Гибель вермахта

Особенности немецкой организации армии

В 1761 г., во время Семилетней войны, немецкий публицист-патриот Томас Аббт написал эссе «Умереть за отчизну». В нем он утверждал, что если человек родился и пожелал жить в стране, чьи законы его защищают, и которая ограничивает его свободу только для того, чтобы не стеснять само общество, в котором он живет, значит, это и есть его отечество, и оно имеет право требовать от своих подданных любви, привязанности и, при необходимости, высшего самопожертвования, совершаемого с охотой и даже с радостью. Трусы и циники могут смеяться над этим, но единственно по неспособности постигнуть «наслаждение от смерти» — не такого рода смерти, что настигает сластолюбца или бессловесную тварь, но той, которая «взывает к нашей душе, точно королева из заточения, но не подавляет ее, как невольника в своей клетке, и, в конце концов, дает кровь, льющуюся из наших вен на землю многострадальной отчизны. Впитав ее, она оживает вновь». Наградой за подобную готовность к смерти служат обостренные краски жизни, слава и расширенные горизонты духа^{400}. Почти двести лет спустя, в 1955 г., геттингенский профессор истории Герман Геймпель вернулся к теме Аббта и на поминальной службе в Ганновере зачитал обращение «О смерти за отчизну», в котором сказал, что в результате двух мировых войн данное понятие утратило свой смысл. «Технизация, — продолжил он, — всегда ведет к тотальной войне и, таким образом, лишает смерть за отчизну прежнего благородства, поскольку смерть ожидает мирного человека, равно как и солдата. Людям давно нужно понять, что в Европе не осталось такой проблемы, таких священных интересов отчизны, которые могли бы послужить мотивом для того, чтобы вновь выпустить на волю непредсказуемого зверя современной войны — ни Саарская область, ни восточные территории, ни даже немецкое единство… Характерной особенностью современной войны является не смерть за отчизну, но ужас массового уничтожения людей»^{401}.

Суждения Геймпеля, — справедливые и вызывающие уважение, — нельзя распространять на людей, которые принимали участие в мировых войнах — у них никогда не было выбора…

Кроме того, как указывал Раймон Арон, смысл осуществляемого историком исследования не столько в том, чтобы очерчивать контуры исторического рельефа, сколько в том, чтобы сохранить или воссоздать в изучаемом прошлом «неизвестность будущего: прошлое с точки зрения историка было будущим с точки зрения его исторических персонажей»^{402}. Иными словами, человеку чрезвычайно трудно предвидеть последствия тех или иных своих действий. Необязательно люди должны быть осуждены за стремление к самопожертвованию, поскольку оно само по себе является высоким чувством. Карл Ясперс писал: «Тот, кто сознает свою честь солдата, у того она останется незапятнанной. Тот, кто был верен своим товарищам, несгибаем в опасности, бесстрашен и справедлив, смог сохранить в своей совести нечто нерушимое. Все народы уважают такое поведение, которое является как доблестным, так и человечным. В этом подтверждение самого смысла жизни»^{403}.

Традиционное армейское подчинение в вермахте носило добровольный характер, иначе не объяснить его необычайную эффективность, героизм и самопожертвование его солдат.

В процессе анализа развития войны и немецких общественных реакций на нее приходилось часто обращаться к вопросу эффективной немецкой военной организации: в этой сфере немцы, безусловно, превосходили всех своих врагов. Поэтому вопрос о причинах этой эффективности представляется чрезвычайно любопытным, по крайней мере, достойным особого рассмотрения. Именно эта эффективность, несмотря на крах блицкрига уже в 1941 г., позволила вермахту вести войну еще несколько лет.

В первую очередь в особой эффективности вермахта большую роль сыграло тоталитарное государство, которое всячески героизировало войну, представляя борьбу, героизм, самопожертвование, патриотическое воодушевление высшими проявлениями жизни и ее высшими достоинствами, к которым должно стремиться молодое поколение. Определенную роль сыграла и эстетизация войны, подвига, воинской доблести. Восприимчивое к военной романтике и эстетике молодое поколение немцев, да и других европейцев, с восторгом наблюдало за головокружительными успехами вермахта первых двух лет войны^{404}. Этот восторг довольно долго не проходил и был важным мобилизационным фактором.

Упомянутое тоталитарное государство в процессе мобилизации имело возможность обращаться к самым древним истокам национальной традиции, используя в своих целях то, что ему было необходимо в данный момент. Тем более в древней германской мифологии превознесение и почитание воинских доблестей имело большое значение. На эту особенность немецкой истории еще в 1939 г. обратил внимание французский историк Жорж Дюмезель (Dumezel). В заключительной части книги «Мифы и боги германцев» (1939 г.), подводя итог своим исследованиям, Дюмезель указывал, что наиболее существенной особенностью германских мифов было их воинское начало. Это объединяет их с другими воинственными арийскими мифами — «сообществом переряженных» индийских гандхарвов (небесных музыкантов в индуистской мифологии), связанных с богом-воителем Варуной в ведической религии или «вооруженных сообществ» ведических марутов, которых представляли как воинов, мчащихся на колесницах и связанных с богом-воином Индрой.

Дюмезель писал, что за последние 150 лет воинское начало германских мифов было вновь введено в оборот, и это начало обрело статус мифов в точном смысле слова, поскольку они оправдывают, поддерживают, вызывают индивидуальное и коллективное поведение, имеющее все признаки сакральности. Он также полагал, что эти мифы воодушевляли немецких солдат в 1914–1918 гг. Дюмезель указывал, что Третьему Рейху не пришлось создавать свои основополагающие мифы — напротив, эта воскрешенная в XIX в. германская мифология придала свою форму и дух нацистской Германии. «Именно такого рода предустановленное согласие, — писал Дюмезель, — между прошлым и настоящим, а не сознательная имитация прошлого, составляет оригинальность нынешнего немецкого опыта»^{405}. По мнению историка, именно в Германии имели место особое развитие и успех военной организации, культивировалась «суровая доблесть» предков. Дюмезель даже выстраивает преемственную связь между берсерками (мифическими «воинами в медвежьих шкурах», окружавших древнегерманского бога войны Одина) и мироощущением немецких солдат. Такая констатация кажется чисто умозрительной, о чем и предупреждал автор статьи, по которой цитировался Дюмезель, итальянский историк Карло Гинзбург. На это можно возразить, что нацистская пропаганда специально стремилась восстановить эту связь, искусственно культивировала преемственность между германской мифологией и политическими, военными, культурными принципами Третьего Рейха. Монополия на интерпретацию седой германской старины была одним из стержней нацизма. Поэтому в формировании высокой боевой морали вермахта сыграли определенную роль и эти мотивы, хотя точно и определенно сказать, какую именно, трудно. Ясно лишь, что культивировать то, чего не было — невозможно…

В принципе, в самом героизме и романтике как форме национального самоутверждения ничего нового нет, и можно обнаружить много параллелей этому в прежней немецкой истории, как и в истории других европейских народов. В процессе национального самоутверждения каждый раз представал образ врага, борьба с которым имела подчас драматическое развитие: благородный Зигфрид — образец храбрости и доблести — был обманут подлым Хагеном. Не менее храбрый и благородный Роланд пал от рук затаившихся в засаде мавров-антихристов. Роланд погиб не только за Карла Великого, но и за утверждение христианства, что было дополнительным поводом к восхищению его подвигом. По этой аналогии нацисты построили и свой героический культ: Хорст Вессель также пал от рук подлых врагов, борясь против «еврейского большевизма». Эта драматизация войны также была частью национальной мобилизации. В Германии к этому традиционному прославлению и превознесению героев добавилось еще одно важное обстоятельство, связанное с особым положением армии в обществе и особой ее ролью в государстве по сравнению с другими европейскими странами. Немецкие военные своим влиянием с последней четверти XIX в. до конца Второй мировой войны превосходили своих коллег в других странах.

Несмотря на свои размеры, вермахт был довольно децентрализованной структурой, что имело исторические основания и во многом было причиной его эффективности. Дело в том, что позднее объединение Германии отразилось на системе военных округов и базировавшихся на них корпусов. Даже в нацистские времена эта система сохранилась, и солдаты служили вместе со своими земляками в одной части, что было отражением сильной немецкой федералистской традиции. Будущий командующий бундесвером ФРГ генерал Хойзингер вспоминал, что при вступлении в армию во время Первой мировой войны он хотел служить в родном для него брауншвейгском полку, а не вместе с тюрингцами, солдатские качества которых были, на его взгляд, не слишком хороши^{406}. Наверняка также думали и тюрингцы о брауншвейгцах — таким образом в армии поддерживался здоровый соревновательный дух.

Традиция землячества помогала решать многие проблемы и упрощала многие задачи по той причине, что решения, которые в других армиях принимались на высоком уровне, в Германии принимались на значительно более низком уровне (особенно кадровые вопросы). Эта децентрализация усиливала позиции молодых офицеров и требовала от них максимальной отдачи. По всей видимости, вермахт лучше всех армий смог соединить воедино инициативу и дисциплину: британская армия тяготела к централизации и схематизму, американцы более полагались на огневую мощь, обладая колоссальным материальным превосходством над своими противниками, в Красной армии же, как и во всем советском обществе, «инициатива была наказуема», а французская армия вообще не смогла составить вермахту конкуренции. Как указывал один из современных аналитиков, ближе всего к вермахту по инициативности и динамичности была израильская армия в 1956–1973 гг.^{407} Сравнение, хотя и необычное, но, кажется, весьма точное по причине особого значения боевого товарищества, а также наличия враждебного окружения.

Как ни в какой другой в мире армии, в вермахте придавали огромное значение чисто оперативным задачам, что также имело исторические корни — еще Фридрих Великий говорил, что Пруссия — это маленькое и уязвимое государство, поэтому оно должно действовать очень быстро, оперативно добиваясь победы. На оперативном и тактическом уровне достижения вермахта бесспорны. Его оборону можно было преодолеть лишь комбинированным давлением значительно превосходящих сил и подавления артиллерийским огнем или авиацией; в равных условиях ни одна из союзных армий воевать с вермахтом не могла, за исключением некоторых эпизодов (например, Сталинградская битва). На первом этапе войны вермахт показал, что в XX в. бой превратился в сложнейшее взаимодействие различных родов войск. Тот, кто владел этим искусством, мог малыми силами крушить более многочисленного, но хуже организованного противника.

Прейдя к власти нацисты использовали в своих целях достижения немецкой военной организации, хотя сильно видоизменили руководство армией. Главным новшеством стало то, что армией стал руководить не профессиональный военный, как было в прежние времена. После отставки в 1938 г. возглавлявшего вермахт (кроме Люфтваффе, подчинявшегося Герингу) военного министра Бломберга, Гитлер сам стал во главе армии; был создан его личный штаб ОКБ (в противовес Генштабу — ОКХ), который и руководил вермахтом от его имени. Геринг, однако, и по отношению к ОКБ смог сохранить свою самостоятельность. Во время войны Гитлер постоянно перемещался из одной ставки в другую, и ОКБ, как его личный штаб — тоже; но вермахт — это огромная многомиллионная армия, и руководить им мог лишь соответствующий орган, а не мизерный личный штаб фюрера. В начальный период войны большинство задач руководства военными действиями осуществлял ОКХ, поскольку сухопутная армия была самой многочисленной и активной. Операции против Польши, Голландии, Франции, Балкан, России планировал и осуществлял ОКХ. Порой отношения между ОКБ и ОКХ были натянутыми — в 1942 г. была ситуация, когда ОКХ занимался Восточным фронтом, а ОКВ — остальными военными делами. На ежедневных совещаниях у Гитлера Гальдер и Браухич получали от него соответствующие указания; потом они детализировались и превращались в конкретные приказы, директивы и распоряжения. Люфтваффе и Кригсмарине сами вели войну — их руководство время от времени получало задания от Гитлера. Координация действий различных родов войск осуществлялась прямо на месте и, несмотря на кажущуюся нелепость такого положения и его несоответствие старой прусской традиции единоначалия, довольно часто это было весьма эффективно^{408}. Первоначально во внутренние дела родов войск Гитлер практически не вмешивался. Так, гросс-адмирал Эрих Редер писал в мемуарах, что благодаря постоянному чтению и исключительной памяти, Гитлер смог приобрести обширные познания в военно-морской сфере. В некоторых отношениях он превосходил даже признанных экспертов. Вместе с тем, проявляя острый интерес к типам кораблей, их вооружению и прочим техническим деталям, Гитлер весьма редко вмешивался в функционирование структур Кригсмарине. Ни разу он не пытался оказать влияние на кадровую политику Редера, не допуская даже намека на свои личные предпочтения^{409}.

Именно благодаря этому своеобразному «самоуправлению» в период расширения масштабов строительства вооруженных сил в Германии выдвинулась целая плеяда честолюбивых, способных и очень динамичных офицеров, которые в общественном мнении смогли за короткий срок отождествить себя с целыми родами войск — Дениц, Гудериан, Роммель, Кессельринг, Мильх, а во время войны к этим именам-символам добавились и многочисленные герои войны, воплощавшие в немецком общественном сознании армию и ее добродетели и стяжавшие у немецкой молодежи симпатии и стремление подражать героям. Это стремление, понятно, всячески поощрялось и поддерживалось пропагандой. В этих целях с 1 сентября 1939 г. Гитлер учредил собственную систему высших военных наград, заменив ими Железный крест первого и второго класса, существовавший в Первую мировую войну. Гитлер распорядился сделать высшей немецкой военной наградой Рыцарский крест разных степеней: 1. Рыцарский крест (всего в войну им было награждено 6973 человека[11]); 2. Рыцарский крест с Дубовыми листьями (853 награжденных); Гитлер лично вручал Дубовые листья к Рыцарскому кресту^{410}; 3. Рыцарский крест с Дубовыми листьями и Мечами (150 награжденных) — первым эту награду получил генерал Адольф Галланд после 20-й победы в воздушной битве за Англию; 4. Рыцарский крест с Дубовыми листьями, Мечами и Бриллиантами (27 награжденных) — первым эту награду получил майор Люфтваффе Вернер Мельдерс[12] после 115 сбитых самолетов, потом генерал Адольф Галланд, полковник Гордон Готлоб, капитан Ганс-Иоахим Марсель, майор Вальтер Новотны, майор Эрих Хартман; 5. Рыцарский крест с Золотыми Дубовыми листьями, Мечами и Бриллиантами — этой награды удостоился только один солдат — летчик пикирующего бомбардировщика — «штуки» полковник Ганс-Ульрих Рудель, на счету которого было 2530 боевых вылетов, крейсер «Марат» и 519 советских танков[13]; 6. Великий крест — его был удостоен Геринг за победу над Францией в 1940 г. Эту награду генерал князь Гебхард Блюхер получил за Ватерлоо, а Пауль фон Гинденбург — за Танненберг.

Официально никто не объявлял, что Рыцарский крест после войны автоматически обеспечит его кавалерам «рыцарское поместье» (Rittergut) на Востоке, но в войсках это считали делом решенным^{411}. Планировались и поощрительные поселения ветеранов вермахта на восточных территориях; речь шла о весьма больших масштабах: в вермахте в начале 1942 г. было около 10 миллионов солдат.

Превознесение героев было частью нацистской идеологии: введенный еще во времена Веймарской республики по предложению Союза немецких ветеранов войны «Народный поминальный день павших в Первую мировую войну» нацисты сделали общенациональным праздником — «Днем памяти героев».

О герое антинаполеоновских войн поэте Теодоре Кернере[14] (1791–1813), превозносившем благодать смерти во имя отчизны, в Веймарскую республику вышло 6 книг, а в нацистские времена — 20, о герое той же эпохи Фридрихе Фризене (1785–1814) — 8 публикаций; о самом успешном летчике Первой мировой войны Манфреде Рихтхофене[15] (1882–1918) — 11 публикаций; о капитане субмарины в Первую мировую войну Отто Ведингене (1882–1915) — 6 публикаций. В этой связи следует сказать, что в Германии солдатская смерть рассматривалась в публицистике и беллетристике как путь к продолжению жизни нации, а в других странах — как жертва нации; эта разница, должно быть, порождала разную боевую мораль^{412}. С самого начала Второй мировой войны успехи немецких вооруженных сил вызывали в Германии большое общественное удовлетворение и гордость, о чем и передавали осведомители СД в конце 1939 г.^{413}

Часто отмечают, что огромное значение для Гитлера имел его опыт во время Первой мировой войны — в частности, он верил, что одна только храбрость солдат в состоянии решить исход войны. Подход Гитлера к войне имел очевидно романтический налет, что находилось в противоречии с характером войн XX в., в которых побеждал тот, у кого было больше материальных ресурсов и людей. Гитлер был убежден в том, что один немецкий солдат стоит двух англичан, или трех французов, или четырех русских — по причине природного превосходства, силы идей и убеждений^{414}. Эрнст Нольте в своем исследовании природы тоталитарных систем настойчиво указывал на этот романтический флер во всех суждениях Гитлера о войне и стратегии, о слиянии поэзии и прозы в натуре Гитлера, о его инфантильной приверженности героическому, возвышенному, яркому, уникальному^{415}. Как ни парадоксально это звучит, романтический подход Гитлера к политике сходен с подходом к политике Мао Цзэдуна — у обоих было ощущение нехватки времени, оба хотели подстегнуть историю; им обоим не хватало «стоицизма» и «бюрократического оптимизма» Сталина, который спокойно и методично добивался своих целей, преследуя тех людей, которых он ненавидел. Гитлер и Мао воспринимали историю как искусство, игру, в которых они были режиссерами^{416}. Именно поэтому Гитлер осознанно и целенаправленно насаждал культ героического в немцах — на это была направлена пропаганда; даже в искусстве Гитлер хотел видеть в первую очередь возвышенную и обязывающую к героическому миссию и стремление к самоотверженному фанатизму.

Вероятно, Гитлер в разгар войны понял, что не сможет выиграть ту войну, которую планировал, зато, по его мнению, он сможет победить в другой войне или хотя бы ее не проиграть. Это убеждение не покидало Гитлера до конца. Именно по этой причине он восхищался Фридрихом Великим, который в Семилетнюю войну также оказался на краю пропасти, но смог выбраться из кризиса. Нельзя считать, что романтизация войны была свойственна только ветеранам Первой мировой войны, к которым принадлежал Гитлер. На самом деле, романтизация войны, столь свойственная нацистам, редко находила сочувствие у фронтовиков. Гитлер или Геринг, воспринимавшие войну как неотъемлемую часть жизни, были, скорее, исключением. Как не вспомнить русскую поговорку «Кому война, а кому — мать родна». Не фронтовики, а романтизировавшая войну молодежь 1900–1910 гг. рождения и составила социальную базу нацизма в вермахте^{417}.

