Журнал "Вокруг Света" №1 за 1999 год

Тема номера: Тема номера: Финляндия

Страна не случайно имеет два названия. И в них отражена ее история и даже природные особенности. Для иностранцев страна известна под именем, имеющем шведское происхождение — «Финланд» — Финляндия. Название же государства на финском языке — Суоми — происходит от названия одного из финских племен («сумь» русских летописей), вокруг которого сформировалась современная нация, а оно в свою очередь — от слова «суо», что означает «болото». Так что. хотя Финляндию часто именуют «Страной озер» (и это абсолютно верно), ее, исходя из самоназвания, следовало бы окрестить и «Страной болот».

Площадь Финляндии 338 тысяч кв. км, из которых 10 процентов приходится на внутренние воды, а от крайней южной точки до крайней северной страна вытянулась на 1157 км. Население 5,1 миллиона человек.

С середины XIV и до начала XIX века Финляндия была шведской провинцией. И сегодня говорящие на шведском языке составляют 6 процентов населения, а шведский язык является государственным наравне с финским. На крайнем севере Финляндии еще сохранилось несколько тысяч саамов, из которых половина говорит на своем языке. Финляндия — едва ли не единственная в Европе страна с неоднородным населением, которая не знала за последние десятилетия конфликтов на этнической почве.

Несмотря на то, что Финляндия всегда находилась между Швецией и Россией, она сумела сохранить свою культурную самобытность. Пример этому — знаменитый эпос «Калевала», который финны считают своей второй Библией.

Вопреки распространенному мнению, в Финляндии нет сухого закона — просто в стране высокие цены на водку и другие крепкие напитки. А вот сауна — финская баня — на самом деле крайне популярна: в стране насчитывается полтора миллиона саун. Вошедшая в поговорки и шутки флегматичность и замкнутость финнов действительно одна из самых характерных черт нации. Зато финны надежные друзья и деловые партнеры. Недаром, считается, финнам присуще «сису» — упорство, настойчивость, нежелание отступать даже перед большими трудностями. Может, поэтому в Финляндии один из самых высоких в мире уровней жизни.

Главным богатством страны всегда считались ее леса, которые покрывают почти 70 процентов территории. Но сегодня в мире все больше славятся ее электроника, современные технологии, дизайн...

Остается добавить, что столица Финляндии — Хельсинки, главный национальный праздник — День Независимости, отмечаемый 6 декабря, а денежная единица — марка.

Очаровательная бронзовая девушка выгнула шею и бесстыдно повернулась обнаженной (как бы сказать помягче? Впрочем, что уж мягче-то бывает}... спиной к аптеке, владелец которой отказал в средствах по подписному листу на памятник. Фонтан-скульптура «Хавис Аманда» сочетает в себе невинность и эротику. Второй хельсинкцам в 1908 году показалось больше: когда на открытии фонтана с фигуры сняли покрывала, добропорядочные горожане чуть не попадали в обморок — тем более, что в «Аманде» без труда распознали позировавшую скульптору жену. Сегодня нагая девушка никою не шокирует, и жители Хельсинки любят Аманду так же, как и коленгагенцы свою «Русалочку». А когда 1 мая студенты надевают белые экзаменационные шапочки, ей непременно достается такая же. Скульптура стола неофициальным символом Хельсинки, и сегодня город просто невозможно представить себе без Аманды. Невозможно его представить и без некоего русского флера, который, как говорит один из путеводителей, «все еще витает над городом». Хельсинки более ста лет неразрывно был связан с Россией.

Маленький Петербург?

Для русских Хельсинки всегда казался немного своим. Не раз я слышал от тех, кто бывал в финской столице: «Хельсинки похож на Петербург», или вовсе, что это «маленький Петербург». Но лично я почти сразу отверг подобные сравнения, чем и поделился с Ириной Линдберг, которая знакомила меня со своим городом. Линдберг — не просто экскурсовод, она признана лучшим гидом Хельсинки 1997 года. Тем более, что имея и русские корни, а также работая с русскими, она могла взглянуть на эту тему со знанием дела и как лицо заинтересованное.

— В городе есть немало зданий, напоминающих Санкт-Петербург. В конце концов, строились они одними архитекторами. Но на этом внешнее сходство заканчивается, — согласилась со мной она и рассказала, как создавался Хельсинки.

Когда Александр I в 1812 году велел перенести столицу только недавно отвоеванной у Швеции страны из Або (Турку) в Гельсингфорс (Хальсинки), это был небольшой городок, мало соответствующий представлению о столице Великого княжества. Поэтому император в 1816 году поручил немецкому архитектору Карлу Людвигу Энгелю заняться преобразованием города. Энгель уже изрядно поработал в Петербурге и сидел на чемоданах, собираясь домой. Но вместо родного Берлина попал в Хельсинки, строить Сенатскую площадь. По его проектам были возведены кафедральный Николаевский собор, здание Сената, где ныне расположился Дворец правительства, здание университетской библиотеки, резиденция генерал-губернатора, которую передали под университет после того, как пожар уничтожил университет в Турку. А еще в городе он построил церковь святой Троицы, первый православный храм Хельсинки, разбил парк-бульвар Эспланада, на которой ныне красуется Аманда... Так что сходство некоторых ансамблей финской столицы с Питером неслучайно. Что в годы холодной войны использовали американские кинорежиссеры, не имевшие доступа в СССР и вместо петербургских улиц снимавшие Хельсинки.

И все же в городе гораздо больше обращаешь внимание на характерные для начала века здания в духе финского романтизма и «югенд-стиле», северной разновидности модерна. На нордическую функциональность и скромность, ощущение которой не может перебить даже разноцветие ярких вывесок и рекламы. И в то же время на легкость и застенчивую игривость, которой не чужда и вроде бы помпезная Сенатская площадь, где, вопреки размерам царящего над ней собора, не чувствуешь подавленности. Над городом, как-никак, витает все же дух Аманды, а не Медного всадника...

