Журнал «Вокруг Света» №02 за 2007 год

Реституция: искусство, освобожденное из плена

Вот уже больше 15 лет, то разгораясь, то затухая, идут дебаты о судьбе «трофейного искусства», вывезенного в годы Второй мировой на территорию СССР из Германии. Директор Музея изобразительных искусств имени Пушкина в Москве Ирина Антонова заявляет: «Мы никому ничего не должны», бывший председатель Комитета по культуре Госдумы Николай Губенко предлагал менять немецкие картины на украденные гитлеровцами русские, а руководитель Федерального агентства по культуре и кинематографии Михаил Швыдкой осторожно выступает за возврат некоторых коллекций «трофейного искусства» по закону о «перемещенных культурных ценностях». Слово «реституция» (так именуется возврат имущества законному собственнику) прочно вошло в лексикон скандальных публикаций российской прессы. Но что такое реституция в мировой практике, когда возникло это понятие и как в разные эпохи относились к «военнопленному искусству», российскому читателю практически неизвестно.

Традиция отбирать художественные шедевры у побежденного врага возникла в древнейшие времена. Более того, этот акт считался одним из важнейших символов победы. В основе традиции лежит обычай захватывать статуи чужих богов и ставить в своих храмах, «подчиняя» их своим как более сильным и удачливым. Римляне разработали даже специальный ритуал «триумфа», в ходе которого пленные сами вносили своих «кумиров» в Вечный город и повергали их к стопам Юпитера Капитолийского и Юноны. Тот же суровый народ первым осознал и материальную, а не только духовную и моральную ценность «военнопленного искусства». Возник настоящий артрынок, на котором какой-нибудь полководец мог выручить больше денег за пару статуй Праксителя, чем за толпу греческих рабов. Грабеж на государственном уровне дополнился и частным мародерством в понятных целях наживы.

С юридической точки зрения и то, и другое было просто способом получения законной добычи. Единственным правом, регулировавшим взаимоотношения собственников художественных произведений в момент военного конфликта, оставалось право победителя.

Рельеф триумфальной арки Тита с изображением трофеев из иерусалимского храма, захваченных в 70 году н. э.

Закон выживания: трофеи не «горят»

История человечества полна не просто примеров «художественного ограбления» противника, но настоящих культурных катастроф такого рода — катастроф, поворачивавших весь ход мирового развития.

В 146 году до н. э. римский полководец Луций Муммий разграбил Коринф. Город этот был центром производства особой бронзы с добавлением в ее состав золота и серебра. Скульптуры и декоративно-прикладные изделия из этого уникального сплава считались особым «секретом» Греции. После разорения римлянами Коринф захирел, а тайна изготовления этой бронзы навеки канула в Лету.

В июне 455 года король вандалов Гейзерих две недели подряд грабил Рим. В отличие от готов Алариха, сорока годами раньше первыми из варваров прорвавшимися за крепостные стены города, этих людей интересовали не только драгоценные металлы, но и мраморные статуи. Добычу из храмов Капитолия погрузили на суда и отправили в столицу Гейзериха — возрожденный Карфаген (бывшая римская провинция Африки была завоевана вандалами за десять лет до того). Правда, по дороге несколько кораблей с трофейным искусством затонули.

В 1204 году крестоносцы из Западной Европы захватили Константинополь. Эта великая столица никогда прежде не попадала в руки врага. Здесь хранились не только лучшие образцы византийского искусства, но и знаменитые памятники античности, вывезенные из Италии, Греции и Египта многими императорами, начиная с Константина Великого. Теперь большая часть этих сокровищ досталась венецианцам в уплату за финансирование рыцарского похода. А величайший грабеж в истории в полной мере продемонстрировал «закон выживания искусства» — трофеи чаще всего не уничтожают. Четверка лошадей (той же коринфской бронзы!) работы Лисиппа, придворного скульптора Александра Македонского, украденная на константинопольском ипподроме, украсила в конце концов собор Святого Марка и сохранилась до наших дней. А статуя Возницы с того же ипподрома и тысячи других шедевров, которые венецианцы не сочли ценными трофеями, были переплавлены крестоносцами в медную монету.

В мае 1527-го армия императора Священной Римской империи Карла V вошла в Рим. Наемники со всей Европы превратились в неуправляемую толпу убийц и разрушителей. Были опустошены церкви и дворцы папской столицы, полные картин и скульптур Микеланджело и Рафаэля. Sacco di Roma, ограбление Рима подвело черту под периодом Высокого Ренессанса в истории искусства.

