Про Ваську и Кольку
1. ЖУК И ГЕОМЕТРИЯ
Началось с того, что Васька нашел жука. Нашел в парте.
Была задана самостоятельная работа. Васька с Колькой сделали ее раньше всех и скучали. Колька рисовал на промокашке какую-то штуку с рожками и ножками, а Васька, не умевший рисовать, силился придумать, чем бы такое заняться. Заглянул сквозь круглое отверстие для чернильницы в парту и увидел: сидит жук. Самый настоящий жук. Притом огромный и с усами.
Как он туда попал, было неясно. Но он был живой, потому что, когда Васька, как охотник, неожиданно увидевший редкую дичь, взял его двумя пальцами за спинку, он зашевелил блестящими, жесткими, словно проволочными, лапами и вытянул усы.
Васька толкнул Кольку:
— Гляди!
Колька замер в восхищении:
— Ой-ой-ой… Откуда?
— В парте сидел. Видал — усищи?
Жука тотчас подвергли тщательному и всестороннему осмотру. Когда он был изучен, Колька предложил:
— Давай, Васек, его на нитку привяжем!
Из полы Колькиной куртки вытянули нитку, привязали ее к лапке и пустили жука ползать по парте. Только жук дополз до края и хотел свалиться вниз, Васька потянул за конец, и жук проехал обратно.
Заставив жука проделать несколько таких рейсов, — поровну Васька и Колька, — они стали думать, что можно еще с ним сделать.
Потолкали в спину сидящего впереди Мишу Сахарова, маленького, с торчащими ушами, старательно водившего пером и носом по бумаге:
— Во! Жук!
Миша глянул — и опять в тетрадку.
Но Колька был человеком ужасно зорким и сразу заметил, что Миша при виде жука вроде как испугался; Кольке даже показалось, что Миша и плечами дернул, как девчонка. А Колька, кроме того, что был зорким, он был еще человеком дотошным и никакого дела не мог оставить просто так.
— Ага! Испугался! — злорадно зашептал он. — Вот мы его сейчас тебе на шею посадим, он тебя сразу…
Миша съежился, но учитель поглядел в их сторону и погрозил Кольке карандашом. Колька и Васька мигом сунули руки в парту.
Урок был последний.
Обеспокоенный Миша, как только прозвенел звонок, незаметно проскочил в раздевалку и принялся отыскивать свое пальто, чтобы поскорее улизнуть, но там его настиг вездесущий Колька.
— Сюда! Сюда! Держу! Скорей! — радостно заорал он ребятам, толпившимся вокруг Васьки с жуком.
Васька и все ребята посыпались по лестнице вниз, в раздевалку, где Миша отчаянно боролся с Колькой и старенькая няня тетя Поля, которую все мальчишки очень любили и ничуть не боялись, суетилась около и тянула Кольку за рукав.
— Отпусти его сию минуту, негодный!.. Отпусти, тебе говорят, а то сейчас — веником. Что ты в него вцепился, чисто домовой. Пусти, тебе говорят!..
Колька одной рукой крепко держал Мишу за хлястик пальто, другой оборонялся от тети Поли:
— Вы не знаете, теть Поль!.. Вы ничего не понимаете, теть Поль!.. Сейчас будем приучать, чтоб не боялся…
— Чего?
— Жука!
— Жука! — Тетя Поля всплеснула руками.
Тут подоспели ребята. Несколько добровольцев схватили Мишу.
— Держать его крепче! — скомандовал Васька, поднимая за нитку жука. — Сейчас будем производить опыт…
Увидев страшные усы и проволочные лапы, мерно пошевеливающиеся в воздухе, Миша укусил кого-то за руку, вывернулся и бросился к двери, добровольцы—за ним, тетя Поля, потрясая веником, — за добровольцами…
— В чем здесь дело? — вдруг раздался звонкий голос. Ребята остановились, увидев незнакомую молодую женщину.
— Ни в чем… Жук вот тут… колорадский… — сперва смутился Васька.
— Ну и что — жук? — Незнакомка указала на Мишу — Зачем вы пристаете к этому мальчику?
— Замучили вот парнишку… Я и так, и сяк… Жука, вишь, какого-то приучают, ах, озорники… — сказала тетя Поля, опустив веник.
— Это, теть, мы не жука, а Мишу приучаем, — добродушно пояснил Колька. — Потому, если не приучить, он так и будет — трус, как, например, девчонка. Меня, например, плавать так научили: взяли и на глубоком месте в воду бросили — плыви. Я хоть и не умел плавать, а ничего не поделаешь — поплыл. Вот, например, и сейчас…
Мишиного хлястика он не бросал и смотрел на незнакомку снизу вверх с видом такой уверенности в своей правоте, что та, улыбнувшись, дружелюбно спросила:
— Откуда у вас жук?
Но Васька уже успел разглядеть, что она, оказывается, совсем молодая, может быть, сама учится, как его сестра Лилька, которая, став студенткой, до того зазналась, что даже вздумала воспитывать его, Ваську; почему-то стало обидно за себя и даже за жука, и он вдруг невежливо ответил:
— Ниоткуда… Вам-то какое дело?
Незнакомка подняла тонкие брови:
— Разве так разговаривают со старшими?
Ваське и самому стало стыдно, но — все равно уж! — он отвернулся и пошел к вешалке, бормоча под нос:
— «Старшими»… подумаешь… «старшими»…
Незнакомка со спасенным Мишей ушла.
Тетя Поля, сокрушенно качая головой: вот, мол, непутевый! — обратилась к Ваське:
— И-и-и, голова-то пустая! Ты кого ж оговорил-то? Учительницу свою новую оговорил, Галину Николаевну! Какое же у нее теперича отношение к такому басурману будет, а?
— Какую учительницу?
— По математике, вместо Анны Филипповны будет!
— О! Я знаю! Я видел! — радостно воскликнул вертевшийся тут маленький и юркий мальчишка. — Я вчера в учительскую ходил, карту полушарий брать, смотрю — и эта самая сидит там на диване. И Андрей Кондратьевич сидит и она — разговаривают. Я карту беру, а сам слушаю. А Андрей Кондратьевич говорит: «Это, говорит, мой промах, и ваши замечания, говорит, совершенно справедливые». Сам Андрей Кондратьевич! А он еще получше всех все знает! Я еще сильней стал слушать. Тут Андрей Кондратьевич говорит: «А Юлькину, вместо того чтоб к чужим разговорам прислушиваться, надо брать карту и идти на урок. Звонок кому был?» Я и побежал.
Вот тебе и раз! Учительница, да еще по математике!
А с математикой у Васьки дела неважно обстояли, можно сказать, даже никуда не годно обстояли — по геометрии была двойка.
Дело в том, что геометрия — новый предмет, его только начали учить, и уж по названию было видно, какой это трудный предмет. А тут Колька: «Давай, говорит, один раз в школу не пойдем, а пойдем на огороды щеглов ловить. Уроки никуда не убегут, а щеглов ловить самое время». Вот и сходили. Сам-то Колька по всем математикам здорово соображает — лучше всех в классе, ему нипочем, а Васька сразу получил двойку. Попробовал сам по книге поучить, а там какие-то отрезки А, какие-то отрезки В, а дальше и совсем треугольники разные с углами и сторонами — где понять? И Васька махнул рукой на геометрию. Два раза, когда геометрия была на первом уроке, он нарочно опаздывал и сорок пять минут, которые — это все прогульщики знают — кажутся вечностью, сидел, как заяц, за школьными сараями, озираясь по сторонам. В результате серый учебник Киселева Васька возненавидел, хоть и надеялся, что все как-нибудь обойдется.
— Плохие твои дела, Васек, — рассуждал Колька по дороге домой. — Теперь начнет она тебя за этого жука — жучить. Главное, молодая она. Если б старая была, как, например, Анна Филипповна, то она бы разобралась — как, что… А молодые, они всегда не разберутся, а прямо сразу: «Садись — два». Вот, например, помнишь, была Роза Викторовна? Раз взял я у одного дядьки нюхательный табак и принес в школу. На уроке достаю и показываю Женьке Федорову — мы тогда с ним сидели. Он говорит: «Это что?» Я говорю: «Нюхательный табак». Он говорит: «А зачем?» Я говорю: «Нюхать, например». Он говорит: «Дай мне». Я дал. Потом мы оба попробовали, как это нюхают. Тут у меня в носу завертело, защипало, я не удержался да как чихну на весь класс! Роза Викторовна думала, что я взаправду чихнул, и говорит: «Будь здоров, Коля!» Я говорю: «Спасибо!» И еще: «Чхи!!!» Ив третий раз: «Чхи!!!» Она говорит: «Ты чего расчихался?» Я испугался и говорю: «Я ничего». А в это время Женька, как кошка прямо: чхи-чхи-чхи-чхи! — раз пять, наверно, чихнул. Тут все ребята смеяться стали, а она подумала, что мы нарочно, для смеху. Другая бы разобралась, как, что, а эта сразу: «Выйдите из класса». А потом все донимала, как не выучишь, она прямо как будто знает: «Иванов, отвечать». Ну, скажешь: «Не учил». — «Почему?»
Ну, скажешь: «Голова болела» или еще что-нибудь. А она сразу: «Садись — единица. Давай дневник!» Так прямо в дневник и влепит. А то еще был Юрий Федорович… тот…
Словом, когда дошли до Васькиного дома, Васька окончательно упал духом.
Прощаясь, Колька напомнил:
— Так, значит, завтра я пораньше к тебе прибегу. Щеглов ловить пойдем. Выходной завтра — забыл? У меня уж и сетка готова. Женька обещал конопляных семечек…
— Ладно, — сказал Васька.
По вечерам после школы у Васьки было положено отдыхать. Твердый режим дня он не заводил: собирался и расписание сколько раз составлял, да все как-то не получалось. Например, по расписанию уроки надо учить, а тут вдруг Колька явится: «Васек! Около нашего дома машина застряла — бежим!» Так целый час возле этой машины и проторчат — помогают, советуют. Дальше полагается гулять, а уроки учить когда? Так все и идет. Только один пункт Васька непреклонно соблюдал: раз положено вечером отдыхать, значит, надо отдыхать.
