Гибель капитана Скотта



Арктике, вокруг полюса, — Северный Ледовитый океан, окруженный сушей Америки, Европы и Азии. В Антарктике, в центре, — большой материк, омываемый Индийским, Атлантическим и Тихим океанами. Этот материк — Антарктида. Высокие горные цепи тянутся по берегам, внутри страны — два больших плоскогорья.

Гигантские глетчеры и ледопады сползают к морю. С оглушительным шумом, похожим на пушечные выстрелы, отрываются от них огромные ледяные глыбы и айсбергами уплывают в океан.

Один исследователь назвал Антарктику «страной пурги». Круглый год штормовой ветер несет снега из глубины материка в море. Средняя годовая сила ветра — 50 миль в час. За несколько дней антарктической пурги ржавая железная цепь, оставленная на льду, полируется до блеска несущимися с бешеной скоростью снежинками.

И все же в этой суровой стране и окружающих морях кипит жизнь. На берегах живут огромные колонии пингвинов, чаек, в море плавают тюлени, морские львы, киты.

В 1772 году английский мореплаватель Джемс Кук пересек Южный Полярный круг в поисках Антарктического материка. Его остановили сплошные пловучие льды. Он вернулся обратно.

Через полстолетия русская экспедиция адмирала Бельгингсхаузена на парусных шлюпах[2] прошла дальше Кука. Русские увидели гористый берег Антарктиды, но льды не позволили им высадиться. А через семьдесят один год первый ученый ступил на землю Антарктического материка. Это был норвежец Карстен Боргревинк. С тех пор Антарктика привлекала внимание многих исследователей. Капитан Роберт Скотт побывал там дважды: первый раз в 1901 году, на судне «Дисковери»; второй раз в 1910 году, на судне «Терра Нова». Экспедиция Скотта зимовала на мысе Армитедис, в море Росса. Скотт готовился к походу на полюс. Он отправился насколько можно в глубь материка и оставил по пути склады провианта, чтобы на следующий год по пути к полюсу не тащить все с собой.

В это время Амундсен высадился в другой точке Антарктиды, чтобы тоже итти к полюсу. Скотт думал итти с лошадьми, Амундсен — с собаками.

Это была роковая ошибка Скотта. Лошади требовали большого и тяжеловесного растительного корма — овса, сена, тогда как собак Амундсен кормил сушеным мясом, лепешками пеммиканом, а в случае нужды ослабевшая собака шла на корм остальным.

24 ноября 1911 года, в конце антарктической весны, двинулась в путь экспедиция Скотта.

К полюсу пошли пятеро: Скотт, Эванс, Боуэрс, Отс и Уилсон. Но, дойдя до полюса, они увидели норвежский флаг: Амундсен опередил их. Полюс был открыт. Скотт, мужественный человек и ученый, сказал: «В наши планы не входило бежать с ним взапуски.



Наградой нам будет служить сознание исполненного долга, а не шумиха удачи. Будем тверды и спокойны до конца».

Но никто из пятерки не вернулся обратно. Они погибли от холода и голода в двух днях пути от ближайшего склада провианта. Только через восемь месяцев в занесенной снегом палатке нашли товарищи тела Скотта, Боуэрса и Уилсона. В сумке Скотта лежали его дневники.

Скотт погиб. Это был большой ученый и большой человек. Он первый открыл отпечатки древних растений на скалах Антарктиды— свидетельство того, что когда-то здесь климат был теплее и землю покрывали густые леса гигантских глоссофтерий и только потом материк был скован толстым ледяным щитом.

Он исследовал берег Антарктиды от мыса Адер на земле Адели, до Великого Ледяного барьера в море Росса. Он первый установил, что огромные вулканы Антарктиды — Эребус и Террор — стоят на острове, который отделен от материка узким проливом.

Роберт Скотт не стремился установить «рекорд» похода к полюсу. Он думал о научной работе.

«Нельзя считать, — говорил он, — одно дело, поход к полюсу, главным, а остальное — второстепенным. Все главное».

Но в буржуазных странах ученого часто ценят не за научные заслуги, а за «рекорд», за то, насколько ему удалось удивить мир.

Скотт хорошо знал это. Вот почему столько горечи и беспокойства звучит в его словах: «Норвежцы опередили нас». И последняя предсмертная запись в его дневнике — крик отчаяния: «Ради бога, не оставьте наших близких!»

Скотт не верил, что его родная Англия оценит его научный подвиг.



У горы Эребус.



«Терра Нова». Вид из ледяного грота.



Антарктида. На карте — путь экспедиции Р. Скотта.