Грабить — дурной тон: даешь контрибуцию!

Тридцатилетняя война в Европе 1618–1648 годов произвела революцию не только в военном деле, но и в международных отношениях. Что отразилось и на проблеме «военнопленного искусства». В начале этого общеевропейского конфликта по-прежнему господствовало неписаное право победителя. Имперские католические войска фельдмаршалов Тилли и Валленштейна так же беззастенчиво грабили города и церкви, как протестантские армии баварского курфюрста Максимилиана и шведского короля Густава Адольфа. Но к концу войны «цивилизованные генералы» уже стали включать списки произведений искусства в требования о контрибуциях (так называют платежи деньгами или «натурой» в пользу победителя, налагаемые на побежденных). Это стало громадным шагом вперед: централизованные, оговоренные выплаты позволили избегать эксцессов, вредных обеим сторонам. Солдаты больше уничтожали, чем отнимали. Появилась даже возможность выкупать некоторые шедевры у победителя: в документ о контрибуции включался пункт о том, что продать их на сторону тот может только в случае, если побежденный не выплатит в срок заранее оговоренный «выкуп».

«Маэста» Джованни Чимабуэ (1240–1302) оказалась в Лувре в результате наполеоновских войн

Прошло чуть больше полувека после окончания Тридцатилетней войны, и у просвещенных государей стало хорошим тоном вообще не заниматься грабежом искусства. Так, Петр I, наложив штраф на Данциг (Гданьск), уже после подписания акта о контрибуции увидел в церкви Святой Марии «Страшный суд» Ганса Мемлинга и захотел получить его. Он намекнул магистрату, чтобы тот сделал ему подарок. Отцы города ответили: хочешь — грабь, но сами не отдадим. Перед лицом общественного мнения Европы Петр не решился прослыть варваром. Впрочем, этот пример не вполне показателен: грабежи произведений искусства не отошли в прошлое, их просто стали осуждать народы, считавшие себя цивилизованными. Наконец, еще раз обновил правила игры Наполеон. Он не только стал включать списки арт-объектов в акты о контрибуциях, но и оговаривать свое право владеть ими в итоговых мирных договорах. Под неслыханную по масштабам операцию по «изъятию» шедевров у побежденных была даже подведена идеологическая база: французы во главе с гением всех времен Наполеоном Бонапартом соберут в Лувре сверхмузей на благо всего человечества! Картины и скульптуры великих художников, разбросанные раньше по монастырям и дворцам, где их не видел никто, кроме невежественных церковников и чванливых аристократов, теперь доступны любому, кто приедет в Париж. «Казус Лувра»

После первого отречения Наполеона в 1814 году союзные монархи-победители во главе с Александром I не рискнули трогать Лувр, полный конфискованных произведений. Только после поражения «неблагодарных французов» при Ватерлоо терпение союзников лопнуло и началась «раздача» супермузея. Это и была первая в мире реституция. Вот как определяет это слово справочник «Международное право» 1997 года: «От лат. restitutio — восстановление. Возвращение в натуре имущества (вещей), неправомерно захваченного и вывезенного одним из воюющих государств с территории другого государства, являвшегося его военным противником». До 1815 года захваченные противником шедевры можно было либо выкупить, либо отвоевать. Теперь же их стало возможно вернуть «по закону». Для этого победителям пришлось, правда, отменить все мирные договоры, заключенные Наполеоном в период его побед. Венский конгресс заклеймил «грабежи узурпатора» и обязал Францию вернуть художественные ценности их законным владельцам. Всего было возвращено более 5 000 уникальных произведений, включая Гентский алтарь Ван Эйков и статую Аполлона Бельведерского. Так что расхожее утверждение, что нынешний Лувр полон награбленных Наполеоном сокровищ, — заблуждение. Там остались только те картины и скульптуры, которые сами владельцы не захотели забирать обратно, считая, что «транспортные расходы» не соответствуют их цене. Так, тосканский герцог оставил французам «Маэсту» Чимабуэ и произведения других мастеров проторенессанса, значения которых в Европе никто тогда не понимал, кроме директора Лувра Доминика Вивана Денона. Подобно французской конфискации, реституция тоже приобрела политическую окраску. Австрийцы использовали возврат ценностей в Венецию и Ломбардию как демонстрацию их заботы о правах этих присоединенных к Австрийской империи итальянских территорий. Пруссия, под давлением которой Франция возвратила картины и скульптуры немецким княжествам, укрепила позицию государства, способного отстаивать общенемецкие интересы. Во многих городах Германии возвращение сокровищ сопровождалось взрывом патриотизма: молодежь выпрягала лошадей и буквально на руках несла повозки с произведениями искусства.

