Гиперборея

Солнца не было на небе, но солнце, яркое, рыжее и светящееся, горело на парусе приближающегося челна. Когда я поняла, что за гость пожаловал к нам, мне осталось лишь несказанно удивиться.

— Печор! Так это тебя поджидают старейшины!

Я побежала к краю причала. Местные жители уже не использовали его, так что пришлось преодолевать множество завалов из остатков чего-то, свидетельствовавших о некогда бурной жизни портового города: осколки глиняной посуды, сросшиеся с каменным причалом и опутанные лишайником, застывшие во времени скелеты лодок, огромные проржавевшие насквозь якоря, сети, превратившиеся в паутину. Да и сам причал уже не был похож на творение чьих-то рук, скорее на естественное, природное продолжение прибрежной скалы.

Судно приближалось медленно, хотя ветер был попутным. Да он, насколько я помнила, для Печора всегда был попутным. Ведь парус его был заговоренным.

Когда челн подплыл совсем близко, с него раздался голос:

— Прими конец!

К моими ногам грянулась толстая веревка. Мне пришлось немало потрудиться, чтоб намотать ее на остатки кнехта, ведь морскими навыками я не обладала.

— Кто ж так вяжет?! — с укором произнес водяной, одним прыжком переправившись на пристань.

Он мигом распутал мои замысловатые узлы и перевязал все заново ловко и прочно.

— Извини, Печор, я этого делать не умею, — виновато призналась я.

Он сразу оглянулся на меня, но целую минуту, наверное, не мог припомнить, где и когда мы виделись.

— А! Госпожа наместница! — вспомнил он, наконец.

— Узнал меня?

— Ты все еще гостишь в этих краях?

— Ну, не то что бы я тут в гостях… А тебя не старейшины случайно сюда позвали?

— Они. Я получил весть с оказией.

— А зачем?

— Они просили о помощи, просили, чтоб я помог им выбраться из осажденной земли.

— А не ты ли предупреждал меня о том, что здесь опасно? А сам не боишься?

— Один из старейшин оказал мне когда-то услугу. Он заговорил мой парус так, чтоб ветер был всегда для него попутным. Но с условием: если ему или кому-либо из его товарищей понадобится помощь, я должен буду приплыть к ним морем туда, куда укажут. Я дал слово.

— Ты во время. Город в осаде. С минуты на минуту может случиться штурм. Идем к ним. Они у городской стены.

Пришвартовав свой челн, Печор направился вслед за мной к укреплениям. Сейчас мне нужно было решить, как же быть со старейшинами. Если они уплывут в безопасное место, на один из островов, например, куда Хамсин уж точно не доберется, не имея даже маломерного флота, тогда у него, возможно, пропадет и повод для штурма города. Только поверит ли он, что ареопага больше нет в городе? А если принципал все же захочет взять стену приступом, тогда нам уж точно не помешают восемь титанов, которым смерть не страшна. Ладно. Пусть они решат сами. В конце концов, кто я такая, чтоб указывать им, как поступать.

У стен продолжалась суета, но штурм, по всей видимости, еще не начался. Подоспевшая ко мне Неясыть сообщила, что Хамсин встал лагерем, пока не собирается нападать, и возможно, дожидается темноты. Мельком взглянув на водяного, она снова поспешила на стену.

Мы шагали вдоль стены, отыскивая старейшин или хотя бы Абариса, и обнаружили их только на окраине города, где все они уселись трапезничать.

— Где ты была? — спросил жрец, встав из-за импровизированного стола. — Мы искали тебя.

— Зачем?

— Обедать пора. А кто это с тобой?

— Господа старейшины, — обратилась я к толстякам, не обратившим внимания ни на меня, ни на Печора и полностью поглощенным чревоугодием. — Вы то должны узнать нашего гостя?

Мы подошли совсем близко к столу, и только после этого нас наконец-то заметили.

— За вами прибыл летучий голландец, — пояснила я, видя, что никто из них не понял пока, в чем дело.

— Это же мой старый добрый друг! — воскликнул один из старейшин, самый толстый из всей этой братии и, выйдя из-за стола принялся обниматься с Печором. По неуверенному взгляду водяного я поняла, что он не узнает своего знакомого.

— Приветствую тебя и всех твоих товарищей, — сказал он и поклонился, освободившись от объятий толстяка.

— Как твой парус? Все еще в полете? — спросил старейшина.

— Благодарю.

— Присядь с нами за стол, любезный.

— Если вы собираетесь плыть со мной, то необходимо поторопиться. Надвигается буря.

— Мы обсудим это. А пока, я думаю, тебе необходимо подкрепиться с дороги.

Абарис усадил за стол и меня. Я думала, что предстоит какой-то важный разговор, но старейшины лишь продолжили тот, который видимо был прерван с нашим появлением. А говорили они о достоинствах и недостатках тюленьего мяса.

Кусок не лез мне в горло. Я лишь отхлебнула немного вина и наклонилась к Абарису.

— Нужно поговорить, — прошептала я ему.

— Говори.

— Отойдем.

Жрец нехотя поднялся из-за стола, дожевывая что-то и недовольно хмуря брови. Его жреческая хламида была перепачкана землей, а рукав был в крови. Увидев кровь, я вспомнила, что обязана Абарису тем, что смогла избежать ранения и увечья. Тот лучник, насколько я помнила, метил мне прямо в глаз.

— Я хотела, во-первых, сказать тебе спасибо за то, что поддержал меня в бою, — начала я.

— Ты ведь не за этим вытащила меня из-за стола. Я ведь, между прочим, ужасно голоден!

— Не сердись. Я всего лишь хотела спросить тебя, что ты думаешь на счет Печора?

— Ты знакома с ним?

— Да, немного. Он подвозил меня пару раз. Я думаю, он вполне надежен.

— В каком смысле?

— Может быть, перестанешь жевать? Мне кажется, ты не понимаешь, о чем я толкую. Я хочу отправить старейшин из Прониона. Мы ведь все равно собирались уводить их отсюда в Аполло-Порт. А Почора они сами вызвали.

— Этого морского волка они вызвали потому, что собирались делать ноги из Гипербореи. Не забыла?

— А как же лиловая стена?

— Для старейшин это не проблема. Тот, что заговорил парус этого водяного, знает все заклинанья, в том числе и самое сложное заклинанье о щите Аполлона.

— Ах, вот как это называется. Щит Аполлона… Хм. У вас, куда ни глянь, везде Аполлон след оставил.

— Ты говоришь крамольные вещи! — недовольно произнес жрец этого бога.

— Ну, прости! Послушай. А может быть, ну их. Пусть катятся, а? Вдруг Хамсин уйдет, узнав, что старейшин нет в городе?

— Ты и сама не веришь в то, что говоришь…

В это время к нам быстрым шагом приблизилась Неясыть. Она волочила по земле два колчана набитых под завязку стрелами, под мышкой несла копье, а из обоих ее сапог торчали рукояти ножей разной длины. Лицо ее было сосредоточенным и непроницаемым.

— Идемте на стену. Кое-что вам надо увидеть.

Я заволновалась. Вид вооруженной до зубов и ожесточенной шаманки не сулил ничего доброго. Я переглянулась с Абарисом, и мы отправились на стену. Неясыть двигалась стремительно, и несмотря на свой небольшой рост и соответственно невеликий размер шага оказалась на стене гораздо быстрее нас.

— Смотрите! — воскликнула она, указав вниз, как только мы подошли к бойнице.

В расположении врага появилось нечто новое, а именно десятка два странных повозок, на которых стояло нечто, покрытое холстами. В большом количестве разводились костры, хотя до ночи было еще долго.

— Это может быть каким-то оружием? — спросила я у жреца. — Эти штуки довольно большие.

— Только бы это не было то, о чем я думаю, — задумчиво произнес он.

— И о чем же ты думаешь?

— Я полагаю, что это метательные машины.

— Что они могут метать?

— Все что угодно: камни, огонь…

— Они смогут пробить стену?

— Не знаю. Но она очень старая.

— Так могут?

— Не знаю.

— Смотрите! — снова вскрикнула шаманка.

Воины Хамсина начали расчехлять диковинные орудия. Перед нами предстали незамысловатые механизмы, предназначенные для метания. Они представляли собой укрепленный на повозке агрегат с ковшом, в который, по всей видимости, и помещалось то, что предстояла забросить во врага, то есть в нас. Признаться, это чудо техники не вызвало у меня ни страха, ни восхищения. Для меня орудия были довольно примитивными, и я не понимала, отчего такие лица были у моих соседей, которые с беспокойством следили за тем, как один за одним слетали чехлы с этих механизмов. Тревожиться я начала только после того, как рядом с этими машинами разглядела бочки, наполненные какой-то темной жидкостью. Один из воинов, достав из костра горящую головню, поднес ее к бочке и воспламенил ее. То же проделали и другие солдаты возле своих орудий. И не успела я сообразить, что за опасность угрожает нам, как Абарис бросился по лестнице вниз со стены, громко крича:

— Всем в укрытие! Немедленно! Всем спрятаться! В укрытие! Скорее!

Через несколько секунд раздался свист, за ним еще один и еще. Над моей головой пролетел горящий предмет и несколько таких же в тот же миг пересекли границу наших укреплений. Послышались крики ужаса, среди которых все еще продолжал раздаваться голос жреца:

— Прячьтесь за камнями! Водой не тушить!!!

Я оказалась почти в безопасности. Бочки перелетали через стену, метя в городскую черту. Но несколько из них все же упали в расположении. Я видела, как, изрыгая тысячи искр, они падали на землю и разливались в тот же миг огненными озерами, безжалостно и хладнокровно уничтожавшими всех и вся. Несколько живых факелов, издавая ужасающие вопли, метались в огненном море, затем падали и затихали. Огненные бочки, попадая в городские пределы, проламывали крыши, сея панику и смерть. Слышались крики, стоны, вопли, лай, ржание и свист летящих снарядов. Я оцепенела, схватившись за выступ в стене и с великим ужасом наблюдая, как горят городские улицы, как в небо поднимается черный, смрадный и удушающий дым, как одна за одной огненные бочки продолжают падать на город, как мечутся гипербореи в поисках укрытия.

Неясыть дернула меня за рукав.

— Очнись!

Я обернулась к ней. Выглядывая в бойницу, она посылала стрелу за стрелой в сторону врага. Возле ближайших орудий лежали по двое трое поверженных ее стрелами воинов. Но к ним на смену спешили другие, а рядом с метательными машинами стояло еще много огненных бочек.

— У меня кончаются стрелы, — сказал Неясыть, сосредоточенно натягивая тетиву.

— Я сейчас!

