Журнал «Вокруг Света» №03 за 2009 год

Мюнхен: между монархией и анархией

Несмотря на то что государственный гимн Германии начинается со слова Einigkeit («единство»), страна эта отнюдь не единая. Каждая из ее земель стремится сохранить максимум своеобразия. Бавария преуспела в этом больше других, неформально считаясь чем-то вроде страны в стране — со своими традициями, нравами, кухней и языком. И со своей великолепной столицей, во многом способной затмить Берлин.

«Вот собираюсь съездить в Мюнхен», — говорю я Рейнхарду, единственному настоящему баварцу в кругу моих знакомых. «В Мюнхен? А зачем?» — на лице коренного мюнхенца Рейнхарда написано полное недоумение. В этом весь Мюнхен: сюда не ездят. Здесь живут. Богатый, сытый город, где все — «самое лучшее» в Германии (от футбольной команды до оперы), не понимает и не принимает охотников до перемены мест. Турист вызывает у настоящего жителя баварской столицы даже не жалость, а презрение.

По этой же причине мюнхенцы старательно избегают достопримечательностей. Обитателю какого-нибудь респектабельного района — Лехеля или Швабинга — никогда не придет в голову в выходные прогуливаться по центру. Тот же Рейнхард, которого журналистская судьба заставила «эмигрировать» на неприветливую и неискреннюю (как он считает) «Рейнщину», признается, что первое время удивлялся кельнцам: «В воскресенье в центре яблоку негде упасть. А почему? Потому что все любуются на собственный город!» Для мюнхенца это немыслимо: его влекут не всем известные площади и улицы, а живописные предгорья Альп, до которых рукой подать, озеро Тегерн, деревни Верхней Баварии с их простой, но отменной кухней или тот же Фрайзинг — место, от которого «есть пошел» Мюнхен.

Оплот монахов

Расположенный примерно в 30 километрах от Мюнхена, город Фрайзинг дал баварской столице и стране две фундаментальные вещи: христианство и пиво. В 724 году епископ Корбиниан явился сюда с миссионерскими намерениями к Гримоальду — герцогу из первой династии племенного союза баваров. Они пришли на землю, где раньше жили кельты, откуда-то с берегов Эльбы и Влтавы, из Богемии (Чехии). А эта страна тогда уже была заселена в основном славянами. Теперь в Германии часто и охотно шутят, что баварцы-то, мол, и не германцы вовсе.

Так или иначе, первосвятитель Корбиниан обнаружил, что здешние жители уже усвоили некоторые протохристианские верования, конечно, в причудливом смешении с разнообразными языческими. Он навел порядок в этой хаотической религиозной практике и основал на горе Нэрберг бенедиктинский монастырь.

Там в начале XI века и сварили первое немецкое пиво: монахи, как известно, — мастера готовить всякие укрепляющие тело и веселящие дух напитки. Фрайзингский сорт выпускается по сей день, а сам Фрайзинг, как и прежде, — оплот жизнерадостного и жизнестойкого баварского католицизма. Здесь, скажем, и сегодня запрещено чему бы то ни было (включая столбы телефонной связи) «возноситься» выше соборных колоколен. А еще этот городок — традиционный конечный пункт велосипедных прогулок мюнхенцев.

Но что касается приезжих, их всегда неудержимо тянет в центр. Не станем противиться этому обычаю и мы, тем более что расстояния тут невелики. Ведь центр сложился в те времена, когда Мюнхен был всего лишь деревней при монастыре.

Колокольня Фрауенкирхе — уникальная площадка для осмотра города с высоты птичьего полета

К слову о монахах

Члены нескольких церковных орденов, прежде всего бенедиктинцы и францисканцы, вершили историю и определяли облик Мюнхена с самого момента его основания. Уже в раннем Средневековье вокруг фрайзингского аббатства, отпочковываясь одно от другого, выросла целая сеть монашеских поселений. Одно из них так разбогатело, что позволило себе что-то вроде выездной общественной дачи — хутор на соседнем холме Петерсбергль («Петрова горка»). Этот Петерсбергль и упоминается в одной аугсбургской хронике как вилла Мунихен («у монахов»). Запись датируется 1158 годом, он и считается временем основания Мюнхена.

