Главная специальность [1985, худ. Г. Метченко]

Поворот, подворот. Снова изгиб реки

Город Хабаровск. Река Амур. 1932 год. Месяц май.

Людно было в тот день на берегу Амура. Пароходы «Коминтерн», «Колумб» и баржа «Клара Цеткин» стоят у пристани.

Вниз по Амуру отправляется первый отряд комсомольцев. Едут молодые строители возводить на Дальнем Востоке новый город.

Людно сейчас на пристани. Из разных республик, из разных городов страны собрались здесь комсомольцы. Идёт на суда посадка.

Завершилась посадка. Тронулись пароходы. Плывут вниз по Амуру. Среди комсомольцев Иван Ермаков. Он в числе тех, кто плывёт на «Колумбе».

— Колумб, Колумб, — вспоминает знаменитого мореплавателя и открывателя новых земель Иван Ермаков. — Символическое для парохода название.

Поднялся Иван Ермаков на верхнюю палубу, прошёл на нос парохода. Стал, смотрит вперёд. И вот он уже не Ермаков Иван, а сам капитан Христофор Колумб. Смотрит, смотрит Иван Ермаков. Даже ладони дудочкой на манер подзорной трубы делает, руки к самым глазам подводит.

А рядом другие стоят колумбы — Фёдор Мухин, Фёдор Бердин, Алексей Смородов, Костя Зангиев, Леонид Качаев. Тоже смотрят вперёд, тоже руки дудочкой к глазам прикладывают.

Едут комсомольцы в новые края осваивать новые земли.

Идёт, идёт по реке пароход. Поворот, подворот. Что-то там впереди?

Поворот, подворот. Снова изгиб реки.

Несёт свои воды могучий Амур. Держит путь к краю дальневосточной земли — к Тихому океану.

Идут, идут пароходы. И вдруг… Что это там впереди?

Льды!

Месяц май. Весна только-только в эти места приходит. Амур ещё весь не вскрылся. Забили льдины Амур от берега до берега. Медленно движутся грозной массой.

Пришлось пароходам сбавить ход. Тащатся вслед за льдами.

Стоят комсомольцы, смотрят вперёд. Поворот, подворот. Что-то там впереди?

Поворот, подворот. Снова изгиб реки.

За километром идёт километр. За часом — час. Несколько дней продолжалось плавание. Прибыли пароходы к нужному месту. Причалили к берегу. Высокий берег. Несколько домов. Это село Пермское. За селом сопки. Тайга.

Первым к берегу подошёл «Колумб».

Спускаются на берег комсомольцы.

— На «Колумбе» колумбы прибыли.

Про виде́ние и везение

В Хабаровск для работы на Дальнем Востоке приехало много девушек. И вдруг вышел приказ: не брать девушек на строительство Комсомольска.

— Как так не брать?!

— Отчего?

— Почему?

Неумолим ответ:

— Не брать, не брать. Не девичья это работа.

Остались при посадке на пароходы девушки на берегу.

Все молодые, все энергичные. По доброй воле приехали сюда на Дальний Восток. И вот вдруг такой приказ.

— Не имеете права! — возражали девушки.

— Чем мы хуже?

— Несправедливо!

Однако приказ есть приказ. Возражай, спорь, хоть плачь, хоть кричи. Не будет проку от слёз и крика.

Плывут пароходы по Амуру. Вспоминают комсомольцы своих подруг:

— Как там сейчас Наташа?

Это Наташа Сидорова.

— Как там Нюра?

Это Ростовцева Нюра.

— Как там Маша?

Это Маша Машкова.

Что за вопрос — конечно, горюют. Остались, бедные, на берегу.

Жаль ребятам своих подруг. И Наташу, и Нюру, и Машу, и многих других девчат.

Перед отъездом хлопотали о них, к начальству ходили.

— Нельзя, нельзя, — повторяло в ответ начальство.

Идут пароходы. Держат путь к новым местам.

Прибыли пароходы, причалили.

Спустились комсомольцы на берег. Вновь вспоминают своих подруг:

— Как там Наташа?

— Как там Нюра?

— Как там Маша?

И вдруг… Смотрят ребята, глазам не верят. Видят — сходят с пароходов Наташа Сидорова, Ростовцева Нюра, Маша Машкова, другие девушки.

— Как?!

— Откуда?!

— Что за видение?!

— Не видение, а везение, — смеются девушки.

Оказывается, пробрались они в Хабаровске незаметно в пароходные трюмы. Спрятались там. Пересидели. Вместе со всеми сюда доехали.

Посердилось начальство. Да что же делать! Остались девушки в Комсомольске.

Из «Одессы» в «Нижний Новгород»

Высадились энтузиасты на приамурский берег — стали строить палаточный городок.

Быстро пошла работа. Задание: возвести сто палаток. Расчищают комсомольцы прибрежный участок, ровняют место. Поднимаются палатки одна за одной, украшают высокий берег.

Появились палатки. Если присмотреться, на каждой что-то написано. На одной — «Одесса», на другой — «Ленинград». Вот и другие: «Киев», «Нижний Новгород», «Запорожье», «Кривой Рог», «Краснодар», «Ростов-на-Дону», «Харьков», «Мариуполь», «Смоленск».

Что же это за надписи? Почему здесь такие названия? Это названия городов, из которых приехали сюда комсомольцы.

Сто палаток. Но этого для всех оказалось мало. Вскоре к палаткам прибавились шалаши. Сооружали их из жердей. Обивали тёсом. Обмазывали глиной.

Но и этого мало.

Пригласили жители села Пермского комсомольцев к себе в дома.

Но и домов не хватило.

Поселялись люди в сараях, в амбарах, даже на чердаках, даже на огородах в банях. Сорокин Вася приютился вообще под небом в единственной на всё Пермское голубятне.

Встречают друг друга комсомольцы. Интересуются, где кто поселился. Звучат ответы:

— В палатке!

— В доме!

— В сарае!

— В амбаре!

— В шалаше!

— На чердаке!

— На огородах в бане!

Спросят у Васи Сорокина.

— Ближе к солнцу, — ответит Вася. — С сизокрылыми голубями.

Интересная жизнь в Комсомольске. Ходят строители в гости друг к другу: из домов в палатки, из палаток в амбары, из амбаров в сараи, из сараев на чердаки, с чердаков в шалаши, из шалашей в бани, поднимаются, словно идут на экскурсию, в Васину голубятню.

Ходят из «Одессы» в «Нижний Новгород», из «Киева» в «Запорожье», из «Кривого Рога» в «Ростов-на-Дону», из «Краснодара» в «Смоленск», из «Ленинграда» в «Харьков».

Пролетела весна, промелькнуло лето. Повеяло холодами. Не продержишься в суровую зиму в шалашах и палатках. Надо строить бараки. Построили тридцать. Прикинули — мало. Не хватит для всех бараков.

— Есть идея, — вдруг заявил Вася Сорокин.

— Что за идея?

— Давай лопату.

Вооружился лопатой Вася. Вырыл себе землянку. Вспоминают другие, как жил Вася на голубятне, смеются:

— С неба под землю.

Однако Васина идея с землянкой всем понравилась. Вскоре появился целый земляночный городок. Даже название он получил — Копай-город.

Комсомольск. Начался город с палаток, с землянок. Промчались годы. Ныне на берегах Амура поднялся красавец город.

Как Комсомольск стал Комсомольском

Комсомольск не сразу стал Комсомольском. Рядом с местом, которое было выбрано для строительства города, стояло село Пермское.