Уныло пообедав, сел Васька за письменный стол, подпер щеки руками и стал думать о жуке, о новой учительнице: и как он ей нагрубил, и какая скверная наука — геометрия, и зачем она нужна, и кто ее выдумал…
Вздохнув, вытянул из-под учебников новенькую серую книжку. Вот она — «Геометрия». Раскрыл — второй раз в этом году, — принялся читать введение: что называется геометрическим телом, линией, точкой. Старался понять, вникнуть в смысл каждого выражения. Прочитал, что такое геометрия; оказалось, что по-русски это означает просто «землемерие». Дальше — «Прямая линия». Узнал, что туго натянутая нить или луч света, выходящий из малого отверстия, — самые простые прямые линии. Свойства этой самой линии тоже оказались простыми: через две точки можно провести только одну прямую, а две прямые могут пересечься только в одной точке. Дочитал введение до конца и удивился: могу! Наверное, вот теоремы начнутся — это труднее.
Васька вспомнил, как доказывал теорему знаменитый лентяй Пустовалов, который, когда сидит за партой, хохочет и разговаривает громче всех, а как выйдет к доске, сразу делается скучным и говорит таким жалобным голосом, будто сейчас заплачет: «Ну… нам требуется… ну, доказать, что… биссектриса… ну… является… ну, медианой и высотой…»
— Что для этого сделаем?
— Ну, значит… поворачивать будем.
— Лошадь поворачивают, Пустовалов. Повернем, может?
— Ага.
— Вот тебе и «ага». Что и вокруг чего повернем? Отвечай!
— Ну… это самое… вокруг…
Но Ваське вспомнилось и то, как доказывал это же самое Колька: «…чтобы точка А совпала с точкой М, сторона АВ пошла по стороне ВС…» И не успеет Анна Филипповна оглянуться, как Колька уже кончает: «Что и требовалось доказать» и получает пятерку.
Пока Васька принялся за углы: определения угла, сторон, вершины и как угол обозначается тремя буквами. Все прочитал и запомнил.
Это так увлекло Ваську, что он даже не заметил, как пришла с лекций Лилька. Она сделала вид, будто ужасно удивилась, что Васька, вместо того чтобы «отдыхать», как у него «положено», сидит за учебником. Громко стуча каблуками, подошла сзади и заглянула через плечо:
— Ты чего это?
— Что «чего»? — спросил Васька. — Не учишь — нехорошо, учить начнешь — тоже удивляется…
— Почему, спрашиваю, у тебя внезапно такая любовь к геометрии появилась?
— Нипочему… — буркнул Васька.
Лилька уселась рядом на диван и стала чего-то недобро посматривать.
— У вас кто теперь по математике будет? — спросила она.
— Я почем знаю…
Васька навострил уши, но виду не подал.
— Галина Николаевна?
— Галина Николаевна… А… что?
— А то. Она теперь всех вас, лентяев, учиться заставит.
— Злая? — встрепенулся Васька.
— Не злая, а очень хорошая. Только у нее тебе уж не придется вокруг школы шататься.
— Какой еще школы? — с опаской спросил Васька, дивясь: и откуда только знает?
— Какой? Той самой, где тебе на уроке в это время сидеть положено, — вот какой. Вот подожди, я еще маме скажу.
Это вконец расстроило Ваську. Он уже собрался было забросить учебник и предаться горьким размышлениям, но тут увидел, что на одной из страниц нарисован транспортир.
Ваське очень хотелось научиться обращаться с транспортиром. Он любил всякие инструменты, поэтому пренебрег угрозами Лильки и уткнулся в книгу. Поняв наконец тайну транспортира, возликовал: извлек из готовальни крошечный транспортирчик и приступил к пробе. Нашел в учебнике угол, на котором было помечено, что он в 45°, измерил — верно, сорок пять! Измерил прямой, он оказался и в самом деле в 90°. Начертил какой придется, измерил и с удовлетворением написал в уголке: 82°. Потом стал отыскивать углы в книге и измерять — все они обязательно имели по сколько-нибудь градусов. Васька даже засмеялся вслух.
— Да что с тобой? — обеспокоилась сестра.
Она не могла понять радости покорения транспортира, и поэтому Васька ничего ей не ответил, а пошел, радуясь, — сам еще не сознавая чему, — спать.
Он спал, когда утром зашел Колька, принялся тормошить, дергать за ноги, тянуть одеяло:
— Вставай, Васек! Ну, вставай, что ли… Да вставай же!
Васька открыл глаза и опять зажмурился: такое яркое солнце светило в окно.
— Вставай, одевайся скорей, соня! — говорил Колька. — Побежим. Ребята уж, наверное, ждут. Я еще из дому выходил, слышал, как щеглы в небе свистят!
Васька тотчас представил себе, как они сейчас пойдут на пустые изрытые огороды, откуда уже выкопали картошку и где в прохладном и по-осеннему прозрачном, чистом воздухе далеко-далеко все видно и на золотых деревьях звенят щеглы; будут лежать, замаскировавшись почернелой картофельной ботвой, держаться за протянутую от сетки веревочку и ждать. Вот, откуда ни возьмись, пестрый щегол—веселая птица: головка красная, щечки белые, грудь и спинка желтоватые, остальные перья ярко-желтые, и черные, и серые, заскачет по веткам, засвищет, слетит на землю, а Васька с Колькой потянут за веревочку, и…
И Васька сказал:
— Я не пойду.
— Почему?
— Потому, геометрию-то надо мне когда-нибудь учить? А ты можешь идти с Женькой. Тебе что?
Колька долго таращил на него глаза, уши у него покраснели, и вдруг заорал:
— Ты! Это называется… это называется… не по-товарищески! Он будет учить! А я? Один, что ли, будешь учить? «Можешь идти!» «С Женькой!» Как уроки пропускать — вместе, а учить — один!
Васька успел одеться и выпить стакан молока, а Колька все никак не мог успокоиться:
— «Можешь!» Скажет же! И почему ты, Васек, всегда такой… какой-то? Я тебе давно хотел помочь, а ты все: «не хочу» да «не буду». А вот это ты хорошо придумал. Где у тебя учебник? Ага, вот он. А щеглы, они подождут, щеглы, они никуда не улетят, а двойку исправлять надо. Сначала будем?
— Нет. Я уже учил вот до сих пор. Все понял. Вот отсюда давай. Теорема эта самая…
— А там? Все понял? Ну, это мы еще повторим. А то — «с Женькой». Самое главное, понять нужно. А чтобы понять, самое главное нужно, чтоб… Васек, у меня что есть…
Колька полез в карман, достал самодельную проволочную оправу от очков, нацепил на нос, поднес близ ко к глазам книгу и, сжав губы сердечком, нараспев, как Анна Филипповна, произнес:
— Итак, ребята, на чем мы остановились? Теорема о равнобедренном треугольнике?
— Здорово похоже! Вот если б в школу принести — умрут!
— Умрут! — согласился Колька, спрятал оправу в карман и уже деловым тоном сказал: — Ну, хватит, давай серьезно.
Колька сделал чертеж и принялся не спеша объяснять, в паузах заглядывая Ваське в глаза: понимает ли? И Васька кивал: понимаю!
Вдруг кто-то протопал по коридору, и в дверь влетел сам Женька:
— Васька! Колька! Ну чего же вы сидите! Сидят, сидят! Пойдемте, что ль?
— Не… Мы учим.
— Учите? — недоверчиво протянул Женька, — А… щеглы?
— В другой раз, — сказал Колька.
— Что же вы… целый день будете учить?
— Ага… И даже ночь… Если понадобится.
— А-а-а… Ну, это конечно… Раз так… Пока!
— Всего!
Когда закрылась за Женькой дверь, Колька поглядел на Ваську, Васька — на Кольку. Оба улыбнулись. Потом оба — носом в книгу.
Геометрия была на первом уроке.
Васька не участвовал в общем столпотворении, какое обычно бывает по понедельникам до звонка. Кругом перекликались, скакали, прыгали, толкались, гонялись друг за другом. Жизнерадостный лентяй Пустовалов собрал вокруг себя полкласса и ораторствовал в середине, а так как он не стоял у доски, то говорил весьма громко, обстоятельно и красноречиво. Миша предусмотрительно переселился подальше от Васьки.
А Васька сидел и переживал. Вчера они с Колькой прозанимались до вечера, и ночью Ваське приснились теоремы, которые он все доказывал, доказывал и никак не мог доказать… Сегодня он еще повторил, и теперь весь пройденный материал представлял в виде солдат, готовых повиноваться любому приказанию. И все же он беспокоился. И Колька беспокоился, хоть вчера тщательно проверил Васькины знания и сказал, что тот знает «во как!». Он даже забыл, что в кармане у него лежит оправа от очков, которая, если ее вынуть да показать, может произвести неописуемый эффект.
— Ничего, главное — не бойся, — утешал он Ваську.
Прозвенел первый звонок—все расселись по местам, прозвенел второй—дверь отворилась и вошла новая учительница с классным журналом в руках.
Сразу наступила тишина, и, дружно хлопнув крышками парт, ребята встали.
— Здравствуйте! Садитесь, — сказала учительница.
На нее пытливо уставились тридцать пар глаз, смотрели, отмечая каждое движение, изучали, ждали.
— Меня зовут Галина Николаевна, — сказала учительница, оглядывая класс. — Я буду преподавать у вас математику. Будем знакомы. — И улыбнулась. Ребята тоже заулыбались, повеселели, зашевелились. Кто-то с кем-то стал переговариваться, кто-то кого-то толкнул.
Колька вспомнил про оправу от очков и нащупал ее в кармане: не время ли достать и надеть? Но решил, что пока — не время. Галина Николаевна раскрыла журнал, стала вызывать по списку — знакомиться.
Васька беспокоился. Наконец:
— Морозов!
Вызвала! Васька медленно поднялся. На учительницу он не смотрел, а смотрел в сторону, с ужасом чувствуя, что не может не краснеть.
— А-а… с тобой, кажется, мы уже немного знакомы, — сказала Галина Николаевна. — Как у тебя дела с математикой? Посмотрим… Морозов… Двойка? А я считала, что ты в учебе так же энергичен, как в раздевалке…
Лучше всего было бы сейчас для Васьки провалиться сквозь пол, а он стоял, опустив голову, и старательно ковырял ногтем парту.
— Ну, подойди к доске. Посмотрим, с чем у тебя там не ладится.
Вот оно! Васька так и знал!
Он вылез из-за парты и пошел к доске, стараясь казаться спокойным.
Взял кусок мела, приготовился…
Класс насторожился. Колька так тянулся к доске, что казалось: еще немного — и вылезет из своей курточки.
Он подбадривал Ваську глазами, руками и головой.
— Теорема о равнобедренном треугольнике, — сказала Галина Николаевна.
Васька, стуча мелом, принялся за работу. Теорему он помнил, быстро сделал чертеж, написал, что полагается, но в благополучный конец все равно не верил.
— Отвечать? — угрюмо спросил он, кончая записывать.
— Уже готов? Отвечай!