Гитлера возмущало то, что советские танки во время уличных боев для маскировки используют флаги со свастикой; немцам Гитлер категорически запретил подобные приемы нарушения этики и «протокола» войны. В одном из застольных разговоров он заявил, что каждый немецкий офицер на Восточном фронте должен иметь при себе книги Карла Мая (это «немецкий Фенимор Купер», писавший книги про индейцев) — они научат, как драться против русских: русские якобы дерутся так же бесчестно, как индейцы^{418}. Зато Гитлера воодушевляли описания того, как индейцы переносят пытки. Отто Дитрих передавал, что Гитлер в 1933–1934 гг. «еще раз» перечитал 70 произведений Мая^{419}.

К противнику на Западе Гитлер относился как к равному; так, 9 мая 1940 г. Гитлер писал командующему вермахтом в Норвегии: «Норвежские солдаты не применяют те подлые и недостойные методы, которые использовали поляки, они дерутся честно и открыто, по всем правилам войны. С нашими ранеными и убитыми норвежцы обходятся достойно. Норвежское гражданское население также ведет себя пристойно и не участвует в боевых действиях. Принимая во внимание эти обстоятельства, я принял решение отпустить на волю пленных норвежских солдат»^{420}. По мнению английского историка Лиддела Гарта, именно под влиянием Гитлера на Западе вермахт во Вторую мировую войну в гораздо большей степени соблюдал правила войны, чем это делал рейхсвер в годы Первой мировой войны^{421}.

Также по инициативе Гитлера и в соответствии с его романтическими представлениями в вермахте не было принято использовать женщин, даже в медицинских частях. Напротив, в Красной армии женщин в полках было довольно много — радистки, прачки, штабные писаря, снайперы, летчицы (в «Книгу рекордов Гиннеса» попало имя советской летчицы, младшего лейтенанта Лидии Литват (1921–1943) — она сбила 12 самолетов противника). Естественно, женщины на фронте подвергались сексуальным домогательствам, последствия которых бывали подчас самыми плачевными. Один из советских ветеранов войны Александр Захарович Лебединцев писал: «Если бы с начала войны выдавали презервативы, сколько можно было бы сберечь судеб…^{422}» Руководство вермахта побеспокоилось даже об удовлетворении сексуальных потребностей солдат и о возможных последствиях. У каждого пленного или убитого немца можно было найти пачку презервативов. В Красной армии такого не практиковали, и солдатки рожали прямо на фронте. Между прочим, в Великой Отечественной войне участвовало свыше 800 тысяч советских женщин; половина из них служила в прифронтовой полосе, были даже женщины-водители танков — уникальный феномен в истории^{423}. В соответствии с убеждениями Гитлера, использование женщин на войне было недопустимо, поэтому советских военнослужащих-женщин в вермахте считали преступницами и «бой-бабами» (Flintenweiber).

При всем своем стремлении сохранить женщину как продолжательницу рода, как гарант будущего нации, Гитлер сохранил в вермахте прежнюю традицию содержания публичных домов. Правда, эти публичные дома создавались только за пределами рейха. В вермахте во время войны было около 500 борделей. Эти публичные дома создавали местные сутенеры и управляли ими традиционные «мадам», но заведения находились под строгим санитарным контролем врачебной службы вермахта^{424}. Только в Бордо 1943 г. было 11 борделей для солдат вермахта, которые в сентябре посетило 25 573 солдата. Ежедневно в среднем было занято 115 проституток, обслуживающих 852 клиента вдень, то есть на каждую даму приходилось 7,5 посетителей.

Для «хивис» — добровольцев вермахта из числа советских перебежчиков и пленных — выделялись отдельные бордели^{425}. Для офицеров состав проституток специально отбирали; при этом отборе учитывалось также местоположение публичного дома, чтобы, например, офицеры не дискредитировали себя в глазах подчиненных.

С июня 1942 г. солдатам и офицерам, посещающим бордель, выдавалась так называемая карточка санации, в которой отмечались посещения борделя и делались отметки о прохождении медицинского освидетельствования после этого. В карточке отмечался также псевдоним проститутки, которую посетил обладатель карточки. Все эти меры, впрочем, не спасали санитарные службы вермахта от проблем с венерическими заболеваниями, поскольку услуги нелегальных проституток были значительно дешевле, чем в официально контролируемых борделях^{426}.

Даже в войсках Ваффен-СС использовали публичные дома — Гиммлер писал Карлу Обергу (высший чин СС на территории Франции) 5 января 1943 г., что, как сообщил ему командир дивизии «Лейбштандарт» Зепп Дитрих, 7 тысяч солдат его подразделения заразились гонореей во время пребывания во Франции. Гиммлер указывал: «Хотя я понимаю сексуальные проблемы солдат, долгое время пробывших на Восточном фронте, тем не менее необходимо ввести соответствующий контроль солдатских публичных домов». Впоследствии Гиммлер приказал подготовить приказ, запрещающий эсэсовцам вступать в половую связь с женщинами других рас. Дитрих об этом приказе язвительно заметил, что «его готовили теоретики»^{427}. На Восточном фронте также были публичные дома — так 19 сентября 1942 г. комендант Курска генерал-майор Марсель издал «Предписание для упорядочения проституции в городе Курске». За отказ от использования презервативов полагались жесткие наказания, а в случае заражения солдат венерическими заболеваниями — даже смертная казнь^{428}.

Пока на фронте все развивалось благополучно, ни у кого из военачальников не вызывала возмущение манера Гитлера принимать решения по наитию. Он не брал в расчет ни анализ военного положения, ни потребности войск в боевой технике, в обмундировании и продовольствии и никогда не поручал группам экспертов со всех сторон рассмотреть наступательные операции. Поэтому фельдмаршалы, как и ближайшие сотрудники Гитлера, были только исполнителями, ибо все стратегические решения принимались им самим. Гитлер мог позволить внести в свои планы только незначительные изменения. Ближайшим его советником в течение длительного времени был начальник ОКХ Альфред Йодль. Он был отличным солдатом и прирожденным генштабистом. Его оперативные взгляды всегда отличались большой ясностью и четкостью. Йодль был искренним обожателем Гитлера и высоко ценил его работоспособность, энергию и богатство идей. Но, вопреки прежней традиции немецкого Генштаба, Йодль ограничивался разработкой чисто оперативных вопросов, которые, хотя сами по себе были весьма объемны, не затрагивали стратегии. Как отмечал немецкий генерал Бутлар, такой односторонний интерес к оперативным и тактическим проблемам стал причиной того, что Йодль не только сам включался в частные вопросы руководства боевыми действиями на фронте, но и поддерживал у Гитлера пагубное стремление вмешиваться в дела низшего и среднего командования^{429}. Это лишало вермахт преимущества в принятии решений на максимально низком уровне, как это практиковалось в старой немецкой армии. В ней на самостоятельность командиров обращалось особое внимание — ее специально воспитывали в процессе обучения. Эта система называлась в вермахте «порядком отдания боевых приказов» (Auftagbefehlsgebung). Смысл этой системы был в том, чтобы общими указаниями оставить командиру — насколько это возможно — свободу выбора сил и средств для выполнения конкретной боевой задачи. Особенно эффективной эта тактика была в Первую мировую войну, а при Гитлере она стала деградировать — не столько из-за его своеволия, сколько вследствие изменения характера войны, развития средств связи и т. д.^{430}

В отличие от Сталина, Рузвельта и Черчилля, он был настоящим фронтовиком-окопником, даже героем Первой мировой войны (кавалером довольно редкого среди рядовых ордена Железного креста первой степени). Во Вторую мировую войну, однако, Гитлер, в отличие от Черчилля, ни разу не посещал фронт. Ему нельзя отказать в понимании запросов солдат и интереса к их проблемам, в подлинном интересе и знании вооружений, но удаленность Ставки Гитлера от фронта не способствовала его видению всех обстоятельств суровой фронтовой действительности. Он руководил войсками по карте, по сообщениям пропаганды и устным рассказам тех, кому вручались Рыцарские кресты, но не мог видеть того, что в действительности происходило на фронте. На деле немецкие войска в течение долгого времени не знали ни смены, ни отдыха. То, что Гитлер не знал конкретной обстановки на фронте, часто переоценивал свой собственный фронтовой опыт, относившийся к совершенно другой по характеру войне, — приводило иногда к бесцельной растрате сил значительной части прекрасно подготовленной армии и в итоге подорвало ее боевую мощь.

С другой стороны, во время Нюрнбергского процесса генерал Йодль, объясняя, почему военные специалисты не сказали Гитлеру, что война с 1941–1942 гг. была уже проиграна, заявил, что Гитлер об этом знал раньше военных: «Может ли народ погибнуть прежде, чем ему суждено? То же и Гитлер — он хотел умереть сражаясь, а не искать спасения в самоубийстве, и он стремился это делать до тех пор, пока у него есть силы. Таким образом, он выбрал не легкую смерть и избавление, а наиболее надежную — как это делали и будут делать все герои в истории. Он похоронил себя под обломками своего Рейха и своих надежд. Кто хочет осуждать его за это — пусть осуждает, я такого желания не испытываю»^{431}. В такой оценке Йодля чувствуется влияние на него гитлеровского трагического и героического восприятия войны. Что касается дилетантизма Гитлера в военных вопросах, о чем любили писать его генералы после войны, то в сравнении с ними по многим вопросам большой стратегии, экономики, политики и психологии Гитлер имел более компетентную точку зрения. Как отмечал немецкий историк Берндт Вегнер, прежде всего нужно детально знать о роли нацистского фюрера в войне, а не создавать клише о его дилетантизме в военных делах^{432}. На самом деле, такими же дилетантами были и Сталин, и Рузвельт, и Черчилль, которые столь же уверенно распоряжались огромными армиями. При этом нужно помнить, что если мы, обсуждая качества Гитлера как полководца, говорим, что его поведение было правильным или неправильным, мы понимаем под этим не «правильность» или «неправильность» в абсолютном смысле. Мы подразумеваем, что, исходя из тех целей, которые преследовал Гитлер, его действия были иногда правильными, иногда — ошибочными, иногда глупыми, иногда — мудрыми.

Как бы ни были важны качества Гитлера как руководителя немецкой армии, но, по крайней мере, столь же важным было качество немецких солдат и качество их организации и выучки, которые наиболее ярко проявились в организации и достижениях вермахта, Люфтваффе, Кригсмарине и Ваффен-СС.

Люфтваффе и его достижения в войну

Первоначально степень превосходства военной организации немецкой армии проявилась на примере Люфтваффе, созданных в 1935 г., которые, несмотря на свои позднейшие провалы в войну (битва за Англию, Сталинград, беззащитность Германии перед бомбовой войной союзников), за четыре года стали лучшими ВВС мира. Большая роль в этом строительстве принадлежала Герману Герингу, обладавшему огромными политическими возможностями и имевшему неограниченные финансовые и экономические полномочия. Фельдмаршал Люфтваффе Альбрехт Кессельринг так отзывался о качествах Геринга как руководителя строительства Люфтваффе: «Он предоставлял генералам Министерства воздушного флота максимально возможную свободу действий и прикрывал нас от вмешательства политиков. За всю мою долгую военную карьеру я никогда не чувствовал себя столь свободным от постороннего влияния, как в то время, когда я занимал руководящий административный пост в Министерстве воздушного флота, пост начальника главного штаба ВВС и командующего этим видом вооруженных сил в период его становления, начавшийся в 1933 г.»^{433}. Немецкий ас генерал Адольф Галланд, командир истребительной авиации Люфтваффе, критически относившийся к Герингу, писал, что тот понимал, каким способом для Люфтваффе можно создать такое положение, которое обязана занимать авиация в структуре континентальной военной мощи. Именно благодаря Герингу важность ВВС в современной войне была осознана в Германии в нужное время, ясно и основательно^{434}.

Хотя по вине того же Геринга Люфтваффе, в отличие от ВВС США и Англии, не смогли создать стратегическую и морскую авиацию. Правда, в отличие от советских ВВС, Люфтваффе не деградировали до «летающей артиллерии», но сохранили значительную степень независимости от сухопутных сил. Рассматривая роль авиации в Красной армии, немецкий генерал Меллентин отмечал, что РККА не имела стратегической авиации, и те немногие удары, которые наносила ее авиация дальнего действия, не причиняли никакого ущерба немцам. Самолеты-разведчики иногда углублялись в немецкое расположение на 50–100 км, но истребители и бомбардировщики редко залетали за линию фронта больше, чем на 30 км. Поэтому даже в самые тяжелые для вермахта периоды войны передвижение войск и грузов в тыловых районах проходило беспрепятственно. Советская авиация использовалась в основном для решения тактических задач, и с лета 1943 г. советские самолеты с утра до вечера висели над полем боя^{435}. Напротив, в Германии Люфтваффе с самого начала имели большую свободу действий и самостоятельность, а следовательно, и большую эффективность.

По впечатлениям командующего истребительной авиацией Люфтваффе генерала Адольфа Галланда, советскому командованию было свойственно весьма примитивное представление о стратегических возможностях авиации — для них она была «летающей артиллерией». Но, хотя количество сбитых советских самолетов достигало астрономических цифр, это приносило Люфтваффе только временный и локальный успех, потому что большинство советских авиационных центров находилось вне пределов досягаемости немцев. Галланд писал: «Ощущение было такое, как если бы кто-то пытался искоренить гнезда муравьев, уничтожая их поодиночке, будучи не в силах добраться до самого муравейника»^{436}.

Помимо Геринга, наибольший вклад в развитие Люфтваффе внесли генерал Вальтер Вефер, фельдмаршал Хуго Шперрле, фельдмаршал Вольфрам фон Рихтхофен и генерал Курт Ешоннек. Стратегической координации в строительстве различных родов войск в нацистской Германии не было, и в начальный период милитаризации страны Гитлер дал трем родам войск карт-бланш в программе вооружений: в итоге от этого выиграл Люфтваффе. В 1939 г. Гитлер приказал увеличить Люфтваффе в 5 раз, что потребовало затрат, равных немецким военным расходам за 1933–1939 гг. В дальнейшем, правда, волюнтаристская манера распределения ресурсов обернулась против Люфтваффе: так, в проект ракеты V–2, которая должна была перенести 500 кг взрывчатки на 500 км, Гитлер вложил 1/3 средств, потраченных американцами на «Манхэттенский проект»^{437}. Этих финансов, по подсчетам английского Strategic Bombing Survey, хватило бы на строительство 24 тысяч бомбардировщиков.

Помимо колоссальных средств, вложенных в строительство Люфтваффе, большую роль в его организации сыграли и традиции немецкой военной авиации. Свою мощь немецкие ВВС доказали еще во время Первой мировой войны: они превосходили соперников в новаторской тактике и организационных достижениях. Именно в немецких ВВС были созданы первые крупные летные соединения из нескольких эскадрилий. Создание в 1917 г. первой истребительной эскадрильи Манфреда Рихтхофена было по-настоящему революционным актом. Несмотря на численное превосходство противника от 2:1 до 3:1, немецкие авиаторы в течение всей Первой мировой войны имели преимущество в воздухе благодаря превосходной тактике, уровню подготовки летчиков и командного состава. Эти факторы во многом и предопределили соотношение потерь Антанты и Германии, которое составило от 2:1 до 3:1.^{438} Разумеется, опыт Первой мировой был в полной мере использован Люфтваффе.

В 1933 г. в Германии было около 500 летчиков и техников, которые прошли подготовку преимущественно в СССР на бомбардировщиках «Дорнье-11», но этого было мало для создания больших ВВС, как того требовал Гитлер. По распоряжению Бломберга в ВВС было переведено ряд одаренных офицеров; в процессе подбора кадров большую роль сыграл начальник отдела личного состава Люфтваффе генерал Штумпф. Именно он смог до 1939 г. создать решительные кадровые предпосылки для создания мощного Люфтваффе с 370 тысячами унтер-офицеров и рядовых и с 15 тысячами офицеров^{439}. Мнение некоторых историков о том, что, поскольку руководство Люфтваффе состояло из офицеров, начинавших свою карьеру в других родах войск, они не могли быть хорошими знатоками воздушной войны, — следует отвергнуть: Курт Штудент, Гельмут Вильберг, Гельмут Фельми, Вильгельм Виммер, Александ Лер и Пауль Дайхман были выдающимися специалистами. Создание в 1933–1939 гг. многочисленного и хорошо подготовленного офицерского корпуса из небольшой группы офицеров — это впечатляющее организационное достижение.

В отличие от Запада, где военную теорию развивали исключительно абстрактно, в Германии ее постоянно оперативно апробировали. О размахе этих учений говорит тот факт, что в 1937 г. в учениях вермахта принимало участие 20 дивизий и большинство оперативных соединений Люфтваффе, среди них 16 подразделений бомбардировочной авиации, 6 зенитных полков, 7 подразделений истребительной авиации, 1 подразделение пикирующих бомбардировщиков, а также многочисленные подразделения снабжения и поддержки. В том же 1937 г. был испытан радар для раннего обнаружения целей, опробован сброс парашютного десанта за гипотетической линией фронта — результаты учений были одобрены и рекомендованы к использованию в других частях^{440}.

Серьезным преимуществом Люфтваффе обернулась впоследствии практика немецких летчиков в Испании в Гражданскую войну 1936–1939 гг., где воевали не только немецкие бомбардировщики эскадрильи «Кондор», но и истребители. Именно в Испании начинал свою карьеру знаменитый немецкий ас Вернер Мельдерс, там он совершенствовал тактику воздушного боя. Опыт больших военно-транспортных операций, оперативных бомбардировок, воздушной поддержки войск, тактики военно-морской авиации, тактики действий истребителей — все это имело в дальнейшем бесценное значение. Особенно эффективно в Испании действовали пикирующие бомбардировщики.

Благодаря новейшим изысканиям историков удалось выяснить, что баскский город Герника в 1937 г. был подожжен самими республиканцами, а самолеты эскадрильи «Кондор» бомбили позиции республиканцев в другом месте^{441}. Это, конечно, ничуть не влияет на художественную ценность знаменитой картины Пабло Пикассо, с удивительной силой демонстрирующей отвратительную сущность войны. Командир немецкой истребительной авиации, сам воевавший в Испании, генерал Адольф Галланд передавал в мемуарах, что на Гернике «красные» нажили себе немалый политический капитал. Интересно, что и поныне, даже после ужасов Дрездена, Герника остается памятью о невероятной немецкой жестокости…^{442}

В отличие от немцев, британские и американские ВВС ограничивались в этот период только бомбовой стратегией, игнорируя все остальные факторы войны в воздухе. Поэтому когда началась война, Люфтваффе располагали 2 дивизиями воздушно-десантных войск, самой мощной в мире военно-транспортной авиацией: в 1940 г. в Норвегии ив 1941 г. на Крите это преимущество сказалось в полной мере.