«Месть за Версаль»: компенсаторная реституция

ХХ век с его неслыханно жестокими войнами отверг взгляды гуманистов века XIX — таких, как российский юрист Федор Мартенс, яростно критиковавший «право сильного». Уже в сентябре 1914 года, после того как немцы обстреляли бельгийский город Лувен, там сгорела знаменитая библиотека. К этому времени была уже принята 56-я статья Гаагской конвенции, гласившая, что «всякий преднамеренный захват, истребление или повреждение ...исторических памятников, произведений художественных и научных воспрещаются...» За четыре года Первой мировой таких случаев накопилось множество.

После поражения Германии победители должны были решить, каким именно образом им наказать агрессора. По формуле Мартенса «искусство вне войны» — культурные ценности виновной стороны нельзя было трогать даже ради восстановления справедливости. Тем не менее в Версальском мирном договоре 1919 года появилась статья 247, согласно которой Германия компенсировала потери тех же бельгийцев книгами из своих библиотек и возвращением в Гент шести створок алтаря работы братьев ван Эйк, еще в XIX веке законно купленных Берлинским музеем. Так впервые в истории реституция осуществилась не путем возврата тех же ценностей, что были украдены, а замещением их аналогичными — по стоимости и назначению. Такая компенсаторная реституция называется еще субституцией, или restitution in kind («реституцией по схожему типу»). Считалось, что в Версале ее приняли не для того, чтобы сделать правилом, а как своеобразное предупреждение, «чтобы другим неповадно было». Но как показал опыт, «урок» своей цели не достиг. Что касается обычной реституции, то после Первой мировой она применялась еще не раз, особенно при «разводе» стран, входивших в три развалившиеся империи: Германскую, Австро-Венгерскую и Российскую. Например, по мирному договору 1921 года между Советской Россией и Польшей последней возвращались не только художественные ценности, эвакуированные на восток в 1914–1916 годах, но и все трофеи, взятые царскими войсками начиная с 1772 года.

…Когда началась Вторая мировая война, нацисты использовали версальский прецедент нарушения принципа «искусство вне войны» как обоснование собственной захватнической политики, представив грабежи в Европе как месть за версальские «унижения». Кроме того, была разработана концепция «реституции ценностей, украденных у немецкого народа». Она расширяла перечень «германской собственности» до любых творений «арийского духа», томящихся в музеях у «неполноценных народов». Отдельной задачей Гитлер считал конфискацию частных коллекций, принадлежавших евреям. Фюрер, как известно, называл их «грабителями-паразитами, незаконно присвоившими достояние чужих наций». По расистской логике получалось, что сами нацисты — не воры, а поборники справедливости.

Все на сборы: «большая реституция»

Едва в 1945 году отгремели пушки в Европе, как начался процесс возврата культурных ценностей законным собственникам. Фундаментальным принципом этой величайшей в истории человечества реституции провозгласили возврат ценностей не конкретному собственнику: музею, церкви или частному лицу, а государству, с территории которого нацисты их вывезли. Этому государству же потом самому предоставлялось право распределять бывшие «культурные трофеи» среди юридических и физических лиц. Англичане и американцы создали в Германии сеть сборных пунктов, где сосредоточили все произведения искусства, найденные в стране. Десять лет они раздавали третьим странам-владельцам то, что удалось идентифицировать в этой массе как награбленное.

СССР повел себя по-иному. Специальные трофейные бригады без разбора вывозили культурные ценности из советской зоны оккупации в Москву, Ленинград и Киев. Кроме того, получая от англичан и американцев десятки тысяч своих книг и произведений искусства, оказавшихся на территории Западной Германии, наше командование почти ничего не отдавало им взамен из Восточной. Более того, оно потребовало у союзников часть экспонатов немецких музеев, которые попали под англо-американский и французский контроль, как компенсаторную реституцию за свое культурное достояние, погибшее в пламени гитлеровского нашествия. США, Британия и правительство де Голля не возражали, хотя, например, англичане, потерявшие при авианалетах люфтваффе многие библиотеки и музеи, от такой компенсации для себя отказались. Однако, прежде чем что-либо отдавать, заклятые друзья Советского Союза запросили точные списки того, что уже оказалось в его пределах, собираясь «вычесть» эти ценности из общего объема компенсаций. Советские власти наотрез отказались предоставлять такие сведения, утверждая: все, что вывезено, — военные трофеи, и к «данному делу» они отношения не имеют. Переговоры о компенсаторной реституции в Контрольном Совете, управлявшем оккупированным рейхом, закончились в 1947 году ничем. А Сталин приказал на всякий случай засекретить «культурную добычу» как возможное политическое оружие на будущее.

