Гилморн

Глава 1

Он не мог поверить, что это происходит с ним. Он стоял со связанными руками в полутемном коридоре, освещаемом чадящими факелами, босиком на каменных плитах пола. От ступней по всему телу распространялся холод, пробирая до самых костей. Потолок, казалось, давил на плечи, он физически ощущал над собой толщу камня, навсегда отделившую его от дневного света. Он был в подземельях Мордора.

Лучше бы ему погибнуть в битве, чем быть захваченным в плен. Но он увлекся, преследуя орков, и когда они вдруг набросились на него, остальные эльдар из лихолесского отряда были слишком далеко, чтобы прийти ему на помощь. Что ж, может быть, его порыв был не напрасным, он отвлек на себя внимание врагов, немало их перебил и немало сохранил в будущем жизней творениям Эру. Теперь он должен мужественно принять свою участь и встретить беспросветный мрак мордорских шахт, куда его отправят.

В коридоре появился человек в черном. Эльф, опустивший глаза, чтобы не смотреть на уродливые орочьи морды и неискусно пробитые в камне арки и колонны, сначала увидел только остановившиеся перед ним ноги в высоких сапогах.

Он поднял голову, чтобы взглянуть врагу в лицо, и с легким изумлением понял, что тот очень высок, выше его самого на полголовы, а ведь среди эльфов он вовсе не считался низкорослым.

Человек был не только высоким, но и широким в плечах, и фигура его говорила о большой силе. С бледного лица смотрели зеленые глаза, горящие недобрым огнем, черные как вороново крыло длинные волосы ниспадали на плечи. Он выглядел… опасным.

Рука в черной перчатке взяла эльфа за подбородок, поднимая ему голову, и тот невольно вздрогнул, встретив его горящий взгляд. Что-то хищное было в нем. Что-то кровожадное.

— Как тебя зовут, красавчик-эльф? — спросил человек.

Дернув головой, как норовистая кобылица, эльф отступил на шаг. Ноздри его раздувались от гнева и ярости. Никогда с ним не разговаривали и не обращались столь фамильярно, никогда чужие руки не касались его. Презрительно сжав губы, эльф выпрямился, глядя сквозь стоящего перед ним.

— А ты с характером, — протянул человек. — Мне такие нравятся. Таких приятно ломать.

И с этими словами он коротко и страшно ударил эльфа в лицо, с такой силой, что у него лязгнули зубы и зазвенело в ушах. Удар развернул его и отбросил назад. Эльф налетел спиной на стену и, не удержав равновесия, рухнул на колени.

— За решетку его, — приказал человек.

Повернулся и вышел.

Эльф сидел в камере на тюфячке, брошенном прямо на пол, обхватив руками колени и положив на них подбородок. Его швырнули в клетку в каком-то из обширных мордорских подвалов, сорвали всю одежду, оставив только плащ, которым он покрыл свою «постель», и посадили на цепь. Крепкий стальной браслет, соединенный с кольцом в стене, охватывал его щиколотку. Длины цепи не хватало, чтобы даже кончиками пальцев дотянуться до двери. Если он нападет на тюремщика, то все равно не сможет выбраться из камеры. Впрочем, это не значит, что он не будет пытаться.

Было неприятно чувствовать себя нагим, ведь эльфы стыдливы и появляются обнаженными только в собственной спальне. Без сомнения, это придумано для того, чтобы унизить его и смутить его дух. Он решил, что не поддастся и просто не будет обращать на это внимания.

Вдруг он услышал отдаленные шаги. Сапоги, а не мокасины орков. Наверняка человек. Эльф больше не сомневался в этом, когда заметил отблеск от факела, потому что оркам не нужен был свет. Человек, и он один. Без сомнения, тот, с волчьими глазами, которого он видел в коридоре.

«Я и рта не раскрою, — злорадно подумал он. — Посмотрим, как ему удастся заставить говорить эльфа!»

Он встал. В этот момент смертный появился возле его камеры. Он укрепил факел на стене, отпер камеру эльфа и вошел.

Минуту или две они стояли друг напротив друга. Человек окинул его взглядом, наклоняя голову то так, то эдак. Эльф смотрел на него искоса, из-под своих длинных пушистых ресниц. Этот человек ударил его, ударил просто так, связанного и беспомощного. Он должен быть готов ко всему.

— Вы, эльфы, заплетаете волосы в косы, как бабы, — сказал тот глумливым тоном. — Это подходит к вашим смазливым личикам.

Эльф почувствовал, как в нем снова закипает гнев. «Спокойно! Он всего лишь хочет вывести меня из себя! Я не должен дать ему такой возможности!» — подумал он. На лице его ничего не отразилось, не дрогнул ни один мускул.

— Ты такой хорошенький, эльф. Если бы ты не стоял тут передо мной в чем мать родила, я бы сказал, что ты похож на девчонку.

Эльф молчал. Только слегка расширившиеся ноздри выдавали его гнев.

— Все еще не хочешь сказать мне свое имя? В этом случае я буду называть тебя так, как мне заблагорассудится — красавчик, блондинчик или мой сладенький.

«Мне два с лишним века, смертный ублюдок!» — в ярости подумал эльф, но не издал ни звука. Как он жалел в этот момент, что с ним нет его любимых кинжалов. Голова насмешника слетела бы с плеч раньше, чем он успел бы моргнуть!

Человек обошел его, по-прежнему разглядывая. Эльф почти физически ощущал его взгляд на своем обнаженном теле.

— Ну, так и будешь гордо молчать и разыгрывать из себя героя? Ты, кажется, еще не понял, куда ты попал. Здесь я господин, мое слово — закон. Я могу сделать с тобой все, что захочу. Все, что никто никогда с тобой не делал. Все, чтобы унизить тебя и причинить боль.

«Грязное животное, эльфы умеют переносить пытки так, как вам, смертным, и не снилось!»

— Ты, наверное, думаешь: что такого может придумать Второрожденный, чего я не знаю? Плети, каленое железо, отточенные лезвия — это все так примитивно. Я приготовил для нас с тобой нечто особенное, нечто более изящное и приятное, чем тупая работа мясника на бойне.

Очень быстро, так быстро, что эльф не успел отреагировать, человек шагнул к нему, схватил за подбородок и, склонив голову, прижал свои губы к его губам. Эльф оторопело застыл. Это было так неожиданно и дико, что вначале он просто не мог понять, что происходит. Лишь когда смертный вторгся своим языком в его рот, эльф содрогнулся от отвращения и отшатнулся от него, прерывая невыносимый для него физический контакт.

Расширенными глазами он смотрел на человека, прижимая к губам тыльную сторону руки и безуспешно пытаясь стереть с них след омерзительного, противоестественного поцелуя.

Смертный рассмеялся, и теперь эльф мог распознать тот хищный огонь, что горел в его глазах.

Похоть.

— Тебе это понравилось, моя маленькая эльфийская шлюшка? Если хочешь еще, только попроси!

Со сдавленным криком ярости эльф кинулся на него.

И был остановлен тяжелым кулаком, врезавшимся ему прямо в солнечное сплетение, от которого он на несколько секунд забыл, как дышать. Следующим ударом, в челюсть, смертный сбил его с ног. Сапог его врезался эльфу под ребра, и тот едва удержал крик боли. Извернувшись, эльф вскочил на ноги, но человек ударил его по лицу и швырнул через всю камеру с такой силой, что тот плечом и виском ударился об стену и сполз на пол в полуобмороке.

Воспользовавшись этим, смертный кинул его лицом вниз на подстилку и сам навалился сверху.

— Тебя когда-нибудь трахал смертный? Тебя вообще кто-нибудь когда-нибудь трахал, сладенький?

Он бесстыдно терся об него бедрами, вдавливаясь в него, распластывая его тело на матрасе, и эльф мог чувствовать еще кое-что, в чем было невозможно ошибиться — мощнейшую эрекцию, прижимающуюся к его ягодицам.

Он пытался сопротивляться, но тело его не слушалось, а тот, другой, держал его как стальной капкан. Колено его раздвинуло эльфу ноги. Одной рукой человек схватил его за горло и сдавил так, что он едва мог вздохнуть, а другую сунул куда-то между их сплетенными телами, и только тогда эльф, наконец, понял, что должно произойти, и в следующий момент его затопила раздирающая боль, когда смертный вошел в него через отверстие, природой для этого не предназначенное, загоняя свой член все глубже и глубже, беря его силой, как женщину.

От боли и унижения он едва не потерял сознание. Он вцепился зубами в запястье, чтобы не закричать, и обжигающие слезы стыда и ярости заструились по его щекам.

— Кричи же! — прорычал человек, тяжело дыша, яростно двигаясь в нем туда-сюда, все убыстряя темп. — Кричи, эльфийское отродье!

Казалось, пытка длилась бесконечно. В тот момент, когда боль для эльфа стала невыносимой, тело человека словно забилось в конвульсиях, и с торжествующим криком он кончил, выплескивая горячее семя внутрь своей жертвы.

Прежде чем выпустить его и уйти, он сказал на ухо эльфу:

— Я еще вернусь, красавчик, прежде чем ты успеешь соскучиться!

Когда он ушел, эльф скорчился на своей подстилке, обхватив себя за плечи. Тело его сотрясалось от беззвучных рыданий, щеки горели от непереносимого стыда. Он чувствовал себя оскверненным, опоганенным, грязным — он все еще обонял запах пота человека и запах собственной крови, ощущал, как липкая сперма пятнает его бедра. Никакие пытки, никакие издевательства не могли причинить ему такой боли, как сознание того, что он стал беспомощной игрушкой человеческого вожделения и похоти, жертвой самого гнусного насилия, которого раньше не мог даже вообразить. Охваченный ненавистью и омерзением, он поклялся себе, что не сдастся, что будет до последнего дыхания бороться со своим мучителем.

В следующий раз он так и поступил. Когда в подземелье снова раздались шаги, и на пол упал отблеск факела, эльф уже был готов. Притворившись спящим, он дождался, пока человек подойдет поближе. Тогда с силой развернувшейся стальной пружины эльф бросился на него и сбил с ног. Однако преимущество его оказалось временным. Человек нисколько не был обескуражен внезапным нападением, а в телесной мощи и умении драться он значительно превосходил своего противника. Очень скоро на полу оказался сам эльф, а человек с ругательствами принялся охаживать его тяжелыми сапогами. Потом он, распаленный дракой, набросился на свою жертву, однако у эльфа еще оставались силы, и он принялся отчаянно сопротивляться, не обращая внимания на боль от ударов. Человек попытался связать ему руки своим поясом, но безуспешно, потому что эльф яростно и ловко изворачивался и даже исхитрился несколько раз весьма чувствительно пнуть прислужника Саурона, так что тот зашипел от боли. Наконец, доведенный до бешенства, человек ударил его так сильно, что эльф просто потерял сознание.

Когда он пришел в себя, он был один — и не было сомнений, что мучитель ушел, не выполнив задуманного, что похотливые руки не коснулись эльфа, и на этот раз ему удалось избежать насилия. Он воспрянул духом и понадеялся, что человек предпочитает легкую добычу и теперь, после такого яростного сопротивления, оставит его в покое.

Он плохо знал нравы и обычаи Мордора. Через день или два — в этом подземелье сложно было следить за временем — человек вернулся. Не один.

С ним были двое слуг. Хозяин с усмешкой наблюдал, как они в считанные секунды справились с эльфом, выкрутили ему руки и поставили на колени. Слуги держали эльфа за плечи, пока человек брал его сзади, вцепившись пальцами в его бедра, насаживая его на себя, как на раскаленный вертел. Он был еще грубее и неистовее, чем в первый раз, и унижение и боль для эльфа в этот раз были еще острее. Он до крови прокусил себе губу, чтобы не издать ни крика, ни стона, и пытался отключиться от действительности, перестать воспринимать происходящее, заставить свой дух покинуть тело, хотя бы на время — и не мог. Пытка продолжалась, насильник терзал его тело, и казалось, что член его сдирает кожу и опаляет внутренности. И снова эльф почувствовал, как в него хлынуло обжигающее семя, когда человек нашел в его теле удовлетворение своего низменного желания.

Грубые руки отпустили его, и он свернулся на полу клубочком, обхватив себя руками, дрожащий, обессиленный, молясь про себя о том, чтобы только не разрыдаться прежде, чем его мучитель уйдет.

— Послушай меня, мой сладенький эльфенок, — сказал человек почти ласково, запустив пальцы эльфу в волосы и вздернув его голову вверх. — Если ты еще раз посмеешь мне сопротивляться, я отдам тебя на забаву моим слугам — и поверь, они будут менее деликатны, чем я.

И тогда в глубине души эльфа родился темный ужас перед низостью человека, перед его жестокостью и страстью причинять боль. И он почувствовал, как его решимость ослабевает, и его захлестывает тупое равнодушие. Бороться бесполезно, это только усугубит его страдания.

Когда человек снова пришел в его клетку, ведомый похотью, эльф неподвижно лежал на своей подстилке, уткнув пылающее лицо в сгиб локтя, трепеща от страха в ожидании новых мучений. Он не сопротивлялся, только задрожал всем телом, когда человек грубо развел его ноги и всадил свой член между его ягодиц одним сильным толчком. Теперь, когда эльф не пытался избежать насилия, боль уже не была такой оглушающей, и он мог чувствовать каждое движение человека, слышать каждый его вздох. Тяжелое тело придавливало его к полу, застежки и ремни с одежды смертного царапали его обнаженную спину, дыхание его, тяжелое и горячее, обжигало плечи и шею… Он закрыл глаза, обреченно отдавая себя во власть насильнику, медленно и сладострастно получающему удовольствие от его тела. Сознание его начало уплывать куда-то в темноту… пока не было возвращено внезапной резкой болью, когда смертный схватил его за бедра и дернул на себя.

— Ну ты, блондинчик, не лежи как труп! Давай, шевели задницей! — прорычал человек, яростно двигая бедрами, вонзаясь в него еще глубже своим членом, оскверняя самые потаенные уголки его тела, до которых он еще не добирался.