В отличие от Люфтваффе, которые делали ставку на точное бомбометание, основой военной стратегии Англии стала директива № 22 от 14 февраля 1942 г., где говорилось: «Бомбометание имеет своей основной целью снизить моральный дух гражданского населения страны-противника и в особенности рабочих тяжелой промышленности». 23 февраля 1942 г. командующим английской бомбардировочной авиацией был назначен сэр Артур Харрис^{443}. Он и возглавлял английские ВВС в период террористических налетов на Германию, «ковровых бомбометаний» с большой высоты, во время которых гибло огромное количество гражданского населения. В 1944 г. самой большой бомбовой нагрузкой, выпавшей на долю отдельно взятого немецкого города, считалось 10 тысяч тонн бомб, сброшенных на Гамбург. За ним следовали Эссен, Ганновер, Кельн — по 8000 тонн бомб, около 7000 тонн пришлось на долю Мангейма и Людвигсхафена^{444}. То, что японская (Тонкий, 1938 г.) и германская авиация (Варшава, 1939 г.) вступили на путь авианалетов на мирные города первыми, является слабым оправданием для англо-американских бомбежек. Законы войны однозначно указывают, что преступления, совершенные одной стороной, не оправдывают преступлений, совершенных другой стороной. Каждая из сторон должна нести ответственность за свое собственное поведение.

Напротив, в Люфтваффе преобладало мнение о необходимости точного бомбометания с малых высот. Преемник генерала Вефера на посту начальника Генштаба Люфтваффе генерал Ешоннек и начальник управления материально-технического обеспечения Люфтваффе генерал Удет, да и сам Геринг, были убежденными сторонниками прицельного бомбометания. Они считали, что такое бомбометание обеспечит более высокую эффективность бомбардировок при меньшей численности используемых самолетов. Даже когда в Люфтваффе стало преобладать мнение о необходимости создания дальнего бомбардировщика, требование к его пикированию снято не было. В результате этого, как указывал офицер Люфтваффе Греффрат, создание дальнего бомбардировщика оказалось настолько трудным делом, что этот самолет не смог вступить в строй до 1944 г.^{445}

Немецкий ас Адольф Галланд отмечал, что сама идея «штуки» (Sturzkampfflugzeug — пикирующий самолет) была воспринята в Германии с энтузиазмом, потому что сулила огромные успехи при минимальном уровне затрат. Одиночные прицельные атаки с воздуха, точно наносимые по целям, стали девизом немецкой бомбовой стратегии. Именно таким образом появился на свет Ju-87, который в значительной степени способствовал успешному блицкригу в Польше и во Франции. Вплоть до окончания войны этот самолет постоянно доказывал свою значимость в роли тактического оружия поддержки наземных сил, особенно он был эффективен в борьбе против танков^{446}. Фельдмаршал Люфтваффе Альбрехт Кессельринг отмечал, что доктор Коппельберг и его инженеры заслужили самых высоких похвал за создание «Ю-87»^{447}. Именно вследствие этого успеха «штуки» следующие скоростные бомбардировщики Ju-88, Do-217, даже четырехмоторный Не-177, старались приспособить к пикированию, что было очень трудно, поскольку «штука» была довольно тихоходным самолетом — отсюда и ее невообразимая точность в прицельных бомбометаниях…

Главная слабость доктрины Люфтваффе состояла не в том, что немецкая бомбовая стратегия была отсталой (как это утверждает порой англосаксонская историография) — это неверно: Люфтваффе располагали достаточными силами и стратегией для осуществления массированных бомбовых ударов, которые и планировались — в 1939 г, к примеру, по Франции и ее нефтеперегонным заводам и транспортным узлам. В ноябре 1940 г. 450 немецких бомбардировщиков очень повредили в ночной бомбежке военно-промышленный центр Ковентри. В тот момент осуществлять массовые ночные налеты могли только Люфтваффе, что свидетельствует о том, что руководство Люфтваффе не пренебрегало этим направлением. Самым большим недостатком доктрины Люфтваффе было отсутствие представления о характере и объеме возможных операций на море. С другой стороны, руководство Кригсмарине само не обратило на это никакого внимания, несмотря на пионерские достижения немцев в этой сфере в Первую мировую войну; руководство же Люфтваффе компетенциями в этой сфере не обладало^{448}. Флот хотя и снабжали самолетами, но более по причине престижа — самолеты рассматривались на флоте как средство связи и разведки, а не как эффективное оружие уничтожения. Между тем, в 1940 г. переоборудованный в морской самолет «Фокке-Вульф-200» показал блестящие результаты в борьбе с конвоями. Ошибкой Геринга стал отказ от создания стабильного дальнего «уральского» бомбардировщика (Do-19 или Ju-89), на чем настаивал один из самых талантливых немецких генералов, начальник Генштаба Люфтваффе Вальтер Вефер, погибший в 1936 г. в авиакатастрофе; после его гибели Геринг и Мильх отказались от этой идеи. Начальником же технического управления Люфтваффе был совершенно некомпетентный в инженерном отношении офицер, но лучший немецкий ас, переживший Первую мировую войну (62 победы), Эрнст Удет. В Первую мировую после гибели «красного барона» капитана Манфреда Рихтхофена, лучшего летчика, все думали, что Удет станет командиром знаменитой эскадрильи Рихтхофена, однако, благодаря связям, им стал Геринг (22 сбитых самолета), но Удет и Геринг подружились. По старой дружбе Геринг и назначил пьяницу и волокиту Удета начальником технического управления, но этому «начальнику» было не до службы… Осознав масштабы и следствия провала своей миссии руководителя важного ведомства Люфтваффе, в 1941 г. Удет застрелился^{449}. В самом деле, бросается в глаза то, что при генерале Вильгельме Виммере (он заменял Вефера на посту шефа технического ведомства Люфтваффе) за три года были поставлены на вооружения «Ме-109», «Хе-111», «Ю-87», «До-17», а при Удете — за более продолжительный срок: «Ю-88», «Хе-129», а «Хе-177» и «Me-110» так и не были «доведены до ума». Из-за некомпетентности Удета, лени Геринга и безапелляционности Мильха немецкие летчики во вторую половину войны летали на устаревших самолетах. Базовым немецким истребителем был Me-109 (наши фронтовики называли его «мессер»[16]), штурмовиком — Ju-87 («лапотник» — из-за неубиравшихся шасси), транспортным самолетом — Ju-52 (за безотказность немцы ласково называли его «Tante Ju» — тетушка Ю): у противников немцев по всем классам были лучшие самолеты, а по классу дальних бомбардировщиков у немцев ничего сравнимого с «Ланкастерами» или «летающими крепостями» вообще не было. Принимая во внимание немецкий технический потенциал, это, конечно, был недостаток планирования, а, следовательно, вина руководства Люфтваффе. Единственным бесспорным техническим достижением Люфтваффе во второй половине войны было внедрение первого в мире реактивного истребителя «Ме-262», что свидетельствует об упомянутом потенциале, но производство этого чудо-самолета начали только в 1943 г.

Примечательным в организации Люфтваффе было то, что все, имевшее отношение к ВВС, включая зенитную артиллерию и гражданскую противовоздушную оборону, было подчинено Министерству авиации. Такая унификация имела ряд преимуществ — во Франции, к примеру, зенитная артиллерия была подчинена армейскому руководству, гражданская оборона — МВД: такое разделение могло породить только борьбу за компетенции и неразбериху. Единственным недостатком системы организации Люфтваффе было разделение компетенций генерального штаба Люфтваффе и Министерства воздушного флота. Первый начальник генерального штаба Люфтваффе Вальтер Вефер планировал значительное превосходство своего ведомства над министерством, но Геринг и его статс-секретарь Мильх сильно потеснили преемников Вефера Кессельринга и Штумпфа. Постепенно генштаб Люфтваффе утерял контроль не только над конструированием и производством самолетов, но и над кадровой политикой. Геринг хотел создать систему борьбы компетенций и с этой целью в 1938 г. против воли Штумпфа создал пост генерального инспектора Люфтваффе, который был приравнен к посту начальника генштаба Люфтваффе. В его компетенции входили контроль над качеством самолетов и подготовка пилотов. Вефер вообще планировал подчинение общему Генштабу и Люфтваффе тоже, но Геринг рассматривал это как покушение на свои компетенции. После гибели Вефера и отставки Бломберга вермахт потерял главных сторонников общего Генштаба. ОКВ, по существу, было маленьким личным штабом Гитлера, в котором из 358 офицеров в 1942 г. только один принадлежал к Люфтваффе. Иными словами, в Германии не было единого армейского штаба, как в других воюющих странах.

Вместе с тем, как ни странно, такая децентрализация ничуть не мешала взаимодействию Люфтваффе с сухопутными силами: одной из примечательных особенностей Люфтваффе была его постоянная нацеленность на оперативное сотрудничество с армией и флотом, в отличие, например, от США, где руководство ВВС всячески препятствовало такому сотрудничеству. Вальтер Вефер настоял на подготовке специальных офицеров связи и координации действий сухопутных войск и Люфтваффе. В 1940 г. во Франции удивительная оперативность, быстрота, своевременность, точность и мощь налетов Люфтваффе на вражеские боевые порядки произвела на союзников огромное впечатление и во многом предопределила победу вермахта на Западе.

В ходе дальнейших боевых действий немцы развили особую тактику сведения в корпуса различных соединений ВВС; этими корпусами руководили опытные и подготовленные офицеры. Вероятно, самым лучшим знатоком тактики использования авиации в годы Второй мировой войны был фельдмаршал Вольфрам фон Рихтхофен. Уже в 1941 г. он посылал в танках на передовую линию фронта опытных пилотов пикирующих бомбардировщиков в качестве координаторов действий Люфтваффе и наземных сил. Это было тактическое новшество, перенятое англичанами и американцами лишь два года спустя. Люфтваффе смогли доказать свою готовность сотрудничать с пехотой на тактическом уровне, сами предлагая свои услуги и великолепно ориентируясь в своих возможностях и в потребностях пехоты^{450}. Ярким подтверждением тому было то, что на Курском выступе родилась противотанковая эскадрилья Руделя — «штуки», вооруженные 37-мм противотанковой пушкой. Вместе с новыми бронированными двухмоторными самолетами «Хеншель» Hs-129 они с удивительной эффективностью вмешивались в танковые сражения. Пилот «штуки» с подвешенной противотанковой пушкой атаковал танковую колонну сзади или сбоку. Приблизительно в 15 метрах пилот выходил из пике, выпустив снаряд по танку. Через мгновение самолет снова заходил на стрельбу, имея возможность выбрать для выстрела наиболее уязвимые места танка^{451}. Правда, сам Рудель в своих мемуарах писал, что успешно использовать такую тактику, вследствие ее сложности, могли немногие летчики.

Другим примером эффективного взаимодействия с сухопутными войсками была воздушная разведка. Немецкий самолет-разведчик «Фокке-Вульф-189» («рама») вместе с самолетом «Хеншель-126» («костыль») ненавидели все советские фронтовики — это были фронтовые разведчики и корректировщики артиллерийского огня. В советских войсках авиацию вовсе не использовали для корректировки артиллерийского огня — это была очень большая ошибка. По сравнению с огромным парком самолетов, который построили немцы, самолетов-разведчиков и корректировщиков было построено очень мало: «рамы» — 846 машин, а «костыля» — 510, но эффект от их применения был поразительным^{452}.

В ходе войны за первоначальными успехами Люфтваффе последовали и крупные неудачи. Значительную долю ответственности за снижение качества Люфтваффе в 1939–1943 гг. нес начальник генштаба Люфтваффе генерал Ганс Ешоннек, который во всем поддакивал Герингу^{453}. Несмотря на то что Люфтваффе к 1942 г. достигли прежней формы, англо-американское и советское производство самолетов уже набрало обороты, началась «бомбовая война» союзников (bombing war). В 1943 г. в Люфтваффе отправляли в бой летчиков со 160 часами полетов, в 1944 г. — со 100 часами, и они должны были воевать с английскими и американскими летчиками, имевшими за плечами 400 часов полетов. Командующий немецкой истребительной авиацией генерал Адольф Галланд отмечал, что с 1944 г. процент молодых и неопытных летчиков, сбитых до того, как они достигли своего десятого боевого вылета, стал составлять 50%. С конца 1944 г. немецких летчиков-истребителей посылали на фронт со 150 часами налета, а у американских летчиков эта цифра была в три раза выше^{454}.

Ешоннек покончил с собой 18 августа 1943 г., взяв на себя вину за сталинградский провал Люфтваффе. Его заменил Гюнтер Кортен, который планировал создание соединения самолетов из 300 бомбардировщиков для разрушения советской промышленности на Урале — это указывало на полную потерю чувства реальности: к моменту высадки союзников, 6 июня 1944 г., у Люфтваффе на Западе было 100 самолетов… Гитлер долго терпел и только в августе 1944 г., в присутствии Йодля и Гудериана, обрушился на Геринга с бранью: «Геринг! Военно-воздушные силы никуда не годятся. Они недостойны того, чтобы их называли самостоятельным родом войск. В этом виноваты вы. Вы — лентяй!». Выслушав это, рейхсмаршал пустил слезу^{455}.

С 1942 г. к английским «Ланкастерам» присоединились американские В-17 («летающие крепости») — немецкая истребительная авиация активно противодействовала налетам вражеских бомбардировщиков, и потери союзнической авиации порой приближались к роковым 10%; только В-17 в годы Второй мировой войны было сбито около 22 000 (экипаж этого самолета насчитывал 10 человек, то есть погибло или попало в плен 220 000 летчиков). Однако все усилия асов Люфтваффе были тщетны по той причине, что Германия в 1943 г. произвела 43 000 самолетов (в 1942 г. — 26 000), а союзники соответственно 151 000 и 100 000.^{456} Трудно поверить, но на авиазаводе фирмы Форд в Детройте за 108 минут делали один бомбардировщик^{457}: за такими масштабами производства немцы не могли поспеть. На Восточном фронте преимущество советской авиации было еще более впечатляющим: наши летчики имели возможность «охотиться» даже на отдельные автомашины и одиноких солдат на дорогах.

В контрасте с численным составом и технической оснащенностью Люфтваффе во второй половине войны находились боевые достижения летчиков: если составлять список лучших летчиков-истребителей Второй мировой войны, то в этом списке будут одни немецкие асы, в отличие от Первой мировой войны, когда самым результативным асом хоть и был немецкий летчик — «красный барон» (его «Фоккер» был красного цвета) Манфред Рихтхофен (его в самом конце войны сбил молодой английский летчик, у которого было всего 59 боевых вылетов), но французы (Рене Фонк был вторым асом), русские (Евграф Крутень), англичане и австрийцы тоже фигурировали в первой десятке. В воздушных боях Первой мировой войны было сбито около 10 тысяч самолетов — считается, что 5 тысяч сбили асы^{458}.

Во Второй мировой войне картина была иная. В то время как среди британских или американских летчиков 30 побед считалось исключительным результатом, всего 35 немецких летчиков сбили в воздушных боях 6848 самолетов, то есть в среднем 196 каждый, а двое превзошли рубеж 300 побед^{459}. Лучший советский ас И.Н. Кожедуб сбил 62 самолета, американец Р. Бонг — 40, англичанин Ф. Джонсон — 38, а у немцев было более ста (!) пилотов, каждый из которых сбил более 100 самолетов, а лучший немецкий ас Эрих Хартман с 1942 г. сбил 352 самолета противника, воюя против советских летчиков, тактику которых в Люфтваффе рассматривали как совершенно примитивную^{460}. Немецкие асы считали, что уровень летной и боевой подготовки у английских летчиков был выше, чем у советских. Так, 28 января 1943 г. Адольф Галланд получил Брилианты к Рыцарскому кресту, что стало для него сюрпризом, ибо у него еще не было 100 сбитых самолетов, как у Мельдерса. Однако Гитлер счел, что 94 сбитых самолета на Западе — это большее достижение, чем 100 на Восточном фронте^{461}.

По всей видимости, германское господство в воздухе в первый период войны на Восточном фронте объясняется не внезапностью нападения, а лучшей организацией ВВС и подготовкой немецких летчиков, которые это господство завоевали. Советская авиация была раздроблена между армиями, фронтами, флотами и авиацией дальнего действия, в то время как немцы оперировали крупными авиационными соединениями, в которых идеально было налажено взаимодействие с наземными частями. Напротив, в советских ВВС почти не отрабатывали взаимодействие с сухопутными частями. Тактически советские ВВС действовали примитивно: два года ушло на то, чтобы до советского руководства дошло, что тактика «роя», когда истребители летали группами по 6–8 машин в плотном боевом порядке, ущербна. Только с 1943 г. советские летчики стали летать парами. Ко всему прочему, летная подготовка летчиков Люфтваффе составляла 450 часов плюс солидный боевой опыт, советских — не более 180 часов. Вследствие плохой выучки и недостаточной штурманской подготовки, по наблюдениям немецких генералов, советская авиация очень редко действовала на глубине более 30 км от линии фронта (немецкая — до 300 км). К тому же у советских летчиков не хватало карт. Для немцев это было большим облегчением, поскольку все передвижения войск в тыловых районах проходили беспрепятственно. Даже после перелома в войне, с 1943 г., советские самолеты, имея дальность полета до 1000 км, в основном висели над полем боя^{462}.

Организационно советская противовоздушная оборона также была первоначально весьма примитивной.

Так, под Ленинградом станции ВНОС (воздушного наблюдения, оповещения и связи), заметив вражеские самолеты, выкладывали широкими белыми полотнищами направление полета, а поперечными полотнами — высоту полета (скажем, три полосы означало 3 км). Из-за отсутствия радио наши истребители после взлета с аэродрома должны были лететь к станции ВНОС, а затем преследовать противника по знакам на земле. Станции ВНОС были удалены от аэродромов на 50–100 км — это большая потеря времени. Немцы знали об этой примитивной системе оповещения и пересекали фронт на ложном курсе, а потом ложились на боевой курс^{463}.