Защита от хищников: идеологическая реституция

…И оружие это использовали уже в 1955 году преемники вождя. 3 марта 1955 года министр иностранных дел СССР В. Молотов направил в Президиум ЦК КПСС (так тогда вместо «Политбюро» стал называться высший партийный орган) служебную записку. В ней он писал: «Настоящая ситуация, касающаяся картин Дрезденской галереи (главный «символ» всех художественных захватов СССР. — Прим. ред.), ненормальна. Могут быть предложены два решения этого вопроса: или объявить, что картины Дрезденской художественной галереи как трофейное имущество принадлежат советскому народу и обеспечить к ним широкий доступ публики, или возвратить их немецкому народу как национальное достояние. В настоящей политической ситуации второе решение представляется более правильным». Что же подразумевается под «настоящей политической ситуацией»?

Как известно, поняв, что создание единой коммунистической Германии ей не по плечу, Москва взяла курс на раскол этой страны и образование на ее востоке сателлита СССР, которого признало бы международное сообщество, и первой подала пример, 25 марта 1954 года заявив о признании полного суверенитета ГДР. А всего месяц спустя началась международная конференция ЮНЕСКО в Гааге, переработавшая Конвенцию о защите культурных ценностей в ходе вооруженных конфликтов. Ее решили использовать как важное средство идеологической борьбы в условиях «холодной войны». «Защита мирового культурного наследия от хищников капитализма» стала важнейшим лозунгом советской пропаганды, подобно лозунгу «борьбы за мир против поджигателей войны». Мы одними из первых подписали и ратифицировали конвенцию.

В 1945 году коллекция Дрезденской галереи была вывезена в СССР, и большая часть шедевров вернулась на место десять лет спустя

Но тут-то и возникла проблема. Союзники, завершив реституцию награбленного нацистами, ничего не взяли себе. Правда, и американцы — отнюдь не святые: группа генералов при поддержке некоторых директоров музеев предприняла попытку экспроприировать две сотни экспонатов из музеев Берлина. Однако американские искусствоведы подняли шум в прессе, и дело заглохло. США, Франция и Великобритания даже передали властям ФРГ и контроль над сборными пунктами, где в основном оставались предметы из немецких музеев. Поэтому истории о Янтарной комнате, русских иконах и шедеврах из немецких музеев, которые тайно хранятся за океаном в Форт-Ноксе, — выдумки. Так «хищники капитализма» предстали на международной арене героями реституции, а «прогрессивный СССР» — варваром, утаившим «трофеи» не только от мирового сообщества, но и от собственного народа. Вот Молотов и предложил не только «сохранить лицо», но и перехватить политическую инициативу: торжественно вернуть коллекцию Дрезденской галереи, сделав вид, что ее изначально вывозили ради «спасения».

Акцию приурочили к созданию Организации Варшавского договора летом 1955 года. Чтобы придать вес одному из его ключевых членов — ГДР, «социалистическим немцам» постепенно вернули не только произведения из галереи, но и все ценности из музеев Восточной Германии. К 1960 году в СССР остались только произведения из Западной Германии, капиталистических стран вроде Голландии, а также из частных коллекций. По этой же схеме были возвращены художественные ценности всем странам «народной демократии», включая даже румынские экспонаты, переданные царской России на хранение еще в Первую мировую войну. Немецкий, румынский, польский «возвраты» превратились в большие политические шоу и стали инструментом укрепления соцлагеря, причем «большой брат», подчеркивая не юридический, а политический характер происходящего, упорно называл их не «реституцией», а «возвращением» и «актом доброй воли».

Слово эсэсовца против слова еврея

После 1955 года ФРГ и Австрия, естественно, уже самостоятельно разбирались с проблемой «украденного искусства». Мы помним, что некая часть культурных ценностей, награбленных нацистами, не смогла найти своих владельцев, погибших в лагерях и на поле боя, и осела в «спецхранах» вроде монастыря Мауэрбах под Веной. Значительно чаще сами ограбленные собственники не могли найти свои картины и скульптуры.

