Слышал я: под ударами гончара
Глина тайны свои выдавать начала.
«Не топчи меня! — глина ему говорила. —
Я сама человеком была лишь вчера».
В подтверждение того, что он Бета, голем с продольной полосой рассказал о некоторых случаях, знать о которых могли только он и Альберт Моррис. Акции, отвлекающие операции, секретные детали, подробности стычек двух противников, вовлеченных в многомесячную борьбу, шедшую с переменным успехом.
— Похоже, вы двое давно играете в эти игры, — заметил Лум.
— В детские игры, — добавил консерватор Гадарин.
— Возможно, — ответил Бета. — Но ставки в этой игре очень серьезные. Одна из причин необходимости расширения бизнеса состояла в том, что мне требовались наличные для оплаты все нараставших штрафов. И если бы Альберт поймал меня…
— Не надо винить в своих неприятностях Альберта, — проворчал я. — Вы сами выбрали карьеру преступника. Но держу пари на все, что у меня есть, сейчас ваши проблемы несравнимо серьезнее. Речь ведь идет не только о штрафах за нарушение авторских прав. Вы нажили новых врагов, не так ли? Более опасных, чем какой-то частный детектив. Бета кивнул в знак согласия.
— На протяжении нескольких месяцев я чувствовал, что кто-то дышит мне в спину. Этот «кто-то» действовал методично и расчетливо. Он нападал внезапно, уничтожал с помощью прионовых бомб мои копии, украденные мной матрицы, захватывал, а потом сжигал мои лаборатории.
— Ага. Это объясняет кое-что произошедшее в Теллер-билдинг, — прокомментировал я. — В понедельник вам удалось захватить моего зеленого разведчика. По крайней мере я думал, что это вы. Они даже попытались применить пытки…
— Это был не я, — хмуро сказал Бета.
— Хм. Так вот, мне удалось бежать. А во вторник утром мы с инспектором Блейном организовали налет на ваше логово. Все прошло успешно. Но позднее неподалеку от того места я наткнулся на разлагавшегося Желтого, сообщившего, что он — это вы, и упомянувшего о каком-то конкуренте, пытающемся захватить контроль над вашим бизнесом. Догадываетесь, кто стоит за всем этим?
— Сначала я подозревал вас, Моррис. Потом понял, что орудует кто-то более компетентный… — Бета взглянул на меня, но я не клюнул на наживку, сохранив непроницаемое выражение лица. — Этому неизвестному удалось установить мои тайные центры копирования, хотя меры предосторожности были приняты самые серьезные. Мне ничего не оставалось, как пойти на отчаянный шаг: импринтировать несколько запасных копий, запрограммировав их на отложенную активацию.
— И вы одна из таких копий? — спросил Лум. — Что вы помните? Когда вас импринтировали?
Дитто Беты скорчил гримасу.
— Более двух недель назад. Я, возможно, и сейчас бы еще пребывал в пассивном режиме, если бы известие о случившемся с Альбертом не вызвало реанимацию. Потом я вышел на связь с мистером Монмориллином, любезно пригласившим меня на эту встречу.
Голем указал на Пэла.
— Так вы говорите… — начал я.
Джеймс Гадарин нетерпеливо покачал головой:
— Стоп! Сначала давайте скажем, что этот самый Бета, известный преступник или по крайней мере личность с сомнительной репутацией, состоял в заговоре с так называемой «королевой Ирэн» и Джинин Уэммейкер.
— Мы еще не установили с достаточной уверенностью, что лично маэстра…
Гадарин бросил на меня свирепый взгляд. Вспомнив свое место, я пробурчал извинение и заткнулся.
— Итак, — продолжал консерватор, — мы должны поверить в то, что Бета, Ирэн и Уэммейкер планировали пробраться на территорию «ВП» под предлогом установления факта скрытия новейших технологий. Даже если это так, я сильно сомневаюсь в их благих намерениях. Более похоже на вымогательство: не удивлюсь, если они планировали шантажировать Энея Каолина, намереваясь дорого продать свое молчание.
Бета пожал плечами:
— Деньги никому не помешают. Кроме того, нам пригодилась бы технология продления жизни дитто. Органическая память Ирэн была на пределе. У нас с Уэммейкер имелся свой интерес — продлить срок жизни копиям. Ее легальным и моим пиратским. — Он рассмеялся. — Наш союз основывался на временной общности интересов.
Гадарин подался вперед.
— И для выполнения шпионской миссии вы планировали нанять своего врага, детектива Альберта Морриса, не рискованно ли?
— Поэтому я и выдал себя за вика Коллинса, — пояснил Бета. — Кроме того, почему бы и не нанять Альберта? Работа как раз для него.
— Но другой ваш враг уже вел за вами наблюдение. Он произвел подмену и под видом вика Коллинса изменил план операции. Хотите, чтобы мы в это поверили?
В разговор вмешался Пэллоид, успевший включить голографический проектор.
— Я поставил пленку, которую мы нашли в заведении Ирэн. Покажем, что нашли, Гамби?
Я кивнул. Перед нами замелькали записанные Ирэн эпизоды тайных встреч заговорщиков в лимузине. Я рассказал другим об анализе узора рисунка на коже «вика Коллинса».
Бета усмехнулся, когда я заговорил о придуманном им способе маскировки.
— Ловкий трюк — использовать пиксель-эмиттеры для мгновенного изменения орнамента. Теперь понятно, как вам удавалось уходить от преследования. Очевидно, ваш противник ничего не знал о таком приеме. А может, ему было просто наплевать. Главное у него получилось: скопировать последний рисунок и занять ваше место. Ирэн так ничего и не заметила.
Потом все было уже просто. Шпионское снаряжение, которое вы намеревались имплантировать в Серого Альберта, заменили прионовой бомбой. Вместо промышленного шпионажа — диверсия, так?
Голем Беты вздохнул.
— У меня нет информации за последние две недели. Так что удостоверить подлинность недавних событий я не могу. Но сказанное вами совпадает с моими предположениями. Неизвестный противник прибрал к рукам весь мой бизнес. — Он раздраженно хлопнул ладонью по стулу. — Знать бы, кто это!
Должен признаться, я испытал удовлетворение: Бета попал в положение, в котором долгое время находился Альберт, мучившийся над разгадкой личности своего противника.
— Не могу похвастать своей компетентностью, Бета, но один ключик у меня есть.
По моему знаку Пэллоид показал последний слайд с изображением фальшивого вика Коллинса. При максимальном увеличении можно было рассмотреть едва заметную потертость кожи, под которой проступала совсем другая окраска. Металлического оттенка, более яркого, чем сталь. Лум подошел ближе, потирая подбородок, как будто был реальным и его беспокоила небритость.
— Э, да ведь…
Мысль довел до конца идеологический оппонент.
— …платиновый или… Хм, не хотите ли вы сказать, что мы имеем дело с моделью из белого золота? Эней Каолин? Но… — Гадарин ахнул. — Но зачем столь влиятельному магнату пачкать руки, общаясь с таким сбродом?
Услышав оскорбление в свой адрес, Бета приподнялся.
— Ближе к делу, — подал голос реальный Пэл, почесывая настоящую двухдневную щетину. — Что бы он выиграл, взорвав собственную фабрику?
— Мошенничество со страховкой? — предположил Лум. — Неплохой способ избавиться от устаревшего оборудования?
— Нет, — процедил сквозь зубы Гадарин. — Его цель — устранить всех врагов разом.
Я кивнул.
— Подумайте, как хитро все организовано. Во-первых, доведя эти дурацкие туннели до комплекса «ВП», вы оба, — я посмотрел на Лума и Гадарина, — вырыли себе яму. Отличные козлы отпущения. Даже если бы вам удалось избежать тюрьмы и штрафов, моральный урон оказался бы огромен. Вы были бы дискредитированы и выставлены полными идиотами.
— Ха, спасибо, — хмыкнул Лум. Гадарин удовлетворился сердитым взглядом.
— Во-вторых, — сказал Пэл, — Каолину нужно было избавиться от Морриса. Поэтому, дружище, тебя и взорвали, верно? Чтобы ты не мог доказать свою непричастность к заговору. Довольно жестоко, а? Полиция воспринимает убийство иначе, чем уничтожение кучки дитто.
— Здесь у нас что-то не сходится. Вообще, чем ему так насолил Альберт?
— Но все остальное сходится! Услышав о попытке диверсии, королева Ирэн поняла, во что ее втянули, и решила уйти из жизни по-своему, предоставив расхлебывать кашу вику Коллинсу и Джинин Уэммейкер.
— И оставила доказательства того, что Коллинс всего лишь прикрытие Беты, — добавил Пэллоид.
— Да. Этим бы дело и кончилось. Известный дитнэппер и знаменитая маэстра. Дьявольский альянс. В общем, Каолин посчитался бы со всеми, кого ненавидел и кто мешал ему.
Дитто Беты кивнул:
— Правильно. И план удался бы, если бы не сделанные Ирэн снимки и не прекрасная работа детектива Морриса. Вы удивили меня, Альберт.
Я лишь покачал головой:
— Вы, как всегда, очень любезны. Пэл выкатился вперед.
— Но доказательств слишком мало. Против триллионера с ними не пойдешь.
— Нам не нужны убедительные доказательства, — возразил своему оригиналу Пэллоид. — А того, что есть, вполне достаточно для начала официального расследования. Можно получить допуск к внутренней сети наблюдения «ВП». Можно предложить награду за информацию о возможной причастности к этому делу Каолина. Можно обратиться в полицию. Можно, наконец, вызвать на допрос самого Каолина, лично…
Вот тут все и случилось.
Что-то коснулось меня, что-то, похожее на легкое дуновение теплого ветра. Это что-то заставило меня обернуться и прислушаться.
Странный звук… словно за дверью скреблась собака… а потом сама дверь разлетелась на кусочки.
Я едва успел пригнуться — огромная щепка пролетела у меня над головой. В следующее мгновение из клубов дыма вынырнул первый из нападающих.
Переключившись на максимальную скорость, я бросился на застывшего в изумлении Джеймса Гадарина, который сердито вскрикнул, оказавшись на полу подо мной. В ближнем бою случается всякое, и налетчики, возможно, не ожидали, что встретят в Диттотауне, где часто срабатывает правило «стреляй в то, что движется», реальных людей. Гадарин брыкался так, словно это я угрожал его жизни, и паника придала ему сил. Потребовалось не меньше четырех секунд, чтобы запихнуть этого дурака под диван. Когда я наконец освободился, бой уже бушевал вовсю.
Судя по перекрещивающимся полосам на теле, нападавшие принадлежали к банде Восковых Волков и вполне могли оказаться обычными любителями повеселиться. Поднявшись, я заметил, что несколько бандитов уже лежат у двери, Рефлексы Пэла не заржавели, а рассеиватель, стреляющий мелкими, но обладающими благодаря высокой скорости большой поражающей способностью дробинками, всегда находился у него под рукой.
Он был не один. Занявший позицию на его правом плече Пэллоид вел огонь из мини-пистолета, позабыв о недавних разногласиях с хозяином. Их поддерживал Бета, успевший выхватить из-под одежды маленький, почти изящный духовой автомат с магазином на 40 патронов. После каждого выхлопа из дула вылетала самонаводящаяся стрела с разъедающими глаза энзимами.
Враги падали у разнесенной вдребезги двери, но огонь из коридора не ослабевал, а на смену выбывшим из строя шли другие, перебиравшиеся или перепрыгивающие через своих товарищей. Вокруг взрывались лампы, с треском лопались огненные стекла.
— Гамби, лови!
Пэл бросил мне рассеиватель, а сам выхватил из тайника своего чудесного кресла запасной. Совместными усилиями нам удалось отбить вторую волну атакующих.
За спиной звякнуло, и я, повернувшись к окну, уловил какое-то движение. По хлипкой пожарной лестнице поднимались сразу несколько бандитов, собираясь ударить по нам с тылу.
— Лум! — крикнул я, обращаясь к зеленому двойнику борца за эмансипацию. — Охраняй окно!
Лум развел руками:
— У меня нет оружия!
— Держи! — Стреляя на лету, я нырнул к куче тел, вырвал из еще подрагивающих пальцев автомат и швырнул оружие зеленому недотепе в надежде, что тот знает, как с ним обращаться. — Бета, помоги Луму!
Прижавшись к стене у зияющей на месте двери дыры, я вдруг обнаружил, что могу расстрелять группу негодяев, сгрудившихся в конце коридора. Рассеиватель порубил их, как глиняных кукол, но теперь те, что затаились в другом конце, точно знали, где я нахожусь.
Что-то тяжелое подкатилось к стене, но я успел отступить за пару секунд до взрыва и даже защитить голову от разлетевшихся кусков.
В тот же момент зазвенело оконное стекло. Раздались выстрелы, оставалось лишь надеться, что Лум сумеет удержать свой участок «фронта».
Бандиты, ломанувшиеся в образовавшийся на месте взрыва проем, вероятно, не рассчитывали встретить отпор, и мне удалось свалить по меньшей мере половину штурмовой группы. Неплохо. Только вот потери их не смутили. У Пэллоида кончились патроны, и он, не имея времени на перезарядку, отважно прыгнул на ближайшего врага, который растерянно попятился, вызвав замешательство в рядах атакующих. Прием камикадзе сработал, дав нам несколько драгоценных секунд для перегруппировки. Но чуда не произошло — отважный дитто был тут же уничтожен.
Гибель товарища стала для меня тяжелым ударом, а Пэл просто рассвирепел.
— Черт, я так хотел получить его память! — вскричал он, отбрасывая рассеиватель и извлекая из арсенала нечто куда более внушительное. Это был испаритель.
Даже закаленные в боях бандиты при виде этого страшного оружия попятились. Но все же один спрятаться не успел — кусок нестабильного кристалла уже попал в патронник, и мощный порыв направленных микроволн пробурил бедолагу и стену за ним.
Прибывшее в лице двух браво подкрепление поспешно ретировалось, и второй залп лишь превратил в пустое место участок стены.
— Сзади! — завопил я, обращая рассеиватель против хлынувших в окно врагов.
Незадачливого Лума уже сбили с ног. Бета исчез. Такие уж у него привычки.
Развернув кресло, Пэл выстрелил еще раз, дезинтегрировав одного из бандитов, а второго наполовину. Заодно исчезла оконная рама и часть пожарной лестницы.
К счастью, в него самого никто не стрелял.
Видят, что он реальный, и не хотят вовлекать в эту разборку копов. В крайнем случае отберут дезинтегратор и прыснут в нос спреем-эрейзером, стирающим из памяти события последнего часа.
Разумеется, теперь их единственной целью остался я. Пока Пэл заряжал новый кристалл, «восковые» сосредоточили огонь на мне. Пули щелкали все ближе, но тут лучевая трубка вспыхнула, и бандиты ринулись по укрытиям, дав мне очередную передышку.
Наши взгляды встретились, и я понял, что Пэл освобождает меня от обязанности защищать реального человека. Противник играл по правилам.
— Я в безопасности, — рыкнул он, бросая мне кассеты с записями Ирэн. — Иди!
Кивнув другу, я перекатился к другой стене, приподнялся и метнулся к кухне. Вовремя! Дробинки уже защелкали по полу на том месте, где я только что лежал. Еще один отчаянный прыжок, и мое глиняное тело приземлилось за стойкой. Пули ударили по панели из псевдодерева, по посуде… Какая удача, что квартира оказалась меблированной.
— Ну же, ублюдки! — завопил Пэл, поднимая свое полулегальное оружие. — Жалкие уроды. Стреляйте по мне!
Я услышал в его голосе боль. Ту боль, которую редко слышали даже самые близкие друзья Пэла. Может быть, судьба смилостивится и ниспошлет ему ту смерть, которую он хотел? Смерть от пули в бою. А не от жалости к самому себе.
Враг наступал. Мой магазин почти опустел. По-видимому, кристаллы кончились и у Пэла.
Плохо.
И тут стена за мной вдруг испарилась, а в меня ударила горячая волна расширившихся газов.
— Беги, Гамби!
А я уже летел через големов, укрывшихся за диваном и смотревших во все глаза на меня, а не на экран дешевого телевизора, из которого доносилась музыка. Всегда сопровождавшая «Шоу Кассия и Генри».
Вот вам и приключение!
Я промчался, не чувствуя за собой никакой вины. Штраф будет небольшой, только за материальный ущерб. Никаких карательных мер.
Да и кому предъявлять претензии?
Есть что-то приятное и старомодное в электронном мире «искусственного интеллекта» и компьютерных образов.
Да, мое поколение привыкло свысока посматривать на замшелых хакеров и киберфанов, многие из которых никак не могут расстаться с наивной верой в цифровую трансцендентальность, забытую мечту о сверхумных машинах и виртуальных мирах, более реальных, чем реальный мир. Все это уже давно стало предметом шуток.
И даже хуже — превратилось в еще одно хобби.
Да, признаю, мне это нравится. Нравится путешествовать по Сети в поисках спрятанных инфосокровищ. Пролетать с места на место. Снаряжать микро-аватар для погружения в базы данных, с их многолетними осадочными слоями гигабайт, пробиваться через которые можно лишь с помощью кирки и фонарика. Почти всегда приходится давать точные спецификации того, что нужно, иначе тебе притащат кучу бесполезного мусора.
И все же отвага и упорство нередко вознаграждаются подлинными жемчужинами. Например, узнаешь, что Йосил Махарал числился высокооплачиваемым консультантом Додекаэдрона. Все верно — он ведущий специалист в своей области, с репутацией оригинального мыслителя. Вполне естественно, что Додекаэдрон — а может быть, и президентская команда в Стеклянном Доме — консультировался с Махаралом перед принятием ответственных решений. Надо же быть в курсе того, что там впереди, за поворотом, какие новые технологии могут оказаться в руках потенциального противника.
Кроме того, Махарал был главным советником и проектировщиком, когда здесь, под землей, начиналось строительство гигантской военной базы для размещения резервной армии боевых големов.
Все это я узнал, подключившись к тому самому терминалу, о котором рассказывал Чен и к которому он почти привел нас, когда Риту внезапно исчезла, а мне пришлось разделаться с маленьким обезьяноподобным сборщиком налогов. Без них стало как-то сумрачнее. Но, с другой стороны, одиночество позволяло сосредоточиться на делах и не отвлекаться.
Похоже, Махаралу дали полный карт-бланш, думал я, перебирая пальцами по виртуальной панели под сверхнадежной, изготовленной по правительственному заказу чадрой. Перед глазами вырастали и съеживались «пузыри». В одном я обнаружил подробную карту района, изображающую военную базу с ее учебно-тренировочными центрами, зонами отдыха, цехами импринтинга, а также расположенными поблизости четырехзвездочными отелями, обслуживающими приезжих гостей.
Далее к юго-западу, за эскарпом, находился сам полигон, где сражались национальные армии, завоевывая славу и улаживая спорные вопросы без настоящего кровопролития. Человечество пожертвовало частью этой пустыни, ландшафт которой напоминал лунный, во имя избавления планеты от ужасов мировой войны.
Это то, что известно всем.
Но теперь я получил возможность пробежать по лабиринту туннелей и пещер, расположенных под базой и расходящихся от нее во всех направлениях. Вот она, тайная крепость, созданная для огромной армии готовых к бою воинов. Некоторые ее части имели ясное и понятное название. Другие представлялись смутными пятнами, без четких границ, укрытых плотной завесой секретности, проникнуть за которую можно было лишь после предъявления дополнительных паролей, каковыми я не располагал. Впрочем, меня туда и не тянуло. Я не из тех, кого интересуют вопросы национальной безопасности. Мое внимание привлек тот факт, что вся эта система искусственных пещер тянулась далеко на восток, выходя за пределы собственно военной зоны и углубляясь в чужую территорию.
Подземные галереи вели к Уррака Меса, туда, куда направлялись мы с Риту. Там лежал пункт нашего назначения.
Совпадение? Я уже начал подозревать, что Йосил Махарал далеко не случайно выбрал место для своего «домика». Нет, он сделал это много лет назад и с вполне определенной целью.
Мне пришлось сбросить чадру и переключиться на старомодные мониторы — организм требовал пищи и воды. К счастью, именно в этой части пещеры находился запасной Центр национального руководства, куда в случае нужды эвакуировалось бы правительство и высшие чиновники. Пищи и прочей провизии было здесь предостаточно. На первый взгляд ряды банок и пакетов выглядели нетронутыми, но, как оказалось, в задних кое-чего не хватало, словно некто залез в эту кладовую, взял нужное, а потом тщательно замел следы, позаботившись о сокрытии недостачи.
Впервые за два дня я наелся досыта — а ради чего еще платить налоги? — и выпил кружку шипящего «жидкого сна». Мне сразу стало легче. И все же я жалел о том, что на моем месте не Черный. У Эбенового меня способность концентрироваться намного лучше.
— Мне нужно местонахождение дома, владельцем которого является Йосил Махарал.
На экране тут же появилось светящееся пятнышко у самого конца извилистой дороги. Если бы я попросил дать приближение, компьютер представил бы вид сверху и, наверное, дополнил бы его информацией о характере окружающей растительности с полной характеристикой каждого отдельного вида. Убежище Махарала находилось в нескольких километрах от восточной оконечности подземной базы и было отделено от того места, где пребывал в данный момент я, небольшим плато.
В совпадение больше не верилось.
— Ну и что у тебя получилось? — пробормотал я себе под нос. — Неужто Махарал проделал весь этот путь через горы, чтобы войти через парадную дверь? Нет, у профессора другой стиль. Наш Йосил приходит и уходит, не оставляя следов. Его задняя дверь не устроит. Не «светиться» же ему каждый раз, совершая набег на правительственный погребок! Не маячить же перед камерами с теми хитрыми штучками, которые необходимы нашему рыцарю плаща и кинжала для тайных операций! Нет, явись он сюда открыто, его мог бы засечь любой любитель совать свой нос в дела военных.
Нет. Если профессор проникал на базу, то делал это скрытно.
Ткнув несколько раз в карту, я отдал приказ:
— Аватар, найди информацию по микросейсмической активности в указанном субрегионе. Примени метод томографической корреляции Шульмана-Ватанабе для определения нанесенных на карту подземных переходов, соединяющих это место с этим.
Военная программа, к которой я подключился, относилась к разряду лучших. Тем не менее выполнению моей команды что-то мешало.
«Детальное сейсмическое обследование данного района проводилось 8 лет назад. В то время никаких подземных переходов в указанном районе не существовало. Впоследствии систематическая сейсмометрия в обозначенной области ограничена наблюдением за попытками несанкционированного проникновения в указанную зону. Работы по прокладке туннелей извне не отмечены».
Итак. Когда секретная база только закладывалась, никаких тайных переходов под плато не было. И никаких признаков попыток пробраться на базу этим путем не обнаружено. Может, я ошибся?
— Стоп. А как насчет работ по прокладке туннелей вовне, со стороны базы?
Мне пришлось несколько раз перефразировать вопрос, чтобы аватар в конце концов еще раз проверил архив системы безопасности на предмет обнаружения признаков звуковых колебаний и микросотрясений в прилегающих скальных породах.
— Как насчет участков по периметру базы с уровнем сейсмической активности выше нормального?
«Необъяснимых случаев активности с превышением нормального уровня более чем на 15 процентов не зафиксировано».
Черт, ничего не вышло. Плохо. Идея-то казалась стоящей.
Я уже собирался прекратить поиски, но потом решил продвинуться чуть дальше в этом же направлении.
— Покажи активность высшего уровня с принятым объяснением.
Карта подземной базы и прилегающего района тут же раскрасилась накладывающимися друг на друга полосами и пятнами, показывающими пиковые уровни звукового и сейсмического шума за последние годы.
— Здесь.
Я ткнул пальцем, и указанный район предстал передо мной в виде расходящихся красных и оранжевых кругов. В примечании говорилось, что в указанное время здесь осуществляли работы по бурению скважин в рамках программы проверки качества грунтовых вод.
Но в офисе по защите окружающей среды таких данных не обнаружилось! Более того, район бурения совершенно случайно оказался на самой границе с Уррака Меса.
Есть!
— Ну вот, Риту. Ваш папаша взломал систему безопасности базы и внес фальшивое объяснение повышенного уровня сейсмической активности. Отличное прикрытие. Впечатляет!
Конечно, копать пришлось отсюда. Но как? Не протащил же Махарал буровое оборудование прямо на базу!
Нет, должно быть объяснение получше. Должен быть более легкий способ.
Я подумал о том, не стоит ли проверить наличие заготовок. Ведь Махарал мог использовать солдат для подземных работ. Но нет, там сейчас работали аудиторы, и мое вторжение в базу данных могло привлечь их внимание.
Лучше сделать это самому, лично. Посмотреть, куда приведет след.
Я уже хотел отключиться, но задержался, будучи не в силах отвести глаза от покачивающихся над столом «пузырей». Отвечая на проявленный мной интерес, они с готовностью раздувались, соблазнительно колыхались, подплывали ближе… Подключившись к миру, я почувствовал, что он снова притягивает, манит, зовет, предлагает возможности…
Связаться с Кларой и сообщить ей, что я жив.
Получить доступ к тайнику-каше Нелл.
Найти инспектора Блейна и узнать, что нового в деле Беты. Проверить отчеты полиции и страховых компаний по попытке диверсии во «Всемирных печах» и узнать, числюсь ли я по-прежнему в списке «главных подозреваемых».
Добраться до Пэла и попросить его прислать на помощь армию его удивительных проворных дитто, а уж потом отправляться в опасный путь.
Обо всем этом — и многом другом — я думал еще тогда, когда просил Чена найти для меня надежный терминал. Только теперь планы изменились.
Установив контакт с Кларой, я мог не только сделать ее соучастницей, но и сломать всю ее карьеру.
Каше Нелл? Содержит ли оно что-то, чего я уже не знаю? Все мои дитто прекратили существование давным-давно. Последний, саркастичный Эбеновый, разлетелся на мельчайшие кусочки во вторник, около полуночи. Никто другой доступа к каше не имел, а потому и проверять тайник — пустая трата времени. Хуже того, попытка заглянуть в почтовый ящик могла насторожить моих врагов.
Что касается диверсии против «ВП», то кое-какие подвижки в вопросе поиска виновных уже произошли. В новостях сообщалось о рейде, предпринятом — кем бы вы думали? — инспектором Блейном. Объектом его внимания стало пользующееся известностью в определенных кругах заведение «Салон Радуги». История быстро обрастала живописными подробностями — заговор, обман, предательство, ритуальное самоубийство… сильное впечатление производила сцена, запечатлевшая кремированную женщину, окруженную поджаренными дитто. Наверное, так сжигали когда-то знатных викингов, отправлявшихся в Валгаллу в сопровождении принесенных в жертву рабов.
Другая камера показывала маэстру «Студии Нео», Джинин Уэммейкер, отмахивающуюся от назойливых камер и успевавшую при этом открещиваться от обвинений в участии в заговоре.
«Меня подставили!» — кричала она.
Я усмехнулся.
Но, подумав, нахмурился. Подставили не меня одного. Грязь летела во все стороны — на религиозных фанатиков, на крикунов из Движения за эмансипацию дитто, на извращенцев вроде маэстры. Но никто не упоминал имен трех людей, внушавших мне наибольшее беспокойство.
Бета. Каолин. Махарал.
В моей памяти четко отпечатался облик платинового голема, внезапно возникшего на пустынном шоссе. Почему он хотел разделаться со мной? Потому что я знал нечто?.. Или потому что я намеревался узнать? Вероятно, это имело какое-то отношение к бывшему партнеру и другу Каолина, вступившего с ним в войну. И в эту борьбу двух сумасшедших гениев оказался вовлеченным я. Не имело значения даже то, что Йосил Махарал уже умер. В наши дни смерть не дает никаких гарантий. Он мог достать меня из могилы, мог поддержать огонь войны, мог подтолкнуть магната на отчаянные меры.
А если конкретнее, то нельзя было забывать о том, что именно Махарал помогал проектировать подземную базу. Учитывая его склонность к «черному юмору», можно лишь догадываться, сколько хитроумных ловушек заготовил профессор для неосторожных. Особенно для тех, кто подолгу задерживается в одном месте.
Уж лучше быть движущейся мишенью. Как ни хотелось мне задержаться и повнимательнее изучить новости, пришло время двигаться дальше.
Я свернул чадру, сунул ее за пояс и зашагал на восток по коридору, который — если верить карте — заканчивался в 150 метрах отсюда, в хранилище.
Только это было не просто хранилище.
Да, я увидел бесконечные ряды полок с запасными частями каких-то машин и инструментами, холодильники с сотнями заготовок, еще сырых и неимпринтированных, готовых к использованию теми, кто найдет здесь убежище.
На первый взгляд все было в порядке.
Но я не собирался ограничиваться первым взглядом. Экипированный разведчиком, я имел в своем распоряжении прекрасные инфракрасные сканеры, детекторы и допплеры, позволявшие обнаружить завихрения воздушных потоков. Чтобы использовать эти приборы с максимальной пользой, надо быть специалистом, но кое-что я все же уяснил. По крайней мере стало ясно, к какой стене идти.
Сейсмические аномалии возникают где-то здесь.
Я в общем-то и не ожидал обнаружить явные следы работ по прокладке туннеля, но рассчитывал найти хоть что-то. Однако интересовавшая меня стена была почти полностью скрыта высокими, запертыми камерами, за которыми виднелся природный камень.
Какой же из этих шкафчиков может служить дверью в туннель? И даже если я определю это, то как пройду в переход? И какие ловушки ждут меня по ту сторону двери?
Я переходил от одной камеры к другой, сверяя показания приборов. Никакой разницы. Никаких токов холодного воздуха. Никаких указаний на источник тепла.
Махарал, конечно, позаботился бы о том, чтобы рутинная проверка, проводимая обычными патрулями, не наткнулась ни на что подозрительное. При всей своей самоуверенности профессор не стал бы полагаться на то, что сможет перехитрить не только ТЭЗ, но и все США. Единственный друг Махарала — скрытность. Неудивительно, что он так отточил способность заметать следы.
Я посмотрел на входивший в комплект снаряжения лазер. Вырезать замки не проблема… потом вскрыть задние стенки камер и либо обнаружить вход в секретный туннель, либо признать, что где-то в мои рассуждения вкралась неточность.
А сенсоры? А ловушки? Смогу ли я пройти, не спугнув того, кто затаился по ту сторону Уррака Меса?
Ты думаешь и действуешь так, словно Махарал все еще жив.
Если там и был туннель, то им, наверное, никто не пользовался с понедельника. Когда профессор разбился на пустынной дороге, оставшиеся големы тоже покинули реальный мир, оставив опустевшее убежище неохраняемым.
Звучит логично. Но готов ли ты проверить эту логику ценой собственной жизни?
Даже если Махарал мертв, то остался Каолин, уже доказавший свою активность и способность к любым действиям. Что, если триллионер там, за дверью?
Раздумывая о том, каким должен быть следующий шаг, я вспомнил совет Клары.
Когда сомневаешься, постарайся мыслить категориями тупого героя идиотских картин.
По меньшей мере восемь поколений безмозглых продюсеров и режиссеров упрямо цеплялись за истертое кинематографическое клише, отправляя героя навстречу опасности. А вот и другое: «герой всегда обязан считать, что власти на стороне зла, бесполезны или ничего не понимают. Сюжет только выигрывает оттого, что герой никогда и не думает обращаться за помощью».
На протяжении двух дней, я вел себя, как тупой киношный герой. Правда, меня и в самом деле разыскивали копы. Официально, как «важного свидетеля», фактически как главного подозреваемого по делу о попытке диверсии на «Всемирных печах». И это без учета того, что меня пытались взорвать.
Дважды!
И все же кое-что менялось. Полиция и военные базы явно расстроены фактом ракетной атаки на мой дом. Среди них, несомненно, хватает честных и компетентных людей, понимающих, что суть дела скрыта слоями лжи. Что, если я покажу, как Йосил Махарал злоупотребил доверием правительства и устроил из военной базы личный склад? Это могло бы помочь очиститься от подозрений.
Или позвонить адвокату? Пригласить представителей всех заинтересованных сторон: военных, полиции, властей… Рассказать обо всем, что мне известно, и пусть дальнейшим занимаются настоящие профессионалы.
Нет, что-то во мне противилось одной мысли о такой перспективе. Я чувствовал, что так быть не должно.
Последние дни меня поддерживали лишь злость и боевой дух. Возмущение — сильный наркотик, его хватает надолго. Но чтобы испытать его по-настоящему, надо быть в реальном теле.
Я против Беты. Я против Каолина. Я против Махарала. Плохие парни, все они, каждый по-своему, по-злодейски, замечательны.
Разве не их ненависть сделала меня равным им героем? Язвительность помогла — я отступил на шаг.
И принял решение.
«Салон Радуги».
«Герой тот, кто доводит работу до конца, Альберт», — сказала однажды Клара.
«Салон Радуги».
«Будь смелым при необходимости. Отвага — восхитительно как последнее средство, когда разум не дает результата».
О'кей, о'кей, подумал я, испытывая небывалое облегчение от осознания собственной незначительности.
Мужчина должен знать свой предел, а я уже перешагнул границу. Черт. Я не пара даже Бете! Каолин и Махарал просто из другой лиги.
Ладно. Время стать гражданином. Пусть так и будет.
Мысленно приготовившись к долгому и неизбежному допросу, я потянулся к позаимствованной чадре и медленно повернулся…
…но тут же попятился — из тени выступила и надвинулась на меня высоченная фигура!
Оно появилось из-за угла ближайшей автопечи, существо гуманоидной формы и увеличенных раза в полтора по сравнению с нормальным человеком размеров.
На визоре шлема вспыхнули какие-то тревожные диаграммы, покрывшие силуэт голема яркой аурой и странными символами, наверное, понятными обученному солдату. Меня же этот внезапный поток информации только смутил. Я поднял визор…
…и тут же ощутил сильный запах. Запах свежеиспеченной глины. С кисловатым привкусом. Этот резкий запах мог бы насторожить меня, если бы я так не полагался на армейскую экипировку, а больше доверял собственным чувствам.
— Стой! — сказал я, выпуская из рук чадру, которая зацепилась за рукоятку оружия.
Вытащив наконец лазер, я лихорадочно искал предохранитель. Мешало все — большой палец и перчатки.
— Не подходи ближе — буду стрелять!
Голем продолжал надвигаться, испуская стоны. Что-то было не так — возможно, неудачный импринтинг или несоблюдение режима запекания. Так или иначе, он не остановился и даже не замедлил шаг. Рассчитывать на рациональную дискуссию не приходилось.
Передо мной встала дилемма.
Спрячься. Или стреляй. Только не пытайся совместить одно с другим.
Предохранитель щелкнул. Я почувствовал пульсирующую силу оружия и сделал выбор.
Горячий луч прорезал голема, рука упала на пол…
Он отреагировал оглушающим ревом и рванулся вперед. Я вскинул руку, и в тот же миг тяжелая фигура сжала меня.
Неверный выбор.
— А знали ли вы, Альберт, что первая форма жизни была, возможно, создана из глины?
Этот проклятый призрак, похоже, никогда не замолчит. Болтает и болтает, а тем временем пытка становится все невыносимее. Как бы я хотел замазать его серый спектр, изгнать его в тот мир, откуда он пришел. Отправить к преданному и убитому им создателю.
Конечно, моя злость — это то, что ему и надо! Дать мне какой-то фокус. Боль — центр, вокруг которого я вращаюсь, тогда как все остальное рушится.
— Почти сто лет назад ко мне пришел один шотландец. У него была идея… весьма хитрая.
К тому времени биологи сошлись на том, что вскоре после охлаждения планеты и появления океанов на Земле сформировался как бы густой суп из органических смесей. Но что произошло потом? Как все эти скопления аминокислот и прочего организовались в крошечные, самовоспроизводящиеся соединения? Клетки, содержащие ДНК и механизм репродукции, не могли появиться просто так! Что-то же дало им толчок!
Этим «чем-то» могло быть дно океана, полупористая глина, защищавшая растущие молекулярные скопления. Глина давала матрицы, шаблоны для первых, самых ранних организмов. Из нее некоторые из них вышли на дорогу к величию.
Серый призрак Махарала с гордостью похлопывает себя по груди.
— И только теперь дорога замкнулась в круг, и мы возвращаемся к нашей оригинальной форме! Уже не органической! Нынешние существа вылеплены из минеральной плоти Матери-Земли! Разве это не интересно?
Интересно? Ха. Меня интересует, как выбраться отсюда. И этот интерес особенно усиливается в моменты, когда пыточная машина посылает в меня очередную волну боли. Тогда я напрягаю силы, рвусь из оков и хочу лишь одного — свернуть шею дитЙосилу. Я бы так перемолол его кости, чтобы составляющие их атомы уже никогда не нашли бы друг друга!
Откуда-то… совсем близко… приходит резонансный ответ.
— Аминь, брат.
Этот голос не фикция. Не плод больного воображения. Я знаю. Это маленький оранжево-красный голем. Моя копия, импринтированная несколько часов назад. Его мысли потоком устремляются ко мне, затапливают мой мозг и растекаются, смешиваясь с моими. Должно быть, это и есть часть эксперимента, потому что Махарал выглядит очень довольным. Теперь, когда связующее звено существует, следующая фаза — тест памяти. Насколько хорошо я помню то, чего никогда не знал.
Мановением руки он направляет ко мне сотню «пузырей», содержащих самые разнообразные образы, от лунного ландшафта до последнего робохоккейного матча. Мой взгляд перебегает с одной картинки на другую, невольно фокусируясь на тех немногих, что кажутся знакомыми. Некоторые «пузыри» оживают…
…греческая амфора времен Перикла…
…грудастая женская фигурка эпохи палеолита…
…терракотовая статуя китайского солдата, подаренная Йосилу благодарным Сыном Неба…
Я не только узнаю эти образы, я помню, что видел оригиналы в частном музее Махарала. Малыш Красный передает мне свои воспоминания… без сифтера. Без толстого криокабеля! Мы обмениваемся информацией, хотя и разделены двумя сотнями метров пространства и толстой стеклянной перегородкой.
Значит, дело не в желании освоить процесс копирования копий. Махарал не собирается начинать новое производство на «Всемирных печах». Он готовит настоящий прорыв!
Серый призрак явно возбужден. Даже забывает о своем намерении дочитать мне лекцию об эволюции глиняных существ. Я стараюсь не воспринимать его голос. Подавить раздражение и злость. Очевидно, он хочет отвлечь меня ненавистью — такое эмоциональное состояние легко смоделировать и контролировать. Ему требуется нечто чистое, чтобы передать от одного тела к другому.
Нужно сопротивляться. Но как же трудно не ненавидеть. Через каждые несколько минут его отвратительная машина царапает псевдонервные окончания моего эрзац-тела, вызывая «рефлекс лосося», неодолимое желание вернуться домой. К оригиналу. К тому, кого он уничтожил ракетой ночью во вторник.
Так Махарал сказал малышу Красному. Сказал, что убил меня. Ради успеха эксперимента он устранил якорь в лице моего органического «я», надеясь, что это заставит обе копии стремиться друг к другу.
Ясно. Его цель — передача Постоянной Волны через открытое пространство. Да, это великое свершение. То же самое, что заставить электрон заполнить целую комнату квантовым полем. Но зачем? Чего ради?
Нобелевская премия ему не нужна. Из-за нее он не пошел бы на убийство и самоубийство. Неужели Махарал настолько безумен, что надеется сохранить свой секрет навечно? В наше время секреты похожи на снежинки — встречаются редко, а хранить их трудно.
Нет, ставка — нечто большее. Нечто, плодами чего он планирует воспользоваться в самое ближайшее время.
Я чувствую, что малыш Красный согласен со мной. Каждый раз, когда машина пульсирует, мы ощущаем сближение. Словно превращаемся в единое существо. В личность из двух воссоединившихся половинок. И все же…
…есть что-то еще. Что-то, находящееся вне нас. Что-то одновременно знакомое и чужое. Я воспринимаю это «что-то» как эхо… как отблески водных гладей. Это тоже часть плана Махарала?
Может быть, и нет.
Надеюсь, что нет.
— Очень хорошо, Альберт, — приговаривает Серый, вглядываясь в показания приборов. — Профили статуса наблюдателя просто отличные.
Он склоняется надо мной, стараясь поймать мой взгляд.
— Я выполнял этот эксперимент множество раз, пытаясь создать самоподдерживающийся резонанс между душами двух почти идентичных дитто. С моими копиями ничего не получалось — что-то с эго-полем. Слишком большое недоверие к самому себе. Боюсь, наследственный изъян. С гениями такое часто случается.
— Вы очень скромны, — отвечаю я, но Йосил пропускает реплику мимо ушей.
— Нет, мои големы не годятся. Первое, что мне требовалось, это человек, у которого копирование идет чисто, вот почему я начал похищать ваши копии. Не так-то это было и легко, особенно поначалу. Несколько раз мне пришлось уничтожать ваших Серых, чтобы не позволить им уйти. Вы заставили меня многому научиться, Альберт. Всяким хитрым штучкам. Но в конце концов нам все же удалось приступить к серьезной работе.
— И мы добились значительного прогресса, не так ли?
Он похлопывает меня по щеке, и мне едва удается не поддаться гневу.
— Вы, конечно, этого не помните, Альберт. Но под моим руководством вам довелось осваивать новую духовную территорию. Похоже, нам двоим суждено делать историю. Вместе.
Но тут мы наткнулись на препятствие! «Эффект наблюдателя», помните. Я рассказывал? Ваш оригинал беспрестанно оказывал влияние на поле души своих копий, удерживая их в этой плоскости реальности, мешая созданию парного резонанса. После долгих раздумий я понял, что нужно сделать, чтобы решить проблему. Необходимо уничтожить органического Альберта Морриса!
ДитЙосил сокрушенно качает головой.
— Но я не мог! Этому препятствовали совесть, сочувствие, этические принципы: все то, что являлось неотъемлемой частью сознания моего органического мозга. В нем же гнездился и страх. Страх быть пойманным. Меня это ужасно огорчало. Я ненавидел себя! Владеть всем — инструментами, знаниями, опытом для выполнения работы — и не иметь воли!
— Мои искренние сочувствия…
— Спасибо. Но и это еще не самое худшее. Мой партнер и друг, Эней Каолин, стал оказывать на меня давление. Ему требовались результаты. Начались угрозы. Эней использовал мою естественную предрасположенность к паранойе и пессимизму. И не слушайте того, кто утверждает, что признание существования таких чувств означает их автоматическое исчезновение. Они никуда не уходят! Они разъедают вас изнутри.
А потом у меня начались сны. Сны о том, как можно обойти эту дилемму. Сны о смерти и воскрешении. Они пугали и возбуждали меня! Я спрашивал себя — что пытается сказать мне подсознание?
И вот в прошлое воскресенье я вдруг понял, что означают эти сны. Меня осенило, когда я импринтировал новую копию… эту копию, Альберт. — Махарал снова хлопает себя по груди. — Передо мной предстала вся картина, в полном ее величии. Я осознал, я увидел выход.
Скрипя зубами, я все же цежу в ответ:
— Выход увидел и реальный Йосил. В тот же миг. Серый смеется.
— Верно, Альберт. Должно быть, он пришел в ужас, потому что после этого держался на расстоянии, избегал меня. Даже когда мы работали вместе в лаборатории. Затем, найдя повод, он поехал в горы. Но я знал, что у него на уме. Как я мог не знать?
Я чувствовал, что мой создатель готовится сбежать.
Постоянная Волна словно вплескивается, отдаваясь болью во мне и в Красном. Я/мы подозревали о чем-то подобном, но услышать откровенное подтверждение… В этом было нечто жуткое.
Бедный реальный Йосил! Одно дело знать, что тебе угрожает смерть от руки того, кто тебя создал. В конце концов, это часть эпической традиции человечества. Эдип и его отец. Доктор Франкенштейн и его чудовище. Уильям Генри Гейтс и «Windows».
Но осознать, что твой убийца ты сам… существо, имеющее общую с тобой память, понимающее все твои мотивы, согласное с тобой во всем, кроме одного.
И все же в глине проявилось что-то такое, что никогда не могло в полной мере развиться в органической плоти. Нечто безжалостное, невообразимо жестокое.
— Вы и впрямь… безумец, — хриплю я. — Вам необходима помощь.
В ответ серый призрак почти дружески кивает:
— Угу. Наверное, вы правы. По крайней мере по стандартам общества. Только результаты могут оправдать предпринятые мной крайние меры.
Вот что я скажу вам, Альберт. Если мой эксперимент провалится, я сам попрошусь пройти курс принудительной терапии. Справедливо? — Он смеется. — А пока давайте исходить из предположения, что я знаю, что делаю, ладно?
Прежде чем я успеваю ответить, меня пронзает сильнейший импульс.
Но и при том, что я корчусь от боли, часть меня остается спокойной и как бы наблюдает за происходящим со стороны. Судя по всему, дитЙосил подготавливает следующий этап эксперимента. Прежде всего он убирает стеклянную перегородку, заменяя ее на свисающую с потолка платформу. Тщательно устанавливает платформу между мной и моим «альтер эго», малышом Красным. Она раскачивается наподобие маятника, рассекая комнату пополам.
Через несколько секунд боль стихает, и я задаю не выходящий у меня из головы вопрос.
— Че… чего вы… хотите достичь?
Махарал отходит наконец от платформы. Удовлетворенно кивает и лишь затем поворачивается ко мне. На его лице задумчивое выражение, а голос звучит почти искренне. И даже взволнованно.
— Чего я хочу достичь? Хм, моя цель очевидна. Завершить работу, которой я посвятил всю свою жизнь. Я хочу создать совершенную копировальную машину.
Над городом уже сгущались сумерки, когда я выскочил на крышу дома, преследуемый толпой раскрашенных в карамельные цвета «восковых». Завывая от злости, они обещали разнести меня на мелкие кусочки. Добежав до двери, я повернулся и разрядил полмагазина в преследователей. Помимо бандитов, пострадали деревянные ступеньки лестницы, перила и стена, от которой отвалился изрядный кусок штукатурки.
«Восковые» отступили.
Переводя дыхание, я осмотрелся. Позиция для обороны была довольно хорошая, но противник мог рассчитывать на подкрепление и имел возможность обойти меня с фланга. Время играло против меня. К тому же я оказался без боеприпасов и союзников. Да и жизненных сил хватило бы едва ли на несколько часов.
Староват я для таких игр, думал я, чувствуя себя буханкой хлеба, вынутой из печи по меньшей мере неделю назад. Бандиты уходить не собирались, я слышал их шаги, негромкие голоса, обсуждающие, что со мной делать и как до меня добраться.
Ну почему снова я?
Налет вовсе не походил на обычный бандитский рейд. Да и зачем тратить столько сил, нести такие потери, ради того, чтобы уничтожить дешевого Зеленого, копию погибшего частного детектива.
Может, это Каолин разозлился за то, что я не явился на свидание с ним?
Вспомнилось еще одно странное обстоятельство. «Восковые» ударили сразу после того, как Пэллоид — бедняга — упомянул о возможности вызова отшельника-триллионера для допроса. Может, именно это подтолкнуло магната на крайние меры?
А если Каолин послал этих громил не за мной, а за снимками Ирэн?
В моем кармане пленка, запечатлевшая встречи заговорщиков, среди которых находился и «вик Коллинс», которого Ирэн считала Бетой. Но под хитроумной маскировкой просматривалась платиновая кожа. Когда началась перестрелка, я успел забрать пленку у Пэла. Спасать улику — хороший рефлекс для частного детектива. Но, возможно, «восковые» не стали бы гнаться за мной, если бы кассета досталась им.
Черт! Спасать снимки надо было Пэллоиду! Вот уж кого они никогда бы не догнали. Пэл никогда не получит воспоминаний своего дитто.
Плохо. Пусть мы с Пэллоидом и были всего лишь парой глиняных однодневок, но приключений на нашу долю выпало немало.
Я пнул дверь. Неужели с этой крыши нет никакого выхода! Отступив от края, я повернулся и посмотрел на тонущий в темноте Диттотаун… может быть, в последний раз. Там, в другой части города, реальные люди сидят сейчас на балконах и верандах и ждут возвращения своих двойников, тех, кого утром отправили на работу, пообещав в награду за тяжкий труд продолжение жизни в органической памяти оригинала.
Отлично. Справедливо. Только где тот дом, куда могу вернуться я?
Приглушенные голоса стали громче, обсуждение превратилось в спор. Хорошо. Возможно, устроенная нами бойня расстроила планы командования. А может, это всего лишь уловка, затяжка времени, надобная для подготовки обходного маневра.
Я рискнул — подбежал к парапету и посмотрел на ржавую пожарную лестницу. Никого. По крайней мере пока.
Противоположный край крыши поддерживал шаткий навес из проволочной сетки. За проволокой двигались и ворковали серые фигурки. Голуби. А еще дальше виднелись два силуэта — взрослого и ребенка. Одежда на обоих была под стать Диттотауну — ветхая и бесформенная, — но кожа имела вполне натуральный оттенок. Возможно, мне всего лишь показалось, но на всякий случай я поспешно отступил. Если они реальные, мне нельзя подвергать их опасности.
Я вернулся к лестнице как раз вовремя — два красно-розовых гладиатора пытались подняться наверх с помощью веревок. Завидев меня, они открыли огонь, но попасть в цель, раскачиваясь на канатах, дело нелегкое. Я размолол их на куски, рухнувшие вниз с высоты шестого этажа.
Осталась одна обойма, подумал я, проверяя рассеиватель. Мне вдруг пришло в голову, что стратеги, разработавшие план нападения, сработали не слишком аккуратно. Даже в самые худшие времена копы рано или поздно появлялись, если перестрелка затягивалась надолго, но именно сейчас никого не было.
Что ж, Гамби, у тебя был шанс. Ты мог позвонить инспектору Блейну. Он прислал бы за тобой парней из АТС. Но ты такой же, как и Пэл. Тот не может отказаться от драки, а ты будешь до конца верить в то, что перехитришь силы зла. Если возможно, в одиночку. Даже когда рассчитывать не на что.
Все так, все верно! И даже в большей степени, чем я сознавал. И мое настроение подтверждало это. Несмотря ни на что и вопреки всему, я чувствовал себя… счастливым.
Ничто не возносит так высоко, как внимание могущественных врагов. Наверное, именно поэтому тема заговоров столь популярна среди тех, кто не добился успеха в жизни. В данном случае это не было иллюзией. Всесильный Эней Каолин был готов пойти на немалые расходы только для того, чтобы заполучить мою маленькую зеленую глиняную задницу.
Ну, давай их сюда всех! Нет ничего драматичнее последней битвы.
Может быть… подумал я, нехотя соглашаясь на это признание. Может быть, я все же Альберт Моррис.
Лишь одно портило впечатление от трагедии, снижая остроту момента. Нет, не осознание того, что конец близок. С этим я мог смириться, наслаждаясь величием батальной сцены.
Меня отвлекали, вызывая раздражение, участившиеся приступы головной боли, которые начались несколько часов назад с неприятных ощущений и достигли сейчас крайней интенсивности. Они приходили внезапно, как порывы горячего ветра, и длились не больше минуты, а исчезая, оставляли чувство клаустрофобии и беспомощности. Возможно, так проявляются побочные эффекты обновления. Я не представлял, что случится, когда отведенный срок истечет, но знал, что лишний день получился более интересным, чем бесславное растворение в рециклере.
Спасибо, Эней!
Мое внимание привлек донесшийся металлический скрежет. Я поспешил к восточному краю крыши и увидел поднимающихся по лестнице «восковых». Они действовали очень осторожно, и выдал их лишь скрип ржавых ступенек. Лестница казалась такой ненадежной, что могла, пожалуй, обрушиться от малейшего толчка.
Уж не помочь ли удаче? Меткий выстрел по болтам, удерживавшим древнюю конструкцию на кирпичной стене, мог бы повлечь за собой цепную реакцию с благоприятным для меня результатом.
Метнувшись к лестнице, я увидел, что «восковые» предприняли еще одну попытку подняться наверх. На этот раз они вооружились специальными шипами, с помощью которых медленно, но верно, пыхтя и сопя, карабкались по стене, нанося непоправимый вред штукатурке. Более чем когда-либо я почувствовал себя польщенным их стараниями. И готовым оказать ответную любезность.
Парапет, шедший по краю крыши, выглядел весьма ненадежным. Я приложил небольшое усилие и почувствовал, что он поддается. Еще немного, и более метра кирпичной кладки сорвалось вниз. Донесся крик. Я пробежал вдоль края, продолжая начатое, обрушивая целые секции, а потом поспешно вернулся к лестнице.
Очередь из рассеивателя заставила «альпинистов» приостановить подъем, что дало мне, по приблизительным расчетам, пару минут передышки. Я снова устремился к пожарной лестнице.
Враги были уже близко. Так близко, что выбора не оставалось. Выбрав цель, я послал последний заряд.
Болт выскочил, два голема вскрикнули, лестница застонала…
…но не сорвалась. Что ни говори, а раньше строили на века. Черт бы их побрал.
Времени не осталось. Что теперь? Постараться спрятать кассету? Но, разделавшись со мной, они обшарят каждый сантиметр.
Голубятня, вспомнил я. Привязать кассету к лапке птички и отправить в полет… Пули ударили по крыше совсем рядом. Над парапетом показались голова и руки, я отбежал, но с другой стороны лезли все новые головорезы.
Остается одно. Разбежаться и прыгнуть. Возможно, меня увидит какой-то прохожий. Если повезет, пленку найдет посторонний. Надеясь на премию, он, может быть, прихватит и голову. Код ярлыка поможет выйти на Альберта… или Клару. Слабая надежда, но другой не было — голоса поднимавшихся по лестнице звучали совсем близко.
Пули летели со всех сторон, отрезая пути последнего отступления, кроша кирпич, осыпая меня мелкими осколками.
Я выпрямился, готовясь к рывку…
…и остановился, услышав какой-то новый звук, за несколько секунд превратившийся в рев.
Ревели моторы.
Один из боевиков, только что стрелявший в меня, обернулся, вскрикнул и, не удержавшись, свалился с крыши.
На его месте появилось нечто другое: компактный, изящный и в то же время мощный двухместный скайцикл с тремя двигателями и знакомым всем логотипом на носу — «Харлей».
Машина развернулась, дверца открылась, и я увидел того, кто сидел в кабине.
Бета! Так вот куда ты пропал, дезертировав с поля боя.
Мой извечный враг ухмыльнулся и махнул рукой, указывая на узкое сиденье за креслом пилота.
— Ну, Моррис? Такси заказывали?
Хотите верьте, хотите нет, но я откликнулся не сразу. Может, тротуар все-таки лучше?
Но тут снова завизжали пули, и я, разбежавшись, нырнул в кабину, приняв помощь давнего противника.
Представьте себе хрупкую Фэй Рэй, отчаянно извивающуюся в крепких тисках Кинг-Конга. Должно быть, я выглядел примерно также, влекомый в неизвестность гигантским големом. Бессильно барахтающийся у него под мышкой. Через некоторое время, поняв, что сопротивление бесполезно, я прекратил свои обреченные на неудачу попытки освободиться и постарался успокоиться… замедлить ритм бега испуганного сердца и остудить бурлящие гормоны. Это было нелегко.
Оказавшийся в опасности пещерный человек никогда не задавался вопросом: «Достаточно ли я реален, чтобы принимать себя в расчет?» А вот я думаю об этом часто. Если ответ отрицательный, смерть можно встретить с пренебрежением, привычным лишь героям. Но если ответ положительный, то страх усиливается многократно!
В тот момент я ощущал неприятную кислинку, поднимавшуюся из глубины моих бренных внутренностей. После того как я увидел свой сгоревший дом и пепелище сада, у меня не было ни малейшего желания устраивать Кларе еще одно испытание.
— Куда ты меня тащишь? — поинтересовался я.
Чудовище ответило негромким ворчанием. Разговорчивый парень. И еще он жутко вонял — что-то испортилось то ли до импринтинга, то ли во время процесса.
Стена с запертыми камерами осталась позади, и теперь похититель нес меня вдоль бесконечных рядов стеллажей, загруженных самым разнообразным оборудованием и инструментами, которые, наверное, пришлись бы весьма кстати, если бы в этом подземелье нашли убежище несколько десятков крупных шишек. Случись наверху беда — какая-нибудь ядерно-био-ки-дер-керамовойна, — парни из высоких кабинетов могли бы сидеть здесь до конца века. Мы почти добрались до выхода, когда из зала донеслись отчетливые звуки…
Мой Кинг-Конг остановился и прислушался.
Я тоже прислушался. Похоже, там кто-то маршировал. Наверное, в голове чудовища имелось еще что-то, кроме тупого ворчания. Приняв решение, он отступил в тень, и тут же в хранилище вступила процессия глиняных солдат.
Они двигались колонной, один за другим, в армейском камуфляже, свеженькие, как только что испеченные булочки. Боевые големы.
Неужели кто-то активизировал одну из резервных частей? Зачем? Чтобы найти меня? Захотелось крикнуть и помахать рукой — вдруг среди них Клара?
Но, конечно, ее не было.
Я бы узнал Клару по осанке, по походке, по манере держать голову. Мне ничего не стоило выбрать Клару из взвода заляпанных грязью, покрытых отражательными пластинами стегозавроидной брони гладиаторов. Дело не в одежде. Что-то есть в том, как она движется…
Нет, ее в этом отряде не было. Вообще эти парни двигались одинаково, слегка покачиваясь, немного самоуверенно, как и она, но с большей надменностью. И, пожалуй, чуточку жестче. В том, как они шли, было что-то знакомое, но идентифицировать это «что-то» я не мог.
Я не стал кричать. Отряд примерно из тридцати големов прошел мимо, направляясь в глубину хранилища, к тому месту, где меня похитил вонючий монстр. И только тогда мне впервые пришло в голову, что, возможно, он пытается помочь.
Вскоре послышались звуки рвущегося металла. Мой похититель выступил из тени, и я увидел, как солдаты атакуют прикрывающие стену камеры. Они срывали дверцы, выбрасывали содержимое и явно что-то искали.
Один из големов издал крик. Задняя стенка камеры открылась с громким шипением, обнажив не камень, а черный провал, пустоту, уходящую в глубь скалы.
Так я и знал!
Разумеется, к удовлетворению — все-таки я чертовски хороший детектив! — примешивалась досада. Каким же надо быть идиотом, чтобы не вызвать полицию! Теперь…
Теперь?
Пока я раздумывал, однорукий голем бесцеремонно сунул меня под мышку и зашагал к выходу из хранилища.
Хххрррмммфф!
За нашими спинами заработали лазеры и мазеры. Потом их низкий, угрожающий гул сменился хлопками и треском… что-то мягкое и влажное ударилось в стену. Должно быть, солдаты наткнулись на что-то в туннеле. На какую-то ловушку.
А ты, идиот, еще собирался лезть туда.
Вот если бы позвонить! Но чадры уже не было, да и Кинг-Конг уносил меня в противоположном направлении, по длинному коридору, туда, где витал запах свежеиспеченных душ.
Помещение, в котором мы оказались, было укомплектовано новейшими холодильниками и печами, используемыми элитой, оборудованными высококачественными сифтерами. Все для «сливок» общества, на случай особых обстоятельств. Лучшие из лучших залягут на дно, а остальные останутся наверху.
Несколько холодильников пустовали: видимо, заготовки кто-то похитил. Одна из суперскоростных печей зашипела, готовясь выдать очередную порцию продукции — вероятно, еще одну партию боевых големов в подкрепление передовому отряду, вступившему в туннель под Уррака Меса.
Но где архетип? Кто осуществил импринтинг? Ясно, что работала не военная полиция. Я огляделся, пытаясь обнаружить дубликатор.
Мы свернули за угол.
Вывернув шею, я успел увидеть стол копира с лежащей на нем фигурой. Вторая склонилась над ней, держа в руке зловещего вида инструмент.
Мой похититель издал рев и ринулся вперед!
Тот, кто стоял, повернулся, потянулся за оружием, но тут мы трое столкнулись и рухнули на пол.
Однорукий выпустил меня, и я откатился в сторону, а потом кое-как поднялся на ноги, потирая ушибленные ребра. Что касается двух страшил, то они схватились не на шутку, колотя друг друга и оглашая помещение ужасным ревом!
Реальные в первую очередь, подумал я, вспомнив школьную заповедь, и поспешил к столу.
Риту Махарал?
Она была в сознании — как и должно быть при копировании, — но не сразу отреагировала, когда я потянул за ремень, которым ее привязали к столу.
— Аль… — Она захрипела. — Аль… берт…
— Какой мерзавец это сделал?
Я выругался. Насильственное копирование считается особенно отвратительным преступлением. Развязав державшие ее путы, я стащил Риту со стола и перенес в угол, подальше от сражающихся в партере титанов. Она вцепилась в меня, уткнувшись лицом в мое плечо, и я почувствовал ее дрожь.
— Я здесь. Все будет хорошо.
Впрочем, в последнем у меня уверенности не было. Прежде всего надо как-то выбраться отсюда, пока чудовища бьются друг с другом.
Тем временем второй, привязавший Риту к столу и собиравшийся…
Я взглянул на штуковину, выпавшую из пальцев монстра. Это был не пыточный инструмент, а всего лишь медспрейер, наполненный какой-то фиолетовой смесью.
Интересно… не допустил ли я ошибку. Что, если это всего лишь врач, пытавшийся помочь Риту?
Валявшийся на полу лазер отлетел в сторону, отброшенный кем-то из борцов, продолжавших, сопя и рыча, рвать друг друга. Попробовать завладеть оружием? Рискованно. И даже если оно попадет ко мне в руки, то в кого стрелять, в первого дитто или второго?
Пока я обнимал Риту, дилемма решилась само собой, двойным сухим треском. Оба голема дернулись и затихли.
— Будь я…
Мне понадобилось какое-то время, чтобы отстранить все еще трясущуюся Риту и осторожно подойти к уже дымящимся телам.
Мой однорукий похититель лежал поверх другого, явно безжизненный.
У второго, того, что пытался то ли отравить Риту, то ли помочь ей, похоже, была сломана шея, но в глазах еще светилась искра жизни. Он смотрел на меня, словно желая что-то сказать.
Вопреки здравому смыслу и слабому противодействию Риту, я шагнул к нему.
Глаз мигнул.
— Привет… Моррис… — прохрипел голем. — Тебе и впрямь… надо… прекратить… гоняться за мной…
Я почувствовал, как по моей спине пробежали холодные пальцы страха.
— Бета? Что вы здесь делаете?
Смешок. С оттенком презрения и высокомерия. Знакомо.
— Ох, Моррис… какой же ты… тупой. — Дитто моего врага закашлялся, из уголка рта вытекла струйка слюны. — Почему бы тебе не спросить ее…
Его стекленеющий взгляд переполз на Риту. Я тоже посмотрел на дочь Йосила Махарала, которая глухо застонала.
— Я? Почему я должна что-то знать об этом чудовище?
ДитБета снова закашлялся.
— Действительно, почему… Бет… И тут свет в его глазах померк.
Наверное, когда-то, давным-давно, люди находили удовольствие в созерцании смерти своего злейшего врага. По крайней мере они испытывали облегчение. Но у нас с Бетой обмен загадочными фразами, произнесенными при последнем издыхании, уже вошел в привычку, так что сейчас мной овладело лишь раздражение.
— Черт! — Я пнул однорукого, вероятно, пытавшегося спасти нас обоих, меня и Риту. — Ну почему ты его убил? У меня же есть к нему вопросы!
Я повернулся к Риту, которая все еще дрожала и явно не годилась для допроса.
Как раз в этот момент соседняя автопечь загудела, переключаясь в активный режим, зашипела и заурчала.
По-моему, делать это ее никто не просил.
Мне эти звуки не понравились.
Эхо… странное, непонятное, доносящееся откуда-то издалека… становится все сильнее, повторяясь через несколько минут. Каждый раз, когда машина переключается в режим «резонанса», я/мы воспринимаем слабые сигналы, кажущиеся одновременно чуждыми и знакомыми. Несущими уверенность и вселяющими страх.
Мы/я уже привыкаем к комбинированному состоянию близнецов… один разум в двух телах — сером и красном — перемещается туда-сюда, постоянно импринтируя то одно, то другое. Два мозга, связанных не только общей матрицей души, но и единой активной Постоянной Волной, пронизывающей пространство между нами.
В этом пространстве раскачивается платформа, на которую собирается усесться серый призрак Махарала.
Период движения платформы-маятника кажется каким-то знакомым… совпадающим с ритмом пульсации Постоянной Волны. Вряд ли это случайное совпадение.
— Не совпадение, — соглашается со мной малыш Красный.
Я слышу его голос в своей голове, он ничем не отличается от моего внутреннего голоса, звучащего по нескольку раз на дню.
Чудно.
— Вы сказали, что создаете идеальный дубликатор, — напоминаю я Махаралу, стараясь вовлечь его в беседу.
Даже его елейные лекции лучше страха ожидания. А может, я просто затягиваю время.
Он поднимает голову и смотрит на меня. Занят, но всегда готов поучать.
— Я называю его глазером.
— Как?
— Глазер.
— Расшифруйте.
— Потом. Ну, вам нравится?
— Нравится? Мне…
Уже начав отвечать, я чувствую удар последней волны и напрягаюсь, сопротивляясь спазмам. Больно, а тут еще это странное эхо… Но, к счастью, все быстро проходит. Вообще-то я уже как будто привыкаю.
Странно, но в накатывающих приступах боли ощущается что-то еще. Что-то вроде музыки.
— Нет… мне не нравится. Но почему вы выбрали такое ужасное название?
Голем, убивший своего создателя и меня, реагирует на мою реплику громким смехом.
— Что ж, признаюсь, мне просто захотелось сыграть шутку. Видите ли, я хотел провести параллель с…
— …с лазером. Я не тупица, Махарал. Он удивленно моргает.
— А что еще вы вычислили, Альберт?
— Мы… оба дитто Морриса… Серый и Красный… мы, как два зеркала на концах лазера, да? А то, что подлежит усилению… проходит между нами.
— Очень хорошо! Так вы ходили-таки в школу.
— Штучки для детей, — бормочу я. — И не смотрите на меня свысока. Если мне предстоит снабдить вас инструментом для превращения в Бога, выкажите немного уважения.
На мгновение зрачки дитто расширяются, потом он кивает:
— Хорошо, пусть так и будет. Мне и в голову не приходило… Позвольте объяснить кое-что.
Джефти Аннонас открыла Постоянную Волну как некое мерцание в фазовом пространстве между нейроном и молекулой, между телом и разумом. Бевисов научился впрессовывать так называемую эссенцию души в глину, доказав, что древние шумеры владели какой-то частицей утраченной истины. А потом мы, я и Бевисов, импринтировали в созданные Энеем Каолином автоматы мотивационную эссенцию. Результаты ошеломили нас и изменили весь мир.
— И что? Какое отношение это имеет к…
— Перехожу к этому. Поддерживаемая, как и все прочее, полями и атомами, Постоянная Волна тем не менее является чем-то много большим, чем суммой наших частей — наших воспоминаний и рефлексов, инстинктов и побуждений. Примерно так же морская зыбь показывает только поверхностную часть громадного комплекса глубинных напряжений.
Я чувствую приближение еще одной вибрации. Наблюдая за платформой, я уже пришел к выводу, что пульсация происходит через каждые два-три качания.
— Звучит распрекрасно, — говорю я дитЙосилу. — Но как быть с этим экспериментом? Постоянная Волна колеблется между нами, как между двумя зеркалами, из-за того, что у меня…
Удар. Сильный! Я хриплю и натягиваю ремни. И тут же приходит эхо…
…и передо мной на мгновение возникает залитый лунным светом ландшафт — темные равнины и овраги, покрытые опаловым сиянием и тенями… Все это перекатывается внизу, подо мной, как будто я смотрю на некое воздушное творение.
Потом видение проходит.
Я пытаюсь удержать цепочку мыслей, пользуясь разговором, как якорем, ведь мой реальный якорь, органический Альберт Моррис, мертв. По крайней мере так мне сказали…
— Итак, вы используете мою Постоянную Волну… потому что я делаю хорошие копии. А у вас ничего не получается. Так, Йосил?
— Грубовато, но верно. Понимаете, по сути, это вопрос учета…
— Чего?
— Учета. Этим занимаются физики. Складывают, раскладывают, считают наборы идентичных частиц. Или, если на то пошло, чего угодно. Вытащите из мешка пригоршню шариков… имеет ли значение то, какой из них какой, если они все выглядят одинаково? Как рассортировать их, если они одни и те же? Статистика будет совсем иная, если в каждом шарике есть что-то уникальное. Царапина, ярлычок, трещина…
— О чем, черт возьми, вы толкуете?
— На квантовом уровне отличия особенно важны. Частицы можно считать двумя способами — как фермионы и бозоны. Протоны и электроны относятся к фермионам: принцип исключения, более фундаментальный, чем энтропия, принуждает их держаться отдельно друг от друга. Даже если они кажутся идентичными и имеют один и тот же источник, их нужно считать индивидуально. Они занимают положения, разделенные определенным минимумом количества.
А вот бозоны имеют тягу смешиваться, перекрываться, комбинироваться, поглощаться, шагать в ногу — например, в световых волнах, генерируемых лазером. Бозонами являются протоны. И уж они-то не любят держаться особняком! Идентичные, они легко соединяются, даже навязываются…
— Давайте ближе к делу, а? — кричу я, подозревая, что это может длиться всю ночь.
Призрак Йосила хмурится.
— К делу? Голем-копия может быть очень близка к оригиналу, но всегда что-то не позволяет дубликату быть совершенно идентичным или соответствовать счетной единице по статистике Бозе. Это означает, что дубликат нельзя связно умножить, как свет в лазере. То есть нельзя было до тех пор, пока я не нашел способ! Я начал с того, что нашел прекрасный исходный образец для копирования и эго нужной эластичности…
— Значит, в этом вашем лазере два меня выступают в качестве зеркал. Но какова ваша роль?
Он усмехается.
— Вы обеспечиваете чистый волновой носитель, Моррис. Но субстанция души, подлежащая усилению, будет моей.
Слушая его и видя выражение его лица, я снова прихожу к выводу о наличии у Махарала комплекса Смерша-Фокслейтнера. По меньшей мере четвертая стадия. Аморален, параноидален и склонен к самообману. Такие люди вполне способны семнадцать раз сменить предмет веры до завтрака… и иногда блестяще совместить несовместимое к полудню.
— Вы упоминали об уровне Бога. Разве это не ненаучно? — Я задаю вопрос, подозревая, что ответ может мне не понравиться. — Разве не отдает мистикой?
— Не будьте так грубы, Альберт. Конечно же, это метафора. Пока мы не имеем слов для описания того, чего я намерен достичь. Это все равно что пытаться перевести внутренние монологи Гамлета на язык шимпанзе.
— Да-да. Что-то в этом роде я уже слышал. Кто-то уже собирался создать машины для проецирования душ на небеса. Вы с Каолином заражены этой чушью несколько десятилетий. А теперь пытаетесь убедить меня в том, что здесь есть зерно правды?
— Да, пытаюсь, но только пользуясь настоящей наукой, а не благими пожеланиями. Когда ваша собственная Постоянная Волна станет конденсатором Бозе…
ДитЙосил замолкает, поворачивает голову и словно прислушивается к чему-то. Потом кивает, открывает рот, готовясь продолжать рассказ о своих далеко идущих планах, и…
Какой-то звук проникает в подземную лабораторию… он уже вполне различим… За каменной стеной что-то громыхает.
На приборной панели вспыхивают предупредительные красные и янтарные огоньки.
— Вторжение, — объявляет киберголос. — Вторжение в туннель…
В воздухе возникает голографический шар. Наше внимание для него, как дрожжи. Он растет, приближается… Мы видим неясные фигуры, марширующие по темному коридору между грубыми известковыми стенами. Внезапно порода словно вспыхивает. Одна из фигурок падает, разрезанная пополам, но остальные отвечают огнем, сжигая затаившихся в засаде роботов-часовых. Путь расчищен, и отряд четко марширует дальше.
— Расчетное время прибытия — сорок восемь минут…
Серый призрак качает головой;
— Я надеялся, что времени у нас больше. Но успеть еще можно.
Забыв о прерванном разговоре, он поспешно возвращается к приборам, возобновляя приготовления. Безумец не отказался от своей затеи использовать меня…
— Использовать нас! — настаивает малыш Красный.
— Использовать нас, чтобы вознести свою душу на некий невообразимый уровень могущества. Типичный случай болезни Смерша-Фокслейтнера. Болезни ученого-безумца.
Неужели сработает? Неужели призрак мертвого профессора трансформирует себя в нечто, избавленное от потребности в органическом мозге или даже от физической связи с миром? Неужели он поднимется так высоко, что жизнь на планете станет унылой и скучной? Представляю, как этот макро-Махарал уносится в космос на поиск приключений вселенского масштаба. Круто. И я не против, но только пусть он оставит этот мир в покое.
Однако меня одолевает беспокойное предчувствие — похоже, так далеко дитЙосил не собирается.
У него на уме нечто менее грандиозное. Более провинциальное.
И многим из тех, кого я знаю, не понравится то, чем он станет.
Кроме того, для взлета ему нужны «зеркала». Каким бы ни был исход, не думаю, что мне/нам доставит удовольствие роль двигателя, несущего Махарала к его личной нирване.
— Знаете… — начинаю я, надеясь отвлечь его.
И тут меня настигает еще одна волна.
И?.. После того как моя щедро продленная и богатая событиями трехдневная жизнь подошла к концу, что дальше?
Да ничего, судя по скорости, с которой начало разлагаться мое тело. Я уже ощущал знакомые признаки старения и первые позывы «рефлекса лосося», тянувшего меня домой. Разгрузить память, избежать забвения, вернувшись в реальный органический мозг, дающий возможность жить дальше.
Не исключено, что этот мозг еще существует. Едва успев свыкнуться с мыслью о его гибели, я начал будить в себе надежду. Предположим, Альберт Моррис жив, и я сумею каким-то образом добраться до него. Примет ли он меня? Предположим, что он жив…
Проворный «харлей» Беты мчался сквозь ночь, а вероятность благоприятного исхода казалась мне все более реальной. В пользу такой версии говорили отклики посетителей Сети и официальные сообщения.
— Вопрос ясен, — заявлял какой-то знаток дедукции. — Остатков протоплазмы в сгоревшем доме не обнаружено.
— Посмотрите, как ведет себя полиция, — указывал другой. — Аудиторы из Департамента военного снабжения все еще копошатся на месте взрыва, а специалистов из Отдела защиты людей уже нет. Значит, там никого не убили.
Мне бы радоваться, однако если Альберт жив, то он, наверное, уже имеет в своем распоряжении целую армию собственных двойников, в том числе высококачественных Серых и Эбеновых, которые идут по следу злодея, уничтожившего мой… наш… его сад. Зачем в таком случае ему нужен заблудший Зеленый, отказавшийся стричь газон?
Хороший вопрос. Но чтобы получить на него ответ, я должен найти Альберта. Где он скрывался во время ракетной атаки? И где находится теперь?
Свою теорию подбросил Бета, повернувшийся ко мне, чтобы перекричать шум двигателей.
— Посмотрите, что отыскали любители-детективы во вторичных архивах систем наблюдения.
Он кивнул в сторону «пузыря»-дисплея, показывающего дом на Сикамор-авеню до взрыва. Подавшись вперед, я наблюдал за тем, как в сером предрассветном свете из ворот гаража выползла машина.
«Вольво».
— Уехал! Но тогда почему все считают, что он был дома, когда ракета… А, понятно.
При повороте машины с Сикамор-авеню на другую улицу в объектив камеры попал водитель. Это был Серый Альберта Морриса. Безволосый, глянцевый — настоящий голем. Если так, то реальный Моррис остался дома.
Но Бета предложил другое объяснение.
— Внешность ничего не значит. Ваш архи так же хорошо владеет искусством маскировки, как и я.
— Какая похвала от мастера обмана! Но тогда где?..
— Я хорошо заплатил одной профессиональной охотнице. Она проследила его вдоль шоссе Скайвей до вот этой дороги, на которой нет камер.
ДитБета указал на тянувшуюся через пустыню тонкую нитку шоссе. Луна окрасила пейзаж в бледно-серые тона — совсем другой мир, не похожий на запруженный дитто город или на пригороды, где избавленные от необходимости трудиться реальные люди развлекают себя самыми разными хобби. Внизу правила природа… с согласия и позволения Департамента окружающей среды.
— Что он задумал, поехав этой дорогой? — вслух удивился я.
До полудня вторника у нас была общая память. Должно быть, что-то случилось уже после этого.
— Вы не знаете?
— Ну… я знаю, что во вторник звонила Риту Махарал, сообщившая о гибели ее отца в автокатастрофе. Я бы, наверное, отправился на место аварии.
— Посмотрим. — Бета переключился на другую запись. В «пузыре» появилась другая «картинка» — скалистый участок под виадуком. Полицейские машины и фургоны службы спасения окружали груду покореженного металла. — Верно, — сказал Бета. — Это недалеко отсюда. И все же странно. Альберт проехал дальше: мы почти на полсотни километров южнее.
— Южнее? Тогда…
Меня осенило. Полигон. Он отправился повидаться с Кларой.
— Вы что-то сказали? — спросил Бета.
— Нет.
Любовные дела Альберта не касаются этого типа. Но ведь я уже видел Клару сегодня, когда она ходила по пепелищу. Значит, они даже не связались. Что-то тут не так.
Некоторое время мы летели молча, потом я попросил у Беты чадру. Он достал из «бардачка» компактную модель и передал мне. Кое-как напялив чадру на голову, я расправил голо-люминесцентные складки и начал диктовать отчет последних событий. Мне было безразлично, слушает Бета или нет.
В любом случае он уже знал обо всем, что произошло после того, как мы с Пэллоидом вышли из Храма Преходящих.
— Кому отправите отчет? — небрежно поинтересовался Бета, когда я вернул ему чадру.
Какой же выбрать адрес? Шефа полиции? «Таймс»? А может, тем големам-астронавтам, которые исследуют Титан, меняясь через каждые пару дней ради экономии продуктов и топлива?
Если я отправлю закодированное сообщение в каше Альберта, нет никакой гарантии, что Бета не запустит ему вслед «жучка». Кларе? Или Пэлу?
Если предположить, что «восковые» не тронули моего друга в той перестрелке, то он пребывал сейчас не в лучшем настроении — еще бы! Потерять воспоминания Пэллоида. Если же ему стерли память, то Пэл в полном ступоре. Так или иначе, хранить секреты не в его характере.
А если… Заодно и Бете наступлю на мозоль…
— Инспектор Блейн из Ассоциации трудовых субподрядчиков, — сказал я, нажимая клавишу трансмиттера и кося глаз на моего врага.
Бета лишь улыбнулся.
— Приложите и копию пленки, — предложил он. — Той, что оставила Ирэн.
— Но это же неприятности всем…
— Промышленный шпионаж класса «Джинин». Ерунда. А вот попытка диверсии против «ВП» — дело серьезное. Пострадать могли реальные люди. Снимки доказывают, что Каолин…
— Мы не знаем, что это был он. Зачем ему взрывать собственную фабрику?
— Ради страховки? Или повод для списания оборудования? Каолин постарался замазать всех — Гадарина, Уэммейкер, Лума, меня…
Я задумался.
Что такое было в исследовательском отделе, что Каолин решился его уничтожить? Какая-то секретная программа, сокрытие которой он не мог оправдать?
Или которой не желал делиться?
Я знал — причем из первых рук — об одном открытии, способе омоложения големов, который подарил мне еще один насыщенный событиями день. Предположим, я в благодарность за это сохранил верность Каолину и принес ему пленку. Наградит ли он меня еще одним продлением жизни? Но соблазну предательства я не поддался. Наверное, все дело в привычке — пребывая в глиняном теле, чувствуешь себя расходным материалом.
И все же, зачем скрывать такую технологию? Чтобы люди по-прежнему покупали много заготовок?
Неубедительно. Продажа дорогостоящих холодильников, печей и импринтеров упала. Поговаривали о «консервации» — запасы высококачественной глины могут истощиться уже через два поколения. В этих условиях производство и предложение обновляющего оборудования принесли бы компании миллиарды. И еще одно: даже если бы все дитто в Исследовательском отделе были уничтожены, новость о столь впечатляющем прорыве все равно стала бы достоянием общественности.
Причина должна быть, но я ее не видел.
— Пленка могла бы доказать мою — и вашу — невиновность, — настаивал Бета. — У меня здесь есть сканер. — Он указал на приборную панель.
— Нет, — осторожно сказал я. — Рано.
— Блейн получил бы копию и…
— Позже. — На меня опять накатил приступ непонятной головной боли, недолгий, но сильный, дезориентирующий, сопровождающийся тошнотворным клаустрофобическим ощущением. Казалось, что нахожусь в каком-то тесном помещении. Возможно, побочный эффект омоложения. — Приближаемся?
— Последний след «вольво» был вон там. — Бета показал на изгиб дороги. — Потом — ничего. Следующая камера его уже не засекла. Я сделал облет, но Альберт, проказник, отсоединил транспордер. А ярлыков реальные люди, к сожалению, не носят. Не знаю, что и делать.
— Если только…
— Да?
— …он не отправился в путь с запасным в багажнике.
— Все равно ярлык дал бы ответный сигнал. Впрочем… давайте я сниму для сравнения ваш сигнал.
Пошарив внизу, Бета достал портативный сканер. Если у Альберта была запасная заготовка, то, возможно, при совпадении марки производителя код мало чем отличался бы от моего. А стирать код Альберт обычно ленился.
— Хорошая мысль. — Я отвел сканер в сторону. — Только не надо со мной играть. Мой сигнал вы уже сняли, я почувствовал это, когда запрыгнул сюда.
Бета, как обычно, усмехнулся.
— Ладно. Некоторая паранойя вам идет, Моррис. Я не Моррис, — подумал я, но уже без гордого чувства протеста.
— Посмотрим, удастся ли нам отыскать что-то, — пробормотал пилот, поворачиваясь к панели. Скайцикл подпрыгнул.
Прибыльное, должно быть, занятие — пиратство. Даже после того, как враг уничтожил империю Беты, у него хватает средств на хорошие копии и такие вот машины.
— Есть, — сказал он спустя несколько минут. — Резонанс… черт! Машина шла на восток, в пустыню. Зачем Альберту ехать в такую глушь на «вольво»?
Я пожал плечами, отметив, что сигнал становится сильнее. В городе такой фокус не прошел бы — там ярлыков слишком много, здесь же прием был вполне уверенный.
— Осторожнее.
В глубокие овраги не проникал даже лунный свет. Бета полагался на приборы, тщательно совершая самые простые процедуры. Через минуту моторы взревели, скайцикл тряхнулся, потом двигатели смолкли. Мы приземлились в узком каньоне.
Прожектор высветил разбитый «вольво». Состояние у него было получше, чем у машины Махарала, но все равно он выглядел не лучшим образом.
Как же это случилось? Может быть, Альберт все же погиб?
Пришлось подождать, пока Бета откинет панель и выйдет первым. Поводив сканером, он убедился, что реальных людей поблизости нет. Хорошо. Мне не очень хотелось хоронить создателя. Значит, Альберт либо ушел, либо его увели.
— Вся электроника выведена из строя. Похоже, применили импульсное оружие, — прокомментировал Бета. — Вероятно, около двух дней назад.
— И за это время машину так и не обнаружили. Я посмотрел вверх.
— А вот и мусор.
Крышка багажника со стоном откинулась — под ней обнаружились небольшая портативная печь и взрезанный кокон упаковки. Голем так и не был активизирован. Но он не растворился, а только ссохся, как глиняная фигурка, потрескавшаяся от жары. Латентная жизнь, потенциальный Альберт, так и не получивший возможности подняться и произнести горькую сентенцию о превратностях бытия.
В луче прожектора я увидел темное углубление у основания горла дитто.
Мини-рекордер. Ими снабжены все мои Серые. Кто-то вырезал прибор. Но только Альберт знал, где он установлен.
Бета, успевший с помощью фонарика осмотреть кабину, цветисто выругался.
— Куда она могла уйти отсюда? Или их кто-то подобрал? Уж не собирается ли…
— Она? Была пассажирка?
Недавнее добродушие, еще совсем недавно звучавшее в голосе Беты, сменилось презрением.
— Эх, Моррис, как всегда, на два шага позади. Неужели вы думаете, что я пустился в это путешествие только для того, чтобы найти вашего пропавшего рига?
Я попытался сообразить.
— Дочь Махарала. Она наняла Альберта для расследования смерти отца. Тогда… он мог отправиться для осмотра места происшествия. Или…
— Продолжайте.
— Или к тому месту, откуда ехал Махарал. Наверное, Риту знала, что это за место.
Бета кивнул:
— Не могу только понять, почему Моррис поехал туда сам. Да еще замаскировавшись под Серого. Может быть, он знал, что его дом на прицеле?
Я помнил, в каком настроении пребывал Альберт во время импринтинга, и кое-какие идеи у меня имелись. Соскучился по Кларе, а тут совсем рядом полигон.
— А что вам известно об убийцах? — спросил я, меняя тему.
— Мне? Ничего.
Ты что-то знаешь. Может быть, не все, но подозрения у тебя есть.
А вот дальше — осторожнее.
— Во вторник, после налета Блейна на Теллер-билдинг, я нашел на задворках разлагающегося Желтого. Он рассказал, что некий неизвестный противник прибирает к рукам ваш бизнес. Потом попросил меня сходить к Бетцалелю и защитить кого-то по имени Эммет… или эмет. Вы можете объяснить, что это все значит?
— Должно быть, Желтый впал в отчаяние, если попросил о помощи вас, Моррис.
В этом весь Бета. Ему только дай уколоть меня. Но я тянул время, осматриваясь. Ситуация могла измениться.
— Я тогда устал и не придал его словам значения. Но кое-что показалось знакомым. И я стал вспоминать. Желтый ссылался на оригинальную легенду о Големе, чудовище из глины, созданном одним пражским раввином в XVI веке для защиты евреев от преследователей.
«Эмет» — священное слово, написанное то ли на лбу того существа, то ли где-то во рту. На иврите оно означает «правда». Но может обозначать также «источник», то, из чего произошло все на свете.
— Знаете, я тоже ходил в школу. — Бета зевнул. — А Бетцалель — другой раввин, занимавшийся тем же самым. И что?
— А вот что… зачем вам понадобилось вести слежку за дочерью Махарала?
Он вздрогнул.
— У меня есть на то свои причины.
— Не сомневаюсь. Сначала я думал, что она нужна вам в качестве матрицы для производства пиратских копий. Но Риту не похожа на женщину-вамп вроде Уэммейкер, на двойников которой большой спрос. Риту хорошенькая, но в голем-технологии физические качества не главное. — Я покачал головой. — Все дело в личности, в уникальной Постоянной Волне. Нет, вы следили за ней, чтобы найти источник. Ее отца. Вам был нужен секрет. Тот секрет, из-за которого Махарал начал изучать искусство маскировки. Тот страшный секрет, из-за которого он ночью в понедельник рванул через пустыню, преследуемый кем-то, кто в конце концов и убил его.
Не услышав возражений, я продолжал:
— В какую игру вы вовлечены? Что у вас общего с Махаралом и Энеем Каолином?
Бета откинул голову и рассмеялся.
— У вас ничего нет, Моррис. Вы рыщете наугад.
— Да? Ну так объясните мне что к чему, мистер Мориарти! Никакого вреда уже не будет.
Он задумчиво посмотрел на меня.
— Предлагаю сделку. Вы передаете снимки. Я рассказываю.
— Пленку Ирэн? Из «Салона Радуги»?
— Вы знаете, о чем я говорю. Отправьте их инспектору Блейну. Ему известно, откуда у вас пленка, ведь ваш рапорт уже ушел. Передайте и назовите ваш код. Потом поговорим.
Теперь паузу взял я. Он забрал меня с крыши, чтобы я помог отыскать реального Альберта… и Риту Махарал… а через нее тайное убежище ее отца.
Я ему больше не нужен… если не считать пленки.
— Вы хотите, чтобы передал я… Знаете, что мне поверят.
— Вам верят больше, чем вы предполагаете, Моррис. Несмотря на неуклюжие попытки подставить вас, в верхах придерживаются иного мнения. А снимки только подтвердят вашу невиновность.
— И вашу!
— И что? Подозрение падет на Каолина. Но если пленку отправлю я, то кто поверит дитнэпперу? Все скажут, что я подделал снимки.
Вот почему Бета просто не забрал у меня кассету! Но его терпение явно истощалось.
— Я знаю вас, Моррис. Думаете, что получили рычаг давления. Но не переусердствуйте. У меня забот хватает.
Меня охватило негодование.
— Значит, в обмен на подтверждение причастности Каолина к диверсии вы вручите мне какую-то бесполезную информацию, которая так и останется без применения. Хорошая сделка.
— Другой вам никто не предложит. А так вы по крайней мере удовлетворите любопытство.
Да, не очень удобно иметь врага, который так хорошо тебя знает.
Он не спускал с меня глаз, не отпуская от себя ни на шаг.
— Никаких сообщений, — предупредил Бета, вставая возле открытого кокпита «харлея» и указывая на слот ридера-сканера. — Просто отсылаете, даете подтверждение и все.
Он набрал электронный адрес Блейна, и на экране появилось:
Подтвердите личность отправителя.
Рядом вспыхнула цифра.
6
Не успев сообразить, я машинально нажал клавишу.
3
Прибор ответил:
8
Я нажал 3.
Обмен продолжался. Это был код Альберта, хранившийся у Блейна и известный только ему.
Я даже удивился, когда на экране засветилось:
Принято.
Бета удовлетворенно хмыкнул.
— Хорошо. Теперь отойдите от кокпита.
Мне ничего не оставалось, как только подчиниться, потому что в руке моего врага оказался пистолет.
— Хотелось бы задержаться и поболтать, — сказал он, — но я и так уже потратил на вас слишком много времени.
— Знаете, куда вам надо?
— Я нашел две пары следов, идущих на юг, и думаю, что представляю, куда они направились. Вы мне мешаете.
— Не объясните насчет Махарала и Каолина?
— Если бы я сказал вам больше, мне пришлось бы вас застрелить. А так у вас есть еще крохотный шанс на спасение, Моррис. Что ж, растворяйтесь с миром.
— Очень великодушно. За мной должок.
Бета снова усмехнулся.
— Скажу вам одно, Моррис. Это не я пытался убить вашего рига. Сомневаюсь, что здесь замешан Каолин. Надеюсь, реальный Альберт переживет все, что еще случится.
Что еще случится.
Он сказал это нарочно, чтобы позлить меня, но я промолчал, не желая выдавать свои чувства. Теперь пришло время действовать.
— Прощайте, Моррис.
Бета опустил стеклянный колпак и включил двигатель. Я отступил.
Что же делать?
Я мог выбрать осторожный вариант — немного подождать, поджечь горючее «вольво» и надеяться, что меня кто-то заметит. Но нет, тогда бы я потерял его след — мой шанс выжить.
По каньону пробежал ветерок. ДитБета помахал рукой и повернулся к пульту управления.
Вот он, мой момент! В ту долю секунды, когда «харлей» оторвался от земли и замер перед тем, как начать подниматься на трех огненных столбах, я разбежался и прыгнул. Конечно, было больно. Я знал, что будет больно.
Иного выбора не было. Назад, в хранилище. В тот темный проем, куда вошла навстречу смерти небольшая армия глиняных солдат.
Риту все еще дрожала после пережитого. Мне хотелось спросить, кем был тот, кто насильно уложил ее на копировальный стол. Если это Бета, то как он проник на тщательно охраняемую военную базу? И зачем знаменитому дитнэпперу копия Риту?
Но прежде чем я успел начать, печи загудели, извещая о появлении еще одной партии свежих боевых дитто, заготовки которых хранились здесь за счет налогоплательщиков в ожидании, когда их импринтируют душами солдат вроде Клары. Только теперь они стали двойниками преступника, цели которого оставались мне неясны.
Будь их один или два, я бы быстро справился с ситуацией. Даже голем-воин беспомощен в первые секунды после выхода из активаторной духовки. Но, взглянув на длинный ряд громоздких машин, я понял, что с таким количеством мне не совладать. Десятки здоровяков с ногами толщиной в ствол дерева и руками, способными раздавить небольшой автомобиль, быстро становились в строй, подчиняясь чьей-то злой воле. Еще немного, и они увидят нас с Риту…
Нет, попасться им на глаза мне не хотелось.
А издалека уже доносился похожий на колокольный звон, отмечая рождение новых и новых воинов. Эти звоны сливались в один тревожный зов судьбы. Не спрашивай, по ком звонит печь, — прокомментировал невеселый внутренний голос.
Пора убираться.
— Идем, — сказал я, и Риту кивнула. Ей тоже не терпелось поскорее покинуть это зловещее место.
Мы побежали в хранилище, туда, где меньше получаса назад невесть откуда взявшийся голем бесцеремонно захватил меня в плен и тем самым спас мне жизнь. Напоследок я бросил взгляд на моего растворяющегося спасителя. Кто он? Откуда узнал, что мне требуется помощь?
Темные, жуткого вида, огромные, созданные для войны фигуры сердито смотрели на нас, неуклюже протягивали руки, но упускали добычу из-за слабой пептидной активации. Проходя между полками, я искал взглядом какое-нибудь внушительное оружие, но ничего подходящего не попадалось. Найти хотя бы простой телефон и позвонить в службу безопасности базы!
Спрятаться тоже было негде. Да и некогда — в хранилище уже вступили первые колонны подкрепления. Судя по шаркающей походке и сопению, все они прошли процесс ускоренного импринтинга. Качество Бете ни к чему — ему нужны скорость и количество.
Меня все еще одолевали сомнения. Все происходившее не имело смысла! Голем, спасший меня. Внезапное появление Беты. Неизвестно для чего предназначенные дитто-солдаты. Похищение и насильственное копирование Риту. Но должно же это что-то значить!
Однако из-за недостатка времени разбираться в клубке загадок было некогда. Решения принимались на ходу. Бежать. Спрятаться.
У входа в туннель Риту остановилась.
— Куда он ведет?
— Думаю, к дому вашего отца.
Глаза Риту расширились, но на лице появилось упрямое выражение. Я посмотрел через ее плечо — колонна приближалась.
— Риту…
Беспокойство нарастало, но мне все же удалось сдержаться. Ей и так выпало немало испытаний.
Наконец взгляд ее прояснился и сфокусировался на мне.
— Ладно, Альберт. Я готова.
Она взяла меня за руку, и мы вместе вступили в холодное каменное чрево.
Как объемистый и все расширяющийся сосуд — эта душа содержит многие.
Она бездонна, способна принять целый форум Постоянных Волн, объединить в хор множество частот. Собрать все воедино и достичь кульминации, безграничной мощи.
Теперь это не просто мы двое — Серый, похищенный на территории «Каолин Мэнор», и Красный, копия копии, посетивший частный музей Махарала для теста памяти. Серый и Красный соединены, они служат зеркалами в созданной безумцем-ученым удивительной и ужасной машине. Теперь все намного больше.
Не заключенные более в один-единственный череп — или даже два черепа, — я/мы занимаем все промежуточное пространство, заполняем стерильную пустоту невыразимо сложной мелодией… нарастающей песнью меня.
Песнью, устремляющейся к крещендо.
Как и предсказывал призрак Йосила, происходит усиление. Ритмы души перемножаются, достигая уровня, о котором я и не мечтал, хотя все возможные мистики и последователи различных культов твердили о чем-то подобном со времени наступления Золотого Голем-века. Состояние нирваны, достигнутое эгоманьяком, чьи бесчисленные виртуальные двойники составляют идеальную гармонию, подготавливая прорыв на совершенно новый уровень духовной материализации.
Я всегда скептически воспринимал старомодную романтическую трансцендентальную фантазию — каменные круги, НЛО и прочее, — считая, что она нужна лишь поколениям, постоянно и тщетно мечтающим о возможности приподняться над своей бесплодной равниной и открыть дверь в некую другую реальность.
И вот теперь мне кажется, что один из основателей этой эры, профессор Махарал, нашел способ… хотя что-то в его методе сводит меня с ума и переполняет страхом.
Не поэтому ли дитЙосилу нужна душа Альберта Морриса в качестве исходного материала? Не потому ли, что големтехнология не пугает меня? Само-дубликация всегда была для Альберта Морриса чем-то совершенно естественным, вроде выбора удобного костюма. Черт, меня даже не беспокоит боль, причиняемая этой зверской машиной, хитрой модификацией стандартного тетраграматрона. Машина — творец, вскоре она соединит бесчисленное множество копий моей Постоянной Волны, сплетет их в совершенной гармонии, как лучи света в лазере, как стремящиеся друг к другу бозоны, а не независимые разбегающиеся фермионы…
И будь что будет. Я уже ощущаю этот процесс, он идет… Мне хочется перестать думать… уступить… погрузиться и раствориться в величественной огромности МЕНЯ. Память и рассудок воспринимаются как помехи, как нечто, препятствующее абсолютной чистоте Постоянной Волны, которая продолжает нарастать, расширяться, заполняя растущий сосуд.
Я, амфорум…
К счастью, случаются и перерывы, когда энергия машины отпускает меня/нас, и тогда мысли обретают ясность и связность… и даже некую любопытную отчетливость.
Например, сейчас я воспринимаю суетящегося рядом дитЙосила, ощущаю его присутствие не только слухом и зрением, но и чувствую его волнение, уверенность в том, что цель всей его жизни близка.
Но прежде всего и сильнее всего я чувствую его концентрацию, неимоверную концентрацию гения, так часто сопутствующую синдрому Смерша-Фокслейтнера. Фиксированность его внимания столь велика, что он не замечает сыплющейся с потолка пыли, не слышит глухих, далеких, но все же приближающихся взрывов, не чувствует, как дрожат стены.
Они еще слишком далеки, чтобы я мог разобраться в гармониях их душ. Может быть, это я? Может, это реальный Альберт во главе армии своих двойников и при поддержке отряда замечательных/противных дитПэлов пробивается по туннелю, чтобы спасти меня?
Но нет. Я забыл. Я мертв. ДитЙосил говорит, что убил меня. Реальный, органический Альберт Моррис должен был умереть, чтобы перестать играть роль «якоря» для моего нового состояния.
Призрак Махарала заканчивает точную настройку маятника, медленно раскачивающегося между красным и серым «зеркалами». И каждое его качание отзывается аккордом наших душ. Это нечто величественно-грозное, мощное и звучащее так низко, как, наверное, звучал голос, услышанный Моисеем на Синае.
Мне недостает нужных технических терминов, но я легко представляю, что произойдет, когда дитЙосил вступит на раскачивающуюся платформу. Эти мощные раскаты, издаваемые нашими волнами души, подхватят его, его душевную эссенцию. Я всего лишь носитель, мое дело поднять Махарала над землей, над реальным миром. Швырнуть его, как дорогущий зонд, в темную бездну космоса. Только мой груз — душа безумца, устремляющаяся к высотам богоподобия.
Во всем этом есть смысл, пусть и извращенный. Смущает лишь одна мелочь.
Разве к этому моменту я не должен был уже утратить способность идентифицировать себя с Альбертом Моррисом? Разве экстаз усиления моей Постоянной Волны не должен был смыть все личностные признаки, оставив лишь талант к дубликации? Разве я не обязан был превратиться только в ракету-носитель?
Да, я чувствую, что машина старается подавить мое эго. Но у нее не получается. С памятью Альберта ничего не происходит. Она цела и невредима!
К тому же, как быть с этим эхо? Оно звучит так, словно приходит издалека… Йосил не упоминал ни о чем подобном, а я не собираюсь поднимать эту тему.
Во-первых, потому что он низвел меня до роли вьючной скотины, недостойной уважения.
А во-вторых… есть еще одна причина.
Я… мы… нам это начинает нравиться…
Говорят, что в Японии голем-технологии встретили гораздо спокойнее, чем на Западе, как будто ждали чего-то подобного. Идея копирования души не создала для японцев каких-то особых проблем, как Интернет не создал проблем для американцев. Жители островов увидели в копировании души фундаментальное выражение их национального желания общаться. Согласно легенде, для этого нужно было лишь дать всему глаза — лодке, дому, роботу, даже герою рекламных роликов Анпан Ману, расхваливающему пирожные с экрана телевизора.
При наделении объекта душой глаза имеют первостепенное значение.
Я думал об этом, цепляясь за днище скайцикла, пряча лицо от ужасного ветра, то обдававшего меня жаром, то заставлявшего дрожать от холода. Береги глаза, сказал я себе, отчаянно хватаясь за тонкие ручки и прижимая ноги к посадочным лыжам. Береги глаза и мозг. И никогда не жалей о том, что выбрал именно этот способ умереть.
Пока полет проходил ровно, мне досаждал главным образом холод. Но когда «харлей» начал маневрировать, прежние неудобства показались мелочью. Сопла трастовых двигателей поворачивались без предупреждений, и струи огня били совсем рядом, норовя превратить меня в обугленную головешку. Оставалось только крутить головой, вжиматься в узкий фюзеляж и снова и снова повторять себе, почему я оказался в таком положении. А кстати, почему? Ну… тогда мне показалось, что это отличная идея.
Альтернативный вариант — остаться у разбитого «вольво» и попытаться подать сигнал — имел бы какой-то смысл, будь я реальным. Если бы во мне не тикали часики, отмерявшие последний срок. Мной руководила логика дитто. Увидев, что Бета улетает, я подчинился императиву, более требовательному, чем императиву жить.
Не потерять след.
Теперь я понимал, что Бета — ключ ко всем загадочным событиям этой невероятной недели. Все началось с моего проникновения в подвал Теллер-билдинг, где находился цех по производству пиратских копий и где я нашел похищенную матрицу Уэммейкер. К тому времени это подпольное предприятие уже подверглось разорению. По заявлениям Беты, за нападением стоял Эней Каолин. Сам же магнат предлагал иную версию, изображая и себя жертвой заговора. Потом была встреча с Йосилом Махаралом, состоявшаяся уже после его смерти. О чем это он тогда говорил…
Итак, кому верить? Наверняка я знал только то, что три чертовски умных и беспринципных человека — каждый из которых куда хитрее и прозорливее бедняги Альберта Морриса — вовлечены в некую отчаянную, тайную, бескомпромиссную схватку. И, конечно, меня тянуло именно к тому, что составляло тайную сторону.
В наше время требуется немало денег, власти и ума, чтобы укрыть нечто от глаз публики. Эти глаза настолько внимательны, зорки, вездесущи, что, казалось бы, мрачные клише XX века — сумасшедшие ученые, хитроумные магнаты, преступные авторитеты — остались в прошлом. Но вот вам три архетипа, которые сражаются друг с другом и при этом ухитряются скрывать свой конфликт от медиа, правительства и общественности. Неудивительно, что бедный Альберт оказался вне игры!
А посему не было ничего удивительного и в том, что мне оставалось лишь идти по следу, чем бы это ни закончилось. Летя на высоте примерно сорока метров над пустыней, я знал, что заплачу за приключение своим телом, поджариваемым через каждые пару минут при смене курса. Особенно доставалось выступающей части. Моей несчастной глиняной заднице. Я чувствовал, как реагируют на огонь псевдоорганические составляющие. Слышал шипение и хлопки, иногда достаточно громкие, и понимал, что все больше превращаюсь в обычную керамику, в которой столько же жизни, сколько и в столовой посуде.
Кроме всего прочего, было еще и дьявольски больно! Вот вам и преимущества правдоподобия! Я пытался отвлечься, представляя конечный пункт нашего путешествия, то место, куда направлялись реальный Альберт и Риту Махарал, когда «вольво» попал в засаду. Загадочное убежище в пустыне, где скрывался ее отец все недели своего отсутствия.
Бета, очевидно, знал, куда лететь. И это наводило на интересные мысли.
Он следит за Риту. Но зачем, если ему известно местонахождение убежища Махарала? Для чего ему нужна Риту?
Я старался сосредоточиться. Но это нелегко, когда вам поджаривают задницу. Мне снова и снова вспоминался бедный маленький Пэллоид, мой верный спутник, погибший прежде, чем Пэл успел получить от него память о нашем долгом и нелегком дне. То был мой единственный шанс остаться в памяти, мрачно подумал я. Теперь же от меня останется только груда осколков.
Чтобы утешиться, я вызвал образ Клары, но от этого боль лишь стала сильнее. Ее война сейчас, должно быть, близится к кульминации. Полигон Джесса Хелмса где-то неподалеку, но Бета, конечно, до него не долетит. И все-таки странное совпадение…
Ладно, будем надеяться, что Кларе не слишком достанется за самоволку. В конце концов, она наследница Альберта, и, возможно, армия ее поймет. Если Альберт все же жив, то, может быть, они еще будут счастливы вместе…
«Харлей» мчался сквозь ночь, а со мной происходило что-то еще. Моя Постоянная Волна словно колебалась, то уходя вверх, то устремляясь в совершенно неизвестном направлении. Эти колебания духа Львов и другие отметили еще тогда, когда поколение назад приступили к исследованию новой terra incognita.
Поначалу я почти не обращал внимания на странные сбои, но они нарастали, повторяясь с некоей, пока еще трудно определяемой периодичностью. Я то чувствовал себя едва ли не богом, то испытывал жуткое презрение к собственной малозначимости. Затем, в какой-то момент, меня охватил благоговейный трепет.
Когда все прошло, я задумался.
Что же дальше? Полнейшая отстраненность?
Ощущение единства со вселенной?
Или я услышу громоподобный голос Всевышнего?
В каждой культуре есть то, что Уильям Джеймс назвал «вариациями религиозного переживания». Они достигают пика. Расцветают, когда Постоянная Волна задевает определенные струны в теменном узле, области Брока. Конечно, душа есть душа, и испытать подобные ощущения можно и в глиняном теле, но они не сравнимы с тем, что переживаешь в реальной плоти.
Или получаешь дополнительный день жизни, пройдя процесс омоложения? Может быть, именно поэтому Эней Каолин хотел уничтожить исследовательский отдел? Что, если при этом в искусственном человеке вспыхивает священная искра? Что, если дитто перестанут приходить домой для разгрузки дневных впечатлений, покинут своих архи и пустятся на поиски собственных путей к искуплению?
Что за невероятные мысли? Возможно, их спровоцировали мои визиты в церковь Преходящих. Или все дело в какой-то яркой агонии, вызванной поджариванием?
И все же я не могу отделаться от впечатления, что кто-то или что-то сопровождает меня в этом мучительном полете под звездным небом, держась то ли рядом, то ли внутри меня между опаленной огнем задней частью и обмороженным лицом. То и дело какое-то полуслышное эхо будто звало меня, требуя остановиться, повиснуть…
Колючий ветер немного стих, позволив мне взглянуть на проплывающие внизу плато и глубокие овраги, затаившиеся в тени освещенных опускающейся за горизонт луной возвышенностей. «Харлей» начал терять высоту, его прожекторы придавали вырванным из темноты лоскутам ландшафта некую суровую красоту. Черные впадины надвинулись на меня, словно зияющие утробы ненасытных чудищ, готовых поглотить меня целиком.
Взвыли маневровые двигатели, и столбы пламени, направленные вертикально вниз, заключили меня в огненную клетку. Мне пришлось укрыть глаза рукой, и держаться стало труднее. Пальцы постепенно отвердевали, поджариваясь и превращаясь в безжизненные отростки.
Что касается шума, то его выносить было легче. Наверное, потому что слышать я просто не мог. Держись, твердил внутренний голос, принадлежавший, вероятно, той части Альберта Морриса, которая так и не научилась сдаваться. Надо отдать должное старине Альберту. Упрямый мерзавец.
Продержись еще немного, пока…
Сильнейшая реверберация встряхнула меня, как глиняную куклу. Что-то отваливалось. Пальцы разжались, и я упал.
Не пора ли воссоединиться с Землей?
…падение оказалось совсем недолгим. Похоже, я пролетел не более полутора метров и почти не почувствовал удара, когда моя закаленная огнем часть встретилась со скальной породой.
Двигатели стихли. Жар исчез. Я смутно понял — мы приземлились.
И все же только после нескольких попыток мне удалось поднять руку, восстановить последние функционирующие органы чувств и наконец увидеть облако поднятой пыли и смутные очертания посадочной лыжи. Повернуть голову оказалось совсем не легким делом. Шею словно покрыла гипсовая корка, поддававшаяся моим усилиям неохотно, с хрустом.
А вот и он…
Пара ног повернулась в сторону от скайцикла. Ошибки быть не могло — я узнал знакомый полосатый узор. Переступив через камень, Бета уверенно зашагал по едва заметной тропинке.
Когда-то и я ходил вот так же. Когда был молодым. Вчера.
Теперь, поджаренный, изувеченный, чувствующий близость конца, я посчитал себя счастливчиком только потому, что сумел приподняться, опираясь на одну здоровую руку и обрубок другой и выползти из-под фюзеляжа.
Потом я попытался сесть и оценить ущерб.
Попытался.
Из всех моих псевдомускулов на команду мозга откликнулись лишь некоторые, но и они не смогли помочь мне сделать то, что я хотел. Мне удалось дотянуться и постучать себя по спине. Спина звякнула.
Ну-ну. Какой по-донкихотски отчаянный жест — прыгнуть сквозь огонь и уцепиться за улетающий скайцикл. И тем не менее вот он я — не то чтобы готов к очередному сальто, но все же двигаюсь. Все же в игре. Как бы.
Бета уже скрылся из виду, растворившись во тьме. Но теперь я по крайней мере вижу, куда он направился — у подножия внушительной горной гряды виднеются очертания невысокого, компактного строения.
Лежа у медленно остывающего «харлея», я снова ощутил наплыв странной волны, пришедшей словно из другого мира. Только теперь проникшее в меня присутствие не убеждало держаться и не изводило намеками на бесконечность. Нет, оно словно спрашивало — разумеется, не выражая это словами, — что я здесь делаю?
Уйди, подумал я, отвечая этому загадочному чувству. Когда выясню, ты узнаешь первым.
Мы с Риту оказались в довольно щекотливом положении, зажатые между двумя батальонами боевых големов, шествующих в одном направлении. Первый отряд, двигавшийся впереди, прокладывал дорогу, с боем преодолевая упорное сопротивление, тогда как второй двигался сзади, ожидая, когда придет его время заменить авангард. Нам приходилось проявлять крайнюю осторожность, пробираясь по ужасному сырому туннелю.
— Что ж, во всем этом есть и кое-что приятное, — прошептал я, пытаясь поднять настроение спутницы. — Конечная цель уже близка.
Шутка не удалась — Риту даже не улыбнулась. Путешествие, начавшееся во вторник вечером, слишком затянулось и оказалось куда более богатым на приключения, чем ожидалось. Я продолжал искать какую-нибудь нишу или расселину, чтобы укрыться хотя бы на время и пропустить подпирающую сзади колонну, но хотя туннель и поворачивал несколько раз — по-видимому, Махарал обходил участки твердой породы, — стены везде были ровные.
Чего бы я только не отдал за простой телефон! Я пытался воспользоваться имплантатом, вызывая службу безопасности базы, но крохотный трансивер в черепе не мог передать сигнал через камень. Вероятно, мы уже вышли за границы военного анклава и находились глубоко под Уррака Меса.
Так тебе и надо, думал я. Мог бы вызвать помощь давным-давно. Но нет же, тебе надо обязательно изобразить из себя героя-одиночку. И кого перехитрил?
Риту никаких альтернатив не предлагала, но я все же поддерживал односторонний разговор, стараясь не повышать голоса.
Что меня ставит в тупик, так это то, как Бета проник на базу без всякого сопровождения. И вообще как он узнал, что мы здесь.
После перенесенных испытаний Риту пребывала не в лучшем состоянии, где-то между апатией и слезами. Ничего не ответив, она, поколебавшись, спросила:
— Чего хотел от меня Бета? Вас ведь это интересует, Альберт? А что, в конце концов, нужно самцу от женщины?
Ее вопрос застал меня врасплох. Еще лет сто назад ответ представлялся бы очевидным, но в отличие от времен наших дедушек и бабушек секс сейчас уже не обладал такой притягательной силой. Удовлетворить желание теперь так же просто, как потребность в соли или пище.
А если дело не в сексе, то в чем?
— Риту, у нас нет времени на загадки.
Даже в темноте я заметил, как что-то похожее на улыбку тронуло ее губы. Риту хотелось открыть мне секрет, но и сохранить при этом достоинство, чувство дистанции и… превосходства.
— Вы знаете, что происходит внутри кризалиса?
— Кри… вы имеете в виду кокон? Как у бабочки…
— …как у гусеницы, превращающейся в бабочку. Многим кажется, что трансформация проста: лапки гусеницы становятся лапками бабочки и так далее. Логично, да? Голова и мозг гусеницы будут исполнять те же функции и у бабочки, верно? Продолжение памяти и бытия. Метаморфоза считалась косметическим изменением внешних органов, тогда как внутренняя суть…
— Риту, это имеет какое-то отношение к Бете?
Честно говоря, я не видел никакой связи. Знаменитый дитнэппер сделал состояние на подделке и продаже дешевых копий известных личностей вроде Джинин Уэммейкер. У Риту Махарал были свои причуды, что делало ее столь же уникальной, как и маэстру. Но кто станет платить деньги за поддельные копии администратора «Всемирных печей»? В чем тут выгода для Беты?
Риту проигнорировала мой вопрос.
— Люди полагают, что гусеница превращается в бабочку, но этого не происходит! Гусеница растворяется! Она превращается в питательный суп, за счет которого развивается крохотный эмбрион. И этот эмбрион вырастает в нечто совершенно другое!
Я оглянулся, оценивая наш отрыв от колонны.
— Риту, что вы…
— Гусеница и бабочка имеют общий набор хромосом. Но геномы у них разные, и они сосуществуют параллельно. Они нужны друг другу для того же, для чего нужна женщина… для репродукции. Кроме…
Риту остановилась, натолкнувшись на меня, а я остановился, потому что до меня вдруг дошло.
Только не поймите меня неправильно. Обычно я очень спокойно воспринимаю новые идеи. Но тогда ее слова и то, что стояло за ними, стало для меня чем-то вроде взрыва бомбы.
— Риту, вы же не хотите сказать…
— …что они парные существа. Гусеница и бабочка необходимы друг другу, но у них нет общих ценностей или желаний. Нет любви.
Я слышал тяжелую поступь второй колонны, и теперь, когда мне была понятна их внутренняя природа, шаги звучали особенно угрожающе.
И все же я не мог идти дальше, не задав еще один вопрос. Я посмотрел в глаза Риту. В темноте все было серым.
— Кто же вы?
Она горько рассмеялась, и ее смех гулким эхо запрыгал между каменными стенами.
— О Альберт, конечно, я бабочка! Разве не ясно? Я та, кто порхает под лучами солнца в блаженном неведении, репродуцируя себе подобных.
Так было, и только в прошлом месяце я стала понимать, что происходит.
Я почувствовал, как пересохло во рту.
— А Бета?
Теперь в ее смехе проскользнуло напряжение. Риту кивнула в сторону надвигающегося отряда.
— Он? О, Бета много работает, это надо признать. У него есть желание. Голод. Амбиции. Аппетиты.
И еще одно, — добавила Риту. — Он помнит.
Какая честь! Я вышел на уровень гения.
Я часть Постоянной Волны, наполняющей огромное пространство. Она пульсирует с невероятной мощью, о которой я и не подозревал.
Должно быть, Махарал знал, что подошел к эпохальному прорыву, одновременно прекрасному и ужасающему. И этот ужас сказался на нем. Страх, неотъемлемая часть синдрома Смерша-Фолкслейтнера, схватился со стремлением изменить мир, и этот конфликт поверг его в безумие.
Безумие, которое призрак Махарала демонстрирует в полной мере, готовя нас/меня к роли волны-носителя. Я/мы вознесем душу Йосила к олимпийскому величию…
И все это на фоне приближающихся взрывов…
— Знаете, Моррис, ужасно, как люди относятся к чудесам, воспринимая их как нечто само собой разумеющееся. В XX веке они адаптировались к более быстрой жизни, потому что появились реактивные самолеты и автомобили. Наши предки уже могли получить любую книгу по Интернету. Мы привыкли жить параллельными жизнями. На протяжении двух поколений мы просто использовали големтехнологию, не внося, по сути, никаких улучшений, не раздвигая ее границы.
Какая банальность! Люди получили чудесный дар. Но им не хватило ни воли, ни проницательности, чтобы воспользоваться им в полной мере.
Да, презрение к массам — один из ярчайших симптомов Смерша-Фолкслейтнера. Но лучше не отвечать. Он думает, что я уже поглощен гигантской волной, генерируемой его аппаратом, тем мощным духовным полем, которое, согласно его планам, употребит талант Альберта Морриса, сведя на нет самосознание.
Что-то в плане Йосила сработало не так, потому что я сознаю себя. Более того — побежденный, раздавленный, униженный, а затем многократно усиленный и вездесущий, я кажусь себе могущественным и вездесущим. Во мне бушуют электрические токи. Я вибрирую одновременно в дюжине измерений и воспринимаю то, чего не замечал раньше — например, мириады чешуек кристаллической слюды, плывущих подобно блестящим диатомам в окружающем океане ко мне.
Это и есть океан, океан магмы, текшей здесь много веков назад. Горы — волны. Я ощущаю движение этой волны, оно замедляется, потому что магма остывает и замерзает. Но движение продолжается. Повсюду. Мое восприятие выходит за пределы горы, оно тянется дальше, к полиспектральным искоркам, мерцающим вдали, — похожим на тонкие, нежные ниточки дыма… или на светлячков, дрожащих от моего прикосновения…
С метафорами у меня плохо. Неужели я ощущаю других людей? Другие души, находящиеся за стенами подземной лаборатории?
Какое неприятное, даже пугающее ощущение. Оно как напоминание о чем-то, что мы все обычно подавляем, потому что иначе оно способно свести с ума.
Одиночество личности. Полная чуждость других. И всей вселенной.
— Подлинный стимул — удовольствие, — продолжает дитЙосил, подкручивая ручку настройки для полной синхронизации. — Возьмите индустрию развлечений прошлого века. Люди хотели смотреть то, что хочется и когда захочется. Спрос породил аналоговую видеозапись, появившуюся за три десятилетия до цифровой. Подумать только, какое нерациональное решение — магнитные головки и шумные движущиеся части. Однако видеомагнитофоны продавались миллионами, чтобы люди могли записывать и смотреть то, что пожелают.
Похоже на использование дитто, а, Моррис? Неуклюжая, сложная, неповоротливая индустрия, рассылающая ежедневно сотни миллионов аналоговых систем по всему миру. Какая суета! Какое разбазаривание ресурсов и денег! И тем не менее люди покупают с радостью, потому что это позволяет им быть там, где они хотят, и тогда, когда они хотят.
Восхитительно процветающая индустрия! И мой друг Эней Каолин считает, что так будет продолжаться всегда.
Но скоро ей конец, так ведь, Моррис? Потому что мы близки к решающему прорыву, подобному победе цифровой системы над аналоговой. Победе реактивного самолета над лошадью. После того, что мы совершим сегодня, все будет иначе.