Тихий стон сорвался с губ эльфа, и он бессознательно напрягся, делая слабые попытки вырваться, оттолкнуть руки, держащие его, ускользнуть от боли, раздирающей тесный вход в его тело. Человек словно этого и дожидался — еще одно неистовое движение, и он затрясся в оргазме, заполняя его своей спермой, и это было последнее, что почувствовал эльф, прежде чем провалиться в беспамятство.

На другой день, когда человек вошел в его камеру, эльф лежал так же, как тот его оставил, — ничком, бессильный и безучастный, едва в сознании, и лишь слегка поднимающиеся и опускающиеся ребра выдавали, что он еще дышит.

Человек коснулся его, и эльф не пошевелился, даже не вздрогнул.

Тогда человек взял его за плечо и перевернул на спину.

— Открой глаза, — приказал он.

Никакой реакции.

— Открой глаза и посмотри на меня!

Он грубо встряхнул эльфа, хлестнул его по щеке раскрытой ладонью, еще и еще раз, и только тогда тот открыл затуманенные голубые глаза и взглянул на своего мучителя.

— Мне сказали, что ты уже второй день отказываешься от еды и воды, — человек не задавал вопрос, он констатировал факт.

Вид эльфа служил достаточным подтверждением. Лицо его было бледным, под глазами появились темные круги, губы запеклись, дыхание было слабым и затрудненным.

— Неужто ты решил сбежать от меня к Мандосу?

Эльф устало закрыл глаза, и человек снова дал ему пощечину.

— Смотри на меня, эльфийское отродье! Отвечай, когда тебя спрашивают! Чего ты добиваешься?

— Смерти.

В первый раз за время своего пребывания в Мордоре эльф заговорил, и голос его был тихим и хриплым, словно он отвык пользоваться речью.

— Думаешь, я дам тебе сдохнуть прежде, чем ты мне надоешь? Нет, мой сладенький эльфенок, я не позволю тебе прервать наши развлечения на самом интересном месте, — человек хозяйским жестом стиснул его бедро своими сильными пальцами в извращенном подобии любовной ласки.

— Ты можешь убить меня, но не можешь заставить жить, — сквозь зубы произнес эльф.

— Ошибаешься, красавчик. Думаешь, тебе так легко удастся уморить себя голодом? Насколько я знаю, вы, эльфы, можете долго обходиться без еды и питья, так что я смогу наслаждаться твоим обществом еще пару недель минимум. Кроме того, мы можем кормить тебя насильно.

— Ты все равно ничего не сможешь сделать. Я не хочу жить, и через несколько дней мое тело настолько ослабеет, что душа легко с ним расстанется.

— А если, красавчик, я дам тебе повод остаться в живых?

Эльф презрительно улыбнулся и снова закрыл глаза. Он ожидал, что человек снова изнасилует или изобьет его, но тот молча встал и покинул камеру, и шаги его затихли вдали.

Глава 2

— Очнись, мой сладенький эльфенок. Тут кое-кто пришел навестить тебя.

Ненавистный голос человека пробудил эльфа от полузабытья, в котором он пребывал. Он открыл глаза, гадая, какое новое издевательство ему уготовано.

Смертный махнул рукой, и эльф невольно взглянул туда, куда тот указывал.

С другой стороны решетки двое слуг втащили в круг света какое-то худое изможденное существо с гривой всклокоченных волос, оборванное и грязное. Руки его были связаны за спиной, во рту торчал кляп. Его поставили на колени, один из слуг схватил его за волосы и приставил к горлу нож.

Он вгляделся в лицо новой жертвы, и ему показалось, что сердце его остановилось и дыхание замерло на устах. Это был его сородич.

Эльф бросился к решетке, разделявшей их, но человек наступил на цепь, приковывавшую его к стене, и она больно дернула его за ногу. Эльф упал на колени. «О брат мой!» — беззвучно прошептали его губы. Он жадно вглядывался в лицо другого, боясь и в то же время надеясь распознать в нем того, с кем был знаком раньше, кто мог напомнить ему о безмятежных днях в Лихолесье.

— Если я прикажу, он умрет, — сказал человек. — Но ты можешь спасти ему жизнь. Если захочешь, конечно.

При этих словах другой эльф вздрогнул и чуть-чуть повернул голову. Глаза их встретились, и взгляд его был как удар ножа в сердце. В нем было столько страдания и боли, что эльф, не в силах вынести этого зрелища, закрыл лицо руками.

Прохаживаясь мимо него, человек с видимым удовольствием продолжал:

— Он уже несколько лет работает в шахтах. Ему пришлось вынести побольше, тем тебе, красавчик, однако он продолжает жить и надеяться. Но сегодня его единственная надежда — это ты. Скажешь «да» — он будет жить. «Нет» — умрет прямо здесь. Мой слуга перережет его нежную шейку.

Эльф не стал спрашивать, чего он хочет — в свете их последнего разговора это было и так ясно.

Он отнял руки от лица и, поникнув головой, сказал тихо:

— Я не буду морить себя голодом или каким-либо другим способом приближать свою смерть. Отпусти его, он тут не при чем.

— Этого мало, красавчик. Мне нужно больше, — человек сделал многозначительную паузу и сказал: — Пообещай, что ты будешь добровольно делить со мной ложе, подчиняться мне во всем и с готовностью выполнять любое мое желание.

— Я эльф и не могу быть ничьим рабом, — с ненавистью процедил он сквозь зубы.

Человек запустил пальцы ему в волосы и поднял его голову так, чтобы тот мог смотреть на связанного эльфа. Слуга, державший нож, прижал его сильнее к коже, и из-под лезвия показалась кровь.

Он знал, что если бы тот мог говорить, то кричал бы сейчас: «Не соглашайся, они все равно убьют меня, раньше или позже, не сдавайся, не покоряйся им!» Но глаза его выдавали, в них был страх — страх и мольба. Он хотел жить.

Эльф молчал. Ему казалось, что если он попробует произнести хоть слово, то разрыдается.

— Понимаю, трудно решить. Непросто расставаться со своей эльфийской честью, или как вы там это называете, — с издевкой произнес человек. — Но я могу немного расширить условия сделки. Просто потому, что ты мне нравишься, и я сегодня в хорошем настроении. Так вот, я не только сохраню жизнь этому жалкому созданию с заостренными ушками, я его отпущу на волю, если ты согласишься. А если мне понравится, как ты ублажаешь меня в постели, через месяц я отпущу еще десять пленников из числа твоих родичей.

— Я тебе не верю, — выдавил эльф.

— Твое право. Но поверить придется — выбора-то у тебя нет. Хочешь убедиться в серьезности моих намерений? Сейчас этому пленнику перережут глотку, потом приведут другого, и мы продолжим нашу захватывающую беседу.

Человек кивнул слуге, и тот запрокинул жертве голову и чуть отвел в сторону нож, готовый полоснуть лезвием по горлу.

— Нет! — вскрикнул эльф и рванулся вперед, протягивая руки, не чувствуя боли, которую причиняли ему пальцы человека, вцепившиеся в волосы.

— Это следует рассматривать как согласие? — сарказм звучал в голосе его мучителя.

— Я сделаю все, что ты скажешь, — собственный голос, произносящий эти слова, показался эльфу чужим. — Отпусти его.

— Не так быстро, красавчик. Помнишь, я сказал: выполнять все мои приказания без колебаний, быть покорным и послушным. Если ты посмеешь мне перечить или не подчинишься, если будешь пытаться сбежать или покончить с собой, десять твоих сородичей умрут. Ты все понял?

— Да.

— Теперь остается только проверить, как ты выполняешь условия сделки. Для начала — как тебя зовут?

— Гилморн, — нехотя ответил эльф.

— Откуда ты?

— Из Мирквуда.

— Из синдар или из нандор?

— Я синда.

— Что ты умеешь еще, кроме как попадать в неприятности?

— Складываю стихи и играю на арфе. Стреляю из лука и владею приемами рукопашного боя с двумя кинжалами.

— Ты когда-нибудь раньше был с мужчинами?

Опустив глаза, Гилморн покачал головой.

— А с женщинами?

Тот же ответ.

— Девственник? Как интересно. Значит, никакого опыта в постели?

— Нет, — еле слышно ответил эльф и внезапно до ушей залился краской.

— Ну надо же, — ехидно сказал человек. — После всего, что было, ты еще можешь краснеть! Право слово, вы, эльфы, нежные создания.

Он взял Гилморна за подбородок и провел большим пальцем по его губам.

Эльф вздрогнул, но пересилил себя и не сделал попытки отстраниться.

— Юн, глуп, неопытен и хорош собой, как… ну, как эльф, разумеется. Очень возбуждающее сочетание, — констатировал человек.

Он запрокинул эльфу голову, наклонился, и его наглый глумливый рот накрыл губы Гилморна, терзая их требовательно, властно. Это нельзя было назвать поцелуем — смертный словно пил его, высасывал, похищал его дыхание, брал его своим жадным языком и отпустил лишь тогда, когда услышал сдавленный, задыхающийся стон эльфа.

Выпрямившись, человек коротко рассмеялся.

— Типичный девственник. Даже поцелуя приходится добиваться силой! Может быть, тебе нравится, когда тебя насилуют и принуждают?

Не дожидаясь ответа, он приказал:

— Дай мне руку!

После секундного колебания эльф повиновался, и человек прижал его ладонь к своему паху, заставляя сжать пальцы. Гилморн застыл, чувствуя под своей рукой, под тканью обтягивающих штанов смертного твердую пульсирующую плоть. Человек действительно был уже возбужден, от одного лишь прикосновения к нежным, красиво очерченным губам эльфа, и невольно, какой-то маленькой частью своего сознания Гилморн поразился силе вожделения смертных, огню сжигающей их страсти.

Он покраснел до корней волос, когда человек расстегнул штаны и заставил его поглаживать и ласкать свой восставший пенис, положив ладонь на его руку и задавая темп. Он не мог забыть, что совсем рядом с его камерой, за решеткой, двое человек и один эльф видят каждое их движение, слышат каждый звук, в том числе и вздохи явного удовольствия, слетавшие с губ человека, в то время как эльф сжимал своей изящной рукой его член. Гилморн мог представить, как он выглядит со стороны — как непотребная девка. Как маленькая эльфийская шлюшка, если пользоваться терминологией его мучителя. Смертному мало было просто разложить его на полу и овладеть, он хотел унизить эльфа, заставляя его услаждать себя всеми доступными способами. Гилморн как раз успел подумать, что еще приготовила ему фантазия человека, когда тот сказал:

— Посмотрим, что ты можешь делать своим хорошеньким ротиком, — и придвинулся, так что его член оказался у самого лица эльфа. У самых губ.

Гилморн невольно отшатнулся, но тот удержал его за плечо.

— Что? Я… нет… я не могу…

— В этом нет ничего сложного, — человек ухмыльнулся. — Сделай то же самое, только губками. Ну?

— По крайней мере, прикажи им уйти, — эльф умоляюще посмотрел на своего мучителя снизу вверх.

— Ты будешь делать то, что я скажу, и тогда, когда я скажу, хоть на глазах у всего Сауронова войска. Сейчас ты будешь работать губами и языком до тех пор, пока я не кончу. Я приказываю: открывай рот, блондинчик. Если ты не сделаешь этого сам, тебе помогут мои слуги, сразу после того, как прирежут вон того эльфийского недоноска.

Последний аргумент оказался решающим. Горячие губы Гилморна послушно обернулись вокруг его напряженной плоти, и человек зарычал и вцепился в волосы эльфа, подаваясь бедрами вперед, чтобы член его глубже вошел в податливый, влажный рот. Эльф сделал то, что ему приказали — работал губами и языком, и через пару минут его мучитель задышал часто и тяжело, пальцы его впились в плечи Гилморна, подтаскивая его ближе. Вдруг он бесконтрольно задергался, застонал и кончил, и Гилморн ощутил, как тягучая струя спермы орошает его язык и небо. Вопреки его ожиданиям, вкус был не противный… почти сладкий.

Человек тяжело оперся на его плечи и сполз на пол, как будто у него подогнулись колени. Возможно, так оно и было.

— Ты чертовски хорош, мой сладенький эльф. Природный талант, не иначе… — хрипло произнес он.

Положив руки на ягодицы Гилморна, он притянул его к себе, впился губами в его губы, слизывая с них следы собственного семени. Эльф покорно позволял ему тискать себя, проникать языком в рот. Он был настолько опустошен и измучен, что уже не чувствовал ни стыда, ни унижения, ни даже отвращения, лишь облегчение при мысли, что все закончилось, что прикосновения человека больше не причиняют ему боль. Гилморн ожидал, что сейчас его мучитель просто посмеется над ним и бросит в камере, ведь он и так получил, что хотел. Но к тому, что произошло, он не был готов.

С него сняли цепь, связали руки за спиной, вывели из камеры и потащили куда-то по коридорам, по ступенькам вверх, довольно долго, пока он не оказался на крепостной стене между двумя высокими зубцами. Человек стоял рядом, и ветер трепал его длинные черные волосы. Он улыбался.

— Посмотри, как я выполняю соглашение, — сказал он и указал рукой вниз.

Своими зоркими, как у всех эльфов, глазами Гилморн разглядел далеко внизу нескольких орков, которые что-то волочили за собой. Кого-то, а не что-то — того самого эльфа, который был предметом их «договора». Отойдя на некоторое расстояние от стены, орки разрезали веревки на эльфе, кинули его на землю и снова скрылись в невидимом отсюда проходе в стене.

Эльф лежал неподвижно. «Он мертв. Они убили его», — в отчаянии подумал Гилморн. И тут эльф зашевелился, с трудом поднялся на ноги и, запрокинув голову, бросил взгляд на возвышавшуюся перед ним исполинскую стену Мордора.

Гилморн затаил дыхание. Вот сейчас стрела или копье вылетят из одной из многочисленных бойниц, и жертва его окажется напрасной…

Ничего не произошло. Эльф повернулся спиной к крепости и заковылял прочь.

— Эй, ты, эльфийское отродье! — закричал человек, приложив руки ко рту. — Быстрее уноси отсюда ноги и благодари милосердие Норта по прозвищу Морадан, военачальника Саурона Гортхаура!