С конца 1950-х годов, когда началось «немецкое экономическое чудо» и ФРГ вдруг разбогатела, канцлер Конрад Аденауэр запустил программу выплаты пострадавшим денежной компенсации. При этом немцы отказались от «государственного» принципа, положенного в основу «Большой реституции» в 1945 году. Впрочем, от него к началу 1950-х частично начали отказываться уже и американцы. Причиной послужили многочисленные «эпизоды», в которых правительства соцлагеря просто национализировали возвращаемое имущество, а не передавали их коллекционерам или церквям. Теперь, чтобы получить принадлежащую ему вещь, владелец — музей ли, частное ли лицо — сам должен был доказывать, что не только имеет права на картину или скульптуру, но и что украли ее у него не уголовники или мародеры, а именно гитлеровцы.

Несмотря на это, выплаты очень скоро достигли многомиллионных сумм, и Министерство финансов ФРГ, выплачивавшее компенсации, решило положить «безобразию» конец (большинство его чиновников в недавнем прошлом на аналогичных должностях служили Третьему рейху и «комплексом вины» отнюдь не страдали). 3 ноября 1964 года прямо у входа в это ведомство в Бонне был арестован главный специалист по ведению дел о компенсации за украденные произведения адвокат доктор Ганс Дойч. Его обвинили в мошенничестве.

Главным козырем немецкой прокуратуры и правительства в этом деле послужили показания бывшего гауптштурмфюрера СС Фридриха Вильке. Тот заявил, что в 1961 году Дойч уговорил его подтвердить, будто картины венгерского коллекционера барона Ференца Хатвани конфисковали нацисты, тогда как на самом деле это сделали русские. Слово эсэсовца Вильке перевесило слово еврея Дойча, который сговор отрицал. Адвоката продержали в тюрьме 17 месяцев, выпустили под залог в два миллиона марок и оправдали через много лет. Но процесс выплаты компенсаций оказался дискредитирован и ко времени освобождения Дойча сошел на нет. (Сейчас выяснилось, что часть картин Хатвани действительно оказалась в СССР, но советские солдаты нашли их под Берлином.) Так к концу 1960-х годов заглохла «большая» послевоенная реституция. Спорадически возникали еще изредка дела о картинах из частных коллекций, украденных нацистами и «всплывших» вдруг на аукционах или в музеях. Но доказывать свою правоту истцам становилось все труднее. Истекли не только сроки, установленные документами о «Большой реституции», но и те, что оговаривались в разных национальных законодательствах. Ведь специальных законов, регулирующих права частной собственности на предметы искусства, не существует. Права собственности регулируются обычным гражданским правом, где сроки давности — общие для всех случаев.

Межгосударственная реституция казалась тоже завершенной — лишь время от времени СССР возвращал в ГДР картины Дрезденской галереи, вылавливаемые на антикварном рынке. Все изменилось в 1990-е годы. Германия объединилась, и «холодная война» ушла в историю…

Федор Мартенс - отец Гаагской конвенции

Оптимистический XIX век был уверен, что человечество способно защитить искусство от войны. За дело взялись юристы-международники, самой яркой фигурой среди которых был Федор Мартенс. «Вундеркинд из сиротского дома», как называли его современники, стал звездой российской юриспруденции и удостоился внимания царяреформатора Александра II. Одним из первых Мартенс подверг критике концепцию права, основанного на силе. Сила только охраняет право, но в его основе лежит уважение к человеческой личности. Право человека и нации на владение произведением искусства юрист из Петербурга считал одним из важнейших. Уважение этого права он рассматривал как мерило цивилизованности государства. Составив проект международной конвенции о правилах ведения боевых действий, Мартенс предложил формулу «искусство вне войны». Не существует предлогов, которые могут служить основанием для уничтожения и конфискации культурных ценностей. Проект был внесен русской делегацией на рассмотрение Брюссельской международной конференции в 1874 году и лег в основу Гаагских конвенций 1899 и 1907 годов.

«Было ваше — стало наше»?

…А проблема так называемых «перемещенных ценностей» снова вышла на свет — точнее, попала в Договор о дружбе и сотрудничестве между СССР и ФРГ осенью 1990 года. Статья 16 этого документа гласила: «стороны провозглашают, что украденные или незаконно вывезенные художественные ценности, обнаруженные на их территории, будут возвращены законным владельцам или их наследникам». Вскоре в прессе появилась информация: в России имеются секретные хранилища, где уже полвека скрываются сотни тысяч произведений из Германии и других стран Восточной Европы, включая картины импрессионистов и знаменитое Золото Трои.

