Журнал «Вокруг Света» №03 за 1994 год

Мальтийский крест . Часть II

Повесть. Продолжение. Начало см. в №2/1994.

Глава, в которой колесо судьбы совершает полный оборот

«Ятаган» стоял под погрузкой. Готовился в дальнее плавание. Перекликаясь, бегали вверх-вниз по сходням грузчики в выцветших тюрбанах и рваных рубахах. Тащили на спинах мешки с зерном и овощами, картусы пороха, пушечные ядра, бочонки и бурдюки с питьевой водой. Тянули упирающихся овец и коз.

Поднялись на борт янычары во главе с Мехметом.

Сейчас бы радоваться прохладному северному ветерку. Глядеть на то, как по Золотому Рогу снуют парусные шаланды, каики с грузом и пассажирами. Удивляться бы красоте турецкой столицы. А в голове у Андрея гвоздем сидела мысль: опять на галеру!

Подошел Масуд. Сказал:

— Ждем Нур-эд-Дина, шурина великого вазира. Он повезет паше Александрии письма и подарки. По пути заглянем на Кипр.

— Далеко это? — вяло поинтересовался Андрей.

— Недели полторы плаванья. Вон и сам Нур-эд-Дин.

Арабаджи — возчик подогнал к трапу воловью повозку с сундуками и узлами. На борт «Ятагана» поднялся важный турок в огромном тюрбане и бархатной куртке. За ним телохранители — десятка полтора скуластых воинов-татар. На глаза надвинуты меховые шапки. Рубахи из плотной ткани заправлены в кожаные штаны. Большие сапоги. Сабли на перевязи. Ярко-красные пики в руках.

Последним ступил на палубу «Ятагана» чернобородый толстяк. Андрей удивился — Азиз Ага! Это ради него, наверное, зайдет корабль на Кипр.

«Ятаган» покинул Стамбул чуть свет. Без прощального пушечного салюта, чтоб — упаси Аллах! — не нарушить сон султана Мустафы Второго и его жен.

Прошли Мраморное море, вступили в Эгейское. Жизнь на «Ятагане» шла своим чередом. Трижды на день турки и татары, расстелив молитвенные коврики, отбивали поклоны в сторону Мекки.

Андрей целыми днями слонялся по палубе. Глядел, как работают матросы. Слушал, как плещутся волны за бортом, как скрипят снасти и хлопают паруса, как кричат чайки.

Знатные пассажиры, сидя на коврах, кушали виноград, пили шербет. Их занимал беседой рэйс — капитан, бывалый моряк с седыми бровями на смуглом лице:

— Немилостив Аллах к нам, морякам! Недавно шел я на «Ятагане» у побережья Леванта. Так оно сплошь усеяно обломками кораблей. Морские птицы вьют в них гнезда.

Из песка торчат мачты, словно похоронные кресты неверных. Когда там штормит, якоря ползут по песчаному дну, и корабли выбрасывает на берег...

Греческие острова были пустынны. Лишь кое-где торчали угрюмые сторожевые башни. Деревни теснились по холмам в отдалении от берега. Поля и пастбища были неухожены. Ни людей, ни скотины.

— На этом вот острове было когда-то много народу, — рассказывал рэйс. — Сейчас ни души: И все из-за пиратов. Для них тут самое место — всюду тайные бухты, пещеры. Недаром это море называют Пиратским озером. Слуги падишаха ловят пиратов, сдирают с живых кожу, а толку мало.

— А для меня это море счастливое, — Андрей узнал голос Азиза Аги. — Где-то здесь мы выследили и взяли на абордаж галеру мальтийцев. Славная была добыча — пушки, ценные грузы. По жребию мне достался капитан галеры, и я получил за него добрый выкуп...

Собеседники толковали о том, что морские пути к берегам Северной Африки небезопасны из-за мальтийцев. Их проклятый утес что барьер между Турцией и Триполи, Тунисом, Алжиром. Тысячи слуг падишаха гниют в застенках Валлетты. Правоверных хлещут бичами на галерах Ордена.

— Рыцари — всего лишь жалкие слепни, беспокоящие льва, — вставил веское слово Нур-эд-Дин. — Карающий клинок падишаха да обрушится на их головы.

— Истинно так! — воскликнули участники беседы.

— А Родос уже недалеко,— заключил рэйс. — Там ходят суда родосского бея.

Масуд на расспросы Андрея о мальтийцах отвечал хмурясь:

— Мальтийцы — лютые враги падишаха. С этими детьми шайтана лучше не встречаться.

«Ятаган» все шел да шел на юго-восток. До Родоса уже было рукой подать, когда с бочки на марсе, заставив всех вздрогнуть, донесся протяжный возглас:

— Галера по правому борту!

В открытом море не сразу определишь, кто перед тобой — друг или враг. Рэйс и его пассажиры, экипаж «Ятагана», янычары с тревогой глядели на быстро приближающуюся галеру. Чья она? И вскоре все ясно увидели на мачте галеры алый стяг, а затем и белый крест на нем с четырьмя равновеликими концами в виде ласточкиных хвостов.

— Это они, рыцари, псы Иисуса! — сказал обеспокоенный рэйс. — Жаль, нет ветра. Сейчас шторм был бы бесценным даром пророка...

До «Ятагана» донесся устрашающий рев труб. А на нем повисли паруса.