В том же памятном 1158-м произошло еще одно событие: герцог саксонский и баварский Генрих, по прозвищу Лев, из рода Вельфов спалил единственный мост через реку Изар около Фрайзинга, чтобы лишить тамошнего епископа доходов от солевой торговли (по реке белое золото переправляли из зальцбургских приисков на север). Новый же мост Генрих построил как раз возле деревни Мунихен — тут имелся небольшой островок посреди реки и сооружение получалось короче.

На «Петровой горке» — единственном холме посреди плоского, как тарелка, Мюнхена — так и стоит самая старая церковь города, Святого Петра. Но самый известный городской собор — построенная уже в конце XV века Фрауенкирхе, освященная во славу Девы Марии.

Колонна Марии (Мариензойле) была установлена на центральной площади в 1638 году после изгнания шведов

Как и почти на всех мюнхенских церквях, на нем лежит тяжелый отпечаток барокко. Его главная, хоть и сомнительная с религиозной точки зрения, достопримечательность — так называемый след дьявола: вмятина в форме человеческой ступни на одной из плит недалеко от входа. В той части, где должен быть отпечаток пятки, имеется некое углубление — след от копыта, как говорят знатоки чертовщины. Вокруг роятся легенды. По одной из них, строитель собора Йорг фон Хальсбах заключил, как водится, пакт с князем тьмы. Последний взял на себя обязанности прораба в обмен на душу первого, кто войдет в храм. Но когда настал час расплаты, хитроумный Хальсбах отказался выполнить обещание на том смехотворном основании, что дьявол скверно сделал свою работу — в церкви нет ни одного окна (на самом деле они есть, но от входа их действительно не видно, а проникать глубже в храм нечистый не отваживался). В ярости он топнул ногой, оставив пресловутый след, и провалился куда следует.

Фрауенкирхе (она же Мариенкирхе, или Мариендом) — символ Мюнхена, а площадь перед ней — сердце города. Воскресным утром приятно смотреть, как сюда собираются прихожане: картинные старушки в шляпках с вуалетками, буржуазные семьи с нарядными детьми, строгие джентльмены в традиционных баварских лоден — стилизованных под «национальную униформу» крестьянских куртках из серого или зеленого войлока. В Баварии церковь пока сохраняет свои позиции — если не вероучительские, то по крайней мере социальные. Прихожанами Мариенкирхе были и остаются все, кто имеет вес в городской и общебаварской жизни.

При этом храме долгие годы работал человек с интересным именем Сикстус Лампль (помпезное «Сикстус», напоминающее о римских папах, забавно сочетается с фамилией, которая с южнонемецкого переводится как «зайка»). Лампль всю жизнь скромно прослужил большому и важному делу — был городским инспектором церковных органов. На эти годы (1970—1990-е) как раз пришелся «большой органный ренессанс». Ренессанс — звучит гордо, но поначалу он выражался просто в том, что все общины захотели обзавестись новыми органами, соответственно выбросив старые. И Сикстус Лампль принялся подбирать инструменты, буквально как бездомных собак (которых он, кстати, тоже подбирал). Когда органов набралось с полсотни, Сикстус понял, что ему остается одно: уйти на пенсию и открыть для них специальный музей. Сказано — сделано. «Приезжайте ко мне в Валлей, это совсем недалеко», — приглашает он всякого.

И если у вас в Мюнхене найдется свободных полдня, поступите, как истинный мюнхенец: съездите за город к Сикстусу Зайке. Прибыв на станцию Дайхинген/Валлей, вы будете вполне вознаграждены — это местечко можно фотографировать для плакатов с надписью «Прекрасная Бавария». Пригоршня черно-белых фахверковых домиков рассыпана по зеленому холму, посередине — естественно, пивная: за длинным столом под яблоней сидит, наверное, все мужское население деревни (человек пятнадцать). Напротив пивной — мост, ведущий к местному замку. А в замке — музей органов и кроткий седой человек с приветливым и каким-то беззащитным взглядом: Сикстус Лампль, безмерно обрадованный вашим приездом.