Гитлеровское руководство весьма высоко ценило заслуги немецких летчиков: 9 из 27 Бриллиантов с Мечами к Рыцарскому кресту получили летчики Люфтваффе (Вернер Мельдерс, Адольф Галланд, Герман Граф, Иоахим Марсель, Вальтер Новотны, Эрих Хартман, Гельмут Лент и Гейнц Шнауффер, Гордон Готлоб). Долгое время самым знаменитым летчиком Германии был Вернер Мельдерс: он был лучшим в Испании (14 побед), он первым превзошел результат «красного барона», первым добился 100 побед (15 июля 1942 г.). Первым 150 побед добился майор Гордон Готлоб, 200 побед — Герман Граф (2 октября 1942 г.), 250 побед — майор Вальтер Новотны (14 октября 1943 г.), 300 побед — Эрих Хартман (24 августа 1944 г.), 350 побед — Хартман (4 апреля 1945 г.). За один день больше всех самолетов сбил Эмиль Ланг — 18. Самый лучший средний уровень за войну показал лейтенант Гюнтер Шеель: 70 вылетов — 71 победа^{464}. Понятно, что геббельсовская пропаганда использовала популярность этих героев. Молодежь обожествляла летчиков-асов, собирала их фото, открытки; их портреты печатали даже на спичечных коробках. Сталин также стремился всячески поощрять летчиков: его приказ от 1941 г. гарантировал денежную премию за один сбитый вражеский самолет, за три сбитых самолета — правительственную награду (орден Красного Знамени), за три следующих сбитых самолета — вторую награду, за десять сбитых самолетов — представление к Звезде Героя Советского Союза^{465}.

Колоссальное различие в эффективности ВВС требует объяснения (была ли немецкая техника совершеннее или летчики лучше обучены?) и комментариев, которые можно свести к существованию в немецкой армии «религии», которой все без исключения поклонялись и перед которой все отступало на второй план, имя этой религии — эффективность. Ради этой эффективности Мельдерс первым ввел в Испании организационное новшество — он стал строить самолеты звеньями в две пары, потом ввел строй из четырех четверок, летящих на одном уровне. В конце концов, боевое построение самолетов, изобретенное Мельдерсом, было принято англичанами, а потом и во все мире^{466}. Мельдерс же предложил перекрестный разворот. После Испании и в Красной армии ввели пары и звенья, но по причине сталинских репрессий среди советских ветеранов испанской войны эти новшества не сразу прижились. После Испании в Люфтваффе, несмотря на опасность столкновений в воздухе, стали проводить учения четверок против четверок, звеньев против звеньев, эскадрилий против эскадрилий. В других же странах обучение летчиков заключалось в учебных боях один на один, что было просто спортивным пилотированием, не имевшим никакого отношения к реальному бою, в котором пилотирование часто было далеко не самым важным делом^{467}. Лучший немецкий ас Хартман признавал, что из известных ему спортсменов-пилотажников лучшим был Покрышкин, но война — это не спорт. Хартман рассказывал, что большая часть противников перед атакой его даже не видела…

Сам Эрих Хартман в августе 1942 г. 20-летним лейтенантом попал на Восточный фронт и сбил свой первый самолет 5 ноября 1942 г. (это был «Ил-2»), За войну Хартман совершил 1400 боевых вылетов и 800 боев; он один совершил вылетов в 2,5 раза больше, чем все летчики эскадрильи «Нормандия-Неман» вместе взятые. В этой связи следует указать, что очень важным обстоятельством, предопределившим превосходство немецких летчиков, было то, что они летали практически беспрерывно, совершив значительно больше боевых вылетов, чем их противники^{468}. Для сравнения — лучший английский ас полковник Д. Джонсон совершил за войну 515 вылетов и сбил 38 немецких самолетов. Лучший французский ас П. Клостерман совершил 432 вылета и сбил 33 немецких самолета. И.Н. Кожедуб совершил 330 вылетов и сбил 62 немецких самолета^{469}. Петр Афанасьевич Покрышев совершил 300 боевых вылетов и сбил 27 самолетов противника. Владимир Дмитриевич Лавриненков совершил 488 боевых вылетов и сбил 46 самолетов противника.

Свой последний, 352-й самолет Хартман сбил в небе над Берлином в апреле 1945 г.^{470} Он сдался в плен американцам; в лагерь, где его содержали, съезжались летчики союзников со всех частей Германии, чтобы посмотреть на знаменитого аса. По требованию наших военных властей Хартмана выдали советской стороне, ибо большую часть войны он провел на Восточном фронте; его осудили как «военного преступника» (?) на двадцать лет, правда, освободили по «аденауэровской» амнистии в 1955 г., а уже в 1959 г. Хартман вступил в ВВС ФРГ и получил под свою команду 71-й истребительный полк бундесвера «Рихтхофен».

Еще больше боевых вылетов было у Ханса-Ульриха Руделя — 2500 (!), совершенно феноменальное достижение… Руделю в американском плену не верили, что он совершил более 2500 боевых вылетов на таком медленном самолете, как «Ю-87», но знаменитый немецкий ас объяснил своим бывшим противникам, что именно медлительность этого самолета, которому Рудель остался верен до конца войны, и была причиной его невероятной меткости в стрельбе по танкам (он один уничтожил более 500 танков)^{471}. В мемуарах Рудель писал о своей способности за доли секунды сориентироваться в полете и поразить танк в уязвимое место, что было следствием огромного опыта^{472}.

Интересно отметить, что после войны Рудель остался лоялен по отношению к Гитлеру и никогда ничего плохого о нем не говорил.

Также впечатляют успехи немецких ночных асов: Гейнц-Вольфганг Шнауфер — 121 четырехмоторный бомбардировщик, Гельмут Лент — 102, Генрих фон Зайн-Виттгенштейн — 84 самолета. Сбить «летающую крепость» или «Ланкастер» даже днем чрезвычайно сложно, поскольку эти самолеты со всех сторон защищены пулеметами. Эгон Майер и Георг-Петер Эдер изобрели атаку «летающей крепости» в лоб: на дистанции в 3200 м времени до столкновения остается 15 сек, 1600 м — 7 сек, 1000 м — 4 сек, дистанция начала эффективной стрельбы составляла 350 м — до столкновения остается 2,5 сек, дистанция окончания стрельбы — 250 м, когда до столкновения остается 1 сек.^{473} Даже представить себе, как расправиться с надвигающейся с огромной скоростью махиной с размахом крыльев в ширину футбольного поля и экипажем из 10 человек, — очень тяжело. Один руль этого бомбардировщика был равен по размеру размаху крыла немецкого истребителя «Ме-109». А все это происходило ночью…

Другой немецкий ас, Хайнц Кноке, придумал размещать на тяжелом истребителе «Мессершмитт-109G» бомбу с 15-секундным взрывателем и сбрасывать эти бомбы на бомбардировщики союзников сверху, во время их полета к цели. Несколько раз Кноке это удавалось^{474}.

Командующий немецкой истребительной авиацией Адольф Галланд писал, что весной 1942 г. светлым пятном — на общем печальном фоне состояния обороны рейха от бомбардировщиков — являлся ночной истребитель. К моменту начала массированных налетов английской авиации летные качества ночного истребителя достигли высокого уровня. Вследствие успехов ночных истребителей, немецкое руководство даже питало надежды, что ночные массированные налеты можно будет остановить или, по крайней мере, сделать более редкими. Во время налета на Кельн было сбито 36 английских самолетов, а немецкие ночные истребители записали на свой счет 600-й сбитый вражеский самолет; к сентябрю это число выросло до 1000, а в марте 1943 г. достигло 2000, при этом 80% сбитых самолетов составляли многомоторные бомбардировщики. Эти показатели просто удивительны, ибо к началу войны германских ночных истребителей просто не существовало^{475}.

СССР и его союзники имели огромное преимущество в численности: в 1941 г. в нашей стране было 7500 истребителей, в Германии — 2300; в СССР до осени 1944 г. построили 97 000 самолетов различных типов (плюс 14 000 поставили США и Англия), а в Германии — 34 551.^{476}Поэтому советское преимущество в воздухе было столь значительным, и сбитые немецкими асами самолеты были всего лишь комариным укусом для огромных советских ВВС. Еще более впечатляет воздушное преимущество союзников на Западе: с марта по июнь 1943 г. немецкие истребители сбили 700 английских бомбардировщиков, что составляло всего 4% (!) их общей численности.

Вследствие беспомощности Люфтваффе в борьбе с бомбовой войной, с августа 1943 г. в Германии обдумывался план использования пленных английских и американских пилотов в качестве заложников. Руководство Люфтваффе и ОКВ согласились с перемещением 8 тысяч военнопленных в центры городов, подвергавшихся бомбежкам. Женевская конвенция запрещала содержание военнопленных в районах боевых действий, но если противник сам превратил мирные города в районы боевых действий, то пленные пилоты должны были погибать от бомб своих же товарищей. Однажды Геринг призвал расстреливать попавших в плен пилотов бомбардировщиков, но в канцелярии Бормана была разработана инструкция, согласно которой расстрелу на месте подлежали только пилоты пикирующих бомбардировщиков и истребителей, которые из пулеметов стреляли по скоплениям гражданских лиц или с бреющего полета бомбили невоенные объекты (вокзалы, городские улицы и пр.). С лета 1944 г. имели место систематические расстрелы пленных пилотов сбитых бомбардировщиков^{477}.

В бомбовой войне союзников против Германии не помогала даже тщательно налаженная воздушная разведка Люфтваффе, которая была необходимым условием активной воздушной обороны. Ее целью было дать общую картину воздушной обстановки и создать предпосылки для эффективных действий истребителей. Центральные боевые станции истребительной авиации располагались в пяти гигантских бункерах около Арнхейм-Деелена, Доберица, Штадта, Меца и Шлейсхейма. Этим центрам дали ироническое прозвище «оперные здания битвы». Командир немецкой истребительной авиации генерал Адольф Галланд так описывал атмосферу на одной из таких станций. «При входе туда вы сразу ощущали нервозную атмосферу. Искусственное освещение делало лица людей более осунувшимися, чем они были на самом деле. Спертый воздух, дым сигарет, гул вентиляторов, пощелкивание телетайпов и приглушенное бормотание бесчисленного количества операторов вызывало головную боль. Магическим, привлекающим центром в данном помещении была огромная панель из матового стекла, на которую переносились с помощью световых пятен и подсвеченных надписей положение, высота, численность и курс вражеских самолетов, а также наши силы. В целом все очень напоминало освещенный гигантский аквариум с множеством водяных блох, неистово суетящихся за стеклянными стенками. Каждое отдельное пятнышко и каждое видимое глазу изменение являлось следствием сообщений и наблюдений, поступивших от радарных установок, самолетов-корректировщиков, пунктов прослушивания, самолетов-разведчиков или же действующих частей. В этом центре все поступления по телефонной или радиосвязи соединялись с тем, чтобы быть принятыми, отсортированными и через несколько минут перенесенными на стекло в виде объективных данных. То, что было изображено на огромной карте, являлось картиной воздушной обстановки в секторе действия дивизии истребителей всего с одноминутным опозданием»^{478}.

Только половина асов Люфтваффе дожила до конца войны, лучшие погибли, ибо в войну, как говорят фронтовики, действует негативный отбор; среди погибших выделяется капитан Ганс Марсель, который в 1939–1940 гг. воевал не особенно удачно, а проявил себя в полной мере только в Африке с 1941 г. Марсель был лучшим снайпером Люфтваффе: иногда, одержав 6 побед, он тратил всего половину боезапаса: у него был самый низкий расход боеприпасов. Однажды он израсходовал только десять 20-мм снарядов и сто восемьдесят пулеметных патронов, сбив при этом шесть самолетов противника. Надо отметить, что «мессершмитт» по скорости и по маневренности значительно превосходил английский «харрикейн» и чуть-чуть американский «киттихок»^{479}. Марсель погиб 30 сентября 1943 г.: он не пожелал покидать самолет над вражеской территорией, а когда в последний момент перед падением катапультировался, то ударился о хвостовое оперение и разбился, остановив свой боевой счет на 158 самолетах противника. После войны этому выдающемуся асу был поставлен памятник в африканской пустыне в Ливии. Командующий истребительной авиацией Люфтваффе Адольф Галланд писал в мемуарах, что Ганс Марсель был непревзойденным летчиком-виртуозом среди истребителей Второй мировой войны. Его достижения считались невероятными, и после его гибели не были никем превзойдены. За период немногим более года он совершил 388 боевых вылетов и сбил 158 самолетов, из них 151 — в Африке^{480}.

В пропаганде его именовали не иначе как «Африканский орел», итальянские солдаты в Африке его боготворили и называли «Звезда Африки»; Муссолини наградил его золотой медалью «За храбрость», такой чести не удостоился даже Роммель. 3 июня 1942 г. Марсель за 11 минут сбил 6 «киттихоков» (Curtiss Kitty hawk), a 1 сентября 1942 г. за один день Марсель уничтожил 17 британских самолетов (Эмиль Ланг сбил за один день 18 советских самолетов); в сентябре 1942 г. за месяц Марсель сбил на один самолет меньше, чем И.Н. Кожедуб за всю войну — 61. Марсель был награжден Рыцарским крестом с Дубовыми листьями, Мечами и Бриллиантами.

Насколько высоко Гитлер ценил престиж и значимость Люфтваффе для национальной мобилизации, свидетельствует следующий эпизод. Эрнст Ханфштенгл (в 20-е гг. он входил в ближний круг Гитлера, поскольку был, неплохим пианистом, а также по причине симпатий Гитлера к его жене) пренебрежительно высказался о боевых качествах немецких летчиков в Испании. Ханфштенгл ухаживал за женой Геббельса, и министр пропаганды как-то между делом сказал Гитлеру, что тот с неуважением относится к Люфтваффе. Геббельс знал, что такие высказывания о немецких солдатах бесят Гитлера. Так произошло и на этот раз, причем Гитлер особенно разозлился по той причине, что Ханфштенгл в армии никогда не служил… Было решено примерно наказать болтуна. Через камердинера Гитлера Ханфштенглу был передан приказ отправляться в Испанию, в Саламанку, где находилась ставка Франко, с поручением к последнему. Во время полета пилот неожиданно обратился к Ханфштенглу и заявил, что у него есть письменный приказ фюрера сбросить его с парашютом между Барселоной и Мадридом, чтобы он самостоятельно добирался до Саламанки^{481}. Понятно, что ни разу в жизни не прыгавший с парашютом Ханфштенгл был перепуган до смерти, но, к его счастью, самолет вскоре вернулся обратно на аэродром. Сам Ханфштенгл в своих мемуарах, разумеется, преподносил этот эпизод как покушение на его жизнь за крамольные высказывания. Вскоре он эмигрировал в США^{482}.

Гипнотическое воздействие на общественность немецких военных героев было столь глубоко, что на них старались быть похожими, или хотя бы как-то к ним приобщиться. Так, один из самых могущественных людей в рейхе, глава РСХА Рейнхард Гейдрих, который по возрасту не мог воевать в Первую мировую войну и поэтому не имел боевых наград, вопреки запрету Гитлера и Гиммлера стал боевым летчиком-истребителем. Во время западного похода вермахта он заслужил от армейского руководства бронзовую пряжку боевого летчика. Новую возможность доказать свои солдатские доблести Гейдрих получил на Восточном фронте, где он однажды должен был даже совершить вынужденную посадку за линией фронта восточнее Березины, куда для освобождения второго в СС лица прорывался эсэсовский отряд. Люфтваффе наградил Гейдриха серебряной пряжкой боевого летчика и Железным крестом 1 степени^{483}. Сталин счел бы желание какого-нибудь своего идеологического руководителя попасть в самое пекло войны как бесспорное доказательство стремления перейти на другую сторону и сдаться в плен — ничего другого ему бы в голову не пришло, а в Германии эти мотивы были созданы необыкновенным престижем армии и ее достижений, они были ясны и понятны абсолютно всем. В верхушке нацистского руководства также было весьма престижно воевать в Люфтваффе — племянник Геринга Питер погиб на Западе (его сбили англичане), воюя вместе с младшим братом Адольфа Галланда в истребительной авиации^{484}.

Боевая мораль Кригсмарине и его особое место в истории войны

Если Люфтваффе блистал в начальной стадии войны, то в заключительной ее стадии наилучшие боевые качества проявляли немецкие военные моряки-подводники: из 1170 немецких субмарин, построенных до 1945 г., в операциях приняло участие 863 субмарины, 630 из них погибло; в процентном соотношении у подводников были самые большие среди родов войск потери — из 41 300 подводников погибло 25 970 человек^{485}. Именно в силу своей эффективности Кригсмарине вызывал у немецкой общественности большие симпатии — особенно в период пика успехов немецких подводников в Атлантике, который пришелся на январь-июль 1942 г.,^{486} когда немецкий подводный флот потопил 2 967 179 брутто-тонн водоизмещения торговых судов англо-американцев^{487}.

Как и в Первую мировую войну, в 1939–1945 гг. германские подводники оказались лучшими. На их счету 2759 судов (14,1 миллиона брутто-тонн). Кроме транспортных судов, они уничтожили 2 линкора, 6 авианосцев и 5 крейсеров. Высшего индивидуального достижения (266 тысяч брт) добился капитан-лейтенант Отто Кречмер: 44 торговых судна и 2 миноносца. Еще тридцать немецких подводников перешагнули «гроссмейстерский» рубеж в 100 тысяч брт.

Итальянские подводники уничтожили примерно 700 тысяч брт. Лучший итальянский подводник Джанфранко Гаццано почти дотянул до «гроссмейстерского» рубежа — 97 тысяч брт. Итальянцы потеряли 90 подлодок из 156 до 1943 г., когда вышли из войны.

Японцы потеряли 129 из 192 субмарин и уничтожили 776 тысяч брт. Самым удачливым оказался Тошиа-ки Фукурума — 62 тысяч брт.

Из 315 подлодок американцы потеряли 52 и потопили 4,9 миллиона брт, в том числе линкор, 9 авианосцев, 12 крейсеров и 143 мелких боевых корабля. Единственным американским «гроссмейстером» стал Ричард О'Кейн — 110 тысяч брт. На счету подводников США потопление самого большого в мире боевого корабля — японского авианосца «Синано» (62 тысячи тонн), 29 ноября 1944 г. его потопила подлодка «Арчерфиш» капитана Джозефа Инрайта.

Из 234 английских подлодок погибло 75. Английские подводники потопили примерно 1 миллион брт. Наилучшего результата добился Дэвид Уонклайн, потопивший 92 тысячи брт.

Советские подводники потеряли 109 подлодок из 270 и потопили примерно 230 тысяч брт. (получается, что один Кречмер добился большего, чем весь советский подводный флот). Лучший советский подводник А.И. Маринеско потопил два больших лайнера в 40 тысяч брт^{488}.

Из этой статистики видно, что настоящая подводная война во Вторую мировую войну велась только Германией — противники Германии прибегали к ней только эпизодически. Тем более что до 1942 г. подводных лодок в современном смысле слова не было, поскольку мощность аккумуляторов не позволяла лодке долго находиться в подводном положении. Их можно было назвать, скорее, «погружающимися в воду аппаратами». Лишь в 1942 г. на гамбургской верфи «Блом и Восс» была построена лодка со шнорхелем (устройством, позволяющим дизелю работать в подводном положении на перископной глубине), с мощными электроаккумуляторами; в сечении она составляла 5,3 м; экипаж ее насчитывал 57 человек, на ней было 6 торпедных аппаратов и 23 торпеды^{489}.

