Глава 2. Тучи сгущаются

Когда вечером 22 ноября 1922 г. Путци Ганфштенгль прибыл в «Киндлкеллер», там было уже полно людей – лавочники, служащие, ремесленники, молодежь без определенных занятий. Многие были одеты в традиционные баварские костюмы. Пробравшись через толпу к столику для прессы, Путци попросил одного из репортеров показать ему Гитлера. Взглянув на будущего лидера Германии, Ганфштенгль был заметно разочарован. «В тяжелых сапогах, черном костюме и коротком коричневом кожаном жилете, с полужестким белым воротничком и маленькими усиками, он выглядел не слишком впечатляюще – прямо как официант в привокзальном ресторане», – вспоминал он.

Однако как только загремели приветственные аплодисменты, Гитлер выпрямился и прошел мимо столика для прессы «быстрым, четким шагом – настоящий солдат в гражданском», отметил Путци, который в этот момент сидел всего в восьми футах от платформы, занятой теперь Гитлером. Поскольку Гитлер как раз недавно побывал в тюрьме за подстрекательство к мятежу и прекрасно знал, что в толпе есть агенты полиции, слова он выбирал очень продуманно. Но, как описывал Путци, атмосфера «прямо-таки искрила», а оратор оказался мастером «намеков и иронии». Вспоминая об этом первом услышанном выступлении Гитлера, Путци отмечал: «В те первые годы он был непревзойденным мастером голоса, формулировки, эффектности. А этот вечер был одним из лучших».

Начав речь почти в легком разговорном тоне, Гитлер стал подогревать тему и говорить все более резкие вещи. Он говорил, что евреи наживаются на бедствиях окружающих, – как отметил Ганфштенгль, «такое обвинение легко было подтвердить». Он гневно отзывался о коммунистах и социалистах, обвиняя их в подрыве немецких традиций. И он предупреждал, что враги народа должны быть уничтожены.

Путци видел, что аудитории такая речь очень нравится, «особенно дамам». Когда Гитлер говорил о повседневной жизни, Путци следил за молодой женщиной, безотрывно глядевшей на оратора. «Словно зачарованная, в экстазе и вовлеченности, она будто была уже не собой, полностью попав под очарование деспотичной веры Гитлера в великое будущее Германии». Когда Гитлер оторвался от своей кружки пива, толпа взорвалась аплодисментами: было видно, что он привел её в восторг.

«Я был безмерно потрясен». Путци позже признавал, что он сразу стал прикидывать, как бы помочь и что посоветовать этому великолепному оратору, который явно «пойдет далеко». Оценив окружение Гитлера, Путци не увидел никого, кто мог бы «дать ему представление о мире за пределами страны, которого тот явно не знал, – и в чем я мог бы ему помочь». В частности, он обратил внимание, что Гитлер не представляет, сколь важным было вступление Америки в Первую мировую войну и как важна для европейцев растущая сила США. Как «наполовину американец», он увидел в этом свою миссию.

Путци пробрался к платформе, на которой стоял Гитлер, взмокший, но торжествующий. Он представился и передал наилучшие пожелания от Смита.

– О, вы друг того капитана, который звонил этим утром, – отозвался Гитлер, вытирая платком лоб.

Путци выразил свое восхищение и добавил:

– Я согласен с 95 % того, что вы сказали, и хотел бы однажды побеседовать с вами об остальном.

В послевоенном интервью он упоминал, что 5 % относились к «евреям и всему такому», но он не хотел в тот момент задевать чувства Гитлера и говорить об этом.

– Конечно, побеседуем, – отозвался Гитлер. – Я уверен, что мы не будем особенно спорить о последних 5 %.

Путци пожал ему руку, чувствуя, что собеседник его «скромен и дружелюбен». Вернувшись домой, он долго не мог заснуть, думая об услышанном в этот вечер и обо всем, что это означало. Он видел в Гитлере человека из народа, способного привлечь обычных немцев программой, отличной от коммунистической. А вот окружение Гитлера ему не слишком понравилось, особенно «сомнительные типы» вроде партийного идеолога Альфреда Розенберга – это был «болезненный и неопрятный человек, похожий на еврея в самом плохом смысле слова».

Тем не менее Путци утешил себя, вспомнив Ницше: «Первые участники движения – еще не свидетельство против него».

Жена Путци, Элен (в Германии её чаще называли Хелен), сыграла уникальную роль в истории прихода нацистов к власти. В разрозненных, не опубликованных заметках о своем общении с лидером нацистов она писала, что муж вернулся в тот вечер полный энтузиазма и говорил об «очень убежденном и убедительном молодом человеке». Хотя Путци и утверждает, что вторая встреча с Гитлером произвела на него «гораздо меньшее впечатление», он быстро связал свою жизнь с агитатором, который, по его мнению, мог добиться многого. Путци стал его пропагандистом и советником по общению с прессой, но поначалу его участие было социальным не в меньшей степени, чем политическим. И это было связано с явной увлеченностью Гитлера Хелен – чему совершенно не мешал тот факт, что она была американкой.

Путци рассказывал, что впервые представил Элен Гитлеру, когда привел её послушать его речь, а потом задержался для беседы. По его словам, будущему диктатору «невероятно понравилась моя жена – прекрасная американская блондинка». В своих заметках Хелен пишет несколько другое: согласно им, она встретила Гитлера в трамвае. Они с Путци ехали по делам, в трамвай вошел Гитлер, а муж представил их друг другу. После краткой беседы она пригласила его на ланч или на ужин, когда он найдет время. Какая бы версия ни оказалась верной, и Путци, и Элен утверждают, что в конце этой первой встречи Элен дала Гитлеру открытое приглашение в свой дом. Вскоре Гитлер действительно стал часто появляться на Генцштрассе, где пара жила со своим юным сыном Эгоном. Ганфштенгли в шутку называли это место «Кафе Генц». Элен писала: «С того дня он стал частым посетителем: ему нравилась тишина и домашняя уютная атмосфера, он порой играл с моим сыном – и часами рассказывал о своих планах и надеждах на возрождение Германского рейха». И с гордостью добавляет в своих послевоенных записках: «Ему, как мне кажется, наш дом нравился гораздо больше, чем другие места, в которых он успел побывать». По словам Элен, Гитлер носил дешевую белую рубашку, черный галстук, поношенный синий костюм и «неуместный» коричневый кожаный жилет и бежевый «совершенно ужасный» тренч сверху, дешевые ботинки и старую мягкую серую шляпу. «Выглядел он довольно жалко», – писала она. Но сама личность, скрывавшаяся под этим костюмом, ей понравилась: «Это был хрупкий и застенчивый молодой человек, его голубые глаза смотрели куда-то в неведомую даль». Она повторяла, что получила шанс увидеть Гитлера «совсем с другой стороны», чем его позже видели другие. «Он был очень теплым человеком, – говорила она в интервью 1971 г. – Это было так трогательно: он явно любил детей или уж, по крайней мере, хорошо притворялся. Он отлично ладил с Эгоном». Однажды мальчик выбежал Гитлеру навстречу, но поскользнулся и стукнулся головой о его кресло. Гитлер эффектно стукнул кресло, отругав его за то, что «сделало больно хорошему мальчику Эгону». Элен вспоминает, что это её «удивило и порадовало», а мальчик потом просил гостя снова так делать при следующих визитах.

– Дядя Дольф, пожалуйста, стукните это плохое кресло! – просил Эгон.

Элен поражалась тому, как долго Гитлер мог «говорить, и говорить, и говорить». По её словам, «никому и слова вставить не удавалось. Я помню, что он терпеть не мог, когда кто-то заговаривал. Говорить полагалось только ему, остальным – слушать. Из-за этого он не выносил некоторых людей: он хотел говорить только сам». В гостях ли, на общих встречах ли – «в ту пору его голос был невероятно звучным и выразительным. Потом перестал – возможно, от постоянного перенапряжения… Часто говорят, что его голос просто гипнотизировал, и это я лично могу подтвердить. Так и было».

Еe восхищению ни капли не мешала тема, на которую говорил Гитлер. «Единственное, что он всегда бешено ненавидел, – это евреи», – признавала она. Он рассказывал, как евреи мешали ему получить работу, когда он жил в Вене. Хелен полагала, что это сделало его антисемитом: «Все началось с личного – и превратилось в политику».

Кто же была та американка, что регулярно принимала у себя в гостях Гитлера, кормила его, подавала кофе с шоколадом – и словно не беспокоилась о его темной стороне? Хелен Нимайер была дочерью немецких иммигрантов, позаботившихся, чтобы дочь говорила по-немецки и помнила про свои германские корни. Но по её семейным фотографиям было отлично видно, насколько она американка: её в детстве сфотографировали на ступенях ратуши Хобокена, одетую в подражание статуе Свободы и с огромным американским флагом в руках. На фотографиях 1912–1913 гг. можно увидеть молодую женщину почти двадцати лет в сопровождении юных девочек в белых платьях с перевязями, на которых читаются названия штатов.

Вскоре после начала регулярных встреч Гитлер спросил у Хелен: «Как вы, американцы, здесь ориентируетесь?» Хелен объяснила про свои семейные корни и заметила, что по-немецки она говорит столь же свободно, как и по-английски, а также что считает свою национальность «половинкой на половинку», несмотря на американский паспорт.

Путци рассказал Кэй Смит, что Хелен однажды зашла в магазин его семьи на Пятой авеню, и он был просто потрясен. «Его так поразила красота этой женщины, что он пошел за ней до её дома», – вспоминала она. Хелен вовсе не была похожа на кинозвезду: в ней было 5 футов и 9 дюймов роста, она отличалась широкой костью и выглядела с раннего возраста неожиданно солидно. Но у нее было выразительное лицо и живые голубые глаза; волосы она эффектно убирала назад, одевалась консервативно, но элегантно. Хелен и Путци поженились 11 февраля 1920 г., получив свое брачное свидетельство от клерка в Квинсе. Год спустя, когда уже родился Эгон, они переехали в Мюнхен. Брак с самого начала оказался непростым. Когда Ганфштенгли приехали в Берлин и остались погостить у Смитов, Кэй обнаружила, что Путци склонен к шумному поведению и его приходится буквально контролировать. Однажды на совместном обеде обеих пар он сел за пианино и играл великолепно, что она отметила. «Он мог бы стать прекрасным музыкантом, если бы сосредоточился на этом… но он ни на чем не сосредотачивался». Вернувшись в квартиру Смитов на Оливерплац, Путци не угомонился. Поставив рядом бутылку коньяка, он сыграл «Harvard, Fair Harvard» и сказал:

Загрузка...