Юрий Петухов

Бунт вурдалаков


Часть 4. Демоны подземелий[1]

Все Ивановы доводы и умозаключения о сказках и реальностях рассыпались в прах, когда он увидал гадкого паука. Никакая это не галлюцинация! Самая натуральная омерзительная вонючая тварь. Его передёрнуло от отвращения. И вместе с тем…

— Откуда здесь Кристалл?! — вырвалось у него. Паук неохотно оторвался от созерцания предмета, зажатого в уродливой лапе, скособочился, выгнул свои мясистые конечности и удостоил Ивана таким взглядом красных глаз-угольков, высвечивающих из черноты глазниц черепа, что лучше б его и не тревожить было.

— Отвечай! — потребовал Иван.

И не дождался ответа. Тварь его то ли не понимала, то ли не желала ни понимать, ни отвечать. Иван не сразу сообразил, что она просто неразумна, что это животное — обычное заурядное животное, обитающее в подземельях планеты, эдакий местный крот, а может, крыса. И он рассмеялся в голос.

— Вот и прекрасно, — проговорил он не для паука, а для себя. Ему надоело бить, кромсать, убивать пускай и злобных, подлых, негуманных, но всё же разумных обитателей Вселенной.

— А ну, брысь отсюда! — Иван замахнулся на паука мечом, напустил на себя грозный вид, топнул ногой. Паук проигнорировал его усилия.

— Ну, как знаешь!

Иван рубанул по паутине — только слизистые брызги полетели по сторонам. Перепуганная тварь, не выпуская Кристалла, взобралась повыше и уставилась на Ивана ещё более злобно. Паутина дрожала, тряслась вместе с её хозяином и создателем.

Неужели эти гады выползают наружу и там свивают свои липкие студенистые сети, думалось Ивану. Ведь весь Поганый лес в такой вот гадости. Его чуть не выворотило.

— Бросай Кристалл, урод! — крикнул он, нанося по паутине второй удар и с жалостью поглядывая на изгаженный меч, с которого свисали хлюпкие махры.

Паук затаился под самым потолком. Он, похоже, не хотел расставаться с блестящей игрушкой. Надо было его просто-напросто пришибить, да и всё!

«Не трогай его!» — прозвучало вдруг в мозгу у Ивана.

— Что? — невольно переспросил он вслух, «Не трогай, говорю! Ты не смеешь его трогать, не ты его создавал, не тебе он принадлежит! Хотя… хотя, может быть, именно ты будешь в нём!»

— Вперед я доберусь до тебя и размозжу тебе башку! — взревел Иван. Ишь чего захотел — я буду в нём?!

Он резко развернулся, огляделся. Никого не было. Мерещится. Или опять где-то неподалеку леший-телепат, а может, сам Белес. Нет, глупости. Их нет и никогда не было!

Иван разбежался, вспрыгнул на стену — шаг, второй, третий: этого достало, чтобы рубануть паутину над паучищем.

Они упали почти одновременно. Чтобы не затягивать возню, Иван рукоятью меча саданул гадине в зубы, вышиб ногой Кристалл из лапищи, успел увернуться от когтей, выскользнуть.

Только он нагнулся за добычей, как паучина ринулся на него. Иван сразу понял, что гадина прекрасно чувствует себя не только в липких сетях, но и на поверхности земли. И он резко выбросил вперёд меч.

Реакция у паука была отменная, он замер камнем в микроне от острия, уже почти упираясь в него набухшей полупрозрачной шеей, которая держала над телом-бурдюком череповидную голову.

— Ваш ход, маэстро! — с издевкой сказал Иван.

Ход оказался неожиданным. Паук пригнулся, вжался в землю, надулся… и одним махом перескочил Ивану за спину, на лету секанув его острейшими когтями по ногам. Иван успел обрубить концы мохнатых пальцев. Но это, казалось, не обеспокоило паука. Тот готовился к новому прыжку.

Игра могла продолжаться до бесконечности, но у Ивана не было желания её продолжать — он давненько вышел из юношеского возраста, когда единоборство с обречённой живностью доставляет удовольствие, он не любил охоты, тем более, что охотник практически всегда выступает с позиции силы, всегда играет белыми. Надо было просто прибить гадину!

Иван уже занес было меч, но паук неожиданно сиганул в дальний конец пещеры, вжался в стену. Иван отчетливо видел, как его лапищи суетливо скребли камень, пытались выскрести в нём лазейку. Нет, камень был прочнее когтей. Затравленное животное это поняло. И от безысходности стало наливаться невероятной яростью. Это была ярость загнанного зверя, помноженная на его отчаяние и его сатанинское естество. Острейшие зубы выбивали нервную Дробь, лапы сжимались и разжимались, полупрозрачное нутро налилось чём-то кроваво-красным, кольчатый хвост бил по полу и стенам, глазища горели.

Да, пора его бить, подумал Иван. И нагнулся, поднял Кристалл. Именно на это и клюнуло тупое создание. Оно ринулось на противника живым всесокрушающим снарядом. И было в этом снаряде не менее трёх центнеров.

Дело могли решить доли мгновения.

Иван машинально выставил левую руку вперёд. Меч в правой был готов к удару. И всё же он не хотел убивать тварь. Он хотел её всего-навсего остановить. Нет, поздно!

…Но тварь остановилась, замерла. И безвольно поплелась в угол — туда, где сопливыми ошметками содрогалась обрубленная паутина. Был каждый шаг восьминогого или восьмирукого паука странным, неестественно вялым, неживым. Что возьмешь с него, нежить — она и есть нежить.

Нет, тут дело в другом.

— Вот тебе к раз! — вслух удивился Иван. Он только сейчас заметил, что в выставленной вперёд левой руке был зажат чуть посверкивавший в темноте Кристалл. Не может быть!

— Попробуем, испытаем!

Он опять вытянул руку в сторону паучины, вгляделся в него сквозь искажающие всё на свете грани и плоскости Кристалла и пожелал, чтобы паук запрыгнул на потолок.

Паучина послушно сиганул вверх, вцепился в обрывки паутины и затрясся там, наверху.

Иван расхохотался. Ему стало вдруг до невероятной легкости весело.

Кристалл? Да это же усилитель-телекинезатор! Ему давно говаривали сведущие люди, что разработки по управлению мыслью на расстоянии близки к завершению. Он не то чтобы не верил, а просто не придавал значения всем этим пустякам — близки так близки, ну и пусть себе. Нет, всё надо пробовать в деле, испытывать на собственной шкуре!

— Вот и сиди там! — приказал он пауку. — А нам в путь пора!

Напоследок он ещё раз оглядел гадину. Жуть! И в это мерзкое тело его кто-то намеревался засадить? Да он бы в первую минуту разбил бы себе голову о стену. Нет! И Ивана вдруг словно молнией озарило — внутренней молнией!

Ведь он же бывал в чужих телах. Неправда! Нет! Этого не может быть! Мозг отказывался соглашаться. Но возвращающаяся урывками память твердила: бывал! бывал! и именно там, в Системе, на Хархане! Он был в телах этих монстров-негуманоидов, он вселялся в них… нет, он просто каким-то неизъяснимым приёмом мог облечь себя, своё «я» чужой и чуждой плотью. У него был превращатель! Точно, теперь он вспомнил, что это за маленькая, кругленькая штуковина размером с яйцо… это и было яйцо-превращатель. Гут Хлодрик! Старина Гут Хлодрик ему подарил эту штуковину перед арестом, перед тем, как его упекли на подводные рудники Гиргеи. Гут со своей бандой выкрал эти штуковины из секретного центра, расположенного на каких-то особо охраняемых кораблях. Эх, Гут! Бедолага! Иван очень образно представил, как старый космодесантник, зубр звездных троп, а потом главарь бесстрашной банды, десять лет державшей в страхе европол и половину Объединенной Европы, теперь с вживлённым датчиком в мозгу и кибером-охранником, вгрызается в породу на глубине сорока трёх миль от уровня океана. Это пытка, это каторга — бессрочная лютая казнь! Ивану страшно захотелось повидаться с Гугом.

Даже слеза навернулась на щеку. Ведь это он его выручил тогда, спас…

Повидаемся ещё, решил Иван. Ему вдруг вспомнилось ощущение необычной силы и ловкости, когда он был в теле негуманоида. Но зачем он всё это проделывал, зачем?! Мрак! Темнота! Может, и здесь так же, может, они его перемещали в тело Велеса с помощью такой штуковины, только действующей на расстоянии? Нет, навряд ли. Здесь нечто иное, здесь, как они все твердят, перевоплощения и воплощения… но суть-то та же самая!

Иван задрал голову к потолку, точнее, к верхнему своду пещеры — до отверстия, из которого он вывалился, не допрыгнешь. Как же отсюда выбираться? Вот ещё незадача. Здесь даже «волшебный» Кристалл бессилен.

Иван уселся прямо посреди тёмной пещеры, пригорюнился.

Положение было безвыходное. В этом каменном мешке можно сгнить заживо, и ни одна тварь поганая из туземной шатии-братии не поможет!

Еле слышный знакомый смешок отвлек его от горестных мыслей. Смех этот, реденький, сухой, старческий, прозвучал из-за спины. И Ивану сразу вспомнилась рубка капсулы. Там было так же. И прозрачный пол с плавающими под ним в гигантском аквариуме гиргейскими клыкастыми и языкастыми рыбинами тоже всплыл вдруг в памяти. Старуха! Проклятущая старуха! Это могла быть только она!

— Что надо?! — не оборачиваясь, спросил Иван. Смех смолк. И стало нарастать приглушенное недовольное и прерывистое рычание. Но так не мог рычать ни один из хищников Мироздания. Так могло рычать только существо, порожденное Преисподней. Иван почуял, как его затылок сжимают упругие волны чёрной энергии. Давление нарастало вместе с нечеловеческим рыком.

— Ну что?! — .Иван обернулся, ожидая увидеть невыносимое. — Что вам всем от меня надо?!

Старуха стояла у стены. И лицо её как и прежде скрывал чёрный капюшон.

Лишь светились налитые злобой глаза, змеились жёлтые губы, трясся морщинистый и обросший волосами подбородок.

— Ты умрешь здесь! — процедила она без тени сожаления, с нескрываемым злорадством. — И ты станешь им! — Узловатая чёрная рука взметнулась вверх, кривым когтистым пальцем указывая на трясущегося в обрывках паутины гада.

— Кто ты? — спросил Иван, не придавая значения угрозам. — Почему ты меня преследуешь?! Ты не даешь мне покоя нигде. Ты стояла за моей спиной и смеялась на Земле. Ты пыталась убить меня в Космосе. Ты достала меня здесь.

Кто ты? Скажи, что тебе надо от меня?!

Истерический старческий хохот сотряс подземелье — даже повеяло ледяным ветром, запрыгали по стенам сумрачные тени, словно ветер стал задувать пламя горящих по углам свечей… но никаких свечей не было. Откуда исходил свет, Иван не понимал, да и ветра не могло быть тут. Он оцепенел от жуткого смеха, окостенел.

— Не тщись постичь непостижимое! — проскрипела старуха.

— Отвечай!

— Молчи, презренный червь! Ты сдохнешь здесь! И никто и никогда ничего не узнает! Никогда и ничего! Ивана передёрнуло.

— Врешь, подлая! Врешь! — заорал он, теряя над собою контроль. — Ты сама сдохнешь здесь! А я вырвусь! Я вернусь к людям, я им всё расскажу…

— Что ты им расскажешь? — вкрадчиво спросила старуха.

Иван молчал.

— Ну так что же?

— Не помню, — язык еле слушался Ивана, — я не помню! Но я вспомню, будь уверена!

— Нет! Ты умрешь! Даже если ты вырвешься отсюда, ты не доберешься до Земли! А доберешься — не вспомнишь! Вспомнишь — тебе никто и никогда не поверит! Тебя упекут в приют для умалишенных! Хе-хе-хе!

— Врешь! Старая карга, ты всё врешь!

— Нет, я не вру! Ты и сам прекрасно знаешь это. Ну-ка, напряги свою дряблую жалкую память! Ты же прошел через это, ты пытался поведать вашим людишкам кое-что, ты их хотел спасти, помочь им. Ну и как?! Они смеялись над тобой, они гнали тебя! Хе-хе-хе! Они отовсюду гнали тебя, считая безумцем! Ты и есть безумец!

Старуха опять разразилась диким, истерическим хохотом.

Обрывки воспоминаний пробивались в сознание Ивана, словно их заколачивали в него молотом — с болью, с тяжкими невыносимыми ударами. Но он терпел. Ему нужно было всё вспомнить — всё от начала и до конца! Да, его гнали отовсюду. Его гнали, когда он ходил по кабинетам, рвался на приём к правителям, советникам, военным, ученым… Он долго приходил в себя после возвращения с Хархана. Потом он ходил, ходил, ходил… он обращался на общепланетное топографическое вещание, на всероссийское, в редакции видеогазет и печатной прессы, он стучался везде… и никто и нигде не хотел его выслушать, они сразу отвергали всё, даже рассматривать не хотели, не выслушивали толком, это был заколдованный круг похлеще Колдовского леса, Утробы, Лабиринтов, всех Четырех Кругов Внешнего Барьера, Миров-Гирлянд, Поганого леса и прочего, прочего… его везде считали безумцем. Да, отчаянным, отважным, невероятно удачливым, вернувшимся из пасти самой смерти космодесантником, не выдержавшим психических перегрузок, спятившим окончательно и бесповоротно… Всё так и было! Только те четверо «серьёзных» людей почему-то не усомнились в его психике. Странно. Старуха многое знает, кто она? Откуда ей всё известно?!

Ах, да! Они же все тут телепаты, чёрт бы их побрал!

— Не поминай всуе Хозяина! — проскрипела старуха.

— Хорошо, — миролюбиво сказал Иван. — Не буду. Но ты, нечисть, изыди отсюда! Сгинь! По-твоему всё одно не бывать!

Старуха взмахнула клюкой. И начала расти, быстро увеличиваясь в размерах, нависая над Иваном. Грозя ему сверху.

— Ну уж нет! — Иван стал поднимать руку с Кристаллом. Он чувствовал, как она тяжелеет, каменеет, не желает его слушаться. Но он превозмогал всю тяжесть колдовства. Он медленно поднимал руку с усилителем-телекинезатором — рука казалась многопудовой гирей. Но воля Ивана была сильней.

