Глаза чужого мира

Глава 1

Как-то раз прохладным утром середины Двадцать первой эры Риальто завтракал в восточном куполе своего дворца в Фалу. В тот день одряхлевшее красное солнце взошло в морозной дымке, и над Нижним лугом брезжила бледная болезненная заря. Аппетита у Риальто почему-то не было, и, без воодушевления поковырявшись в блюде с колбасой, жерухой и тушеной хурмой, он решил ограничиться чашкой крепкого чая с сухариком. Дел накопилось невпроворот, но спешить в свой кабинет он не стал, а откинулся на спинку кресла и устремил рассеянный взгляд на лес Был, который начинался за лугом.

Несмотря на задумчивость, восприятие оставалось странно обостренным. Неподалеку на лист осины уселась какая-то мошка, Риальто обратил самое пристальное внимание на угол, под которым она согнула свои лапки, и на мириады красных отблесков в ее шарообразных глазах. Любопытно и символично, подумалось ему. Постигнув всю суть насекомого, Риальто занялся пейзажем в целом. Он окинул взглядом луговину, плавно понижающуюся по направлению к реке Тс, отметил распределение трав на ней. Не ускользнули от его глаз и корявые стволы на опушке леса: косые красные лучи с трудом просачивались сквозь листву, и земля в лесу утопала в густой зеленой и фиолетовой тени. Маг обладал поразительно острым зрением, да и слух тоже не уступал… Он склонился вперед, прислушался — к чему? К шелесту неслышной музыки?

Померещилось. Риальто расслабился, улыбаясь странным фантазиям, и налил себе еще чашку чаю. Она так и остыла нетронутой. Маг порывисто поднялся на ноги и отправился в гостиную, где облачился в плащ, охотничью шапочку и взял жезл, известный под названием «Горе Мальфезара». Затем призвал к себе Ладанке, управляющего, который заодно исполнял и все прочие обязанности.

— Ладанке, я, пожалуй, поброжу по лесу. Проследи, чтобы жидкость в пятом чане не прекращала бурлить. Если хочешь, можешь перегнать содержимое большого голубого перегонного куба во флягу с пробкой. Только держи его на слабом огне да смотри не надышись паров, а не то лицо покроется гнойной сыпью.

— Понял, сударь. А как быть с клевенгером?

— Не обращай на него внимания. Вообще не подходи к клетке близко. Помни, все его разглагольствования о девственницах и богатстве умозрительны, сомневаюсь, чтобы он вообще осознавал значение обоих понятий.

— Вы правы, сударь.

Риальто вышел из дворца и зашагал через луг по тропинке, которая вела к каменному мосту через реку Тс и затем углублялась в лес. Тропка, протоптанная через луг ночными тварями из леса, вскоре оборвалась. Риальто двинулся дальше, переходя от одного просвета чащи к другому: он шел по полянам, где в зеленой траве пестрели цветки кандолы, красной таволги и белой димфны, мимо белоствольных берез и черноствольных осин, мимо замшелых валунов, родников и ручейков.

Если поблизости и были другие живые существа, на глаза они не показывались. Риальто выбрался на небольшую полянку с одинокой березой посередине и остановился, чтобы прислушаться. Вокруг царила тишина.

Прошла минута. Риальто не двигался.

Тишина. Но полная ли?

Музыка, если ее он только что слышал, совершенно определенно родилась в его собственном мозгу. Любопытно, подумал Риальто. Он вышел на открытое место, где белела береза, одинокая и тоненькая на фоне зарослей раскидистых черных деодаров. Только он собрался уйти, как снова послышался тот же мотив. Беззвучная музыка? Внутреннее противоречие! Странно, тем более что музыка, казалось, доносилась откуда-то извне… Вот, опять: робкие абстрактные аккорды, нежные, печальные, ликующие, одновременно отчетливые и в то же время неопределенные.

Риальто закрутил головой. Музыка, или что там это было, по всей видимости, доносилась откуда-то поблизости. Голос разума настойчиво советовал развернуться и поспешить обратно в Фалу — без оглядки. Он пошел дальше и наткнулся на неподвижное озерцо, темное и глубокое, в котором, точно в зеркале, отражался противоположный берег. Риальто замер: в воде отражалась фигура босоногой женщины, странно бледной, с серебристыми волосами, перехваченными черной лентой. На ней было белое платье без рукавов длиной по колено.

Риальто оглядел дальний берег. И не заметил там ни женщины, ни мужчины — ни души вообще. Он опустил глаза на темную воду. Отражение никуда не делось. Риальто довольно долго разглядывал незнакомку. Она была высокая, с небольшой грудью и узкими бедрами, казалась девически тонкой и свежей. Лицо ее, нежное и правильное, было совершенно неподвижно и лишено всякого намека на игривость. Риальто, тонкий ценитель женских прелестей, чем и снискал себе свое прозвище, счел ее красивой, но строгой и, пожалуй, неприступной — не зря она не пожелала показываться ему нигде, кроме как в отражении… Хотя он начинал догадываться, кто эта женщина.

— Мадам, это вы вызвали меня сюда вашей музыкой? Если так, скажите, как вам помочь, хотя и не обещаю, что непременно за это возьмусь.

На лице женщины отразилась холодная улыбка, пришедшаяся Риальто совершенно не по вкусу. Он чопорно поклонился.

— Если вам нечего сказать, не смею больше тревожить.

Он сопроводил свои слова еще одним коротким поклоном, и тут что-то толкнуло его в спину с такой силой, что он полетел в озеро. Вода оказалась обжигающе холодной. Риальто добрел до берега и выбрался на сушу. Злоумышленника, спихнувшего его в воду, видно не было. Постепенно поверхность воды вновь разгладилась. Отражение женщины исчезло. В самом мрачном расположении духа Риальто вернулся обратно в Фалу, где вознаградил себя за пережитое горячей ванной и чашкой вербенового чаю.

Некоторое время он сидел в кабинете, листая разные книги, написанные в Восемнадцатую эру. Лесное приключение явно не пошло на пользу. Его лихорадило, в ушах звенело. Наконец Риальто приготовил себе профилактический тоник, после которого, однако, недомогание лишь усилилось. Он улегся в постель, принял снотворную пилюлю и наконец забылся тревожным сном.

Странный недуг не отпускал его трое суток. Наутро четвертого дня Риальто связался с магом Ильдефонсом, живущим во дворце Баумергарт на берегу реки Ском. Тот так обеспокоился, что незамедлительно примчался в Фалу на самом маленьком из своих вихрелетов. Риальто во всех подробностях поведал ему о событиях, приведших к купанию в тихом лесном озерце.

— Ну, теперь ты все знаешь. Мне не терпится услышать твое мнение.

Ильдефонс бросил хмурый взгляд в сторону леса. Сегодня он принял обычный облик и выглядел как ничем не примечательный упитанный джентльмен средних лет с жиденькими светлыми бачками, намечающейся плешью на макушке и жизнерадостно-невинным выражением лица. Маги сидели в беседке, увитой пурпурной плюмантией, чуть в стороне от дома. На столике неподалеку Ладанке расставил вазочки со сладостями, чай трех сортов и графин с легким белым вином.

— Все это определенно весьма странно, — заключил Ильдефонс, — особенно если принять во внимание мои собственные недавние приключения.

Риальто настороженно покосился на Ильдефонса.

— И с тобой сыграли такую же шутку?

— И да, и нет, — сдержанно отозвался тот.

— Любопытно, — пробормотал Риальто.

Ильдефонс принялся тщательно подбирать слова:

— Прежде чем пускаться в объяснения, позволь задать тебе вопрос: тебе уже доводилось слышать эту, назовем ее так, призрачную музыку?

— Ни разу.

— И она показалась тебе…

— Это сложно описать. Она была не печальная и не веселая, нежная, но в то же время исполненная тоски и горечи.

— Удалось уловить мелодию, мотив или хотя бы последовательность нот, которая могла бы дать нам какую-нибудь зацепку?

— Совсем смутно. Если ты простишь мне выспренность, она наполнила меня печалью по утраченному и недостижимому.

— А! — кивнул Ильдефонс. — А женщина? Что навело тебя на мысль, что это Мирте?

Риальто задумался.

— Ее бледное лицо и серебристые волосы могли бы принадлежать лесной фее, пытающейся притвориться нимфой древности. Она была очень красива, но у меня не возникло желания заключить ее в объятия. Впрочем, при более близком знакомстве…

— Гм. Подозреваю, твои изысканные манеры не произвели бы на Мирте большого впечатления… Так когда, говоришь, ты понял, что это Мирте?

— Окончательно я утвердился в этом мнении по пути домой. Настроение одолело хуже некуда, наверное, сквальм уже начинал действовать. В общем, я сопоставил музыку и женщину, и имя всплыло само собой. Дома я сразу же заглянул в труд Каланктуса и последовал его совету. Сквальм явно был подлинный. Сегодня я наконец-то смог вызвать тебя.

— Лучше бы вызвал меня сразу, хотя со мной тоже происходило нечто подобное… Что это за назойливый шум?

Риальто бросил взгляд на дорогу.

— Кто-то едет. Похоже, Занзель Меланктон.

— А что за странный тип за ним скачет?

Риальто вытянул шею.

— Непонятно… Ладно, скоро увидим.

По дороге на полной скорости несся двуспальный диван с пятнадцатью подушками цвета золотистой охры на четырех высоких колесах. Позади в туче пыли бежало привязанное к дивану цепью человекообразное существо.

Ильдефонс привстал и приветственно поднял руку.

— Эге-гей, Занзель! Это я, Ильдефонс. Куда так мчишься? И что за любопытная зверюшка так проворно трусит за тобой?

Занзель остановил свою повозку.

— Ба, да это Ильдефонс! И мой дорогой Риальто! До чего же я рад вас видеть! Я и забыл, что эта старая дорога проходит мимо Фалу, а вот теперь, к моей великой радости, вспомнил!

— Нам всем несказанно повезло! — объявил Ильдефонс. — А кто твой пленник?

Занзель оглянулся через плечо.

— Он чей-то засланец, точно говорю. Вот, везу его казнить в какое-нибудь укромное местечко, откуда его дух до меня не доберется. Как вам вон тот лужок? Он находится на безопасном расстоянии от моих владений.

— Зато в самой непосредственной близости к моим! — рявкнул Риальто. — Ищи такое место, чтобы нам обоим было удобно.

— А как же я? — вскричал пленник. — Что, мое мнение по этому вопросу уже никого не интересует?

— Ладно, ладно. Чтобы удобно было нам троим.

— Еще минутку, пока ты не уехал по своим делам, — вставил Ильдефонс. — Расскажи-ка мне об этом существе поподробней.

— Да нечего о нем рассказывать. Я разоблачил его по чистой случайности: он ел яйцо не с того конца. У него, если ты заметил, по шесть пальцев на ногах, на голове растет гребень, а на плечах пучки перьев, что позволяет с полной уверенностью отнести его к Восемнадцатой или даже к концу Семнадцатой эры. Утверждает, что его зовут Лехустер.

— Любопытно! — протянул Ильдефонс. — Выходит, он, в каком-то смысле, живое ископаемое. Лехустер, тебе известно о твоей уникальности?

Занзель не дал пленнику ответить.

— Удачного дня вам обоим. Риальто, ты что-то неважно выглядишь! Советую принять добрую чарку поссета и хорошенечко вздремнуть, таково мое предписание.

— Благодарю, — отвечал тот. — Заезжай еще как-нибудь на досуге, а пока заруби себе на носу: мои владения простираются вон до того кряжа. Казни Лехустера где-нибудь подальше, по другую его сторону.

— Минуточку! — воскликнул упомянутый Лехустер. — У вас в Двадцать первой эре что, трезвомыслящих людей совсем не осталось? Неужели вам не интересно, что привело меня в вашу кошмарную эпоху? Предлагаю ценные сведения в обмен на жизнь.

— И в самом деле! — сказал Ильдефонс. — Что это за сведения?

— Я стану говорить лишь на конклаве великих волшебников, где все решения заносятся в протокол и исполняются.

Вспыльчивый Занзель заерзал на своем сиденье.

— Что? Теперь ты решил очернить мое доброе имя?

Ильдефонс вскинул руку.

— Занзель, заклинаю тебя, имей терпение! Кто знает, что шестипалый мошенник нам поведает? Лехустер, в двух словах, в чем заключается твоя новость?

— Мирте на свободе и находится среди вас вместе со сквальмами и всеми осквальмированными. Больше ни слова, пока мне не гарантируют безопасность.

— Ха! — фыркнул Занзель. — Ты нам лапшу-то на уши не вешай! Джентльмены, всего наилучшего. Меня ждут дела.

— Это чрезвычайное происшествие! — возразил Ильдефонс. — Занзель, ты действуешь из благих побуждений, но тебе неизвестны кое-какие обстоятельства. Как Наставник я вынужден приказать тебе без промедления доставить Лехустера, живого и здорового, на конклав в Баумергарт, где мы всесторонне рассмотрим этот вопрос. Риальто, полагаю, ты достаточно оправился, чтобы присутствовать на заседании?

— Бесспорно!

— Что ж, прекрасно, все в Баумергарт, живо!

— Мне что, придется всю дорогу бежать? — отважился вставить Лехустер. — Я выбьюсь из сил и не смогу вымолвить ни слова от усталости.

— Чтобы упростить дело, принимаю всю ответственность за Лехустера на себя, — сказал Ильдефонс. — Занзель, будь так добр, отвяжи цепь.

— Вы поступаете опрометчиво и неразумно! — буркнул Занзель. — Негодяя следует казнить, пока он не запудрил всем мозги.

Риальто несколько озадачился горячностью Занзеля.

— Ильдефонс прав! Мы должны разузнать все, что возможно, — сказал он свое слово.

Глава 2

На конклав, собравшийся в Баумергарте выслушать откровения Лехустера, прибыли всего пятнадцать членов объединения, в котором в ту пору насчитывалось приблизительно двадцать пять волшебников. В числе присутствующих были Ильдефонс, Риальто, Занзель, чернокнижник Шрю, Гуртианц, Визант Некроп, Тойч, управлявший хитросплетениями собственной бесконечности, Мун Волхв, умный и хладнокровный Пергустин, Чамаст, который уверял, что знает источник всех камней-иоун, Барбаникос, Мгла-над-Устлой-Водой, Ао Опаловый, Пандерлеу, чья коллекция внеземных диковинок была предметом всеобщей зависти, и Гильгед.

Ильдефонс без лишних слов призвал коллег к порядку.

— Жаль, что мы сегодня не в полном составе, поскольку дело, которое предстоит обсудить, чрезвычайно важное. Позвольте поведать вам о том, что совсем недавно пришлось пережить нашему коллеге Риальто. Если вкратце, его заманили в лес Был при помощи отголоска воображаемой песни. После довольно продолжительных блужданий он наткнулся на женщину, которая столкнула его в озерцо с обжигающе холодной водой… Джентльмены, прошу вас! Не вижу тут ничего смешного! Дело крайне важное, не следует относиться к злоключениям Риальто легкомысленно! В силу различных причин мы пришли к мысли о Мирте. — Ильдефонс обвел глазами всех собравшихся. — Да-да, вы меня расслышали верно.

Когда гул голосов утих, Ильдефонс продолжил:

— При обстоятельствах, по всей видимости никак не связанных с уже упомянутыми событиями, Занзель не так давно свел знакомство с неким Лехустером, обитателем Восемнадцатой эры. Лехустер — он стоит вон там — заявил, что готов сообщить нам важные новости, и в разговоре снова всплыло имя Мирте. Он любезно согласился поделиться этими сведениями с нами, так что сейчас прошу Лехустера выйти вперед и изложить факты, которые ему известны. Лехустер, будь так добр!

Тот не шелохнулся.

— Я не стану ничего говорить, пока не получу твердых гарантий, что мне сохранят жизнь. От этой сделки никому не будет вреда, ведь я не совершал никакого преступления.

— Ты забываешь, что я собственными глазами видел твое недостойное поведение! — сердито выкрикнул Занзель.

— Всего лишь досадный промах. Ильдефонс, так ты обещаешь, что моей жизни ничто не будет грозить?

— Даю слово! Говори!

Занзель вскочил на ноги.

— Нелепо! Мы что, теперь должны с распростертыми объятиями принимать каждого проходимца из прошлого, чтобы он мог поживиться нашим добром и глумиться над нашими обычаями?

— Поддерживаю прогрессивные взгляды Занзеля! — подал голос дородный и склонный к раздражительности Гуртианц. — Вдруг Лехустер первый из полчища извращенцев, идиотов и инакомыслящих, намеренных хлынуть в наше мирное время!

— Если новость Лехустера и впрямь имеет ценность, нам придется волей-неволей воздать ему должное, — примирительным тоном сказал Ильдефонс. — Лехустер, говори! Мы закроем глаза на твое предосудительное поведение, равно как и на возмутительные перья. Мне, к примеру, не терпится услышать новость.

Лехустер приблизился к кафедре.

— Мне придется вести рассказ в хронологическом порядке. Мое родное время — конец Первой эпохи Восемнадцатой эры. Это было задолго до наступления Великого Мотолама, но верховные волшебники и великие ведьмы уже тогда соперничали в могуществе, в точности как в Одиннадцатую эпоху Семнадцатой эры, когда маги и колдуньи наперебой пытались перещеголять друг друга, в итоге спровоцировав войну чародеев и ведьм.

В той великой войне победу одержали ведьмы. Многие чародеи тогда превратились в архивейльтов, другие были уничтожены, и ведьмы, возглавляемые Белой ведьмой Ллорио, захватили власть.

На протяжении одной эпохи они процветали. Ллорио превратилась в Мирте и поселилась в храме. Там, живой идол, совмещавший в одном лице женщину из плоти и крови с абстрактным женским божеством, она принимала искреннее поклонение всех женщин человеческого рода.

В той войне уцелели три мага: Теус Тревиолус, Шлиман Шабат и Фунурус Орфо. Они сколотили подпольную группу и совершили немало отважных, ловких и хитроумных деяний, а потом схватили Мирте, сжали ее до точки и выкрали из храма. Женщины пришли в смятение; их власть пошатнулась, тогда как влияние магов, напротив, окрепло. На протяжении многих эпох они жили в хрупком равновесии. О, то были рискованные времена!

В конце концов Мирте вырвалась на свободу и сплотила вокруг себя своих ведьм. Но Каланктус Мирный, под началом коего я служил, вступил с ними в бой. Он разбил ведьм и погнал их на север, в Великую безлюдь, где по сей день по щелям скрываются недобитые колдуньи, вздрагивающие при каждом звуке из опасения, что это поступь Каланктуса.

Что же касается Мирте, Каланктус поступил благородно и позволил ей отправиться в изгнание на далекую звезду, после чего удалился в свои владения и стал затворником. Но перед этим он поручил мне приглядывать за Мирте. Однако его распоряжения опоздали: она не прибыла ни на Наос, ни на Садал-Сууд. Я ни на миг не прекращал поисков и не так давно обнаружил след хронолуча[8], ведущий в Двадцать первую эру — словом, она прибыла сюда, к вам.

Таким образом, я убежден, Мирте до сих пор жива, поэтому необходимо признать ее непосредственной угрозой. Она даже успела осквальмировать кое-кого из присутствующих. Что же касается меня, Лехустера Благоделя, я явился с одной-единственной целью, и цель эта — организовать доверенный круг магов, способный противостоять возрождающейся власти женщин и тем самым сохранить мир. Дело не терпит отлагательств!

Лехустер отошел в сторону и скрестил руки на груди, отчего красные перья, покрывавшие его плечи, стали походить на эполеты.

Ильдефонс прокашлялся.

— Лехустер во всех подробностях изложил нам обстоятельства дела. Занзель, теперь ты убедился, что он честно заслужил, чтобы ему оставили жизнь и свободу — при условии, что он даст слово исправиться?

— Ха! — буркнул Занзель. — Он всего-навсего пересказал досужие домыслы и доисторические сплетни. Я не из тех, кто клюнет на эту удочку.

Ильдефонс нахмурился и дернул себя за желтую бороду.

— Ты слышал замечание Занзеля, — обратился он к Лехустеру. — Чем ты можешь подтвердить свои слова?

— Когда вас всех осквальмируют, вы поймете, что я говорил правду, но будет слишком поздно.

Вермулиан Сноходец решил обратиться к собравшимся и поднялся на ноги.

— По роду деятельности мне приходится бывать в самых разнообразных сновидениях, — начал он с неподдельной искренностью. — Совсем недавно — не далее как позапрошлой ночью — я наткнулся на сон, называемый «стихийным» или «безвариантным». В таких снах сноходец почти не оказывает влияния на происходящее вокруг него и может даже подвергнуться опасности. Как ни странно, в этом сне была Мирте, поэтому он может иметь отношение к нашей дискуссии.

Гуртианц вскочил и раздраженно всплеснул руками.

— Мы собрались здесь, невзирая на все доставленные этим неудобства, чтобы осудить и казнить этого архивейльта Лехустера, а не разглагольствовать об очередном твоем нескончаемом сне!

— Гуртианц, помолчи! — рявкнул рассерженный Вермулиан. — Я взял слово и намерен поведать всем собравшимся о том, что видел, и с таким количеством подробностей, какое сочту необходимым.

— Я требую, чтобы Наставник навел порядок! — завопил Гуртианц.

— Вермулиан, если твой сон и впрямь имеет отношение к делу, продолжай, только не отклоняйся от темы, — постановил Ильдефонс.

— Само собой разумеется, — с достоинством отвечал Вермулиан. — В целях краткости скажу лишь, что в попытке войти в тот сон, который я идентифицировал как АХР-11 ДГ7, том седьмой каталога, я оказался в безвариантном сновидении, не подпадающем ни под одну из установленных групп классификации. Я находился в изумительно прекрасной местности, где наткнулся на группу мужчин — воспитанных, умеющих ценить прекрасное, исключительно утонченных. Одни из них носили шелковистые каштановые бородки, другие завивали волосы изящными кудрями, и все без исключения были само радушие.

Я упомяну лишь самые существенные моменты того, что узнал от них. Имущество у них общее, поэтому им неведома алчность. Чтобы у каждого человека было время на духовное обогащение, труд сведен к минимуму и разделен между всеми по справедливости. «Мир» — вот их девиз. У них не бывает драк, никто не повышает голоса ни в гневном запале, ни в желании высказать язвительное замечание. Оружие? Это понятие вызывает у них лишь содрогание и шок.

С одним из этих мужчин мы особенно сдружились, и он поведал мне немало разных историй. Мы обедали питательными орехами, семенами и спелыми сочными плодами, пили чистейшую и натуральнейшую родниковую воду. По вечерам допоздна засиживались вокруг костра и распевали веселые баллады. По особым случаям готовили пунш — они называли его «опо» — из чистых фруктов, натурального меда и сладкого сеззама, и каждый получал щедрую порцию.

И все же порой все испытывали грусть. Один из них — благородный юный Пальмер, мастак прыгать и плясать с изумительной грациозностью. Он попытался перескочить через ручей, но упал в воду, мы бросились утешать его, и вскоре он снова был весел.

Я спросил у него: «А ваши женщины? Где они скрываются?»

«Ах, женщины, которых мы чтим за их доброту, силу, мудрость и терпение, равно как и за тактичность суждений! Иногда они присоединяются к нам у костра, и тогда мы предаемся изысканным любовным играм. Женщины всегда заботятся, чтобы никто не наделал глупостей и не перешел границ пристойности».

«Райская жизнь! Но как же вы обзаводитесь потомками?»

«О-хо-хо! Мы обнаружили, что, если во всем им угождать, женщины иной раз прощают маленькие вольности… Ага! Смотри, не ударь в грязь лицом! Вот и сама верховная госпожа!»

По лугу шла Ллорио Мирте, женщина до мозга костей, и мужчины вскочили на ноги, принялись размахивать руками и приветливо улыбаться. Она обратилась ко мне со словами: «Вермулиан, ты пришел помочь нам? Превосходно! В нашем деле твое искусство очень кстати! Добро пожаловать в наши ряды!»

Завороженный царственной фацией, я попытался обнять ее в знак дружбы и радости, но едва протянул к ней руки, как она выдула пузырь прямо мне в лицо. Не успев задать ей ни единого вопроса, я проснулся, полный недоумения и тревоги.

— Могу разрешить твое недоумение, — сказал Лехустер. — Тебя осквальмировали.

— Во сне? — поразился Вермулиан. — Ни за что в жизни не поверю в такой вздор.

— Лехустер, — с беспокойством в голосе попросил Ильдефонс. — Будь так добр, просвети нас, по каким признакам можно распознать осквальмирование?

— С радостью. На конечных стадиях симптомы очевидны: жертва превращается в женщину. Ранний признак — привычка быстро-быстро высовывать язык и прятать его обратно в рот. Вы не замечали сие у своих товарищей?

— Разве что у самого Занзеля, но он один из самых уважаемых наших коллег. Нет, просто немыслимо.

— Когда имеешь дело с Мирте, немыслимое становится обыденным, а вся репутация Занзеля весит не больше, чем прошлогодний мышиный помет — если вообще что-то весит.

Занзель грохнул кулаком по столу.

— Я возмущен обвинением! Мне и губы облизать нельзя, чтобы не вызвать бурю нападок?

— Должен заметить, жалобы Занзеля не лишены оснований, — строго сказал Ильдефонс Лехустеру. — Либо выдвигай недвусмысленное обвинение и подкрепляй его доказательствами, либо придержи язык.

Лехустер учтиво поклонился.

— Буду краток. Мирте необходимо остановить, если мы не хотим стать свидетелями окончательного и бесповоротного торжества женщин. Следует организовать надежную и бесстрашную подпольную группу! Мирте возможно победить, три эры миновали с тех пор, как она потерпела поражение от Каланктуса, и прошлое для нее запретная тема.

— Если твоя теория верна, — с тяжеловесной высокопарностью заявил Ильдефонс, — мы должны объединиться, чтобы защитить будущее от этого пангинного кошмара.

— Главная наша забота — настоящее! Мирте уже взялась за дело!

— Чушь, вопиющая и бесстыдная! — воскликнул Занзель. — Лехустер что, совсем ума лишился?

— Должен признаться, я озадачен, — покачал головой Ильдефонс. — Зачем Мирте понадобилось выбирать для своих козней именно наше время и место?

— Здесь и сейчас у нее почти нет противников. Я обвожу взглядом этот зал и вижу полтора десятка тюленей, дремлющих на скале. Педантов вроде Чамаста, мистиков вроде Ао, фигляров вроде Гуртианца и Занзеля. Вермулиан исследует незарегистрированные сны, вооруженный блокнотом, штангенциркулем и бутылочками для образцов. Тойч перетасовывает части личной бесконечности. Риальто творит великолепные чудеса исключительно ради того, чтобы пускать пыль в глаза юным девицам. Тем не менее, если Мирте осквальмирует эту группу, она получит довольно толковую компанию ведьм, поэтому неплохо бы остановить ее.

— Лехустер, это и есть твой хваленый краткий ответ на мой вопрос? — спросил Ильдефонс. — Сначала сплетни, потом домыслы, а в заключение злословие и предвзятость?

— Пожалуй, в погоне за доходчивостью я перегнул палку, — согласился Лехустер. — И потом, признаться честно… твой вопрос вылетел у меня из головы.

— Я просил тебя представить доказательства об осквальмировании некой особы.

Лехустер обвел собравшихся взглядом. Все до единого то высовывали кончики языка, то вновь втягивали их.

— Увы, — развел он руками. — Боюсь, мне придется подождать более удобного случая, чтобы закончить этот разговор.

Комната вдруг озарилась ослепительными вспышками и наполнилась пронзительным воем. Когда суматоха улеглась, Лехустера и след простыл.

Глава 3

Темная ночь сошла на Вышний и Нижний Луга. В кабинете Риальто в Фалу Ильдефонс принял из рук хозяина рюмку аквавита и опустился в кресло из петельчатой кожи. Некоторое время маги настороженно приглядывались друг к другу, потом Ильдефонс тяжело вздохнул.

— Печально, когда двум старым товарищам приходится доказывать что-то друг другу, вместо того чтобы спокойно посидеть за рюмочкой аквавита!

— Надо значит надо, — сказал Риальто. — Я окружу комнату завесой непроницаемости, чтобы никто не пронюхал, чем мы занимаемся… Готово. Мне удалось избежать сквальма, остается только доказать, что ты тоже полноценный мужчина.

— Не спеши! — запротестовал Ильдефонс. — Проверке должны подвергнуться мы оба, иначе грош ей цена.

Риальто с кислой миной пожал плечами.

— Как скажешь, хотя подобная проверка унижает человеческое достоинство.

— Не важно. Так надо.

Проверка состоялась, и оба получили требуемые доказательства.

— По правде говоря, я немного забеспокоился, заметив у тебя на столе книгу «Каланктус: учение и афоризмы», — признался Ильдефонс.

— Когда я в лесу встретил Ллорио, она из кожи вон лезла, чтобы обольстить меня своими чарами, — доверительным тоном сообщил Риальто. — Моя галантность не позволяет вдаваться в подробности. Но я узнал ее с первого взгляда, и даже знаменитое тщеславие Риальто не смогло вообразить ее в роли моей пылкой воздыхательницы. Чертовке удалось пустить в ход свой сквальм лишь благодаря тому, что она столкнула меня в озеро и отвлекла. Я вернулся в Фалу, добросовестно исполнил все предписания, которые дает в своей книге Каланктус, и исцелился от сквальма.

Ильдефонс поднес рюмку к губам и залпом проглотил ее содержимое.

— Она явилась и мне, только на более высоком уровне. Я увидел ее во сне наяву, на широкой равнине, являющей собой переплетение искаженных абстрактных перспектив. Она стояла на расстоянии пятидесяти ярдов, поистине ослепительная в своей бледно-серебристой красоте, желая пустить пыль мне в глаза. Она казалась очень высокой и нависала надо мной, будто я был ребенком. Эта незатейливая психологическая уловка, разумеется, не вызывала ничего, кроме улыбки. Я без колебаний обратился к ней: «Ллорио Мирте, я и так прекрасно тебя вижу, вовсе незачем раздуваться до заоблачной высоты». Она отвечала довольно спокойно: «Ильдефонс, пусть мой рост тебя не смущает, мои слова не изменят своего значения от того, будут ли они произнесены сверху или снизу». — «Все это прекрасно, но к чему подвергать себя риску заполучить приступ головокружения? Естественные твои пропорции определенно более приятны глазу. Я вижу все до единой поры твоей кожи. Впрочем, не важно, мне все равно. Зачем ты вторглась в мои раздумья?» — «Ильдефонс, из всех ныне живущих ты самый мудрый. Сейчас уже поздно, но еще не слишком! Женщины способны изменить вселенную! Во-первых, я снаряжу экспедицию на Садал-Сууд. Там, среди Семнадцати лун, мы начнем писать историю человечества с чистого листа. Твоя добрая сила, достоинство и величие — щедрые дары для той роли, которую тебе предстоит сыграть». В этих словах было что-то, пришедшееся мне не по душе. Я ответил ей: «Ллорио, ты — женщина несравненной красы, хотя тебе и недостает соблазнительной теплоты, манящей мужчину к женщине». — «Качество сие — сродни распутной угодливости, а она нынче не в чести. Что же до „несравненной красоты“, она — апофеоз всех качеств, созданных победной музыкой женской души, который вы в силу ограниченности воспринимаете исключительно как приятные глазу очертания». Ответил я ей, по своему обыкновению, едко: «Может, я и ограниченный, но меня устраивает увиденное. Что же до экспедиций к далеким звездам, давай для начала отправимся в мою спальню в Баумергарте, до которой рукой подать, и испытаем друг друга на прочность. А теперь прими нормальный вид, чтобы я смог взять тебя за руку. Такой рост неудобен, да и кровать тебя не выдержит. И вообще, при подобных различиях наше соитие едва ли возможно». — «Ильдефонс, — презрительно заявила Ллорио, — ты гнусный старый сатир. Вижу, что ошиблась в оценке твоей персоны. Тем не менее ты должен употребить все свои силы на службу нашему делу». С этими словами она величественно прошествовала прочь, в теряющуюся в изгибах и пересечениях плоскостей даль, и с каждым шагом казалась все меньше и меньше, то ли из-за перспективы, то ли потому, что становилась ниже ростом. Она шла задумчиво, почти вызывающе. Поддавшись порыву, я пустился в погоню — сначала исполненной достоинства неторопливой поступью, затем ускорил шаги, еще и еще, пока не обнаружил, что бегу со всех ног, и в конце концов без сил повалился на землю. Ллорио обернулась и обронила: «Вот видишь, в какое унизительно глупое положение завела тебя собственная низменная натура!» Она взмахнула рукой и метнула сквальм, который попал мне по лбу. «Теперь можешь вернуться в свой дворец», — надменно заявила она и с этими словами удалилась. Очнулся я на кушетке в своем кабинете, сию же секунду разыскал Каланктуса и предпринял все рекомендованные им профилактические меры в полном объеме.

— Очень странно, — заключил Риальто. — Интересно, каким образом Каланктус с ней управлялся?

— Мы поступим так же, как он. Надо сколотить надежную и неутомимую подпольную группу.

— Все верно, но где и как? Занзель осквальмирован, и он определенно не одинок в этом.

— Принеси-ка сюда свой дальнозор, давай узнаем, насколько скверно обстоят дела. Быть может, кого-то еще можно спасти.

Риальто прикатил богато украшенный старинный столик, который столько раз вощили, что он почти чернел.

— Ну, с кого начнем?

— Давай попробуем верного, хотя и склонного к таинственности Гильгеда. Он человек проницательный, его не так-то легко обвести вокруг пальца.

— Наши надежды могут не оправдаться, — предостерег друга Риальто. — Когда я в последний раз его видел, стремительному движению его языка могла бы позавидовать взволнованная змея.

Он коснулся одного из волнистых гребней, которыми были украшены края столика, и произнес заклятие. Появилось миниатюрное изображение Гильгеда в домашней обстановке.

Гильгед стоял в кухне своего особняка Трум и распекал повара. Вместо привычного сливово-красного костюма на нем красовались широкие красно-розовые панталоны, стянутые на талии и лодыжках кокетливыми черными бантами.

Черную блузу украшал десяток искусно вышитых красных и зеленых птиц. Кроме того, Гильгед сменил прическу и теперь носил волосы, собранные в пышные букли над ушами. Удерживали все это сооружение на месте две роскошные рубиновые шпильки, а венчало прическу шикарное белое перо.

— Быстро же Гильгед покорился диктату высокой моды, — заметил Риальто.

Ильдефонс вскинул руку.

— Слушай!

С экрана донесся тонкий голос Гильгеда, дрожащий от гнева:

— …заросло сажей и грязью. Может, во время моего предыдущего получеловеческого существования такое и годилось, но теперь все изменилось, и я вижу весь мир, включая и эту кошмарную кухню, в совершенно ином свете. Впредь я требую неуклонного соблюдения порядка! Все углы и поверхности необходимо отдраить до блеска, а то ишь, развели тут грязищу! Далее! Произошедшая со мной метаморфоза может кое-кому из вас показаться странной, и, полагаю, вы начнете отпускать дурацкие шуточки. Так вот, у меня исключительно острый слух, и шутить я тоже горазд! Не говоря уж о Кунье, который бегает вокруг на своих мягких лапках, помахивая мышиным хвостом, и пищит при виде кошки!

Риальто коснулся гребня, и изображение Гильгеда померкло.

— Прискорбно. Гильгед всегда был франтом, да и настроение у него, если припомнишь, иной раз менялось непредсказуемо. Что ж, ничего не попишешь. Кто следующий?

— Давай заглянем к Эшмиэлю. Уж он-то никак не мог переметнуться на их сторону.

Риальто коснулся выступа, и столик показал Эшмиэля — тот стоял в гардеробной в своем дворце Силь-Соум. Прежде облик Эшмиэля славился полной и абсолютной контрастностью: правая сторона тела была белой, а левая — черной. В выборе одежды он руководствовался тем же самым принципом, хотя покрой ее нередко бывал причудливым, а подчас и фривольным[9].

Осквальмировавшись, Эшмиэль не утратил вкуса к разительным контрастам, однако теперь, похоже, пристрастия его разделились между такими тонами, как синий и лиловый, желтый и оранжевый, розовый и коричневый: именно в эти цвета были одеты манекены, выстроенные вдоль комнаты. На глазах у Риальто с Ильдефонсом Эшмиэль принялся прохаживаться туда-сюда, приглядываясь то к одному из них, то к другому. Ни один из них его не впечатлил, и сие обстоятельство, очевидно, приводило мага в состояние нескрываемого раздражения.

Ильдефонс тяжело вздохнул.

— Эшмиэль определенно потерян для общества. Давай стиснем зубы и посмотрим, что стало с Гуртианцем и Дульче-Лоло.

Столик показывал одного волшебника за другим, и в конце концов у Риальто с Ильдефонсом не осталось никаких сомнений: осквальмация поразила всех до единого.

— И ведь ни один даже ни на йоту не расстроен! Упиваются осквальмированностью, будто это благо! Разве мыс тобой стали бы так себя вести?

Ильдефонс поморщился и дернул себя за светлую бороду.

— Просто кровь в жилах стынет.

— Значит, мы остались одни, — задумчиво протянул Риальто. — И решения предстоит принимать нам.

— Это не так-то просто, — по некотором размышлении отозвался Ильдефонс. — Удар нанесен. Будем ли отвечать на него ударом, и если да, то как? И вообще, зачем? Мир доживает последние дни.

— Но ко мне-то это не относится. Я — Риальто, и такое обращение меня оскорбляет!

Ильдефонс задумчиво кивнул.

— Важное замечание. Я — Ильдефонс и не уступаю тебе в горячности!

— Более того, ты Ильдефонс Наставник! И должен употребить законную власть!

Ильдефонс взглянул на Риальто из-под снисходительно полуопущенных век.

— Совершенно верно! И я возлагаю обязанность претворять мои указы в жизнь на тебя!

Риальто пропустил это высказывание мимо ушей.

— Я тут подумал о камнях-иоун.

Ильдефонс выпрямился в своем кресле.

— Что ты задумал?

— Ты обязан объявить конфискацию камней-иоун у всех осквальмированных из политических соображений. Тогда мы устроим хроностазис и отправим сандестинов забрать камни.

— Гениально, но наши товарищи нередко проявляют недюжинную изобретательность в выборе тайников для камней.

— Должен признаться в одной маленькой слабости — для меня это нечто вроде интеллектуальной игры, если хочешь. За многие годы я определил местоположение всех камней-иоун, находящихся в распоряжении членов нашего объединения. Ты, к примеру, хранишь свои в сливном бачке в уборной за рабочим кабинетом.

— Это недостойно, Риальто. Впрочем, в сложившихся обстоятельствах следует побороть щепетильность. Итак, настоящим я конфискую все камни-иоун, находящиеся в собственности наших бывших товарищей, подвергшихся влиянию магии. Теперь, если ты воздействуешь заклинанием на континуум, я вызову моих сандестинов Ошерла, Ссика и Уолфинга.

— Можно привлечь к этой задаче и моих Топо с Белльюмом.

Конфискация прошла даже чересчур гладко.

— Мы нанесли важный удар! — заявил Ильдефонс. — Теперь наша позиция ясна, мы бросили захватчицам бесстрашный и открытый вызов!

Риальто осмотрел камни и нахмурился.

— Хм, нанесли удар, бросили вызов. И что дальше?

Ильдефонс раздул щеки.

— Самым благоразумным решением было бы затаиться и переждать, пока Мирте не уйдет.

— Но если она отыщет нас и вытащит из укрытий, на нашей репутации можно поставить крест. Каланктус определенно не стал бы так поступать, — буркнул Риальто.

— Тогда давай подумаем, как поступил бы Каланктус, — сказал Ильдефонс. — Неси «Абсолюты» Поджиора, он посвятил Мирте целую главу. Прихвати еще «Декреталии» Каланктуса и, если есть, «Каланктус: средства и образ действий».

Глава 4

Заря еще не занялась. Небо над Вильдой окрасилось оттенками сливового, аквамаринового и темно-розового цветов. Риальто захлопнул железную обложку «Декреталий».

— Ничего. Каланктус описывает неукротимый женский дух, но как бороться с ним, не упоминает.

— Я тут наткнулся на один любопытный отрывок. Каланктус уподобляет женщину Чиаейскому океану, который гасит яростный напор Андиподального течения, огибающего мыс Прям, но исключительно в хорошую погоду. Если ветер хотя бы немного меняется, на поверхности безмятежного с виду океана вздымается десяти- и даже двадцатифутовый вал, несущийся вдоль берегов мыса обратно, сметая все на своем пути. Когда же равновесие восстанавливается, океан, как прежде, мирно принимает течение. Ты согласен с такой трактовкой женской души? — процитировал Ильдефонс, листавший «Учение Каланктуса».

— Не во всем, — сказал Риальто. — Каланктус иногда грешит гиперболизацией. И это один из типичных примеров, тем более что он не предлагает никакого плана, способного сдержать Чиаейский вал или хотя бы направить его по другому пути.

— Судя по всему, он не склонен к попыткам обуздать эту волну, предпочитая преодолеть ее на крепком корабле с высокими бортами.

— Может, оно и так, — пожал плечами Риальто. — Я — не большой любитель завуалированных иносказаний. Эта аналогия совершенно бесполезна.

Ильдефонс немного поразмыслил.

— Она предлагает нам не пытаться противопоставить силе Мирте свою силу, а плыть по волнам накопленной ею энергии, пока та не выдохнется, и тогда мы, подобно крепким кораблям, благополучно продолжим свой путь, сухие и невредимые.

— Опять-таки — образ красивый, но ограниченный. Мирте демонстрирует разностороннюю мощь.

Ильдефонс огладил бороду и устремил вдаль задумчивый взгляд.

— И впрямь, невольно задаешься вопросом, не проявляются ли эти пыл, изобретательность и неутомимость в ее повседневной жизни — или, иными словами, не отражаются ли они на ее поведении в области, гм…

— Я улавливаю нить твоих рассуждений, — прервал друга Риальто. — Между нами, это более чем вероятно.

Ильдефонс с грустью покачал головой.

— Иногда мыслям не прикажешь.

Из мрака вылетела золотая мошка, облетела вокруг лампы и вновь скрылась в темноте. Риальто мгновенно насторожился.

— Кто-то вошел в дом и ждет в гостиной. — Он подошел к двери и громко крикнул: — Кто здесь? Говори, а не то мы подпалим тебе пятки и пустим плясать тарантеллу!

— Придержите свои заклятия! — раздался голос. — Это я, Лехустер!

— Входи.

На пороге кабинета, хромая, показался Лехустер. Перья на плечах намокли и слиплись от грязи, всем своим видом олицетворяя крайнюю усталость. В руках он нес мешок, который с явным удовольствием бросил на кожаный диван у окна.

Ильдефонс неодобрительно свел брови.

— Явился не запылился! Мы сегодня ночью не раз могли бы прибегнуть к твоему совету, но тебя нигде не было. Ну и что скажешь?

Риальто передал Лехустеру крохотную рюмку аквавита.

— Вот, это придаст тебе сил. Пей, а потом рассказывай.

Лехустер осушил рюмку одним глотком.

— Ух! Забористая штука!.. Ну, рассказать мне вам почти нечего, хотя я и сбился с ног, улаживая необходимые дела. Все осквальмированы, кроме вас двоих. Мирте, впрочем, считает, что прибрала к рукам все ваше объединение.

— Что?! — воскликнул Риальто. — А нас она что, сбросила со счетов?

— Не важно. — Лехустер протянул ему пустую рюмку. — Будь так добр! Птица на одном крыле далеко не улетит… Далее, Мирте присвоила все камни-иоун…

— Ошибаешься, — лукаво усмехнулся Ильдефонс. — Мы первыми догадались завладеть ими.

— Вы похитили пригоршню никчемных стекляшек. Подлинные камни забрала Мирте, включая и те, что принадлежали вам с Риальто, а вместо них оставила подделки.

Риальто бросился к корзине, где лежали мнимые камни.

— Эта гнусная ведьма хладнокровно обокрала нас! — простонал он.

Лехустер кивнул на мешок, который сбросил на диван.

— На этот раз мы ее перехитрили. Вот ваши камни! Я стащил их, пока она принимала ванну. Предлагаю послать сандестинов подменить их фальшивками. Если поторопитесь, то еще успеете: Мирте подолгу засиживается за туалетом. А настоящие камни пока припрячьте в каком-нибудь тайничке между измерениями, чтобы никто больше их не увел.

Риальто вызвал своего сандестина Бельюма и отдал соответствующие распоряжения.

— Каким образом Каланктусу удалось расстроить планы этой кошмарной бабы? — обратился Ильдефонс к Лехустеру.

— Сия история до сих пор покрыта пеленой таинственности, — отвечал тот. — По всей видимости, Каланктус воспользовался каким-то сугубо личным методом воздействия и приструнил Ллорио.

— Гм. Мы должны разузнать о Каланктусе побольше. В летописях нет ни одного упоминания о его смерти, не исключено, что он до сих пор здравствует где-нибудь в стране Кати!

— Этот же вопрос не дает покоя и Мирте, — кивнул Лехустер. — Вполне возможно, нам удастся задурить ей голову и обратить в бегство.

— Как это?

— Нельзя терять времени. Вы с Риальто должны создать точную копию Каланктуса, и хотя бы в этом я могу быть вам полезен. Необязательно, чтобы существо было долговечным, но выглядеть должно достаточно убедительно, пусть Ллорио уверится, что снова имеет дело с Каланктусом.

Ильдефонс с сомнением затеребил бородку.

— Слишком масштабная затея.

— Да, а времени на ее осуществление в обрез! Не забывайте, выкрав у Мирте камни-иоун, вы тем самым бросили ей вызов!

Риальто вскочил на ноги.

— Тогда за дело! Последуем совету Лехустера! Время не ждет.

— Гм, — проворчал Ильдефонс. — Я не боюсь этой зарвавшейся карги. Неужели нет способа попроще?

— Есть! Бегство в отдаленное измерение!

— И ты, старый друг, говоришь мне такие вещи? — возмутился Ильдефонс. — За дело! Такого жару зададим, что чертова бабенка будет улепетывать по кустам, задравши юбки, впереди собственного визга!

— Это будет наш девиз! — провозгласил Лехустер. — Задело!

Копию Каланктуса собирали на рабочем столе: сначала каркас из серебряной и танталовой проволоки, укрепленный на шарнирной позвоночной раме, затем призрачную оболочку чернового мировоззрения, затем череп и сознание, куда поместили все труды Каланктуса и еще сотню прочих ученых трактатов, включая каталоги, справочники, пантологии и универсальные сборники, пока Лехустер не посоветовал им остановиться.

— Он уже знает раз в двадцать больше, чем Каланктус-первый. Интересно, у него получится разложить такую уйму сведений по полочкам?

Костяк туго обтянули мышцами и покрыли кожей, на голове появились густые темные волосы. Лехустер долго и упорно трудился над чертами лица, подправляя то твердые очертания подбородка, то короткий прямой нос, то ширину лба, то форму и изгиб бровей и линии роста волос.

Приладили уши, настроили слуховые каналы.

— Ты — Каланктус, первый герой Восемнадцатой эры, — ровным голосом сообщил творению Лехустер.

Глаза открылись и задумчиво воззрились на Лехустера.

— Я — твой друг, — продолжал Лехустер. — Каланктус, вставай! Ступай, сядь вон в то кресло.

Двойник Каланктуса почти без усилий уселся на столе, спустил крепкие ноги на пол, подошел к креслу и опустился в него.

Лехустер обернулся к Риальто с Ильдефонсом.

— Будет лучше, если вы на несколько минут выйдете в гостиную. Мне нужно внедрить в его сознание воспоминания и мысленные ассоциации, он должен быть как живой.

— Воспоминания, накопленные за целую жизнь, за такое короткое время? — усомнился Ильдефонс. — Это невозможно!

— Я использую метод временного сжатия! Кроме того, обучу его музыке и поэзии. Он должен быть не просто живым, но еще и пылким. Мне поможет вот этот высушенный цветочный лепесток, его аромат творит чудеса.

Риальто с Ильдефонсом неохотно вышли в гостиную и стали смотреть в окно. Над Нижним лугом занималась заря. Вскоре Лехустер позвал их в кабинет.

— Вот сидит Каланктус. Познания его обширны, а широтой взглядов он, пожалуй, даже превосходит своего тезку. Каланктус, это Риальто, а это Ильдефонс, они твои друзья.

Каланктус устремил взгляд спокойных голубых глаз сначала на одного, потом на другого.

— Рад слышать! Судя по тому, что я узнал, настоящая дружба в этом мире — редкостный товар.

— Это Каланктус, но немного не такой. Нашему Каланктусу как будто чего-то недостает. Я отдал ему кварту моей собственной крови, но, быть может, этого не хватило… Ладно, посмотрим, — проговорил Лехустер в сторону.

— А магическая сила? — спросил Ильдефонс. — Он сможет настоять на выполнении своих приказов?

Лехустер взглянул на нео-Каланктуса.

— Я ввел в его сенсориум камни-иоун. Но он никогда не сталкивался со злом и потому кроток и покладист, несмотря на внутреннюю силу.

— Что он знает о Мирте?

— Все, что известно. Но не выказывает никаких эмоций.

Ильдефонс и Риальто скептически покосились на свое детище.

— Пока что этот Каланктус кажется абстракцией, лишенной собственной воли, — заметил Риальто. — Неужели нет способа придать ему более глубинное сходство с настоящим?

Лехустер заколебался.

— Такой способ есть. Каланктус всегда носил на запястье браслет в виде скарабея. Вы пока оденьте его, а потом я дам ему скарабея.

Десять минут спустя Риальто с Ильдефонсом вошли в гостиную в сопровождении Каланктуса, который теперь был облачен в черный шлем, нагрудник из блестящего черного металла, черный плащ, черные штаны и черные сапоги с серебряными пряжками и украшениями. Лехустер одобрительно кивнул.