Звонким от волнения голосом Васька начал:
— В равнобедренном треугольнике биссектриса угла при вершине есть одновременно медиана и высота. В равнобедренном треугольнике углы при основании равны. Дано: равнобедренный треугольник АВС и прямая, которая делит угол В пополам. Требуется доказать, что она есть медиана и высота…
Колька завертелся, ликуя, и, сунув руку в карман, опять стал щупать оправу от очков.
— Что для этого будем делать?
Пустовалов как признанный специалист по этой теореме покрутил пальцем: повертывать, мол!
— Вообразим, что треугольник АBD повернут вокруг стороны BD, как около оси…
С этого места Васька без малейшей запинки доказал всю теорему, а Колька вертелся, как на перевернутой кнопке, и, когда Васька произнес магические слова: «Что и требовалось доказать», подпрыгнул и извлек из кармана свою оправу от очков.
— Теперь ответишь из прошлого, — сказала Галина Николаевна.
Колька заморгал и сунул оправу обратно в карман. Но его беспокойство оказалось напрасным: Васька, удивляя самого себя, и из прошлого все хорошо ответил.
— Молодец! — сказала Галина Николаевна. — Давай дневник!
Опомнился Васька только тогда, когда с жирной пятеркой в дневнике вернулся на свое место, где нетерпеливый Колька встретил его с распростертыми объятиями:
— А ну!.. Покажи!
Вдвоем они долго изучали пятерку. Васька вообразил, как он на перемене побежит в раздевалку и покажет дневник тете Поле, и как она удивится, и каким эта пятерка будет ударом по проискам зарвавшейся Лильки, подмигнул другу и шепотом спросил:
— А почему ж она все-таки не стала меня жучить?
Колька призвал на помощь свое богатое воображение:
— Оно, хотя, например, я помню, что и Роза Викторовна или вот тоже Юрий Федорович, хоть и вообще, но все-таки… — и ничего не мог сказать, потому что пятерка была не поддельная — самая настоящая.
В волнении Колька полез в карман, достал оправу от очков и, нацепив ее на нос, стал смотреть по сторонам. Ребята захохотали.
— Иванов, подай мне свои очки, — глянув, сказала Галина Николаевна.
Колька сдернул оправу и заморгал:
— Очки? Я… Галина Николаевна… У меня, знаете, зрение… И даже врачи ужасно…
— Иди, положи сюда очки, — сказала Галина Николаевна таким твердым, спокойным и строгим голосом, что многоопытный Колька сразу понял, что устраивать дискуссию не придется, взял очки и понес на стол.
САМЫЙ ЛУЧШИЙ ЩЕНОК
Неприятности из-за Барбоса начались у Васьки сразу же, как только он его увидел.
Шел себе Васька по улице, никого не трогал, вдруг видит: толпятся возле забора маленькие мальчишки. Несметная толпа маленьких мальчишек! Они о чем-то галдели, спорили и ссорились. Васька подошел просто так — поглядеть, что это такое у них стряслось. Оказалось, что под забором сидит щенок. Такой, будто бы сначала он был сделан из ваты с глазами-пуговицами и вдруг ожил и удрал из игрушечного магазина.
Мальчишки никак не могли решить, у кого из них будет жить такая хорошая пушистая собачка. Двое уже молча наскакивали друг на друга, как петушки. Это были глупые бестолковые мальчишки. Васька сразу разрешил их спор: взял щенка под мышку и понес к себе домой.
Но оказалось, что мальчишек такой выход из положения никак не устраивал.
Они разом перестали ссориться и так озлились на Ваську, что пришлось-таки ему показать этим соплякам, какой он замечательный бегун! И хоть за ним с плачем и угрозами гнались не меньше десяти мальчишек, а некоторые очень метко попадали ему в спину всякими твердыми предметами, все-таки слабо им оказалось догнать Ваську!
Дома Васька временно поместил щенка в сарайчике, налил ему в блюдечко молока и при помощи сложной системы сигнализации — из проволоки, гаек и сковородок — вызвал с соседнего двора своего друга Кольку.
Они сели на корточки и стали смотреть, как щенок, забравшись лапами в блюдце, лакает молоко, а живот его раздувается и круглеет, как воздушный шар.
— Да-а-а… — задумчиво сказал Васька. — Вот и завелся у меня свой пес. Давно я собирался заиметь собаку, да как-то подходящей не встречалось. Только такая мне и нужна была. Больше никакая. Я сразу об этом догадался, как только увидел этих паршивых пацанов. Он пощупал спину и добавил:
— До чего же эти пацаны оказались… злые! Если б ты слышал, как они орали, вот ты бы струсил! Как мы его назовем? Джульбарс!
Но солидный, рассудительный Колька любил, чтоб все делалось на совесть, а не тяп-ляп. Он покачал головой:
— Не.
— Почему?
— Ни в коем случае, нипочем нельзя. Была б овчарка, а то какой же это Джульбарс? Его другие собаки засмеют.
Васька еще подумал:
— Ладно! Тогда я назову ее… Вакса-Клякса! Про такую собаку передавали по радио. Ловила крыс!
— Та была черная…
— Ладно! Тогда мы назовем ее… Как мы назовем? В это время на улице раздался истошный крик:
— Отворите ворота, исчадия ада!
От удара ногой калитка распахнулась, и во двор ворвался их сосед Жорка, размахивая длинным деревянным мечом. Несколькими ударами он зарубил воображаемую стражу у калитки, схватился с кем-то невидимым в отчаянном поединке, быстро прикончил его, сделал искусный выпад с колена; потом, обтерев меч от невидимой крови о рукав, он вложил его в такие же невидимые ножны и подошел к Ваське и Кольке.
— Что это за ужасный дракон? — спросил он, указывая на щенка, который испугался было Жоркиных прыжков, шарахнулся, но потом лег на спину, показывая круглый розовый живот, болтая лапками и как бы говоря: смотрите, какой я маленький и мягкий, совсем не надо меня обижать…
— Это моя собственная собака! — сказал Васька. — Не знаем вот, как ее назвать… А ты чего ходишь?
— Да собираюсь физику учить, — объяснил Жорка. — На осень же она у меня. Скоро и экзамен — оглянуться не поспеешь, а я и не начинал! Вышел вот прогуляться, чтоб собраться с мыслями. Сколько сейчас времени? Два есть? Эх, в два у меня положено уже садиться! Я и весь учебник разметил. Но все-таки придется вам помочь. Только я и могу придумать для собаки настоящее имя. Самое подходящее имя будет… Сейчас… подожди… Вот: Свирепый Уникорн!
— Ну, нет… — испугались Васька и Колька.
— Не нравится? А почему? Впрочем, можно попроще назвать. Например Умдслогогас! Или еще лучше: Оборотень! Так будет еще страшнее. Только, конечно, придется все время намазывать его таким светящимся составом… Я вам дам!
— А еще… никаких имен не помнишь? — спросил Колька.
— А эти чем плохие? Ничего вы не понимаете в настоящих именах! Тогда мне с вами нечего и говорить! Называйте его хоть Барбосом!
Жорка опять выхватил свой меч, отразил внезапное нападение невидимого врага сзади: рубя во все стороны, отступил к калитке и исчез.
— Ишь, как он ловко! — восхитился Колька. — Интересно, какую это он книгу читал? А насчет Барбоса он сказал правильно. Щенок этот самый что ни на есть пушистый, смешной Барбос. Такого Барбоса и нарочно не придумать! Так и назовем!
Неприятности большие и маленькие
Барбос освоился очень скоро. Так скоро, что неприятности посыпались на Ваську одна за другой.
Стоило появиться, Ваське во дворе. Барбос стремглав бросался откуда-то ему под ноги, подпрыгивал, плясал и вертелся.
— А вот и я! Здорово, братуха! Ух, как я рад тебя видеть! Как дела? Все в порядке? У меня тоже: гляди-ка, какую я устроил штуку! Помрешь со смеху!
И притаскивал измусоленную Васькину рубаху, которую полчаса назад повесили после стирки на забор.
Наказывать его было пустым делом — он только моргал да повиливал хвостиком: — «Да ладно, мол… да хватит… Подумаешь — рубашка… Почем я знал, что она нужная… А теперь пошли — покажу я тебе еще одну потеху!»
Он вел Ваську за дом и останавливался перед бездыханным соседским цыпленком. Схватив за крыло. Барбос таскал его и подбрасывал, все время оглядываясь на Ваську. — «Здорово? В другой раз не будет шляться по чужим дворам! Плохо он нас с тобой знает!»
И пока Васька торопливо собирал перья, валявшиеся по всему двору, и закапывал их вместе с цыпленком в каком-нибудь укромном уголке. Барбос, стараясь помочь, вдруг вскакивал Ваське на спину или лизал с разбегу в нос.
— Цыпленочка моего тут не забегало? — приходила соседка. — Куда подевался — чудеса! Будто он к вам шмыгнул, а? Собачка-то ваша дома?
«Собачка» смирно сидела на крыльце, невинно моргая пуговичными глазами, и делала вид, что ничего не может понять.
Потом Барбосу надоедало смотреть, как соседка бестолково снует по двору, заглядывая в самые неподходящие места, и ему приходило в голову ей помочь: он раскапывал ямку, извлекал оттуда цыпленка и тащил прямо под ноги хозяйке…
В поразительно короткий срок Барбос прикончил таким образом четырех цыплят.
В остальное время он тоже не сидел без дела.
Сохнувшее белье всегда вызывало у него особо острый интерес: поэтому, кроме Васькиной рубашки, он привел в полную негодность скатерть, простыню и тюлевую штору.
Кроме того, он перевертывал ведра с водой, рыл в разных местах норы неизвестного назначения, неутомимо выискивал на помойке и перетаскивал на крыльцо самые грязные и вонючие предметы и всюду старался залезть или хоть просто заглянуть.
Однажды, после сильного дождя, к Васькиному отцу пришел гость — аккуратный, бережливый старичок. Он обтер свои галоши тряпкой, снял и поставил на крыльце. Барбос тотчас догадался, что старичок сделал это специально, чтобы помочь ему скоротать время, пока не понадобится провожать гостя до калитки, в знак дружеских чувств и восторга по поводу знакомства бегать вокруг него по лужам, а потом бросаться лапами на брюки. Одну галошу отыскать потом так и не удалось…
Каждому было ясно, что Васька здесь ни при чем, а влетело им с Барбосом поровну.
Но Васька был не из тех, кто унывает от всяких мелких неприятностей.
Нужен кролик
Васька и Колька сидели на крыльце, а под крыльцом Барбос терзал веник.
