Главная военная тайна США. Сетевые войны

Безоговорочная поддержка Кремля

В свое время ныне покойный первый Президент Чечни, советский генерал Джохар Дудаев, признавался, что если бы также ныне покойный первый Президент России, советский партаппаратчик Борис Ельцин, встретился с ним с глазу на глаз, то войны удалось бы избежать, а все существовавшие противоречия можно было снять простым разговором тогдашнего кремлевского хозяина и лидера народа, недовольного своим положением. Фактор авторитета Кремля, веками управлявшего нашим общим большим пространством, всегда был и остается решающим во многих спорных вопросах как вовне, так и внутри России. Такова специфика нашего уклада, и не учитывать ее не получится.

Потерпевший моральное унижение Кремль, вынужденный под воздействием внешних сил заключить позорное для России хасавьюртовское соглашение, после второй чеченской кампании принял обратную крайность, поставив светскую «гражданскую» модель общественного устройства в центр процессов послевоенной Чечни. Отныне все традиционные модели социального устройства чеченского общества просто не рассматриваются. Вместо этого в политическом лексиконе Чечни тотально доминирует светская «республика», ее «президент» и чеченский «парламент» — все атрибуты классического государства-нации, модель которого весьма сомнительна и для самой России, не говоря уже о традиционном народе. Кремль умышленно продавил именно президентско-парламентскую модель политического устройства Чечни, проведя выборы президента и подчинив его напрямую федеральной властной вертикали. Однако здесь, что вполне понятно, все проходило не так гладко, как бы хотелось.

И если выборы первого Президента послевоенной Чечни Ахмада Кадырова проходили в формате законов военного времени, то общий фон второй послевоенной президентской кампании, прошедшей после трагической гибели Ахмада Кадырова, отличался нерешительностью «основного кандидата», отсутствием веры внутри Чеченской Республики в реальное улучшение ситуации после выборов и еще большей раздробленностью общества по сравнению с ситуацией горячей фазы конфликта.

С одной стороны, поддержка Алу Алханова в качестве основного кандидата от Кремля была обозначена, с другой — не получила должного развития. Да и активность самого Алханова также нельзя было назвать абсолютно соответствующей статусу основного кремлевского кандидата и реальным президентским амбициям. С большей или меньшей уверенностью можно было говорить лишь о поддержке Алханова со стороны силовых структур внутри Чечни, а также со стороны силовиков в стане федеральных сил. Да и к тому же в Чечне в принципе отсутствуют традиции единоличного правления. Система социальной саморегуляции чечевдев основана на элементах тейповой демократии, то есть своего рода «многополярной» системы власти. Поддержать же кого-то персонально в качестве единственного лидера чеченцы могут лишь в том случае, если примут эту фигуру как представителя некой сверхсилы: федерального центра, ставленника Кремля; как своего рода третейского судью, разрешающего внутренние ситуации, опираясь на авторитет представившей его сверхсилы. По этой причине какой-либо реальной властью или авторитетом в Чечне всегда будет обладать лишь та фигура, которая однозначно и безоговорочно поддерживается федеральным центром. Соответственно, шанс быть избранным большинством на должность президента Чечни всегда имеет лишь тот кандидат, который открыто и уверенно заявляет о такой поддержке. Такой фигурой был Ахмад Кадыров, а вот относительно Алу Алханова этого сказать было нельзя. Создавалось впечатление, что Кремль что-то не договаривает, воспринимая Алханова как переходную фигуру, что в итоге так и оказалось. А если ясной и четкой поддержки Кремля нет, значит, нет и поддержки абсолютного большинства, так как в этом случае ставленник будет представлять либо интересы лишь одного из тейпов (чеченских родов) и не будет признан остальными, либо одной из группировок внутри Чечни, что еще менее весомо.

Алу Алханов был обозначен, но ясной и недвусмысленной поддержки своей кандидатуры от Кремля не получил. Ему пришлось вживаться в эту роль явочным порядком, по факту, позиционируя себя как представителя федеральной власти, но он явно не справлялся с консолидацией вокруг себя элиты внутри республики. Таким образом, фактор безоговорочной поддержки федеральным центром является в Чечне решающим для политической власти.

С достаточной очевидностью можно отметить и то, что президентство Алханова не сильно улучшило ситуацию в республике и практически не повлияло на стабилизацию состояния региона в целом. Если стабильность при Ахмаде Кадырове обеспечивалась принятием его фигуры основной массой населения Чечни в качестве представителя сверхсилы — федерального центра, то в случае Алханова ни о какой стабильности, особенно внутри чеченских элит, речи и не шло.

Затеяв унификацию Чечни по образу и подобию типовых российских регионов, продавив кандидатуру Ахмада Кадырова и заявив об установлении типовой властной вертикали в Чечне, Кремль был просто вынужден продемонстрировать, что эта система установлена и работает, что механизм выборов действует, а значит, ситуация в целом под контролем. В случае же, если бы по каким-то причинам вторые президентские выборы в Чечне не состоялись или были бы сорваны, федеральному центру пришлось бы признать крах выбранной в 1999 г. стратегии на приведение Чечни в соответствие со стандартами остальных российских регионов. Однако и харизматичного лидера, лояльного центру, на тот момент в Чечне не наблюдалось. Алханов просто стал единственно возможной фигурой дня сценария «типового силовика для типового региона».

Принципиально же важным является именно то, что предпримет Кремль в дальнейшем. Как Москва будет теперь развивать ситуацию: либо начнет очередной виток создания и укрепления властной вертикали в Чечне с последующей попыткой унифицировать модель социального устройства под типовой российский регион и с очередным ожесточенным сопротивлением этим процессам в горной части Чечни, либо все-таки перейдет к содержательному варианту разрешения ситуации, учитывающему весь комплекс возможных подходов: сбалансированность религиозных, этнических, культурных, традиционных, а не только силовых факторов.