Гибель богов

1

Мертвое тело привезли пополудни. Стол был сбит наспех, и большое тело не уместилось на выструганных местах, голые ноги лежали на шершавых сосновых колючках.

Удивительно сохранился этот бедолага Акишиев. Широкое скуластое лицо оттаивало под нежарким северным солнцем, с черных ресниц, по-девичьи длинных, слезали синие капли воды.

Стол стоял на пригорке, почти рядом с домом, где некогда жил Акишиев и откуда теперь, из окна, выглядывала его незаконная супружница бухгалтерша совхоза Клавка Сафронова.

Собственно, по ее настоянию и вырыли Сашкино тело: Клавка написала прокурору, что Акишиева, доверчивого и очень неразборчивого в житейских вопросах человека, отравила повариха Нюшка Петухова, с которой он вместе работал на заготовке дров. Акишиев-де имел с ней личную связь, и на почве ревности Нюшка и оставила ее, Клавку, сиротой вместе с малолетними детьми…

Возле трупа орудовал приезжий врач из района. Что он делал, не было видно. Лишь изредка собравшиеся — близко врач зрителей не подпускал вдруг удостоверялись: отрываясь от такой своей тяжелой работы, врач прикладывается к бутылке — она у него стоит, видно, рядом, как инструмент на верстаке. Убеждались, что он глотает из бутылки — самые высокие из зрителей. Клавке из окна дома, что был на пригорке, была видна даже бутылка на верстаке. Как только врач прикладывался к ней, она мотала недовольно головой — серьезное ведь дело править приехал, а пьет! Своих алкоголиков тут — пруд пруди…

Клавка на улицу не выходила. Целый день сегодня, с самого утра, она только и жила ожиданием, что теперь вот ей преподнесут желанный результат: в организме Акишиева будет найдена отрава. И все убедятся, что дело затевалось ею недаром.

Откопали могилу рано утром, хотя по-здешнему и не разгадаешь, где оно утро, а где день — стояли белые одинаковые дни и ночи. Когда лопаты застучали по гробу, когда Сашку открыли и он снова явил себя этому миру, даже тени от тучек не помешали разглядеть ей, как он прекрасен и теперь, уже почти год пролежав после смерти. Клавка была северянкой. Она знала, как в этой сырой земле — вечной мерзлоте — сохраняются похороненные. Она стояла на краю неглубокой могилы, и лишь одна мысль, посетив ее, не соглашалась уходить: неужели затеянное ею дело не подтвердится? Она то радовалась чистому лицу мужа, то горько сетовала на себя: вдруг все это лишь ее ревность, блажь? Отрава-то дала бы о себе знать! Не таким бы он выглядел!

Нюша Петухова находилась в эту пору, когда врач делал свою горькую работу, рядом с сельмагом, подле березовой скамеечки. Магазин был в ложбине, за ним шла еще баня, чуть повыше — двухэтажный дом. Так что ей со своего места, как ни вытягивай шею, видеть, что делается наверху, не приходилось.

День выдался солнечный, радостный. Со стороны речки, до отказа набитой полой водой, тянуло здоровой свежестью, в оврагах лежал еще снег, чернявые края его обглодались теплыми ветрами, принесшими какой-то водяной веселый запах и подтаявшей травы, и рождающихся первых грибов.

Но было не так и жарко. Потому Нюша Петухова и оделась в верхнее: на ее ладной фигуре — пальто вишневого цвета. Берет у нее был под масть пальто. На ногах черные сапожки на очень высоких каблуках. В руках Нюша держала черную дамскую сумку со множеством отделений. В одном из них кто стоял неподалеку от нее видел платочек, вымазанный губной помадой. Нюша этот платочек то вынимала из своей сумки, то опускала туда. Ни разу им она, однако, не вытерлась, хотя тихо, почти беззвучно плакала.