— Попадет мне опять за этот веник, — говорил Васька. — А не знают, что это у него зубы растут… И скучно ему… Хорошо бы кроме Барбоса иметь какую-нибудь еще живность… хотя бы кролика, а? Прибавилось бы у нас дела, как ты думаешь?
— Ну еще бы! — ответил Колька.
— Да… — мечтательно продолжал Васька. — Выходишь ты во двор, а он сидит… такой… с ушами… Прыгает — скок, скок, скок… или травку ест. Он бы у нас жил, а мы ему травку носили, всякие веточки. У Коськи с Котькой — кролики: вот это жизнь! Где их ни встреть: «Эй, вы куда?» — «Кроликам за травой!» Смотришь — опять идут: «Куда?» — «За ветками кроликам!» А то потеха: ихняя мать приходит к нам: «Экая, говорит, у вас капуста превосходная. А у меня захирела… Морковь совсем редкая, не растет! Что такое?» А Коська мне рассказывал: «Мы с Котькой, говорит, как только у капусты листок нарастет, мы его обрезаем незаметно — кроликам. Им полезно капусту есть. А морковь? Мы каждый день дергаем по три-четыре морковки… Морковь им тоже полезная».
— А у нас множество этой моркови растет! — сказал практичный Колька.
— Еще бы! Десяти кроликам хватило бы дергать! И у тебя и у меня! Жалко, Барбос не ест капусту, так пропадает зря…
— А еще сейчас в лесу на полянках — клевера урожай… и белый, и красный, и всякий… Ты не видел, как кролики ветки едят от ветлы: всю кожицу объедят, остаются беленькие палочки…
— И главное, сажать есть куда! — вспомнил Колька. — У нас такой садок остался из хвороста, плетеный: когда у нас куры были, мы туда наседку сажали. Сейчас он пустой. Принести?
— Валяй!
С большими предосторожностями Колька переправил садок через забор на Васькин двор. Сперва посадили было в него Барбоса, но тот, наверно, принял это всерьез — выл, визжал, ломился, пока его не выпустили.
Потом Васька с Колькой натаскали туда травки, поставили воды в черепке, и жилье для кролика было готово. Только самого кролика не хватало.
— Сколько стоит кролик?
— Рубль, — сказал Колька. — Самый маленький крольчонок стоит рубль.
— Эх! — хлопнул себя по лбу Васька, — Главное, был у меня недавно рубль, хотел я его беречь, а потом взял да и потратил!
— А я! — терзался Колька. — И у меня недавно был ровно рубль. А я не удержался — весь его пропил на газировке! Этих автоматов везде понаставили! Каждому же интересно глянуть, как она оттуда выльется! Как увидишь, так будто кто меня в бок толкает: «Суй туда три копейки. Суй три копейки». Как будто нельзя без газировки прожить! Да все — с сиропом! Как будто без сиропа и пить не мог, что твой фон-барон!
— А я на свой рубль, — сказал Васька, — купил мундштук. Раз уж, думаю, я не курю, то пускай у меня будет мундштук. А он потом и потерялся… Уж ладно бы ножичек, и то не так обидно… А теперь вот и кролика не на что купить…
— А когда я заливался этой газировкой, как корова или гиппопотам какой, мне и в голову не пришло насчет кролика…
Они не заметили, как приоткрылась калитка, в воздухе просвистела какая-то веревка, чуть не долетев до Васьки, упала на землю и уползла назад. Потом в калитку заглянул Жорка, свертывая веревку кольцами и надевая на руку.
— Привет, дети прерий! — сказал он. — Чего сидите? Видели, какое лассо! Становись, Васька, я сейчас на тебе покажу! Иль, если хочешь, Колька, давай, ты первый. Мне все равно. Увидите, как здорово за сегодняшний день натренировался: ловил и кур, и кошек, и собак!.. И девчонок всяких. Неужели не слышали, какой на улице стоял крик? Что, и вы оглохли?
— Некогда нам слушать, мы вот думаем, где взять кролика в эту клетку!
— И не придумали?
— Нет.
— Я так и знал! Без меня вам ничего не придумать! Только я один могу достать кролика!
— Где?
— У одного малого! Он присвоил книжку «Хижина дяди Тома». В общем, он ее не присвоил, только прочитать там уже ничего невозможно, потому что у него такой маленький братишка есть — взял да и окунул ее в керосин! Вот у него полно маленьких кроликов, одного он мне за книжку отдаст, я его — вам. Колька мне отдаст свою «Хижину дяди Тома», я ее отнесу Володьке Косому — та книжка, которая в керосине, его и была, — тогда он мне отдаст «Всадник без головы», которую я взял во второй библиотеке и уже целый месяц не отдаю…
— Идет!
— Сколько сейчас времени? Три будет? В три мне надо учить садиться. С сегодняшнего дня решил начинать. Я уж странички все разметил… Да ничего не поделаешь, придется отложить на завтра, а то как вы без меня?
…Таким путем в клетку попал крольчонок. Он был совсем крошечный, неуклюже прыгал по клетке и ел листочки, быстро-быстро двигая губой. Васька и Колька сидели на корточках и любовались им. И Барбос тоже сидел рядом и глядел на кролика, взвизгивая от удовольствия.
Потом Васька с Колькой пошли на огород за капустными листами и морковкой.
Они нарвали их целую шапку и вернулись во двор, чтобы дать кролику.
Барбос в восторге носился по двору, как безумный, подбрасывая и трепля что-то серое, безжизненное, похожее на тряпку. Завидев ребят, он подхватил это в зубы и юркнул под дом. Ребята бросились к клетке: она была открыта и пуста…
Собачник Сват
По улице шла печальная процессия: впереди Васька вел на веревочке Барбоса, а Барбос радовался, обнюхивая все встречные камушки и столбики, оглядывался на Ваську и не переставал махать хвостом, не зная, куда его ведут. За ними шел угрюмый Колька, сзади всех бодро шагал Жорка, неся свое лассо, перекинутое через руку, и примеривая, на что бы его накинуть.
Он помогал ловить Барбоса, который никак не давался в руки. Сначала он ловил ковбойским способом (раскручивая лассо над головой), но не поймал, потом индейским (с руки) — и опять не поймал, потом своим собственным (с разбегу) — и тоже не поймал. Наконец Васька похлопал себя по коленке и ласково позвал:
— Барбос, Барбос! Иди ко мне, моя хорошая собака!
Доверчивый Барбос, решив, что его простили, с радостным визгом бросился к Ваське, чтоб лизнуть его в руку, и был схвачен.
Жорка шел и сокрушался:
— Эх, что ж я только делаю… Чувствую, не сдам я эту паршивую физику! Елена Ивановна скажет: «Эх, Жора, Жора… Ведь ты же способный, целое лето у тебя было, чем же ты только занимался…» Я скажу: «Елена Ивановна, знаете, как я учил!» А она: «Видно, скажет, как ты учил, наверное, все лето собак гонял». А я вправду собак вот гоняю! А все через вас!
— Так ты не иди, — сказал Колька. — Мы сами…
— Ну, нет! Без меня вас обманут. Ничего, я странички по-новому размечу. И так уж третий раз размечаю, ничего теперь не разберешь, что куда относится!
Они прошли через весь город и вступили в местность, именуемую Слободка, лихую и малоисследованную, населенную таинственным туземным народом. Домики здесь лепились по косогору, без всякого порядка.
Возле одного, окруженного длинным глухим дощатым забором, Жорка остановился:
— Здесь!
Из-за забора доносились вой, визг, лай множества собачьих голосов. Видно, они ругались, плакали и жаловались на свою судьбу, потому что Барбос уже издалека съежился, поджал хвост и, прижавшись к Васькиным ногам, начал пятиться и никак не хотел идти. Вероятно, он услышал что-то страшное и начал изо всех сил умолять хозяев скорее бежать прочь от этого страшного места.
Жорка постучал щеколдой в калитку. Калитка осторожно приотворилась, и из нее вылез подслеповатый маленький человек в зимней шапке, несмотря на лето. Кроме шапки на нем были еще и валенки. Следом за ним появился маленький мальчишка, вертлявый, как обезьяна, с такой яркой, пушистой головой, как будто она у него была меховая. Мальчишка оглядел ребят и скорчил каждому рожу, одна другой ужаснее.
— Здравствуй, Сват! — сказал Жорка, здороваясь с человечком за руку.
— Привет молодежи учащегося возраста! — ответил тоненьким голоском Сват. — Ишь, какая собачка-то? Это чья же такая?
— Моя! — сказал Жорка, — Берешь?
Сват, присев на корточки, протянул руку к Барбосу. Тот вздрогнул и, оскалив зубы, зарычал, но Сват ловко ухватил его сверху за шею и принялся щупать шкурку, бормоча:
— Ничего, ничего… Собачка молодая… Ц-ц-ц. Ворс слабый, есть негодный — лезет… Ай-ай-ай… Сколько вам?
— Два рубля, — сказал Жорка.
Сват встал, повернулся к меховому мальчишке и погрозил пальцем:
— Мильен раз тебе, сатане, надо говорить — всю сердце мне надорвал: не кривляй рожу! И что с ним, ребята, делать: и бил, и за ухи таскал — неймется ему и на! Два рубля обидно мне будет… Время летнее, шерсть лезет… шкурка негодная. Куда ее — кинуть…
— Мы не на шкурку, — испуганно сказал Васька. — Чтоб вы ее кому-нибудь продали…
Сват со скукой посмотрел на мехового мальчишку.
— И как не совестно: ты взглянь на себя, ни одна, никакая обезьяна в обезьяннике так не ощеряется. Кто ты теперь есть? Обезьяна, и больше ничего! А за собачку, ребята, больше одного рубля не могу…
Сравнение с обезьяной, видно, ничуть не пристыдило мальчишку — наоборот, пришлось ему по душе, а пока отец рылся по карманам, он весь как-то подобрался, оскалил зубы, забегал глазами, начал быстро почесываться и выкусывать что-то между ногтей…
Сват вручил Жорке рубль, влепил затрещину мальчишке, схватил одной рукой его, а другой — горько голосившего Барбоса, втянул их во двор, и калитка захлопнулась.
— Вот и все! — сказал Жорка притихшим Ваське и Кольке. — Уж так и быть: придется и за кроликом с вами сходить. Все равно учебник по-новому размечать, чтоб он пропал!..
Без Барбоса
Опять в клетке появился кролик. Такой же, как и первый. Теперь у Васьки с Колькой было чем заняться! Они приносили с лесных полян самый молодой клевер, и мышиный горошек, и ивовые веточки, самые зеленые и нежные.
Когда у них спрашивали:
— Эй, вы куда?
Они в один голос гордо отвечали:
— За травой! Кролику!