Не зная пока, где раздобыть стрелы, я бросилась к лестнице. На меня вдруг посыпался огненный град: снаряд просвистел прямо над моей головой и вскоре обрушился в метрах пяти от меня. Горящая лава устремилась ко мне. Я спрыгнула с лестницы и помчалась что есть мочи вдоль стены, убегая от огня и отыскивая арсенал. Но вдруг что-то темное, совсем не заметное среди дыма и копоти, попало мне под ноги. Я упала, перелетев через обуглившийся труп горожанина, и приземлилась весьма неловко. В ужасе я отползла от него, но тут заметила рядом с ним полный стрел мешок. Вскочив на ноги, я тут же с криком рухнула на землю: правая нога была сломана, ее тотчас охватила нестерпимая боль, которая вскоре начала разливаться по всему телу. Ко мне подскочила Троя. Она запрыгала вокруг меня, поняв, что я не могу встать, и жалобно заскулила. Ее белая шерсть стала темно-серой от сажи, витавшей в воздухе. Помочь мне никто не мог, все, кто еще был жив, прятались от огня.

— Троя! Возьми этот мешок. Там стрелы. Отнеси их Неясыти. Вон туда. Скорее! Я сумею встать, не беспокойся за меня. Ну, же!

Собака повиновалась. Схватив зубами тесемку на мешке, она затянула его, и поволокла свою нелегкую ношу к лестнице. Я закрыла глаза, их выедал дым. Слезы катились по щекам сами собой от боли, от обиды и отчаянья. Я задыхалась, горло пересохло. Неподалеку я увидела груду камней, сваленных здесь совсем недавно и предназначенных для того, что быть сброшенными на головы врага, но так и непригодившихся. Они могли бы служить памятником нашей теперешней беспомощности, мрачным монументом поражения. С трудом перевернувшись на живот, я поползла к этому сомнительному укрытию.

Боль пронзала тело до самого мозга. Я очень медленно продвигалась вперед, поминутно останавливаясь на передышки. Не сразу я заметила и то, что свист прекратился и теперь слышались лишь крики и причитания. Ко мне на встречу из-за камней вышла какая-то белая фигура. Это был жрец. К счастью, невредимый.

— Абарис, — произнесла я, и удивилась, услышав свой сиплый голос, — что это за чертовщина?

— Греческий огонь, — сказал он.

— Это ужасно… Просто чудовищно… Столько погибло… На моих глазах…

В горле стоял сухой ком, говорить было больно.

— Что с тобой? — спросил жрец.

— Я сломала ногу. А где старейшины?

— Я успел их проводить в подвалы развалин. Думаю, они уже вещи пакуют.

— Помоги мне подняться. Кажется, обстрел прекратился.

Превозмогая боль, мне удалось подняться на одну ногу и, опираясь на жреческое плечо, добрести до ближайшего укрытия.

Что творилось в городе не поддавалось никакому описанию. Сотни смертей оплакивалось сотнями голосов. Отовсюду слышались причитания, проклятья, стоны, крики и ругань. Мимо нас промчалось стадо обезумивших оленей. Дым все еще висел над городом, догорали черные лужи. Немногие из тех, кто не пришел в полное отчаянье, забрасывали их землей. Горели дома, огонь разносился и по уцелевшим крышам.

Добравшись до подвала под развалинами, мы узрели картину активных сборов. Старейшины собирались в дорогу. На все это умиротворенно взирал Печор. Мне показалось, что все эти баулы он грузить на свой челн не собирался. Ему тоже досталось во время обстрела: край его одежды был подпален.

Усадив меня на стул, Абарис принес воды. Я напилась и спросила его:

— У меня такое же черное лицо, как у тебя?

— Еще чернее, — позволил он себе усмехнуться.

Вскоре явилась и Неясыть. Вид у нее был возбужденный, на фоне прокопченного лица ее глаза так и горели. За ней влетела пребывающая в таком же состоянии духа Троя.

— Они стоят у стены с белым флагом, — произнесла шаманка и, выхватив у меня из рук кувшин с водой, принялась жадно пить.

Я взглянула на Абариса:

— Послы?

— Не иначе, — ответил он.

— Они будут предлагать нам сдаться. Это очевидно. Город разрушен…

— Останься здесь, я пойду на стену.

— Я с тобой!

— Каким образом?

— Черт! Я забыла! Нога…

— Что с твоей ногой? — спросила Неясыть.

— Сломана…

— Дай посмотрю.

Я знала, что она умела лечить, но не думала, что мне придется испытать на себе ее методы лечения. Резким движением она разрезала мой окровавленный сапог и откинула его в сторону. Вид торчащей из кожаных штанов острой косточки заставил меня прийти в ужас и завыть:

— Черт! Не могу смотреть на это!

Моя врачевательница взглянула на меня с укором и слегка скривила рот:

— Когда больно, обычно зовут маму, а ты почему-то всегда призываешь черта…

Я закрыла глаза и приготовилась к худшему. Руки ухватили края каменного табурета так сильно, что заломило в суставах. Зубы сжались и даже заскрипели. Как бы ни вынослив и крепок был мой нечеловеческий организм, боли я боялась очень сильно, особенно, когда знала, что она вот-вот должна случиться. В таком напряжении я провела несколько минут. Так мне показалось. Но так и не дождавшись острых болевых ощущений, приоткрыла глаза. Шаманка стояла возле меня, опираясь на свой лук и ухмыляясь.

— Что? Я безнадежна? — спросила я ее.

— Ты здорова.

— Как?

Тут я все-таки решила взглянуть на свою рану. Кости не было видно, кровь остановилась. О переломе свидетельствовала лишь дыра в моих роскошных оленьих штанах. При всем при этом я не ощутила даже прикосновения к своей несчастной ноге.

— Невероятно, — удивилась я.

Неясыть пожала плечами и собралась повернуться и уйти, но я остановила ее:

— Постой! Я хочу тебе сказать кое-что. Присядь.

Но она не стала садиться, а снова остановилась напротив меня, опершись на лук.

— Что ты хочешь мне сказать?

— Я хочу сказать, что если ты все еще считаешь себя чем-то обязанной мне, то я так не считаю. Я так и раньше не считала, и вообще никогда. Я очень благодарна тебе за все то, что ты сделала. И ты вовсе не обязана участвовать в этой войне, и не должна больше рисковать своей жизнью. Я освобождаю тебя от твоего обещания и хочу, чтоб ты уплыла вместе с Печором и старейшинами…

— А ты? — спросила она, перебив меня.

— Я нет. Я — до конца…

— Так и я тоже.

— Погоди…

— Нет, госпожа наместница! Позволь и мне сказать. На этой войне я не наемница. В ней я на стороне тех, за кем правда. А правда у тех, кому принадлежит эта земля, у тех, кто родился здесь. Как я. А со старейшинами нужно уплыть тебе.

Я рискнула подняться и с удовлетворением и радостью почувствовала прежнюю твердость в ногах.

— Ты мудрая женщина, Неясыть. Я рада, что знакома с тобой.

Наш разговор был прерван ворвавшимся в подвал Абарисом. По его лицу я поняла, что вести он принес дурные.

— Парламентарии выдвинули ультиматум, — заявил он сходу.

— Они требуют, что бы мы сдались?

— Нет. Они сожгут город до конца, если мы не выдадим Прону тебя.

Только и всего. Сдаться Хамсину, и город будет спасен. И он уйдет от его стен. Я не собиралась губить столько жизней, ради бессмысленной бравады. Нет. Мне было ясно, что Пронион обречен, если я не соглашусь на требования принципала. А зачем я нужна ему? Для коллекции. Ведь остальные наместники уже собраны в одном месте. Все, кроме Умара. Но он ведь всегда был за одно с Хамсином. Наверное, бывший наместник Медных Гор снова пообещал ему что-то.

Перед тем, как уйти из города, я проводила Абариса, старейшин и Неясыть на челн Печора. В городе никому из них теперь нечего было делать. К ним же я присоединила и Шабура, доверив его судьбу Абарису. Только Троя ни за что не захотела оставлять меня. Она осталась со мной. Водяной должен был увезти всех из Прониона и высадить на берег там, где можно было пробраться через горы в Аполло-Порт. Неясыть проведет их горными тропами, затем они попадут в столицу. Там Абарис должен будет предъявить ареопаг наместникам как законную власть. Хотя надежда на то, что они примут ее, не велика.

— Абарис, воспользуйся всеми известными тебе методами. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Не знаю, может ли хоть что-то подействовать на наместников.

— Не забывай, что это твоя земля, а не их! Ты должен убедить их выйти из столицы и напасть на Хамсина первыми, не дожидаясь, пока он возьмет город в осаду. Расскажи им о том, что случилось в Пронионе.

Эта идея была совершенно невыполнима, но я почему-то начала надеяться просто на удачу. Или на чудо.

Я стояла на причале долго, пока парус не превратился в маленький листок, оторванный ветром и унесенный к горизонту. Ветер усиливался, как и предсказывал Печор, приближался шторм. Но я надеялась, что морские духи не станут губить челн своего речного собрата, и он благополучно доберется до нужного места. Когда я едва уже могла стоять на ногах от порывов ветра и дождя, ко мне подбежала Троя. Она звала меня уйти с причала. Я на самом деле рисковала упасть в воду.

В стене, окружившей город Пронион, не были предусмотрены ворота. Мне предстоял спуск по лестнице вниз к отрядам Хамсина. Я прижалась щекой к каменной стене бойницы, которая еще совсем недавно покоилась глубоко под землей, а потом была извлечена из нее, опалена, полита кровью и слезами. Я обернулась назад. Никто не провожал меня. Я для всех здесь была чужая. А ведь именно ради этих людей я жертвовала сейчас своей свободой. Ну, что ж. Что значит слава, если ни чему не служит? И к чему она? А моя бесславная участь пусть послужит этим горожанам, с которыми меня ничего не связывало.

Один из жителей этого города все же помог мне спустить лестницу со стены. С той стороны меня уже поджидали. Как только я начала спускаться, ко мне направилась делегация во главе с уже знакомым мне персонажем: впереди всех шествовал ворон в человеческом облике. Позади его шло несколько солдат и Ю-Ю. Он-то, перегнав Ильсара, и встретил меня первым. Кажется, он выглядел обеспокоенным.

— Ты не ранена? — спросил он первым делом, выполняя, видимо, данную когда-то давным-давно клятву Гиппократа.

— Нет, — отстранила я его и остановилась, обратившись к подручному Хамсина:-Где твой хозяин, Скра?

— Обезопасьте пса, — кивнул он кому-то за своей спиной.

Двое солдат тут же направились к Трое, волоча металлическую сеть.

— А ну, не смейте трогать мою собаку! — не выдержала я и потянулась к рукояти меча.