Пермское оно потому, что когда-то, ещё до революции, основали его крестьяне-переселенцы, приехавшие из бывшей Пермской губернии.

Возник один сруб, второй, третий… Пролегла единственная сельская улица.

Амур здесь полноводный. Берег, на котором стояло село, высокий. Недалеко от села Амур поворачивает, образует большую излучину. Рядом сопки. Сразу за селом начинается дремучий еловый лес.

Тут, на высоком берегу Амура, рядом с селом Пермским и приступили к строительству нового города. Появились первые дома, первые улицы. Название нужно городу.

Объявили строители конкурс, соревнование: кто придумает самое лучшее для него название.

Разные понеслись предложения:

— Высокий!

— Далёкий!

— Лесной!

Ясно ребятам: пока не то.

— Среднеамурск!

— Синегорск!

— Пятилетград!

Ближе. Лучше. Однако снова пока не то.

Кто-то прокричал:

— Комсомолка!

Засмеялись многие:

— Женское имя — городу?!

— А Москва, а Одесса, а город Полтава! — несётся в ответ.

Продолжается спор о названии города. Кто-то сказал:

— Амурград!

Кто-то сказал:

— Добровольск!

Намного лучше. Почти хорошо.

И всё же общего нет согласия. И вот тут-то… Поднялся Ваня Сидоренко.

— Тише! Тише! Вношу предложение: Комсомольск-на-Амуре!

Замерли все. Вот так название!

— В самую точку!

— В самый раз!

— Ай да Иван Сидоренко!

Иван Сидоренко был одним из первых, кто приехал сюда на строительство нового города. Не новичок он в строительном деле. Немалый опыт уже за плечами. До Комсомольска трудился в других местах. Всегда и всюду отлично работал Иван Сидоренко. Газеты о нём писали. Портреты его печатали. Даже в Англию, в далёкий Лондон, ездил однажды Иван Сидоренко. Это была премия за самоотверженный труд.

Был он лучшим среди лучших и при строительстве Комсомольска.

Тут же в Комсомольске остался жить. Женился. Четыре сына у него родилось.

А когда разгорелась война с фашистами, ушёл Иван Сидоренко на фронт. Был политруком. Отважно с врагом сражался. Оборвала фашистская пуля жизнь прославленного строителя.

Погиб Иван Сидоренко. А память осталась. Это по его предложению Комсомольск стал Комсомольском. Он, комсомолец Иван Сидоренко, новому городу славное имя дал.

Хорошее настроение

Одна из первых работ, к которой приступили строители Комсомольска, — корчёвка леса.

Однако здесь поначалу произошла заминка.

— Где топоры?! Где пилы?!

Выяснилось: сплоховали хозяйственники, не захватили с первыми пароходами топоры и пилы.

Что делать?

Выход нашел Кондрат Зозуля:

— У хозяев надо попросить. У местных жителей.

— А дадут?

— Под честное слово.

Обратились комсомольцы к жителям Пермского. Собрали несколько топоров и пил. С малого и начали.

Весёлое дело корчевка леса. Подпилят строители корни у дерева, подрубят. Кто-нибудь возьмёт верёвку и вместе с ней полезет на верхушку ствола. Взобрался, привязал верёвку к вершине. Те, что внизу, раскачают с помощью верёвки ствол дерева. Не удержится лесной великан, рухнет на землю.

Кричат комсомольцы: «Ура!»

И тут «ура!», и там «ура!».

По этим «ура!» можно сосчитать, сколько стволов повалено.

Весёлое дело корчёвка леса. С особой удалью пошла здесь работа после того, когда с верёвкой на вершину дерева полез Кондрат Зозуля. Добрался он до вершины, закрепил верёвку:

— Тяни!

Не тянут комсомольцы. Кричат:

— Слезай!

— Тяни! — сверху кричит Зозуля.

Раскачали комсомольцы ствол. Не устояло дерево, стало падать. Однако падало оно медленно, с торможением. И другие срубленные деревья здесь так же падали. Мешали густые кроны рушиться деревьям сразу. Опускались они как на амортизаторах.

Приметил это хитрец Зозуля, поэтому не побоялся падающего дерева, остался сидеть на вершине. Спустился на землю словно на парашюте.

Падают деревья одно за другим. «Ура!», «ура!» — несётся и слева и справа.

Дружно идёт работа. Хорошее у всех настроение.

Антон и Жора

Строительство Комсомольска началось с хлебопекарни.

Дружно комсомольцы принялись за работу. Пекарню строили большую. Стены возводили из кирпича.

Заспорили комсомольцы, за сколько дней закончат они строительство.

Называются разные сроки — двадцать дней, пятнадцать, кто-то даже сказал, что можно построить за десять дней.

— Быстрее надо, быстрее. Время не ждёт. Люди не ждут, — говорит Берестовский.

Берестовский — это бригадир. Он старший на стройке хлебопекарни.

В его же бригаде оказались Антон Прибрежный и Жора Каблучок.

Спрашивает Антон Жору:

— Откуда приехал?

Отвечает Жора:

— Из Одессы.

— Ах, Одесса! Одесса, Одесса! — смеётся Антон Прибрежный.

Спрашивает Жора Каблучок:

— Откуда приехал?

Отвечает Антон:

— Из Ростова-на-Дону.

— Ах, Ростов-Дон! Ростов-Дон! — смеётся Жора Каблучок.

Подружились Антон Прибрежный и Жора Каблучок на стройке. Хочется им, чтобы пекарня была построена как можно быстрее.

Предлагает Антон:

— Давайте работать от зари до зари.

Предлагает Жора:

— Давайте и ночью работать.

Обратились они к Берестовскому, высказали свои предложения.

Посмотрел на них бригадир:

— Откуда такие?

— Из Одессы, — говорит Жора.

— Из Ростова-на-Дону, — говорит Антон.

— Славные города, славные, — усмехнулся Берестовский. — Молодцы, верно предлагаете.

Всем понравилось предложение Антона и Жоры. День и ночь теперь не прекращалась работа по строительству хлебопекарни. Дружно работали строители. Прошло всего шесть дней, и готова хлебопекарня.

Едят комсомольцы свежий, душистый хлеб:

— Ну и хлеб! Ай да хлеб!

Спасибо Антону!

Спасибо Жоре!

Спасибо всем за ударный труд!

Первый гудок

Немало в Комсомольске сейчас заводов. Машиностроительный, судостроительный, знаменитая «Амурсталь»…

Было это в первые месяцы Комсомольска. Прибыл новый отряд на стройку. Вместе с другими приехал и Вася Каширин.

Устал с дороги Каширин. Крепко уснул. И вот приснился Васе родительский дом. Вот мать, вот отец, вот сестрёнка Катя. Потом во сне появилась родная улица. Вот тротуары, вот фонари знакомые, вот чуть изогнулась, вниз побежала улица. Потом Каширин увидел весь город. Будто бы Вася парил над городом. Вот мост через речку, центральная площадь, кинотеатр, вокзал. А вот и родной завод. До отъезда на Дальний Восток на этом заводе работал Вася. Вот заводская труба. Проходная. Вот корпуса завода. А вот…

Гу-у! Гу-у! Гу-у! — слышит Вася. — Гу-у! Гу-у! Гу-у!

Заводской гудок, понимает Вася. Улыбается во сне Вася гудку родному.

Гу-у! Гу-у! Гу-у! — продолжает звенеть в ушах.

Перевернулся Вася с боку на бок. Вдруг сосед по бараку:

— Ты что? Вставай!