Огороды свои они привели в полный порядок: матери Коськи и Котьки теперь уже не на что было завидовать — капуста перестала расти, а морковка с каждым часом делалась все реже.
Тем более что кролик, видно, не знал, что может быть какое-нибудь другое дело, кроме еды: весь день сидел на одном месте и быстро-быстро двигал губой с усиками, поедал и клевер, и мышиный горошек, и капусту, и морковку. Ивовые веточки он обгладывал точно так, как рассказывал Колька, — оставались только голые белые палочки.
Кролик ел, а Васька и Колька сидели перед клеткой и наперебой радовались.
— А все-таки он хороший, этот братец-кролик!
— Еще какой!
— А здорово все-таки, что он у нас есть!
— Еще бы не здорово!
— Я страшно рад! А ты?
Помолчав минут пять, они начинали снова:
— Неинтересно было бы без кролика, правда?
— Ничего интересного!
— А с ним здорово, верно?
— Ага!
— Если б Барбос одного не съел, было бы два!
— А два было бы еще лучше, а?
— Куда лучше!
— А Барбосу так и надо! Верно ведь?
— Конечно. Не ешь чужих кроликов.
— А интересно, что он сейчас делает?
Ребята смолкли и пригорюнились, вспомнив, как собачник щупал у Барбоса шкурку и говорил: «Ворс слабый…»
— Как ты думаешь, он его… с ним ничего не сделает?
— Да нет.
— А куда он денет? Кому-нибудь отдаст?
— Наверное! Хорошо б к доброму хозяину. Интересно, что Барбос сейчас думает?
— Скажет: и зачем я только этого кролика трогал!
— Там у этого собачника плохо…
— Что ж хорошего? Слышал, как там собаки воют, визжат? А Барбос-то как испугался!
— Да еще мальчишка какой-то злющий! Кривляется! Он их, наверное, мучает!
— И за дело. Так ему и надо. Нечего его жалеть. Все рвет, все грызет! Даже кролика! Как будто не знает…
— А откуда он знает…
— Должен знать! Не трогал бы кролика, жил бы сейчас здесь! Хотя без него лучше, а? Очень был бестолковый, а?
— Да он еще маленький. Но все равно лучше! Тихо, спокойно… Только, правда, как-то скучно…
И правда: скучно стало во дворе… Ветерок шевелил выстиранные полотенца — никто их не стаскивал, не грыз и не таскал по грязи. Два нахальных облезлых цыпленка опять проникли во двор и, попискивая, царапали ногами землю. Васька раньше, до Барбоса, посыпал этим цыплятам пшена, а сейчас схватил половинку кирпича и что было силы запустил в цыплят. Цыплята с писком юркнули в какую-то дыру, а кирпич гулко ударился в забор.
— Ты чего, ай очумел? Чего швыряешься? — раздался из-за забора голос соседки.
— А чего они тут ходят? — вызывающе ответил Васька.
— А чем они тебе помешали?
— Пусть не ходят!
— Эх ты, чумовой! — укоризненно сказала соседка. — Собаки лишился, теперь сам заместо собаки!
Васька промолчал и уставился на кролика. Колька тоже молчал.
— Чудные все-таки звери, — сказал вдруг Васька. — Никаких у них нет интересов, кроме еды…
— А какие у них должны быть интересы?
— Ну, хоть бы поиграл, что ли… Ты не слыхал — бывают дрессированные кролики?
— Нет…
— Ну, я так и знал: они глупые! Не то что собака. Барбос, он все понимал, хоть и маленький. А маленькие, с них что спросить? Вон один Жоркину книжку обмакнул в керосин… Интересно, что он сейчас про нас думает? Скажет — несправедливо…
— Почему?.. — неуверенно сказал Колька. — Справедливо…
— Все-таки… Главное, обманул я его: он, может, и не подошел бы. Жорка его как ловил: и каким-то индейским способом, и по-всякому, и не поймал. А я позвал, и он подошел.
Васька проглотил слезы и опять уставился на кролика, чтоб не заплакать.
— Напрасно мы этого кролика завели! Никакого от него толку. Это все равно: что куры, что кролики… Бестолковые животные, и все…
— А клетка?
— Ну, в клетку еще кого-нибудь можно было б посадить. Клетка не пропала бы! Была бы клетка, а кого туда сажать — найдется… Эх, зря…
— Да что ты, все «зря» да «зря», — обозлился Колька. — Сразу бы и говорил! А то завели кролика, а теперь он ему не нужен! Сразу б надо было и говорить! Как это не нужен?
— Не нужен! — тоже закричал Васька. — Смотреть не хочу! Бери его отсюда! Вместе с клеткой, чтоб я его не видел!
— Ну и уберу!
— Ну и бери! А то я его сейчас — за задние ноги и через забор!
Колька, сопя от обиды, поднял садок, навалил его на плечо и ушел не через забор, а в калитку. Это означало, что он обиделся.
Васька лег на землю и начал горевать.
Погоревав минут двадцать, он встал, отряхнулся и вышел на улицу. Он направлялся к Жорке, а зачем—еще и сам толком не знал.
— Бах! — вдруг раздалось над его ухом. Васька вздрогнул, обернулся. Перед ним стоял, ухмыляясь, вынырнувший откуда-то Жорка. Воротник его куртки был поднят, кепка насунута на глаза. Он целился Ваське в лицо из игрушечного пистолета.
— Руки вверх! — сказал Жорка. — Спокойно, гражданин. Предъявите ваши документы, куда направляешься и зачем? Прошу объяснить все толково, без запирательств…
— К тебе, — сказал Васька. — Ты учишь, что ли?
— Еще время не наступило… — скривился Жорка. — Вернее, его очень мало осталось, вряд успею. Вот, Васька, будет если у тебя что-нибудь на осень, никогда время зря не тяни… Не откладывай… Останусь на второй год, даже перед бабушкой стыд… Скажет: «Жора, Жора, что же ты не учишься…» А я: «Бабушка, как же я могу, когда учительница придирается…» Ну, она, конечно, не поверит! Через восемь минут надо мне приниматься… Вышел вот погулять… Предварительно… А ты чего хотел?
…Опять Васька и Жорка, уже без Кольки, очутились в слободке возле дома, где жил собачник Сват.
Его мальчишка с меховой головой играл на улице.
Вчерашний и сегодняшний день он, по-видимому, провел с большой пользой, неустанно развивал свои способности к изображению обезьяны и уже сумел достичь большого сходства. Сейчас он залез на клен, росший перед домом, и висел вниз головой, уцепившись одной рукой и ногой за ветку, другой рукой почесывался, — за щеками у него были семечки, которые он очень ловко грыз и плевался шелухой в маленьких ребятишек, стоявших внизу и с восхищением на него глядевших.
Увидев Ваську и Жорку, он спрыгнул на землю, подбежал к калитке и остановился, выжидая.
Жорка почувствовал в нем родственную душу: с таинственными зловещими ужимками вынул свой наган, зарядил его пистоном, медленно прицелился и выстрелил.
И мальчишка понял, в чем дело, изобразил на лице ужас и боль, ухватился обеими руками за живот и хлопнулся на траву так добросовестно, что внутри у него что-то екнуло. Нелепо подрыгав руками и ногами, наподобие черепахи, перевернутой на спину, что должно было обозначать умирание, он высунул язык, замер и скромно встал, давая понять, что номер окончен. После этого он проникся к Жорке уважением и доверием и, заискивающе хихикая, заглянул ему в глаза:
— Давай еще!
— Подожди, — сказал Жорка. — Отец дома?
— Дома, — ответил мальчишка. — Ну, давай.
— А собака, — спросил Васька, — которую мы вчера привели, цела?
Мальчишка кивнул.
— Сидит в сарае. Очень она воет! Ну, давай, что ли, стреляй в меня из своего нагана!
Жорка опять выстрелил, и мальчишка принялся «умирать» уже на другой манер. Жорка постучал в калитку. Вышел Сват, в той же шапке, с цигаркой на губе.
— Здорово, Сват! — сказал Жорка. — Это опять мы! Собака наша у тебя где?
Сват почесал голову под шапкой:
— Собачка? Это какая же? Куцая, пестренькая?
— Нет. Белая, пушистая такая…
— Да никак продал… И то — продал… Вчерась и продал… Верно. Ай-ай-ай…
— Кому?
— Кому, говоришь, продал?.. Кому я ее продал?.. Одному гражданину продал. Представительный такой гражданин в парусиновой фуражечке…
— Это ты рыжую продал, — вмешался вдруг мальчишка. — А ихняя собака сидит в сарае привязанная!
Сват быстро повернулся, ухватил его за ухо и зашипел:
— А тебе чего тута? Ты чего встреваешь не спрося! Вот покривляйся, покривляйся, покривляйся у меня!
Мальчик завыл, но, когда Сват выпустил его ухо, отбежал, тотчас скорчил несколько своих самых ужасных и замысловатых гримас.
— Совсем меня сокрушил, — обратился Сват к Ваське и Жорке. — Всех передразнивает, хоть бы вы ему, ребята, внушили… Ай-ай-ай… Так, значит, это не вашу собачку я продал… И то — не вашу… Ваша у меня. А вам на кой?
— Обратно хотим взять! — сказал Жорка.
— Ай-ай-ай… Уж не знаю, что вам, ребятки, сказать… что ж… заплатите, сколько следует, и берите…
— Сколько?
Сват пожевал губами:
— Рупь. Ну и… полтинничек накиньте… За прокорм там, за услуги… то, се…
— А если мы потом принесем? — спросил Васька.
— Они принесут! — опять вмешался мальчишка. И Сват опять зашипел:
— Ну чего, чего, ну чего ты встреваешь не в свои дела? Ах ты, щенок корытный! Тебе же, сатане, сколько разов… Стало быть, потом и собачку заберут!
И Сват ушел в калитку.
Васька и Жорка перешли на другую сторону улицы и сели под забор, чтоб хорошенько все обдумать. Мальчишка нерешительно последовал за ними.
— Гляньте, вон еще один ваш идет, — показал он пальцем.
— Колька! — удивился Васька. — Чего он?
Колька с чрезвычайно озабоченным видом тащил садок с кроликом. Поставив его на землю у калитки, он нерешительно потоптался и постучал щеколдой. Опять вышел Сват. Колька зачем-то снял тюбетейку, стал ему что-то говорить, показывая разжатую ладонь, а Сват качал головой.
— Бежим туда! — сказал Васька.
— …За уход, за прокорм положена надбавочка… — говорил Сват. — Как же так — закон… Я вам и так, подумайте, какое снисхождение…
Колька даже не удивился, что тут оказались Васька с Жоркой.