Еще с Питером финскую столицу роднит ... «Смольный». Есть в Хельсинки такое здание в стиле ампир с балконами, где размещается парадный зал Государственного совета и который горожане зовут «Смолна». Но это лишь прозвище: оно напоминает о временах, когда там была резиденция генерал-губернатора, а также о взятии Хельсинки финской Красной гвардией в 1918 году.

Вопреки еще одному, почему-то устоявшемуся у нас мнению, будто в Финляндии большой любовью окружено имя Ленина, признаков этого в Хельсинки я не обнаружил. В Тампере, правда, до сих пор существует музей вождя революции, но в нем, судя по рекламе, этим летом разместилась выставка «Советский гастроном» и постоянно действующее кафе «Ленин». Но даже если Ленина и пытаются использовать в рекламных целях, то куда меньше чем имя, а точнее внешность Вилле Хаапасало (помните «Особенности русской национальной охоты»?): его в Финляндии только ленивый не пригласил поучаствовать в продвижении товаров и услуг, рассчитанных на русских.

А вот русские цари — хотя и далеко не все — часто пользовались в Финляндии действительным уважением и любовью. В конце концов, Александр I дал стране подобие парламента, а Александр II, чей величественный памятник украшает Сенатскую площадь, ввел в обращение финскую марку, а финский язык сделал государственным наравне со шведским. Заодно финны чтили и царских жен: в порту, на набережной, среди пестрых лавок рынка, возвышается монумент в честь посещения царской семьей Гельсингфорса, с выбитым на нем именем императрицы Александры, жены Николая I.

Тут же, около порта, в самом начале района Катаянокка, застроенного импозантными домами в югенд-стиле, на скале возвышается Успенский собор. Завершенный в 1868 году, он строился одиннадцать лет по проекту архитектора-академика Алексея Горностаева. Приверженец русского стиля, но прекрасно чувствующий суровый характер Севера, он украсил лучшими постройками Валаам, а здесь, в Хельсинки, возвел свое самое монументальное творение, которое сегодня, как и кафедральный собор на Сенатской площади, определяет панораму финской столицы.

Помимо этих, видимых и бросающихся в глаза приезжему, в Хельсинки немало и других примет русского флера.

Это слово, правда, едва ли подходит к событиям, разыгравшимся в начале века во Дворце правительства, прежнем сенате. В 1904 году финский националист Шауман застрелил там царского генерал-губернатора Бобрикова, противника финской автономии и убежденного панслависта. Как следствие покушения началась всеобщая забастовка 1905 года, приведшая к восстановлению полной автономии Финляндии. А в 1906 году был учрежден современный однопалатный парламент и введено избирательное право для женщин. Так что когда возводился игривый памятник-фонтан, Финляндия переживала серьезные времена. И появление депутатов в юбках в своем парламенте (кстати, впервые в мире!) шокировало финнов гораздо меньше, чем бронзовая фигура обнаженной жены известного скульптора на бульваре Эспланада.

Если Бобриков всячески стремился придушить проявления национального самосознания финнов, то за сто лет до этого русские власти предпочитали выводить следы многовекового господства шведов. Это не обходилось без курьезов.

Все на той же Сенатской площади расположено здание бывшей ратуши и временной резиденции генерал-губернатора. Адъютант, осматривавший помещения перед вселением туда полномочного наместника Империи, увидел висящий в одном из залов портрет Карла XII. «Кто это?» — ревниво спросил он. Служащий, показывавший здание адьютанту, не растерялся: «Это Петр I. В молодости». Как известно, Карл XII, мягко говоря, не вышел ростом. Потом, правда, портрет шведского короля быстренько убрали. Зато другие приметы шведских времен в городе остались.

На углах улиц в старой части Хельсинки на зданиях можно увидеть любопытные таблички и небольшие флаги — с изображениями жирафов, единорогов, верблюдов, газелей... В старые времена улицы названий не имели, и чтобы как-то их обозначать и облегчить работу пожарным, кварталам давали названия экзотических животных. Но пожары все же уничтожали в былые годы целые районы, и поэтому здания даже XVIII века в Хельсинки — историческая ценность.

На Сенатской площади стоит дом Седерхольма, сооруженный в 1757 году. Как самая старая сохранившаяся каменная постройка Хельсинки он превращен в музей. Не без интереса я разглядывал там генеалогическое древо семейства Седерхольмов. Одна из кустистых ветвей забиралась в Москву, где-то рядом фигурировало тоже явно славянское название Молочна (где такое?).

Финские шведы в прошлом веке активно завязывали связи с Россией, служили Империи, а обосновывающиеся в Финляндии — не очень многие — русские смешивались со шведскими фамилиями и вообще «ошведывались», ибо до середины прошлого века шведы все еще доминировали в населении Хельсинки, по крайней мере среди высших чиновников, предпринимателей и администрации.

Большая часть из 24 тысяч нынешнего русскоязычного населения Финляндии — недавние эмигранты. Потомков «старых» русских, которые переселились в страну до 1917 года, всего тысячи две. А по-русски из них говорит лишь несколько десятков человек. Зато по-шведски все. И конечно, по-фински.

Киселефф, Синебрюкофф и другие

Первая волна русского люда перебралась в Финляндию после сдачи шведами Свеаборга — для обслуживания разместившегося там российского гарнизона. Многие из них преуспели в торговле, и в середине прошлого столетия до 40 процентов негоциантов города были русскими. Имя одного из них — Киселева — сохранилось даже в названии старинного дома на Сенатской площади, он сейчас так и зовется «Киселефф-тало». Но больше других повезло купцу Синсбрюхову, чье имя теперь знакомо не только всей Финляндии, но и далеко за ее пределами, хотя и не все знают, что за названием популярнейшего финского пива «Кофф» скрывается окончание этой русской фамилии.