— Сгинь, нечисть поганая! Сгинь!!!

Полыхнуло мертвецким зелёным огнём. Раскаты далекого обвала прозвучали в пещере, словно в ней стояли динамики, соединенные с внешним миром, затряслась почва под ногами, затрясло жуткую старуху.

— Сгинь, пропади пропадом!!!

Иван глазам своим не поверил, когда каменная стена за старухой обвалилась, рассыпалась на множество мелких и крупных камней, когда сама старуха вдруг стала медленно, будто в фильмах древности, проваливаться в образовавшуюся трещину, грозя клюкою и изрыгая оглушительным скрипучим голосом проклятия, истошно стеная, захлебываясь в страшном плаче-вое и одновременно истерически хохоча. Это было невозможное зрелище.

Иван не хотел согласиться с его реальностью. Он был ошарашен, смятен.

Кристалл! Неужели это правда? Тогда он всемогущ! И нет ему соперников! Он может добиться чего угодно, нет и преград! Иван всмотрелся в волшебный Кристалл — тот был невзрачен и сер. Нет! Не может быть! Иван всё понял сразу, да вот только сердце отказывалось это понять… Кристалл «сел», кончился резерв энергии, точно, где-то там внутри есть что-то типа аккумулятора-батареи, но где, как подзарядить?! Эх, не вовремя! Но ничего не поделаешь, слишком большие были энергетические затраты — это какой мощью надо обладать, чтобы пробить эти стены, разверзнуть недра?! Непостижимо!

Но потом. Всё потом! Иван бросил последний взгляд на уродливого паука. И пошёл к пролому.

Отблесков подземного света как не бывало. Чернота зияла жуткой пастью из зубчато-неровной дыры-расселины. Да что же теперь делать? Иван шагнул в темноту.


Удар был настолько неожиданным, что Иван и глазом моргнуть не успел ноги подкосились, и он потерял сознание.

В кромешном мраке ему мерещилась жуткая мешанина из леших, пауков, монстров-негуманоидов, весьма «серьёзных» и благонамеренных людей, гадкой нежити и прочей дряни. Он пребывал в какой-то горячке, забытьи и вместе с тем осознавал это своё дурманное запредельное состояние. Его куда-то волокли, тянули, тащили, бросали, подтягивали, везли, потом впихнули куда-то, пребольно ударили в спину. Полуявь-полусон с бредовой начинкой!

Очнулся он связанным, с кляпом во рту за столом в полутемной избушке.

Той самой. И стол был вовсе не развалившийся, а прочный и крепкий, дубовый стол — всем столам стол, — Ну что, Ваня, помыкался вволюшку? Не надоело ли?!

Гнусный Авварон сидел в прежней позе на краю стола, чесался под своей чёрной рясой, сопел, пыхтел и вонял. Был как никогда гадок и противен: нос свисал гнилым сочащимся баклажаном на слюнявую губу, выпученные глазища выкатили на пол-лица.

Иван промычал нечто неопределенное. Выпихнул кляп изо рта. Оглядел избушку — лучемёт и меч стояли в углу, на них лежал толстый слой пыли, словно они полгода простояли тут. Там же валялся серый и неприметный кристалл, бессильный усилитель-телекинезатор.

— Нам бы ещё помыкаться, — ответил Иван, еле шевеля распухшим языком.

И спросил почти ласково: — Вернулся?

— Да ведь без меня пропадешь, Ваня! — сказал Авварон.

— Эт-то точно! — Иван попробовал улыбнуться, растресканные губы отозвались жгучей болью. — А тебе, нечисть, что-то без меня не можется.

— Зачем так грубо, Иван, — карлик перекривился, обиженно шмыгнул носом, стал картавить и гундосить ещё сильнее, — я же тебя вытащил оттуда, скажи спасибо.

— Ладно, — согласился Иван, — спасибо. Когда в путь пойдем?

— Ишь какой быстрый! А ты идти-то можешь?

— Да уж как-нибудь!

— Ну тогда хоть сейчас! Вставай! Иван сделал попытку встать… и повадился под стол. Обессиленные ноги не держали его.

— Что это с тобой, друг сердешный?! — притворно забеспокоился Авварон.

Теперь он возвышался над Иваном, его голос звучал чуть не с потолка. Ты чего это — никак уже пошёл?!

Иван заскрипел зубами. Они все издеваются над ним. И этот негодяй тоже. Неожиданный прилив сил оживил его — Иван напряг плечи, руки. И разорвал путы. Боль иголочками вонзилась в мышцы. Ещё немного — пять, десять минут, и всё пройдёт.

— Может, отдохнем всё же? — спросил Авварон серьёзным голосом. — Гляди, не выдержишь дороги, кто потом мне блокированную информацию выдаст — с трупа ничегошеньки не снимешь. Впрочем, если вовремя воплотить куда-то…

— Заткнись! — выдавил Иван. — Надоели уже, одно и то же у них! Ждать нечего. Надо идти!

— Пошли!

Иван встал на колени, грудью навалился на табурет. Принялся шарить в клапанах в поисках стимулятора. Нашел.

— И мне дай! — попросил жалобно Авварон. — Ну дай, не жалей для лучшего друга!

Иван покачал головой. Бросил шарик карлику-крысенышу.

— Подавись, нечисть!

Авварон мигом проглотил чёрный шарик. И распрямился, разогнулся словно его распирало. Он даже повыше стал и розовее, глазища заиграли тихим, но нехорошим пламенем:

— Ну, ты убедился, Иван, что пропадешь без меня? — бодро и торжественно спросил он.

— Да уж не знаю, — Иван ощущал себя совсем неплохо, стимулятор его поставил на ноги. Он проглотил ещё два, затем сразу три концентрата. И почему эти люди не отобрали у него ни меча, ни лучемёта, ни кристалла, не вывернули содержимое клапанов и карманов, пока он был в забытьи? Непонятно.

— Если б ты, нечистая сила, не помешал мне, я давно бы был…

— Где? — насмешливо вопросил Авварон. Иван замялся.

— Ты ведь даже не знаешь, где был, чего видал! А может, тебя назад отнесло — за Внешние Охранительные слои?

— Нет! — твёрдо заявил Иван. — Я был где-то рядом!

— Эхе-хе, откуда только берется эдакая уверенность, — пробормотал колдун, — нам такой хотя б немного, самую малость. Нет, Ванюша, милый ты мой друг и брат…

— Заткнись, нечисть! Не друг я тебе и не брат! Авварон покачал головою, так, что капюшон совсем прикрыл его лицо. Он был явно доволен.

— Друг, Иван, и брат. Не прекословь. Раз дело у нас общее, стало быть и зваться нам по-родственному. Быть бы тебе, Ванюша, ныне паучком-старичком, болтаться бы в поганых сетях-паутинках в мрачном подземелье да сокрушаться о своем прошлом и вспоминать добрым и ласковым словом наилучшего друга и брата Авварона Зурр бан-Турга, который ничегошеньки тебе кроме добра не желает и не желал никогда.

Иван не знал, что и думать. Ему уже начинало казаться, что и впрямь карлик-колдун прав, что он к нему придирается, что он страшно несправедлив к несчастному уродцу. Ну наградила его природа неказистой и невзрачной внешностью, так что теперь — каждый должен его пинать? Нет, не по справедливости так. А за что его не любить-то? Ну пытался силком выудить из мозга информацию — ведь можно и это понять: чужак-землянин, существо не здешнее, проще сканировать его, да и дело с концом. Может, и Иван сам на его месте, да ещё при наличии особо важного задания поступил бы точно так же?! Эх, Авварон, Авварон!

— Да чего уж там, пойдем! — сказал Иван. — Видно, до поры до времени дороженьки наши не разветвятся, ничего не поделаешь. Эх, брат Авварон, мать твою перетак, да если б не блокированный сектор, выдал бы я тебе, чего требуется, лишь бы распрощаться с тобой и век тебя, друга наилучшего, не видать!

— Грубо, Иван, грубо, — промычал Авварон, — но в общих чертах верно. Пойдем!

— Только без фокусов, — предупредил Иван.

— Лады!

Иван взял лучемёт, меч, кристалл.

— Это я их сохранил для тебя, — как-то по-холуйски подкатил карлик.

— Спасибо, — мрачно ответил Иван, — я уж всё понял, вам оно и не нужно, у вас своё есть оружие, да посильнее будет этого.

— Это точно, нас этим не возьмешь. Можешь таскать, а можешь и бросить тут, никто не позарится.

— А мохначи? — спросил Иван.

— Мохначи могут утащить. Но откуда они тут возьмутся?

— Нет уж, я лучше не поленюсь, с собой поношу! — сказал Иван тоном, не терпящим возражений.

— Ну, полезли! — карлик указал на окно.

— Туда?

— Только туда, иной дороги нет! Авварон лихо запрыгнул на ветхий подоконник-брусочек, прыгнул наружу…

Иван в точности повторил его движения, боясь ошибиться даже в малом.

Теперь он многое помнил: важно не только знать вход-выход, но и уметь войти-выйти. Чердак? Пыльный, забитый хламом чердак. Настил. Это было там.

И здесь так же. Это общие законы многомерных сложных миров. Они всё предугадали. А скорее, у них накопилась кое-какая информация, собранная теми смертниками, что остались лежать здесь… или воплощены в кого-то — а это, Иван не мог думать иначе, всё одно что смерть. Он встал на подоконничек, боясь, что тот не выдержит и треснет, обломится. И прыгнул наружу — в темень, в холодный ночной лес, прямо под верхушки мрачных деревьев, под мертвецки бледную луну на низком тяжёлом небе.

И не почувствовал земли-почвы. Прыжок оказался затяжным. Лишь через секунду-другую в ноги ударило что-то твердое. Иван удержался, взмахнул рукой и коснулся сырой стены.

— Ты здесь? — спросил шепотом Авварон.

— Здесь, — также шепотом ответил Иван. Он стоял на широкой и длинной ступеньке. И было таких ступенек не менее трёх десятков впереди. И вели они к нише или двери, всё терялось в сумрачности коридора. Авварон стоял на ступеньку выше, махал Ивану рукой. А слева от них и чуть внизу теснилось множество полупрозрачных и полупризрачных теней. Тени тянули к Ивану длинные бесплотные руки, пытались ухватить его, разевали рты, словно силясь сказать что-то… но руки проходили сквозь Ивана, а изо ртов не доносилось ни звука.

— Пошли! — заволновался вдруг Авварон, — Пошли скорее! Здесь нельзя надолго задерживаться!

— А кто эти несчастные? — спросил Иван.

— Потом расскажу, пошли!

Иван приостановился, вглядываясь в лица. Призраки напоминали ему кого-то, они походили на обесплотевших вдруг людей, землян — руки, ноги, глаза, носы, рты — всё такое же, всё человеческое. Эти призраки были Ивану ближе, чем прочие обитатели Пристанища и его предместий. Он силился их понять по губам. Но не мог. Ни единого мыслеобраза не исходило от них. Они словно бы не обладали ни мозгом, ни сознанием, ни душой.

— Иван, надо бежать! Это тени невоплощенных. Это очень опасно. И страшно. Это выше возможностей Создателей и Властелинов Пристанища! Никто не узнает, откуда взялось это зло. Не стой на месте, иначе ты станешь таким же, останешься здесь. Побежали!

Сам Авварон уже довольно-таки быстро продвигался по ступеням к нише.

Иван устремился за ним. Сомнения грызли его.

— Да брось ты! — Авварон говорил через плечо. — Это не земляне, не заложники, о которых ты всё время толкуешь! Выкинь эту дурь из головы!

Быстрей! Надо бежать!

Иван припустился за карликом, прыгая по широченным ступеням, машинально увертываясь от призрачных рук, стараясь не заглядывать в тоскливые, наполненные горем и безысходностью глаза. На душе у него было неспокойно. Да что ж делать-то — в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Надо слушать опытного Авварона.

Уже вбегая в нишу, он обернулся — и огнём полыхнуло в душу: глаза! глаза погибшей в Осевом измерении Светланы! она! только у неё были такие серо-голубые бездонные глаза! это она сейчас безутешно глядела ему вслед! тянула руки! Нет! Показалось! Нервы шалят! Иван выбежал в просторный, уложенный плитами из серого камня зал. Не было никакой Светы! Не было!

Наваждение! Это они, местная нечисть, играют шутки с его памятью!

Авварон, встав на цыпочки, похлопал Ивана по спине. Вид у карлика был надменный и неприступный.

— Вот теперь, Ваня, — проговорил он вальяжно, — ты можешь считать, что довелось тебе сподобиться, возыметь, так сказать, честь предстать пред Внешними Вратами Пристанища. Мы сейчас на Двенадцатом Нижнем Ярусе в подземелье Низринутых Демонов…

— А кто такие зурги? — неожиданно, в лоб спросил Иван.

— Кх-мэ, — поперхнулся Авварон, — при чем тут зурги? Не надо путать божий дар с яичницей — так ведь у вас говорят?

— Так, — подтвердил Иван. — Ты, небось, сам зург?

— Недооцениваешь, Ваня, недооцениваешь! Я, по-моему, представлялся тебе вскоре после нашей первой встречи. Впрочем, это не имеет никакого значения. Зурги — это исполнители, Иван. Кроме них в Пристанище есть и ещё кое-кто. И вообще, ты меня бестактно прервал… А между тем с продвижением к цели разблокировка твоей памяти идёт полным ходом. Ты не обдуришь меня?

— А ты?!

Авварон как-то двусмысленно захихикал. До чего же он всё-таки противен, подумалось Ивану, это же непостижимо, и как земля только носит эдакую мерзость, как Создатель её терпит, неужто и это его создания?!

Ирреальность какая-то! Метафизика!

— Нет, Иван! — сказал вдруг Авварон строго, серьёзно и почти без картавостей и прихлюпов, — этот мир абсолютно реален. Абсолютно! Он значительно реальнее вашей плоской и примитивной Земли, приколотой её тремя измерениями к плоскости, как бабочка к картонке собирателя-энтомолога. И тот, кого ты называешь Создателем, к нам непричастен. Да, он создал мир и всякой твари по паре. Но потом были и другие вершители судеб. Были до него и другие создатели, Иван.

