Журнал «Вокруг Света» №02 за 1991 год

Мавзолей для дерева Тенере

Н а голубом бархате под стеклом в рамке из верблюжьей кожи разложены серебряные кресты. Мечта любого коллекционера редких украшений и дорогой подарок, который преподносят здесь лишь очень важным гостям. Знаменитая полная коллекция из двадцати одного туарегского креста, прославившая Нигер. Мастер, создавший ее, никогда не станет расхваливать свою работу и всегда с легким сожалением расстанется с ней. А пока коллекция не нашла хозяина — все-таки недешево, — чуть ли не каждые полчаса трет стекло ветошью. Так поступал и Мохаме Сили, которого я заснял за этим занятием.

Прежде кресты невозможно было увидеть все вместе. Лет двадцать назад прекрасные украшения были собраны, описаны и классифицированы кем-то из французских ученых. Некоторое время коллекция была в единственном экземпляре. Только в последние годы ювелиры Национального музея наладили «серийный» выпуск коллекции.

А началось все с агадесского креста. Назван он в честь Агадеса — древнейшего нигерского торгового города, стоявшего у начала одного из самых трудных транссахарских караванных путей. О происхождении креста давно и пока безрезультатно спорят ученые. Интерес к нему не случаен. Исследователи уверены: если удастся разгадать загадку агадесского креста, прольется свет и на происхождение самих туарегов. Ведь до сих пор много «белых пятен» в их родословной.

В столице страны — Ниамее любой мальчишка расскажет, что агадесский крест оберегает от дурного глаза и приносит счастье. Поэтому кочевники-туареги отправлялись с ним в путь через пустыню. И к воде выведет, и подскажет верный кратчайший путь.

С древних времен туареги связаны с народами Средиземноморья. Они были среди наемников у карфагенских военачальников, обрушивавшихся на Древний Рим и Грецию. Утверждают, что воинские контингенты туарегов входили в ударные силы Ганнибала. Поэтому ученые и полагают, что туареги заимствовали идею своего креста у жителей Карфагена, финикийцев по происхождению, создавших и богиню Танит. Она покровительствовала плодородию, материнству, любви. Графически Танит изображалась из трех элементов — равноугольного треугольника, горизонтальной перекладины с продлением в форме поднятых рук и круга — головы. Воображение туарегских ремесленников и их мастерство, возможно, и донесли в форме агадесского креста образ этой могущественной богини.

Но эта, может быть, самая убедительная версия — не единственная. Есть специалисты, считающие кулон отображением Южного Креста. Длинная перекладина созвездия, невидимого с территории нашей страны, почти точно указывает на Южный полюс мира. Другие верят, что украшение — сексуальный символ, соединение мужского и женского начал, что выдает, может быть, даже его индийское происхождение. Есть и такие, кто проводит аналогии с христианским абиссинским крестом, поднимая тем самым вопрос о возможности обращения в христианство предков нынешних туарегов. Так что ученым еще придется поломать копья, чтобы разгадать головоломку.

До второй мировой войны агадесский крест надевали только женщины и мужчины, деятельность которых не была связана с ратным делом. Знатные воины боялись креста, ведь, по преданию, надевшего его постигнет расплата на поле брани. Однако во время войны изображение агадесского креста было знаком отличия сахарского мобильного эскадрона, воевавшего на стороне антигитлеровской коалиции. И со временем сначала воины-туареги, а потом и другие их соотечественники стали носить талисман без стеснения и боязни. Если раньше считалось, что крест охранял домашний очаг, семью, был символом счастливого материнства, то после второй мировой войны талисман воплощал также мужество и героизм.

Постепенно агадесский крест превратился в кулон, в самое известное ювелирное украшение сначала в Нигере, а потом и во всей Западной Африке. Одних он подкупал оригинальной формой, других — приписываемой ему магической силой.

Однако в самом Нигере особенно в последние годы славу агадесского креста начали оспаривать его нынешние соседи по коллекции, обладающие теми же свойствами. Ведь примеру ювелиров Агадеса последовали мастера и других городов. Взяв за основу агадесский крест, они создали талисманы и для своих сограждан.