Роскошная Резиденция мюнхенских монархов носит следы разных эпох, но прежде всего — барокко

Привычки милой старины

Поиски средневековых достопримечательностей в Мюнхене лучше оставить сразу — современный город полностью растворил их в себе. Хотя археологи стараний не оставляют. С особой политкорректной одержимостью они ищут фундамент старинной синагоги, где в 1285 году гостеприимные горожане спалили заживо 200 обитателей еврейского гетто по подозрению в ритуальном убийстве баварского младенца.

Легче обнаружить следы старины в названиях улиц или в самом языке: например, в Мюнхене до сих пор сохранилось ругательство «реннзау» — «беговая свинья». Так вас могут обозвать, скажем, за неэлегантный обгон на шоссе или на лыжном спуске. Выражение связано со спецификой административного устройства старого Мюнхена: каждому кварталу полагались две штатные свиньи, которые свободно бегали по улицам, очищая их от пищевых отходов. Город, уже тогда преуспевший в самовосхвалении, вообще очень гордился своей прогрессивной системой поддержания чистоты. Так, в определенный день недели всем гражданам вменялось в обязанность сливать нечистоты в речку Катцельбах (из которой, впрочем, в остальное время брали воду для питья и выпечки хлеба).

Катцельбах, как и прочие ручьи болотистого когда-то города, давно упрятан под мостовую. Последним ушел под землю Мюленбах («Мельничный ручей») — в 1968 году. Старики еще помнят скрежет мельницы у придворной пекарни. А сама пекарня существует и сейчас: более того, тут по-прежнему замешивают тесто на натуральных дрожжах и пекут в печи (а не в электродуховке), что редкость в наше время. Самым именитым клиентом «Хофпфистерай» был еще недавно папа Иоанн Павел II — ему хлеб ночной выпечки доставляли утренним самолетом. Ну а его преемнику, баварцу Йозефу Ратцингеру, сам Бог велел поддерживать традицию.

Вообще, еда занимает центральное место в системе баварских ценностей. Доказательство тому — мюнхенский обжорный ряд Виктуалиенмаркт. Его название, собственно, и означает «продуктовый рынок».

«Пока Господь Бог меня не приберет, я буду стоять за этим прилавком», — так определяет свои профессиональные перспективы Элизабет Форстер. Из своих 83 лет 58 она торгует — опять-таки хлебом — на Виктуалиенмаркт. На взгляд «брот-Лизль» («хлебной Лизы»), город и мир изменились за это время не сильно. Не подумайте, что она не в курсе последних событий — она знает, что в России кончился коммунизм и есть президент, которого зовут Бóрис. Кажется. Или все-таки Влáдимир? «Вам хлеб порезать или так возьмете?»

«Текучка кадров» на рынке минимальна: иные магазинчики и прилавки, специализирующиеся, например, на торговле перепелами или белыми грибами, находятся в руках одной семьи уже сотню лет, а то и более. Когда вся страна переживала различные экзотические моды, здесь всегда делали ставку на «золотую троицу» качества, известную любому повару: местное, сезонное, крестьянское. То же постоянство свойственно одной из древнейших мюнхенских пивоварен — «Хофбройхаусу».

Карильон ратушной колокольни: наверху готовятся к турниру рыцари, внизу пляшут бочкари. В зависимости от сезона фигурки приходят в действие один или три раза в день

Отговаривать бесполезно: раз уж вы приехали в Мюнхен, никакая сила не удержит вас от посещения этого знаменитейшего объекта — Придворной пивоварни на маленькой площади Платцель. Навязчивые гиды расскажут и о выступавшем тут Гитлере, и о Ленине, который сюда захаживал. Процитируют даже фразу из дневника Крупской: «Особенно приятно вспоминать «Хофбройхаус», где отличное пиво стирает все классовые противоречия».