Твое миросозерцание и миропонимание плоское, как ты сам и твоя Земля. И хотя она всего лишь частица Пристанища, мне порой кажется, что Земля выдумка, легенда, миф. И в то же время я знаю, что она доподлинная реальность, ибо знаю, что за века её существования сотни тысяч обитателей Пристанища, выходцев из него или даже преджителей Пристанища были уничтожены на ней: сожжены, распяты, утоплены, зарублены, отравлены, повешены, съедены собаками и хищными зверями… Это всё реальность. Нам обоим трудно в неё поверить, но это так, Иван. Лучше бы, конечно, и для нас и для вас, чтобы дороженьки наши не пересекались. Но так уж судьба распорядилась, такой расклад, что Пристанище переплетено с внешним миром, в том числе с Землею. И ваши людишки тут есть, это правда, чего скрывать.

— Вот как?! — воскликнул Иван. Он поразился внезапной откровенности карлика-колдуна, вековечного недруга Земли и его поводыря. — А раньше ты что говорил?!

— Всему своё время. Но, помолчи, это не совсем ваши. А многие уже совсем не ваши. С одним ты, по-моему, говорил. Так?

— Рон Дэйк?

— Мне всё равно, как его зовут. Что он тебе сказал, он хочет на Землю?!

— Нет!

— Так чего же ты добиваешься! Ни один из них не собирается на Землю, да их туда силком на аркане не заманишь. А те, кто с нами был… Ты можешь представить, что такое для них ваша нынешняя Земля, нет?! Ах, впрочем, ты ещё не знаешь, про кого я говорю. Ну ладно! — в последних словах карлик вновь обрел свою жуткую картавость, гугнивость, вновь принялся сопеть и прихлюпывать.

— Я ничего не понял, — взмолился Иван, — растолкуй мне, ну, давай же!

— Нам пора, Ваня, — Авварон дёрнул его за рукав. — Или ты хочешь здесь остаться надолго, а?

— Нет, не хочу, — заверил Иван.

— Ты же опытный путник, ты же должен был понять, что ежели на каком-то круге или ярусе задерживаешься чуть дольше, чем требуется для простого прохода, с самыми короткими остановками и оглядками, то сразу начинают происходить всякие неприятные и нехорошие вещи. Или ты этого не понял?

Иван кивнул. Огромный зал был ему неинтересен. И потому он сказал:

— Пойдем. Я всё понял, вопросы потом. Но гляди! — он для пущей убедительности показал Авварону свой внушительных размеров кулак.

— Не аргумент, — заверил тот.

И быстрехонько, путаясь в рясе-балахоне, побежал вперёд.

Ивану удалось рассмотреть зал хорошо. Но ничего определенного из своих наблюдений он не вынес. Нагромождения дорических колонн и пересекающиеся террасы, циклопические пилоны и разбросанные под ними в живописном беспорядке замшелые валуны, бесконечные ниши в стенах, круто уходящих вверх, и множество ограждений, ничего не ограждающих, — зал производил впечатление вселенской сумбурности, смешения всех эпох и стилей в дичайшем первобытном беспорядке. Такое не могли создать мыслящие существа, обладавшие хотя бы элементарной упорядоченностью и ещё более элементарным вкусом, — Надо бежать, — наконец заключил Иван. Он торопливо пошёл вслед за карликом-колдуном. Перед его внутренним взором стояли глаза — светлые, голубовато-серые. И он не мог избавиться от прилипчивого видения. Тряпка, неврастеник! — ругал себя Иван. Ругань не помогала.

— Быстрей! Быстрей давай! — торопил его Авварон и махал корявой ручонкой. — Нельзя больше медлить! Беги ко мне!

За спиной прокатился приглушённый рокот. Иван даже не сразу среагировал. Он обернулся секундой позже, когда рокот начал превращаться в гул. Там, откуда они ушли минуты две назад, творилось нечто явно нехорошее — с потолка сыпались камешки, струился песок, а от пола поднимались вверх клубы пыли. Иван заметил, что массивные колонны ни с того, ни с сего начали дрожать, покачиваться… Землетрясение? Бомбовый удары? Иван не понимал, что творится, но он понимал другое — надо подобру-поздорову уносить ноги.

— Да беги же ты скорей! — надрывался карлик. — Это гибель!

Колонны уже не покачивались, а ходили ходуном. От них отламывались и отлетали в стороны огромные куски, блоки. В завесе пыли ни черта не было видно. Пол под ногами дрожал. Надо бежать! Надо спасаться! Карлик был прав! Но Иван не мог сдвинуться с места. Он вдруг потерял власть над своими ногами, своим телом. Уже рушился, обваливался гигантскими глыбинами потолок. Отдельные камешки долетали до Ивана, били в грудь, в лицо. Пыль мешала дышать. Обвал приближался к нему, и вместе с ним приближалась сама смерть.

— Дурак!!! Ну какого дьявола ты стоишь? — вопил душераздирающе Авварон. — Пришибет ведь! Беги!!!

Словно в сомнамбулическом сне Иван сделал несколько шагов навстречу надвигающейся стихии. Его кто-то вел, кто-то диктовал ему свою волю, и он не мог сопротивляться. — Ива-а-ан! Про-о-па-а-адешь!!! — доносилось издалека.

А он шёл. Трещинами змеился пол, грохот стоял неимоверный. Всё падало, катилось, рушилось. Огромная глыба, сверзившаяся сверху, чуть не пришибла Ивана. Но он шёл — шёл прямиком к нише, к черному зияющему провалу между двумя обломками колонн. Неведомая сила волокла его туда будто на ошейнике.

Иван с необычайной ловкостью уклонялся от падающих камней, перепрыгивал через трещины, он почти бежал, не понимая — куда, зачем, для чего! Наконец он бросился к этой дыре, темнеющей у подножия уходящей вверх стены, бросился во всю прыть. Шум, скрежет, пыль, мрак… Вокруг было нечто, напоминающее конец света. И всё же он видел цель. Ещё немного! Ещё чуть-чуть! Тридцать шагов! Пятнадцать… девять… шесть… Обломок колонны бесшумно ушёл в чёрный провал трещины. Иван не успел зацепиться закрай, он судорожно взмахнул руками, извернулся кошкой, адская боль вонзилась в затылок, глаза вглядывались в нишу, ту самую нишу, до которой он не успел добежать… Поздно!

Ударяясь руками, коленями, спиной, лбом, он летел вниз. Следом, иногда отставая, иногда опережая его, падали обломки, строений, камни, песок, пыль, какая-то прочая дрянь. Ивану было не до «попутчиков». У него адски болела голова. Он просто умирал от боли. И всё же теперь он вновь был собою, краешком сознания пытался осмыслить положение. Программа! Да, там, наверху, в самый критический момент включилась эта чёртова Программа. И что? А вот что! Иван вцепился руками в острый выступ. По спине его долбануло камнем. Но он удержался, перевел дух. Так вот что это значит по проклятущей непонятной Программе, по этому дьявольскому коду, заложенному в его мозг, Иван не должен был пройти Зал насквозь, ему надо было свёрнуть — в нишу. Но зачем? Теперь никогда не узнать! Программа сработала, он уверенно шёл в нишу. Но трещина в земле всё изменила. И именно невыполнение Программы — хотя и не по его вине — отозвалось этой лютой нечеловеческой болью в затылке. Всё это мы уже проходили, заметил про себя Иван. Но почему же Авварон тащил его по прямой, совсем в другом направлении? Кому верить?! Кто же, чёрт побери, его поводырь, а кто губитель? Программа или Авварон Зурр бан-Тург?! Какое это имеет значение теперь! Опять ему придётся плутать, искать выход самому.

— Проклятая планета! — в порыве внезапного озлобления выкрикнул Иван.

— Создание Вельзевула!

Знакомый смешок, ехидный и скрежещущий, прозвучал за спиной. Иван обернулся — никого в темнотище не было. Тогда он из последних сил подтянулся. Вскарабкался на выступ. Несколько минут отдыхал. А потом побрел в темноту, не выпуская из руки ремня лучемёта. На ходу он пытался осмыслить теперешнее положение, вспоминал, что Авварон говорил про нижние ярусы, про подземелья, каких-то низринутых демонов… и ничего толком не мог связать воедино. Он теперь сам не верил в земных заложников. Откуда они тут возьмутся? Нет их тут и не было никогда! Разведчики-резиденты были, в это он готов поверить. Но это смертники, они знали, на что идут. К тому же они все, как говорят, воплощены. То есть их уже не достанешь. Ладно, Бог с ними! Иван готов был идти в самое пекло, лишь бы вызволить пусть одного землянина… Он и шёл в это пекло, искал это проклятое пекло. И он пойдёт туда даже из-за одного… Но ему говорили о заложниках, о многих, он понял, что очень многих. Нет, это форменный бред! Никогда не могли попасть сюда земляне, и ни за что!

Глаза привыкли к темноте. И он уже немного ориентировался в подземелье, когда до ушей донесся неприятный хруст и ещё более отвратное чавканье. Где-то впереди было нечто живое, жующее, чмокающее и сопящее.

Ивану только этого не хватало. Он взял лучемёт наизготовку. Теперь он будет палить без предупреждения, с ходу, хватит заниматься молодецкими играми.

А где же…

Он пихнул руку в клапан на боку и нащупал кристалл. Толку в обесточенном усилителе не было. И всё же что-то заставило Ивана вытащить вещицу. Это было чудо-кристалл слегка светился в темноте, переливался пурпурно-лиловыми и голубыми гранями. Это был теперь не просто кристалл, а Кристалл! Как же так, неужели он сам подзаряжался? Но от чего? Может, от тела? Надо будет проверить. Иван сунул усилитель в нагрудный карман. И сбавил шаг.

Теперь он не сомневался, что кто-то кого-то поедает совсем неподалеку. Это не просто хруст, это хруст разгрызаемых костей. И чавканье характерное, тут Ивана не проведешь. Он вспомнил Большую Тройную Охоту на планете У. Там срочно, для спасения жизни смертельно раненного проводника-рарта потребовалась уникально-целительная железа говоруна-людоеда. Выманить звероптицу из нор-лабиринтов можно было или на свежую человечинку, что исключалось, или же на исполинского кальмарозавра. Но кальмарозавры больше всего на свете боялись говорунов-людоедов по той простой причине, что эти восьмикрылые и сабленосые звероптицы откладывали яйцо-личинку именно в мозг гигантских малоподвижных, но обладающих даром перемещения в четвёртом измерении чудовищных уродов. Железа-реликт требовалась немедленно, два-три часа промедления — и проводнику уже ничто бы не помогло. Большая Охота была спланирована Иваном. Его друзья, аборигены враждующей с половиной Вселенной цивилизации Вап-донгло, двойной родины-резервации кальмарозавров, без промедления переместили на левое сферокольцо планеты У стадо двенадцатиногих членистотелых мясных скорпионов. Уж они-то знали, что таких гурманов, как кальмарозавры, надо поискать. Но без «пиршественного запаха» ни один из исполинов не вынырнет на сферокольцо, даже не узнает о таком обилии вкуснейшей пищи… Нужны были хищники-телепаты, передающие образы терзаемых и поглощаемых жертв. Вот тут Иван вспомнил про троглодитовидных шакалов, прожорливых и ненасытных псевдоразумных шестилапых гоминидов. Была истрачена половина аварийного запаса энергии станции. Но всё же шесть троглодито-шакалов выскочили из Чёрного Входа и без секунды промедления набросились на мясных скорпионов. Бойня была потрясающей. Трое наблюдателей-охотников из опытных десантников свалились без сознания на второй минуте пиршества. Но это было лишь началом. От психообразов, насылаемых повсюду беснующимися остервенелыми шакалами, выворачивало наизнанку. Но кальмарозаврам эти образы пришлись по нутру. Правда, один сдох при перемещении, и его разлагающаяся на глазах исполинская туша погребла под собою половину стада вместе с одним из шакалов. Зато другой гигантский урод сразу же принялся за дело. Его туша двухсоттонным студнем затряслась на чёрной поверхности сферокольца, а безмерно длинные и толстые щупальца с полипами-присосками и жгутами-рецепторами разом обхватили всё стадо. Бежать мясным скорпионам было некуда. Но кальмарозавр не спешил. Он брезгливо и не торопясь, поодиночке вышвырнул наружу, в скалистые болота, придушенных боевыми щупальцами троглодито-шакалов. И принялся с разбором, расстановкой и вкусом пожирать сочащихся нутряным зелёным жиром мясных скорпионов. Их убийственный яд, содержимый в бурдюковидных смертоносных хвостах, был для кальмарозавров вкуснейшей и пикантнейшей приправой. Чудище сначала обхватывало скорпиона за шаровидное тело, затем подтягивало к восьмисотзубой пасти, отгрызало с хрустом лапы, потом выдавливало себе на язык приправу-яд, закусывало тушкой, только жир летел по сторонам зелёными струйками. И такое стояло чавканье, что слышать всё это было невозможно. Иван трижды чуть не падал в обморок от отвращения. Он не мог уйти, не мог позволить себе быть слабым. Он выжидал главного. И дождался. Говорун-людоед, прозванный так за беспрестанное кудахтанье, получеловеческий бубнеж-ворчание, а также за болезненное пристрастие к человеческому мясу, появился минут через двенадцать. Он долго парил на большой высоте, раскинув все восемь перепончато-чешуйчатых крыльев, поджав шесть когтистых лап и втянув в пах гарпуновид-ный яйцеклад. Зато падение его было стремительным, почти неуловимым. Быстрее молнии чёрная ужасающая звероптица достигла земли, точнее, покрытого полутораметровым слоем жира черепа кальмарозавра. Удар был рассчитан точно. Исполин не успел вскинуть вверх ни одного щупальца, как из его пасти, из глаз, из ушей фонтанами хлынула янтарно-жёлтая кровь. Ещё мгновение — и было бы поздно. Но палец Ивана среагировал раньше, чем его хозяин. Иван ещё только заметил чёрную тень, когда из парализатора, зажатого в его руках, ударил тончайший пучок невидимого пламени. Говорун-людоед скатился трехцентнерным живым мешком к ногам охотника. Он даже не успел распрямить своих крыльев. Это был выстрел-чудо! Проводника успели спасти. Но ещё долго в ушах у Ивана стоял жуткий хруст и омерзительное чавканье.

Вот и сейчас он словно вновь погрузился на тринадцатилетнюю глубину, побывал на планете У. Иван с удовольствием променял бы своё нынешнее «заключение» на то, стародавнее, далекое. Но не он был на этом свете Вершителем судеб.

