Журнал «Вокруг Света» №07 за 1994 год

Житие мореходов с пакетбота «Св.Петр»

Гравюры, которыми мы иллюстрируем «Дневники» Г.Стеллера, взяты из книги С.Крашенинникова «Описание земли Камчатки», изданной в 1775 году.

Читатель, вероятно, помнит публикации нашего журнала о работе историко-археологических экспедиций на Командирах. Экспедиция «Беринг-91» обнаружила могилы командора Беринга и его сотоварищей, прочла историю их печального конца. Благодаря находкам этой экспедиции был реконструирован облик Витуса Беринга («ВС» № 8/92). Но многие из отряда Беринга выжили. Пытаясь восстановить их жизнь на острове, исследователи обратились к малоизвестным документам. В том числе к «Дневникам» натуралиста Георга Вильгельма Стеллера, участника экспедиции Беринга. Впервые наиболее полный текст «Дневников» вышел в свет лишь в 1988 году на английском языке. Предлагаем фрагменты из него. Итак — ноябрь 1741 года, Командорские острова.

На обратном пути от берегов Северной Америки к Камчатке пакетбот «Св.Петр» потерпел крушение близ неизвестного острова. Выжить и добраться до родных берегов, до земли обетованной — единственная цель и надежда тех, кто провел на острове, который они назвали именем Беринга, более девяти месяцев...

Т еперь я считаю необходимым изложить здесь все, что происходило с нами изо дня в день, в том порядке, как это записано в моем дневнике.

Наши надежды укрепились с появлением пищи, хотя и не изобильной, утомительные посещения корабля (Имеется в виду пакетбот «Св.Петр».) внезапно сделались ненужными, и через несколько дней люди стали воздерживаться от любой работы, чтобы передохнуть и выполнять лишь необходимое по хозяйству, что и так было слишком тяжело.

Мы направили трех человек, которые должны были повернуть в восточном направлении и пойти в глубь земли, чтобы тщательно ее обследовать, потому что все еще оставалась надежда — хотя и не слишком подкрепленная, — что это может быть Камчатка, что могла быть допущена ошибка в широте, что это местность вокруг Олютора, каковое мнение согласовалось с тем, что там также много песцов и они, возможно, происходят от камчатских. Другие по-прежнему хотели считать землю мысом Кроноцким, и, хотя недостаток оснований для такого мнения был очевиден, им, видно, хотелось обманывать себя, чтобы легче было жить с этой надеждой.

На берегу умерли следующие люди: в самом начале старый и опытный штурман Андреас Хессельберг, который прослужил на море более пятидесяти лет и в возрасте 70 лет исполнял свою службу с подобающей верностью. Кроме него, умерли два гренадера, один канонир, слуга мастера и один матрос.

8 декабря умер капитан-командор Беринг, а днем позже — подшкипер Хотяинцов, бывший ранее его адъютантом. Наконец 8 января скончался последний из нашего экипажа, кому суждено было умереть, а именно прапорщик Лагунов, тринадцатый по счету.

...Покойный капитан-командор Витус Беринг был по рождению датчанин, по вере праведный и благочестивый христианин, по поведению благовоспитанный, дружелюбный, спокойный человек, по этой причине любимый всею командою, снизу доверху.

Мы похоронили его на следующий день рядом с нашим пристанищем по обряду, принятому нашей церковью. Там он и лежит между своим адъютантом, комиссаром и гренадерами. При отплытии мы поставили деревянный крест, чтобы отметить его могилу, который, по обычаю русских в Сибири, в то же время является знаком новой земли, ставшей владением Российской Империи... ( Этот крест не существовал уже в начале XIX века. В 1880 году был поставлен новый памятный крест, но совсем в другом месте, которое долгое время ошибочно считалось могилой Беринга — вплоть до 1991 года, когда экспедиция «Беринг-91» обнаружила захоронение капитана-командора и его сподвижников.)