Николай, один из сыновей Петра Синебрюхова, который с котомкой за плечами пришел (да-да, именно пришел) со своим семейством (а было у него девять детей!) в Свеаборг из Центральной России, решил начать варить пиво для русской армии. И в 1819 году на радость жителей Свеаборга получил на то разрешение: ведь тогда часть зарплаты офицерам выдавалась натурой. Так был создан старейший из ныне существующих в Северной Европе пивной завод. Слава пива Синебрюхова быстро распространилась за пределы острова-крепости: из Хельсинки приезжали и заказывали пиво, поэтому в скором времени Николай расширил производство и построил пивной завод непосредственно в Хельсинки. По статистике тех времен в городе употребляли 245 тысяч литров алкоголя, из которых 200 тысяч изготовляли у Синебрюхова. Стоит ли говорить, что Синебрюховы разбогатели и, имея вкус не только к ячменному напитку, но и, как тогда это случалось нередко, к прекрасному, собрали богатую коллекцию живописи. Поэтому сегодня, на улице Булеварди, рядом с постройкой из красного кирпича — пивоваренным заводом — расположен и основанный Синебрюховым Музей изобразительных искусств.

Неподалеку от дома Синебрюхова стоит здание, которое занимает Регистр малых предприятий. На этом месте до войны было советское посольство. По иронии судьбы оно было уничтожено прямым попаданием нашей же бомбы при первой же бомбежке Хельсинки во время «зимней войны». Сегодня большинство зарубежных посольств в Хельсинки облюбовали другой квартал — его так и называют «посольским». На одной улице там, например, собрались высшие представительства США, Франции и Англии. Но мало кто знает, что на месте английского посольства некогда стоял особняк Юсуповых.

«Посольский» квартал занимает часть, пожалуй, самого живописного и уютного района Хельсинки — Кайвопуйсто. Некогда болото, трудами одного предприимчивого человека в первой половине прошлого века он был превращен в престижный курорт. Задача была не из легких — даже землю приходилось привозить туда на тележках. Но успех затеи был предопределен, когда часть акций будущей зоны отдыха приобрел Николай I.

Так что не только по памятникам можно искать русские следы в Хельсинки, но и гуляя по паркам города...

— С русским присутствием многое связано в Хельсинки, — говорила мне Ирина Линдберг. — Но раньше приезжавшие из России не очень про это спрашивали. Сами знаете, время какое было. А теперь интересуются, просят на кладбище православное свозить... Из 11 тысяч могил там большинство русских...

И ранним утром я тоже отправился туда. На кладбище — две церкви. Одна — небольшая с голубой луковкой, у самого входа: на ней мемориальная доска в память о русских моряках. Другая, побольше, напомнила мне храм Нового Валаама в Хейнявеси. Оказалось, не случайно. Ее возводил тот же архитектор, Иван Кудрявцев. Так вот в Хельсинки сошлись творения зодчих, строивших Старый и Новый Валаам.

Захоронение Синебрюховых искать не пришлось — большой памятник стоит едва ли не у самого входа. Нельзя пройти мимо и могилы Фаберже — памятник украшен знаменитым пасхальным яйцом. Набрел я и на захоронение Авроры Карамзиной, урожденной Шернвал — о ней мне рассказывала Ирина Линдберг: фрейлина при дворе Николая I, жена уральского заводчика-миллионера Демидова, родственница — через свою младшую сестру — Мусиных-Пушкиных, и наконец, жена русского офицера, погибшего в крымскую кампанию, сына знаменитого историка. Целый пласт русской истории в судьбе одного человека!

А вот могилу Танеевой-Вырубовой, той самой, что свела последнюю русскую императрицу с Распутиным, пришлось поискать. Кладбище было пустынным, и лишь неподалеку от входа я увидел двух рабочих — крепких молодых мужчин в ковбойках и джинсах с лопатами.

— Вы говорите по-английски? — обратился к ним я, и получив положительный ответ, спросил без особой надежды: — Вы, случайно, не знаете, где могила Вырубовой?

Переглянулись, но в ответ — молчание. Понять по лицам, знакомо ли им это имя или нет, было невозможно — никаких эмоций. Я пустился в объяснения — это, мол, фрейлина последней русской царицы и так далее.

Они выслушали, так же не меняя выражения лиц, а потом, когда я решил, что разговор бесплоден — что такое для финских могильщиков Вырубова и почему они должны знать, где ее могила? — один из них, еще раз переглянувшись с напарником, сначала по-фински, а затем, поправившись, по-английски назвал мне номер участка: «27-й, а точнее не знаем».

Я вглядывался в надписи на памятниках и плитах, прочесывал указанный участок ряд за рядом. Вдруг меня окликнули: один из парней стоял невдалеке на дорожке и указывал рукой на могилу.

На небольшой, красного гранита плите была надпись: «Анна Александровна Танеева». Вот и финские могильщики: не только говорят по-английски, но и знают, что Вырубова и Танеева — одно лицо...

Рядом с православным кладбищем находится и мусульманское. Среди российских купцов, перебравшихся вслед за русским гарнизоном в Свеаборг, были казанские и нижегородские татары. Они-то и заложили основу исламской общины в Финляндии. Сегодня их осталось всего человек 800, но, говорят, торговля шелком, коврами и мехом до сих пор находится в их руках. Родной их язык теперь финский, в фамилии отброшено окончание «ОБ». Стали, так сказать, «финнами мусульманской веры». Но в стране теперь мусульман куда больше.

Бродя по рынку в порту среди рядов с овощами и ягодами, свежей, малосольной и копченой рыбой, я высматривал традиционные финские деликатесы, и частности «хлебный сыр», знакомый мне по Лапландии. Поэтому, увидев вывесочку со словами по-фински «сырный хлеб», подошел поближе. Предлагавшийся товар, хоть и был тоже плоским и круглым, но выглядел все-таки не совсем так, как сыр из северной Финляндии, — это и заставило меня еще раз обратить свой взор к вывеске, тем более, что в названии тоже было что-то «не то», И только тут я обратил внимание на слово в следующей строке — «курди». После чего, подняв глаза уже на продавцов, я сразу признал в них выходцев с Ближнего Востока... Так что передо мной была разновидность хачапури. Что ж, в Хельсинки теперь можно разыскать следы не только русского присутствия. Легальные и нелегальные беженцы уже давно облюбовали благополучную Финляндию, и некоторые шутят, что в Хельсинки в пору создавать «сомали-таун».