На дневников Р. Скотта

Понедельник, 13 ноября. — Лагерь 10. Опять мучительный переход; свет ужасный, поверхность очень плохая. Лошади вывезли, но выбиваются из сил на такой дороге. Мы больше все шли по следам, но один отряд другого не видел или видел только ко времени остановок.

Среда, 22 ноября. Ледяная кора кажется твердою, пока животное не наступит на нее; тогда кора вдруг ломается и копыта проваливаются дюйма на три-четыре.

Четверг, 23 ноября. — Лагерь 19. Я думаю, что лошади дойдут. До глетчера теперь 150 географических миль.

Пятница, 1 декабря. — Лагерь 27. — Ю.ш. 82°47′. Лошади быстро теряют силы. Вопрос в днях для всех, кроме «Нобби». Все же их хватило бы еще на несколько времени, но корм на исходе.

Понедельник, 4 декабря. — Лагерь 30. Ветер утром упал, а в 12 ч. 30 м. небо начало проясняться. К 1 часу засветило солнце. Во все время перехода земля была ясно видна, и мы легко различали все ее черты. Есть много не отмеченных на картах глетчеров. Очертания у гор округленные, массивные, с небольшими выступами и пиками. Глетчеры прорыли глубокие проходи между стенами, под очень высокими углами. На предгорье выделяются два-три пика голыми, почти перпендикулярными вершинами. Должно быть, гранитные; узнаем после.

Вторник, 5 декабря. — Лагерь 30. Полдень, Сегодня утром проснулись, смотрим — бешеная вьюга, с воем и вихрем.

Среда, 6 декабря. — Лагерь 30. Полдень. Скверно, невыразимо скверно.

Мы стоим лагерем в «Бездне уныния»! Метель свирепствует с неослабевающей яростью… Снег поднимается выше и выше вокруг палаток, лошадей; последние жалки донельзя. О, это ужасно! А до глетчера всего 12 миль!

Четверг, 17 декабря. — Лагерь 30. Метель продолжается. Положение становится серьезным. Корма после сегодняшнего дня остается всего на один день, и то не полный рацион, так что завтра надо или итти, или придется пожертвовать лошадьми.

Пятница, 8 декабря. — Лагерь 30. Надеялись, вопреки очевидности, и, конечно, обманулись; утром проснулись: тот же снег, тот же ветер.

11 час. вечера. Бетер повернул к северу, и небо наконец в самом деле проясняется. Сегодня возрождается надежда, но ничто не вернет нам четырех потерянных дней.

Суббота, 9 декабря. — Лагерь 31. В 8 час. вечера лошади вконец измучились, все до одной. Они подползли медленно, с трудом. Когда разбили лагерь, лошадей всех" застрелили. Бедняжки! Удивительную сослужили они службу. Жалко было убивать их так рано.

Вторник, 12 декабря. — Лагерь 34. Мое ожидание, очевидно, сбылось. Вся нижняя долина наполнена снегом от недавней метели, и без лыж мы завязли бы невылазно.

Суббота, 16 декабря. — Лагерь 38. Надо спешить, насколько хватит сил, ибо мы уже на шесть дней запоздали против Шекльтона, — все из-за этой злополучной бури.

21 декабря 1911 г. — 85° ю. ш. Пишу в палатке, в ожидании, когда рассеется туман. Положение наше тем нестерпимее, что мы снова угодили в район, изобилующий ужаснейшими трещинами.

…Мы проваливались все. Так как я иду впереди, то мне первому и достается: страшно волнует, когда не знаешь, куда приведет следующий шаг.

На чистом листке:

Лета: мои — 43; Уилсона — 39; Э. Эванса — 37; Отса — 32; Боуэрса — 28; средний возраст — 36.

Понедельник, 1 января 1912 г. Всем выдано по палочке шоколада; надо же чем-нибудь отпраздновать Новый год!

Вторник, 2 января. — Лагерь 55. К нам прилетела чайка «поморник» и сопровождала нас, очевидно из любопытства: то садилась на снег, поджидая, то вспархивала, когда мы приближались. Необычная посетительница на таком расстоянии от моря.

Суббота, 6 января. Высота — 10 470 футов. Температура — 30°.

Мы уже находимся южнее последней стоянки Шекльтона, и южнее нас, наверно, никто не бывал.

Понедельник, 8 января. — Лагерь 60. Я не нахвалюсь своими товарищами. Каждый исполняет свой долг по отношению к другим: Уилсон, прежде всего как врач, постоянно настороже, чтобы облегчать и исцелять небольшие недомогания и боли, неизбежные при нашей работе. Крепкий, как сталь, не слабеет от начала до конца каждого перехода.