Он захохотал, и Гилморн подумал: «Я его ненавижу». Однако у него не оставалось сил даже для ненависти. Он только почувствовал что-то вроде удивления, увидев, что человек сдержал свое слово. Может, это какой-то подлый трюк? Может быть, чуть подальше отпущенного эльфа поджидает засада? Тот как раз скрылся за холмом, и Гилморн был уверен, что больше он не появится — но нет, ненадолго фигурка эльфа показалась на вершине другого холма, прежде чем исчезнуть навсегда из глаз Гилморна.

— Не напрягайся так, — снисходительно бросил человек. По-видимому, он легко догадался о том, какие мысли занимают Гилморна. — Ты думаешь, я стану руки марать об одного паршивого эльфа? Один или десять выйдут отсюда — никакого урона военной мощи Мордора это не нанесет. Я взял в плен столько ваших, что могу себе позволить отпускать кое-кого иногда. Пусть бродят и рассказывают об ужасах Мордора.

И он снова засмеялся.

— Тебя так зовут — Норт Морадан? — вдруг вырвалось у эльфа.

— А что тебе до того? — покосился на него человек.

— Ты отнял у меня так много… растоптал мою жизнь, мою гордость… должен же я хотя бы знать твое имя, — с горечью выговорил эльф, дрожа на холодном ветру.

— Любите вы громкие слова и трагические позы! Будь проще, расценивай это как новый жизненный опыт, — сказал Норт с нескрываемым сарказмом. — Нечто такое, чего бы ты никогда не испытал в своем лесу, — добавил он, протягивая руку и проводя пальцами по щеке эльфа.

— Никогда не ощущал потребности в такого рода опыте, — не удержался от едкого замечания Гилморн.

Он старался не обращать внимания на то, что человек взял прядь его длинных шелковистых волос и принялся играть ею — поглаживать, пропускать сквозь пальцы.

— Кто знает, через месяц ты можешь изменить свое мнение.

— Сомневаюсь!

Норт засмеялся. Он явно был настроен благодушно.

— Ты очень мало знаешь о жизни, мой маленький эльф. Еще несколько дней назад ты ненавидел и презирал меня настолько, что не удостаивал даже словом. А сейчас мы беседуем с тобой, как добрые приятели, и ты даже не делаешь попыток броситься со стены и разбить себе голову о камни.

Гилморн бросил быстрый взгляд между зубцами стены. Очень высоко… верная смерть. Лишь один крохотный шажок, наклониться — и вниз, вниз, будет покончено с его пленом, унижениями, мучениями, и никогда он больше не увидит этих жадных, наглых зеленых глаз, смотрящих на него с насмешкой, как сейчас. Однако такой смерти он для себя не желал.

— Если бы я захотел это сделать, ты вряд ли бы мне помешал.

— Ты так думаешь? — Норт поднял брови. — Хочешь проверить? У меня не такая быстрая реакция, как у эльфов, но чтобы успеть тебя удержать, ее вполне хватит. Впрочем, даже если я не успею, не думай, что чертоги Мандоса принесут тебе облегчение. Я отправлю туда вслед за тобой еще десяток твоих родичей — а может, и больше, если буду достаточно зол, — и позабочусь, чтобы они перед смертью узнали, кому обязаны столь преждевременным и жестоким завершением своего жизненного пути.

Гилморн почувствовал дурноту. Не было никаких оснований сомневаться в том, что Норт выполнит свою угрозу.

— Кроме того, мне очень хорошо известно, что вы не склонны к самоубийству. Я рискну предположить, что ты на самом деле даже не смог бы уморить себя голодом.

— Тогда зачем ты это делаешь? — спросил слабым голосом эльф. — Зачем тебе покупать мою покорность жизнями эльфийских пленников? Ты мог бы просто держать меня за решеткой и делать, что тебе заблагорассудится.

Норт пожал плечами.

— Я хочу, чтобы и ты мог получить удовольствие.

— В этом нет и не может быть удовольствия, — с досадой возразил Гилморн.

— Тогда ты можешь наслаждаться мыслью о том, что спасаешь жизнь своим родичам, отдаваясь мне, — Норт усмехнулся. — Начинай думать об этом прямо сейчас.

Глава 3

Покои Норта Морадана в башне были роскошными даже для замка, а уж тем более для военной крепости. Высокие потолки, огромный камин, стены и пол покрыты коврами и шкурами, изящная, хотя и простая мебель, на столе красивая серебряная посуда и хрустальные кубки. Гилморн без удивления посмотрел на большой шкаф, доверху набитый книгами. Несмотря на любовь Норта к сильным и грубым выражениям, по его речи было ясно, что он не чужд просвещения и явно не раз и не два брал в руки книгу. Гилморн никогда не думал, что Враг держит у себя на службе тупых, необразованных военачальников, и Норт служил тому подтверждением.

Прежде чем отвести эльфа в покои его нового господина, ему дали возможность помыться в большой бадье с горячей водой. Это было настолько чудесное ощущение, что Гилморн не вылезал из нее, пока вода не остыла. Потом он расчесал мокрые волосы, но не стал заплетать их в традиционные косички, а просто распустил по плечам. Для него были приготовлены легкие туфли, черные штаны и туника и без рукавов — простого покроя, но из дорогого шелка. В покоях был накрыт стол. После того, как слуги передали ему приказание хозяина, Гилморн без аппетита поел, только чтобы поддержать силы, и встал у окна, глядя на далекие горы и ожидая возвращения Норта.

Хлопнула дверь, и эльф обернулся — чтобы увидеть, как в обращенном на него взгляде человека появилось выражение, очень похожее на искреннее восхищение. Норт стоял, словно застыв на месте, и не мог отвести глаз от эльфа. Гилморн с вызовом смотрел на него, пытаясь справиться со странным смущением, в которое его поверг этот взгляд.

— Выпьешь вина? — спросил Норт, пересек комнату и остановился у стола.

Он разлил вино в два бокала и один протянул эльфу.

«Вино? Неплохая идея… Напиться и перестать соображать, перестать чувствовать, видеть, слышать…» Гилморн подошел и взял бокал из рук человека. Пальцы их на мгновение соприкоснулись, и эльф вздрогнул.

— Нервничаешь? — усмехнулся Норт.

Гилморн не видел смысла лгать.

— Да, — ответил он, облизал пересохшие губы и залпом выпил вино.

— Напрасно, — человек вновь наполнил его бокал и отпил глоток из своего, глядя на Гилморна пронзительными зелеными глазами. — У меня достаточно опыта, чтобы сделать секс приятным для обоих. Вообще-то, чтоб ты знал — изнасилование не мой стиль. Если ты не станешь злить меня, я не причиню тебе вреда.

«Ты причинил его уже достаточно», — с тоской подумал Гилморн.

Второй бокал последовал за первым, и в голове у эльфа слегка зашумело. Вино подействовало быстро, поскольку он мало ел и был довольно слаб. Однако нервная дрожь не покидала его тело, имея тенденцию только усиливаться. Не последнюю роль в этом сыграло то, как на него смотрел Норт. От его взгляда, казалось, нагревался воздух. Человек просто пожирал его своими горящими глазами, и Гилморн вдруг почувствовал себя голым.

«Через несколько минут я и буду голым… распластанным на кровати или на полу, с бесстыдно разведенными в стороны ногами, покорно принимающим его в себя, этого зверя с волчьими глазами…» При этой мысли у Гилморна заныло внизу живота, и ягодицы его конвульсивно сжались. Тело еще помнило, как смертный брал его, грубо и яростно, помнило болезненное вторжение, ритмичные движения взад и вперед… Покачнувшись, эльф оперся рукой о край стола и закрыл глаза. Воспоминание ударило в него как молния, пробежав обжигающей волной от шеи до пят, вонзившись раскаленной иглой в позвоночник.

В себя его привел насмешливый голос Норта:

— А ведь я к тебе даже еще не притронулся, мой сладенький эльфенок.

Человек поставил свой бокал на стол, взял эльфа за руку и повел его в спальню.

— Раздевайся, — приказал он.

Губы у эльфа задрожали.

— Пожалуйста… — он бросил на Норта затравленный взгляд.

— «Пожалуйста» что?

— Не надо… Не делай этого со мной… Пожалуйста… — собственный голос показался ему до отвращения жалким. — Я готов служить тебе, но не принуждай меня… к этому…

Норт рассмеялся — открыто, искренне, как будто Гилморн сказал что-то смешное.

— Это единственное, что мне нужно от тебя, красавчик. Больше ничего, только это.

— Пожалуйста… хотя бы не сегодня! Умоляю, дай мне время!

— Я не могу ждать. В данный момент все, что я хочу — это ты. Голый, в моей постели. Сейчас.

Властный тон Норта отбил у Гилморна всякую охоту спорить дальше. Медленно, нерешительно он стащил с себя тунику и штаны и встал возле кровати, скромно опустив глаза, полностью обнаженный.

Норт снял рубашку и приблизился к нему.

— Я могу задать вопрос? — спросил эльф, все так же не поднимая глаз.

Он всеми силами хотел оттянуть тот момент, когда он окажется с Нортом в постели.

— Задавай, — человек обвел пальцем линию его подбородка.

— Почему именно я? — еле слышно произнес Гилморн.

Палец продолжал путешествовать по его коже — к мочке уха, потом вниз по шее до ключицы.

— Что, правда, никаких идей? Хорошо, я скажу тебе. Первая причина очевидна. Ты вообще имеешь представление, насколько ты красив? — палец Норта двинулся вниз от впадинки между ключицами, по ложбинке между мышцами на груди Гилморна по направлению к его плоскому животу и безволосому паху. — Конечно, все эльфы прекрасны на взгляд человека, но даже среди них ты — особенный. Говорят, что синдар превосходят телесной красотой все остальные ваши племена, и глядя на тебя, я готов этому поверить. Когда я тебя в первый раз увидел, ты был только что из боя — измазанный кровью, покрытый синяками и царапинами и, несмотря на это, чертовски привлекательный. Я возжелал тебя сразу же, а сейчас желаю еще больше. Мы, люди, стремимся подчинить себе красоту, обладать ею. Обладать тобой — наслаждение, Гилморн.

Эльф вздрогнул, услышав, как человек в первый раз назвал его по имени.

Норт прижал его к себе, к своей мускулистой груди, покрытой шерстью, отвел его волосы в сторону и коснулся губами его уха. Прикосновение было как ожог, Гилморну потребовалось все его самообладание, чтобы не отшатнуться от смертного.

Бедра его терлись о бедра эльфа, и тот мог чувствовать, что человек действительно желает его и опять готов к совокуплению. Гилморн вздохнул. «Может ли он когда-нибудь отказаться от секса, побороть вожделение? Или он может заниматься этим днями и ночами напролет?»

— Вторая причина — тоже в тебе, красавчик-эльф…

От этого шепота и горячего дыхания Норта по коже эльфа побежали мурашки.

— Ты жертва по природе, мой сладенький. Я видел это с первого взгляда, как будто слово было выведено у тебя на лбу эльфийскими рунами. Ты слаб духом, уязвим и в глубине души готов подчиняться. Хочешь подчиняться. Твои прекрасные голубые глаза говорят: «Ах, я такой чистый и невинный, пожалуйста, не делайте мне больно», а это лучший способ пробудить желание властвовать, брать силой, покорять. Ты провоцируешь людей, потому что тебя возбуждает насилие и грубость!

Протестующий возглас Гилморна был заглушен жадным, горячим ртом человека, приникшим к его губам. Прикосновение было не грубым — но страстным, напористым. Языком и губами он раскрывал эльфу рот, похищая его дыхание. Потом он сменил тактику и принялся целовать полуоткрытые губы эльфа, каждую по отдельности… скользить по ним кончиком языка… отвлечься от этого Гилморну было трудно, нежные щекочущие касания странным образом отзывались в самых разных местах его тела — в животе, в позвоночнике, под коленками, которые вдруг сами собой подогнулись. Норт прижал его к себе сильнее, положив одну руку ему под голову, а второй обняв его талию. Впрочем, на талии ладонь его провела недолго, сразу же спустившись ниже и стиснув поджарые крепкие ягодицы эльфа.

— Все еще так холоден, каким хочешь казаться? — промурлыкал Норт ему в ухо, касаясь его губами.

— Не трать зря время, — прошептал Гилморн. — Я буду выполнять твои приказания, потому что я дал слово, но ты не добьешься, чтобы я находил в этом удовольствие.

— Я даю тебе шанс, красавчик-эльф. Последуй за желаниями своего тела, подчинись мне с желанием и охотой, и ты будешь здесь не пленником, а дорогим гостем, и ночи наши будут наслаждением для обоих, равного которому не знала Арда.

Гилморн дернулся, будто его ударили. Мысль о том, что Норт думает, будто он отвечает на его страсть, была противна его гордости. Он хотел, чтобы Норт разозлился, избил его, взял силой, как раньше — все, что угодно, лишь бы разубедить его, избавиться от его ласк… этих притворных обманчиво-нежных ласк, от которых слабеют колени…

— Мое тело желает лишь одного: чтобы ты никогда не осквернял его своим прикосновением, своим нечистым дыханием, своей презренной похотью! Я бы предпочел тяжкий труд в шахтах, чем сомнительное удовольствие согревать твою постель! — срывающимся голосом бросил он в лицо человеку, трепеща в ожидании неминуемого наказания и все-таки не в силах сдержаться.

— Это следует рассматривать как отказ? — невозмутимо сказал человек. — Значит, ты выбираешь игру «раб и господин»?

— Да! Ты палач, насильник, делай со мной что тебе угодно, но ты никогда не заставишь меня полюбить свои кандалы и повиноваться тебе с охотой и желанием!

— Пусть будет так, эльф. Ты получишь то, что хочешь, — сказал Норт все так же невозмутимо.

И оттолкнув от себя Гилморна, он занес руку и с силой хлестнул его раскрытой ладонью по щеке, которая сразу же запылала от боли.

— Я буду обращаться с тобой, как со строптивым рабом, — он ударил его еще раз, левой рукой по другой щеке. — И если тебе каждый раз требуется подтверждение моей власти над тобой, ты это получишь, — Норт снова дал ему пощечину, настолько сильную, что Гилморн покачнулся, еле слышно охнув.