Вновь изучая Финляндию

Сегодняшняя столичная космополитичностъ Хельсинки бросается в глаза так же, как и похожие на петербургские здания и памятники русским царям. Но все же город, с его внутренней жизнью не выставляет себя напоказ.

«Займемся изучением Финляндии! Это бесконечная книга, в которой всегда найдется интересная страница. Например, сегодня я собираюсь в Атеней». — приводит слова знакомого финна автор очерка о Суоми, опубликованного в «Вокруг света» ровно сто лет назад. И я тоже решил зайти в Атенеум, этот главный художественный музей города и страны. И не пожалел: ведь только там в полном масштабе можно познакомиться с творчеством таких мастеров, как Галлен-Каллела, Ярнефельт и Эдельфельт. Наряду с Сомовым и Коровиным, Врубелем и Серовым, Рерихом и Кустодиевым они тоже входили в «Мир искусства». Ведь ни рост финского национального самосознания, ни бобриковский шовинизм не могли помешать взаимопроникновению двух культур.

Да, русским стоит заняться «изучением Финляндии».

— Страна, как и финский характер, замкнутый и закрытый, скрывает в себе гораздо больше, чем можно увидеть снаружи, — говорила мне редактор издающейся в Хельсинки русскоязычной газеты «Спектр» Эйлина Гусатинская. — Мы ориентируем свою газету в первую очередь на приезжих, чтобы помочь им увидеть финскую жизнь, которая очень богата, но зачастую постороннему не видна.

А газете есть на кого работать. В последние два-три года произошел подлинный взрыв российского туризма в Финляндию. По числу приезжих по стране первое место еще удерживают шведы, но в Хельсинки именно русские уже составляют самую большую группу туристов.

Во времена Николая I русские наезжали в Хельсинки, так как по политическим соображениям выезд дворян за пределы Империи был затруднен (примерно так же, еще недавно ездили в «советскую заграницу» — Прибалтику). Они-то и останавливались в виллах и пансионах курорта Кайвопуйсто. Теперь россияне устремились в Финляндию потому, что, наоборот, границы открылись. И они предпочитают современные гостиницы в центре города, типа пятизвездочной «Рамада Президент».

— Русские любят эту гостиницу, — говорил мне один из директоров сети, к которой принадлежит отель, Дейв Салуцкий.

Богатых русских, похоже, особо привлекает разместившееся в гостинице казино «Рэй», единственное в стране и, говорят, во всей Скандинавии.

— Как-то один русский проиграл там за раз 400 тысяч марок, — заметил Дейв.

Сумма огромная для любого казино. Только в Финляндии есть один немаловажный нюанс: «Рэй» — казино государственное, и доходы от него идут на социальные нужды. В прошлом веке некоторые русские публицисты с завистью замечали, что Финляндия с выгодой для себя использует тот факт, что, находясь — на правах автономии — в составе Империи, может не тратиться на военные расходы, а Петербург и огромные соседние российские губернии сделала рынком для своих товаров. Сегодня лихие деньги, заработанные в России, «капают» в копилку финской системы социального обеспечения. Так что связи с Россией остаются неразрывными.

Дейв Салуцкий сам тоже имеет корни в России. Может, это и совпадение, но сейчас многие в Финляндии, кто как-то знаком со страной или владеет русским языком, работают с россиянами. Так что наши и «старые», и «новые» переселенцы не остаются без дела.

Зоя Регонен, по фамилии которой нетрудно было угадать ее ингерманландские — петербургские финские — корни, выпускает журнал «Вестник», издание Форума русскоязычного населения Финляндии.

— Я чувствую, что нужна здесь России больше, чем у себя па родине, — говорила она. — Потому что та Россия, которую я узнаю здесь, не известна ни в самой России, ни в Финляндии. Под тонким слоем грунта — стоит его только слегка приподнять — можно найти совершенно неизвестные материалы, за которыми удивительные судьбы, жизни. И Россия выглядит совсем по-другому...

Чтобы понять, как выглядит Россия из Хельсинки, нужно прожить там не один год. Город был и стал родным домом для многих россиян в прошлом. Но и сегодня — не знаю, как другие — я тоже почувствовал себя в объятиях Аманды совсем как дома.

Хельсинки

Он не близок, но это не беда, если знаешь точный адрес. Таковым он обзавелся не так уж и давно.

Несмотря па всеобщую веру в существование Деда Мороза, никто точно не знает, откуда он появился. Дед так стар, что в то время, когда он родился, люди еще не успели придумать чисел. Так что никто не может сказать, сколько же ему лет. И даже в водительских нравах Деда Мороза (па управление оленьей упряжкой) вместо даты рождения написано «Давным-давно».

Рождение веры в Деда Мороза, или Санта-Клауса, связывают с вполне конкретной личностью, жившей в IV веке в Малой Азии в Мире Ликийской (ныне Турция, город Демре-Кале), — святым Николаем Мирликийским. Он прославился своими добрыми делами, и считалось, что особенно покровительствует морякам и благоволит детям. На Руси он издавна известен как Николай Чудотворец. С праздником святого Николая, отмечаемого в декабре (у нас это «Никола зимний»), и связывают появление доброго дедушки, способного творить чудеса. Фигура святого срослась с распространенной по всей Европе верой в персонажа народных легенд и преданий — где-то его зовут «Папа-Снег», у нас — «Дед Мороз.

Лапландия Деду Морозу приглянулась несколько сот лет тому назад. Саамы знали его как добродушного лесного владыку, который помогал заплутавшим в лесу и лечил заболевших лесных обитателей.

Лапландия поделена границами четырех государств, но финские дети всегда верили, что Санта-Клаус живет именно в Финляндии, на горе Корватунтури у самой границы с Россией. «Корва» по-фински означает «ухо», «тунтури» — «сопка». Так что имя «Корватунтури» можно перевести как «Ухо-гора». Сопка своими очертаниями действительно напоминает ухо, и в 20-е годы популярный радиоведущий Маркус Раутио сумел убедить финских детей, что именно поэтому Санта-Клаус может услышать желания всех детей.