Открыл Вася глаза, спросонья, где он и что с ним, понять не может.

— Вставай, вставай, рабочий день начинается, — снова ему сосед.

Вместе с Васей Кашириным приехал тогда в Комсомольск и Тарас Науменко. И Тарас крепко уснул с дороги. И ему приснился родительский дом. Вот мать, вот отец, вот брат Кондрат, вот сестра Одарка. Потом появилась родная улица. Затем родной город узнал Тарас. Вот речной порт, вот городской театр, вот городской бульвар, вот городской базар. А вот и родной завод. На этом заводе до отъезда на Дальний Восток работал Тарас Науменко. Вот труба, проходная, цеха завода. А вот…

Гу-у! Гу-у! Гу-у! — слышит Тарас. — Гу-у! Гу-у! Гу-у!

Заводской гудок, понимает Тарас. Улыбнулся Тарас во сне.

Гу-у! Гу-у! Гу-у! — продолжает звенеть в ушах.

Перевернулся Тарас с боку на бок. Вдруг сосед по бараку:

— Ты что? Вставай!

Открыл Тарас глаза, где он и что с ним, понять не может.

Вместе с Василием Кашириным и Тарасом Науменко в Комсомольск в тот же день приехал и Алесь Прокопович.

Как и другие, бухнулся он на кровать с дороги. Заснул богатырским сном. Спит Алесь Прокопович. Снится парню родимый дом. Вот мать, вот отец. Вот сёстры Роксана и Анка, вот братья Козей и Янка. Потом увидел родную улицу. Потом, как в кино, поплыл перед глазами родимый город. А вот и родной завод. До отъезда на Дальний Восток на этом заводе Алесь работал.

Гу-у! Гу-у! Гу-у! — слышит Прокопович гудок знакомый. — Гу-у! Гу-у! Гу-у!

Улыбнулся Алесь во сне.

Гу-у! Гу-у! Гу-у! — продолжает звенеть в ушах.

Повернулся Прокопович с боку на бок. Вдруг сосед по бараку:

— Ты что? Вставай!

Открыл Прокопович глаза, где он и что с ним, понять не может.

Объясняет сосед Алесю:

— Гудок! Заводской! Первый гудок в Комсомольске.

Это был гудок комсомольского лесозавода. Прошло всего лишь два месяца с того дня, когда высадились здесь первые комсомольцы, а уж построен и пущен в ход первый завод Комсомольска.

Гу-у! Гу-у! Гу-у! — несётся над тайгой, над Амуром.

Рождается город. Промышленный город. Слушайте. Слушайте. Слушайте. Первый гудок над городом.

Улов

Идут по Амуру к месту стройки нового города пароходы. Тянут тяжёлые баржи с разными грузами.

Пришли в Комсомольск пароходы. Кричат гудки: «Принимай материалы! Гу-гу-гу!»

Для разгрузки пароходов и барж устраивались субботники. Все, кто в это время был свободен от основных работ, направлялись к пристани.

Собирался как-то Капитон Капитонов с напарником на рыбалку. Снаряжение проверял. Поплавки самодельные мастерил. Как раз следующий день был у них свободный.

— Встанем пораньше, ещё до рассвета, — договорились друзья-товарищи.

Проснулся в условленный час Капитонов. Ноги в брюки. Куртку на тело. Только потянулся за удочками:

Гу-гу-гу!

Снова пришли пароходы. Сорвалась рыбалка. Пришлось отложить её до следующего выходного дня.

Пролетела неделя. Проснулся в условленный час Капитонов. Ноги в брюки. Куртку на плечи. Удочки в руки. Встретился он с напарником. Тронулись в путь друзья. Благодать. Хорошо. Идут гадают:

— Будет удача? Не будет удачи?

Конечно, удача будет. Тут бы не быть удаче. Амур полноводен. Простор для рыбы. Это к месту лова шагают они налегке. Будут идти домой — согнутся от груза рыбы.

Потёр Капитонов ладошкой о ладошку.

— Будет удача, будет!

Шаг, ещё шаг. Всё ближе к заветному месту. И вдруг: Гу-гу-гу!

Остановился Капитонов. Остановился напарник.

— Н-да, — протянул Капитонов. Жалко, конечно, ему, что срывается снова рыбалка, что надо по гудку торопиться к пристани.

— Ничего, ничего. И без нас управятся, — говорит на парник.

— Нет, — сказал Капитонов.

Повернул он назад. Постоял-постоял напарник. Двинулся тоже за Капитоновым.

Прошла ещё неделя. В третий раз направились рыболовы к заветным своим местам. Миновали знакомый овражек. Обошли стороной болотце. Вышли друзья к Амуру. Ещё километр — и достигнут цели. Прошли километр. Расположились на берегу. Приготовили удочки. Капитонов для удобства разложил телогрейку. Всё по-солидному. Всё как надо.

Забросил он удочку. Ударило по воде грузило. Колыхнулся и замер как по команде «смирно» на речной глади самодельный капитоновский поплавок.

— Отлично, — сказал Капитонов.

И в этот момент — гудок. Протяжный, требовательный.

Даже Капитонов и тот не сдержался.

— Э-эх, снова про нашу честь.

— Не пойду, — заявил напарник.

И не пошёл.

А Капитонов гудка послушался. До самого вечера разгружал он вместе с другими баржи. Таскали, таскали люди кули и ящики. Выросли на берегу целые горы нужных для стройки грузов.

Возвращался домой Капитонов. Видит, шагает его напарник. Не зря он весь день просидел у реки. На плечах мешок. Рыбы в мешке — вагон.

— Что ж, поздравляю, — сказал Капитонов.

Не ответил напарник. Что-то не весел. Видно, как-то неловко ему перед Капитоновым и другими.

Не весел напарник. А у Капитонова отличное настроение. Показал на берег, на горы различных грузов.

— Вот он, и наш улов.

Отличное настроение у Капитонова. Радостно на душе.

Старая истина вновь подтверждается. Радость в общем труде рождается.

Плечо комиссара

Всё новые и новые строители приезжали на Дальний Восток. В декабре 1933 года в Хабаровске собралось более тысячи человек. Все мечтают о Комсомольске.

Но как попасть в Комсомольск зимой? Нет здесь путей-дорог. Не пробьёшься зимой сквозь таёжные дебри.

Кто-то выкрикнул:

— Пешком по Амуру.

Тронулись в путь комсомольцы. Идёт отряд за отрядом. Строительные инструменты, разные мелкие грузы несут на плечах. Тут же несколько конных упряжек. Эти везут продукты.

Вместе со всеми шагал и Назар Пичугин. Плотник он по профессии. Идёт, шагает, тащит рубанок, тащит фуганок, пилку-ножовку тащит.

В первый день прошли 25 километров. Потом стали проходить по 30 и даже по 50.

Кто-то кричит восторженно:

— Суворовским маршем идём. Суворовским!

Только не всем под силу оказались такие походы. Стал выбиваться из сил и Назар Пичугин. Сам комиссар похода Наумов к нему подходил, подбадривал. Как-то даже плечо подставил. Опёрся Пичугин на плечо комиссара, сразу легче бедняге стало. Так бы всю жизнь шагал.

Двести километров уже позади. Третью сотню идут комсомольцы. Всё хуже Пичугину, хуже. Нет сил дальше тащить поклажу. А тут вдруг ещё беда. Исчез из мешка у него рубанок. Хотел он поднять скандал. Однако махнул рукой. Всё же груза тащить поменьше.

