. 1884) — артиллерийским офицером, весной 1827 г. Пушкин сблизился в московском доме А. М. Урусова (женатого на сестре дипломата Д. П. Татищева — Екатерине Павловне), у которого было 6 сыновей и 4 дочери, воспетых Пушкиным. В. Д. Соломирский, влюбленный в свою кузину княжну Софью Урусову, ревнуя ее к Пушкину, поссорился с ним и 15 апреля 1827 г. вызвал Поэта на дуэль, на что Пушкин в тот же день ответил ему письменным согласием. Благодаря «дружным усилиям» Павла Муханова, С. А. Соболевского и А. В. Шереметева противников удалось помирить.

186

Не желая давать огласку этому делу, графиня Строганова-мать поспешила обратиться к командиру Кавалергардского полка графу Апраксину с письмом, в котором выражала согласие на брак дочери, а ей написала: «Прощаю, благословляю, ожидаю».

187

Граф Ферзен за этот поступок был переведен в Свеаборгский батальон, а затем в Киевский Гусарский полк. А в 1830 г. граф Ферзен, в составе Кирасирского Ее Величества полка, принимал участие в подавлении польского мятежа, и после взятия Варшавы был переведен обратно в Кавалергардский полк. С июля 1831 г. Ферзен — ротмистр Кавалергардского полка, а в 1833 г. уволен по болезни со службы. В 1832 г. в семье родилась дочь, которую в честь матери Ольги Павловны назвали Софьей (впоследствии Софья Ферзен вышла замуж за Плещеева). В 1835 г. у четы Ферзен родился сын Павел, впоследствии также служивший в кавалергардах и женатый на гр. Н. И. Толстой, 11 мая 1859 г. получивший титул графа.

В ноябре 1836 г. Ферзен — чиновник по особым поручениям при министерстве императорского двора, надворный советник. Был знаком с Пушкиным.

24 декабря 1836 г. Пушкин, Жуковский, Ферзен и другие лица были на завтраке у Эмилии Карловны Мусиной-Пушкиной, приехавшей в Петербург вместе с мужем из Москвы и остановившейся в гостинице Демута.

13 апреля 1837 г. на 29-м году жизни Ольга Ферзен скончалась, и была погребена в Лазаревской усыпальнице Александро-Невской лавры. Сохранился портрет Ольги Павловны, написанный Карлом Брюлловым в 1835 г. После нескольких лет вдовства Ферзен женился на Елизавете Федоровне фон Раух, от которой имел дочь Александру (1856–?) и сына Николая (1858–?), впоследствии женатого на княжне С. А. Долгорукой.

В 1852 г. граф П. К. Ферзен временно управлял егермейстерской частью при министерстве двора, а в 1862 г. был пожалован в обер-егермейстеры. «Блестящая карьера графа Ферзена, — писал его биограф, — неожиданно оборвалась 29 декабря 1870 г.» На царской охоте, близ станции Малая Вишера Николаевской железной дороги, его роковым выстрелом был убит егермейстер Владимир Яковлевич Скарятин (1812–1870), женатый на княжне Марии Павловне Голицыной (1826–1881). Скарятин был одним из пяти сыновей Я. Ф. Скарятина (участника убийства Павла I) и братом Григория Яковлевича Скарятина (1808–1849), служившего в Кавалергардском полку и в свое время бывшего другом Дантеса.

«Расследование дела было поручено особой, под председательством генерала В. В. Зиновьева, комиссии, которая пришла к заключению, что Владимир Скарятин убит неосторожным выстрелом из ружья гр. Ферзена („Правительственный вестник“, 27 января 1871 г., № 23). На донесении комиссии император Александр II начертал резолюцию, в силу коей граф Ферзен увольнялся от службы, а дело прекращалось производством. После увольнения граф проживал до своей кончины в своем имении Лифляндской губернии»^{1324}.

188

Помимо Натальи Федоровны в семье было еще пятеро детей:

— Анастасия (1808–1870), фрейлина, с октября 1836 г. замужем за князем К. О. Вреде;

— Ольга (1816–1893), с 4 февраля 1836 г. замужем за Александром Ивановичем Кошелевым (1806–1883), чиновником Московского архива министерства иностранных дел, знакомым Пушкина и Карамзиных.

В своих «Записках» Кошелев вспоминал о встречах с Поэтом: «Пушкина я знал довольно коротко, встречал его часто в обществе; бывал и я у него; но мы друг к другу не чувствовали особой симпатии». 20 февраля 1831 г. Кошелев писал В. Ф. Одоевскому из Москвы: «Пушкин очень мне обрадовался… Он познакомил меня с своей женой, и я от нее без ума»^{1325}.

В свою очередь, чета Пушкиных впоследствии была знакома с женой Кошелева, равно как и со всеми ее братьями и сестрами Петрово-Соловово:

— Николаем, в 1832 г. окончившим Пажеский корпус и рано умершим;

— Михаилом (1813–1885), служившим в Кавалергардском полку, впоследствии женившимся на Евдокии Васильевне Сухово-Кобылиной (ум. в 1893 г.);

— старшим братом Григорием (1806–1879), тоже кавалергардом, 21 февраля 1834 г. женившимся на княжне Наталье Андреевне Гагариной (1815–1893). 26 февраля 1834 г. «для новобрачных Соловых» был устроен бал у Шуваловых, на котором присутствовал Пушкин и о котором он записал в своем дневнике два дня спустя: «На бале явился цареубийца Скарятин».

189

Женой «цареубийцы» Я. Ф. Скарятина (конец 1770-х — 1850) была родная сестра Анны Григорьевны Петрово-Соловово — Наталья Григорьевна, урожденная княжна Щербатова. Их брат, князь Алексей Григорьевич Щербатов (1777–1848), был женат на сестре П. А. Вяземского — Екатерине Андреевне Вяземской (1789–1810), а после ее кончины вторым браком женат на Софье Степановне Апраксиной (1798–1886).

190

По всей видимости, А. Н. Гончарова имела в виду Аркадия и Александру Россет, отец которых по происхождению был итальянец, их мать — немкой по линии отца, по линии же своей матери она была грузинской княжной Цициановой.

Взаимоотношения Александрины и Аркадия Осиповича Россет так и не получили своего развития: предложения руки и сердца не последовало. По словам П. И. Бартенева, генерал-майор А. О. Россет «скончался старым холостяком в Москве», на 70-м году жизни.

191

Дочь Льва Пушкина — Ольга, названная в честь его сестры О. С. Павлищевой, родилась 21 сентября 1844 года.

192

Многоточие в подлиннике.

193

Генерал Николай Иванович Васильчиков (? — 1855), был женат на родной сестре А. П. Ланского — Марии Петровне (умерла 4 января 1879 г.).

194

Сонечка Ланская родилась 25 августа 1838 года. (По другим источникам она родилась в 1836 или 1837 г.)

195

П. А. Вревский (1809–1855) был младшим из братьев Вревских — побочных сыновей князя А. Б. Куракина. Старшим из них был Борис, женатый на Евпраксии Вульф. Степан был женат на Евфимии Арсеньевой, Ипполит — на Юлии Варпаховской, впоследствии воспетой И. С. Тургеневым.

Н. П. Вревская, жена внука Евпраксии Николаевны, на основе сохранившейся переписки и семейных преданий писала:

«Павел Александрович был высокого роста, с тонкими чертами лица. Темно-карие глаза глядели живо и внимательно. Красота, утонченные манеры и изящество выделяли П. А. среди людей, окружавших Николая I. Двор обратил на него внимание: „Император отличает“. О его светских успехах пишет Евпраксия Николаевна мужу своему Борису Александровичу: „ему пошел уже 32-й год, но он не спешит жениться, хотя женское общество ему далеко не безразлично“.

В переписке родных мелькают имена девушек, которые ему нравятся. О его увлечении А. П. Керн рассказывает Евпраксия Николаевна в письме своему брату Алексею Вульфу: „Анна Петровна никак не могла противостоять любезности Павла Александровича… Она очень дорого стоила Полю во время его пребывания в Петербурге; а перед отъездом своим, заняв 10 тысяч рублей у своего приятеля, он должен был отдать ей по ее просьбе 6 ¹/₂ тысяч рублей… Ты постигаешь, как такой поступок должен был охладить его любовь к ней, если бы она и существовала человеческая, а не chienne (от франц. собака (кобель). — Авт.), на которую он только и способен, я думаю“.

В эти годы в Петербурге жила семья графа Сергея Степановича Ланского, сенатора, впоследствии министра внутренних дел… Жили на Мойке в доме Министерства Государственных Имуществ (в XX в. Институт Растениеводства: „ВИР“). Семья состояла из отца Сергея Степановича, матери Варвары Ивановны, сыновей — Степана Сергеевича — конногвардейца, Александра Сергеевича — юнкера, Михаила Сергеевича — лицеиста и дочерей: Анастасии Сергеевны — замужем за Перфильевым, Варвары Сергеевны — незамужней и Марии Сергеевны — младшей»^{1326}.

Граф М. Д. Бутурлин (1807–1876), живший в 1830–1840 гг. в Петербурге, отмечал в своих «Записках»: «В натуре Варвары Ивановны преобладали три разносвойственные страсти: чадолюбие, живопись и садоводство. Она сама без пособия гувернанток воспитала трех своих дочерей. Об артистическом ее настроении до сих пор свидетельствуют живые памятники на стенах большой залы в имении Варьино (на Клязьме, в 30 верстах от Москвы), увешанной огромного размера копиями масляными красками, акварелью, тушью и, кажется пастелью Рафаэлевских Мадонн и других известных древнего художества картин. По части садоводства помню между прочим в Варьине нечто вроде поля, усыпанного великолепными розами. Там же в саду была вещь, которую я нигде ни прежде, ни после не видал — это был воздушный театр, составленный из растительных элементов. Возвышенность сцены была из наносного дерна, утрамбованная с покатом как следует вниз и покрытая ковровым газоном, а боковые кулисы и задний фон из огромных акаций, и вся сцена суживалась, постепенно уходя к фону, образуемому из гладко стриженых шпалер и составлявших как бы зеленую стену из тех же растений…

Варвара Сергеевна была умнейшая и живейшая особа. Она усвоила себе привычки ворчать даже на добрейшую мать, которая с улыбкой покорности и смирения говорила бывало: „Простите, Варвара Сергеевна, больше не буду“. — У ней одной из всей семьи был характер и она держала в руках весь дом: слуг, кучеров и т. п., иначе распущенность в доме дошла бы до предела.