Моя рука была резко перехвачена и заведена за спину. Я почувствовала, как в запястья впилась веревка. Сопротивляться было глупо. Я лишь скрежетала зубами и посылала им всем мысленные проклятья.

— Я хочу сейчас же видеть Хамсина! — закричала я, стараясь отстраниться от солдат, скручивающих мне руки.

— Не знаю, о ком ты говоришь, — спокойно сказал Ильсар. — Но ты можешь увидеть сейчас же принципала Прона.

Он снова кивнул солдатам, и те подтолкнули меня в нужном направлении, словно сама бы я никак без них не начала двигаться.

— Ю-Ю, — полуобернувшись на черта, окликнула я. — Позаботься о Трое. Прошу тебя!

Меня обезоружили: отняли Трою, потом сняли с пояса меч, а с шеи — нож. Я слышала, как моя собака отчаянно сопротивляется, взвизгивая и огрызаясь. Но теперь она уже была не так сильна, как раньше.

То и дело невежливо подталкивая и понукая, меня подвели к шатру главнокомандующего. Ильсар откинул предо мной полог.

— Ну, наконец-то! — встретил меня капризный женский возглас.

В шатре было сумрачно, и я не сразу смогла разглядеть принципала и его спутницу. Хамсин, встретивший меня пронзительным взглядом, курил кальян, восседая на множестве разложенных прямо на холодной гиперборейской земле оленьих шкур. Василиса, закутанная в две умопомрачительные шубы, корчилась то ли от здешнего холода, то ли от презрения ко мне. После того как солдаты, оставив меня, вышли, блондинка обратилась к Хамсину:

— Теперь-то мы можем вернуться назад?!! Я ненавижу этот ужасный городишка! Будь он проклят! Сколько мне пришлось здесь вынести!

— Зачем ты во все это ввязалась? — спросил меня принципал, не услышав ни единого слова Василисы.

— Ты меня слышал, дорогой? Я хочу немедленно убраться отсюда обратно в Храм! А лучше в наш столичный дворец!

Василиса нервно заерзала в своих блестящих соболях и куницах.

— Ты уже спрашивал, — ответила я на вопрос принципала.

— Проклятье! — воскликнула блондинка и спрятала лицо в меха.

— И что ты мне ответила тогда? — снова задал вопрос Хамсин.

— Я ответила, что не позволю тебе сделать то, что ты задумал.

— И ты уверена, что способна на это?

— Способна на что?

— Остановить меня?

— Может быть одна я — нет.

— А кто с тобой? Наместники? Ареопаг? Народ гипербореи? Или может быть сам Хозяин? И где же они все? У меня создалось впечатление, что ты на этой земле одна хочешь противостоять мне.

— Ты ошибаешься…

— Мне известно о том, как ты и твои друзья прорывались из Аполло-Порт!

— А жители этого города?

— Эти упрямцы, которые до сих пор точат на меня зубы? Я мог бы хоть сейчас стереть этот городишка с лица земли! Они не остановят меня! И не посмеют даже пытаться! Они опасаются за свое имущество и слишком дорожат своими смертными шкурами. Никто ведь не стал уговаривать тебя не сдаваться в плен? Я угадал?

— Ты прав, как всегда, дорогой! — снова включилась в разговор Василиса. — Мы отомстим за то унижение, которое нам пришлось вынести в Пронионе! Мы разрушим этот город! Сожжем дотла!

Она даже вскочила с места и прошлась, волоча подол шубы по земле и потирая руки. Хамсин все еще продолжал вопрошающе смотреть на меня.

— Надеюсь, ты собираешься выполнить данное обещанье и оставить в покое этот город? — спросила я, потому что последние слова Василисы меня весьма насторожили. — Ты и так там почти камня на камне не оставил.

— Я еще не решил! — нервно рыкнул принципал и тоже вскочил, обратившись к своей любовнице:

— Успокойся и сядь! От твоих метаний у меня все мелькает перед глазами!

— Это не от моих метаний у тебя мелькает перед глазами! Это все проклятая тундра! И ее однотипные пейзажи! Я хочу назад во дворец! Хочу в свой сад!

— Ты получишь свой сад, как только я расправлюсь с наместниками!

— Что же тянешь?!!

— Всему есть свое время, и не указывай мне!

— Ты не можешь без моих указаний! Ты нерешительный! Ты даже мужа моего не смог прикончить!

— Замолчи или пожалеешь!

Начиналась милая семейная стычка. Меня даже смех разобрал. Хамсин обернулся в мою сторону. Он был взбешен, но вовсе не из-за меня.

— Что смешного?

— Может, избавите меня от ваших перепалок? Только их мне еще выслушивать не хватало…

Я опустила глаза, не в силах заставить себя не улыбаться.

— Она же издевается над тобой, не видишь разве? — в том же крикливом тоне вопросила Василиса, указывая в мою сторону перстом в драгоценном камне.

Принципал закивал головой, то ли соглашаясь со своей подругой, то ли с какими-то собственными мыслями. Двумя быстрыми шагами он подошел к выходу, откинул полог и позвал своего верного слугу:

— Ильсар!

Тот явился незамедлительно, словно только и ждал, когда его позовут. Его хозяину даже ни к чему было надрывать связки, Скра был всегда рядом.

— Слушаю, — сказал он и наклонил голову.

— Мы уходим. Прикажи снаряжаться в дорогу.

О своей участи я могла лишь догадываться. Меня усадили в повозку, связав не только руки, но и ноги. Трою, обмотанную сетью, положили у меня в ногах. Отряды Хамсина собрались довольно быстро. Передовые ушли гораздо раньше нас, за ними потянулась, по всей видимости, артиллерия: те самые машины, что превратили Пронион в горящие руины. И только потом отправилась личная гвардия принципала и он сам. Хамсин и Василиса ехали верхом почти позади всех, и я могла наблюдать за ними. Блондинка была закутана с головы до ног и ежилась от каждого порыва ветра так, что даже издалека было заметно. А я уже привыкла к вечному холоду и неуюту тундры. Мы находились сейчас слишком далеко от теплых источников, открытые для всех ветров и холода. Я не могла даже закутаться в свой плащ, так как руки были связаны, но и он мне вряд ли помог бы.

Повозка, как и вся процессия, двигалась довольно медленно, так что, лишь слегка прибавив шаг, меня догнал Ю-Ю. Изловчившись, он запрыгнул на покрытые шкурами дроги и уселся рядом. Я заметила, как напрягся Хамсин, увидев этот его маневр.

— Принципалу не нравится, — кивнула я.

Доктор оглянулся.

— Да, ну и что! Я и так на волоске вишу.

— От чего на волоске?

— От смерти, от чего же еще.

— Ты знаешь, кто такой Прон?

— А то!

— Знаешь?!!

Я была удивлена. Я ведь полагала, что как только открою Ю-Ю глаза, он тут же воспылает к своему хозяину ненавистью.

— Тебе известно, что Прон — это ни кто иной как Хамсин? Тот самый, который десять лет назад пленил тебя и заставлял работать в шахтах?

— Не кричи так! Кругом ведь уши. Я знал об этом с самого начала. Случайно догадался, увидев однажды, как его слуга превращается в ворона. Да ведь Хамсин и не изменился совсем, только внешне, но ведь это ничего не значит.

— Почему же ты служишь ему?

— Я служу ему, лечу его людей, завоевываю его доверие только для того, чтоб оказаться в один прекрасный момент кому-нибудь полезным. Например, тебе.

— Ты лукавишь. Есть что-то еще. Ведь так? Откуда ты мог знать?

— Однажды я ведь помог тебе бежать?

— Потише! Мне, кажется, Хамсин прислушивается к нашему разговору.

— Да пусть слушает…

— Странный ты какой-то. Я ведь тебя давно вроде бы знаю… И не спрашиваешь, что с твоей женой.

— Я уверен, что с ней все в порядке.

— Откуда такая уверенность?

— Надо убедить Прона, что ты не сможешь бежать, тогда он позволит развязать твои конечности.

— Уходишь от ответа? Хотя постой-ка… Я, кажется, догадалась, почему ты при Хамсине остался. Неужели все-таки Василиса?! Быть не может!

Ю-Ю оправдываться не стал — не захотел или, может быть, не нашел, что сказать. Меланхолично соскочив с повозки, он направился на встречу Хамсину. Не останавливая коня, диктатор выслушал доктора, который бежал рядом с ним, махнув рукой, отдал кому-то распоряжение. Один из тех воинов, что находился рядом с принципалом, подъехал ко мне и, остановив повозку, двумя ловкими движеньями разрезал мои веревки. Я освободилась и принялась растирать запястья, заставляя застоявшуюся кровь двигаться быстрее. Затем я подползла к своей собаке.

— Не вздумай! — грозно предупредил солдат.

Мне было приказано держаться от нее подальше.

Теперь я могла отвернуться от принципала и, закутавшись в плащ, наблюдать за ничем особенно не приметным пейзажем предгорной тундры. Гвардия Хамсина, довольно таки на большое расстояние отстав от основных сил армии, медленно и вальяжно двигаясь, подходила к перевалу. Казалось, что командующий никуда не торопился. Понять его намерения я не могла. Стоило ли терять столько времени и сил, собираясь в поход на Пронион, что бы даже не захватив город, добыть недостающего наместника, тогда как все остальные его недруги преспокойно сидят в столице.

Созерцая то, как быстро опускается на нас вечер, я не заметила, как принципал подъехал к моей повозке. И как это Василиса допустила такое безобразие? Но оказалось, что она уже перебралась в более удобную не повозку даже, а почти экипаж, и задремала, словно в колыбели. Что же тебе надо, бывший наместник?

— Красивый закат, — сказал он мне довольно миролюбиво.

— Я и не знала, что ты эстет, — не слишком учтиво отозвалась я.

Он не обратил внимания на мой тон и продолжал следил глазами за опускающимся за горы солнцем. Оно не баловало нас ни вчера, ни сегодня, а под вечер вдруг вынырнуло из-за края туч, но лишь на пару мгновений. Глядя на горизонт, я снова остро почувствовала жуткую усталость и одиночество, и мне снова захотелось домой.

— Скоро перевал, — сказал Хамсин. — Надо будет сделать остановку. Ночью опасно идти через горы.

Я несколько секунд внимательно изучала выражение его лица, пытаясь понять намерения непредсказуемого диктатора. Он был самым странным из всех наместников, с которыми мне приходилось встречаться. Были свои странности и у Гавра, но я успела к ним привыкнуть. Смысл же поступков Хамсина, что тогда, десять лет назад, что сейчас, был мне неясен. Интересно, а он-то понимает свою нелогичность?