Настоящим энтузиастом подводного флота был командующий флотом субмарин Карл Дениц, которому 30 января 1943 г. было присвоено звание гросс-адмирала, и под его командование был поставлен весь немецкий флот. Строительство подлодок было сделано Гитлером приоритетным направлением, а производство крупных надводных кораблей практически прекратилось. При Денице на первый план вышли молодые и энергичные боевые офицеры — новым начальником штаба Кригсмарине стал адмирал Вильгельм Майзель, капитаном крейсера «Адмирал Шпеер» стал адмирал Теодор Кранке. Под руководством Кранке знаменитый крейсер потопил 17 вражеских судов водоизмещением 113 тысяч тонн; это был лучший результат среди немецких военных кораблей в войну^{490}. С января 1942 г. по март 1943 г. Кранке, в качестве награды за свои достижения, был представителем флота в Ставке Гитлера.

Гросс-адмиралу Деницу в короткий срок после 30 января 1943 г. удалось сделать то, чего не смог сделать гросс-адмирал Эрих Редер — сконцентрировать все наличные силы на потоплении максимального количества торговых и военных судов противника. Немецкий подводный флот в 1942–1943 гг. был близок к успеху: 1000 субмарин с 60–70 тысячами моряков могли выиграть войну для Германии. Несмотря на технические новшества, введенные союзниками (коротковолновый радар, воздушная разведка), немецкий подводный флот дрался до конца без всяких признаков падения боевой морали. Ни один род войск, никакие части вермахта во Вторую мировую войну не действовали более эффективно, чем немецкие подлодки. В конце Второй мировой войны у немцев были подлодки новейшей XXI серии; эта серия считалась настоящим прорывом в технологии строительства подлодок, но использовать эту лодку в полном масштабе немцы не успели. Субмарина несла 20 торпед дальнего радиуса и 23 обычные торпеды. Конструкция этой лодки оказалась настолько удачной, что ее использовали американцы^{491}. Некоторые историки считают, что если бы немцы поставили на вооружение XXI серию на год раньше, то Германия одержала бы победу в битве за Атлантику, а вторжение пришлось бы отложить^{492}. В самом деле, немецкие подводные лодки большие отрезки времени доминировали на море во время обеих мировых войн, а сами немецкие подводники были весьма близки к тому, чтобы нанести поражение своим противникам. В обеих мировых войнах германский подводный флот подходил к той черте, за которой начинается полный контроль над основными морскими коммуникациями. Установление такого контроля изменило бы ход войны и привело бы к поражению союзников… Некоторые эксперты считают, что будь у Гитлера в 1939 г. на полсотни лодок больше, он выиграл бы войну с Англией^{493}.

Еще в Первую мировую войну немцы возлагали особые надежды на подводный флот как на решающее средство одержать верх в военном противостоянии. Кроме чисто военных задач, в вильгельмовской Германии «план Тирпица» (план обширного немецкого военно-морского строительства) был отличным средством политической мобилизации народа, интеграции разнородных групп и слоев общества. В свое время в военно-морском строительстве были заинтересованы все, даже рабочий класс^{494} — по причине увеличения рабочих мест. На деле же стратегия Тирпица в годы Первой мировой войны оказалась ошибочной спекуляцией с катастрофическими последствиями. Когда в 1918 г. стало ясно, что Германия проиграла, командующий Кригсмарине призвал моряков выйти на последний и решительный бой, который, хоть и не сможет что-либо изменить, зато станет примером для следующих поколений и создаст благоприятные условия для подписания условий мирных соглашений с Антантой. Это было совершенное безумие и авантюризм, вызвавший восстание моряков, за которым последовала Ноябрьская революция, а затем Веймарская республика.

Несмотря на очевидный крах планов Тирпица, его представления о роли Кригсмарине и о его особой боевой морали пережили в законсервированном состоянии Веймарскую республику и с новой силой, и даже более динамично, стали развиваться в Третьем Рейхе. Повторились даже иллюзорные надежды на подводный флот: в Первую мировую войну именно подводные лодки дали Германии, пусть призрачный, но шанс выиграть войну, правда при одном условии — подводная война должна была вестись без оглядки на международное морское законодательство и без учета призовых правил. В самом начале Первой мировой войны немецкие подводники потопили три английских тяжелых и два легких крейсера, в результате погибло 2 тысячи моряков. Потопление 22 сентября 1914 г. лейтенантом Кригсмарине Отто Ведингеном, командиром подлодки U-9, английских крейсеров «Абукир», «Кресси» и «Хог» позволило всем осознать огромный разрушительный потенциал нового подводного оружия. Менее чем за час 28 человек на 400-тонной немецкой подлодке уничтожили дорогостоящие британские корабли общим водоизмещением в 40 тысяч тонн с 2265 моряками, из которых спаслась только треть. Погибло почти столько же английских моряков, сколько в Трафальгарском сражении. Лодка U-9 вернулась в Киль невредимой. Вединген погиб на море 6 месяцев спустя, впоследствии о нем слагали легенды^{495}. За годы Первой мировой войны немецкие субмарины потопили более 5 тысяч кораблей, включая 10 линейных кораблей и 18 крейсеров^{496}.

В первый момент после побед Ведингена всем казалось, что наступил конец британского военного могущества на море. Англичане стали настаивать на введении правила, чтобы подводные лодки не имели права атаковать из-под воды. Шеф британской военной пропаганды виконт Нортклифф развернул в прессе масштабную кампанию с целью опорочить действия германских подлодок против британских торговых судов^{497}. Он достиг своей цели: общественность стала считать соблюдение ограничений подводной войны необходимым — довольно строгие призовые правила, ограничивавшие возможности подлодок, продолжали сохранять силу.

В немецком руководстве было много сторонников смягчения призовых законов; это, по их мнению, помогло бы немцам предпринять действия, которые ослабили бы военно-морскую мощь Англии и заставили бы ее снять морскую блокаду Германии. Кайзер, однако, долго не хотел проявлять инициативу в этом вопросе. 7 мая 1915 г. немецкая подлодка потопила «Лузитанию» (32 тыс. тонн), погибло 40 пассажиров, среди них три американца. В сентябре 1915 г. кайзер, откликнувшись на протесты американцев, снял блокаду Британии. Новая блокада Британии началась в феврале 1916 г. и первоначально принесла значительные достижения. Однако, 24 марта 1916 г. немецкая подлодка по ошибке торпедировала английский пассажирский пароход «Сассекс» — в результате взрыва погибло 80 человек (из них 25 американцев). США ответили резкой нотой, и кайзер вновь отказался от блокады Англии, приказав своим морякам строго соблюдать призовые законы. В конце концов, однако, поддавшись на уговоры военных, уверявших, что немецкий подводный флот готов на решение любых задач, кайзер объявил, что с 1 февраля 1917 г. немецким подводным лодкам разрешается топить любые торговые суда в британских прибрежных водах. Немецкое военное руководство во главе с Гинденбургом и Людендорфом возлагало последнюю надежду на применение подводных лодок (собственно, нелепое объявление «неограниченной подводной войны» и повлекло вступление в войну США 6 апреля 1917 г., а это и стало одной из главных причин поражения Германии). Точно так же и во Вторую мировую войну Гитлер надеялся обеспечить господство в Атлантике при помощи субмарин. Дело в том, что необыкновенная эффективность подводного флота (на первом этапе) сочеталась с небольшими затратами: стоимость боевых средств, предназначенных для борьбы с подлодками, в 19 раз превышала расходы на их постройку^{498}.

Первые результаты «неограниченной подводной войны» оказались впечатляющими: в феврале — 540 тысяч брт, в марте — 594 тысяч, в апреле — 881 тысяч брт (это 423 торговых судна!)^{499}. Вследствие первоначальных громких успехов немецких подводников впервые в истории существование Британии как империи было поставлено под угрозу. В апреле 1917 г. потери торгового флота росли изо дня в день. Подлодки не только пробили брешь в обороне Британских островов, но и поставили под угрозу сам фундамент мощи союзников — на горизонте замаячила угроза полного крушения. Лишь в 1918 г. стала оправдывать себя система конвоев, и потери стали сокращаться^{500}. Немецкие подводники не смогли воспрепятствовать переправке морем в Европу американских вооруженных сил и припасов по причине использования сильных конвоев. Из США во Францию союзники перевезли около 2 миллионов солдат, а потеряли всего 56 человек — в результате несчастного случая на транспорте «Молдавия». На практике оказалось, что большое значение имеет и надводный флот, который у немцев был небольшим. Во Вторую мировую войну соотношение военно-морских надводных сил у Германии и ее противников в еще более значительной степени было не в пользу немцев: десять надводных кораблей к одному^{501}.

Так же, как в Первую мировую войну кайзер долго запрещал нарушать призовые правила, во Вторую мировую первоначально немецкие подводные лодки по указанию Гитлера должны были действовать, соблюдая Лондонский морской договор, подписанный Германией в 1930 г.: торговое судно не могло быть потоплено без обязательной процедуры досмотра, и его можно было пустить ко дну только убедившись, что оно везет контрабанду. Пассажирам нужно было предоставить удовлетворительные средства спасения. На деле, однако, часто оказывалось, что соблюдать призовые правила было довольно трудно, хлопотно, рискованно; это снижало эффективность действий подлодок.

Несмотря на строгие ограничения, немецкие подлодки сразу добились впечатляющих успехов. За сентябрь 1939 г. они потопили 40 судов общим водоизмещением в 153 тысячи брт. Кроме того, еще 9 судов водоизмещением в 31 тысячу брт. подорвались на минах, поставленных немецкими подлодками у английских портов^{502}.

Подчас имели место и роковые ошибки подводников: так, 3 сентября 1939 г. командир немецкой подлодки U-30 обер-лейтенант Лемп на дистанции торпедного выстрела заметил лайнер. Поскольку он находился вне обычных морских путей и шел противолодочными зигзагами, Лемп решил, что лайнер имеет на борту войска, и убедившись, что судно английское, произвел торпедную атаку. Судно «Атенея», направлявшееся с пассажирами на борту из Англии в Америку, пошло ко дну. Погибло 128 пассажиров. Эта ошибка имела фатальные последствия, поскольку дала английскому правительству возможность заявить, что с первого же дня Германия начала «неограниченную подводную войну». Впрочем, действия остальных немецких субмарин, строго соблюдавших правила войны, скоро опровергли эти обвинения.

Поняв свой промах, Лемп по радио ничего не сообщил командующему подводным флотом Деницу, и только по прибытии на базу лично доложил командованию о своей ошибке. Но вместо того, чтобы признать ошибку и выразить по этому поводу сожаление, немецкое правительство продолжало отказываться от ответственности и дало подводникам указание строго хранить тайну. Дениц приказал Лемпу вырвать из бортового журнала страницу и заменить ее другой, где не упоминалось о гибели английского пассажирского корабля. Это был единственный за всю войну случай фальсификации бортового журнала. Минпроп объявил, что Черчилль, тогда первый лорд Адмиралтейства, сам приказал поместить на «Атенее» адскую машину, взорвать ее и обвинить Германию в агрессии^{503}.

Прямым следствием инцидента с «Атенеей» стал приказ Деница, запрещавший топить пассажирские суда (приказ действовал до лета 1940 г.), какой бы стране они не принадлежали. В период «странной войны» немецким подводникам было запрещено атаковать французские суда. Между тем как раз в это время британский экспедиционный корпус полным ходом перебрасывали во Францию, чему подводники вполне могли воспрепятствовать^{504}. Успешная летняя кампания 1940 г. предоставила в распоряжение Кригсмарине многочисленные морские порты Ла-Манша, в западной части Франции и на самом побережье Атлантики^{505}. Это открывало для Кригсмарине новые перспективы в борьбе с английским королевским ВМФ. Первоначально таких же грандиозных успехов добились и японцы:

10 декабря 1941 г. их авиация потопила два самых современных британских корабля — «Принц Уэльсский» и «Рипалз»; известие об этом было положительно воспринято в Германии. Тем более что к лету 1942 г. Кригсмарине, казалось, плотно контролировал Атлантику: подтверждением этому может служить позорная и трагическая история знаменитого конвоя PQ-17, который был брошен военными кораблями союзников из-за ложного известия о выходе в море немецкого крейсера «Тирпиц». Погибло 24 из 35 торговых кораблей упомянутого конвоя. Всего же за всю войну из состава 40 конвоев Кригсмарине и Люфтваффе смогли уничтожить 100 судов^{506}; это было большим достижением, но недостаточным для того, чтобы парализовать англо-американские военно-морские силы. Между тем известия об успехах подводников имели огромное пропагандистское воздействие на общественность — СД в, 1942 г. постоянно доносила, что операции немецких подводников вызывали восхищение^{507}. СД также передавала: немецкая общественность надеялась, что фантастические успехи подводников смогут компенсировать провалы Люфтваффе в обороне воздушного пространства рейха; теплилась даже надежда, что материальные потери после утраты потопленных подводниками кораблей принудят англичан и американцев либо прекратить, либо уменьшить масштабы варварских авианалетов. Пропагандистский тезис о том, что каждое потопленное торговое судно является вкладом в окончательную победу немецкого оружия, стал все интенсивнее проникать в немецкое общественное сознание^{508}. Ежедневные сводки тоннажа потопленных Кригсмарине вражеских кораблей вызывали всеобщий «спортивный» интерес и были предметом пари и прогнозов — будет ли тоннаж потопленных вражеских судов составлять в текущем месяце 600 тысяч или 800 тысяч тонн^{509}. Рекордным для немецких подводников стал ноябрь 1942 г., когда они потопили судов общим водоизмещением в 743 321 тонну.

Последние шесть месяцев 1942 г. стали апогеем успехов немецких подлодок, звездным часом «волчьих стай». Они нападали уверенно и умело и пустили на дно судов водоизмещением более двух миллионов тонн. Тем не менее за впечатляющими цифрами крылся удручающий для немцев факт, что — хотя со стапелей ежемесячно сходило 20 новых подлодок и гибла лишь половина этого количества — потопленный тоннаж, приходившийся на каждую лодку, заметно снизился. Эффективность противолодочной борьбы явно усиливалась…^{510}

В феврале 1943 г. для поиска подлодок самолеты союзников стали использовать 9-сантиметровый радар. И до этого радар отнюдь не был новинкой — на земле его применяли для отслеживания самолетов, но он был таким громоздким, что его мог разместить не всякий военный корабль. До этого момента подлодки по ночам, и даже днем при плохой видимости, пользовались относительной безопасностью, а теперь их можно было отслеживать круглые сутки. Появление этого радара застало немцев врасплох — теперь для подлодок, даже если они действовали в группе, стала практически невозможной борьба против атлантических конвоев. В марте 1943 г. общий тоннаж судов, потопленных в Атлантике, составил 515 тысяч тонн. В апреле он упал до 240 тысяч тонн, в мае — до 200 тысяч тонн, а в июне составил 20 тысяч тонн. За эти месяцы немцы потеряли 80 подлодок.

Когда ночью подлодка шла в надводном положении, то шум дизеля не позволял слышать приближение самолетов, и первым признаком опасности становился внезапно ударявший сверху луч прожектора; тогда лодке было уже поздно погружаться или расчехлять зенитные орудия. Вместе с включением прожектора, на самолете автоматически срабатывал и бомбовый прицел. Кроме того, американцы переоборудовали свои грузовые и пассажирские суда в эскортные авианосцы. Эти новые средства позволяли обнаруживать немецкие подлодки с больших расстояний. Корабли и самолеты противника заставляли немецкие подлодки маневрировать под водой, а в погруженном состоянии скорость лодки очень мала и не позволяет ей занять хорошую позицию для атаки. При плавании под водой аккумуляторные батареи быстро разряжаются, поэтому в ночное время подлодка тратила 3–4 часа на их дозарядку, поднимаясь для этого на поверхность моря. В этот период подлодки оказывались совершенно беззащитными против самолетов противника и часто становились жертвами воздушных атак. Пользуясь радиолокаторами, англо-американские летчики приближались к подлодкам почти вплотную и уничтожали их. Радиолокационная аппаратура обеспечивала летчикам возможность даже в самую темную ночь или в самых густых облаках с потрясающей точностью сбрасывать бомбы с планирующего полета на ничего не подозревающего противника. Правда, некоторое облегчение подлодкам принесло появление пеленгатора, который предупреждал, что лодку нащупал луч вражеского радара. Количество засеченных подлодок сразу снизилось: со 120 в сентябре 1943 г. до 57 в октябре того же года. Тем не менее и в погруженном состоянии подлодка оставалась не менее уязвимой, ибо стоило засечь ее местонахождение, как к этому району подтягивались вражеские корабли, оборудованные акустическими системами слежения^{511}.

Некоторое облегчение принесло изобретение упомянутого выше «шнорхеля» (Schnorchel — так в простонародье называют нос; это гибкая труба для подачи воздуха к дизелям, термин был введен самим Деницем), который позволил лодкам находиться в подводном положении — невидимыми для радаров. До появления «шнорхеля» подводные лодки почти все время патрулирования находились на поверхности, погружаясь лишь для того чтобы уйти от вражеского преследования. Теперь лодки неделями не появлялись на поверхности (рекорд составил 67 дней). Бывший немецкий военный моряк Харальд Буш писал, что для подводников каждое такое длительное погружение было тяжелым испытанием — вопрос был не только в психологической адаптации. Зловонный воздух, отсутствие гигиены, некачественное питание, рваный, недостаточный сон — эти условия были издевательством над человеческим организмом^{512}.

Несмотря на бесспорные военные достижения, фиаско флота следовали одно за другим: в мае 1943 г. была прекращена борьба с конвоями в северной Атлантике, возобновить подводную войну в прежних масштабах не удалось. В 1943 г. с верфей Германии было спущено примерно 260 подлодок. В море в этот период находилось одновременно около 100 немецких подлодок. Тем не менее, начиная с весны 1943 г., действия подводных лодок стали гораздо менее успешными. К концу 1943 г. тоннаж потопленных судов противника составил всего лишь 2,6 миллиона тонн. По приблизительным подсчетам, на долю итальянского и японского подводных флотов приходилось в этот период по 0,2 миллиона тонн. Причина снижения эффективности подлодок состояла в том, что, начиная с весны 1942 г., радиолокационные установки противников Германии становились все более эффективными, а с осени того же года значительно увеличилось и число американских противолодочных кораблей, действовавших в Атлантике. С весны 1943 г. западные противники Германии развернули массовое производство радиолокационной аппаратуры, радиус действия которой был удвоен и доведен примерно до 220 км.