Нынешний «Хофбройхаус» — это целый комбинат. Его главная задача — сочетать интересы постоянных клиентов с усредненнотуристическими. Конечно, рядовые приезжие автоматически становятся в этой ситуации «людьми второго сорта», которым полагается поглазеть на главный зал — «Швемме», быстро пробежаться мимо чанов и сейфов, где постоянные «именитые клиенты» хранят под замком свои личные глиняные кружки, и, оставив пару евро в сувенирной лавке, присесть за один из огромных столов в ожидании своего пшеничного литра.

Самое же интересное в «Хофбройхаусе» — не пиво, которое в Мюнхене никак не редкость, а постоянные посетители заведения. Они, как правило, собираются по вечерам и в выходные — строго по так называемым братствам Stammtische. Штаммтиш — это специальный стол в питейном заведении, за которым по назначенным дням встречается один и тот же круг людей. Еще пару десятилетий назад буквально каждый немец был приписан хотя бы к одному такому столу и жертвовал чуть не половиной вечеров в кругу семьи ради общества собратьев (Stammtischbrüder). В последнее время популярность таких «журфиксов» все же падает. Но «Хофбройхаус» — бастион национальной традиции — держится. Так, каждую среду, пятницу и воскресенье здесь встречаются члены клуба «Мы — это мы», по четвергам заседают судебные приставы, по понедельникам — сотрудники городской метеорологической службы. Есть штаммтиш любителей оперы, друзей городского зоопарка, сотрудников концерна Siemens, отставных полицейских и так далее. На «пивных заседаниях» решаются все «важные мужские вопросы». У каждого штаммтиша — свои правила и ритуалы. Это бездонный кладезь для этнографических исследований, но, увы, главная особенность таких пивных братств — они закрыты для посторонних.

К слову о пиве

Этот напиток — символ и Баварии, и всей Германии — завоевал Мюнхен сравнительно недавно. Вплоть до конца XVI века здесь предпочитали пить вино: итальянское или греческое, если есть большие деньги, а нет — так местное (виноград растет в ближайших пригородах). Дневного заработка подмастерья хватало примерно на литр «бормотухи» — достаточно, чтобы как следует напиться. Пиво, которое сейчас считается самым демократическим напитком, употребляли только монастырские жители (им оно порою заменяло еду) и аристократия. Именно аристократу — баварскому герцогу Вильгельму V — пришло в голову внедрить его в народный обиход. В 1589 году этот государь, огорченный дороговизной импортного пива из Саксонии, утвердил «национальную программу» по производству собственного. Программа, как мы видим, сработала — по крайней мере в долгосрочной перспективе.

Политическое возвышение Мюнхена совпало с зарей нового времени. В 1506 году «город монахов» становится столицей всей Баварии. На этот момент в нем всего 14 000 жителей: среди них 700 священников, 600 придворных и 350 официально зарегистрированных нищих. В том же году принял монашество студент Веймарского университета Мартин Лютер . 11 лет спустя он устроил в Европе грандиозный переполох, прибив к воротам собора в Виттенберге свои 95 тезисов. Веха, положившая начало Реформации , важна и в истории Мюнхена: город возвысился именно как оплот борьбы с ней. Испуганный Ватикан поощрял укрепление светских монархий в католических землях, и это позволило баварским курфюрстам установить абсолютизм на испанский или французский манер.

К слову о монархии Баварское королевство дотянуло до ХХ века. Последний монарх — Людвиг III Виттельсбах — бежал из Мюнхена в ноябре 1918 года, предчувствуя, что за первой, ноябрьской, революцией последует вторая. Так и случилось: в апреле 1919-го была провозглашена Баварская Советская республика. Члены Компартии Германии раздали пролетариату оружие, чтобы те сами устанавливали свою диктатуру. Так создалась баварская Красная армия. 20 000 красноармейцев участвовали той весной в жестоких уличных боях, стоивших жизни 600 мюнхенцам.

Коммунистическое восстание было подавлено, но всего четыре года спустя последовало нацистское, больше известное как «пивной путч». Это было в 1923 году, все в том же ноябре — несчастливом месяце. В ноябре 1938-го на Мюнхен опустится «хрустальная ночь»...