— К бою! — скомандовал рэйс. — От них не уйти.

Забил тревогу барабан, запели рожки. Топчи-канониры сорвали чехлы с пушек. Полезли на мачты стрелки, чтоб оттуда поражать противника. Расхватали тесаки матросы.

— Готовься принимать раненых! — приказал Андрею Мехмет. — Будет жаркое дело.

Взметнув над головой ятаган, он обратился к янычарам:

— Львы ислама! Не покажем врагу спины! Гнев Аллаха да поразит малодушных! Умрем, если надо! Здесь хорошее место...

«Турок. Настоящий турок, — глядя на него, думал Андрей. — А ведь в его жилах течет славянская кровь...»

Янычары набирались ярости перед схваткой. Мазали лица красным порошком, чтобы при ранении не видно было крови. Пробовали на палец лезвия ятаганов. Татары потрясали пиками и саблями.

— Аллах Йяр!

Мальтийцы были уже рядом, заходили спереди «Ятагана», где нет пушек. Воду пенили огромные весла с красными лопастями. Вот оно, преимущество гребных судов перед парусными, когда предательски стихает ветер!

Галера была нашпигована военным людом. На ее передней боевой площадке, за деревянным барьером с проемами для пушек, теснились рыцари с белыми крестами на левой стороне груди, солдаты в красных куртках. Вздымал высоко над головой распятие священник в черной рясе. Грозно сверкали на солнце сабли и палаши, дула мушкетов. Донесся усиленный рупором голос:

— Святой Иоанн! Сдавайтесь!

Искусный кормчий, уловив порыв ветра, сумел поставить «Ятаган» бортом к галере. Грянул залп. И когда поредел сивый пушечный дым, экипаж разразился ликующим криком:

— Аллах-о-Акбар!

У мальтийцев была повреждена передняя мачта, в щепу разбита полдюжины весел. Картечь смела десятка два гребцов. Но вопли ужаса и боли вдруг разом смолкли. Описав полукруг, галера вновь стала приближаться к неподвижно застывшему «Ятагану».

Удар о скулу корабля. Треск проломленного борта, скрип дерева. На палубу «Ятагана» полетели «кошки». В него вцепились багры на длинных рукоятях. Галера по-бульдожьи крепко ухватила жертву. Дав из-за парапета мушкетный залп, двинулись на абордаж плотные колонны солдат во главе с рыцарями.

— Святой Иоанн!

— Аллах Йяр!

На палубе «Ятагана» закипела беспощадная рукопашная схватка. С галеры с воинственными воплями прибывали все новые бойцы. Янычар неумолимо оттесняли к корме. Отступая, они плескали на палубу масло, отчего скользили, падали обутые в холстинные башмаки мальтийцы. Но те, и упав, старались подрезать кинжалами ноги турок. Последний страшный натиск, и рыцари ворвались на корму «Ятагана». Были изрублены татары, взяты в плен рэйс и его пассажиры.

В схватке с мальтийцами погибла вся столичная ода. Пали под ударами палашей Мехмет и Масуд. Солдаты с галеры безжалостно вываливали тяжело раненных янычар за борт. Насмешливо кричали им вслед на манер арабов-водоносов:

— Воды! Свежей воды жаждущим напиться!

Андрей уцелел в этой резне каким-то чудом. Рыцарь и двое солдат подвели его к капитану галеры.

— Говорит, он христианин, фра Аллар.

У капитана были стальные глаза.

— Кто вы? Ренегат? С ренегатами у нас разговор короткий...

— Я из Московии. Слуга царя Петра.

— Из Московии? — переспросил капитан. — Слуга царя Петра? Впрочем, разбираться некогда. На «Глорьез» не хватает дюжины гребцов.

Колесо судьбы сделало полный оборот. Андрей вновь оказался за веслом вместе с матросами и пассажирами с «Ятагана». Прямо перед ним на темную от запекшейся крови скамью посадили Азиза Агу. Капитан Аллар приказал вывалить в море тела убитых, смыть с палуб кровь. Отправил на «Ятаган» часть экипажа.

К вечеру слабо подул северо-восточный ветер.

— Табань!

Усилием задних весел «Глорьез» медленно отвалила от захваченного ею корабля. Когда морские плотники заделали деревянной пробкой пролом в скуле «Ятагана», Аллар отдал приказ ложиться курсом на юго-запад. «Ятаган» двинулся следом. Над ним реял флаг Иоанна Крестителя.

Азиз Ага, работая на весле, вздыхал:

— О, Аллах! Чем я провинился перед тобой? За что такая кара?

На холеном теле рэйса видны были кровавые рубцы — следы ударов бичом. «Побудь и ты в шкуре галерника, — не без злорадства думал Андрей. — Это тебе за нашей муки!»

И... бывает же такое. Откуда-то сзади, сквозь звон цепей, скрип уключин и щелканье бичей, сквозь хриплое дыхание и проклятия до слуха Андрея донеслось:

— Андрюха! Я гляжу-гляжу. Тебя и не узнать.

— Степан? — изумился Андрей.

— Он самый...

Через неделю рыцари с довольным видом указывали друг другу на серую линию, загородившую часть горизонта. Подошли ближе, и показались низкие, круто обрывающиеся в море берега. Из волн поднялся пологий каменистый остров. Лишь кое-где рощицы пальм, белые дома.

Мальта!