— Вот теперь он как настоящий. Каланктус, протяни руку! Я дам тебе скарабея, которого носил первый Каланктус, в чей образ ты должен вжиться. Теперь браслет твой. Носи его на правом запястье, не снимая.

— Я чувствую прилив энергии! — сказал Каланктус. — Я силен! Я Каланктус!

— Хватит ли у тебя сил, чтобы в совершенстве овладеть магией? Простым смертным приходится учиться по сорок лет, чтобы только стать подмастерьем мага.

— У меня достаточно силы, чтобы освоить магию.

— Тогда идем! Тебе предстоит усвоить «Энциклопедию», а потом Трехкнижие Фандааля, и если не умрешь и не сойдешь с ума, я провозглашу тебя таким силачом, каких свет никогда не видывал. Идем! Обратно в кабинет.

Ильдефонс остался в гостиной. Шли минуты. До него донесся странный сдавленный вскрик, быстро затихший. В гостиную Каланктус вернулся твердыми шагами. У Риальто, шедшего следом, подгибались колени, а лицо заливала зеленоватая бледность.

— Я освоил магию. У меня голова кругом идет от заклинаний, они необузданные, но я сдерживаю их изменчивые порывы. Скарабей Каланктуса-первого дал мне силу, — мрачно сообщил Каланктус Ильдефонсо.

— Время почти настало. На лугу собираются ведьмы: Занзель, Ао Опаловая, Барбаникос и все остальные. Они раздражены и на взводе… О, Занзель приближается.

Риальто посмотрел на Ильдефонса.

— Воспользуемся случаем?

— С нашей стороны было бы непростительной глупостью упустить его!

— Вот-вот, и я так считаю. Пожалуйста, спрячься в беседке в саду.

Риальто вышел на террасу, где столкнулся с Занзель, та выразила возмущенный протест по поводу пропажи камней-иоун.

— Совершенно с тобой согласен! — кивнул Риальто. — Эта низость была совершена по распоряжению Ильдефонса. Пойдем в беседку, я исправлю вопиющую несправедливость.

Занзель, ничего не подозревая, вошла в беседку, где Ильдефонс погрузил ее в беспамятство при помощи заклинания внутреннего отсутствия. Ладанке, управляющий Риальто, взвалил тело на тележку и покатил к хибарке садовника.

Риальто, ободренный успехом, вернулся на террасу и сделал знак Барбаникос, которая последовала за Риальто в беседку и разделила участь предшественницы. То же самое проделали с Ао Опаловой, Дульче-Лоло, Гуртианц и прочими, пока на лугу не остались лишь рассеянная Вермулиан и Чамаст Морализаторша, проигнорировавшие знак Риальто.

Вдруг на луг, окруженная белым облачным вихрем, опустилась Ллорио Мирте… На ней было белое платье по щиколотку, перехваченное на талии серебряным поясом, и серебряные сандалии, а волосы стягивала черная лента. Она о чем-то спросила Вермулиан, и та указала на стоявшего перед домом Риальто. Ллорио медленно приблизилась. Ильдефонс вышел из беседки и отважно направил на нее удвоенное заклинание внутреннего отсутствия, оно отскочило и поразило самого Ильдефонса, отчего тот растянулся на земле.

Ллорио Мирте остановилась.

— Риальто! Ты низко обошелся с моей свитой и похитил мои магические камни! За это быть тебе на Садал-Сууде не ведьмой, а служанкой, выполняющей самую черную работу, и пусть это наказание послужит тебе уроком! Твоего дружка Ильдефонса ждет то же самое.

Каланктус вышел из дома и замер. Воинственно вздернутый подбородок Ллорио дрогнул, она разинула рот.

— Как ты здесь оказался? — ахнула она. — Как тебе удалось ускользнуть от триады? Как… — Голос ее сорвался, она не сводила полных ужаса глаз с лица Каланктуса. Потом к ней все же вернулся дар речи. — Почему ты так на меня смотришь? Я не нарушала своего слова и немедленно отправлюсь на Садал-Сууд! Я здесь лишь затем, чтобы завершить свои дела! Это ты нарушил слово!

— Я тоже поступлю так, как должен поступить, потому что ты осквальмировала мужчин и превратила в своих приспешниц. Ты нарушила великий закон, который гласит, что мужчины должны оставаться мужчинами, а женщины — женщинами.

— Когда необходимость входит в противоречие с законом, закон отступает на второе место. Ты сам так сказал в своих «Декреталиях»!

— Не имеет значения. Отправляйся к себе на Садал-Сууд! Отправляйся немедленно, одна, без осквальмированных тобой несчастных!

— Подумаешь, — сказала Ллорио, — от них все равно никакого толку, что в облике колдунов, что в облике ведьм. По правде говоря, они и требовались только в качестве свиты!

— Тогда уходи, Мирте.

Но Ллорио смотрела на Каланктуса со странной смесью недоумения и досады на лице. Никуда уходить она и не думала, что можно было расценить как насмешку и провокацию одновременно.

— Да, минувшие эпохи не пошли тебе на пользу, ты превратился в настоящего слизняка! Помнишь, как грозился обойтись со мной, если мы встретимся снова? — Она сделала еще один шаг вперед и холодно улыбнулась. — Что, боишься моей силы? И правильно делаешь! Ну, где твои сладострастные похвальбы и предсказания?

— Я — человек мирный. Согласие мне куда больше по душе, чем нападение и покорение. Я не угрожаю, я даю надежду.

Ллорио приблизилась к нему еще на один шаг и впилась взглядом в его лицо.

— Ага! — воскликнула она негромко. — Ты — всего лишь пустая оболочка, а не Каланктус! Ну что, ты готов погрузиться в сладостные объятия смерти?

— Я — Каланктус.

Ллорио произнесла заклятие искривления и скручивания, но Каланктус легким жестом отразил его и выкрикнул заклятие сжатия с семи сторон, оно застало Мирте врасплох, и ведьма упала на колени. Сострадательный Каланктус склонился, чтобы помочь ей, она вспыхнула голубым пламенем, и Каланктус обхватил ее за талию обугленными руками.

Ллорио отпихнула его, ее лицо исказилось.

— Ты не Каланктус, ты просто сосунок в сравнении с ним!

В это мгновение Каланктус случайно задел ее скарабеем, который носил на запястье, она завизжала, и с губ ее сорвалось чудовищное заклятие — извержение силы, чересчур бурное для тканей ее тела. Изо рта и носа Ллорио хлынула кровь. Она отшатнулась и ухватилась за дерево, чтобы не упасть, а Каланктус медленно опрокинулся навзничь и затих, искалеченный и растерзанный.

Ллорио стояла и смотрела на поверженного противника, грудь ее вздымалась и опадала от волнения. Черный дым лениво заструился из ноздрей и колечками заклубился над неподвижным телом. Медленно, как зачарованный, Лехустер вошел в этот дым. Раскатистый гром огласил окрестности, точно молния, сверкнула ослепительная желтая вспышка, и на месте Лехустера появился статный мужчина. Кожа его словно сияла изнутри. На нем были короткие черные штаны и сандалии, оставлявшие ноги и грудь обнаженными, у него были волосы цвета воронова крыла, квадратное лицо, четко очерченный нос и выдающийся подбородок. Он склонился над телом, снял браслет в виде скарабея и надел себе на запястье.

— Все мои усилия пошли прахом! Я явился в эту эпоху в облике Лехустера, надеясь оставить былые обиды и распри в прошлом. Но мои надежды оказались тщетными, ты взялась за старое. Что ж, я перед тобой в своем прежнем обличье, и мы, как и прежде, непримиримые враги!

Ллорио не проронила ни слова, грудь ее все так же судорожно вздымалась.

— Что же ты не пускаешь в ход остальные свои чары, которые теснят, обращают в бегство или проникают в сны мужчин, подтачивая их решимость? Давай, испробуй их на мне, ведь я не тот бедный кроткий Каланктус, на которого все возлагали надежды?

— Надежды?! — воскликнула Ллорио. — Когда мир обречен, а я растоптана? Что остается? Ничего. Ни надежды, ни чести, ни тоски, ни боли! Все умерло! Пустыню затягивает пеплом. Все кануло в небытие или предано забвению, никого из тех, кого я любила и кто был мне дорог, больше нет. Кто эти существа, застывшие как истуканы? Ильдефонс? Риальто? Бледные призраки, глупо шевелящие губами? Надежда! Нет никакой надежды. Все прошло, все минуло, даже смерть и та осталась в прошлом.

Так кричала Ллорио в порыве отчаяния, не замечая крови, которая продолжала сочиться у нее из носа. Каланктус стоял молча, дожидаясь, когда ее запал иссякнет.

— Да, я отправлюсь на Садал-Сууд. Я проиграла, загнана в угол и окружена врагами.

Каланктус протянул руку и коснулся ее лица.

— Можешь звать меня врагом сколько угодно! Я все равно люблю твои милые черты. Мне одинаково дороги твои достоинства и твои неповторимые недостатки, и я ни за что не согласился бы, чтобы ты изменилась, разве уповаю, что станешь добрей.

Ллорио отступила на шаг.

— Я не уступлю, не стану меняться.

— Что ж, это была лишь праздная мысль. Откуда кровь?

— Это кровоточит мой мозг, я бросила все свои силы на то, чтобы уничтожить эту бедную никчемную оболочку. Я тоже умираю, чувствую дыхание смерти. Каланктус, в конце концов ты все-таки одержал победу!

— Ты, как обычно, преувеличиваешь. Я не выиграл сражение, а ты не умираешь, равно как нет никакой нужды отправляться на Садал-Сууд. Это непролазная топь, где живут одни лишь совы, мошкара и грызуны, — место, совершенно не подходящее для утонченной особы. Сама подумай: кто стал бы стирать твое белье?

— Ты не даешь мне ни умереть, ни удалиться в новый мир! И это, по-твоему, не поражение?

— Всего лишь слова. Давай пожмем друг другу руки и заключим перемирие.

— Никогда! — вскричала Ллорио. — Я никогда с этим не смирюсь! Рукопожатие — символ покорности!

— Я с радостью предпочту символу реальность. Тогда увидишь, в состоянии ли я исполнить свои похвальбы.

— Я не пожертвую своей личностью в угоду ни одному мужчине!

— Ну, тогда просто пойдем со мной! Будем пить вино на террасе моего воздушного замка, любоваться видами и болтать вздор, который придет нам в голову!

— Никогда!

— Минуточку! — вмешался Ильдефонс. — Прежде чем ты уйдешь, будь так добра, рассквальмируй эту толпу ведьм, избавь нас от трудов.

— Это проще простого, — отмахнулся Каланктус. — Нужно вызвать второй ретротропик, после чего закрепить результат стабилизатором. Всего-то дела на две минуты.

— Совершенно верно, — кивнул Ильдефонс. — Именно так я и намеревался действовать.

Риальто обернулся к Ладанке.

— Приведи наших ведьм и выстрой их на лугу.

— А труп?

Риальто произнес заклинание распада, и мертвое тело рассыпалось в прах. Ллорио поколебалась, посмотрела на север, затем на юг, как будто никак не могла на что-то решиться; потом развернулась и задумчиво двинулась по лугу. Каланктус отправился за ней, оба остановились, глядя друг на друга. Ллорио заговорила первой, потом заговорил Каланктус, потом опять Ллорио, потом они вместе зашагали на восток и вскоре исчезли из виду.

Глава 1

Днем солнце окутывало землю тусклой малиновой мглой, ночью царили темнота и тишина, лишь немногочисленные бледные звезды напоминали о созвездиях древности. Время текло неспешно, бесцельно, никуда не торопясь, и люди редко строили долговременные планы.

Великий Моголам минул три эры назад, великие мастера магии остались в прошлом, всех до единого настигла более или менее бесславная кончина: кто пал жертвой вероломства доверенной наперсницы, кому затмил разум любовный дурман, кого погубили интриги тайных кружков, кого поразили внезапные страшные бедствия. Маги нынешней, Двадцать первой эры, большей частью обитали в тихих речных долинах Альмери и Асколеза, однако немногочисленные отшельники забрались и на север, в страну Катц, и в землю Падающей Стены, и даже далеко на восток, в степи Шванг. В силу определенных причин (каковые выходят за рамки настоящего повествования) волшебники той поры являли собой довольно пеструю компанию. Когда они собирались дружески побеседовать, то напоминали слет редкостных и диковинных птиц, каждую из которых более всего заботило собственное роскошное оперение.

Хотя в целом им и недоставало величественной пышности магов Великого Мотолама, они отличались ничуть не меньшей капризностью и своеволием. Правда, многочисленные неприятные происшествия со временем заставили их подчиняться определенному своду правил. Свод этот, известный под названием «Монстритуция», или, менее официально, «Голубые принципы», нанесли на поверхности голубой призмы, хранящейся в укромном месте. В объединение входили самые прославленные маги региона. Ильдефонса единогласно провозгласили Наставником и наделили огромной властью.

Ильдефонс жил в Баумергарте, древнем замке о четырех башнях на берегу реки Ском. Наставником его избрали не только за приверженность «Голубым принципам», но и за уравновешенный нрав, порой граничащий с бесстрастием. Терпимость его вошла в поговорку: сейчас он мог посмеиваться над скабрезными шуточками Дульче-Лоло, а через минуту внимательно выслушивать соображения сурового Чамаста, прослывшего закоренелым женоненавистником.

Обыкновенно Ильдефонс представал перед коллегами в облике жизнерадостного мудреца с блестящими голубыми глазами, плешивой макушкой и клочковатой светлой бородкой — такая наружность располагала к доверию, которое маг нередко обращал к собственной выгоде, так что эпитет «бесхитростный» применительно к Ильдефонсу едва ли был справедлив.

В описываемое время число волшебников, соблюдавших верность «Голубым принципам», составляло двадцать два человека[10]. Несмотря на неоспоримые преимущества благопристойного поведения, кое-какие особо живые умы оказались не в силах противиться искушению нарушить правила и время от времени устраивали хулиганские выходки, а однажды даже пошли на весьма серьезное нарушение «Голубых принципов». Объектом этих шуток стал Риальто, которого иногда именовали Великолепным. Он жил в Фалу, неподалеку от Вильды, в краю невысоких холмов и темных лесов на восточной границе Асколеза.

Неизвестно почему, но в кругу товарищей Риальто считался спесивцем и не пользовался большой любовью. Природа наделила его внешностью благородного и высокопоставленного вельможи: короткие черные волосы, суровые черты лица и непринужденные манеры. Однако Риальто не был лишен тщеславия, что вкупе с надменным поведением нередко выводило товарищей из себя. Кое-кто из них даже демонстративно отворачивался в другую сторону, когда Риальто появлялся на собрании, на что тот реагировал с полнейшим безразличием.

Аш-Монкур относился к числу тех немногих, кто искал общества Риальто. Он избрал для себя внешность ксарионского бога природы и являл миру бронзовые кудри и утонченные черты, которые, по мнению кое-кого из его товарищей, несколько портили чрезмерно румяные губы и, пожалуй, глаза, слишком круглые и ясные. Побуждаемый завистью, иногда он, казалось, в точности копировал жеманные манеры Риальто.

Сам Аш-Монкур обладал ворохом навязчивых привычек. Задумавшись над чем-то, он щурился и теребил мочки ушей, когда что-то озадачивало, он принимался ожесточенно расчесывать подмышки. Подобные манеры, от которых он никак не мог избавиться, совершенно не вязались с небрежным апломбом. Он подозревал, что Риальто посмеивается над его потугами, что лишь разжигало его зависть, которая и толкнула его на хулиганские выходки.

Мун Волхв давал званый обед у себя во дворце, и теперь гости готовились расходиться. Они уже вышли в фойе и принялись разбирать плащи и шляпы. Риальто, с неизменной скрупулезностью исполнявший правила этикета, протянул Гуртианцу сначала его плащ, затем шляпу. Гуртианц, чья голова переходила прямо в массивные плечи, минуя шею, что-то буркнул в знак благодарности. Аш-Монкур, стоявший неподалеку, воспользовался случаем и пустил в ход заклятие, увеличив шляпу Гуртианца на несколько размеров, и когда вспыльчивый маг нахлобучил головной убор на макушку, оный провалился сзади почти до самых плеч, а спереди из-под полей торчал один только нос-картошка. Гуртианц сорвал шляпу с головы и оглядел ее со всех сторон, но Аш-Монкур уже снял заклятие, и с виду все выглядело вполне обычно. Гуртианц снова примерил шляпу, и на этот раз она села как полагалось.

Однако даже сей досадный эпизод мог бы пройти незамеченным, если бы Аш-Монкур не запечатлел эту сцену в картинке, которую впоследствии распространил среди магов и прочих представителей местной знати, чьим расположением Гуртианц желал заручиться. На картинке красовался Гуртианц с торчащей из-под шляпы красной шишкой носа, а на заднем плане маячило насмешливо улыбающееся лицо Риальто. Последний был единственным, кто не получил экземпляр картинки, а рассказать ему о ней никто не подумал, и уж меньше всего к этому был склонен Гуртианц, чья ярость не знала границ и который теперь с трудом сдерживался при одном лишь упоминании имени Риальто.

Аш-Монкур пребывал на седьмом небе от успеха проделки. Любое пятно на репутации Риальто могло лишь пойти на пользу его собственной, к тому же он обнаружил, что замешательство Риальто доставило ему злорадное удовольствие. Эта шутка положила начало целой серии козней, которые превратились для Аш-Монкура в своего рода болезненную страсть, и целью всей его жизни стало полное и окончательное посрамление гордого Риальто.

Узнав, что Риальто задумал подновить комнаты для гостей в своем дворце Фалу, Аш-Монкур выкрал из коллекции Ао Опалового ценный экспонат и устроил так, что камень оказался прикрепленным к концу сливной цепи в новой уборной в Фалу. Когда Ао прознал, какая судьба постигла его великолепный двухдюймовый опал каплевидной формы, он, как и до него Гуртианц, впал в бешенство и с ним едва не сделался припадок.

В другой раз, когда Риальто экспериментировал с пузырями из светящейся плазмы, Аш-Монкур заставил один из них опуститься на бесценное дерево аркесад, которое Зилифанд выписал с Канопуса и трясся над ним как одержимый.

Соприкоснувшись с кроной, плазма взорвалась и осыпала все вокруг осколками хрупкой стеклянной листвы, а жилище Зилифанта пропиталось неистребимым зловонным запахом.

Зилифант немедля пожаловался Риальто хриплым и срывающимся от негодования голосом. Риальто прибегнул к сухой логике и привел Зилифанту ровно шесть неопровержимых причин, по которым ни один из его пузырей никоим образом не мог причинить такие разрушения, после чего выразил пострадавшему свое сочувствие, но платить за нанесенный ущерб наотрез отказался. Возмущение Зилифанта подогрел Аш-Монкур, по секрету сообщивший тому, что Риальто якобы во всеуслышание грозился использовать злополучный аркесад в качестве мишени.

— Более того, — добавил Аш-Монкур, — Риальто заявил буквально следующее, я цитирую: «От Зилифанта постоянно исходит такой чайф, который забьет запах любой плазмы».

На этом Аш-Монкур не остановился. У Гильгеда был ручной обезьябр, к которому тот питал необыкновенную привязанность. Аш-Монкур, нацепив черную маску, черный плащ и черную же шляпу, ничем не отличавшиеся от тех, что носил Риальто, похитил зверька и на цепи приволок его в Фалу. Там он избил животное и привязал на коротком поводке между двумя стеблями крапивы, что еще больше усугубило страдания питомца Гильгеда. Последний, узнав обо всем от селян, примчался в Фалу. Он освободил обезьябра, выслушал его горестные жалобы и набросился на Риальто, предъявив тому все неоспоримые доказательства его вины. Риальто категорически отрицал свою причастность к этому злодеянию, но разбушевавшийся Гильгед стоял на своем.

— Будис недвусмысленно указывает на тебя! — вопил он. — Он утверждает, что ты угрожал ему и заявлял: «Я — Риальто, и если ты воображаешь, что получил хорошую трепку, то погоди, это была только разминка!» Что это такое, если не безжалостная жестокость?

— Ты должен определиться, кому веришь больше, мне или этой уродливой твари, — отрезал Риальто. С этими словами он отвесил пренебрежительный поклон и, вернувшись в дом, захлопнул дверь. Гильгед выкрикнул ему в спину последний упрек и покатил Будиса домой в тачке, обложенной шелковыми подушками. В итоге маленького недоразумения Риальто смог с полной уверенностью причислить к стану своих гонителей еще и Гильгеда.

В другой раз ничего не подозревающий Риальто попал впросак благодаря самому обыкновенному стечению обстоятельств и вновь навлек на себя обвинения. Изначально Аш-Монкур не имел к этому делу никакого отношения, но позже раздул из него скандал и тем самым усугубил последствия.

Началось все с приятного предвкушения. Самым знатным аристократом в округе был герцог Тамбаско, обладатель безупречной репутации и длинной родословной. Каждый год герцог давал в своем дворце Кванорке большой бал в честь доблестных попыток солнца удержаться на небосклоне. В число приглашенных входили лишь избранные, и в описываемом году этой чести среди прочих удостоились также Ильдефонс, Риальто и Визант Некроп.

Ильдефонс с Византом встретились в Баумергарте и за рюмочкой лучшего развяжиязыкуса Ильдефонса обменялись комплиментами по поводу ослепительной внешности друг друга и принялись спорить, кто из них будет иметь больший успех у обольстительных красавиц на балу. По такому случаю Ильдефонс избрал обличье бесстрашного молодого сорвиголовы с золотистыми кудрями до плеч и тонкими светлыми усиками, сердечного и щедрого одновременно. Чтобы довершить жгучий образ, облачился он в зеленый бархатный костюм с расшитым золотом темно-зеленым кушаком и щегольскую широкополую шляпу с белым пером.

Визант, который готовился к балу с не меньшим тщанием, принял вид грациозного юного эстета, тонко чувствующего нюансы и беззащитного даже перед самым мимолетным проявлением красоты. К этому образу он присовокупил изумрудно-зеленые глаза, крупные завитки медно-рыжих волос и мраморную бледность с расчетом сразить наповал первых красавиц бала.

— Я выберу самую сногсшибательную красотку из всех! — заявил он Ильдефонсу. — Я очарую ее своей красотой и покорю тонкостью души, она потеряет голову от любви, а я беззастенчиво этим воспользуюсь!

— Вижу в твоем плане всего лишь один изъян, — со смешком заметил Ильдефонс. — Когда ты отыщешь эту пленительную особу, она уже будет находиться в моих объятиях и ни на кого другого не взглянет.

— Ильдефонс, ты всегда был не прочь прихвастнуть относительно своих побед на любовном поприще! — воскликнул Визант. — В Кванорке каждый из нас на деле докажет, на что способен, вот тогда и посмотрим, кто из нас истинный мастер!

— Так тому и быть!

Осушив по последней рюмке развяжиязыкуса, оба сердцееда направились в Фалу, где, к собственному изумлению, обнаружили, что Риальто начисто позабыл о празднестве. Ильдефонсу с Византом не терпелось оказаться в Кванорке, поэтому они не дали Риальто времени на сборы, и он ограничился тем, что просто нахлобучил на свои черные волосы шапочку с кисточкой и объявил, что готов к выходу.

— Разве можно идти в таком виде? — опешил Визант. — Ты не облачился в роскошные одежды! А также не совершил омовения ног и не надушил волосы!

— Ничего страшного, — отмахнулся Риальто. — Я спрячусь где-нибудь в укромном уголке и стану молча завидовать вашим успехам. Зато хотя бы смогу насладиться музыкой и представлением.

Визант самодовольно хохотнул.

— Да уж, Риальто, тебя давно пора немного укоротить. Сегодня мы с Ильдефонсом выступим в полном блеске и великолепии, а ты можешь смотреть и учиться!

— Визант совершенно прав, — поддакнул Ильдефонс. — Ты уже одержал свою долю побед, так что сегодня придется тебе стоять в сторонке и смотреть, как пара настоящих мастеров обольщает красоток!

— Что ж, придется, значит, придется, — пожал плечами Риальто. — Единственное, что меня тревожит, это несчастные жертвы вашего обаяния. Неужели вам их не жаль?

— Ничуть! — заявил Ильдефонс. — На любовном фронте мы ведем кампании в полную силу, пощады не даем и пленных не берем!

Риальто сокрушенно покачал головой.

— Какое несчастье, что никто не напомнил мне о бале вовремя!

— Ну же, Риальто! — хихикнул Визант. — Ты должен мужественно переносить удары судьбы, нытье ни к чему не приведет.

— До бала осталось всего ничего! — воскликнул Ильдефонс. — Ну, в путь?

Прибыв в Кванорк, все трое первым делом засвидетельствовали свое почтение герцогу Тамбаско и выразили восхищение размахом приготовлений. Герцог ответил на их комплименты сухим кивком головы, и волшебники уступили место следующим в очереди. Некоторое время наша троица бродила по дворцу. На этот раз герцог Тамбаско и в самом деле превзошел самого себя. Залы и галереи были запружены вельможами и их прелестными спутницами, четыре стола ломились от самых изысканных яств и редкостных напитков.

Наконец волшебники направились в фойе просторного бального зала, где встали в сторонке и принялись разглядывать проходящих мимо очаровательных дам, обмениваясь замечаниями относительно их достоинств и прелестей. В итоге все трое сошлись во мнении, что, хотя хорошеньких девиц среди приглашенных не счесть, ни одна из них и в подметки не годится ослепительной леди Шаунике с острова Лейк.

Вскоре Ильдефонс подкрутил щегольские усики и отправился на охоту. Визант тоже покинул Риальто, и тот остался в одиночестве в затененной нише в стороне от общего веселья. Первый случай пустить в ход свои чары представился Ильдефонсу. Приблизившись к леди Шаунике, он отвесил размашистый поклон и предложил составить ей пару в паване.

— В этом танце мне нет равных, — заверил он ее. — При моей непринужденности движений и вашем изяществе из нас получится великолепная пара, к нам будут прикованы все взгляды! А после танца я провожу вас к столу. Мы с вами выпьем по бокалу вина, и вы поймете, что я — человек недюжинных достоинств.

— Это очень любезно с вашей стороны, — отвечала леди Шауника. — Я глубоко тронута. Однако в настоящий момент я не расположена танцевать, а злоупотреблять вином не отваживаюсь из опасения показаться вульгарной, что неминуемо уронило бы меня в ваших глазах.

Ильдефонс склонился в глубочайшем поклоне и приготовился пустить в ход все свое обаяние без остатка, однако, когда он поднял глаза, леди Шауника уже удалилась. Он досадливо крякнул, дернул себя за усы и двинулся на поиски дамы посговорчивее. По чистой случайности леди Шауника почти немедленно наткнулась на Византа. Чтобы привлечь ее внимание и, может быть, даже вызвать восхищение, тот разразился в ее адрес четверостишием на мертвом языке, известном как древненаотский, однако леди Шауника выказала лишь удивление и озадаченность. Визант с улыбкой перевел слова и вкратце пояснил ей определенные двусмысленные тонкости наотской филологии.

— Впрочем, — добавил он, — эти понятия не должны воспрепятствовать родству наших душ. Я вижу, вы чувствуете обволакивающую истому этих строк столь же тонко, как и я.

— Пожалуй, не совсем, — возразила леди Шауника. — Впрочем, подобные методы обольщения на меня не действуют, к тому же я не заметила особого родства душ.

— О, вы непременно почувствуете его — со временем! — заверил ее Визант. — Я наделен редкостным даром видеть души во всем их мерцающем разноцветье! Наши с вами души лучатся одинаковым благородством! Идемте, прогуляемся на террасе! Я хочу поведать вам одну тайну.

Маг попытался сжать ее руку в своей. Леди Шауника, несколько озадаченная таким напором, отстранилась.

— Признаться, мне совсем не хочется выслушивать ваши секреты после столь непродолжительного знакомства.

— Дело не столько в секрете, сколько в том, что я разделю его с вами! Да и разве имеет значение продолжительность знакомства? Я увидел вас не более получаса назад, но уже сочинил два стихотворения и одну оду в вашу честь! Идемте! Прочь из этих стен, на террасу! Прочь в манящую даль! Туда, где струится звездный свет, под сень дерев! Мы скинем с себя одежды и станем резвиться в полях с невинным пылом лесных божеств!

Леди Шауника отступила еще на шаг.

— Благодарю вас, но я от природы застенчива. А вдруг мы так увлечемся, что не сможем отыскать дорогу обратно во дворец, и утром селяне застанут нас, голышом скачущими по полям? И как мы будем объяснять сей казус? Нет, ваше предложение меня не привлекает.

Визант заломил руки над головой и, закатив глаза, принялся рвать свои медные кудри в надежде, что леди Шауника поймет, какую душевную рану нанесла, и сжалится над ним, но бессердечная красавица уже ускользнула. Рассерженный Визант отправился к столу с закусками, где осушил один за другим несколько бокалов хмельного вина. Немного погодя леди Шауника по пути в зал случайно наткнулась на одну приятельницу, леди Дуальтиметту. Остановившись перекинуться с ней словечком, она столь же случайно бросила взгляд на укромную нишу неподалеку, где на обитой малиновой парчой софе в одиночестве сидел Риальто.

— Взгляни-ка вон туда, — шепнула она леди Дуальтиметте. — Кто тот незнакомец?

Леди Дуальтиметта закрутила головой.

— Я слышала, его зовут Риальто, а иногда даже Риальто Великолепный. Он кажется тебе утонченным? Я лично нахожу его мрачным и даже грозным!

— В самом деле? Да нет, никакой не грозный, разве он не мужчина?

— Разумеется! Но почему он сидит в стороне, как будто относится ко всем в Кванорке свысока?

— Ко всем? — задумчиво протянула леди Шауника.

Леди Дуальтиметта собралась уходить.

— Прошу прощения, моя дорогая, мне нужно спешить, у меня важная роль в постановке.

С этими словами она ушла. Леди Шауника поколебалась, потом, улыбнувшись какой-то своей мысли, неторопливо двинулась к нише.

— Сударь, вы позволите мне присоединиться к вам в этом укромном уголке?

Риальто поднялся.

— Леди Шауника, вы отлично знаете, что можете присоединиться ко мне где пожелаете.

— Благодарю вас.

Она уселась на софу, и Риальто опустился на свое прежнее место.

— Вам не интересно, почему я решила составить вам компанию? — вопросила красавица, улыбаясь все той же затаенной полуулыбкой.

— Этот вопрос не приходил мне в голову. — Риальто немного подумал. — Рискну предположить, что вы условились встретиться с кем-то в фойе и решили, что сможете подождать здесь без помех.

— Тонкий ответ, — улыбнулась леди Шауника. — Откровенно говоря, мне стало любопытно, почему такой человек, как вы, сидит в стороне от всех, в темноте. Может, вы потрясены каким-то трагическим известием? Или все дамы в Кванорке с их жалкими попытками щегольнуть привлекательной внешностью не вызывают у вас ничего, кроме презрения?

Риальто улыбнулся лукаво.

— Нет, я не пережил никакого потрясения. Что же до привлекательной внешности леди Шауники, ей сопутствует еще и блестящий ум, обладающий не меньшей притягательностью.

— Значит, вы сами назначили здесь кому-то свидание?

— Вовсе нет.

— И все-таки сидите в одиночестве и ни с кем не разговариваете.

— Мной движут запутанные побуждения. А вы? Вы тоже сидите здесь в темноте.

Леди Шауника рассмеялась.

— Я как перышко, подхваченное изменчивым ветерком, руководствуюсь своими прихотями. Быть может, меня привлекла ваша сдержанность, или отстраненность, или безразличие, неважно. Все прочие кавалеры налетели на меня, как стервятники на мертвечину. — Она искоса стрельнула глазами в его сторону. — Поэтому ваше поведение меня задело. Ну вот, теперь вы знаете правду.

— Нам предстоит многое сказать друг другу — если, конечно, наше знакомство продолжится, — после паузы произнес Риальто.

Леди Шауника легкомысленно пожала плечиками.

— Ничего не имею против.

Риальто оглядел фойе.

— Тогда предлагаю найти какое-нибудь местечко, где никто не помешал бы беседе. Мы сидим здесь, как птички на жердочке.

— Проще простого, — заявила леди Шауника. — Герцог предоставил мне отдельные покои на все время моего визита. Я прикажу подать легкие закуски и бутылку-другую майнесского, и мы с вами продолжим наш разговор с достоинством и в уединении.

— Не вижу в вашем предложении ни одного изъяна, — ответил Риальто.

Он встал и, взяв ее за руки, помог подняться.

— Ну как, вам все еще кажется, что я ошеломлен трагическим известием?

— Нет, но позвольте задать вам один вопрос: за что вас прозвали Риальто Великолепным?

— О, это чья-то давняя шутка, — отмахнулся Риальто. — Мне так и не удалось узнать, кто ее пустил.

Рука об руку они прошли по галерее, миновав безутешных Ильдефонса с Византом, которые уныло подпирали мраморную статую. Риальто удостоил их вежливым кивком и сделал потайной знак, исполненный более туманного смысла, чтобы они возвращались домой без него.

Леди Шауника прижалась к его боку и захихикала.

— Кто бы мог подумать, что такие разные люди могут приятельствовать! Один — повеса с футовыми усищами, другой — поэт с глазами больной ящерицы. Вы с ними знакомы?

— Так, шапочно. И вообще, сейчас меня интересуете исключительно вы с вашим тонким восприятием мира.

Ильдефонс с Византом, кусая губы от досады, вернулись в фойе, где Ильдефонс наконец-то познакомился с дородной матроной в кружевном чепце, от которой одуряюще пахло мускусом. Толстуха немедленно потащила нового кавалера в бальный зал, где они станцевали подряд три галопа, тройную польку и что-то вроде замысловатого кекуока. Ильдефонсу, чтобы танцевать по правилам, приходилось поднимать одну ногу высоко в воздух, дрыгать локтями, откидывать голову, а потом столь же резво проделывать ту же самую последовательность движений с другой ноги. Что же до Византа, герцог Тамбаско представил его высокой поэтессе с жесткими желтыми волосами, которые висели неприбранными прядями. Решив, что наконец-то встретила родственную душу, та увлекла его в сад и за зарослями гортензий принялась декламировать оду собственного сочинения из двадцати девяти строф. В конце концов Ильдефонсу с Византом удалось вырваться на свободу, но ночь была на исходе и бал закончился. В самом скверном расположении духа волшебники отправились по домам, и каждый по какому-то лишенному всякой логики выверту сознания обвинил в своей неудаче Риальто.

Глава 2

В конце концов чашу терпения Риальто переполнила всеобщая неприязнь, направленная на него без каких-либо явных причин, и он перестал покидать свой дом в Фалу. Вскоре одиночество начало ему приедаться. Риальто призвал к себе дворецкого.

— Фроло, я намерен на некоторое время отлучиться из Фалу, так что ты остаешься за главного. Вот здесь, — он передал дворецкому лист бумаги, — перечень инструкций. Ты должен неукоснительно их соблюдать. Я хочу, чтобы к моему возвращению все было в строгом и точном порядке. Особо отмечу, что запрещаю тебе водить толпы гостей и родственников в мой дом и ближайшие его окрестности. Кроме того, предупреждаю: если вздумаешь сунуться в рабочие комнаты, пеняй на себя. Я ясно выразился?

— Всесторонне и исчерпывающе, — кивнул Фроло. — А долго ли вы собираетесь отсутствовать и сколько человек входит в понятие «толпа»?

— По поводу первого вопроса: неопределенное время. Что же касается второго, я перефразирую: чтобы в мое отсутствие в Фалу не было никого из посторонних. Надеюсь, по возвращении я найду все в полном порядке. А теперь можешь вернуться к своим обязанностям. В намеченный час я отправлюсь в путь.

Риальто перенесся на побережье Соусанского моря, в глухую провинцию на задворках Южной Альмери. Вокруг царило безветрие, растительность радовала глаз разноцветьем приглушенных красок и изумляла высотой деревьев. Местные жители, миниатюрный бледный народец с темными волосами и длинными застывшими глазами, именовали себя сксызыскзыйками — «культурным народом», и относились к смыслу этого слова со всей серьезностью. Их культура включала в себя ошеломляющий набор заповедей, степень владения которыми служила показателем положения в обществе. Поэтому честолюбцы, не жалея сил, запоминали язык пальцев, тонкости науки украшения ушей, правильные способы завязывания собственных кушаков, шнурков и тюрбанов, надлежащее и характерное расположение пикулей на тарелке с моллюсками, улитками, рагу из каштанов, жареным мясом и прочей снедью; специальные ругательства, которые полагалось произнести, наступив на колючку, при встрече с духом, свалившись с невысокой лесенки, свалившись с дерева и еще в сотне самых разнообразных и строго регламентированных случаев.

Риальто остановился в тихой гостинице и получил в свое распоряжение пару просторных комнат, построенных на сваях над морем. Кресла, кровать, стол и комод были из черного лакированного камфарного дерева. Пол, чтобы в комнату сквозь щели не залетали соленые морские брызги, покрыли бледно-зеленой циновкой. Завтраки, обеды и ужины, состоящие из десяти перемен блюд, Риальто вкушал в увитой зеленью беседке у самой воды, по ночам озаренной светом палочек свечного дерева.

Неспешно протекали дни, завершавшиеся исполненными трагического великолепия закатами. По ночам в морской воде отражались немногочисленные уцелевшие звезды, а с пляжа доносился струнный перебор — здешние жители играли на лютнях с изогнутыми фифами. Все печали Риальто отступили куда-то на второй план, и прежние невзгоды стали казаться ужасно далекими. Облачившись на здешний манер в белую юбку, сандалии и свободный тюрбан с болтающимися кистями, Риальто гулял по берегу, выискивал на деревенских базарах редкостные ракушки, сидел в беседке, потягивая фруктовый пунш и поглядывая на стройных девушек, которые сновали мимо.

Как-то раз Риальто взбрела охота построить на берегу песчаный замок. Чтобы позабавить местных ребятишек, он сначала сделал свое творение неуязвимым для волн и ветра, а потом населил его крохопутами, облаченными в одеяния захариотов из Четырнадцатой эры. Каждый день его микроскопическое войско строем отправлялось на береговые учения, затем затевало потешную баталию, сопровождаемую пронзительными криками и воплями. Фуражирный отряд охотился на краба и собирал в скалах морской виноград и мидии, а ребятишки смотрели на дивное диво во все глаза.

Однажды шайка юных хулиганов привела на берег терьеров и спустила их на гарнизон замка. Риальто, наблюдавший за этим издали, произнес заклинание, и из ворот замка вылетел эскадрон отборных воинов верхом на колибри. Они принялись обстреливать псов огнедротиками, залп за залпом, пока вся свора не обратилась в позорное бегство. Тогда защитники замка перекинулись на малолетних негодников, и те, сверкая пятками, сочли за лучшее последовать примеру собак.

Когда чуть позже изрядно поредевшая группка вернулась на берег в сопровождении взрослых, они нашли там лишь полуразметанную ветром кучу песка и мирно дремлющего в тенистой беседке по соседству Риальто. Это происшествие породило немало толков, и некоторое время на Риальто косились с подозрением, но слухи быстро улеглись, и очень скоро все вернулось в прежнее русло.

Между тем в долине реки Ском Аш-Монкур не терял времени даром. По его предложению Ильдефонс созвал так называемый Конклав Почета в честь достижений Фандааля Великого, неустрашимого гения эпохи Великого Мотолама, который систематизировал управление сандестинами. Когда все собрались, Аш-Монкур умело увел разговор от темы и ловко повернул его к Риальто и его мнимым злодеяниям.

— Лично я считаю Риальто своим близким другом и не стал бы упоминать его имя, разве затем, чтобы оправдать его или напомнить о смягчающих обстоятельствах при назначении неизбежного наказания, — заявил он с горячностью.

— Весьма великодушно с твоей стороны, — кивнул Ильдефонс. — Следует ли понимать, что официальной темой дискуссии стал Риальто и его поведение?

— Почему бы и нет! — буркнул Гильгед. — Его выходки переходят всякие границы.

— Стоп, стоп! — воскликнул Аш-Монкур. — Пожалуйста, без нытья и трусливых намеков: или выскажи свои обвинения открыто, или я, как защитник Риальто, поставлю вопрос о доверии!

Гильгед вскочил на ноги.

— Что? Это я трус? Я, Гильгед, наложивший десять заклятий на морского демона Кейно?

— Это всего лишь вопрос определений, — отрезал Аш-Монкур. — Если я брошу тебе в лицо непростительные оскорбления или раскрою публично твои маленькие постыдные тайны, считай, что все это сделано от лица Риальто, а не от лица твоего товарища Аш-Монкура, который лишь питает надежды сгладить острые углы. Ну что ж, если у Гильгеда кишка тонка подать официальную жалобу, у кого хватит духу сделать это?

— Ха! — воскликнул разъяренный Гильгед. — Даже в роли представителя Риальто ты с каким-то смаком оскорбляешь и чернишь меня! Так вот, во избежание дальнейших недоразумений я официально обвиняю Риальто в непорядочном поведении и избиении моего обезьябра и предлагаю призвать его к ответственности!

— Давайте в целях краткости и ясности отнесем избиение к непорядочному поведению, — вмешался Ильдефонс. — Ты согласен?

Гильгед ворчливо согласился с изменением формулировки.

— Кто еще поддержит предложение Гильгеда?

Аш-Монкур обвел лица собравшихся взглядом.

— Что за сборище малодушных слизняков! Если это так необходимо, я как заместитель Риальто сам поддержу предложение, исключительно ради того, чтобы окончательно и бесповоротно покончить с этой детской мстительностью!

— Тишина! — взревел Зильфант. — Я голосую «за»!

— Прекрасно, — сказал Ильдефонс. — Объявляю прения открытыми.

— Предлагаю отклонить предложение Гильгеда как не заслуживающий никакого внимания вздор, — заявил Аш-Монкур. — Хотя Риальто во всеуслышание похваляется своим успехом на большом балу и со смехом рассказывает всем, какие потешные коленца Ильдефонс выкидывал в паре с тучной матроной и как уморительно выглядели попытки Византа обольстить костлявую поэтессу в белокуром парике.

— Предложение отклоняется, — процедил Ильдефонс сквозь зубы. — Давайте выслушаем обвинения во всех подробностях!

— Я вижу, от моего заступничества нет никакого толку, — вздохнул Аш-Монкур. — Поэтому слагаю с себя полномочия и выскажу собственные жалобы, дабы, когда с Риальто будут взысканы все штрафы и проведена конфискация, я мог получить причитающуюся мне по закону долю добычи.

Эта мысль прежде не приходила никому в голову, и несколько минут собравшиеся были поглощены ее обдумыванием. Кое-кто зашел даже так далеко, что принялся составлять список принадлежащих Риальто вещей, которые куда больше пригодились бы им самим.

— К несчастью, проступкам Риальто несть числа! — выспренно провозгласил Ао Опаловый. — К ним можно также причислить деяния и взгляды, которые хоть на первый взгляд и представляются безобидными, на самом крамольны. К этой категории я отношу такие качества, как алчность, заносчивость и нарочитую вульгарность.

— Правда, подобные обвинения могут показаться эфемерными, — с нажимом проговорил Ильдефонс. — Но в целях правосудия ни в коем случае нельзя сбрасывать их со счетов.

Зилифант театрально поднял палец.

— Риальто с бесчеловечной жестокостью уничтожил мой бесценный аркесад с Канопуса, последний экземпляр на нашей обреченной земле! Когда я высказал все это Риальто, он сначала принялся с лицемерным жаром отрицать все обвинения, а потом заявил: «Взгляни-ка вон туда, на лес Были, его темнеющие дубы! Когда солнце угаснет, от них останется не больше и не меньше, чем от твоего редкостного экземпляра».

Аш-Монкур удрученно покачал головой.

— У меня нет слов. Я принес бы тебе от имени Риальто извинения, если бы не был совершенно уверен, что Риальто самым непочтительным образом высмеял бы мои попытки. И все же неужели ты не способен найти в своей душе хоть каплю сочувствия к заблудшему бедняге?

— Еще как могу, — ответил Зильфант. — Ровно столько же, сколько он проявил к моему бедному аркесаду.

И снова Аш-Монкур покачал головой.

— Я не могу в это поверить.

— Эй, полегче! — вскинулся Зилифант. — Несмотря на то, что ты так самоотверженно защищаешь этого негодяя, я не позволю подвергнуть собственную правдивость сомнению.

— Ты не так меня понял! — воскликнул Аш-Монкур. — Я сейчас говорил от своего собственного имени, поражаясь бессердечным поступкам Риальто.

— А, вот как! Ну, тогда не о чем спорить.

Все остальные принялись наперебой перечислять нанесенные им Риальто обиды, а Ильдефонс методично заносил их в протокол. Наконец все высказались, и Ильдефонс, пробежав список глазами, озадаченно нахмурился.

— Поразительно, каким образом такой человек, как Риальто, мог столько лет находиться среди нас и не подвергнуться разоблачению! Аш-Монкур, ты хочешь что-то добавить?

— Я хочу подать просьбу о помиловании. Просто для проформы.

— Мы выслушали твою просьбу, — сказал Ильдефонс. — Теперь приступим к голосованию. Те, кто одобряет поведение Риальто и считает, что он невиновен, поднимите руки.

Не поднялась ни одна рука.

— Кто считает, что Риальто виновен?

Вырос лес рук.

Ильдефонс откашлялся.

— На мне, как на старшем, лежит обязанность определить наказание. Должен признаться, что отсутствие Риальто несколько облегчает нашу тягостную задачу. Какие последуют предложения?

— Предлагаю присвоить каждому из нас номер, в том порядке, в каком мы сидим сейчас за столом. Затем конклав отправится в Фалу, и каждый из нас согласно очередности будет брать себе что-нибудь из вещей Риальто, пока не останутся только те, на которые никто не станет претендовать.

— Идея в целом кажется здравой, — поддержал коллегу Ао Опаловый. — Только номера нужно присваивать по жребию и установить контроль за тем, чтобы никто не пустил в ход какое-нибудь заклинание хроностазиса.

В итоге поступили так, как предложил Ао, и все дружно направились в Фалу. Дворецкий Фроло вышел к гостям и властно осведомился, какое дело привело сюда столь большую компанию.

— Риальто нет дома! Приходите, когда он вернется и сможет оказать вам подобающий прием.

Ильдефонс принялся было зачитывать решение конклава, но Гильгед, выведенный из терпения этим многословием, просто наложил на Фроло заклятие бессилия, и маги, войдя в Фалу, приступили к взысканию штрафа, которым порешили наказать Риальто на конклаве.

Вспыльчивому Гуртианцу страстно хотелось найти принадлежащие Риальто камни-иоун, он обыскал весь дом, но все напрасно. На стене в рамке из голубого золота висела какая-то грамота, написанная голубыми чернилами на голубой бумаге. В полной уверенности, что он отыскал тайник Риальто, Гуртианц нетерпеливо сорвал документ с гвоздя и отшвырнул прочь. Однако за ним обнаружилась лишь пустая стена, а камни нашел Ильдефонс — они болтались на люстре среди хрустальных подвесок.

Наконец наложенный штраф был взыскан в полной степени, хотя неудовлетворенными остались те, кому достались последние номера, и те, кто оказался недостаточно проворен. Ильдефонс употребил все свое влияние, чтобы утихомирить вал жалоб и взаимных обвинений и попутно отстоять собственные камни-иоун, доставшиеся ему за верную службу и неподкупную честность. В конце концов волшебники разошлись по домам, довольные тем, что правосудие все-таки свершилось.

Глава 3

По прошествии некоторого времени Риальто вернулся в Фалу. Едва только он увидел Фроло, замершего, словно истукан, на пороге с застывшим на лице неодобрительным выражением, как заподозрил неладное. Войдя во дворец, он в бешенстве осознал, что его жилище разграблено. Риальто вернулся к входу и снял с Фроло заклятие, из-за которого дворецкий днем и ночью в жару и в непогоду столбом простоял на пороге. Фроло подкрепился чашкой чаю с ломтиком смородинового кекса, после чего нашел в себе силы доложить хозяину о событиях, которые произошли у него на глазах. Риальто хмуро привел свое жилище в порядок, затем оценил нанесенный ему урон. Урон оказался колоссальный.

Какое-то время Риальто расхаживал туда-сюда по берегу Вильды. В конце концов за неимением лучшего плана он натянул пару летучих сапог, которые никому не приглянулись, и направился в Баумергарт. У двери его встретил Приффид, управляющий Ильдефонса.

— Чего изволите, сударь?

— Доложи Ильдефонсу, что Риальто прибыл посоветоваться с ним.

— Сударь, лорд Ильдефонс занят важными делами и не сможет никого принять ни сегодня, ни в ближайшем будущем.

Риальто вытащил маленький красный диск и, зажав его между ладонями, затянул что-то нараспев.

— Что это вы делаете? — забеспокоился Приффид.

— Приффид, твой взор застилает пелена, ты не узнаешь во мне Риальто. Скоро ты сможешь смотреть во все стороны сразу. Я хочу, чтобы глаза твои оказались на концах стебельков длиной в фут каждый.

— А! Благородный лорд Риальто! — изменившимся тоном воскликнул Приффид. — Теперь я прекрасно вас вижу! Сюда, пожалуйста! Лорд Ильдефонс предается размышлениям в саду трав!

Риальто проследовал в сторону сада, где Ильдефонс задремал, пригревшись в косых лучах красного послеполуденного солнца. Гость хлопнул в ладоши.

— Ильдефонс, очнись от оцепенения! Гнусные деяния свершились в Фалу, и мне не терпится услышать твои объяснения!

Ильдефонс укоризненно взглянул на Приффида, но тот лишь поклонился.

— Еще какие-нибудь распоряжения, сударь?

Ильдефонс вздохнул.