Прошёл ещё день. Всё меньше, меньше сил у Пичугина. Вновь комиссар к нему подходит. Снова плечо подставил:

— Держись, Пичугин. Победа близко!

Ещё плетётся Назар Пичугин. А тут и опять беда. Исчез из мешка у него фуганок. Ругнулся Пичугин. Однако махнул рукой. Всё же груза тащить поменьше.

Едва ступает Назар Пичугин. Вновь комиссар Наумов к нему подходит. Снова плечо подставил.

— Держись, Пичугин. Победа рядом!

Потом, уже у самого Комсомольска, путники попали в пургу. Два дня трепал и людей и округу ветер. Как снежный барс на людей бросался. На последних переходах Пичугин и вовсе сдал. И хоть снова явилась к нему беда — исчезла вдруг и пила-ножовка. Не сожалел о ножовке теперь Пичугин. «Пропади ты пропадом всё», — сказал.

И всё же дошёл он вместе со всеми до Комсомольска. Вот он, конец похода.

Ура! Пробились.

Подошёл комиссар Наумов к Пичугину, улыбается. Ответил и Пичугин ему улыбкой. Посмотрел на Пичугина Наумов как-то загадочно, протянул вещевой мешок.

«Что такое?» — не может понять Пичугин.

— Бери, бери, — улыбается комиссар.

«Что такое?» — в догадках опять Пичугин.

Раскрыл он мешок и ахнул. Рубанок, фуганок, пилка-ножовка лежат в мешке.

Повернулся Пичугин к комиссару Наумову. Только нет здесь уже Наумова. Вот он спешит по настилу снежному. Кому-то приветливо улыбается.

Карта Миши Иванова

Для строительства нового города не хватало кирпича и гравия. Кирпич не сделаешь без глины. Везти гравий, кирпич или глину издалека долго и дорого. Надо было строительный материал разыскать на месте.

Стали расспрашивать пермских старожилов.

— Должна быть глина. Должна, — говорят старожилы.

— Должен быть гравий. Край богатый — всё в наших местах должно быть.

Решили строители направить в тайгу экспедицию. Подобралось восемь человек. Самому молодому из них, Мише Наумову, было шестнадцать лет.

Раздобыл Миша где-то карты этих мест.

— Важнейший документ, — говорил. — Важнейший! — И добавлял: — Ключ к разгадке великих тайн.

Стали прикидывать комсомольцы, сколько же дней они пробудут в тайге, сколько же им понадобится времени, чтобы найти глину, чтобы разыскать гравий.

Один сказал: месяц. Второй сказал: два.

Тронулась в путь экспедиция. Всё предусмотрено в экспедиции, взяты: палатки, лопаты простые, лопаты совковые, лопаты сапёрного образца, кайла, ломы, топоры, котлы походные, посуда кухонная. Солидный запас еды.

Шагают тайгой изыскатели. Полны гордости и надежд. Миша важно идёт, карту свою несёт. Досрочно свершились надежды. Прошли немного — наткнулись на глину. Прошли немного — встречают гравий.

Три дня, и закончена вся экспедиция. Даже обидно стало. Вернулись участники экспедиции в Комсомольск. Поставил Миша кружки на карте, обозначил места находок.

— Ну как? — спрашивают старожилы.

— Полный порядок, — отвечают комсомольцы. — Нашли и глину, нашли и гравий.

— То-то, — улыбаются старожилы. И снова своё: — Богат наш край, богат. То ли ещё тут сыщется.

И верно. Прошло несколько лет, и нашли геологи в тех местах богатейшие залежи олова и свинца, цинка, меди и других очень нужных стране металлов.

Удивительной стала карта Миши Иванова. Глянешь — в разноцветных она кружочках.

И никаких гвоздей…

Для любого строительства нужен лес. Лес для Комсомольска рубили на правом берегу Амура. Комсомольск же строился на левом его берегу. Лес доставляли по воде. Но вот наступила зима. Амур замёрз. Как же переправить строителям лес?

Конечно, нужны машины. Нужны трактора. Нет пока на строительстве нужного количества машин, нет тракторов. Нет саней, нет даже лошадей.

Что же делать? Казалось, выхода нет.

И вдруг:

— Есть выход! Есть!

Идею, как доставить лес с правого берега Амура на левый, подал молодой инженер комсомолец Василий Сухнев.

— Надо прорубить канал во льду, — заявил Сухнев.

По каналу Сухнев и предлагал переправить заготовленные бревна в Комсомольск.

— Канал!

— Во льду?!

Идея смутила многих.

— Да, да, канал. Да, да, во льду, — повторил Сухнев.

Подумали, подумали люди. Выхода другого действительно нет. Прав, конечно, Сухнев. Надо прорубить канал во льду Амура.

— Рубить — и никаких гвоздей! — кричал Витя Смородин.

Рассчитали комсомольцы длину канала. Получилось девять с половиной километров. Решили пробивать его шириной в один метр. Глубиной в восемьдесят сантиметров.

Февраль. Стужа. Мороз. Вышли комсомольцы на лёд Амура. В руках кирки, ломы, лопаты. Приступили к работе люди.

Шесть дней и ночей не прекращался упорный труд. Наступило утро седьмого дня.

— Ура! — пробили канал комсомольцы.

Первые брёвна шлёпнулись в воду.

— Наша взяла! Наша взяла! — кричит Витя Смородин.

Ненадёжна погода здесь, на Амуре. Особенно в феврале. Ясно, ясно, и вдруг налетит ветер, наползут облака. Посыплет снег. Загудит вокруг. Заметет. Засвистит. И вот уже пурга лютует и пляшет по всей округе.

Так сложилось и в тот день. Только пробили комсомольцы канал. Только поставили точку. Тут как тут — коварный дальневосточный ветер. Тут как тут — дальневосточная пурга. Запорошило, замело всё вокруг. Стал снег набиваться в канал. Вычерпывают люди его лопатами. Не поспевают. Ко всему начал увеличиваться мороз. К утру канал замёрз.

Получилось: вся работа коту под хвост!

Пришлось людям всё начинать сначала. Пробили вторично канал комсомольцы. Снова шлёпнулись брёвна в воду.

И снова злым роком пурга явилась. Кружила. Плясала. Людям в лицо смеялась.

В третий раз пришлось приниматься за труд комсомольцам. Осилили всё же они и мороз, и пургу, и снег.

Заработал канал. Стали комсомольцы цепочкой вдоль канала. Толкают баграми бревна. 210 брёвен переправили в первый день. Более шестисот во второй, более чем по тысяче в третий и в другие дни. Идёт бревно за бревном. Получай, Комсомольск, строительный лес для города.

Стоит с багром в руках в общей цепочке и Витя Смородин, толкает брёвна.

— Шагайте, шагайте! — покрикивает. — Шагайте. И никаких гвоздей.

Доброе дело добром отзовется

Случилось это глубокой осенью. Шли дожди. Решетили землю. Неистово носился ветер. Ударял в бараки. Валил людей. Неспокойное было время.

В один из таких дней, уже вечером, в темноте подошёл к Комсомольску буксир. Притащил плоты с лесом для стройки.

В тот день ветер достиг необычной силы. Налетал он с особой злобой. Стал разбивать плоты.

Объявили аврал, тревогу.

Среди прибежавших спасать плоты были бригадир Николай Гаврилов и однофамилец Миши Иванова Вася Иванов.