Мария Сергеевна была премиленькая, грациозная блондинка с большими голубыми глазами, глядевшими так искренне-правдиво — чудесная душа светилась в них. Она только что начала появляться в свете и сейчас же была пожалована фрейлиной.

Однажды на придворном бале — Павел Александрович встретился с Марией Сергеевной. Она произвела на него сильное впечатление. Он стал бывать у Ланских и был хорошо принят. Он влюбился в Марию Сергеевну и она сделалась неравнодушной к нему, — обстоятельство, не согласовавшееся с желанием матери. При всех своих совершенствах — уме, мягкости характера, Варвара Ивановна не могла совершенно освободиться от кастовой, аристократической спеси своего века и долго пришлось ей бороться с собой, чтобы преодолеть чувство почти что отвращения видеть дочь за Вревским — воспитанником кн. А. Б. Куракина, при всем том, что она умела ценить по достоинству его личность. „Я думаю, что Ваша мать никогда бы не дала согласия на подобный неравный брак“, — говорила Варвара Ивановна. „Что же делать? Невозможно нам отречься от понятий и убеждений в коих мы выросли“, — возражал я.

Сестра Варвара Сергеевна тоже не одобряла это сватовство и подозревала мои хождения в их дом с целью содействовать и поддерживать в тайнах сердца Марии Сергеевны, потому что я мог быть закадычным другом, доверенным лицом моего друга Павла Александровича (что и было в самом деле)…

Грациознейшая Мария Сергеевна была неустрашимой наездницей и почти каждый день я сопровождал ее верхом. (Однажды она сильно меня напугала, когда возвратясь с прогулки, она сошла с коня, и я увидел, что одного из рожнов дамского седла вовсе не было, и потому она все время сидела на балансе, тогда как во время этих кавалькад мы проезжали иногда до 20 верст. А на мое замечание об опасности, которой она себя подвергала, она отвечала с улыбкой, что скрыла от меня это обстоятельство из опасения, чтобы я не заставил ее вернуться преждевременно домой).

Я уже упоминал о взаимной привязанности между ею и другом моим Павлом Александровичем Вревским, и что он просил меня, в письмах, побывать в Варьине и сообщить ему все возможное об этой милой девушке.

В этих наших кавалькадах, длившихся по три и более часов, хотя в разговоре о событиях истекшего петербургского зимнего сезона приходилось иногда поневоле упоминать о Павле Александровиче, — я не считал однако-же себя вправе высказывать какой-либо намек, что я давно посвящен в сердечную тайну моего друга и, что присутствие мое в Варьине имеет двоякую цель. Но женщину и особенно влюбленную женщину, не нашему брату провести и мне ясно подчас становилось, что прекрасные голубые глаза моей амазонки, устремленные на меня, вызывали на откровенность и как бы упрекали меня за упорное молчание; но вместе с тем я в них же читал признательность за горячее участие (хотя и не показываемое наяву) мною принимаемое в этом романе, обставленном тогда препятствиями. Но, не мне было брать инициативу в посредничестве, потому что я считал это нечестным и как бы изменой за ласки и доверчивость Варвары Ивановны, доверявшей своей дочери оставаться со мной вдвоем ежедневно и на столь продолжительное время; да и кроме того, я опасался вспугнуть девичью стыдливость самой Марии Сергеевны, махнув ей сразу, что тайна ее давно мне известна.

И так я лавировал до поры, когда Варвара Ивановна почти нехотя, благословила свою дочь на этот брак четыре (целых четыре!) года спустя! Молодая чета достигла желаемого, но луч счастья, озарившего ее мгновенно, скрылся затем навсегда»^{1327}.

10 декабря 1842 г. А. И. Тургенев писал П. А. Вяземскому из Москвы о помолвке М. С. Ланской с П. А. Вревским, а 5 июля 1843 г. состоялась свадьба. Присутствовавший на ней М. Д. Бутурлин вспоминал:

«Свадьба состоялась в Варьине, куда съехались все родные, в том числе брат Ипполит Александрович Вревский (уже полковник Генштаба), а также некоторые из близких знакомых Ланских, в числе коих и я.

Свадьба была отпразднована на славу. Счастливую молодую чету обвенчали утром в сельской церкви, а после свадебного стола мы сыграли две пьесы: одну — французскую, другую — русскую. Сюжет из ямщицкой жизни применен был к настоящему случаю учителем детей Ланских. В ней я играл пожилого ямщицкого старосту. Во французской пьесе первую роль отлично сыграла Голынская, давняя подруга Марии Сергеевны. Весело протекли эти три-четыре дня в Варьине: в катанье с дамами верхом и на лодке, которой мы сами управляли и гребли, в репетициях пьес и приготовлениях иллюминаций, в хоровом пении крестьянских и солдатских песен. Словом, жили непринужденной русской нараспашку жизнью, в пределах приличия. А под конец свадебного бала мы тайком, а напоследок и не тайком, от дам, повдохновились препорядочно шампанским (за исключением, разумеется, новобрачного) до рассвета. И вслед за тем, не ложась, я возвратился в Москву с одуренною немного головой»^{1328}.

Н. П. Вревская писала: «Молодые Вревские поселились в Петербурге. Родные Павла Александровича с радостью встречают симпатичную Марию Сергеевну. Сохранились несколько писем Марии Сергеевны к Борису и Евпраксии Вревским в Голубово (в 1844 г.). Почерк их некрасив, содержание — банально-светское — сообщение о здоровье, поздравления, поцелуи и т. д. В одном из писем проскальзывает искренняя нотка нежной любви к мужу (П. А.) и большой радости, что „Анна Николаевна, с которой я очень подружилась, находят, что я не оказываюсь недостаточной ее идеала совершенства Павла Александровича“.

В селе Александрове был портрет-гравюра (литография П. Пти по рис. В. Оттеля, 1844 г. — Авт.): Павел Вревский с женой. Оба молодые, красивые, симпатичные. Она сидит в кресле, слегка повернув головку к П. А., который стоя склонился над ней. Какой нежностью, какой грацией пленительной полна она! Каким счастьем веет от лица Павла Александровича! Какой аристократизм лица и фигуры! Но вместе с тем какой-то нежной грустью веяло от этой пары… как бы предчувствие скорой разлуки.

…Анна Николаевна и Евпраксия Николаевна отмечают особую привлекательность Павла Александровича и называют его: „наш несравненный Поль“. Павел кроме светских кругов вращался в обществе литераторов. Известный Струговщиков в своих воспоминаниях о М. И. Глинке пишет: „Вечером 27 апреля 1841 г. собрались у меня М. Глинка, Ф. Толстой, Брюллов, Кукольник, Одоевский, Вревский, Соллогуб, Белинский, Григорович, Рамазанов, Шевченко и др.“ Павел Александрович не только любил литературу, но и сам писал стихи и переводил. Так он первый перевел на французский язык Пушкина: „Полтаву“ и „Клеветникам России“. — В письме брату Борису Александровичу он говорит: „…Я обуреваем теперь страстью стихосложения, потому что не способен заинтересоваться чтением книг“»^{1329}.

2 августа 1855 г. в кровопролитном бою у реки Черной на Кавказе на 46-м году жизни ядром был убит генерал-адъютант П. А. Вревский.

196

В. И. Ланскую, урожденную Одоевскую (1794–1844), как и ее мужа С. С Ланского, хорошо знал Пушкин, который общался с ними у князя В. Ф. Одоевского, жившего в ту пору, как и они, в доме Степана Сергеевича Ланского, в Мошковом переулке.

Декабрист А. И. Одоевский (1802–15.VIII.1839) приходился племянником В. И. Одоевской. Вступив в члены Тайного Общества, Одоевский принял участие в восстании 14 декабря 1825 г. Когда мятежники были рассеяны картечью, Одоевский направился в сторону Екатерингофа. «Пошел куда глаза глядят, — рассказывал он. — На канаве, переходя ее, попал в прорубь; два раза едва не утонул, стал замерзать, смерть уже чувствовал; наконец высвободился, но совсем ума лишенный…»^{1330}. Совершенно обессиленный, Одоевский добрался до своей тетки Ланской. Однако муж ее не только не оказал ему никакой помощи, но, не дав ему ни отдохнуть, ни поесть, сам отвез его на допрос во дворец. После ссылки Одоевского на каторгу тетка В. И. Ланская унаследовала все его состояние.

28 марта 1829 г. В. Л. Пушкин писал П. А. Вяземскому: «Ланской мне сказывал, что племяннику-поэту (А. И. Одоевскому — Авт.) предлагают 75 000 за все его стихотворения».

В Читинском остроге Одоевский написал свое знаменитое стихотворение «Струн вещих пламенные звуки…» — ответ декабристов А. С. Пушкину. В рудниках Сибири князь Одоевский познал «край, слезам и скорби посвященный…». Кто бы узнал через 10 лет в мрачном, больном каторжнике прежнего «Сашу», с его веселым смехом и увлекательной речью.

В виде особой милости А. И. Одоевского перевели рядовым на Кавказ. «Он носил свою солдатскую шинель с тем же спокойствием, с каким выносил каторгу и Сибирь, с той же любовью к товарищам, с той же преданностью своей истине, с тем же равнодушием к своему страданию»^{1331}. Одоевский недолго прожил на Кавказе, где тесно сдружился с Лермонтовым. Скончался он от малярии в Псезупсе (ныне Лазаревское). Похоронили его у самого берега Черного моря. Лермонтов откликнулся стихами на смерть друга — «Памяти А. И. О<доевско>го»: «…Мир сердцу твоему, мой милый Саша!..»

Князь Владимир Федорович Одоевский позднее признавался: «Александр был эпохою в моей жизни. Ему я обязан лучшими минутами своими»^{1332}.