Сама коллекция составлена по двум правилам: названия кулонам дали города, а их конфигурация пошла от агадесского креста. Однако в правиле есть и исключения. Самый «воинственный» кулон — на нем скрещены меч и пика — носит имя легендарного вождя туарегов Фируна. «Барчаке»— название самого сложного и фигурного кулона — переводится с языка тамашек, на котором говорят кочевники, как «очень красивый». Совсем не похож на другие Ин-Галл, в нем использован камень, и на первый взгляд он напоминает перстень.

Недавно в журнале «Балафон» появилась заметка «Собирайте нигерские кресты». Однако совету журнала не так легко последовать. Ведь число желающих иметь кулоны, приносящие счастье, помогающие сохранить домашний уют и обрести мужество, становится все больше не только в Африке, но и на других континентах.

А вот мне повезло — я заказал его и купил здесь, в Нигере, в Национальном музее Ниамея.

Начнем с того, что музеи в Африке вообще редки. И само существование ниамейской кунсткамеры — уже явление чрезвычайное, если вообще не уникальное. Но не этим объясняется то, что музей занимает целых 24 гектара в центре Ниамея. Мимо него все равно не пройдешь, даже если не слышал — дороги сами приведут.

На Урановой авеню, названием символизирующей главное богатство страны, напротив отеля «Гавея» и Дворца Конгрессов на пологом склоне в несколько десятков метров длиной надпись аршинными буквами — «Национальный музей». Нигерцы считают, что у их музея нет ничего общего с «мертвыми местами», где застывают перед редкими посетителями предметы в запыленных витринах. И действительно, здесь удачно уживаются все выставочные жанры: музейная экспозиция, зоосад, зоопарк, центр ремесел, парк отдыха и даже мавзолей.

Идея создать такое пришла нигерцу, бывшему парламентарию и директору Французского института Черной Африки Бубу Хаме накануне провозглашения независимости в 1958 году. По его мнению, если народы объединяет общая культура, то именно в ней легко найти много точек соприкосновения, особенно у народов-соседей. Ведь если и земля общая, и окружающий мир — что делать соседям как не дружить? Вот и стоят рядом в Национальном музее деревенские семейные усадьбы земледельцев джерма с глинобитными хижинами и зернохранилищами и шатры туарегов, палатки тубу и жилища рыбаков сорко, постройки хауса. «Музей создан из этнической и исторической мозаики Нигера»— так говорил первый хранитель музея, талантливый французский архитектор Пабло Туесе. Он утверждал, что стремился привлечь сюда и «образованного, и неграмотного, чтобы не разочаровать первого и не навеять скуку второму».

По территории Национального музея я бродил с нынешним его хранителем Альбером Ферралем, сменившим Туесе в 1974 году.

— От большинства других музеев мира, — рассказывал Ферраль,— мы отличаемся тем, что, несмотря на весьма скромные ресурсы страны, не требуем платы ни за вход, ни за услуги экскурсовода. У всех абсолютно одинаковое право на доступ к наследию, культуре.

Ферраль гордо рассказывает, что древняя Сахара была одним из древнейших очагов человеческой цивилизации. В районах Аира и Тенере найдены каменные орудия труда. Первобытные родственники современных нигерцев занимались здесь охотой и собирательством. Они были прекрасными художниками-пейзажистами и анималистами, о чем свидетельствуют картины на каменных глыбах.

Публика в музее самая разная — от шумных туристов до величаво-медлительных вождей туарегов, хауса, или нерешительных пастухов-фульбе. Их сумки и сандалии подчас не отличаются от музейных — производства лучших мастеров кожевников. А на женщинах можно увидеть вполне музейные украшения.

Городок мастеров легко выдает себя постукиванием молоточков, деловой суетой и оживлением. С раннего утра там уже вовсю кипит жизнь. Над массивными соломенными крышами в голубом ясном небе дымовые змейки. Подмастерья уже растопили плавильни. Веселый мальчуган раскручивает велосипедное колесо. В жестянке пузырится цветной металл, который воплотится в бронзовые фигурки. Рядом парнишка сосредоточенно и аккуратно разбивает форму, будто от скорлупы очищает птенца — родившуюся статуэтку. Ее останется очистить от заусенцев, натереть до блеска. Другой плетет из серебряных волосков цепочку, третий — брошку. Четвертый наносит хитрый узор на бляху. Кинжалы, мечи, сумки, портфели, маски, деревянная скульптура, изделия из слоновой кости. Здесь ткачи — хауса, кузнецы и ювелиры — туареги, гончары — сонгаи.

