Гибель Карфагена

XIV. CARTHAGINEM ESSE DELENDAM

По окончании утомительной и неудачной второй пунической войны словно безумие овладело суфетами Карфагена. Доверяя договору, заключенному с Римом, Карфаген жил обычной размеренной жизнью. Снова, как встарь, его корабли бороздили моря, снова город вел колоссальную торговлю с Севером и Югом, Востоком и Западом, и снова в сокровищнице негоциантов «Владыки Морей» скоплялись несметные богатства. Но эти богатства были достоянием немногих, тех, кто захватил всю власть, тех, кто презирал права населения и заботился только о собственной выгоде. И в то же время, словно усыпленные чарами рока, «отцы отечества» Карфагена не заботились о том, чтобы страна снова стала могучей, грозной для врагов, не заботились об армии, целиком предоставив дело защиты Карфагена ордам наемников, не развивали флот.

По-другому держался Рим.

Там, казалось, в воздухе носились слова: «Карфаген должен быть разрушен!»

И народ Рима все эти годы систематически готовился к новой, уже окончательной битве. Рим строил боевые суда, Рим собирал и обучал войска, и в этих войсках главной силой были не наемники, как в Карфагене, не алчные и продажные авантюристы, продающие свою кровь за золото, а люди, которые осознанно шли в солдаты, знавшие, куда они пойдут и за что будут сражаться.

Но в Риме знали, что его победы, все его завоевания могут в одно прекрасное время потерять все свое значение: в Карфагене мог родиться новый герой, подобный Гамилькару или великому Ганнибалу. Высокая культура Карфагена могла дать неистощимые запасы сил, колоссальные средства для борьбы. Правда, Карфаген унижен, но он оправляется с поразительной быстротой. Правда, в нем царят распри, раздоры, нет той горячей любви к родине, как у римлян, нет единства. Но кто знает, что будет завтра?

Быть может, кто-нибудь сумеет заговорить с карфагенянами на понятном им языке, могучей рукой выкует из разрозненного, пестрого населения Карфагена единое целое, и поведет снова в бой неисчислимые полчища, и вновь, как во дни Ганнибала, принесет в самое сердце Италии огонь и меч…

А в сенате все звучали слова Катона: «Карфаген должен быть разрушен!»

Катон взывал к гражданам Рима недаром: он побывал в Африке со специальным поручением Рима, он собственными глазами видел, как быстро возрождаются истощенные войнами силы Карфагена. И в Риме никто не сомневался в том, что когда-нибудь Карфаген может соединиться с народами Востока, отстаивающими от римлян собственную независимость, и тогда будет создана могучая коалиция, борьба с которой будет не по силам и самому железному Риму.

Обстоятельства складывались благополучно для Рима: в самой Африке римляне имели могущественного союзника, смертельного врага Карфагена, беспощадного, коварного Массиниссу, царя Нумидии. Ему Рим поручил следить за Карфагеном. И неукротимый «нумидийский леопард», пользуясь покровительством Рима, уже наносил Карфагену удар за ударом. Он отнял у Карфагена богатую территориями Эмпориа, по которой проходил караванный путь в сердце Сахары.

За захватом Эмпории последовало нападение на Фиску. Потом Массинисса, который находил поддержку своим стремлениям у римлян, посягнул на Ороскоп. Карфаген не вытерпел: его наскоро снаряженное пятитысячное войско двинулось на Массиниссу. Карфаген потерпел неудачу: войско погибло. А Рим воспользовался случаем, овладел Уттикой, вооружал восьмидесятитысячное войско и готовился послать его.

Грозовые тучи скоплялись и скоплялись на горизонте, бросая зловещие тени на несчастную республику.

Уже были избраны военачальники, которые должны были нанести Карфагену смертельный удар: два искусных стратега, Гай Марий Цензорин и Марций Манлий Непот, готовились двинуться на Карфаген. Под их стягами шли закаленные в боях ветераны. Посольство от имени Совета Ста Четырех и суфетов отдало город и его население на милость римского сената, но там не знали, что значит пощадить униженного врага. Рим коварно обещал Карфагену сохранить республике ее права – свободу жителям, автономию управления, неприкосновенность территории, – но за это Карфаген должен был выдать триста заложников из знатнейших семей. В договоре таилась западня: в нем говорилось о Карфагене-территории, но не было включено имени самого города Карфагена, сердца республики. Заложников послали в Рим. Риму было отдано все оружие Карфагена. После Карфаген раскаялся в совершенной оплошности, но было уже поздно: он был беспомощен.

Теперь тревога возрастала с каждым часом. Население открыто волновалось. Люди забыли про свои обычные дела. Город гудел, как потревоженный улей, и временами рождались фантастические слухи о том, что римляне уже плывут, что они близко от Карфагена. Тогда начиналась паника.

Именно в эти дни Хирам и его спутники томились в своем убежище, изнывая от бездействия: Хирам ждал вестей от Фегора.