Дух Контрреформации с ее избыточной, кричащей роскошью и сегодня во многом определяет дух Мюнхена. Не говоря уже об архитектурном памятнике этой эпохи — роскошной Резиденции монархов (именовавших себя то курфюрстами, то королями, то принцами-регентами). Впрочем, она, несмотря на частые достройки и расширения, как раз не лишена некоторого уюта, что для таких сооружений — редкость. А ее Зал древностей считается самым красивым к северу от Альп. Он, между прочим, послужил образцом и для строителей нашего Эрмитажа (а именно — того помещения, где теперь хранится коллекция итальянской майолики). Засыпанные белым гравием дорожки сада резиденции сегодня облюбованы игроками в шары. Они приходят сюда парами, семьями и целыми компаниями, придавая местности французскую атмосферу. Хороша и дворцовая опера: восстановленный по окончании войны и недавно отреставрированный театр — этакая золоченая конфетная коробка в стиле рококо с отличной, однако, акустикой.

К слову об опере

Будучи в силу судеб чем-то вроде музыкального критика, я привыкла судить о значимости города по качеству его оперного театра. Мюнхенская опера — без сомнения, лучшая в Германии. Здесь лучшие голоса, лучший оркестр и самое чуткое отношение ко всему новому, что происходит в мире искусства. Здесь работают самые эстетствующие маэстро (недавно парса Зубина Мету сменил канадский японец Кент Нагано) и самые радикальные режиссеры, которым руководство театра подбирает адекватный репертуар (так, Дмитрий Черняков получил здесь шанс поставить первую и, будем надеяться, не последнюю в жизни «Хованщину»). Кроме того, Баварская национальная опера (таково официальное название) — единственный театр Германии, который может похвастаться букетом из трех главных европейских див славянского происхождения: словачка Эдита Груберова, болгарка Веселина Касарова, русская Анна Нетребко. Вообще Мюнхен многим похож на города имперского размаха: Милан , Мадрид , Париж , а в чем-то даже и на Петербург. И он умеет быть элегантным — редкое для Германии качество. Даже бомбардировки Второй мировой не сбили спесь с его пышных особняков и самодовольных бюргерских жилищ. В принципе, можно гулять по городу, не опуская головы, и рассматривать только верхние этажи — с их вязью мозаик и скульптур.

А аналогии с соседними столицами запрограммированы. Современную структуру города четко определил в 1812 году король Максимилиан I: по его распоряжению был разработан и принят «генеральный план перестройки и расширения Мюнхена». Любимый архитектор короля Карл фон Фишер ориентировался на флагманов эпохи — соседнюю Вену и Париж. Ему баварцы обязаны размахом своей столицы: широтой улиц и площадей.

Швемме — центральный зал «Хофбройхауса» — единственное помещение знаменитой пивной, не разрушенное бомбежками во время войны. В этих стенах в феврале 1920 года Гитлер огласил свои 25 пунктов, ставших программой НСДАП

Свои причуды

Мюнхенские монархи неизменно славились не только уже засвидетельствованной выше любовью к искусствам, но и к женщинам. Первому из баварских Людвигов (1825—1848) страсть к ирландской куртизанке, которая явилась ко двору в образе испанской танцовщицы Лолы Монтес, стоила престола. Король был человеком щедрым, добродушным и неплохим правителем: по его инициативе в Мюнхен из провинциального Ландсхута был перенесен Баварский университет и построена железная дорога. Но непомерная алчность Розанны Гилберт (пресловутой Лолы Монтес) привела его к роковой ошибке: в 1844-м он повысил цены на пиво. Последовали «пивные бунты» — баварский аналог хлебных... В 1848-м ему пришлось отречься и уехать в Ниццу.