Эдгар Эванс — работник-богатырь, одаренный поистине замечательной головой. Теперь только я уясняю себе, как много мы обязаны ему. Каждые сани и каждое к ним приспособление, палатки, спальные мешки, сбруя — все это дело его рук.

Маленький Боуэрс — чудо природы. Он во всем находит радость. Всю продовольственную часть я предоставил ему, и он во всякое время знает в точности, сколько у нас чего…

Отс был незаменим при лошадях; теперь он неутомим на ногах, исполняет свою долю лагерной работы и не хуже всех нас переносит труды и лишения.

Понедельник, 15 января. — Лагерь 67. Наблюдения за завтраком: шир. 89°26′57″. Два больших перехода должны привести нас к полюсу.

Вторник, 16 января. — Лагерь 68. Высота 9760 футов. Сбылись наши худшие опасения. Боуэрс своими зоркими глазами разглядел какой-то предмет, который он сначала принял за гурий. Полчаса спустя разглядели черную точку впереди… Точка эта, когда подошли ближе, оказалась черным флагом, привязанным к полозу от саней; тут же, поблизости, — остатки лагеря; следы саней и лыж, идущие туда и сюда, и ясные следы собачьих лап… Вся история, как на ладони: норвежцы нас опередили.

Среда, 17 января. — Лагерь 69. Температура утром —30°, ночью —29°. Полюс! Да; но при сколь иных условиях против ожидаемых! Мы пережили ужасный день, к нашему огорчению прибавьте противный ветер силой 4–5 баллов, при температуре —30°, причем товарищи шли через силу, с холодными руками и ногами.

Четверг, 18 января. Утро. Мы воздвигли гурий, водрузили наш бедный обиженный английский флаг и себя сфотографировали. Сделать все это было нелегко на таком морозе.

Итак, мы повернулись спиной к цели своих честолюбивых вожделений, и перед нами — 800 миль неустанного пешего хождения с грузом.

Среда, 24 января. За завтраком температура —23°. Второй шторм с того дня, как мы ушли от полюса. Не нравится мне все это. Неужели погода портится уже для поворота к осени? Впереди у нас ужасный переход по вершинам при скудной пище.

Четверг, 25 января …У Отса жестоко зябнет одна нога, а сегодня Уилсон терпит муку с глазами.

Суббота, 27 января. Сытно поесть нельзя будет, пока не дойдем до того склада, где у нас положен запас конины. Туда еще далеко, а работа непомерная.

Вторник, 30 января. — Лагерь 13. Уилсон растянул на одной ноге сухожилие; нога весь день болела и к вечеру распухла.

Четверг, 1 февраля. — Лагерь 15. Нога Уилсона гораздо лучше, но у Эванса руки в ужасном виде: сходят два ногтя, полопались пузыри.

Пятница, 2 февраля. — Лагерь 16. Высота — 3340… Становится понемногу теплее, возвышенность понижается, и до горы Дарвина осталось не больше 80 миль… Пора нам сойти с этих вершин.

Воскресенье, 4 февраля. — Лагерь 18. Перед самым завтраком неожиданно угодили в трещины Эванс и я одновременно; для Эванса это было вторым падением, пришлось сделать привал.

Наше физическое состояние не улучшается.

Четверг, 8 февраля. — Лагерь 22. Мы очутились под отвесными скалами из песчаника, быстро выветривающегося и показывающего ясно определенные жилы угля. На последних Уилсон своими зоркими глазами разглядел несколько оттисков растений и отколол, между прочим, один кусок угля с прекрасно видными на нем листьями — слоями, а также с несколькими отлично сохранившимися отпечатками толстых стеблей, показывающими клетчатое строение. В одном месте мы видели слепок маленьких волн в песке.

Среда, 14 февраля. Никак нельзя утаить от себя, что мы все работаем неважно; всех больше беспокоит нас Эванс — ему очень худо. Он голоден, Уилсон тоже. Между тем было бы рискованно опять увеличить рационы: до следующего склада («Нижнего глетчерного») — около 30 миль, а провизии у нас на три дня,

Пятница, 16 февраля. Пройдено 12,5 мили. Нелегкое положение. Эванс, кажется, помрачился в уме. Он совсем на себя не похож. Когда имеешь при себе больного, поневоле страшно. А спим мы так мало, что неохота больше писать.



Пингвин перед прыжком в воду.