— Можешь подать нам закуски, что-нибудь легкое. Дело Риальто не отнимет много времени, и задерживаться он не планирует.

— Напротив! — возразил Риальто. — Я здесь на неопределенный срок. Приффид, подай нам все самое лучшее, что найдется в кладовых.

Ильдефонс грузно выбрался из кресла.

— Риальто, ты самовольно распоряжаешься моим управляющим и, если уж на то пошло, моими закусками!

— Ничего страшного. Объясни, по какому праву ты завладел моими вещами. Мой мажордом Фроло утверждает — ты возглавлял отряд воров.

Ильдефонс грохнул по столу кулаком.

— Поверхностный и глубоко ошибочный взгляд! Фроло неверно истолковал факты!

— И как же ты объяснишь сии поразительные события, о которых я, разумеется, намерен поставить в известность Судию?[11]

Ильдефонс заморгал и раздул щеки.

— Ты, разумеется, волен поступать так, как считаешь нужным. И все же должен знать, что действия производились с полным соблюдением законности. Тебе были предъявлены определенные обвинения, мы тщательнейшим образом изучили все доказательства и признали твою вину только после всестороннего обсуждения. Благодаря усилиям Аш-Монкура и моим тебя приговорили к незначительному наказанию в виде чисто символического взыскания штрафа из твоего имущества.

— Чисто символического?! — воскликнул Риальто. — Да вы обобрали меня до нитки!

Ильдефонс поджал губы.

— Признаю, что время от времени я замечал определенную невоздержанность, которую лично осуждал.

Риальто откинулся на спинку кресла и издал глубокий вздох ошеломленного изумления, потом взглянул на Ильдефонса в упор.

— И кто же выдвинул эти обвинения? — мягко вопросил он.

Ильдефонс глубокомысленно свел брови.

— Многие. Гильгед заявил, что ты избил его ручного обезьябра.

— Вот как. Продолжай.

— Зилифант пожаловался, что твое безответственное обращение с плазменными пузырями уничтожило его любимый аркесад.

— Дальше? — Жалобщиков оказалось слишком много, всех не упомнишь. Почти все — за исключением меня и верного Аш-Монкура — выдвинули обвинения. После этого конклав твоих коллег практически единодушно признал тебя виновным по всем пунктам обвинения.

— А кто похитил мои камни-иоун?

— Вообще-то, я сам взял их на хранение, чтобы с ними ничего не случилось.

— И суд провели со строгим соблюдением законного порядка?

Ильдефонс воспользовался случаем и одним глотком осушил бокал вина, которое подал Приффид.

— Ах да, ты задал вопрос! Насколько я помню, он касался законности. Так вот, суд, хотя и проходил в несколько неофициальной обстановке, был проведен надлежащим образом.

— В полном соответствии с положениями Монстритуции?

— Разумеется. По-твоему, это не законный порядок? Ну а теперь…

— Почему меня не уведомили о процессе и не дали возможности опровергнуть обвинения?

— Полагаю, этот вопрос стоит вынести на обсуждение, — согласно кивнул Ильдефонс. — Насколько мне помнится, никому не хотелось портить тебе отдых, в особенности учитывая, что вину признали практически единогласно.

Риальто поднялся на ноги.

— Почему бы нам сейчас не наведаться в Дуновение Фейдера?

Ильдефонс вскинул руки в добродушном жесте.

— Сядь, Риальто! Смотри, Приффид несет еще закуски, давай выпьем вина и обсудим этот вопрос беспристрастно.

— Это после того, как меня оболгали, ошельмовали и обобрали те, кто ранее с пеной у рта клялся мне в вечной дружбе? Я никогда не…

Ильдефонс прервал возмущенную тираду Риальто.

— Да-да, возможно, были допущены некоторые процессуальные ошибки, но не забывай, если бы не наши с Аш-Монкуром усилия, приговор мог быть куда серьезней.

— В самом деле? — холодно осведомился Риальто. — Ты знаешь, о чем говорится в «Голубых принципах»?

— Я знаком в общих чертах с самыми важными положениями, — добродушно сказал Ильдефонс. — Что же до малоизвестных разделов, я, возможно, разбираюсь в них чуточку похуже, но они практически не применяются.

— В самом деле? — Риальто извлек на свет ветхий голубой документ. — Я зачитаю тебе параграф «С» «Предварительного манифеста». «Монстритуция как незыблемая доктрина зиждется на комплексных блоках мудрости, взаимосвязанных друг с другом и равных друг другу по значимости. Тот, кто в своекорыстных целях преувеличивает важность одних ее положений и принижает другие, объявляя их мелкими и незначительными, виновен в подрывании устоев и субмульгации и должен понести наказание, предусмотренное таблицей „В“ третьего раздела».

Ильдефонс захлопал глазами.

— По правде говоря, мои недавние высказывания — всего лишь шутка.

— В таком случае почему ты не засвидетельствовал, что в то время, когда был избит зверь Гильгеда, мы с тобой прогуливались по берегу Скома?

— Хороший вопрос. На самом деле я действовал на основании процессуального законодательства.

— Как это?

— Очень просто! Вопроса «Прогуливался ли ты вместе с Риальто по берегу Скома в то самое время, когда был избит обезьябр Гильгеда?» никто не задавал. По правилам судопроизводства я не мог в надлежащем порядке дать соответствующие показания. И потом, тебя уже все равно признали виновным по множеству других пунктов, и мои замечания лишь внесли бы путаницу.

— Но разве не стоит докапываться до истины? Неужели ты не задался вопросом, кто на самом деле избил зверька и почему преступник назвался Риальто?

Ильдефонс прокашлялся.

— В сложившихся обстоятельствах, как я уже объяснил, подобные вопросы неактуальны.

Риальто сверился с изорванным экземпляром «Голубых принципов».

— Параграф «К» второго раздела классифицирует твой поступок как изощренное бездействие. За это полагается суровое — пожалуй, даже чересчур суровое — наказание, но Судия исполнит закон согласно его букве и назначит кару по всей строгости, чтобы благотворное воздействие было всеобъемлющим.

Ильдефонс всплеснул руками.

— Неужели ты отправишься с таким пустяком в Дуновение Фейдера? Возможные последствия непредсказуемы!

— Я привлеку вас к ответу за преступление третьего рода. Во время разграбления Фалу мой экземпляр «Голубых принципов» сорвали со стены, повредили и швырнули на пол. Все соучастники преступления, которое в точности предусмотрено параграфом «А» раздела «Изменнические действия», считаются одинаково виновными и должны нести равное наказание. Сие не пустяк, как ты выразился! Я полагал, ты разделишь мое негодование и приложишь все усилия, чтобы восстановить справедливость и наказать виновных, но…

— Ты совершенно справедливо надеялся! — вскричал Ильдефонс. — Я как раз собирался созвать новый конклав, чтобы пересмотреть выводы прошлого заседания, в принятии которых наши коллеги, по-видимому, руководствовались эмоциями. Имей терпение! Не нужно отвлекать Судию от его бездействия!

— Так собери конклав прямо сейчас! И начни заседание с объявления, что я не виновен ни в одном из преступлений, в которых меня обвинили, что со мной обошлись непростительно несправедливо и я требую не просто возместить нанесенный мне ущерб в полном объеме, но и…

— Это абсурдное наказание! — возмутился Ильдефонс.

Риальто был непоколебим.

— Ты Наставник, тебе и решать. В противном случае наказание назначит Судия.

— Я созову конклав, — вздохнул Ильдефонс.

— Объяви, что на повестке дня стоит всего два вопроса: во-первых, возмещение ущерба и взыскание штрафов в размере от трехкратного до пятикратного, причем я не стану слушать ни угроз, ни путаных оправданий, и, во-вторых, установление личности настоящего злоумышленника.

Ильдефонс пробурчал что-то себе под нос, но Риальто не обратил на него никакого внимания.

— Собирай конклав! Никаких отговорок не принимай! Присутствовать должны все до единого, мне не до шуток!

Ильдефонс напустил на себя притворно веселый вид.

— Все еще может устроиться. Сначала я свяжусь с твоим единственным верным союзником, за исключением меня самого.

— Это ты о ком?

— Об Аш-Монкуре, естественно! Сейчас мы с ним посоветуемся.

Ильдефонс подошел к столику и изобразил подобие лица Аш-Монкура на столешнице, в которой были проделаны отверстия в форме человеческого рта и уха.

— Аш-Монкур, тебе в ухо говорит Ильдефонс! У меня важное известие! Говори!

— Ильдефонс, я говорю! Что у тебя за известие?

— Риальто Великолепный явился в Баумергарт! Его терзают сомнения и печаль. Он считает, что конклав допустил несколько ошибок в судебном процессе, которые лишают его приговор законной силы. Более того, он требует возмещения ущерба в троекратном размере от всех вовлеченных сторон. В противном случае грозится передать дело на рассмотрение Судии.

— Большая ошибка, — проговорил тот. — Опрометчивый акт отчаяния.

— Я сказал ему то же самое, но Риальто человек упрямый.

— Неужели ты не можешь отговорить его? Он что, стоит на своем?

— Он не желает отступать от своего решения ни на волосок и знай себе твердит о Монстритуции да о взыскании штрафов. Похоже, он вбил себе в голову, что злоумышленник…

— Будь так добр, поменьше слов. Мое время дорого! — крикнул Риальто. — Просто собери конклав, совершенно излишне описывать мой мятущийся дух в столь сардоническом тоне.

Ильдефонс сердито изобразил на поверхности столика одно за другим семнадцать лиц. Рты он им зажал прищепками, чтобы пресечь поток возмущенных восклицаний и вопросов, затем, говоря в девятнадцать ушей разом, приказал всем без промедления явиться на конклав в Баумергарт.

Глава 4

Маги один за другим занимали места в Большом зале. Аш-Монкур явился последним. Прежде чем усесться, он вполголоса перекинулся несколькими словами с Герарком Предвестником, с которым находился в приятельских отношениях. Риальто стоял в сторонке, прислонившись к обитой деревом стене, и мрачно наблюдал за прибытием прежних коллег. Кроме Аш-Монкура, который учтиво ему поклонился, никто даже не взглянул в его сторону.

Ильдефонс в своей обычной манере открыл заседание, затем искоса взглянул на Риальто, не проронившего за все это время ни слова. Ильдефонс кашлянул и прочистил горло.

— Перейду прямо к делу. Риальто заявляет, что его имущество конфисковано незаконно. Он требует возмещения убытков и компенсации за моральный ущерб, если же его требования не будут удовлетворены, он обещает передать вопрос на рассмотрение Судии. Такова, если вкратце, суть сегодняшнего дела.

Гильгед вскочил на ноги, лицо его побагровело от гнева.

— Притязания Риальто абсурдны! И у него еще хватает наглости отрицать вину! Он избил моего бедного Будиса и привязал в зарослях крапивы: поступок в высшей степени гнусный и бессердечный! Я уже заявлял это прежде и заявляю теперь: я не откажусь от своего обвинения!

— Не мучил я твоего питомца, — сказал Риальто.

— Ха-ха! Я тоже могу сказать что угодно! А доказательства у тебя есть?

— Естественно. Во время сего происшествия я прогуливался по берегу Скома в обществе Ильдефонса.

Гильгед стремительно обернулся к Ильдефонсу.

— Это правда?

Тот скроил кислую мину.

— Правда, до последнего слова.

— Так что же ты раньше молчал?

— Не хотел вносить путаницу в это и без того непростое дело.

— Очень странно. — Гильгед с хмурым видом уселся, но тут вскочил Зилифант.

— Тем не менее никто не станет отрицать, что Риальто своими плазменными пузырями уничтожил мой бесценный аркесад и провонял весь дом, более того, по слухам, он еще и хвалился своей меткостью и приписывал источник запаха мне, Зилифанту!

— Ничего подобного, — возразил Риальто.

— Ха! Все улики налицо, и они ясно и недвусмысленно указывают на виновника!

— В самом деле? Мун Волхв и Пергустин присутствовали в Фалу во время эксперимента и видели, как я создал четыре люминуса из плазмы. Один пролетел прямо сквозь нежные побеги моей сильваниссы, не причинив никакого вреда. Мун прошел сквозь второй и почему-то не жаловался на запах. На наших глазах все четыре люминуса превратились в крохотные искорки, а потом погасли. Ни один из них никуда не улетал, ни один не покидал окрестности Фалу.

Зилифант неуверенно перевел взгляд с Муна Волхва на Пергустина.

— Он говорит правду?

— Если вкратце, то да, — мрачно ответил Мун Волхв.

— Так что же вы не сказали мне об этом?

— Поскольку Риальто признали виновным в других преступлениях, мы решили, что это несущественно.

— Для меня — еще как существенно, — заметил Риальто.

— Возможно.

— Кто рассказал вам о моих похвальбах и оскорблениях?

Зилифант неуверенно посмотрел в сторону Аш-Монкура.

— Я не помню точно.

Риальто обернулся к Ильдефонсу.

— И в каких же еще злодеяниях я повинен?

Гуртианц не смог промолчать.

— Ты заколдовал мою шляпу! А потом разослал всем глумливые картинки!

— Я ничего подобного не делал.

— Ну, тогда докажи, что это был не ты.

— На какую мысль наводят все эти происшествия? Совершенно очевидно, все козни вершил тот же человек, который избил зверька Гильгеда и лишил Зильфанта его бесценного дерева. И этот человек — не я.

Гуртианц мрачно хмыкнул.

— Похоже на правду. Я беру свои обвинения обратно.

Риальто сделал шаг вперед.

— Ну так как, какие еще преступления я совершил?

Все молчали.

— В таком случае вынужден предъявить встречное обвинение. Я обвиняю членов данного объединения, всех вместе и каждого в отдельности, за исключением меня самого, в следующих тяжких преступлениях.

С этими словами Риальто передал Ильдефонсу дощечку.

— Вот, здесь я изложил все мои обвинения по пунктам. Наставник, будь так добр, зачитай их вслух.

Неприязненно скривившись, Ильдефонс взял дощечку.

— Риальто, ты и в самом деле готов зайти так далеко? Да, были допущены определенные ошибки, мы признаем это! Давайте все вместе, включая и тебя, подадим друг другу пример смирения и будем жить дальше, уверенно глядя в будущее! Все товарищи твои как один поддержат тебя в трудную минуту! Риальто, разве так не будет лучше для всех?

Риальто восторженно захлопал в ладоши.

— Ильдефонс, твоя мудрость, как всегда, не знает границ. И впрямь, к чему нам перипетии полноценного судебного процесса? Всем членам группы достаточно лишь принести мне свои извинения, вернуть мои вещи вместе с трехкратной компенсацией морального ущерба, и мир будет восстановлен. Аш-Монкур, почему бы тебе не подать другим пример?

— Я бы с радостью, — заявил Аш-Монкур. — Однако тем самым я скомпрометирую остальных членов группы. Каково бы ни было мое личное мнение, следует дождаться голосования.

— А ты, Гуртианц? — спросил Риальто. — Не хочешь подойти ко мне и извиниться?

Гуртианц выкрикнул что-то нечленораздельное.

— А ты сам? — обратился Риальто к Ильдефонсу.

Тот прокашлялся.

— Я зачитаю вслух перечень обвинений, выдвинутых Риальто против нашего объединения. Подробный список претензий занимает восемнадцать страниц. Я сначала зачитаю заголовки.

Пункт первый: незаконное проникновение.

Пункт второй: кража в особо крупных размерах.

Пункт третий: мелкая кража.

Пункт четвертый: вандализм.

Пункт пятый: нападение налицо, находящееся при исполнении служебных обязанностей (Фроло).

Пункт шестой: клевета.

Пункт седьмой: неуважение к Монстритуции, включая умышленное повреждение и швыряние на пол засвидетельствованной копии оной.

Пункт восьмой: заговор с целью совершения вышеуказанных преступлений.

Пункт девятый: умышленное сокрытие украденного.

Пункт десятый: отказ повиноваться «Голубым принципам», закрепленным в Монстритуции.

Ильдефонс отложил табличку на стол.

— Я зачитаю полный текст обвинений чуть позже, а пока ответь мне вот на какой вопрос: эти пункты — не слишком ли их много?

Риальто пожал плечами.

— Они описывают большую часть совершенных преступлений, хотя и не все.

— Быть того не может! Перечень кажется всеобъемлющим.

— А самая главная загадка? Кто рассылал картинки, высмеивающие Гуртианца? Кто подвесил опал на сливную цепь и тем самым оскорбил Ао? Кто избил питомца Гильгеда? Кто уничтожил дерево Зилифанта? Разве эти вопросы не требуют ответа?

— Да, эти загадочные события так и остались нераскрытыми, — согласился Ильдефонс. — Разумеется, здесь могло быть и чистой воды совпадение… нет? Ты не согласен с этой гипотезой? Ну, может, и так. Впрочем, эти вопросы не включены в перечень обвинений и потому в данный момент несущественны.

— Как скажешь, — ответил Риальто. — Предлагаю назначить комиссию в составе Гуртианца, Ао, Гильгеда и Зилифанта и поручить ей расследовать сие досадное недоразумение.

— Всему свое время. А пока я зачитаю подробный список обвинений.

— Излишне, — возразил Риальто. — Собравшимся прекрасно известны все обвинения. Я сам тоже готов проявить определенную гибкость: имеется по меньшей мере три выхода. Во-первых, объединение может проголосовать за то, чтобы выплатить мне компенсацию, которую я требую; во-вторых, Наставник может взыскать указанные штрафы своей властью, и, в-третьих, мы можем обратиться к Судии, чтобы он вынес свой вердикт согласно установленной Монстритуцией процедуре. Ильдефонс, будь так добр, сообщи, какой выход представляется собранию наиболее подходящим?

Ильдефонс утробно хрюкнул.

— Чему быть, того не миновать. Я предлагаю принять требования Риальто, хотя это и сопряжено с некоторыми незначительными сложностями. Кто «за»?

— Постойте! — Барбаникос вскочил на ноги и решительно тряхнул роскошной белой гривой. — Я должен напомнить, что наказания, наложенные на Риальто, были отчасти произведены в осуждение его недопустимых личных качеств, поэтому о полном возмещении убытков не может быть и речи, не говоря уж о компенсации!

— Вот именно! — закричали Мгла-над-Устлой-Водой и все остальные.

Ободренный столь горячей поддержкой, Барбаникос продолжал:

— Всякий тактичный человек смиренно воспринял бы это дружеское порицание, думая лишь о том, как бы реабилитировать себя в глазах товарищей. И что же мы видим вместо этого? Недовольную мину, повелительные замашки, клеветнические обвинения и угрозы? И так себя ведет человек, которого только что решительно осудили товарищи?

Барбаникос прервался, чтобы промочить горло глотком тоника, после чего продолжил обличительную речь:

— Риальто так ничему и не научился! Он проявляет ту же заносчивость, что и прежде! Поэтому я настоятельно рекомендую не обращать на капризы Риальто внимания. Если же он продолжит в том же духе, предлагаю приказать лакеям выставить его за дверь. Риальто, в последний раз тебя предупреждаю: берегись! Прислушайся к голосу разума! Ради собственного же благополучия! Это первое, что я хотел сказать. Второе…

— Да, это все весьма интересно, — перебил его Ильдефонс. — Благодарю тебя за столь тонкое замечание.

Барбаникос неохотно уселся на место.

— Еще раз спрашиваю: кто поддерживает мое предложение? — обратился к залу Наставник.

— Я, — заявил Риальто. — Ну, посмотрим, кто проголосует «за», а кто «против» «Голубых принципов».

— Нельзя упускать из виду еще один пункт, — выступил вперед Аш-Монкур. — В нашей дискуссии мы не единожды ссылались на Монстритуцию. Не может ли кто-нибудь из присутствующих предоставить собранию ее полный, подлинный и не имеющий повреждений текст? Ильдефонс, у тебя, несомненно, должен найтись экземпляр этого документа?

Ильдефонс со стоном запрокинул голову.

— Даже не знаю, где его и искать. Впрочем, Риальто принес сюда в качестве вещественного доказательства собственный экземпляр.

— К несчастью, экземпляр Риальто, с какой бы целью он его сюда ни принес, порван и не имеет более никакой ценности. Мы должны быть уверены в полной достоверности текста. В данном случае нам требуется сам Персиплекс. Мы изучим тот экземпляр Монстритуции, который хранится в Дуновении Фейдера, и лишь тогда сможем проголосовать с твердой уверенностью.

— Таково твое предложение? — спросил Ильдефонс.

— Да.

— Я — «за»! — выкрикнул Герарк Предвестник.

Предложение приняли практически единогласно. Воздержались только Риальто с Ильдефонсом.

Герарк поднялся на ноги.

— Уже поздно, времени у нас в обрез! Каждый из нас должен набраться смелости и при первой же возможности отправиться в Дуновение Фейдера, чтобы изучить Персиплекс. Затем, когда Ильдефонс удостоверится, что все исполнили свой долг, мы снова соберем конклав и рассмотрим это дело в более дружественной обстановке. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Риальто мрачно усмехнулся и, поднявшись на помост, встал рядом с Ильдефонсом.

— Все желающие могут на досуге отправиться в Дуновение Фейдера и проверить назидательные теории Аш-Монкура на достоверность. Я же намерен обратиться к Судии. И не советую никому опробовать на мне свою магию! В Фалу оставались далеко не все мои заклинания, так что я надежно защищен.

— До чего же ты вздорный тип, Риальто! Неужели необходимо тревожить Судию по каждому пустяку? Будь выше этого! — возмутился Визант Некроп.

— Прекрасный совет! — заявил Риальто. — Я попрошу Судию проявить к тебе снисхождение. Ильдефонс, будь так любезен, передай мне исковое заявление. Кроме того, Судии потребуется перечень имен.

— Раз уж Риальто настроен так решительно, — вкрадчиво заявил Аш-Монкур, — я должен предупредить его об опасностях, которым он подвергнется в Дуновении Фейдера. А они поистине серьезны!

— О каких еще опасностях ты говоришь? — удивился Ильдефонс. — Где и каким образом Риальто может подвергнуться опасности?

— Неужели это не очевидно? Монстритуция гласит, что любое лицо, которое предъявляет измененный или поврежденный экземпляр «Голубых принципов» с целью доказать в суде свою версию дела, виновен в преступлении разряда «Аш» и подлежит изничтожению. Я вынужден с прискорбием заявить, что сегодня Риальто совершил именно такое преступление, которое лишает его иск всякой законной силы. Он предстанет перед Судией на свой страх и риск.

Риальто с озадаченным видом уткнулся в свой экземпляр Монстритуции.

— Я что-то не вижу здесь подобного запрета. Будь так добр, укажи параграф, который ты цитируешь.

Аш-Монкур быстро отступил назад.

— Если бы я это сделал, то тем самым совершил бы в точности такое же преступление, как то, которое мы сейчас обсуждаем. Возможно, этот параграф был утрачен вследствие повреждений.

— Очень странно, — протянул Риальто.

В разговор вмешался Герарк.

— Риальто, совершив новое преступление, ты тем самым лишил законной силы все свои обвинения и потому должен теперь отказаться от всех притязаний. Ильдефонс, предлагаю на этом закрыть собрание.

— Не спеши, — возразил Ильдефонс. — Дело неожиданно оказалось крайне запутанным. В свете замечания Аш-Монкура предлагаю отправить в Дуновение Фейдера комиссию в составе, скажем, меня самого, Эшмиэля, Барбаникоса и, пожалуй, Аш-Монкура, с тем чтобы тщательно изучить Монстритуцию в спокойной обстановке, безотносительно нашего маленького недоразумения.

— Значит, там и увидимся, — заявил Риальто. — Даже если Аш-Монкур и не ошибся, в чем я лично сомневаюсь, я не цитировал поврежденный текст Монстритуции и, следовательно, ни в чем не повинен.

— Неправда! — возмутился Аш-Монкур. — Ты только что заглянул в свой подложный документ и пытался на его основании оспорить мое утверждение. Это более тяжкое преступление, чем те, в которых ты нас обвиняешь, поэтому будешь изничтожен прежде, чем произнесешь вслух самое первое свое обвинение, которое вследствие этого становится чисто умозрительным. Немедленно возвращайся в Фалу! Мы спишем твое поведение на душевное расстройство.

— Этому совету, пусть даже и данному из самых благих побуждений, недостает убедительности, — устало проговорил Ильдефонс. — Поэтому я как Наставник постановляю, что все здесь присутствующие должны отправиться в Дуновение Фейдера и там изучить Монстритуцию. Мы отправляемся туда исключительно в ознакомительных целях и не будем тревожить Судию. Итак, в путь! Все в Дуновение Фейдера! Поедем в моем вместительном вихрелете.

Глава 5

Роскошный вихрелет Ильдефонса летел на юг, в край невысоких пологих холмов на южной границе Асколеза. Кое-кто из волшебников прохаживался по верхней прогулочной площадке, любуясь открывающимся взгляду простором и грядами облаков, другие сбились на нижней палубе и разглядывали проплывающую внизу землю, третьи нежились в удобных кожаных креслах салона.

Дело близилось к вечеру, почти горизонтальные солнечные лучи раскрашивали пейзаж странным узором из красных и черных теней. Впереди темнело Дуновение Фейдера — холм, чуть выше и массивнее, чем его соседи. Вихрелет опустился на его вершину, открытую порывам западного ветра, который все назвали (рейдером, и оттого голую и каменистую. Сойдя с воздушного судна на землю, волшебники двинулись по круглой террасе к шестиугольному строению, крыша которого покрывала черепица из голубого золота.

Риальто уже довелось однажды из чистого любопытства побывать в Дуновении Фейдера. Тогда порывы западного ветра, фейдера, трепали его плащ всю дорогу к храму, а вступив в вестибюль, он, подождав, пока глаза привыкли к сумраку, двинулся в центральный зал. Там на пьедестале возлежало Яйцо — сфероид трех дюймов в поперечнике. Через окошечко в одном его конце виднелся Персиплекс, голубая призма четырех дюймов высотой с высеченным внутри нее текстом Монстритуции. Сквозь это окошечко Персиплекс отображал четкие письмена Монстритуции на вертикальной доломитовой стене; он был наделен такой магической силой, что, если бы по причине землетрясения или какого-либо иного воздействия извне опрокинулся, то мгновенно вернулся бы в прежнее положение, чтобы взгляду зрителей ни на секунду не представало искаженное изображение, которое могло бы быть неверно истолковано.

Так было в прошлый раз, так было и теперь.

Ильдефонс пересек террасу; с одной стороны от него шагал Аш-Монкур, прямой и сдержанный в движениях, с другой — оживленно жестикулирующий Гуртианц. Все остальные гурьбой семенили позади, а Риальто с пренебрежительным видом в одиночестве замыкал шествие.

Компания ввалилась в вестибюль и прошла в центральный зал. До Риальто, слегка отставшего от процессии, донесся испуганный возглас Аш-Монкура, утонувший в гомоне изумленных голосов всех остальных.

Протиснувшись вперед, Риальто увидел все в точности в том же состоянии, каким оно запомнилось ему с прошлого раза: Яйцо Правосудия, возлежащее на пьедестале, Персиплекс, излучающий голубое свечение, и отображение Монстритуции на доломитовой плите. С одним, впрочем, поразительным исключением: текст Монстритуции красовался на доломитовой плите в зеркальном отражении.

В мозгу Риальто забрезжила какая-то мысль, и почти в тот же миг до его слуха донесся возмущенный рев Ильдефонса:

— Низость, предательство! Мой прибор показывает хиатус![12]

— Это возмутительно! — заявил Аш-Монкур. — Пусть виновник выйдет вперед и объяснит свое неподобающее поведение!

— Монстритуция! Она ведь была задом наперед! А теперь снова правильно! — воскликнул Мун Волхв, прерывая молчание.

— Странно! — заметил Ильдефонс. — Очень странно.

Аш-Монкур обвел собравшихся гневным взглядом.

— Подобные гнусные выходки недопустимы! Они бросают тень на каждого из нас. В самом ближайшем будущем я лично займусь этим делом, а пока что главная задача — установить, как это ни трагично, виновность Риальто. Давайте приступим к изучению Монстритуции.

— Ты, случайно, не упускаешь из виду одно весьма примечательное обстоятельство? — с ледяной вежливостью осведомился Риальто. — Текст Монстритуции был перевернут задом наперед.

Аш-Монкур с выражением крайнего замешательства на лице несколько раз перевел взгляд с Монстритуции на Риальто и обратно.

— Но сейчас он в самом что ни на есть полном порядке! Боюсь, тебя подвело зрение, когда входишь с дневного света в темноту, такое случается. Ну так что? С глубоким прискорбием призываю обратить внимание на вот этот отрывок в разделе третьем, параграф «Д», который гласит…

— Минутку, — вставил Ильдефонс. — Я тоже видел текст в зеркальном отражении. Меня тоже подвело зрение.

— Такие забавные ошибки, — рассмеялся Аш-Монкур, — не говорят ни о деградации, ни о порочности, ты, наверное, переел за обедом сливопикулей или перебрал кружечку-другую превосходного хмельного эля. Ничего не попишешь! Несварение желудка — удел множества крепких мужчин. Так что, вернемся к нашему делу?

— Ни в коем случае! — отрезал Ильдефонс. — Мы отправляемся обратно в Баумергарт для более тщательного расследования ситуации, которая с каждым шагом становится все более и более запутанной.

Вполголоса переговариваясь, волшебники покинули храм. Риальто, который задержался, чтобы осмотреть Яйцо, отвел Ильдефонса в сторонку и дождался, пока они не остались в одиночестве.

— Возможно, тебе небезынтересно будет узнать, что перед нами не настоящий Персиплекс. Это фальшивка.

— Что?! — воскликнул Ильдефонс. — Ты ошибаешься!

— Сам посуди. Призма слишком маленькая по сравнению с гнездом. Да и сделана топорно. Но, что самое существенное, подлинный Персиплекс никогда не отразил бы текст Монстритуции в перевернутом виде. Вот смотри! Я встряхну Яйцо и опрокину призму. Подлинный Персиплекс должен вернуться в первоначальное положение.

Риальто ткнул Яйцо с такой силой, что Персиплекс упал на бок и остался лежать.

— Судия! Говори! Ильдефонс Наставник приказывает тебе! — обратился Идельфонс к Яйцу.

Ответа не последовало.

— Судия! — повторил Ильдефонс. — Сарсем! Повелеваю тебе: говори!

И снова молчание. Ильдефонс двинулся к выходу.

— Возвращаемся в Баумергарт. Чем дальше, тем загадочней. Дело перестало быть пустяковым.

— Оно никогда пустяковым и не было, — возразил Риальто.

— Не важно, — отрывисто произнес Ильдефонс. — Теперь, насколько я понимаю, оно приобрело новый, и весьма серьезный, оборот. В Баумергарт!

Глава 6

Вернувшись в большой зал, волшебники снова принялись совещаться. Ильдефонс некоторое время молча слушал беспорядочную перепалку, переводя взгляд светло-голубых глаз с одного лица на другое и время от времени дергая себя за лохматую бороду. Вскоре страсти начали накаляться. Чем дальше, тем больше распалялся Мгла-над-Устлой-Водой, маленький человечек с горящими глазами, покрытый зеленым мехом и с пучком желтых листьев ивы вместо волос. Перемещаясь с места на место дергаными движениями, он со все возрастающей горячностью отстаивал свое мнение.

— Волей-неволей, задом наперед, шиворот-навыворот, «Голубые принципы» есть «Голубые принципы»! По утверждению Аш-Монкура, текст решительно осуждает поведение Риальто, а больше нас ничего не интересует. Я с радостью встану на голову, чтобы прочесть такую новость, или взгляну в зеркало, или стану смотреть сквозь мой носовой платок!

Мгла говорил и говорил, все более и более лихорадочно, пока коллеги не начали опасаться, как бы он не довел себя до припадка или, того хуже, не проклял бы всех скопом под горячую руку. В конце концов Ильдефонс наложил на него заклятие нежного молчания. Мгла продолжал возмущенно вещать, но никто его не слышал, даже он сам, и вскоре вернулся на свое место. Дородный, с крупными чертами Дульче-Лоло вслух размышлял над загадочной метаморфозой отображения на стене.

— Подозреваю, Сарсем Судия утратил бдительность и позволил Персиплексу изобразить текст Монстритуции в перевернутом виде, а потом, заметив наш ужас, навел на нас хиатус и вернул Персиплекс в надлежащее положение.

Ильдефонс неуклюже поднялся на помост.

— Я должен сделать важное объявление. Призма, которую вы видели сегодня, не настоящая. Это подделка, муляж. Вопрос о зеркальном отображении несуществен.

Дарвилк Миапыльник, обыкновенно молчаливый, задохнулся от гнева.

— Так что же ты своей неограниченной и напыщенной властью попусту гонял нас в Дуновение Фейдера, если знал, что Персиплекс — фальшивка? — вопил он.

— Миапыльник попал в самую точку! — подхватил Шрю. — Ильдефонс, твое поведение заслуживает порицания.

Наставник поднял руки.

— Собрание занимают совершенно не те вопросы! Повторю еще раз: Монстритуция, фундамент, на котором зиждется наше объединение, пропала из Яйца Правосудия! Мы остались без закона, мы беззащитны, как и само Яйцо, перед той безликой тенью, которая разгуливает среди нас! Мы и дня не протянем, если не предпримем мер защиты.

— Ильдефонс, друг мой, — с кроткой улыбкой проговорил Аш-Монкур. — Неужели стоит так убиваться? Наше объединение зиждется на мудрости его членов!

— Вот увидите, у этой загадки окажется самое прозаическое объяснение, — заявил Вермулиан Сноходец. — Сарсем мог забрать Персиплекс, чтобы почистить, и на время заменить его муляжом.

— Пожалуй, именно так все и было, — кивнул Аш-Монкур. — А пока при необходимости можно воспользоваться копией.

— Точно! — крикнул Гуртианц. — И не забывайте, используя эту версию Монстритуции, пусть даже она и представляет собой муляж, мы укрощаем звериную жестокость Риальто и умеряем его безосновательные требования.

Ильдефонс грохнул молотком по кафедре.

— Гуртианц, твои замечания нарушают порядок. Если припомнишь, Риальто привел неопровержимые доказательства собственной невиновности, а в тех случаях, когда это было невозможно, просто отрицал свою вину.

— Я лишь хотел, чтобы мы пришли к согласию, — буркнул Гуртианц.

— На этот раз твои замечания неуместны. Риальто, ты не проронил ни слова. Что ты обо всем этом думаешь?

— Я пока не готов высказываться.

— А ты, Шрю?

— Единственное, что я хочу сказать: в отсутствие подлинной Монстритуции решение всех вопросов правосудия необходимо отложить на неопределенный срок. Фактически необходимо признать status quo окончательным и бесповоротным.

— А ты, Науредзин, как полагаешь?

Науредзин, известный в Старом Ромарте под прозвищем Полосатый Седван, уже размышлял, как может сложиться будущее.

— Если Персиплекс и впрямь исчез, значит, мы должны на основе муляжа создать новую Монстритуцию и назвать ее «Оранжевые принципы».

— Или «Желто-зеленые», — подал голос Дульче-Лоло. — Или даже «Пурпурно-розовые», чтобы название наводило на мысль о богатстве и роскоши.

— Твое предложение лишено практической пользы, — отрезал Ильдефонс. — Зачем создавать новый документ, когда «Голубые принципы» служили нам верой и правдой? За неимением лучшего пока вполне сойдет и документ Риальто, хоть и порванный.

Тут снова выскочил Гуртианц и потребовал дать ему слою.

— Если мы признаем документ Риальто, его обвинения будут иметь преимущественную силу! Если же на основе муляжа будет создан новый Персиплекс, все предшествующие ему обвинения, включая и требование Риальто о компенсации убытков в трехкратном размере, будут аннулированы, и Риальто волей-неволей придется понести наказание за свои проделки.

— Это важное соображение! — воскликнул Чамаст. — Гуртианц проложил четкую тропу через джунгли словоизлияний, своими восхитительными зубами он вгрызся в самую суть дела.

В ответ на комплимент изящно ограненным рубинам, которые заменяли Гуртианцу данный природой комплект зубов, маг польщенно поклонился.

Вермулиан Сноходец, высокий и худой как щепка, с высоким гребнем блестящих черных волос, очень напоминающим спинной плавник рыбы-парусника, никогда не отличался многословием. Рассеянный взгляд его выпуклых глаз обыкновенно был устремлен куда-то вдаль поверх выдающегося носа, а нередко их и вовсе затягивала мигательная перепонка, которая, очевидно, исполняла какую-то полезную функцию во время хождения по снам. В штрафной рейд в имение Риальто он обзавелся роскошным толковым словарятором, который позволял перевести даже самую заумную тарабарщину на понятный человеческий язык и стал своему хозяину незаменимым подспорьем на этом поприще. Так или иначе, Вермулиан зачем-то выпрямился в полный рост.

— Я вношу тезис Гуртианца в качестве предложения! — отчеканил он.

— Это экстренное заседание! — провозгласил Ильдефонс. — Наша насущная задача — определить местонахождение Голубого Персиплекса! Не нужно распыляться!

Вперед выступил Аш-Монкур.

— Я поддерживаю взгляды Ильдефонса и беру на себя обязательство провести полное, тщательное и всестороннее расследование этого прискорбного дела, и будь что будет! А пока предлагаю вернуться к повседневным делам, поэтому ввиду моего обязательства предлагаю Наставнику рассмотреть предложение Вермулиана в обычном порядке.

Риальто со значением посмотрел на Ильдефонса и прикрыл рот рукой, как будто подавляя зевок, а сам тем временем подал условный знак. Ильдефонс недовольно поморщился, однако все же пустил в ход заклинание хроностазиса.

Глава 7

Риальто с Ильдефонсом обвели взглядом зал, где в застывших позах сидели и стояли их товарищи.

— Это глупо, — буркнул Ильдефонс. — У каждого есть датчик, который предупреждает хозяина о том, что наведено заклинание. Теперь придется обыскать всех до единого и подправить показания, иначе ничего не получится.

— Это не важно. Я разработал новый метод, который с легкостью сбивает датчики с толку. Мне понадобится пара квампиков и красноглазый бифольгулятный сандестин.

Ильдефонс вытащил некий предмет странной формы, сделанный из фульгурита. Сквозь отверстие виднелось крошечное личико с глазками-смородинками.

— Это Ошерл, — пояснил Ильдефонс. — Он совершенно не бифольгулятный, зато смышленый и проворный, хотя временами на него и находят приступы дурного настроения.

— По договору ему осталось заработать еще пять очков.

— Это завышенная цифра, — заявил Ошерл. — Где-то вкралась ошибка.

— По моим подсчетам, все обстоит именно так, — ответил Ильдефонс. — Впрочем, как-нибудь на досуге я проверю записи.

— Ты хочешь скостить свои обязательства? — спросил Риальто Ошерла.

— Естественно.

— Вполне хватило бы простого «да» или «нет».

— Как тебе больше нравится. Мне все равно.

— Мы с Ильдефонсом сегодня добрые, — продолжал Риальто. — За несколько пустячных услуг зачтем тебе целое очко…

— Что?! — вспылил Ильдефонс. — Риальто, ты раздаешь моим сандестинам очки с неслыханной щедростью!

— Да, но с благой целью, — заметил Риальто. — Не забывай, я намерен потребовать компенсации морального ущерба в трехкратном размере и полной конфискации по меньшей мере одного предмета. Однако оговорюсь, что считаю захват тобой моих камней-иоун исключительно мерой предосторожности с твоей стороны, которая не карается наложением штрафных санкций, каковые применялись бы в противном случае.

— Само собой разумеется, — уже более спокойно проговорил Ильдефонс. — Уговаривайся с Ошерлом по своему разумению.

— На одном очке далеко не уедешь, — вкрадчиво начал сандестин.

Риальто обернулся к Ильдефонсу.

— Ошерл выглядит усталым и ослабевшим. Давай-ка поручим эту задачу более бодрому сандестину.

— Пожалуй, я погорячился, — встрепенулся Ошерл. — Так что вам нужно?

— Во-первых, обойди каждого из здесь присутствующих, пребывающих под воздействием хроностазиса, и при помощи вот этих квампиков подрегулируй их датчики так, чтобы они не зарегистрировали стазис.

— Ну, это раз плюнуть. — Серая тень стремительно заметалась по залу. — Ну вот, готово. Я заработал целое очко.

— Не спеши, — остановил его Риальто. — Ты получишь свое очко лишь после того, как справишься со всеми заданиями.

Ошерл недовольно крякнул.

— Так я и знал.

— Впрочем, начал ты весьма недурно, — похвалил сандестина Ильдефонс. — Вот видишь, как замечательно все получается, когда проявляешь к окружающим хотя бы капельку дружелюбия?

— Еще замечательнее, когда ты не скупишься на очки, — буркнул Ошерл. — Что дальше?

— Теперь обойди всех волшебников по очереди, — велел Риальто, — и аккуратно собери пыль, травинки и кусочки перегноя, приставшие к подошвам каждого из здесь присутствующих, не исключая и нас с Ильдефонсом. Образцы, собранные с каждой пары башмаков, помести в отдельный флакончик, подписанный именем соответствующего волшебника.

— Я не знаю ваших имен, — буркнул Ошерл. — Для меня вы все на одно лицо.

— Помести собранные образцы в подписанные флакончики. А имена я тебе перечислю. Сначала Герарк Предвестник… Ао Опаловый… Пергустин… Дульче-Лоло… Шрю…

Риальто называл очередное имя, и в тот же миг на столе перед ним появлялся флакончик с заключенным в нем большим или меньшим количеством пыли и прочего мусора.

— Это тоже пара пустяков, — сказал Ошерл. — Что дальше?

— Следующая твоя задача может увести тебя в далекие края, а может и не увести, — сказал Риальто. — В любом случае по дороге нигде не задерживайся и не медли. От того, что нам удастся выяснить, зависит очень многое.

— Для навозного жука куча бронтотаубьего помета тоже дело первостепенной важности, — огрызнулся Ошерл.

Риальто свел брови на переносице.

— Мы с Ильдефонсом теряемся в догадках, к чему это было сказано. Не хочешь пояснить?

— Абстрактная концепция, — заявил Ошерл. — Вернемся к задаче?

— Судия из Дуновения Фейдера, которого мы знаем под именем Сарсем, отсутствует на своем посту. Перенеси его сюда, нам нужно с ним посоветоваться.

— Всего за одно очко? Это уже слишком жирно.

— Почему? Я прошу тебя отыскать всего одного сандестина.

— Слишком утомительный процесс. Сначала мне придется отправиться в Ла, там, можно так сказать, накрутить хвосты десятку тысяч сандестинов, а в довершение всего выслушивать типичные восклицания Сарсема.

— Не важно, — отрезал Ильдефонс. — Ради целого очка можно и расстараться. Зато это будет очко, заработанное честным трудом.

— Я тебе больше скажу, — добавил Риальто. — Если наши дела пойдут хорошо, мы тебя не обидим. Только заруби себе на носу: я ничего не обещаю!

— Ну хорошо. Только вам придется снять хроностазис, я перемещаюсь в потоке времени как моряк, который плывет под парусом по воле ветра!

— Да, и последнее напутствие! Время имеет огромное значение! Для тебя секунда немногим отличается от столетия, мы же в этом отношении более чувствительны. Давай, одна нога здесь, другая там!

— Погоди! — воскликнул Риальто. — Сначала нужно припрятать флакончики с пылью. От Гуртианца ничто не укроется, и он удивится, если увидит флакон, на котором написано его имя. Давай-ка все вон под ту полку! Отлично. Ильдефонс, не забудь! Нам нужно закончить заседание как можно скорее.

— Вот именно! Ну как, готов?

— Не совсем! Осталось еще одно, самое последнее дело.

Риальто отобрал у неподвижного Вермулиана словарятор, которым тот завладел в Фалу, после чего двое волшебников, хихикая как мальчишки, совместными усилиями смастерили муляж и вместо нормальных человеческих слов начинили его разнообразной нелепицей, отборными ругательствами и полнейшей бессмыслицей. Затем муляж словарятора был возвращен Вермулиану.

— Вот теперь я готов! — провозгласил Риальто.

Ильдефонс снял заклятие, и заседание продолжилось, как будто никогда и не прерывалось.

— …моего обязательства рассмотреть предложение Вермулиана в обычном порядке, — прозвенели в воздухе слова Аш-Монкура.

— Предлагаю объявить перерыв до тех пор, пока Аш-Монкур не завершит расследование! — вскочил со своего места Риальто. — Тогда в нашем распоряжении окажется полная информация, на которую будут опираться наши выводы.

Вермулиан протестующе хрюкнул, и Ильдефонс поспешно провозгласил:

— Вермулиан поддерживает это предложение. Кто еще за? Все? Похоже, никто не возражает; предложение принято, в заседании объявляется перерыв до тех пор, пока Аш-Монкур не сообщит нам о своих выводах. Я гашу свет и отправляюсь в постель. Всем доброй ночи.

Недобро поглядывая на Риальто, волшебники покинули Баумергарт и разъехались по домам.

Глава 8

Риальто с Ильдефонсом направились в маленький кабинет. Ильдефонс выставил двух шпионохранников, и какое-то время двое сидели перед камином, в молчании потягивая вино.

— Гнусное дельце, — наконец нарушил тишину Ильдефонс. — От него попахивает, как от архивейльта! Будем надеяться, нам удастся получить какие-нибудь зацепки благодаря пыли в твоих флакончиках или показаниям Сарсема. В противном случае у нас нет никаких оснований действовать.

Риальто сжал подлокотники своего кресла.

— Ну что, изучим содержимое флакончиков? Или ты хочешь отдохнуть?

Ильдефонс тяжело поднялся на ноги.

— Я не знаю устали! В мастерскую! Мы изучим каждую пылинку под пантавистом сверху донизу и со всех сторон, пока она в конце концов не раскроет нам свою историю! А потом довершим дело показаниями Сарсема!

Маги отправились в мастерскую.

— Ну-ка, ну-ка! — воскликнул Ильдефонс. — Сейчас мы поглядим на твои замечательные флакончики! — Он осмотрел содержимое нескольких из них. — По-моему, этот ничем не примечательный мусор никак нам не поможет.

— Это мы еще посмотрим, — заметил Риальто. — Нам понадобится твой самый лучший макротический увеличительный пантавист и последнее издание справочника «Типичные вещества: пыли и микробы новейших эпох».

— Я предугадал твои желания, — сказал Ильдефонс. — Все готово. Кроме того, я намерен разработать классификацию, чтобы сделать нашу работу менее утомительной.

— Замечательно.

Расследование продвигалось как по маслу. Флакончики по одному открывали, содержимое высыпали, исследовали, опознавали, сортировали и классифицировали. К середине утра с работой было покончено, и волшебники вышли на террасу отдохнуть и перекусить.

По мнению Ильдефонса, их усилия не принесли никакого значительного результата, и настроение у него было самое что ни на есть мрачное. Наконец он сказал:

— В общем, мы столкнулись с неопределенностью. Мы ничего не доказали и не опровергли. «Необычного» оказалось слишком много. В эту категорию попала пыль с башмаков Вермулиана, Гуртианца, Аш-Монкура, Дульче-Лоло и Византа. К тому же «Необычное» может оказаться особым случаем «Обычного», а «Обычное» может иметь отношение к загадочным деяниям, о которых нам ничего не известно.

Риальто кивнул.

— Все, что ты сказал, совершенно справедливо! И все же я не разделяю твоего пессимизма. За каждым «Необычным» стоит своя история, за исключением одного случая.

— А! Ты имеешь в виду Вермулиана. Пыль с его подошв уникальна по своей форме, цвету и составу и отличается от всех остальных видов пыли, занесенных в каталог.

Риальто с улыбкой покачал головой.

— Нет, я не о Вермулиане. В его случае мы, по всей видимости, имеем дело с пылью из сновидений, которую он принес из одной из своих прогулок по стране снов. Ничего удивительного, что каталоги молчат. Что же до Гуртианца, он пользуется лечебной пудрой, чтобы унять зуд, который причиняет ему грибковая инфекция пальцев ног, так что мы можем с полной уверенностью отнести его к разряду «Обычного». Пыль, которую мы сняли с подошв Византа, большей частью представляет собой порошок из фосфатных шпор и, по всей вероятности, появилась там благодаря его увлечению, которое каталоги опять же предпочитают обходить молчанием. Что же касается изумительных разноцветных частиц с башмаков Дульче-Лоло, я припоминаю, что для роли в последней игре в шарады ему потребовалось раскрасить обе ноги.

Ильдефонс недоуменно уставился на Риальто.

— Зачем это могло ему понадобиться?

— Я так понимаю, что это помогло ему создать более колоритный образ в представлении. Он лежал на спине и дрыгал ногами в воздухе, а сам в это время вел диалог на два голоса, фальцетом и басом. По всей видимости, частички красителя пристали к его башмакам, так что я вынужден отнести его, по крайней мере с точки зрения рассматриваемого нами дела, к разделу «Обычного».

— А Аш-Монкур?

— Пыль с его башмаков, хотя и относится к «Необычному», может оказаться нам полезной, а может и не оказаться. Для этого нам недостает информации по одному крайне важному вопросу: любит ли Аш-Монкур пещеры и подземные галереи?

Ильдефонс дернул себя за бородку.

— Нет, насколько мне известно, хотя известно мне далеко не все. К примеру, до прошлой недели я понятия не имел о том, что Заулик-Хантце является Старейшиной Ступицы и Контролером своей личной бесконечности.

— Странно, но любопытно! Однако вернемся к Аш-Монкуру. Его башмаки оказались в уникальной пыли, которую можно обнаружить лишь в нескольких подземельях во всем мире.

— Гм. Этот факт может означать как очень многое, так и ровным счетом ничего.

— Тем не менее я склонен подозревать Аш-Монкура.

Ильдефонс неопределенно хмыкнул.

— Чтобы получить доказательства, придется дождаться Сарсема и выслушать его рассказ.

