Море с высоты птичьего полёта было серым и скучным. Как брошенная на снег плащ-палатка, в которую предстояло завернуть труп.
«Гольфстрим» высадил нас на небольшом частном поле, неподалёку от Глазго, там ждал угрюмый валлиец на рейнджровере.
Поездка до замка Айлин-Донан заняла четыре часа…
Теперь мы смотрели на это самое море с вершины меловой скалы, а оно морщилось волнами и грохотало, как брезентовый тент на ветру.
— Вот ты мне скажи, поручик, — Алекс подтолкнул ногой камешек и тот полетел в пропасть. — Как так выходит: пересечь два моря и кусок суши, в три раза превосходящий этот паршивый остров, за три часа… А потом трястись ЕЩЁ четыре часа в разбитой колымаге без всяких признаков подвески?
— Аэродром, на которые могут приземляться частные самолёты, есть только рядом с Глазго, — терпеливо, насколько позволяли обстоятельства, ответил я.
— Да ты посмотри, сколько здесь ровного места! — шеф широко повёл рукой. — Космодром построить можно.
Я посмотрел. Заросли вереска тянулись до самого горизонта, кое-где вспучиваясь небольшими холмами и серыми, похожими на кучки камней, фермами.
Холмы покрывали овцы. Объедая зелёные побеги, они бродили по пустошам, и ни пронизывающий ветер, ни снег не были помехой их броуновскому движению.
— Закон запрещает перемещение по торфяникам, кроме как пешим ходом, — сказал я, копнув носком ботинка тонкий слой почвы. Обнажился мел: рыхлый, сероватый, пропитанный водой, как губка.
Всё это Алекс прекрасно знал. Просто… Шефу требовалось прийти в себя.
Новый опыт, в виде перелёта на скоростном частном самолёте, не доставил ему никакого удовольствия. А мысль, что и домой придётся как-то добираться, выводила из себя.
Ну и то, что по суше до искомого замка потребовалось добираться дольше, чем лететь… Вверх-вниз по холмам, по утопленной на полметра в мел колее, которая под дождём превращалась в натуральную молочную реку.
Метель, из которой мы вылетели на Гольфстриме, здесь перешла в холодный и нудный дождь.
Валлиец довёз нас до вершины холма — с него открывался великолепный и величественный вид на фьорд, в центре которого, на небольшом острове, притулилась кучка камней, сложенная в невысокую башенку.
— Туристы, — тыкая в остров заскорузлым коричневым пальцем сказал валлиец. — В Каэр-Донен всё время приезжают туристы…
Говорил он на жутком валлийском диалекте, и даже англофил Алекс понимал его с пятого на десятое.
То, что мы должны заявиться в замок в качестве туристов, меняло многое.
Во-первых, мы не могли взять никакого оружия, даже любимого револьвера шефа. В самолёте, пока Алекс спал, я нашел статью в Википедии и прочёл, что всех туристов, прежде чем пустить внутрь, прогоняют через металлодетектор…
Славился Айлен-Донан своими живописными видами, а ещё тем, что в замке хранилось знаменитое «полотно сидхе» — на фото оно выглядело, как кусок старой, застиранной половой тряпки.
О тряпке было известно, что когда-то она служила плащом самому Мерлину, который, накрывшись ею с головой, мог становиться невидимым.
Брехня, — решил я. — Современные стэлс-покрытия дадут этой ветоши тысячу очков вперёд.
Глядя сверху, со скалы, я понимал: прикинуться туристами — это единственный способ попасть в замок. С берегом остров соединял лишь мост, и о том, чтобы проникнуть на территорию тайно, не шло и речи.
— Идём, — шеф ступил на тропу, которая, попетляв меж мшистых камней, должна была свести нас к началу моста.
— Интересно, лорд Фрэнсис тоже будет в замке? — спросил я.
Мысль одновременно пугала и вызывала вполне обоснованные опасения.
Фрэнсис Бэкон…
В рамках образовательной программы Алекса, я проштудировал эту его «Новую Атлантиду» от корки до корки — даром, что повесть так и не была закончена.
Впрочем, узнав об этом человеке чуть больше, я начинаю понимать, почему его так тянуло на создание Утопии.
По-сути, Совет должен был стать её прообразом. На нём Бэкон задумал обкатать идеи, которым он посветил страницы своей Атлантиды.
«Мудрый порядок», установленный благодаря просвещённому монарху — в бессменной роли которого, разумеется, он видел себя — должен поддерживаться Сенатом, высокородными и образованными существами из сверхъестественного сословия…
Обычным же людям отводилась крайне незавидная роль. Плебс, естественно, должен работать, не жалея живота, дабы способствовать процветанию Атлантиды.