На Корватунтури не то в избушке, не то в недрах горы и жил Дед Мороз вместе со своей женой Муори и множеством трудолюбивых гномиков. Но так как Корватунтури находится очень далеко от торных дорог и детям в гости к Санта-Клаусу ездить было очень сложно, он решил перебраться немного поближе, на Северный полярный круг, в окрестности Рованиеми.

Штаб-квартира Санта-Клауса на Северном полярном круге официально открылась в 1985 году. Но ее история прослеживается еще с лета 1950 года, когда Рованиеми посетила первая леди США Элеонора Рузвельт. К ее визиту была сооружена небольшая деревянная хижина. Вначале эта хижина была открыта только в летние месяцы, но с каждым годом она становилась все более и более популярным местом у приезжающих в Лапландию туристов. Поэтому в 60-е годы была построена новая, большая хижина, которая ныне влилась в комплекс Деревни Деда Мороза.

Посвящение в лопари

Вечером в Рованиеми температура опускалась до двадцати, а ночью под тридцать градусов мороза — Северный полярный круг! Но с восходом солнца быстро теплело, а под его яркими лучами можно было даже загорать. Тем не менее хозяева из фирмы «Арктик сафариз», прежде чем отправить нас в путешествие на снегоходах, выдали не только водо- и ветронепроницаемые комбинезоны, шлемы и защитные очки, но и по две пары теплых носков, рукавицы и шарфы. И не зря — без всего этого, сидя па снегоходе, несущемся со скоростью_70 километров в час, можно было бы околеть и при десятиградусном морозе...

Первая остановка у оленьей фермы. Дед Мороз, издавна живя среди саамов и сдружившись с ними, видимо, и перенял у них навыки управления оленьей упряжкой. Для саамов олень всегда был самым надежным другом — он не только служил средством передвижения, но и давал молоко и мясо. Саамов-лопарей сегодня осталось в Финляндии не так уж много, тысяч восемь, но Лапландия поистине их край.

После краткого урока езды на оленьей упряжке, что в принципе оказалось делом нехитрым, нам выдали международные права па управление этим видом транспорта. Теперь, где бы я не находился, могу смело браться за вожжи. Но управлять вообще — это одно, а заставить оленя бежать резво — совсем другое. «Ибо он прекрасно чувствует, кого везет. Ведь стоило сааму — владельцу оленя скрыться из вида, как благородное и, теперь я понимаю, умное животное тут же утрачивало свою прыть, и как я его ни подгонял, плелось едва-едва, умудряясь на ходу даже прихватывать губами снежок. Но как только хозяин вот-вот должен был появиться из-за поворота, олень вновь припускал и приходил к финалу с таким видом, будто мчался рысью.

Оленья ферма расположена на самом Полярном круге, поэтому, помимо прав, мы еще получили сертификат, подтверждающий наше пребывание на границе Арктики, а также возможность сфотографироваться у щита с надписями на финском, шведском, английском, немецком и русском, свидетельствующими, что именно здесь мы вступаем в Полярную зону.

А потом нас пригласили в занесенный снегом чум, рассадили на устланных оленьими шкурами скамьях, стоящих по кругу вдоль стен.

Вслед за нами в чум вошел колдун, держа в руке большущий нож и время от времени помахивая им. Нас предупредили, что для дальнейшего передвижения по Лапландии необходимо пройти обряд посвящения в лопари. И хотя саамы всегда слыли народом миролюбивым, мало ли какими могли быть их древние колдовские обряды!?

В полутьме, при свете горящего в чуме костра, колдун поочередно хватал всех за волосы, наклонял головы, смотрел на шею, а затем делал на ней символический надрез, предварительно продезинфицировав нож над огнем.

Он объяснил, что вначале хотел проверить, был ли кто из нас уже в Лапландии, чтобы не делать лишнего надреза. Я, кстати, уже побывал, но в норвежской Лапландии, а это то ли не котировалось в Финляндии, то ли норвежский шрам на моей шее уже исчез за давностью лет. Как бы там пи было, колдун, придав своему лицу самое суровое выражение, провел ножом и по моей шее, а затем продолжил обряд посвящения.

Так как саамы после смерти — во второй жизни — превращаются в оленей, то необходимо каждому наметить на лбу место, откуда будут расти рога. Это он и сделал, ткнув каждому в лицо головешкой из костра. Все, естественно, в испуге отшатывались, и, пользуясь секундным замешательством, шаман ставил на лбах по две отметины пальцем, предварительно обильно испачканным в саже. А затем каждому поднес по чарке оленьего молока — желтоватого, жирного и сладковатого.

Итак, мы могли считать себя если и не полноценными саамами, то, по крайней мере, имеющими право путешествовать по просторам полярной Лапландии. Мы сели на снегоходы и двинулись дальше на север.

«На деревню дедушке»

Адрес Деревни Деда Мороза — «Финляндия, Рованиеми, Полярный круг». «Деревней» называют целый комплекс построек, включающий собственно офис Деда Мороза, торговый центр, кукольный театр и ресторан. Здесь же находится официальный пункт пересечения Полярного круга. Таких пунктов в окрестностях Рованиеми несколько: воображаемая линия Полярного круга в разные годы сдвигается на несколько сот метров то в одну, то в другую сторону.

В Деревне на Северном полярном круге Деда Мороза можно увидеть в любое время года. А желающих встретиться немало: ежегодно деревню посещает полмиллиона гостей. Больше всего работы у Деда Мороза, естественно, под Рождество, когда к нему приезжают тысячи детей со всего мира. Те же, кто приехать не могут, шлют ему письма. Их приходит так много, что доброму старику пришлось обзавестись собственным почтамтом. Он и есть, пожалуй, самое любопытное место во всей деревне.

...Несмотря на нерождественское время, почтамт был погружен в работу. Мешками с почтой была уставлена вся комната, где сидели одетые в красные костюмы помощники Деда Мороза — эльфы. Они склонились над стопками писем и над клавиатурой компьютеров.