— Это само собой разумеется. Ошерл явится сразу же, как только выполнит задание?

— Очень на это надеюсь. — Ильдефонс задумчиво покосился в сторону мастерской. — Я на минутку.

Он вышел, и из мастерской немедленно послышалась перебранка. Вскоре Ильдефонс вернулся на террасу в сопровождении Ошерла и второго сандестина в обличье долговязого птицеподобного существа в синих перьях, футов шести ростом.

— Нет, ты взгляни только на эту парочку! — язвительным тоном заговорил Ильдефонс. — Для них прогуляться по хронофлексу все равно что для нас с тобой обойти вокруг этого стола, однако ни у одного из них не хватило ума объявить о своем появлении. Ошерл преспокойно спал в своем фульгурите, а Сарсем устроился на стропилах.

— Ты принижаешь наш интеллект, — обиделся Ошерл. — Ты и твои сородичи непредсказуемы; с вами без точности никак. Я теперь ученый и никогда не действую без четких указаний. Если бы я сделал все наоборот, ты бы меня совсем своими жалобами заел. Ты отправлял меня на задание из мастерской, вот в мастерскую я и вернулся, когда задание выполнил. А если ты хотел, чтобы я помешал вашему пошлому приему пищи, то так и надо было говорить.

Ильдефонс раздул щеки.

— В твоих речах мне чудится какая-то подозрительная непочтительность!

— Это не важно, — вмешался Риальто. — Он доставил к нам Сарсема, как мы и просили. В общем и целом, Ошерл, ты молодец.

— А мое очко?

— Тут многое будет зависеть от показаний Сарсема. Сарсем, не хочешь ли присесть?

— В этом обличье я предпочитаю стоять.

— Тогда почему бы тебе не принять человеческий вид и не расположиться вместе с нами за столом?

— А это мысль. — Сарсем превратился в обнаженное юное существо неопределенного пола, покрытое бледно-лиловой чешуей и обросшее похожими на помпоны кисточками пурпурных волос вдоль всей спины. Он уселся за стол, но от угощения отказался. — Человеческий облик, хотя и типичный, для меня всего лишь маска. Если бы мне пришлось поместить все эти вещества внутрь себя, мне было бы очень неловко.

— Как хочешь. А теперь к делу. Где Голубой Персиплекс, который ты должен был охранять?

— Ты о голубой призме, установленной на пьедестале? — осторожно уточнил Сарсем. — Этот предмет находится на своем обычном месте, столь же мудрый, как и всегда.

— А почему ты покинул свой пост?

— Проще некуда! Один твой сородич доставил новый официальный Персиплекс, чтобы заменить устаревшую версию, которая утратила силу.

Риальто глухо расхохотался.

— И откуда же ты узнал, что это правда?

— Меня уверил в этом твой представитель. — Сарсем развалился в кресле. — Теперь, когда я задумался об этом деле, новый Персиплекс кажется мне бессмысленной затеей, ведь солнце, того и гляди, угаснет.

— Так что было дальше?

— Я посетовал, что мне нелегко будет охранять целых две святыни сразу вместо одной. Тогда мне было сказано, что новая займет место старой, а старую твой представитель обещал поместить туда, где она будет находиться в безопасности и где ей будут оказывать подобающие почести. А в моих услугах больше не нуждаются.

Риальто склонился вперед.

— Без сомнения, не обошлось без обсуждения очков, которые ты должен отработать по договору?

— Я смутно припоминаю что-то подобное.

— И на каком же количестве вы сошлись?

— На весьма значительном. В общем, я больше ничего не должен.

— И как же так получилось, когда твой чаг[13] живет у меня в мастерской?

Сарсем нахмурился.

— Как получилось, так и получилось.

Ильдефонс, которого внезапно осенила какая-то мысль, тяжело поднялся на ноги и вышел с террасы. Через миг он вернулся и упал в кресло.

— Чаг Сарсема исчез, — удрученно сказал он Риальто. — Нет, ты когда-нибудь слышал о чем-то подобном?

Риальто поразмыслил.

— Когда это могло произойти?

— Очевидно, во время хроностазиса, когда же еще? Нас обоих обвели вокруг пальца! — обратился он к Сарсему. — Освобождение тебя от контракта не было санкционировано! С тобой сыграли злую шутку! Ваша договоренность не имеет законной силы, и Персиплекс теперь для нас потерян! Сарсем, я не одобряю твоего поведения.

— Ха-ха! — вскричал Сарсем и погрозил бледно-лиловым пальцем, на котором поблескивал серебряный ноготь. — Это еще не все! Я вовсе не тот болван, за которого ты меня держишь!

— Что значит — «еще не все»? В каком это смысле?

— Я — редкая личность, которая способна с одного взгляда всесторонне оценить ситуацию. Не углубляясь в соображения, которыми я руководствовался, скажу, что я решил не упускать старый Персиплекс из виду.

— Ба! Браво, Сарсем!

— Затем твой представитель…

— Следи за словами, Сарсем. Этот человек вовсе не мой представитель.

— Пока этот человек на время отвлекся, я надежно припрятал старую призму. Этого человека, чью честность ты подверг сомнению, тем не менее нельзя обвинить в безответственности.

— С чего ты взял?

— С того, что он, как и я, пекся о безопасности старого Персиплекса и не успокоился, пока не узнал, где я его спрятал.

Риальто простонал.

— Где-нибудь в пещере?

— Да. А как ты узнал?

— У нас есть свои источники. На самом деле ты передал Персиплекс преступнику!

— А вот и нет. Я поместил призму в хорошо известное мне место, проникнуть в которое можно лишь сквозь узкую расщелину. А для надежности еще и отправил твой Персиплекс в Шестнадцатую эру.

— А откуда ты знаешь, что преступник тоже не переместился в Шестнадцатую эру и не забрал его?

— Думаешь, он смог бы пробраться сквозь расщелину, в которую и рука-то проходит с трудом? К тому же я держу вход под неусыпным наблюдением, вот как ты видишь, что происходит на поверхности этого стола. Ничто не появлялось и не пропадало. Следовательно, по логике вещей, Персиплекс находится в своем подземном тайнике в целости и сохранности.

Риальто поднялся.

— Идемте. Вернемся в Дуновение Фейдера! Ты проберешься сквозь расселину в Шестнадцатую эру и вернешь Персиплекс обратно. Ильдефонс, ты готов? Вызови небольшой вихрелет.

Глава 9

Риальто с Ильдефонсом и Сарсемом удрученно стояли на вершине Дуновения Фейдера.

— Просто мистика какая-то! Я обыскал расселину, но все без толку. Ручаюсь, этим путем Персиплекс не выносили. Должен признаться, я в полной растерянности.

— Возможно, существует другой вход в пещеру, — предположил Риальто. — Что ты об этом скажешь?

— Не исключено, — признал Сарсем. — Я проверю все эры.

Чуть погодя спустя он вернулся с докладом.

— В Шестнадцатой эре пещера непродолжительное время выходила в долину. Теперь этот выход не виден. Это хорошая новость, поскольку, если даже я сам в легком замешательстве, наш противник, должно быть, всю голову себе сломал над этой загадкой.

— Вовсе не обязательно, — протянул Риальто.

Сарсем завертел головой.

— Насколько я помню, в Шестнадцатую эру вон там возвышались три черных утеса, а на востоке долины текла река… Дуновение Фейдера в ту пору было высоким пиком, который бросал вызов всем бурям… Да, точно. Нужно спуститься вон в ту долину.

Сарсем двинулся по каменистому склону в узкое и глубокое ущелье, заваленное скатившимися с гор валунами.

— Да, здесь многое изменилось, — сказал он. — Вон там возвышался утес в форме рога скатлера, и еще один вот здесь, где теперь пологие холмы. Может быть, где-то здесь, между этими скалами… Да, это здесь, хотя вход и завален обломками камней. Отойдите в сторонку, я смещу латиферы, чтобы расчистить проход.

По склону холма пробежала дрожь, расколовшая землю, и в ней открылась щель, ведущая в глубь горы.

Все трое подошли поближе. Ильдефонс послал в подземный ход сноп света и двинулся вперед, но Риальто остановил его.

— Минутку!

Он указал на двойную цепочку следов на мелком песке, который покрывал пол пещеры.

— Сарсем, это твои следы?

— Нет! Когда я выходил из пещеры, песок был совершенно гладкий.

— Тогда я вынужден заключить, что после твоего ухода в пещере кто-то побывал. Это вполне мог быть и Аш-Монкур, если судить по песку на его подошвах.

Сарсем вплыл в пещеру, не оставляя следов на песке, и практически сразу же вернулся.

— Там, где я оставил Персиплекс, его нет.

Риальто с Ильдефонсом стояли точно громом пораженные.

— Прискорбное известие, — сказал наконец Ильдефонс. — Ты не справился с возложенными на тебя обязанностями.

— Сейчас, — вмешался Риальто, — куда важнее выяснить, где теперь Персиплекс. В прошлом, в настоящем или вообще уничтожен?

— У кого хватило бы безрассудства уничтожить «Голубые принципы»? — пробормотал Ильдефонс. — На такое не пошел бы даже архивейльт. Я полагаю, Персиплекс в целости и сохранности, просто где-то спрятан.

— Я склонен согласиться, — сказал Риальто. — Сарсем, эти следы… судя по их направлению, они были оставлены до того, как вход в пещеру завалило, то есть в Шестнадцатой эре.

— Верно. Могу еще добавить следующее: если их оставил тот, кто надеялся найти Персиплекс, у него ничего не вышло. Следы ведут в пещеру, идут мимо ниши, в которой я спрятал призму, уходят в центральную часть пещеры, там становятся беспорядочными, после чего возвращаются обратно, причем ширина шагов выдает злость и досаду. Персиплекс забрали из пещеры до появления того, кто оставил эти следы.

— Если помнишь, Аш-Монкур явился в Баумергарт в башмаках, к подошвам которых пристала подземная пыль, — сказал Риальто, обращаясь к Ильдефонсу. — Если только он не отыскал Персиплекс сразу же после того, как вышел из пещеры, его замысел провалился.

— Убедительно! — согласился Ильдефонс. — Но кто же тогда забрал Персиплекс?

— Сарсем! — строго сказал Риальто. — В этой истории ты повел себя отнюдь не благоразумно. Стоит ли напоминать тебе об этом?

— Не надо ничего говорить! Можешь от омерзения разорвать со мной договор! Это унижение послужит мне примерным наказанием!

— Мы не настолько жестоки, — отрезал Ильдефонс. — Мы предпочитаем, чтобы ты загладил свою вину, вернув нам Персиплекс.

Бледно-лиловое лицо Сарсема вытянулось.

— Я снова подведу вас. Я не могу вернуться в Шестнадцатую эру, потому что на самом деле я и так там.

— Что? — Ильдефонс вскинул свои щетинистые желтые брови. — Ничего не понимаю.

— Это не важно, — сказал Сарсем. — Я связан по рукам и ногам.

— Гм, — крякнул Ильдефонс. — Мы столкнулись с затруднением.

— Я вижу всего одно возможное решение, — заявил Риальто. — Наставнику придется вернуться обратно в Шестнадцатую эру и забрать Персиплекс. Ильдефонс, приготовься! А потом…

— Постой! — воскликнул Ильдефонс. — Тебе что, изменил здравый смысл, которым всегда отличались твои суждения? Как я могу куда-то отправиться, когда наше объединение лихорадит? Ты с твоим острым взглядом и редкостным умом — именно тот, кто нужен, чтобы отыскать потерю! Сарсем, ты со мной не согласен?

— В настоящий момент у меня нет никаких ценных мыслей, — сказал Сарсем. — Впрочем, само собой понятно: тот, кому больше всего нужно, чтобы старый Персиплекс вернулся на свое место, и должен отправиться за ним в прошлое.

— Бедняга Сарсем практически по всем меркам слаб умом, и все же в данном случае он проницательно зрит в самый корень. Что ж, надо значит надо.

Они вернулись в Баумергарт. Риальто тщательно собрался, уложил в сумку словарятор, запас монет, каталог простейших заклинаний и Ошерла, заключенного в ореховую скорлупу.

Ильдефонс не преминул ободрить товарища.

— Это ведь всего-навсего необременительное и приятное приключение, — напутствовал он Риальто. — Ты окажешься в стране Шир-Шан, которая в то время считалась центром вселенной. В Большом атласе указаны всего шесть практикующих волшебников; самый ближний из них живет далеко на севере, на территории нынешней страны Кати. В небесах летают крылатые существа, называемые диволтами; они напоминают пельгранов с длинным носовым рогом и говорят на том же языке. Запомни три правила поведения: кушак завязывают на левом боку, только циркачи, актеры и изготовители сосисок носят желтое, виноград едят ножом и вилкой.

Риальто отошел от него в раздражении.

— Я не намерен есть в Шир-Шане что бы то ни было. Может, лучше было бы, если бы ты отправился туда сам?

— Это невозможно! Ты — тот, кто нужен для этой работы! Тебе придется всего-то сгонять в прошлое, завладеть Персиплексом и вернуться обратно в настоящее. Ну что, Риальто? Ты готов?

— Не совсем! Каким образом я вернусь в настоящее?

— Хороший вопрос! — Ильдефонс обернулся к Сарсему. — Как именно производится эта процедура?

— Это вне моей компетенции, — ответил сандестин. — Я могу перенести Риальто на сколько угодно эр в прошлое, а дальше ему придется справляться самостоятельно.

— Риальто, не делай поспешных выводов! — сказал Ильдефонс. — Сарсем, отвечай! Как Риальто вернуться обратно в наше время?

— Полагаю, ему придется положиться на Ошерла.

— Неплохо! — кивнул Ильдефонс. — В этом отношении Ошерлу можно доверять, или я очень сильно ошибаюсь.

Сборы продолжились. Риальто произвел последние приготовления, не позабыв предусмотрительно сменить свой завязанный на правом боку желтый кушак на черный хорошего качества, завязанный на левом боку. Ошерл выбрался из ореховой скорлупы, и оба перенеслись в прошлое.

Глава 10

Риальто купался в теплых солнечных лучах сложного цвета: оранжевого с персиковым отливом с подмешанным к нему розовым и бело-розовым оттенками. Он стоял в центре долины, окруженной остроконечными горными пиками. Тот, что впоследствии стал называться Дуновением Фейдера, превосходил высотой все остальные, а вершина его была скрыта за белым облачком.

Пейзаж дышал величием и покоем. Долина казалась необитаемой, хотя в дальнем ее конце Риальто заметил бахчу, а на горном склоне был разбит виноградник, и гибкие голубоватые лозы были усыпаны тяжелыми темно-лиловыми гроздьями.

К радости Риальто, он легко нашел ориентиры, которые дал ему Сарсем: черный каменистый уступ и три молодых кипариса сбоку от него, хотя применительно к корявым кряжистым исполинам описание «молодые» показалось не вполне подходящим. Риальто уверенно зашагал к пещере.

По тщательным подсчетам Сарсема, Риальто с Ошерлом должны были переместиться в момент, непосредственно следующий за его собственным визитом в Шестнадцатую эру. Риальто попытался прикинуть, сколько с тех пор прошло времени. Секунда? Минута? Час? Маг в ту минуту неудачно отвлекся на пререкания с Ошерлом по поводу причитающихся за работу очков и из ответа Сарсема уловил лишь пару обрывков: «с высочайшей точностью!» и «случайная петля или провал в пласте эпох…»

Ильдефонс задал следующий вопрос, но Ошерл снова отвлек Риальто, и он разобрал только, как Сарсем обсуждал с Ильдефонсом что-то вроде математической теории: «…нередко составляет менее одной тысячной доли процента, плюс-минус в ту или иную сторону, что следует считать превосходным результатом». Риальто уже собрался было присоединиться к разговору, но жадный Ошерл выступил с очередным требованием, и бедняга успел ухватить только конец восклицания Ильдефонса: «…пять эр! Весьма протяженный период!» В ответ сандестин лишь пожал плечами.

До входа в пещеру было рукой подать. Сарсем допустил неточность в указаниях: вместо едва заметной расселины позади самого первого габбрового утеса Риальто обнаружил огромное квадратное отверстие пяти футов шириной, украшенное аккуратным узором из розовых ракушек. К нему вела тропинка, засыпанная щебенкой из белого глинистого известняка.

Риальто досадливо прищелкнул языком. Что-то определенно было не так. По тропинке он подошел к отверстию и заглянул в пещеру. По крайней мере, в этом Сарсем не погрешил против истины: справа, в самом отверстии и чуть повыше головы Риальто, виднелся небольшой карман, куда сандестин положил Персиплекс. Карман оказался совершенно пуст, что совершенно не удивило Риальто. В воздухе висел не поддающийся описанию запах, наводящий на мысль об органических процессах — по-видимому, в пещере кто-то жил.

Риальто вышел из пещеры, присел на каменистый уступ. На том краю долины спускался с горы старик, хилый и тщедушный, с копной седых волос и узким белым лицом, большую часть которого занимал нос. Старик носил одеяние в черную и белую полоску, сандалии, черный кушак, завязанный на левом боку, — обычай, по мнению Риальто, нелепый и несуразный, но который, по всей видимости, был в большом почете у законодателей мод того времени. Риальто соскочил со своего камня и приблизился к старику, одного прикосновения пальца было достаточно, чтобы включить словарятор. Старик заметил незнакомца, но не обратил на него ни малейшего внимания и продолжил вприпрыжку шагать своей дорогой, двигаясь с юношеским проворством.

— Сударь, остановитесь и дайте себе небольшой отдых! — крикнул Риальто. — Вы шагаете слишком быстро! В вашем возрасте следует блюсти осторожность!

Старик приостановился.

— Ничего страшного! Если бы все были так же добры ко мне, я вел бы жизнь магната!

— Да, это уж как водится. И все-таки нужно стараться! Что привело вас сюда, в эти безлюдные скалы?

— Если не вдаваться в подробности, я предпочитаю находиться здесь, чем на равнине, где царит неразбериха. А ты? Ты родом откуда-то издалека, как я вижу по довольно неуклюжему узлу, которым ты вяжешь свой кушак.

— О модах не спорят, — пожал плечами Риальто. — Вообще-то, я ученый, ищу здесь один важный исторический предмет.

Старик с подозрением покосился на Риальто.

— Не шутишь? Да здесь на сто миль окрест не найдется ничего, что подошло бы под твое описание, за исключением разве что скелета моего двухголового козла.

— Я говорю о голубой призме, которую оставили на хранение вон в той пещере, правда, она куда-то исчезла.

Старик отрицательно помотал головой.

— Я не слишком хорошо разбираюсь в призмах. Вообще-то, я помню эту пещеру с тех времен, когда в ней еще не поселились твастики. Тогда она была не более чем расселиной в скале.

— И как давно это было?

Старик потеребил нос.

— Дай-ка вспомнить… Это было, когда Недд еще возил мой ячмень… до того, как Гарлер взял третью жену. Но новый амбар уже построил… Думаю, примерно тридцать один год назад. Риальто скрипнул зубами.

— А эти твастики? Кто они?

— Большинство из них вернулись на Канопус, тамошний климат им больше подходит. Впрочем, те двое, что живут в пещере, ведут себя прилично и вовремя расплачиваются с долгами, чего не скажешь о моем собственном зяте, хотя я ни за что не отдал бы собственную дочь за твастика… О, я их слышу. Они возвращаются с вечеринки.

До Риальто донесся мелодичный перезвон, как будто заливалось множество крохотных бубенчиков разом. На дороге, ведущей в долину, показалась пара двадцатиногих существ восьми футов длиной и четырех высотой, с большими круглыми головами, утыканными стебельками, шишками и кисточками, назначение которых с первого взгляда было непонятно. Их хвостовые членики торчали вверх и вперед и завивались изящной спиралью, а с нижней губы свисало по гонгу. На сгибе каждой ноги гроздьями висели бубенчики и вибриляторы поменьше. На первом был балахон из темно-зеленого бархата, на втором — точно такой же, но из вишнево-розового плюша.

— Вот идут твастики, — сказал старик. — Что же до содержимого пещеры, они ответят на твои вопросы лучше, чем я.

Риальто покосился на дребезжащую парочку.

— Все это прекрасно, но как мне к ним обращаться?

— О, в этом отношении они держатся совсем попросту. Обыкновенного обращения — «господин мой» или «ваша честь» — будет достаточно.

Риальто двинулся обратно к пещере и успел перехватить твастиков на входе.

— Господа мои! Можно задать вам один вопрос? Я здесь с важной исторической миссией!

Тот твастик, что был в темно-зеленом балахоне, ответил ему слегка шипящим голосом — звуки он издавал посредством быстрого пощелкивания жвалами.

— В это время мы обыкновенно не занимаемся делами. Если ты пришел заказать наших служебных гангжеонов, прими к сведению, минимальная партия — двенадцать дюжин.

— Меня привело сюда другое дело. Насколько я понимаю, вы обитаете в этой пещере порядка тридцати лет.

— Ты сплетничал с Тиффетом, который куда более болтлив, чем следовало бы. Впрочем, твои данные верны.

— По прибытии сюда вы, случайно, не находили голубой кристалл, спрятанный в нише над входом? Я был бы признателен вам за откровенный ответ.

— Не вижу никаких причин отказать тебе в ответе. Я лично обнаружил упомянутый голубой кристалл и немедленно выкинул его. У нас на Канопусе голубой считается несчастливым цветом.

Риальто хлопнул ладонью по лбу.

— А что с ним стало потом?

— Спроси у Тиффета. Он нашел эту вещицу в куче мусора.

Твастики вошли в пещеру и скрылись в темноте. Риальто поспешил обратно на другой конец долины и успел догнать Тиффета.

— Погодите, сударь! — окликнул он старика. — Мне нужно задать вам еще парочку исторических вопросов.

Тиффет остановился.

— Ну, что на этот раз?

— Как вам известно, я прибыл сюда издалека в поисках очень важной голубой призмы. Твастики выбросили ее из пещеры, а вы, судя по всему, извлекли ее из кучи мусора. Где она сейчас? Передайте ее мне, и я сделаю вас богачом.

Тиффет захлопал глазами и затеребил нос.

— Голубая призма? Ах да. Совсем позабыл. Точно! Я вытащил ее из мусорной кучи и положил на полку над камином. Не прошло и недели, как появились сборщики податей и именем короля королей забрали голубой камень в уплату налогов. Они даже не стали, как обычно, бить меня палками, за что я был им очень благодарен.

— А голубая призма?

— Она отправилась в королевскую сокровищницу в Васкес-Тохоре, во всяком случае, так я думаю. А теперь, сударь, мне пора. Сегодня у нас на ужин тыквенный суп с сыром, так что нужно поторапливаться, если я хочу получить свою долю.

Риальто снова уселся на камень и проводил взглядом Тиффета, который проворно поковылял куда-то за гору. Когда старик скрылся, он порылся в сумке и вытащил ореховую скорлупу, из которой выступил Ошерл — на этот раз, подчиняясь какой-то загадочной прихоти, нацепив маску лиса.

— Ну что, Риальто? — спросили розовые губы. — Ты готов вернуться с Персиплексом обратно?

В этом вопросе Риальто почудилась легкая насмешка.

— Могу я поинтересоваться, что тебя так забавляет? — поинтересовался он холодно.

— Ничего, Риальто. У меня от природы веселый нрав.

— Я вот совсем не нахожу в сложившейся ситуации ничего смешного. И вообще, хочу потолковать с Сарсемом.

— Как пожелаешь.

На дороге появился Сарсем все в том же обличье бесполого юного существа в бледно-лиловой чешуе.

— Риальто, ты желаешь посоветоваться со мной?

— Я тобой недоволен, — без обиняков заявил Риальто. — Ты промахнулся мимо нужной даты на тридцать с лишком лет.

— Всего-то тридцать лет за пять эпох? Подобная точность намного выше нормы.

— Только не для моих целей. Персиплекса в пещере нет. Его выкинули одни торговцы с Канопуса. Тебе было поручено охранять Персиплекс, а теперь он исчез.

Сарсем немного подумал.

— Я не справился со своими обязанностями. Все слова тут излишни, — смиренно изрек он.

— Тем не менее ты нас подвел и теперь обязан помочь мне отыскать Персиплекс.

— Риальто, не греши против логики, — уперся Сарсем. — Да, я не справился со своими обязанностями, что верно, то верно. Однако между сим утверждением и абсолютно не имеющей к ней отношения мыслью, будто я должен попытаться найти пропавший предмет, не существует ровным счетом никакой связи. Надеюсь, ты осознаешь свою ошибку, которая носит фундаментальный характер.

— Связь не прямая, однако существует. Не справившись со своими обязанностями, ты заслужил суровое наказание. Но часть вины ты можешь искупить, если вернешь призму.

— Ты меня не убедил. Я чую здесь подвох. К примеру, кто приведет мое наказание в исполнение? Тебя уже пять эр как не существует, — подумав, хмыкнул Сарсем.

— Ильдефонс — мой надежный союзник. Он защитит мои интересы.

Сарсем залился тем странным кудахтаньем, которое у его сородичей служило для выражения веселья.

— Риальто, твое простодушие меня забавляет. Неужели ты до сих пор не понял, что Ильдефонс возглавляет заговор против тебя?

— Неправда! — возразил Риальто. — Тебя ввел в заблуждение случай, когда он в шутку завладел моими камнями-иоун.

Сарсем взглянул на Ошерла.

— И как же все обстоит на самом деле?

Тот немного поразмыслил.

— В настоящее время Ильдефонс взъелся на Аш-Монкура.

Сарсем почесал серебристым ногтем свой лиловый нос.

— Ну ладно, на тот маловероятный случай, если Риальто прав, не стану давать ему возможность обвинить меня в клевете. Вот, Риальто, возьми этот плермалион, он покажет голубое пятно в небе прямо над тем местом, где находится Персиплекс. Только запомни, если кто-нибудь спросит — Аш-Монкур, например, — его дал Ошерл, а не я. Понятно?

— Разумеется. Аш-Монкур задурил тебе голову всякими глупостями. Если ты решил разделить его судьбу в надежде заработать побольше очков, придется иметь дело с Вийхом.

Сарсем испуганно пискнул, потом воскликнул с напускной бравадой:

— Ты переговорил самого себя! Не докучай, мне надоел ваш Персиплекс. Новая версия вполне сойдет на ближайшее время, а там и солнце погаснет. Что же до тебя, Ильдефонс даже не заметит, если ты не вернешься. И вообще, его власть скоро перейдет к Аш-Монкуру.

— И что же будет с вашим Аш-Монкуром, когда я в самом деле вернусь с Персиплексом?

Сарсем прыснул.

— Риальто, разве я не ясно выразился? Ищи свой Персиплекс сколько влезет, желаю тебе успехов в твоем начинании. А когда найдешь, можешь жить припеваючи в Шестнадцатой эре, хотя отомстить врагам тебе уже никогда не удастся.

— А Ошерл? — лениво спросил Риальто. — Он что, не перенесет меня обратно в Баумергарт?

— Можешь спросить его сам.

— Так как, Ошерл? Ты тоже взбунтовался?

— Риальто, я думаю, тебе понравится жить в этой безмятежной эре. А чтобы ты мог со спокойной душой начать новую жизнь, не забивая голову всякими пустяками и незначительными мелочами, можешь закрыть мой контракт.

Риальто улыбнулся своей надменной, почти зловещей улыбкой, которая так часто выводила из себя недругов. Из его сумки выскочило что-то похожее на полосатую черно-красную змею.

— Чаг! — закричал Сарсем в ужасе.

Чаг обвился вокруг Ошерла, крохотная головка юркнула в одно лисье ухо, выбралась из другого, и полосатая змея узлом завязалась вокруг головы сандестина. После этого Ошерла подтащили к ближайшему дереву и вздернули на пропущенной через уши веревке на суку, и он повис в трех футах над землей.

Риальто обернулся к Сарсему.

— В конце концов твой дружок получит от меня по заслугам. А пока что будет помогать мне изо всех сил. Я прав, Ошерл? Или мы предпримем дальнейшие меры?

Лисья маска Ошерла нервно облизнула усы.

— Риальто, я всего лишь добродушно подтрунивал, а ты подвесил меня на суку и пугаешь пустыми угрозами.

— Я никогда не бросаю слов на ветер, — заявил Риальто. — Откровенно говоря, я поражен неосмотрительностью Сарсема. Он совершенно недооценивает гнев Ильдефонса и мой собственный. И жестоко поплатится за свое вероломство. Это не пустая угроза, это уверенное заявление.

Сарсем, улыбаясь застывшей неискренней улыбкой, исчез из виду. Ошерл принялся с такой силой сучить и дрыгать ногами, что стал раскачиваться на ветке.

— Бедняга Сарсем не вынес твоих высказываний! — закричал он. — Нет чтобы проявить милосердие и…

— А ну тихо! — Риальто вытащил плермалион. — Меня интересует только Персиплекс.

Он принялся оглядывать небо сквозь трубу, но горные склоны заслоняли большую часть панорамы.

Тогда Риальто наложил на свои башмаки заклинание легконогости, которое позволяло передвигаться по воздуху, как высоко, так и низко. Ошерл с растущим беспокойством наблюдал за ним.

— А как же я? — закричал он в конце концов. — Долго мне придется болтаться здесь на потеху окрестным птицам?

Риальто изобразил удивление.

— О, а я уже и забыл… Вот что я скажу: неприятно, когда тебя предают твои же товарищи.

— Ну разумеется! — с жаром вскричал сандестин. — Как ты мог так неверно истолковать мою маленькую шутку?

— Ладно, Ошерл, я принимаю твое объяснение. Возможно, тебе удастся оказать мне кое-какие мелкие услуги. К примеру, организовать наше возвращение в Баумергарт!

— Разумеется! Само собой!

— Что ж, кто старое помянет, тому глаз вон.

Чаг сбросил Ошерла на землю и вернулся в сумку к Риальто. Сандестин поморщился, но без единого слова забрался обратно в ореховую скорлупу. Риальто подпрыгнул, набрал высоту и широкими величественными скачками двинулся по воздуху в двадцати футах над землей. Вскоре Дуновение Фейдера осталось позади.

Глава 11

С воздуха открывался вид на безбрежные дали, не примечательные ничем, кроме клубов пыли и дыма, застилавших горизонт на севере. Чуть ближе, там, где равнина становилась холмистой, Риальто различил несколько небольших ферм с белой силосной башней, белым же круглым амбаром и садиком из шарообразных голубоватых деревьев. Примерно в миле к западу в тени сотни высоких зонтичных пальм уютно расположилась деревушка из розовых круглых домиков. Все прочее утопало в размытой пастельной дымке до самого горизонта, где висела высокая и зловещая завеса пыли и дыма.

Риальто опустился на край скалы и, вытащив плермалион, принялся обозревать небо. К его радости, на сапфировом небосводе синело пятно — на севере, в той стороне, где клубились пыль и дым. Риальто спрятал трубу в сумку и только теперь увидел в сотне ярдов ниже по склону трех юных девушек, которые собирали в зарослях кустарника ягоды. Одежда их состояла из полосатых блузок с черными жилетками, черных шаровар, перехваченных на коленях черными лентами, черных чулок и черных туфель с белыми завязками. Сами они были круглолицые и черноволосые, с густыми прямыми челками. Риальто нашел их внешность совсем недурной, хоть они и походили на экзотических куколок.

Приосанившись, Риальто остановился на расстоянии десяти ярдов. Он всегда старался произвести впечатление на представительниц прекрасного пола, которые заслуживали внимания, вот и на этот раз облокотился на высокий пень и перекинул плащ через плечо, чтобы тот казался небрежно наброшенным и в то же время выглядел эффектно.

Девушки, занятые болтовней, не замечали его присутствия. Тогда Риальто обратился к ним самым нежным тоном:

— Юные прелестницы, дозвольте привлечь к себе ваше внимание, хотя бы на минутку. Я удивлен, что вы растрачиваете свою пленительную красоту на столь скучную работу, к тому же в таких колючих кустах.

Девушки вскинули на него круглые от ужаса глаза, испуганно пискнули и застыли, парализованные страхом. Риальто нахмурился.

— Отчего вы дрожите? Разве я похож на злое чудовище?

— Сэр вурдалак, — заикаясь, пролепетала одна из девушек, — ваше безобразие поражает воображение! Умоляю, оставьте нам жизнь, чтобы мы могли рассказать эту поразительную историю всем остальным!

— Я не вурдалак и не демон, — холодно проговорил Риальто, — и ваш ужас отнюдь мне не льстит.

Это заявление немного прибавило девушке смелости.

— В таком случае, что вы за странное существо? — нерешительно подала голос одна из них.

— Он пунер или даже богул, — замирающим голосом произнесла вторая девушка. — Нам всем конец!

Риальто подавил раздражение.

— Что за глупости? Я всего лишь странник из далекого края, а никакой не пунер и не богул и не собираюсь делать вам ничего плохого. Вы что, никогда прежде не видели чужеземцев?

— Видели, но такого грозного, да еще и в такой смешной шляпе — ни разу.

Риальто решительно кивнул.

— Я не собираюсь менять свое лицо, но с радостью последую вашему совету и обзаведусь более модной шляпой.

— В этом году все носят хитрые меховые «супницы» — так их называют, а единственный приемлемый цвет — цвет фуксии. Скромному человеку достаточно одного голубого наушника, а знак касты из глазированного фаянса считается пижонством.

Риальто сжал в руке ореховую скорлупу.

— Ошерл, раздобудь мне шляпу, которая подходит под это описание. Кроме того, можешь выставить столик, накрытый соблазнительными, по меркам нынешних времен, яствами.

Из ниоткуда появилась шляпа. Риальто зашвырнул свой старый головной убор за куст и водрузил на голову причудливое меховое сооружение, добытое сандестином. Девушки одобрительно захлопали в ладошки. Ошерл тем временем организовал поблизости столик, уставленный самыми разнообразными лакомствами. Риальто жестом пригласил девушек к столу.

— Даже самые ершистые оттаивают при виде подобных яств и с благосклонностью принимают маленькие знаки внимания, о каких при иных обстоятельствах и помыслить не могли бы — в особенности в присутствии этих изысканных пирожных со сливками и сладким желе. Милые дамы, я приглашаю вас отведать этих великолепных кушаний.

— А что ты за это от нас потребуешь? — спросила самая осторожная из троих.

— Тиш-Таш! — укорила ее вторая. — Этот достойный человек пригласил нас разделить с ним трапезу без всякой задней мысли, точно так же без всякой задней мысли мы должны ее принять.

Третья весело рассмеялась.

— В конце концов, ничто не мешает ему заставить нас ублажать его, не утруждая себя формальностями вроде необходимости предварительно угостить нас, так что тревожиться об этом все равно без толку.

— Пожалуй, ты права, — согласилась первая. — По правде говоря, в новой шляпе он уже не так безобразен, как раньше, к тому же вон тот паштет из пересмешника — моя слабость. Будь что будет.

— Можете наслаждаться трапезой без опаски, — с достоинством проговорил Риальто.

Девушки обступили столик и, не обнаружив со стороны чужеземца никаких поползновений, с аппетитом набросились на еду.

Риальто махнул в сторону горизонта.

— Что это за странные облака?

Девушки обернулись посмотреть, как будто прежде ничего не замечали.

— Это в той стороне, где Васкес-Тохор. Пыль, без сомнения, из-за войны, которая сейчас идет.

Риальто нахмурился.

— Из-за какой войны?

Невежество чужестранца рассмешило девушек.

— Ее развязали богулические герцоги Восточного Аттука; они привели сюда в несметных количествах свои боевые орды и без всякой жалости бросили их против Васкес-Тохора, но им никогда не одолеть короля королей и его тысячу рыцарей.

— Скорее всего, это так, — сказал Риальто. — Впрочем, я, пожалуй, из чистого любопытства отправлюсь на север и посмотрю на все собственными глазами. А теперь прощайте.

Девушки медленно вернулись в заросли, но рвения у них заметно поубавилось. Ягоды они собирали с прохладцей и то и дело оглядывались на высокую фигуру Риальто, который неторопливой походкой удалялся на север. Примерно полмили Риальто прошагал пешком, затем набрал высоту и по воздуху двинулся в Васкес-Тохор. К тому времени, когда он добрался до поля боя, исход битвы был уже решен. Боевые орды богулов с их мемрилами и грохочущими военными повозками совершили невероятное: двадцать крепостей Последнего королевства на Финнеанской равнине к востоку от Васкес-Тохора были сокрушены и город не мог более сдерживать осаду богулических герцогов.

Скорбный персиково-розовый свет догорающего дня озарял мешанину из дыма, пыли, опрокинутых машин и изуродованных тел. Овеянные боевой славой элитные легионы были наголову разбиты, их знамена и мундиры яркими пятнами расцвечивали поле битвы. Тысяча рыцарей верхом на наполовину живых, наполовину железных летунах с Канопуса попытались разбить строй военных повозок богулов, но большинство полегло от огнелучей, не успев нанести противнику никакого урона. Военные повозки теперь властвовали над равниной — мрачные и грозные махины шестидесяти футов высотой, оснащенные Красной Руиной и шипометами. На первом ярусе и вообще повсюду, где только можно было удержаться, ехали штурмовые отряды из Восточного Аттука. Воины являли собой не самое приятное взгляду зрелище: их нельзя было назвать ни красивыми, ни стройными, ни даже бравыми. Пред взором представали, скорее, закаленные в боях ветераны разного пошиба, роднили которых лишь дорожная пыль, пот и крепкая брань. С виду они казались самым обычным сбродом, начисто лишенным каких-либо понятий о дисциплине и боевом духе. Одни были старые, бледные и заросшие бородами, другие толстые и лысые, третьи — кривоногие или тощие, как хорьки. Вид все они имели исключительно неопрятный, но скорее нахальный, нежели свирепый. Не меньше поражали и их разномастные наряды: кто носил ермолку, кто кожаную шапочку с наушниками, кто вообще шипоуловитель с кисточкой, к которой подвешивали скальпы, содранные с молодых белокурых голов рыцарей. Вот что представляло собой воинство, одолевшее двадцать легионов. Они нападали из засады, затаивались, наносили удар, притворялись мертвыми, снова наносили удар, вопили от боли, но никогда — от страха: железные герцоги давным-давно отучили их бояться.

Сбоку от военных повозок двигались колонны мемрилов, изящных существ, состоявших, казалось, из одних рук и ног, покрытых коричневым хитином, с маленькими треугольными головками, покачивающимися на высоте в двадцать футов над землей; поговаривали, что мемрилов вывел из еще более поразительной разновидности жуков-убийц волшебник Пикаркас, который сам, по слухам, наполовину был насекомым.

Тэм Тол, король Последнего королевства, весь день простоял на стенах Васкес-Тохора, озирая Финнеанскую равнину. На его глазах падали наземь его лучшие рыцари на свои летунах, сраженные огнелучами, он видел, как они исчезают в чреве Красной Руины. Его двадцать легионов, предводительствуемые Неукротимыми, вступили в бой под своими стягами. Сверху их прикрывали эскадрильи черных воздушных львов, каждый из которых был двадцати футов в длину и вооружен огнем, газовым рожком и источником пугающих звуков.

Тэм Тол стоял, недвижим, пока боевые орды богулов, бранясь и потея, одного за другим убивали его отважных вельмож, и не двигался с места еще долго после того, как была потеряна всякая надежда, не слыша ни окликов, ни уговоров. Его придворные кто раньше, кто позже покинули его, и в конце концов Тэм Тол остался в одиночестве, слишком ошеломленный или слишком гордый, чтобы спасаться бегством.

Внизу чернь сновала по улицам, собирая все ценное, что можно было унести с собой, после чего хлынула прочь через Закатные ворота и направилась к священному городу Люид-Шагу, что лежал в пятидесяти милях к западу, на другом конце Джохеймской долины.

Риальто, который бежал по воздуху, остановился и через плермалион оглядел небо. Синее пятно висело над западной частью города. Риальто неторопливо двинулся в том направлении, ломая голову, каким образом быстро и незаметно отыскать Персиплекс в такой сумятице. На глаза ему попался Тэм Тол, одиноко стоявший на стене, и в этот самый миг шип, выпущенный из башенки военной повозки, поразил правителя прямо в лоб, и Тэм Тол медленно и беззвучно ничком рухнул со стены на землю.

Шум, оглашавший Финнеанскую равнину, притих и превратился в негромкий шелест. Все летуны скрылись, и Риальто мягкими, но решительными шагами еще на милю приблизился к поверженному городу. Остановившись, он снова глянул в плермалион и, к немалому своему облегчению, обнаружил, что синее пятно теперь висит не над городом, а над Джохеймской долиной: очевидно, Персиплекс прибрал к рукам кто-то из беженцев, колонна которых тянулась по долине. По воздуху Риальто добрался до места, расположенного прямо под синим пятном, но испытал лишь новое разочарование: завладевшего Персиплексом типа никак нельзя было выделить из толпы мерно покачивающихся тел и бледных лиц. Солнце опустилось в цветное марево на горизонте, и на ночном небе различить синее пятно стало невозможно. Раздосадованный, Риальто свернул в сторону. В сумерках он пробежал на юг, за Джохеймскую долину, на другой берег широкой извилистой реки. На окраине небольшого городка под названием Вильс о Десяти Башенках он опустился на землю и устроился на ночлег на небольшом постоялом дворе за садом розовых деревьев.

В зале все разговоры крутились вокруг войны и мощи боевых орд богулов. Слухи и домыслы цвели махровым цветом, и все, мрачно качая головами, поражались падению Последнего королевства. Риальто устроился в уголке, слушая, но не вступая ни в какие разговоры, а вскоре и вовсе скрылся в своей комнате.

Глава 12

После завтрака, состоявшего из дыни и жареных пельменей с моллюсками в розовом сиропе, Риальто расплатился и, покинув город, вернулся на север. Людской поток через Джохеймскую долину до сих пор не иссяк. Многие уже добрались до священного города, но во входе им было отказано, и они разбили лагеря, точно короста покрывшие землю вокруг городских стен. В небе висело синее пятно.

Святым местом Люид-Шаг стал на заре эпохи благодаря легендарному Гаулкауду Богонравному. Когда Гаулкауд поднялся на небольшой потухший вулкан, с ним приключилось двадцать пароксизмов просветления, во время которых ему пришло видение формы и расположения двадцати храмов, каковые впоследствии в строгой симметрии выросли вокруг центрального вулканического жерла. На дне кратера разместились подсобные постройки, купальни, фонтаны и гостиницы для паломников, по краю его тянулся узкий бульвар. По внешнему периметру в двадцати нишах, высеченных в склонах вулкана, возвышались двадцать исполинских богов-истуканов, каждый соответствовал одному из двадцати храмов в черте города.

Риальто опустился на землю. У кого-то из этой оравы, сгрудившейся перед городом, находился Персиплекс, но пятно в небе перемешалось с места на место, несмотря на все попытки Риальто удерживаться прямо под ним, чему изрядно препятствовали толпы людей. В центре города, поверх старого вулканического жерла, стояла пирамида из розового кварца и серебра. На самой высокой площадке показался верховный жрец и, воздев руки к небу, обратился к беженцам громоподобным голосом, многократно усиленным шестью гигантскими спиральными раковинами:

— Страждущие и обездоленные да получат двадцать искренних утешений! Но если вы питаете надежды войти в наш священный город, вам придется с ними распрощаться. У нас нет ни еды для голодных, ни питья для жаждущих!

Более того, мне не под силу сотворить чудо! Золотые времена нашего мира миновали; они не вернутся до тех пор, пока не истечет сотня безотрадных столетий! Тогда надежда и богатство вдохнут в нашу страну новую жизнь и все хорошее возродится вновь! Эта эра продлится до тех пор, пока Земля окончательно не закатится за Гвеннарт, Нежную Завесу.

Чтобы подготовиться к этой благословенной эпохе, мы сейчас отберем наилучших и достойнейших из вас, числом пять тысяч шестьсот сорок два человека — это Святое Загадочное число, таящее в себе множество секретов.

Половину этой группы составят доблестные «лучшие из лучших», герои из древних родов! Вторую половину изберут из Нефриновой Пены, дев, наделенных целомудрием и красотой, что не уступают отвагой и доблестью своим товарищам мужского пола. Вместе они составят касту совершенных: гордость королевства и цвет нации!

Мы свяжем их заклятием сотни столетий, и они проспят Темную эпоху, в которую нам предстоит вступить. Потом, когда заклятие рассеется и наступит эра Благоденствия, совершенные пробудятся от сна и построят Царство Света! Всем же остальным я скажу вот что: ступайте на все четыре стороны. Идите на юг, в страну Кабанолу или Эйо, или — если и там не найдете приюта — дальше, в страну Фарван, или, если такова будет ваша воля, за Лутиковый океан, к Скандаковым островам.

Время не ждет! Мы должны избрать совершенных. Пусть выступят вперед сподвижники короля и их родные, а также уцелевшие рыцари, девицы из института Глейен и Цветочных Песен и Нефриновая Пена, ну и все остальные, кто по праву и достоинству может считаться совершенным! Чтобы ускорить дело, все принадлежащие к низшим кастам: болтуны, клоуны и фигляры, глупцы и дурно воспитанные, преступники и ночные бродяги, обладатели коротких ушей и длинных ногтей на ногах — могут продолжать свой путь. То же самое относится и к несколько более достойным кастам, которые, несмотря на свою добродетель, не будут включены в число совершенных. Итак, все, кто стремится в золотой век, выйдите вперед! Мы сделаем наш выбор со всей возможной снисходительностью.

Риальто снова попытался встать точно под пятном в небесах, надеясь каким-нибудь образом отличить обладателя Персиплекса, но успеха так и не добился.

Не то из тщеславия, не то от отчаяния к словам верховного жреца мало кто прислушался, и среди тех, кто выступил вперед, считая себя одним из совершенных, оказались не только доблестные и хорошо сложенные, но беззубые и тучные; гидроцефалы, страдающие хронической икотой; отъявленные преступники; исполнители популярных песен, а также несколько человек, которые уже одной ногой стояли в могиле.

Неразбериха замедлила процесс отбора, который растянулся на целый день. Под вечер некоторые наиболее трезвомыслящие люди оставили надежду найти прибежище в Люид-Шаге и потянулись прочь. Риальто внимательно следил за синим пятном, но оно спокойно висело в небесах, пока не слилось с вечерним сумраком. Риальто угрюмо вернулся на постоялый двор в Вильсе о Десяти Башенках, где и провел еще одну беспокойную ночь.

Утром он снова направился в Люид-Шаг и обнаружил, что отборщики трудились всю ночь напролет, так что отбор «совершенных» окончен и их отвели в город. Ворота были наглухо заперты. Две богулические армии, неспешно катившиеся по Джохеймской долине, встретились у Люид-Шага, и беженцы, которые еще оставались в лагере у стен города, поспешили скрыться.

Синее пятно теперь висело в небе над Люид-Шагом. Риальто спустился на землю и подошел к маленькой дверце сбоку от западных ворот. Но в город его не впустили.

— Ступай своей дорогой, чужеземец, Люид-Шаг вновь откроет свои ворота лишь через сотню столетий. Мы связаны заклинанием растянутого времени, поэтому ступай и не возвращайся назад, ибо увидишь лишь спящих богов, — буркнул стражник.

Богулические армии показались уже совсем близко. Риальто поднялся в воздух и устроился на гряде низких кучевых облаков. Странная тишина объяла долину. В городе не было видно никакого движения. С неторопливостью, таившей в себе больше угрозы, чем любая спешка, военные повозки подкатились к восточным воротам Люид-Шага. Богулические ветераны, ворча и переваливаясь с ноги на ногу, как будто у них болели ступни, подоспели следом.

Из спиральных раковин высоко над городом раздались многократно усиленные слова:

— Прочь, воины! Не тревожьте нас. Люид-Шаг теперь вне вашей власти.

Не обращая на эти слова ни малейшего внимания, командиры приготовились высадить ворота. Пять каменных истуканов зашевелились в нишах и вскинули руки. Воздух заколыхался, от военных повозок остались лишь небольшие кучки угля. Ворчливые ветераны стали похожи на сморщенных мертвых насекомых. В Джохеймской долине снова наступила тишина.

Риальто свернул в сторону и принялся задумчиво шагать с облака на облако по направлению к югу. Когда внизу показались холмы, милях в двадцати-тридцати к западу от Дуновения Фейдера, он опустился на пригорок, поросший сухой травой, и уселся в тени одинокого дерева, прислонившись к стволу.

Близился полдень. Теплый ветерок разносил приятный запах сена. Далеко на северо-востоке над руинами Васкес-Тохора поднимался дымок.

Жуя соломинку, Риальто размышлял над положением, в котором оказался. Обстоятельства складывались не лучшим образом, хотя ему и удалось более или менее точно определить местонахождение Персиплекса. На Ошерла, угрюмого и равнодушного, надежды мало. Ильдефонс? Его интересы больше совпадают с интересами Риальто, нежели с интересами вероломного Аш-Монкура. Кроме того, Ильдефонс славится своей склонностью к гибкости и целесообразности. Как Наставник, Ильдефонс, даже лишенный чага, вполне может заставить Сарсема вести себя так, как ему надобно; однако, в общем и целом, Сарсем заслуживает доверия еще меньше, чем Ошерл.

Риальто приложил к глазу плермалион и, как и прежде, увидел синее пятно в небе над Люид-Шагом. Он отложил плермалион и вызвал Ошерла из ореховой скорлупки. На сей раз сандестин явился в облике вефкина четырех футов ростом, голубокожего и зеленоволосого.

— Приветствую тебя, Риальто! — подчеркнуто учтивым тоном заговорил он. — Я вижу, стоит погожий денек Шестнадцатой эры! Воздух покалывает кожу. Ты жуешь травинку, как нерадивый крестьянский мальчишка, я рад, что ты так счастлив в этом времени и месте.

Риальто предпочел обойтись без любезностей.

— Я не вернул Персиплекс, и вина в этом лежит на вас с Сарсемом.