После смерти капитана-командора мы, благодарение Богу, настолько преуспели, что вся команда смогла найти убежище от нападок зимы в пяти землянках. Все они стояли бок о бок, на месте, первоначально выбранном нами для жилья, и назывались следующим образом: казарма, юрта лейтенанта, жилище мое, Алексея Иванова и юрта Луки Алексеева. Перед каждым жилищем стояло несколько бочек, в них, по отсутствии амбара, мы могли сохранять наши мясные припасы от песцов, а также козлы, на которых развешивали одежду, выстиранное белье и все, что угодно.

Теперь, когда смерть отступила, люди понемногу начали восстанавливать силы, и в день Святого Рождества многие опять были здоровы, в основном благодаря превосходной воде, мясу различных морских животных и отдыху; единственным нашим стремлением было продержаться зиму и набраться сил, чтобы весной еще усерднее приняться за труды, способствующие нашему возвращению. Для достижения этой цели следовало решить три основные задачи, первой из них, по причине недостатка провизии, была добыча морских животных, чтобы мы могли кормиться их мясом. Хлеб же, напротив, служил лакомством.

С половины ноября до начала мая каждый получал в месяц по 30 фунтов муки и несколько фунтов ячневой крупы, но последней хватило всего на два месяца. В мае и июне каждый получал всего по 20 фунтов муки. В июле и августе кончились даже эти припасы, и нам пришлось довольствоваться одним мясом, потому что, с всеобщего согласия, мы отложили 25 пудов муки на дорогу до Камчатки. Тем не менее, благодаря нашей экономии и бережливости получилось так, что с начала и до конца мы ни дня не оставались вовсе без хлеба и каждая юрта смогла заготовить на дорогу столько сухарей, что половину мы привезли с собой в порт, а из 25 пудов муки по дороге израсходовали только 5.

Беда была с мукой. Слежавшись за два или три года в кожаных мешках, она совершенно промокла, когда судно выбросило на мель. Лежа долгое время в соленой воде, она стала отдавать самыми разными материалами, имевшимися на корабле — порохом и всяким хламом, и ее приходилось употреблять без особых анатомических теорий. Сначала, пока мы к ней не привыкли, у нас так пучило животы, что они гремели, как барабаны. Поскольку у нас не было печи, мы не могли и не хотели выпекать хлеб из-за лишних хлопот. Вместо этого каждый день жарили свежие сибирские калачи или пирожки в тюленьем или китовом жире, а впоследствии в жире морских коров. За едой они выдавались каждому по счету. Лишь по истечении двенадцати месяцев мы вновь поели хлеба, когда незадолго до отплытия построили две печи для заготовки пищи на дорогу.

Я и другие, добывавшие провиант, передавали его в общий котел и после этого получали ту же долю, что и остальные.

... В ноябре и декабре мы убивали морских выдр на Бобровом поле и у Козловой речки, в трех-четырех верстах от наших жилищ; в январе — у Китовой речки, в шести-восьми верстах; в феврале — у Усов и Большой Лайды, в двадцати-тридцати верстах. В марте, апреле и в последующие месяцы, когда морские выдры полностью исчезли к северу от наших жилищ, мы переходили на южную сторону земли и приносили выдр за двенадцать, двадцать, тридцать и даже сорок верст.

Наша охота на этих животных происходила следующим образом: во все времена года, однако более зимой, чем летом, эти животные выходят из моря на сушу спать, отдыхать и играть друг с другом. При малой воде они лежат на скалах и осушенном песчаном берегу, при большой воде — на суше, на траве или в снегу, в четверти, половине или даже целой версте от берега, но чаще рядом с ним. Поскольку на этом необитаемом острове они никогда не видели человека и не испытывали перед ним страха, то чувствовали себя в полной безопасности, занимались венериными играми на суше и приводили туда своих детенышей; тогда как на Камчатке и на Курильских островах они выходят на берег очень редко или не выходят вовсе.