Гаврилов сразу же бросился на ближайший плот. Пытался он удержать в общей связке брёвна. Однако было поздно. Связка треснула. Видел Вася Иванов, как заколебались, заходили под Гавриловым брёвна, как вдруг отошли они одно от другого. Образовался просвет. Не удержался Гаврилов, рухнул в этот просвет.

Вспомнил Вася суворовское: «Сам погибай, а товарища выручай». Бросился вперёд, туда, на плот, на брёвна.

— Гаврилов! — кричит. — Гаврилов! Держись, Гаврилов! — Пробежал метр, второй. Брёвна скользкие, вёрткие. Поскользнулся Вася — и тоже в воду.

И сразу на берегу:

— Утонули! Утонули!

— Вася утонул!

— Гаврилов утонул!

Кинулись люди к стоящей неподалеку лодке. Пошли на помощь.

Бороздила лодка туда-сюда по Амуру. До зари, до рассвета продолжались поиски. Нет Гаврилова, нет Иванова. Общий траур среди строителей.

Однако не погибли в ту ночь ни Иванов, ни Гаврилов.

Вот что случилось тогда с Гавриловым. Упал он в воду, и тут же волна подхватила, понесла его вниз по течению. Стал он плыть, пытается преодолеть, пересилить волну и течение. Сильнее волна и течение. Всё дальше от берега, от Комсомольска тащит его вода.

А вот что случилось тогда с Ивановым. Упал он вслед за Гавриловым в воду. Подхватила и его волна, понесла по течению. Да только беда случилась тогда с Ивановым. Падая, ударил он сильно ногу. Не может бороться с волной Василий. Несёт его ниже, ниже, всё ниже. Теряет от боли, от стужи Вася сознание. Взмахнёт руками, схватится за поверхность воды. Однако нет сил удержаться. То появится он над водой, то вновь с головой под волну уходит. Понимает Василий: приходит конец. Вот снова рывок. Слабее, слабее. Вот кончились силы. Поставлена точка. Лишился сознания Вася.

И тут… Однако не чувствовал этого уже Иванов. Продолжал Гаврилов бороться с волной. Взмах руками. Ещё взмах. И вдруг: что такое? В темноте коснулась рука какого-то предмета. Отдёрнул Гаврилов руку. Опять протянул. Понял: это же человек в воде.

Стал бороться теперь Гаврилов за жизнь свою и жизнь неизвестного человека. Пересилил он всё же волну и течение. Доплыл до амурского берега. Вынес спасённого. Глянул. Так это же Иванов Вася!

— Вася! Вася! Иванов! — тормошит он товарища. Привёл его в чувство. Открыл Иванов глаза. Пришёл в себя. Вот так чудо.

Бросился Иванов спасать Гаврилова. А оказалось, Гавриловым был спасён.

Так уж в жизни давно ведётся: доброе дело добром отзовётся.

Злейший враг

Лето. Цветёт, благоухает, поёт тайга. На сотни километров, за три горизонта зелёным ушла разливом. Заговорила листвой и травами.

Но чу! Притаился здесь злейший враг — комары, гнус, таёжная мошкара. Тысячи их. Тысячи тысяч. Миллион миллионов.

Нет от врагов спасения. Атакуют со всех сторон. Впиваются в руки, в шею, в лицо. Набиваются в ноздри, в уши. Жалят в веки. Жалят в губы. Лезут за шиворот. Лезут под рукава. Готовы прокусить и одежду, и обувь, пронзить и стекло, и сталь.

— Уймитесь!

— Уймитесь!

Нет от врагов спасенья.

Ты в походе — кружат над тобой комары.

Ты на привале — кружат над тобой комары.

Спишь, читаешь, сидишь, гуляешь — нет от врага защиты.

Кружат, кружат над тобой комары. Совершают кровавую пляску.

Был бригадир на стройке.

— Подумаешь, гнус, мошкара!

— Как так — подумаешь?!

— А чего их бояться, — сказал бригадир. — Хотите рецепт?

— Хотим!

— Смотрите.

Приступил бригадир к работе. Спорится всё у него в руках. Рубили как раз тайгу. Взмах топором, ещё взмах, ещё взмах. Ложатся, как трава под косой, стволы. Залюбуешься, глядя на эту ловкость. Налетели на бригадира комары. Окружили, повисли облаком. Жужжали, жужжали. Кусали, кусали. Не обращает на них бригадир внимания.

Налетели мошка и гнус.

Повисли на бригадире живыми хлопьями. Кусали, кусали. Не обращает на них бригадир внимания.

Пискнул главарь комариный:

— Не тот экземпляр.

Пискнул главарь мошкариный:

— Какой-то чудной попался.

— Не интересно, — пискнул начальник гнуса.

Отступили таёжные разбойники. Полетели бояк и нерадивых кушать.

Главная специальность

Переживал Дима Матвеев. Не было у него никакой специальности.

Разводит руками:

— Нет никакой специальности.

Был он совсем молод ещё.

Любили его строители. Внимательный он паренёк и отзывчивый.

Ещё когда ехали на Дальний Восток с Димой в поезде, произошла такая история.

Стали обедать как-то в пути комсомольцы. Развернули парни и девчата свои дорожные кульки. Развернул и Дима. Мама ему в дорогу и котлет нажарила, и яиц отварила, и огурчиков солёных положила, и сладкие булочки специально напекла.

Ест Дима, видит: сосед нет-нет да посмотрит в его сторону. Понял Дима: нет, видимо, у соседа с собой еды, а кушать хочется. Протянул Дима ему яйцо. Протянул огурец, котлету.

— Ешь, ешь.

Суёт и булочку.

Заметили другие, как угощает соседа Дима, спрашивают:

— Друг?

— Нет.

— Знакомый?

— Нет?

— Земляк?

— Нет, — отвечает Дима. — Просто всем надо кушать.

Потом, когда ехали уже из Хабаровска в Комсомольск-на-Амуре на пароходе, обратили другие внимание на такую картину.

Холодно было. Ветер гулял над Амуром. Ежились все от холода. Вот и худенький какой-то парнишка. Кашляет. Подошёл к нему Дима, снял со своей шеи шарф.

Заупрямился парнишка.

— Надевай, надевай!

— Друг? — спрашивают у Димы.

— Нет, — отвечает Дима.

— Знакомый?

— Нет, — отвечает Дима.

— Земляк?

— Нет, — отвечает Дима.

А вот и ещё одна история. Было это уже в самом Комсомольске. Заболел серьёзно комсомолец Николай Хохлов. Не было пока друзей у Хохлова. Заботы у других, работа, разные хлопоты. Скучает Хохлов на больничной койке. Вдруг приходит к нему Дима Матвеев. Стал посещать. Приносил гостинцы. Когда Хохлову было совсем плохо, три ночи просидел у больничной койки.

— Друг? — спрашивают у Димы.

— Нет.

— Знакомый?

— Нет.

— Земляк?

— Нет, — отвечает Дима.

Всё хорошо у Димы. И уважают его, и любят. Плохо одно — нет у Димы пока специальности.

Переживает Дима.

Подошёл как-то к Диме Митрофан Сергеевич Пивоваров. Коммунист, известный строитель.

— Не переживай, — говорит Диме. — Научишься ещё. Многому научишься. Зато главная специальность уже у тебя есть.

Поднял Дима глаза на Пивоварова. Мол, какая такая специальность?

— Человек настоящий, — сказал Пивоваров.

Самолет и черепаха

Был на стройке Семён Крутилин. Умел рисовать прилично.

— Семён, сотвори портрет.

— Семён, нарисуй Амур.