Германия сразу заявила, что действие статьи распространяется и на «трофейное искусство». В СССР сначала заявили, что журналисты врут и все было возвращено еще в 1950-1960-х, а значит, нет предмета для разговора, но после распада страны новая Россия признала факт существования «военнопленного искусства». В августе 1992 года образовалась специальная Комиссия по реституции во главе с тогдашним министром культуры России Евгением Сидоровым. Она начала переговоры с немецкой стороной. Факт полувекового сокрытия первоклассных художественных ценностей в запасниках осложнил российскую позицию. Его восприняли на Западе как «преступление против человечества», которое в глазах многих отчасти уравновешивало преступления нацистов против русской культуры в годы войны. Официальный Бонн отказался начать все с «чистого листа» и учесть часть вывезенного из Германии искусства как компенсаторную реституцию за российские ценности, погибшие во время нацистского вторжения. Раз СССР вывез в 1945 году все тайком как добычу и отказался урегулировать вопрос в Контрольном Совете, значит, он нарушил Гаагскую конвенцию. Следовательно, вывоз был незаконным, и случай подпадает под 16-ю статью договора 1990 года.

Чтобы переломить ситуацию, российские спецхраны стали постепенно рассекречивать. Немецкие специалисты даже получили доступ к некоторым из них. Одновременно комиссия Сидорова объявила, что начинает серию выставок «трофейных» произведений искусства, так как прятать шедевры безнравственно. Тем временем некоторые немецкие собственники, считая, что официальная немецкая позиция слишком жестка, попытались найти компромисс с россиянами...

Бременский кунстферайн («художественное объединение») — общество любителей искусств, негосударственная организация — выразил готовность оставить Эрмитажу несколько рисунков, когда-то хранившихся в городе на Везере, в знак благодарности за возвращение всей остальной коллекции, вывезенной в 1945-м не официальными трофейными бригадами, а лично архитектором, капитаном Виктором Балдиным, нашедшим их в тайнике под Берлином. Кроме этого, Бремен собирал деньги на реставрацию нескольких древнерусских церквей, разрушенных в годы войны немцами. Наш министр культуры даже подписал с кунстферайном соответствующее соглашение.

Однако уже в мае 1994 года в российской «патриотической» прессе началась кампания под лозунгом «Не допустим второго ограбления России» (под первым подразумевались сталинские продажи шедевров из Эрмитажа за границу). Возврат «художественных трофеев» стал рассматриваться как знак признания нашего поражения не только в «холодной войне», но чуть ли не во Второй мировой. В результате накануне празднования 50-летия Победы переговоры с Бременом зашли в тупик.

Затем в игру вступила Государственная дума, разработавшая проект федерального закона «О культурных ценностях, перемещенных в Союз ССР в результате Второй мировой войны и находящихся на территории Российской Федерации». Там не случайно нет терминов «трофеи» или «реституция». В основе документа лежал тезис о том, что западные союзники самим фактом признания морального права СССР на компенсаторную реституцию дали советским оккупационным властям карт-бланш на вывоз произведений искусства из Восточной Германии. Следовательно, он являлся совершенно законным! Никакой реституции быть не может, а все ценности, ввезенные на территорию России за время боевых действий официальными «трофейными бригадами», становятся государственной собственностью. Признавались только три моральных исключения: собственность следовало возвращать, если она раньше принадлежала а) странам, которые сами пали жертвами гитлеровской агрессии, б) благотворительным или религиозным организациям и в) частным лицам, тоже пострадавшим от нацистов.

А в апреле 1995 года парламент России — вплоть до принятия Закона о реституции — и вовсе объявил мораторий на любые возвраты «перемещенного искусства». Всяческие переговоры с Германией автоматически сделались бесполезными, а борьба с реституцией стала для Госдумы одним из синонимов борьбы с администрацией Ельцина. Ультраконсервативный закон был принят в 1998-м, а спустя еще два года, несмотря на президентское вето, по решению Конституционного суда вступил в силу. Международным сообществом он не признан, и поэтому «перемещенные шедевры» не выезжают на выставки за границу. В случае же, если по этому закону что-то возвращается в Германию, как, например в 2002 году витражи Мариенкирхе во Франкфурте-на-Одере, официальный Берлин делает вид, что Россия исполняет 16-ю статью договора 1990 года. Тем временем внутри нашей страны продолжается спор между правительством и Государственной думой о том, какие категории памятников подпадают под закон и кто дает окончательное «добро» на возврат «перемещенного искусства». Дума настаивает, что любое возвращение непременно должно осуществляться ею самой. Кстати, именно это притязание лежало в основе скандала вокруг попытки правительства возвратить в Германию бременские рисунки в 2003 году. После того как эта попытка не удалась, тогдашний министр культуры Михаил Швыдкой потерял свой пост, а вслед за тем— в декабре 2004-го — перестал возглавлять и Межведомственный Совет по вопросам культурных ценностей, перемещенных в результате Второй мировой войны.