— Пришел Барбоса выручать, — сказал он. — Да вот еще двадцать копеек не хватает…
Мальчишка с меховой головой таинственно потолкал Жорку в бок и незаметно вложил ему в руку извлеченный откуда-то теплый двугривенный.
Забрав деньги и садок с кроликом, Сват вывел Барбоса и, в последний раз погрозив мальчикам, ушел.
Какой же Барбос был несчастный — замученный и жалкий! И как он обрадовался, увидев своих друзей!
Пока Васька и Колька со слезами обнимались и целовались с Барбосом, мальчишка сказал Жорке:
— Вот и все! Ну, а теперь давай стреляй в меня!
И когда, уже сворачивая за угол, Васька и Колька оглянулись, Жорка все стрелял, а мальчишка все падал…
— Ну, теперь придется Жорке свою книжку снова перемечать, — сказал Васька. — А откуда у тебя еще деньги?
— Да меня в булочную посылали, — сказал Колька. — Велели купить три больших батона. Как ты думаешь, если я скажу, что по дороге проголодался и все их съел, поверят мне или нет?
Васька ничего не мог сказать, зато Барбос плясал, кувыркался и ликовал:
— Братцы! Вы только гляньте! Это ж мы идем! Мы с Васькой и Колькой! К себе домой!
Неприятности из-за Барбоса начались у Васьки сразу же, как только он его увидел.
Шел себе Васька по улице, никого не трогал, вдруг видит: толпятся возле забора маленькие мальчишки. Несметная толпа маленьких мальчишек! Они о чем-то галдели, спорили и ссорились. Васька подошел просто так — поглядеть, что это такое у них стряслось. Оказалось, что под забором сидит щенок. Такой, будто бы сначала он был сделан из ваты с глазами-пуговицами и вдруг ожил и удрал из игрушечного магазина.
Мальчишки никак не могли решить, у кого из них будет жить такая хорошая пушистая собачка. Двое уже молча наскакивали друг на друга, как петушки. Это были глупые бестолковые мальчишки. Васька сразу разрешил их спор: взял щенка под мышку и понес к себе домой.
Но оказалось, что мальчишек такой выход из положения никак не устраивал.
Они разом перестали ссориться и так озлились на Ваську, что пришлось-таки ему показать этим соплякам, какой он замечательный бегун! И хоть за ним с плачем и угрозами гнались не меньше десяти мальчишек, а некоторые очень метко попадали ему в спину всякими твердыми предметами, все-таки слабо им оказалось догнать Ваську!
Дома Васька временно поместил щенка в сарайчике, налил ему в блюдечко молока и при помощи сложной системы сигнализации — из проволоки, гаек и сковородок — вызвал с соседнего двора своего друга Кольку.
Они сели на корточки и стали смотреть, как щенок, забравшись лапами в блюдце, лакает молоко, а живот его раздувается и круглеет, как воздушный шар.
— Да-а-а… — задумчиво сказал Васька. — Вот и завелся у меня свой пес. Давно я собирался заиметь собаку, да как-то подходящей не встречалось. Только такая мне и нужна была. Больше никакая. Я сразу об этом догадался, как только увидел этих паршивых пацанов. Он пощупал спину и добавил:
— До чего же эти пацаны оказались… злые! Если б ты слышал, как они орали, вот ты бы струсил! Как мы его назовем? Джульбарс!
Но солидный, рассудительный Колька любил, чтоб все делалось на совесть, а не тяп-ляп. Он покачал головой:
— Не.
— Почему?
— Ни в коем случае, нипочем нельзя. Была б овчарка, а то какой же это Джульбарс? Его другие собаки засмеют.
Васька еще подумал:
— Ладно! Тогда я назову ее… Вакса-Клякса! Про такую собаку передавали по радио. Ловила крыс!
— Та была черная…
— Ладно! Тогда мы назовем ее… Как мы назовем? В это время на улице раздался истошный крик:
— Отворите ворота, исчадия ада!
От удара ногой калитка распахнулась, и во двор ворвался их сосед Жорка, размахивая длинным деревянным мечом. Несколькими ударами он зарубил воображаемую стражу у калитки, схватился с кем-то невидимым в отчаянном поединке, быстро прикончил его, сделал искусный выпад с колена; потом, обтерев меч от невидимой крови о рукав, он вложил его в такие же невидимые ножны и подошел к Ваське и Кольке.
— Что это за ужасный дракон? — спросил он, указывая на щенка, который испугался было Жоркиных прыжков, шарахнулся, но потом лег на спину, показывая круглый розовый живот, болтая лапками и как бы говоря: смотрите, какой я маленький и мягкий, совсем не надо меня обижать…
— Это моя собственная собака! — сказал Васька. — Не знаем вот, как ее назвать… А ты чего ходишь?
— Да собираюсь физику учить, — объяснил Жорка. — На осень же она у меня. Скоро и экзамен — оглянуться не поспеешь, а я и не начинал! Вышел вот прогуляться, чтоб собраться с мыслями. Сколько сейчас времени? Два есть? Эх, в два у меня положено уже садиться! Я и весь учебник разметил. Но все-таки придется вам помочь. Только я и могу придумать для собаки настоящее имя. Самое подходящее имя будет… Сейчас… подожди… Вот: Свирепый Уникорн!
— Ну, нет… — испугались Васька и Колька.
— Не нравится? А почему? Впрочем, можно попроще назвать. Например Умдслогогас! Или еще лучше: Оборотень! Так будет еще страшнее. Только, конечно, придется все время намазывать его таким светящимся составом… Я вам дам!
— А еще… никаких имен не помнишь? — спросил Колька.
— А эти чем плохие? Ничего вы не понимаете в настоящих именах! Тогда мне с вами нечего и говорить! Называйте его хоть Барбосом!
Жорка опять выхватил свой меч, отразил внезапное нападение невидимого врага сзади: рубя во все стороны, отступил к калитке и исчез.
— Ишь, как он ловко! — восхитился Колька. — Интересно, какую это он книгу читал? А насчет Барбоса он сказал правильно. Щенок этот самый что ни на есть пушистый, смешной Барбос. Такого Барбоса и нарочно не придумать! Так и назовем!
Неприятности большие и маленькие
Барбос освоился очень скоро. Так скоро, что неприятности посыпались на Ваську одна за другой.
Стоило появиться, Ваське во дворе. Барбос стремглав бросался откуда-то ему под ноги, подпрыгивал, плясал и вертелся.
— А вот и я! Здорово, братуха! Ух, как я рад тебя видеть! Как дела? Все в порядке? У меня тоже: гляди-ка, какую я устроил штуку! Помрешь со смеху!
И притаскивал измусоленную Васькину рубаху, которую полчаса назад повесили после стирки на забор.
Наказывать его было пустым делом — он только моргал да повиливал хвостиком: — «Да ладно, мол… да хватит… Подумаешь — рубашка… Почем я знал, что она нужная… А теперь пошли — покажу я тебе еще одну потеху!»
Он вел Ваську за дом и останавливался перед бездыханным соседским цыпленком. Схватив за крыло. Барбос таскал его и подбрасывал, все время оглядываясь на Ваську. — «Здорово? В другой раз не будет шляться по чужим дворам! Плохо он нас с тобой знает!»
И пока Васька торопливо собирал перья, валявшиеся по всему двору, и закапывал их вместе с цыпленком в каком-нибудь укромном уголке. Барбос, стараясь помочь, вдруг вскакивал Ваське на спину или лизал с разбегу в нос.
— Цыпленочка моего тут не забегало? — приходила соседка. — Куда подевался — чудеса! Будто он к вам шмыгнул, а? Собачка-то ваша дома?
«Собачка» смирно сидела на крыльце, невинно моргая пуговичными глазами, и делала вид, что ничего не может понять.
Потом Барбосу надоедало смотреть, как соседка бестолково снует по двору, заглядывая в самые неподходящие места, и ему приходило в голову ей помочь: он раскапывал ямку, извлекал оттуда цыпленка и тащил прямо под ноги хозяйке…
В поразительно короткий срок Барбос прикончил таким образом четырех цыплят.
В остальное время он тоже не сидел без дела.
Сохнувшее белье всегда вызывало у него особо острый интерес: поэтому, кроме Васькиной рубашки, он привел в полную негодность скатерть, простыню и тюлевую штору.
Кроме того, он перевертывал ведра с водой, рыл в разных местах норы неизвестного назначения, неутомимо выискивал на помойке и перетаскивал на крыльцо самые грязные и вонючие предметы и всюду старался залезть или хоть просто заглянуть.
Однажды, после сильного дождя, к Васькиному отцу пришел гость — аккуратный, бережливый старичок. Он обтер свои галоши тряпкой, снял и поставил на крыльце. Барбос тотчас догадался, что старичок сделал это специально, чтобы помочь ему скоротать время, пока не понадобится провожать гостя до калитки, в знак дружеских чувств и восторга по поводу знакомства бегать вокруг него по лужам, а потом бросаться лапами на брюки. Одну галошу отыскать потом так и не удалось…
Каждому было ясно, что Васька здесь ни при чем, а влетело им с Барбосом поровну.
Но Васька был не из тех, кто унывает от всяких мелких неприятностей.
Нужен кролик
Васька и Колька сидели на крыльце, а под крыльцом Барбос терзал веник.
— Попадет мне опять за этот веник, — говорил Васька. — А не знают, что это у него зубы растут… И скучно ему… Хорошо бы кроме Барбоса иметь какую-нибудь еще живность… хотя бы кролика, а? Прибавилось бы у нас дела, как ты думаешь?
— Ну еще бы! — ответил Колька.
— Да… — мечтательно продолжал Васька. — Выходишь ты во двор, а он сидит… такой… с ушами… Прыгает — скок, скок, скок… или травку ест. Он бы у нас жил, а мы ему травку носили, всякие веточки. У Коськи с Котькой — кролики: вот это жизнь! Где их ни встреть: «Эй, вы куда?» — «Кроликам за травой!» Смотришь — опять идут: «Куда?» — «За ветками кроликам!» А то потеха: ихняя мать приходит к нам: «Экая, говорит, у вас капуста превосходная. А у меня захирела… Морковь совсем редкая, не растет! Что такое?» А Коська мне рассказывал: «Мы с Котькой, говорит, как только у капусты листок нарастет, мы его обрезаем незаметно — кроликам. Им полезно капусту есть. А морковь? Мы каждый день дергаем по три-четыре морковки… Морковь им тоже полезная».
— А у нас множество этой моркови растет! — сказал практичный Колька.