Рисует Крутилин портреты строителей. Рисует Амур и сопки, делает разные наброски и зарисовки дальневосточной стройки. Отличился ещё в одном. Придумал рисунки к доске Показателей.

Завели строители такую доску. Помечали, как какая бригада работает. Как выполняют строители планы. Кто впереди, кто позади. Кто где-то в серёдке тянется.

До Семёна доска была как доска: названия бригад, цифры. Теперь помимо цифр и названий появились рисунки: самолёт, поезд, телега, черепаха.

— Для наглядности, для наглядности, — говорил Крутилин.

И верно, наглядность полная. Соберутся строители у доски Показателей, улыбаются, смеются. Сразу всё ясно. Самолёт нарисован у тех, кто впереди, кто лучше, быстрее других работает. У тех, кто в серёдке, значится поезд, телега. А рядом с теми, кто в отстающих, кто плетётся сзади, изображена черепаха.

Досталось многим от этой самой черепахи. Особенно одной из бригад землекопов. Засели они на черепахе. Неделя прошла, вторая. Никак не уйдут с последнего места. Третья идёт неделя — по-прежнему бригада на черепахе. Кончилось тем, что бригадира даже Черепахиным окрестили.

Въедливы клички, прозвища. Пошло гулять по Комсомольску:

— Как там у Черепахина?

Встретят бригадира:

— Привет, Черепахин!

Прошло какое-то время, выправилась, наконец, бригада. Уже давно землекопы не на последнем месте. Пересела бригада на телегу, затем на поезд. А про бригадира всё так же говорят — Черепахин и Черепахин.

— Смотри, на телеге сидит Черепахин.

— Смотри, Черепахин катит на поезде.

Вот-вот бригада и вообще на самолёт пересядет.

А Черепахин всё по-прежнему в Черепахиных.

Ох, как упорно людское мнение. Не зря говорят в народе: честь береги с рождения.

Дополнительный стимул

Нравится Пете Поля. Нравится Поле Петя. В Комсомольске строили электростанцию. Немало здесь было трудностей. То хлестали людей дожди, то морозы пошли трескучие. То перебои с песком, с кирпичом, то не хватает стекла и извести.

Тут на строительстве электростанции и встретились Петя с Полей.

Состояли в разных они бригадах, но порой получалось так, что рядом работали их бригады. Вот трудится Поля. Вот трудится Петя.

Замечает Поля: то и дело поворачивает в её сторону Петя голову. Чувствует девушка восторженный взгляд молодого парня, от этого взгляда, оттого, что Петя здесь рядом, начинает лучше, быстрей работать.

Видят другие, если Петя рядом, в руках у Поли любая работа огнём горит.

— Дополнительный стимул, — говорят про Петю.

Замечает и Петя, что нет-нет да повернёт в его сторону голову Поля. Вырастают у Пети крылья от этого взгляда. Вот-вот от земли оторвётся. Действительно оторвался. Летит. Парит.

Потом снова вернётся на землю. Сразу за двоих, за троих работает.

Видят другие, что, если лишний раз Поля посмотрит на Петю, Петя горы готов свернуть.

— Дополнительный стимул, — говорят про Полю, про этот взгляд.

Хорошо, когда они трудятся рядом.

Однако если случалось вдруг так, что вдалеке одна от другой работали их бригады, сразу иной становилась картина.

Как-то невесел Петя.

Что-то скучает Поля.

В выполнении плана как-то у Пети сразу не тот процент.

Невнимательна что-то в работе Поля.

Нашёлся кто-то разумный. Соединили Полю и Петю в одной бригаде. Вот они рядом. Вот они вместе. Работа снова поёт и спорится.

Ясно всем: полюбила Полина Петю. Петя, конечно, влюблён в Полину.

Смотрят люди на Полю, на Петю.

— Дополнительный стимул, — улыбаются люди.

Случай с Хохловым

Повстречался Игорь Хохлов с медведем. Шёл он тайгой. Чащобой. Обошёл поваленную ель. И вот тут… Нос к носу стоит перед ним медведь.

Обомлел. Онемел. Побелел Хохлов.

Понимает: пропал!

И медведь обомлел от встречи.

Нет бы Хохлову назад попятиться и тихонько снова уйти за ель.

Только вдруг ни с того ни с сего сказал он медведю:

— Здравствуйте!

Не понял медведь Хохлова. То ли был не в духе медведь, то ли был страшно голоден. Стал он на задние лапы, заревел на всю тайгу.

Побежал Хохлов от страшного места. Бежит, чувствует — несётся за ним медведь.

Никогда Хохлов в спортсменах не числился. Э-эх! Не было в ту минуту рядом спортивных судей. Наверняка превысил в беге Хохлов все мировые рекорды.

Увидел Хохлов берёзу. Рванулся к берёзе. Быстрее кошки, быстрее белки, словно стрела из лука, словно из дула пуля, взлетел Хохлов на её вершину.

Вцепился руками в ствол. Глянул на землю. Под берёзой стоит медведь. Ухватился разъярённый зверь за берёзу. Начал трясти. Как грушу, как сливу, как яблоню, трясёт берёзу. Берёза оказалась не очень толстой. Ходит налево, направо ствол. Еле Хохлов на вершине держится.

Удержался всё же. Однако тут новое. Посмотрел косолапый на Хохлова, на ствол берёзы, что-то в уме прикинул и вдруг сам полез на дерево.

Понимает Хохлов беду.

— Ма-а-а-ма! — кричит с вершины.

Всё ближе медведь, всё ближе.

Проплывало в эту минуту рядом, почти над самой берёзой, облако. Вот где спасенье, мелькнула мысль у Хохлова. Сжался он, словно пружина. Оттолкнулся что было сил от берёзы. Долетел, дотянулся, уцепился за облако. Залез на него. Только перевёл дух. Только чуть успокоился. Глянул вниз. О, ужас! Видит: мишка тоже оттолкнулся от берёзы. Тоже дотянулся до облака. Вот он рядом. Вот лапы, вот когти. Вот раскрытая дверью пасть.

Рванулся Хохлов вперёд. И мишка за ним рванулся. Мчат по небесной они дороге.

— Ма-а-а-ма! — продолжает вопить Хохлов.

Доконал косолапый всё же Хохлова. Добежал бедняга до края облака, не удержался и рухнул вниз. Летит, что есть сил кричит:

— А-а-а!

— Ты что?! — толкнул Хохлова сосед по нарам.

Не может Хохлов понять, что с ним происходит, что это не явь, а просто сон ему приснился, продолжает кричать:

— А-а-а! — И тут же: — Спасите!

Всех до последнего в бараке своим криком разбудил.

А дело вот в чём. Наслушался Хохлов долгими зимними вечерами про медведей разных историй и разных басен. Вот и приснился ему медведь. Долго потешались потом над Хохловым. Называли Хохлов-Топтыгин.

Края дальневосточные, конечно, далёкие, в те годы почти безлюдные. Встречалось здесь много животных. Встречались и медведи. Забредали порой на стройку.

Однако так — чтобы гоняться за людьми, лазить за ними на деревья, трясти, как груши, догонять по облаку, — нет, такого не было.

Встретился как-то и Хохлов с живым медведем. Однако не проявил интереса медведь к Хохлову. Посмотрел равнодушным взглядом. Повернулся. Побрёл в чащобу.

Отпуск

Алексей Смородин просился в отпуск.

— Разрешите!

— Разрешите!

— Хотя бы совсем ненадолго.

— В родной Ленинград.

— На берега Невы!

К бригадиру ходил, к прорабу, к парторгу, к другим руководителям и начальникам.

Разрешили Смородину поездку. Дали отпуск на целый месяц.

Катит Алексей Смородин через всю страну, через Сибирь и Урал на запад. Времени свободного много. Лежит на вагонной полке, рассуждает: «Не хватит мне месяца. Что там месяц. Дни пролетят, как ветер».

Прибыл Алексей Смородин в родной Ленинград. Отца-мать повидал, сестрёнке Кате обо всём рассказал. Сбегал к друзьям, к приятелям.

Прошёл день, второй. Ещё прошёл день, второй. Надышался он ленинградского воздуха, походил по набережным Невы. По Невскому прогулялся, по Дворцовой площади. В Эрмитаж сходил, в Русский музей. Постоял у памятника Петру Первому.

Прошёл ещё день, второй. И вдруг чувствует Смородин: чего-то ему не хватает. Как-то неуютно ему здесь без всякого дела. Думал, гадал, и вдруг: ведь Комсомольска не хватает. По Амуру соскучился.

Неуютно ему без друзей по далёкой восточной стройке.

Покрутился ещё день, ещё два. Не выдержал. Стал собираться в обратный путь.

— Куда так скоро? — отец и мать.

— Побудь немного, — сестрёнка Катя.

— Дела, не могу. Дела! — в ответ Смородин.

Едет, спешит Смородин через всю страну, через Урал и Сибирь на Дальний Восток. Торопит поезд:

— Быстрей, ленивый, труба-колёса!

Вернулся досрочно назад Смородин. Сразу к нему вопросы:

— Как так?

— Почему?

Засмущался Смородин. Честно сказал:

— Соскучился.

Прикипело сердце Алексея Смородина к новым местам, к новым друзьям. Прикипело, словно кто-то прошёлся сваркой.

«Адью» и «пардон»

Приехал Вадим Земной в Комсомольск на короткий срок.

Рассуждал:

— Посмотрю новые места. Чуть поработаю. А там — домой. Как говорят французы — адью, то есть прощайте.

Комсомольск — город речной. Стоит на широком речном пути. Вырастет город. Зачастят сюда пароходы со всего Амура, с соседних дальневосточных рек. Решено было создать в Комсомольске верфь и доки — места для строительства и ремонта речных судов.

Верфь для быстроты вначале заложили временную. На её строительство и попал Земной.

— Как раз по мне, как раз что надо, — рассуждал он. — Вот построю эту временную, и будьте здоровы, живите богато, а я уезжаю до дома, до хаты.

Сел, пишет домой письмо.

Строит он вместе с другими комсомольцами верфь. Увлёкся. Вырастает верфь на глазах у Земного.

Вскоре друзья у него появились. Саша Неделин, Паша Петелин, Сорокина Клава, Котомкин Слава.

Общительный человек Земной, к тому же, надо сказать, аккуратный. Выбрали Земного старостой комнаты. И в комнате у него хорошо — чистота, порядок. И на строительстве верфи он не в последних, и даже не в средних, на доске Показателей, на рисунках Семёна Крутилина на самолёте летит Земной.

Короче, увлёкся парень стройкой. Закончили строить верфь. Видят другие: не торопится что-то домой Земной. Не говорит, как хотел: «Адью!»

Начали строить доки. Решил задержаться парень. «Построим доки, тогда в дорогу».

Снова пишет письмо родным. «Чуть задержусь. К холодам не ждите. Как наступит весна, тут и встречайте».

Снова в труде Земной. К старым новые друзья прибавились. Лёша Ложкин. Максим Серёжкин, Кукушкина Таня, Марковкин Ваня. И на новой работе всё у него ладится. И тут всё отлично. Бригадиром назначили Земного.

Соорудили строители доки. Не торопится что-то Земной домой. Не говорит, как хотел: «Адью!»

Нет уже прежней прыти.

«Подожду, — рассуждает. — Уехать никогда не поздно».

Как раз в это время прибыли в Комсомольск для ремонта первые пароходы. Вошли они в новые доки.

«Вот как закончим ремонт пароходов, так и уеду», — решил Земной.

Задержался опять в Комсомольске. Пишет родным письмо: «Не приеду весной. Задерживаюсь. Извините, то есть пардон, как говорят французы».

Наступило лето. Снова Земной посылает домой: «Пардон!»

Наступила осень. Снова Земной посылает родным: «Пардон!»

А за этим «пардоном» опять «пардоны».

Так и остался Земной на Амуре. Комсомольск — вот отныне где дом родной.

Лыжи

Зима. То ветры, бураны, мороз в три силы, то выдастся солнечный радостный тихий день.

Выдался день отменный. Тот, кто свободен:

— Братцы, на лыжи!

Что тут думать. Верное предложение. Нашлось охотников больше чем лыж, чем палок. Собрались. Оделись. Раздолье, простор кругом. Беги на все сто двадцать четыре стороны.

Все за лыжи. И лишь бригадир Куликов-Горошин:

— Делать вам нечего.

— Так, Иван Иванович, это же спорт.

— Энергию тратить, — опять своё Куликов-Горошин.

Прекрасное дело — бежать на лыжах. Хочешь — в паре. Желаешь — группой. Одному тоже ходить приятно. Скользят, скользят по белым просторам лыжи. Шаг, ешё шаг, толчок, рывок, и вот ты несёшься, как парус, как птица. Снег под весом твоим скрипит. Ветер в ушах свистит. Радость фонтаном наружу рвётся.

Поднялись лыжники на ближайшие сопки. Как на ладошке лежит Комсомольск внизу. Вон Амур величаво несёт свои воды. Вон он, изгиб реки. Видны стройки и новостройки: электростанция, лесозавод, судоверфь, школа, больница, ещё одна школа, жилые дома, жилые кварталы. Растёт Комсомольск и ширится.

Находились, набегались лыжники. Вернулись, заснули, словно убитые.

Смотрел на спящих бригадир Куликов-Горошин:

— Э-эх, какие завтра из них работники.

Наступило утро. Проснулись люди, оделись, умылись, быстрей к делам.

Отлично у всех работа ладилась в этот день.

Поражался Куликов-Горошин:

— Ага, совесть замучила. То-то стараются.

Однако то же самое повторилось и в следующий раз. И за следующим снова и снова. Задумался бригадир.

— На пользу, выходит, лыжи.

Сообразительным был Куликов-Горошин. Стал поступать теперь так: надо где-то усилить работу, что-то срочное сделать, где-то перевыполнить план, к комсомольцам бригадир Куликов-Горошин:

— Вам бы сходить погулять на лыжах.

Черный лебедь

Ехал Спиридон Кнопочка поездом в Хабаровск, всё на свой сундучок посматривал.

Сундучок изящный, красивый. Смастерили его давно-давно. Принадлежал он когда-то Кнопочкиному деду, затем отцу. Теперь принадлежит Кнопочке. Надёжно закрыт сундучок. Висит на нём огромный замок. На этот замок — на месте ли он — главным образом и посматривал Кнопочка. Побаивался Кнопочка. А вдруг залезут в сундучок недобрые люди.

В Хабаровске Кнопочка пересел на пароход. Плывёт пароход по Амуру. Держит путь на Комсомольск.

Выйдут другие на палубу. Видами любуются. А Кнопочка сидит внизу в трюме, на свой сундучок, на замок посматривает.

Приглашают Кнопочку прогуляться по пароходу:

— Пошли, Спиридон.