Последнее на сегодняшний день возвращение на основе Закона о реституции состоялось весной 2006 года, когда Шарошпатакскому реформаторскому колледжу Венгерской реформаторской церкви были переданы редкие книги, вывезенные в СССР в 1945 году. После этого в сентябре 2006 года нынешний министр культуры и массовых коммуникаций Александр Соколов заявил: «Реституции как возвращения культурных ценностей не будет, и это слово можно вывести из употребления».

После встречи с генпрокурором министр культуры М. Швыдкой заявил: Минкульт готов решить судьбу «Бременской коллекции». 31 марта 2003 года

По реституционному следу

Редакция сделала попытку выяснить, каково нынешнее состояние вопроса о реституции культурных ценностей в России. Наши корреспонденты связывались и с Федеральным агентством по культуре и кинематографии (ФАКК), возглавляемым Михаилом Швыдким, и с Комитетом Госдумы по культуре и туризму, член которого Станислав Говорухин много занимался вопросами реституции. Однако ни сами руководители этих организаций, ни их сотрудники не нашли в своих «закромах» ни одного нового нормативного документа по поводу возвращения культурных ценностей, не предоставили ни одного комментария. ФАКК, дескать, этой проблемой вообще не занимается, Парламентский Комитет по культуре кивает на Комитет по собственности, в отчете о чьих итогах работы за весеннюю сессии 2006 года мы находим только декларацию: проект некоего закона по поводу реституции. Дальше — молчание. Молчит «Правовой портал в сфере культуры» ( http://pravo.roskultura.ru/ ), не функционирует широко разрекламированный Интернет-проект «Реституция» ( http://www.lostart.ru ). Последним официальным словом является заявление министра культуры Александра Соколова в сентябре 2006-го о необходимости вывести слово «реституции» из употребления.

«Скелеты в шкафу»

Кроме российско-германских дебатов о «перемещенных ценностях» в середине 1990-х неожиданно открылся «второй фронт» битвы за реституцию (и против нее). Началось все со скандала с золотом погибших евреев, которое после войны «за отсутствием клиентов» присвоили себе швейцарские банки. После того как возмущенная мировая общественность заставила банки выплатить долги родственникам жертв Холокоста, настал черед музеев.

В 1996 году стало известно, что согласно «государственному принципу» Большой реституции Франция после войны получила от союзников 61 000 произведений искусства, захваченных нацистами на ее террритории у частных собственников: иудеев и других «врагов рейха». Парижские власти обязаны были возвратить их законным владельцам. Но только 43 000 произведений попали по назначению. На остальные же, как утверждали чиновники, в установленные сроки не нашлось претендентов. Часть из низ пошла с молотка, а оставшиеся 2 000 разошлись по французским музеям. И пошла цепная реакция: выяснилось, что почти у всех заинтересованных государств есть свои «скелеты в шкафу». В одной Голландии список произведений с «коричневым прошлым» составил 3 709 «номеров» во главе с известным «Маковым полем» Ван Гога стоимостью 50 миллионов долларов.

Портрет княгини Марии Павловны, вывезенный из Гатчины во время войны. Выставка возвращенных Германией картин XVII–XIX веков. Петербург, 21 мая 2006 года

Странная ситуация сложилась в Австрии. Там уцелевшим евреям в конце 1940-х—1950-е годы вроде бы вернули все некогда конфискованное. Но когда они попробовали вывезти возвращенные картины и скульптуры, то получили отказ. Основанием стал закон 1918 года о запрете вывоза «национального достояния». Семьям Ротшильдов, Блох-Бауэров и других коллекционеров пришлось «дарить» больше половины своих собраний тем самым музеям, которые грабили их при нацистах, чтобы теперь получить разрешение на вывоз остального.

Не лучше «получилось» и в Америке. За пятьдесят послевоенных лет богатые коллекционеры из этой страны купили и передали в музеи США многие произведения «без прошлого». Достоянием прессы один за другим становились факты, свидетельствовавшие: среди них есть собственность жертв Холокоста. Наследники начали заявлять свои претензии и обращаться в суд. С точки зрения закона, как и в случае со швейцарским золотом, музеи имели право картины не возвращать: истекли сроки давности, имелись законы о вывозе. Но на дворе стояли времена, когда права личности ставились выше разговоров «о национальном достоянии» и «общественной пользе». Поднялась волна «моральной реституции». Ее важнейшей вехой стала Вашингтонская конференция 1998 года о собственности эпохи Холокоста, где были приняты принципы, которым согласились следовать большинство стран мира, включая Россию. Правда, делать это не все и не всегда торопятся.