В лунные вечера и ночи мы обычно отправлялись вдвоем, втроем или вчетвером, вооруженные длинными и прочными березовыми жердями. Осторожно шли по берегу, сколько возможно, против ветра, внимательно глядя по сторонам. Когда мы видели лежащее или спящее животное, один из нас очень осторожно приближался к нему, даже подползал. Тем временем другие отрезали животному путь к морю. Как только к нему подкрадывались столь близко, что его можно было достигнуть в несколько прыжков, один из нас внезапно вскакивал и забивал его до смерти частыми ударами по голове. Если животное убегало до того, как к нему подкрадывались, остальные преследовали его, отгоняя от моря, теснее смыкаясь на бегу вокруг него, пока оно, как бы проворно ни убегало, наконец не выдыхалось и попадало к нам в руки. Но если, как случалось часто, нам встречалось целое стадо, каждый из нас выбирал одно животное рядом с собой, и тогда дело шло еще лучше.

Вначале нам не нужно было особого внимания, хитрости и проворства, поскольку животными был полон весь берег и они чувствовали себя в полной безопасности. Но потом они так хорошо распознали наши повадки, что мы замечали, как они выходят на берег пугливо, с величайшей осторожностью; сначала они оглядывались по сторонам и во все стороны поворачивали носы, чтобы по запаху почувствовать, что скрыто от их глаз. Даже после того, как они долго озирались и решали отдохнуть, они порой снова вскакивали, словно от страха, снова осматривались или уходили обратно в море. Где бы ни лежало стадо, оно повсюду выставляло дозорных.

Злобные песцы, которые намеренно поднимали их от сна и заставляли настораживаться, также служили нам помехой. Из-за них нам все время приходилось искать новые места, чтобы выслеживать выдр, уходить на охоту все дальше, предпочитать темные ночи светлым, а неблагоприятную погоду — спокойной.

Однако, несмотря на все трудности, с 6 ноября 1741 года по 17 августа 1742 года мы убили более 700 животных, съели их и в подтверждение забрали шкуры на Камчатку.

Но, поскольку мы порой убивали их без нужды, только из-за шкур, часто бросая и мясо, и шкуры, если они были недостаточно черны, дошло до того, что мы потеряли всякую надежду построить судно. Потому что весной, когда провиант был уже съеден и начались работы, эти животные были уже полностью вытеснены на пятьдесят верст к северу.

Мы довольствовались тюленями. Однако они были слишком хитры, чтобы отважиться удаляться от моря, и нам очень везло, когда удавалось их подкараулить.

...Второе наше основное занятие состояло в том, чтобы добыть древесину. Это была одна из труднейших и важнейших наших задач, поскольку, кроме низкого ивового кустарника, на всем острове не найти было ни деревца, а прибойный лес, нечасто выбрасываемый морем, лежал под снегом от аршина до сажени глубиной. Все, что можно было найти вокруг, было без промедления собрано с самого начала — на строительство и на топливо. Уже в декабре мы носили дерево за четыре версты, в январе и феврале — за шесть-десять верст, в марте — за пятнадцать-шестнадцать верст.

Но в апреле, когда снег осел и открылся берег, мы внезапно избавились от этих трудов не только потому, что нашли достаточно дерева поблизости, но также и потому, что начали разбирать корабль и получили столько щепок и досок, непригодных для нового корабля, сколько было нужно для обогрева наших юрт и приготовления пищи; это принесло нам заметное облегчение. И морских животных, и лес мы носили домой на спине с помощью деревянной поперечины, закрепленной на груди веревками. Самая малая наша нагрузка составляла 60, чаще 70-80 фунтов, помимо топоров, котлов, сапожного и портновского инструмента, который мы повсюду носили с собой на случай, если порвутся и прохудятся наши одежда и обувь.

С собой мы взяли только летнюю одежду и обувь на три месяца, но поскольку ежедневно сильно рвали их в тяжелых трудах, пришлось даже праздничную одежду, плащи и мундиры превратить в рабочую, чемоданы — в башмаки, а кожаные мешки для провианта — в подметки. Коль скоро никто не желал работать за деньги, каждому приходилось быть, насколько он это умел, сапожником, портным, перчаточником, мясником, плотником, поваром и слугой. Некоторые через короткое время развили такие способности, что в„ будущем спокойно могли бы зарабатывать себе на хлеб этими ремеслами.