— Куда мы следуем? — спросила я у него, когда солнце, наконец-то, скрылось и он оторвал свой взгляд от горной гряды и перевел его на меня.

— Нам нужно пройти перевал.

— А дальше? Дальше что ты намерен делать?

Он помолчал немного.

— А дальше тебе предстоит стать свидетельницей великих исторических событий.

— Свидетельницей, но не участницей?

— Это уже тебе решать.

— Так ты идешь в столицу?

— Нет.

— Тогда я ничего не понимаю. Разве наместники не там?

— Я не хочу громить свою же столицу. Они все равно рано или поздно вылезут из города. Им придется. К тому же наместники мне нужны в совершенно определенном месте.

— Туда мы и направляемся, в это определенное место?

— Ты догадлива. А знаешь, где оно находится?

— По всей видимости, где-то в районе реликтового леса?

— Правильно. Мне нужно, чтоб они как можно ближе подошли к подземелью Энги.

— Так я и думала! Ты знаешь о подземелье?

— Конечно. В нужный момент старушка сослужит мне хорошую службу. Она лишит всех бессмертных их жизненной силы, и мне останется лишь докончить дело.

— А сам-то ты не боишься? Энга не станет различать, кто есть кто.

— Риск есть в любой авантюре. И это стоит того!

— Зачем же было терять время, идя походом на Пронион? Неужели моя свобода тебя не давала покоя? А старейшин почему же ты отпустил со спокойной душой?

— Ареопаг не страшен мне. Ты ведь и сама это понимаешь. Как только мне донесли, как они развлекаются в Пронионе, я решил для себя оставить этих боровов в покое и не тратить больше на них время.

— Зачем же ты разрушил город? Или это все же решил отомстить?

— Это мое дело!

Мне показалось, что он начал гневаться. Из-за чего это вдруг? Пришпорил коня, поскакал вперед. Темнота спустилась очень быстро. Я раздумывала: попытаться ли бежать или нет. Да мне просто некуда было бежать теперь. Я ничего теперь не знала о своем будущем. Ничего не могла знать и о судьбе Медных Гор и всего остального мира по Ту Сторону. А что если план Хамсина удастся? Что если у него все получиться? Что тогда будет со всеми нами? Со мной? С Гавром? Может быть лучше всего сейчас оставаться рядом с диктатором. Может быть, прав доктор, оставаясь при нем. Ведь так я, возможно, сумею понять его и помешать ему. Стоило ли притвориться, что я на его стороне? Нет. Я просто не сумела бы…

Темнота становилась плотнее. Гвардейцы принципала, ехавшие впереди, зажгли факелы, освещая дорогу остальным. Моя повозка остановилась, и я увидела приближающиеся ко мне два красных огонька.

— Ю-Ю, ты должен мне помочь!

— Тише!

— Можешь раздобыть бумагу и чернила?

— Кому будет эпистола?

— Гавру. Я хочу предупредить его, что б ни он и никто другой из наместников и не думали покидать столицу. Пусть сидят там до последнего или вообще возвращаются по домам.

— Так они тебя и послушали!

— Должна же я хоть что-то предпринять!

— Ну, хорошо. И как ты отправишь письмо?

— Ты поможешь мне освободить Трою…

— Опять ты подставляешь мою голову.

— Ты сам этого хотел или не так? Кто тут недавно бросался пафосными речами? Пиши письмо!

— Даже если Гавр и прочитает послание, он почувствует подвох, не узнав твоего почерка.

— Я не могу писать сама. Заметят.

— Тогда и смысла нет…

— Ю-Ю, я тебя прошу!

— Ладно, я попробую…

Вокруг меня загорались костры. Я волновалась и понимала, что сглупила, посылая Абариса и старейшин совсем с противоположной миссией. Теперь мне нужно было надеяться, что Троя достигнет Аполло-Порт первой. А так же что ее не разорвут по дороге к дворцу разозленные нашим побегом псы-духи. А как же зол на меня Гавр! Даже представить не могу. Он ведь уверен, что я подалась тогда прямо к Хамсину. А может быть, он даже ревнует? Глупые надежды…

Ю-Ю появился передо мной минут через пять.

— Я решил, что лучше пусть будет письмо от моего имени, — сказал он с некоторым сомнением в голосе. — Все-таки мы с Гавром знакомы, и у него нет оснований считать меня предателем…

— А на мой счет у него сомнения?

— Брось! Всем тут известно, что ты поссорилась с Гавром и другими наместниками.

— Да откуда?!

— Вновь прибывшие в ополчение столичные жители поведали о той заварушке. Хамсин, помниться, пришел в восторг. Велел кому-то проследить за вами.

— Ю-Ю, он как-то странно ведет себя со мной? Что ты думаешь об этом?

— Поговорим об этом после. Вот письмо.

Темнота стала нашим союзником. Никто, по всей видимости, не собирался заботиться о моем комфорте, и потому в непосредственной близости от меня не было ни костров, ни палаток. Воины устраивали лагерь и, кажется, не обращали на меня внимания. Доктор удалился, чтоб не вызывать подозрений, а я принялась распутывать сложные узлы, которыми была стянута сотканная из стальных тросов сеть Трои.

— Ты все поняла? — спросила я ее, когда у меня все-таки появилась надежда на то, что я сумею распутать веревки.

Собака лежала неподвижно, шевелились лишь ее зрачки. И в голове моей звенели тревожные колокольчики: как она доберется и доберется ли вообще? Как примут ее наместники? Поверят ли письму? Его написал доктор, но Троя ведь мой пес-дух! И они, конечно же, подумают обо мне.

— Постарайся пробраться во дворец, если наместники все еще там, конечно. И непременно найди Гавра, именно его. Не попадись, ради всего святого, на глаза Аттиле. Он наверняка страшно зол за то, что ты покусала его, — напутствовала я ее, разматывая путы. — В случае чего, действуй через Цербера. Он хоть и не питает к тебе дружеских чувств, но все равно не будет нападать, не разобравшись.

Мне приходилось то и дело прерываться, так как кто-нибудь из солдат изредка все же бросал взгляд в мою сторону. Наконец уж совсем стемнело, и я как раз справилась с последним злосчастным узлом. Мне осталось лишь привязать свернутое рулоном письмо к шее Трои. Пришлось воспользоваться кожаным шнурком, оторванным от сапога. Собака активно зашевелилась, почувствовав свободу, видимо ее лапы совсем закоченели. Это заметил один из солдат, стоявший у костра. Он начал настороженно всматриваться, нахмурившись, потом сделал шаг в нашу сторону.

— Троя, скорее! Беги! — прошипела я.

Она резво соскочила с повозки, сеть, вероломно звякнув, упала на землю. Все стоявшие рядом солдаты сразу же обернулись на нас, а тот, что заметил неладное первым, кинулся ко мне с проклятиями, но вдруг резко остановился и злобно оскалился. Он выхватил стрелу из-за спины и в одно мгновенье нацелил ее в несущееся вверх по холму белое пятно. Я рванулась почти инстинктивно и, спрыгнув с повозки, подлетела к нему в ту же секунду и сбила его с ног. Стрела улетела куда-то в небо. Солдат громко выругался, и в великом гневе со всей силы ударил меня в лицо. Я отлетела к костру и едва не рухнула в самое пламя. Из разбитой губы быстрым ручьем хлынула кровь, но я была довольна: Троя успела скрыться в темноте.

Мне дали платок. Он уже через несколько мгновений стал красным с белыми пятнами. Преданный воин принципала постарался: кровь никак не унималась. Доктора ко мне не допускали, потому что учинили допрос в палатке главнокомандующего. Он, кажется, злился. Но не на меня, а на того воина, что промахнулся и не попал в мою собаку. Я решила заступиться за него зачем-то:

— Это я ему помешала, за что мне и досталось.

— Ты — это другая история! — прикрикнула везде и всюду присутствовавшая Василиса. — Не встревай!

Я пожала плечами. Вообще-то мне было больно: губа распухла и челюсть ощущалась как-то странно и похрустывала. Хамсин неистовствовал, отмеривая шаги в небольшом пространстве шатра:

— Куда ты отправила ее?!! В столицу?

Я молчала. Отнекиваться было бесполезно. Принципал достал откуда-то платок побольше, почти полотенце, и швырнул мне его, потому что некогда белоснежный и благоухавший василискин платок пришел в совершенную негодность. Блондинка не могла найти слов от негодования, и лишь фыркала, изредка вставляя что в роде:

— Я же говорила! Нечего ее было развязывать!

— Может быть, тут твой добрый доктор замешан?! — вдруг осенило принципала.

Он даже остановился.

— Он тут ни при чем! — испугалась я.

— Ну, конечно же, он замешан! Это он помог ей, без сомнения! Я говорила тебе, что ты пригрел змею на груди!!! — снова прорвало на красноречие Василису.

— Вряд ли он станет рисковать своей семьей, даже ради старой дружбы, — высокомерно изрек Хамсин.

Я насторожилась:

— При чем тут его семья?

Мне сложно было говорить, почему-то еще и язык начал болеть. Я не стала больше отнимать от лица полотенце, представляя, как я сейчас могу выглядеть. Принципал не услышал моего вопроса, он был поглощен собственными мыслями. Необходимые пояснения дала мне блондинка:

— Нам для нашей смертной армии нужен был доктор. И ты думаешь, он тут просто так стал бы торчать? Он боится за свою женушку и детишек, потому что знает, что мы победим и доберемся до Дремучего Леса и до них!

Так вот оно что! Бедный Ю-Ю! А я-то, дура!!!

— Помолчи, — грозно взглянул на нее Хамсин.

Василиса удивленно подняла брови. Выражение ее лица говорило само за себя: "а что я такого сказала"? Она была умней, когда правила Дремучим Миром…

— Мне следовало бы самой догадаться. Ты его запугал, — проговорила я сквозь платок.

— Я устрою вам очную ставку, — внезапно остановившись посреди шатра, провозгласил Хамсин.

Но ей не суждено было состояться. Появился Ильсар:

— Господин! Нам нужно немедленно сворачивать лагерь! — со своим низменно непроницаемым выражением лица отчеканил он и сощурил глаза, взглянув на меня. — Разведка донесла, что наместники готовятся покинуть столицу. Мы можем не успеть к месту назначения.

Теперь и Ю-Ю оказался под арестом. Его вина была не доказана, но из доверия он, по всей видимости вышел. Нас усадили на одну повозку, только мне снова связали руки, а за ним просто присматривали. Мы двинулись к перевалу среди ночи, и это было небезопасно. Волновались даже храбрые воины принципала. Некоторые из них, те, что ехали ближе к нам, с тревогой говорили об опасных горных тропах, через которые было боязно идти даже днем. К тому же ветер стал сильнее, и это точно не предвещало ничего хорошего.