Всем до смерти надоела теснота на галере. Надоела прилипчивая галерная вонь, которую не отбить даже с помощью мускуса, понюшек крепчайшего табака и всевозможных благовоний.

— Наконец-то дома!

— Как там моя Марита Салиба?

На корме «Глорьез» был и Андрей. Захват «Ятагана» обошелся мальтийцам недешево: было много убитых и раненых. Судовой лекарь месье Блондель отчаянно нуждался в помощниках, и Андрея сняли с весла. Работать приходилось в тесном трюмном лазарете. Над головой звон цепей, топот ног. За бортом шум волн. А Андрей усердно помогал месье Блонделю. Чистые раны обрабатывал раствором уксуса и спирта. Гноящиеся обмывал теплой водой, отваром хины. Следил за тем, как рабы льют на раскаленную железную печку уксус, чтобы его парами убить вредные миазмы.

Больные и тяжело раненные рыцари предпочитали оставаться на корме. Там умирающие диктовали писарю свою последнюю волю. Капеллан отпускал грехи...

— Мой бог, как тесен мир! — воскликнул лекарь, увидав сумку Андрея. В самый последний момент удалось захватить ее с «Ятагана». — Так, говорите, хозяин ее Жильбер Ремо?

— Да, месье. Он очень ею дорожил.

— Но мы вместе с Ремо учились в Париже! И мэтр подарил мне точно такую же сумку с такой же медной бляхой...

Отдыхая в соседнем трюмном отсеке, где хранился его ларец с инструментами и лекарствами, месье Блондель дотошно расспрашивал Андрея о Москве, России.

— Любопытно! Очень любопытно! Такой город, такая страна! И есть желание выучиться на лекаря, молодой человек?

— Есть такое желание, месье.

— А как с грамотой?

— Читать-писать умею.

— Прекрасно! Учебу сможете начать у нас в Святом госпитале...

Андрей нашел, что порядки на «Глорьез» столь же суровы, как и на турецких галерах. Только здешний «ключник галерский» Маврос именовался комитом, а его помощники — сукомитами и аргузанами, то есть погонялами рабов. Команды Маврос подавал на жаргоне, принятом на всех флотах стран Средиземноморья, в котором смешались итальянские, арабские, испанские слова и, конечно, трели свистка. И так же беспощадны были удары бичей.

На галерах неизвестны были такие понятия, как жалость, сострадание.

Однажды вверху на палубе послышался грохот падения множества тел, треск сломанных весел, ругань, вопли. Негодовал капитан. Захлебнулся проклятиями Маврос. Галера дала сильный крен. И вскоре месье Блондель принимал в трюмном лазарете новых пациентов — галерников. Среди них был и Степан со сломанной рукой. Когда Андрей накладывал казаку лубок, тот ругался на чем свет стоит:

— Загребной-турок прозевал, будь он неладен. Задержал весло в воде. А галера шла быстро. Вальком нас и повалило на скамью. За нами полегла вся левая сторона. Руку вот повредил.

— Как же ты оказался на «Глорьез», Степан?

— Да как. В Стамбуле посадили на фюсту — малую галеру, а ее взял на абордаж этот самый капитан Аллар. Скажи, рука сильно попорчена? Поводья, саблю смогу держать?

— Сможешь...

Опершись на поручень, Андрей с бьющимся сердцем глядел на то, как открывается перед ним Мальта, остров мальтийских рыцарей. Сюда ведь хотел направить его на учебу царь Петр. Рядом с Андреем стоял его новый приятель — пятнадцатилетний кандидат в рыцари Николя Виньерон. Со знаменем святого Иоанна в руке Николя одним из первых взобрался на палубу «Ятагана».

Из обширного заливе!, деля его на две части, длинным языком высовывался полуостров, оконечность которого венчало мощное крепостное сооружение.

— Форт Сен-Эльмо, — сказал Николя. — Влево от него вход в Большой порт. Вправо — в порт Марсамксетт...

На баке «Глорьез» выстрелила пушка. В ответ вспух клуб дыма над Сен-Эльмо. Галера медленно, на половине весел, втягивалась в Большой порт. Волочила за собой по воде захваченные у турок знамена.

Николя перетащил Андрея на левый борт.

— Мыс виселиц, — указал он на низкую каменную гряду с виселицами. На них, чуть позванивая цепями, раскачивались под порывами ветра иссушенные солнцем человеческие тела. — Так мы наказываем пиратов, бунтовщиков и изменников. Забавно, не правда ли?

Ничего себе забава!

Большой порт оказался обширным темно-голубым заливом, который окаймляли могучие крепостные стены и бастионы. За ними громоздился ярусами большой город с башнями, куполами и колокольнями. Валлетта! Стояли заякоренные корабли под флагами Англии, Швеции, Генуи, Венеции и Рагузы. Особняком держались мальтийские галеры.

— О-ла-ла! Весь флот в сборе! — воскликнул Николя. — «Ла Курона», «Сен-Жан», «Сен-Пьер». И «Ла Виттория», — указал он на огромную черную галеру с раззолоченной кормой. — На «Ла Виттории» держит флаг наш адмирал. А знаешь, зачем у «Ла Виттории» фонарь на корме? Чтоб ночью за ней могла следовать эскадра. Днем поднимают длинное алое знамя. Его далеко видать...