Следующий удар наотмашь по лицу поверг эльфа на колени. Прижав руки к груди и весь дрожа, он склонил голову и зажмурился.

Еще одна тяжелая пощечина, и Норт схватил его за плечи и швырнул навзничь на кровать. Через мгновение он, уже обнаженный, был сверху, накрыв его своим большим сильным телом, жарким, как печка.

— Назови меня «господин» и скажи, что ты готов подчиняться мне, что ты будешь послушен моей воле, — произнес он. Его голос был как стальной клинок в бархатных ножнах, под внешней мягкостью — властность, привычка повелевать и встречать беспрекословное повиновение.

— Я буду послушен твоей воле, господин, — выдохнул Гилморн.

И немедленно губы Норта были прижаты к его губам, и язык его ворвался в рот эльфа, завоевывая, доминируя, заглушая его слабые стоны. Не было сомнений в том, что именно завело человека так сильно — выражение покорности на лице эльфа, его слова, его готовность склониться перед грубой силой.

Теперь все тело Гилморна горело, будто пламя, сжигающее человека, передалось и ему. От ритмичных движений — языка в его рту, восставшей плоти смертного, вжимающейся в его пах, ладоней на его плечах — у эльфа начала кружиться голова. Объятие казалось бесконечным. Время остановилось.

Поцелуй прервался, оставив Гилморна задыхающимся, с онемевшими и распухшими губами. Кровь бросилась ему в лицо, когда он понял, что бессознательно раздвинул ноги и согнул их в коленях, словно для того, чтобы человек крепче прижал свои бедра к нему.

Норт привстал, дотянулся до столика возле кровати и, взяв оттуда флакон с ароматическим маслом, смазал свои пальцы.

— Расслабься и не сопротивляйся мне, Гилморн. Не превращай это в изнасилование, — сказал человек, перед тем как его влажный палец скользнул в отверстие в теле эльфа и начал двигаться туда-сюда.

В первый момент эльф застыл, а потом попытался упереться Норту коленями в грудь и вырваться.

— Ты хочешь, чтобы я тебя предварительно связал и отстегал плетью? Если нет, то лежи смирно! — голос человека был резким, как удар кнута.

Он навалился на Гилморна, продолжая свои манипуляции. Второй палец присоединился к первому. Норт разводил их слегка и поворачивал, растягивая нежную плоть эльфа. Он смотрел на Гилморна в упор, не отводя глаз от его лица, не желая упустить ничего из того, что на нем отражалось. Эльф отвечал ему напряженным, испуганным взглядом, голубые глаза его потемнели, губы подрагивали и кривились, дыхание было быстрым и прерывистым.

Гримаса боли исказила его лицо, когда смазанный маслом член Норта раздвинул тугое кольцо мускулов между ягодицами эльфа и начал свое неумолимое движение внутрь. Гилморн сунул в рот пальцы и прикусил их, тяжелые вздохи рвались через его стиснутые зубы. Войдя в него целиком, Норт остановился, милосердно давая эльфу возможность привыкнуть к боли, справиться с ней. Он чуть-чуть менял положение, внимательно следя за реакцией Гилморна, успокаивающе поглаживая его ноги, бедра, ягодицы, все, до чего мог дотянуться. «Неужели он может быть нежным?» — эта мысль вдруг вызвала в Гилморне странное ощущение, как будто внутри него начала сворачиваться стальная пружина, и центром ее была жаркая плоть, пронзающая его трепещущее тело.

Норт начал двигаться, очень медленно сначала, и эльф все еще чувствовал боль, тупую, ноющую… исчезающую… А потом… потом человек над ним увидел в широко распахнутых глазах Гилморна удивление, оттого, что боль растворилась в нарастающей волне возбуждения, которое сам эльф еще не научился распознавать. Когда Норт перешел на более жесткий, быстрый темп, эльф непроизвольно застонал в голос, выгибая спину и откидывая голову. Теперь человек трахал его по-настоящему, сильно и резко ударяя бедрами по его ягодицам, проникая с каждым разом все глубже и задевая такие места, которые посылали по всему телу эльфа волны дрожи и острого, отчаянного желания, чтобы это продолжалось дальше. Чтобы Норт не останавливался… чтобы он только не останавливался…

Рука человека ласкающим движением коснулась его паха, и плоть эльфа восстала, как будто только и дожидалась прикосновения этой гладкой, широкой ладони с длинными сильными пальцами и аккуратно подстриженными ногтями. Это было невероятно, невозможно, и Гилморн издал жалобный крик, чувствуя, как последние остатки его гордости сгорают в огне телесного желания, когда кольцо сжатых пальцев на его члене задвигалось вверх-вниз. А потом просто не осталось ничего, кроме сладкой дрожи, бурлящей крови, бешеного сердцебиения в унисон, ощущения соприкасающейся, трущейся друг о друга плоти… Эльфу казалось, что он растворяется, уплывает куда-то, что все вокруг рушится и исчезает, и пружина внутри него, наконец, закрутилась до конца и тут же развернулась, заставив конвульсивно содрогаться все его тело, от макушки до пят, и перед его глазами вспыхнуло ослепляющее солнце, и внизу живота все будто взорвалось. Вместе с семенем из него выплеснулся отчаянный крик, глаза его закатились, и Гилморн провалился в темноту, а последней мыслью его было: «Эру благословенный, неужели смерть так сладка…»

Когда эльф очнулся, он лежал в объятиях Норта, прижавшись головой к его плечу, и человек рассеянно гладил его волосы. У Гилморна не было сил даже пошевелиться.

— Что это было, Норт? — прошептал он хриплым, сорванным голосом, не замечая, что называет его по имени. — Я думал, я умираю…

Прежде чем ответить, человек повернул к себе его лицо и крепко поцеловал эльфа в опухшие искусанные губы.

— От этого еще никто не умирал, — сказал он и усмехнулся. — Это всего лишь оргазм, Гил. Твой первый оргазм.

«Гил…» Его так никогда не называли. У эльфов не в ходу уменьшительные имена. Это прозвучало так трогательно, так щемяще-интимно…

«Я испытал с ним рядом то, что испытывают только на супружеском ложе… Неужели это значит, что я его люблю? Эру, нет, этого не может быть, я не могу об этом думать… Любовь не может быть такой… такой сладострастной, жадной до противоестественных ласк, такой распутной… Как я могу испытывать такое с врагом, с убийцей и мучителем эльфов? Я проклят… я пал… тьма захватила меня…»

Норт снова его поцеловал, еще крепче, требовательней.

— Мне кажется, ты не успел как следует распробовать это, Гил. Мне кажется, мы должны повторить то же самое, только медленнее.

— О нет! — застонал эльф и попытался отодвинуться. — Только не сейчас!

— Вы, эльфы, должны быть так же неутомимы на ложе, как и на поле битвы, — промурлыкал Норт низким, полным страсти голосом, подтаскивая к себе Гилморна. — Иди сюда, мой сладкий эльфенок.

Тогда он не выпускал Гилморна из постели три дня, не обращая внимания на просьбы и умоляющие взгляды — овладевая им раз за разом или просто руками доводя его до пика наслаждения. Затраханный до изнеможения эльф не мог сопротивляться. Единственный способ, который действовал на Норта расхолаживающе — когда эльф притворялся спящим, бесчувственным, лежал недвижно, так чтобы даже ресница не дрогнула. Только тогда человек с разочарованным ворчанием отпускал его. Но даже это эльфу удавалось провернуть редко, потому что под жгучими поцелуями Норта только труп мог оставаться холодным и неподвижным. С отчаянием эльф чувствовал, как послушно каждый раз тело его пробуждается в ответ на ласки смертного. Он ненавидел себя за это, но ничего не мог сделать.

— Какой же ты горячий… Какой чертовски горячий! — шептал ему Норт восхищенно, покусывая мочку его уха. — Никогда не думал, что эльф может быть таким горячим…

«Если бы я сам думал! Если бы я сам знал, как тонок слой культуры и цивилизации, и какая грязь, какая непристойная мерзость скрывается под ним…»

— Тебе это нравится? Скажи, что тебе это нравится!

Какие моменты выбирал Норт, чтобы задавать этот вопрос! В эти моменты сам Гилморн вряд ли мог произнести что-то членораздельное, и солгать уж тем более не мог, а сказать «да» не позволяла гордость. И он молчал, стискивая зубы, сдерживая рвущиеся с губ стоны наслаждения.

Только намеренная грубость и яростный напор сводили его с ума, заставляя терять всю свою выдержку. Норт уже не был с ним таким осторожным и неторопливым, как сначала. Он брал его грубо и нагло, будто насиловал. Это было уже далеко не так больно, как в первый раз — должно быть, тело Гилморна привыкло к такому вторжению. Но вызываемые при этом ощущения были интенсивнее боли, они ослепляли и оглушали эльфа, так что он даже не слышал собственных отчаянных криков, когда Норт изливался в него в бешеном, диком оргазме.

После трех дней почти непрерывных постельных упражнений Гилморн чувствовал себя разбитым. У него болели не только зацелованные губы, не только стертая буквально в кровь задница, не только укусы и царапины на плечах и бедрах, но и все остальное тело, включая такие мышцы, о существовании которых он даже не подозревал. Норт был очень изобретателен на ласки и новые позы… Марафону был положен конец лишь тогда, когда Гилморн просто вырубился, после того как Норт в очередной раз слез с него. Эльф забылся тяжелым сном, несмотря на то, что эльфы вообще спят редко, и человек не мог разбудить его в течение нескольких часов. Это заставило его опомниться и дать им обоим передышку.

Когда эльф проснулся, его ожидал неприятный сюрприз. Норт решил заклеймить его как свою собственность и сделал это совершенно варварским способом. Он пробил Гилморну мочку правого уха и вставил в нее серьгу — колечко черненого серебра, украшенное зеленой эмалью. Как будто мало было этого вульгарного украшения, эльфу пришлось претерпеть еще худшее унижение. Его накрепко привязали к скамье, чтобы он не мог пошевелиться, и сделали татуировку в том месте, где заканчивается спина и начинается линия между ягодицами. Татуировщик мучил эльфа три часа, старательно и аккуратно выводя рисунок. Такую боль легко было переносить, подумаешь, всего лишь уколы иглой, но эльф едва не расплакался, глядя в зеркало на конечный результат. Это был черно-серебряный дракон с зелеными глазами. Аллегория была слишком хорошо понятна, учитывая цвет глаз Норта и его предпочтения в выборе цвета одежды. Наверное, его личная печать, или родовой герб, или что-то в этом роде. Дракон был изображен с распростертыми крыльями, а его извивающийся хвост исчезал как раз в ложбинке между белыми полушариями ягодиц эльфа. Сама картинка была выполнена с большим умением и искусством, но Эру милосердный, как же похабно она смотрелась именно на этом месте — как приглашение к сексу, как клеймо наложника, как печать низменной похотливой любви…

Потянулись однообразные дни и ночи плена. Гилморн так ничего и не узнал о своем господине, потому что Норт никогда не говорил о себе, а эльф не позволял себе проявлять интерес. Зато он много узнал о себе самом… Например, в каких позах он получает наибольшее удовольствие, какие ласки ему наиболее приятны, какие слова сильнее его заводят и как доставлять себе наслаждение с помощью рук. Уж точно, такого он никогда не узнал бы в Лихолесье.

Он узнал, что даже эльф может привыкнуть ходить обнаженным и научиться спокойно относиться к своей и чужой наготе — какой смысл одеваться, если в покоях Норта тепло, а их хозяин не терпит никаких преград, затрудняющих доступ к телу прекрасного пленника? Он узнал, что можно скучать по своему суровому любовнику-насильнику, потому что в долгие часы одиночества все равно нечем заняться, кроме чтения книг на вестроне, которых Гилморн не любил. Он узнал много новых слов для обозначения понятий, которых не было в синдарине — ругательств, пошлостей, названий половых органов и видов секса. Он узнал, что может быть злым, грубым и несдержанным на язык, когда дерзил Норту и боролся с ним в тишине его спальни, как будто неведомый неразумный демон внутри него побуждал дразнить и провоцировать человека, стараться пробить броню его всегдашней сдержанности. Впрочем, эти вспышки бунтарства не могли изменить истинного положения вещей, с которым Норт ознакомил его в один из долгой череды дней, проведенных с эльфом.

— В чужом присутствии ты будешь всегда называть меня «господин» и будешь молчать до тех пор, пока я к тебе не обращусь. Если ты нарушишь это правило, я тебя выпорю, а потом отымею рукояткой плети.

Гилморн вздрогнул — воображение его никогда не подводило.

— Я понял. Но почему ты не требуешь этого, когда мы одни?

— Мне не нужны такие дешевые атрибуты моего положения. Я и так знаю, что ты находишься в полной моей власти, как бы ты ни распускал свой длинный язык.

— Значит, наедине ты позволяешь рабам проявлять неуважение?

— Можешь сколько угодно играть в непокорность, — усмехнулся Норт. — Но когда ты в постели стонешь и извиваешься подо мной, ни у кого из нас нет сомнений, кто здесь господин.

Эльф покраснел и не нашелся, что ответить.

Глава 4

Гилморн лежал на кровати и пытался сосредоточиться на книге, которую держал в руках. Однако это казалось невозможным, буквы решительно отказывались складываться в слова, поскольку мысли его были заняты совсем другим. Он невольно прислушивался к шагам Норта в соседней комнате. Через несколько минут его хозяин закончит с делами и придет в спальню, и до того как лечь спать, он конечно же захочет, как он выражается, «покувыркаться по кровати со своим маленьким эльфом». При этой мысли Гилморну немедленно стало жарко.

Ожидание становилось просто невыносимым. Гилморн пытался убедить самого себя, что он всего лишь хочет как можно скорее пройти через ежевечерний ритуал удовлетворения ненасытной похоти смертного и на ближайшие несколько часов избавиться от его внимания. Гордость не позволяла ему признаться себе в том, что причиной его нетерпения было самое банальное и вульгарное желание.

В соседней комнате послышались голоса. Норт приветствовал гостя громко и с искренней радостью. Гилморн не стал прислушиваться к разговору и углубился в книгу, пока через некоторое время человек не позвал его:

— Эй, Гил, зайди-ка сюда.

Эльф отложил книгу, накинул тунику и вышел в другую комнату, остановившись у дверей и опустив глаза к полу, как приличествовало в его положении.

— Дорогой Артагир, позволь представить тебе моего гостя, — церемонно и слегка насмешливо произнес Норт. — Это Гилморн, лихолесский эльф, подданный короля Трандуила. Он был настолько любезен, что согласился составить мне компанию и скрасить мое одиночество. Гилморн, а это Артагир, мой давний друг и боевой товарищ, герольд владыки Мордора.

Гилморн был вынужден поднять голову и взглянуть на того, кого представил ему Норт.

Он увидел худощавого молодого человека, почти юношу, примерно одного роста с ним самим, изящно и со вкусом одетого в черное с серым. Его лицо, обрамленное короткими — до плеч — прямыми волосами цвета платины, можно было бы назвать красивым, если бы не слишком мягкая линия губ и подбородка, придававшая ему неуловимо женственный вид. Щеку его белой полосой пересекал старый шрам.

Гилморн был шокирован, поняв со свойственной эльфам проницательностью, что Артагира и Норта связывает нечто большее, чем дружба. Ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы прочесть язык взглядов и телодвижений обоих смертных, и то, что он видел, неоспоримо свидетельствовало об интимных узах. Эти двое были любовниками. Словно в подтверждение догадки Гилморна, рука Норта легла на колено молодого гостя — и было очевидно, что друг его не находит прикосновение неприятным.

Неудивительно, сказал самому себе эльф. Вряд ли Норт до встречи с Гилморном мог обходиться без партнера, при его-то темпераменте! Его поразил не факт наличия у Норта любовника, а то, что молодой Артагир вступил c ним в связь явно по доброй воле и с охотой. Возможно, среди офицеров Мордора такие отношения между мужчинами считались нормальными, и два человека со сходной страстью к чувственным наслаждениям могли находить в них одинаковое удовольствие.

«Может быть, если бы я не был эльфом, общество Норта было бы мне более приятно», — подумал Гилморн.

Похоже было, что Норт питает склонность к определенному типу мужчин. Грациозный, стройный и тонкий в поясе, Артагир напоминал своим ростом и телосложением эльфа. У него тоже были светлые волосы и светлые глаза, не голубые, как у Гилморна, а серебристо-серые.

— Морадан, он просто великолепен! — произнес Артагир приятным сильным голосом, отставляя бокал с вином и вставая с кресла.

— Сними одежду, Гил, — приказал Норт.

Щеки эльфа вспыхнули, но он повиновался немедленно.

— Он всегда так краснеет, или это персонально я вызываю такое смущение? — заинтересованно спросил Артагир, оборачиваясь к Норту.

— Дивный народ на удивление стыдлив, Арт, — ответил тот лениво, развалясь в кресле. — Они никогда не называют вещи своими именами и скорее умрут, чем признаются, что получают удовольствие от секса.

— Как же тогда он принимает тебя ночью, Морадан? — насмешливые и внимательные глаза Артагира вернулись к лицу Гилморна, изучая его с интересом.

— Делает вид, что подчиняется принуждению. Вернее, пытается, потому что ему это плохо удается, — невозмутимо сказал Норт.

Теперь у Гилморна горели даже уши. Он низко опустил голову, не зная, куда девать глаза от стыда.

— Глупый эльф, — промурлыкал Артагир.

Он зашел эльфу за спину и прижался к нему всем телом, поглаживая ладонями его плечи. Тело Гилморна напряглось, но он не пошевелился.

— Морадан, могу я попросить тебя об одолжении?

— Я знаю, чего ты хочешь, Арт, и не могу тебе в этом отказать.

— Уступи мне своего очаровательного гостя на эту ночь. Мне надо торопиться, потому что завтра вечером я снова уезжаю.

Голос Норта был низким и хриплым, полным желания, когда он сказал:

— Конечно, ты получишь его на эту ночь, Артагир. Здесь, в моей постели, пока я буду смотреть.

— Я согласен. Это звучит очень заманчиво…

Артагир, не отрывая глаз от Норта, начал медленно, сладострастно целовать плечо эльфа. Пальцы его коснулись сосков Гилморна, лаская их легкими круговыми движениями.

Эльф дернулся и простонал, умоляюще глядя на Норта:

— Господин…

— Тссс, разве твой хозяин разрешал тебе заговорить? — прервал его Артагир.

Его губы, легкие и нежные, как крылья бабочки, переместились на шею. Эльф стиснул зубы, чувствуя, как его сердце начинает биться чаще, и по телу распространяется волна жара. Рука молодого человека спустилась к паху Гилморна и принялась настойчиво поглаживать его член.

Эльф закусил губу и закрыл глаза, дыхание его стало прерывистым. Тело его отвечало против его воли — его пенис напрягся и начал наливаться кровью под умелой рукой Артагира, чье возбуждение росло одновременно с его собственным. То, что прижималось сзади к его ягодицам, становилось все тверже.

— Он никогда не дарит свои ласки в ответ? — спросил Артагир Норта таким же низким, хриплым от желания голосом.

— Никогда.

— И не кричит, не стонет от наслаждения?

— Редко. Только когда я бываю с ним груб.

— Я не люблю быть грубым, — промурлыкал Артагир, продолжая свои интимные ласки. — Но если это единственный способ пробудить его прекрасное застывшее тело…

Тут он сильно сжал пальцы, и Гилморн вскрикнул от неожиданной боли. Новая волна жара прокатилась по его телу.

— Чего ты хочешь, эльф? Скажи мне.

— Удовлетвори свое желание и оставь меня в покое, — прошипел Гилморн.

— Пока ты будешь лежать и изображать из себя жертву изнасилования? А как насчет того, чтобы проявить хоть немного огня и страсти?

— Я буду делать то, что прикажет мой господин, но не более того.

— Разве ты не чувствуешь желания?

— Я эльф, вожделение чуждо нашей расе.

— А это говорит мне другое, — произнес Артагир, стискивая рукой его восставший член.

— Я этого не желаю, — сквозь зубы сказал Гилморн.

— Разве вы, Перворожденные, не полностью контролируете свое тело?

Эльф не ответил.

— Арт, ты понапрасну теряешь время. Все, чего хочет этот сладенький блондинчик — чтобы его перекинули через стол и как следует отымели в задницу. Чтобы он мог притворяться перед самим собой, что подвергается гнусному насилию, что он по-прежнему невинен и знать не знает ни о какой плотской страсти. Посмотри, как он задрожал. Его даже грубые слова возбуждают, я это давно заметил. В душе ты шлюха, верно, эльф?

Сказав это, Норт подошел и, схватив Гилморна за плечо, потащил его в спальню. Там он толкнул эльфа на кровать.

— Возьми его, Арт. Заставь его кричать.

Артагир сбросил одежду и наклонился над эльфом. Тот лежал на спине, вытянувшись и закрыв глаза. Молодой человек поцеловал его в губы, сначала нежно, потом более страстно, настойчиво, раскрывая их и проводя языком по их внутренней поверхности. Гилморн покорно разжал зубы, и чужой язык проник в его рот, исследуя, лаская. Однако губы эльфа и все его тело оставались неподвижными.

Артагир оторвался от него и, подняв голову, с досадой посмотрел на Норта.

— Морадан, он слишком холоден на мой вкус!

— Так разогрей его, — предложил Норт с усмешкой.

Он уже освободился от одежды и присел на край кровати, не сводя жадных глаз с двух обнаженных фигур на простынях.

Не тратя слов понапрасну, Артагир пододвинулся и взял член Гилморна в рот.

Новое, неизведанное ощущение обожгло эльфа. Оно было таким острым, что было похоже на боль. Спазм сотряс все его тело, и он вскрикнул:

— Нет, пожалуйста, нет! — и попытался оттолкнуть Артагира.

— Подержи его, Морадан.

Норт стиснул запястья Гилморна, а молодой человек оседлал его ноги, не давая ему брыкаться, и снова его гибкий горячий язык обвился вокруг напряженной плоти эльфа. Он принялся скользить губами взад и вперед по всей ее длине, придерживая у основания рукой, и через несколько секунд Гилморн слабо застонал и, не осознавая, что он делает, стал двигать бедрами навстречу ему, глубже засаживая свой член в его рот. Когда Артагир сильнее обхватил его губами и стал помогать себе рукой, стоны эльфа стали громче. Глаза его были широко открыты, невидящий взгляд устремлен в пространство. Он перекатывал голову из стороны в сторону и кусал губы, но все равно не мог удержаться от стонов. Наконец он вскрикнул и, дернувшись в последний раз, откинулся на подушку. Артагир быстро выпустил его и накрыл ладонью головку его члена, собирая выплеснувшееся семя. Забросив ноги эльфа себе на плечи, он смазал свой пенис тягучей серебристой жидкостью и прижал его головку ко входу в тело Гилморна. Она надавил, тесное кольцо мускулов разошлось, и Артагир медленно и плавно вошел в эльфа.

Гилморн застонал, потом закусил губу. Норт по-прежнему держал его за руки, но эльф больше не пытался вырваться. Артагир развел его ноги в стороны и подался вперед, погружая свой член глубже в горячее узкое отверстие. Некоторое время он был неподвижен, а потом начал медленно двигаться туда-сюда, постепенно убыстряя движение. Каждый его толчок исторгал у эльфа громкий вздох, и снова он бессознательно двинулся навстречу Артагиру. Через недолгое время молодой человек обхватил его бедра и застонал, содрогаясь в оргазме, и фонтан спермы излился глубоко внутри эльфа. Тяжело дыша, Артагир наклонился вперед и лег на Гилморна, прижимаясь головой к его груди.

Норт выпустил руки эльфа и вдруг повернул к себе его лицо и жадно приник к его губам своими.

— Подвинься, Арт, — сказал он, прервав поцелуй, и когда тот послушался, занял его место между ног эльфа.

Гилморн вскрикнул, когда член Норта воткнулся в его растянутый анус, скользкий от семени Артагира. Принимать мужчину во второй раз за такое короткое время было больно, но боль была ничто по сравнению со жгучим наслаждением, охватившим его. Норт не собирался щадить его — он был неистов, как обычно, он брал, заботясь только о собственном удовольствии, бешено работая бедрами, словно хотел разодрать эльфа надвое. Гилморн вцепился руками в простыню, забыв все на свете, бесстыдно изгибаясь, желая только одного — чтобы Норт не останавливался, чтобы не менял позы, которая позволяла ему глубоко проникать в тело эльфа и касаться тайного местечка, дарящего невыразимое наслаждение, острое, болезненное, но при этом невероятно сладостное.

Норт яростно насадил его на себя, и Гилморн издал сдавленный звук, похожий на рыдание. Тело его сотрясалось в унисон с телом человека, бьющимся в оргазме, коленями он инстинктивно обхватил бедра Норта, стремясь не прерывать контакт, и зажал себе ладонью рот, чтобы заглушить рвущиеся наружу отчаянные вопли.

Человек выскользнул из него и откинулся на спинку в ногах кровати.

— О Темный Вала, как хорошо… Эта эльфийская шлюшка каждый раз заставляет меня потрудиться, но результат того стоит.

Гилморн скорчился на кровати, повернувшись набок, и уткнулся в сложенные руки, стараясь унять бешено бьющееся сердце. Лицо его горело от стыда. Он опять не смог сдержаться и выдал себя. Это было ужасно — знать, что Норт снова видел его задыхающимся от удовольствия, слышал его стоны и крики…

Рука Артагира, все еще лежащего рядом с эльфом, погладила его по бедру, потом пролезла между ног и снова стиснула его мужское достоинство.

— Он все еще твердый, Морадан, — с удивлением сказал молодой человек. — Это свойственно эльфам?

О нем снова говорили в третьем лице, как будто он неодушевленный предмет, и Гилморну было неприятно это слышать.

— Откуда мне знать, я никогда раньше не спал с эльфами, — усмехнулся Норт. — Почему бы тебе не спросить его самого?

Артагир перевернул Гилморна на спину и оседлал его бедра, не разжимая руки, пленившей его интимный орган.

— Сдается мне, эльф, ты хочешь еще, — проговорил он с хитрой блудливой улыбкой, подкрепляя свои слова сжатием пальцев.

Происходящее казалось Гилморну нереальным. Из глубин его души поднималось какое-то незнакомое упоительное чувство, сродни восхищению и восторгу, когда он смотрел на склонившееся над ним лицо с растрепанными, прилипшими ко лбу белыми волосами, с глазами, в которых плясало пламя свечей — и пламя желания. Артагир был как демон. Воплощенное зло, воплощенное сладострастие, вожделение, жажда. Прекрасный в своем падении.

Татуировка на плече и золотые украшения повсюду — на шее, в ушах, на запястьях — придавали ему вид одновременно вульгарный и эротичный. Эльфу не надо было приглядываться, чтобы опознать рисунок: черный с серебром дракон с распростертыми крыльями. Артагир носил серьги не только в обоих ушах, его соски и пупок тоже были пробиты и украшены маленькими золотыми колечками. Гилморн вдруг подумал, каково это — коснуться такого колечка языком… и тут же устыдился своих мыслей.

— Скажи, эльф, это в обычае твоего народа — всегда быть готовым к постельным развлечениям?

Гилморн молчал, сжав зубы.

— Отвечай ему, Гил, — скомандовал Норт.

— Я не… Это… это ничего не значит. Всего лишь реакция на прикосновение, — хрипло проговорил Гилморн.

— Очень интересно, — протянул Артагир. — Я знаю людей, которые все свое состояние отдали бы за такую «реакцию». Значит, стоит только зажечь в тебе пламя, и его трудно погасить?

— Я сказал тебе уже, что это не означает желания, и готов повторить снова.

Артагир тихонько засмеялся и наклонился ниже к Гилморну, так что волосы его почти коснулись его лица.

— Конечно, как слезы не означают печали, как смех не означает веселья. Ты лжешь очень неискусно, эльф.

Гилморн отвернулся, не желая смотреть ему в глаза.

— Пожалуйста, не заставляй меня говорить о таких вещах. Среди эльфов это не принято, — сказал он, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно и ровно.

«Я ненавижу свое тело. Оно меня предает. Как может быть плоть эльфа так слаба?» — подумал Гилморн с отчаянием, чувствуя, как ладонь Артагира на его члене начинает двигаться вверх-вниз, лаская его медленно и плавно. Стиснув челюсти и вцепившись пальцами в простыню, он заставил себя лежать неподвижно, не двигаться навстречу этой руке.

— Ты будешь говорить о том, о чем я захочу, эльф, — промурлыкал Артагир.

— Я не слышал, чтобы мой господин приказал мне выполнять все твои желания, — прошипел Гилморн сквозь сжатые зубы.

— Черт возьми, Морадан, он еще способен дерзить, когда я дрочу его член! — воскликнул Артагир со смехом. — Скажи мне, эльф, что ты хочешь меня. Хочешь, чтобы я продолжал.

— Нет! — выдохнул Гилморн.

— А сейчас? — и Артагир сдвинулся вниз к его коленям и лизнул его член горячим влажным языком.

Гилморн издал бессильный стон.

— Ты хочешь этого, эльф? Скажи мне.

Язык смертного дразнил, терзал чувствительную кожу. Каждое его прикосновение высекало искры, посылало мурашки по всему его телу.

— Нет… О Эру… Нет… — простонал он.

— Арт, ты доведешь его до помешательства, — с притворной строгостью сказал Норт. — Он никогда не сознается, что хочет.

— Что ж, тогда я прекращу, — произнес Артагир, прекратив сладкую пытку и оставив Гилморна дрожащим и потерянным.

Он встал с кровати, ушел в другую комнату и вернулся с откупоренной бутылкой вина, отпивая по дороге прямо из горлышка. Он прилег на кровать рядом с Гилморном и провел ладонью по его груди и животу.

— Кажется, я понимаю, почему он сводит тебя с ума, Морадан, — сказал он со странным задумчивым выражением на лице. — Такой нежный, такой чувствительный… Сильный и гордый при этом… Стыдливый и одновременно страстный… И прекрасный, как каждый чертов эльф.

— Не каждый, Арт. Не каждый. Я видел их достаточно в своей жизни. Этот — особенный.

— Я удивляюсь, что все бордели в городах людей не полны эльфийскими пленниками. Если бы люди знали, как хороши в постели эльфы, они переловили бы их всех и заставили служить себе на ложе, везде, от Умбара до Эред Луин. Посмотри на него, Морадан — он восхитителен! Эти чудные острые ушки… глаза как звезды… гладкая мраморная кожа… никаких волос на теле, даже здесь, — рука Артагира скользнула к паху Гилморна. — И он нисколько не утомлен нашими развлечениями, даже не вспотел!

«Они обсуждают меня, как какое-то животное!» — с досадой подумал Гилморн. Сжав губы и вздернув подбородок, он стал смотреть в потолок.

— Вина, эльф?

Артагир протянул ему бутылку.

Это было очень своевременно, потому что во рту у Гилморна давно было сухо. Он благодарно принял бутылку и глотнул вина из горлышка. Думая о том, может ли он чувствовать благодарность к тому, кто только что пользовал его, как хотел, издевался и донимал непристойными расспросами.

— Знал бы ты, эльф, как развратно ты выглядишь, — хихикнул Артагир. — Растрепанный, голый, на смятых простынях, с бутылкой и торчащим членом.

Гилморн вполне себе это представлял, но прямо сейчас ему было все равно, он слишком устал от насмешек, чтобы реагировать на них.

Артагир забрал у него бутылку.

— Посмотрим, как ты оценишь вот это, — пробормотал он и сделал большой глоток.

Потом наклонился, прижался к губам Гилморна и открыл их своими.

Прохладная терпкая жидкость заструилась в рот эльфа, и он закрыл глаза, полностью отдаваясь волнующему ощущению, он пил вино с губ человека, в ушах его шумело, губы горели, впиваясь в губы Артагира с немой и настойчивой мольбой: «Еще!» Когда поток вина иссяк, язык его сам потянулся вперед, к источнику живительной влаги, к чужим влажным и мягким губам, слизывая с них пряный вкус.

Артагир положил ему руку на затылок и прижал его крепче, ближе к своим губам, не прерывая поцелуя. Языки их встретились и затанцевали друг вокруг друга, то отдергиваясь, то снова соприкасаясь, нежно и страстно.

А потом Гилморн вдруг понял, что он делает, и вскрикнув: «Нет!», — отвернул голову как можно дальше, упираясь руками в грудь Артагиру.

Тот оттолкнул его руки и, бросив его навзничь, навалился сверху, приближая свое лицо вплотную к эльфу так, что он мог чувствовать дыхание Артагира на своей щеке.

Человек триумфально улыбался.

— Так все-таки ты умеешь целоваться! Почему нет, маленький эльф? Разве тебе не понравилось?

— Ты взял этот поцелуй обманом! Я не могу дарить знаки любви первому встречному! — в отчаянии крикнул Гилморн, закрываясь рукой.

Артагир потряс головой в удивлении.

— Морадан, должно быть, этот упрямый эльф чертовски выводит тебя из себя временами.

— Бывает, — меланхолично отозвался Норт. — Довольно часто. Если быть точным, практически каждый раз, когда он открывает рот не для того, чтобы заняться делом. Кстати, в этом он очень хорош, хочешь попробовать?

— Не сейчас. У меня есть другая идея.

Артагир дотянулся до столика возле кровати, отлил себе на ладонь немного масла из флакона, вернулся к эльфу и принялся натирать маслом его пенис по всей длине. Гилморн лежал, прямой и неподвижный, откинув голову, пытаясь удержать себя от того, чтобы полностью и бесконтрольно отдаться восхитительной ласке.

— Этот суровый бастард Морадан вряд ли когда-нибудь даст тебе возможность побыть сверху, эльф. Ну, в данном случае, с другой стороны! — пробормотал человек и, прежде чем эльф мог догадаться, что он собирается сделать, Артагир поставил колени по обе стороны от бедер эльфа и медленно, осторожно опустился на его член.

Гилморн открыл рот, но не мог издать ни звука. Только частое, тяжелое дыхание вырывалось из его губ, в такт движениям молодого человека на нем. Вверх — вниз. Вверх — вниз. Тугое отверстие охватывало его, как тесная перчатка руку. Горячие, сильные мускулы, привычные к такому проникновению.

Его просто берут, как и раньше, хоть он сейчас и «с другой стороны», это то же изнасилование, напомнил он себе. Никакой любви, никакой нежности, только голая, неприкрытая похоть. Разврат. Распутство. Грязь. Низость. Безумие. Сладострастие. Наслаждение…

— Черт, как хорошо, — простонал Артагир, откидывая голову назад.

Он притянул к себе руки эльфа и положил их себе на бедра, заставляя его держать себя, пока он приподнимался и снова обрушивался вниз, погружая в себя член Гилморна. Жар его тела воспламенял эльфа, заставляя его сладострастно, бесстыдно дрожать от удовольствия, чувствуя приближение самого пика, самого конца. Помимо воли он впился пальцами в бока Артагира, когда тот заставил его кончить, взорваться внутри себя, извергая эссенцию жизни.

— Я думаю, твой хозяин заскучал, пока мы тут развлекались, — промурлыкал Артагир, слезая с него и заставляя его подняться.

Гилморн взглянул на Норта, который так же сидел в ногах кровати, откинувшись на спинку, согнув в колене одну ногу и вытянув другую. Глаза его казались темными при свете свечей. На лице его было отстраненное выражение, хорошо знакомое эльфу. В отличие от него самого, Норт никогда не терял самообладания, не позволял чувствам захватывать себя полностью. Казалось, что человек нисколько не впечатлен разыгравшейся только что перед ним сценой, но его напряженный член, который он машинально поглаживал, его внимательный взгляд, темный, тяжелый и хищный, не отрывающийся от Гилморна с Артагиром, свидетельствовали об обратном.

— На колени, эльф, — молодой человек толкнул его к Норту. — На колени, и доставь удовольствие своему господину. Покажи, так ли ты хорош в этом.

С легким вздохом Гилморн встал на колени между раздвинутых ног Норта и взял в рот его член. Тот намотал на руку длинные волосы эльфа, притянул его ближе. В этот же момент Гилморн почувствовал, как что-то твердое прижимается к его анусу, и инстинктивно отпрянул от Норта. Тот удержал его за волосы и загнал свой член глубже ему в глотку, заглушая протестующий возглас. В это время Артагир схватил эльфа за пояс и снова вошел в него.

— Ты чертов распутник, Арт, ты знаешь об этом?

Ответом Норту было довольное ворчание молодого человека, когда он двинул бедра вперед.

— Давай, работай языком, мой сладенький, — приказал Гилморну Норт, и он лизал и сосал его член, постанывая от боли, смешанной с удовольствием, пока Артагир брал его сзади.

Человек кончил, во второй раз за эту ночь наполняя Гилморна своей спермой. Норт оттолкнул эльфа и развернул его к себе задом. Не имея никаких причин заблуждаться насчет того, что сейчас должно произойти, Гилморн расставил колени, оперся на локти и опустил голову на руки, ожидая жестокого, безжалостного, болезненного вторжения.

— Погоди, Морадан, — удержал его Артагир. — Я не хочу скучать в одиночестве.

— Когда-нибудь тебе бывает достаточно? — спросил Норт, восхищение в его голосе.

— Не в эту ночь, мой дорогой, не в эту ночь…

Артагир поднял Гилморна на колени, пылко поцеловал в губы, а потом откинулся навзничь на кровать и обхватил коленями его талию.

— Возьми меня, хорошенький эльф.

Видя колебание Гилморна, Норт положил ему тяжелую руку на плечо и приказал:

— Делай, как он говорит.

Гилморн подался вперед, наклонился над Артагиром, и его член, как будто обладал собственным разумом, сам скользнул в горячую глубину его тела. В этот же самый момент Норт схватил Гилморна обеими руками за плечи и вогнал в него сзади свой член.

Эльф застонал, откидывая голову на плечо Норта. Это было слишком для него. Это было невыносимо. Это было как прикосновение к оголенным нервам. Он никогда не испытывал таких сильных ощущений. Ниже пояса все будто запылало огнем, и он едва соображал, что делает, когда тяжелые, мощные толчки Норта заставляли его глубже входить в узкое отверстие между ягодицами Артагира, открытыми для него. Пойманный в ловушку между двумя горячими телами, Гилморн потерял всякое представление о реальности. Он ничего не видел, ничего не слышал вокруг себя, отдаваясь полностью, без остатка острому наслаждению, и в тот самый момент, когда Норт кончил в него, Гилморн почувствовал, как его собственный оргазм изливается фонтаном в тело молодого человека под ним. Тогда он, оглушенный, обессиленный, опустошенный, упал лицом вниз на кровать рядом с Артагиром.

Тот пошевелился, вытащил из-под него колено и сел.

— Кажется, мы заездили дивное создание до полусмерти, — услышал эльф его голос. — У него кровь, Морадан. И царапины повсюду. Кажется, мы были немножко неделикатны.

Тонкая рука ласково коснулась ягодиц Гилморна.

— Пустяки, — ответил Норт. — Это часто бывает. Он же эльф. Нежный, как девчонка. Легко поцарапать. Зато на нем все заживает быстро. Ну, не сможет сидеть пару дней, только и всего. Не в первый раз! — он засмеялся. — Знаешь, Арт, ты в своем роде лишил его девственности. Он никогда раньше ни с кем не трахался. В смысле, не трахал сам.

— Вот как? Я сорвал цветок невинности? — Артагир наклонился к Гилморну и полуобнял его за плечи. — Я был у тебя первым, эльф. Ты будешь помнить меня? Скажи, что ты будешь помнить меня всю твою бессмертную жизнь. Я это, черт возьми, заслужил.

— Мы всегда помним все, что с нами случилось, такова наша природа, — глухо проговорил Гилморн, не поднимая головы.

— А если бы ты мог забыть? Ты хотел бы помнить меня? Помнить эту ночь?

— Да, — голос эльфа был тихим, как дуновение ветерка. — Я никогда бы тебя не забыл.

«Потому что ты любовник Норта Морадана, а я никогда бы не смог изгнать из памяти ничего, что связано с ним. Воспоминания о нем не выжечь даже каленым железом. Ничто не заставит меня забыть, как он обошелся со мной. Как он уничтожил меня, превратил в похотливую распутную тварь… О Эру… Я по-прежнему его хочу!»

Глава 5

— Гил, хватит уже изображать нежелание каждый раз, когда я тащу тебя в постель. Ты ведь хочешь меня, я это знаю.

— Разве не таковы правила игры? — сказал Гилморн холодно, не поднимая глаз. — Я раб, ты мой господин. Я должен думать об удовольствии хозяина, а не о своем.

— Правила игры можно изменить. Скажи мне, что ты чувствуешь на самом деле. Я приказываю, — Норт взял его за подбородок, заставляя встретиться с собой взглядом.

Сказать правду было нелегко, но зеленые глаза Норта словно гипнотизировали его, заставляя говорить против воли.

— Я… — Гилморн облизал внезапно пересохшие губы и хрипло выговорил: — Что ты сделал со мной? Я хочу этого все время. Я хочу тебя. Желание такое сильное, что причиняет мне боль, и я ненавижу себя за это, за то, что все время думаю о сексе, все время хочу тебя. Ночами, когда я лежу без сна в твоей постели рядом с тобой спящим. Днями, когда я жду твоего возвращения с крепостных стен. Все время, каждую минуту, даже сейчас.

— Так попроси меня, — голос Норта прозвучал непривычно мягко.

— Как? Сказать: пожалуйста, возьми меня, мой господин — как в бездарных любовных романах из твоей библиотеки?

— Необязательно просить словами. Есть еще прикосновения, взгляды, жесты… Будь на твоем месте девица моей расы, она бы живо выучилась, как вить из меня веревки одним взмахом ресниц. Соблазнить человека — наука нехитрая. Попробуй научиться получать то, что ты хочешь.

— Ты в любой момент можешь разложить меня по кровати и трахнуть, да еще заставить наслаждаться этим, но тебе все мало. Ты желаешь, чтобы я еще и завлекал тебя, как продажная женщина, — сказал горько Гилморн и отвернулся. — Этого никогда не будет.

Смертный провел ладонью по его обнаженному колену, по внутренней стороне бедра.

— Я могу ждать до тех пор, пока ты не попросишь, мой сладенький эльфенок, — промурлыкал он.

— Тебе придется ждать долго, — сказал Гилморн почти грубо, стараясь не поддаваться той волне желания, которая зарождалась в его теле каждый раз в ответ на прикосновения Норта. — А до конца назначенного тобой срока осталось пять дней…

— Я помню. Но я обещал отпустить только твоих сородичей. Не тебя.

Пальцы человека сжались, до боли стискивая нежную кожу эльфа в красноречивом жесте: «Ты мой!»

— Можно изменить правила игры, но правда останется прежней, — Гилморн снял с себя его руку и отодвинулся. — Я у тебя в плену и не забываю об этом ни на секунду. Ты мой враг, Норт Морадан. Ты служишь владыке Мордора, Темному властелину. Сколько… сколько эльдар ты убил в бою своей рукой? — спросил он, чувствуя, как противный холодок поднимается по позвоночнику.

— Много, — лаконично ответил Норт, не отводя взгляда.

— Ты зверь… чудовище… ты даже не стыдишься этого… — прошептал Гилморн, как завороженный глядя в изумрудную глубину его глаз.

— А ты ждешь, что я стану оправдываться за то, что я есть? — человек коротко рассмеялся. — Мне нечего стыдиться. Это война. Сколько эльдар с удовольствием убили бы меня своей рукой?

— Ты сам выбрал эту сторону, тебя никто не принуждал. А нам приходится воевать, потому что вы приходите на нашу землю, убиваете и угоняете в плен наших братьев.

— Когда мне не дают то, что я хочу, я прихожу и беру это силой. А ваша земля — Валинор, что же вам там не сиделось?

— Я не собираюсь читать тебе лекции по истории эльдар, но… — начал Гилморн.

— Довольно! — резко сказал Норт. — Я не хочу украшать твое прелестное личико синяками, но если ты будешь продолжать, мне придется это сделать.

— Потому что у тебя нет других аргументов? — с вызовом произнес Гилморн.

— Зачем ты дразнишь меня, Гил? — человек больно сжал его запястье. — Пытаешься заглушить зов плоти? Или спровоцировать меня на очередной грубый трах, который ты так любишь?

— Не меряй всех по себе, — тон Гилморна опасно приближался к наглому. — Если ты все время думаешь только о сексе, это не значит, что остальные поступают так же.

— И о чем же думает мой сладкий красавчик-эльф, кроме секса?

— О том, что для Темного ничего не стоит обмануть меня и нарушить слово. Ты убиваешь без угрызений совести, мучаешь и унижаешь пленников, что для тебя жизни моих родичей…

— Ты твердо решился вывести меня из себя? — лишь неестественное спокойствие голоса Норта выдавало клокотавшую в нем ярость.

— Ты мог бы отпустить их прямо сейчас, Норт! — торопливо сказал Гилморн, поняв, что зашел уже слишком далеко. — Докажи, что в тебе осталось сострадание и милосердие!

— Нет, — отрезал человек. — Уговор есть уговор. А вы, эльфы, вообще умеете просить?

В эту минуту Гилморн его ненавидел. Почему Норт не хочет дать ему ни малейшей возможности примириться со своим пленом, иллюзии, что с этим суровым человеком можно оставаться добровольно… хотеть его…

— Тебя я ни о чем просить не собираюсь! — выкрикнул он с отчаянием и злостью, уже почти чувствуя ту тяжелую пощечину, которая последует за его вспышкой.

Однако Норт его не ударил. Тыльной стороной руки он легко коснулся щеки эльфа, и мрачный пугающий огонь потух в его глазах.

— Хотел бы я встретиться с тобой при других обстоятельствах, — вздохнул он.

— При других обстоятельствах ты никогда бы не смог меня получить, — не удержался от шпильки Гилморн, хотя внутри у него все замирало от ужаса перед собственной смелостью.

— О да. При вашем ханжеском отношении к сексу соблазнить эльфа — задача почти непосильная. Желаю тебе когда-нибудь испробовать это на собственной шкуре, — с досадой сказал Норт, встал и вышел, оставив Гилморна одного.

Тянулись часы, а Гилморн никак не мог перестать думать об этом разговоре. Он не мог понять ни себя самого, ни Норта, но при мысли, что ему удалось заставить человека сбросить маску обычной невозмутимости, эльф чувствовал странное удовлетворение.

Он грезил с открытыми глазами, растянувшись на постели, не замечая, что бездумно поглаживает сам себя — живот, плечи, бедра. Норт был как лесной пожар, появляясь, он зажигал вокруг себя все, а уходя, оставлял за собой тлеющие угли. Гилморн никогда не думал, что у него язык повернется сказать, что он хочет Норта — однако это произошло, и Арда не перевернулась.

Признание своих недостатков — первый шаг в их искоренении. По всему выходило, что в его природе изначально была заложена какая-то неправильность, искажение, которое делало его непохожим на всех эльдар. Подвластным вожделению, голосу плоти, влечению к чувственным удовольствиям. Было ли это зло? Возможно. Мог ли он с этим бороться? Он пытался, но потерпел неудачу. Значит ли это, что червоточина разъест его душу, как гниль разъедает плод, и предаст его тьме? Нет, если он будет сопротивляться. Если постарается обратить свои недостатки во благо. Если его порочную натуру уже не исправить, нужно заставить ее служить добру. Он мог бы многого добиться от Норта… освобождения пленников, улучшения их условий… он мог бы смягчить сердце сурового вражеского военачальника… узнать секреты Мордора… Может быть, ему это зачтется на суде Намо. Может быть, так он искупит свой позор.

Он подумал, на что это может быть похоже, если он примет свои желания как должное и научится добиваться желаемого. На что будет похож поцелуй, подаренный по доброй воле? Что он будет чувствовать, если прикоснется к телу Норта сам, без принуждения, если будет ласкать его в ответ на его ласки? Сладкая мысль заставила его задрожать от возбуждения. Ведь тогда Норт будет от него зависеть, Норт, а не Гилморн, будет рабом своей страсти. Ради того, чтобы еще раз испытать ласки эльфа, смертный будет на многое готов. Если с помощью своей слабости можно управлять другими, то это уже не слабость, а сила…

Гилморн представил, как они с Нортом поменяются ролями, как человек будет стонать в его объятиях от наслаждения, когда губы эльфа будут скользить по его обнаженной коже… Он представил, как мигом слетит с Норта вся его напускная холодность, когда Гилморн обовьет его шею руками и поцелует его первым — так же жадно и требовательно, как Норт всегда целует его. И господин будет во власти своего пленника — он будет делить с ним ложе тогда, когда хочет пленник, и так, как он хочет.

Какое выражение будет в глазах Норта, когда Гилморн скажет ему бесстыдно: «Да, возьми меня, трахни меня, сделай со мной что хочешь, мой господин, я буду наслаждаться каждым мгновением нашей близости!» Одна эта мысль опьяняла Гилморна. Подчиниться своим желаниям — и тем самым обуздать их… Побороть искушение, поддавшись ему… Выражаясь простым и грубым языком Норта: когда встало, нужно трахнуться, а не делать вид, что произошло досадное недоразумение.

О да… когда Норт вернется, его будет ожидать сюрприз… эльф, горячий и возбужденный, жаждущий секса… Гилморн хихикнул, подумав, что такого Норт за всю свою жизнь не видел и вряд ли еще когда-нибудь увидит. Наверняка в первое мгновение он остолбенеет. Зато потом… потом он так заведется, что наконец потеряет свое проклятое железное самообладание…

Эру, пока что заводился только сам Гилморн. В паху начал разгораться знакомый огонь, и плоть, вняв распутным мыслям, затвердела, как камень. А Норт все не появлялся. Похоже, он ушел надолго, и ждать его можно не раньше ночи. Рука Гилморна сама собой потянулась к члену. Только так можно было снять напряжение… Он этого не любил — было что-то совсем уж унизительное в самоудовлетворении, и обычно в одиночку он им не занимался — только когда Норт ему приказывал и сам смотрел, как эльф, изнемогая от стыда, пряча глаза, доводил сам себя до оргазма…

Ладонь Гилморна обхватила его член, и он начал ласкать себя — сначала медленно, несмело. Если бы Норт сейчас вошел и увидел его, что бы он сделал? Наверное, даже не стал бы снимать одежду, просто расстегнул бы пояс, навалился бы на эльфа и… Гилморн стиснул зубы, но все равно застонал от судороги острого желания, пробежавшей по телу. Он задышал чаще, тяжелее, извиваясь на постели, двигая рукой быстрее, жестче… представляя, как Норт задерет ему ноги так, что колени прижмутся к груди, как войдет в него резко, сразу на всю длину, придерживая за бедра… как прижмется губами к его губам, заглушая стоны эльфа поцелуями-укусами, от которых распухают и становятся сверхчувствительными губы… как член Норта будет двигаться внутри него сильно и яростно, доводя его до сладостного финала…

Мгновенный спазм скрутил низ живота Гилморна, и он со стоном кончил, выплескивая семя себе в ладонь. Сердце его колотилось, как всякий раз после секса, дыхание было тяжелым и прерывистым, но тело быстро расслаблялось, и через минуту он уже свернулся калачиком под покрывалом и спокойно задремал.

Он пришел в себя в темноте, не сразу поняв, что прервало его грезы. Его острый эльфийский слух различил какой-то шум, доносящийся с улицы, откуда-то от крепостных стен, от подножия башни. Гилморн подошел к окну, распахнул ставни и прижался лбом к решетке, старясь разглядеть, что происходит.

Звон стали. Крики. Запах гари. Отблеск пламени. Внизу шел бой! Стена башни закрывала ему обзор, но казалось, что схватка кипит у самого ее подножия, с внутренней стороны крепостных стен! Невозможно… Тут Гилморн вспомнил про потайную дверь, которая находилась как раз в той стороне. Если кто-то выследил ее местонахождение и ворвался в крепость… Кто-то? Это воины Гондора! Или… или даже эльфы?

Сердце Гилморна забилось, как бешеное, от нахлынувшей на него сумасшедшей, радостной надежды. Он мигом оделся, чтобы быть ко всему готовым, в волнении прошелся по комнате, бессознательно все ближе и ближе подходя к двери. Потом прислушался и осторожно повернул ручку. Дверь была заперта, как всегда, но его это не смутило. Гилморн принялся методично обшаривать комнату в поисках чего-то изогнутого и тонкого, чем можно было бы поковыряться в замке. Воровскими приемами он не владел, но был уверен, что сноровки эльфа хватит на то, чтобы отомкнуть замок.

В тот момент, когда он отламывал витое металлическое украшение от подсвечника, за дверью раздались шаги, шорох, и ключ повернулся в замке.

Это были слуги Норта — он узнал их еще до того, как дверь открылась, по шуму движений. В отсутствие Норта они часто заходили в комнату — зажигали свечи, накрывали на стол, передавали приказания хозяина, и Гилморн привык не обращать на них внимания. Молчаливые, вышколенные, неотличимые друг от друга, они появлялись и исчезали, как тени.

Он бросил свое занятие и сел в кресло, схватив первую попавшуюся книжку. Света не было, но он же был эльфом и мог читать даже в темноте, так что это не должно было вызвать подозрений.

Через распахнутую дверь свет из коридора упал на пол. Один остался стоять за дверями, второй вошел и обратился к Гилморну:

— Господин велел отвести тебя вниз. Пожалуйста, следуй за нами.

Положив книгу, эльф поднялся, чувствуя смутное беспокойство. Слуги не выглядели равнодушно-безразличными, как всегда. Как будто они были чем-то взволнованы, но пытались это скрыть.

— Что случилось? — спросил он. — Что там происходит?

— Не велено говорить.

Гилморн пожал плечами и пошел к двери. Проходя мимо второго слуги, он вздрогнул, ощутив его нервозность. Все шло не так, как обычно. Неужели положение настолько серьезное? Но тогда бы они чувствовали страх, а не эту странную неуверенность. Почему они нервничают, если выполняют приказание своего господина? Молниеносная догадка озарила Гилморна.

— Вы лжете! Я никуда с вами не… — успел выкрикнуть он, прежде чем сзади на него обрушилось что-то тяжелое, и все покрыл непроглядный мрак.

Когда он пришел в себя, его куда-то несли, перекинув через плечо. Гудящая голова болталась в нескольких футах от пола. Он смотрел на ступеньки. Его несли по лестнице вниз. Звуки боя становились ближе. Затылок ныл, крепко его приложили, похоже, рукояткой кинжала. Перед глазами все плыло. Он вяло попробовал вырваться, его встряхнули грубо:

— Не рыпайся!

Он решил поберечь силы и отложить сопротивление хотя бы до тех пор, как пройдет звон в ушах и головокружение, которые мешали даже соображать, не то что двигаться. Его притащили в какую-то комнатушку, сбросили на пол. Когда он сел, потирая рукой затылок, то заметил, что один из людей подпирает двери колченогим столом. Он поднял голову и взглянул второму в лицо. И сразу все понял. Взгляд человека был настолько красноречивым, что Гилморн оцепенел, чувствуя липкие пальцы страха, заползающие ему в душу. Намерения обоих слуг в отношении его были самыми подлыми.

Он попытался подняться, однако ноги еще плохо его слушались, и голова кружилась. Он снова сел, глядя на них снизу вверх, стараясь, чтобы страх не проявился на его лице и не спровоцировал их на решительные действия.

— Что вам нужно? — спросил он ледяным тоном. — Мой господин узнает об этом, и вы будете наказаны.

Одинаковые похабные ухмылки появились на их лицах.

— Не, ну ты глянь, он нам угрожает, — протянул один насмешливо. — Жаловаться будешь, детка?