Томительно шли дни: один, другой, пятый, седьмой. Фегор не показывался, но никто и не трогал Хирама, -

значит, шпион держал слово, не выдавал тайны пребывания

Хирама.

Сам Хирам в это время быстро поправлялся. Казалось, что с каждым часом к нему возвращаются все новые и новые силы.

И вот на восьмой день шпион появился в убежище изгнанника.

С первого взгляда можно было заметить, что Фегор не находился в хорошем расположении духа. Его лицо было озабочено, лоб прорезали угрюмые складки. Он был задумчив и скуп на слова.

– Ты явился к нам вестником близкой бури? – спросил его Хирам.

– Да! – угрюмо ответил Фегор. – Сегодня прибыло римское посольство. Оно предъявляет ужасные условия.

– Какие? – с замиранием в сердце спросил Хирам, судорожно сжимая рукоятку меча.

– Рим требует, чтобы наш город был полностью разрушен.

– Карфаген? Разрушен? – не веря себе, промолвил побледневший Хирам. – А жители? – добавил он через секунду.

– Им представляется возможность переселиться в глубь страны. За восемьдесят стадий от моря они могут построить новый город.

– Позор! Позор! – почти закричал Хирам. – Гибель Карфагена? Смерть… И смерть не в бою, а смерть труса, подставляющего шею палачу, смерть быка, покорно ждущего удара топора.

Фегор пожал плечами.

– Миром правит не право, а сила. Сила у Рима. Он и диктует свои законы тем, кто слишком слаб, чтобы сопротивляться. Но, может, хватит о политике? У меня есть новости, касающиеся тебя лично. Как видишь, я служу тебе верой и правдой. Офир заточена в старом храме Таниты, в том самом, где находится идол Мелькарта.

– А храм хорошо охраняется? Там много жрецов?

– Человек пятьдесят. Кроме того, есть специальная охрана твоей невесты. Гермон все еще держится настороженно, знает, что ты бежал из крепости. Но успокойся: он покуда доверяет мне, и нет риска, что он узнает о том, где ты сейчас находишься. И не бойся, что я выдам тебя: я, может быть, сошел с ума, но я – раб Фульвии, а она не хочет твоей гибели.

Фегор оглянулся в ту сторону, где молча стояла Фульвия. На устах девушки играла загадочная улыбка. Фегор не видел, как в потупленных очах этруски блеснул и потух зловещий огонек.

– Правда, Фульвия? Мы заключили договор. Ты сдержишь свое обещание, если я исполню свое? Мы соединимся навеки?

– Да! – ответила, не поднимая глаз, девушка. – Ты исполнишь обещание, и тогда я стану твоей. И пусть свершится моя судьба…

– Ты увидишь, ты увидишь, как свято я сдержу слово! – страстно говорил, обращаясь к девушке, Фегор. – Я знаю, ты ненавидела меня, ты презирала меня. Но моя любовь сильна, она сумеет победить твою недоверчивость, все твои предубеждения.

Фульвия молча кивнула головой.

Тем временем Хирам погрузился в размышления. Опершись головой на руки, он сидел, не шевелясь. Казалось, он пытался решить какую-то мучительную, трудную задачу.

– Ну, что же ты решил, вождь? – обратился к нему Фегор. – Мой совет: не теряй даром времени. Собаки-римляне ненадолго оставят в покое наш край. Надо этим воспользоваться. Может быть, через три или четыре дня будет уже поздно что-либо предпринимать. Кто знает, не будет ли Карфаген осажден и с моря, и с суши? Сам Сенат и Совет Ста Четырех ждут этого. Никто не верит в благополучный исход дела.

Помолчав немного, Фегор заговорил снова:

– Вы можете думать обо мне что вам угодно. Что же? Я никогда не отрекался от своего дела, от того, что я называю своей работой. Но в эти дни и я чувствую, что в груди у меня есть сердце, и моя душа скорбит за участь Карфагена. Я и раньше предвидел, что Карфаген – на краю гибели. Конечно, мы будем бороться. Есть еще мужественные люди в стенах Карфагена. Да когда начнется бойня, и самые трусливые, и слабые схватятся за оружие. Но все это будет бесполезно. Судьба Карфагена предопределена. Однако не будем говорить об этом. Решай, Хирам, что нужно предпринять, ибо медлить больше, повторяю, нельзя. Хватит ли у тебя людей, если ты решишься напасть на храм и отбить Офир у охраняющей ее стражи?

– С моими воинами я одолею стражу! – коротко ответил Хирам.

– Хорошо. Значит, после заката солнца приводи своих ратников в порт. Я буду ждать вас там с лодкой, доставлю вас до самого храма Таниты, укажу, где искать девушку, куда бежать, когда поднимут тревогу. Словом, я сделаю все, что в моих силах.

– Но если ты задумал изменить и предать нас, – поднялся Хирам, – знай, что я не спущу с тебя глаз ни на мгновение! При малейшем подозрении мой меч лишит тебя жизни!