Загремели цепи на кранбалках. Бухнулись в воду якоря. «Глорьез» застыла с поднятыми веслами посреди Большого порта, одного из самых надежных и удобных портов на Средиземном море. Рядом стал «Ятаган».

Андрей вспоминал, что слышал от Бастьена о флоте мальтийцев. Выглядел он куда как славно. Четко отражались в воде красно-белые корпуса галер, красные лопасти весел. Трепетали на реях разноцветные флаги. Были на своих местах экипажи.

Встречать «Глорьез» явилось, кажется, все население Валлетты. Набережные были черны от народа. В толпе много негров, левантинцев в бурнусах, вездесущих мальчишек. Приветственные клики. Колокольный звон.

Вот она какая, Мальта!

— Надеюсь, покажешь мне свой город, Николя.

— Охотно, — отвечал тот. — Задерживать нас на рейде вроде нет причины.

— А что? Строгие порядки?

— Видишь ли, лет двадцать назад какой-то иностранный корабль занес сюда из Африки чуму. Говорят, это был ужас. Чума унесла в могилы одиннадцать тысяч человек. Зараженные суда сжигали прямо на рейде. А тех, кто грабил чумные дома и продавал краденое на рынке, вешали на площадях. С тех пор и строгости. Чуть что, изволь в карантин дней на двадцать. Нарушители карантина имеют большие шансы попасть на виселицу. Ага, вот и комиссар!

К «Глорьез» шла на веслах шлюпка под мальтийским флагом. На носу у нее — подобие высокого деревянного гребня. На обоих скулах намалеваны глаза с черными бровями — символ древнеегипетского бога Гора с соколиной головой.

На борт поднялся рыцарь в мантии, с белым крестом на груди. Андрей взволнованно глядел на то, как он здоровается с рыцарями, поздравляет с успехом капитана Аллара. Это был тот, кого Андрей горячо надеялся увидеть.

—Жан-Пьер!

— О-ла-ла! — удивился юный кандидат в рыцари.— Ты знаком с ним?

— Знаком...

Глава, в которой предстоят новые неожиданные встречи

Комиссар вышел из «дарохранительницы», так моряки-христиане Средиземноморья именуют матерчатые шатры на корме своих галер.

— Заразных больных нет,— сказал он, возвращая месье Блонделю бортовой журнал больных и раненых. — Экипаж может сойти на берег.

— Спасибо! — поблагодарил лекарь. И хлопнул себя по лбу. — Вот память! Мой новый помощник, о котором говорил вам, — из Московии. Он знаком с вами.

Комиссар наконец обратил внимание на Андрея, стоявшего у леерного ограждения. Суровое лицо его посветлело.

— Ба! Неужто Андрэ?

— Да, это я. Я, Жан-Пьер.

— Рад! Очень рад!

Они обнялись. Бастьен обернулся к удивленным рыцарям.

— Друг по несчастью, коллеги. Мы сидели за одним веслом на турецкой галере. Спали на одной скамье. По-братски делили скудную пищу.

— Степан тоже здесь, Жан-Пьер. Он в лазарете со сломанной рукой.

— Вот как? — удивился рыцарь. И продолжил: — Однажды, исхлестанный бичами, я едва держался за весло.

А эти московиты спасли меня от гибели...

Сошли с галеры смуглые, широкогрудые солдаты, коренные жители Мальты. Они уносили с собой то, что удалось раздобыть на турецком корабле. Были отправлены на берег больные и раненые.

— Отметим удачную охоту, коллеги! — воскликнул капитан Аллар. — Традиции нарушать нельзя. У нас есть отличное сиракузское вино.

На корме «Глорьез» появились столы. На столах — бутылки с вином, закуски и сладости. Были обильные возлияния, цветистые тосты и крики «виват!».

Бастьен, выслушав рассказ Андрея о том, что ему довелось пережить в Стамбуле и на море, спросил:

— Видел Тодора, Пьетро?

— Нет, Жан-Пьер. Не видел их более.

— Славные, славные люди...

Рыцарь предупредил вопрос, который хотел задать Андрей.

— Тебе и Степану нечего тревожиться за свою судьбу. Фра Аллар мой давний компаньон. Мы вместе ходим в море биться с неверными. Сказал ему, что забираю вас. Пусть даже это несколько увеличит долг, который я выплачиваю казне Ордена по милости Азиза Аги. Надеюсь встретиться с этим шакалом в открытом море. Один на один.

— Он тоже здесь, на «Глорьез».

— Быть того не может!

Шиурма, так называют на христианских галерах команду гребцов-невольников, отдыхала после многочасовой трудной работы. Прикованные к скамьям турки, тунисцы, алжирцы и албанцы, глотая слюну, глядели на пир рыцарей. Ведь и сами они, бывало, сиживали за праздничными дастарханами...

У Азиза Аги густо поседела борода. Звеня цепью, он копался в швах потрепанной куртки. Страх исказил его лицо, когда по центральному помосту, перешагивая через свернутые паруса, к его скамье подошел Бастьен.

— Охотишься на блох, рэйс? — с сарказмом спросил рыцарь. — Полезное занятие. Помнишь, что я говорил: как бы самому тебе не оказаться за веслом. Так и получилось.

Азиз Ага, ежась и пряча глаза, пробормотал:

— Наши судьбы в руках Аллаха.