Вот этого молодого человека, которого я сфотографировал с отлитой им напольной статуэткой антилопы, зовут Букари Амаду. Ему двадцать четыре, в музее четвертый год. В двенадцать лет его отчислили из школы. Работал сначала с отцом, потом сбывал продукцию на ниамеиских улицах бродячим торговцам. В музей «поступил» не сразу, зато потом вышел в число ведущих мастеров. На расстеленной перед ним на земле тряпке полно изящных статуэток животных: гордых жирафов, ленивых львов, быстроногих газелей.

— Их спрашивают больше и заказывают чаще. Статуэтки людей отливаем только по заказу, — объясняет Букари.

— А может, они сложнее...

— Конечно, с ними канители больше. Но если ты сомневаешься в моих способностях: закажи свою фигурку. Сделаю с точностью до морщинки.

От предложения пришлось отказаться. Как-то не по себе стало от возможности увидеть себя в бронзе. Разговор перевели на производство статуэток.

— Да, наши фигурки не похожи на работу других мастеров,— продолжает Букари,— они изящнее, тоньше. Но главное — это полировка. Сейчас другие растворы и лаки, о которых прежние мастера и не мечтали.

Действительно, ни буркинийские, ни чадские, ни ивуарские, ни малийские ремесленники не подвергают свои изделия столь тщательной обработке. Фигуры буркинийцев — это небольшие скульптурки из бронзы: музыкант, бродяга, воин.

— Еще лет двадцать назад, — рассказывает другой молодой мастер Асман Думбия, — такого различия не было и в помине. Но когда создали музей, все изменилось. Мой отец Баба Думбия до сих пор считается одним из лучших мастеров Национального музея.

Действительно, я видел его портрет в одном из павильонов среди других великих мастеров. Их работы, признанные национальным достоянием, уже под настоящим музейным стеклом. Это оригиналы, и каждый посетитель может заказать с них копию.

Скульптор с десятилетним стажем Солей Амбери жаловался нам, что в последние годы его доходы упали:

— Слонового бивня стало мало. Официальная торговля запрещена. Конечно, и дерево меня прокормит...

Я говорил с Солеем, когда он обтачивал небольшой, но весьма массивный брусок из красного дерева.

— По заказу Букари, подставка для бронзовой фигурки, — пояснил он. — Полдня работы, тысяча западноафриканских франков, не густо.

— А я слышал, что можно подработать на слоновой кости?..

— В принципе все можно. Можно и в серебро примеси добавлять — не отличишь. Но этим занимаются не здесь. У нас ремесло — без примесей.

Мне еще Альбер Ферраль рассказывал, что его мастера слишком дорожат своей репутацией, ведь музей тщательно отбирает ремесленников и ежегодно проводит конкурсы — вступительные экзамены. Некоторые поступают по несколько лет. Человек с дурной репутацией сюда не попадет. Здесь под навесами работают лучшие из лучших, не только в профессиональном, но и моральном отношении, а потому обязаны соблюдать правила и чтить традиции.

На мой взгляд, это строение совсем не напоминает мавзолей. Оно теряется среди ярких броских бело-голубых павильонов и скорее напоминает каменную беседку. В мощный возвышающийся над землей постамент зацементирован почерневший корявый раздваивающийся ствол. Что это? Две замурованные коряги?

Молчание. Здесь не ведут оживленных споров, не слышно восклицаний, что тут говорить! МАВЗОЛЕЙ ДЕРЕВУ! Не всякий европеец способен понять, зачем нужен этот мавзолей. Как тут еще раз не вспомнить африканскую пословицу об иноземце, который «даже с открытыми глазами — все равно слепой». А для нигерца в этом нет ничего удивительного, ведь люди должны поклониться дереву, несколько столетий указывавшему караванщикам путь в безводной пустыне Тенере, дереву, ставшему символом самой жизни...