Вефкин беззвучно рассмеялся и причесал зеленые волосы голубой пятерней.

— Мой дорогой! Такая манера изъясняться совершенно тебе не к лицу!

— Не важно, — отрезал Риальто. — Отправляйся вон в тот город и принеси мне Персиплекс.

Вефкин залился веселым смешком.

— Дорогой Риальто, твои шутки просто бесподобны! Мысль о том, что беднягу Ошерла схватят, измолотят, уничтожат, разрежут на куски и подвергнут дурному обращению двадцать злобных богов, — просто шедевр извращенного воображения!

— Я не шучу, — заявил Риальто. — Персиплекс находится там, и я должен его получить.

Ошерл тоже сорвал травинку и помахал ею в воздухе, чтобы придать весу своим словам.

— Возможно, тебе стоило бы пересмотреть свои цели. Шестнадцатая эра во многих отношениях более гуманна, чем двадцать первая. Ты жуешь травинку, как будто занимался этим с рождения! Это время — самое то для тебя, Риальто! Так повелели голоса более громкие, нежели наш с тобой.

— У меня достаточно громкий голос, — заявил Риальто. — Кроме того, я дружу с чагом и щедрой рукой раздаю очки.

— Ты меня убиваешь, — прорычал Ошерл.

— Так ты отказываешься отправиться в Люид-Шаг за Персиплексом?

— Это невозможно, пока город стерегут боги.

— Тогда тебе придется перенести нас ровно на сто столетий вперед, когда Люид-Шаг пробудится с наступлением золотого века. Тут-то мы и потребуем вернуть нам наше имущество.

Ошерл пустился было в рассуждения о своем кабальном контракте, но Риальто не стал его слушать.

— Всему свое время. Когда мы окажемся в Баумергарте с Персиплексом в руках, тогда и поговорим!

— Так тебе нужен Персиплекс? И только-то? — с притворным добродушием вскричал Ошерл. — Что же ты сразу не сказал? Ты готов?

— Еще как. Действуй осторожно.

Глава 13

Пригорок с одиноким деревом исчез. Риальто стоял на каменистой равнине, плавно понижающейся к реке, которая, неспешно петляя, текла внизу.

Судя по всему, было утро, хотя небо застилали низкие облака. Было сыро и мозгло, на востоке тучи кропили темный лес дождем. Риальто оглядел окрестности, но не обнаружил никаких следов присутствия человека: ни изгороди, ни крестьянского домика, ни дороги, ни тропки, ни стежки. Вокруг не было ни души. Куда подевался Ошерл? Риальто досадливо завертел головой, потом позвал:

— Ошерл! Покажись!

Перед ним появился сандестин все в том же облике голубокожего вефкина.

— Я тут.

Риальто обвел рукой унылый пейзаж.

— Что-то не очень это похоже на золотой век. Мы перенеслись ровно на сто столетий вперед? Где Люид-Шаг?

Ошерл махнул куда-то к северу.

— Люид-Шаг вон там, на краю леса.

Риальто вытащил плермалион, но из-за туч синее пятно было не разглядеть.

— Давай-ка подойдем поближе.

Они двинулись на север, к тому месту, где лежал священный город, но обнаружили лишь развалины.

— Вот так раз! — озадаченно протянул Риальто. — Куда подевались боги?

— Я смотаюсь в Серый Дол и наведу справки, — сказал Ошерл. — Никуда не уходи, я все разузнаю и вернусь.

— Стой! Не надо никуда мотаться! — поспешил окликнуть его Риальто. — Я просто так спросил. Сначала найди Персиплекс, а потом можешь гоняться за богами сколько душе угодно.

— Сам-то сотню столетий пробездельничал, и ничего, — пробурчал себе под нос сандестин, — а мне стоит только заикнуться о том, чтобы на секундочку отлучиться в Серый Дол, сразу начинаются попреки и угрозы. Кто в таких условиях станет проявлять инициативу?

— Довольно! — оборвал его Риальто. — Меня интересует исключительно Персиплекс.

Они приблизились к развалинам. Ветер и непогода изрядно потрудились над склонами древнего кратера, так что от них остались одни воспоминания. Храмы превратились в груды камней; о двадцати богах, изваянных из мрамора, напоминали лишь немногочисленные перевернутые обломки, а их мощь растворилась в трясине.

Риальто с Ошерлом медленно обошли вокруг древний город, время от времени пуская в ход плермалион — без особого, впрочем, успеха. На севере лес подступал почти к самой городской стене, и откуда-то веяло дымком. Оглядевшись, парочка заметила на опушке небольшую деревушку из двадцати хижин.

— Сейчас все разузнаем, — обрадовался Риальто. — Предлагаю тебе изменить облик, а не то народ переполошится.

— Тебе тоже не мешало бы кое-что подправить. Твоя шляпа, к примеру, имеет форму перевернутой супницы, к тому же она пошлого лилового цвета. Сомневаюсь, что ее нынче оценят.

— Пожалуй, в твоих словах есть зерно истины, — признал волшебник.

Приняв обличье грозных лаврентинов в блистающих латах с шипами и пиками и шлемах, увенчанных языками голубого огня, Риальто с Ошерлом приблизились к деревушке, довольно неказистой и дурно пахнущей.

Вооружившись словарятором, Риальто решил установить контакт с местными жителями.

— Эй, люди, вас удостоили посещением два лаврентинских вельможи, выходите из домов и приветствуйте их как подобает.

Из хижин один за другим, зевая и почесываясь, показались жители: приземистые и длиннорукие, с темно-коричневыми лицами и длинными прямыми волосами. Одежда их была сделана из птичьей кожи, а сами они, судя по выражению лиц, слыхом не слыхивали ни о каких достижениях цивилизации. Правда, вид у них был сытый и холеный. При виде Риальто с Ошерлом некоторые из них с радостным криком похватали сети на длинных ручках и двинулись на чужаков с явно недобрыми намерениями.

— Не приближайтесь! — крикнул Риальто. — С нами магия! Одна угрожающая ухмылка, и вы навлечете на себя заклятие чудовищной силы!

Жители не вняли предупреждению. Тогда Риальто подал сандестину условный знак. Сети сложились назад и, накрыв своих хозяев, замотали непокорных в тугие коконы. Ошерл щелчком пальцев отправил эти коконы прочь, в северное небо. Они скрылись за тучами и исчезли из виду.

Риальто обвел оставшихся взглядом и обратился к женщине с плоским лицом.

— Кто главарь этой омерзительной шайки?

— Вон там стоит Дулка, он мясник и возчик. Нам не нужны главари. Они дармоеды.

Седоусый старик с объемистым брюхом опасливо подобрался вперед.

— Нельзя ли быть чуточку поласковее? — гнусавым подобострастным голосом осведомился он. — Да, мы людоеды. Да, мы пускаем чужестранцев на корм. Но неужели это повод относиться к нам с неприязнью? Мир устроен так, как устроен, и каждый должен стремиться приносить пользу товарищам, пусть даже и в виде супа.

— Наши таланты лежат в другой области, — отрезал Риальто. — Если я увижу хотя бы еще одну сеть, ты первым отправишься в небеса.

— Теперь, когда мы осведомлены о ваших предпочтениях, можете ничего не бояться, — заверил чужеземцев Дудка. — Что вам нужно? Вы голодны?

— Нас интересует судьба Люид-Шага, в котором сейчас должен был наступить золотой век. Однако на его месте мы нашли лишь гору мусора, грязь и вашу вонючую деревушку. Что послужило причиной столь бесславного конца?

Дулка вновь обрел уверенность в себе и с самодовольным видом прищурился. Лениво, как будто в силу привычки, он принялся гнуть и переплетать пальцы; ловкость, с которой он это проделывал, показалась Риальто любопытной, даже завораживающей.

— Ореол таинственности, который окружает эти руины, скорее мнимый, нежели подлинный, — забубнил он гнусаво, ни на минуту не переставая изгибать и переплетать пальцы. — Столетия проходили одно за другим, но боги стояли неколебимо, днем и ночью. В конце концов ветер и дождь сровняли их с землей. Они обратились в прах, и от их могущества не осталось и воспоминаний.

Пальцы Дулки продолжали сплетаться и расплетаться.

— Земля оставалась безлюдной, и развалины никто не тревожил. Совершенные спали зачарованным сном в алебастровых яйцах. Юноши и девушки, лучшие из лучших, созревали на шелковых ложах в безвестности!

Пальцы Дулки образовывали странные фигуры. Риальто начала одолевать приятная истома, которую он приписал всем событиям дня.

— Дорогой мой, я вижу, вы утомлены! — воскликнул Дулка. — Позор мне!

На поляну вынесли три церемониальных кресла, сплетенных из ивняка, спинки их были выточены в виде искаженных человеческих лиц.

— Сядьте, — успокоительным голосом проговорил Дулка. — Отдохните.

Он грузно опустил свой внушительный зад на жалобно заскрипевшее плетеное сиденье. Риальто тоже уселся, чтобы дать отдых усталым членам.

— Что этот коварный старый дьявол мудрит? Почему на меня напало оцепенение? — спросил он у Ошерла на языке Двадцать первой эры.

— Ему служат четыре сандестина низшего класса, из тех, кого мы называем «бесенятами». Они нагнали на тебя ощущение усталости, ты уже начал немного косить. Дулка отдал приказ готовиться к пиру.

— Почему ты не пресек это безобразие?! — возмутился Риальто. — Где твоя преданность?

Сандестин лишь смущенно закашлялся.

— Прикажи бесенятам оттянуть Дуле нос на два фута в длину и украсить его кончик язвой. А еще пусть у него на каждой ягодице вылезет по здоровому чирью.

— Как пожелаешь.

Когда с этим делом, к полному удовлетворению Риальто, было покончено, он высказал Шерлу новую просьбу:

— А теперь прикажи бесенятам раз и навсегда, чтобы не смели больше докучать мне своими глупостями.

— Верно. Мы же не хотим, чтобы Дулка ответил нам тем же.

— После дашь бесенятам свободу и отправишь на все четыре стороны — при условии, чтобы никогда больше не служили Дуле.

— Поистине великодушный поступок! — восхитился сандестин. — Сие распоряжение, случаем, не распространяется и на меня тоже?

— Ошерл, не сбивай меня. Мне нужно расспросить Дудку, несмотря на то что у него сейчас другие заботы. — Риальто вновь обернулся к взбудораженному возчику и заговорил с ним на языке деревни: — Теперь ты понял, что бывает с теми, кто нарушает слово. Скажи спасибо, что я человек, в общем и целом, гуманный. Итак, продолжим разговор?

— До чего же ты вспыльчивый! — мрачно буркнул Дулка. — Я ведь не хотел ничего дурного! Что еще тебе рассказать?

— Вы тщательно обыскивали развалины?

— Развалины нас не интересуют, разве что как источник алебастровых яиц, которые необыкновенно вкусны.

— Понятно. И сколько же яиц вы уже сожрали?

— За все время их число составило пять тысяч шестьсот сорок одно. Осталось немного.

— Немного? — переспросил Риальто. — Если только ты не обсчитался, в золотой век войдет всего один совершенный. Всех остальных вы слопали.

Дулка на миг позабыл про свои многострадальные ягодицы и нос.

— Всего один? Это печальная новость. Нашим пирам конец!

— А что случилось с казной? — поинтересовался Риальто. — Вы забрали из сокровищниц города драгоценные камни и кристаллы?

— Да, забрали. Мы любим изящные вещицы, особенно красные, розовые и желтые камешки. Синие и зеленые приносят неудачу, поэтому мы используем их для развлечения.

— Как это?

— Привязываем их к хвостам богадилов, урсиальных скакунов или даже манков, что вызывает у тех беспокойство и стыд и заставляет сломя голову нестись через лес.

— Гм. А не припоминаешь ли ты блестящий голубой кристалл в форме призмы, вот такой? Не попадалось ли что-либо подобное тебе на глаза?

Дулка сокрушенно ощупал свой выдающийся нос.

— Пожалуй, я припоминаю что-то в этом роде. Было, и совсем недавно.

— Что, нос в самом деле доставляет тебе такие страдания? — участливо спросил Риальто.

— О, невыносимые, невыносимые страдания!

— А ягодицы?

— Они причиняют нестерпимую боль!

— Когда ты принесешь мне голубой кристалл, я избавлю тебя от мучений.

— Это не так-то просто, — буркнул Дулка.

Риальто не удостоил его ответом и в компании Ошерла устроился на отдых чуть на отшибе от деревушки, где сандестин разбил удобный шатер из синего шелка. На роскошном ковре с затейливым красно-синим узором сандестин поставил массивный стол из темного резного дерева и четыре низких кресла с подушками из малинового бархата. Второй такой же ковер со столиком он раскинул на свежем воздухе, на случай хорошей погоды. Поверх воздвиг навес, в каждом углу которого поставил высокое железное основание с лампой с множеством граней.

День был в самом разгаре, солнце преодолело уже полпути между зенитом и горизонтом. Все небо, насколько хватало глаз, без единого просвета застилали облака. Риальто взглянул в плермалион и, к своему удовольствию, обнаружил темное пятно в небе к северо-востоку от того места, где он стоял. Он отправился в ту сторону и завис прямо под пятном, потом сквозь тучи опустился в лесные заросли. Очутившись на земле, бегло обыскал окрестности, но так ничего и не нашел.

Вернувшись обратно к шатру, Риальто обнаружил Ошерла на том же месте.

— Моим поискам определенно недоставало тщания. Завтра ты поднимешься в воздух с плермалионом так высоко, как только сможешь, и зависнешь точно под пятном. Оттуда спустишь веревку с привязанным к ней грузом, пока она не окажется над тем местом в лесу, где можно надеяться найти Персиплекс… Что значат эти дикие вопли и гиканье?

Сандестин выглянул из-за шелкового полога шатра.

— Деревенские жители возбуждены, они громко кричат, выражая восторг.

— Любопытно, — протянул Риальто. — Может быть, Дулка, вместо того чтобы помочь нам, решил оттяпать себе нос… В противном случае у них едва ли имеются причины для столь бурной радости. Постой-ка, мне в голову пришла еще одна мысль: почему синее пятно висит так высоко в воздухе?

— Ничего удивительного. Это для того, чтобы его было дальше видно.

— Все это прекрасно, но можно было бы придумать сигнал и понадежней, к примеру луч голубого света, ничуть не менее заметный издали, но куда более точный.

— Откровенно говоря, действия Сарсема мне непонятны. Разве что он воспринял указания Аш-Монкура со всей серьезностью.

— Вот как? И что же это были за указания?

— Я думаю, он просто пошутил. Аш-Монкур приказал сделать так, чтобы пятно в небе указывало на местоположение Персиплекса лишь приблизительно и ты никогда не нашел кристалл, а всю жизнь прогонялся бы за призраками, как последний дурак.

— Понятно. И почему же ты не рассказал мне все это раньше? Ладно, не важно, в один прекрасный день ты поймешь, кто здесь раздает очки, я или Аш-Монкур… Да прекратят они когда-нибудь вопить или нет? Должно быть, Дулка укорачивает себе нос дюйм за дюймом! Прикажи им умолкнуть, Ошерл.

— Это совершенно безобидное веселье. Они просто готовятся к пиру.

— К пиру? — встрепенулся Риальто. — К какому еще пиру?

— Они собираются угоститься последней из совершенных, девой, которая только что вылупилась из алебастрового яйца. Как только они примутся за угощение, шум, без сомнения, утихнет.

Риальто вскочил на ноги.

— Ошерл, у меня нет слов. А ну идем, живо.

Явившись в деревню, Риальто обнаружил, что Дулка восседает перед хижиной на двух огромных пуховых подушках с приложенной к носу припаркой. Приготовления к пиру шли полным ходом: деревенские женщины нарезали и шинковали коренья, овощи и приправы, как того требовал их рецепт. В загоне чуть поодаль стояла последняя из совершенных, девушка, которую мясник мог бы классифицировать как «чуть меньше среднего размера», «превосходного качества», «нежную, хотя и лишенную избытка жира». Наряд ее за время долгого сна истлел, и на ней не было ничего, кроме ожерелья из меди и бирюзы. Измученная страхом, она не сводила глаз с пары дюжих подручных Дулки, которые установили мясницкую колоду и принялись точить ножи.

При виде Риальто с Ошерлом Дулка нахмурился.

— Ну, что на этот раз? Мы готовимся в последний раз хорошенько угоститься. Вам придется подождать, если только вы пришли не затем, чтобы избавить меня от боли.

— Угощение отменяется, если, конечно, ты сам не изъявишь желание отправиться в котел, — объявил Риальто. — Ошерл, выведи даму из загона и снабди ее подобающей случаю одеждой.

Сандестин мигом разнес загон в щепки и закутал тело девушки в светло-голубое одеяние. Дулка разразился горестными причитаниями, и жители деревни схватились за оружие. Чтобы отвлечь их внимание, Ошерл вызвал четверку голубых гоблинов восьмифутового роста. Скрежеща зубами, страшилища ринулись вперед, и людоеды врассыпную бросились в лес.

Риальто в обществе Ошерла и ошеломленной девушки вернулся в шатер, где налил спасенной пленнице бодрящего напитка и ласково разъяснил положение дел. Она выслушала его рассказ с недоуменным видом и, похоже, даже что-то поняла, поскольку залилась горькими слезами. Риальто подмешал в напиток успокоительное снадобье, и вскоре горе девушки сменилось состоянием дремотного безразличия, в котором все постигшие ее несчастья утратили остроту. Она безмолвно сидела рядом с Риальто, черпая утешение в его близости.

Ошерл цинично наблюдал за ними.

— Странное ты создание, Риальто, упрямое и загадочное, как и твои сородичи.

— Почему это?

— Бедный Дулка безутешен, его соплеменники затаились в лесу и не решаются вернуться по домам из страха перед гоблинами, а ты тут нянчишься с этой безмозглой бабой.

— Я поступаю так из галантности, каковое чувство недоступно твоему пониманию, — со спокойным достоинством отвечал Риальто.

— Ба! — воскликнул Ошерл. — Да ты тщеславен, как павлин, и не упустишь возможности покрасоваться перед этой аппетитной маленькой курочкой, за которой в самом ближайшем времени начнешь увиваться. А бедный Дулка, между прочим, остался без еды, да и на моем счету очков не прибавилось.

Риальто немного поразмыслил.

— Ошерл, ты умен, но не слишком. Мне не так-то просто заговорить зубы, как тебе кажется. Так что давай-ка вернемся к нашему разговору. Что еще ты утаил от меня относительно Сарсема и Аш-Монкура?

— Я не слишком вникал в их планы. Надо было с самого начала сказать мне, что именно тебя интересует. По правде говоря, мне известно немногим больше твоего. Аш-Монкур надеется с помощью Сарсема добиться своих целей, но тут нет ничего удивительного.

— Твой Сарсем играет в опасные игры. В конце концов он поплатится за двуличность! И всем остальным впредь будет наука!

— Ну, кто знает, как еще все повернется, — беспечно отмахнулся Ошерл.

— Эй, что ты хочешь этим сказать?

Ошерл не проронил больше ни слова, и Риальто с подчеркнуто оскорбленным видом отправил его на улицу охранять шатер. Сандестин облегчил себе задачу, вызвав четыре здоровенные гоблинские головы, горящие мертвенно-голубым светом, так что даже сам Риальто перепугался не на шутку, когда выглянул, желая убедиться, что все в порядке.

Вернувшись в шатер, Риальто приготовил для гостьи ложе, на котором она немедленно и уснула, обессиленная переживаниями. В самом скором времени Риальто тоже отошел ко сну.

Наутро девушка проснулась спокойная, но вялая. Риальто налил ей ароматную ванну, а Ошерл, приняв облик прислужницы, принес чистый наряд, состоявший из белых шаровар, алой куртки с золотыми пуговицами и узорчатыми черными петлями и невысоких сапожек на алом пуху. Она выкупалась, оделась, причесала свои короткие, до мочек ушей, черные волосы и нерешительно вышла к столу, где Риальто присоединился к ней за завтраком.

При помощи словарятора он обратился к спасенной пленнице на ее родном языке:

— Ты пережила ужасную трагедию, и я сочувствую тебе всей душой. Меня зовут Риальто, как и ты, я чужой в этой варварской эпохе. Могу я узнать твое имя?

Сначала девушка, казалось, не хотела отвечать, потом отбросила все сомнения.

— Мои секреты не имеют больше значения. В мыслях я называла себя Фуруд Рассветная, или Изящная Заряница. В школе же я получила диплом на имя Шалуке, или Первоклассной Пловчихи. Так меня называли друзья.

— Это имя кажется мне достойным, и я буду называть тебя так, если ты не предпочитаешь какое-либо другое.

Девушка ответила ему невеселой улыбкой.

— Я не в том положении, чтобы претендовать на роскошь высказывать свои предпочтения.

Эта мысль показалась Риальто сложной, но доступной для понимания.

— Чувство собственного достоинства должно зиждиться на врожденных качествах и осознании собственных свершений. Ты войдешь в историю под именем Шалуке Уцелевшая. Разве это не повод для гордости?

— Не особенный, поскольку лишь твое вмешательство спасло мне жизнь.

— Тем не менее ты инстинктивно избираешь верную тактику, — встрял Ошерл, расслышавший это замечание. — Чтобы ладить с Риальто Великолепным — а это и есть твой хозяин и владелец моего контракта, — нужно постоянно подогревать его непомерно раздутое тщеславие. Восхищайся его мужественной внешностью, притворно благоговей перед его мудростью и сможешь из него веревки вить.

— Ошерл нередко говорит колкости, — сдержанно заметил Риальто, — однако, несмотря на его сарказм, я был бы счастлив заслужить твое уважение.

Шалуке Пловчиха не могла скрыть своего изумления.

— Оно уже ваше, сэр Риальто! И Ошерлу я тоже очень благодарна за помощь.

— Ха! — фыркнул Риальто. — Да его куда больше печалило то, что бедный Дулка остался без обеда!

— Неправда! — возмутился сандестин. — Я просто пошутил!

— Как бы там ни было, надеюсь, вы простите меня, если я возьму на себя смелость спросить, что со мной будет?

— Когда мы завершим свои дела, то вернемся в Альмери и там обсудим этот вопрос. А пока можешь считать себя моей подчиненной. Я поручаю тебе надзирать за Ошерлом. Следи, чтобы он опрятно выглядел, не терял бдительности и вел себя учтиво!

Шалуке с той же полуулыбкой окинула сандестина оценивающим взглядом.

— Как я могу надзирать за существом столь глубокого ума?

— Проще простого! Если он вздумает сачковать, достаточно произнести всего одно слово: «очки».

Ошерл издал глухой смешок.

— Ну вот, Риальто Великолепный уже пустил в ход свои штучки.

Риальто и бровью не повел. Он склонился к девушке, взял ее за руки и заставил подняться.

— А теперь за работу! Ты уже немного оправилась от пережитого?

— Да, почти полностью! Спасибо тебе за твою доброту, Риальто.

— Шалуке Пловчиха, или Заряница, над тобой до сих пор висит тень печали, но от твоей улыбки на душе теплеет.

— Ну вот, ты вошел с ней в физический контакт, и теперь программа вступает во вторую фазу, — на языке Двадцать первой эры проговорил Ошерл. — Бедная маленькая овечка, разве сможет она устоять перед Риальто?

— Много ты понимаешь, — фыркнул Риальто. — Скажи лучше, разве сможет Риальто устоять перед бедной маленькой овечкой?

Девушка переводила взгляд с одного на другого, силясь догадаться, о чем разговор.

— Ладно, за дело! — воскликнул Риальто. — Ошерл, возьми плермалион, — он протянул прибор сандестину, — потом поднимись над облаками и отыщи синее пятно. Подберись под него и спусти тяжелый красный фонарь на длинной веревке, пока он не повиснет над самым Персиплексом. Погода сегодня безветренная, так что погрешность должна быть невелика.

Ошерл, подчиняясь какому-то своему капризу, принял облик вальвунского лавочника средних лет, облаченного в мешковатые черные штаны, горчичного цвета жилетку и широкополую черную шляпу. Он сжал плермалион в пухлой ладони и в три стремительных шага очутился в небе.

— Если удача будет на нашей стороне, — сказал Риальто Шалуке, — я в самом скором времени покончу со своим скучным делом, и мы сможем вернуться в относительное спокойствие Двадцать первой эры… Что это? Ошерл уже вернулся? Так быстро?

Сандестин соскочил с неба на коврик перед шатром. Он отрицательно покачал головой, а Риальто возмущенно уставился на него.

— Почему ты не отыскал Персиплекс?

Ошерл изобразил на лице скорбную мину.

— Пятно слилось с туманом, и я не смог его разглядеть. Так что от плермалиона нет никакого толку.

Риальто выхватил прибор, взмыл в воздух и, пробравшись сквозь облака, завис в багряном сиянии. Он поднес плермалион к глазам, но, как и сказал Ошерл, синего пятна нигде не было.

Риальто довольно долго стоял на белом облачном поле, отбрасывая длинную синеватую тень. Хмурясь, он осмотрел плермалион, потом снова оглядел небосклон, но все оказалось напрасным.

Что-то было не так. Задумчиво глядя на белую пелену облаков под ногами, Риальто принялся перебирать в уме возможные причины. Может, Персиплекс перенесли в другое место? Или плермалион утратил свою силу?.. Риальто вернулся в шатер.

Сандестин стоял в сторонке, рассеянно разглядывая древние развалины.

— Ошерл! — окликнул его Риальто. — Минуточку внимания, пожалуйста.

Сандестин неторопливо приблизился и остановился, засунув руки в карманы полосатых штанов. Риальто ждал, перекидывая плермалион из одной руки в другую и задумчиво глядя на Ошерла.

— Ну чего тебе еще, Риальто? — с напускной непринужденностью спросил тот.

— Ошерл, кто сказал тебе, что проекция Персиплекса может слиться с облачностью?

Сандестин сделал учтивый жест.

— Любому, кто наделен проницательным умом, сие совершенно очевидно.

— Но ты-то проницательным умом не наделен. Так кто вбил тебе в голову эту блестящую мысль?

— Я черпаю знания из множества источников, — пробормотал Ошерл. — Не могу же я помнить, откуда взялась каждая мелочь, которую я держу в голове.

— Позволь, я пофантазирую, как развивались события, — проговорил Риальто. — Ты внимательно меня слушаешь, Ошерл?

— А что, у меня есть выбор? — пробормотал безутешный сандестин, у которого отвисла челюсть и увлажнился взор.

— Тогда скажи мне, что ты думаешь о вот такой воображаемой последовательности событий. Ты поднимаешься над облаками, где тебя приветствует Сарсем. Далее следует диалог, примерно в таком духе:

Сарсем: «Ну, что на этот раз, Ошерл? Что тебе поручили?»

Ошерл: «Этот жестокосердный Риальто хочет, чтобы я обыскал все небо и при помощи плермалиона нашел ему Персиплекс».

Сарсем: «Неужели? Дай-ка взглянуть на игрушку… Черт, я ничего не вижу».

Ошерл: «Ничего? Странно! Что же я скажу Риальто?»

Сарсем: «Ну, его обвести вокруг пальца — раз плюнуть. Скажи, что пятно закрыто облаками. А от плермалиона теперь нет никакого толку, и отнеси ему обратно новый».

Ошерл: «Но это совсем другой плермалион, не тот, что я тебе давал! Это обыкновенная стекляшка!»

Сарсем: «Ну и что? Теперь оба они бесполезны. Забери его и отнеси этому болвану Риальто, он все равно не заметит подмены».

Ошерл: «Гм. Риальто, конечно, болван, но хитрый болван».

Сарсем: «Он доставляет массу неудобств нашему другу Аш-Монкуру, который пообещал столько послаблений… Вот что я тебе посоветую: попытайся хитростью заставить его разорвать контракт с тобой, а потом оставь прохлаждаться здесь, в этой промозглой и безрадостной эпохе».

Ошерл: «Гм. А эта мысль мне нравится».

Потом вы посмеялись, после чего ты распрощался со своим дружком и спустился сюда с фальшивым плермалионом и известием, что на небе не видно пятна, ибо все затянуто облаками.

— Разве это звучит правдоподобно? — дрожащим голосом воскликнул Ошерл. — У тебя нет никаких причин считать, будто новый плермалион фальшивый и что взгляды Сарсема неверны!

— Прежде всего, почему ты не доложил о разговоре с Сарсемом?

Ошерл пожал плечами.

— Ты ведь не спрашивал.

— Будь так добр, объясни, почему вчера вечером, когда небо было точно так же затянуто облаками, пятно выглядело четким?

— Я теряюсь в догадках.

— Тебе не кажется, что либо Персиплекс переместился, либо настоящий плермалион подменили поддельным?

— Думаю, события вполне могли развиваться в таком духе.

— Вот именно. Ошерл, твоя карта бита! Я снимаю с тебя три очка за недостойное и вероломное поведение.

Ошерл издал исступленный крик. Риальто поднял руку, призывая его к тишине.

— Это еще не все. Сейчас я задам тебе один очень серьезный вопрос, на который ты должен дать мне правдивый и подробный ответ — со всеми подробностями, которые необходимы, чтобы у меня сложилась верная и точная картина ситуации. Сарсем забрал у тебя плермалион. Не сопровождалось ли это действие изъятием, сокрытием, перемещением, видоизменением, разрушением, временным или каким-либо иным переносом, а также повреждением или изменением состояния Персиплекса? Все вышеизложенное относится к подлинному Персиплексу, который ему было поручено охранять в Дуновении Фейдера. Я терпеть не могу многословие, но с тобой иначе нельзя.

— Нет.

— «Нет»? Что — «нет»? Я уже и сам запутался.

— Сарсем, несмотря на уговоры Аш-Монкура, не осмеливается прикасаться к Персиплексу.

— Приведи сюда Сарсема.

Последовала еще одна желчная перепалка, затем перед шатром появился Сарсем — по своему обыкновению, в облике покрытого лавандовой чешуей юноши.

— Сарсем, верни мне плермалион, — ровным голосом велел Риальто.

— Это невозможно! Я уничтожил его по приказу нового Наставника.

— Что еще за новый Наставник?

— Аш-Монкур, разумеется.

— И откуда же тебе стало об этом известно?

— Он сам сообщил мне, ну или, во всяком случае, намекнул, что станет Наставником в самом ближайшем будущем.

— Он ввел тебя в заблуждение. Надо было переспросить у Ильдефонса. Я снимаю с тебя три очка!

Как и Ошерл, Сарсем горестно возопил:

— Ты не имеешь права!

— На что имеет право Аш-Монкур, тебя почему-то не интересовало.

— Это совсем другое дело!

— Приказываю вам с Ошерлом сейчас же обыскать лес и найти Персиплекс, после чего немедленно принести его сюда, мне.

— Я не могу. Мне нужно исполнять другие приказы. Пусть Ошерл ищет. Это ему поручили быть у тебя на посылках.

— Сарсем, слушай меня внимательно! Ошерл, ты мой свидетель! Я не решаюсь произносить великое имя по столь незначительному поводу, но твои штучки выводят меня из терпения. Если ты хотя бы еще раз помешаешь мне искать Персиплекс, я призову…

Ошерл с Сарсемом испуганно вскрикнули.

— Даже не упоминай имя, он может услышать! — тряслись они.

— Сарсем, ты меня понял?

— Более чем, — пробормотал лиловый юноша.

— И как ты впредь намерен себя вести?

— Гм… Мне придется прибегнуть к разнообразным уверткам и ухищрениям, чтобы угодить и Аш-Монкуру, и тебе одновременно.

— Предупреждаю, теперь я начеку. Своих трех очков ты лишился по заслугам, я и так слишком долго терпел твои выходки.

Сарсем нечленораздельно буркнул и исчез.

Глава 14

— Вчера мне показалось, что я заметил Персиплекс неподалеку вон от того высокого плоского пригорка. Так что нечего рассиживаться, когда есть работа!

— Для меня, разумеется, — буркнул Ошерл.

— Если бы не твое вероломство, мы бы уже давным-давно покончили с делом и сейчас находились бы в Баумергарте и Аш-Монкур получил бы по заслугам, а ты заработал бы два очка вместо того, чтобы лишиться трех. Разница в целых пять очков!

— Это трагедия, над которой я, увы, не властен!

Риальто пропустил дерзкое замечание мимо ушей.

— Так что давай за дело! Необходимо тщательно обыскать окрестности!

— В одиночку? Да там же куча работы!

— Вот именно. Прочеши лес и собери здесь всех богадилов, урсиальных скакунов, манков и флантиков, а также прочих разумных существ. Только позаботься о порядке и дисциплине!

Ошерл облизнул пухлые губы на лице лавочника.

— Людоедов ты тоже относишь к разумным?

— А почему нет? Будем руководствоваться принципом терпимости! Но сначала подними шатер на шестифутовый постамент, чтобы нам не пришлось страдать от толкотни. Да, и вели им, чтобы вели себя культурно.

Некоторое время спустя Ошерл согнал указанных существ к шатру. Риальто выступил вперед и обратился к толпе, словарятор, напряженно работая, преобразовывал его слова в понятные всем выражения.

— Существа, люди, полулюди и твари! Примите мои наилучшие пожелания, а также глубочайшие соболезнования по случаю того, что вам приходится жить бок о бок в такой скученности.

Поскольку никто из вас, в общем и целом, не отличается большим умом, я буду краток. Где-то в лесу, неподалеку вон от того высокого плоского пригорка, находится голубой кристалл, вот такой. Приказываю всем вам отправиться на поиски этого кристалла. Тот, кто отыщет его и принесет, будет щедро вознагражден. А чтобы подогреть ваше усердие и ускорить поиски, я наведу на каждого из вас зуд и жжение, и мучения ваши продлятся до тех пор, пока голубой кристалл не окажется у меня в руках. Ищите повсюду: в мусоре, в палой листве, на деревьях. Людоед связал этот кристалл с личностью кого-то из присутствующих, так что давайте отталкиваться от этого. Каждый из вас должен покопаться в своей памяти и вспомнить момент, когда он мог видеть этот кристалл. А теперь отправляйтесь на пригорок, который станет центром ваших поисков. Ищите хорошенько. Ошерл, обеспечь им первый приступ, будь так добр.

Существа завопили от боли и со всех ног помчались на пригорок. Не прошло и нескольких минут, как один из урсиальных скакунов вернулся с осколком голубого фарфора и потребовал награду. Риальто пожаловал ему ошейник из красных перьев и снова отправил на поиски.

За утро перед глазами Риальто прошло множество самых разнообразных голубых предметов, однако маг не удовольствовался ни одним из них и увеличил как частоту, так и силу стимулирующих трудолюбие приступов чесотки.

Незадолго до полудня Риальто заметил, что Ошерл как-то странно себя ведет, и не замедлил поинтересоваться:

— Ну, Ошерл, что у тебя?

— Вообще-то, это не мое дело, — сухо проговорил сандестин, — но если я промолчу, ты до конца жизни не оставишь меня в покое. Еще, чего доброго, опять заведешь разговор о штрафных очках…

— Что ты хочешь мне сказать? — закричал Риальто.

— Это имеет отношение к Персиплексу, а раз уж тебе так приспичило заполучить этот кристалл…

— Ошерл, я приказываю тебе! Хватит ходить вокруг да около! Что там с Персиплексом?

— Короче говоря, я склоняюсь к мысли, что его обнаружил один флантик[14], который сначала хотел отнести его тебе, а потом получил встречное предложение от некоего человека, который пожелал остаться неизвестным, так что флантик теперь кружит над землей в нерешительности… Вот он! Видишь? Летит в ту сторону. Персиплекс зажат у него в правой лапе… Нет! Он заколебался… Он передумал, без сомнения, ему предложили более соблазнительные условия.

— А ну живо! За ним! Бей по нему первульсией! Заставь его вернуться или отбери Персиплекс! Ошерл, ты собираешься шевелиться или нет?

Сандестин не шелохнулся.

— Это спорный вопрос, который касается тебя и Аш-Монкура, мне не дозволено вмешиваться в подобное противоборство, и Ильдефонс тут будет на моей стороне.

Риальто разразился громкой бранью.

— Тогда проваливай, я сам изловлю это существо! Он у меня попляшет! Поставь в мои летучие сапоги полный заряд скорости!

Риальто взвился в воздух и огромными скачками понесся за черным флантиком, но тот, повернув свою серую голову, увидел преследователя и лишь прибавил ходу. Погоня увела их к юго-западу; они миновали горный кряж и лес охристых и серых пальматиков, затем болото — вереницу илистых лужиц, ручейков и кочек, поросших черными камышами. Вдалеке свинцово поблескивало Сантунское море, в котором отражались сизые облака.

Флантик начал выбиваться из сил, взмахи его крыльев с каждым разом все больше и больше слабели, Риальто, огромными скачками несущийся по воздуху, стал нагонять беглеца.

Внизу темнело море, никакого укрытия поблизости видно не было, когда флантик, внезапно развернувшись, налетел на Риальто и принялся молотить его крыльями и когтями. Риальто, едва не застигнутый врасплох, уклонился от яростной атаки, но край крыла все же задел его плечо. Он пошатнулся, флантик набросился на него, но волшебник отчаянным рывком увернулся. Ошерл, все это время стоявший в сторонке, ухмыльнулся.

— А ты проворней, чем я думал. Ловко вывернулся, — пробормотал он одобрительно.

Риальто в третий раз рванулся в сторону, и удар когтей флантика разодрал ему плащ, а затем отшвырнул прочь. Ему удалось выкрикнуть заклинание эффективности и кинуть в стремительно летящую на него тушу пригоршню голубого хаоса. Ослепительные осколки впились в туловище и изрешетили крылья. Флантик запрокинул голову и издал крик, полный страха и боли:

— Человек, ты погубил меня, ты отнял у меня единственную бесценную жизнь, а ведь другой у меня не будет! Будь ты проклят! Я уношу твой голубой кристалл с собой туда, откуда тебе никогда не вернуть его, — в Царство Смерти!

Флантик обмяк и безвольным клубком лап, крыльев, туловища и неуклюжей длинной шеи рухнул в море, где быстро исчез из виду.

— Ошерл! — досадливо воскликнул Риальто. — А ну вниз, в море! Достань Персиплекс!

Сандестин спустился со своей высоты и с опаской взглянул на воду.

— Куда упало это существо?

— Ровно туда, где ты стоишь. Ныряй, Ошерл. Это по твоей милости мы здесь торчим.

Ошерл прошипел что-то сквозь стиснутые зубы и опустил в воду специальный отросток.

— Ничего нет, — произнес он некоторое время спустя. — Там глубоко и темно. Я нахожу один только ил.

— Не желаю слышать никаких отговорок! — завопил Риальто. — Ныряй под воду и ищи, и чтобы без Персиплекса не смел показываться!

Ошерл глухо охнул и скрылся под водой. Наконец он показался снова.

— Ну как, нашел? — закричал Риальто. — Давай его сюда, живо!

— Все не так просто, — заявил сандестин. — Камень погрузился в ил. Он не блестит и не отзывается. Короче говоря, можешь попрощаться с Персиплексом.

— Я настроен более оптимистично, — возразил Риальто. — Зацепись за дно и ни под каким видом не позволяй Аш-Монкуру и Сарсему совать сюда свой нос. Я скоро вернусь.

— Поторопись! — напутствовал его Ошерл. — Здесь глубоко, темно и холодно, к тому же какие-то неведомые подводные твари хватают меня за отросток.

— Терпение! Самое важное: не сходи с этого места ни на дюйм, ты, как буек, указываешь положение Персиплекса.

Риальто вернулся к шатру перед развалинами Люид-Шага. Он объявил, что поиски окончены, и прекратил стимуляцию зудом, к немалому облегчению всей компании.

После этого устало упал в кресло и стал смотреть на Шалуке, последнюю из совершенных Васкес-Тохора, которая печально сидела на диване. Самообладание почти вернулось к ней, и она поглядывала на своего спасителя темными задумчивыми глазами.

«Она успела обдумать свое положение, — понял Риальто, — и не видит в будущем ничего светлого».

— Главная наша забота — поскорее убраться из этого гнусного места, — произнес он вслух. — А затем…

— Что затем?

— Посмотрим, какие перспективы для тебя открыты. Они не так уж безрадостны, вот увидишь.

Шалуке озадаченно покачала головой.

— Почему ты так обо мне печешься? У меня ничего больше нет, даже положения в обществе. Я почти ничего не умею и не слишком усердна. Я могу забираться на деревья гиллас за стручками и давить сок из иссопа, могу декламировать Непристойные Грезы Дрянных Девчонок — эти умения имеют специфическую ценность. И все-таки, — она с улыбкой пожала плечами, — мы друг другу чужие и ты даже не должен оказывать мне кастовые почести.

Радуясь, что рядом нет Ошерла с его циничными ухмылками, Риальто подошел к девушке и присел рядом. Потом взял ее за руку.

— Неужели ты не спасла бы беспомощного цивилизованного человека от гибели на разделочной колоде у людоедов, если бы тебе представилась такая возможность?

— Конечно, спасла бы.

— Вот и я поступил точно так же. А уже потом ты открылась мне как личность, вернее, как множество личностей: сначала как дитя, несчастное и одинокое, потом как Шалуке Пловчиха, девушка поразительного очарования и редкой красоты. На такого заносчивого и тщеславного человека, как я, подобное сочетание действует неотразимо притягательно. И все же как человек, наделенный обостренным чувством собственного достоинства, я и помыслить не мог бы о том, чтобы докучать тебе непрошеными притязаниями, так что, если ты испытываешь какие-либо опасения в этом отношении, можешь отбросить их. Я — человек чести.

Уголки губ Шалуке дернулись.

— А также большой специалист по громким словам, пожалуй, некоторые из них не стоит принимать всерьез.

Риальто поднялся на ноги.

— Милая барышня, тут вам придется полагаться на свое чутье. И все же вы можете рассчитывать на мою помощь и защиту, равно как и на все прочее, что может вам понадобиться.

— Во всяком случае, Риальто, с тобой уж точно не соскучишься, — расхохоталась Шалуке.

Риальто со вздохом отвернулся.

— А теперь нам необходимо разобраться с Ошерлом. Полагаю, он действует заодно с моими недругами, пусть и пассивно. Это, разумеется, недопустимо. Сейчас мы перенесем этот шатер на юг, за горы Маг, на Сантунское море, там находится Ошерл. Тогда и решим, что делать дальше.

Он произнес заклинание материального переноса, и шатер повис над морем, в том месте, где скрылся под водой подбитый флантик. Ошерл успел для удобства принять форму буйка, в соответствии с морскими законами покрашенного в красный и черный цвета. Верхушку его венчала человеческая голова, сделанная из железа, поверх которой сиял навигационный огонь.

— Кого я вижу! — металлическим голосом воскликнул Ошерл. — Не очень-то ты спешил, Риальто! Мне не слишком нравится болтаться в воде.

— И мне тоже! Как только отыщем Персиплекс, с делами будет покончено.

Ошерл издал пронзительный печальный крик, похожий на клич морской птицы.

— Разве я не объяснил тебе, что Персиплекс канул в морскую бездну? Ты должен отказаться от этой безумной идеи и смириться с неизбежным!

— Нет, это ты должен смириться с неизбежным, — сказал Риальто. — Ты останешься здесь и будешь указывать место до тех пор, пока Персиплекс не окажется у меня в руках.

Ошерл от избытка чувств затрезвонил в свой сигнальный колокол.

— Почему бы тебе не пустить в ход магию и не заставить море расступиться? Тогда было бы куда удобнее искать!

— Такая магия мне больше неподвластна, мои лучшие заклинания растащили Аш-Монкур со товарищи. Впрочем, ты натолкнул меня на одну мысль… Как, ты говоришь, называется это море?

— Это несущественная мелочь!

— Отнюдь! Я не бываю несущественным, а тем более мелочным!

Ошерл протяжно выругался.

— В настоящую эпоху оно представляет собой внутренний залив Аццического океана и носит название Сантунское море. В Семнадцатую эру в проливе Гарч поднимется перемычка суши, море медленно обмелеет и высохнет. В последнюю эпоху Семнадцатой эры бывшее морское дно станет известно под названием степи Чаксматар. Во вторую эпоху Восемнадцатой эры в пяти милях от нашего теперешнего местонахождения будет воздвигнут Балтанке о Высоких Башнях, который простоит до тех пор, пока его не захватит архивейльт Исиль Скилт. В конце Восемнадцатой эры сюда вернется море. Надеюсь, этим ответом твой внезапный интерес к географии Древней Земли удовлетворится?

— Вполне, — ответил Риальто. — Сейчас я отдам тебе приказ, который следует исполнить со всей точностью. Не меняя своего положения, ты перенесешь меня вместе с Шалуке в подходящее время в конце Семнадцатого века, когда Сантунское море высохнет и его дно можно будет обыскать.

Тебе самому в это время категорически воспрещается изменять свое настоящее местоположение даже на дюйм, равно как и поручать какому-либо другому сандестину, в особенности Сарсему, нести вахту вместо тебя в период отлучки.

Ошерл издал глухой стон, который Риальто проигнорировал.

— В настоящее время Персиплекс находится под твоей ступней. Если его не окажется там в тот момент, когда мы вернемся в Семнадцатую эру, можешь пенять исключительно на себя. Посему охраняй его хорошенько, со всем тщанием. Не позволяй ни Сарсему, ни Аш-Монкуру, ни кому-либо еще обвести себя вокруг пальца и обманом заставить тебя покинуть свой пост!

Мы готовы к перемещению. Смотри, не промахнись! Возвращение подлинного Персиплекса теперь на твоей совести! Множество, множество очков зависят от результата твоей работы! Итак, в Семнадцатую эру!

Глава 15

Шатер заливал ослепительный розово-красный свет. На небе ни облачка, в теплом сухом воздухе витал терпкий, отдающий дымком запах, исходивший от низкорослого черного куста. На западе еще поблескивало пересыхающее Сантунское море, в полумиле от него меж невысоких деревьев виднелись белые домики какой-то деревушки. Со всех остальных сторон до самого горизонта простиралась степь.

В сотне футов белела небольшая хижина, с каждой стороны которой возвышались черные кряжистые стволы шаиров. На крылечке сидел Ошерл в облике не то низкородного бродяги, не то белобрысого недоумка с бегающими глазами и скошенным подбородком, над которым нависали выдающиеся верхние зубы. На нем был перемазанный балахон из белой дерюги и приплюснутая шляпа с мягкими полями.

Заметив Риальто, сандестин взмахнул безвольной рукой.

— А, Риальто! После столь длительного бдения я рад даже твоему лицу!

Тот ответил на это приветствие довольно прохладно.

— А ты, я вижу, создал себе неплохие условия, — заметил он, окинув хижину взглядом. — Надеюсь, ты не настолько расслабился, чтобы пренебречь безопасностью Персиплекса?

— Эти «условия», как ты выразился, — невозмутимо ответил Ошерл, — совершенно первобытные и предназначены главным образом для того, чтобы защищать меня от ночных тварей. У меня нет ни шелковых диванов, ни внимательных подчиненных.

— Где Персиплекс? Сандестин ткнул большим пальцем в сторону ржавого железного столба, торчавшего из земли в пятидесяти ярдах.

— Прямо под тем столбом, на неизвестной глубине, и лежит твой Персиплекс.

Риальто оглядел окрестности и не преминул заметить шеренгу пустых бутылей, выстроившуюся вдоль одной из стен хижины.

— Послушай, я не намерен ни порицать, ни бранить тебя, но ты что, пристрастился к выпивке?

— Даже если и так, что такого? — огрызнулся Ошерл. — Я проторчал тут целую вечность. Чтобы скрасить скуку, смешивал разнообразные тоники и продавал их жителям деревни.

— Почему ты не начал рыть разведочный туннель к Персиплексу?

— А что, это так трудно понять? Я боялся, что если вырою его и ничего не найду, то придется сносить твои попреки, вот и решил ничего не предпринимать без твоего ведома.

— А-а… э-э… конкурирующие сущности не объявлялись?

— Меня никто не беспокоил.

Чуткое ухо Риальто немедленно отметило почти неуловимую изворотливость формулировки.

— Показывались ли здесь Сарсем либо Аш-Монкур? — спросил он резко.

— Разве что в самой незначительной степени, если вообще показывались. Они понимают важность нашего дела и не стали бы нам мешать.

— Вот именно. Могли они выкопать шахту на расстоянии, скажем, десяти миль отсюда и прорубить туннель к Персиплексу без твоего ведома?

— Это невозможно. Я не такой простак. Установлены специальные устройства, призванные сообщать обо всех незаконных вторжениях, временных, торсионных, сквальмационных и пространственных. Персиплекс в целости и сохранности.

— Превосходно. Можешь немедленно приступать к раскопкам.

Ошерл еще вольготней развалился в кресле.

— Сначала необходимо уладить кое-какие формальности. Этот участок земли принадлежит некоему Ум-Фоаду, жителю деревушки Аз-Хаф, каковую ты можешь видеть вон там. Прежде чем перевернуть хотя бы единый комок земли, необходимо получить его разрешение. Предлагаю тебе наведаться к нему домой и обо всем договориться. Но сначала облачись в наряд наподобие моего, а не то станешь посмешищем.

Переодевшись в соответствии с рекомендациями сандестина, Риальто с Шалуке отправились в Аз-Хаф. Их взглядам предстала чистенькая деревушка, состоящая из крепких белых домиков, утопавших в море огромных красных подсолнухов. Риальто навел справки, и ему указали на дом с окнами из голубого стекла и крытой голубой черепицей крышей. Остановившись перед цветником, Риальто принялся звать хозяина, пока Ум-Фоад наконец не вышел на крыльцо: маленький беловолосый человечек с острым пронырливым взглядом и холеными усиками с закрученными кверху концами.

— Кто тут зовет Ум-Фоада и с какой целью? — пронзительным голосом осведомился он. — Возможно, он дома, а возможно, и нет.