Кстати, раз уж речь снова зашла о пиве, настает момент исполнить долг каждого, кто пишет о Мюнхене, — сказать что-нибудь об Октоберфесте. Это, безусловно, одно из мюнхенских «помешательств»: все бранят праздник как бессмысленный, вредоносный туристический аттракцион и все каждый год на него отправляются. Для баварцев «в изгнании» — берлинском или кельнском — это повод хоть раз в год приехать на родину. Проходит Октоберфест на Терезином лугу (туда можно дойти пешком практически из любой точки центра). История праздника известна: уже упомянутый Людвиг I, тогда еще кронпринц, женился на принцессе Терезе Саксонской. В честь свадьбы устроили скачки. Потом они стали ежегодными и сопровождались выставкой скота. На выставку съезжались крестьяне, катались на качелях-каруселях. Где коровы, крестьяне и карусели — там и пиво. Так появился и развился самый массовый алкогольный фестиваль в мире.

Сегодня «луг» — это гигантская забетонированная площадка. На ней стоят пивные павильоны — целые многоэтажные дома, приписанные к той или иной пивоварне. На празднике — как в самих павильонах, так и снаружи — не протолкнуться. Глядя на такое количество пьяных, горланящих и танцующих «танец маленьких утят» взрослых людей из разных стран, хочется одного: напиться. Все равно чем, хоть бы пивом (впрочем, здесь наливают и все остальное). Такой кумулятивный эффект приводит к тому, что большинство участников празднества покидают территорию Терезиного луга на бровях.

Помимо пива в Баварии есть только один общепризнанный «туристический жупел» — незабвенный образ предпоследнего баварского короля Людвига II. С известным безумцем, который выступил меценатом для Рихарда Вагнера , в самом Мюнхене связано немного: он предпочитал романтические загородные резиденции. Мечтательный король (по-немецки его называют Märchenkönig — «сказочный») ограничил свой вклад в столичное градостроительство сооружением зимнего сада при Королевской резиденции. Здесь он плавал по небольшому водоему на челне среди картонных лебедей, должно быть, воображая себя Лоэнгрином. Людвиг вел себя как истинный аристократ и в то же время нарочито брезгливо относился ко всем проявлениям нового, буржуазного миропорядка. Поэтому его в равной степени любят и монархисты, и анархисты, а его портрет сегодня красуется на пивных кружках и футболках, «мышиных» ковриках и даже на крышках унитазов.

Вообще в Мюнхене немало следов разнообразных безумий: так, в XVII веке высшее общество завело венецианскую моду. Поскольку кататься всем двором через Альпы показалось накладно, решили построить Венецию у себя дома. И впрямь вырыли целую сеть каналов, по которым можно было доплыть от дворца до замка Нимфенбург, тогда еще пригородного. Сегодня водные потоки по большей части засыпаны или упрятаны в бетонные берега — кроме тех, что расположены внутри Нимфенбургского парка. Помимо него практически первозданный вид сохранил и Английский сад.

Пернатые обитатели Нимфенбургского парка не подозревают, что они здесь последние аристократы

К слову о «садовнике»

«Веселый путник, остановись! Благодарность усиливает наслаждение. Здесь друг людей Румфорд воплотил с размахом, чувством и любовью вдохновенную мысль Карла Теодора, облагородив прежде пустынную местность и превратив ее в то, что ты нынче зришь вокруг себя», — такой высокопарной надписью приветствует посетителей Английского сада со своего пьедестала его создатель — уроженец Массачусетса Бенджамин Томпсон (1753—1814), который за заслуги перед баварской короной получил титул графа фон Румфорда. Румфорд, как это часто случалось с персонажами европейской истории, служа разным коронам, сочетал государственную деятельность (в Мюнхене он дослужился до начальника генштаба) с науками и искусствами. Помимо озеленения Мюнхена, граф увековечил свое имя открытием первого закона термодинамики и «румфордовым супом» — рецептом дешевой и питательной похлебки из перловой крупы, гороха и кислой капусты, которой кормили много поколений баварских солдат и нищих.

Классический английский парк был разбит в долине Изара на исходе XVIII столетия. Ни структура, ни стиль его с тех пор не менялись. Привыкшего к запыленной городской растительности приезжего он удивит сельской чистотой красок. Есть тут и социальные аттракционы: в теплое время года на подстриженных лужайках постоянно разыгрываются спектакли при участии двух главных групп исполнителей — ну дистов и вуайеристов. Первые картинно раскладывают на зеленой травке ухоженные телеса. Вторые усаживаются вокруг, прикрываясь газетами, шляпами, дипломатами, и смотрят. Все остальные ходят мимо и хихикают.