— Еще бы! Десяти кроликам хватило бы дергать! И у тебя и у меня! Жалко, Барбос не ест капусту, так пропадает зря…
— А еще сейчас в лесу на полянках — клевера урожай… и белый, и красный, и всякий… Ты не видел, как кролики ветки едят от ветлы: всю кожицу объедят, остаются беленькие палочки…
— И главное, сажать есть куда! — вспомнил Колька. — У нас такой садок остался из хвороста, плетеный: когда у нас куры были, мы туда наседку сажали. Сейчас он пустой. Принести?
— Валяй!
С большими предосторожностями Колька переправил садок через забор на Васькин двор. Сперва посадили было в него Барбоса, но тот, наверно, принял это всерьез — выл, визжал, ломился, пока его не выпустили.
Потом Васька с Колькой натаскали туда травки, поставили воды в черепке, и жилье для кролика было готово. Только самого кролика не хватало.
— Сколько стоит кролик?
— Рубль, — сказал Колька. — Самый маленький крольчонок стоит рубль.
— Эх! — хлопнул себя по лбу Васька, — Главное, был у меня недавно рубль, хотел я его беречь, а потом взял да и потратил!
— А я! — терзался Колька. — И у меня недавно был ровно рубль. А я не удержался — весь его пропил на газировке! Этих автоматов везде понаставили! Каждому же интересно глянуть, как она оттуда выльется! Как увидишь, так будто кто меня в бок толкает: «Суй туда три копейки. Суй три копейки». Как будто нельзя без газировки прожить! Да все — с сиропом! Как будто без сиропа и пить не мог, что твой фон-барон!
— А я на свой рубль, — сказал Васька, — купил мундштук. Раз уж, думаю, я не курю, то пускай у меня будет мундштук. А он потом и потерялся… Уж ладно бы ножичек, и то не так обидно… А теперь вот и кролика не на что купить…
— А когда я заливался этой газировкой, как корова или гиппопотам какой, мне и в голову не пришло насчет кролика…
Они не заметили, как приоткрылась калитка, в воздухе просвистела какая-то веревка, чуть не долетев до Васьки, упала на землю и уползла назад. Потом в калитку заглянул Жорка, свертывая веревку кольцами и надевая на руку.
— Привет, дети прерий! — сказал он. — Чего сидите? Видели, какое лассо! Становись, Васька, я сейчас на тебе покажу! Иль, если хочешь, Колька, давай, ты первый. Мне все равно. Увидите, как здорово за сегодняшний день натренировался: ловил и кур, и кошек, и собак!.. И девчонок всяких. Неужели не слышали, какой на улице стоял крик? Что, и вы оглохли?
— Некогда нам слушать, мы вот думаем, где взять кролика в эту клетку!
— И не придумали?
— Нет.
— Я так и знал! Без меня вам ничего не придумать! Только я один могу достать кролика!
— Где?
— У одного малого! Он присвоил книжку «Хижина дяди Тома». В общем, он ее не присвоил, только прочитать там уже ничего невозможно, потому что у него такой маленький братишка есть — взял да и окунул ее в керосин! Вот у него полно маленьких кроликов, одного он мне за книжку отдаст, я его — вам. Колька мне отдаст свою «Хижину дяди Тома», я ее отнесу Володьке Косому — та книжка, которая в керосине, его и была, — тогда он мне отдаст «Всадник без головы», которую я взял во второй библиотеке и уже целый месяц не отдаю…
— Идет!
— Сколько сейчас времени? Три будет? В три мне надо учить садиться. С сегодняшнего дня решил начинать. Я уж странички все разметил… Да ничего не поделаешь, придется отложить на завтра, а то как вы без меня?
…Таким путем в клетку попал крольчонок. Он был совсем крошечный, неуклюже прыгал по клетке и ел листочки, быстро-быстро двигая губой. Васька и Колька сидели на корточках и любовались им. И Барбос тоже сидел рядом и глядел на кролика, взвизгивая от удовольствия.
Потом Васька с Колькой пошли на огород за капустными листами и морковкой.
Они нарвали их целую шапку и вернулись во двор, чтобы дать кролику.
Барбос в восторге носился по двору, как безумный, подбрасывая и трепля что-то серое, безжизненное, похожее на тряпку. Завидев ребят, он подхватил это в зубы и юркнул под дом. Ребята бросились к клетке: она была открыта и пуста…
Собачник Сват
По улице шла печальная процессия: впереди Васька вел на веревочке Барбоса, а Барбос радовался, обнюхивая все встречные камушки и столбики, оглядывался на Ваську и не переставал махать хвостом, не зная, куда его ведут. За ними шел угрюмый Колька, сзади всех бодро шагал Жорка, неся свое лассо, перекинутое через руку, и примеривая, на что бы его накинуть.
Он помогал ловить Барбоса, который никак не давался в руки. Сначала он ловил ковбойским способом (раскручивая лассо над головой), но не поймал, потом индейским (с руки) — и опять не поймал, потом своим собственным (с разбегу) — и тоже не поймал. Наконец Васька похлопал себя по коленке и ласково позвал:
— Барбос, Барбос! Иди ко мне, моя хорошая собака!
Доверчивый Барбос, решив, что его простили, с радостным визгом бросился к Ваське, чтоб лизнуть его в руку, и был схвачен.
Жорка шел и сокрушался:
— Эх, что ж я только делаю… Чувствую, не сдам я эту паршивую физику! Елена Ивановна скажет: «Эх, Жора, Жора… Ведь ты же способный, целое лето у тебя было, чем же ты только занимался…» Я скажу: «Елена Ивановна, знаете, как я учил!» А она: «Видно, скажет, как ты учил, наверное, все лето собак гонял». А я вправду собак вот гоняю! А все через вас!
— Так ты не иди, — сказал Колька. — Мы сами…
— Ну, нет! Без меня вас обманут. Ничего, я странички по-новому размечу. И так уж третий раз размечаю, ничего теперь не разберешь, что куда относится!
Они прошли через весь город и вступили в местность, именуемую Слободка, лихую и малоисследованную, населенную таинственным туземным народом. Домики здесь лепились по косогору, без всякого порядка.
Возле одного, окруженного длинным глухим дощатым забором, Жорка остановился:
— Здесь!
Из-за забора доносились вой, визг, лай множества собачьих голосов. Видно, они ругались, плакали и жаловались на свою судьбу, потому что Барбос уже издалека съежился, поджал хвост и, прижавшись к Васькиным ногам, начал пятиться и никак не хотел идти. Вероятно, он услышал что-то страшное и начал изо всех сил умолять хозяев скорее бежать прочь от этого страшного места.
Жорка постучал щеколдой в калитку. Калитка осторожно приотворилась, и из нее вылез подслеповатый маленький человек в зимней шапке, несмотря на лето. Кроме шапки на нем были еще и валенки. Следом за ним появился маленький мальчишка, вертлявый, как обезьяна, с такой яркой, пушистой головой, как будто она у него была меховая. Мальчишка оглядел ребят и скорчил каждому рожу, одна другой ужаснее.
— Здравствуй, Сват! — сказал Жорка, здороваясь с человечком за руку.
— Привет молодежи учащегося возраста! — ответил тоненьким голоском Сват. — Ишь, какая собачка-то? Это чья же такая?
— Моя! — сказал Жорка, — Берешь?
Сват, присев на корточки, протянул руку к Барбосу. Тот вздрогнул и, оскалив зубы, зарычал, но Сват ловко ухватил его сверху за шею и принялся щупать шкурку, бормоча:
— Ничего, ничего… Собачка молодая… Ц-ц-ц. Ворс слабый, есть негодный — лезет… Ай-ай-ай… Сколько вам?
— Два рубля, — сказал Жорка.
Сват встал, повернулся к меховому мальчишке и погрозил пальцем:
— Мильен раз тебе, сатане, надо говорить — всю сердце мне надорвал: не кривляй рожу! И что с ним, ребята, делать: и бил, и за ухи таскал — неймется ему и на! Два рубля обидно мне будет… Время летнее, шерсть лезет… шкурка негодная. Куда ее — кинуть…
— Мы не на шкурку, — испуганно сказал Васька. — Чтоб вы ее кому-нибудь продали…
Сват со скукой посмотрел на мехового мальчишку.
— И как не совестно: ты взглянь на себя, ни одна, никакая обезьяна в обезьяннике так не ощеряется. Кто ты теперь есть? Обезьяна, и больше ничего! А за собачку, ребята, больше одного рубля не могу…
Сравнение с обезьяной, видно, ничуть не пристыдило мальчишку — наоборот, пришлось ему по душе, а пока отец рылся по карманам, он весь как-то подобрался, оскалил зубы, забегал глазами, начал быстро почесываться и выкусывать что-то между ногтей…
Сват вручил Жорке рубль, влепил затрещину мальчишке, схватил одной рукой его, а другой — горько голосившего Барбоса, втянул их во двор, и калитка захлопнулась.
— Вот и все! — сказал Жорка притихшим Ваське и Кольке. — Уж так и быть: придется и за кроликом с вами сходить. Все равно учебник по-новому размечать, чтоб он пропал!..
Без Барбоса
Опять в клетке появился кролик. Такой же, как и первый. Теперь у Васьки с Колькой было чем заняться! Они приносили с лесных полян самый молодой клевер, и мышиный горошек, и ивовые веточки, самые зеленые и нежные.
Когда у них спрашивали:
— Эй, вы куда?
Они в один голос гордо отвечали:
— За травой! Кролику!
Огороды свои они привели в полный порядок: матери Коськи и Котьки теперь уже не на что было завидовать — капуста перестала расти, а морковка с каждым часом делалась все реже.
Тем более что кролик, видно, не знал, что может быть какое-нибудь другое дело, кроме еды: весь день сидел на одном месте и быстро-быстро двигал губой с усиками, поедал и клевер, и мышиный горошек, и капусту, и морковку. Ивовые веточки он обгладывал точно так, как рассказывал Колька, — оставались только голые белые палочки.
Кролик ел, а Васька и Колька сидели перед клеткой и наперебой радовались.
— А все-таки он хороший, этот братец-кролик!
— Еще какой!
— А здорово все-таки, что он у нас есть!
— Еще бы не здорово!
— Я страшно рад! А ты?
Помолчав минут пять, они начинали снова:
— Неинтересно было бы без кролика, правда?
— Ничего интересного!
— А с ним здорово, верно?
— Ага!
— Если б Барбос одного не съел, было бы два!
— А два было бы еще лучше, а?
— Куда лучше!
— А Барбосу так и надо! Верно ведь?
— Конечно. Не ешь чужих кроликов.
— А интересно, что он сейчас делает?
Ребята смолкли и пригорюнились, вспомнив, как собачник щупал у Барбоса шкурку и говорил: «Ворс слабый…»
— Как ты думаешь, он его… с ним ничего не сделает?