— Меня зовут Риальто, я любитель древности. А это моя помощница, Шалуке Пловчиха. Не соблаговолишь ли подойти к нам, или нам самим подойти к тебе, чтобы не нужно было кричать?

— Можешь кричать так громко, как тебе вздумается. Я здесь лишь для того, чтобы слушать.

— Я пришел потолковать о деньгах, — негромко произнес Риальто.

Ум-Фоад так и подскочил вперед, даже усы ощетинились.

— Говорите громче, сударь! Вы сказали, «о деньгах»?

— Ты, наверное, ослышался. Мы хотим выкопать яму на твоей земле.

— С какой целью? И сколько вы намерены мне заплатить?

— Скажи лучше, сколько ты намерен нам заплатить? — осведомился Риальто. — Эта яма повысит ценность твоей земли!

Ум-Фоад саркастически рассмеялся.

— Чем же это? Тем, что, выйдя погулять ночью, я угожу в нее и расшибу себе лоб? Вам нужна эта яма, вот вы за нее и платите. А потом еще за то, чтобы ее засыпать! Это первое условие.

— А какое второе?

Ум-Фоад глубокомысленно хихикнул и постучал себя кончиком пальца по голове.

— Вы что, меня за дурачка держите? Мне прекрасно известно, что на моей земле зарыты ценные предметы. Все найденные ценности будут принадлежать мне. Если вы копаете, то приобретаете права только на яму.

— Это неслыханно! Может, есть еще и третье условие?

— А как же! Подряд на раскопки должен быть передан моему брату, Ум-Зуику. А надзирать за проведением работ буду лично я. Кроме того, все платежи должны быть произведены в золотых зикко недавней чеканки.

Риальто попытался было торговаться, но Ум-Фоад оказался крепким орешком и не уступил ни в одном важном вопросе.

Когда Риальто с Шалуке возвращались в шатер, девушка заговорила.

— Ты вел себя очень великодушно, ну или так мне показалось. Этот Ум-Фоад — невозможно жадный тип, — сказала она своему спасителю.

— Как только речь заходит о деньгах, Ум-Фоад начинает вести себя как оголодавшая акула, — согласился Риальто. — Впрочем, почему бы не сделать человеку приятное? Мне ничуть не сложно пообещать ему не сто золотых зикко, а двести.

— Риальто, какой ты добрый! — воскликнула Шалуке.

Ум-Фоад и его брат Ум-Зуик пригнали к хижине Ошерла артель работников и принялись копать яму пятидесяти футов в поперечнике в том месте, на которое указал сандестин. Извлеченную из ямы землю просеивали через сито под бдительным надзором Ошерла, Риальто и Ум-Фоада. Дюйм за дюймом, фут за футом яма в древнем морском дне росла, но такие темпы не устраивали Риальто.

— Ну и работничков ты набрал! — пожаловался он Ум-Фоаду. — Они на редкость нерасторопны, зубоскалят и сплетничают у бочонка с водой, а большую часть времени и вовсе ловят ворон. Вон тот дряхлый старик вообще еле шевелится, я дважды думал, что он вот-вот протянет ноги.

— Ну же, Риальто! — не замешкался с ответом Ум-Фоад. — Ты только и знаешь, что ворчать да брюзжать! Эти ребята получают кругленькую сумму за каждый час работы, вот и не торопятся. Что же до старца, так это мой почтенный дядюшка Йаа-Йимпе, который страдает жестоким прострелом и к тому же глух, как пень. Что же теперь, ущемлять его на этом основании? Пускай пользуется всеми привилегиями наравне с остальными.

Риальто пожал плечами.

— Как хочешь. В нашем договоре предусмотрена подобная ситуация.

— Да? Как так?

— Я имею в виду следующий раздел: «Риальто имеет право по своему усмотрению произвести оплату исходя из объема фунта, извлеченного из ямы. Сумма означенного платежа в таком случае будет определяться на основании скорости, с которой Риальто, стоя рядом с кучей рыхлой земли и вооруженный крепкой лопатой, сможет переместить десять кубических футов означенной земли в другую кучу, непосредственно примыкающую к предыдущей».

Ум-Фоад вскрикнул от ужаса и уткнулся в договор.

— Я что-то не припомню такого условия!

— По размышлении я решил его добавить, — пожал плечами Риальто. — Наверное, ты просто не обратил внимания.

Ум-Фоад бросился подгонять рабочих. Те, ворча, взялись за лопаты, и даже старый Йаа-Йимпе время от времени изменял положение. По мере того как яма углублялась, в земле стали попадаться предметы, упавшие на морское дно с проходивших кораблей.

— Ты только взгляни, Риальто! Эта глиняная кружка — подлинное сокровище, даром что ручка отбита! Она являет собой венец свободного и раскрепощенного искусства, какого в наше приземленное время больше не встретишь.

— Великолепная вещица! — согласился Риальто. — Она украсит каминную полку в твоей гостиной и подарит тебе нескончаемые часы наслаждения.

Ум-Фоад досадливо прищелкнул языком.

— Разве ты не ее ищешь?

— Определенно не ее. Впрочем, положи ее к прочим твоим находкам; не исключено, что в один прекрасный день я выкуплю их у тебя оптом.

— Тогда будь так добр, скажи мне, что именно ты ищешь? — осведомился Ум-Фоад. — Если мы будем знать, то сможем внимательней следить за тем, что просеиваем.

— Ага, а потом заломить несусветную цену, когда этот предмет наконец обнаружится.

Ум-Фоад алчно осклабился.

— Мне не остается ничего иного, как установить высокие цены на все мои находки.

Риальто ненадолго задумался.

— В таком случае мне тоже придется изменить тактику.

В полдень, когда настало время сделать передышку, Риальто обратился к работникам:

— Я рад видеть, что яма так споро углубляется. Предмет, который я ищу, должен быть где-то близко. Я сейчас опишу его, чтобы все вы работали внимательно, поскольку тот, кто найдет этот предмет, получит премию в десять золотых зикко сверх оговоренной платы.

— Излишне упоминать, — поспешно вставил Ум-Фоад, — что эти золотые зикко будут уплачены из кармана Риальто.

— Именно так, — подтвердил последний. — А теперь слушайте. Все слушают внимательно? — Он обвел работников таким взглядом, даже старый глухой Йаа-Йимпе, казалось, проникся важностью события. — Мы ищем Священный фонарь, который некогда украшал собой нос принадлежащей Королю-Облаку Барки Утех. Однажды, когда Барка попала в страшную бурю, удар голубой льдомолнии сбил фонарь и он погрузился в море. Итак, тот, кто найдет фонарь, получит десять золотых зикко! Каждому, кто найдет фрагмент, осколок или хотя бы крохотную призму голубой льдомолнии, я выплачу премию в один золотой зикко, подлинной монетой. Такой фрагмент, или осколок, или призму, можно узнать по его искристому голубому цвету и необходимо без промедления доставить мне для осмотра. А теперь за работу, да смотрите не пропустите осколки голубой льдомолнии: они приведут нас к цели!

Ум-Фоад подал сигнал возвращаться к работе.

— Беритесь за лопаты, да смотрите, не ленитесь! Помните, что сказал Риальто!

Некоторое время спустя Ум-Фоад отвел Риальто в сторонку.

— Раз уж зашел такой разговор, можешь прямо сейчас уплатить мне задаток в десять золотых зикко в счет моих расходов и еще пять зикко за разрешение на раскопки. Пусть будет двадцать золотых зикко для ровного счета.

— Хватит с тебя и пяти.

В конце концов Ум-Фоад согласился на эту сумму и принял монеты.

— Меня озадачила одна твоя фраза. Ты обещал работникам по одному золотому зикко подлинной монетой. Что именно ты имел в виду под «подлинной»?

Риальто небрежно отмахнулся.

— Это была просто фигура речи — легкая гипербола, если так будет угодно, — чтобы выразить мое преклонение перед этой золотой монетой.

— Интересное словоупотребление, — пробормотал Ум-Фоад. — Впрочем, совершенно ясное и похвальное… Эй! А это что еще за странный тип, который слоняется по моей земле, как Пулулиас, Друг дубовых деревьев?

Риальто поднял глаза и увидел высокого красавца с каштановыми кудрями и жеманными манерами, который стоял на краю ямы и со скучающим видом озирал раскопки.

— Я немного знаю этого господина, — отрывисто проговорил Риальто. — Очевидно, он прибыл сюда засвидетельствовать нам свое почтение. Аш-Монкур? Не далековато ли от своих обычных маршрутов ты забрался?

— Да, в какой-то степени. — Аш-Монкур отвернулся от ямы и подошел ближе. — Превосходный Сарсем упомянул, что ты удовлетворяешь свое любопытство где-то в этих краях, а поскольку у меня тут поблизости кое-какие делишки, я решил по пути завернуть засвидетельствовать свое почтение. Я смотрю, ты вырыл неплохую яму, вот только ума не приложу, каково может быть ее назначение здесь, в этой убогой местности.

— Риальто — известный ученый и любитель древности, — резко парировал Ум-Фоад, — а эта местность, гостеприимством которой ты пользуешься, часть принадлежащего мне земельного владения.

— О, покорнейше прошу извинить мое вторжение. Ваши изумительные владения вызывают у меня зависть! Известность Риальто и впрямь широка… Мне пора. Приятно было поболтать с вами обоими.

Аш-Монкур скрылся за хижиной Ошерла и исчез из виду.

— Весьма странный тип! — заявил Ум-Фоад. — Надеюсь, он не относится к числу твоих закадычных друзей?

— Он просто знакомый.

Из-за шаировых деревьев, окружавших домик Ошерла, выплыл почти невидимый пузырь. Риальто, хмурясь, наблюдал за тем, как пузырь подплыл к яме и завис над ней.

— И все же, — сказал он, — Аш-Монкур — человек тонкой проницательности и множества выдающихся талантов.

— Да, он проявил недюжинное проворство, едва стоило мне намекнуть на штраф за его вторжение в мои владения. Так, что у нас тут? — Он вскинул глаза на одного из работников, который приближался к ним с глиняной плошкой в руках. — Риальто, вот твой фонарь! Давай сюда свою награду.

Риальто осмотрел находку.

— Это не фонарь, а детская плошка для каши, которую маленький проказник из озорства выбросил за борт. Обрати внимание на забавные картинки, которыми украшено дно. Вот тут флантик летит к себе в логово с младенцем в когтях. Тут лангомир пожирает ребенка постарше, а здесь, на кораблике, морское чудище с попугайской головой утаскивает за борт маленькую девочку. Вещица занятная, но это не льдомолния и не фонарь.

С этими словами Риальто передал плошку Ум-Фоаду, после чего с нарочито небрежным видом взглянул на пузырь, который повис прямо у него над головой. Через час после заката, когда на краю неба еще пламенела яркая полоска цвета хурмы, Риальто отвел Ошерла в сторонку.

— Кто подсматривает за нами из этого пузыря? Сарсем?

— Всего лишь бесенок, чей глаз связан со зрением Аш-Монкура, так что он может наблюдать за всем происходящим.

— Поймай его и запри в сундук, пусть Аш-Монкур выспится хорошенечко.

— Как пожелаешь… готово.

— Кто еще подсматривает и подслушивает?

— Никто. Мы одни.

— Ошерл, я не понимаю, отчего ты так упорствуешь в своей лжи.

— Ну что опять? — испуганным тоном спросил Ошерл.

— Сегодня в яме нашли детскую плошку. Она попала в Сантунское море в эпоху, предшествовавшую той, когда мы потеряли Персиплекс, насколько я могу судить по виду корабля и характеру его оснастки, а также по животным, изображения которых ее украшают. Следовательно, слой грунта, содержащий Персиплекс, уже был извлечен. Однако Персиплекса я так и не увидел! Как ты это объяснишь?

— Согласен, ситуация любопытная, — самым искренним тоном ответил сандестин. — Давай осмотрим яму.

— Принеси фонарь.

Риальто с Ошерлом подошли к котловану и вытянули шеи, разглядывая освещенное дно.

— Видишь? — сказал Ошерл. Лучом света он указал на небольшой участок сбоку, у самого края, который был на пару футов глубже, чем в центре. — Это здесь нашли твою плошку, в самой глубокой части ямы. Теперь ты доволен?

— Не совсем. Если этот слой предшествовал эпохе Персиплекса, а во всех остальных слоях ничего не нашли, значит, Персиплекс должен находиться в этом небольшом бугре по центру ямы.

— Похоже на то.

— Так чего же ты ждешь, Ошерл? Полезай в яму, бери лопату и копай, а я посвечу.

От темноты проворно отделилась чья-то фигура.

— Ошерл? Риальто? Почему вы светите в мою яму? Разве это не противоречит условиям нашего договора? И почему вы решили этим заняться именно сегодня ночью?

— Сегодняшняя ночь ничем не отличается от всех прочих, — возразил Риальто. — Мы всего лишь вышли прогуляться перед сном, подышать свежим воздухом. Тебе что, жалко?

— Что ты, что ты! Только зачем вам тогда такие яркие фонари?

— Очевидно, затем, чтобы не упасть в какую-нибудь яму! Наши фонари уже сослужили нам хорошую службу, если ты не заметил. Осторожно, Ошерл! Смотри, куда пятишься! Ты чуть было не угодил в терновый куст.

— Лишняя предосторожность никогда не помешает, — поддакнул сандестин. — Риальто, ты уже успел надышаться свежим воздухом?

— Вполне. Доброй ночи, Ум-Фоад.

— Минуточку! Я хочу получить еще один платеж в счет вашего долга.

— Ум-Фоад, ты всегда так крохоборствуешь? Вот тебе еще пять золотых зикко. На ближайшее время придется этим удовольствоваться.

Утром Риальто явился к яме ни свет ни заря и не спускал глаз с сита, сквозь которое просеивали землю. Ум-Фоад не преминул заметить, что внимание Риальто стало еще более пристальным, чем прежде, и то и дело оттирал его в сторону, чтобы первым увидеть улов. Работники, почувствовав слабину, немедленно разленились до такой степени, что новые порции земли стали поступать в сито все реже и реже. В конце концов Ум-Фоад заметил, что его артель работает спустя рукава, и поспешил навести порядок. Работники, однако, уже растеряли весь трудовой пыл. Йаа-Йимпе, сославшись на ломоту в костях и прострел в пояснице, наотрез отказался работать на грабительских, по его мнению, условиях Риальто. Выбравшись из ямы, он поковылял обратно в деревню.

Некоторое время спустя из деревни со всех ног примчался молоденький парнишка и подскочил к Риальто.

— Йаа-Йимпе туговат на ухо, он не сообразил сразу, что ты предлагал золото в обмен на осколок голубой льдомолнии. Он попросил меня передать тебе, что нашел сегодня как раз такой осколок. Можешь передать премию мне, его внуку, Йаа-Йимпе слишком утомлен, чтобы прийти за деньгами лично. Кроме того, он собирается задать пир.

Смышленый и расторопный внучек, блеснув зубами в ухмылке, с готовностью протянул руку.

— Мне необходимо осмотреть находку, чтобы убедиться в ее качестве, — отрезал Риальто. — Идем, отведешь меня к Йаа-Йимпе.

Парнишка насупился.

— Он терпеть не может, когда его беспокоят по таким мелочам, давай монеты, я сам отнесу. И мне за труды заплатить не забудь.

— Ни слова больше! — рявкнул Риальто. — Сию же минуту! Идем в деревню!

Парнишка с недовольным видом проводил Риальто к дому, где празднества по случаю причитающейся Йаа-Йимпе награды уже шли полным ходом. На вертелах жарилось мясо, вино лилось рекой. На помосте шестерка музыкантов наяривала разудалые плясовые для развлечения гостей. Когда Риальто приблизился, из дома показался Йаа-Йимпе собственной персоной, облаченный в одни лишь короткие мешковатые штаны. Гости приветственно завопили, а музыканты заиграли задорный мотивчик. Йаа-Йимпе пустился в пляс, высоко подкидывая колени и делая стремительные выпады вперед и назад, отчего его объемистый живот мелко трясся.

В пылу задора Йаа-Йимпе вскочил на стол и принялся отплясывать чечетку. На шее у него на кожаном ремешке висел Персиплекс.

Внезапно старик заметил Риальто и спрыгнул на землю.

— Рад видеть, что тебе полегчало, — учтиво заметил тот.

— И вправду! Видишь льдомолнию? Можешь отсчитать мне двадцать золотых зикко.

Риальто протянул руку.

— Непременно, только позволь мне сначала осмотреть призму!

Откуда-то сбоку выскочил Аш-Монкур.

— Минуточку! Будет лучше, если я возьму этот предмет на хранение! Вот, сударь! Ваши двадцать золотых зикко!

Аш-Монкур метнул монеты в подставленную Йаа-Йимпе ладонь, схватил Персиплекс и торопливо отошел в сторону.

Риальто судорожно бросился вперед.

— Не подходи, Риальто! Я должен определить подлинность этого предмета! — Аш-Монкур поднял призму и взглянул на нее на свет. — Так я и думал: бесстыдная ложь! Риальто, нас ввели в заблуждение!

Аш-Монкур швырнул призму на землю и направил на нее палец; кристалл разлетелся на тысячу сгустков голубого огня и исчез.

Риальто ошеломленно уставился на подпалину на земле.

— Поищи где-нибудь в другом месте, Риальто, если тебе так хочется, — добродушным тоном посоветовал Аш-Монкур, — ты делаешь поистине полезное дело! Если найдешь еще одну грубую подделку или просто заподозришь, что дело нечисто, зови меня на подмогу. Всего наилучшего.

С этими словами Аш-Монкур исчез столь же неожиданно, как и появился, оставив Йаа-Йимпе и его гостей стоять с разинутыми ртами. Риальто медленно вернулся к котловану. Ошерл стоял перед своей хижиной и задумчиво смотрел на небо. Шалуке Пловчиха сидела, поджав ноги, перед шатром и ела виноград. У ямы появился запыхавшийся Ум-Фоад.

— Риальто, что значат эти слухи?

— У меня нет времени на слухи, — отрезал Риальто. — Но ты можешь остановить раскопки.

— Так скоро? А как же фонарь Короля-Облака?

— Я склоняюсь к мысли, что это миф. Мне нужно вернуться и еще раз свериться с моими справочниками.

— В таком случае я требую полной уплаты всего, что мне причитается.

— Разумеется. Ты принес счет?

— Я не стал выписывать официальный документ. Однако причитающаяся мне сумма составляет пятьдесят два золотых зикко.

— Это натуральный грабеж! — возмутился Риальто. — Ты нигде не ошибся?

— Я включил в сумму использование моей землей и любование ею, как днем, так и ночью, стоимость рабочей силы, стоимость восстановления первоначального вида территории и зеленых насаждений; оплату моих собственных услуг в качестве надзирающего лица и консультанта, небольшой гонорар деревенским чиновникам, налоги и…

Риальто поднял руку.

— Ты уже наговорил мне больше, чем я хочу слышать. Я же, со своей стороны, хотел бы получить в качестве сувенира детскую плошку.

Усы Ум-Фоада снова встопорщились.

— Ты шутишь? Это старинная вещь, которую я оцениваю по меньшей мере в десять зикко!

— Как скажешь.

Ум-Фоад отыскал плошку и вручил ее Риальто.

— А теперь давай сюда мои денежки, да смотри, не обсчитайся.

Риальто передел ему кошель. Ум-Фоад пересчитал содержимое и остался доволен. Он поднялся на ноги.

— Я рассчитываю, что ты освободишь территорию.

— В самом ближайшем времени.

— С полуночи я вновь начну брать с тебя плату.

Ум-Фоад решительно распрощался с чужеземцами, затем подошел к яме, позвал работников, и вся компания отправилась в деревню.

Розово-красное солнце клонилось к западу. С прекращением раскопок вокруг воцарилось зловещее безмолвие. Риальто в задумчивости стоял на краю ямы. Шалуке Пловчиха нежилась на ковре перед шатром. Ошерл стоял на пороге хижины, с рассеянным видом глядя куда-то вдаль.

Риальто глубоко вздохнул и обратился к Ошерлу:

— Ну что, я жду, что ты скажешь.

Взгляд сандестина стал расплывчатым.

— Ах да… Рад слышать, что Йаа-Йимпе снова в добром здравии.

— И только? Что-то ты слишком спокоен. А про Персиплекс ты ничего не хочешь мне сказать?

Ошерл почесал щеку.

— Ты что, не сумел договориться с Йаа-Йимпе?

— А зачем мне было с ним договариваться, если он нашел фальшивый Персиплекс?

— В самом деле? Разве Риальто под силу определить это с одного взгляда?

Риальто сокрушенно покачал головой.

— Ты, мой дорогой, сам расписался в том, что это подделка, когда позволил найти его в том же слое, в котором была детская плошка.

— Неправда! Ты сам видел, плошку нашли в более глубоком слое.

— Вот именно. Это один и тот же уровень, а их должны бы разделять футов шесть, если не больше.

— Гм, — пробормотал сандестин. — В твои рассуждения где-то вкралась ошибка. Нельзя делать выводы о таких важных вещах по детским плошкам.

— На самом деле вы с Сарсемом проявили неосмотрительность, хотя, я уверен, вы пребывали в восторге от своей выдумки. Так и вижу, как вы с ним хихикали и подталкивали друг друга локтями, предвкушая горе бедного Риальто.

— И снова ты заблуждаешься! — воскликнул уязвленный Ошерл. — Все приготовления были сделаны честь по чести! И потом, твоим теориям недостает доказательств. Эта твоя плошка могла быть имитацией старинного стиля или просто храниться где-то на протяжении одной эры, а уж потом угодить на морское дно!

— Ошерл, твои слова граничат с нелепостью. Мои, как ты выразился, теории зиждутся на двух основаниях: первое — логические умозаключения, а второе — простая наблюдательность. Предмет, который ты позволил найти Иаа-Йимпе, предположительно обладал сходством с Персиплексом — настолько, что ввел в заблуждение даже Аш-Монкура. Но не меня.

Ошерл озадаченно захлопал глазами.

— Неужели у Аш-Монкура настолько плохое зрение, а у тебя — настолько хорошее?

— Я не просто мудр и справедлив, я еще и рассудителен. Аш-Монкур же может похвастаться только примитивной животной хитростью, которая лишь немногим превосходит твою.

— Ты так ничего толком и не рассказал.

— У тебя что, нет глаз? Фальшивый Персиплекс болтался на ремешке на шее у Йаа-Йимпе — горизонтально. Между тем подлинный Персиплекс постоянно находится в вертикальном положении, чтобы священные письмена не могли быть неверно прочитаны. Аш-Монкур не обратил на это внимания, и я рад, что он был так вульгарно тороплив. Ну, что теперь скажешь?

— Я должен тщательно все обдумать.

— Остаются еще два вопроса. Во-первых, где Персиплекс, у тебя или у Сарсема? Во-вторых, как одновременно наградить вас с Сарсемом за службу и наказать за вероломство?

— Первое намного перевешивает последнее, по крайней мере в моем случае, — поспешил заметить Ошерл. — Что же касается Сарсема, которого так легко обвел вокруг пальца Аш-Монкур, я, пожалуй, промолчу.

— А Персиплекс?

— О! Это крайне тонкий вопрос, который я не могу обсуждать при непосвященных ушах.

— Что?! — возмутился Риальто. — Это ты обо мне, в чье безраздельное распоряжение Ильдефонс тебя отдал?

— Я говорю то, что диктует мне здравый смысл.

— Прекрасно! Мы изложим все факты перед Ильдефонсом в Баумергарте, и надеюсь, что я смогу остаться беспристрастным в своем изложении. Однако не могу не упомянуть о твоем внезапном упрямстве, которое лишь продлит твой контракт на многие эпохи.

Ошерл захлопал глазами и сморщился.

— Неужели это настолько важно? Ну ладно, намекну. Аш-Монкур с Сарсемом придумали этот план в шутку. Я немедленно указал им на всю серьезность этого вопроса и подсунул Йаа-Йимпе фальшивый кристалл. — Сандестин залился нервозным смешком. — Подлинный Персиплекс, разумеется, все это время находился у Сарсема, так что его вина намного тяжелее моей.

Нежившаяся на ковре Шалуке вскочила на ноги.

— В деревне какой-то шум… Похоже на разъяренные крики, и они становятся все громче и громче…

Риальто прислушался.

— Наверное, золотые зикко Аш-Монкура превратились в жаб или желуди, или, может быть, те зикко, что я заплатил Ум-Фоаду, раньше времени изменили вид… В любом случае пора двигать отсюда. Ошерл, возвращаемся в Баумергарт, ровно через минуту после того времени, когда мы отбыли.

Глава 16

В ответ на экстренный вызов Ильдефонса волшебники собрались в Большом зале в Баумергарте. Отсутствовал на собрании один Риальто, но его имени никто не упоминал. Ильдефонс молча сидел в массивном кресле за кафедрой, склонив голову так, что желтая борода рассыпалась по сложенным рукам. Остальные волшебники вполголоса переговаривались и время от времени поглядывали на Ильдефонса, недоумевая, что заставило его собрать их здесь.

Время шло, а Ильдефонс по-прежнему не произносил ни слова. Мало-помалу все остальные тоже притихли и сидели, глядя на Наставника и гадая, в чем причина задержки. Наконец Ильдефонс, возможно получив какой-то условный знак, пошевелился и заговорил исполненным серьезности голосом:

— Благородные волшебники, мы собрались сегодня по весьма важному поводу! Нам понадобится вся наша мудрость и здравый смысл, чтобы решить несколько серьезных вопросов.

Дело нам предстоит необычное, даже беспрецедентное. Я окружил Баумергарт завесой непроницаемости. С этим связано одно неудобство: в то время как никто не сможет помешать нам, никто не сможет и покинуть это место, ни проникнуть внутрь, ни выбраться наружу.

— К чему такие беспримерные предосторожности? — по обыкновению грубо выкрикнул Гуртианц. — Я не из тех, кто станет терпеть оковы и ограничения, и требую во всеуслышание огласить причину, по которой вынужден сидеть взаперти!

— Я уже объяснил причину своих действий, — отвечал Ильдефонс. — Если говорить коротко, я хочу, чтобы во время нашего обсуждения никто не входил и не выходил.

— Продолжай, — отрывисто сказал Гуртианц. — Я обуздаю свое нетерпение.

— Чтобы подготовить почву для моих высказываний, мне придется прибегнуть к авторитету Фандааля, верховного мастера нашего искусства. Его заветы строги и недвусмысленны и лежат в основе свода правил, который регулирует наше поведение. Я, разумеется, говорю о «Голубых принципах».

— По правде говоря, Ильдефонс, твои паузы хотя и эффектны, но слишком затянуты, — подал голос Аш-Монкур. — Предлагаю перейти к делу. Насколько я понимаю, ты упоминал что-то о том, что в связи со вновь вскрывшимися обстоятельствами необходимо произвести раздел имущества Риальто. Мы поделили не все? Могу я узнать, какие новые предметы обнаружились и каково их качество?

— Ты забегаешь вперед! — пророкотал Ильдефонс. — Тем не менее, коль скоро речь зашла о теме нашего разговора, полагаю, каждый из вас захватил с собой все вещи, пожалованные ему после суда над Риальто? У всех они с собой? Нет? По правде говоря, ничего иного я и не ожидал… Так… о чем бишь я говорил? Если не ошибаюсь, я только что почтил память Фандааля.

— Верно, — кивнул Аш-Монкур. — А теперь будь так добр, опиши новые находки. Например, где они были спрятаны?

— Терпение, Аш-Монкур! — вскинул руку Ильдефонс. — Ты помнишь последовательность событий, к которым привело необдуманное поведение Гуртианца в Фалу? Он порвал принадлежащий Риальто экземпляр «Голубых принципов», тем самым побудив Риальто обратиться в суд.

— Я прекрасно помню эту ситуацию. По мне, все это буря в стакане воды.

Из тени выступила высокая фигура в черных брюках, свободной черной блузе и низко надвинутой на глаза черной шапочке.

— А мне так не кажется, — сказал черный человек и снова отступил в тень.

Ильдефонс и ухом не повел.

— Это дело затрагивает и наши интересы, хотя бы с чисто теоретической точки зрения. Риальто выступал в качестве истца, все собравшиеся являются ответчиками. Дело в изложении Риальто выглядело крайне просто. «Голубые принципы», по его утверждению, провозглашали, что любое умышленное изменение или порча Монстритуции или полной и общеизвестной ее копии является преступлением и карается как минимум штрафом в троекратном размере нанесенного ущерба, а как максимум — конфискацией всего имущества. Таково было мнение Риальто, и он предъявил изорванную копию «Голубых принципов» в качестве улики.

Ответчики, возглавляемые Аш-Монкуром, Гуртианцем, Гильгедом и остальными, отклонили это обвинение, объявив его не просто надуманным, но еще и самостоятельным противоправным действием. Иск Риальто, заявили они, явился основанием для встречного иска. В поддержку этого утверждения Аш-Монкур и его товарищи отвезли нас в Дуновение Фейдера, где мы изучили проекцию хранящейся там Монстритуции, и Аш-Монкур заявил, что (я сейчас перефразирую его слова) любая попытка представить на рассмотрение поврежденную, искаженную или подвергнутую умышленному изменению копию Монстритуции сама по себе является тяжким преступлением.

Таким образом, Аш-Монкур и его сторонники утверждают, что, предъявив поврежденный экземпляр «Голубых принципов» в качестве улики, Риальто совершил преступление, обвинение в котором в силу его тяжести надлежит рассматривать еще до рассмотрения его собственных обвинений. Они утверждают не только что Риальто, безусловно, виновен и его обвинения смехотворны, но и что единственным насущным вопросом является определение ему меры наказания.

Ильдефонс сделал паузу и обвел взглядом всех присутствующих.

— Я ясно изложил дело?

— Более чем, — ответил Гильгед. — По-моему, ты ни в чем ни на йоту не погрешил против истины. Этот Риальто давным-давно у нас всех как бельмо на глазу.

— Я не стану требовать для Риальто ужасного и безнадежного заточения[15], — подал голос Вермулиан. — По мне, пусть доживает свои дни в облике саламандры или ящерицы с берегов Пустопородной реки.

Ильдефонс прокашлялся.

— Прежде чем вынести приговор — или, если уж на то пошло, прийти к какому-либо заключению, — следует рассмотреть кое-какие любопытные обстоятельства. Во-первых, позвольте мне задать вот какой вопрос: кто из вас в связи с этим делом заглядывал в свою копию «Голубых принципов»?.. Как? Никто?

— Это едва ли необходимо, — беспечно рассмеялся Дульче-Лоло. — В конце концов, именно для этой цели мы, несмотря на трудности пути и пронизывающий холод, и нанесли визит в Дуновение Фейдера.

— Вот именно, — сказал Ильдефонс. — И как ни странно, мои воспоминания об упомянутом абзаце совпадают с текстом разорванного экземпляра Риальто, а не с тем, что мы обнаружили в Дуновении Фейдера.

— Сознание иной раз играет с нами самые неожиданные шутки, — пожал плечами Аш-Монкур. — Ладно, Ильдефонс, чтобы ускорить утомительное…

— Минутку, — оборвал его Ильдефонс. — Во-первых, позвольте мне добавить, что я заглянул в свой собственный экземпляр и обнаружил, что текст один в один совпадает с тем, который приведен в документе Риальто.

В зале воцарилось изумленное молчание. Потом Гуртианц горячо взмахнул руками.

— Подумаешь! К чему вдаваться в столь незначительные подробности? Риальто, бесспорно, совершил преступление, что и подтвердил Персиплекс. О чем тут еще говорить?

— А вот о чем! Как только что заметил наш досточтимый коллега Аш-Монкур, сознание иной раз играет странные шутки. Возможно ли, что в ту ночь мы все стали жертвой массовой галлюцинации? Если помните, мы обнаружили, что проекция необъяснимым образом перевернулась кверху ногами, что весьма затруднило восприятие — по крайней мере мое.

И снова из тени выступила черная фигура.

— В особенности если учесть, что Персиплекс не должен отклоняться от вертикального положения именно для того, чтобы не допустить подобного эффекта.

Темная тень снова скрылась во мраке, и, как и в прошлый раз, на его появление и его слова никто не обратил внимания, как будто их и не было.

— Неужели все присутствующие здесь, каждый из которых обладает острой наблюдательностью, могли видеть одну и ту же галлюцинацию? — веско сказал Аш-Монкур. — Подобная мысль кажется мне сомнительной.

— И мне! — поддакнул Гуртианц. — У меня никогда в жизни не было галлюцинаций.

— Тем не менее, — произнес Ильдефонс, — как Наставник я постановляю, что мы все сейчас сядем в мой вихрелет, который также окружен завесой непроницаемости, чтобы оградить нас от нежелательных помех, и отправимся в Дуновение Фейдера, чтобы разрешить этот вопрос раз и навсегда.

— Как скажешь, — брюзгливым тоном ответил Дульче-Лоло. — Но к чему эта сложная система завес и сетей? Если никто не может войти сюда, значит, никто не сможет и отправиться по своим делам.

— Совершенно верно, — кивнул Ильдефонс. — Именно так. Сюда, пожалуйста.

Лишь человек в черном, сидевший в тени, не последовал за всеми.

Глава 17

Вихрелет летел по красному послеполуденному небу к южной границе Асколеза, туда, где вздымались пологие холмы, и наконец приземлился на вершине Дуновения Фейдера.

От вихрелета к шестиугольному храму протянулась защитная завеса. «Чтобы архивейльты не воспользовались удобным случаем изничтожить всех нас разом!» — как пояснил эту предосторожность Ильдефонс.

Волшебники гуськом потянулись за ограду, замыкал группу Ильдефонс. Персиплекс, как обычно, покоился на подушке из черного атласа. Чуть в стороне в кресле сидело человекообразное существо, белокожее и белоглазое, с нежно-розовым пушистым оперением вместо волос.

— А, Сарсем! — сердечно приветствовал его Ильдефонс. — Ну, как дежурство?

— Все нормально, — угрюмо отвечал сандестин.

— Никаких неприятностей? Никаких налетов и набегов с тех пор, как мы с тобой в последний раз виделись? Все в порядке?

— В процессе дежурства никаких происшествий не отмечено.

— Отлично! — заявил Ильдефонс. — А теперь давайте посмотрим отображение. Не исключено, что в прошлый раз оно ввело нас в заблуждение, поэтому на этот раз мы будем смотреть внимательно и не допустим такой ошибки. Сарсем, отображение!

На стене вспыхнул текст «Голубых принципов». Ильдефонс довольно фыркнул.

— Я оказался прав! Мы все были сбиты с толку — даже почтенный Гуртианц, который читает Монстритуцию в третий и решающий раз. Гуртианц! Будь так добр, прочти интересующий нас абзац вслух!

Гуртианц монотонно забубнил:

— «Лицо, сознательно и умышленно изменяющее, искажающее смысл, уничтожающее или скрывающее „Голубые принципы“ или любую их копию, виновно в преступлении в той же мере, что и его сообщники, и должно понести наказание, предусмотренное Приложением „Д“. Если указанные деяния совершены в ходе противоправного действия или с противоправными целями, мера наказания избирается в соответствии с Приложением „Г“».

Ильдефонс обернулся к Аш-Монкуру, который стоял, вытаращив глаза и разинув рот.

— Аш-Монкур! Все-таки я оказался прав, и ты должен это признать.

— Да-да, похоже на то, — рассеянно пробормотал тот и укоризненно поглядел на Сарсема, который поспешил спрятать глаза.

— Ну вот, с этим вопросом покончено! — объявил Ильдефонс. — Давайте вернемся в Баумергарт и продолжим расследование.

— Мне что-то нездоровится, — мрачно проговорил Аш-Монкур. — Подними свою завесу, чтобы я мог вернуться в свое поместье.

— Это невозможно! — отрезал Ильдефонс. — На рассмотрении должны присутствовать все. Если помнишь, мы разбираем иск против Риальто.

— Так ведь нет больше никакого иска против Риальто! — пролепетал Визант Некроп. — Дальнейшее его рассмотрение лишено какого бы то ни было интереса. Пора возвращаться по домам, приглядывать за своим имуществом!

— А ну все живо в Баумергарт! — гаркнул Ильдефонс. — Я не потерплю дальнейших пререканий!

Волшебники понуро поплелись к вихрелету и всю обратную дорогу просидели молча. Аш-Монкур трижды вскидывал палец, как будто хотел обратиться к Ильдефонсу, но каждый раз спохватывался и прикусывал язык. Вернувшись в Баумергарт, волшебники хмуро проследовали в Большой зал и расселись по своим местам. Человек в черном все так же стоял в тени, как будто за все это время ни разу не сдвинулся с места.

— Итак, возобновим рассмотрение иска, поданного Риальто, и встречного иска против него самого, — нарушил молчание Ильдефонс. — Кто хочет высказаться?

В зале царила мертвая тишина. Ильдефонс обернулся к человеку в черном.

— Риальто, что ты можешь сказать?

— Я изложил мои претензии к Гуртианцу и его соучастникам и теперь жду решения по делу.

— Присутствующие здесь лица делятся на две категории: Риальто, истец, и ответчики, которыми являемся все мы. В таком случае нам остается лишь обратиться за указаниями к «Голубым принципам», и сомнений в результате быть не может. Риальто, как Наставник я постановляю, что ты бесспорно доказал свою правоту и имеешь право получить обратно арестованное имущество и оговоренный штраф.

Риальто вышел вперед и облокотился на кафедру.

— Я одержал безрадостную и бесполезную победу над теми, кого считал друзьями.

Он обвел собравшихся взглядом. Не многие отважились посмотреть ему в глаза.

— Эта победа далась мне отнюдь не просто, — ровным голосом продолжал Риальто. — На своем пути я встретился с трудностями, страхами, разочарованием. И все же я не намерен пользоваться преимуществом. От каждого из вас, за одним исключением, я требую лишь одного: вернуть все мое имущество обратно в Фалу. Кроме того, каждый из вас должен будет отдать мне по одному камню-иоун в качестве штрафа.

— Риальто, ты проявил мудрость и великодушие, — сказал Ао Опаловый. — Разумеется, своей победой ты не снискал себе большой популярности, напротив, я вижу, как Гуртианц с Зилифантом скрипят зубами. Я признаю свою ошибку, соглашаюсь с наказанием и смиренно отдам тебе камень-иоун. И всех своих товарищей я призываю поступить точно так же.

— Хорошо сказано, Ао! — воскликнул Эшмиэль. — Я разделяю твои чувства. Риальто, кто этот человек, для которого ты решил сделать исключение в наказании, и что побудило тебя принять такое решение?

— Этот человек — Аш-Монкур, которому нет прощения. Своей попыткой попрать закон он попрал всех нас. Вы все — ничуть не меньше его жертвы, чем я сам, хотя ваши страдания еще впереди.

— Аш-Монкур должен лишиться магии и всех способностей к магии. Это наказание привел в действие Ильдефонс, пока я говорил с вами. Аш-Монкур, которого все вы видите сейчас, уже не тот человек, каким он был всего час назад, и в эту самую секунду Ильдефонс вызывает своих слуг. Они доставят его на местную кожевню, где ему подыщут подходящее занятие.

— Что же касается меня, я завтра же вернусь в Фалу, где продолжу жить прежней жизнью. По крайней мере, я на это надеюсь.

Глава 18

Шалуке Пловчиха сидела у реки Тс под голубыми осинами, которые росли по берегам и частично скрывали Фалу из виду. Риальто закончил приводить хозяйство в порядок и вышел из дома. Девушка повернула голову, увидела, что он приближается, и вновь устремила взгляд на воду.

Риальто присел рядышком и, откинувшись назад, принялся рассеянно наблюдать за игрой темных солнечных бликов на бегущей воде. Потом повернул голову, вгляделся в ее нежный девичий профиль, в грациозную позу. На этот раз Шалуке облачилась в песочного цвета шаровары, плотно облегающие щиколотки и свободно струящиеся вдоль бедер, черные туфельки и белую блузку с черным кушаком. Ее темные волосы были стянуты алой лентой. В своем времени, подумалось Риальто, она была совершенной, лучшей из лучших. А теперь кто?

Девушка почувствовала на себе его взгляд и вопросительно посмотрела на него.

— Шалуке Пловчиха, Фуруд Заряница, и что мне с тобой делать?

Совершенная вновь устремила взгляд на воду.

— Вот и я тоже не знаю, что мне с собой делать.

Риальто вскинул брови.

— Нельзя не признать, эта эра, последняя из отпущенных Земле, во многом смутна и тревожна. И все же ты ни в чем не нуждаешься, тебе не докучают недруги, ты вольна приходить и уходить, когда пожелаешь. Что же тебя печалит?

Шалуке Пловчиха пожала плечами.

— Я показалась бы капризной, если бы начала жаловаться. Ты ведешь себя учтиво и обращаешься со мной достойно и великодушно. Но мне очень одиноко. Я наблюдала за тобой на собрании, и оно напомнило мне стаю крокодилов, нежащихся на илистых отмелях реки Кайик.

Риальто поморщился.

— И я тоже?

Шалуке, поглощенная своими раздумьями, не ответила на этот вопрос.

— При дворе Восходящей на Востоке Луны я была совершенной, лучшей из лучших! Знатные вельможи наперебой старались коснуться моей руки, когда я проходила мимо, мне вслед неслись приглушенные восхищенные восклицания. Здесь же меня чураются, как будто я худшая из худших, никого не волнует, источаю ли я аромат духов или вонь свинарника. Я стала мрачной и угрюмой, меня терзают сомнения. Неужели я такая некрасивая, глупая и скучная, что от одного моего вида всех охватывает апатия?

Риальто отклонился назад и запрокинул голову к небу.

— Вздор! Иллюзия! Наваждение!

Шалуке улыбнулась робкой, пленительно-печальной улыбкой.

— Если бы ты обошелся со мной недостойно и силой заставил покориться твоим желаниям, у меня осталась бы хотя бы моя гордость. Твоя учтивая отстраненность лишает меня даже этого.

Риальто в конце концов обрел дар речи.

— Свет не видывал такой непостижимой девушки, как ты! Сколько раз руки у меня так и чесались схватить тебя, но всякий раз я обуздывал свои порывы, чтобы не испугать и не обидеть! А теперь ты обвиняешь меня в холодности и называешь крокодилом? Мою почтительную и возвышенную сдержанность ты приняла за старческое бессилие! Это я должен чувствовать себя уязвленным!

Риальто вскочил на ноги и, опустившись на траву рядом с ней, взял ее за руки.

— Правду говорят, что красавицы всегда жестокосердны! Даже сейчас ты терзаешь меня тонкой и изощренной пыткой!

— Да? Расскажи мне, что ты называешь пыткой, чтобы я могла повторить ее снова!

— Ты страдаешь оттого, что я якобы не замечаю твоего присутствия. Но если следовать твоей логике, твоя гордость была бы уязвлена ничуть не меньше, будь на моем месте Дульче-Лоло с его выразительными ступнями, или Зилифант, или даже Визант Некроп. То, что это я, Риальто, обошелся с тобой так низко, похоже, дело десятое! Теперь во мне говорит мое собственное тщеславие: я что, настолько непривлекателен? Неужели ты не испытываешь ко мне ни малейшего расположения?

Шалуке Пловчиха наконец-то улыбнулась.

— Вот что я скажу тебе, Риальто: будь на твоем месте Дульче-Лоло, Зилифант или Визант — или кто угодно еще, кроме Риальто, — я не сидела бы здесь и не держала тебя за руки.

Риальто с облегчением вздохнул и привлек ее к себе, их губы соприкоснулись.

— Ну что, все недоразумения и противоречия благополучно разрешились, быть может, Двадцать первая эра теперь покажется тебе чуть менее мрачной?

Шалуке покосилась на солнце, которое висело над самой рекой Тс.

— В некоторой степени. И все-таки, а вдруг солнце погаснет прямо сейчас, пока мы сидим на берегу? Что тогда?

Риальто поднялся на ноги и потянул ее за собой, потом поцеловал.

— Кто знает? Наше солнце вполне может протянуть еще сотню лет!

Девушка со вздохом кивнула на дряхлое светило.

— Смотри, как оно помаргивает! У него усталый и зловещий вид! Впрочем, может быть, спокойная ночь пойдет ему на пользу.

Риальто прошептал ей на ушко что-то насчет того, что ей-то уж на спокойную ночь рассчитывать точно не приходится. Шалуке потянула его за руку, и они, обнявшись, медленно зашагали в Фалу.

Глава 1

Архивейльт Зезамедес, копавший корни горечавки в лесу Был, взмок от натуги. Он скинул плащ и вновь взялся за работу, но блеск его голубой чешуи заметили Герарк Предвестник и чернокнижник Шрю. Они тайком подкрались к Зезамедесу и набросились на архивейльта. Потом накинули на его гибкую шею арканы и потащили туда, где он не мог натворить бед.

После множества усилий, сотни угроз и стольких же попыток Зезамедеса наброситься, извернуться и напасть, волшебники притащили его к замку Ильдефонса, где уже собрались все прочие окрестные маги, снедаемые нетерпением. В былые времена Ильдефонс главенствовал над волшебниками и теперь председательствовал на слушании. Первым делом он потребовал от архивейльта назвать свое имя.

— Меня зовут Зезамедес, о чем тебе прекрасно известно, старый Ильдефонс!

— Да, — сказал Ильдефонс, — я узнаю тебя, хотя в последний раз видел со спины, когда мы обратили тебя в бегство и загнали обратно на Джангк. Ты понимаешь, что, вернувшись, подписал себе смертный приговор?

— Нет, Ильдефонс, ибо я больше не архивейльт с Джангка. Я переселился на Землю и заявляю, что вновь принадлежу к сословию людей. Даже мои прежние товарищи презирают меня.

— Все это прекрасно, — отвечал Ильдефонс. — Но ты остаешься изгнанником. Где сейчас твой приют?

Вопрос был задан словно бы вскользь, и Зезамедес дал на него столь же небрежный ответ.

— То там, то здесь, я наслаждаюсь свежим воздухом Земли, так не похожим на едкие испарения Джангка.

Но Ильдефонса было не так-то просто сбить с толку.

— Какие вещи ты с собой захватил? К примеру, сколько камней-иоун?

— Давай поговорим о других вещах, — предложил Зезамедес. — Я хочу присоединиться к вашему кружку и, как будущий товарищ всех здесь присутствующих, нахожу эти арканы унизительными.

— Какая неслыханная наглость! — вспылил Гуртианц. — Отвечай, сколько у тебя камней-иоун?

— У меня при себе несколько камешков, — с достоинством отвечал Зезамедес.

— Где они?

Архивейльт обратился к Ильдефонсу:

— Прежде чем отвечать, могу я узнать, каковы ваши намерения?

Ильдефонс дернул свою желтую бородку и принялся разглядывать люстру.

— Твоя судьба будет зависеть от множества факторов. Предлагаю тебе выдать камни-иоун.

— Они спрятаны в моей хижине под половицами, — мрачно признался Зезамедес.

— И где же она находится, твоя хижина?

— На опушке леса Был.

Риальто Великолепный вскочил на ноги.

— Подождите здесь! Я проверю, правда это или нет.

— Не спеши! — замахал руками Гильгед. — Я знаю те места как свои пять пальцев. Я пойду!

— Назначаю комиссию в составе Риальто, Гильгеда, Муна Волхва, Гуртианца, Кильгаса, Ао Опалового и Барбаникоса, — безразличным тоном произнес Ильдефонс. — Они отправятся в хижину и изымут всю контрабанду. В заседании объявляется перерыв до вашего возвращения.

Глава 2

Некоторое время спустя имущество Зезамедеса было разложено на буфете в большом зале особняка Ильдефонса, включая и тридцать два камня-иоун: сферических, эллипсоидных, веретенообразных, каждый размером с небольшую сливу, со сполохами бледного огня внутри. Сеть не давала им разлететься подобно сонным пузырям.

— Ну вот, теперь у нас есть от чего оттолкнуться в расследовании, — сказал Ильдефонс. — Зезамедес, каков источник этих могущественных предметов?

Архивейльт дернул своими высокими черными султанами от удивления, не то настоящего, не то притворного. Его все так же удерживали на месте два аркана. Мгла-над-Устлой-Водой держал одну веревку, Барбаникос — другую, чтобы Зезамедес не мог дотянуться ни до одного из них.

— А как же неистовый Моррейон? — поинтересовался архивейльт. — Неужели он не открыл вам эту тайну?

Ильдефонс недоуменно нахмурился.

— Моррейон? Я уже почти позабыл это имя… Что там были за подробности?

Герарк Предвестник, который досконально знал историю двадцати минувших эр, принялся излагать дела давно минувших дней.

— После того как архивейльтов повергли, был заключен договор. Архивейльтам оставили жизнь, а они за это согласились раскрыть источник камней-иоун. Благородный Моррейон получил приказ разузнать этот секрет, и с тех пор о нем больше не слышали.

— Его обучили всем тонкостям процесса добычи! — заявил Зезамедес. — Если хотите узнать этот секрет, отыщите Моррейона!

— Почему же он не вернулся?

— Не могу сказать. Ну как, хочет еще кто-нибудь узнать, где источник камней? Я с радостью продемонстрирую весь процесс еще раз!

На некоторое время воцарилось молчание. Потом Ильдефонс внес предложение:

— Гильгед, не хочешь? Зезамедес сделал интересное предложение.

Тот облизнул тонкие коричневые губы.

— Сперва я хотел бы услышать словесное описание процесса.

— Пожалуйста, — ответил архивейльт. — Только позвольте мне сначала свериться с одним документом.

Он сделал неожиданный шаг к буфету, отчего Мгла с Барбаникосом налетели друг на друга, потом отскочили назад.

Воспользовавшись тем, что веревки провисли, архивейльт схватил Барбаникоса и испустил электрический импульс. Из ушей у Барбаникоса полетели искры, он подлетел в воздух и упал на землю без сознания. Зезамедес вырвал из рук Мглы веревку и, прежде чем кто-либо успел помешать ему, выскочил из зала.