Могилы князя Одоевского не существует, поскольку укрепление русских войск, на территории которого похоронили поэта-декабриста, вскоре перешло к горцам. Когда же русские войска вернулись туда, могила Одоевского оказалась разрытой, и праха его не нашли.

197

Зинаида Степановна Ланская (1811–1840) была женой Бориса Алексеевича Врас-кого (1795–1880), в 1817 г. окончившего Московский университет, с 1830 г. служившего чиновником особых поручений III отделения, где в дальнейшем протекала его деятельность. «Содержатель» Гуттенберговой типографии, в которой печатался «Современник» Пушкина.

198

70-летний баснописец И. А. Крылов умер 9 ноября 1844 г. в доме № 8 по 1-й линии Васильевского острова в Петербурге. Он был похоронен в Александро-Невской лавре рядом с могилой своего друга Н. И. Гнедича. В народе его любовно называли «дедушка Крылов», что, безусловно, свидетельствовало о его популярности. В мае 1855 г. в Летнем саду, в его северо-восточной части, неподалеку от главной аллеи, был установлен памятник Крылову работы скульптора П. К. Клодта фон Юргенсбурга (1805–1867). На постаменте с горельефными изображениями героев его басен высится могучая бронзовая фигура Ивана Андреевича. На памятнике лаконичная надпись: «Крылову. 1855».

199

Помимо сестер, в семье был еще и брат — Дмитрий Алексеевич Сверчков (18? - 18?), о котором также упоминает А. О. Смирнова (Россет), передавая слова М. Д. Нессельроде, относящиеся к 1820-м годам: «Дмитрий (сын канцлерши. — Авт.) и Сверчков очень хорошо учатся с Бадалесом (учителем в семье Сверчковых. — Авт.)». Впоследствии Д. А. Сверчков женился на дочери Николая Васильевича Васильчикова и Марии Васильевны, урожденной Шаховской, — Софье Николаевне Васильчиковой (1826–1882).

200

Подле этих могил находятся еще два одинаковых черных надгробия: металлические вазы с гирляндой на постаменте, увенчанные золочеными крестами, работы неизвестного мастера. Рядом они не случайно. Под этими надгробиями покоятся мать и дочь. На одном надпись:

На другом:

Н. В. Кочубей с 1820 г. была замужем за графом А. Г. Строгановым (сводным братом Идалии Полетики), от брака с которым было пятеро детей:

1 — Григорий (1823–1878), женатый морганатическим браком на старшей дочери Николая I;

2 — Сергей, умерший в юности;

3 — Виктор, названный в честь деда — В. П. Кочубея;

4 — Марианна, скончавшаяся в 1839 г.;

5 — Наталья, вышедшая замуж за князя Павла Васильевича Голицына.

Уместно будет напомнить, что юная княжна Наталья Кочубей была предметом увлечения молодого Пушкина. Ей выпала нелегкая судьба: пережить смерть троих детей, внезапную кончину горячо любимого отца, умершего в 1834 г. в Москве от приступа астмы, а спустя 10 лет — и матери, Марии Васильевны, урожденной Васильчиковой (1779–1844). Когда-то влиятельная Н. К. Загряжская, урожденная Разумовская, не имея своих детей, чуть ли не силой отняла племянницу Машу у своей сестры Анны Кирилловны Васильчиковой и, удочерив, сделала наследницей своего огромного состояния. (Сохранился портрет Марии Васильевны Кочубей, написанный Франсуа Жераром ок. 1809 г.)

И вот теперь, по праву родства, все они покоятся рядом — все четверо — потомки во втором и третьем поколении от братьев Ивана и Николая Загряжских.

201

История этого похищения, происшедшего 5 мая 1851 г., взбудоражила весь Петербург. Поимкой беглецов занималось вездесущее III Жандармское Отделение. Возмутителей спокойствия задержали. «Коварного соблазнителя» заточили в крепость, а беглянку жену возвратили обманутому мужу. Но прежде Лавинию Александровну Жадимировскую, урожденную Бравура, допрашивал генерал-лейтенант Л. В. Дубельт, в отсутствие шефа жандармов графа А. Ф. Орлова возглавлявший III Отделение.

В своих показаниях 18-летняя «преступница» писала:

«Я вышла замуж за Жадимировского по моему собственному согласию, но никогда не любила и до нашей свадьбы откровенно говорила ему, что не люблю его. Впоследствии его со мною обращение было так невежливо, даже грубо, что при обыкновенных ссорах за безделицы он выгонял меня из дома, и, наконец, дерзость его достигла до того, что он угрожал мне побоями. При таком положении дел весьма естественно, что я совершенно охладела к мужу и, встретив в обществе князя Трубецкого, полюбила его. Познакомившись ближе с Трубецким, не он мне, а я ему предложила увезти меня, ибо отвращение мое к мужу было так велико, что если бы не Трубецкому, то я предложила бы кому-либо другому спасти меня. Сначала он не соглашался, но впоследствии, по моему убеждению, согласился увезти меня, и карета была прислана за мною. <…> Другой причины к моему побегу не было, и другого оправдания привести я не могу, кроме той ненависти, которую внушил мне муж мой»^{1333}.

По настоянию Николая I («Государь император высочайше повелеть соизволил взять с вас допрос: как вы решились похитить чужую жену с намерением скрыться с нею за границу…»), допрос Трубецкому был учинен комендантом крепости, которому подследственный ответил: «Я решился на сей поступок, тронутый жалким и несчастным положением этой женщины. Знавши ее еще девицей, я был свидетелем всех мучений, которые она претерпела в краткой своей жизни. Мужа еще до свадьбы она ненавидела и ни за что не хотела выходить за него замуж. Долго она боролась, и ни увещевания, ни угрозы, ни даже побои не могли ее на то склонить. Ее выдали (как многие даже утверждают, несовершеннолетнею) почти насильственно, и она только тогда дала свое согласие, когда он уверил ее, что женится на ней, имея только в виду спасти ее от невыносимого положения, в котором она находилась у себя в семействе, и когда он дал ей честное слово быть ей только покровителем, отцом и никаких других не иметь с нею связей, ни сношений, как только братских. На таком основании семейная жизнь не могла быть счастливою: с первого дня их свадьбы у них пошли несогласия, споры и ссоры. Она его никогда не обманывала, как до свадьбы, так и после свадьбы, она ему и всем твердила, что он ей противен и что она имеет к нему отвращение. Каждый день ссоры их становились неприятнее, и они — ненавистнее друг другу, и наконец, дошло до того, что сами сознавались лицам даже совершенно посторонним, что жить вместе не могут. Она несколько раз просила тогда с ним разойтись, не желая от него никакого вспомоществования, но он не соглашался, требовал непременно любви и обращался с нею все хуже и хуже. Зная, что она никакого состояния не имеет и — я полагаю, — чтобы лучше мстить, он разными хитростями и сплетнями отстранил от нее всех близких и успел, наконец, поссорить ее с матерью и со всеми ее родными.

<…> я получил от нее письмо, в котором она мне описывает свое точно ужасное положение, просит спасти ее, пишет, что мать и все родные бросили ее, и что она убеждена, что муж имеет намерение или свести ее с ума, или уморить. <…>

Я любил ее без памяти, положение ее доводило меня до отчаяния, — я был как в чаду и как сумасшедший, голова ходила у меня кругом, я сам хорошенько не знал, что делать, тем более, что все это совершилось менее чем в 24 часа. Сначала я хотел ей присоветовать просить убежища у кого-нибудь из своих родных, но как ни думал и как ни искал, никого даже из знакомых приискать не мог, тогда я вспомнил, что когда-то хотел с Федоровым ехать вместе в Тифлис. <…>

Когда мы уехали отсюда, я желал только спасти ее от явной погибели, я твердо был убежден, что она не в силах будет перенести слишком жестоких с нею обращений и впадет в чахотку или лишится ума. Я никак не полагал, чтобы муж, которого жена оставляет, бросает добровольно, решился бы идти жаловаться. Мы хотели только скрываться от него и жить где-нибудь тихо, скромно и счастливо. Клянусь, что мне с нею каждое жидовское местечко было бы в тысячу раз краснее, чем Лондон или Париж. Я поступил скоро, необдуманно и легкомыслием своим погубил несчастную женщину, которая вверила мне свою участь»^{1334}.

12 февраля 1852 г. С. В. Трубецкой был освобожден из заточения и отправлен рядовым к новому месту службы. 20 ноября 1855 г., уже после смерти Николая I, он был уволен со службы по болезни и вскоре поселился в своем имении Муромского уезда Владимирской губернии, находясь под тайным надзором и с указанием о невыдаче ему заграничного паспорта. 17 апреля 1857 г. Александром II ему были возвращены права потомственного дворянства и княжеский титул, а в марте 1858 г., как доносил жандармский штаб-офицер, «князь привез с собою из Москвы <…> экономку, у которой, говорят, хороший гардероб, чего князь сам будто бы не в состоянии был сделать, что живет тихо, а экономка никому не показывается». Спустя месяц уточнил: «живущая у князя дама довольно еще молода, хороша собою, привержена к нему так, что везде за ним следует и без себя никуда не пускает»^{1335}.

Под видом экономки в доме Трубецкого поселилась Лавиния Жадимировская, но счастье влюбленных оказалось недолгим: 19 апреля 1859 г. на 44-м году жизни Сергей Васильевич скончался, а 26-летняя Лавиния Александровна, по ходатайству на высочайшее имя, в мае 1859 г. получила заграничный паспорт, чтобы похоронить себя в стенах католического монастыря.