Финиш эпопеи начавшейся столь блестяще подводной войны оказался для немцев печальным: в мае 1943 г., потеряв 38 субмарин (по сравнению с 14-ю в апреле), адмирал Дениц прекратил боевые действия в Северной Атлантике^{513}.

На море также не обошлось без инцидентов «войны не по правилам», причем виновные в этом были не только с немецкой стороны, но и с другой стороны. Приказ Британского Адмиралтейства таранить подводные лодки и атаковать их глубинными бомбами, решение вооружать все корабли и сообщать по радио координаты любой замеченной подлодки делал для немецких подводников практически невозможной задачу останавливать и досматривать вражеские суда, как того требовали призовые правила. Англичане и американцы зачастую действовали методами, которые Германия не могла не считать незаконными^{514}. Так, 12 сентября 1942 г. в Южной Атлантике немецкая подлодка U-156 торпедировала пароход Laconia (17 000 тонн), на борту которого оказалось 15 000 итальянских военнопленных. Командир немецкой подлодки Вернер Хартенштайн приказал спасать потерпевших, приказ подтвердил адмирал Дениц: военные действия в этом районе были прекращены, по радио всех сзывали на помощь. В эфир по-английски было передано сообщение о необходимости помощи, однако английское морское начальство отреагировало на это неадекватно: впоследствии стало известно, что польская охрана на судне не открыла нижние отсеки, где держали военнопленных, и стреляла по итальянцам, пытавшимся выбраться через иллюминаторы. Прилетевший на сигнал английский бомбардировщик сбросил бомбы на немецкую подлодку, вокруг которой скопились потерпевшие. Правда, подоспевший французский корабль спас 1041 итальянца^{515}. Это была одна из немногих акций по спасению пострадавших от морской войны, и она состоялась по инициативе немецкой стороны. Несколько непривычная информация для нас, привыкших считать, что немцы всегда вели себя, как злодеи. Нечего и говорить, как геббельсовская пропаганда использовала этот инцидент…

После войны на Нюрнбергском трибунале немцев обвинили в нарушении правил войны. В частности, в таких нарушениях был обвинен командующий Кригсмарине Карл Дениц. Во время работы трибунала гросс-адмирал Дениц получил массу писем от прежних «морских волков». Под одним из них стояла подпись 67 командиров подлодок. Это письмо было использовано защитой. В письме говорилось: «Из газет и радио мы знаем, что гросс-адмирал Дениц обвиняется в том, что он приказывал убивать спасшихся после торпедных атак. Мы, нижеподписавшиеся, клятвенно заявляем, что гросс-адмирал никогда не отдавал такого приказа ни в устной, ни в письменной форме. Был приказ подводным лодкам, в интересах собственной безопасности, не всплывать после торпедных атак, как они это делали на ранней стадии войны. Всплытие после атак значительно повышает уязвимость лодки перед силами противолодочной обороны противника и ведет к вероятному уничтожению подлодки. Этот недвусмысленный приказ никогда не истолковывался нами как приказание или разрешение убивать выживших. Мы, нижеподписавшиеся, заявляем, что командование Кригсмарине всегда учило уважать писаные и неписаные законы моря, и мы всегда рассматривали их соблюдение как дело чести и вели войну по-рыцарски». При вынесении Деницу приговора судья подчеркнул, что приговор выносится не на основании нарушения им международных законов подводной войны^{516}. Дениц получил 10 лет и вышел из берлинской тюрьмы Шпандау в 1955 г.

Потери немецкого подводного флота и в первые годы войны были достаточно велики, но к маю 1943 г. они возросли до 35% от общего количества находившихся в море субмарин^{517}. К 1944 г. из 100 немецких подлодок, выходивших в море, только 65 имели шанс вернуться на базу^{518}.

В операциях, проведенных по инициативе Деница вопреки мнению начальника штаба флота, был потерян последний боеспособный корабль: при нападении на союзный конвой в Атлантике 22 декабря 1943 г. «Шарнхорст» был потоплен союзниками; из 1968 членов экипажа спаслось 36 человек^{519}. Несмотря на очевидные провалы, Дениц, вследствие необыкновенной твердости характера и фанатической решимости драться до конца, обладал необходимым авторитетом среди моряков. На Гитлера эти черты характера Деница производили самое благоприятное впечатление, и одно время он хотел назначить Деница командующим Люфтваффе — вместо провалившегося на этом посту Геринга. Люфтваффе быстрее флота преодолел кризис в производстве нового оружия, но для Гитлера это не имело особого значения — он знал, что моральный климат в Кригсмарине значительно лучше, чем в Люфтваффе^{520}.

Эту точку зрения разделял и Геббельс, который 28 февраля 1945 г. писал в дневнике: «Мы должны быть такими же, каким был Фридрих Великий, и вести себя точно так же, как он. То стоическое философское отношение к людям и событиям, какое проявляет ныне фюрер, тоже сильно напоминает мне Фридриха Великого. Именно с ним соперничает он, осознанно или неосознанно. Как хотели бы мы подражать этому образцовому примеру! Если бы Геринг столь дурацки не выпадал из этого ряда! Он вовсе никакой не национал-социалист, а сибарит, не говоря уже о том, что он никакой не последователь Фридриха Великого. Как благородно, напротив, выглядит Дениц. Он, как заявил мне фюрер, лучший представитель своего рода оружия. Жаль, что не такой человек представляет партию, а Геринг, который имеет с ней столь мало общего, как корова — с солнечным излучением»^{521}.

Высокий морально-боевой дух подводников особенно примечателен по той причине, что жизнь на подводной лодке была не только опасной, но и крайне неблагоустроенной. Во время похода не приходилось и думать о том, чтобы раздеться и отдохнуть. Сигнал боевой тревоги раздавался в любой момент, и вся команда (в среднем — 46 человек) должна была занять свои посты по боевому расписанию. Перед выходом в море отсеки лодки, и без того тесные, до отказа заполнялись предметами довольствия, различным имуществом, необходимым для похода, длившегося порой несколько недель. Находящиеся во всех отсеках продукты мешали личному составу передвигаться внутри лодки, особенно в первые дни. Запах продовольственных запасов преобладал над всеми другими. Носовой кубрик использовали для хранения торпед, из-за этого для команды почти не оставалось места: люди не могли не только выпрямиться, но и нормально сидеть. Небольшая по размерам лодка даже при незначительном волнении испытывала бортовую и килевую качку, а при шторме крен мог достигать 60 градусов^{522}.

Уже через несколько дней патрулирования одежда подводников становилась грязной; моряки ходили небритые, с засаленными заскорузлыми от морской воды волосами. Во время шторма холодная морская вода лилась в центральный пост, из туалета нечистоты струились в отсек, система отопления и вентиляции была примитивной — в лодке было то холодно, то нестерпимо жарко, и всегда сыро. Зато после каждого патрулирования (обычно оно длилось около месяца) подводники несколько недель отдыхали, для чего в их распоряжении были плавучая база и благоустроенные казармы; многие получали возможность съездить домой. Подводники считали себя цветом флота, «элитой в элите» немецких вооруженных сил.

Дениц однажды резко осудил командира подлодки, который в безнадежной ситуации выкинул белый флаг, и приказал впредь сражаться до конца в любой ситуации, ибо честь флота выше, чем жизнь отдельных людей. Такой ход мыслей импонировал Гитлеру и внутренне соответствовал его философии «борьбы до последней капли крови». Именно этим обстоятельством объясняется то, что при Денице Кригсмарине постоянно росли во влиянии, несмотря на то, что их военное значение неуклонно снижалось. Особенно отчетливо это сродство моральных позиций руководства флота и нацистской верхушки выразилось в обороне немецких укреплений во Франции в 1944–1945 гг. Во время этих ожесточенных боев немецкие моряки превосходили вермахт по боевому духу и стойкости. К примеру, комендант гавани Шербура капитан флота Герман Витт, когда сам порт был уже взят, а комендант города генерал-майор вермахта Заттлер приказал прекратить сопротивление, еще несколько дней продолжал руководить сопротивлением на внешнем моле гавани. Другой морской офицер, командир береговой батареи на скале у Сен-Мало Рихард Зойсс, со своими подчиненными сражался еще три недели после того, как сама крепость капитулировала. Ирония истории заключалась в том, что мужество этих моряков не имело никакого военного смысла. Но подобное поведение показало: моряки будут драться до последней капли крови^{523}. Руководителем обороны Тулона Гитлер назначил морского офицера, контр-адмирала Генриха Руфуса, что стало беспрецедентным случаем: крепости и их оборона были сферой компетенций вермахта. После этого опыта вице-адмирал Эрнст Ширлиц в августе 1944 г. был назначен комендантом Ла-Рошели, вице-адмирал Фридрих Фрезениус — комендантом Дюнкерка.

Крайне сложно ответить на вопрос, когда солдат должен прекращать воевать, или почему он отказывается это сделать — этот вопрос в разных армиях и в разных обществах решали по-разному. То, что наступает момент, когда боевые действия следует прекратить и спасать жизнь — признается ныне повсеместно. Ранее это, однако, не было очевидным — так, при взятии американцами Окинавы, из-120 тысяч японцев, защищавших остров, в плен попали только 106. Все остальные предпочли смерть в бою или самоубийство^{524}. Или другой пример — когда 27 мая 1905 г. адмирал Николай Иванович Небогатое отдал приказ о капитуляции перед технически превосходившим русские корабли японским флотом, то его за это судили и приговорили к смертной казни, высочайшим повелением замененной 10 годами тюрьмы. В точно такой же ситуации 8 декабря 1914 г. эскадра адмирала графа Максимилиана Шпее столкнулась с превосходящими силами англичан, и Шпее приказал сражаться до конца — погибло 2000 немецких моряков (у англичан — 3), спасся только один быстроходный немецкий крейсер «Дрезден». Осуждать же Шпее за исполнение им воинского долга также кажется неуместным.

Во время Второй мировой войны популярный у союзников за рыцарское поведение капитан немецкого крейсера «Эмден» Карл фон Мюллер, после того как попал под сильнейший огонь превосходящего по силе противника (австралийский крейсер Sydney), специально посадил крейсер на рифы, спася команду и повредив корабль, как и требовал устав. В ноябре 1939 г. капитан Ганс Лангсдорф взорвал в устье Рио-де-ла-Плата крейсер «Адмирал граф Шпее», сказав: «Тысяча живых молодцов мне милее тысячи мертвых героев». Напротив, «Бисмарк» за последние 90 минут перед гибелью выпустил 3000 снарядов — в чем был смысл совершенно бесперспективной борьбы? А что если бы адмирал Гюнтер Лютьенс вместо того, чтобы вести бессмысленную пальбу, дал английскому адмиралу Тови телеграмму о прекращении огня и о спасении команды? Этот риторический вопрос задавал единственный из переживших катастрофу офицеров «Бисмарка» — барон фон Мюлльхайм-Рехберг. Из 2221 человека команды «Бисмарка» выжили только 115. У англичан потерь не было. Эти жертвы были бессмысленными с точки зрения здравого смысла, зато в плане морально-политической мобилизации и с позиции пропаганды они были необходимы и полезны, поскольку погибшие герои продолжали воевать в сознании своих сограждан.

Вопреки очевидному провалу, — в феврале 1945 г. союзники потопили 17, в марте — 18, в апреле — 34 немецкие подводные лодки, — Дениц по-прежнему оптимистически оценивал перспективы подводной войны. Гитлер ему верил и в январе ждал 600–700 брутто тонн потопленных торговых судов союзников. Это были утопические ожидания — из 119 подлодок типа XX к маю 1945 г. в строю оставалось 2. Из 41 300 немецких подводников в живых осталось 25 870^{525}. Именно поэтому среди немецких военных героев подводники занимают особенно почетное место.

Как и летчиков, подводников чествовали как асов. В Первую мировую войну вслед за Ведингеном прославились и другие немецкие подводники: Отто Харзинг, Вальтер Форстман, Отто Штайнбринк, Вальтер Швигер (он потопил «Лузитанию»). И во Вторую мировую войну их достижения были впечатляющими: Отто Кречмер (с 4.10.1939 по 16.3.1941 потопил 47 судов, их тоннаж составил 274 386), Вольфганг Лют (с 18.1.1940 по 12.8.1943 — 47 судов — 225 756), Эрих Топп (с 17.7.1940 по 3.7.1942 — 36 — 198 658), Гюнтер Принн (с 5.7.1939 по 28.2.1941 — 30 — 186 253), Генрих Либе (с 6.9. 1939 по 8.6.1941 — 34 — 185 377), Генрих Леман-Вилленброк (с 1.12.1940 по 9.3.1942 — 25 — 179 212), Виктор Шютце (с 1.10.1939 по 29.6.1941 — 34 — 174 896)^{526}.

Несмотря на эти фантастические цифры, союзники возобладали над немецкими субмаринами, во-первых, с помощью научно-технических достижений в области вооружений и оборудования (радиолокаторы на самолетах, эффективные гидроакустические приборы на кораблях, гидроакустические буи, размагничивание судов, устройства против акустических торпед, новые глубинные бомбы). Во-вторых, путем применения более эффективной оперативной тактики: взаимодействия быстроходных надводных кораблей и авиации. В-третьих, с помощью огромного выпуска грузовых судов в США^{527}.

Ваффен-СС и отношение к ним в вермахте и в немецком обществе

В 20-е гг. английский генерал Джон Фуллер получил известность как один из создателей теории войны «малыми профессиональными армиями», оснащенными новейшей техникой — этой теории придерживались: в Англии Лиддел Гарт, в Германии генерал фон Зект, во Франции генерал де Голль^{528}. Во многих отношениях Ваффен-СС и стали таким элитным войском, но имевшим строгую идеологическую подоплеку, поскольку были партийным формированием. Впрочем, сомнительно, что элитные воинские формирования могут строиться с учетом плюрализма, терпимости или либерализма — это вообще противоречит воинской дисциплине и иерархии… Очевидно, что в среде американских «кожаных затылков», или во французских para, или в российском спецназе, или в каком-либо воинском коллективе такого рода формируется чувство избранности, исключительности, превосходства, без которых эти коллективы невозможны. В таких войсках особенно большое значение имели и имеют идеалы верности, послушания, чести и товарищества, которые, конечно, не были монополией Ваффен-СС.

Первые парамилитаристские формирования, ставшие основой СС, возникли в 1923 г., когда под руководством Иозефа Берхтольдса был создан «ударный отряд Адольфа Гитлера» (Stoßtrupp Adolf Hitler), после подавления «пивного путча» в ноябре 1923 г. он был запрещен вместе с СА и НСДАП. В начале 1925 г., когда партия была основана вновь, вновь была создана штабная стража, на этот раз во главе с Юлиусом Шреком. Маленький отряд в восемь (впоследствии легендарных для эсэсовцев) человек постепенно расширялся, создавались все новые подразделения «защитных отрядов» (Schutzstaffel). Со временем СС и ее отдельные подразделения (СД, гестапо, подразделения «Тотенкопф») должны были стать всеохватывающим полицейским органом партии, а Ваффен-СС суждено было стать военным представителем этой новой власти^{529}.

17 марта 1933 г. Гитлер поручил Зеппу Дитриху формирование охранной части для защиты рейхсканцелярии. Так была еще раз воссоздана штабная стража (SS-Stabwache), численность которой составляла 117 человек. Спустя несколько недель охрана стала называться «зондеркоманда СС Берлин» (SS-Sonderkommando Berlin) под командой того же Дитриха. В июне 1933 г. на тренировочных базах рейхсвера в Ютербоге и Цоссене были сформированы еще две зондеркоманды СС — вместе они и положили начало созданию Ваффен-СС. 3 сентября все три зондеркоманды были слиты вместе под началом Дитриха (к этому времени их численность выросла до 600 человек) и получили название Adolf Hitler Standarte, a 9 ноября 1933 г., в годовщину «пивного путча», формирование получило окончательное название Leibstandarte SS Adolf Hitler.

«Лейбштандарт» стал образцовой парадной частью. В него принимались только добровольцы, хорошо физически развитые, от 17 до 22 лет и ростом не менее 180 см (позднее — 184 см). Гиммлер требовал «расовой чистоты» кандидатов. Они должны были иметь нордическую внешность и предоставить доказательства арийского происхождения предков, начиная с 1800 г. Претендент должен был быть способным выдержать любые физические нагрузки. Гиммлер хвастал, что до 1936 г. в «Лейбштандарт» не брали даже того, кто имел хоть один гнилой зуб^{530}.

Впрочем, «Лейбштандарт», хотя и положил начало отдельным от вермахта вооруженным силам, но первоначально был отдельным от СС подразделением, находившимся в личном подчинении Гитлера.

24 сентября 1934 г. «согласованным с фюрером и руководством СС» указом военного министра фон Бломберга, определившим основные направления развития СС, величина «отрядов для поручений» СС-ФТ (SS-Verfugungstruppe) была определена в три полка. При этом первоначально планировалось расширить батальоны «Лейбштандарта» до полков. В указе было определено, что дальнейшее расширение СС-ФТ будет зависеть от распоряжений военного министра^{531}. Этим же указом были созданы три школы командиров для СС-ФТ. При этом численность преподавательского, командного состава и учащихся этих школ в общий договорный состав СС-ФТ не входила, что оставило лазейку для их последующего расширения. Кроме СС-ФТ, все подразделения, занятые охраной концлагерей, Гиммлер объединил в отряды СС «Мертвая голова» (SS-Totenkopfverbande) под командой Теодора Эйке. Таким образом, учитывая СД, в СС оформилось три направления. Для того чтобы отличать их от прочих частей СС, СД стали именовать «общие СС» (Allgemeine SS)^{532}.

16 марта 1935 г. Гитлер заявил о введении всеобщей воинской повинности и об увеличении численности армии до 36 дивизий. В тот же день было объявлено, что в рамках эсэсовских «войск особого назначения» будет сформирована дивизия СС из созданных 24 сентября 1934 г. 3 полков СС-ФТ. С тем чтобы успокоить руководство армии, которое только недавно освободилось от кошмара народной милиции на основе СА, было объявлено, что никакого соперничества СС с армией не будет, ибо части СС будут переведены на бюджет полиции, в том числе и формирования «Мертвой головы» (впрочем, эти формирования и не входили в состав СС-ФТ, так как в армии отказались признать службу в них за армейскую). В целом, все подразделения СС подвергались постоянным организационным переменам, перестановкам, перетасовкам и перераспределению компетенций, Ваффен-СС — тоже. В джунглях этих перемен очень легко потеряться, но определенно можно сказать, что «отряды для поручений» были самым значительным предшественником Ваффен-СС, они имели исключительно внутриполитические задачи, но, несмотря на это, с 1934 г. в них проходили полную армейскую подготовку.