Третьей задачей было ведение хозяйства, что означало постоянное приготовление пищи, чтобы она имелась в любое время, когда бы голодные работники ни вернулись домой. В нашей юрте мы установили следующий порядок, который затем был принят и сохранён как твердое правило всеми остальными: поскольку нас было пятеро немцев, трое — простого звания — сыновей камчатских казаков, а также двое слуг капитана-командора (о которых согласно его завещанию я должен был печься), то есть всего десять человек, один из нас и один из простых (или, по нашему усмотрению, по двое каждого звания) постоянно ходили на промысел, в то время как остальные отправлялись за деревом. Один немец и один русский были поварами, в каковой работе мы, немцы, обладали тем- преимуществом, что не разводили огня, не ходили по воду и даже не открывали или закрывали дымоход. Остальные также мыли и убирали после еды кухонные и столовые принадлежности — котлы, блюда, тарелки, ложки, скатерти и прочее, но мы носили звание «шеф-поваров», а они — «помощников». Они также должны были нам повиноваться во всем остальном и находиться в нашем распоряжении, чтобы все делалось должным образом, поэтому каждый день все знали свою работу и обязанности без напоминаний. Такой порядок делал всякую работу терпимой, поддерживал среди нас довольство и благожелательность, а пища и питье всегда были в изобилии и лучше приготовлены, чем во всех других жилищах. Но всяких раз, когда мы о чем-нибудь совещались, каждому позволено было высказать свое мнение, и принимался самый дельный совет, от кого бы он ни исходил.

В таком настроении мы отмечали воскресенья и праздники, Святое Рождество точно так же, как мы делали бы это, если бы находились дома. В общие и большие государственные праздники мы развлекались, приглашали офицеров и произносили под чай, за неимением других напитков, множество веселых речей и добрых пожеланий, пользуясь в скудости теми же удовольствиями, что и в других местах, где всего в избытке.

26 декабря разведчики, высланные во второй раз, вернулись с известием, что мы находимся на острове, который они обошли вокруг с востока. Тем не менее они нашли столько явных знаков на берегу, таких, как камчатские рули, днища рыбных бочек и другие приметы, что мы не могли усомниться: Камчатка находится на небольшом расстоянии отсюда.

29 января наша юрта убила первого морского льва. Мы обнаружили, что его мясо отличается удивительным вкусом и качеством, и ничего более не желали, как чтобы это животное чаще попадало нам в руки. Его жир напоминает говяжий костный мозг, а мясо похоже на телятину.

1 февраля сильный северо-западный шторм и очень высокий прилив вынесли наш пакетбот так далеко на берег, что у нас появилась реальная надежда спустить его на воду на высоком приливе — при условии только, что весной нам удастся достать якоря, — поскольку незаметно было сильных повреждений и корпус по-прежнему держал попавшую внутрь воду. Но это заблуждение объяснялось тем, что внутри он был сильно забит песком, который воду не пропускал. Тем не менее, было очевидно, что при дальнейшей разборке корабля мы будем избавлены от большого труда, коль скоро его выбросило так далеко на сушу.

Мягкая погода побудила нас готовиться к отправке третьей партии для исследования земли на востоке, и с этой целью 23 февраля были посланы подштурман Юшин и еще четверо. Но за шесть дней они добрались только до точки, отстоящей от лагеря к северу на шестьдесят верст, и, обратив все исследования в охоту на выдр, вернулись 8 марта со скудными сведениями, которые позднее оказались неверными. Поскольку причиной своего возвращения они назвали невозможность продолжения пути из-за отвесных утесов, выступающих в море, на 10 марта был назначен новый совет, на котором было решено приказать боцманмату Алексею Иванову, единодушно выбранному всеми, пойти вдоль Лесной речки на юг и идти вдоль берега, пока он не достигнет конца острова либо самого материка, потому что некоторые до сих пор пребывали во мнении, что это Кроноцкий мыс.