— Почему ты не сказал мне? — спросила я доктора, как только солдаты, охранявшие нас отвлеклись. — Я думала о тебе плохо, и теперь мне стыдно за это.

— Стыд — это хорошее чувство, — ответил Ю-Ю своим излюбленным тоном философа. — А что я тебе должен был сказать?

— Ты не упомянул о том, что Хамсин грозил расправиться с твоей семьей.

Он уронил голову, помолчал, потом произнес:

— Я сказал все, что ты должна была услышать. Остальное — это личное.

— Прости… Но ты ведь не веришь в то, что Хамсин одержит победу и мир окажется у его ног?

— Я не знаю, во что мне нужно верить. Но, так или иначе, я не хочу рисковать.

— Тем не менее, ты рисковал. И рисковал из-за меня.

— А зачем я тогда тут? Если бы я знал, что не пригожусь здесь, то давно бы был возле своей семьи.

— Я такая дура, что сомневалась в тебе! Ты простишь меня?

— Да о чем ты? Как твое лицо?

Я так и не решалась еще оторвать от него полотенце. Оно тоже наполовину уже окрасилось в бурый цвет.

— Заживет до свадьбы!

— До какой это свадьбы? — удивился он наигранно.

— Прекрати! Ты ведь знаешь — это идиома.

Повозка начала поднимать в гору. Начиналась та самая опасная горная дорога. Солдаты Хамсина подъехали ближе, но не из излишней бдительности, а потому что тропа становилась все уже и уже, а факелы ее слишком слабо освещали. Спереди пришел приказ двигаться быстрее. Принципал торопился, боясь опоздать на свою главную битву. Но только бы не опоздала Троя! Хотя…

Может быть, эта решающая битва все же должна состояться? Ведь все, наконец, должно решиться раз и навсегда…

Мне стало не по себе. Я не видела пропасти, растущей под нами, но ощущала ее холодное дыханье. Оно поднималось снизу, овеивало всех нас страхом и уносилось с все более усиливающимся ветром. Кони гвардейцев уже не могли ехать рядом с повозкой, а только впереди и сзади. Я видела факел в руке того, кто вел под уздцы нашу лошадь, и этот огонь притягивал мой взгляд. Вправо, где разверзлась глубокая темнота, я боялась даже голову повернуть.

— Нам лучше пойти пешком. Так надежнее, — предложил Ю-Ю.

— Почему?

Саму меня мысль о том, что мне придется идти по горной дороге в кромешной темноте, совершенно не вдохновляла. Почему-то повозка казалась мне надежнее. Ю-Ю слез первым.

— Колесо может соскочить. Здесь совсем узко, — пояснил он.

Со связанными запястьями идти было еще страшнее. Я пропустила вперед доктора, который отлично видел в кромешной темноте, и семенила за ним. Позади нас ехало на лошадях еще несколько гвардейцев.

Нервная дрожь в ногах прошла лишь с наступлением утра. Тогда я могла ясно увидеть, что самое страшное место перевала мы миновали ночью. Но под нами все еще была высота, а тропа пока не становилась шире. Зато теперь я хоть могла лицезреть своими собственными глазами, что нам угрожало. Поэтому не так уже было страшно. Я могла видеть далеко впереди благородную чету, ехавшую верхом, и представляла себе, как должно быть недовольна была Василиса этим ночным переходом. У меня же самой гудели ноги и ступни болели от камней.

Снова поступила команда ускорить шаг. Я прокляла Хамсина про себя и постаралась ускориться, но лишь для того, чтоб догнать повозку и запрыгнуть на нее. Я не заметила, как этот камень вырос прямо на моем пути и попался мне под ноги. Я слишком была усталой, а мои руки были связаны и не помогли мне сохранить равновесие.

Так бывало раньше во сне, когда я была маленькой. Мне снилось, что я падаю с огромной высоты. Дух захватывает, сердце замирает, и хочется поскорее, поскорее проснуться. Хоть бы это было сном! Но во сне я не могла бы так больно удариться и так надолго потерять из виду весь белый свет. В последние мгновения своего сознания я еще успела заметить, как где-то там наверху, высоко-высоко стоит множество живых и услышать их странные глухие голоса…

Первым в своей новой жизни я увидела своего старинного приятеля доктора. И сколько раз уже ему приходилось залечивать мой несчастный организм? Если бы не моя способность к регенерации, все мое тело было бы уже сплошь покрыто шрамами и рубцами. Да что там говорить: обычные люди, как правило, при падении с высоты пятидесяти метров не выживают.

— Позвоночник переломан в двух местах, перелом основания черепа, контузия, про руки и ноги я вообще молчу, — перечислял он сухим конторским тоном, сидя возле меня. — Двое суток ты в себя не приходила.

— Ю-Ю, от меня хоть что-нибудь осталось? — сумела выговорить я.

— Зато лицо твое вернулось в нормальное состояние, опухоль спала, — уже более веселым голосом констатировал врач. — Не переживай! Все у тебя уже почти в норме. К вечеру уже можно танцевать.

— Ты подозрительно весел. Что плохого еще случилось, пока я валялась с пробитой башкой?

Ю-Ю взял мою руку и начал нащупывать пульс.

— Слабый пока… Что плохого? Не знаю, хорошо это или не очень, но мы достигли того самого места икс.

— О наместниках пока ничего не слышно?

— Мне ничего не слышно. Мне приказано нести гауптвахту возле тебя.

— Хамсин приказал?

— А кто же еще?

— А что это за шум там? Какие-то крики. Женские, по-моему…

— У нас тут в лагере только две представительницы прекрасного пола: ты и Василиска. И раз ты сейчас не вопишь во всю глотку, то… сделай логический вывод.

— Смеешься? Я после контузии…

— Ах, да! — шлепнул он себя ладонью по голове.

— И что это она так верещит?

— Из-за тебя все.

— Неужели переживает? Как убивается бедная!

— Знаешь, Хамсин сам тебя вытащил из ущелья. Собственными белыми ручками. Это ее взбесило. До сих пор успокоиться не может.

— Сам? Зачем это ему, если он все равно собрался всех наместников, включая и меня, уничтожить? Я могла бы вообще не выйти из этого ущелья и впасть в бесконечный анабиоз.

— Этот же вопрос наверняка волнует и нашу истеричную первую леди.

— А ты что думаешь?

— А я думаю, что у нашего принципала на тебя какие-то особые планы. Не стал бы он так напрягаться ни из-за кого другого.

— Какие еще планы?

— Мне кажется, ты об этом узнаешь совсем скоро.

— А ведь такое происходит не впервые. Однажды, он уже вытаскивал меня из воды. Какое-то у меня предчувствие появилось… Странное…

— Я заметил, что женщины подобные вещи склонны преувеличивать и даже иногда выдумывать, — возвестил Ю-Ю так, словно сделал открытие. — А ты почему-то упорно не хочешь замечать очевидного. А Василиса уже давно, между прочим, заметила. Кстати, она призналась своему возлюбленному, что сама помогла тебе бежать их храма. И главное, она сказала, почему так поступила. Как думаешь, у нее есть основания для ревности?

— Люди иногда ревнуют и на пустом месте. Василиса, если ты помнишь, — человек.

— То есть ты все также упрямо ничего не хочешь замечать?

— Ю-Ю! Что я не хочу замечать? Что Хамсин вдруг проникся ко мне глубокими чувствами? Что он в меня влюблен? Но это же смешно! Ты же реалист, Ю-Ю, ты агностик! Ты никогда не был романтиком! Ты же не можешь верить в подобную чепуху! Титан не может влюбиться! Мне хватило трех лет, проведенных с Гавром, чтобы понять это.

— А Хамсин вовсе не титан. И никогда им не был. Даже в прошлой жизни…

— Что?.. Ты уверен?

Меня поразил столбняк. Я даже забыла все свои заготовленные аргументы.

— Реалист, агностик… А знаешь, почему? Потому что я, прежде всего, — физиолог. Помнишь об этом?

— А что… есть какие-то отличия в физиологии?

— И почему, ты думаешь, он меня при себе держит? Я нужен ему на тот случай, если с ним случиться неприятность в роде той, которая приключилась с тобой. Или ранят его в бою… Человеческий организм, даже наделенный бессмертием, не может так же успешно регенерировать, как организм титана или даже организм титана в сотом поколении. Гены небожителей очень сильны. А Хамсин когда-то так и не сумел вновь обрести зрение. Глаза возродились, а способность видеть ими — нет. С титаном такого бы не случилось. Понимаешь?

Я пребывала в растерянности и ничего не могла понять. Так вот почему он всегда был так непредсказуем, непостижим и скрытен. А я-то хвастала перед ним своими ангельскими генами…

К вечеру этого дня я могла уже подняться и пройтись. Я решилась выйти из палатки на свежий воздух. Меня не стали больше связывать, солдаты смотрели на меня даже с какой-то жалостью. Наверное, я очень похудела, и уж точно была бледна как полотно. Во всем теле чувствовалась слабость, какая бывает после высокой температуры или выхода силы в большом количестве за один раз.

Местности, в которой мы остановились, я не узнавала. Возможно это все же было подножье горы Аполлона, только с другой стороны. Реликтовых деревьев неподалеку также не наблюдалось. Но зато почему-то именно это место и считалось самым близким к подземелью Энги.

О приближении наместников ничего не было слышно, но лагерь пребывал в боевой готовности. А я постоянно находилась под присмотром. Везде и всюду на своей спине чувствовала наблюдающий взгляд.

Уже перед самым закатом меня удостоили аудиенции. Вернее сказать, Хамсин подошел ко мне один без своей неизменной спутницы и без Ильсара. Я сидела на камне и смотрела в ту сторону, откуда могли появиться наместники. У горизонта местность заканчивалась холмами, а перед ними не было ни души. Я ждала и боялась их появления. Кем бы мне пришлось тогда быть: наблюдателем или участником. И на чьей стороне? В моей голове все совсем перемешалось. Возможно, результаты контузии…

Я собралась было подняться с камня, но увидела принципала и осталась на месте. Он пребывал в меланхолии: его обычный грозный вид сменился скучающим выражением. Ожидание томило его также как и меня. Хамсин подошел и остановился рядом.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, глядя в ту же сторону, что и я.

— Спасибо. Хорошо.

А что я еще могла ответить? Поблагодарить его за спасение? Или за то, что именно из-за него я упала в пропасть?

— Твой друг тебя быстро поставил на ноги.

— Да.

— Ты очень бледна. Может быть, тебе не стоило подниматься так рано?