— Да нет.
— А куда он денет? Кому-нибудь отдаст?
— Наверное! Хорошо б к доброму хозяину. Интересно, что Барбос сейчас думает?
— Скажет: и зачем я только этого кролика трогал!
— Там у этого собачника плохо…
— Что ж хорошего? Слышал, как там собаки воют, визжат? А Барбос-то как испугался!
— Да еще мальчишка какой-то злющий! Кривляется! Он их, наверное, мучает!
— И за дело. Так ему и надо. Нечего его жалеть. Все рвет, все грызет! Даже кролика! Как будто не знает…
— А откуда он знает…
— Должен знать! Не трогал бы кролика, жил бы сейчас здесь! Хотя без него лучше, а? Очень был бестолковый, а?
— Да он еще маленький. Но все равно лучше! Тихо, спокойно… Только, правда, как-то скучно…
И правда: скучно стало во дворе… Ветерок шевелил выстиранные полотенца — никто их не стаскивал, не грыз и не таскал по грязи. Два нахальных облезлых цыпленка опять проникли во двор и, попискивая, царапали ногами землю. Васька раньше, до Барбоса, посыпал этим цыплятам пшена, а сейчас схватил половинку кирпича и что было силы запустил в цыплят. Цыплята с писком юркнули в какую-то дыру, а кирпич гулко ударился в забор.
— Ты чего, ай очумел? Чего швыряешься? — раздался из-за забора голос соседки.
— А чего они тут ходят? — вызывающе ответил Васька.
— А чем они тебе помешали?
— Пусть не ходят!
— Эх ты, чумовой! — укоризненно сказала соседка. — Собаки лишился, теперь сам заместо собаки!
Васька промолчал и уставился на кролика. Колька тоже молчал.
— Чудные все-таки звери, — сказал вдруг Васька. — Никаких у них нет интересов, кроме еды…
— А какие у них должны быть интересы?
— Ну, хоть бы поиграл, что ли… Ты не слыхал — бывают дрессированные кролики?
— Нет…
— Ну, я так и знал: они глупые! Не то что собака. Барбос, он все понимал, хоть и маленький. А маленькие, с них что спросить? Вон один Жоркину книжку обмакнул в керосин… Интересно, что он сейчас про нас думает? Скажет — несправедливо…
— Почему?.. — неуверенно сказал Колька. — Справедливо…
— Все-таки… Главное, обманул я его: он, может, и не подошел бы. Жорка его как ловил: и каким-то индейским способом, и по-всякому, и не поймал. А я позвал, и он подошел.
Васька проглотил слезы и опять уставился на кролика, чтоб не заплакать.
— Напрасно мы этого кролика завели! Никакого от него толку. Это все равно: что куры, что кролики… Бестолковые животные, и все…
— А клетка?
— Ну, в клетку еще кого-нибудь можно было б посадить. Клетка не пропала бы! Была бы клетка, а кого туда сажать — найдется… Эх, зря…
— Да что ты, все «зря» да «зря», — обозлился Колька. — Сразу бы и говорил! А то завели кролика, а теперь он ему не нужен! Сразу б надо было и говорить! Как это не нужен?
— Не нужен! — тоже закричал Васька. — Смотреть не хочу! Бери его отсюда! Вместе с клеткой, чтоб я его не видел!
— Ну и уберу!
— Ну и бери! А то я его сейчас — за задние ноги и через забор!
Колька, сопя от обиды, поднял садок, навалил его на плечо и ушел не через забор, а в калитку. Это означало, что он обиделся.
Васька лег на землю и начал горевать.
Погоревав минут двадцать, он встал, отряхнулся и вышел на улицу. Он направлялся к Жорке, а зачем—еще и сам толком не знал.
— Бах! — вдруг раздалось над его ухом. Васька вздрогнул, обернулся. Перед ним стоял, ухмыляясь, вынырнувший откуда-то Жорка. Воротник его куртки был поднят, кепка насунута на глаза. Он целился Ваське в лицо из игрушечного пистолета.
— Руки вверх! — сказал Жорка. — Спокойно, гражданин. Предъявите ваши документы, куда направляешься и зачем? Прошу объяснить все толково, без запирательств…
— К тебе, — сказал Васька. — Ты учишь, что ли?
— Еще время не наступило… — скривился Жорка. — Вернее, его очень мало осталось, вряд успею. Вот, Васька, будет если у тебя что-нибудь на осень, никогда время зря не тяни… Не откладывай… Останусь на второй год, даже перед бабушкой стыд… Скажет: «Жора, Жора, что же ты не учишься…» А я: «Бабушка, как же я могу, когда учительница придирается…» Ну, она, конечно, не поверит! Через восемь минут надо мне приниматься… Вышел вот погулять… Предварительно… А ты чего хотел?
…Опять Васька и Жорка, уже без Кольки, очутились в слободке возле дома, где жил собачник Сват.
Его мальчишка с меховой головой играл на улице.
Вчерашний и сегодняшний день он, по-видимому, провел с большой пользой, неустанно развивал свои способности к изображению обезьяны и уже сумел достичь большого сходства. Сейчас он залез на клен, росший перед домом, и висел вниз головой, уцепившись одной рукой и ногой за ветку, другой рукой почесывался, — за щеками у него были семечки, которые он очень ловко грыз и плевался шелухой в маленьких ребятишек, стоявших внизу и с восхищением на него глядевших.
Увидев Ваську и Жорку, он спрыгнул на землю, подбежал к калитке и остановился, выжидая.
Жорка почувствовал в нем родственную душу: с таинственными зловещими ужимками вынул свой наган, зарядил его пистоном, медленно прицелился и выстрелил.
И мальчишка понял, в чем дело, изобразил на лице ужас и боль, ухватился обеими руками за живот и хлопнулся на траву так добросовестно, что внутри у него что-то екнуло. Нелепо подрыгав руками и ногами, наподобие черепахи, перевернутой на спину, что должно было обозначать умирание, он высунул язык, замер и скромно встал, давая понять, что номер окончен. После этого он проникся к Жорке уважением и доверием и, заискивающе хихикая, заглянул ему в глаза:
— Давай еще!
— Подожди, — сказал Жорка. — Отец дома?
— Дома, — ответил мальчишка. — Ну, давай.
— А собака, — спросил Васька, — которую мы вчера привели, цела?
Мальчишка кивнул.
— Сидит в сарае. Очень она воет! Ну, давай, что ли, стреляй в меня из своего нагана!
Жорка опять выстрелил, и мальчишка принялся «умирать» уже на другой манер. Жорка постучал в калитку. Вышел Сват, в той же шапке, с цигаркой на губе.
— Здорово, Сват! — сказал Жорка. — Это опять мы! Собака наша у тебя где?
Сват почесал голову под шапкой:
— Собачка? Это какая же? Куцая, пестренькая?
— Нет. Белая, пушистая такая…
— Да никак продал… И то — продал… Вчерась и продал… Верно. Ай-ай-ай…
— Кому?
— Кому, говоришь, продал?.. Кому я ее продал?.. Одному гражданину продал. Представительный такой гражданин в парусиновой фуражечке…
— Это ты рыжую продал, — вмешался вдруг мальчишка. — А ихняя собака сидит в сарае привязанная!
Сват быстро повернулся, ухватил его за ухо и зашипел:
— А тебе чего тута? Ты чего встреваешь не спрося! Вот покривляйся, покривляйся, покривляйся у меня!
Мальчик завыл, но, когда Сват выпустил его ухо, отбежал, тотчас скорчил несколько своих самых ужасных и замысловатых гримас.
— Совсем меня сокрушил, — обратился Сват к Ваське и Жорке. — Всех передразнивает, хоть бы вы ему, ребята, внушили… Ай-ай-ай… Так, значит, это не вашу собачку я продал… И то — не вашу… Ваша у меня. А вам на кой?
— Обратно хотим взять! — сказал Жорка.
— Ай-ай-ай… Уж не знаю, что вам, ребятки, сказать… что ж… заплатите, сколько следует, и берите…
— Сколько?
Сват пожевал губами:
— Рупь. Ну и… полтинничек накиньте… За прокорм там, за услуги… то, се…
— А если мы потом принесем? — спросил Васька.
— Они принесут! — опять вмешался мальчишка. И Сват опять зашипел:
— Ну чего, чего, ну чего ты встреваешь не в свои дела? Ах ты, щенок корытный! Тебе же, сатане, сколько разов… Стало быть, потом и собачку заберут!
И Сват ушел в калитку.
Васька и Жорка перешли на другую сторону улицы и сели под забор, чтоб хорошенько все обдумать. Мальчишка нерешительно последовал за ними.
— Гляньте, вон еще один ваш идет, — показал он пальцем.
— Колька! — удивился Васька. — Чего он?
Колька с чрезвычайно озабоченным видом тащил садок с кроликом. Поставив его на землю у калитки, он нерешительно потоптался и постучал щеколдой. Опять вышел Сват. Колька зачем-то снял тюбетейку, стал ему что-то говорить, показывая разжатую ладонь, а Сват качал головой.
— Бежим туда! — сказал Васька.
— …За уход, за прокорм положена надбавочка… — говорил Сват. — Как же так — закон… Я вам и так, подумайте, какое снисхождение…
Колька даже не удивился, что тут оказались Васька с Жоркой.
— Пришел Барбоса выручать, — сказал он. — Да вот еще двадцать копеек не хватает…
Мальчишка с меховой головой таинственно потолкал Жорку в бок и незаметно вложил ему в руку извлеченный откуда-то теплый двугривенный.
Забрав деньги и садок с кроликом, Сват вывел Барбоса и, в последний раз погрозив мальчикам, ушел.
Какой же Барбос был несчастный — замученный и жалкий! И как он обрадовался, увидев своих друзей!
Пока Васька и Колька со слезами обнимались и целовались с Барбосом, мальчишка сказал Жорке:
— Вот и все! Ну, а теперь давай стреляй в меня!
И когда, уже сворачивая за угол, Васька и Колька оглянулись, Жорка все стрелял, а мальчишка все падал…
— Ну, теперь придется Жорке свою книжку снова перемечать, — сказал Васька. — А откуда у тебя еще деньги?
— Да меня в булочную посылали, — сказал Колька. — Велели купить три больших батона. Как ты думаешь, если я скажу, что по дороге проголодался и все их съел, поверят мне или нет?
Васька ничего не мог сказать, зато Барбос плясал, кувыркался и ликовал:
— Братцы! Вы только гляньте! Это ж мы идем! Мы с Васькой и Колькой! К себе домой!
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги