Глазастая, ушастая беда

Глава 6

Мне досталось место по правую руку от Николетты, с другой стороны устроилась старушка с биноклем. Прежде чем сесть, она осведомилась:

– Молодой человек, около вас свободное кресло. Ждете кого-то?

– Нет, – улыбнулся я, – тот, кому оно предназначалось, ушел.

Бабуля села в кресло, погас свет, и луч прожектора выхватил на сцене длинного мужчину в неопрятном свитере и джинсах.

– Это Петенька, – громко произнес женский голос.

Присутствующие зааплодировали. Николетта толкнула меня локтем в бок.

– Сообразил?

– Нет, – ответил я и хотел уточнить, что она имеет в виду.

– Перед нами Петя, – зашептала Николетта, – он написал эту оперу. Слушай внимательно, не приставай ко мне с разговорами. Это неприлично!

– Мадам, вы мешаете мне наслаждаться музыкой, – вознегодовала старушка.

Говорить маменьке, что я ее не трогал, она сама начала беседу, не стоило. Равно, как не стоит объяснять бабульке, что до оркестра пока дело не дошло. Я попытался сосредоточиться на словах неизвестного мне до сего дня Петра. А тот говорил и говорил, явно не собираясь замолкать. Я посмотрел на часы, прошло пятнадцать минут, а Петр все вещал:

– Вязкость мелодии нарочита, она символизирует глубинное несогласие психологического эго главной героини с ее внешним бессознательным уродством. Трансцендентность действия…

Я услышал мерное сопение, скосил глаза в сторону и увидел, что Николетта и Ирэн, сидевшая рядом с маменькой, мирно спят. Мои веки тоже стали слипаться. И тут бабулька подергала меня за рукав пиджака.

– Молодой человек, Петр не очень понятно говорит, что такое тран… сци… де… как-то так…

– Трансцендентность, – не открывая глаз, прошептал я, – то, что принципиально недоступно опытному познанию, выходит за пределы чувственного опыта. В широком смысле этот термин понимается как «потустороннее», то, что находится по другую сторону человеческого бытия. Противоположное трансцендентности – имманентное, находится по эту сторону бытия. Познанием трансцендентного занимаются религия и метафизика…

– А-а-а! – закричал кто-то.

Я вздрогнул, открыл глаза и понял: то, что я принял за вопль ужаса, было пением. На авансцене стояла весьма тучная особа и издавала ужасающие звуки. Но меня удивило не жуткое пение, иногда, тоскуя в «пробке», я включаю радио и слушаю песнопения разных современных артистов. Кое-кто поет прекрасно, но порой слышишь такое исполнение, что уши сворачиваются трубочкой.

Голос корпулентной тетушки, которая отчаянно пыталась взять высокие ноты, но, увы, терпела неудачу, меня не удивил. Меня смутил ее внешний вид.

– Молодой человек, что у нее на голове? – поинтересовалась бабуля. – Я не вижу!

– Корона, – ответил я и засомневался, – вроде.

– Венок, – уточнила Ирэн.

– Диадема, – возразила Николетта. – Мне кажется или она голая?

– Похоже, на певице нет одежды, – подтвердила Ирэн.

– А что у нее с фигурой? – спросила старушка. – Вроде… э… ну… Молодой человек, что на ней надето?

– Ничего, – отрезала Николетта.

Старушка решила поставить госпожу Адилье на место.

– Любезная, я спрашивала мнение мальчика.

– Это мой мальчик, – отбила подачу Николетта.

– Ох, простите, – смутилась пожилая дама, – мне одной некомфортно, вот я и подсела к вам. Не хотела помешать.

– Все в порядке, – успокоил я бабку.

– А где музыка? – поинтересовалась Ирэн.

– Это опера в капле, – заявила бабуся.

Николетта повернулась к ней.

– В капле?

– Да, да, – подтвердила старушка, – Жанна Николаевна.

– Мы не туда попали! – занервничала Николетта. – Кока сообщила другое название спектакля. Не «Жанна Николаевна».

– Кока, Зюка, Люка, Мака, Нюка и все здесь, – зашептал я, – мы определенно в нужном месте.

– Она совсем голая! – подпрыгнула Николетта.

Между моим плечом и рукой маменьки просунулась голова сидящего сзади.

– Молодые люди…

– Простите, не хотели вам помешать, – извинился я, – сейчас замолчим.

– Нет, нет, вы так интересно беседуете. Я как раз за вами сижу. Смотрела, смотрела на сцену, глазам своим не верила. Таки она голая?

– Как я, когда из ванны вылезаю, – заявила маменька и обернулась. – Дюка! Это ты! О-о-о! Сто лет не виделись! Я думала, ты с Маркушей в Лучано.

– Маркуша в Лучано с новой бабой, а я в Москве, – объяснила Дюка, – он подонок! Ушел от меня к модельке.

– Мразь! – припечатала неизвестного мне мужика маменька.

– Негодяй! – отрезала Ирэн. – Дюка, ты прелестна. Молода. У тебя все будет хорошо.

– Сволочь просто, – подключилась к беседе старушка, – Дюка, мой сын не женат.

– А кто у нас сын? – поинтересовалась Дюка.

– Продуктами торгует, – ответила бабуля.

– А-а-а, – разочарованно протянула Дюка. – На рынке?

Ирэн решила вернуть присутствующих к спектаклю:

– Опера называется «Песнь коня Зигфрида», а не «Жанна Николаевна».

– Слушаю вас, дорогая, – сказала старушка.

– Опера называется иначе, – повторила Котина, – не «Жанна Николаевна».

– Внимательно вас слушаю, – ответила бабуся.