Я не могла поверить ушам: что за тон?! Нет! Разрешить все раз и навсегда!

— Ты слишком заботишься обо мне, принципал. Ты забыл, что собрался разделаться со всеми наместниками? А ведь я — тоже наместница. Или тебе уже не нужны Медные Горы?

— Мне не нужны Медные Горы, — подтвердил он совершенно невозмутимо и добавил:-Я и половину всех других наместничеств готов отдать тебе.

Меня бросило в жар. Я даже слегка заикаться начала:

— Это… как-то… странно…

— Нет здесь ничего странного. Я предлагаю тебе перейти на мою сторону и разделить со мной добычу и славу.

— Именно мне?

— Да.

— Но почему?

— Я так решил…

Я вспылила:

— К черту!!! Объясни все сейчас же, иначе у меня голова лопнет! Перестань ходить вокруг да около! Почему ты не дал мне пропасть в ущелье!? Почему Василиса вне себя от ревности!? Говори все как есть на чистоту!

Он не удивился этому словесному всплеску и пояснил как можно сдержанней:

— Мы родственные души. Разве ты не чувствуешь это? Мне это стало понятно еще тогда, в прошлой жизни. Я хочу, чтобы ты была всегда рядом со мной.

— Ты что же… ты меня любишь?

— Возможно, так это называется у людей. Но здесь это чувство имеет иные свойства.

— Никаких иных свойств любовь не может иметь нигде. "Первородная дочь земли", — так говорила одна моя знакомая богиня.

— Поверь мне, она имела в виду совсем не то, что подразумевают под этим смертные.

— А что же?

— "Любовь, что движет солнце и светила", Беатриче. Это космос. Его невозможно постигнуть, но можно в него поверить…

— Это слова Данте, а Данте был…

— Титаном. Который потом решил стать смертным…

За нашими спинами раздался крик:

— Ненавижу!!!

Я вскочила с камня и обернулась на этот отчаянный вопль. Все произошло в один миг: длинный нож, летящий прямо в грудь Хамсина, брошенный рукой разгневанной белокурой красотки, которая только что подслушала весь наш разговор, и две стрелы, пущенных вороном в человеческом обличье, одна из которых сбила кинжал, и тот отлетел к моим ногам, а другая поразила ревнивицу прямо в шею. Верный Ильсар как всегда был начеку.

Я подбежала к Василисе. Она упала на мерзлую и такую нелюбимую ею землю тундры, ухватив обеими руками толстый стальной прут, торчащий из ее шеи, храпя и закатывая от ужаса глаза. Ее тело извивалось от боли, она не хотела умирать.

— Ю-Ю! — заорала я, что было мочи.

Получилось не слишком громко. Из-за всех последних потрясений я совершенно потеряла голос.

Он прибежал вместе с двумя десятками гвардейцев, что были поблизости и наблюдали последнюю сцену. Но было уже поздно.

— Расступитесь! Дайте же ей воздуха! — кричал доктор, расталкивая солдат, наклоняясь над ней и пытаясь успокоить. Но все было напрасно.

Глаза ее еще жили, пальцы цеплялись за чахлую траву, скребли землю, каблуки сапог вонзались в грунт. Но это была агония. Через несколько мгновений закончилась и она.

— Все, — сказал черт, поднявшись с земли.

Я посмотрела на Хамсина. Его лицо все это время выражало лишь праведный гнев. Поверженное тело его недавней любовницы не вызывало у него больше никаких эмоций. Я обратилась к нему:

— Как же ты можешь быть сейчас таким безразличным? Она ведь любила тебя! Любила обычной, глупой человеческой любовью без всяких космических свойств. И ты сейчас не прольешь над ней ни слезинки?

Он ничего не ответил на это. Я отступила от него на два шага.

— Вот что: мне не нужен твой космос… Не нужен! Он слишком велик для меня и слишком непонятен. Он не знает жалости и сочувствия. В нем нет тепла. Он холоден, целесообразен, беспощаден… Тебе не нужно было становиться таким…

Нужно было куда-то убежать, куда-то спрятаться от всего этого. Я прорвалась сквозь толпу солдат, никто из них и не догадывался остановить меня. Выходка Василисы и ее смерть вызвали переполох. А в моей голове бушевали мысли, не одну из которых я не могла четко уяснить. Сплошной осиный рой. Что теперь делать? Куда скрыться? Как все это забыть? Да что эти солдаты мечутся словно полоумные?!! Они не обращали на меня никакого внимания, наталкивались на меня, и целые их толпы неожиданно начинали превращаться в стройные ряды. Командиры вдруг, перебивая друг друга, принялись орать, отдавая приказы, смысла которых я и не пыталась понять. Я не могла никак вырваться из этого хаоса и шума. Куда бы я не направилась, везде стоял гвалт топот, грозные окрики и ругань. Наконец, я остановилась у подножья небольшого утеса. Здесь меня уже не затоптали бы.

Когда бурные мысли в моей голове немного улеглись, а сердце успокоилось, я увидела, что весь огромный лагерь уже пришел в движение. Никто не сидел на месте. Все выглядело так, словно воины готовились принять бой.

— Вот ты где? — неожиданно подскочил Ю-Ю.-Сейчас что-то будет.

— Что будет?

— Ты не в себе что ли? Еще бледнее стала, чем раньше. Наместники показались.

Они явились внезапно через пространственную дверь. Это значило, что с ними был кто-то, кто умел ее открывать. Ведь у наместников здесь не было силы. Возможно, это был даже Абарис или кто-то из старейшин… Значит Троя не достигла столицы. Или не сумела прорваться…

Сказать, что я испугалась — ни сказать ничего. Я пришла в ужас и запаниковала. Я до последнего надеялась, что этот бой не состоится никогда. Я уселась возле того самого утеса в стороне от всей суеты, словно озлобленная моська, которая понимает, что лаять уже бесполезно. Я… Я была бесполезна любой из сторон. Как бы я ни старалась и что бы ни предпринимала, все случилось именно так, как предполагал Хамсин. Наместники явились именно туда, куда он хотел. Мне оставалось лишь наблюдать. История шла мимо меня…

Бой уже завязался где-то на переднем крае, я не могла его видеть, но слышала крики и лязг металла. Суета вокруг меня не прекращалась ни на миг. А мне очень хотелось закрыть уши руками, зажмуриться крепко-крепко до боли и цветных кругов в глазах. А еще лучше убежать. Невозможность предпринять хоть что-то тяготила меня, словно повисший на шее камень. Я не хотела становиться ни на ту, ни на другую сторону. Это противоречие, раздиравшее меня с тех пор, как я узнала о планах Хамсина, сейчас готово было разорвать на куски мое сердце.

Звуки боя становились слышней и пронзительней. Я поднялась с промозглой земли и направилась к одному из командирских шатров почти бездумно. Моему метущемуся разуму нужно было хоть какое-то занятие, иначе я рисковала лишиться его. Я позволила ему управлять моими неточными движениями. На полу палатки грудой было свалено оружие. Я вытащила из кучи один из мечей, слишком тяжелый для меня, покрепче завязала тесемки своего плаща. Под ноги попался круглый щит с продавленным рельефным рисунком. Его я тоже взяла.

Ну, очнись же!!! Придумай что-нибудь!

Мне было тяжело. Голова болела, но это — почти последнее, что я ощущала. На первом плане было тяжкое чувство беспомощности. Я не вышла, а почти выползла из шатра, волоча за собой все свое снаряжение. Пока в мою бедную голову не пришло ничего более умного, чем отправиться на место битвы. А там… Черт, знает, что там…

Кто-то схватил меня за руку, и я услышала шипение у своего уха:

— Куда ты направилась?

Я полуобернулась, заметив оскалившегося Ильсара.

— Не твое дело!

— Сиди тут и не высовывайся!

Он грубо дернул меня за рукав, только я уже тоже разозлилась и не стала подчиняться. Со всего размаху я ударила его рукоятью найденного в шатре меча прямо в подбородок. Наверное, сила моего гнева была немалой: он упал. А во мне стало что-то просыпаться.

— Не смей так со мной обращаться! — крикнула я ворону. — Не забывай, кто я и кто ты!

— А кто ты? — спросил Ильсар, вытирая рукавом стекавшую с губы кровь.

— Прежде всего, я — не игрушка в руках твоего хозяина! Я свободна! И во мне течет кровь моего деда — титана. А ты — раб своего повелителя. Ты будешь делать то, что он прикажет тебе! Даже если он прикажет тебе умереть…

Мне показалось, что Ильсар изменился в лице.

— Откуда ты знаешь? — спросил он, вонзив в меня черный взгляд.

— Знаю что?

Но он уже успел взять себя в руки. Поднявшись с земли, он наткнулся на острие моего меча, но посмотрел почему-то не на меня и не на мое оружие, а на что-то или кого-то возникшего за моей спиной.

— Скра, — услышала я знакомый голос. Так называть Ильсара мог только один… человек.

Я не обернулась, но меч опустила. Хамсин, не обратив внимания на меня, направился к своему слуге:

— Настал твой час, мой верный друг, — сказал он с каким-то странным выражением.

Он походил на умалишенного. Глаза его горели. Движенья были резкими и какими-то нескладными. Он явился с поля боя: рукава были забрызганы кровью. На лице разгуливала полоумная улыбочка. Я не могла узнать его.

— Отправляйся в подземелье! Раздобудь мне то, что уничтожит наместников! — радостно, словно не отправляя на верную гибель, а одаряя невиданной щедростью, того, кого называл своими братом, возвестил великий принципал.

Ворон побледнел. Это стало заметно даже под его смуглой кожей. Он часто задышал, ноздри его стали раздуваться. Можно было подумать, что он начал злиться. Но нет… Таково было выражение его невероятной преданности…

— Слушаюсь, господин, — ответствовал он и поклонился низко.

Слишком низко. В последний раз. Не успел он еще и голову поднять, а я спросила:

— Не это ли тебе предсказала шаманка, в тот вечер, когда мы исчезли из Храма?

Я и не ждала ответа. Все и так было ясно. Ильсар выпрямился. Его глаза устремились вдаль мимо меня и мимо его хозяина. Он уже видел свою цель… и свою смерть. И ничего больше. Не произнеся ни слова, не сделав ни единого лишнего движения или жеста, Скра выпорхнул из шатра так стремительно, что полы его плаща мелькнули черными крыльями и скрылись в один миг.

Несколько мгновений спустя Хамсин обратился ко мне:

— Приближается час расплаты, — произнес он с таким исступленным воодушевлением, что мне стало его жаль, как бывает жаль кого-то наивного, совершающего нечто странное или глупое. Почему вдруг…

— Хамсин…

— Ничего не говори! Все идет так, как я задумал!