Последние метры он пробирался, ступая почти неслышно, боясь выдать своё присутствие. Остановила его продвижение каменная стена грубой кладки.

Огромные глыбины были едва обтесаны, уложены одна на другую, скреплены чём-то почерневшим от времени. Но у стены было значительно светлее, чем в начале пути.

Куда теперь: вправо? влево? Иван застыл в раздумий. Чавканье и хруст были одинаково хорошо слышны и оттуда, и отсюда, с обеих сторон. Он пошёл вправо. И уже через пять или шесть шагов попал ногой в узкий колодец — еле успел вывернуться, сохранить равновесие. Пошел было дальше. Но что-то заставило его вернуться к колодцу.

Иван лег плашмя на холодную глинистую землю. Заглянул в колодец… И его передёрнуло судорогой от мизинцев ног до затылка. Эдакого зрелища Иван не ожидал увидать! В багряном густом полумраке-полузареве открывалась внизу огромная пещера с мраморно-белыми поблёскивающими матовым блеском полами и иссиня-чёрными, явно отшлифованными или механизмами или человеческой рукой стенами. Но это всё было третьестепенным, даже вообще не заслуживающим внимания. Главное же леденило кровь. Посреди пещеры, на мраморном полу, вольготно раскинув двенадцать мясистых могучих лап, выставив живой горой гребнистую спину, лежало трехглазое рогатое чудовище, каких Иван отродясь не видывал, хотя он мог кой о чём порассказать. Чудовище это было болотно-зеленого цвета, мохнатое и с чрезвычайно большой головой, каких обычно не бывает у глупых и диких тварей. Все три глаза, беспрестанно высовываясь из огромных глазниц, озирали пещеру — и таилось в них что-то неведомое, угнетающее, давящее. Ивану поначалу показалось, что это светится в глазищах чудовища недобрый, настороженный разум. Но он тут же смекнул: всё сложнее. Мысли эти рождались без его воли, он просто автоматически отмечал детали. А воля была просто подавлена, сознание оцепенело, ибо видимая картина порождала ужас.

Гигантские челюсти чудовища ни на секунду не останавливались. Именно из них исходили и чавканье, и хруст, и прочие отвратительные звуки. В первый миг Иван просто не поверил глазам: из жуткой пасти, в зеленой пенистой слюне, запекшейся и свежей крови торчали ноги, руки, изуродованные тела… всё это принадлежало людям, обычным людям. Землянам! В передних лапах чудовище держало двух обнаженных женщин, которые вырывались, били руками, ногами, изгибались… но не издавали ни единого звука. Это было воистину страшно и нелепо.

Первым порывом Иван ухватился за лучемёт. Но напрасно! Из такого положения не только не выстрелишь в гадину-людоеда, но ещё и сам сгоришь в голубом пламени. Он стиснул в бессилии зубы, застонал, вдавливая пальцы в глинистый грунт.

А тем временем чудовище на миг остановило работу челюстей, надулось, всосало в себя недожеванное с губ, облизнулось неторопливо и со вкусом плоским фиолетовым языком, судорожно сглотнула. И почти сразу поднёсло к пасти очередную жертву, следом другую… откушенная голова с длинными чёрными прядями выпала из пасти, покатилась по мраморному полу, оставляя кровавый след. Иван не смог этого перенести. Он вскочил на ноги. Вскинул лучемёт и дал залп из четырёх боковых стволов и из всесокрушающего основного прямо в колодец. Что-то затрещало, запахло обугленной почвой, дыра чуть расширилась. На этом всё и закончилось.

— Ну, нечисть поганая! — взъярился Иван. — Держись!

Он бросился бегом вдоль стены, надеясь, что где-нибудь непременно должна быть лазейка, дыра побольше или спуск. Через полчаса пустых метаний, дерготни и напрасных трат сил он вернулся назад. Припал к отверстию.

Ничего не изменилось в мраморной пещере. Лишь лужи крови под чудовищем стали больше, чернее. И всё тот же хруст, чавканье, сопение! На этот раз в лапах было зажато сразу по три женских извивающихся тела. Иван на мгновение представил себя на месте этих несчастных. Нет! Он не будет жертвой! Он обязан их спасти! Это и есть заложники… заложницы. Он обязан спасти их или погибнуть! Иного пути нет!

Иван побежал в другую сторону. Но всё закончилось столь же безрезультатно, как и в первый раз. От ощущения собственного бессилия, невозможности помочь обречённым Иван готов был биться головой о каменную стену. Он уже и собирался это делать, для начала ударил в шершавый камень кулаком — тот чуть подался. Иван замер. Вот тебе и несокрушимая стена, старая мощная кладка! Он навалился на дрогнувший блок плечом — тот медленно пошёл вперёд. Иван поднажал. И глыбина вывалилась в темноту. Надо лезть туда! Другого хода нет. И Иван полез. Он неудачно наступил на вывалившийся блок, тот качнулся и неожиданно полетел куда-то вниз, страшно грохоча, сотрясая землю. Эти звуки могли выдать Ивана. Но он уже ничего не боялся, он бы и с голыми руками сейчас кинулся на чудовище-людоеда. Вот только в мраморную ли пещеру ведет эта дорожка? Иван шагнул вниз и почувствовал под ногой ступеньку, потом другую, третью… Судя по всё ещё грохочущему далеко внизу камню ступеньки были почти бесконечными.

— А, была — не была!

Иван дал вниз самый малый из лучемёта — пространство высветилось: узенькая кривоватая лестница бессистемно петляла меж двух поросших мхом стен, местами круто обрываясь провалами в несколько метров, трещинами, сколами. Иван начал торопливо спускаться.

В голове гудело. Перед глазами стояли изуродованные женские тела.

Временами он оскальзывался и летел вниз на спине; Меч лязгал и громыхал. Но таиться было поздно — если его засекли, то засекли уже давно, и нечего себя обманывать. Иногда Иван совсем тихо бил из лучемёта — но конца лестнице не было видно. По всем соображениям, он спустился уже на полкилометра ниже мраморного зала. Но не опять же наверх! Раздражение душило Ивана. Он закусывал губи и бежал вниз, пока путь его не преградила ржавая толстенная решетка. Иван даже ударился о неё коленом.

И замер.

Из-за решетки, с расстояния метров в пятнадцать на него отрешенно смотрели чьи-то глаза. Он не мог разглядеть деталей в темноте. Но зато мог отдать голову на отсечение — это глаза человека. И белевшее лицо было именно человечьим. Такого не могло быть ни у зургов, ни у леших, ни у демонов.

Иван послал мысленный образ: «Я пришёл с добром. Не надо меня бояться.

Не надо делать ничего плохого. Я пришёл с добром!» Через несколько секунд он повторил. Но ответа не дождался. Это существо с отрешенными глазами не воспринимало мыслеобразов, оно не было телепатом! Это поразило Ивана. Всех, кого он встречал здесь… да при чем тут они все! ведь это человечьи глаза! это человеческое лицо! это же человек!

— Не уходи! — мягко произнес Иван. — Я не трону тебя. Я помогу тебе!

Его слова вызвали странную реакцию. Молчаливое существо спряталось за выступ, осторожно высунуло оттуда голову с длинными, значительно ниже плеч волосами. Вот тогда Иван только и сообразил: женщина. Это была земная женщина!

В голове путанно пронеслась вереница мыслей: не спугнуть! не дать убежать! а откуда она здесь, почему? и кто она? то, что не резидент-десантник, это точно! и почему в подземельях?! или обычный призрак?! Иван поймал себя на мысли, что призраки, наваждения и прочие страсти ему начали казаться обычными явлениями, заурядными и не особо примечательными. Это плохой признак. Разведчик не должен утрачивать бдительности.

А решетка не преграда! Он дал совсем слабенько из одного бокового ствола — чёрными блестящими каплями расплавленный металл стек на землю, образовался проход не менее полутора метров в высоту и метра в ширину.

— Стой! — выкрикнул Иван на общеземном. — Стой! Я спасу тебя, не убегай!

Белая фигурка мелькала меж выступами, валунами… Иван настиг женщину метров через триста, ухватил за длинные волосы. На секунду раньше он дал психоэнергетическую команду: «Всё хорошо. Покой. Тишина. Благость». Ноги у бежавшей подогнулись, она мягко опустилась на плоский замшелый камень, повернула к Ивану голову и улыбнулась тихой, покойной, благостной улыбкой.

Иван выругал себя мысленно и в очередной раз поклялся самой тяжкой клятвой, что ни за что не станет больше подчинять себе подобных: какая низость! какой грех! ощущаешь себя подонком, негодяем, подлецом! И только после, этого Иван полностью осознал, что перед ним женщина. Причем женщина изумительной красоты и совершенно обнаженная. Когда он в последний раз видел женщину? Там, на Земле? Нет, там были только секретарши, проходящие мимо незнакомки, Таека на станции, медсестры… всё это не то! Последний раз он был с женщиной далеко от Земли — в Системе, на полуреальном Хархане. Кто она была? где теперь она? Память снова отказывалась служить ему. Да и не до воспоминаний сейчас!

Иван осторожно опустил руку на хрупкое плечо землянки, чуть сдавил его, передавая заряд из своего тела, оживляя.

— Очнитесь, — мягко сказал он.

Женщина перестала улыбаться, резко отвернулась от него, напряглась: ничего иного и ожидать не следовало. Кто он для неё? Чужак! Она, наверное, столького насмотрелась здесь, что не поверит никому и ничему. Впрочем, не следует опережать события… Иван присел рядом, положил руки на колени ладонями вверх, будто говоря о своих добрых намерениях и даже некой беззащитности перед ней, женщиной. Он выжидал, надеялся, что она первой произнесет хотя бы словечко. Время шло. Незнакомка молчала. Она вновь впала в состояние безразличия, зачарования, какие бывают лишь от одного, Иван знал, от безмерной усталости. И он уже готов был проникнуть в её мозг, считать хотя бы поверхностно: кто она, откуда, как здесь оказалась, чего ищет и на что надеется… но вовремя остановил себя — нельзя! этого делать нельзя! он не переступит за черту, которая отделяет Добро от Зла, Человека от нелюдя.

И он начал тихо-тихо говорить, чуть покачивая головой, не глядя на неё.

— Не знаю, понимаете ли вы меня, нет, но я столько молчал все дни пребывания на этой планете, что страшно стосковался по человеческому общению. Если не хотите, не отвечайте мне, дайте просто высказаться, выговориться… Да что это я! Ведь и на Земле последние месяцы я в основном молчал. Знаете, как бывает — сначала много, много говоришь, а потом, когда убеждаешься, что тебя плохо понимают, что тебя и не желают понимать, вдруг замолчишь сразу… и надолго, и в молчании этом, в тишине начинаешь вновь обретать себя, обретать покой. Кажется, век бы промолчал, так это сладостно, так хорошо. Но приходит время, и слова начинают рваться наружу, их не удержишь, хочется говорить с самим собою, но не про себя, а уже вслух, тебя прямо распирать начинает. Вот так и со мною. А мне есть что сказать людям. Вы верите мне? Ну кивните хотя бы? Вы, наверное, не понимаете меня?! Только не говорите, что вы создание этого мира, этого кошмарного Пристанища — ни за что не поверю! Вы ведь с Земли, я не ошибся?!

Иван пристально взглянул в лицо незнакомки, прямо в её настороженные и оттого ещё более красивые серые глаза. Да, она была на удивление прекрасна: чистый лоб, тонкие черты лица, прямой, чуть вздернутый нос, живые, будто ожидающие чего-то губы, нежный подбородок, длинная шея, пряди русых шелковистых волос, спускающихся по плечам, ласкающих высокую полную грудь… что-то замерло внутри у Ивана, он проглотил застрявший в горле комочек, отвернулся. Необыкновенная красавица! Эти бедра, талия, ноги — во всем совершенство, изящество. Или это только казалось?! Может, она лишь в его воображении была неотразимой? Иван не пытался строить логические умозаключения. Да, он не видел земных женщин давненько, может, в этом весь фокус. Какая разница! И он продолжил, чуть взволнованно, ещё приглушеннее:

— Мы не хотим любить по-настоящему нашу Землю, всё куда-то убегаем от неё, лезем в этот чужой мир Вселенной. А как же там хорошо, вы ведь помните?

Сейчас в наших краях, наверное, вечер — тихо, ветерок шевелит листву, и моросит легонький дождик, грибной, капли стучат по лужам, воробышки попрятались, притихли, одинокий мокрый взъерошенный пес жмется к заборчику, а в домах горит свет, там тепло и тихо, уютно. Вы ведь любили Землю…

— Не помню, — неожиданно ответила женщина, — почти ничего не помню. Я так долго спала. Я спала вечность…

От удивления Иван позабыл про всё на свете, в том числе про своё лирическое повествование. Женщина, эта странная и прекрасная женщина говорила на чистейшем и красивейшем русском языке. Она говорила лучше и чище, чем сам Иван. Притом это была именно речь — не передача мыслей, образов, не обмен кодами и установками, не интуитивное взаимомыслепроникновение — а нормальная, чисто человеческая, земная речь.

Голос незнакомки был столь же приятен, как и она сама.

— Я так долго спала… было холодно… Иван заглянул в серые глубокие глаза — в них не было больше отчужденности. В них стояла тоска.

— Как вы сюда попали? Что они с вами сделали?! — заторопился Иван. Отвечайте, я прошу вас. Отвечайте, ведь дорог каждый миг! — Он словно вышел внезапно из шокового состояния, он вспомнил давешний ужас, истерзанные женские тела, хруст, чавканье, работу смертоносных окровавленных челюстей.

— Я не помню, — ответила женщина.

Иван смотрел на неё и не мог понять, сколько же ей лет — можно было дать одновременно и восемнадцать, и тридцать. Да, она была юна, и вместе с тем она была зрелой в своей женственной красоте. Он бросил это невольное занятие, при чем здесь возраст! Он запутался в том, сколько ему самому лет: то ли тридцать с гаком, то ли далеко за двести. Сейчас важно другое.

— Проведите меня туда, проведите!

— Куда? — переспросила женщина.

— В зал, — Иван почти кричал, — в мраморный, зал, где это поганое чудище пожирает…

— Не понимаю, я вас не понимаю. Они что-то говорили о воплощении, о новой жизни… я ничего не могу вспомнить.

— Кто они?!

— Зурги! Я вспомнила, их зовут зургами, — проговорила женщина, и глаза её наполнились страхом, — почему они отпустили меня? И кто вы?! Что вы тут делаете?! — Она будто очнулась от сна, отстранилась, прикрыла лицо рукой.

— Не надо бояться. Мы с вами оба попали в жуткую переделку! Но мы выкарабкаемся, не сомневайтесь! Меня зовут Иван. Ваше имя, ну же, почему вы не отвечаете? Да не бойтесь же меня!

— Я не помню.

— Не помните, как вас зовут?!

— Да, не помню?

Иван неожиданно громко, бесшабашно и весело рассмеялся. Остановившись, он хлопнул себя огромной ладонью но колену, покачал головой.

— Ну что же, мы оба ничего не помним — один диагноз! В одну психушку нам и дорога… Но всё! Хватит! Дело очень серьёзное. Попытайтесь коротко и ясно ответить на мои вопросы. Сейчас только от вас зависит и ваше будущее, и моё. Хорошо, договорились?

Она кивнула. И в глазах её впервые за всё время их знакомства вспыхнуло что-то более тёплое, нежели отчуждение, тоска и страх. Этот маленький огонек ещё нельзя было назвать доверием, признательностью, но это была уже надежда.

Иван сосредоточился и начал свой допрос — первым делом надо было выяснить главное.

— Где находились все остальные? Где они?!

— Я не знаю.

— Вас было много?

— Да.

— Где они теперь? Вспомните всё. Это надо вспомнить! Вы были со всеми вместе. Потом их повели.

— Нет, никто никого никуда не вел. Я спала… И все спали.

— Где вы спали?

— Не знаю. Не помню.

— Вы убежали от них?

— Да!

Губы у женщины начали дрожать. Видно, она вспоминала что-то. Но эти воспоминания не доставляли ей радости.

— Как вы убежали от них? Вспомните — где это было, какие там были приметы? Вы убежали из зала или раньше, оттуда, где вы спали?

— Не было зала. Нет. Я проснулась раньше. Ничего больше не помню.

Иван в растерянности развёл руками. С ней было бесполезно разговаривать. Она ничегошеньки не помнила. И вообще, она стала ему обузой!

Ну куда он теперь пойдёт, с кем побежит бороться, кого спасать? Ведь он же не сможет бросить её здесь. Проклятье! Эта чудовищная тварь, небось, продолжает пожирать несчастных, как же быть! Ведь он был им всем одной надеждой. Он должен был их всех, несчастных заложников, заложниц, выручить, спасти! Он?! А почему это он, откуда такая самоуверенность?! Иван схватился руками за голову. Если он сюда заслан для этой цели, для спасения заложников, то почему же не сработала Программа? Чёрт её подери, почему она не сработала?! С ума можно сойти! Или… или эта Программа заложена в него с совсем другой целью? Ивана бросило в холодный пот. Он зомби — послушный чьей-то недоброй воле зомби. И она — зомби; Она вела себя как сомнамбула, как автомат! Нет, это всё расшатанные нервы! Это всё после Хархана. Ведь его же еле восстановили, ведь его же подобрали на земной орбите почти мертвяком. Всё это и сказалось! Нет, не надо винить других. Надо собраться, надо переключиться. — Когда вы отбыли с Земли? Вы ведь жили на Земле, в России?

— Земля. Россия. Я знаю.

— Вы не ответили, когда вы улетели оттуда.

Женщина удивленно поглядела на него, поправила длинную светлую прядку, упавшую на левую грудь и прикрывшую маленький коричневый сосок. Ивана поразило, что она совершенно не стеснялась своей наготы. Она за всё это время не сделала ни малейшей попытки прикрыться, заслониться от него. Это было странно, это было как-то не по земному, но мало ли что… У неё было русское лицо — ясное, чистое, одухотворенное, красивейшее на всей Земле среди всех её племен и народов, русское женское лицо.

— Я не птица, чтобы летать. Я была на Земле. И была на полигоне. Потом я спала. Иван уцепился за слово.

— Какой ещё полигон? — спросил он, затаив дыхание.

— Не помню. Помню, что полигон. Последние биоразработки. Запуск системы… и всё. Потом сон, очень долгий, холодный сон. Вы мучаете меня, я ничего не знаю, я не знаю, кто я, со мной что-то случилось. Но я ничего не могу понять. Я ничего не помню.

— Вы человек?

— Да.

— Вы землянка?

— Да.

— Сколько времени вы в Пристанище?

— Пристанище — это другой мир.

— Сколько времени вы находитесь в этом другом мире? — Иван начал понимать: нужна мнемоскопия. Иначе ничего не выйдет. Но он не мнемоскопист!

— Знаю, что другой мир. Больше ничего. Ещё знаю — зурги. Всё!

— Кем вы были на Земле?

— Не понимаю вопроса. Как можно быть кем-то? Я просто человек, женщина…

— У вас есть какая-то профессия?

Робкая улыбка осветила бледное во мраке лицо. Женщина была явно в замешательстве.

— Я не все ваши слова понимаю. Что такое профессия?

— Что вы делали? Кем вы работали?!

Улыбка стада ещё более трогательной, даже извиняющейся. Землянка постепенно приходила в себя, ни следа отрешенности не было на её лице. И всё же она не понимала простейших вещей.

— Что делала, — она склонила голову набок и провела указательным пальцем по мху, оставляя примятую темную полоску, — я делала то, чего мне хотелось… нет, не помню. Помню только, что полигон не всем нравился, не всех туда пускали.

— Что-то оборонное? Испытательный полигон новых вооружений, так? — поинтересовался Иван. — Постарайтесь припомнить.

— Оружие? Нет. Воплощение несуществующего.

— Бред какой-то! — Иван начинал уставать от этого допроса. Он так и ни на шажочек не приблизился к истине. — Но вы можете хотя бы ответить почему вы так долго спали? Что это был за сон? Возможно, анабиоз?

Она опять улыбнулась. Поправила волосы, прищурилась. Она оживала всё больше. Только уголки её губ почти незаметно, но неостановимо стали опускаться вниз, делая выражение лица скорбным.

— Это не анабиоз. Это сон. Я ничего не знала про полигон. Не спрашивайте меня больше. Я устала!

Иван вытащил из клапана стимуляторы, концентраты. Протянул темные шарики красавице.

Но та покачала головой.

— Не надо. Сейчас ничего не надо.

— Совсем ничего? — засомневался Иван.

— Нет, не совсем — согласилась женщина, — одно мне всё-таки просто необходимо — проснуться. Проснуться полностью! Я ведь и сейчас ещё сплю… да, да, не смотрите на меня, как на ненормальную.

— Я не могу понять абсолютно ничего! — признался Иван.

— И не поймёте, — подтвердила красавица, — вы мне до сих пор кажетесь частью моего сна. Но я уже знаю — вы правда, вы — реальность, явь. Они отключили мой мозг… а потом он включился, но пока не весь, понимаете?

— По правде сказать, не очень, — Иван насупился, отвернулся. Он всё больше приходил к мысли, что сумасшествие принимает коллективный характер.

— Давайте называть друг друга на «ты», — неожиданно предложила женщина.

— Конечно, — с готовностью ответил Иван и почему-то галантно привстал, поклонился.

Красавица рассмеялась, уткнула лицо в ладони.

— Теперь я тебе верю, теперь я вижу, что ты не призрак, — проговорила она сквозь смех. И тут же осеклась: — я сплю, я всё ещё продолжаю спать!

Что они сделали со мной?!

— Кто?! — резко спросил Иван. И ухватил её за руку чуть выше локтя.

После некоторого промедления она ответила тихо, дрожащим голосом:

— Не знаю.

— Ну и что теперь делать? — начал вслух размышлять Иван. — Вот мы с тобой оказались здесь, за сотни тысяч парсеков от дома. Кроме нас тут ещё… много людей — десятки, сотни, может, тысячи. Я бьюсь уже… — Иван снова запнулся, он не мог определить точно — сколько времени он провёл в этом аду, ни один хронометр не показывал ни черта, — не меньше месяца, плутаю по каким-то гирляндам, пуповинам, ярусам, леший их забери, прошел какие-то внешние круги и барьеры, провалился в эти бестолковые подземелья, которые один мой хороший друг, — Иван саркастически усмехнулся, — называл подземельями низринутых демонов, короче, пробрался чуть ли не в сердцевину Пристанища…

— Пристанище? — оживилась женщина. — Мне знакомо это слово.

— Что оно означает? — тут же посерьёзнел Иван.

— Не помню.

Иван отвернулся. И продолжил свой монолог:

— …но приблизился ли я к цели? Нет! Ни на шажок не приблизился.

Наоборот, мне сейчас кажется, что я заплутал окончательно. Эх, если бы попался Д-статор, я не стал бы раздумывать, с ходу махнул бы на Землю!

— Земля часть Пристанища, — сомнамбулически проговорила женщина, — Пристанище это Вселенная вселенных и аура Системы.

— Что ты сказала?! Повтори!

Лицо у Ивана пошло красными пятнами, руки задрожали.

Женщина открыла глаза. Удивленно взглянула на него.

— Разве я что-то говорила? Нет, тебе послышалось.

— Ты сказала, что Земля — это часть Пристанища…

— Земля?

— Да!

— Не помню!

— Бред! Идиотизм какой-то! — не выдержал Иван. — Мы тут сидим, плетем какую-то ахинею, а там… — он махнул рукой вверх, — там каждую минуту, каждую секунду гибнут люди!

— Воплощение это не гибель.

— Что-о?! Что ты говоришь?! Я собственными глазами видел страшные, дичайшие вещи, этого нельзя описать. Оно пожирало их! Оно грызло и пережевывало несчастных, глотало! Причем тут воплощение?!

Взгляд у женщины вновь стал отрешенным. Голос потускнел, зазвучал хрипловато.

— Гибли только тела, только грубая плоть. Я теперь вижу это, я всё вижу! Они воплотились, они перешли на высшую ступень. Им хорошо!

Иван насторожился. Он уже слыхал такие речи. На неё идёт пси-воздействие, прямое пси-воздействие. Это в лучшем случае! В худшем это вообще не она, это оборотень, это носитель тёмной сущности. Проверим!

— Слушай меня внимательно! — проговорил он спокойно, глядя ей в глаза.

— Ты человек. Ты женщина Земли. Все воплощения и перевоплощения — это воздействие извне на твою психику…

Он повторил три раза кодовые ведические заклинания, установил барьер «хрустальный шлем».

И он не ошибся. Через несколько секунд глаза у женщины прояснились.

Она взглянула на Ивана в недоумении.

— Что это было? — спросила она.

— Ты просто спала, — мягко, успокаивающе ответил Иван.

— Я не хочу больше спать! — она неожиданно вскинула руки ему на шею, прильнула к груди. — Я не хочу больше спать, Иван!

Он немного отстранился. Близость женщины волновала, горячила кровь. Но не время, не теперь! Нельзя терять голову; — Я тоже думаю, что ты не совсем подходишь на роль спящей красавицы.

Нет, нет, ты необыкновенно красивая, ты подлинная красавица… но те времена ушли, — он огладил её плечи, прикоснулся пальцами к шелковистым прядям, — они ушли безвозвратно. В нашей жизни мало романтики, мало сказочности. В ней только жестокая реальность. И много мерзости, крови, подлости. Сейчас спящих красавиц не кладут в хрустальные гробы, их сказочный сон нынче не стерегут благородные и могучие богатыри, сейчас этих красавиц прямо из анабиоза бросают в пасть чудищ-людоедов, им отгрызают головы, их жуют, чавкая и сопя. Мне тяжело говорить об этом. И хватит уже болтать. Мы сделаем так: или вы останетесь, а я иду на поиски…

— Нет, мы пойдем вдвоем, я одна не останусь, я боюсь, Иван. И кстати, мы же перешли на «ты», забыл?

— Помню. — Он сделал попытку стащить с себя рубаху. — Ты не хочешь немного прикрыться, ведь тут зябко, можно и простудиться.

Она остановила его жестом.

— Ну, как знаешь!

К решетке она, наверняка, вышла откуда-то из глубины этого мрачного хода. Значит, и идти надо именно туда. Иван ещё раз подумал, а стоит ли рисковать, тащить её за собой. Но потом решил, что ещё неизвестно, где риска больше.

— Если ты не помнишь, как тебя зовут, я сам придумаю тебе имя. Я не могу вот так, как к дереву, траве… — он сбился, не зная, правильно ли она поймет его, не обидится ли.

— Придумывай, — согласилась женщина, — если мне понравится, буду отзываться.

Легко сказать — придумаю имя, а попробуй придумай — с новорожденным, и то не так-то просто, а тут взрослый человек. Иван сдвинул брови к переносице, глубокие морщины прорезали его чело.

— А быть тебе, — промолвил он после короткого, но углубленного раздумья, — быть тебе Еленой Прекрасной! — Он положил ей обе руки на плечи, погрузился в серые бездонные глаза. — Ибо если не тебе так зваться, то кому же ещё?! Но это для торжественных церемоний и подобающих случаев. А наедине я буду звать тебя Аленою, Аленкой, не возражаешь?

— Нет, — сказала она, — мне нравится моё новое имя. Мне даже не хочется вспоминать старого, настолько мне оно нравится. А ещё больше мне нравится, как ты произносишь его. — И она повторила тихо, — Алена, Аленка, Аленушка.

Иван почувствовал, что ещё немного и он совсем размякнет, расплачется от умиления. Нет, нельзя! Надо идти вперёд. Подлый Авварон был прав здесь нельзя надолго останавливаться, здесь надо вовремя покидать опасное место, не ждать пока созреет в нём недоброе и поглотит тебя. — Алена, а тебе ни о чём не говорит имя Авварон? — спросил он неожиданно.

— Не слыхала.

— Тогда пойдем.

Иван ухватил её за руку, крепко, но нежно. Теперь он не имел права рисковать, и потому в другой руке он сжимал лучемёт. Причем, сейчас Иван сжег бы любую тварь, какая бы ни появилась на его пути — даже «лучшего друга и брата» Авварона, подлеца, обманщика и негодяя, он не пощадил бы.

Он шёл по темным кривым переходам и думал, кому понадобилось прорывать в глубинных толщах земли эти норы, ходы, лазы? Откуда здесь всё это? Ведь подземные ходы — это же немыслимая древность, это в лучшем случае Средневековье. Катакомбы! Сколько тысячелетий этому миру? Он думал об этом, потому что запрещал себе думать о другом. Он запрещал себе вспоминать свою прежнюю жизнь — голова должна была быть чистой, ясной, ведь теперь он отвечал за неё, Прекрасную Елену. Он запрещал себе думать о пожираемых чудовищем женщинах — так легко выйти из себя, так легко! Но побеждает не тот, кто рвет свои нервы, побеждает тот, у кого больше выдержки.

Алена шла позади молча. Неизвестно о чём она думала. И думала ли она вообще, ведь, как ей казалось, сон ещё властвовал над ней. Что за сон?

Почему она утратила память? И вообще — почему их усиленно стараются лишить памяти, вытравить из сознания прошлое, заставить жить по «программам», жить сегодняшним днем, жить не человеком, а подневольным зомби?. Это что — наказание за грехи? чья-то ошибка? преступная воля? а может быть, это карма?!

Дважды Иван отбивался от нападавших на них с высоты мохнатых, летучих тварей, похожих на огромных перепончатокрылых крыс. Он разбивал им головы прикладом лучемёта — точными, сильными ударами, без размаха, без пустого мельтешения. Сколько крыс — столько и ударов. Он даже не замедлял шага. Но он старался не терять ориентации. Мраморный зал был где-то позади и наверху. К нему обязательно должен быть ход. И если даже эта гадина-людоед расправилась со всеми, и спасать больше некого, всё равно он придёт туда и продырявит её поганое брюхо. Всё равно!

— Я боюсь, — вдруг тихо проговорила Алена, — Чего ты боишься? — Иван, обладавший развитым до предела чутьем, опасности не ощущал.

— Там кто-то есть!

— Тихо, — мягко остановил её Иван. — И если ещё почувствуешь что-то недоброе, говори очень тихо, шепотом, ладно?.

— Ладно, — прошелестела она ему в самое ухо. — Будь осторожен, там…

Иван резко отпихнул её назад, на камни. Сейчас он должен быть один.

Опасность! Яркая вспышка лучемёта озарила подземелье. Никого! Этого не могло быть. Ощущение нарастающей опасности буравило мозг, отдавало в бешено колотящееся сердце. Они здесь, где-то здесь, враги, убийцы… Надо заслонить её. Она не сможет им противостоять.

— Получай!

Иван «тройным китайским веером» прощупал воздух от стены к стене.

Продвинулся ещё на два шага, повторил — и прямо в лицо ему брызнула зловонная жижа. Всё ясно! Иван отпрыгнул назад. Теперь надо выждать. От жуткого напряжения ноги дрожали, спина деревенела. Ударить могли с любой стороны. И всё же Иван оглядел лезвие меча — на нем были чёрные жирные, скатывающиеся в шарики сгустки. Это кровь. Он сильно подсек кого-то невидимого. Сейчас! Ещё немного!

— Вот так! — выкрикнул он, не в силах сдержать возгласа, когда в полумраке стали выявляться силуэты… нет, это был один силуэт, принадлежавший многорукому коренастому существу, привалившемуся к замшелой стене. Существо истекало чёрной кровью. Оно явно не ожидало, что напорется на меч, оно было уверено в своей победе. Оно было невидимым, прозрачным, пока Иван не нанес ему смертельной раны. Но рядом могло быть ещё одно, ещё много таких, рядом, сзади, повсюду.

Иван прыгнул вперёд и одним ударом ссек на землю тыквообразную голову с шестью глазами и мохнатой порослью жвал вместо подбородка. Голова звонко ударилась о камень, покатилась под уклон, посверкивая застывающими глазищами, вывалив чёрный раздвоенный язык.

— Побежали скорей! — Алена прижалась к спине Ивана, обожгла своей прохладной грудью. — Ну, давай же! А то другие придут.

— Так они же придут оттуда, — Иван махнул мечом вперёд. — Куда бежать?

— Они могут приходить из ниоткуда, я вспомнила! Они могут просто проявиться, возникнуть, как появился этот, — она указала на истекающего кровью, монстра. — Бежим!

И они бросились вперёд, в темноту.

Они бежали долго, Иван с удивлением отмечал, что эта, на вид Хрупкая, женщина выдерживает изнурительный, тяжкий бег. Да, она только закидывала назад голову, придерживала левой рукой тяжёлые, прыгающие мячиками груди. И всё же она бежала из последних сил.

Когда впереди забрезжил призрачный свет, ноги у Алены стали подгибаться. За двадцать метров до проема, забранного тяжёлой частой решеткой, похожей на ту, первую, Иван еле успел подхватить её на руки.

— Аленка, что с тобой? — прошептал он ей L лицо.

Но женщина была без чувств.

Он так и подобрался к преграде, не выпуская её из рук. Прожег лучемётом дыру в нижнем левом углу… и вышел наружу, в просторное и почти светлое после мрака кривого хода помещение. Машинально Иван взглянул вверх.

Ни потолка, ни сводов он не увидал, всё тонуло в серой облачной дымке. Вот тебе и подземелье! Сюда бы Авварона, тот враз бы всё растолковал.

В помещении этом, совсем не похожем на пещеру или что-то подобное, сильно попахивало паленым, наверное, где-то неподалеку горели костры или что-то варили, пекли. Иван присел со своей прекрасной ношей на камень, в отличие от предыдущих — блестящий, будто отполированный, и стал думать, что же делать дальше. Смутные мысли набегали на него. Ох, и намучается же он с этой раскрасавицей! Ох, и настрадается же! Да деваться-то некуда, поздно!

На свету Алена была ещё краше, она казалась просто чудом, живым трепетным чудом. И такое невозможно было не любить. Да только не до любви, не до нежностей. Здесь чуть расслабишься — смерть. Ну, просыпайся же! — молил её Иван, звал её: — Выходи из забытья, я здесь, я жду тебя, я не могу без тебя идти вперёд, а задерживаться, сама знаешь, нельзя! И накатывала на него волнами память: всё было, почти так, но с другой, там, в Системе! Её звали… он почувствовал прилив острой боли в затылке… её звали Лана. Она погибла! Она навеки осталась там, в этом Чуждом мире нелюдей! Может, она жива?! Нет, там невозможно выжить, ведь она не такая выносливая, не такая сильная как он. Да, она там погибла, её давно уже нет. Как нет и Светки, умницы Светки, пропавшей в Осевом. Смерть! Вселенная несет смерть всему живому. И всё же они были счастливы там, безмерно счастливы. Земля часть Пристанища? А Пристанище это Вселенная вселенных и аура Системы? Почему? Паранойя!!! Если Пристанище — аура Системы, значит, оно частица самой Системы, значит, оно плоть от плоти или, точнее, не-плоть над плотью?! Духовное существо Системы?

Но и Земля каким-то боком, как врал Авварон, принадлежит Пристанищу.

Сверхпаранойя!!!

— Где мы? — еле слышно пролепетала Алена. Она приоткрыла глаза. И теперь Иван сумел по-настоящему оценить их красоту — это были глаза доброй феи: большие, тёплые, излучающие нежный внутренний свет. Этими глазами можно было любоваться до бесконечности.

— Эх, если бы знать, — ответил Иван. — Как ты себя чувствуешь?

— Голова кружится. Я ещё сплю… Нет! Это был обморок?

— Ты просто переутомилась немного.

— Прости. Я сейчас.

Она приподнялась, встряхнула головой. Огляделась.

— Мы выбрались?

— Да, — ответил Иван таким голосом, что она поняла — никуда они не выбрались. И не выберутся никогда.

Иван опять вспомнил Рона Дэйка. Наверное, бедолага вот так же метался, бегал, искал… а потом, всё нашёл. Приют нашёл вечный. Как горько это звучит — вечный приют. Ивану не нужен был приют, тем более вечный. Ну, хорошо, потолка тут нету, а где стены? За что глазу зацепиться? Позади, за спиной — стена как стена, с решеточкой и кладкой полукругом. А впереди?

Только дымка, туман. Может, это испарения? Запашок отвратный, так что не исключено и это. Да ещё дым, паленым несет, горелым. И зачем они забросили его сюда — одиночку, практически безоружного, слабого? Да сюда надо пять дивизий отборных боевых десантников. Они бы живо прочесали все ходы и лабиринты, все пуповины и гирлянды, они бы огнём и мечом проложили себе путь, и ничто не смогло бы сдержать этих ребят. Иван готов был уничтожить весь этот мир, лишь бы спасти тех, кого ещё можно спасти.

— Знаешь, Иван, — проговорила вдруг Алена печально, — мне вдруг показалось, что мы с тобой одни остались в этих подземельях, что нет здесь ни единой живой души. Только нелюди, гадины…

Иван поглядел на неё понимающим взглядом. Насупился.

— Так оно и есть, Аленка… — и тут же оборвал себя, — но не будем спешить с выводами.

Она прильнула к нему, будто они были очень близкими, давным-давно знакомыми, людьми. Всхлипнула.

Этого ещё не хватало, подумалось Ивану. Нет! Сейчас не время! Что-то здесь не так, что-то здесь… Он вдруг понял — нельзя ни на мгновение расслабляться. Ни в коем случае нельзя! Пока он размякал и размокал от слез, что-то произошло — да! Тумана и дыма, вроде бы, прибавилось, видимость стала похуже… и она ухудшается с каждой минутой. Нельзя сидеть на одном месте!

— Пойдем! — властно сказал он и сжал её нежную руку выше локтя.

— Я не могу. Ноги ватные. Давит что-то…

— Надо идти!

Иван подхватил женщину на руки и сделал первый шаг. Он ещё не знал, куда именно надо идти. Но он уже шёл. Белыми ленивыми клубами, будто медлительными тягучими протуберанцами, вываливался из невидимых расселин и пор туман, растворялся в мутном воздухе, делая его ещё мутнее, призрачнее.

Запах гари неприятно будоражил ноздри. И что тут могло гореть?!

— Гляди! — почти в самое ухо выпалила Алена. — Да нет, не туда, Выше!

Ой, я боюсь! Не надо!

Иван задрал голову. Не сразу увидел то, что столь напугало женщину. И немудрено, ибо ничего кроме вьющихся, свивающихся клубов дыма и тумана наверху не было. Но прозрение наступило неожиданно, словно на глаза линзы волшебные надели. Иван даже остановился. Теперь он ясно видел тысячи, десятки тысяч бледных, постоянно изменяющихся лиц.

— Господи, как страшно! — шептала дрожащим голоском Алена. — Этого просто не может быть!

Этого и не могло быть ни по каким законам Вселенной. Лица — явно человеческие, одухотворенные лица — с застывшими, но живыми, пронзительными глазами, наплывали клубами, изменялись, принимали уродливые формы, словно искаженные в кривых зеркалах, что-то силились сказать, выкрикнуть бесплотными искривленными ртами, сменялись другими, не менее выразительными и безмолвными лицами. Но главное и самое страшное было в том, что лица Эти пытались сказать нечто именно им, Ивану и Алене, этим двум землянам, случайно оказавшимся в чужом и чуждом, инопланетном безумном мире. Они смотрели именно на них, более того, они вонзались своими пронизывающими взглядами в них, в их глаза… и всё это было жутко. Иван вспомнил, где он испытывал нечто подобное — на лестнице в узком коридоре, когда некие бесплотные белесые существа тянули к нему руки, что-то хотели от него. Да, именно там, где на него неожиданно выплыли из тьмы глаза погибшей в Осевом измерении жены. Как там говорил Авварон? Двенадцатый Нижний Ярус? Подземелья Низринутых Демонов? Так кто они, беснующиеся в клубах, взирающие свысока на землян — демоны? Нет, гнусный карлик-колдун говорил что-то про тени невоплощенных. Что это такое? Души умерших? А может, нечто и вовсе непонятное, необъяснимое?

— Я боюсь!!!

Этот резкий, почти кричащий шепот вырвал Ивана из забытья. Нет, нельзя останавливаться! Это всего лишь призраки! Это наведённые образы! Их нет!

Клубы опускались всё ниже и ниже, они надвигались сзади, справа и слева, они теснили. Надо было бежать. И Иван побежал. Теплая и нежная ноша не утомляла его, да и стимуляторы ещё действовали. Силенок хватало. И Иван бежал — он не жалел себя, не щадил ни ног, ни лёгких, Только непонятный темный щебень и полупрозрачная галька летели из-под подошв. Алена притихла на его руках — она казалась спящей. Но она не спала.

Минут через двадцать пять бега Иван понял, что не может быть в природе такого зала, такой пещеры. Даже в самой огромной пещере и в самом громадном зале он бы давно добежал до противоположной стены, свода… Что-то здесь было не так! И вообще, почему он бежит именно в эту сторону?! Почему!!! А может, его искусственно направляют туда, может, его гонят по туманному коридору будто борзую по беговой дорожке? Почему лёгкий просвет только лишь там, впереди? Почему сзади, по бокам стены белого клубящегося тумана вперемешку с едким дымом?!

Он стал постепенно замедлять свой бег. Потом перешел на шаг. И совершенно неожиданно, так что Алена вскрикнула и прижалась носом к его груди, прыгнул вправо — в молочно-серую белизну, в пар, дым, туман. Это было странное ощущение — Ивану показалось, что он нырнул в вязкую горячую жижу. Он даже вспомнил вдруг трясину, в которой он тонул. Потом вспомнил ещё что-то более далекое, давнишнее — вспомнил призрачный, еле выплывающий из потемок памяти Хархан. И там он тонул! Точно! Он тонул в вязком месиве, в трясине, в засасывающей мерзкой жиже. — Фильтр!!! Точно! Он всё вспомнил — это же фильтр, и ничего более! Какой же он остолоп! Какой дурак! Какой болван!!!

Да ведь надо было «тонуть» в том самом лесном болоте! Тонуть и утонуть!!!

Он был уже у цели! По крайней мере, ближе, значительно ближе, чем сейчас!

Фильтр пропускает через себя не каждый предмет, не каждую живую тварь. Но ежели он пропускает, надо смело идти через него, ибо фильтры ставятся исключительно на пути из внешних миров во внутренние, они оберегают властителей Внутренних миров от непрошенных гостей, от вторжений, от чего-то такого, что недоступно обычным человеческим мозгам.

— Мне плохо, Иван, — шептала встревоженно и сипло Алена. Её руки судорожно сжимали его плечи, шею. — Я умираю, не надо туда, не надо…

— Потерпи! Ещё немного, совсем немного!

— Мне нечем дышать!

— Сейчас всё кончится. Терпи!