15 марта они отправились в путь, но 19 марта неожиданно возвратились с тем же сообщением, что не могли продолжать путь на юг из-за крутых утесов, выступающих в море. Но, как я установил позднее в своем походе, они не заметили верного пути. Между тем они принесли любопытное двойное известие: 1) что нашли щепки и обломки шлюпа, построенного в Аваче прошлой зимой, а плотник, солдат Акулов, нашел части, которые он вырезал в Аваче; 2) они также описали нам животное, которое увидели на суше впервые в жизни и которое мы сочли за «кота», или морского котика, ставшего нам впоследствии хорошо знакомым.

22 марта тот же боцманмат со своими прежними спутниками снова отправился в поход с теми же наказами, что и в первый раз, и вдобавок с приказанием идти на север до крайней точки, а оттуда продолжить путь по суше на юг. Если на юге встретятся препятствия, то он должен снова отправиться на север или вдоль гор, пока не достигнет материка или конца острова. В последнем случае следовало сразу повернуть назад, чтобы более не задерживать строительство нового судна. Но если они достигнут материка или Камчатки, половина из них должна идти с сообщением в Авачу, а вторая половина — вернуться с известиями к нам. Я сопровождал их вместе с тремя другими из нашей юрты. От Лесной речки мы впервые пошли в глубь суши.

Весной — снег осел, позволяя нам двигаться на юг, где морские выдры и тюлени еще не были напуганы и встречались в огромных количествах; нас весьма ободрило это открытие, и мы потом прилежно и часто посещали это новое место, хотя из-за гор путь был долог и чрезвычайно утомителен. Трижды в пути случалось такое, что около трети из нас чуть не погибло.

... Теперь, когда мы не видели иного пути добраться до Камчатки (также и из-за отсутствия дерева), как разобрать наш старый пакетбот и построить из него маленькое судно, мы на совете решили таж и поступить. Тогда же, 9 апреля, был установлен следующий порядок, который должен был действовать со дня начала разборки до окончания строительства нового судна:

1) Те двенадцать человек, кто умел работать топором, должны непрестанно этим заниматься.

2) Все остальные, за исключением двух офицеров и меня, должны ходить на промысел; когда одна артель возвращалась домой с промысла, она день отдыхала, но при этом занималась хозяйством, готовила пищу для остальных, а затем чинила их одежду и обувь; на третий и в последующие дни она отправлялась работать на строительстве, пока снова не насту пала ее очередь идти на промысел.

3) Все мясо следовало доставлять в общее место, и каждое утро каждый повар из каждой юрты должен был получать свою долю от унтер-офицера, чтобы плотники, жившие в разных юртах, не испытывали в чем-либо недостатка.

После того, как все подписали этот договор, мы на следующий же день начали самые важные подготовительные работы. Сняли материалы с пакетбота и собрали их в одном месте на берегу. Точила были сняты и вставлены в лоток; инструмент очищен от ржавчины и наточен; построена кузница; выкованы ломы, железные дубинки и большие молоты, для чего собрано дерево и изготовлен уголь. Последняя задача была очень тяжелой и сильно задержала всю работу.

Мы предвидели большие трудности в промысле из-за того, что отпугнули морских животных, но неожиданно Господь чрезвычайно укрепил наш дух следующими событиями. 18 апреля люди из казармы убили морского котика, который, с жиром и мясом, весил не менее двадцати пудов. 19 апреля те же люди убили еще одного котика такого же размера, и стало ясно, что весь экипаж сможет целую неделю кормиться двумя или, самое большее, тремя животными.

Более того, поскольку я знал по сведениям, полученным еще на Камчатке, что эти животные каждую весну передвигаются стадами в огромных количествах мимо Курильских островов и побережья Камчатки на восток и в сентябре возвращаются обратно на юг, при этом самки по большей части беременны, я заключил, что наш остров, вне всяких сомнений, является местом, где эти животные проводят лето, чтобы дать жизнь потомству, а потому эти первые котики — лишь предвестники остальных. Впоследствии такие рассуждения нас не обманули.