У финских детей давно уже существует традиция отправлять письма с пожеланиями рождественских подарков Санта-Клаусу с адресом, похожим на тот, что писал Ванька Жуков: «В Лапландию, дедушке». В 50-е годы местные лесорубы начали для забавы отвечать на эти письма, чтобы скоротать свободное от работы время. А еще два десятилетия спустя Центр по развитию туризма Финляндии, узнав об этой весьма обильной переписке, создал почтовую службу Санта-Клауса. И работы у нее с каждым годом все больше.

В 1994 году Санта-Клаус получил 216 тысяч писем из 150 стран. А на Рождество 1997 года Деду Морозу пришло уже 702 тысячи писем из 162 стран, больше всего из Великобритании, Японии, Польши и Италии.

В прошедшее Рождество Санта-Клаус отправил ответы почти тремстам тысячам детей. Почему не всем? Объяснение этому простое и довольно прозаическое: на письмах отсутствовал обратный адрес или на то были финансовые причины.

Действительно, полностью переработать такое огромное количество почты не под силу даже вооруженным самой современной техникой эльфам. Я был и почтамте в марте, а там еще кипела работа над рождественской почтой.

Но, заполнив специальный бланк, где указывается имя и адрес, а также пожелание языка, на котором бы хотелось получить поздравление, и заплатив 40 финских марок, можно быть уверенным: приветствие от Деда Мороза придет в течение двух недель до Рождества. Здесь же, на почтамте Деда Мороза, можно погасить марку уникальным штемпелем.

К сожалению, знакомство с почтой Санта-Клауса было довольно коротким. Ибо нам сказали, что нас ждет сам Дед Мороз. А опаздывать на встречу со столь знатной персоной — дело совсем никудышнее.

Меня все интересовал вопрос: на каком же языке говорит Дед Мороз?

А Санта-Клаус с некоторым акцентом поприветствовал нас на русском и задал несколько вопросов — как, мол, дела, как нам Лапландия, его резиденция? У Деда Мороза, увы, не было времени. Когда мы покидали его офис, я услышал, как Санта-Клаус заговорил по-испански. Так что теперь я знаю: Дед Мороз — настоящий полиглот.

Корона финского короля

Идиллия была здесь не всегда. Во время войны Рованиеми был полностью разрушен. Немцы, узнав, что Финляндия капитулировала, стали уничтожать все на занятой ими там территории. Больше всего досталось лапландской столице. В конце войны в городе не осталось почти ни одного целого здания.

Так что нынешний Рованиеми отстроен практически заново. Немало зданий создал знаменитый архитектор Алвар Аалто. А музей «Арктикум», ушедший в землю и возвышающийся над береговым обрывом лишь своим стеклянным сводом, мерцает в долгой полярной ночи, словно второе северное сияние.

В начале прошлого века город вырос, благодаря лесозаготовкам, а также золотой лихорадке, привлекших в Лапландию тысячи новых поселенцев. Лесорубы, придумавшие писать ответы на письма детей от имени Деда Мороза, словно предвидели свою судьбу. Сплав леса по Кемийоки был прекращен, лесное дело в окрестностях Рованиеми ушло в небытие. О лесорубах и сплавщиках напоминает сегодня лишь самая яркая примета города — «Яткянкюнттиля», «Свеча сплавщика». «Свечой» здесь называют мост через реку Кемийоки.

Дед Мороз для посетителей финской Лапландии стал реальностью уже довольно давно. Зато Ледяной замок (не в нем ли Снежная королева держала Кая?) — стал былью совсем недавно. Вот уже несколько лет в городе Кеми каждую зиму сооружают Лумилинна — Снежную крепость.

На строительство уходит 15 тысяч кубометров снега. В крепости есть ледяная часовня, где проводятся службы по лютеранскому, католическому и православному обрядам. Есть лабиринт. Есть художественная галерея, высится огромная, выше человеческого роста, бутыль «Финляндии», а в ледяном баре подают очень подходящий к моменту горячий какао с ромом. Даже телефоны-автоматы у входа в крепость висят на ледяной стене.

Сооружают крепость (каждый год, начиная с 1996-го) на средства городского бюджета; еще добавляют инвесторы. Весьма умеренная входная плата покрывает только некоторую часть расходов. Больший доход дают городу резко возросшие в последние три года потоки туристов. В 1997 году Снежная крепость принесла городу 40 миллионов марок. В общем, в Кеми научились делать деньги, если не из воздуха, то из атмосферных осадков.

В Лапландии есть еще одна диковинка, о которой не так уж часто пишут и говорят. Корона Финского Короля. Всамделешняя.

Да ведь Финляндия никогда не была королевством! Она была Великим Герцогством во главе со шведским королем, а потом Великим Княжеством — с русским царем. Тем не менее королевская корона существует.

В Кеми есть Галерея драгоценных камней: самая богатая в Европе коллекция драгоценных камней, собранная по всему миру. Собрал ее один богатый коллекционер и передал ее городу. Вот в Галерее и выставлена корона.

Когда Финляндия обрела независимость, многие были за то, чтобы провозгласить страну королевством. Но так как своей семьи царских, королевских или княжеских кровей в ней не было, было решено пригласить на будущий финляндский трон представителя одного из княжеских родов Германии. (Для националистов было особенно важно, чтобы он не был ни шведом, ни русским). Под это дело и была в 1918 году заказана корона. Ювелир создал эскиз. Но шла мировая война, а побеждающая Антанта не хотела, чтобы в Финляндии усилилось немецкое влияние. Тем более, что республиканцев в Суоми насчитывалось больше, чем монархистов. От идеи монархии отказались, но чертежи-то короны остались. Тот самый коллекционер разыскал их и заказал корону: из драгоценных материалов в полном соответствии с чертежами.

Так что еще нужно для сказки? Где, кроме Лапландии, можно увидеть живого Деда Мороза, обитаемый Снежный замок. И корону сверкающую, подлинную — никогда не существовавшего короля...

Рованиеми — Кеми

Одно из 188 тысяч

Если Финляндия — Страна озер, то район Саймы — самый озерный край Финляндии. Кстати, вопреки избитому стереотипу, озер в стране не тысяча, а почти 188 тысяч. Сайма — одно из крупнейших озер Европы и самое большое в Суоми. Причем Сайма — это не замкнутое пространство, а целая система озер, протянувшаяся с севера на юг не на одну сотню километров.