Вероятно, не одно женское сердце было разбито красавцем князем. Фрейлина Антонина Блудова, дочь графа Д. Н. Блудова, в своих «Записках» делилась воспоминаниями о нем:

«…Часто встречались мы тогда с Трубецкими. Это было семейство красавцев и даровитых людей (в котором было 5 сыновей и 5 дочерей. — Авт.). Старшие сыновья были уже скорее молодые люди, нежели отроки, и мы подружились со вторым Сергеем, насколько можно подружиться на балах и вечеринках, ибо мы не были въезжи в дом друг к другу. Он был из тех остроумных, веселых и добрых малых, которые весь свой век остаются Мишей, или Сашей, или Колей. Он и остался Сережей до конца и был особенно несчастлив или неудачлив (хотелось бы выразить понятие, которое так прискорбно к нему идет). Конечно, он был кругом виноват во всех своих неудачах, но его шалости, как ни были они непростительны, сходят с рук многих, которые не стоят бедного Сергея Трубецкого. В первой молодости он был необычайно красив, ловок, весел и блистателен, во всех отношениях, как по наружности, так и по уму, и у него было теплое, доброе сердце и та юношеская беспечность с каким-то ухарством, которая граничит с отвагой и потому, может быть, пленяет. Он был сорвиголова, ему было море по колено, и иногда, увы, по той причине, к которой относится эта поговорка, и кончил он жизнь беспорядочно, как провел ее: но он никогда не был злым, ни корыстолюбивым, и не приучен был в детстве к этой моральной выдержке, которая единственно может воспитать в человеке верность долгу и стойкость против искушений жизни. Жаль такой даровитой натуры, погибшей из-за ничего»^{1336}.

А «ларчик просто открывался…» Царь Николай I свел счеты с князем, отомстив ему за отказ юной Лавинии уступить монаршим притязаниям…

202

Михаил Андреевич Рябинин (1814–1867), знакомый Тютчева. Отец Рябинина — Андрей Михайлович (1772–1854), доводился дядей И. И. Пущину по линии матери и в 1811 г. участвовал в определении племянника в Царскосельский лицей. С большой долей вероятности можно полагать, что его знал и А. С. Пушкин. А. М. Рябинин был знакомым Н. М. Карамзина. До 1809 г. он являлся директором Московского ассигнационного банка.

203

Из Царского Села Лицей был переведен в Петербург на Каменноостровский проспект в 1843 году (ныне д. 21).

204

А. П. Ланская ошиблась: Г. А. Пушкин уехал жить в Михайловское после своей отставки в 1866 г.

205

Лашма в переводе с мокшанского языка значит «лощина», «долина». Когда в Лашме была сооружена церковь во имя Воскресения Господня, тогда же на карте России вместо прежнего названия возникла Воскресенская Лашма.

206

М. М. Бушеком допущена неточность: дочь пережила отца на восемь лет.

207

Елизавета Николаевна Бибикова допустила ошибку, так как согласно сведениям, указанным в «Сборнике кавалергардов…», Николай Андреевич Арапов «женат был с 1866 г. на дочери кавалергарда генерал-адъютанта Петра Петровича Ланского, фрейлине Елизавете Петровне».

208

Екатерина Устиновна была десятым ребенком в семье. Ее сестра Мария Устиновна Арапова (1835–1916) вышла замуж за своего двоюродного брата Ивана Петровича Арапова. Брат Евгений Устинович Арапов (1832–1875), полковник в отставке, был женат на дочери лицейского товарища Пушкина М. А. Корфа — баронессе Ольге Модестовне Корф. Брат Петр Устинович Арапов (1834–1887) женился на троюродной сестре — Ольге Андреевне Араповой, которая была родной сестрой мужа А. П. Араповой, урожденной Ланской. Брат Николай Устинович Арапов (1825–1884), будучи кавалергардом, дослужился до звания генерал-лейтенанта. После смерти первой жены был женат на В. А. Казаковой, от брака с которой имел двух дочерей: Анастасию (1871–1936), в 21 год вышедшую замуж за кавалергарда барона Маннергейма, и Софью (1873–?), ставшую женой кавалергарда графа Дмитрия Георгиевича Менгдена (11.IX.1873–?), 28 июля 1907 г. назначенного адъютантом к великому князю Николаю Николаевичу-младшему (1856–1929), внуку Николая I.

209

Речь идет о свадебном подарке сестер Екатерине Гончаровой, история которого восходит к январю 1837 г., когда Пушкину оставалось жить меньше месяца, а Екатерина Гончарова должна была получить то, о чем мечтала: мужа и фамилию Дантес.

Незадолго перед свадьбой своей старшей сестры Наталья Николаевна получила от графа Бенкендорфа письмо следующего содержания: «Его Величество, желая сделать что-нибудь приятное вашему мужу и вам, поручил мне передать вам в собственные руки сумму при сем прилагаемую по случаю брака вашей сестры, будучи уверен, что вам доставит удовольствие сделать ей свадебный подарок»^{1337}. К письму прилагалась 1000 рублей.

Неизвестно только, в замке Бродзяны состоялась эта встреча двоюродных сестер (А. П. Араповой и Берты Вандаль) или в доме Александрины Фризенгоф в Вене. Известно лишь, что дочери Дантеса-Геккерна бывали в доме средней сестры Натальи Николаевны.

Что касается Берты Вандаль, то именно у нее сохранился и бриллиантовый шифр, который Екатерина Гончарова, будучи фрейлиной императорского дома России, прикалывала к своему придворному платью. О дочерях Е. Н. Гончаровой (которых после ее смерти воспитывала незамужняя сестра Дантеса — Адель) писал ее внук Луи Метман в своем «Биографическом очерке» о Дантесе:

«Дочери барона Геккерена были с первой же минуты их появления в свете весьма отмечены. Императрица Евгения выказала им свою благосклонность, по-матерински интересуясь их судьбой. Она допустила их в интимный круг Тюльери и осенних местопребываний двора в Компьене и Фонтенбло.

В 1861 г. Матильда-Евгения, старшая дочь, вышла замуж за бригадного генерала Жана-Луи Метмана, командора ордена Почетного легиона, во время итальянской кампании командовавшего одним из их полков императорской гвардии, сопротивление которого обеспечило победу при Маджента. Она умерла в Париже 29 января 1893.

В 1864 г. барон Геккерн выдал замуж вторую дочь Берту-Жозефину (1839–1908) за Эдуарда, графа Вандаля (1813–1889), государственного советника, главного директора почт, командора Почетного легиона, оставившего видное имя во французской администрации. Графиня Вандаль умерла в Аржантане 17 апреля 1908 г. Ее сестра, Леони-Шарлотта, оставшаяся незамужней, умерла в Париже 30 июня 1888 г.»^{1338}.

Луи Метман деликатно умолчал о том, что Леония-Шарлотта, тоже бывавшая в доме Александрины Фризенгоф, умерла в сумасшедшем доме, куда она была помещена не без содействия своего отца.

Как известно, у Дантеса был еще и сын, стоивший жизни Екатерине Гончаровой и проживший 59 лет (умер в Версале 27 сентября 1902 г.).

В год 100-летнего юбилея Пушкина в № 8364 от 12 июня 1899 г. газеты «Новое время» была помещена «Беседа с бароном Геккерн-Дантесом-сыном» постоянного парижского корреспондента этой газеты И. Яковлева (И. Я. Павловского), в которой Дантес-младший поведал о своей младшей сестре Леонии-Шарлотте:

«…Пушкин! Как это имя связано с нашим. Знаете ли, что у меня была сестра, — она давно покойница, умерла душевнобольной. Эта девушка была до мозга костей русская. Здесь, в Париже, живя во французской семье, во французской обстановке, почти не зная русских, она изучила русский язык, говорила и писала по-русски получше многих русских. Она обожала Россию и больше всего на свете — Пушкина!..»^{1339}.

Яковлев со слов Луи-Жозефа Дантеса писал: «…мне кажется, что я понимаю дикие вспышки ее гнева вперемежку с глубокой меланхолией — вспышки, которые часто, по словам ее брата, заставляли отца унимать ее словами: „Ne fais donc pas le cosague!“ („Не строй из себя казака!“ — Авт.). Эта девушка обладала особенностью русской женщины: она любила науку, любила учиться. В то время дочь сенатора Второй империи, имевшая доступ ко двору, где бушевало такое шумное веселье, знаете, что она делала? Она проходила, — конечно, дома — курс Ecole Polytechnigue (Политехнического института. — Авт.), весь курс, — и по словам своих профессоров, была первой…»^{1340}.

Известно также, что «у Леони-Шарлотты комната была обращена в молельню. Перед аналоем висел большой портрет Пушкина, на стенах были другие его портреты. Дочь Дантеса молилась перед портретом своего дяди, в которого была влюблена. С отцом она не говорила после одной семейной сцены, когда назвала его убийцей Пушкина. Сумасшествие ее было на почве загробной любви к дяде. Стихи Пушкина она знала наизусть. А. Ф. Отто (коллекционер-пушкинист, более известный под псевдонимом „Онегин“ (1840–1925). — Авт.) видел ее до болезни; он считал ее девушкой необыкновенной»^{1341}.

В одном из альбомов Александрины Фризенгоф сохранилась фотография этой «необыкновенной девушки», помещенная на первой странице и относящаяся к 1860-м гг.

210

Имеется в виду Николай Павлович Ланской, автор приводимой в книге серии карандашных рисунков, выполненных в 1840–1850-х гг., впоследствии уехавший в Италию, где жила его мать, сбежавшая с Гриффео.

211

Е. Н. Бибикова в данном случае не точна, но это вполне объяснимо, так как свои воспоминания она писала на 76-м году жизни, и, по ее собственному признанию, «писала по памяти, не пользуясь никакими источниками».

212

В послужном списке Н. Н. Шипова указано, что он являлся с «30 Августа 1867 г. поручиком и делопроизводителем полкового суда, в коей должности находился до 2 °Cентября 1868 г.»^{1342}. Далее в «Сборнике биографий кавалергардов…» значится, что Н. Н. Шипов «14 Июня 1878 г. назначен флигель-адьютантом, 25 Августа того же года командиром 37-го Драгунскаго Военнаго ордена полка. „Полковник Шипов“, читаем в прощальном приказе 15 Октября того же года (1878. — Авт.), „всегда вносил в исполнение своих обязанностей ту горячую, пламенную преданность к делу и родному полку, которая так известна всем его сослуживцам. Общество офицеров теряет в нем человека, много и с любовью по-трудившагося на его пользу“»^{1343}.