— Не хочется.

Приглашают на остановках сойти на берег:

— Пошли, Спиридон.

— Да что-то устал.

Прибыл пароход в Комсомольск-на-Амуре. Радостно встречают новеньких. Жмут люди друг другу руки, целуются, обнимаются.

А у Кнопочки руки заняты. В одной — узелок, в другой — сундучок. Не решается он свою поклажу поставить на землю. А вдруг… Так и простоял с вещами в руках. Так ни с кем не поздоровался, не обнялся.

Поселился Кнопочка в общем бараке. Всё примерял, куда лучше сундучок поставить. Под подушку — большой, не сунешь. В ноги, под матрац — тоже не помещается. Пришлось поставить сундучок под кровать. Хоть и рядом сундучок, однако с кровати его не видно. Мучился от этого Кнопочка. Ночью по несколько раз просыпался, всё под кровать заглядывал. Нелегко бедняге. Уходит утром на работу — о сундучке думает. Возвращается вечером — о сундучке думает. И вот вернулся однажды — нет сундучка. Побелел Кнопочка.

— Караул!

Кричал громко. Всех переполошил.

Однако вскоре всё выяснилось. Убирали в комнате. Передвинули Кнопочкин сундучок. Поставили по ошибке под соседнюю койку.

Были в Комсомольске и у других сундучки. Были чемоданы, баулы, мешки, корзины. Однако никто за пожитки свои не дрожал, никто от кого-то ничего не закрывал, не прятал. Доверяли друг другу люди. Так уж сложилось в Комсомольске, так повелось.

Лишь у одного Кнопочки висит замок. Один он среди всех, как белая ворона, как чёрный лебедь.

Чёрным лебедем его и прозвали.

Не очень был сообразительным Кнопочка. Долго не мог понять, почему его так прозвали. Всё думал — за чёрные волосы на голове. Даже гордился прозвищем.

Однако время шло. Начал постепенно умнеть Кнопочка. Перестал он каждую минуту вспоминать про свой сундучок, думать про то, висит ли на нём замок.

Прошло ещё какое-то время. Перестал он и вовсе за свой сундучок бояться. Даже снял незаметно для всех замок.

Совсем поумнел Кнопочка.

— Чёрный лебедь! — сам над собой смеялся.

Рудковские рысаки

Потешались долгое время все над Рудковским. Называли его и его товарищей — рудковские рысаки.

Началось всё с того, что пришёл как-то комсомолец Павел Рудковский к начальникам, говорит:

— Надо создать пожарную команду.

Не подумал как-то об этом никто, а ведь прав Рудковский.

Идёт строительство города, много кругом разного боящегося огня материала: и брёвна, и доски, и тёс. Бочки с керосином, другое горючее. Конечно же, нужна пожарная команда.

— Вы правы. Нужна, — говорят начальники Рудковскому. — Вот мы и поручаем вам организовать такую команду.

Пришлось Рудковскому браться за дело.

Оказался он человеком энергичным. Достал где-то телегу, достал бочку. Взгромоздил бочку на телегу. Вот и появился первый противопожарный инвентарь. Потом раздобыл вторую телегу, вторую бочку. Потом стал подбирать кандидатов в пожарную команду.

Агитировал, агитировал. Нашлись энтузиасты. Согласились.

Вскоре выяснилось, что где-то в Пермском ржавела старая пожарная машина. Была она, правда, на конной тяге. Разыскали её комсомольцы, отчистили, привели в порядок.

Всё хорошо. Только вот нет у пожарных лошадей. Некого запрягать в телеги с бочками, некого запрягать в пожарную машину.

Не смутило это Рудковского. Собрал он своих комсомольцев.

— Начнём учения.

— Так ведь нет тяги, нет лошадей.

Усмехнулся Рудковский:

— Есть тяга!

— Где?

— А мы на что?!

Начались учения. Насмеёшься, глядя на эти учения. Выкатывали комсомольцы противопожарное оборудование на набережную Амура. Впрягались в пожарные телеги, в пожарную машину.

— Пошли!

Неслись они весело вдоль Амура. Громыхали телеги с бочками, громыхала машина.

— Рудковский за коренного, за коренного! — смеются прохожие.

— Ну и летят — как ветер!

С той поры и пошло название — рудковские рысаки.

Хорошо, что была вовремя создана пожарная команда. Вскоре огонь о себе напомнил. То вспыхнул как-то пожар на разгрузке, у причала. С курьерской скоростью примчалась пожарная команда. Бросились комсомольцы на штурм пламени:

— Дави!

— Души!

Затушили огонь, сбили.

То занялось однажды пламя на лесном складе. И вновь комсомольцы стрелой явились.

— Души!

— Дави!

Задавили огонь, примяли.

Прошло какое-то время. Быстро менялось всё в Комсомольске.

Произошли сдвиги и в пожарном деле. Появились в молодом городе современные пожарные машины, появились раздвижные лестницы, мощные насосы. Да уже и в главных пожарных совсем не Рудковский. Однако помнили в Комсомольске свою первую пожарную команду. Не забывалось название — рудковские рысаки.

Двадцать один и двадцать

Поразительной подобралась бригада у Григория Андрианова.

Не считая Андрианова, двадцать человек в бригаде. Все они — люди разных национальностей:

русский,

украинец,

мордвин,

грузин,

казах,

белорус,

армянин,

аварец,

калмык,

кумык —

и ещё представители других народов. Сосчитайте — ровно столько же.

Слышна украинская речь, слышна белорусская речь, говор кавказский, говор поволжский, голос степей и гор.

Лучшей среди лучших была бригада. Корчевали на первых порах тайгу, осушали низменные болотистые места, работали на строительстве речных причалов, первых домов и складов.

Дружно жили, дружно трудились члены бригады.

Захворал как-то у них грузин. Явились сразу двадцать к нему друзей:

— Поправляйся быстрей!

— Поправляйся быстрей!

Ехал в отпуск домой мордвин. Провожают двадцать его друзей:

— Возвращайся скорей!

— Возвращайся скорей!

В девушку из соседней бригады как-то калмык влюбился. Двадцать друзей на свиданье его снаряжают.

Двадцать друзей на двадцати языках счастья ему желают.

За свой труд не раз удостаивалась бригада высоких почестей. Вот и сейчас объявляют строителям благодарность. Стоят в общем строю:

азербайджанец,

татарин,

башкир,

туркмен,

чуваш,

хакасс,

таджик,

карел,

якут,

и ещё один — житель гор — осетин,

и ещё отличных парней одиннадцать.

На берегу Амура

Как горные реки, несётся время. Время летит как ветер. Промчались годы с той поры, когда первые комсомольцы высадились у села Пермского на берегах Амура.

Время летит как ветер. Как стрелы промчались годы.

Поезжай на Амур, на Дальний Восток сегодня. Сядь на теплоход, подымись на палубу.

Вот он, Амур-красавец.

Поворот, подворот. За изгибом изгиб реки.

Поворот, подворот. Вот он, красавец город.

Стоит Комсомольск на левом, высоком берегу Амура.

Вот они, трубы Амурстали. Вот электростанция, судоверфь, речной порт, причалы. Завод машиностроительный, завод авторемонтный, другие заводы, другие фабрики. Жилые дома, кварталы. Проспекты, улицы. Больницы, школы. Театр. Кинотеатры, универсамы. Спортивные залы. Дворцы культуры.

Стоит на Дальнем Востоке город.

Город мужества.

Город юности.

Памятник комсомолу.