Член британского парламента Робин Кук заявляет о начале кампании по возвращению скульптур Парфенона в Афины. Январь 2004 года

Наследники венгерского еврея Герцога так и не добились решения российского суда о реституции своих картин. Они проиграли во всех инстанциях, и осталась им сейчас только одна — Верховный суд РФ. Ассоциация музейных директоров Америки оказалась вынуждена учредить комиссию по проверке своих собственных коллекций. Вся информация об экспонатах с «темным прошлым» теперь должна вывешиваться на сайтах музеев в Интернете. Такая же работа — с переменным успехом — ведется и во Франции, где реституция коснулась уже таких гигантов, как Лувр и Музей Помпиду. Тем временем в Австрии министр культуры Элизабет Герер заявляет: «Наша страна владеет столькими художественными сокровищами, что нет причин скупиться. Честь дороже». На настоящий момент эта страна вернула не только шедевры старых итальянских и фламандских мастеров из коллекции Ротшильда, но и «визитную карточку» самого австрийского искусства, «Портрет Адели Блох-Бауэр» работы Густава Климта.

Несмотря на необычную атмосферу новой волны возвратов, речь идет об остатках «Большой реституции». Как выразился один из экспертов: «Мы занимаемся сейчас тем, до чего не дошли руки в 1945–1955 годах». А как долго «моральная реституция» «продержится»?.. Некоторые уже поговаривают о начале ее кризиса, ведь возвращенные шедевры не остаются в семьях погибших, а немедленно продаются на антикварном рынке. За упоминавшуюся картину того же Климта его потомки получили от американца Рональда Лаудера 135 миллионов долларов — рекордную сумму, выплаченную за холст когда-либо в истории! Возвращение ценностей законным владельцам на глазах превращается в инструмент «черного передела» музейных коллекций и прибыльный бизнес для юристов и артдилеров. Если общественность перестанет видеть в реституции нечто справедливое по отношению к жертвам войны и геноцида, а увидит только средство наживы, она, конечно, прекратится.

Экспертиза произведений, принадлежавших австрийским семьям, погибшим во время Второй мировой. 28 октября 1996 г.

Даже в Германии, с ее комплексом вины перед погибшими от рук нацистов, поднялась волна протестов против «коммерциализации реституции». Причиной послужил возврат летом 2006 года из берлинского Музея Брюке картины экспрессиониста Людвига Кирхнера наследникам еврейской семьи Хесс. Полотно «Уличная сценка» не было конфисковано гитлеровцами. Его продала сама эта семья в 1936 году — уже тогда, когда Хессам удалось выбраться вместе со своим собранием в Швейцарию. Причем продала обратно в Германию! Противники возврата утверждают, что Хессы продали картину коллекционеру из Кельна добровольно и за хорошие деньги. Однако в декларациях 1999 и 2001 годов, принятых правительством ФРГ по итогам Вашингтонской конференции, сама Германия, а не истец, должна доказать, что продажа в 1930-х годах была справедливой, а не насильственной, осуществленной под давлением гестапо. В случае же Хессов доказательств, что семья вообще получила деньги за сделку 1936 года, найти не удалось. Картина за 38 миллионов долларов была уже в ноябре 2006 года продана наследниками на аукционе Christie’s. После этого министр культуры ФРГ Берндт Нойманн даже заявил, что немцы, не отказываясь от реституции собственности жертв Холокоста в принципе, могут пересмотреть правила ее проведения, принятые ими в декларациях 1999 и 2001 годов.

Но пока дело все-таки обстоит иначе: музейщики, потрясенные последними событиями, боятся расширения поля «моральной реституции». А что если не только в Чехии, Румынии и Прибалтике, а и в России и других странах с коммунистическим прошлым начнется возвращение бывшим собственникам национализированных после революции шедевров? Что если церковь настоит на тотальном возврате своих национализированных богатств? Не вспыхнет ли с новой силой спор об искусстве между «разведенными» республиками бывшего Союза, Югославии и других развалившихся стран? И уж совсем тяжело будет музеям, если придется отдавать искусство бывших колоний. Что произойдет, если обратно в Грецию отправятся мраморы Парфенона, вывезенные в начале XIX веке англичанами из этой беспокойной османской провинции?..

Григорий Козлов