1 октября 1936 г. была создана инспекция СС-ФТ, которая до 1940 г. функционировала как штаб СС-ФТ. Руководителем инспекции стал генерал-лейтенант рейхсвера в отставке Пауль Хауссер. Хауссер очень многое сделал для организации боевой учебы СС-ФТ. Инспекция была прямо подчинена Гиммлеру, а сам Хауссер никакой самостоятельной политической роли в СС не играл. В эсэсовской иерархии Хауссер как бригаденфюрер был ниже, чем обергруппенфюрер Зепп Дитрих — командир «Лейбштандарта». Напряженные отношения между инспекцией СС-ФТ и «Лейбштандартом», формально входившим в СС-ФТ, достигли пика в 1938 г., когда Дитрих отказался подчиниться распоряжению Хауссера выделить из своего подразделения некоторое количество солдат и командиров для создания одного полка СС-ФТ в Австрии. Хауссер пригрозил отставкой, если отношения иерархии и подчинения с «Лейбштандартом» не будут урегулированы. Конфликт был исчерпан только в процессе расширения СС-ФТ накануне войны^{533}.

С началом войны Гиммлеру удалось осуществить свой давний замысел — сформировать три новые дивизии СС: «Дойчланд» (Пауль Хауссер), «Тотенкопф» (Теодор Эйке) и «Лейбштандарт» (Зепп Дитрих). Окончательное решение было принято в марте 1940 г., когда «войска для распоряжений» стали называться Ваффен-СС^{534}.

Уже в войну важной частью Ваффен-СС стали подразделения СС «Мертвая голова» СС-ТФ (SS-Totenkopfverbande SS-TV), которые были созданы 29 марта 1936 г. для наружной охраны концлагерей. Командиром СС-ТФ Гиммлер назначил Теодора Эйке, который до этого отличился при реорганизации концлагеря Дахау. Эйке за короткий срок удалось реорганизовать систему концлагерей, сведя их количество до семи и строго отобрав персонал СС-ТФ. Летом 1937 г. Эйке свел СС-ТФ к трем полкам: «Верхняя Бавария», «Бранденбург» и «Тюрингия», которые, соответственно, были прикреплены к главным концлагерям Дахау, Заксенхаузен и Бухенвальд. По иронии судьбы, чем более значительную активность развивал Эйке, централизуя систему концлагерей, тем больше рейхсфюрер СС стремился эту систему децентрализовать, не допустив слишком большого усиления Эйке. К тому же концлагеря хотел подмять под себя и Гейдрих. В 1938 г. по приказу Гиммлера было создано хозяйственное управление концлагерей, выведенное из инспекции Эйке и подчиненное непосредственно Гиммлеру. Это управление возглавил энергичный организатор, группенфюрер Освальд Поль^{535}.

Вскоре после создания СС-ТФ были взяты на государственное обеспечение. Вермахт отказался признать службу в СС-ТФ за исполнение военной обязанности — это впоследствии имело преимущество для руководства «Тотенкопф», которое могло не опасаться вмешательства вермахта в процесс боевого обучения в СС-ТФ. Крупный знаток истории Ваффен-СС Бернд Вегнер указывал, что непрерывно продолжавшийся (с 1938 г.) процесс слияния задач СС-ФТ и СС-ТФ не был случайным, он соответствовал последовательной милитаризации СС, а также созданию единого «корпуса защиты государства»^{536}.

СС-ФТ быстро увеличивались: с 1935 г. до 1938 г. к уже существовавшему «Лейбштандарту» добавились эсэсовские «Дойчланд» (Мюнхен) под командованием Феликса Штайнера, «Германия» (Гамбург) под командованием Карла Марии Демельхубера, после аншлюса в Австрии был сформирован «Фюрер» под командованием Георга Кепплера^{537}. 17 августа 1938 г. вышел указ Гитлера, по всей видимости, инспирированный Гиммлером, по которому СС-ФТ повиновались всем военным законам и распоряжениям, но политически оставались частью НСДАП и подчинялись Гиммлеру. После войны этот указ некоторые историки окрестили «рождением Ваффен-СС»^{538}.

Главный смысл учреждения Ваффен-СС состоял в том, чтобы СС смогли доказать свою боеспособность и свою верность Гитлеру на деле, в бою. В противном случае трудно было бы себе представить, как СС, в войну отсиживаясь в тылу и предоставив все делать вермахту, смогла бы претендовать в послевоенной Германии на сколь-либо значительное место в обществе. Нацистское руководство сплошь состояло из ветеранов и героев Первой мировой войны, поэтому оно чрезвычайно ценило боевое товарищество, самоотверженность, героизм, верность воинскому долгу и прочие атрибуты патриотизма и любви к родине. Именно вследствие этого осознанного стремления утвердиться и в собственном мнении, и в мнении других, бойцы Ваффен-СС стали лучшими солдатами войны, «солдатами уничтожения». Как это ни странно, но один из самых жестоких лагерных комендантов, Теодор Эйке, был командиром одного из самых известных и боеспособных немецких фронтовых соединений — танковой дивизии «Мертвая голова», солдаты которой одновременно служили в охране лагерей. Таким образом эсэсовское руководство хотело подчеркнуть, что они лучше всех делали самую тяжелую и опасную работу на фронте и одновременно самую грязную и неблагодарную работу в тылу, перевоспитывая или уничтожая и «внутренних врагов» рейха.

Гитлер сразу оговорил, что войска особого назначения СС будут действовать в составе армейских частей и подлежать их юрисдикции, а в политическом отношении они останутся подразделениями партии. По словам Гитлера, СС будут обеспечивать безопасность рейха изнутри, а вермахт — извне. Вскоре Гитлер оговорил и то, что части СС не должны превышать по численности 10% от состава вермахта мирного времени. В этом соотношении было некоторое преимущество: дело в том, что вермахт, развертывая сразу 56 дивизий (в войну в три раза больше), должен был довольствоваться тем человеческим материалом, который был, а СС могли выбирать. К тому же Гитлер освободил от воинской службы тех молодых людей, которые служили в С.С. За три года желающий вступить в ряды СС должен был пройти путь от соискателя (Staffel-Bewerber) до новобранца (Staffel-Jungmann), от новобранца до кандидата (Staffel-Anwarter), от кандидата до члена отряда (Staffel-Mann), от члена отряда — до полноправного эсэсовца (SS-Mann). Гиммлер придавал большое значение тому, чтобы СС, будучи элитой общества, сами на классы и группы не распадались, но культивировали особое товарищество. В этом товариществе различия в званиях имели только функциональное значение, но никаких преимуществ не давали^{539}.

Требования СС к физической подготовке рекрутов были значительно выше, чем в вермахте, зато образованию там уделяли гораздо меньше внимания. Образовательные требования к кандидатам в офицеры в СС были значительно ниже, чем в армии. Вследствие высоких требований к физическим кондициям рекрутов, большая часть солдат Ваффен-СС были из сельской местности, а крестьянам, разумеется, легче преодолевать тяготы полевой жизни; выходцы из деревни во всех армиях мира были лучшими солдатами. Все поступавшие в СС должны были подтвердить свое арийское происхождение, судимым в СС не было места, рекруты должны были иметь железное здоровье. Во время войны Ваффен-СС получили возможность комплектовать свои подразделения из числа этнических немцев, что было недоступно вермахту, в котором служили только граждане рейха. Благодаря этой уловке, части Ваффен-СС отличались от частей вермахта (постоянно страдавшего от недобора призывников) полной комплектацией личного состава.

Главным инспектором зарождавшихся формирований приказом Гиммлера был назначен ветеран Первой мировой войны, офицер Генштаба в отставке Пауль Хауссер. Именно он отвечал за боевую подготовку эсэсовских «отрядов для поручений», а затем Ваффен-СС (с 1940 г.). Хауссер, несомненно, был выдающимся военным педагогом, но действовавшим преимущественно в рамках старой традиции рейхсвера. В избрании и утверждении новых акцентов в процессе боевой подготовки Хауссеру некоторое время противостоял бывший прусский лейтенант Феликс Штайнер, уволенный из армии в 1919 г. и оставшийся не у дел. Единомышленником Штайнера был ветеран мировой войны, бывший командир подводной лодки Кассиус фон Монтаньи.

На Феликса Штайнера большое впечатление произвел опыт Первой мировой войны, а также теоретическая работа Лиддела Гарта «Будущее пехоты»^{540}, которая окончательно убедила его в том, что будущее не за массовой армией, а за элитными войсками, в совершенстве владеющими оружием и техникой. Такого рода элитные части в рейхсвере были созданы в конце 1916 г. — они представляли собой штурмовые батальоны при каждой армии или эквивалентном соединении. В 1917 г. было сформировано не менее 17 таких батальонов. Они имели те же номера, что и в армии. Штурмовые батальоны включали от одной до пяти штурмовых рот, одну — две пулеметные роты, огнеметную секцию, минометную роту и орудийную батарею. Штурмовые батальоны по своей сути отличались от других частей немецкой армии. С самого начала они считали себя — и были на самом деле — элитными частями. Дисциплина в этих батальонах была необычной — рядовых и офицеров не разделяла традиционная разобщенность. Штурмовые батальоны получали лучшее питание, они были освобождены от скучных будней окопной войны и имели больше возможностей для отдыха. С другой стороны, требования к их воинским способностям были намного выше.

Упорство и безжалостность этих солдат хорошо описал Эрнст Юнгер — сам офицер штурмового батальона и один из самых знаменитых героев Первой мировой войны, кавалер высшего прусского воинского ордена Pour le merite, — в повести «В стальных грозах»: «Наши чувства определялись яростью, алкоголем, жаждой крови. По мере того как мы с трудом, но непреклонно продвигались к вражеским линиям, я кипел от ярости, которая охватывала меня и всех нас непонятным образом. Непреодолимое желание убивать придавало мне силы. Ярость выжимала слезы из моих глаз. Оставался только первобытный инстинкт»^{541}.

Штайнер, взяв за образец штурмовые батальоны, в своих военно-педагогических экспериментах ограничился первоначально только одним батальоном; затем его педагогические методы были распространены почти на все Ваффен-СС. Он ликвидировал казарменную муштру, поставив в центр обучения спорт. Он воспитывал солдат, которых впоследствии Лиддел Гарт называл атлетами войны, идеалом современного пехотинца. Для Штайнера самым главным было ликвидировать различия и разделение между рядовым и командным составом, воспитание истинного товарищества в частях. Подготовка офицеров осуществлялась в юнкерских школах СС, которые, несомненно, образовывали лучшую систему военного обучения в годы Второй мировой войны^{542}. Штайнер и многие его сторонники в СС рассматривали мистицизм Гиммлера как никчемное чудачество, и на первый план в своей работе ставили задачи боевой подготовки и военно-политического воспитания^{543}. В соответствии с этими установками, офицеры и унтер-офицеры вместе с рядовыми должны были принимать участие в спортивных единоборствах: это было одним из средств ликвидировать ранговые отличия. При обращении к офицеру не использовалось слово «господин» (Herr), как в вермахте, но только назывался ранг. Между офицерами и рядовыми в войсках Ваффен-СС, как ни в какой другой армии, ощущались узы боевого товарищества. Ко всему прочему, солдаты Ваффен-СС, как правило, были горячими сторонниками национал-социализма, и это особенно отчетливо ощущалось на Восточном фронте: эсэсовцы гораздо серьезнее, чем вермахт, воспринимали декларированную Гитлером «борьбу с большевизмом, Советами и евреями».

Штайнер отбирал офицерские кадры не по принципу знатности происхождения, а по истинным заслугам и качествам командира и лидера. Будущие юнкера офицерских школ СС перед вступлением в школу должны были пройти двухлетнюю службу в армии, что делало преимущество в образовании или происхождении неактуальным. В Ваффен-СС все возможности для роста в звании были открыты. Американский историк Джордж Стейн писал, что в Ваффен-СС между офицерами, унтер-офицерами и рядовыми было чувство общности и взаимного уважения, что практически не было известно в вермахте^{544}. Штайнер и в боевой учебе пошел совершенно неведомым ранее путем: он стремился превратить свои войска в ударные отряды, способные моментально и эффективно входить в непосредственное соприкосновение с врагом. С этой целью вместо стоявших на вооружении армии карабинов вводилось автоматическое ручное стрелковое оружие (автомат МР-38 и МР-40). Штайнер ввел — и требовал неукоснительного выполнения — невероятно высокие нормативы физической подготовки: его отряд в боевом снаряжении броском преодолевал 3 км за 20 минут^{545}. Программу боевой подготовки, разработанной Штайнером, перенял Теодор Эйке для подготовки танковой дивизии «Мертвая голова», а также другие подразделения Ваффен-СС. «Модель Штайнера», однако, не была обязательной для всех частей Ваффен-СС; многие командиры отдельных подразделений (как Зепп Дитрих, командир «Лейбштандарта», или Карл Мария Деммельхубер, командир «Германии»), не признавали возможным достижение тех спортивных результатов, которые требовал Штайнер.

Штайнер настоял на том, чтобы все подразделения Ваффен-СС были моторизованными; по его инициативе солдаты Ваффен-СС первыми стали носить камуфляжную форму, за это в вермахте их прозвали «древесные лягушки». В войну Штайнер первоначально командовал пехотной дивизией Ваффен-СС «Германия», затем он возглавил самое знаменитое (после дивизии «Рейх») соединение Ваффен-СС — дивизию «Викинг», потом 3-й танковый корпус и 2-ю танковую армию. Именно благодаря Штайнеру «Викинг» стал наилучшим из добровольческих формирований СС, а его солдаты — самыми лучшими и самыми стойкими во всей германской армии.

Успехи эсэсовских «отрядов для поручений» в боевой учебе и всей методики Штайнера не могли заслонить того факта, что в СС не хватало опытных офицеров, которых воспитывали бы из поколения в поколение, как в вермахте. В вермахте 49% офицеров были потомственными военными, в Ваффен-СС — 5%; в вермахте 2% офицеров были из крестьян, в Ваффен-СС — 90%^{546}. Армия чувствовала нарастающую конкуренцию со стороны СС, поэтому было запрещено формировать более крупные, чем дивизия, подразделения Ваффен-СС, иметь артиллерию; вербовка в части Ваффен-СС через газеты была запрещена. Гитлер неоднократно повторял, что численность Ваффен-СС не должна была превышать 10% численности армии мирного времени. Впрочем, для осуществления Арденнского прорыва, в сентябре 1944 г. по распоряжению Гитлера была сформирована танковая армия Ваффен-СС (6-я), командиром этого подразделения стал Зепп Дитрих, долгое время бывший командиром «Лейбштандарта Адольф Гитлер», а затем дивизии Ваффен-СС «Адольф Гитлер»^{547}, которая на последнем этапе войны была переведена в Венгрию, где и сложила оружие.

Собственно говоря, человеком, который смог по-настоящему освободить Ваффен-СС от опеки вермахта и сделать их самостоятельными частями, стал бригаденфюрер (генерал) СС Готтлоб Бергер, который возглавил Главное управление СС в 1938 г. Это ведомство в войну растеряло большую часть своих функций, но с 1941 г. Бергер отвечал за пополнение личного состава Ваффен-СС; его заслугой является и комплектование частей Ваффен-СС из числа этнических немцев, и создание различных национальных вспомогательных формирований Ваффен-СС. За оперативный контроль над Ваффен-СС, организацию снабжения, подготовку и мобилизацию в Ваффен-СС солдат отвечал не менее энергичный офицер Ганс Юттнер, стоявший во главе главной оперативной штаб-квартиры Ваффен-СС.

Другим видным представителем Ваффен-СС был выходец из Эльзаса, патологический садист Теодор Эйке, осознанно воспитывавший подчиненных в духе противостояния армии. Убийца Рема и изобретатель бюрократизированной системы террора в концлагерях, Эйке имел идефикс, что его войска должны быть антиподом армии. В 1935 г. он сформировал и оснастил техникой шесть батальонов полка «Мертвая голова»; с 1938 г. батальоны были расширены до полков, каждый из которых носил названия мест своей дислокации. Солдаты «Мертвой головы» одну неделю в месяц охраняли концлагеря, а три остальных недели занимались боевой подготовкой.

19 августа 1939 г., накануне войны с Польшей, приказом Гитлера части СС-ФТ были подчинены ОКХ: «Лейбштандарт» перешел в подчинение 8-й армии (Бласковиц), полк «Германия» — 14-й армии (Лист). Из всех полков СС-ФТ в польской кампании не принимал участие только полк «Дойчланд». Находившимся под командованием Теодора Эйке полкам СС-ТФ «Верхняя Бавария», «Тюрингия» и «Бранденбург» была поручена особая задача — в качестве независимых от ОКХ опергрупп заниматься «зачисткой» тылов 10-й и 8-й армий. По существу, они первыми и начали систематическое уничтожение «нежелательных элементов»^{548}. В октябре 1939 г. полки СС-ТФ были преобразованы в дивизию «Тотенкопф». Почти тогда же из подразделений «полиции порядка» была сформирована «Полицейская дивизия СС». Две недели спустя после начала Польской кампании уже существовала армия СС-ФТ: три укомплектованные дивизии и четвертая, находящаяся в стадии формирования на базе «Лейбштандарта». С начала ноября 1939 г. и стали употреблять новое обозначение «Ваффен-СС», которое постепенно вытеснило старые названия СС-ФТ и СС-ТФ^{549}.

Сильное расширение Ваффен-СС в войну не выглядело необычным — в войну происходит мобилизация всех сил нации: вермахт увеличился в девять раз, военное производство выросло в пять раз. Разве на этом фоне СС не могли внести свой вклад в общие усилия нации? Правда, ранее в военной сфере компетентны были только вооруженные силы… Официальные эсэсовские объяснения сводились к необходимости во время войны организации «внутренней защиты» государства. В мирное время 10% формирований СС были вооружены, что объяснялось отчасти их внутриполитическими задачами (СС-ТФ), отчасти необходимостью подкреплять оружием политический авторитет. Наличие же этих вооруженных сил побуждало руководство СС в войну их расширять для собственной легитимации и приобретения высокого реноме в послевоенной Германии^{550}.