К более пристойным садово-парковым увеселениям относится серфинг. Если вы видите на мюнхенской улице, за 500 километров от ближайшего моря, человека с доской для серфинга наперевес — в том нет вины баварского пива. Этот человек идет в Английский сад (или возвращается). Через парк протекает быстрый и холодный Ледяной ручей (Айсбах): на одной из быстрин образуется постоянная волна, пригодная для серфинга.

Дети анархии

«Все, ясно! Поехали! — командует мой спутник бодрым и уверенным голосом. — Айда налево!» Я с удовольствием отключаю голову и следую его указаниям. Его зовут Максимилиан. Он — голос из навигационного прибора. Навигатор моего баварского же автомобиля BMW говорит на 18 языках, в том числе на бешеном баварском диалекте.

К слову о BMW

Концерн «Баварский моторостроительный завод» (так расшифровывается и переводится аббревиатура BMW) представлен в Мюнхене грандиозным архитектурным комплексом, в котором наслоились друг на друга несколько поколений модной архитектуры. Штаб-квартира «баварских моторов» — небоскреб, очертания которого должны напоминать моторные цилиндры. Рядом гигантский рекламно-развлекательный комплекс под названием «Мир BMW». Тут же расположен и музей фирмы. С момента постройки в 1973 году его чашеобразное здание стало одним из символов Мюнхена. В позапрошлом году «Мир BMW» обновили за полмиллиарда евро (сумма, на которую можно было построить дворец на самом дорогом участке земли). Сегодня здесь можно и поглазеть на обаятельных четырехколесных стариканов, которые строили еще в те времена, когда фирма специализировалась в первую очередь на авиационных двигателях, и полюбоваться на чудеса техники завтрашнего дня и плоды фантазии современных художников. Так, обитающий в Берлине датский концептуалист Олафур Элиассон соорудил здесь «ледяной автомобиль»: взяв за основу водородный автомобиль BMW H2R, он заменил внешнюю обшивку болида хрупкой оболочкой — металлическим каркасом, на который напылено много слоев льда. Автомобиль стоит в холодильной камере.

В музее BMW вам покажут не только мотоцик лы и автомобили, но и инсценированные картины из истории концерна. А также расскажут о том, что первые в мире водительские права и номера на машину были выданы именно в Мюнхене

«Баварец по своей природе добродушен, — отмечал уроженец Гессена и житель Тюрингии Иоганн Вольфганг фон Гете. — Но в своих привычках и воззрениях — упорен и непоколебим». Он готов до истерики защищать свой распорядок жизни — например, особые правила в сельском хозяйстве или образовании — и отчаянно отбивается от любых влияний извне: берлинских, брюссельских, любых. В таких делах баварец способен дойти до стихийного анархизма. Взять хотя бы закон о запрете курения в общественных местах: Мюнхен до последнего противился его ратификации, а затем первым ввел послабления, ссылаясь на «специфическую культуру баварских пивных». «Год 2506-й, — шутил один немецкий юморист в популярном скетче. — На заседании земельного парламента в Мюнхене принято судьбоносное решение: принять Единую Европу в состав Баварии. За исключением, конечно, Пруссии».

Всячески подчеркивая свою особость, мюнхенцы бесконечно гордятся даже разновидностью своих городских сумасшедших. Вплоть до того, что им ставят памятники — на Виктуалиен маркте целых пять штук. Как правило, «оригиналы» — это люди из глубинки, так сказать, носители народной смеховой культуры. Но есть и совсем отдельный случай — знаменитый баварский клоун, мюнхенский уроженец Карл Валентин.