— За ним! — рявкнул Ильдефонс. — Он не должен скрыться!

Волшебники бросились в погоню за беглым архивейльтом. Через Скомские холмы, мимо леса Был бежал Зезамедес, и волшебники преследовали его, точно свора гончих лиса. Архивейльт нырнул в чащу и попытался вернуться в обратном направлении, но колдуны ожидали какого-нибудь подвоха и не попались на эту удочку.

Выскочив из леса, Зезамедес прокрался к поместью Риальто и спрятался за птичником. Птицеженшины подняли переполох, и старый Смрад, слуга Риальто, поковылял на двор, чтобы взглянуть, что случилось.

Гильгед заметил Зезамедеса и ударил по нему мгновенным электрическим усилием — чудовищной рогатой молнией, которая не только разнесла в клочья Зезамедеса, но еще испепелила птичник Риальто и расколола его старинный дорожный столб, а бедный старый Смрад еще долго приплясывал на газоне на ходулях из потрескивающего голубого света.

Глава 3

На входной двери особняка Риальто красовался липовый лист, приколотый шипом. Ветер пошутил, подумал Риальто и смахнул листик на землю. Но новый слуга, Пьюирас, поднял его и грубым раскатистым голосом прочел:

— «Ничто не грозит Моррейону».

— Что ты там сказал про Моррейона? — спохватился Риальто.

Он забрал у слуги листок и внимательно осмотрел убористые серебряные письмена.

— Беспричинные уверения.

Он во второй раз выбросил листок и дал Пьюирасу последние наставления:

— В полдень приготовишь еду крохопутам — каши и чая вполне хватит. На закате подашь им паштет из дроздов. Кроме того, я хочу, чтобы ты начистил изразцы в главном зале. Только не песком, от него тускнеет глазурь! После этого убери с южного газона обломки, можешь воспользоваться эолом, но смотри, будь осторожен! Дуй только в желтую дудочку: черная вызывает бурю, а у нас тут и без нее достаточно разрушений. Затем начни разбирать птичник, все, что еще можно использовать, прибери. Если найдешь трупы, поступи с ними как подобает. Ясно?

Пьюирас, худощавый и голенастый, с запавшими щеками и гладкими черными волосами, сурово кивнул.

— За исключением одного момента. Что мне делать, когда с этими заданиями будет покончено?

Риальто, натягивая златотканые перчатки, покосился на слугу. Глупость? Усердие? Грубый сарказм? По лицу Пьюираса определить было невозможно.

— Когда закончишь с этими делами, можешь быть свободен, — проговорил он ровным голосом. — Не прикасайся к магическим устройствам, ни в коем случае не заглядывай в манускрипты, папки и фолианты. Со временем, быть может, я научу тебя паре-тройке приемов, а пока будь осторожен!

— Слушаюсь.

Риальто поправил свою шестиярусную шляпу из черного атласа и накинул на плечи плащ тем залихватским жестом, который и снискал ему прозвание Великолепный.

— Я отправляюсь к Ильдефонсу. Как только выйду из внешних ворот, наложи пограничное проклятие и ни при каких обстоятельствах не снимай его, пока я не подам тебе знак. Я буду на закате, может быть, чуть пораньше, если все пройдет удачно.

Пьюирас что-то буркнул себе под нос. Риальто не стал утруждаться истолкованием этого ответа и зашагал к северным воротам, старательно отводя взгляд от обломков его некогда чудесного птичника. Едва успел он выйти за ворота, как Пьюирас навел проклятие, так что Риальто был вынужден поспешно отскочить вперед. Риальто поправил шляпу. Бестолковость Пьюираса была лишь одним звеном в череде неудач, в которых следовало винить архивейльта Зезамедеса. Его птичник разрушен, дорожный столб разбит, старый Смрад мертв! Совершенно необходимо получить компенсацию из какого-нибудь источника!

Глава 4

Ильдефонс жил в замке над рекой Ском — замысловатом строении необъятных размеров с тысячей башенок, балкончиков, тенистых беседок и укромных уголков. На протяжении последних веков Двадцать первой эры, когда Ильдефонс исполнял обязанности Наставника, жизнь в замке била ключом. Сейчас же жилым осталось лишь одно крыло громады, а во всех остальных безраздельно властвовали совы, древние призраки и пыль.

Хозяин встретил Риальто у бронзовых ворот.

— Мой дорогой коллега, и, как всегда, неотразим!

Ильдефонс отступил на шаг, чтобы полюбоваться суровой красотой Риальто, его элегантным голубым плащом, брюками из розового бархата и начищенными до блеска сапогами. Сам он по каким-то неизвестным причинам избрал обличье веселого мудреца с лысеющей макушкой, изборожденным морщинами лицом, светло-голубыми глазами и желтой клочковатой бородой — видимо, то был его природный облик, от которого тщеславие не позволяло отречься.

— Ну, входи же! — воскликнул Ильдефонс. — Ты со своим пристрастием к театральным эффектам, как обычно, прибыл последним!

Они проследовали в большой зал. Там уже сидели четырнадцать колдунов: Зилифант, Пергустин, Герарк Предвестник, Мгла-над-Устлой-Водой, Ао Опаловый, Эшмиэль, Кильгас, Визант Некроп, Гильгед, Вермулиан Сноходец, Барбаникос, чернокнижник Шрю, Мун Волхв и Гуртианц.

— Наконец-то прибыл последний из нашего кружка, Риальто Великолепный, в чьем поместье и разразилась кульминация драмы!

Риальто снял шляпу, приветствуя собравшихся. Кое-кто ответил на его приветствие, другие: Гильгед, Визант Некроп, Мун Волхв, Кильгас — ограничились холодным взглядом через плечо. Ильдефонс взял Риальто под руку и подвел к столу, на котором были расставлены закуски. Риальто принял из рук хозяина кубок с вином, которое не преминул проверить при помощи своего амулета.

— Это совершенно безобидное вино, — притворно возмутился Ильдефонс. — Тебя хоть раз отравили за моим столом?

— Нет. Но обстоятельства никогда не складывались так, как сегодня.

Ильдефонс изумленно взмахнул руками.

— Обстоятельства складываются самым что ни на есть благоприятным образом! Мы разделались с нашим врагом, и теперь его камни-иоун у нас в руках!

— Верно, — согласился Риальто. — Но не забывай об уроне, который я понес! Я требую соответствующей компенсации, которой мои недруги лишили бы меня с превеликим удовольствием.

— Да ну! — нахмурился Ильдефонс. — Давай лучше побеседуем на более приятные темы. Как продвигается восстановление твоего дорожного столба? Крохопуты не отлынивают?

— Работа идет своим чередом, — отвечал Риальто. — Да уж, крохопутов никто не назвал бы непритязательными. Только на эту неделю их старшина затребовал две унции меда, четверть пинты «Мизерикорда» и полторы капли солодового спирта — и это не считая печенья, растительного масла и ежедневной порции моего лучшего паштета из дроздов.

Ильдефонс неодобрительно покачал головой.

— Да уж, аппетиты у них растут не по дням, а по часам, а кто должен за все это платить? Мы с тобой. Такова жизнь.

Он отвернулся, чтобы наполнить опустевший кубок дородного Гуртианца.

— Я провел небольшое расследование, — сообщил тот тяжеловесно, — и обнаружил, что Зезамедес скрывался среди нас много лет. Похоже, он был отступником, которому нет места ни на Земле, ни на Джангке.

— Не исключено, что он продолжает таковым оставаться, — заметил Ильдефонс. — Кто видел его труп? Никто! Мгла утверждает, что электричество для архивейльта все равно что вода для рыбы.

— Именно так, — подтвердил Мгла-над-Устлой-Водой, худощавый человечек с горящими глазами.

— В таком случае ущерб, нанесенный моему имуществу, теряет вообще какой бы то ни было смысл! — воскликнул Риальто. — Прежде чем приступить к решению прочих вопросов, я требую компенсации!

Гуртианц нахмурился.

— Я не понимаю, чего ты хочешь.

— Все проще некуда, — сказал Риальто. — Я понес серьезный урон, необходимо восстановить справедливость. Я намерен потребовать себе камни-иоун.

— Тут ты не одинок, — ответил Гуртианц.

Мгла-над-Устлой-Водой саркастически фыркнул.

— Можешь требовать сколько хочешь.

Вперед выступил Мун Волхв.

— Архивейльт мертв всего ничего, неужели обязательно сразу начинать ссориться?

— Ты так уверен в том, что он мертв? — Эшмиэль продемонстрировал собравшимся липовый лист. — Вот что я нашел на моем голубом изразцовом куртиване. Здесь написано: «Ничто не грозит Моррейону».

— И я тоже нашел лист! — объявил Мгла.

— И я! — воскликнул Гуртианц.

— Да, как быстро бегут столетия, — задумчиво протянул Ильдефонс. — Славное было времечко, когда мы задали жару этим архивейльтам! Бедняга Моррейон! Я нередко гадал, что с ним сталось.

Эшмиэль, хмурясь, посмотрел на свой лист.

— «Ничто не грозит Моррейону», как нас уверяют. В таком случае, уведомление об этом кажется излишним и чересчур предупредительным.

— Все совершенно прозрачно, — буркнул Гильгед. — Моррейон отправился разгадать загадку источника камней-иоун, это ему удалось, и теперь ему ничто не грозит.

— Таково одно из возможных толкований, — высокопарно отозвался Ильдефонс. — Что-то здесь нечисто.

— Что толку сейчас забивать этим голову, — заявил Риальто. — А вот на камни-иоун я заявляю официальную претензию в качестве компенсации за ущерб, понесенный ради общего дела.

— Требование на первый взгляд резонное, — заметил Гильгед. — Однако на самом деле каждый должен получить награду сообразно своим заслугам. Я не высказываю эту мысль лишь потому, что это мое мгновенное электрическое усилие испепелило архивейльта.

— Вот и еще казуистический довод, который необходимо решительно отвергнуть, в особенности поскольку так удачно подвернувшаяся энергия позволила Зезамедесу ускользнуть!

Спор затянулся на целый час. В конце концов формула, предложенная Ильдефонсом, была вынесена на голосование и одобрена пятнадцатью голосами против одного. Имущество, ранее принадлежавшее архивейльту Зезамедесу, надлежало выставить на всеобщее обозрение. Затем каждый волшебник должен расположить предметы по порядку от наименее желанного к наиболее, а Ильдефонс — сопоставить списки. Если на какой-то предмет претендовали двое или более, спор надлежало решить при помощи жребия. Риальто в качестве компенсации ущерба получал право выбрать любую вещь по своему усмотрению после того, как будет определен хозяин пятой веши по списку. Гильгеду было даровано точно такое же право, но после десятой вещи.

Риальто предпринял последнюю попытку вразумления.

— Что толку выбирать, когда будет отдана пятая вещь? У архивейльта не было ничего, кроме камней, нескольких ничем не примечательных вещичек да корешков, трав и эликсиров.

К нему никто не прислушался. Ильдефонс раздал листы бумаги, каждый волшебник перечислил предметы, на которые претендовал, после чего Ильдефонс внимательно изучил каждый список по очереди.

— Как выясняется, — объявил он, — все присутствующие больше всего хотят получить камни-иоун.

Взгляды магов устремились на камни, которые мерцали и переливались молочно-белым огнем.

— В таком случае, — провозгласил Ильдефонс, — победителя определит случай.

Он достал глиняный горшок и шестнадцать дисков из слоновой кости.

— Сейчас каждый из вас поставит свою подпись на одной из этих бляшек и положит ее в горшок, вот так. — Он пометил один из дисков и бросил его в горшок. — Когда все проделают это, я позову служанку, она вытащит из горшка одну из бляшек.

— Минуточку! — воскликнул Визант. — Я чую беду. Она ходит где-то рядом.

Ильдефонс вперил в чувствительного Некропа холодный вопросительный взгляд.

— О какой беде ты говоришь?

— Я чувствую какое-то противоречие, несоответствие, среди нас витает что-то странное. В этом зале находится кто-то, кого здесь быть не должно.

— Кто-то незримый таится среди нас! — воскликнул Мун Волхв. — Ильдефонс, стереги камни!

Ильдефонс осмотрелся по сторонам сумрачного старого зала. Потом сделал условный знак и указал в дальний угол.

— Призрак! Ты поблизости?

— Я здесь, — раздался негромкий печальный шепот.

— Отвечай: кто незримый скрывается среди нас?

— Замшелые отголоски прошлого. Я вижу их лица: это даже не призраки, а призраки мертвых призраков… Они мерцают и поблескивают, они смотрят и исчезают.

— А живых существ нет?

— Нет, никакой горячей крови, никакой пульсирующей плоти, никаких грохочущих сердец.

— Стереги и наблюдай. — Ильдефонс обернулся к Византу Некропу. — Что на этот раз?

— Я чувствую странный запах.

Визант заговорил негромко, чтобы подчеркнуть исключительную тактичность его формулировок:

— Из всех здесь присутствующих один я обладаю достаточной чувствительностью ко всем нюансам камней-иоун. Их следует передать в мое распоряжение.

— Давайте продолжим лотерею! — подал голос Гуртианц. — План Византа никогда не сработает.

— Я вас предупредил! — крикнул Визант.

Метнув злобный взгляд на Гуртианца, он перебрался в конец группы. Ильдефонс подозвал одну из своих служанок.

— Не пугайся. Ты должна сунуть руку в горшок, тщательно перемешать бляшки и вытащить одну из них, после чего положишь ее на стол. Поняла?

— Да, господин волшебник.

— Делай, что я сказал.

Девушка подошла к горшку и сунула в него руку. В тот же миг Риальто привел в действие заклинание хроностазиса, которое заготовил на такой случай. Для всех, кроме Риальто, время остановилось. Он оглядел зал, посмотрел на волшебников, замерших в застывших позах, на служанку, которая так и осталась стоять с рукой в горшке, на Ильдефонса, чей взгляд был устремлен на девичий локоть. Риальто не спеша подошел к камням. Ничто не мешало ему сейчас завладеть ими, но подобный поступок лишь вызвал бы всеобщее возмущение и заставил остальных ополчиться против него. У него на уме был менее дерзкий способ. В углу неожиданно послышался какой-то негромкий шум, хотя в неподвижном воздухе никаких звуков не должно было разноситься.

— Кто это? — позвал Риальто.

— Это я, — раздался в ответ негромкий голос призрака.

— Время остановилось. Ты не должен ни двигаться, ни говорить, ни смотреть, ни знать.

— Время, вневременье — для меня все едино. Я проживаю каждый миг снова и снова.

Риальто пожал плечами и отвернулся к горшку. Он высыпал диски на стол. К его удивлению, на каждом из них значилось «Ильдефонс».

— Ага! — воскликнул Риальто. — Этот плут провернул свое дельце на миг раньше меня! Так всегда! Ну ладно, хорошо смеется тот, кто смеется последним!

С этими словами Риальто стер подписи Ильдефонса и заменил их своими собственными, после чего вернул все бляшки в горшок.

Вернувшись на свое место, он снял заклятие.

В зал медленно вернулись звуки. Девушка сунула руку в горшок. Она перемешала диски и, вытащив один из них, положила его на стол. Риальто склонился над бляшкой наперегонки с Ильдефонсом. Диск еле заметно дернулся. Подпись дрогнула и расплылась прямо у них на глазах.

Ильдефонс поднял диск и с изумлением прочел:

— Гильгед!

Риальто метнул на Гильгеда испепеляющий взгляд, но тот не повел и бровью. Гильгед тоже остановил время, но сделал это уже тогда, когда диск оказался на столе.

— Это все, — сдавленным голосом сказал Ильдефонс служанке. — Можешь идти.

Девушка удалилась. Ильдефонс высыпал пластинки на стол. Все они были надписаны как надлежало: на каждой красовалась подпись одного из присутствующих волшебников. Ильдефонс дернул себя за белую бородку.

— Похоже, камни-иоун достались Гильгеду, — сказал он.

Сияющий Гильгед подошел к столу, но вдруг издал ужасный крик.

— Камни! Что с ними сделали?

Он поднял сетку, которая теперь провисала под тяжестью своего содержимого. Неяркое сияние куда-то исчезло, предметы в сетке сверкали режущим глаз стеклянным блеском. Гильгед взял один из них в руки и швырнул на пол. Камень разлетелся на куски.

— Это не камни-иоун! Жульничество!

— И впрямь! — подтвердил Ильдефонс.

— Я требую мои камни! — бушевал Гильгед. — Отдайте их мне немедленно, иначе я наведу на всех здесь присутствующих заклинание мучительной корчи!

— Минуточку, — пророкотал Гуртианц. — Погоди со своим заклятием. Ильдефонс, позови сюда своего призрака. Пусть расскажет, что случилось.

Ильдефонс нерешительно затеребил бородку, потом наставил палец на дальний угол.

— Призрак! Ты тут?

— Тут.

— Что происходило, пока мы вынимали диски из горшка?

— Я видел движение. Одни двигались, другие остались стоять. Когда ту бляху наконец выложили на стол, в зал проникла какая-то странная тень. Она забрала камни и исчезла.

— Что за тень?

— Кожу ее покрывали голубые чешуи, голову венчали черные султаны, однако душа его была душой человека.

— Архивейльт! — пробормотал Гуртианц. — Я подозреваю Зезамедеса!

— И как же теперь камни, мои прекрасные камни? — возопил Гильгед. — Как мне вернуть имущество? Почему меня вечно лишают принадлежащих мне ценностей?

— Прекрати вопить! — рявкнул чернокнижник Шрю. — Необходимо разделить оставшееся имущество. Ильдефонс, будь так добр, зачитай списки.

Ильдефонс уткнулся в бумаги.

— Поскольку Гильгед выиграл в первой лотерее, его список из рассмотрения исключается. Вторым…

— Это вопиющая несправедливость! — перебил его возмущенный Гильгед. — Я не выиграл ничего, кроме пригоршни никчемных стекляшек!

Ильдефонс пожал плечами.

— С этим, пожалуйста, к воришке архивейльту, тем более что лотерея сопровождалась некоторыми перебоями в течении времени, в обсуждение которых я предпочел бы не углубляться.

Гильгед всплеснул руками; на его угрюмом лице явственно отразилась вся гамма обуревавших его чувств. Товарищи бесстрастно наблюдали за ним.

— Продолжай, Ильдефонс, — сказал Вермулиан Сноходец.

Ильдефонс разложил бумаги.

— Похоже, один Риальто указал в качестве второго желаемого пункта вот это замысловатой формы приспособление, которое, по всей видимости, представляет собой один из претеритных рекордиумов Гуляра. Таким образом, я присуждаю его Риальто и откладываю его список к списку Гильгеда. Пергустин, Барбаникос, Ао Опаловый и ваш покорный слуга изъявили желание обладать шлемом шестидесяти направлений, поэтому нам придется тянуть жребий. Нам понадобится горшок и четыре бляшки…

— В таком случае, — вмешался Пергустин, — давайте позовем служанку прямо сейчас. Она накроет горлышко горшка ладонью, а мы вставим пластинки ей между пальцев, чтобы застраховать себя от нарушения законов вероятности.

Ильдефонс затеребил свои желтые бачки, но Пергустин упрямо стоял на своем. Точно таким же образом было вытянуто еще несколько жребиев. Некоторое время спустя настал черед Риальто требовать себе любую вещь из оставшихся по своему усмотрению.

— Ну, Риальто, — сказал Ильдефонс, — что ты выберешь?

В груди у Риальто клокотало возмущение.

— Значит, за потерю семнадцати превосходных птицеженщин и моего тысячелетнего дорожного столба мне предлагается удовлетвориться этим пакетиком оцепенительного порошка?

— Взаимодействия между людьми, порожденные, как в нашем случае, потерей равновесия, никогда не достигают баланса. Даже при самом благоприятном соглашении какая-то из сторон, осознает она это или нет, остается в проигрыше.

— Мне известна эта теория, — сказал Риальто чуть более спокойным тоном. — Однако…

— Смотрите! — неожиданно вскрикнул испуганный Зилифант, указывая в сторону каминной полки. Там, незаметный на фоне резьбы, висел липовый лист. Ильдефонс дрожащими пальцами снял его. Серебряные письмена гласили: «Моррейон живет во сне. Ничто не надвигается!»

— Час от часу не легче, — пробормотал Гуртианц. — Зезамедес настойчиво пытается убедить нас, что с Моррейоном все в порядке. Подозрительная настойчивость!

— Нельзя забывать, — напомнил неизменно осторожный Мгла, — что Зезамедес — отступник, всеобщий враг.

Герарк Предвестник поднял вверх указательный палец с покрытым черным лаком ногтем.

— Я привык всегда и во всем доискиваться истинной сути. Так, самая первая надпись, «Ничто не грозит Моррейону», может значить «Моррейону не грозит ничто», а может — «Моррейону грозит „Ничто не“».

— Пустое словоблудие! — буркнул практичный Гуртианц.

— Не спеши! — возразил Зилифант. — Глубокомыслие Герарка известно всем. «Ничто не», возможно, призвано иносказательно обозначить смерть. Фигура речи, так сказать.

— А что, Зезамедес показался вам образцом тактичности? — с едким сарказмом осведомился Гуртианц. — По-моему, нет. Он, как и я, если бы хотел сказать «смерть», так и сказал бы.

— Вот и я об этом! — воскликнул Герарк. — Я задался вопросом: что представляет собой это «Ничто не», которое грозит Моррейону. Шрю, что представляет собой это «Ничто не» и где оно находится?

Шрю сгорбил свои тощие плечи.

— В царстве демонов его точно нет.

— Вермулиан, ты в своем летучем дворце где только не побывал. Где или что такое есть это самое «Ничто не»?

Вермулиан Сноходец вынужден был признаться в своем неведении.

— Я никогда не бывал там.

— Мун Волхв, где или что такое «Ничто не»?

— Где-то, — задумчиво протянул тот, — мне встречалось упоминание «Ничего не», но не припомню, в какой связи.

— Ключевое слово здесь «упоминание», — заявил Герарк. — Ильдефонс, будь так добр, загляни в Великослов.

Ильдефонс снял с полки пухлый том и раскрыл черный переплет.

— «Ничто не». Так… Тематические ссылки… метафизическое описание… место? «„Ничто не“ — несуществующая область за краем космоса».

— Раз уж ты все равно достал Великослов, почему бы не посмотреть, что в нем есть на «Моррейон»?

Ильдефонс неохотно нашел нужное место.

— «Моррейон — легендарный герой Двадцать первой эры, который разбил архивейльтов и загнал их на Джангк. После этого они взяли его с собой так далеко, куда только досягает разум, на сияющие поля, где добывали камни-иоун. Его прежние товарищи, поклявшиеся защищать Моррейона, позабыли о нем, и с тех пор о нем ничего не известно», — прочитал он вслух. — Предвзятое и изобилующее неточностями, но небезынтересное описание.

Вермулиан Сноходец поднялся на ноги.

— Я как раз собирался предпринять в своем дворце очередное дальнее путешествие, так что могу заодно поискать Моррейона.

— Ты задумал обследовать «сияющие поля»! — возмущенно прохрипел Гильгед. — Я заслужил это право, а не ты!

Вермулиан, дородный и гладкий, точно тюлень, с непроницаемым бледным лицом покачал головой.

— Единственная моя цель — спасти героического Моррейона, а камни-иоун — так, заодно.

— Хорошо сказано! — похвалил Ильдефонс. — Но от твоей затеи окажется куда больше толка, если ты позовешь на помощь одного-двух доверенных товарищей. Может быть, хватит даже меня одного.

— Совершенно верно! — подхватил Риальто. — Но на случай опасности вам совершенно необходим кто-то третий, причем уже проявивший находчивость. Я разделю с вами все трудности и лишения, иначе я перестану себя уважать!

— Я тоже не из тех, кто отсиживается за чужими спинами! — с яростной горячностью вмешался Гуртианц. — Можете рассчитывать на меня.

— Некроп — личность в любом предприятии незаменимая, — заявил Визант. — Поэтому я тоже должен присоединиться к группе.

Вермулиан принялся отнекиваться, утверждая, что предпочитает путешествовать в одиночку, но его никто не стал и слушать. В конце концов Сноходец сдался, однако его обыкновенно любезное лицо приняло брюзгливое выражение.

— Я отправляюсь в путь незамедлительно. Те, кого не будет у меня во дворце через час, считаются передумавшими.

— Ну-ну, — попытался урезонить его Ильдефонс. — Да у меня три с половиной часа уйдет только на то, чтобы отдать все необходимые распоряжения слугам! Дай нам побольше времени.

— На листке было написано «Ничто не надвигается», — уперся Вермулиан. — Нельзя терять времени!

— Нельзя рассматривать слово вне контекста, — возразил Ильдефонс. — Моррейон знает, в каком положении находится, уже несколько веков. Слово «надвигается» вполне может относиться к чему-то, что произойдет еще через пятьсот лет.

Вермулиан с кислой миной согласился отложить вылет на следующее утро.

Глава 5

Дряхлое солнце клонилось за Скомские холмы, закатный багряный свет пробивался сквозь редкие черные тучи. Риальто прибыл к внешним воротам в свои владения. Он подал условный знак и принялся спокойно дожидаться, когда Пьюирас поднимет пограничное заклятие. Из поместья не донеслось ни намека на ответ.

Риальто подал еще один знак, нетерпеливо притопывая ногой. Из близлежащих зарослей ползучих деревьев канг долетел стон зелесиня, от которого по спине у Риальто побежали мурашки. Он снова подал условный сигнал. Куда запропастился Пьюирас? В сумерках неясно белела крытая нефритовой черепицей крыша дома. Ни одного огня видно не было. Из леса вновь донесся стон зелесиня, потом чей-то жалобный крик. Риальто попробовал нащупать границу палкой и не обнаружил никакого заклятия — равно как и вообще какой бы то ни было защиты.

Он отшвырнул палку и зашагал к дому. С виду все было в порядке, хотя Пьюирас не показывался. Если он и отдраил холл, никаких следов его работы заметно не было. Неодобрительно покачав головой, Риальто пошел осмотреть дорожный столб, который чинили его крохопуты. Управляющий подлетел к нему на моските с докладом; по всей видимости, никакого ужина Пьюирас им не подал. Риальто поспешил исправить это упущение и добавил к угощению пол-унции заливного угря за свой счет.

Вооружившись голубым крахом, он внимательно осмотрел скрученные замысловатой спиралью бронзовые трубки, которые привез с собой из замка Ильдефонса, — то был так называемый претеритный рекордиум. Он попытался проследить очертания трубок, но они свивались и развивались самым головоломным образом. Тогда он осторожно нажал на один из клапанов, и рожок издал свистящий шелест. Риальто коснулся другого, и инструмент отозвался отдаленной гортанной песнью. Звук доносился не из рожка, а откуда-то с дорожки, а еще через минуту в дверь прошмыгнул Пьюирас. При виде хозяина он бессмысленно осклабился и, шатаясь, направился в свою комнату.

— Пьюирас! — окрикнул его Риальто.

Слуга с трудом обернулся.

— Ну что еще?

— Ты перебрал лишнего.

У Пьюираса хватило дерзости хитро ухмыльнуться.

— Вы донельзя проницательны и предельно четко выражаете свои мысли. Не имею возражений ни по одному из высказываний.

— Я не намерен держать в своем доме безответственного и вдобавок любящего выпить слугу, — заявил Риальто. — Ты уволен.

— Нет, вы не можете так поступить! — хрипло вскричал Пьюирас и в подкрепление своего заявления смачно рыгнул. — Меня уверяли, что я получу отличное место, если стану подворовывать не больше, чем старина Смерд, и превозносить ваши благородные манеры. Так вот! Сегодня я украл всего ничего, а отсутствие ругани в моих устах — высшая похвала. Так что мне полагается отличное место, а что это за отличное место, если мне нельзя даже прогуляться до деревни?

— Пьюирас, вино ударило тебе в голову, — покачал головой Риальто. — До чего же ты омерзителен!

— Ну что поделать? — расхохотался Пьюирас. — Не всем же быть разодетыми в пух и прах волшебниками с утонченными манерами!

Риальто в ярости вскочил на ноги.

— Довольно! А ну марш к себе, пока я не наслал на тебя заклятие мучительной корчи!

— Именно туда я и направлялся, когда вы меня окликнули, — недовольно заявил слуга.

Дальнейшее препирательство Риальто счел ниже своего достоинства. Пьюирас удалился, пошатываясь и бормоча что-то себе под нос.

Глава 6

Когда поразительный летучий дворец Вермулиана с его крытыми галереями, строгими газонами и беседкой при входе стоял на земле, он занимал прямоугольный участок приблизительно в три акра. Сам дворец имел форму четырехконечной звезды с хрустальным шпилем в каждом луче и еще одним чуть более высоким шпилем в центре, где располагались личные покои Вермулиана. Переднюю беседку окружала мраморная балюстрада. В центре бил стоструйный фонтан, а по обеим сторонам росли липы, покрытые серебристыми цветами и серебристыми же плодами. Слева и справа были разбиты строгие газоны, участок чуть поодаль засажен травами и зеленью для кухни. Гости Вермулиана занимали комнаты в правом и левом крылах зданиях, под центральным шпилем располагались разнообразные салоны, гостиные для утренних и послеобеденных приемов, библиотека, зал для музицирования, зал для официальных обедов и терраса.

Волшебники начали подтягиваться через час после заката, первым прибыл Гильгед, последним — Ильдефонс. Вермулиан, к которому уже вернулась всегдашняя невозмутимость, приветствовал каждого гостя со сдержанным дружелюбием. Затем, осмотрев отведенные им комнаты, волшебники собрались в большом салоне. Вермулиан обратился к обществу с небольшой речью.

— Для меня огромная честь принимать столь изысканную компанию! Наша цель — спасти героического Моррейона. Все присутствующие полны решимости и отваги, но все ли отдают себе отчет в том, что нас ждет дальняя дорога? — Вермулиан обвел лица всех присутствующих безмятежным взглядом. — Все ли готовы к тяготам, лишениям и опасностям? А ведь таковые вполне могут подкарауливать нас на пути, и, если кто-то испытывает сомнения или же преследует какие-либо другие цели, например поиск камней-иоун, сейчас самое время вернуться домой. Ну, есть такие? Нет. Тогда в путь.

Вермулиан поклонился забеспокоившимся гостям и поднялся на командную вышку, откуда окружил дворец заклинанием плавучести. Замок взмыл в воздух и поплыл, подхваченный утренним ветерком, точно причудливое облако. Вермулиан заглянул в Небесный Альманах и отметил в нем несколько символов, после чего нанес их на сердоликовое колесо управления и раскрутил оное. Значки закружились и слились в единое целое, и на колесе проступил путь через космос. Вермулиан зажег тонкую свечку и поднес ее к ускоряющему курению в скоростекадильнице. Дворец двинулся в путь, старушка Земля с угасающим Солнцем осталась позади.

Риальто стоял у мраморной балюстрады. Подошедший Ильдефонс остановился рядом, они вдвоем молча провожали взглядом тающий на глазах розоватый серпик Луны.

— Когда пускаешься в подобное путешествие, исход которого неизвестен, в голову сами собой лезут мысли о будущем, — с грустью в голосе заметил Ильдефонс. — Полагаю, ты привел свои дела в порядок перед отъездом?

— В моем хозяйстве полный разброд, — сказал Риальто. — Пьюирас оказался ни на что не годен; когда пьян, он горланит песни и откалывает такие выходки, что только держись, трезвый же он мрачнее пиявки на трупе. Сегодня утром я разжаловал его в крохопуты.

Ильдефонс рассеянно кивнул.

— Боюсь, в обществе наших коллег, какими бы достойными людьми они ни были, зреет разлад.

— Ты о «сияющих полях» камней-иоун? — осторожно предположил Риальто.

— Именно о них. Как безапелляционно заявил Вермулиан, мы идем на выручку Моррейону. Камни-иоун могут лишь отвлечь нас от этой благородной цели. Даже если мы и откроем их месторождение, подозреваю, что выходом, который наилучшим образом удовлетворит интересы всех и каждого, станет избирательное распределение, несмотря на корыстные возражения Гильгеда.

— Такой подход во многом разумен, — согласился Риальто. — Неплохо бы заранее прийти к какой-то договоренности относительно столь противоречивого по сути своей вопроса. Вермулиану, разумеется, придется выделить долю.

— Само самой разумеется.

В эту минуту Вермулиан спустился в беседку, где к нему присоединились Мун Волхв, Гуртианц и все остальные. Мун поинтересовался маршрутом полета.

— Теперь на первый план выходит вопрос конечного пункта. Откуда ты, Вермулиан, знаешь, что именно данное направление приведет нас к Моррейону?

— Хороший вопрос, — кивнул Сноходец. — Чтобы ответить на него, придется сослаться на внутренне присущее вселенной свойство. Мы можем выбрать любое направление, какое нам по душе, все равно все ведут в одно и то же место: в конец вселенной.

— Любопытно! — провозгласил Зилифант. — В таком случае мы неизбежно должны найти Моррейона. Обнадеживающая перспектива!

Гильгеда такой ответ, похоже, удовлетворил не до конца.

— А что «сияющие поля»? Где они находятся?

— Это уже второстепенный, если не третьестепенный вопрос, — напомнил ему Ильдефонс. — Все наши помыслы сейчас лишь о героическом Моррейоне.

— Ты со своим беспокойством опоздал на несколько эпох, — язвительно заметил Гильгед. — Моррейон вполне мог потерять терпение.

— Мне помешали другие обстоятельства, — досадливо нахмурился Ильдефонс. — Моррейон непременно войдет в наше положение.

— Поведение Зезамедеса становится все более и более непонятным, — вставил Зилифант. — У него нет никаких видимых причин подчиняться ни Моррейону, ни архивейльтам, ни нам.

— Со временем мы раскроем эту тайну, — обнадежил собратьев Герарк Предвестник.

Глава 7

Путешествие шло своим чередом. Дворец проплывал меж звезд, над и под облаками пылающего газа, сквозь безбрежную черноту космоса. Волшебники предавались размышлениям в увитых плющом галереях, обменивались мнениями в салонах, сидя за стаканчиком какого-нибудь хмельного напитка, предавались неге на мраморных скамьях в беседке, стояли, облокотясь на балюстраду и глядя на проплывающие под ними галактики. Завтрак каждому подавали в покои, обед обычно накрывали на свежем воздухе в беседке, ужины же походили на роскошные приемы и нередко затягивались далеко за полночь. Чтобы скрасить долгие вечера, Вермулиан вызывал самых очаровательных, остроумных и прелестных женщин всех минувших эпох в пышных старомодных нарядах. Летучий дворец они находили ничуть не менее примечательным, чем самый факт своего присутствия в нем. Одни считали все происходящее сном, другие предполагали, что умерли, и лишь немногочисленная горстка наиболее проницательных догадывалась об истинном положении вещей. Чтобы облегчить общение, Вермулиан вкладывал в их память современный язык, и на вечеринках нередко царило безудержное веселье. Риальто пал жертвой чар некой Мереей из страны Мит, которую давным-давно поглотили воды Шанского океана. Мерсея очаровывала хрупкой фигуркой и серьезным бледным личиком, за которым угадывалась незримая работа мысли. Как только не обхаживал ее Риальто, но все понапрасну. Она лишь молча смотрела на него безразличным взглядом, пока Риальто не начал подозревать, что девушка либо слабоумная, либо во сто крат умнее, чем он сам. Ни то ни другое его не устраивало, так что он не слишком расстроился, когда Вермулиан отправил ее вместе с товарками обратно в небытие.

Путь их лежал сквозь туманности и созвездия, мимо зарождающихся галактик и извилистых звездных рек, мимо звезд, горящих недобрым молочно-фиолетовым светом и окутанных облаками бледно-зеленого газа, через пустоши, где не видно ничего, кроме немногочисленных светящихся облаков вдали. Затем они очутились в новой области космоса, где пылающие белые гиганты властвовали над клубящимися водоворотами розового, голубого и белого газа, и все волшебники сгрудились у балюстрады, желая полюбоваться столь впечатляющим зрелищем.

Наконец звезды поредели, широкие звездные реки растаяли вдали. Космос стал еще более черным и мрачным, и в конце концов все звезды остались позади, а впереди раскинулось темное ничто.

— Мы приближаемся к концу вселенной! — торжественно провозгласил Вермулиан. — Теперь следует соблюдать особую осторожность. Впереди «Ничто не».

— Ну и где ваш Моррейон? — осведомился Гуртианц. — Не разгуливает же он по пустому космосу.

— Космос еще не пуст, — возразил Вермулиан. — Повсюду находятся погасшие звезды и блуждающие звездные оболочки. В каком-то смысле мы пересекаем вселенскую мусорную кучу, где дожидаются своего конца погасшие звезды. Видите, вон там, далеко впереди, одинокую звезду, последнюю во вселенной? За ней лежит «Ничто не».

— Пока что «Ничего не» не видно, — заметил Ао Опаловый.

— А ты приглядись внимательней! — посоветовал Вермулиан. — Видишь темную стену? Это и есть «Ничто не».

— И снова, — вмешался Пергустин, — возникает вопрос: где Моррейон. Из замка Ильдефонса, где мы строили догадки, конец вселенной представлялся четко определенным местом. Теперь, когда мы добрались до него, понятие кажется весьма расплывчатым.

— Вся экспедиция — фарс, — пробормотал себе под нос Гильгед. — Что-то я не вижу «полей», ни сияющих, ни каких-либо иных.

— Начнем поиски с этой одинокой звезды, — сказал Вермулиан. — Мы слишком стремительно приближаемся. Нужно загасить ускоряющее курение.

Волшебники столпились у балюстрады, глядя, как далекая звезда становится все ярче и ярче. Вермулиан закричал с командной вышки, что видит одинокую планету, которая вращается по орбите вокруг звезды.

— Таким образом, — заключил Мун Волхв, — существует вероятность, что именно на ней мы отыщем Моррейона.

Глава 8

Летучий дворец приблизился к одинокой звезде, и планета превратилась в диск, по цвету напоминающий крылышки мотылька. За ней, отчетливо различимая в тусклом свете солнца, зловеще чернела стена.

— Теперь понятно, о чем предупреждал Зезамедес, — сказал Гуртианц, — при условии, конечно, что Моррейон и впрямь живет в этой безотрадной глуши.

Планета постепенно увеличивалась в размерах, так что стал виден унылый пейзаж. Над равниной вздымалось несколько побитых временем холмов, в лучах солнца тускло поблескивало столько же водоемов. Помимо этого, единственным примечательным зрелищем были развалины некогда крупных городов; лишь немногие здания устояли под напором времени, сохраняя для потомков понятие об архитектурном стиле, приземистом и корявом.

Дворец завис в воздухе над одними из таких развалин, стайка похожих на куниц мелких грызунов бросилась врассыпную и скрылась в зарослях кустов, больше никаких признаков жизни видно не было. Дворец продолжил облетать планету с востока на запад. Вскоре с вышки послышался голос Вермулиана:

— Обратите внимание на пирамидку из камней, она обозначает древний тракт.

Через три мили показалась еще одна такая пирамидка, потом еще и еще — кучки тщательно прилаженных друг к другу камней, указывающих дорогу вокруг планеты.

Неподалеку от следующих развалин Вермулиан приглядел ровную площадку и опустил дворец на землю, чтобы осмотреть то, что осталось от древнего города.

Волшебники разошлись в разные стороны, чтобы не терять времени даром. Гильгед направился к безлюдной площади, Пергустин с Зилифантом — к городскому амфитеатру, Гуртианц — к груде вытесанных из известняка глыб неподалеку. Ильдефонс, Риальто, Мун Волхв и Герарк Предвестник принялись бесцельно бродить по округе, но, услышав чье-то пение, остановились как вкопанные.

— Странно! — воскликнул Герарк. — Голос похож на Гуртианца, достойнейшего из людей!

Они протиснулись сквозь щель в руинах и очутились в просторном зале, защищенном от вездесущего песка массивными каменными глыбами. Сквозь многочисленные щелочки и отверстия просачивался солнечный свет, посередине тянулась линия из шести длинных плит. В дальнем конце зала сидел Гуртианц и с безмятежным видом разглядывал появившихся волшебников. Перед ним на каменной плите стоял шар не то из темно-коричневого стекла, не то из глазурованного камня. На полке за его спиной виднелись другие такие же сосуды.

— Похоже, — заметил Ильдефонс, — Гуртианц наткнулся на место, где когда-то была таверна.

— Гуртианц! — позвал Риальто. — Мы услышали, как ты поешь, и пришли взглянуть, в чем дело. Что ты нашел?

Тот откашлялся и сплюнул на землю.

— Гуртианц! — не унимался Риальто. — Ты меня слышишь? Или ты так перебрал древнего пойла, что ничего не соображаешь?

— В каком-то смысле перебрал, а в каком-то недобрал, — совершенно ясным голосом ответил Гуртианц.

Мун Волхв поднял коричневый сосуд и принюхался к его содержимому.

— Запах резкий и терпкий, травяной. — Он попробовал жидкость на язык. — Вкус довольно освежающий.

Ильдефонс и Герарк Предвестник взяли с полки по сосуду и вскрыли пробки, Риальто с Муном Волхвом последовали их примеру. По мере того как бутыль Ильдефонса пустела, он становился все более и более словоохотливым и в конце концов принялся рассуждать о древнем городе:

— Как искусный палеонтолог способен по одной косточке восстановить весь скелет, так и сведущий ученый по одному-единственному предмету может воссоздать жизнь породившего его народа во всех ее подробностях. Я пью этот напиток и разглядываю бутыль, в котором он заключен, и спрашиваю себя: о чем говорят размеры, фактуры, цвета и оттенки вкуса? Нет ни одного разумного действия, которое не имело бы символического значения.

Гуртианц, перебрав спиртного, обычно становился груб и неприветлив.

— Это не имеет никакого значения, — заявил он непререкаемым тоном.

Ильдефонс, однако, и не думал смущаться.

— В этом вопросе прагматичный Гуртианц и я, человек разносторонний, расходимся во мнениях. Я собирался развить мысль дальше и именно так и поступлю, подогретый этим эликсиром исчезнувшего народа. Итак, я утверждаю, что, подобно приведенным мной примерам, ученый-естественник, обследовав один-единственный атом, вполне может с уверенностью восстановить устройство и историю целой вселенной!

— Ха! — пробормотал Гуртианц. — Пользуясь той же логикой, человеку разумному достаточно одного слова, дабы понять, что вся речь — несусветная чушь.

Ильдефонс, поглощенный своими теориями, и ухом не повел. Герарк воспользовался случаем и заявил, что, по его мнению, для более полного понимания необходимо иметь не один, а хотя бы два, а лучше и все три предмета какого-либо рода.

— Взять хотя бы математическую науку, где для того, чтобы задать определенную последовательность, необходимо знать не меньше трех ее членов.

— Пожалуйста, пускай будет три атома, — с готовностью согласился Ильдефонс, — хотя в строгом смысле два из них окажутся излишними.

Риальто поднялся с каменной плиты и решил взглянуть на забитое грязью отверстие, за которым обнаружился подземный ход. Широкие ступени уходили вниз. Риальто вызвал свет и начал спускаться по ступеням. Ход повернул в одну сторону, потом в другую, затем вышел в большой зал, вымощенный коричневым камнем. В стенах виднелось множество ниш шести футов в длину, два фута в высоту и три в глубину. Приглядевшись, Риальто заметил в одной из них причудливого вида скелет, такой хрупкий, что от взгляда Риальто он рассыпался в прах.

Риальто поскреб подбородок. Во второй нише обнаружился точно такой же скелет. Волшебник попятился и минуту-другую стоял в задумчивости. Потом развернулся и двинулся обратно по лестнице.

— …и вот какой вопрос: почему вселенная заканчивается здесь, а не милей дальше? — донесся до него монотонный голос Ильдефонса. — Этот вопрос напрашивается сам собой, в нем содержится большая часть ответа, а именно то, что существует разумный ответ на этот вопрос.

Ильдефонс остановился, чтобы подкрепиться еще одним глотком древнего эликсира, и Риальто, воспользовавшись случаем, поведал товарищам о своей находке в подземном зале.

— Похоже, там склеп, — заключил он. — Вдоль стен тянутся ниши, и в каждой лежит тень мертвеца.

— Ну да, ну да, — пробормотал Гуртианц.

Он поднял коричневую бутыль и тут же опустил ее.

— Пожалуй, мы ошиблись, приняв это место за таверну, — продолжил Риальто. — Думаю, в этих бутылях не выпивка, а бальзамирующая жидкость.

Но Ильдефонса было не так-то легко сбить с толку.

— Предлагаю обсудить следующий фундаментальный вопрос: что есть «есть». Это основное положение магии. Волшебник не задается вопросом: «Почему?» Он спрашивает: «Как?» Вопрос «почему» ведет в тупик; каждый ответ влечет за собой по меньшей мере один новый вопрос, примерно вот так.

Вопрос: почему Риальто носит черную шляпу с золотыми кистями и алым султаном?

Ответ: потому что хочет приукрасить свою внешность.

Вопрос: почему он хочет приукрасить свою внешность?

Ответ: потому что жаждет восхищения и зависти товарищей.

Вопрос: почему он жаждет восхищения?

Ответ: потому что он, как и всякий человек, существо общественное.

Вопрос: почему человек — существо общественное?

Таким образом, задавать вопросы и отвечать на них можно до бесконечности. Поэтому…

Выведенный из себя Гуртианц вскочил на ноги. Он вскинул коричневую склянку над головой и с размаху жахнул ею об пол.

— Довольно уже переливать из пустого в порожнее! Предлагаю считать это словоблудие переходящим границы нарушением общественного порядка и занести его в разряд непристойного поведения!

— Прекрасное предложение! — заявил Герарк. — Ильдефонс, что ты об этом думаешь?

— Я больше склоняюсь к мысли наказать Гуртианца за грубость, — ответил тот. — А то он прикидывается непроходимым тупицей, чтобы избежать моего гнева.

— Неправда! — взревел оскорбленный Гуртианц. — Я вовсе не прикидываюсь!

Ильдефонс пожал плечами.

— При всех своих недостатках и слабеньких способностях к полемике и магии Гуртианц хотя бы честен с самим собой, надо отдать ему должное.

Гуртианц обуздал свою ярость.

— Да уж, переговорить тебя не в силах никто. Но в магии я дам сто очков вперед, и это так же верно, как и то, что рядом с Риальто Великолепным ты дряхлый старик!

Тут уж настал черед злиться Ильдефонсу.

— Померяемся силами!

Он взмахнул рукой, и массивные каменные глыбы разлетелись в разные стороны. Волшебники остались стоять на пустой площадке, залитой солнцем.

— Ну, что ты скажешь?

— Избито, — отмахнулся Гуртианц. — Попробуй-ка повторить вот это!

Он вскинул обе руки, и из каждого пальца повалил разноцветный дым.

— Такой фокус любой шарлатан показать может! — заявил Ильдефонс. — А теперь смотри! Я произношу слово «крыша».

Слово сорвалось с его губ и повисло в воздухе в виде символа, потом описало широкий круг и с размаху опустилось на крышу одного из неказистых строений, которые возвышались среди развалин. Символ исчез, крыша загорелась ярко-оранжевым светом и рассыпалась на тысячу значков, в точности повторяющих тот, что выпустил Ильдефонс. Все они взмыли в воздух, на короткое время зависли и исчезли. С небес, подобно оглушительному раскату грома, грянул многократно усиленный голос Ильдефонса: «КРЫША!!!»

— Подумаешь, — фыркнул Гуртианц. — А теперь…

— Тише! — шикнул Мун Волхв. — Прекратите вашу пьяную перепалку. Взгляните лучше вон туда!

Из здания, чью крышу Ильдефонс только что уничтожил, показался человек.

Глава 9

Он стоял на пороге, поразительно высокий, с длинной белой бородой, ниспадающей на грудь. Седые волосы прикрывали уши, черные глаза поблескивали. На нем был роскошный кафтан, затканный темно-красными, коричневыми, черными и синими узорами. Тут незнакомец двинулся вперед, и стало видно, что он ступает по облаку, состоящему из каких-то светящихся объектов. Гильгед, который уже успел вернуться с площади, ахнул:

— Да это же камни-иоун!

Человек приближался. Лицо его выражало спокойный интерес.

— Это Моррейон! — прошептал Ильдефонс. — Сомнений нет. Рост, осанка — ошибки быть не может!

— Моррейон, — согласился Риальто. — Но почему он так спокоен, будто у него каждую неделю бывают гости, которые сносят крышу с его дома?

— Возможно, у него несколько притупилось восприятие, — предположил Герарк. — Обратите внимание, он ничем не выдает, что узнал нас.

Моррейон медленно приближался, оставляя за собой переливчатый след из камней-иоун. Волшебники сгрудились перед мраморными ступенями дворца. Вермулиан выступил вперед и поднял руку.

— Приветствую тебя, Моррейон! Мы пришли забрать тебя из этой глуши!

Моррейон переводил взгляд с одного лица на другое. Из горла его вырвался какой-то гортанный звук, потом сдавленный хрип, как будто он попытался вспомнить, как пользоваться органами, давным-давно находящимися без употребления.

— Моррейон, старый товарищ! — вмешался Ильдефонс. — Это я, Ильдефонс! Неужели ты не помнишь, как мы сиживали в старину в Каммербранде? Говори же!

— Я слышу, — прохрипел Моррейон. — Я говорю, но не помню.

Вермулиан указал на мраморные ступени.

— Поднимайся к нам, если хочешь, и мы немедленно покинем эту безрадостную планету.

Моррейон не шелохнулся. Хмуря брови, он рассматривал дворец.

— Ты опустил свою летающую хижину прямо на то место, где я сушу пряжу.

Ильдефонс кивнул на черную стену, которая сквозь пелену атмосферы казалась просто зловещей тенью.