Суббота, 17 февраля. Ужасный день! Эванс потерял с ног лыжи и должен был оставить сани. Пройдя около часа, остановились, и Эванс догнал нас, но очень медленно. Через полчаса он опять отстал. Поровнявшись со скалой, прозванной «Монументом», остановились и сделали привал. Эванс, однако, не являлся и все еще виден был в большом отдалении. Тут мы не на шутку встревожились и все четверо побежали туда на лыжах. Я первый дошел, и вид бедняги немало меня испугал. Он стоял на коленях, одежда в беспорядке, руки обнаженные и обмороженные, глаза дикие. На вопрос, что с ним, ответил, запинаясь, что не знает, но думает, что с ним был обморок. Мы подняли его на ноги, но через каждый два-три шага он снова падал. Уилсон, Боуэрс и я побежали назад за санями, Отс остался при нем. Вернувшись, мы нашли его почти без сознания, а когда доставили в палатку, он был уже в беспамятстве и в 12 ч. 30 м. скончался.

Пятница, 2 марта. Дошли до склада. Первым делом мы нашли скудный запас горючего. При строжайшей бережливости его едва может хватить до следующего склада, до которого отсюда 71 миля.

Воскресенье, 4 марта. До следующего склада около 42 миль, провизии у нас есть на неделю, но топлива не более чем дня на три или четыре.

Суббота, 10 марта. Катимся неудержимо под гору. У Отса с ногами хуже. Редкой силой духа обладает он: должен же он знать, что ему не выжить. Сегодня утром он спросил Уилсона, есть ли у него какие-нибудь шансы. Уилсон, понятно, должен был сказать, что не знает. На самом деле их нет. Но и без него— сомневаюсь, чтобы мы пробились.

Среда, 14 марта. Мы, несомненно, с каждым днем слабеем; все словно сговорилось против нас.

Температура понизилась до 42° при сильном ветре. Никогда не снилось мне, чтобы в это время года могли быть такие морозы и такие ветры. Вне палатки — один ужас.

Пятница, 16 марта, или суббота 17. Потерял счет числам, но верно, кажется, последнее. Жизнь наша — чистая трагедия. Третьего дня, за завтраком, бедный Отс объявил, что дальше итти не может, и предложил нам оставить его, уложив в спальный мешок. Этого мы сделать не могли и уговорили его пойти с нами после завтрака. Несмотря на невыносимую боль, он крепится, и мы сделали еще несколько миль. К ночи ему стало хуже, и мы знали, что это — конец.

Он до самого конца не терял, не позволял себе терять надежду. Это была бесстрашная душа. Конец же был вот какой: он проспал предыдущую ночь, надеясь не проснуться, однако утром проснулся; это было вчера. Была метель. Он сказал: «Пойду пройдусь. Может быть, не скоро вернусь». Он вышел в метель, и мы его больше не видели.

Мы знали, что бедный Отс идет на смерть, и отговаривали его, но в то же время сознавали, что он поступает, как благородный человек.

Воскресенье, 18 марта. Моя правая нога пропала — отморожены почти все пальцы; а еще два дня назад я мог похвастаться двумя здоровыми ногами… Теперь Боуэрс чувствует себя всех лучше, но и то неважно. И он и Уилсон все еще рассчитывают выбраться, — или делают вид, уж не знаю! В примусе — последний керосин, и то он налит только наполовину; спирта самая малость; вот и все, что стоит между нами и жаждой.

Понедельник, 19 марта. Сани ужасно тяжелы. До склада 15,5 мили; должны бы дойти в три дня. Какая медленность передвижения! Пищи есть еще на два дня, но топлива - еле-еле на один день.

Среда, 21 марта. В понедельник к вечеру доплелись до 11-й мили от склада; вчера весь день просидели из-за свирепой метели. Последняя надежда: Уилсон и Боуэрс сегодня пойдут в склад за топливом.

Четверг, 22 или 23 марта. Метель не унимается. Уилсон и Боуэрс не могли итти, топлива нет, пищи осталось на раз или два. Должно быть, конец близок.

Четверг, 29 марта. С 21-го числа свирепствовал непрерывный шторм. 20-го у нас было топлива на две чашки чаю на каждого и сухой пищи на два дня. Каждый день мы были готовы итти — а до склада всего 11 миль, — но нет возможности выйти из палатки — так снег несет и крутит. Не думаю, чтобы мы теперь могли еще на что-либо надеяться. Выдержим до конца, но мы, понятно, все слабеем, и конец не может быть далек.

Жаль, но не думаю, чтобы я был в состоянии еще писать.

Р. Скотт



Экспедиция Скотта на Южном полюсе.


Последняя запись:

Ради бога, не оставьте наших близких!


Загрузка...