— Я расскажу обо всем Норту, — с угрозой сказал Гилморн и снова попытался встать.

Его сбили с ног. Один прижал к полу его ноги, второй сжал его тонкие запястья. Гилморн дернулся, безуспешно пытаясь освободиться, с удивлением переводя глаза с одного слуги на другого, все еще не в силах поверить, что они пошли против воли Норта.

— Что вы собираетесь делать? — вырвалось у него.

Человек развел его ноги и подтащил его к себе. Второй в это время крепко держал его за руки.

— Собираемся хорошенько тебя оттрахать, подстилка! — и человек больно стиснул его рукой между ног.

Гилморн пытался не потерять самообладания перед лицом надвигающегося на него ужаса. Собрав все силы, он заставил себя лежать смирно. Только не сопротивляться, не дразнить их! Сейчас они еще в нерешительности, еще могут внять голосу рассудка…

— Не сходите с ума. Вы не должны этого делать. Вам нельзя ко мне прикасаться. Норт вас убьет. Если вы сейчас меня отпустите, я обещаю, что ничего ему не расскажу.

— Ты и так ничего ему не расскажешь, — человек наклонился ниже, продолжая тискать гениталии эльфа через тонкую ткань штанов. — Когда мы закончим с тобой, ты уже никому ничего не расскажешь.

Он заметно возбуждался, накручивал себя словами и прикосновениями, наслаждаясь одним предвкушением того, что они собирались сделать. Неужели уже слишком поздно, неужели их уже не остановишь?

— Вам не удастся это скрыть. Вас поставили меня охранять. Если вы меня убьете, труп все равно найдут, и что вы скажете Норту? Он спросит с вас так строго, что вы пожалеете о том, что сделали. И не один раз.

— Конечно. Если тебя найдут. Только вот колодцы здесь глубокие. А мы скажем, что ваши напали на башню, и ты дал деру, пока мы дрались.

Гилморн похолодел. Ведь тогда… Голос Норта снова зазвучал в его ушах: «Если ты будешь пытаться сбежать или покончить с собой, десять твоих сородичей умрут!» Эру милосердный, эти подонки натешатся с ним, убьют и сбросят труп в колодец, а Норта убедят, что он сбежал, и тогда он устроит резню! Эру, нет…

— Не делайте этого! — голос его стал умоляющим. Он не стал бы унижаться ради себя, но ради эльдар, ради несчастных мордорских пленников… — Пожалуйста, не убивайте меня! Обещаю, я все сделаю, что вы хотите, я не буду сопротивляться! Я ничего не расскажу Норту, я могу поклясться, только не убивайте!

Они обменялись быстрыми заговорщическими взглядами. Тот, который тискал Гилморна, изобразил на лице работу мысли и как бы с неохотой сказал:

— Ну, если ты будешь послушным, если действительно будешь делать все, тогда мы, может быть, тебя и пощадим…

Эльф понял, что тот лжет, и в нем всколыхнулось темное всепоглощающее отчаяние. Терять ему было уже нечего. Гилморн напряг мышцы и внезапно резко рванулся, выдрав руки из цепкой хватки одного человека и ударив по лицу второго. Боль в руке была невыносима, руки его были слишком нежны для кулачного боя, но сейчас другого выхода не было. Они ненадолго выпустили его, ошеломленные, и он попытался вскочить на ноги, но пальцы обвились вокруг его лодыжки и опрокинули его обратно на пол. Один навалился на него всем телом, придавив к полу, второй поймал его руки и снова сжал их. Первый принялся стаскивать с него штаны, бормоча сквозь зубы:

— Сволочь, дрянь эльфийская, подстилка, ты еще вздумал сопротивляться? Сейчас я тебя… Я тебе засажу так, что мало не покажется, я тебе вставлю по самые яйца, будешь визжать, как поросенок!

Гилморн яростно извивался и пинался, так что тот никак не мог раздеть его. Наконец он сумел так заехать человеку коленом под ребро, что тот отпрянул, вскрикнув:

— Ах ты сука! — и ударил Гилморна наотмашь по лицу.

Потом еще раз. И еще. Перед глазами эльфа как будто засверкал фейерверк, тело его мигом обмякло.

— Ну-ка подними его.

Гилморна подняли на ноги, заломив руки назад. Человек несколько раз ударил его в живот, так что эльф согнулся, раскрывая рот в беззвучном крике.

— Будешь еще рыпаться, сука?

Руки рванули на нем тунику, начали гладить и лапать обнажившуюся грудь, живот.

— Ну давай уже, не тяни, вставь ему!

— Погоди, когда еще будет случай потискать эльфа. Времени у нас навалом, успеем поразвлечься. Я хочу, чтобы он все до конца прочувствовал, как мы его будем пользовать.

Человек притянул к себе его голову и принялся терзать его рот своим. Не имея возможности отвернуть лицо и задыхаясь от отвращения, Гилморн укусил его за губу. Тот вскрикнул и отшатнулся, поднес руку ко рту, посмотрел на кровь, не веря своим глазам.

— Тварь! — снова удар в лицо. — Под хозяина ложишься, а под меня не хочешь, недотрога какая выискалась. Ну сейчас ты у меня получишь…

На эльфа посыпались удары. Глаза его заволоклись пеленой, мир вокруг закружился, и он сполз на пол, когда его выпустили. Он прижался щекой к холодным плитам пола и закрыл глаза.

Ужас леденил ему кровь. Он не испытывал такого ужаса и отвращения даже тогда, когда Норт брал его силой. Тогда были ярость, отчаяние, стыд, унижение — все это заставляло его кровь волноваться и тело гореть, пусть и не в огне желания. Теперь же он чувствовал противную холодную пустоту внутри при мысли, что эти руки сейчас сорвут с него одежду, похотливо влезут во все тайники его тела. Потом его будут насиловать по очереди… вряд ли это будет так же больно, как в первый раз с Нортом, потому что он уже не такой тугой и тесный, как тогда, уже не девственник — ему хотелось горько засмеяться от этой мысли. Зачем он сопротивляется? Можно подумать, раньше с ним этого не делали… Мог бы покориться, и все прошло бы быстрее, легче, без лишней боли… Но тело бунтовало, содрогаясь от омерзения. Он так привык, что его берут со страстью, с искренним желанием, что Норту не наплевать на его удовольствие, что он ласкает его умело и неутомимо… Для Норта он был желанной добычей, бесценным призом. А для этих он просто вещь, которой можно попользоваться и выбросить, удовлетворив минутную прихоть… Как противно, Эру милосердный! Он бы просил о том, чтобы все это поскорее закончилось, но когда они вдоволь развлекутся, они его убьют… А он не хотел умирать. Уже давно не хотел.

С него стащили штаны, подняли на ноги. Один крепко прижал его к себе за талию, присосался к его губам, насилуя его рот грубым языком, положил ладонь эльфа на свой вставший член. Второй раздвинул его ягодицы, и эльф почувствовал, как безжалостные пальцы проникают в его тело, терзая плоть, готовя его для поругания смертным ублюдком. Мысленно он кричал от ужаса и звал на помощь, но ни один звук не слетел с его губ. «Эльдар! Эльдар! Вы слышите меня? Мне страшно… Я не хочу… Нет! Эру, нет!»

Первый удар в дверь он не услышал, но эти отшвырнули его к стене и выхватили мечи. Тогда и он понял, что кто-то ломится в дверь, молча, но с жуткой, неумолимой силой. Стол отлетел в сторону, и створки двери распахнулись. Словно серебряная молния ворвалась в комнату, блеск стали, вскрики, брызги крови на полу, шум падения двух тел, и вот он уже в одном шаге, и Гилморну вдруг становится трудно дышать.

Это эльда, высокий, в серебристой кольчуге, с обнаженным мечом в одной руке и кинжалом в другой, благородным и воинственным обликом своим подобный Тулкасу или даже самому Манвэ. Он без шлема, его золотые волосы как облако солнечных лучей, его сапфировые глаза горят яростью битвы… Он срывает с себя плащ, укутывает им Гилморна, обнимает его.

— Я услышал, как ты меня зовешь. Ты ведь Гилморн? Я тебя искал…

Синдарин звучит как самая сладостная музыка в ушах Гилморна, и под звуки этой музыки сознание его начинает ускользать. Он чувствует, как его поднимают и куда-то несут… Он слышит голоса, но не понимает слов, просто наслаждаясь звуками родной речи.

— …Я успел вовремя. Эти скоты… Они чуть не убили его. Он весь в синяках…

— …Торопитесь, эльдар, бой у южных стен заканчивается…

— …Здесь больше никого нет, это все. Пятьдесят пленников, как и сказал Лаэллин…

— …Надо уходить, в любую минуту основные силы могут вернуться…

— …Они выслали за нами погоню…

— …Только бы успеть добраться до леса…

— …Это Гондор! Они ударили им в тыл!..

— …Победа, братья! Нам удалось!..

Когда Гилморн очнулся, над ним шумели кроны деревьев, вокруг разливался лесной аромат. Сквозь листву проникали лучи лунного света. Вокруг горели костры, слышался тихий смех и эльфийская речь. Гилморн был одет и лежал на ложе из листьев и трав, покрытом плащом, недалеко от костра.

Высокий эльф наклонился над ним, и Гилморн узнал своего спасителя. Его лицо показалось ему еще прекраснее, чем он его запомнил.

Эльф улыбнулся мягко, приветливо, сел рядом и накрыл руку Гилморна своей.

— Ты в безопасности, милый родич, — сказал он. — Я безмерно счастлив, что нам удалось вызволить тебя из плена.

— Я… — голос Гилморна изменил ему. Он какое-то время помолчал, борясь с подступившими слезами. — Моя вечная признательность, моя жизнь, моя кровь — все принадлежит вам.

— Мы сделали только то, что велит нам долг.

— Но как вам удалось совершить это деяние, достойное того, чтобы о нем сложили легенды?

— Не преувеличивай, брат мой, — эльф тихонько рассмеялся приятным грудным смехом. — Это было довольно легко. Мы даже не потеряли ни одного воина. Лаэллин, тот эльф, который спасся из крепости благодаря тебе, показал нам потайную дверь. Мы дождались, пока основные силы уйдут на юг, куда ударили люди Гондора, выманили орков из крепости и ворвались внутрь. Я сразу же отправился разыскивать тебя…

— Постой… А военачальник крепости, Норт Морадан… Очень высокий человек, у него длинные черные волосы, он одевается в черную с серебром одежду и черную кольчугу и не носит шлем в бою. Что с ним? Вы убили его?

По лицу эльфа пробежала тень.

— Нет, не убили, и очень жаль. Он заслуживает смерти за все, что он сделал с тобой и другими пленниками. Но его не было в крепости, когда мы напали, он повел своих воинов к южным стенам.

Гилморн вскрикнул и приподнялся, не замечая, что изо всех сил стискивает руку эльфа.

— Тогда я должен вернуться! Мне нельзя здесь оставаться! Я должен вернуться в крепость, пока не поздно. Он обещал убить десятерых пленников, если я попробую бежать!

— Успокойся, им ничего не грозит, — эльф слегка надавил на плечо Гилморна, заставляя его опуститься обратно. — Мы вывели всех пленников из крепости.

— Поистине вы совершили подвиг! — Гилморн смотрел на него с изумлением. — И если никто не сложит о нем песню, я сам за это возьмусь, хотя мои поэтические способности довольно скромны. Но постой… Ты сказал, что искал меня?..

— Да, Лаэллин рассказал, что он обязан тебе жизнью, и я поклялся освободить тебя, чего бы мне это ни стоило! — пылко воскликнул эльф.

— И что же именно он тебе рассказал? — прошептал Гилморн. Язык его едва слушался.

Эльф мгновенно вспыхнул, закусил губу и отвел глаза. Все было ясно без слов. Гилморн сжал зубы и закрыл лицо руками. О Эру, какой позор…

— Я не хотел говорить об этом, — донесся до него тихий голос эльфа. — Но я не могу хладнокровно солгать, раз ты спрашиваешь. Когда мы нашли Лаэллина двадцать дней тому назад, он был не в себе и бредил. Я выхаживал его и слышал все, что он говорил. Мне хотелось заткнуть уши, мне хотелось никогда не рождаться на свет, только бы не слышать об этом. И я поклялся, что сделаю все, чтобы спасти тебя от этого кошмара. Ни один эльда не должен так страдать в плену.

Гилморн чувствовал, что сам мучительно, неудержимо краснеет от стыда. Он слишком хорошо помнил, как это было, что именно Норт заставлял его проделывать на глазах у пленного эльфа. Не отнимая рук от лица, он спросил глухо:

— И кто еще знает?

— Никто! — торопливо воскликнул его спаситель, касаясь плеча Гилморна. — Если кто-то и узнает, то не от меня, я буду нем, как могила. Остальные знают только, что начальник крепости обращался с тобой мягче, чем с остальными, пытаясь обратить тебя на сторону Тьмы.

Гилморн убрал руки и взглянул на эльфа.

— Ты теперь, должно быть, презираешь меня? — спросил он с мрачным вызовом.

— Как ты мог такое подумать? — эльф протянул руку и погладил его по щеке, в глазах его были печаль и нежность. — Твое самопожертвование спасло по крайней мере одну жизнь, а может, и больше. Мне больно и горько от того, что тебе пришлось встать перед таким тяжким выбором, но я не могу презирать тебя.

Гилморн глубоко вздохнул, чувствуя, как страх и стыд покидают его душу.

— Я могу молить Эру только об одном — чтобы до конца моих дней он дал мне возможность отплатить тебе за то, что ты для меня сделал, — сказал он. — Пожалуйста, назови мне свое имя, чтобы я знал, кому я обязан жизнью.

Со смущенной улыбкой эльф произнес:

— Прости, дорогой родич. Я так взволнован нашей встречей, что забыл о вежливости. Я служу владыке Имладриса Элронду Полуэльфу, и зовут меня Глорфиндел. Звезды благословляют час нашей встречи, милый Гилморн, и я буду счастлив и горд, если ты назовешь меня своим другом. И отчего-то у меня странное предчувствие, что наши жизни теперь связаны…