После начала польской кампании Гитлер разрешил формировать дивизии Ваффен-СС, и в 1940 г. были созданы эсэсовские дивизии «Мертвая голова», «Викинг» и «Рейх». После создания этих подразделений охрана концлагерей перешла к небоеспособной части эсэсовского воинства. В конце войны в Ваффен-СС служил почти миллион солдат; с 1943 г. в Ваффен-СС призывали, как в армию: они перестали быть добровольческими частями. С 1940 г. кадры для Ваффен-СС стали активно черпать из среды фольксдойч, которые составили в войсках Ваффен-СС 1/4 численности. Руководство вермахта уже в 1940 г. было обескуражено мощью и напором военных атлетов из дивизий Ваффен-СС. Их боевая мораль и презрение к смерти были исключительны даже для вермахта; так, танковый генерал вермахта Эрих Гепнер однажды следующим образом отозвался об Эйке: «У него менталитет мясника». Жестокость Эйке распространялась не только на узников концлагерей: командир XVI-ro корпуса генерал Гепнер в 1940 г. назначил расследование по случаю убийства в Ле Паради солдатами «Мертвой головы» британских пленных, но Гиммлер спустил это дело на тормозах. Командир полка Фриц Кнохляйн, ответственный за убийства, после войны был американцами судим и повешен^{551}.

Командиры Ваффен-СС не боялись рисковать жизнями своих солдат, поэтому потери в Ваффен-СС подчас бывали неслыханно высоки для вермахта. Хотя, с другой стороны, нужно иметь в виду, что однородных Ваффен-СС не было, но были 36 огромных подразделений, совершенно различных по качеству и боеспособности. Рюдигер Оверманнс показал, что в целом потери Ваффен-СС были не выше потерь в среднем по вермахту — проблема в том, какую конкретно задачу исполняло то или иное подразделение^{552}.

От сражения к сражению Ваффен-СС все более явно становились военной элитой нации. Когда Красная армия перешла в контрнаступление, то Ваффен-СС стали для немцев олицетворением солдатской стойкости и верности долгу. В Ваффен-СС дрались солдаты, успехи и самоотдача которых в войну не были никем ни достигнуты, ни превзойдены. Рюдигер Оверманнс установил, что потери Ваффен-СС составили 314 тысяч убитыми — 70% пришлось на последние 16 месяцев войны. На Восточный фронт приходится 37% от этих потерь, у вермахта — 60%.^{553} Из всей совокупности гитлеровских сухопутных воинских формирований Ваффен-СС были самыми современными и эффективными. Сами солдаты были чрезвычайно горды своим товариществом и отстаивали его честь, как только могли. Английский историк Тревор-Роупер писал, что бойцы «Лейбштандарта», в 1945 г. за неудачу в одной операции лишенные Гитлером права носить нарукавные повязки, отправили ему все свои награды и знаки отличия в казарменной параше^{554}. Это, скорее всего, легенда. На самом деле, после неудачи 6-й танковой армии Зеппа Дитриха в Венгрии в марте 1945 г. Гитлер послал в армию приказ, в котором говорилось, что войска не сражаются, как того требует ситуация, и что дивизии «Лейбштандарт», «Рейх», «Мертвая голова» и «Гогенштауфен» лишаются нарукавных лент. О том, что произошло после получения приказа, рассказывают по-разному; сообщение Тревора-Роупера — один из вариантов. Сам Дитрих говорил следователю в 1946 г., что тогда он вызвал к себе дивизионных командиров и, бросив на стол приказ, сказал: «Вот ваша награда за то, что вы сделали в последние пять лет». Дитрих приказал ленты не спарывать, а Гитлеру написал, что скорее застрелится, чем выполнит этот приказ^{555}. Тем не менее, ясно, что своей воинской честью в Ваффен-СС на самом деле дорожили.

Впрочем, со временем качество войск Ваффен-СС падало. Одна треть дивизий Ваффен-СС получила 90% всех Рыцарских крестов, которыми были награждены солдаты Ваффен-СС^{556}. На четыре дивизии Ваффен-СС (из 38) — «Мертвая голова», «Адольф Гитлер», «Рейх» и «Викинг» — приходится 55% боевых наград Ваффен-СС: то есть части эти были крайне неравноценны. Это проистекало из разнообразия источников формирования: в 1944 г. в Ваффен-СС служило 400 000 рейхсдойч, 310 000 фольксдойч, 50 000 представителей германских народов, 150 000 прочих^{557}.

Количество кавалеров Рыцарского креста в дивизиях Ваффен-СС (первая цифра указывает на время формирования дивизии по порядку):

2-я Танковая дивизия СС «Дас Рейх» — 72

5-я Танковая дивизия СС «Викинг» — 54

1-я Танковая дивизия СС «Лейбштандарт» — 52

3-я Танковая дивизия СС «Мертвая голова» — 46

11-я Добровольная танковая гренадерская дивизия СС «Норланд» — 27

8-я Кавалерийская дивизия СС «Флориан Гайер» — 23

23-я Добровольная танковая дивизия СС «Недерланд» — 20

4-я Полицейская гренадерская танковая дивизия СС — 19

12-я Танковая дивизия СС «Гитлер-Югенд» — 15

10-я Танковая дивизия СС «Фрундсберг» — 13

9-я Танковая дивизия СС «Гогенцоллерны» — 12

19-я Гренадерская дивизия СС (литовская № 2) — 12

7-я Горная добровольческая дивизия СС «Принц Ойген» — 6

6-я Горная дивизия СС «Норд» — 5

18-я Добровольная танковая гренадерская дивизия СС «Хорст Вессель» — 5

22-я Добровольная кавалерийская дивизия СС — 5

13-я Горная дивизия СС «Хандшар» — 4

17-я Добровольная танковая гренадерская дивизия СС «Гетц фон Берлихинген» — 4

20-я Гренадерская дивизия СС (эстонская № 1) — 4

15-я Гренадерская дивизия СС (литовская № 1) — 3

28-я Добровольная танковая гренадерская дивизия СС «Валлония» — 3

33-я Гренадерская дивизия СС «Карл Великий» — 2

14-я Гренадерская дивизия СС (галицийская № 1) — 1

16-я Танковая гренадерская дивизия СС «Рейхсфюрер СС» — 1

27-я Добровольная гренадерская дивизия «Лангенмарк» — 1

36-я Гренадерская дивизия СС — 1

Всего: 410 кавалеров Рыцарского креста.

Из этого числа кавалеров Рыцарского креста в Ваффен-СС: генералов — 17 (3,8%), других офицеров — 337 (75,6%), унтер-офицеров — 78 (17,5%), рядовых — 13 (3%)^{558}.

Как для вермахта, так и для Ваффен-СС война на Восточном фронте носила характер идеологического противостояния, ни о какой «войне по правилам» и речи не могло быть; Советский Союз был жертвой неспровоцированной агрессии, но Красная армия отвечала жестокостью на жестокость. Карусель кровопролития и бесчеловечности раскрутилась в полной мере. К примеру, когда бойцы «Лейбштандарта» взяли Таганрог, ими были обнаружены тела их попавших в плен товарищей, буквально изрубленные на куски саперными лопатами; Зепп Дитрих отдал приказ в течение трех дней пленных не брать — в результате было расстреляно 4000 бойцов Красной армии^{559}.

Трудно однозначно судить о преступлениях Ваффен-СС на Восточном фронте, они не особенно отличались от преступлений вермахта. Правда, среди частей Ваффен-СС были подразделения, которые часто использовали как карательные. Так, в такого рода операциях эсэсовские кавалерийские подразделения Фегелейна до 13 августа 1941 г. уничтожили в районе Припятских болот 14 тысяч человек, преимущественно евреев. При этом части Фегелейна потеряли двух бойцов — ясно, что речь шла не о военных действиях. На Украине дивизия «Викинг» в ходе акции возмездия уничтожила 600 галицийских евреев; дивизия «Рейх» помогала опергруппе полиции безопасности и СД в уничтожении евреев под Минском. В Харькове в 1943 г. «Лейбштандарт Адольф Гитлер», мстя за смерть в плену своих товарищей, уничтожила 800 раненых красноармейцев^{560}. Впрочем, подобные акции «возмездия» осуществляли и части вермахта.

Но и потери самих Ваффен-СС были большими. Командиры Ваффен-СС не щадили подчиненных. Гитлер был в восторге от их стойкости. Его личная гвардия «Лейбштандарт» отличилась в тяжелейших боях под Ростовом в ноябре 1941 г. Командир «Лейбштандарта» Зепп Дитрих весь январь 1942 г. провел в Берлине, где с ним носились, как с кинозвездой. Гитлер хотел сделать из Дитриха настоящего героя Третьего Рейха. Геббельс писал: «Фюрер желал, чтобы достижениям Зеппа Дитриха была придана еще большая известность. Он не должен быть «белой вороной» (в вермахте к Ваффен-СС относились подчас снисходительно. — О. П.) среди других генералов»^{561}. Сразу после прибытия Дитрих на три ночи остановился в рейхсканцелярии как личный гость Гитлера. Он был награжден Дубовыми листьями к Рыцарскому кресту. Пропаганда повторяла слова фюрера: «Роль Зеппа Дитриха уникальна. Я всегда предоставлял ему возможность отличиться в горячих точках. Этот человек одновременно ловкий, энергичный и жесткий. У него серьезный, добросовестный и скрупулезный характер. А как он заботится о своих солдатах! Он человек того же типа, что и Фрундсберг, Цитен и Зейдлиц. Он — Баварский Врангель, в определенной степени человек незаменимый. Для немецкого народа Зепп Дитрих — национальное явление. А для меня он — один из старейших боевых товарищей»^{562}. Эффективность и воинские успехи «Лейбштандарта» побудили Гитлера 10 декабря 1942 г. объявить, что он переформируется в танковую гренадерскую дивизию «Лейбштандарт». Эта реорганизация привела к увеличению численности дивизии до 21 тысячи солдат^{563}. «Лейбштандарт» постепенно стали отличать даже противники — когда 5-й батальон «Лейбштандарта» появился под Ленинградом, советские войска его сразу узнали и кричали в громкоговоритель: «Мы приветствуем «Лейбштандарт»! Вспомните Ростов! Мы побьем вас здесь, как побили на юге!»^{564}.

Хотя Гитлер и Гиммлер были в восторге от героизма Ваффен-СС на Восточном фронте, но огромные немецкие потери и нарастающее сопротивление Красной армии с 1942 г. уже ни у кого не вызывало сомнений в том, что война будет длительной, поэтому Гитлер с 1943 г разрешил формировать части Ваффен-СС не на добровольной основе, а на основе призыва. С этого момента различия между массой солдат вермахта и массой солдат Ваффен-СС стали стираться, и распространять на всех солдат Ваффен-СС обвинения в преступлениях против человечности несправедливо по той причине, что многие части Ваффен-СС воевали только на фронте, и в каких-либо карательных экспедициях участия не принимали. Шпеер пишет, что и Ваффен-СС иногда вели себя не как идеологическое войско, а как простые солдаты: 2-й танковый корпус Ваффен-СС генерала Битриха разгромил английскую воздушно-десантную дивизию и разрешил англичанам не эвакуировать их полевой госпиталь. Но тут партийные функционеры устроили самосуд над находившимися там английскими и американскими летчиками. Все усилия Битриха остановить самосуд оказались напрасными, и он резко упрекал за него партийцев. Это произвело сильный эффект на окружающих хотя бы уже потому, что упреки в беспричинной жестокости высказывал генерал Ваффен-СС^{565}.

Можно привести и противоположный пример — командир 25-го полка дивизии Ваффен-СС «Гитлер-Югенд» Майер был признан виновным в убийстве в Нормандии (8 июня 1944 г.) сорока пяти канадских пленных. Дитрих, как командующий армией, оправдывался тем, что он организовал и вел расследование по этому инциденту^{566}. Но, в принципе, война на Западе велась по-другому. Здесь подразумевалось, что обе стороны придерживаются законов ведения войны. Но и здесь отмечались проявления жестокости, что не удивительно: ведь шла война. Американцы также виновны в проявлениях жестокости — так, в литературе упоминается о приказе по 328-му пехотному полку 26-й пехотной дивизии США от 21 декабря 1944 г.: «никого из войск СС и парашютистов в плен не брать, а расстреливать на месте»^{567}. Между тем месть в Женевской конвенции не считается оправданием, и, следовательно, американцы также виновны в жестокости. Разница лишь в том, что они оказались победителями.

Общее ожесточение войны особенно велико было на Восточном фронте, что, разумеется, коснулось и Ваффен-СС. Так, по горячим следам, 15–18 декабря 1943 г., после освобождения Харькова советскими войсками, состоялся показательный суд над военными преступниками. Свидетели показали, что 13 марта 1943 г. солдаты «Лейбштандарта» подожгли эвакогоспиталь советской 69-й армии, находившийся на улице Тринклера, а советских солдат, пытавшихся спастись из огня, расстреливали из автоматов. Обвиняемые были признаны виновными, а заключение суда гласило, что Зепп Дитрих также виновен и должен понести заслуженное наказание. Несмотря на приговор показательного советского суда, во многом пропагандистского, трудно установить истинную картину произошедшего, поскольку обстрел госпиталя имел место во время боя. В 1967 г. в Нюрнберге по этому делу было проведено дополнительное расследование; суд счел, что доказательств для установления виновных недостаточно, и дело было прекращено^{568}. На следствии после войны Дитрих, разумеется, оправдывался: «Я могу взять на себя ответственность только за то, чему я не сопротивлялся. Я хочу заступиться за людей, которых я когда-то вел. Я не подписывал ни одного приказа о расстрелах евреев и сожжении сел. Я не приказывал грабить захваченные города. Поэтому я хочу разъяснить, как было дело, и постоять за своих людей»^{569}. Генерал Шпайдель, участвовавший в Сопротивлении, указывал в воспоминаниях, что части Ваффен-СС сражались храбро и жестко контролировались своими командирами до самого конца. Генерал писал: «Справедливости ради следует сказать о войсках Ваффен-СС, что они совсем не отождествляли себя с полицейскими подразделениями, им были чужды методы их “работы”»^{570}.

В Греции и Югославии «Лейбштандарт» не был замечен в жестокости и недисциплинированном поведении. Обращение с пленными англичанами и греками было нормальным. В России же все было по-другому, учитывая фанатизм, с которым вели войну обе стороны. Жестокость была взаимной. Упомянутый выше инцидент в Таганроге — тому свидетельство. Рудольф Леманн в своей истории «Лейбштандарта» писал, что один из свидетелей идентификации тел солдат «Лейбштандарта», погибших в Таганроге, рассказывал: «Трупы были раздеты и сильно изуродованы. Многие их тех, кто считался пропавшим без вести, были убиты, забиты до смерти, с отрезанными конечностями и выколотыми глазами. Их трудно было опознать… Теперь мы знали, что нас ждет, если мы окажемся в советском плену»^{571}. Жестокость, проявляемая обеими сторонами, была ужасна. Как вермахт, так и Ваффен-СС ответственны за многое, особенно после того, как развернулась партизанская война.

В 1942 г. большое число советских солдат, как и в 1941 г., оказались в окружении, но на этот раз они не спешили сдаваться, продолжая сражаться, ведя партизанскую войну. Борьбу с партизанами вермахт считал ниже своего достоинства, а отборные части Ваффен-СС пускать на борьбу с партизанами было нецелесообразно, поэтому в оккупированные на Востоке районы стали перебрасывать большое количество полицейских частей, которые подчинялись Гиммлеру. Эти полицейские формирования из солдат запаса старших возрастов и части добровольцев СС из местного населения повинны во многих преступлениях, в том числе в массовых убийствах евреев. Нужно подчеркнуть, что полицейские части не обязательно были немецкими. С 1940 г. Готлоб Бергер разбросал вербовочные пункты по всей Европе, даже на Востоке Бергер распорядился брать рекрутов из местного населения в части Ваффен-СС. По мере расширения масштабов войны, расширялись и Ваффен-СС; к 1944 г. их численность составила 950 000 солдат (36 дивизий). В Ваффен-СС служили и иностранцы (данные на начало 1944 г.): 18 473 голландца, 5033 фламандца, 5006 датчан, 3878 норвежцев, 2480 французов, 1812 валлонов, 584 швейцарца, 101 швед, боснийцы, хорваты, албанцы, татары, казаки, кавказцы. К январю 1944 г. иностранцев в Ваффен-СС было 37 367.^{572} Значительное расширение численности Ваффен-СС в заключительной стадии войны не привело к повышению их ударной силы: ядро Ваффен-СС по-прежнему составляли испытанные в боях и обладавшие большим боевым опытом шесть-семь дивизий^{573}.

Таким образом, в отношении Ваффен-СС предстает довольно неоднозначная картина: с одной стороны, это фронтовые части, которые просто исполняли свой воинский долг, а с другой стороны — убийцы и каратели, действовавшие в тылу. Поэтому судить о Ваффен-СС как о чем-то цельном нельзя — следует дифференцировать суждения о различных подразделениях этих войск. Ошибка многих исследователей состоит в том, что они стремятся создать обобщенный образ эсэсовца — такового на самом деле не было.

Немецкий историк Бернд Вегнер писал: «Анализ истории развития Ваффен-СС показывает, что их нельзя рассматривать отдельно от истории нацистского государства, отделяя их от злодейского характера этого государства и представляя как обычных солдат. Самая непосредственная политическая и мировоззренческая связь Ваффен-СС и нацистского режима не оставляет никаких сомнений в характере Ваффен-СС и делают их частью нацистской традиции и нацистских преступлений»^{574}. Это так, но все же следует и в этом вопросе рассматривать конкретные преступления, конкретных людей и конкретные обстоятельства, поскольку Ваффен-СС были слишком велики, чтобы можно было считать их однородной преступной массой. Позволяет так говорить уже то, что в последней стадии войны в Ваффен-СС призывали, как в армию, а не формировали эти части на принципе добровольности.

В итоге следует подчеркнуть, что многие герои войны не видели зла, заключенного в политической системе Германии, ради которой они рисковали жизнью, не видели безумия нацистской доктрины. Они не видели, что большинство традиционных ценностей ушло в небытие и погибло. Они не видели, что страна идет страшным путем, и что ее будущее туманно, но винить этих людей в неведении сложно. Войска Ваффен-СС можно характеризовать словами фельдмаршала фон Манштейна: «Как бы храбро ни сражались войска Ваффен-СС, каких бы прекрасных успехов они ни достигали, все же не подлежит никакому сомнению, что создание этих особых военных формирований было непростительной ошибкой. Отличное пополнение, которое в армии могло бы занять должности унтер-офицеров, в войсках СС так быстро выбывало из строя, что с этим никак нельзя примириться. Пролитая кровь ни в коем случае не окупилась достигнутыми успехами. Вину за эти ненужные потери несут те, кто формировал эти особые соединения из политических соображений, вопреки возражениям всех компетентных армейских инстанций. Нельзя забывать, что бойцы Ваффен-СС на фронте были хорошими товарищами и показали себя храбрыми и стойкими солдатами. Несомненно, большая часть состава Ваффен-СС приветствовала бы выход из подчинения Гиммлеру и включение в состав сухопутной армии»^{575}.