— Вот именно. А еще хвастал, что, мол, никто и никогда не увидит тебя на скамье галеры. Мстить я не буду. Теперь твой черед испить чашу рабства. А кипрское вино, нектар из нектаров, не для тебя.

— Как знать, — отвечал рэйс. — На море чего только не бывает, что только не случается...

Ближе к вечеру «Глорьез» двинулась на Галерную стоянку, в глубокую и узкую бухту между укрепленными городками Биргу и Сенглия. Миновала Великую цепь, оберегающую бухту. Эта цепь длиной во сто сажен была откована в знаменитых кузнях Венеции. Каждое ее звено обошлось Ордену в десять золотых дукатов. На стороне Сенглии цепь была намертво приклепана к громадному якорю с карраки «Святая Анна», флагмана орденского флота на Родосе. Заглубленный в гранит якорь был укреплен каменной кладкой, так что никакие силы не могли сдвинуть его с места. А на стороне Биргу цепь контролировал гигантский кабестан (ворот), установленный под стенами форта Сен-Анжело. Великая цепь лежала сейчас на дне, и галеры могли свободно проходить в бухту. В случае же опасности рабы, налегая грудью на брусья кабестана, приподнимали цепь над водой.

Лодочники-мальтийцы подводили под цепь деревянные понтоны и намертво прикрепляли к ней на равных расстояниях. Образовывалась неодолимая преграда для непрошеных гостей со стороны моря.

На Галерной стоянке матросов «Глорьез» ожидали будничные дела — ремонт мачт и весел, починка такелажа, штопка парусов. А галерников — подземная тюрьма при форте Сен-Анжело.

Бастьен сошел с галеры не один.

— Раскидала нас судьба, и вот мы опять вместе, — сказал Андрей. — Спасибо, Жан-Пьер!

Рыцарь кивнул.

— Кандалы, случается, и роднят. А сумка, как вижу, все при тебе, Андрэ.

— При мне.

— Помню наши беседы в стамбульском арсенале, — сказал рыцарь. — О тебе весьма лестно отзывается месье Блондель. А это уже рекомендация. Кстати, Блонд ель влиятельный человек в Святом госпитале.

Валлетта начала строиться после «Великой осады», прославившей мальтийских рыцарей.

Сулейман Великолепный, который изгнал рыцарей с Родоса, через сорок два года, уже на склоне лет, решил окончательно разделаться с Орденом. Оттоманская империя была в расцвете сил и славы, а галеры Ордена, жаля словно злые осы, наносили турецкой морской торговле ощутимый урон. Сколько можно терпеть такое?

В середине мая 1565 года к Мальте прибыла турецкая армада почти в двести вымпелов. С кораблей сошли сорок тысяч янычар и солдат, были выгружены лошади, пушки, горы военного снаряжения. Турки осадили форт Сан-Эльмо, «старые города» Биргу и Сенглию. Осада длилась более трех месяцев и отличалась необычными упорством и жестокостью. В боях погибли триста рыцарей и семь тысяч мальтийских солдат. У турок потери были втрое больше. Узнав о прибытии с Сицилии крупного подкрепления рыцарям, турки спешно, почти в панике сняли осаду. Корабли Сулеймана скрылись за горизонтом.

Великий магистр гасконец Жан Паризо де Ла Валлетт и рыцари знали, что месть Сулеймана неотвратима. А оборонительные сооружения Мальты лежали в развалинах. Решено было строить новый город-крепость. Идеальным в стратегическом отношении местом рыцари посчитали пустынный мыс Скиберрас, что оплывшей дельфиньей тушей лежит меж двух глубоких естественных гаваней.

28 марта 1566 года, через полгода после изгнания турок, вновь загремели пушки Ордена, зазвонили колокола, извещая о закладке первого камня. Местная знать, духовенство и состоятельные рыцари начали наперебой застраивать девять продольных и двенадцать поперечных улиц, которые расчертил военный архитектор Франческо Лапарелли, ученик Микеланджело. Как грибы после дождя стали расти дворцы, церкви, гостиницы, частные жилые дома. Одним из первых был выстроен дворец великого магистра. На Родосе даже «большие кресты» — старшие рыцари, жили в коллачиуме — монастырском квартале, отгородясь высокими стенами от мирских соблазнов. На Мальте же они возводили просторные каменные особняки. Специальная комиссия следила за тем, чтобы жилые строения были примерно одинаковой высоты. В городской черте не разрешалось разбивать парки и скверы. Плодородную почву, которой так мало на острове, предписывалось бережно снимать и использовать под сады и огороды.

Престиж Ордена в ту пору был необычайно высок. Великий магистр Ла Валлетт, организатор обороны Мальты, единодушно признавался спасителем христианства. И на помощь ему пришла вся католическая Европа. В короткие сроки на мысе Скиберрас возник город в две с половиной тысячи строений, где, по словам современника, «что ни дом, то особняк, что ни особняк, то дворец». Он был, словно обручем, стянут кольцом мощнейших укреплений. Крепостные стены, сложенные из известняковых блоков, были усилены в узловых местах двух- и трехэтажными кавальерами. На бастионах установлены полтораста бронзовых пушек художественного литья. Были построены красивые ворота Порта-Реале, Морские и Бомбовые ворота, ворота Марсамусчетто...

Архитектор Джероламо Кассар, завершивший строительство в 1571 году, мог с полным правом сказать, что во всем мире не найти другого города, кроме, может быть, Александрии, который был бы целиком возведен на совершенно пустом, необжитом до того месте.