213

Речь идет об управляющем араповским имением дворянине Дисненского уезда Виленской губернии Сильвестре Мартине-Устине Зенькевиче (1840–1895), или Сильвестре Устиновиче, как его звали в России, которого в феврале 1863 г. арестовали «как соседа и коротко знакомаго съ помещиками Клоттъ». Поляк по национальности, он был «выслан в Пензенскую губернию, г. Нижний Ломов под строгий полицейский надзор по распоряжению главнокомандующего Западным краем генералом Муравьевым в 1864 г. по подозрению в подготовке восстания в крае… год провел под следствием в Ковенской тюрьме, содержался в кандалах, был отлучен от католической церкви… Не имея собственных средств к существованию, получал от казны пособие по 6 рублей в месяц»^{1344}.

Правнук Сильвестра Мартина-Устина Зенькевича — А. А. Цветков, рассказывал:

«Эту семейную легенду поведала мне моя мать Софья Александровна, внучка Зенькевича. Дело было в 1870 году на утиной охоте в пойме реки Мичкас, где-то между Нижним Ломовом и владетельным селом Андреевка. Два охотника выстрелили в одну и ту же утку и заспорили, кто же ее подстрелил. Это были владелец имения Андреевка — Андрей Николаевич Арапов и 30-летний политический ссыльный Сильвестр Зенькевич. Оба были из помещиков и потомственных дворян, оба получили основательное образование (мой прадед в 1862 г. окончил Сорбонский университет, сельскохозяйственный факультет), оба имели экономический склад мышления и не чурались практической работы. В силу своих дарований и образования, Зенькевич стал не только верным помощником в экономических проектах Арапова, но и близким его дому человеком, особенно тесно сдружившись с его старшим сыном Иваном. Скорее всего, под влиянием Араповых 31 марта 1871 г. Зенькевич подает прошение о помиловании „Его Сиятельству Господину Шефу Жандармов Графу Шувалову“, и уже 3 мая того же года он всемилостивейше освобождается „от полицейского надзора с правами проживания повсеместного, кроме столиц и Западного края“. Не вызывает сомнения, что И. А. Арапов, с помощью родственников (отец — Нижне-Ломовский уездный предводитель дворянства, дядя Александр Николаевич Арапов — пензенский губернский предводитель) и своих связей способствовал освобождению друга. Зенькевич не уехал в Польшу, а продал свое родовое имение в Виленской губернии и принял предложение стать сначала управляющим Лашминским имением Арапова, а затем имением H. Н. Столыпина, получив последнее фактически на „откуп“».

С 1871 по 1874 г. Зенькевич жил в одном из имений Араповых — Дурасовке, которое находилось недалеко от Наровчата, а с 1874 по 1884 г. был управляющим имением в Лашме, где жил в доме управляющего (современная фотография этого дома приведена в книге). В 1884 г. Зенькевич становится управляющим имением сына дипломата Н. А. Столыпина — H. Н. Столыпина, — Пушкино, что в 60 верстах от Воскресенской Лашмы, оставаясь одновременно и управляющим имений Араповых.

Как известно, его романтическая влюбленность во внучку А. С. Пушкина, приезжавшую в имение, так и осталась — романтической: «Ташу» выдали замуж за другого…

Об этом Наталья Михайловна Дубельт писала своему дяде Григорию Александровичу Пушкину в Михайловское (по-французски):

«7.12.80. Висбаден.

Дорогой дядя Гриша, я хочу сама сообщить тебе о моей свадьбе и сказать, как я счастлива. Я выхожу замуж за полковника Бесселя, и дата нашей свадьбы назначена на 7/19 Января. Ты часто мне обещал на ней присутствовать, я напоминаю тебе об этом обещании и надеюсь, что ты сможешь доставить мне эту радость. Мой жених не слишком молод, но это мне не мешает любить его всем сердцем и быть также такой счастливой, какой только возможно. Мы остаемся в Висбадене, так как он больше не служит и может жить там, где ему кажется лучше всего, но нам обоим нравится Висбаден.

Papa и Maman шлют тебе тысячи наилучших пожеланий. Я тебя целую.

Твоя племянница, которая тебя очень любит. Таша»^{1345}.

Итак, еще одна история любви…

Альберт Александрович Цветков, проживающий ныне в Москве правнук Зенькевича, как-то не без грусти заметил: «В трагичной и таинственной любви моего прадеда Сильвестра и внучки Пушкина Таши Дубельт еще много неизвестного…»

214

Согласно другим источникам Н. А. Арапов похоронен в Пензе, на кладбище мужского монастыря.

215

Философовы — богатые псковские помещики, соседи Пушкина по Михайловскому. М. А. Философова была родной сестрой В. А. Мельниковой, с которой Григорий Александрович был хорошо знаком.

216

Граф В. Н. Ламздорф (1844–1907) доводился внуком Матвею Ивановичу Ламздорфу (1745–1828), потомку вестфальского рода, который, как известно, с 1800 г. являлся воспитателем младших сыновей Павла I — великих князей Николая и Михаила.

Мария Ивановна Ламздорф, урожденная Бек (1839–1866), — была женой брата В. Н. Ламздорфа — Александра Николаевича (1835–1902). Она была 9-летним ребенком, когда ее мать, Мария Аркадьевна Бек, урожденная Столыпина, в 1848 г. вышла замуж за сына князя П. А. Вяземского — Павла Петровича. Таким образом, М. И. Ламздорф доводилась внучкой П. А. Вяземскому и была предметом его поздней любви. Старый князь тяжело переживал ее раннюю смерть на 27-м году жизни. В 1890 г. в Петербурге были опубликованы стихотворения князя П. А. Вяземского «Памяти М. И. Ламздорф».

217

На самом деле Елизавета Александровна Полетика в 1850 г. вышла замуж за Николая Александровича Мордвинова (1827–1884). 11 мая 1854 г. она родила дочь Машу и 30 мая умерла. Ей было всего 22 года.

218

Старшая дочь Николая I — Мария (1819–1876), летом 1839 г. вышла замуж за герцога Максимилиана Лейхтенбергского (1817–1852), «красивого малого, кутилу и игрока, который, чтобы пользоваться большей свободой в собственном разврате, постарался деморализовать свою молодую жену»^{1346}, как писала о нем А. Ф. Тютчева.

Свадебным подарком императора своей любимице-дочери стал возведенный по его приказу в 1839–1844 гг. архитектором Генрихом Штакеншнейдером (1802–1865) на Исаакиевской площади дворец для молодоженов, который стал именоваться Мариинским.

В 1852 г. Мария Николаевна овдовела, оставшись с шестью детьми на руках (первенец умер вскоре после рождения). После смерти Максимилиана Лейхтенбергского указом Николая I дети герцога стали называться князьями Романовскими и получили титулы Императорских Высочеств. Осенью 1854 г. великая княгиня Мария Николаевна вышла замуж за графа Григория Строганова (1823–1878), старшего сына Александра Григорьевича Строганова и Натальи Викторовны, урожденной Кочубей.

По поводу этого брака П. В. Долгоруков писал: «Муж ее, граф Григорий Александрович Строганов, умный, честный и вполне благородный человек. Положение его весьма затруднительное, и он держится в нем с большим тактом. Преданность свою Марии Николаевне он доказал самою свадьбою с нею, которая совершена была в тайне, в последние месяцы жизни Николая Павловича, и могла повести Строганова в Сибирь.

Помолвка их произошла летом в 1854 году в Гостилицах, имении Татьяны Борисовны Потемкиной, которая потом на упреки своих приятельниц отвечала, что полагала совершить этим богоугодное дело, потому что темперамент Марии Николаевны не позволяет ей обходиться без мужа, не впадая в грех. Венчание происходило в домовой церкви Марии Николаевны, в ее дворце. Священник этой церкви на просьбу великой княгини обвенчать ее отвечал, что не может этого сделать без разрешения духовника царской фамилии, протопресвитера всех придворных церквей Василия Борисовича Бажанова. Это был отказ, но ловкий священник, отказываясь от действия, которое, если бы о нем проведал Николай Павлович, могло бы повести его в Сибирь или под белый ремень, принес великой княгине ключ от церкви и сказал: „Это церковь вашего высочества. Вы можете пригласить любого священника для совершения треб, а меня извольте предуведомить, я на это время скажусь больным“. Так и было сделано. Венчал великую княгиню осенью 1854 года священник церкви села Гостилиц, который немедленно вслед за тем подал в отставку и ныне живет в доме Татьяны Борисовны Потемкиной в Большой Миллионной, получая пенсию от великой княгини. Свидетелями при свадьбе были: князь Василий Андреевич Долгоруков и граф Михаил Юрьевич Виельгорский. Великая княгиня предлагала сперва графу Матвею Юрьевичу Виельгорскому, состоявшему в то время при ее особе, присутствовать при ее свадьбе, но граф Матвей Юрьевич, человек ловкий, отвечал ей: „Ваше высочество, я назначен (с 1839 г. — Авт.) от государя состоять при вашей особе и управлять вашим двором; если я решусь на такой поступок, то государь, если узнает, прогневается сильно, и я понесу страшную ответственность. Пригласить лучше моего брата: он всем известен, как человек весьма рассеянный, и если произойдет беда, то все можно будет свалить на его рассеянность“»^{1347}.