Сайма — не только живописные пейзажи, которые соединили в себе и водную гладь, и могучие хвойные леса, и хмурые суровые скалы. Это воистину часть жизни населения финской Карелии: по Сайме сплавляли лес, она в изобилии давала рыбу. Не случайно озеро вошло в финский фольклор и предания. А главный и самый любопытный персонаж этого фольклора — сайменская нерпа.

В городке Савонлинна, в художественном салоне, где смешались запахи красок и свежеструганного дерева, и бесконечные полки с кистями, пастелью, открытками манили в свои лабиринты, я купил маленькую фигурку этого зверя. За сайменской нерпой укоренилась слава самого таинственного обитателя озера — она очень смышлена и к тому же чрезвычайно редка. Одна финская фирма, специализирующаяся в области инновационных проектов, даже выбрала нерпу — именно из-за ее смышлености — в качестве своего знака. Для всех остальных жителей страны — нерпа просто добрый символ и талисман. Дело в том, что увидеть нерпу непросто. И если повезет, это считается удачей и хорошей приметой. Сайменская нерпа — уникальное животное хотя бы потому, что не водится нигде кроме Финляндии и, очевидно, потому обладает истинно финским характером -скромностью и замкнутостью. Директор гостиницы «Саймаанранта» был так горд, что видел нерпу, что не применул поведать мне об этом при нашем разговоре. Вверенное ему хозяйство расположено на самом берегу, и озеро там можно наблюдать едва ли не отовсюду.

Пугливость нерпе не помогла: количество ее в XX веке неуклонно сокращалось, пока власти не забили тревогу и не приняли специальный закон о ее защите. Выяснилось, что губила зверя прежде всего загрязненность воды.

Но это уже в прошлом. Сегодня воду из озера можно пить. Сайма — давно уже излюбленное место отдыха финнов. Кто-то из них отдыхает в прибрежных гостиницах, кто-то в кемпингах, а многие — просто в маленьких домиках на берегу. И ведь не к каждому из них, тем более стоящему порой среди леса, подведешь водопровод.

Мекки в Миккели

Есть у финнов понятие «мекки», летний дом у воды. В стране более 400 тысяч таких домиков. Точное их число не знает никто, ибо что считать за «мекки»?

Они могут быть собственными или же их арендуют. Они могут стоять в одиночестве где-то в озерной глуши или образовывать нечто вроде туристических комплексов. Внешне дома, как правило, весьма похожи: большие или маленькие, они всегда построены из дерева, в один этаж и довольно скромно выглядят. Внутри же они различаются по уровню комфорта, который не всегда отражает толщину кошелька их владельца или потенциального съемщика. Некоторые состоятельные финны предпочитают отправиться на отдых в весьма непритязательный домик с самыми элементарными (но обязательными!) удобствами, в то время как почти каждому по карману арендовать семьей или компанией такой же скромный с виду «мекки», однако полный самого современного комфорта, включая видео, посудомоечную машину, сауну, шкаф для сушки одежды... Что общее для всех таких домиков — они всегда стоят на берегу озера, где можно искупаться и половить рыбу, и — одновременно — в лесу, в котором летом можно собирать грибы-ягоды, а зимой покататься на лыжах или снегоходах.

Самое популярное время отпусков в Финляндии — июль. Это мертвый сезон в учреждениях, городская жизнь затихает, а некоторые деловые кварталы выглядят пустынными. И львиная доля — два миллиона финнов-отпускников — отправляется именно в собственные или арендованные «мекки».

Что же касается меня, то знакомство с «мекки» состоялось неподалеку от Миккели, где мы остановились на ночь. И сидя там в уютном коттедже на берегу озера, совсем не верилось, что в десяти минутах езды — пусть и небольшой, но вполне современный город.

Выключенный водопад

Мне не повезло: когда я был в Иматре, водопада не было видно — он работал, вращая турбины электростанции. Створы плотины здесь открывают лишь в определенные часы. Правда, посмотреть на сухое ложе Вуоксы было тоже весьма любопытно. Меня поражало вот что: как полноводная река, которую я раньше видел у ее впадения в Ладогу в Приозерске, а теперь и у истока из Саймы, — втискивается в узкую расщелину, знакомую по стольким картинкам и фотографиям. Открывшийся вид все объяснил. Река прорыла себе в камне ущелье со стенами высотой метров десять. Когда же водопад «включают», вода заполняет ущелье до самых краев. И не высота падения воды (ведь в полном смысле Иматра — не водопад, а водоскат, и даже зовется по-фински «коски» — «порог»), а именно сам вид мощнейшего потока, несущегося по стремнине, и производит впечатление на всех визитеров.

Шведский король Густав Ваза первым занес Иматру в официальные документы: «ловля лосося возле водопада в Иматре» записана как облагающаяся налогом в королевских книгах с 1557 года.

Первой из российских знатных персон на Иматре побывала Екатерина Великая, а к началу следующего века водопад и его окрестности сделались популярным местом экскурсий состоятельных петербуржцев.

Поездку на Иматру описывает в своих мемуарах Анна Керн. Да, да — «гений чистой красоты». Водопадом она восхищается, а об аборигенах окружающих мест пишет с явным превосходством — живут, мол, почти как дикари, питаются сырой рыбой... На протяжении всего прошлого столетия заметки с типичным заголовком «Поездка на Иматру» мелькали по многим русским газетам и журналам.

Спустя столетие на Иматре бывал Куприн. В своем очерке «Немного Финляндии» он пишет о финнах уже с нескрываемым восхищением, и их страну, в отличие от России, называет «Европой». Как видно со времен пушкинской дамы сердца па Иматре произошли разительные перемены, но все же ее имя, вошедшее в историю благодаря бессмертным строкам гениального поэта, присутствует в городе в названии отеля «Анна Керн».