К концу века в новом городе, ставшем столицей Мальты, насчитывалось более двенадцати тысяч жителей. В случае опасности за его стенами могло укрыться все население острова со скарбом и домашними животными.

Город получил название Валлетта.

Глава, в которой Андрей чувствует себя вольным человеком

Повезло Андрею с жильем. Его приютил у себя Жозеф Спиттери, солдат с «Глорьез». А уже следующим утром на пороге скромного жилища появился Николя:

— Бон жур, Андрэ! Добрый день! Может, посмотрим город?

— Я готов!

И вот они уже шли по прямой как стрела Страде Реале, главной улице Валлетты. Город сразу же понравился Андрею. Его трех- и четырехэтажные дома были серо-желтого цвета, под плоскими кровлями, с окнами в оправе деревянных балконов. В нижних этажах — магазины и лавки. Тут и там католические рамы, особняки с богатой лепниной и геральдическими щитами. На углах кварталов — красивые статуи.

Валлетта жила будничной жизнью. Громко зазывали клиентов к выставленным наружу товарам хозяева лавочек и магазинов, торговцы рыбой, апельсинами и абрикосами. Среди прохожих было много солдат в треуголках, зеленых и белых куртках с красными отворотами. Шли куда-то женщины в черных длинных шалях, скрывающих их лица и фигуры. На балконах сохло белье. Перекликались через улицу соседки. Со стуком колес, цоканьем копыт проезжали коляски, кареты. Щелкали бичами кучера. Из окон карет выглядывали важные персоны в париках.

Николя, жестикулируя, рассказывал:

— Дома все как один — из известняка. Как добудут его из каменоломен, он сероватого цвета, податливый, а на солнце желтеет, становится цвета топленого масла и твердым как гранит. На дверях, заметь, — медные ручки в виде дельфинов. Ночью тронет такую ручку вор... и угодит в капкан. Здешние замки с хитринкой! А железные ограды перед дверьми — от коз. Чтоб в дома не лезли. Коз тут мильон...

На углу квартала, украшенном статуей Богородицы с младенцем Христом, Андрей увидел дородного священника. В черной шляпе и такой же черной сутане до пят. На груди медный крест. В руках Библия. Взгляд у священника был острый, цепкий. Местные жители низко ему кланялись. Многие, став на колени, припадали к руке.

— Отец Галеа, капеллан из туземцев, — почему-то усмехнулся Николя. — Здешние арабы большие католики, чем сам папа римский. Службы в церкви не пропустят. А бога величают как турки и арабы — Алла. Смешно, не правда ли?

На их пути попадались красивые дворцы, над которыми реяли незнакомые Андрею флаги. Николя подолгу задерживался у их подъездов, болтал со знакомыми. Потом объяснил:

— Все мы, и рыцари и кандидаты, делимся на «языки» — в зависимости от того, откуда прибыли. Это «языки» Прованса, Оверня, Франции, Италии, Арагона, Германии и Кастилии. Всего восемь, по числу концов у нашего креста. У каждого «языка» есть свой оберж-гостиница. Это и монастырь, и казарма, и крепость. В обержах мы обедаем, обсуждаем свои дела. Я и Бастьен, между прочим, из «языка» Прованса. Он самый старый, самый многочисленный.

— Говоришь, что у вашего креста восемь концов, Николя. А «языков» назвал только семь.

Николя рассмеялся.

— Верно подмечено. Восьмым был «язык» Англии. Но король Генрих Восьмой отобрал у Ордена его земли в Англии, изгнал из своей страны и казнил многих рыцарей, которые не захотели перейти в протестантство.

— А сам ты когда станешь рыцарем?

— Года через три, когда мне исполнится восемнадцать лет. Надо еще принять участие в трех «караванах» — морских экспедициях против неверных. И если не погибну от ятагана, пули или пушечного ядра, получу мантию, шпагу христианского рыцаря и.... тонзуру.

— Монахом станешь? Не могу представить тебя монахом.

Николя вздохнул.

— Таков обычай. Принимая рыцарский сан, кандидат дает обет безбрачия, бедности и воздержания. У мальтийского рыцаря нет ни семьи, ни детей. Впрочем, настоящих-то монахов среди рыцарей почти не осталось. Таких, как Бастьен, можно по пальцам перечесть. Ныне иные времена. Что тонзура? Под париком кто разглядит, что у тебя макушка выбрита. Биться с турками и берберами это не мешает. Зато какой шанс устроиться в коммандери где-нибудь на юге Франции. Здесь все об этом мечтают.

Жизнь есть жизнь.

«Ишь, как далеко заглядывает! — подумал Андрей. — Не споткнуться бы».

На тесной площади высилась простая и суровая на вид церковь.

— Церковь во имя нашего патрона Иоанна Крестителя, — сказал Николя.— Вон с того балкона над западным входом объявляют народу об избрании очередного великого магистра... через три дня после кончины предыдущего.

— Что-то больно быстро — через три дня, Николя.

— Так надо. Чтоб папа римский не успел выставить своего кандидата...

В просторной церкви не было ни души. Вся она блистала мрамором, бронзой, серебром и позолотой. Под высокими сводами с круглыми проемами шелестело эхо. Темнел трон великих магистров. С фресок на Андрея и Николя строго глядели темные лики святых. В глубине церкви виднелась дивная картина — «Усекновение главы» кисти Караваджо.