Фрейлина императрицы Марии Александровны, дочь поэта Ф. И. Тютчева — Анна, оставила записи в своем дневнике:

«Суббота, 1 апреля <1855> …Другое дело, о котором мне говорили с просьбой также не разглашать, это тайный брак великой княгини Марии Николаевны с графом Строгановым. Бракосочетание состоялось год тому назад с ведома и с согласия теперешнего императора (Александра И. — Авт.), в то время наследника. Великая княгиня имела связь с графом Строгановым еще при жизни своего мужа, герцога Лейхтенбергского. Несмотря на всю легкость нравов, в которой ее обвиняет общественное мнение, ее, по-видимому, очень тяготила фальшивость ее положения, и после смерти герцога она захотела освятить свои отношения браком, что представляло большие затруднения, так как император Николай никогда не дал бы своего согласия на союз дочери с одним из своих подданных, и, если бы он знал, как обстояло дело, он, вероятно, отправил бы Строганова на Кавказ, а дочь свою заключил бы в монастырь. Поэтому бракосочетание состоялось в величайшей тайне в домовой церкви Потемкиной; в дело были посвящены только цесаревич и цесаревна. Теперь, говорят, об этом узнала императрица-мать; огорчение ее по этому поводу было так велико, что она выразила его в следующих словах, очень резких для такой доброй женщины: „Я думала, что со смертью императора я испытала горе в его самой горькой форме; теперь я знаю, что может быть горе еще более жестокое — это быть обманутой своими детьми“. <…>

11 июня <1855> …Брак великой княгини Марии Николаевны с графом Строгановым, сделавшийся почти официальным, также вызывает много толков…»^{1348}.

Следует заметить, что семейства Строгановых и Виельгорских были связаны не только многолетней светской привязанностью, но и в некотором смысле родством: младший из братьев Виельгорских — Матвей Юрьевич (1794–1866), был страстно влюблен в сводную сестру Идалии Полетики. «В молодости (в 1820 г.) граф Матвей Юрьевич был помолвлен с баронессой Еленой Григорьевной Строгановой, но вскоре после помолвки заболел и брак расстроился, что вызвало много толков в петербургском обществе. Невеста его впоследствии вышла замуж за И. Д. Черткова, а граф Виельгорский остался холостяком. Скончался он в Ницце»^{1349}.

«Брат моего тестя, граф Матвей Юрьевич, далеко был не схож характером с своим братом; он был также человек очень ученый, умный и добрый, но гораздо сдержаннее и серьезнее своего брата; его неудавшаяся свадьба с графиней Строгановой осталась навсегда загадкой для всех близко знавших его людей»^{1350}, — писал впоследствии граф В. А. Соллогуб.

Елена Григорьевна, урожденная Строганова, (род. 11.II.1800), умерла 25 июня 1832 г., при рождении дочери Софьи, будучи совсем молодой, оставив на руках мужа — Ивана Дмитриевича Черткова — новорожденного младенца, судьба которого также была трагична: 31 июля 1837 г. его не стало.

В 1921 г. Екатерина Александровна Арапова (1900–1991), дочь А. В. Арапова и А. А. Панчулидзевой, после смерти в 1919 г. своего первого мужа князя Б. А. Чавчавадзе вышла замуж за потомка Марии Лейхтенбергской — герцога Дмитрия Георгиевича Лейхтенбергского, князя Романовского (1898–1972), который доводился праправнуком Николаю I.

219

Современный адрес — Адмиралтейская набережная, д. 8. Дворец построен в 1884–1888 гг.

220

1877 год — война России с Турцией на Балканах за освобождение Болгарии от османского ига.

221

Елизавета Соломоновна Шереметева, урожденная Мартынова (1812–1891), — старшая сестра Николая Мартынова (1815–1875), убийцы Лермонтова. В 1834 г. она вышла замуж за П. В. Шереметева, от брака с которым имела дочь Елизавету Петровну, ставшую впоследствии женой Дмитрия Дмитриевича Бибикова (1831–1865). Их сын — Виктор Дмитриевич Бибиков (1859–1919), доводился внуком Е. С. Шереметевой.

222

Документ о рождении М. М. Бушека до сих пор хранится в семье его дочери Аллы Михайловны Черевко, урожденной Бушек. Вот это «громогласное свидетельство»:

«На основанiи ст. 925 Св. Зак. т. IX (о состоянiяхъ) изд. 1899 года, дано cie, съ приложенiемъ казенной печати, въ удостовѣренiе того, что въ метрической книгѣ церкви Лейбъ-Гвардiи Кирасирскаго Ея Величества полка, за 1897 годъ, части I о родившихся мужескаго пола въ статьѣ подъ № 37, записано: „тысяча восемьсотъ девяносто седьмого года Октября восьмого родился и того же мѣсяца девятнадцатаго числа крещенъ Михаилъ. Родители его: сверхштатный чиновникъ Тамбовскаго Акцизнаго Управленiя, не имѣющiй чина Михаилъ Фердинандовичъ Бушекъ и законная жена его Елисавета Петровна, оба православные и первобрачные. Воспрiемниками были: Тамбовскiй потомственный дворянинъ Серий Петрович Арапов и девица Ольга Михайловна Бушек“»^{1351}.

223

Андрей Петрович Арапов родился 1 сентября 1864 года, воспитывался в Николаевском кадетском корпусе, а с 1883 г. — в Пажеском, откуда из камер-пажей произведен 7 августа 1885 г. корнетом в кавалергарды. 2 мая 1888 г. зачислен в запас. Служил в Киевской контрольной палате. Умер в 1890 г. в Киеве, где и погребен.

224

И. А. Арапов с 1866 по 1877 г. состоял адъютантом при военном министре графе Д. А. Милютине (1816–1912). Его дочери — Елизавете Дмитриевне Милютиной, в замужестве Шаховской, плодовитый 80-летний П. А. Вяземский посвятил стихотворение «Из Царского Села в Ливадию. (Осенью 1871 года)». В нем князь, взывая к сочувствию дамы, подарил ей строку из «Эпитафии себе заживо», тяжело вздохнув: «…Того, которого вы знали, того уж Вяземского нет…»

225

Родителями невесты — Александры Андреевны Майдель (по-домашнему — «Сандры»), были: Мария Федоровна, урожденная Чернышева (29.V.1854–?) и барон Гарри-Густав-Якоб фон Майдель, или Андрей Богданович, как звали его в России (12.V.1848–1917), в 1869 г. с серебряной медалью закончивший Александровский лицей, затем ставший камергером двора Его Императорского Величества, действительным статским советником. Дед «Сандры» по линии отца — Людвиг-Густав-Готтхардт Майдель (1808–1872), а бабушка — Анна-София Клодт фон Юргенсбург (1819–1905). По линии матери «Сандры» ее двоюродным дедом был уже упоминавшийся военный министр А. И. Чернышев (1786–1857), с которым Пушкин неоднократно общался по долгу службы. Фаворит Екатерины II — Александр Дмитриевич Ланской, доводился «Сандре» двоюродным прадедом.

25 мая 1879 г. в Пантелеймоновской церкви Петербурга состоялось венчание Марии Чернышевой и Андрея Майделя. (Прихожанами этой церкви, по всей вероятности, были когда-то Пушкин и Наталья Николаевна, с 1 сентября 1833 г. и до конца 1834 г. жившие напротив, в доме Оливье.)

А год спустя, 20.VII.1880 г., в семье Майдель родилась дочь Александра. Однако брак этот был недолгим и в 1884 г. супруги расстались, хотя официальный развод, согласно Указу Синода за № 3092 состоялся только 14.VIII.1890 г. Вскоре после развода мать «Сандры» вышла замуж за бельгийского посланника и полномочного министра при русском дворе барона Питтерса-Игартса. Но и этот брак был недолговечным: в 1897 г. Мария Федоровна овдовела.

226

Полковая церковь находилась на Захарьевской улице, 20/22. Росписи в ней были выполнены художником М. Б. Нестеровым, церковная утварь — фирмой Фаберже. В церкви хранились полковые реликвии: штандарты, литавры, награды солдат и офицеров полка. В 1899 г., к 100-летнему юбилею Кавалергардского полка, церковь была почти полностью перестроена по проекту Л. Н. Бенуа.

Год 100-летнего юбилея полка удивительным образом совпал со 100-летием со дня рождения А. С. Пушкина.

227

Владимир Александрович Ратьков-Рожнов (1834–1912), действительный тайный советник, сенатор, петербургский городской голова, владелец крупнейшей в России Громовской лесной биржи. Один из самых предприимчивых домовладельцев: ему принадлежали 16 домов и огромные землевладения в Сосновке, на северной окраине Петербурга. На Дворцовой набережной под № 8 рядом с Мраморным дворцом стоит трехэтажный особняк Ратькова-Рожнова, на фасаде которого сохранилась монограмма владельца. История этого здания уходит в петровскую эпоху, когда дом этот принадлежал молдавскому господарю — Дмитрию Кантемиру. Он был построен по проекту архитектора Растрелли, а в XIX в. перестроен архитектором Луиджи Руска. Особняк стоит неподалеку от Троицкого моста, на парадном левом портале которого со стороны Марсова поля находится памятная закладная доска с надписью:

«Троицкий мост заложен 12 августа 1897 г. в память 25-летия бракосочетания Государя Императора Александра III и Государыни Императрицы Марии Федоровны в 3-е лето благополучного царствования Государя Императора Николая II, в присутствии Императорских Величеств, Президента Французской Республики Феликса Кора, членов императорской семьи, Представителей Иностранных Государств, Представителей правительственных учреждений и Городского Общественного Управления в бытность Министром Внутренних Дел И. А. Горемыкина, Градоначальника Н. В. Клейтелъса, Городского Головы В. А. Ратькова-Рожнова, Председателя подготовительного комитета П. П. Дурново, Ф. И. Щербина»^{1352}.

3 января 1907 г. В. А. Ратькова-Рожнова постиг страшный удар — он потерял юного сына Илью, умершего после тяжелой болезни, а два года спустя — и старшего брата, тайного советника Алексея Александровича Ратькова-Рожнова (1829–1909). Погребены они были в часовне-усыпальнице, на территории Лазаревского кладбища Александро-Невской лавры. А через три года скончался он сам, завещав похоронить себя вместе с сыном и братом в фамильной часовне. Часовня эта, построенная в византийском стиле, сохранилась до наших дней и находится недалеко от могилы Натальи Николаевны.

228

Сегодня пьедестал этого памятника занимает невзрачное погрудное изображение В. И. Ленина. Бюст Пушкина был демонтирован и долгое время хранился на хозяйственном дворе Лазаревского кладбища Ал ександро-Невской лавры, шагах в 30-ти от могилы Натальи Николаевны. И лишь в год 200-летнего юбилея Поэта бюст обрел свое достойное место.