Глаза его сияли.

— Что происходит?

— Наместники окружены. Их мало. С ними только жрец и несколько десятков сторонников ареопага. Глупцы! Почти все они мертвы…

Он на меня даже не смотрел. Он в этот момент видел свое безумное будущее и ликовал. Совсем неподалеку гремела битва. Где-то там бился с врагами Гавр. Один с десятком или даже двумя десятками смертных гипербореев. Там проливалась кровь, текли реки крови… А я спросила, словно ничего этого не было:

— Помнишь, Хамсин, ты подарил мне свою золоченую саблю?

Он взглянул на меня, протянул руку и провел ладонью по волосам. В зрачках его наконец-то, загорелась какая-то живая и теплая искра.

— Помню…

— Я храню ее до сих пор. Она висит на стене во дворце, который я построила, в городе, который я назвала Ананд Бхаван — обитель радости… Я помнила о тебе всегда. Но я помнила тебя совсем другим… Ты сказал мне, что я сумею наладить жизнь в твоем наместничестве. И я принялась за дело и старалась не ударить в грязь лицом. И все только ради того, чтоб твоя жертва была не напрасной. Я старалась все сделать так, как сделал бы ты, если бы позволил себе быть… человеком… Но теперь уже слишком поздно. Прощай…

Он не пытался удержать меня. Я выбежала из шатра и что было мочи помчалась к утесу. В первую очередь мне нужно было увидеть то, что происходило на поле брани. Помогая себе руками и мечом, я принялась взбираться по спине утеса, чтоб оттуда, с его вершины, увидеть то, что страшно было увидеть. Уже почти добравшись до края обрыва, я заметила, как Хамсин твердым и решительным шагом направлялся к месту схватки.

Картина, представшая перед моими глазами с высоты, как я и предполагала, была ужасающей. Сотни поверженных тел, сотни живых, продолжающих неистовую битву, среди которых я не могла различить ни своих, ни чужих. Да и не было среди них всех для меня ни своих, ни чужих…

И вдруг я увидела Гавра. Он бился сразу с тремя гипербореями, стоя спиной к Эгмонту, который тоже отбивался сразу от нескольких смертных. Смерть не грозила ему. Пока… Хоть за это я могла не беспокоиться. Но мне очень хорошо было видно, что Хамсин направляется именно туда. Вот из-за этого уже стоило тревожится. Мне стало не по себе. Уж слишком твердым шагом принципал пробирался к Гавру, слишком четко и целенаправленно, не обращая внимания ни на кого, ловко лавируя между сражающимися, словно призрак, которого никто не видит. Чтобы он не замышлял против Гавра, я должна была помешать ему.

Я стала спускаться с утеса, пятясь и сползая назад, чтоб не пропустить ни единого шага Хамсина. И лишь когда я уже не могла видеть ни поля боя, ни происходящих на нем событий, мне пришлось спускаться чуть ли не кубарем, потому что нужно было спешить. В голове пульсировала лишь одна мысль: Хамсин хочет навредить Гавру. Может быть из-за меня, а может быть из-за давней своей неудачи. Сможет ли он это сделать, я не знала. Но если бы не мог, то зачем тогда затевал все это? Не настолько же он самонадеян и уж точно далеко не глуп.

Я ничего не видела вокруг и не заметила, как, двигаясь очень быстрым шагом, почти бегом, я зацепилась ногой за что-то, что не позволило мне идти дальше. Я дернулась и оглянулась. Это «что-то» оказалось цепкой рукой маленького существа.

— Бес! Как ты тут оказался?!! Где ты был все это время?

Я так удивилась, что забыла на мгновенье о цели своего пути.

— Не вмешивайся в это, девочка, — произнес мой старый знакомый совершенно серьезным и каким-то совсем не своим тоном.

— Во что не вмешиваться? — спросила я, насторожившись.

— Ты знаешь, во что. Не ходи туда. Оставайся здесь и жди.

У меня холодок пробежал по спине. Бес был вовсе не Бесом, а кем-то другим. Некто, вещавший сейчас его уродливым ртом, словно вселился в Беса. Но это было так невероятно, что я не хотела в это верить.

— Что с тобой? Где ты был? — спросила я, надеясь, что с ним случилось всего лишь легкое помешательство, как бывало и раньше, когда он внезапно переставал быть комичным существом, становясь серьезным и даже мудрым. Но он не слышал моих вопросов.

— Говорю тебе, Беатриче, не вмешивайся в их схватку.

Мне стало совсем жарко, несмотря на холодный ветер:

— Так она должна состояться, их битва?

— Сейчас все в руках судьбы. Все будет так, как будет, и никак иначе.

— Ничего нельзя изменить? — узнала я осипшим голосом.

— Если бы знать что именно…

— А если я сейчас пойду туда и остановлю их?

— Ты ведь и сама понимаешь, что не должна…

— Да кто ты такой? — уже шепотом спросила я.

Он предстал предо мной незамедлительно в своем настоящем обличье. Тот, кто так умело скрывался все это время за маской ничтожества. Я не успела даже осознать и запомнить этот момент метаморфозы. Я была потрясена и отступила на шаг назад, не веря своим глазам и в то же время прекрасно осознавая, что это вовсе не виденье.

— Ты можешь все увидеть, но обещай мне ни во что не вмешиваться, — сказал Саргон и, устремив взгляд в сторону кровавой жатвы, прошагал мимо меня в том же направлении.

Я побежала за ним. Теперь душа моя начала успокаиваться, у меня появилась надежда на благополучный исход. Ведь сам Хозяин, конечно же, может все это остановить, прекратить резню, установить порядок…

— Нет! Не могу! — остановившись и резко повернувшись ко мне, возразил черный горбун. — Здесь не моя территория.

— Если не ты, тогда кто же? — не поверила я.

— Может быть они? — спросил он, указав рукой в сторону сражавшихся.

Я посмотрела туда и увидела, что битва остановилась. Ноги меня сами понесли, а взгляд мой уцепился за движение в самой середине огромного живого круга. Все, оставшиеся в живых, наблюдали за тем, как ожесточенно и умело бьются двое воинов, не давая друг другу ни секунды передышки. Саргон опередил меня. Тень его огромных черных крыльев мелькнула над моей головой, и он плавно приземлился на моем пути.

— Не подходи ближе, — произнес он строго.

— Почему ты не пускаешь меня!?

Мое сердце так и выскакивало прочь. Я пыталась выглянуть из-за его плеча.

— Ты ведь не можешь решить, на чьей ты стороне.

— Нет, я знаю…

— Неправда!

У меня голова разрывалась на части, пульс бился о кожу висков. Мне было страшно, и я злилась на себя. Но хоровой возглас воинов заставил меня снова посмотреть на Гавра и Хамсина. Принципал был повержен. Он лежал на земле, раскинув руки. Глаза его были закрыты. Красная рана сияла на его шее. Рядом стоял наместник Дремучего Мира, едва переводя дыхание. Одной рукой он опирался на меч, а другой зажимал рану на плече. Все остальные стояли в оцепенении и ожидании.

Больше Саргон не стал меня удерживать. Я кинулась к месту схватки, перепрыгивая через убитых, стараясь не обращать внимания на раненых и стонущих. Гавр повернул голову в мою сторону и увидел меня. Его взгляд не выражал ничего кроме усталости. Я не посмела подбежать к нему близко и остановилась у края арены кровавого ристалища.

Хамсин открыл глаза, и в полной тишине, нарушаемой лишь завыванием ветра, произнес:

— Это еще не конец…

В рядах уставших воинов послышались отдельные слова, затем пробежал гул, и вскоре все стали взволнованно оглядываться куда-то в сторону и громко и взбудоражено обсуждать что-то.

— Смотрите, — сказал воин, стоявший возле меня, и указал в сторону гор.

Все увидели эту одинокую черную фигуру. Она двигалась странно, будто механически или из последних сил, едва передвигая ногами. Это был ворон. Он нес в своих руках глиняный горшок, из которого исходил яркий луч света и ударял прямо в черные тучи, висевший над местом битвы. Он подходил все ближе и ближе к нам, и теперь даже я могла видеть страшные красные язвы на его лице и руках и черные впадины вместо глаз.

Не дойдя нескольких десятков шагов до нас, Ильсар ничком упал на землю. Он был мертв. Его ноша разбилась, разливая свое содержимое. Огненная лава, излучая ослепительный свет, начала растекаться и расти, словно питаясь этим воздухом и нашим страхом пред ней. Она двигалась к нам. Воины в миг превратились в испуганную толпу, кинувшись прочь от нее. Никто из них не вспомнил о раненых, которых еще можно было спасти. Пульсирующая радужным светом густая жидкость внушила всем такой ужас, который может вызывать только смерть и вечное небытие.

Но я не сразу смогла сориентироваться, находясь в оцепенении, и меня едва не растоптали. Кто-то схватил меня за руку. Это был Гавр.

— Скорее отсюда! — крикнул он и потащил меня сквозь толпу.

Ничего было не разобрать. Меня толкали, я ударялась о кованые доспехи, спотыкалась о тела убитых и брошенное оружие, шлемы, щиты, но надежная рука Гавра не отпускала меня. Толпа, повинуясь первобытному стадному инстинкту, ринулась в низину. Меня же мощным рывком выдернули из нее на пригорок и затащили повыше. Я не могла отдышаться, когда мы, наконец, остановились на небольшую передышку и изучение обстановки. Нам было видно, как далеко расползлась уже искрящаяся лава, как она поглощает мертвецов, как догоняет не слишком проворных, и те столбенеют и падают, утопая в ней мгновенно. Она резво ринулась в низину, поддаваясь земному притяжению. Послышались отчаянные крики тех, кто оказался на ее пути.

— Она растет, — сказал Гавр. — И будет еще больше.

Я впервые видела его таким взволнованным. Раньше он никогда не выдавал своих эмоций, если они вообще у него были. В этот момент мы увидели Саргона. Он стоял на вершине того самого утеса, с которого я еще несколько минут назад вела наблюдение. Он смотрел куда-то вниз, но не на убегающих в панике гипербореев и наместников, а на стоявшую в стороне старуху в сером балахоне. Ее голова была покрыта черным платком, из-под которого выглядывали белые, как выпаленная солнцем солома, волосы. Никто и не заметил ее сразу.

— Энга, — тихо позвал Саргон, но его все равно было отлично слышно даже на фоне воплей и криков. — В твоей власти прекратить этот беспорядок.

Он был спокоен и даже вежлив. Когда старуха обратила на него взгляд, хозяин слегка поклонился ей, приветствуя.

— Зачет ты пришел на мою землю, черный ангел? — также негромко, но во всеуслышание осведомилась Энга. В ее странном скрипучем голосе слышалось недовольство.

— Я здесь всего лишь для того, чтоб защитить своих слуг. Им грозит гибель. И только ты сможешь предотвратить это.

Как и обещал Хамсин я стала свидетельницей великих событий. Я могла воочию наблюдать, как решалась судьба всего мира по Ту Сторону. Оглушенная и растерянная, я крепко держала ладонь Гавра, стараясь стоять к нему ближе.

— Почему я должна делать это? — спросила гневно сама смерть.

— Потому что ты не хочешь нарушать извечный порядок, — услужливо подсказал Саргон.

— И ты нарушил его, явившись сюда!

— Каждый вновь останется при своем. Все станет по-прежнему, если ты усмиришь смертоносный огонь.

— Один из твоих слуг украл его у меня.

— Теперь ты забери его назад. А тот, кто принес его, уже поплатился за это.

Лава между тем поднималась выше и приближалась к нам. Но уйти с пригорка мы уже не могли. Я оглянулась: рядом с нами было несколько гипербореев, только что забежавших на возвышение, спасаясь от гиены огненной.

Энга поворчала, повернулась, воздела руки над пространством, густо покрытым сверкающей жидкостью и завыла жутким, пробирающим до мозга голосом. Лава перестала течь и разрастаться, остановившись в тех пределах, до которых успела разлиться. Вместо этого она начала беспокойно колыхаться и пениться.

— Кровь земли, — глядя себе под ноги произнес Гавр. — Бейшехир ошибался, полагая, что у нее есть какая-то химическая формула.

— Совершенно точно, — сказал кто-то, стоявший прямо позади нас.

Я вздрогнула. Этот голос я узнала бы из тысячи. Гавр оттолкнул меня и, развернувшись, извлек меч из ножен. Энга продолжала пение, все повышая и повышая тон, отчего начали болеть уши. Кровь из самого сердца Матери Земли принялась кипеть и клокотать. Я зажала руками рот, что бы не закричать, когда увидела Хамсина. Наместник даже опустил меч, понимая, что это уже ни к чему. Смотреть на бывшего диктатора Гипербореи было страшно. На его шее все еще зияла и кровоточила рана, нанесенная Гавром. Но раны от ожогов были гораздо страшнее. На нем почти совсем не осталось живого места, и он умирал.

— Совершенно точно, — повторил он, с большим трудом произнося слова. — Колдун был круглым дураком. Нет у нее никакой формулы.

— Хамсин…

Я хотела прийти ему на помощь — он едва стоял на ногах, но Гавр остановил меня. Он выглядел суровым. Ему не было жаль умирающего.

— Ваш хозяин прибыл спасать вас. Это так благородно. Жаль, что ему удалось уговорить старуху, — продолжал поверженный принципал, прилагая немыслимые усилия в произношении, и вдруг обратился ко мне:- Я хочу проститься, Беатриче. Дай мне свою руку.

Я не могла отказать ему, ведь он умирал. Энга все еще завывала страшным голосом, от которого застывала кровь, а огонь, который она пыталась усмирить, плескался у наших ног, словно речные волны.

— Не стоит, — предупредил меня Гавр, но я не послушала.

Я отошла от него и приблизилась к Хамсину, боясь посмотреть в его ужасное лицо. Протянув руку, я все же заставила себя взглянуть ему в глаза. Это были глаза сумасшедшего, яростные и решительные. Чувство самосохранения не успело возникнуть у меня. Он схватил меня за запястье и резко потянул за собой, прямо в огненную пучину. Но я осталась на берегу, потому что Гавр успел подскочить ко мне и удержать, а Хамсин ринулся в кипящую бездну и исчез в ней в мгновение ока. Брызги, образовавшиеся от его падения, взметнулись и горячим градом обрушились на нас сверху…

Старания старухи Энги не прошли даром. Вскоре лава ушла под землю. Сотни погребенных в ней жизней сгинули навсегда, и вместе со всеми ними канул в небытие диктатор Гипербореи и его слуга — ворон.

Мои ожоги страшно болели, я стонала и ругалась, не понимая, почему торжествует Гавр. Ведь мы теперь с ним стали смертными. Нам и капли бы было достаточно, а на нас пролился целый дождь.

К счастью вскоре отыскался Ю-Ю и принялся врачевать мои раны. Вернулась из Аполло-Порт Троя. Моя записка так и осталась висеть у нее на шее, потому что к тому времени, как она добралась до столицы, там уже побывал Абарис. Как оказалось, ему особенно и не пришлось уговаривать наместников выступить на Хамсина. Всем им уже порядком надоело сидеть во дворце, к тому же они никак не могли прийти к согласию, определяя свой куш в случае победы. К счастью, Хозяин не позволил им делить Гиперборею. Он обещал Энге установить прежний порядок.

Неясыть, сражавшаяся бок о бок с наместниками, отыскала меня в тот же день и распрощалась, сказав, что я всегда могу на нее рассчитывать. Жрец так же сообщил, что при желании, я могу обращаться к нему за помощью. Недовольные наместники стали разъезжаться по домам. Никто из них не обмолвился со мной ни словом, только Нубийская принцесса Белихат подошла и, потрепав меня, словно младенца за щеку, сказала, что я смелая девочка. А в голове моей была такая каша, что мне хотелось уйти поскорее ото всего этого.

Поскольку меня лишила бессмертия сама Энга, то теперь ни Саргон, ни кто другой, не могли вернуть его мне. Так же обстояли дела и с Гавром. Наместник меня удивлял. Я пребывала в глубокой печали, а он, казалось, нисколько не огорчился. Я переживала за судьбу своего наместничества, которое теперь не известно куму достанется, а он остался чрезвычайно доволен тем, что хозяин, учитывая все наши заслуги, позволил нам остаться по Ту Сторону до самой нашей смерти. И лишь после того, как я узнала, что Саргон намерен объединить два наших наместничества, а наместником сделать малолетнего Тейу с папой регентом и мамой регентшей, я немного успокоилась, перестала метаться и написала благодарственное письмо Брулаку. Ведь у меня не было никаких сомнений в том, что за внука именно он замолвил словечко. Что ж, уважаемый и высокочтимый придворный черт, посмотрим, сумеете ли вы воспитать этого правителя по своим канонам и меркам.

— Вести для Беатриче, — пояснил белоглазый карлик стоявшему на посту воину.

Я увидела одного из сородичей Сыча из окна дворца и вышла к нему на встречу. Я уже знала, какие вести он хочет передать мне. Скорбные вести о Яре… И даже ударившее своими лучами мне в лицо солнце Гипербореи не сумело высушить влагу, без всякого разрешения побежавшую по щекам…

Гавр подошел ко мне, но успокаивать не стал. Просто сел рядом со мной на ступеньку парадной лестницы дворца Справедливости.

Благодаря солнечному дню почти все окна были на распашку. С первого этажа донесся радостный вопль. Из распахнутого окна высунулась голова черта. Увидев меня, он воскликнул восторженно:

— Бет! У меня родилась дочь!!!

Видимо тот же горный гном, что принес мне печальные вести, одарил радостью моего доброго приятеля. Что ж, он заслужил это. Я сделала усилие, чтобы улыбнуться, и помахала ему рукой. Он тут же скрылся из вида, наверное, помчался известить всех своих знакомых. Мне стало немного легче.

— Так всегда происходит у людей, — проговорил Гавр. — Одна душа уходит, другая приходит.

— Откуда ты знаешь? — усомнилась я и смахнула последнюю слезу со щеки.

— Когда-то я был призван следить за этим, как и все наместники, бывающие в мире людей. Я должен был обеспечивать равную ответственность Демиурга и Саргона в том, что называется зарождением жизни. Один из них способствует ей, другой сдерживает, чтоб людей не рождалось уж слишком много и они не смогли стать доминирующей расой на земле.

Я позволила себе усмехнуться:

— Стоило ли делать из этого тайну?

— Теперь это не имеет значения, — вздохнул Гавр и добавил без всякого перехода на другую тему:-Я рад, что так случилось. Я ведь этого хотел.

— Что хотел? — не поняла я.

— Я хотел стать смертным. За этим и пришел в Гиперборею… Помнишь, меня занесло в болото бенши?

— Еще бы!

— Там был храм или что-то вроде этого. А на нем — письмена. Один из бенши по имени Амо сказал мне, что если я чего-то ищу, то ответ обязательно найду среди тех иероглифов, потому что там были ответы на все вопросы. И я стал искать. Что-то я не смог прочесть, что-то не смог понять, что-то было совсем не мое. Но я все же надеялся.

— И нашел?

— Нашел. Я с трудом сумел прочесть, потому что это был самый первый письменный язык из всех когда-либо существовавших на земле, но сразу понял — это написано для меня.

— И что же там было?

— Там была написана только одна фраза: "все должно продолжаться".

— Странно, я не понимаю…

— Это отправная точка, начало всему. Люди стали умирать не безвозвратно, а продолжаясь в своих потомках.

— Поэтому ты решил стать смертным? Чтобы продолжиться в своих потомках?

— Да. И я хочу, чтоб ты стала матерью моих детей.

Вот он и настал! Мой момент истины. Тот самый, который я так часто представляла себе и о котором мечтала все эти годы… Почему же я не ощущаю сердечного трепета и учащенного дыхания? Наверное, потому, что мне вовсе не о любви говорили, а о чем-то уж слишком обыденном. А как же чувства? И где же страждущий положительного ответа взгляд влюбленного мужчины? Где уже давно заслуженное мной объяснение? Нет, я так не согласна!

— Постой-ка, — возразила я. — Меня конечно потряс твой рассказ до глубины души, но почему ты о моих чувствах совершенно не думаешь? Мог бы хоть сказать, что любишь меня! Или ты собираешься рожать детей от нелюбимой женщины?

Он удостоил меня пристального взгляда.

— Начнем с того, что рожать их будешь ты. И уж если ты так этого хочешь, изволь: я тебя люблю, — произнес он со вздохом и добавил:-Я проголодался.

В первые пару секунд меня поразил столбняк, а потом:

— Что?!! Поверить не могу! Ты… Ты испортил самую романтичную минуту моей жизни! У меня слов нет! Какой же ты подлец!

— А говоришь, слов нет. Вон их сколько, — сказал Гавр, поднимаясь со ступенек и широко улыбаясь.

— А ну постой! Ты так просто от меня не отделаешься! Куда ты направился?

— Обедать. Я слышал здесь недурные таверны.

— Неужели?

— Мне кажется, Аполло-Порт неплохой город. Может быть, останемся здесь насовсем? — предложил он.

— Я подумаю, — ответила я и обиженно надулась…

Своего первенца мы назвали Яром…