Через 60 лет после смерти его по-прежнему знает в городе каждый — примерно как Чарли Чаплина в Америке. В двух словах не скажешь, что именно смешного было в этом худом, не уклюжем человеке с лошадиным лицом, приятеле Брехта и «дадаисте от сохи». В 1930-е годы Валентин — пожалуй, единственный в рейхе — мог позволить себе выйти на сцену и вместо обязательного приветствия сказать публике: «Хайль... Хайль... Хайль... как его там? Никак не могу упомнить...» — «Гитлер!» — подсказывали ему из зала. «Да, Гитлер, — хлопал себя по лбу комик. — Хорошо все-таки, что нашего фюрера зовут не «Кройтер» («хайлькройтер» по-немецки — «лекарственные растения»). Впрочем, вскоре после начала войны Валентину все же запретили выступать. Как и полагается художнику, он глубоко не любил власть в любых проявлениях, за что по сей день любим мюнхенцами.

В маленьком музее Валентина, внутри старинных Изарских ворот, хранится то, что осталось от его знаменитого «Паноптикума» — абсурдного ярмарочного балагана, пародии на музей. Клоун собирал здесь все истинно лишенное смысла. «Стакан берлинского воздуха», отороченная мехом «зимняя зубочистка», «скважина от замка, смыкавшего пояс верности принцессы Кунигунды», инсталляция «Водолаз, вынужденный лечь спать в скафандре, поскольку потерял на дне ключ от него». Кстати, открывается музей ровно в 11.01 (как значится на сайте, «даже в самую мерзкую погоду»), а закрывается в 17.29.

Русский хоббит

Они наверняка понравились бы друг другу, если бы встретились — Валентин и персонаж, вошедший в мюнхенскую историю под именем Väterchen Timofej. Но такой возможности им не представилось — «батюшка Тимофей» явился в городе в 1952 году, через четыре года после смерти комика. Откуда — точно никто не знает. Сам он рассказывал, что был «прихвачен» в качестве возницы немцами, отступавшими из СССР. Так или иначе, Тимофей был одним из тех многочисленных советских граждан, что затерялись после Великой Отечественной войны и сочли за благо не возвращаться домой.

В храме фотографии «батюшки Тимофея» соседствуют с богородичными иконами

Свой крестьянский практицизм Тимофей доказал на деле: в Мюнхене он облюбовал идиллическую «ничейную землю» на краю города — Обервизенфельд. Здесь он построил сперва «хату» — типичную мазанку, а потом — церковь. Маленькую, белую, с луковкой-маковкой. Набожным баварцам он сообщил, что действовал при этом по указанию Девы Марии, которая явилась ему не то в городе Шахты Ростовской области, не то в Вене. Богоматерь часто является и баварцам, так что маленькая церковь полюбилась населению. Для строительства Тимофей использовал материалы с ближайшей свалки, куда были свезены обломки разбомбленных во время войны домов. А над алтарем соорудил полог из фольги. В этом «храме мира между Востоком и Западом» сам же основатель и служил — вопреки канону какой бы то ни было конфессии.

Вся эта трогательная история продолжалась до начала 1970-х, когда Обервизенфельд попал в зону строительных работ для пред стоявшей Олимпиады. И тут мюнхенское население так решительно встало на защиту Тимофея и его церкви, что архитектор Олимпийской деревни Гюнтер Бениш решил нанести визит белобородому отшельнику. В результате архитектурные планы были изменены, новый комплекс сместился к северу, а русский биотоп сохранился. Умер таинственный старик совсем недавно, дожив до очень преклонных лет. Если верить пожелтевшей бумажке, которую он предъявлял всем, кто интересовался, Тимофей Васильевич Прохоров родился в станице Багаевской Ростовской области в январе 1894 года. Таким образом, на момент смерти летом 2004 года ему шел 111-й год. «Самого старого мюнхенца» хоронили со слезами всем городом: Do swidanija, Väterchen Timofej!

А «восточно-западная церковь» и хата Тимофея сразу попали в число титульных достопримечательностей. Об их сохранности пекутся энтузиасты, небольшой музей рассказывает о повседневной жизни отшельника, а городской бургомистр Кристиан Уде называет «русский анклав» в Олимпийском парке «самым симпатичным самостроем в мире». Поверьте — такое в Германии возможно лишь в Мюнхене.

Фото Алексея Бойцова

Анастасия Буцко