Иван с силой прижал её к груди. Он почему-то боялся, что этот проклятый колдовской фильтр пропустит его, но не позволит ей, Алене, проникнуть во внутренние миры. От этого невольного душевного страха у него сжималось сердце и слабели ноги. Он почему-то ловил себя на мысли, что без неё ему будет вдвое, втрое тяжелее, что без неё он уже не сможет идти дальше, бороться, жить…

— Чуть-чуть, ну ещё капельку потерпи, — шептал он, сжимая до боли веки, стараясь не дышать.

Кожу жгло сквозь комбинезон. Ядовитая — а может, и очищающая, стерилизующая — гарь всё же сочилась в лёгкие, проникала в тело. Иван ни черта не видел вокруг — только белизна, только туман, плотный, вязкий туман. Когда он совсем немного приоткрывал глаза, пытался сквозь щелочки оглядеться, едкая боль проникала, казалось, в мозг. И деваться от неё было некуда.

— Ещё совсем немного!

«Трясина» отпустила его неожиданно. Иван не удержался на ногах, полетел вниз, стараясь не уронить свою драгоценную ношу. Он не думал в этот миг о себе. Только она! Только бы сберечь её!

Тумана не было. Они прошли сквозь фильтр. Хрустальный пол был холоден и скользок. Иван лежал на нем, прижимая к груди свою спутницу. И никаких лиц-призраков, никаких клубов, гари, пара. Только прозрачный пол. И прозрачные, уходящие высоко вверх стены — хрустальные стены.

— Где мы? — еле слышно поинтересовалась Адена. Иван не ответил. Он думал о том, что подлец Авварон в очередной раз надул его, что нельзя было доверяться этому негодяю.

— По-моему, это лед, — сказала Алена. Она скребла ноготком хрустальный пол, оставляя в нём белесые бороздки, поднося к глазам влажные пальцы, приглядываясь к ним, даже обнюхивая… Иван еле успел отдернуть её руку ото рта — она собиралась попробовать жидкость на вкус.

— Погоди! Сейчас определим!

Он вскочил на ноги. Приподнял её. И дал из лучемёта самым слабым — дал в пол метрах в пяти от того места, где они стояли. Столб пара ударил вверх, пахнуло живительным едковатым озоном. Алена не ошиблась, это был именно лед. Но льды бывают разные. В прозрачной безобидной на вид поверхности могли таиться любые яды, всевозможнейшие гадости — даже не предугадаешь. И потому Иван сразу же прервал эксперимент. Расширил ноздри, пытаясь определить составляющие пара. Сюда бы его датчики с бота или хотя бы скафандра! И ещё, если это пространство замкнуто, то высвобождать сокрытое во льду ни в коем случае нельзя — их просто раздавит, они не вынесут давления вырвавшихся из кристаллического плена газов.

— Не век же нам тут торчать! — словно угадав его мысли, сказала Алена.

— Испытай на стене.

— Хорошо, — ответил Иван.

Он приблизился к хрустально-прозрачной, но невероятно толстой и оттого не пропускающей почти ни лучика света стене. Задрал голову — потолка не увидел. И только после этого луч, вырвавшийся из его орудия, впился в «хрусталь»…

Всё последующее произошло мгновенно.

— А-а-а!!! — оглушительно закричала Алена. Ивана сшибло с ног, и он чуть не выронил лучемёта. Толстенная струя чёрной и пенистой жидкости ударила в него, опрокидывая, переворачивая. Уже теряя ориентацию Иван успел ухватить женщину за руку. Небольшое помещение с «хрустальными» полами и стенами стремительно заполнялось чёрной жидкостью, Ивана с Аленой поднимало наверх — они держались на поверхности. Лишь тяжеленный меч тянул якорем вниз, но Иван выгребал Правой рукой, не выпуская из левой Алены. Теперь он держал её за талию. И она, как могла, на сколько хватало её слабых женских сил, помогала ему.

— Ты знаешь, — в запарке, не успевая осмысливать происходящее, прокричал Иван, — у меня такое ощущение, что прямо из фильтра мы попали на дно глубоченного колодца, сдуру пробили его тонкую, но достаточно прочную стену — колодец стал заполняться, нас поднимает, понимаешь, нас скоро поднимет!

— И мы выберемся из подземелья, да?! Алена задыхалась, отворачивалась от черных пенящихся гребней. Но казалось, в ней прибавилось сил.

— Не знаю! После фильтра мы вообще могли оказаться за тысячи миль от всех подземелий — это же фильтр-шлюз, понимаешь?

— Нет! Какой ещё фильтр! Лучше б я сидела в темноте, за решеткой. Там было тихо и почти спокойно… — проговорила вдруг Аленка мрачно.

— Почти! — саркастически выдохнул Иван. И вспомнил женщин, пожираемых отвратительной гадиной. С таким «почти» он никак не мог согласиться.

Одновременно вспыхнуло в мозгу: «Это будущее Земли! Будущее всех землян!»

Иван поспешно избавился от дикой мысли. Сейчас надо было думать о другом, надо выбираться, спасаться! А его снова на философствования потянуло. Нет!

— Нас подняло уже на полкилометра вверх, — крикнул он Алене.

Та из последних сил подгребала рукой, но рука слабела — это бросалось в глаза.

— Брось меч вниз, — попросила она. — Тебе легче будет. А то не выплывем, он нас утянет…

— Нет, — резко ответил Иван. Он уже решил для себя, что бросит двуручный тяжеленный меч только в том случае, если сам с головой уйдет под чёрную пенистую жидкость.

Рядом с ними беспрестанно лопались огромные, то освежающе-озоновые, то отвратительно-зловонные пузыри. И казалось, ни конца ни края не будет всему этому.

Но край показался, и конец наступил… Их вдруг повлекло куда-то в сторону, повлекло мощно, неудержимо и вместе с тем как-то плавно, без рывков и дерганий. Иван всмотрелся вверх — чёрные скалистые своды возвышались над разливанным пенистым озером чёрной жидкости. Их несло по этому подземному озеру — несло к черному, кремнистому берегу.

— Слава Богу! — невольно вырвалось из груди Ивана. Что-то вновь памятью отозвалось в голове. Он провёл ладонью по груди, ощупывая её, будто не находя там чего-то маленького, крохотного, но необходимого.

— А ты говорила, меч бросай! — добродушно проворчал Иван, глядя на притихшую Алену влюбленными глазами. — Нетушки, моя милая, он нам ещё не раз добрую службу сослужит!

Уцепившись рукой за гребень, Иван выбрался на берег. Вытянул спутницу.

Привалился к стене. Всё тело гудело и ныло. Боль в мышцах после изнурительной борьбы за жизнь только сейчас дошла до нервных центров, только сейчас Иван ощутил её. Ничего, всё пройдёт, всё пройдёт.

— Как тебе? — спросил он у Алены.

— Мне лучше, — сказала та. И было видно, что она не обманывает. Было видно, что она начинает «просыпаться».

— Ты вспомнила, как тебя звали раньше?

— Меня всегда так звали, — проговорила она с ускользающей загадочной улыбкой. После недолгого молчания добавила: — Но я вспомнила кое-что другое. Полигон вышел из-под контроля. Понял? Этого никто не ожидал! Этого не могли ожидать!

— Чертовщина какая-то, бред!

— Это правда. Я теперь понимаю. Ты ничего не знал о полигоне. Такие были. Но я же вижу — ты совсем не похож на… на наших. Ты, наверное, где-то долго был? Мне и раньше доводилось видать таких как ты — но редко, очень редко.

— Я ничего не понимаю, — пробубнил Иван. — Растолкуй! Где я был?

Почему ты так говоришь. Конечно, я был во многих местах: и на Гадре, и на Сельме, и на совершенно идиотской сумасшедшей планете У и на призрачном янтарном Гугоне я был, и… ты спроси лучше, где меня не было! Я был даже в Системе, на Хархане…

— Система! Это позже… я не помню. Потом про Систему. Но я не про это говорила, ты меня неправильно понял. — Она опустилась перед ним на колени.

И лицо у неё стало таким беззащитным, милым и родным, что Иван невольно приблизил к нему своё, поцеловал её в губы — легко, почти бесплотно. Она отстранилась. — Не надо. Пока не надо. Я боюсь утратить то немногое, что удалось восстановить, боюсь порвать эту ниточку, что связывает меня с прошлым.

Погоди. Ты был раньше! Ты был намного раньше. И поэтому ты не сразу всё поймешь. Как я не догадалась, ведь это же предельно ясно. Нет, вру! Это сейчас мне ясно, а несколько минут назад, час, три… мне ничего не было ясно, я ещё спала. Я ещё и сейчас не до конца проснулась. Но кое-чего могу припомнить. Ты наверное долго лежал в анабиозе, на корабле или в фондах?!

Да?

Иван удивился. Откуда она могла знать?

— Я никому не говорил об этом. На Земле никто из моих друзей и знакомых даже слыхом не слыхивал про ту давнюю историю. Может, ты мысли читаешь?

Алена не ответила. Она вся дрожала. Льнула к нему. Глаза её, серые, влекущие, горели внутренним пламенем. Она и впрямь просыпалась.

— Сколько?

— Что — сколько?

— Сколько ты был в забытьи?

— Двести лет с лишним.

— Нет, больше. Не двести, точно — больше! Иван развёл руками.

— В таком случае, тебе виднее, — согласился он, вглядываясь внимательнее в горящие глаза — нет ли в них безумия, болезни. Нет, ничего такого в прекрасных глазах прекрасной женщины не было. Он лишь ощутил, что глубина этих глаз неизмерима; что ещё глубже духовные глубины этого удивительного столь земного и одновременно неземного прекраснейшего существа, сидящего перед ним, великолепного в своей блистательной наготе и совершенно не замечающего этой преступно-ослепительной наготы.

— Я тебе всё потом скажу, не сейчас, — Алена вдруг отвела взгляд. — Мне надо всё проверить, убедиться.

— Вот и хорошо, — согласился Иван. — А сейчас нам надо хорошенечко выспаться. Иначе нам крышка. И ничего не говори мне. На-ка вот, — он вытащил из клапана малюсенький голубой шарик, поднёс его на ладони к её лицу. — Проглоти это. После сна ты совсем проснешься, договорились?

Она вдруг рассмеялась, откинула назад голову с тяжелыми распущенными русыми волосами. Поглядела на него как-то странно.

— А больше ты ничего не хочешь?

— Очень много хочу! — ответил Иван. — Но всё — потом. Иначе и хотеть будет некому. Не беспокойся, если появится самая малейшая опасность, откуда бы и от кого бы она ни исходила, я моментально проснусь — у меня это после долгих лет учебы и практики уже в крови и костях. Ну, глотай… и спи!

— Договорились, — сказала она. Проглотила шарик. Положила ему голову на плечо. И прикрыла глаза.

— Вот и хорошо, — еле слышным шепотом проговорил Иван. Сон смеживал его веки. Три часа. Самое большее — три часа! Этого хватит, чтобы полностью восстановиться и набрать силенок на ближайшие семь-восемь суток. Иван провалился во тьму.

И лишь его сверхсознание, способное отделяться от тела и воспарять над ним, его вернейший и надежнейший сторож, отмечало: чёрное пенистое море под ногами, чёрные своды, глухой рокот невидимого прибоя, мерный перестук падающих с черных высей капель, лопающиеся пузыри… и покой, покой, покой.

Сколько прошло времени? Где? Когда? Иван ничего не понимал. Он освободился от остатков сна лишь в тот момент, когда некая исполинская сила влекла его наверх. В глаза сначала ударил призрачный зеленоватый свет, только потом в огромной дыре показалась непомерная волосатая морда с круглыми глазищами и покатым звериным лбом.

— Ива-а-ан! — неслось снизу. — Ива-а-а-ан!!! Его тело было зажато в здоровенной, не менее волосатой, чем морда, руке или лапе, свободными оставались лишь голова, руки, грудь… Иван ничего не мог понять.

Врожденное, отработанное до автоматизма долгими годами тренировок чувство опасности вновь подвело его, не сработали внутренние охранные механизмы.

Что же делать? Ещё секунда, миг — и он погибнет в этой чудовищной пасти.

Да, именно так и было — теперь он всё видел: этот исполин пробил своды пещеры, запустил ручищу в неё, ухватил его, поднял и несет к раскрывающейся пасти. Ещё немного, вот-вот… Пасть была немалая, метра полтора в поперечнике — Иван в неё проскользнул бы жалким червячком. Проскользнул… если бы, из неё не торчали большущие, кривые, жёлтые зубы и четыре саблевидных клыка. Мимо таких не проскользнешь!

— Ива-а-а-ан!!! — где-то внизу эхо разносило пронзительный голос Алены.

Реакция сработала мгновенно. Был лишь один выход.

Не самый безопасный, требующий огромного напряжения, отнимающий годы жизни. Но лучше потерять годы, чем саму жизнь. За мгновение до развязки Иван ускорил внутреннее время, ускорил до предела. Теперь его уже не несло к пасти, а подносило — медленно, еле-еле. Теперь он жил в ином временном ритме и мог хотя бы оглядеться, осмыслить своё незавидное положение, попытаться сделать хоть что-то.

Ждать милости не приходилось. Огромная почти человеческая и вместе с тем чудовищно-звериная морда монстра-людоеда не оставляла никаких надежд.

Ноги зажаты. Только руки! Только голова!

Из пасти несло трупной вонью. С волосатых губ капала клочьями седой пены слюна. Из ноздрей плоского львиного носа сочилась кровь. И клыки.

Огромные клыки!

— Ну, нечисть поганая, держись!

Иван понимал, что достаточно исполину сдавить свою лапищу посильнее — и от него, от человека, землянина, от создания Божьего, останется мокрое место. Он и без того ощущал, как болят бока в горячей ладони людоеда, как похрустывают ребра. Но надо опередить, надо!

Когда лапища поднёсла его к самой пасти, Иван резко выкинул вперёд обе руки, тройным ведическим приёмом превратил их в сокрущающий таран нечеловеческой прочности — «алмазную палицу Индры». Приём этот был известен единицам на Земле. Он спасал знающих его во тьме тысячелетий. Он должен был спасти рос-веда и в эту минуту. Чудовище было невероятно могуче, исполински сильно. Но за Иваном стояли родоначальники Человечества и их Сила.

— А-я-ягррр!!! — тяжёлый хрип вырвался из горла Ивана.