И позднее вместе с подлекарем я тоже убил одно животное, за которым затем последовали бесчисленные стада, за несколько дней заполнившие берег настолько, что мы не могли миновать их без опасности для жизни, а в некоторых местах, где животные покрывали всю землю, вынуждены были взбираться на горы и по ним продолжать путь.

И все же вскоре возникли два затруднения при этом неожиданном и удивительном изобилии, ниспосланном Богом. Первое состояло в том, что эти животные находились лишь на южной стороне острова, против Камчатки; следовательно, их приходилось тащить до наших жилищ не менее восемнадцати верст от ближайшего места охоты. Во-вторых, мясо их пахло, как свежая белая чемерица (Чемерица — род многолетних трав семейства лилейных.). Это внушало отвращение и у многих вызывало сильную рвоту и понос.

Тем не менее, мы обнаружили, что мясо другого котика — серого, более мелкого, пребывавшего в еще большем количестве, значительно нежнее и вкуснее и его можно есть без отвращения. Кроме того, позже прямо напротив наших жилищ был найден другой путь на юг, вполовину короче прежнего. Поэтому мы решили постоянно держать там двоих людей, убивающих животных по очереди. У них всегда было столько мяса, что ежедневно высылаемые партии могли сразу взваливать его на спину и возвращаться обратно в тот же день.

Мы еще более приободрились, когда 20 апреля, за день до того, как мы начали разборку пакетбота, на Козловом поле в пяти верстах к западу от наших жилищ выбросило крупного кита, пятнадцати саженей длиной и совершенно свежего. С него мы за два дня собрали столько ворвани и жира, что при отплытии с острова оставили несколько полных бочек.

Вскоре после этого часто стали появляться и морские львы, которых на Камчатке называют «сивучами». И хотя никто не отваживался убить это свирепое животное, мы разделали одно, раненное на Камчатке «носком», или гарпуном, — сивуч был выброшен на берег вблизи нас, мертвый, но мясо его было еще свежее.

Весь май и половину июня мы жили мясом молодых морских котиков и их самок.

5 мая было положено начало нашему судну и будущему отплытию установкой ахтерштевня и форштевня на киле. Затем лейтенант Ваксель пригласил всех в свое жилище и, при отсутствии других напитков, угостил нас монгольским «сатураном», или чайным супом, с мукой, поджаренной в масле. По этому случаю мы были весьма веселы вопреки многим не удовлетворенным желаниям и устремлениям.

Приятная весенняя погода, кроме наслаждения ею, дала нам многие преимущества. Когда снег растаял, мы нашли столько дерева, повсюду лежавшего на берегу, что перестали беспокоиться об угле, необходимом для нашей кузницы. У нас также появилось много съедобных и вкусных растений и кореньев; употребление их вносило разнообразие в нашу пищу и давало лекарство нашим истощенным телам. Прежде всего среди них были камчатская сладкая трава; клубни камчатской лилии-сараны, которой здесь значительно больше и она намного крупнее, чем на Камчатке; некое растение, листья которого по вкусу и форме походят на сельдерей, а корень по вкусу напоминает пастернак, а также корни дикого сельдерея. Кроме того, мы ели листья медуницы, побеги кипрея, корни горца. Вместо черного чая приготовляли настой из листьев брусники, а вместо зеленого чая - из листьев грушанки, а позднее вероники. Для салата мы использовали ложечную траву, веронику и сердечник.

11 мая и в последующие дни быстро тающий снег и постоянные дожди с ветрами, приходившие с юго-востока, вызвали такую высокую воду, что речки переполнились, и мы с трудом выдерживали в наших подземных жилищах, залитых водой на один-два фута. Когда дожди прекратились, мы вынуждены были покинуть зимние дома и построить на земле летние. Тем не менее, когда вода впиталась в землю, мы по-прежнему посещали зимние дома.

Дождь задержал строительство судна на несколько дней. Затем строительство продолжили с еще большим воодушевлением и, к нашему удивлению, обнаружили, что пакетбот легко разобрать, чего мы сначала не ожидали, потому что он был новым и прочно построенным, а у нас не было инструмента для разборки. Работа над новым судном день ото дня все более спорилась, поэтому вместе с надеждой чрезвычайно возросло и всеобщее рвение.