Водопад привлекал и более экзотических гостей. Над ним по канату в 1885 году расхаживал со своей дочерью Антонией знаменитый Блонден, прославившийся аналогичными прогулками над Ниагарой. В сопровождении свиты прибыл на Иматру глава бразильской императорской фамилии Педру II. Известный как заядлый путешественник, он был наслышан о знаменитом водопаде от своего друга, императора России Александра II, с которым король Бразилии вел чрезвычайно успешные торгово-политические переговоры: кофе для петербургского двора — медь для завоевывания тропических лесов. Педру II был восхищен дикой красотой Иматры. А когда ему случайно удалось стать свидетелем спуска бревен в кипящих водоворотах, сердце короля было завоевано окончательно.

Годы спустя, до глухих задворков Скандинавии дошел странный слух. Рассказывали, будто на далекой Амазонке занимаются странным сплавом кедра: бревна, крутя, скатывают в воду, а мужчины запрыгивают на них — совсем как финские сплавщики... Это, вероятно, одна из самых удивительных историй, которые можно услышать на берегах Саймы.

Вся жизнь округи была связана с водопадом, пока в 1929 году на Вуоксе не построили электростанцию. Однако станция, питаемая водой водопада, дала жизнь многим промышленным предприятиям, и в 1971 году из нескольких поселков был образован город Иматра! Так что водопад по-прежнему обеспечиваст жизнь городу.

Ну а как же главный персонаж сайменского фольклора? Три дня на озере! — срок небольшой, но все-таки вдруг повезет — увижу нерпу?

Протяженность береговой линии Саймы около 15 тысяч километров. Так что, путешествуя, здесь, надо не только ехать вдоль берега, но и плыть по воде! Что мы и сделали, отправившись в небольшой круиз из Лаппенранты по лабиринту архипелага. Стоило теплоходу обогнуть один из островков, и город скрылся из вида. Я наблюдал сменяющиеся за бортом картины — царство воды, невысокие скалы и сосновые леса — в которые иногда вторгались одинокий красно-коричневый «мекки» на берегу или белый парус яхты.

Вдруг что-то плеснуло у одного из крошечных островков и скрылось в воде. Скорее всего — крупная рыба.

Но мне почему-то очень хотелось думать, что это была сайменская нерпа…

Лаппенранта — Миккели — Совонлинна — Иматра

— Ну что, надо перекусить, — обратился ко мне попутчик-финн, когда мы устроились в купе. Мы возвращались из поездки по финской Карелии, и перед тем, как отправиться на станцию, он заскочил в ближайший супермаркет прихватить что-нибудь в дорогу.

Помимо знакомых мне карельских пирожков — «калиток» и другой, совсем уже обычной и вполне интернациональной снеди, на стол явилось и нечто белое, плоское и круглое в вакуумной упаковке.

Под пластиком оказался сыр, похожий чем-то на сулугуни, только более тонкий и будто слегка поджаренный — местами на нем были золотисто-карие круги.

— «Хлебный сыр» из провинции Каину, — объяснил мне попутчик, а сам тем временем открыл банку морошкового варенья. С помощью ножа он вывалил ее содержимое на сыр, размазал ровным слоем по поверхности, а затем порезал круг на дольки:

— Угощайся!

В отличие от сулугуни, сыр оказался несоленым, менее тягучим и более мягким. Но вот сочетание сыра с вареньем, тем более морошковым, выглядело экзотично.

— А так вкуснее! — подбодрил меня финн. — Мы всегда так едим.

Есть хлебный сыр можно, конечно, и сам по себе — у него удивительный вкус свежести и парного молока. А вот рецептуру приготовления соблюдать надо до деталей. Например, вот одна: его делают не просто из молока — корова обязательно должна быть стельной. Так мне, по крайней мере, позже говорили в Лапландии.

Повсюду в Финляндии можно отведать копченого и малосольного лосося или форели и, конечно, лосося или сига, зажаренного у пламени костра на досточках, на которых их распластывают мякотью кверху и закрепляют при помощи гвоздей или деревянных штырей. И каждый район Суоми имеет свое «коронное» блюдо. Мягчайший выборгский крендель с привкусом кардамона — в Лаппенранте, оленина — вяленая, копченая и тушеная — в Лапландии, карельские пирожки из ржаной муки с начинкой из картофеля или риса — в Карелии...

Есть в Финляндии и такая область — Саво, а в ней — город Куопио. И если для иностранцев эти названия мало что говорят, то для обитателей Суоми это прежде всего блюдо «калакукко» — «рыбный петух». Звучит интригующе, если не сказать настораживающе. Как? Птица с рыбой?! А если добавить, что обязательным ингредиентом «рыбного петуха» является еще и свиное сало, то блюдо это может показаться совсем уж неудобоваримым. Но не стоит пугаться: «петух» — это только название, а курятиной в нем и не пахнет — ни в прямом, ни в переносном смысле. На самом деле это ржаная кулебяка, начинкой которой служит озерная рыба, обычно ряпушка (поэтому иногда на упаковках можно увидеть надпись «муйккукукко») или окунь с добавлением ломтиков сала. При готовке оно растапливается и пропитывает жиром начинку и тесто, отчего темно-коричневый поджаристый пирог становится нежным и буквально тает во рту.

Сегодня за всеми этими яствами не нужно отправляться в тундру Лапландии или на озера Карелии. Их можно найти в любом городе страны. Но от массового производства они не становятся хуже. Ведь если бы карельский пирожок изобрели в Америке, шутят финны, он бы давно уже превратился в поточный «Мак-Карьяла», ну а в Финляндии его по-прежнему выпекают вручную. Как и «рыбный петух», несмотря на его вполне фабричную упаковку.

По крайней мере перед самым отправлением поезда из Хельсинки я специально забежал в «Ванха кауппахалли» — старый крытый рынок в порту, где всегда есть свежайшие финские деликатесы, чтобы купить именно «калакукко». На следующий день в Москве я ждал гостей и хотел их удивить чем-нибудь сугубо финским.

Тем более, что один из них любит рыбу, другой птицу, а третий — украинец. Ведь «рыбный петух»-то е салом!

Никита Кривцов | Фото автора