– Глупости! – хладнокровно ответил шпион. – Очевидно, что ты привык работать кулаком, а не головой. Разве я не мог сто раз выдать тебя за эти дни? Мне нет никакого расчета делать это, и я верою заслужу и любовь Фульвии, и обещанный тобою талант. Но мне пора идти. Итак, до вечера. Увидимся в порту.

Он остановился в дверях и поглядел пристально на этруску. Во взоре этого человека, погубившего столько людей, сейчас светилась и глубокая нежность, и какая-то тоска, и робость. Любовь к Фульвии и впрямь заполнила его душу, он действительно потерял душевное равновесие.

Фульвия видела, что он молящим взглядом смотрит на нее, но не подняла глаз, ничем не ответила на его прощальный привет.

Фегор обескуражено махнул рукой и покинул обитель беглецов. После его ухода Хирам спросил Талу, что он думает о происходящем.

– Шпион на этот раз сказал правду! – отозвался старый воин. – Пока ты медлишь, могут нагрянуть римляне, и ты потеряешь невесту.

– Тогда будь что будет! Попытаюсь вырвать Офир из заточения. А когда она будет со мною, посмотрим, что предпринять дальше.

Фульвия живо обернулась к Хираму со словами:

– Когда ты освободишь Офир и соединишься с нею, ты покинешь немедленно Карфаген?

Ее голос дрожал.

– Там видно будет! – уклончиво ответил Хирам. – Во всяком случае, ты, дитя, не бойся. Я не брошу тебя. Если только ты сама не пожелаешь остаться, то я возьму тебя с собой.

– Меня? Чтоб я уехала с вами? Нет! Она покачала головой.

– Почему нет? – удивился Хирам.

– Так суждено всемогущим Роком. Я не покину Карфаген. Мне не доведется увидеть голубое небо прекрасной Италии.

– Почему так? – стоял на своем Хирам. – Зачем тебе оставаться в стенах города, который подвергнется всем ужасам долгой осады, падет, взятый приступом, будет уничтожен?

– Не спрашивай, не спрашивай меня о причинах» – с тоскою в голосе страстно воскликнула девушка, прижимая прекрасные руки к груди. – Я не могу открыться тебе.

– Знаешь, я начинаю думать, что, хотя внешне ты выказываешь глубокое презрение к шпиону, втайне ты им покорена, ты его любишь! – промолвил карфагенянин.

– Я? Ну, предположим, что это так! – ответила Фульвия. Но в голосе ее ясно прозвучали нотки презрения и ненависти к Фегору..

– Ты – странное создание. Тебя не разберешь. Тебя не поймешь.

– Есть на свете один человек, который, если бы захотел, мог бы понять меня. Но… но он сам не захотел этого! – печально отозвалась этруска. – Не спрашивай у меня его имя. И потом, зачем нам терять дорогое время на бесполезные разговоры? Готовься к опасному предприятию: тебе ведь предстоит вырвать любимую девушку из рук многочисленной стражи. Не думай, что это так легко и просто. Ты должен тщательно обдумать план действий, прежде чем идти в эту ночную экспедицию.

– Есть у меня один план, – вмешался в разговор Сидон, который все это время о чем-то раздумывал. – Я полагаю, что надо действовать только так. Лучше ничего не придумаешь. Вся трудность заключается только в том, сумеем ли мы за столь короткий срок найти достаточный запас одежд жрецов.

– Боги! Тоже мне трудность! – засмеялся Тала. – Разумеется, мы, воины, привыкшие управляться с мечом или веслом, не годимся для этого. Но была бы материя, а Фульвия за короткий срок может нашить хоть три дюжины хламид. Ведь одеяния жрецов богини Таниты представляют собой простую длинную накидку из желтой шерсти.

– Ладно! – воскликнул старый гортатор. – Мы приготовим прекрасный сюрприз, перерядившись в хламиды жрецов Таниты. Стой, Тала! Знают ли тебя в лицо наемники?

– Гм! – пробормотал Тала. – Все знают…

– А известно ли здесь о твоем бегстве?

– Ну, это едва ли.

– Если ты явишься в храм Таниты как бы с приказом Совета Ста Четырех – как ты думаешь, заподозрили бы его подлинность?

– Конечно, нет! Никому в голову не придет усомниться.

– Тогда дело сделано. Ты явишься с десятком жрецов богини Таниты в храм, где заключена Офир, и передашь приказ находящемуся там отряду воинов – отправиться на какую-нибудь квинкверему, а приведенные тобой люди займут их место.

– Так за работу! – оживился Сидон.

Тала отправил в город двух своих воинов, которые быстро исполнили поручение и притащили огромные тюки желтой шерсти. За работу взялась Фульвия. Но у нее оказался неожиданный помощник – гортатор.

Тала удивился этому, а гортатор рассмеялся:

– Моряк должен уметь шить и стряпать, драться и торговать.