Он был за всеми пределами возможного. Кожа на руках и груди лопалась и кровоточила, мышцы вздулись узлами, буграми, грозили прорвать эту нежную кожу, позвоночник трещал, всё тело пронизывал дьявольский или, скорее, божественный, огонь. Это было подобно чуду!

Иван с мясом, с корнями выдрал оба верхних клыка. И ни мига не медля, из последних сил, чувствуя, как сжимается волосатая ладонь, вонзил их остриями в огромные жёлтые от злобы и ярости глаза. Потоки крови, слизи и ещё какой-то мерзости захлестнули его. Дико взвыло исполинское чудовище.

Уже падая вниз, Иван успел увидеть, как монстр-людоед обеими руками хватался за вываливающиеся, проколотые глазные яблоки, пытался запихнуть их обратно, в чёрные ужасные своей пустотой глазницы. От оглушающего воя и прорывающегося сквозь него рыка закладывало уши.

Ритм ускорения начал прерываться ещё прежде, чем Иван ухватился за ребристый выступ скалы. Ладони обагрились кровью. Но падение немного замедлилось. Он летел в провал, прямо в чёрную пенистую и пузырящуюся жидкость, совсем не похожую на воду, маслянистую и гадкую. А в ушах дикий рев перемежался с почти неслышным: «Ива-а-ан!»

Он упал в жидкость, погрузился метра на три вглубь. И почти одновременно, с небольшим запозданием огромная лапа опустилась в пролом, сунулась в воду, принялась шарить под сводами пещеры. Это было страшное зрелище. Монстр-людоед не собирался упускать жертву, напротив, ярость и злоба в нём утроились, удесятерились. Чёрные брызги летели во все стороны.

Ивана качало на поднятых волнах, кидало, несло, закручивало в возникающих тут и там водоворотах. Это была буря злобы! Взрыв ярости! Ослепший монстр обшаривал внутренности пещеры, и не было той силы, что могла его остановить… Надо было смириться, погибнуть. Очень не хотелось. Но…

Ивана волной так бросило в стену, что он на долю секунды потерял сознание от жгучей боли.

А когда он пришёл в себя, уже совершенно в другой точке пространства, он увидел, что сила, способная остановить людоеда-исполина есть! На гребнистом выступе, вся мокрая, растрепанная, но неизменно прекрасная, с лучемётом в руках стояла Алена.

Иван замер, боясь выдохнуть воздух, спугнуть миг.

Ярчайшая вспышка прорезала полумрак пещеры.

Живой тяжеленной скалой обрушилась в чёрное озеро отхваченная по локоть ручища монстра. Безумный вой лишил слуха.

А она стояла обнаженной живой статуей, олицетворяющей победу сил Добра над силами Зла.

Ещё одна вспышка. Тяжелый всплеск на чёрной поверхности. Огромная кисть надломленным айсбергом ушла в воду. И снова рев. Вой! Визг!

— Молодец, Аленка! — не выдержал Иван. — Молодец!

В несколько сильных быстрых взмахов он подплыл к каменистой кромке. Вскарабкался наверх. Бросился к ней. Тяжелый лучемёт упал в ноги. Она прижалась к нему, вдавливая лицо в мокрую грудь.

Тело её сотрясалось от рыданий, его просто било в конвульсиях. Всё тяжкое, страшное, гнетущее вырвалось наружу, исходило из неё. Иван целовал её красивейшее на свете лицо — целовал беспорядочно: губы, глаза, нос, щеки, подбородок. Он шептал ей что-то нежное, ласковое, доброе, не вникая в смысл слов, стараясь её успокоить, растворить в себе. И он уже ощущал, как все прочие чувства — безумная радость, благодарность ей, нежность, желание впитать в себя все её тревоги и боли — уступают место одной великой и неудержимой страсти. Да, он сейчас желал её. И она желала его. Он чувствовал это каждой клеточкой тела. Они уже были единым. Её упругие высокие груди обжигали его, нежные бедра передавали свой трепет его ладоням. Он целовал её, задыхаясь, теряя рассудок, и не было ничего на белом свете важнее, главнее их Любви.

Всё произошло очень быстро — их сердца и души одновременно взмыли в незримые выси, насладились общим сладостным мигом… и вернулись в грешный мир — умиротворенные и тихие.

Алена лежала на груди у Ивана и слушала, как стучит его сердце. А он думал, что теперь ему вдвое тяжелее придётся — ведь без неё он из этого колдовского мира, из этого Пристанища навей, оборотней, монстров, нелюдей и призраков не уйдет.

Они лежали не меньше часа, приходили в себя.

Потом Алена тихонько встала, сходила в дальний конец выступа, принесла его рубаху, приволокла меч, бросила в ноги Ивану. Присела рядышком, погладила по плечу, убрала со лба у Ивана длинную прядь.

— Ты помнишь, я тебе обещала сказать кое-что? — спросила она.

— Было чего-то такое, — подтвердил Иван и поцеловал её в губы.

Она игриво отмахнулась, насупила брови. И спросила:

— В каком году ты отправился сюда?

Иван улыбнулся, поглядел на неё с прищуром.

— В этом, милая, в каком же ещё. В две тысячи четыреста семьдесят девятом году от Рождества Христова.

Он увидел, как неожиданно побледнела Алена, как задрожали у неё губы и расширились зрачки. Это была какая-то странная реакция. И Иван придвинулся к ней поближе, притянул к себе, спросил шепотом:

— Что с тобою, Аленка?

— Пятьсот лет!

— Не понял, какие ещё пятьсот лет?

— Ты перемахнул через пятьсот лет, теперь понял? Через пять веков! Она говорила столь твёрдо, убежденно, что Ивану стало не по себе.

— Ерунда какая-то. Я вылетел с Земли в 2479-м году. И сейчас именно 2479-ый год. Я ещё не спятил окончательно. Я не лежал в анабиозе. Меня перебросили сюда по внепространственным каналам.

— Это ничего не значит, Иван, — сказала Алена. — Я родилась в 3056-м году. Время назад не течёт. Ты, наверное, знаешь это! Значит, тебя перенесло сюда. Я поняла это ещё тогда, но хотела проверить, убедиться. Ты не похож на наших.

— А чей же я! — удивился Иван.

— Нет, ты неправильно понял меня. Мы все, конечно, наши, все земляне, россияне. Но время, Иван, пропасть времени! Ты не такой! — Она вдруг часто-часто заморгала, смахнула слезинку. — Нет, ты не думай, ты самый лучший в Мироздании, ты самый… ты мой любимый, и я ни на кого не променяю тебя. Но ты не такой!

У Ивана в голове загудело. Мало того, что его занесло против его же воли на проклятую колдовскую планету, так ещё и перебросило на пять веков вперёд? Ну и что теперь делать? Как он теперь вернётся на Землю?! Как он посчитается с очень «серьёзными» и важными людьми, закинувшими его к черту на рога?! Как он предупредит землян… Стоп! Стоп!! Иван схватился за голову. Кого он должен предупреждать? О чем? Почему?! Что за тревоги такие?! Это что-то связанное с Харханом, с Системой?! Перед глазами снова всплыли два белых силуэта, погибающие в огне, загрохотал водопад, представилась почему-то нелепая женская фигура с одутловатым сонным лицом и непомерной нижней частью грушеобразной формы с торчащей из неё морщинистой трубой… головастики в огромном аквариуме с мутной противной жидкостью, чьи-то скрипучие слова, боль в лодыжках, нестерпимая, жгучая, и кровавой ярью вспыхнувшие в мозгу слова: «Откат. Откат!!!» Он вернётся в то же самое время, да! Так обещали и эти, «серьёзные». Так и будет. Или они его надули? Надули, как подлый и лживый крысеныш Авварон?! Нет! Только не это! Он обязательно должен вернуться на Землю! Не для себя должен! Он всё сделает. Провала больше не будет. Иначе… иначе Земле будет плохо. Очень плохо!

— Ты путаешь что-то, — сказал он Алене устало, — ты ещё не совсем проснулась.

— Да, я не совсем проснулась. Я ещё проснусь! Но то, о чём я говорю это правда, Иван. У времени обратного хода нет.

— Есть, — произнес Иван тихо, — есть Обратное время. Есть откат. Всё есть, Алена. В этом мире всё есть.

— Это предрассудки двадцать пятого века. Послушай меня! Последний мой день там, дома — 24 июля 3081-го года. Я ещё не сошла с ума. Я вспоминаю, я очень многое уже вспомнила. Не бойся, ты не пропадешь в нашем времени. Я не дам тебе пропасть. Пока ты со мною…

— Ну, спасибо, — с легкой улыбкой сказал Иван. — Я тоже постараюсь не дать тебе пропасть, хорошо?

— Хорошо! — согласилась она торопливо. — Ты ещё не веришь мне. Но ты поверишь, я знаю. Я тебе всё объясню, всё расскажу. Теперь я сама начинаю доходить. Что-то случилось с полигоном. Понимаешь? Это было невозможным. Но что-то случилось!

— Мне ничего не говорит это слово — полигон. И я не верю в тридцать первый век. По крайней мере, для Земли его скорее всего никогда не будет!

Система что-то готовит. Я не могу пока точно сказать — что, но это будет апокалипсис. Система не знает прямых ходов на Землю! Но… о-о, проклятый колдун! Негодяй!! Чудовище!!!

— О ком ты? — Алена испугалась за Ивана, ей даже показалось, что он внезапно повредился в уме.

— Авварон Зурр бан-Тург в Шестом Воплощении Ога Семирожденного гнуснейшая гадина, подлая скотина, тварь!!!

— Что это? — вдруг вскрикнула Алена.

— Где?

— Да вон же! — она указывала пальцем куда-то влево, в темень.

— Это он.

Иван видел — во тьме и мраке на изуродованной трещинами стене пещеры чернела непроницаемой вселенской тенью фигура карлика-колдуна в рясе и капюшоне. Тень была огромной. И всё же она принадлежала именно Авварону Зурр бан-Тургу.

— Ты снова пришёл? — выкрикнул Иван в пустоту. — Зачем?!

Скрипучий противный смех прозвучал под сводами подземелья. И внезапно оборвался.

— Я никогда и никуда не уходил, Иван, — просипело тихо и вкрадчиво над самым плечом. — И не уйду, не надейся. Ты проник туда, откуда тебе никогда не выбраться. У тебя есть лишь одна надежда, одна маленькая дверца — это я, Иван. Каким бы дураком ты ни был, но это и ты поймешь.

Иван вертел головой, щурился, но никого не видел. Голос звучал из пустоты. Карлика не было в пещере. А тень — наваждение, призрак, ей не стоило придавать никакого значения.

— Они погубят нас, — неожиданно тихо и печально сказала Алена. — Мы никогда не выберемся отсюда. Здесь просто нет выхода, он всё врет.

— Не слушай её, Иван, — прошипело за левым плечом.

— Здесь нет выхода, — повторила совсем обречённо Алена, — здесь есть только вход. Да, Иван, полигон закладывался как замкнутый мир, из него никто и никогда не должен был выйти вовне. Я вспомнила! — На глазах у неё стояли слезы.

— Бред! — Иван сжал виски ладонями. — Я ни одному из вас не верю.

Алена резко отвернулась от него. Обиделась. Иван понял свою ошибку и обнял её за плечи. Он готов был вымаливать прощение, стоять на коленях и просить её… но не мог произнести и слова.

— Иван, решайся! — прозвучало под сводами гнусаво. Кристалл, только он! Иван выхватил чуть светящийся усилитель, высоко поднял его в руке.

— Сгинь, нечисть! — прокричал он не своим голосом. Тень, изменяясь в очертаниях, то расплываясь, то вспыхивая мертвенно-зелёными огоньками, растаяла. Но снова из-за плеча тихо, совсем тихо прозвучало:

— Я уйду, Иван. Но на моё место могут придти другие.

Иван вяло отмахнулся. Ему сейчас было важнее иное — Алена.

Он ласкал её, Шептал ей что-то на ушко, гладил шелковистые волосы. И ничего не видел.

А за его спиною маслянистым огромным пузырем вспучивалось чёрное озеро. Вскипали буруны, расходились кругами плотные, будто резиновые волны, пенились гребни… Иван понял, что творится нечто неладное, лишь когда его и Алену захлестнуло чуть ли не с головой. Он вскочил на ноги, подхватил лучемёт и меч. Протянул руку.

— Ну, давай же, скорей!

Он смотрел на Алену, но краем глаза видел, как из черноты высовываются толстые извивающиеся щупальца, как вздымаются они кверху, как выплывает из немыслимых глубин поблёскивающая багровая спина, как высвечиваются янтарем два огромных глаза на птице-жабьей клювастой морде размером с двойной бронеход.

Из чёрного озера всплывало огромное чудовище, очень похожее на то, что пожирало несчастных, беззащитных женщин, но не трехглазое — у него было два глаза, как у обычного земного существа. Эта тварь не смогла бы ужиться на Земле — она бы просто-напросто сожрала всё живое и потом околела бы с голоду, это было написано на её тупой алчной морде.

— Бежим! — Алена первой вышла из оцепенения.

— Куда? — машинально спросил Иван. Он собирался было дать полный залп из лучемёта. Путей к отступлению не было.

— Я вижу куда. Бежим!

Она потянула его за руку. Через несколько секунд, чудом увернувшись, от жирных извивающихся щупальцев, они выбрались на изломанный уступ, возвышавшийся всего лишь в пяти или шести метрах от их ложбинки. Чудище наползало сзади, оно почти настигло их, когда Иван тоже «увидел».

Обрыв заканчивался пропастью, в которой не было ни капли воды. Это было непостижимо. Но это было! По всем законам, природы чёрная маслянистая жидкость должна была давным-давно перелиться сюда, заполнить пропасть. Но она стояла, огражденная хрустально-прозрачной стеной. А дна пропасти не было видно.

— Туда! — она снова дёрнула его за руку.

— Ты с ума сошла! — Иван оглянулся — из широченного зубастого клюва отвратительной твари сочилась темная кровь, к чешуйчатым наростам прилипли длинные чёрные волосы одной из жертв. И хлюпанье, чавканье, хруст дожевываемых костей.

— Надо прыгать, Иван, надо!

— А-а! Была не была!

Они разом оторвали ноги от каменистого выступа, воспарили на миг и, подчиняясь неумолимым законам природы, полетели вниз, в бездонную пропасть.


(Продолжение следует)

Загрузка...