Всё это я вспомнил, пока мы летели, и невольно улыбнулся: вот почему Гоплит воспринял в штыки мои восторги по поводу Атлантиды… Наслушался уже, спасибо большое.
По-моему, именно Бэкона обвиняли в присвоении Шекспировских пьес. Доказать ничего не смогли, и выдавать себя за великого драматурга это не мешало.
Словом, аппетиты у Старца были те ещё. И если он сейчас в замке — даже не знаю, что сможем противопоставить ему мы, два скромных петербургских дознавателя.
Мы противопоставим ему нашу с тобой изобретательность, мон шер ами. Нашу смелость, нашу находчивость… И наш вкус в выборе костюмов. Точнее, мой вкус. Но ты можешь погреться в лучах моей славы.
Я ехидно улыбнулся.
Не так давно нам с Алексом пришлось выдавать себя за итальянцев, братьев Пистолетто, цирковых артистов.
Я восхищался тем, как быстро и органично шеф вошел в роль, и как изумительно он отыгрывал репризы.
Сейчас, глядя, как неуклюже шеф съезжает по раскисшей тропе, а его килт из клетчатого тартана цепляется за все колючки, сколько их тут есть, в глубине души я злорадствовал.
Если кто-то поверит, что Алекс — шотландский лорд, то я — Мики-Маус.
Легенду нам подготовил тот самый валлиец. Его предупредили, что в замок нужно будет провести двоих русских, причём так, чтобы никто не знал, кто они такие. Вот он и расстарался: приготовил килты, эти их напузные сумки, жесткие колючие пиджаки с серебряными пуговицами…
Я от маскарада отказался. Хватит с меня нормальной кожаной куртки, нормальных джинс и нормальных ботинок. А вот Алекс любил поиграть в переодевания.
— Шеф, а что мы им скажем?
Промокшие, в хлюпающих ботинках, мы стояли у ворот замка, оснащенных вполне современными домофоном и камерой.
— Скажем, э… что приехали посмотреть гобелены.
— Гобелены?
Мы явились «без записи», на «ура». Не знаю, может, у них тут так принято, но я бы таких проходимцев на порог не пустил.
— Это замок? Замок, — с апломбом ответствовал шеф. — Значит, у них есть старинные гобелены. Вот мы и будем их осматривать.
Голову он держал высоко, плечи расправил, взгляд сделал орлиный — словом, вошел в образ лорда.
— Да что они там, спят, что ли? — повернувшись спиной к воротам, Алекс лягнул их подошвой ботинка.
Говорят, отличительной чертой всяких аристократов является наплевательское отношение к приличиям и чужому времени.
К моему удивлению, домофон ожил, засветился и что-то неразборчиво квакнул.
Алекс, подобравшись к экрану вплотную, посмотрел в него одним глазом, и рявкнул на хорошем, так называемом «королевском» английском, что мы, чёрт подери, промокли, вилы вам в печень, дьявольски замёрзли, и моментально желаем оказаться в отведённых нам комнатах у пылающего камина.
Не пустят, — решил я про себя. — Много тут таких шляется…
Ворота бесшумно распахнулись.
— Какое мрачное место, — я говорил по-русски, не стесняясь.
Мажордом, или дворецкий, вёл нас по каменному коридору, держа в руке тяжелый шандал с настоящими свечками. Время от времени он останавливался перед закопчённым портретом, с которого с неизменной скукой пялился очередной бледный лик в парике, и неразборчивой скороговоркой вещал, кто это такой и за что его убили…
Всё оказалось проще, чем я думал. Алекс действительно прикинулся английским туристом-растяпой, — а по мнению истинных шотландцев ВСЕ англичане были дебилами и растяпами, — и поведал, что он с помощником зарезервировал экскурсию с проживанием в замке Даноттар, и теперь требует исполнения оплаченной путёвки.
Мажордом вежливо объяснил, что Айлин-Донан — это совсем другой замок, на что Алекс лишь упрямо тряс головой и твердил, что один замок, другой замок — ему, лорду Мак-Дональду, это без разницы, но с высокого холма он заметил, «руины на острове очень живописны», и он, лорд Мак-Дональд, очень обидится, если ему не позволят их осмотреть…
Словом, английская дотошность и чопорность уступили русским наглости и напору и нас оставили — за соответствующую плату, разумеется.
В качестве «жилья» выделили небольшую келью: обязательный камин, два тюфяка, табурет с кувшином и тазиком, крошечное, утопленное в метровую стену, окошко…
В старые времена здесь, вероятно, ютился какой-нибудь паренёк, ученик младшего подметальщика, но мы не стали выпендриваться.
За окошком, если потрудиться и подальше высунуть голову, открывался изумительный вид, в кувшине была горячая вода, а на ужин нас обещали пригласить в общую трапезную, где по вечерам собиралось «высшее общество»: местный кюре, живущий неподалёку эсквайр и одна интересная дама — художница, она тоже приехала сегодня утром и остановилась тут, в замке.
Мы были в восторге.
— Как будем искать Машу? — спросил я, как только за мажордомом закрылась массивная, окованная железными скобами, дверь.
Я бы не удивился, если б в архаичном замке повернулся ключ, но всё-таки, пока нас ни в чём не подозревали.
— Дождёмся ужина, — Алекс пытался просушить свой килт у камина. Если б я не был поглощен судьбой Маши, зрелище изрядно бы повеселило. — Я пойду развлекать местных аристократов, а ты в это время разведаешь, что здесь и как.
— Никто не знает, где настоящее убежище сэра Френсиса, — на прощание сказал Гоплит. — Но девочка скорее всего там, в замке Айлин-Донан.
— Скорее всего? — шеф взбесился. — Мы должны лететь через два моря в консервной банке из-за «скорее всего»?
— С ОГРОМНОЙ долей вероятности, — Гоплит уже потерял всякое терпение. За эту поездку ему ни разу не дали договорить до конца… — Я воспользовался маятником, — добавил он и вытащил из кармана мятую ленточку. Это была Машина ленточка. Она заплетала такие ленточки в косички.
— Мы там будем, — веско заявил Владимир.
— МЫ там — не будем, — поморщился Алекс. — Полетим я и Сашхен. Всё. Это не обсуждается.
И к моему удивлению, Владимир не стал возражать. Думаю, ему очень хотелось вернуться в Москву — к выздоравливающему Чумарю.
Вечер не заставил себя ждать.
Не знаю, сколько на самом деле прошло времени: перелёт, путешествие на рейнджровере, джетлаг — всё это слилось в один длинный и мутный период, и сейчас, когда Алексу принесли купленный здесь же, за немалые деньги, смокинг, я был рад встряхнуться, взбодриться и заняться делом.
— Принесу тебе стейк, — пообещал шеф, выходя в сопровождении мажордома и канделябра в тёмный коридор.
Я лениво помахал ему, но как только дверь за ними закрылась, вскочил с кровати и принялся собираться.
Сохшая у камина куртка задубела, но по крайней мере была тёплой. Ботинки тоже высохли, также, как и вязаные носки…
Носками меня снабдил Гоплит. Перед самым трапом, сунул в руку и сказал:
— Если б в молодости я понимал, что ноги надо держать в тепле, сейчас бы не страдал радикулитом.
Отказываться было неудобно, и я сунул носки в карман. Теперь я им радовался: каменные стены замка буквально ВЫТЯГИВАЛИ тепло. Даже сквозь толстые подошвы ощущался промозглый вековой холод.
Надеюсь, они догадались дать девочке тёплое одеяло, — думал я, осторожно выбираясь из кельи. — Если Маша схватит по их вине простуду…
Думай о главном, поручик. Ребёнка сначала надо НАЙТИ…
Я вздрогнул. Не предполагал, что связь с шефом будет доступна сквозь все эти каменные стены.
Сложены они были, кстати сказать, из ноздреватого слоистого камня, плоско уложенного один на другой. Сводчатые потолки походили на серые гармошки, и всё время казалось, что с них сыпется пыль…
Уюта в сумрачных, расположенных одна за другой комнатах было столько же, сколько в массивном и дорогом гробу.
Мебель сплошь тёмного, почерневшего от времени дерева, половики напоминают те самые, бабушкины, вязаные из тряпок. Дырки в стенах, сквозь которые невозбранно гуляли сквозняки, были прикрыты гобеленами.
Сюжет один: кто-то кого-то убивает. Свора собак загоняет оленя, куча рыцарей в доспехах тыкают копьями друг в друга — ну, и тому подобное.
Скромные букетики чахлых цветов, расставленные тут и там на полированных столешницах, не оживляли, а лишь подчёркивали монастырский аскетизм обстановки.
Вспомнилась серия, в которой сэр Генри, попав под своды родного Баскервилль-холла, всё время пил.
Внезапно я позавидовал Алексу.
Он сейчас среди людей, в ярко освещенной зале. Пылает камин, льётся неспешная беседа, в руках гостей тяжелые бокалы с настоящим скотчем…
Тут ты попал в яблочко, мон шер ами. Скотч у них отменный.
Странно… — я поймал наконец мысль, которая не давала мне покоя всё последнее время, все эти… Сколько? Десять, двенадцать часов?.. Я совсем не хотел крови.
С тех пор, как Алекс вышиб дверь бункера, в который нас упрятал Котов, я совсем не испытывал Жажды.
Долгое время этот аспект являлся краеугольным камнем моего существования.
Антигона следила за тем, чтобы я всегда был сыт.
Суламифь взяла на себя обязанности добровольного донора.
Даже те донорские пакеты, что мне передали в Москве…
Сейчас мне ничего «этого» не хотелось.
А вот виски я бы выпил.
Равновесие, поручик. Помнишь, я тебе говорил?
Так это вы!..
Догадка принесла облегчение.
Но… как у вас получилось?
Просто у меня больше опыта, мон шер ами.
Алекс «отключился», оставив меня размышлять в одиночестве.
Его «присутствие» я ощущал, как лёгкую щекотку под сводом черепа. Раз её нет — значит, шеф занят своими делами, и до меня ему недосуг.
Больше опыта.
Вероятно, он хотел сказать, что «желать», «хотеть» чего-нибудь, умеет куда профессиональнее, чем я.
И отключать, забывать про то, что мешает — тоже.
Он просто ЗАПРЕТИЛ нам обоим хотеть крови. Сначала — себе, а потом распространил свой запрет и на меня.
Стоп. Это значит… Это значит, что после третьей метки я ТРАНСЛИРОВАЛ все свои желания, свои мысли — всё, что было у меня внутри — напрямую шефу?
Помнишь, ещё после второй метки я тебе говорил: не бренчи.
Я думал, это касается лишь проявления СИЛЬНЫХ эмоций. Таких, как сексуальное влечение, например.
Или Жажда.
Или Жажда, — покорно повторил я. — Значит, всё это время вы ощущали себя мной? Стригоем?
Запомни, кадет: Я всегда ощущаю себя только собой. И тебе желаю того же.
Миновав череду обставленных «для туристов» комнат, я вторгся на «изнанку» замковой жизни.
Просто повернул ручку невзрачной, ничем не украшенной двери, и вошел.
Здесь не было гобеленов и роскошной деревянной мебели. Не было сквозняков — стены были обшиты вполне современным гипсокартоном. Сияли лампы электрического освещения, слышался далёкий приглушенный смех… Оттуда же тянуло кислой капустой и жареным мясом.
Девочку держат где-то здесь, — решил я. — Ей нечего делать среди музейной рухляди, где нет ни отопления ни света.
Скорее всего, сам хозяин — лорд Фрэнсис — тоже живёт в этой части замка.
Конечно он, как и Алекс, наслаждается удалённостью от цивилизации, но зачем пренебрегать элементарными удобствами?
Если в каменной части я не чувствовал ничего живого, здесь всё было наоборот.
Множество крошечных быстрых пульсов за стенами — вероятно, мыши. Ленивый ток крови существа побольше — кота, или небольшой собачки. Собака была бы некстати. Может поднять тревогу — они не любят мёртвых. А вот кошки не выказывают предубеждения перед нежитью…
Размеренный стук трёх… нет, четырёх человеческих сердец. Одно было меньше других и находилось в дальней комнате, в конце коридора.
Шеф. Кажется, я её нашел.
Браво, поручик. Я в тебе не сомневался. Убедись, что это она, и возвращайся в нашу комнату. Я скоро буду.
Но шеф…
Всё, мне некогда. Жди.
Я хотел сказать: зачем тянуть? Если там, в комнате, именно Маша, не лучше ли взять девочку, и сразу покинуть замок?
Пока не началось, а?..
Валлиец, на своём чудовищном диалекте, предупредил, что будет ждать в километре от замка — в деревушке Дорни, идите прямо по дороге и не пропустите…
Но шеф отключился. Или игнорировал — что одно и тоже.
Но всё равно: сначала надо убедиться. Смешно выйдет, если я ворвусь в комнату, а там какой-нибудь мальчик, сын поварихи или племянник мажордома…
Дверь я вскрыл мудрой. Замок даже не щелкнул, потому что это был современный электронный замок, который открывался с помощью ключ-карты.
Вот если б это был старинный железный монстр, как в нашей келье — мне пришлось бы повозиться. Мудры на железо не действуют.
Итак, дверь беззвучно открылась. Прежде чем войти, я сделал глубокий вдох, и…
И конечно же, именно в этот момент за моей спиной послышался кашель.