— У мавзолея дерева Тенере, пожалуй, самая грустная история из всех экспонатов, — рассказывает Альбер Ферраль. — Росло оно в 238 километрах от Агадеса по дороге в Бильму и было известно всем туарегам-проводникам и караванщикам, служа одним из естественных ориентиров в Тенере.

Южная часть Сахары — Тенере в переводе с языка тарки означает «обособленная зона», она раскинулась на 1300 квадратных километров между массивом Аир на западе и нагорьем Кауар. Дороги огибают суровый край. Только одна, 700-километровая, пересекает Тенере с запада на восток из Агадеса в Бильму. Ее проложили аизалаи — караваны верблюдов, испокон веков перевозивших из Агадеса просо, а из Бильмы, с соляных копей, соль.

В год такие караваны совершали переход дважды: большой зимний — до 10 тысяч верблюдов — ив несколько раз меньше — весенний. Караванщики всегда рисковали жизнью, и не только из-за частых набегов бандитов-грабителей, а из-за невероятно сложных условий пути. По сторонам большака скелеты верблюдов можно отыскать до сих пор. Здесь практически нет воды, растительности никакой. Куда ни кинь взгляд — зыбучие светло-желтые пески...

Встречавшееся на пути единственное дерево прибавляло измученным людям сил, вселяло уверенность в благоприятном конце перехода. «Тафагаг!»— восклицали проводники, что на языке тамашек означало «Акация!». В бескрайнем море песка это слово имело такой же смысл, как и «Вижу землю!» у потерпевших крушение или сбившихся с курса моряков. Раздваивающийся ствол акации с развесистой кроной замечали издалека, а ведь на самом деле «Тафагаг» был не выше трех метров.

Ученые стали исследовать Тенере в конце 1930-х годов. Составили карты. И «Тафагаг» стал, пожалуй, единственным деревом в мире, обозначенным в атласах. Тогда весь мир узнал об удивительно живучей 300-летней акации, ее истории, связанных с ней легендах и былях.

— Многие исследователи задавались вопросом, — говорит Альбер, — как оказалась в Тенере эта одинокая акация, в чем секрет ее живучести и долголетия, почему ни у одного из туарегов не появилось желания срубить дерево, развести костер и обогреться в холодную сахарскую ночь, напиться горячего чая.

Существование акации подтвердило то, что когда-то в Тенере жизнь била ключом. На месте пустыни было озеро, от которого по каналам шла вода на поля. Недалеко протекала Тафассасет, превратившаяся сейчас в уэд — реку с высохшим руслом. По ее берегам прежде росла буйная растительность, разгуливали слоны, жирафы, бегемоты, антилопы. Археологи нашли здесь и каменные орудия труда первобытного человека, обитавшего на берегах озера приблизительно 600 тысяч лет назад: отполированные камни, топоры, наконечники стрел, ступы, жернова, горшки. На скалах первобытные художники изобразили сценки охоты — свидетельство существовавшей древнейшей сахарской цивилизации, исчезнувшей вместе с водой.

История «Тафагаг» в принципе отражает эволюцию края, процесс опустынивания. В 1973 году последнее дерево в Тенере — путеводный маяк караванщиков — погибло. Отчего? Причина точно неизвестна: одни говорят, что в тот год прошел мощный ураган, другие утверждают, что в акацию врезался грузовик.

— Первая версия объяснима, а вот вторую,— разводит руками Альбер, — лично я постигнуть не могу. Туареги оберегали «Тафагаг», на него было наложено священное табу. Сорвавший ветку карался строго, а тут... грузовик — не могу поверить.

В декабре 1973 года военный транспортер перевез останки дерева в Ниа-мей, в музей. Перевозкой руководила специальная комиссия. Через четыре года открыли мавзолей.

— А что сейчас на том месте, где росла акация? — задаю вопрос.

Альбер протягивает фотографию:

— Металлическое дерево — нечто вроде памятника и ориентира одновременно. Должно же что-нибудь указывать караванщикам путь в безводной пустыне Тенере.

Ниамеи Сергей Кондаков Фото автора