В сводчатом склепе таились саркофаги из яшмы, порфира и агата. Поверх саркофагов — лежачие мраморные статуи воинов с молитвенно сложенными ладонями. И повсюду барельефы, бюсты, статуи, гербовые щиты с латинскими письменами.

— Вот это саркофаг великого магистра Вилье де Л-Иль Адама, который привел Орден на Мальту, — почти шепотом объяснял Николя.— А в нише слева лежит Жан Паризо де Ла Валлетт. Всего тут двенадцать саркофагов...

Звенело в ушах от царящей в склепе мертвой тишины. В главном зале церкви Николя, облегченно вздохнув, продолжил рассказ:

— Когда в склепе не осталось более места, великих магистров стали хоронить в боковых приделах. И погляди на пол, Андрэ. Он весь устлан могильными плитами. Всего их четыреста. Тут много наших провансальцев...— переходя от плиты к плите, Николя читал эпитафии.— Вот здесь лежит рыцарь из семьи Вильнев. А дальше Симианы, Мирабо, Понтевэ, Сабраны, Вальбели...

Страда Реале завершалась анфиладой широких ступеней, которые вели к Сен-Эльмо, цитадели в виде пятиконечной звезды. Спускаться к ней Николя не захотел.

— Надоели эти лестницы! Скачешь по ним с утра до вечера. Святой Эльм, между прочим, заступник моряков-христиан. Прошлым летом «Глорьез» попала в шторм. Ну, думаем, пропали — перевернет галеру. Но на мачтах и реях заиграли голубые огоньки. Слышим — слабый треск. И у всех полегчало на душе: святой Эльм давал знать, что берет галеру под свою защиту. «Глорьез» тогда сильно потрепало, но мы остались живы. А у вас кто заступается за моряков?

— У нас? У нас Николай Угодник...

С восточных укреплений Валлетты перед ними открылся великолепный вид на Большой порт. На другой его стороне почти отвесно поднимались из воды стены фортов Сен-Анжело и Сен-Мишель. За ними видны были тесные кварталы «старых городов» Биргу и Сенглии, купола церквей.

— Надежный порт, — заметил Николя. — Но все же, когда подует северо-восточный ветер, вход в него и выход небезопасны.

Две галеры совершали непонятные маневры. Уйдя на веслах в дальний конец порта, возвращались на прежние места. Второй, третий раз. Слышны были команды, трели свистков.

— Учеба? — спросил Андрей.

Его юный гид неопределенно пожал плечами.

— Ни то, ни другое. Видишь ли, капитаны остерегаются оставлять галерников без дела. Они тогда начинают думать о побеге, о свободе. Туркам и берберам — этим канальям, нельзя давать ни отдыха, ни еды вволю.

— Но среди галерников есть ведь и французы, и испанцы, и итальянцы, Николя. Наконец, это живые люди.

На лице Николя появилась гримаса.

— Турки и берберы — люди? Или, думаешь, они лучше обращаются с нашими? Око за око, зуб за зуб! А французы, испанцы и итальянцы, о которых ты печешься, — это воры и убийцы, бродяги и нищие. Им самое место на галерах.

— У нас на веслах сидят солдаты.

— Странно! Или в Московии живут одни праведники?

Посетить Святой госпиталь Николя не захотел.

— Стараюсь бывать там пореже, — признался он.— Язвы, болячки. Фи! Недолго и заразу подхватить. Будешь учиться на медикуса, так встретимся в Святом госпитале еще не раз. Ведь «языки» по очереди дежурят в его палатах. Ну, все, Андрэ. Город мы с тобой поглядели. Побегу в таверну «Золотой петух». Там у меня рандеву с друзьями. Адье!

И Николя, насвистывая, отправился по своим делам.

Почему-то захотелось еще раз взглянуть на «Глорьез», и Андрей отправился в Галерную бухту.

Галера была пришвартована кормой к причалу. Капитан Аллар и рыцари давно разошлись по домам. Плотники ставили новую переднюю мачту взамен поврежденной турецким ядром. Гребцов поглотила утроба тюрьмы при форте Сен-Анжело. Окованный железом зев тюрьмы выходил прямо на причал.

При виде галеры в памяти Андрея, будто наяву, вновь ожили недавние события — кровопролитная схватка на палубе «Ятагана», яростные клики бойцов, сверкание ятаганов и палашей, груды мертвых тел. Не перехвати мальтийцы турецкий корабль, гнить бы ему в стамбульском Арсенале или на галере падишаха. И в то же время было чувство некой вины перед Мехметом и Масудом. Суровые это были люди, а относились к нему неплохо.

До чего же приятно ощущать, что ты вольный человек! Андрей отправился на городской рынок. Рынок был многолюден, но на нем царили порядок и чистота. На одном его краю продавали всевозможное добро, явно добытое мальтийцами в морских походах. Рядом работали кустари. Бородачи в тюрбанах и халатах раскатали на горячих каменных плитах персидские ковры, разложили цветастые восточные ткани, рассыпали на холстах золотые и серебряные кольца, браслеты, серьги. Тут же — корзины, полные изюма, фисташек и инжира, кувшины с оливковым маслом. Источали резкие запахи мешки с перцем, кардамоном, корицей и гвоздикой. Сидели менялы. Перед ними столбики монет. Совсем как в Стамбуле!