Когда к концу мая обшивка была полностью закончена и поставлена на киль, мы более не сомневались, что в августе сможем добраться до Камчатки, и были озабочены тем, как избежать мучительной доставки мяса и обеспечить всех пищей. Это можно было сделать, охотясь на морских коров, которые ежедневно во множестве были у нас перед глазами. Тогда работа пошла бы еще быстрее, тем более что людям уже недоставало сил, а их обувь и одежда сильно истрепались от походов по пересеченной местности на юг и через горы.

Поэтому 21 мая мы предприняли первую попытку, изготовив длинный железный крюк, к которому привязали прочный и длинный канат, чтобы зацепить им огромное и мощное морское животное и вытащить его на берег, но безуспешно: шкура этого животного была слишком жесткой и прочной. Мы не преминули провести еще несколько экспериментов и поменять крюк. Но эти попытки обернулись еще худшим, и животные скрылись в. море вместе с крюками и канатами.

Наконец чрезвычайная нужда заставила нас задуматься о более подходящих средствах, потому что по причинам, указанным выше, люди не могли продолжать охотиться по-прежнему. С этой целью в конце июня отремонтировали лангбот, который осенью был сильно разбит волнами о скалы. Гарпунщик и пятеро гребцов заняли в нем места. У них был с собой очень длинный канат, сложенный должным образом, точно так, как при охоте на китов в Гренландии, один конец которого привязали к гарпуну, а другой держали на берегу сорок человек.

Они очень осторожно плыли к животным, стада которых паслись у берега в полнейшей безопасности. Как только гарпунщик ударил одно из них, люди на берегу стали тянуть животное к себе, а находившиеся в боте гребли к нему и своим поведением еще более его пугали. Как только оно немного ослабло, люди в боте вонзили большие ножи и штыки во все части его тела, пока оно, совершенно обессилевшее от потери крови, которая фонтанами била из его ран, при высоком приливе не было вытащено на берег для разделки.

Когда прилив отступил и ношу вытянули на сухой берег, мы отовсюду большими кусками срезали мясо и жир, которые с большой радостью отнесли в свои жилища. Часть поместили в бочки. Другую часть, особенно жир, развесили на козлах. Наконец-то мы избавились от всех забот о пище и оказались способны продолжать постройку нового судна, удвоив число работников.

... Поскольку все трудности разборки пакетбота и заготовления пищи были позади и поскольку для разнообразия мы иногда вытаскивали своими полусгнившими сетями столько рыбы, что одного улова хватало на восемь дней, мы — благодаря множеству рук, удвоенной энергии и постоянному дружескому подбадриванию лейтенанта Вакселя — значительно преуспели, и к середине июля готовый корпус судна стоял на стапеле. Остальное время до 13 августа было потрачено на изготовление такелажа, рангоута и мачт, кузнечные работы и на утомительное вытапливание смолы из старых канатов, а также на возведение помоста для спуска судна, что причиняло более всего неприятностей, поскольку нам сильно не хватало дерева и других материалов. Дерево для помоста носили отовсюду, с самых удаленных участков побережья; помост закрепили, нагрузив на него пушки.

Другие возводили склад для материалов, которые мы оставляли на острове. Третьи строили печь и запасали сухари на дорогу. Некоторые готовили бочки (которые нужны были для плавания) с железными обручами и веревками, потому что эта работа осталась не сделанной ранее в Охотске. Некоторые разведывали дно моря. Никто не хотел сидеть сложа руки и не сидел — ведь все ближе и зримее для каждого становилась надежда на отплытие. Хотя желание добыть еще шкуры выдр вызвало у некоторых мысли о новой зимовке, они наконец, устыдившись, отказались от этого намерения.

8 августа все было готово к отплытию. Днем мы все помолились Богу, прося его об успешном спуске судна на воду (оно было посвящено Святому Апостолу Петру и названо его именем), и, завершив молитву, с Богом начали спуск.