229

Бронзовый памятник работы скульптора Паоло Трубецкого был открыт в Петербурге 23 мая 1909 г. на Знаменской площади под пушечный салют Петропавловской крепости, колокольный перезвон Знаменской церкви и военную музыку. Сам же скульптор отсутствовал, так как еще в 1906 г. уехал за границу. Комиссия по установке памятника не известила его заранее о дате открытия монумента, и он прибыл в Петербург на день позже. По поводу памятника Трубецкой признался: «Я не занимаюсь политикой, а просто изобразил одно животное на другом».

230

Подлинный снимок хранится в фондах Мордовского республиканского краеведческого музея (г. Саранск). Копию снимка для публикации любезно предоставила директор краеведческого музея г. Ковылкино Л. Н. Дворникова.

231

Пограничный с Литвой городок на территории нынешней Польши.

232

3 ноября 1945 г. 19-летняя Алла Михайловна Бушек вышла замуж за Алексея Семеновича Черевко (31.V.1922–28.1.1992), уроженца Полтавской области, танкиста-десантника, награжденного боевыми орденами, прошедшего всю Великую Отечественную войну и закончившего ее в Румынии. У них родились две дочери: Галина (род. 16.II.1947) и Марина (род. 4.XII.1958), 8 августа 1980 г. вышедшая замуж за Александра Геннадьевича Пудышева (род. 20.IV.1959). 8 сентября 1983 г. у четы Пудышевых родилась дочь Люба.

233

Немецкий принц Вильгельм I (1797–1888), брат императрицы Александры Федоровны, в 1861 г. ставший королем Пруссии, в 1871 г. — германским императором, с чьим рекомендательным письмом почти три десятилетия назад Дантес приехал в Россию «на ловлю счастья и чинов».

234

Французская набережная, 18… История этого дома тесно переплетена с целым рядом имен, будто бы далеко отстоящих друг от друга, а на самом деле — родственных по духу и судьбе.

В конце прошлого века, в 1894 г., то есть за два десятилетия до поименованных событий, на 2-м этаже этого дома жила семья бывшего министра юстиции Дмитрия Николаевича Набокова (1827–1904), деда будущего писателя Владимира Набокова. Старший сын министра, дядя писателя — Сергей Дмитриевич Набоков (1868–1940), впоследствии стал крупным сановником и камергером, а в пору гимназической юности был предметом восторженной любви автора упоминаемых здесь дневников — Натальи Павловны Вревской.

И вот, в разные годы, в одном и том же доме на 3-м этаже жила дочь Натальи Николаевны Ланской — А. П. Арапова, а на 2-м этаже — отец писателя Набокова, Владимир Дмитриевич, у которого в апреле 1899 года, в год столетия Пушкина, родился сын, будущий «писатель века», которому принадлежат слова:

Но это будет потом, а пока, в 1894-м, Наталья Павловна Вревская поверяла дневнику свои сердечные тайны:

«…Иногда бывали моменты малодушия — так я не утерпела и пошла сама отдать ему Достоевского — „Дневник писателя“, который мы читали в Новгороде.

Французская наб., 18 — квартира отца. Важный, торжественный швейцар внимательновопросительно оглядывает меня и на вопрос: „Дома ли Сергей Дмитриевич?“, отвечает — „Пожалуйте, 2-й этаж“. На звонок появляется лакей. „Дома Набоков?“ — „Никак нет“. „Передайте, пожалуйста, эту книгу“.

Поворачиваюсь и спускаюсь с лестницы, старательно замедляя шаги и строгим спокойным видом хочу как бы защититься от взглядов челяди… Воображаю, что они думают, глядя на меня! Ведь в „обществе“ абсолютно недопустим такой визит.

<…> Через год я днем схожу с Николаевского моста, на Английской набережной и сталкиваюсь с веселым, нарядным Набоковым <…> Мы болтаем, как будто ничего не было, идем до дома № 18 по Галерной, где я живу. „Можно зайти?“ — „Зачем?..“

Потом прошли годы… Он знал, что я замужем (с 1908 г. за М. С. Вревским, ученым-химиком, профессором Петербургского университета. — Авт.), так же как и я знала, что он женат на Дарье Николаевне Тучковой. Дошел слух, что он — прокурор Московского Окружного суда, затем служил в провинции. Довольно рано стал губернатором и… умер. В первый год войны, в 14-м году говорили по телефону, — несколько сочувственных фраз. И все»^{1353}.

235

Текст договора гласил:

«Квартира № 6.

Цена Рубл. — 4440 в годъ.

Срокъ по 1-е Іюня 1916 г.

Дровъ не болѣе 80 с аж.

А. П. АРАПОВА.

С.-Петербургъ. Тысяча девятьсотъ тринадцатаго года, Мая пятнадцатаго дня, мы нижеподписавшіеся, по довѣренности Личнаго Почетнаго Гражданина Ивана Ивановича Василевича, управляющій домомъ, дворянинъ Павелъ Сергѣевичъ Сухоручкинъ и жена Генералъ-Лейтенанта Александра Петровна Арапова, на основаніи 1702 ст. X т. ч. 1 Св. Зак. Гражд. (изд. 1887 г.), заключили слѣдующее условіе:

1) Я А. П. Арапова наняла въ домѣ Ивана Ивановича Василевича въ С.-Петербургѣ, Литейной части, 1 участка, по Французской набережной въ домѣ № 18 квартиру подъ № 6-мъ въ трет-ѣемъ этажѣ съ парадной и черной лѣстницами, для собственнаго своего жилья, состоящую изъ семнадцати комнатъ, передней, корридора и кухни, съ 7 окнами на улицу зеркальными стеклами въ зимнихъ и лѣтнихъ переплетахъ и 26 окнами во дворъ, лигерными стеклами, проведенною водой, ватерклозетами, ванной, чердакомъ для сушки бѣлья, общею прачечною, пользоваться которою я нанимательница имѣю право один раз въ месяцъ на два дня. Срокъ найма считается съ перваго Іюня тысяча девятьсотъ тринадцатаго года впредь на три года т. е. по первое Іюня тысяча девятьсотъ шестнадцатаго года. Годовая плата безъ услуг дворника и швейцара четыре тысячи четыреста сорокь (4440) рублей. Для отопленія квартиры, кухни и прачечной я нанимательница получаю дрова отъ домовладѣльца въ теченіи года не болѣе восьмидесяти сажень однополенныхъ дровъ смѣси, составляющихъ восемь вязанокь въ каждой сажени. Дрова выдаются квартиранту только по полученіи отъ него установленной квитанціи, каковыя отрываются изъ книжки. Эти книжки для дровъ выдаются нанимателю или довѣренному лицу подъ расписку въ книгѣ, согласно условію. Книжки на дрова я нанимательница не имѣю права передавать жильцамъ другихъ квартиръ и всѣ какія окажутся у меня излишнія квитанціи на дрова, остаются запасомъ на слѣдующій арендный срокъ той-же квартиры, а при выѣздѣ моемъ возвращаются книжки съ квитанціями домовладѣльцу безъ всякой платы. Если-же договореннаго количества вязанокь дровъ мнѣ нанимательницѣ окажется недостаточнымъ, то я имѣю право, по соглашенію съ дововладѣль-цемъ или управляющимъ получить отъ него недостающее количество дровъ тѣмъ-же порядкомъ, но за особую впередъ плату, по цѣне заготовленія для дома.

2) Деньги за наемъ квартиры обязываюсь я нанимательница А. П. Арапова платить за каждый мѣсяцъ впередъ по триста семьдесятъ рублей всегда исправно и сполна, не позже какъ въ теченіе семи льготныхъ дней.

3) Если я нанимательница не уплачу въ срокъ денегъ за квартиру, то предоставляю право домовладѣльцу или управляющему домомъ прекратить выдачу дровъ по квитанціямъ и отказать мнѣ А. П. Араповой отъ квартиры ранѣе срока найма и обязуюсь я А. П. Арапова квартиру очистить по требованию домовладѣльца или управляющаго домомъ въ теченіе семи дней и заплатить домовладѣльцу по день сдачи квартиры новому нанимателю — но не долѣе срока сего условія и въ видѣ неустойки, сверх прожитаго времени еще за одинъ мѣсяцъ впередъ триста семьдесятъ рублей.

4) Я нанимательница обязываюсь живущихъ у меня людей иметь съ законными видами, о прибывающихъ и выбывающихъ и о всемъ до свѣдѣнія полиціи касающемся давать знать немедленно старшему дворнику, если же по моей винѣ произойдетъ нарушеніе паспортныхъ и санитарныхъ правилъ, то я нанимательница уплачиваю штраф, какой будетъ наложенъ на домовладѣльца или управляющаго домомъ.

5) Нанятую мною квартиру обязываюсь содержать въ чистотѣ и опрятности, не дозвалять прислугѣ стирать и сушить бѣлье въ комнатѣ или кухнѣ и не полоскать, изъ оконъ ничего не бросать и не лить, лѣстницу шкафомъ и ведрами со льдомъ или помоями, а дворъ и чердакъ вещами не застанавливать и не ходить по двору или на чердакъ съ огнемъ безъ фонаря, чадъ изъ кухни на лѣстницу не выпускать, для чего наружныя двери открытыми настежъ не оставлять, собаку если имѣется, выводить только по черной лѣстницъ и обязательно съ провожатымъ.

6) Я нанимательница обязываюсь передѣлокъ и исправленій въ квартирѣ безъ письмен-наго согласія домовладѣльца не дѣлать, а что будетъ сдѣлано съ его согласія, то при выѣездѣ моемъ я нанимательница оставляю въ пользу домовладѣльца безплатно или же по требованію его должны быть уничтожены до срока сего условія и квартира приведена въ прежній видъ и порядокъ. Если же мною или живущими въ моей квартирѣ поврежденъ будетъ водо-проводъ, ватерклозетъ или ванна или вслѣдствіе небрежности, водопроводный кранъ будетъ оставленъ не закрытымъ, то за починку водопровода, израсходованную воду и за происшедшую порчу моей или другихъ квартиръ, обязуюсь безпрекословно заплатить всѣ убытки.

7) До окончанія срока сему условію мнѣ нанимательницѣ отъ квартиры не отказываться, а буде пожелаю выѣхать ранѣе срока, то съ письменнаго согласія домовладѣльца имѣю право передать квартиру другому лицу на тѣхъ-же условіях, въ противномъ случаъ обязана я нанимательница А. П. Арапова заплатить всѣ деньги по срокъ сего условія сполна.

8) За два мѣсяца до срока сего условія я нанимательница обязываюсь письменно объявить: желаю-ли впредь оставить квартиру за собой и если взаимнаго соглашенія не послѣдуетъ и условіе не будетъ возобновлено, то не препятствовать наклѣйкѣ объявленій на окна и за мѣсяцъ до срока осмотру квартиры нанимателями ежедневно отъ 12 ч. утра до 5 ч. веч. и обязываюсь очистить квартиру къ сроку, въ противномъ случаѣ уплачиваю домовладѣльцу за каждый сверхъ срока прожитый день по семнадцати рублей, при несоблюденіи сего пункта я нанимательница отвѣтствую за простой квартиры въ теченіи двухъ мѣсяцевъ со дня выѣезда, независимо обусловленной платы за каждый сверхъ срока прожитый день.

9) При выѣездѣ моемъ изъ квартиры я нанимательница обязана сдать ее въ исправности, какъ-то: съ цѣльными лѣтними и зимними оконными рамами и стеклами, съ полными дверными, оконными и печными приборами, если-же при сдачѣ квартиры окажется что либо изломаннымъ, испорченнымъ или утраченнымъ то я нанимательница обязана уплатить домовладѣльцу стоимость всего испорченнаго и недостающаго.

10) Паркетные полы въ квартирѣ я нанимательница обязываюсь не мочить и не мыть иначе какъ черезъ полотеровъ. Вбитые въ стѣны крюки, гвозди, кнопки, выключатели, а также проводники для звонковъ и освѣщенія и дверные, такъ называемые американскіе замки, какъ имѣвшіеся въ квартирѣ, такъ и мною вбитые и устроенные, я нанимательница, при выѣздѣ изъ квартиры не имѣю права вынимать во избѣжаніе порчи стѣнъ и дверей и оставляю безплатно въ распоряженіе домовладѣльца.

11) Я нанимательница не должна препятствовать производству въ занимаемой квартирѣ необходимых работъ, въ случаѣ если бы это потребовалось для устраненія дыма или для исправленія водопровода въ другой квартирѣ.

12) Всѣ расходы по заключенію сего условія принимаю я нанимательница на свой счетъ. Подлинное условіе имѣть домовладѣльцу а копію съ онаго имѣть нанимательницѣ, причемъ домовладѣлецъ или управляющій домомъ, обязаны дѣлать росписки въ полученіи денегъ за квартиру въ копіи условія, а я нанимательница обязана отмѣчать уплату денегъ въ подлинном условіи.

13) Въ зимнее время, если по какому либо случаю я А. П. Арапова не буду жить въ нанимаемой мною квартирѣ, то обязуюсь все-таки ее протапливать, что-бы не завести сырости и не повредить водопроводовъ.

14) Въ теченіе срока сего условія я нанимательница не должна требовать ремонта, за исключеніемъ необходимаго исправленія печей и плиты.

Условіе сіе хранить съ обѣихъ сторонъ свято и ненарушимо»^{1354}.

236

Приорат входит в состав гатчинской загородной царской резиденции, построенной во 2-й половине XVIII в. по указу Екатерины II (1729–1796) для ее сына — великого князя Павла Петровича, наследника престола. Поводом к сооружению Приоратского дворца (в конце 1790-х гг.) послужило учреждение в России «великого приорства» — ордена Мальтийских рыцарей. Сам Павел I был избран великим магистром этого ордена.

237

У А. А. Пушкина от брака с М. А. Павловой было двое детей: Николай (1885–1964) и Елена (1889–1943), в замужестве Розенмайер (с 22.Х.1921).

238

Из письма Пушкина А. А. Дельвигу из Михайловского (декабрь 1824 г.).

239

Вревский погост и ныне находится не в лучшем состоянии. Руководство Пушкинского заповедника, в состав которого входит и Голубово, имея огромные средства, отпущенные на реконструкцию музеев к 200-летию со дня рождения Поэта, отстроив «гостевые» коттеджи вокруг Михайловского и Тригорского, «не нашло средств» на обустройство и взятие под присмотр памятного фамильного кладбища на Вревском городище.

240

Б. Л. Модзалевский (1874–1928) — один из основателей Пушкинского Дома (основан в 1905 г.) и его Главный ученый хранитель, автор 652 печатных работ.

241

На территории гатчинского ансамбля к северу от Дворцового парка раскинулся Зверинец — Гатчинский охотничий парк — место царской охоты. В 1857 г. царская охота была переведена в Гатчину из Петергофа.

242

Ныне РГБ — Российская Государственная библиотека.

243

Из писем Г. Б. Ольдерогге — М. П. и А. П. Араповым:

«…История меня давно влечет. Я люблю копаться в архивах, собирать исторические материалы, занимаюсь историей Гатчины, интересуюсь и историей своей семьи. Двоюродный брат папы — Н. Н. Славянов — член-корр. АН СССР, из семьи известных ученых (его именем назван Славяновский источник в Железноводске), подарил старинную нотариальную копию личного дела моего прадеда Василия Васильевича Ольдерогге (1790–1876), ветерана войны 1812 г., построившего тот деревянный дом в Гатчине, где и сейчас живет тетя Ольга Генриховна. В личном деле копии наградных листов с подписями Барклая-де-Толли и других интересных людей. У нас не сохранилось никаких бумаг и фотографий (в эвакуацию мои собирались стремительно), но благодаря Славяновым у меня есть фотографии прадеда и его детей. В Гатчине молодой врач Кислов занимается сбором материалов хроники семьи Ольдерогге (особенно медиков — деда моего Генриха Васильевича, служившего врачом Кирасирского полка, и Виктора Васильевича — его брата, психиатра, знакомого с Чеховым — в чеховском архиве есть соответствующая переписка…)»^{1355}.

«…Моего деда, доктора Г. В. Ольдерогге, многие гатчинцы знали не по его службе в Кирасирском полку, а по его службе в гатчинской медицине после ухода в отставку из Московского полка…»^{1356}.

«…Мы уже и сами старики… Я вот не смог приехать на похороны своего четвероюродного брата, ученого-африканиста Дмитрия Алексеевича Ольдерогге (умер 30 апреля с. г. (1987 г. — Авт.)), 6 мая были литургия и отпевание в Ленинграде во Владимирском соборе, была гражданская панихида в Институте этнографии (кунсткамера) и предание земле на Богословском кладбище. 6 мая ему бы сравнялось 84 года…»^{1357}.

244

Качка — грузовая телега, на надувных (накачанных) колесах.

245

В документе допущена ошибка, следует читать — Георгий.

246

Так в оригинале.

247

ВМН — высшая мера наказания.

248

В. В. Набоков. «Расстрел», 1928 г.

249

Томск — «таежные отдаленные места ссыльнокаторжных» — бытовавшая в те времена грустная шутка, раскрывающая название этого города.

250

По новому стилю.

251

В 1932 г. было принято решение о создании Музея-некрополя на месте Тихвинского кладбища. 3 июня 1935 г. президиум Ленсовета принял постановление, по которому «Тихвинское кладбище и Литераторские мостки… после реконструкции обращены будут в парки-некрополи замечательных деятелей революции и культуры, причем внешний облик этих парков, освобожденных от всех обывательских могил, совершенно не будет носить какого-либо кладбищенского характера, а действительно представлять собою обширные, архитектурно оформленные зеленые пространства, местами украшенные теми или иными памятниками, стоящими на могилах выше указанных замечательных деятелей»^{1358}.

К прежним памятникам Тихвинского некрополя добавилось свыше 60 перезахоронений взамен существовавших. В старой, восточной части Тихвинского кладбища при реконструкции сохранили ряд памятников первой половины XIX в., прежде всего те, которые имели отношение к кругу друзей и современников Пушкина. Эта тема в юбилейные пушкинские дни 1937 г. была особенно популярна. Исторически именно на этом кладбище были похоронены и тетушка Натальи Николаевны — Е. И. Загряжская, и Н. В. Строганова (урожденная Кочубей), адресат лицейской лирики Поэта, и др. В некрополь был перенесен прах сестры Пушкина — О. С. Павлищевой, его лицейских друзей: А. А. Дельвига, Ф. Ф. Матюшкина, К. К. Данзаса, прах В. А. Жуковского и его жены.

Таким образом, «Некрополь мастеров искусств и современников А. С. Пушкина» был «очищен от не соответствующих теме» имен.

В основу проекта «Некрополя мастеров искусств…» была положена мысль о «новом, невиданном доселе типе особого кладбища-музея… с затеями, уводящими посетителя от всякого воспоминания и какого-либо представления о кладбищах как городах мертвых, овеянных присутствием смерти»^{1359}.

252

Екатерина Павловна де Гримм, урожденная Клодт фон Юргенсбург, скончалась 11 июля 2000 г. на 99-м году жизни. Погребена в родовом склепе в Каннах, где покоится прах ее родителей, брата и сестер.

253

Книга В. М. Русакова, вышедшая в 1974 г.

254

И еще одно обращение в тот же адрес:

255

И. Е. Гибшман, урожденная Клименко, родилась в 1908 году. Скончалась 17 мая 1996 г.

256

В 1990 г. вышла книга «Памяти судостроителей — жертв репрессий»: Краткий справочник, вып. I — Л.: «Судостроение», 1990, С. 46 (вып. 499).

В 1996 г. — «История отечественного судостроения», Т. IV, (в 5-ти т.), СПб.: «Судостроение», 1996, С. 182–186, 551.

В 1997 г. — «Судостроение», № 3, 1997, С. 85–86 и др.

В 1999 г. — «Ленинградский мартиролог 1937–1938 гг.», Т. IV. — СПб.: «Росс. Нац. Б-ка», 1999, С. 476.