В зеленных рядах — дивные овощи и фрукты, горки кроваво-красных апельсинов. Тут же выставлена на продажу живность — овцы, козы. В руках у одного крестьянина корзина с кроликами. У другого — негодующий огненно-рыжий петух. Продавали лошадей, ослов.

Сладкий сытный запах привел Андрея к хлебному ряду. Хлеб! Пекари в чистых передниках разложили на досках хлеб, горячие пирожки с сырной начинкой. Пожилая мальтийка продавала румяные хлебцы, один красивей другого. По обе стороны прилавка и за ее спиной щебетали в клетках чижи и канарейки.

Эх, была не была!

Андрей достал одну из монеток — тари, которые дал ему Бастьен. Пышный хлебец принял обеими руками. Мальтийка, остановив его жестом, с улыбкой добавила немного меда. Хлеб оказался необыкновенно вкусным. У меда был запах аниса.

Спасибо тебе, добрая женщина!

На западной стороне Валлетты, прямо под крепостными стенами, жили рыбаки. Присев на раскаленный солнцем камень, Андрей долго глядел на то, как прибывают с моря голубые, зеленые и красные парусные шаланды. Их встречали женщины, дети. Рыбаки кидали им в корзины тунцов, макрель. Мелькали руки в блестящей рыбьей чешуе.

К вечеру Андрей вновь вышел на Страду Реале. Жара заметно спала, и улица преобразилась. В окнах жилых домов, магазинов и лавок приветливо мерцали свечи, лампы и цветные фонарики. Страду Реале заполнила пестрая шумная толпа. Там и сям собирался в заговорщицкие кружки местный люд. Не спеша расхаживали старики — в руках клетки с певчими птицами. Смех, оживленные разговоры на всех языках Европы. Фланировали рыцари в полной форме и при шпагах, щеголи в цветных камзолах, высоких чулках и башмаках. Знакомые обменивались церемонными поклонами. Приглашали друг друга к вынесенным наружу столикам. Угощались сладостями, пили кофе, сиропы со льдом.

«Лед! — удивлялся Андрей. — Откуда лед при такой жаре?» Окна обержей были ярко освещены. Оттуда доносились разговоры, смех, звон посуды. Рыцари собирались на вечернюю трапезу.

На квартиру Андрей вернулся, когда уже стемнело. Красная куртка Жозефа Спиттери висела в углу на деревянном гвозде. Сам Жозеф, сидя у масляного светильника, приводил в порядок желтые остроносые чувяки. Чувяки эти были хорошо знакомы Андрею. Недавно они принадлежали янычару из стамбульской ода. На столе поблескивали начищенные ятаганы. Все это Жозеф готовил на продажу. Его жена Катлин обметывала края платков, вырезанных из алого шелкового тюрбана.

— Поглядел я Валлетту, Жозеф, — сказал Андрей. — Славный город построили рыцари.

Жозеф криво усмехнулся. Порозовел сабельный шрам у него на щеке. Он отложил чувяки в сторону.

— Славный город, не спорю. Он был построен нашими руками. А рыцарей, между прочим, никто не звал. Они пожаловали сюда без приглашения. Великий магистр клялся на Библии уважать наши законы и обычаи, но тотчас забыл о той святой клятве...

Жозеф неплохо говорил по-французски. Голос у него был глухой и низкий, как из бочки.

— Мы мореходы от рождения, Андрэ, — продолжал он. — Знаем море как ладонь своей руки. И нас заставляют служить на галерах Ордена. Рыцари смотрят на нас свысока. Мол, только они истинные христиане. А ведь веру Христову принес на Мальту сам апостол Павел. Об этом и в Библии сказано. Рыцари играют в карты, пьют и дебоширят в тавернах, бьются на дуэлях, совращают наших жен, сестер и дочерей. Куда это годится?

Накипело видно на сердце у старого солдата. Жозеф рывком поправил на предплечье повязку с бурым расплывшимся пятном. Эту повязку Андрей наложил ему еще на «Глорьез».

— При абордаже погибли восемь наших молодцов, Андрэ. После них остались вдовы, дети. А все ценное, что было на турецком корабле, пошло в казну Ордена. Впрочем, кажется, я наговорил лишнего. А у здешнего инквизитора длинное ухо.

— Я все понял, Жозеф,— успокоил его Андрей. — Буду молчать как рыба.

Катлин не знала французского. Обметать платок — работа на целый вечер. Голова у женщины была совсем седая, руки — будто каповые наплывы на старых деревьях. Но из них выходили прелестные вещи — вязаные шали, платки, кружева. Изделиями Катлин были украшены стены, подоконники и цветочные подставки из известняковых кирпичей.

Андрей ушел в отведенную ему каморку. Улегся на мягкой, чистой лежанке. Закинул руки за голову. Тишина, покой. За окном чуть шелестит листьями миндальное дерево. Слышны мирные голоса. Откуда-то издали доносится звон колокола. Ни скрипа уключин, ни звона цепей. Наконец-то можно отдохнуть душой!

С улицы кто-то окликнул хозяина. Разговор в несколько фраз. В каморку заглянул Жозеф:

— Не спишь, Андрэ? Доктор Блондель прислал мальчишку. Завтра утром тебе в Госпиталь.

Окончание следует

Вячеслав Крашенинников