Но, к нашему ужасу, судно осталось неподвижным. Своим весом оно давило на помост, который, очевидно, был построен слишком низким. Мы работали изо всех сил и, используя домкраты, подняли его так высоко, что смогли исправить ошибку с помощью нескольких толстых досок, подсунутых с боков между судном и помостом, после чего судно было благополучно спущено. Но к этому времени высокий прилив кончился, и завершение спуска пришлось отложить на следующий день, когда, с приливом, судно успешно спустили в море.

После этого мы трудились день и ночь. 11 августа установили мачту и закрепили вантами. Затем погрузили воду, провиант и багаж каждого.

Предварительно каждому пришлось письменно заявить, какой вес он хочет взять с собой. Все, что превышало разрешенный вес, оставили.

Во время погрузки судна плотники продолжали строить небольшую шлюпку, которую можно было бы разместить на палубе и использовать при крайней необходимости.

Провиант нашего судна состоял из 25 пудов ржаной муки; пяти бочек засоленного мяса морских коров; двух пудов гороха и бочки соленой говядины, которая уцелела даже при скудости нашего питания на возвратном пути из Америки. Кроме того, каждому выдали по четыре фунта масла. Многие, кто был экономен, сберегли из своего бедного провианта столько, что при отплытии смогли испечь полпуда сухарей и взять их с собой. Те же, кто прежде жил слишком хорошо, сушили мясо морских коров.

13 августа мы со смятением в душе в последний раз покинули свои жилища и взошли на борт судна. Оно должно было либо донести нас до границ Азии и нашей любимой отчизны, либо, после стольких трудов, надежд и тоски, вынести по воле Всевышнего приговор нашему жалкому паломничеству. Когда мы все поднялись на судно, то впервые поняли, как заполнено его пространство и каким трудным поэтому будет плавание. Мы лежали друг на друге и ползали друг по другу. Свободнее всех было лейтенанту Вакселю, мастеру Хитрову, мне и сыну лейтенанта в узкой каюте. Остальные 42 человека лежали в трюме, столь заполненном бочками с водой, провиантом и багажом, что им едва удавалось разместиться между ними и палубой. На три человека постоянно приходилось два места, поэтому вся команда была поделена на три вахты. Но так как пространство было все же переполнено, мы начали выбрасывать в море подушки, постели и одежду, которые взяли с собой с берега.

Новое судно имело 36 футов по килю и 42 фута от носа до кормы.

Тем временем мы видели, как песцы на берегу обследуют наши жилища с величайшим ликованием и занимают их, словно свои; казалось, они были изумлены, что никто их не прогоняет, как обычно. Кроме того, они за один налет нашли множество остатков жира и мяса, которые мы им оставили для развлечения.

Утром 14 августа мы с особой молитвой просили Бога о помощи и поддержке нашего успешного плавания. Потом подняли якорь. Поскольку западный ветер помогал нам миновать юго-восточную оконечность острова, мы решили — хотя устье реки Камчатки и было вдвое ближе и наше судно едва ли могло выдержать осенний шторм - идти прямо в Авачинскую бухту. Мы плыли при слабом ветре и к вечеру достигли — юго-восточной оконечности нашего острова.

В тот день мы были в приподнятом настроении, потому что при ясной и приятной погоде шли мимо острова, где знали все горы и долины, по тропинкам которого столько раз с трудом взбирались в поисках пищи и по другим надобностям и на котором дали названия согласно разным обстоятельствам и событиям. Тем самым милость и милосердие Господни стали ясны всем, еще ярче напоминая, какими жалкими мы приплыли сюда 6 ноября, как чудесно нашли себе пропитание на этом голом острове и, несмотря на тяжкие труды, стали еще здоровее, крепче и сильнее.

Поздно вечером мы, благодарение Богу, отплыли так далеко, что находились против самой выступающей оконечности острова.

Георг Вильгельм Стеллер Перевели с английского и подготовили к публикации Е.Станюкович и А.Станюкович