— «Ничто не» совсем рядом. Оно готово поглотить эту планету, на которой ты не сможешь больше существовать, проще говоря, ты погибнешь.

— Я не очень понимаю, что ты хочешь сказать, — ответил Моррейон. — С вашего позволения, мне пора заниматься делами.

— Один маленький вопрос, прежде чем ты уйдешь, — встрял Гильгед. — Где берут камни-иоун?

Моррейон ответил ему непонимающим взглядом. Потом опустил глаза на камни, которые клубились у него под ногами. В сравнении с ними те, что достались волшебникам от архивейльта Зезамедаса, казались тусклыми и безжизненными. Эти же приплясывали и кувыркались, искрились яркими красками. У самой головы Моррейона дрожали лавандовые и светло-зеленые камни, как будто считали себя самыми любимыми и самыми привилегированными. Чуть подальше держались те, что переливались розовым и зеленым цветом одновременно, за ними — горделиво-розовые и царственно-карминные, потом красные и голубые, и, наконец, с самого краю несколько камней мерцали густо-синим огнем.

Пока Моррейон соображал, волшебники заметили одно странное обстоятельство: некоторые из самых ближних к нему лавандовых камней утратили блеск и стали такими же тусклыми, как и те, что были у Зезамедеса.

Моррейон медленно и задумчиво кивнул.

— Любопытно! Похоже, я позабыл столько всего… Я не всегда жил здесь, — с изумлением в голосе произнес он. — Мне вспоминается какое-то другое место. Но вспоминается смутно и отдаленно.

— Это Земля! — подсказал Вермулиан. — Мы отвезем тебя туда.

Моррейон с улыбкой покачал головой.

— Я как раз собираюсь отправиться в важное путешествие.

— Неужели это так необходимо? — спросил Мун Волхв. — У нас времени в обрез, и потом, нам всем не улыбается быть проглоченными «Ничем не».

— Мне нужно проведать мои пирамиды, — мягко, но непреклонно сказал Моррейон.

— На миг воцарилось молчание.

— Для чего нужны эти пирамиды? — поинтересовался Ильдефонс.

— Они указывают наиболее короткую дорогу вокруг моего мира, — ровным голосом, как будто разговаривая с ребенком, пояснил Моррейон. — Без пирамидок можно сбиться с пути.

— Но не забывай, эти вехи больше не понадобятся, — напомнил Ао Опаловый. — Ты ведь возвращаешься на Землю вместе с нами!

Упрямая непонятливость гостей против воли рассмешила Моррейона.

— А кто будет приглядывать за моим хозяйством? Как я стану жить, если мои пирамидки упадут, кросна сломаются, печи развалятся, если все придет в упадок без присмотра?

— Тогда хотя бы почти своим присутствием наш ужин, — учтиво предложил Вермулиан.

— С радостью, — ответил Моррейон. Он поднялся по мраморной лестнице и с интересом оглядел беседку.

— Прелестно. Пожалуй, мне стоит соорудить нечто подобное во дворе моего нового поместья.

— Тебе не хватит времени, — сказал ему Риальто.

— Времени? — Моррейон нахмурился, как будто услышал незнакомое слово. Все остальные лавандовые камни внезапно побледнели. — Ну да, время! Но нельзя сделать что-то хорошо, не тратя времени! Взять хотя бы это одеяние. — Он кивнул на свой затканный роскошными узорами кафтан. — На то, чтобы соткать его, у меня ушло четыре года. До этого я десять лет собирал шерсть, потом еще два года выбеливал ее, красил и прял. И пирамиды мои росли по камешку — я добавлял новый камень всякий раз, когда отправлялся в кругосветное путешествие. В последнее время моя страсть к бродяжничеству несколько угасла, но время от времени я все же совершаю путешествие, чтобы отремонтировать пирамидки там, где они нуждаются в ремонте, и отметить изменения пейзажа.

Риальто указал на солнце.

— Ты понимаешь природу этого небесного тела?

Моррейон нахмурился.

— Я зову его солнцем — хотя понятия не имею, почему использую именно этот термин.

— Таких солнц во вселенной великое множество, — сказал Риальто. — Вокруг одного вращается древняя и славная планета, на которой ты появился на свет. Ты помнишь Землю?

Моррейон нерешительно покосился на небо.

— Я не видел ни одного из тех солнц, о которых ты говоришь. По ночам здесь довольно темно, и планету озаряет лишь свет моих костров. Это и вправду тихий мирок… Кажется, я припоминаю более богатые событиями времена. — Самые последние из лавандовых камней и часть зеленых утратили свой цвет. Взгляд Моррейона на миг стал осмысленным. Он подошел к центральному фонтану и принялся разглядывать ручных водяных нимф, которые резвились в воде. — А что это за блестящие крохотные существа? Они совершенно очаровательны.

— Они довольно хилые и годятся только для украшения, — сказал Вермулиан. — Идем, Моррейон, мой лакей поможет тебе привести себя в порядок к ужину.

— Ты очень любезен, — сказал Моррейон.

Глава 10

Волшебники ожидали своего гостя в главном салоне. У каждого из них имелось свое мнение о сложившемся положении.

— Лучше всего прямо сейчас сняться с места и отправиться в обратный путь, — сказал Риальто. — Возможно, Моррейон некоторое время будет возмущаться, но, когда мы раскроем ему все факты, он должен признать нашу правоту.

— Он не обычный человек! — возразил осторожный Пергустин. — В свое время его магия вызывала изумление и трепет. А ну как в приступе негодования он сотрет нас в порошок?

— Все видели его камни-иоун, — поддержал Пергустина Гильгед. — Где он их взял? Возможно, их месторождение находится на этой планете?

— Да, с ходу отбрасывать такую возможность не стоит, — согласился Ильдефонс. — Завтра, когда обрисуем в красках неминуемость «Ничего не», Моррейон, без сомнения, покинет эту планету и не станет возмущаться.

На том и порешили. Волшебники перешли к обсуждению увиденной планеты. Герарк Предвестник, обладавший способностями предсказателя, попытался проникнуть в характер народа, оставившего руины на лице планеты, но особого успеха не достиг.

— Они исчезли слишком давно, так что даже самая память о них стерлась. Мне смутно видятся какие-то существа с тонкими белыми ногами и большими зелеными глазами… Я слышу отголоски музыки: нежный перезвон колокольчиков, жалобный перелив свирелей… Я не чувствую магии. Сомневаюсь, чтобы они понимали силу камней-иоун.

— Но откуда еще они могли взяться? — осведомился Гильгед.

— Нигде поблизости не видно «сияющих полей», — заметил Мгла-над-Устлой-Водой.

В зал вошел Моррейон. Его внешность претерпела разительную перемену. Длинная белая борода была сбрита, седые космы аккуратно подстрижены в большем соответствии с модой. Вместо роскошного кафтана на нем было одеяние из кремового шелка, подпоясанное голубым кушаком, и алые шлепанцы. Теперь это был высокий худощавый мужчина, собранный и настороженный. Блестящие черные глаза приковывали взгляд к лицу, волевому, резко очерченному, с твердым подбородком, широким лбом и сурово сжатыми губами. От многовековой апатии и скуки не осталось и следа, движения его стали непринужденными и уверенными, а позади все также кружили и приплясывали камни-иоун.

Моррейон приветствовал собравшихся кивком головы и принялся разглядывать убранство салона.

— Великолепие и роскошь! Впрочем, мне придется заменить этот прекрасный мрамор кварцем, да и с серебром на нашей планете тоже небогато: шахары исчерпали все поверхностные месторождения руд. Чтобы добыть металл, мне приходится забираться глубоко под землю.

— Да, тебе, я вижу, скучать здесь было некогда, — заявил Ильдефонс. — А кто такие эти шахары?

— Древняя раса, развалины шахарских строений портят здешний пейзаж. Легкомысленный и безответственный народ, хотя, должен признать, их поэтические загадки я нахожу забавными.

— Неужели они до сих пор существуют?

— Нет, конечно! Они давным-давно вымерли. Но оставили после себя многочисленные записи, высеченные в бронзе, которые я на досуге перевел.

— Уверен, это было нелегкое дело! — воскликнул Зилифант. — Как тебе удалось справиться с такой сложной задачей?

— Методом исключения, — пояснил Моррейон. — Я попытался последовательно применить к надписям несколько воображаемых языков. Задача и впрямь была трудоемкая, и все же хроники шахаров немало развлекли меня. Я хотел бы воссоздать их музыкальные кутежи, но это уже в будущем, после того, как закончу строительство дворца, которое задумал сейчас.

— Моррейон, мне необходимо донести до тебя несколько важных вопросов, — серьезным тоном заговорил Ильдефонс. — Ты утверждаешь, что не изучал небеса твоей планеты?

— Разве что поверхностно, — признался Моррейон. — Там почти не на что смотреть, разве что на солнце, ну и еще при благоприятных обстоятельствах можно разглядеть исполинскую стену непроницаемой черноты.

— Эта стена черноты, — сказал Ильдефонс, — не что иное, как «Ничто не», навстречу которому неумолимо движется твоя планета. Все дальнейшие твои труды будут тщетны.

В черных глазах Моррейона блеснули сомнение и подозрительность.

— И ты можешь доказать это утверждение?

— Разумеется. И даже более того, мы прибыли сюда с Земли, чтобы спасти тебя.

Моррейон нахмурился. Кое-какие из зеленых камней стремительно утратили цвет.

— Почему же вы так долго не прилетали?

У Ао Опалового вырвался нервозный смешок, который он поспешно подавил. Ильдефонс метнул на него испепеляющий взгляд.

— Нам лишь недавно стало известно о твоем бедственном положении, — пояснил Риальто. — Мы без промедления уговорили Вермулиана привезти нас в своем летучем дворце сюда.

Учтивое лицо Вермулиана недовольно сморщилось.

— Я не стал бы употреблять слово «уговорили»! — заявил он. — Я уже готов был тронуться в путь, когда все остальные настояли на том, чтобы сопровождать меня. А теперь, с вашего позволения, нам с Моррейоном нужно обсудить кое-какие важные дела.

— Эй, не спеши! — воскликнул Гильгед. — Мне тоже хочется узнать об источнике камней.

— Я задам этот вопрос при всех, — сказал Ильдефонс. — Моррейон, где ты взял камни-иоун?

Моррейон оглядел камни.

— Откровенно говоря, обстоятельства я помню несколько смутно. Мне вспоминается бескрайняя сияющая гладь… Но почему вас это интересует? От них нету почти никакого толку. Меня одолевает уйма мыслей. Кажется, когда-то давно у меня были враги и вероломные друзья. Я должен попытаться вспомнить.

— Сейчас ты окружен настоящими друзьями, волшебниками с Земли, — сказал Ильдефонс. — И если я не ошибаюсь, благородный Вермулиан как раз собирался задать нам такой роскошный пир, какого еще не было на нашей памяти!

— Вы, должно быть, считаете, что я веду жизнь дикаря, — с мрачной улыбкой сказал Моррейон. — Это не так! Я изучил кухню шахаров и усовершенствовал ее! Лишайник, которым заросла равнина, можно приготовить по меньшей мере ста семьюдесятью способами. Дерн изобилует множеством сочных червей. Несмотря на свою внешнюю неприглядность, эта планета всегда была щедра ко мне. Если то, что вы говорите, правда, мне будет жаль покидать ее.

— Нельзя закрывать глаза на очевидное, — заявил Ильдефонс. — Насколько я понимаю, залежи камней-иоун находятся где-то на севере?

— Вряд ли.

— Значит, на юге?

— Я нечасто бываю в том районе, лишайники там скудные, а черви хрящеватые.

Грянул гонг, и Вермулиан повел честную компанию в обеденный зал, где огромный стол ломился под тяжестью серебра и хрусталя. Волшебники расселись под пятью люстрами. В знак уважения к гостю, который так долго жил в уединении, Вермулиан не стал вызывать прелестниц из давно минувших эпох.

Моррейон ел осторожно, пробовал все, что ему подавали, сравнивал незнакомые кушанья с различными блюдами из лишайника, которыми обыкновенно питался.

— Я уже почти и забыл, что на свете есть такая еда, — произнес он наконец. — Мне смутно вспоминаются другие такие же пиры — это было так давно, так давно… Куда ушли все эти годы? Что было сном? — Пока он размышлял вслух, некоторые из розовато-зеленых камней обесцветились. Моррейон вздохнул. — Мне столько всего предстоит узнать, столько вспомнить. Некоторые лица пробуждают проблески воспоминания. Быть может, мы с ними были знакомы в прошлом?

— Со временем ты вспомнишь все, — заверил его чернокнижник Шрю. — А теперь, если мы твердо уверены в том, что камни-иоун залегают не на этой планете…

— Но мы в этом не уверены! — рявкнул Гильгед. — Нужно что-то делать, нужно действовать, нужно искать! В таком деле нельзя переусердствовать!

— Первый найденный нами камень пойдет мне в возмещение моих убытков! — заявил Риальто. — Говорю сразу во избежание дальнейших недоразумений.

— Что за вздор! — воинственно вскинул свой лисий нос Гильгед. — Ты уже получил все, что тебе причиталось, когда воспользовался правом забрать любую вещь из имущества архивейльта Зезамедеса по своему усмотрению!

— Архивейльт Зезамедес! — встрепенулся Моррейон. — Это имя мне знакомо… Откуда? Каким образом? Давным-давно я знал некоего архивейльта Зезамедеса, мы с ним враждовали, ну или так мне кажется… Ох, сколько мыслей крутится у меня в голове! — Розовато-зеленые камни, вившиеся вокруг, утратили свой цвет. Моррейон простонал и обхватил голову руками. — Моя жизнь текла безмятежно, пока не появились вы и не принесли с собой сомнения и раздумья!

— Сомнения и раздумья — удел каждого человека, — заметил Ильдефонс. — И волшебники не исключение. Ты готов покинуть планету шахаров?

Моррейон уткнулся в свой кубок.

— Мне нужно собрать мои книги. Они — единственное, с чем я не могу расстаться.

Глава 11

Моррейон провел волшебников по своим владениям. Как оказалось, здания, которые земляне приняли за чудесным образом сохранившиеся с древних времен, он построил сам по образцу того или иного вида шахарской архитектуры. Похвастался он и тремя своими кроснами: первые предназначались для тонких сукон, полотна и шелков; вторые — для узорчатых тканей, на третьих же ткались плотные ковры. В том же строении размешались чаны, красители, отбеливатели и протравы. В другом здании находился стеклянный котел, а также специальные печи, в которых Моррейон обжигал глиняные горшки, плошки, лампы и изразцы. Кузницей, которая располагалась тут же, явно пользовались нечасто.

— Шахары исчерпали все месторождения руд. Я добываю лишь то, что считаю незаменимым, а подобных веществ не столь уж и много.

Моррейон отвел гостей в свою библиотеку, где хранилось как множество книг, некогда принадлежавших шахарам, так и те, что Моррейон написал и иллюстрировал собственноручно: переводы шахарской классики, энциклопедия естествознания, размышлений и догадок, труд по описательной географии планеты с приложенными к нему картами. Вермулиан приказал слугам перенести все содержимое библиотеки во дворец.

Моррейон обернулся, чтобы окинуть прощальным взглядом пейзаж, давным-давно ставший ему родным и который он успел полюбить. Потом, ни слова не говоря, подошел к дворцу и поднялся по мраморным ступеням. Притихшие волшебники двинулись за ним. Вермулиан отправился прямиком на командную вышку и начал ритуал подъема в воздух. Дворец взмыл над обреченной планетой.

— «Ничто не» совсем близко! — потрясенно воскликнул Ильдефонс. — Куда более близко, чем мы подозревали!

Черная стена маячила совсем рядом; последняя звезда с ее одинокой планетой висели на самом краю.

— Перспективы смутные, — заметил Ильдефонс. — Трудно судить наверняка, но, похоже, мы выбрались отсюда вовремя.

— Давайте подождем и понаблюдаем, — предложил Герарк. — Пусть Моррейон собственными глазами убедится в честности наших намерений.

Дворец повис над бездной, бледные лучи обреченного солнца заиграли на пяти хрустальных шпилях, отбрасывая длинные тени на балюстраду, у которой сгрудились волшебники.

Планета шахаров первой соприкоснулась с «Ничем не». Она скользнула по загадочному не-вешеству, затем, увлекаемая орбитальным движением, из темной пелены вынырнула четверть от изначальной сферы — неправильной формы обглодок с идеально ровным основанием, на котором, как на ладони, можно было увидеть скрытые прежде от глаз планетарные слои, зоны, складки, вкрапления и ядро. Теперь «Ничего не» достигло солнца; они соприкоснулись, слились. Обреченная звезда превратилась в половинку апельсина на закопченном зеркале, а потом прекратила свое существование. Дворец погрузился во тьму.

На галерее Вермулиан начертал на колесе управления нужные символы. Быстро покончив с этим, он разжег ускоряющее курение и развел огонь с удвоенной силой. Дворец плавно и стремительно устремился обратно, к звездным облакам.

Моррейон отошел от балюстрады и отправился в зал, где долго сидел, погруженный в глубокие раздумья.

Некоторое время спустя к нему подошел Гильгед.

— Ну что, ты вспомнил, откуда брал камни-иоун?

Моррейон поднялся на ноги и впился бесстрастными черными глазами в Гильгеда. Тот на шаг отступил. Розово-зеленые камни давным-давно побледнели, как и большинство розовых.

Лицо Моррейона было сурово и холодно.

— О да, я многое вспомнил! Мои недруги организовали заговор и обманом заманили меня в ловушку, но все это вспоминается смутно и расплывчато, как звездная дымка, что окутывает космические дали. В некотором роде эти камни — неотъемлемая часть дела. Почему ты проявляешь такой горячий интерес к камням? Может, ты был одним из моих былых недругов? И все остальные тоже? Если так, берегитесь! Я — человек мягкий, но лишь до тех пор, пока не сталкиваюсь с враждебным отношением.

— Мы тебе не враги! — успокаивающе проговорил чернокнижник Шрю. — Если бы мы не забрали тебя с планеты шахаров, тебя поглотило бы «Ничто не». Разве это не доказательство?

Моррейон хмуро кивнул, однако теперь он больше не производил впечатления мягкого и приветливого человека, каким показался при первой встрече. Чтобы восстановить прежнюю благожелательную атмосферу, Вермулиан поспешил в комнату приглушенных зеркал, где в форме матриц хранил свою коллекцию прекрасных женщин. Чтобы облечь их в материальную форму, достаточно было простейшего антинегативного заклинания, и вскоре из комнаты одна за другой выпорхнули самые восхитительные прелестницы прошлого, которых Вермулиан счел нужным вернуть к жизни. Они каждый раз возрождались заново, ничего не помня о своих предыдущих воплощениях, каждое появление было словно с чистого листа, вне зависимости от того, как все сложилось в прошлый раз.

Среди тех, кого Вермулиан пробудил из небытия, была и грациозная Мерсея. Она вступила в величественный зал, изумленно хлопая глазами, как это обычно случалось с теми, кого вызывали из прошлого, и застыла как вкопанная, а потом стремительно бросилась вперед.

— Моррейон! Что ты здесь делаешь? Нам сказали, что ты выступил против архивейльтов и пал в бою! Во имя Священного Луча, ты цел и невредим!

Моррейон озадаченно взглянул на молодую женщину. Розовые и красные камни принялись виться вокруг его головы.

— Я где-то уже видел тебя. Я знал тебя.

— Я Мерсея! Неужели ты не помнишь меня? Ты еще принес мне алую розу, которая росла в фарфоровой вазе.

— Куда же я ее задевала? Она всегда была неподалеку от меня… Но где я? Где моя роза? Не важно. Я здесь, и ты тоже здесь.

— По моему мнению, это было безответственно, — прошептал Ильдефонс Вермулиану. — О чем ты думал, когда вызывал ее?

Вермулиан раздраженно поджал губы.

— Она жила на исходе Двадцать первой эры, но я не ожидал ничего подобного!

— Предлагаю зазвать ее обратно в хранилище матриц и там вернуть назад в небытие. У Моррейона, похоже, сейчас период неуравновешенности, он нуждается в тишине и покое. Лучше не подвергать его столь непредсказуемым воздействиям извне.

Вермулиан пересек зал.

— Мерсея, дорогая, не будешь ли ты так любезна пройти со мной?

Красавица ответила ему нерешительным взглядом, потом с мольбой в голосе обратилась к Моррейону:

— Неужели ты не знаешь меня? Что-то здесь не так, я ничего не понимаю, все как во сне. Моррейон, разве я сплю?

— Идем, Мерсея, — учтиво сказал Вермулиан. — Мне нужно кое о чем поговорить с тобой.

— Стойте! — сказал Моррейон. — Волшебник, не подходи к ней! Это хрупкое существо я любил когда-то в далеком прошлом.

— В далеком прошлом! — язвительно воскликнула девушка. — Да это было всего лишь вчера! Я ухаживала за душистой алой розой, я не сводила глаз с небес, тебя отправили на планету Джангк, что неподалеку от красной звезды Керкажу, ока Полярной Обезьяны. А теперь ты здесь, и я тоже здесь — что все это значит?

— Неразумно, неразумно, — пробормотал Ильдефонс, потом позвал громко: — Моррейон, будь так добр, подойди сюда. Я вижу занятное скопление галактик. Возможно, именно здесь обрели свой новый дом шахары.

Моррейон положил девушке на плечо руку и заглянул ей в глаза.

— Наша душистая алая роза цветет и будет цвести вечно. Мы находимся среди волшебников, и вокруг творятся странные вещи. — Он покосился на Вермулиана, потом вновь взглянул на Мерсею. — А сейчас ступай с Вермулианом Сноходцем, он проводит тебя в твои покои.

— Да, милый Моррейон, но когда мы увидимся вновь? У тебя такой странный вид, ты так измучен и постарел, и говоришь так странно…

— Ступай, Мерсея. Мне необходимо потолковать с Ильдефонсом.

Вермулиан отвел девушку обратно в хранилище матриц. У самой двери она заколебалась и оглянулась назад, но Моррейон уже отвернулся. Она последовала за Вермулианом в хранилище. Дверь за ними захлопнулась.

Моррейон вышел из беседки, миновал темные липы, увешанные серебристыми плодами, и облокотился на балюстраду. Небеса были темны, хотя впереди и внизу теперь виднелись немногочисленные движущиеся галактики. Моррейон вскинул руку ко лбу; розовые и часть красных камней обесцветились.

Моррейон обернулся к Ильдефонсу и остальным волшебникам, которые безмолвно последовали за ним из беседки. Он шагнул вперед, и камни-иоун закувыркались в воздухе, спеша поспеть за ним. Часть из них оставалась красными, в других мелькали синие и красные проблески, третьи горели синим огнем. Все остальные подернулись перламутровой белизной. Один из них проплыл у Моррейона перед глазами, тот поймал его, оглядел, хмурясь, потом подбросил в воздух. Кружась и кувыркаясь, камень мгновенно обрел прежний цвет и быстро присоединился ко всем остальным, точно смущенный ребенок.

— Воспоминания приходят и уходят, — протянул Моррейон задумчиво. — В моем разуме и душе нет покоя. Перед глазами у меня проплывают и вновь гаснут лица, их замешают другие события. Архивейльты, камни-иоун — эти слова кажутся мне знакомыми, хотя смутно и неотчетливо, так что лучше пока попридержать язык…

— Ни в коем случае! — заявил Ао Опаловый. — Мы жаждем разделить твои воспоминания!

— Без сомнения! — подтвердил Гильгед.

Губы Моррейона искривились в улыбке, сардонической и суровой, но и печальной одновременно.

— Что ж, тогда я поведаю вам эту историю, как рассказывают сон. Мне кажется, меня послали на Джангк с каким-то заданием — возможно, разузнать об источнике камней-иоун? Я слышу голоса, которые говорят мне, что так оно и есть… Я прибыл на Джангк, его пейзажи намертво врезались в мою память. Я помню поразительный замок, выдолбленный из исполинской розовой жемчужины. В этом замке я встретился с архивейльтами. Они страшились меня и старались держаться подальше, так что когда я высказал им свои требования, возражений не возникло. Они согласились отправиться со мной за камнями, и мы пустились в путь через космос в экипаже, природу которого я не помню. Архивейльты молчали и украдкой поглядывали на меня, потом вдруг стали такими приветливыми, что я только диву давался, глядя на их веселье. Но страха не испытывал. Я знал об их магии все, и на ногтях у меня были контрзаклинания, которые при необходимости я мог мгновенно пустить в ход. Так мы летели через космос под смех и шутки архивейльтов, чье веселье казалось мне безумным. Я приказал им остановиться. Они мгновенно послушались и сидели, глядя на меня.

Мы прибыли на край вселенной и сошли на сгоревшую дотла планету — жуткое зрелище. Там мы принялись ждать среди выгоревших звездных оболочек, одни из них еще не успели остыть, другие давным-давно были холодны, третьи походили на уголья подобно той планете, на которой мы стояли, — возможно, и она тоже была мертвой звездой. Время от времени мимо проплывали трупы карликовых звезд, поблескивающие комки вещества столь тяжелого, что одна пылинка из него перевешивает земную гору. Я видел их на расстоянии не больше десятка миль, они состояли из материи какого-то солнца, подобного бескрайнему Керкажу. Внутри мертвых звезд, поведали мне архивейльты, и залегали камни-иоун.

«Но как же их добыть? — спросил я. — Нужно проложить туннель в глубь этой блестящей поверхности?»

Мое невежество вызвало взрыв насмешливого хохота, я сурово выбранил их, и они мгновенно умолкли. Зезамедес заговорил со мной от их имени. От него я узнал, что ни человеку, ни волшебнику не под силу даже поцарапать столь плотное вещество! Нам надлежало ждать.

Вдали угрожающе темнело «Ничто не». Порой мертвые звездные оболочки, движущиеся по своим орбитам, подлетали к нему совсем близко. Архивейльты не сводили с них глаз. Они тыкали в них пальцами и что-то подсчитывали, препирались и брюзжали. Наконец один из сияющих шаров врезался в «Ничто не», и от него осталась лишь половина. Она полетела дальше по своей орбите, и тогда архивейльты направили экипаж к ее плоской поверхности. Все высыпали наружу, приняв самые тщательные меры предосторожности, ибо под действием силы тяжести от незащищенного человека остаются на поверхности лишь следы. Вооружившись неподвластными силе тяжести полозьями, мы двинулись по планете.

До чего же прекрасное это было зрелище! «Ничто не» оставило после себя безукоризненно гладкую поверхность, пятнадцать миль тянулась эта зеркальная равнина, лишь в самом центре испещренная множеством черных щербин. Здесь нам и предстояло искать камни-иоун, в гнездах из черной пыли. Добывать эти камни — задача непростая. Черная пыль, как и полозья, нейтрализует силу тяжести. Сойти со скользителя в черную пыль не опасно, нужно только принять еще одну меру предосторожности. Хотя пыль сводит на нет воздействие находящегося под ней вещества, другие небесные тела продолжают притягивать к себе, так что необходимо пользоваться якорем, чтобы удерживаться на месте.

Архивейльты вгоняют в пыль небольшие зазубренные крючки и привязываются веревкой, и я тоже последовал их примеру. Пыль прощупывают при помощи специального приспособления, и занятие это крайне утомительное! Пыль плотно утрамбована! Тем не менее я с большим жаром принялся за работу и вскоре раздобыл свой первый камень-иоун. Ликуя, я вскинул его над головой, но куда же подевались архивейльты? Только что они кружили вокруг меня и вот уже вернулись в свой экипаж! Я принялся оглядываться в поисках моих полозьев — но тщетно! Они были похищены!

Я пошатнулся, колени подломились, я метнул в вероломных предателей заклятие. Но они выставили вперед свою добычу, камни-иоун поглотили магию, как губка — воду.

Ни слова не говоря, не разразившись даже ликующими криками — вот за какого незначительного противника они держали меня, — архивейльты уселись в свой экипаж и были таковы. В этой области космоса, в непосредственной близости от «Ничего не», меня ожидала неминуемая гибель, поэтому они ничего не опасались.

Пока Моррейон говорил, красные камни побледнели, голос его дрожал от волнения, которого он до сих пор ничем не выказывал.

— Я остался в одиночестве, — хрипло продолжал он. — Умереть я не мог, поскольку находился под действием заклинания неустанной подпитки, но не мог и сдвинуться ни на шаг, ни на дюйм от забитой черной пылью полости, иначе от меня остался бы лишь отпечаток на поверхности сияющего поля.

Я стоял, не шелохнувшись, — сколько времени, сказать не могу. Годы? Десятилетия? Не помню. Все это время я пребывал в каком-то тупом оцепенении. Мозг лихорадочно работал, изыскивая способы спасения, а отчаяние придавало храбрости. Я принялся искать камни-иоун и добыл те, которые вы сейчас видите рядом со мной. Они стали моими друзьями и принесли утешение.

Тогда я взялся за новое дело, на которое, не будь я доведен до отчаяния, никогда не замахнулся бы. Я накопал черной пыли, смочил собственной кровью, чтобы получилась кашица, из этой кашицы я слепил круглую пластину четырех футов в поперечнике. Наконец с этим было покончено. Я забрался на пластину, пристегнулся зазубренными крючками и взмыл с поверхности половинчатой звезды. Я очутился на свободе и плыл на своем диске над бездной! Я был свободен, но одинок. Вы не поймете, что я пережил, до тех пор, пока не очутитесь, как я, в космосе, без малейшего представления, куда двигаться. Вдалеке я заметил одинокую звезду, бродягу и скиталицу, к этой-то звезде я и направился.

Сколько времени длилось мое путешествие, я тоже не знаю. Когда я решил, что преодолел половину пути, то развернул диск и замедлил движение. Это путешествие я помню слабо. Я разговаривал с моими камнями, поверял им свои мысли. Кажется, эти разговоры успокаивали меня, потому что первую сотню лет меня душила ярость, которая затмевала все разумные мысли; ради того, чтобы нанести хотя бы булавочный укол лишь одному из моих обидчиков, я готов был сотню раз погибнуть мучительной смертью! Я рисовал в уме сладкие картины мести, упивался воображаемыми пытками, которым намеревался подвергнуть своих недругов. Порой меня охватывали приступы невыразимой тоски: пока все остальные предавались радостям жизни, закатывали пиры, наслаждались дружбой и ласками возлюбленных, я в одиночестве торчал посреди космоса. Ну ничего, будет и на моей улице праздник, обещал я себе. Мои враги еще будут страдать, как страдал я, и даже хуже! Но мало-помалу гнев улегся, и по мере того, как камни узнавали меня, они приобретали свои чудесные цвета. У каждого из них есть собственное имя, каждый из них неповторим, я отличаю их по их движениям. Архивейльты считают эти камни мозговыми яйцами огненного народца, который обитает внутри мертвых звезд, так это или нет, я не могу сказать.

Наконец я высадился на мою планету. Гнев мой уже угас. Я был спокоен и безмятежен, каким вы знаете меня теперь. Былая жажда выглядела теперь глупо. Я обратил свои помыслы к новому существованию, с течением эпох я построил свои здания и пирамиды и зажил новой жизнью. Шахары возбуждали мой интерес. Я читал их книги, постигал их науку…

Пожалуй, тогда я начал жить во сне. Моя былая жизнь отошла куда-то далеко, стала казаться вздорным пустяком, которому я придавал все меньше и меньше значения. Я удивлен, с какой легкостью вспомнил земной язык. Возможно, камни сохранили для меня это знание и извлекли его на свет, когда пришла нужда. Ах, мои чудесные камешки, что бы я без них делал?

Теперь я снова среди людей. Я знаю, как сложилась моя жизнь. Осталось еще несколько пробелов, но со временем я восполню их все.

Моррейон умолк и задумался, несколько синих и алых камней быстро потускнели. Он содрогнулся, как будто коснулся гальванической эссенции, его коротко подстриженные белые волосы как-то ощетинились. Он медленно шагнул вперед, заставив кое-кого из волшебников обеспокоенно поежиться.

Моррейон заговорил другим голосом, не тем задумчивым и погруженным в воспоминания, каким рассказывал свою историю, а с резкой скрипучей ноткой.

— Теперь я откроюсь вам. — Он остановил взгляд своих блестящих черных глаз по очереди на каждом лице. — Я намекал, что моя ярость утихла с течением эпох, это так. Рыдания, которые раздирали мне горло, скрежет зубовный, гнев, от которого моя душа скручивалась в узел и разрывалась от боли, — все это осталось в прошлом, ибо теперь мне нечем подпитывать мои эмоции. После горьких раздумий пришла беспросветная печаль, а за ней покой, который нарушило ваше появление.

Теперь на меня снизошло новое настроение! Как мое прошлое стало явью, так и я вернулся к былым привычкам. Однако есть разница. Теперь я человек холодный и осмотрительный, возможно, мне уже никогда не испытать тех исступленных порывов страсти, сжигавших некогда меня. С другой стороны, определенные периоды моей жизни до сих пор покрыты туманом.

Еще один красный камень утратил свой яркий цвет, Моррейон напрягся, в голосе его зазвучали новые нотки.

— Причиненное мне зло требует отмщения! Архивейльты с Джангка должны сполна заплатить за свои гнусные деяния! Вермулиан Сноходец, сотри символы, которые ты начертал на своем колесе управления! Теперь наш путь лежит на планету Джангк!

Вермулиан вопросительно оглянулся на коллег. Ильдефонс откашлялся.

— Предлагаю, чтобы наш гостеприимный хозяин Вермулиан сначала сделал остановку на Земле, чтобы высадить тех, у кого есть безотлагательные дела дома. Все остальные вместе с Вермулианом и Моррейоном отправятся на Джангк. Так будет удобнее.

— Ни одно дело не может сравниться по безотлагательности с моим, которое и так уже ждало слишком долго, — со зловещим спокойствием в голосе заявил Моррейон. — Прибавь огня в скоростекадильнице! — обратился он к Вермулиану. — Держи курс прямо на Джангк.

— С моей стороны было бы непростительной ошибкой не напомнить о том, что архивейльты — могущественные волшебники, — нерешительно вставил Мгла-над-Устлой-Водой. — Они, как и ты, владеют камнями-иоун.

Моррейон яростно взмахнул руками, за его ладонями протянулся искрящийся след.

— Магию порождает личная сила! Одной моей ярости хватит, чтобы уничтожить архивейльтов! Предстоящая стычка только раззадоривает меня! О, они пожалеют о своих злодеяниях!

— Снисходительность всегда считалась высочайшей из добродетелей, — ввернул Ильдефонс. — Архивейльты давным-давно позабыли о самом твоем существовании, твое мщение покажется им несправедливой и ненужной напастью.

Моррейон стремительно обернулся и впился в него взглядом своих сверкающих черных глаз.

— Я не разделяю подобного мнения. Вермулиан, делай что сказано!

— Мы отправляемся на Джангк, — провозгласил Сноходец.

Глава 12

На мраморной скамье меж двух увешанных серебристыми плодами лип сидел Ильдефонс. Рядом с ним стоял Риальто, грациозно водрузив одну ногу на скамью, — выбранная поза позволяла ему в самом выгодном свете продемонстрировать свой плащ из розового атласа на белоснежной подкладке. Летучий дворец проплывал сквозь скопление тысяч звезд, снизу, сверху и по обеим сторонам сияли огромные солнца, хрустальные шпили дворца сверкали и искрились в их свете. Риальто уже выразил свою озабоченность поворотом событий. Теперь он заговорил снова, с большим нажимом.

— Легко говорить, что этому человеку недостает возможностей, как он утверждает, грубая сила вполне способна преодолеть разнообразные ухищрения.

— Силы Моррейона подхлестывает истерия, рассеянная и ненаправленная, — без обиняков заявил Ильдефонс.

— В этом-то и кроется опасность! А вдруг по чистой случайности его гнев изольется на нас?

— Ха, и что? — фыркнул Ильдефонс. — Ты сомневаешься в моих способностях? Или в собственных?

— Предусмотрительный человек всегда готовится к случайностям, — с достоинством проговорил Риальто. — Не забывай, некоторые периоды жизни Моррейона до сих пор покрыты туманом.

Ильдефонс задумчиво потеребил свою белую бородку.

— Минувшие эпохи изменили нас всех, и Моррейона не меньше других.

— Именно об этом я и веду речь, — сказал Риальто. — Могу также упомянуть, что не долее часа назад я провел один маленький эксперимент. Моррейон прогуливался на третьем балконе, глядя на проплывающие мимо звезды. Воспользовавшись случаем, я навел на него пустяковое раздражающее заклятие — кишечную колику Гуляра, но никакого ощутимого эффекта не обнаружил. После этого испробовал ослабленную версию зловещего зуда Лагвайлера — и вновь без успеха. Однако я заметил, что камни-иоун засверкали яркими цветами, поглощая магию. Тогда я пустил в ход свой зеленый хаос — камни ярко вспыхнули, и на этот раз Моррейон узрел воздействие. По счастливой случайности мимо проходил Визант Некроп. Моррейон возложил вину на него, Визант же все отрицал. Я оставил их препираться. Вывод следующий: во-первых, камни Моррейона защищают его от враждебной магии; во-вторых, он всегда начеку; в-третьих, он не из тех, кто безропотно снесет оскорбление.

Ильдефонс серьезно кивнул.

— Мы определенно должны обдумать эти факты. Теперь я понимаю весь масштаб плана Зезамедеса: он задумал одним махом навредить всем. Но взгляни на небо! Разве перед нами не созвездие Электа с обратной стороны? Мы вновь на знакомой территории. До Керкажу, должно быть, рукой подать, а там и до Джангка недалеко.

Друзья направились к беседке.

— Ты прав! — воскликнул Риальто и указал куда-то в небо. — Вот Керкажу, я узнаю ее алый эмфаризм!

Показался Джангк, планета со странным тусклым отливом.

Подчиняясь указаниям Моррейона, Вермулиан направил дворец к утесу Танцуюших-в-Дыму на южном берегу Ртутного океана. Защитившись от ядовитого воздуха, волшебники сошли по мраморным ступеням на утес, откуда открывался захватывающий вид. В зеленом небе висела грозная Керкажу, и каждый ее кратер, каждый протуберанец был отчетливо различим, а в Ртутном океане отражался ее двойник. Прямо под ногами, у подножия утеса, ртуть лужицами и ручейками растекалась по отмелям из черной роговой обманки; тут щипала пучки мха джангкская кавалерия — лиловые существа, напоминающие анютины глазки шести футов диаметром. К востоку уступами спускался к берегу город Калеше.

Моррейон остановился на краю утеса и полной грудью вдохнул, будто целебный аромат, губительные испарения.

— Память возвращается ко мне! — провозгласил он. — Я помню этот пейзаж, как будто это было вчера. Да, кое-что изменилось. Вон тот пик вдалеке от времени и непогоды уменьшился наполовину, утесы, на которых мы стоим, стали выше на добрую сотню футов. Неужели прошло столько времени? Пока я строил мои пирамиды и корпел над книгами, пролетели эпохи, не говоря о том неопределенном периоде, когда я странствовал через космос на диске из крови и звездной пыли. Идемте в Калеше, в былые времена там располагалось логовище архивейльта Персейна.

— И что же будет, когда ты встретишься со своими врагами? — спросил Риальто. — Все твои чары и заклинания наготове?

— Что мне чары и заклинания? — проскрежетал Моррейон. — Глядите!

Он направил палец на большой валун, в лице его что-то промелькнуло, и огромный камень раскололся на части. Моррейон сжал кулаки, тщательно сдерживаемая ярость отозвалась треском, будто он скомкал жесткий пергамент. Моррейон зашагал по направлению к Калеше, волшебники потянулись следом.

В Калеше заметили дворец, на вершине утеса уже собралась небольшая толпа. Как и архивейльты, они были покрыты светло-голубыми чешуями. Черные султаны на головах мужчин стягивали осмиевые шнурки, пушистые зеленые султаны женщин развевались свободно. И те и другие были семи футов ростом, проворные, точно ящерицы.

Моррейон остановился.

— Персейн, выходи! — крикнул он.

— В Калеше нет Персейна! — отозвался один из мужчин.

— Как? Архивейльта по имени Персейн нет?

— Нет никого, кто носил бы такое имя. Местный архивейльт, некий Эворикс, со всех ног удрал из города при виде вашего летучего дворца.

— Кто у вас ведет городские хроники?

Вперед выступил еще один калш.

— За это отвечаю я.

— Тебе что-нибудь известно об архивейльте Персейне?

— Я слышал о каком-то Персейне, которого проглотила гарпия в конце Двадцать первой эры.

— Неужели он ускользнул от меня? — простонал Моррейон. — А Зезамедес?

— Он перебрался с Джангка в неизвестном направлении.

— А Джорин?

— Жив, но обретается в замке из розовой жемчужины на том берегу океана.

— Ага! А Оспро?

— Умер.

Моррейон снова оглушительно простонал. Он перечислил весь список своих недругов. Из них в живых оказались всего четверо. Моррейон отвернулся от калшей, на лице его отразилось страдание. Казалось, он не замечает земных волшебников. Все его алые и синие камни разом обесцветились.

— Всего четверо, — прошептал он. — Всего четверо, на кого обрушится вся тяжесть моего гнева… Слишком мало, слишком мало! Стольким удалось ускользнуть! Равновесие следует восстановить! — Он сделал порывистый жест. — Летим! В замок Джорина!

Волшебники вернулись во дворец и полетели над океаном в зловещем красном свете исполинского ока Керкажу, заслонявшего полнеба. Впереди выросли утесы из крапчатого кварца и киновари. На скале, нависающей над океаном, стоял замок в виде исполинской розовой жемчужины.

Летучий замок опустился на ровную площадку, Моррейон сбежал по ступеням и приблизился к зданию. Круглая дверь из цельного осмия отъехала назад, на пороге показался девятифутовый архивейльт с трехфутовыми черными султанами, развевающимися над головой.

— Пришли сюда Джорина! — крикнул Моррейон. — У меня с ним старые счеты.

— Джорин прячется в замке! У нас было дурное предчувствие! Ты — сухопутная обезьяна Моррейон из далекого прошлого. Берегись, мы готовы к встрече с тобой!

— Джорин! — закричал Моррейон. — Выходи!

— Джорин не выйдет, — заявил архивейльт, — как и Арвианид, Ифхикс, Керкламон и прочие архивейльты Джангка, которые собрались здесь, чтобы единым фронтом выступить против тебя. Если ты жаждешь мести, ищи истинных виновников. Не нужно донимать нас своими вздорными жалобами.

С этими словами архивейльт вернулся в замок, и осмиевая дверь захлопнулась.

Моррейон застыл как громом пораженный.

— Я выкурю их оттуда при помощи голубого извлекателя Гуляра, — утешил его Мун Волхв, выступив вперед.

Он метнул в замок заклинание, никакого результата не последовало. Риальто попытался пустить в ход заклинание мозгового почкования, но магия поглотилась. Тогда Гильгед обрушил на стены свой знаменитый мгновенный гальванический удар, но тот лишь отскочил от переливчатой розовой поверхности, не причинив никакого вреда.

— Бесполезно, — заключил Ильдефонс. — Камни-иоун поглощают магию.

Теперь зашевелились архивейльты. Как по команде открылись три бойницы и вылетели три заклинания, но принадлежащие Моррейону камни-иоун перехватили их и запульсировал и ярким светом. Моррейон сделал три шага вперед. Он направил палец на осмиевую дверь, выпуская разряд силы. Дверь застонала и затрещала, но не подалась. Моррейон направил палец на хрупкий розовый перламутр — разряд скользнул по нему и рассеялся. Тогда Моррейон указал на каменные столбы, которые держали замок. Они разлетелись на части. Перламутровая громада пошатнулась, накренилась и рухнула с обрыва. Она летела вниз, подскакивая на уступах, разваливаясь на ходу, пока не ухнула в Ртутный океан, где ее подхватило течением и понесло в открытое море. Архивейльты выползали сквозь трещины в перламутровых стенах и карабкались наверх. Они все прибывали и прибывали, пока наконец под их тяжестью исполинская жемчужина не перевернулась и все они не полетели в Ртутный океан. Кое-кто попытался добраться до берега и выскочить на сушу, другие остались лежать на спине и колотить по ртути руками. Порыв ветра подхватил розовый пузырь и понес его по волнам, архивейльты разлетелись в разные стороны, точно капли воды с катящегося колеса. С берега поднялась стая джангкских гарпий и, окружив ближайшего к ним архивейльта, с аппетитом сожрала его. Все остальные покорно позволили волнам унести себя в открытый океан, где исчезли из виду.

Моррейон медленно обернулся к земным волшебникам. Лицо его было мрачнее тучи.

— Полное поражение, — пробормотал он. — Пшик.

Он медленно побрел к летающему дворцу, но у самых ступеней остановился как вкопанный.

— О каких «истинных виновниках» они говорили?

— Это было образное выражение, — отмахнулся Ильдефонс. — Идем в беседку, выпьем вина. Наконец-то ты отплатил им за все то зло, которое они причинили тебе. А теперь… — Он осекся.

Один из ярко-синих камней Моррейона утратил свой цвет. Моррейон напрягся, как будто его скрутила судорога. Стоя на ступенях, он обернулся и обвел волшебников взглядом.

— Я помню одно лицо, лицо мужчины с лысой макушкой и черной бородкой. Дородный такой мужчина… Как его звали?

— Это все дела давно минувшие, — сказал чернокнижник Шрю. — Лучше всего выбросить их из головы.

Остальные синие камни тоже потускнели: казалось, глаза Моррейона впитали в себя весь их утраченный блеск.

— Архивейльты напали на Землю. Мы нанесли им поражение. Они умоляли оставить им жизнь. Это я помню… Главный волшебник потребовал открыть ему секрет камней-иоун. Ага! Как его звали? У него еще была привычка теребить свою черную бородку… Импозантный мужчина, большой франт… я почти вижу его лицо… он кое-что предложил главному волшебнику. Ага! Теперь все начинает проясняться!

Синие камни один за другим начали меркнуть. Лицо Моррейона пылало белым огнем. Наконец обесцветился последний из камней.

Моррейон заговорил мягким, вкрадчивым тоном, будто смаковал каждое слово:

— Главного волшебника звали Ильдефонс. Франта звали Риальто. Я помню каждую мелочь. Риальто предложил, чтобы я отправился разузнать секрет камней-иоун, Ильдефонс поклялся защищать меня, как свою собственную жизнь. Я поверил им, поверил всем, кто находится сейчас в этом зале: там были и Гильгед, и Гуртианц, и Мун Волхв, и Пергустин. Все мои дорогие друзья, которые присоединились к торжественному обету и пообещали ради моей безопасности взять архивейльтов в заложники. Теперь я знаю истинных виновников. Архивейльты обошлись со мной как с врагом. Мои друзья отправили меня на поиски и даже думать обо мне забыли. Что ты можешь сказать в свое оправдание, Ильдефонс?

— Ну-ну, — с грубоватым добродушием проговорил Ильдефонс, — не надо воспринимать произошедшее так серьезно. Все хорошо, что хорошо кончается, мы воссоединились друг с другом, к всеобщей радости, и секрет камней-иоун раскрыт!

— За все мои мучения ты отплатишь сторицей, — пообещал Моррейон. — Так же как и Риальто, и Гильгед, и Мун, и Герарк, и все остальные. Вермулиан, поднимай дворец. Мы возвращаемся туда, откуда прибыли. Разведи в кадильнице двойной огонь.

Риальто взглянул на Ильдефонса, тот пожал плечами.

— Ничего не попишешь, — сказал Риальто и пустил в ход заклятие хроностазиса.

Воцарилось безмолвие. Все застыли, точно статуи. Риальто примотал руки Моррейона веревкой к бокам. После связал пленнику лодыжки и заткнул рот кляпом, чтобы тот не мог издать ни звука. Затем отыскал сеть и, поймав ею все камни-иоун, намотал ее Моррейону на голову, чтобы камни прижались к черепу. Подумав, решил еще завязать пленнику глаза.

Больше Риальто ничего сделать не мог. Он снял заклятие. С другого конца беседки к ним уже спешил Ильдефонс. Моррейон ошеломленно забился и задергался в своих путах.

Риальто с Ильдефонсом уложили его на мраморный пол.

— Вермулиан, — распорядился Ильдефонс, — будь так добр, позови сюда своих слуг. Скажи им, пусть захватят с собой тележку и отвезут Моррейона в темную комнату. Ему нужно немного отдохнуть.

Глава 13

По возвращении Риальто обнаружил свое имение в точности в том же состоянии, в каком его оставил, за исключением дорожного столба, который успели починить. Довольный, он отправился в одну из потайных комнат и открыл вход в подпространство, где спрятал полную сеть камней-иоун, принесенных с собой. Одни горели ярко-синим светом, другие переливались ало-голубым, остальные сияли темно-красным, розовым, розовато-зеленым, светло-зеленым и бледно-лиловым. Риальто сокрушенно покачал головой и закрыл камни в подпространстве. Вернувшись в кабинет, он отыскал среди крохопутов Пьюираса и вернул ему первоначальные размеры.

— Я окончательно и бесповоротно решил, Пьюирас, что больше не нуждаюсь в твоих услугах. Можешь остаться с крохопутами или же забрать свою плату и отправляться на все четыре стороны.

— Я стер себе все руки до костей, работая на вас, и вот благодарность? — возмущенно возопил Пьюирас.

— Не собираюсь с тобой препираться. Я уже подыскал тебе замену.

Пьюирас смерил взглядом высокого мужчину с тусклыми глазами, который вошел в кабинет.

— Это он? Что ж, желаю ему удачи. Выкладывайте мое жалованье, да не вздумайте подсунуть ваше липовое золото, которое превращается в песок!

Пьюирас, ворча, забрал свои деньги и отправился восвояси. Риальто принялся наставлять нового слугу:

— Для начала можешь разобрать развалины птичника. Если обнаружишь трупы, оттащи их в сторонку, я потом избавлюсь от них. После займешься изразцами в главном зале…