Маятник мерно раскачивается, прорезая нашу/мою Постоянную Волну, вызывая каждым своим качанием всплеск неимоверно сложных гармоний. Сейчас дитЙосил взберется на платформу, и его отвратительная личность начнет накапливать энергию, приручать ее, готовясь к тому, чтобы оседлать луч глазера и устремиться к вершинам могущества.
Если бы на кону стояло только это, я был бы счастлив помочь. Я — расходный материал, это знает каждый голем. И как ни неприятен мне Махарал со всем его бессердечием и жестокостью, научное значение эксперимента столь велико, что я посчитал бы разумным принести себя в жертву. На одном уровне я понимаю, что он прав. Человечество погрязло в оргии самоудовлетворения, растрачивая огромные ресурсы на мелкие личные прихоти. Тупиковый путь.
Впереди нас ждет нечто большее. Я абсолютно уверен в этом, и моя уверенность крепнет по мере нарастания мощности поля. Махарал — пусть и тронутый серьезной болезнью — сумел увидеть то, чего не пожелали увидеть другие. Он осознал неизбежное и нашел спрятанную дверь.
Да, но он допустил какую-то ошибку. Мое эго никуда не исчезло. Я не превратился в идеальную матрицу — наоборот, мое ощущение самости только выросло и продолжает расти. Эта экспансия души уже не воспринимается как боль, она представляется блаженством.
И вдруг мне приходит в голову… а может быть, все не так уж плохо. Даже…
Кто из нас более способен эксплуатировать эту великолепную машину? Ее изобретатель? Тот, кто понимает теорию? Или тот, кто обитает внутри раздражающей Постоянной Волны? Тот, кто своим талантом копирования реализовал замыслы ученого? Тот, кто, скажем так, рожден для этого?
Кто сказал, что он должен быть наездником, а я скакуном?
А почему бы не наоборот?
Не очень-то удобно двигаться, когда половина тебя либо отвалилась, либо бездействует.
Смятый и обожженный, изуродованный и деформированный, я мог рассчитывать лишь на одну ногу, опираясь на которую, кое-как прополз вдоль фюзеляжа к кокпиту и заглянул в кабину. До всех кнопок было не дотянуться. Я попробовал включить радио, чтобы передать сигнал бедствия. Но после нескольких обнадеживающих попыток, сопровождавшихся попискиванием приборов, умудрился каким-то образом включить автопилот!
— Процедура экстренного взлета активирована, — сообщил голос достаточно громкий, чтобы его услышали мои обожженные уши.
Дрожь скайцикла передалась моему парализованному, окаменевшему телу.
— Закройте кабину. Приготовьтесь к подъему.
Еще не оправившись после кошмарного полета под фюзеляжем, я лишь с опозданием понял — или заметил, — что стеклянная панель начала опускаться. Голову я убрать успел, но рука осталась, и момент нерешительности обошелся мне дорого — она оказалась прижатой.
Черт! Я уже привык к боли, но когда прозрачный колпак ударил по псевдоплоти… автоматика почему-то не почувствовала препятствия. Неисправность? Или Бета запрограммировал все так, чтобы при экстренном взлете помехи в счет не принимались?
Что мне оставалось делать? Реальная живая плоть уже не выдержала бы, глиняная же еще могла передавать сигналы мозга. Неужели дурацкая машина не понимает, что в кабине никого нет? А может, Бета использовал скайцикл в качестве беспилотного курьера для доставки небольших предметов, например, отрубленных голов?
Земля под моей левой ногой ушла вниз. Я снова летел! Пальцы зажатой руки продолжали шарить по панели, вслепую тычась по кнопкам, а стеклянная гильотина не оставляла попыток завершить экзекуцию. В конце концов она победила. Теперь меня уже ничто не удерживало. Я успел взглянуть вниз…
…примерно в 15—20 метрах подо мной проплывала крыша домика Махарала.
Каким-то чудом я исхитрился повернуться, изогнуться и выставить вперед свою бесполезную правую ногу.
Вы когда-нибудь испытывали чувство, что наблюдаете свою жизнь через перевернутую трубу телескопа? Все, что происходило со мной с момента падения, казалось каким-то далеким, смазанным, словно происходящим с кем-то другим. Очередная волна отчужденности подхватила меня и как бы удержала, давая возможность оценить все со стороны. Само время каким-то странным образом растянулось, а изъеденная термитами крыша растворилась, когда я пролетел через нее и неспешно опустился среди облака щепок, пыли, насекомых и прочего мусора.
Приземлившись на спину, я услышал тяжелый удар. Но другие органы чувств восприняли контакт иначе, не столь драматично. Конечно, это было лишь иллюзией, потому что я почувствовал, как от меня отвалилось еще несколько кусков.
Открыв глаза, я увидел над собой неровный участок неба, ограниченный проломленными балками. Затем пыль осела, и на фоне звезд проступили контуры скайцикла. Машина, зависшая над домом, отчаянно пыталась выправить положение. В конце концов ей удалось это сделать, и она, натужно гудя, поползла в сторону.
На запад, догадался я, узнав созвездие Стрельца. Хорошее решение, если ты хочешь получить помощь или… разбиться.
Мысль о возможной гибели скайцикла навела меня на еще более печальную мысль. Похоже, одну из веток раскидистого дерева под названием Альберт Моррис можно списать. Усталость — слишком слабое слово для обозначения моего состояния.
Я уже не испытывал тяги к дому, «рефлекс лосося» умер. Осталась лишь песнь сирен, зов рециклера, надежда на то, что, влившись в великий круговорот глины, моя физическая субстанция найдет лучшее применение в каком-нибудь более удачливом дитто.
Но уже никто не увидит и не сделает больше, чем я. Вот в чем мое утешение. Эти последние дни, они были интересными. Жалеть почти не о чем.
Жаль только, что Клара не узнает всей истории…
Да, это плохо, согласился я.
…и что плохие парни взяли-таки верх.
О черт. Ну что же за противный голос, сидящий в глубине меня. Зачем напоминать? Если бы я мог, я бы вырвал его из себя!
Заткнись и дай мне умереть!
Будешь лежать и позволишь им остаться безнаказанными?
Дерьмо. Что толку вырывать его из некоего уголка души дешевого зеленого голема, рожденного Франки… ставшего призраком… и вот-вот превратящегося в растворяющийся труп.
Кто труп? Говори за себя.
Какая ирония! Какое остроумие! Действительно, говори за себя. И хотя я постарался сделать вид, что ничего не слышу, со мной вдруг произошло нечто удивительное. Правая рука шевельнулась, дрожащие пальцы распрямились. Потом дернулась левая нога. Не получая команд от сознания, они, реагируя на импринтированные миллион лет назад привычки, начали взаимодействовать друг с другом, перемещать вес тела, переворачивать меня.
Ну что ж, может, и справимся.
Как я уже говорил, Альберт всегда отличался тупоголовым упрямством. Упорством, настойчивостью, и, наверное, именно милая черта его натуры передалась мне во вторник утром, когда он передал свою душу инертной глиняной кукле и приказал ей пошевеливаться. Наверное, с таким же бодрым оптимизмом древние шумерские писцы царапали значки на глиняных табличках, твердо веря в то, что каждая черточка несет с собой нечто священное и магическое. Что они — пусть на короткое мгновение — отодвигают обступающую их тьму.
Вот я и пополз, опираясь на одну ногу и отталкиваясь одной рукой, мимо побитой мебели и засыпанных мусором ковриков с западным орнаментом, через открытую дверь с вывалившимся замком, по свежим следам, которые вели в длинный коридор, упиравшийся прямо в скалу. По следам Беты.
А что мне еще оставалось, если я, похоже, был слишком упрям, чтобы умереть?
Ключи были. Слишком хитроумные для таких, как я, но кто-то посмышленее догадался бы о них и сотню лет назад.
Бета — имя, обозначавшее, «число два» или вторую версию. Второе имя Риту — Лизабет. Махарал — имя, принятое ее отцом еще до ее рождения — титул, присвоенный средневековому творцу големов. Кстати, другое наименование того, кто обладал таким же умением, — Беталель или Бетцалель.
И так далее, и так далее. Детские загадки, столь простые, что остается только рычать от собственной глупости.
Почему же я все-таки не разгадал их? Может быть, из-за того, что в душе я старомоден. Половые различия между прекрасной и сдержанной Риту и шумным хвастуном Бетой не должны были сбить с толку такого опытного парня, как я, повидавшего на своем веку немало фокусов со смешением роксов. Тот факт, что я поддался на нехитрый трюк, доказывает, что я все-таки чертовски устарел.
Необоснованные предположения смертельно опасны для частного сыщика.
Переварить все это достаточно трудно, и я отчаянно стараюсь вспомнить, что мне известно о психическом расстройстве, называемом расщеплением личности.
Проблема не из числа «или — или». У многих людей отмечается появление параллельных аморфных «суб-я», ведущих внутренний спор, когда возникает необходимость принятия трудных решений. Этот воображаемый диалог продолжается до тех пор, пока конфликт не решается. При этом никакой опасности для личности не возникает, иллюзия ее целостности сохраняется.
Но бывают и крайние случаи, когда личность раскалывается на два или более противостоящих друг другу «суб-я», придерживающихся полярных ценностей, говорящих разными голосами, называющих себя разными именами и ведущих между собой борьбу за контроль.
Во времена, предшествовавшие появлению големтехнологии, примеры настоящего расщепления личности встречались очень редко, если не принимать во внимание немногие знаменитые случаи. Почему? Да потому, что в одном теле и одном мозге просто мало места! В рамках одного черепа командное положение обычно занимает один доминантный характер. Если в результате травмы или какого-то другого события появляются другие, то им ничего не остается, как вести партизанскую войну или осуществлять акты саботажа.
Все изменилось, когда в нашу жизнь ворвались дитто. Хотя расщепление личности по-прежнему редкое явление, я не раз замечал, как при импринтинге на свободу вырывается нечто неожиданное. Некая странность, дремавшая или пребывавшая в подавленном состоянии в оригинале, расцветает в дубликате.
Но такое сальто-мортале, как в случае с Риту/ Бетой, на моей памяти первое! Чтобы оригинал, вполне компетентный профессионал, даже не догадывался о самом существовании «альтер эго», похищающего едва ли не всех сделанных ею дитто, — это нечто невообразимое!
Я частный детектив, а не эксперт-психодиагност. Возможно, здесь есть связь с болезнью Янга-Пимителя. Возможно, вариант Смерша-Фокслейтнера. Может быть, редкая и опасная разновидность синдрома моральной ортогональности. Жуткое дело! Особенно с учетом того, что некоторые из этих расстройств в значительной степени ассоциируются с худшей разновидностью гения. Склонного к убедительному самообману, способного оправдать любое преступление.
История показывает, что отдельные психопатологии наследственны и переходят от одного поколения к другому. Если так, то понятно, почему меня переигрывали с самого начала.
Все это за несколько секунд промелькнуло у меня в голове после того, как Риту иносказательно, через притчу о куколке, открыла мне правду. Наверное, в этой ситуации было бы уместно остановиться, вытаращиться или замигать, сбивчиво произнести пару-тройку несвязных вопросов, то есть выразить свое крайнее удивление проверенными временем средствами, но время не позволяло такой роскоши, а посему мы лишь возобновили торопливый марш. А что еще делать, если впереди идет штурмовая группа, а сзади подпирает резервный отряд?
Теперь я наконец понял, почему нас оставили в покое. Риту — архи этих големов — была надежно защищена с обеих сторон и вместе с тем находилась под рукой на случай, если бы возникла необходимость в создании новых солдат.
Но что же все-таки происходит?
Я снова и снова задавал себе этот вопрос.
Риту всегда могла уничтожить Бету, просто не подходя к дубликатору! Если бабочка отказывается откладывать яйца, то очень скоро никаких гусениц просто не будет.
Для того чтобы обезопасить себя, параноику Бете приходилось создавать по всему городу запасы замороженных копий. На одну из них я и наткнулся после налета на Теллер-билдинг во вторник, когда растворяющийся дитто сообщил о ком-то, кто прибирает к рукам бизнес Беты. Не одна ли из этих копий проследовала за нами сюда и затащила Риту на импринтер?
Но почему Риту за все это время так и не предупредила меня?
Ладно, однажды она упомянула, что ее дитто «ненадежны», что большинство их необъяснимым образом исчезают. И даже возвратившиеся приносят домой лишь часть воспоминаний, потому что — теперь я это знал — другую часть захватывал и накапливал прото-Бета, затаившийся в ее мозге. С точки зрения Риту, копирование получалось у нее кошмарно неэффективным и неудовлетворительным даже до того, как она узнала правду о Бете.
Но в таком случае зачем вообще это делать?
Рационализация. У людей есть особый талант находить объяснения совершаемым ими глупостям. Возможно, Риту беспокоило бытующее в обществе мнение, что те, у кого не получаются копии, бесплодны, что у них нет души.
А может быть, являясь сотрудником «Всемирных печей», она была обязана делать копии, даже если лишь одна из четырех выполняла данные ей указания. А расходы Риту могла себе позволить.
Кто знает, не исключено, что ей хотелось притворяться, считать себя такой, как все.
О наличии еще одной причины я мог лишь догадываться. Внутреннее побуждение, давление, удовлетворить которое можно лишь одним способом — лечь между зондами, почувствовать, как они притрагиваются к Постоянной Волне, массируют ее, впечатывают во влажную глину. К этому привыкаешь, в этом испытываешь потребность. А тут еще упрямое ощущение возникшей зависимости, характерное для всех наркоманов.
Что же тут удивляться, что Риту понадобились годы, чтобы вслух признать наличие проблемы.
Я удивлялся тому, как Бете удалось проследовать за нами через открытое пространство пустыни, миновать посты охраны и пробраться на военную базу. Теперь все стало ясно. Ничего такого он не делал. Бета просто спрятался внутри Риту, а потом, желая выбраться, усилил давление. Когда оно стало невыносимым, она сбежала от нас с Ченом и устремилась к ближайшей автопечи. Ненавидя себя за слабость, как ненавидят себя все рабы вредных привычек, Риту улеглась на стол, чтобы найти облегчение между нежными щупальцами тетраграматрона, уступить своей настойчивой, более сильной половине — дитнэпперу и авантюристу. Бесшабашному бандиту, бросающему вызов всем законам общества.
Вот почему я так и не смог связать Бету с реальным человеком. Сколько часов мои эбеновые двойники провели у компьютера, прилежно отмечая фрагменты речи и другие особенности личности, а затем отыскивая в Сети людей с похожими манерами речи, синтаксисом, акцентом — всем тем, что позволяет опытному детективу выследить самого хитрого преступника. В данном случае вся эта работа оказалась напрасной. Потому что у злодея было идеальное убежище, а в речевых манерах Риту ничто не выдавало Бету.
И вот наконец мой враг, мой Мориарти, был рядом, в темном туннеле. Риту шла, держа меня за руку, дрожа от страха и стыдливо отводя взгляд. Как же долго продолжалось это тайное перевоплощение, пока она не заподозрила наконец существование своей жуткой половины?
Не потому ли Риту решила нанять меня? Чтобы получить союзника в лице давнего преследователя Беты? Поначалу, возможно, поиски пропавшего отца не имели к этому никакого отношения. До тех пор, пока Йосила Махарала не нашли мертвым на автостраде.
И все же связь должна была быть прочнее.
Покачав головой, я обнаружил, что эмоции мешают сосредоточиться. Я просто кипел от злости!
Риту знала, что происходит, сознавала потенциал опасности еще до того, как мы покинули город вечером во вторник. Почему же она не предупредила меня? За то время, что мы провели в пустыне, а потом в подземелье, она ни разу не упомянула о нарастающем давлении. Ни словом не обмолвилась об отложенном в ее мозге дьявольском яйце, готовом расколоться при первой удобной возможности.
Черт бы побрал эту эгоистичную, думающую только о себе…
Должно быть, Риту как-то заметила мое изменившееся отношение к ней. А может, суровая реальность сложившейся ситуации развеяла последнюю из ее иллюзий. Так или иначе, но пройдя несколько минут в молчании, моя спутница наконец заговорила:
— Я… мне очень жаль, Альберт.
Взглянув в ее лицо, я понял, какого мужества стоило этой женщине произнести простое извинение. Но я не собирался так вот легко отпускать ее с крючка. Потому что мы оба знали, что сделает Бета — что он обязан сделать, — чтобы выжить.
Если бы Риту выкарабкалась из этого переплета, то могла бы наконец признать серьезность своего состояния и укрыться в хорошей клинике на время, необходимое для истечения срока действия всех запасенных Бетой копий. Опытные врачи вызвали бы ее вторую личность, поставили перед необходимостью оправдаться или подвергнуться решительному медицинскому воздействию.
Даже если бы Риту стала все отрицать и отказалась от лечения, я бы, конечно, доложил о ее положении Каолину и ее личному врачу. В любом случае, с терапией или без таковой, Бета был бы уничтожен как криминальный закулисный руководитель. Риту оказалась бы под постоянным наблюдением Мирового Глаза и сотен любителей, которые не выпустили бы ее дитто из поля зрения. На долгие годы. Деятели подпольного мира не любят быть на свету, он им мешает.
Чтобы избежать всего этого, Бета не мог отпустить нас на свободу, не мог позволить нам уйти. Он должен был изыскать способ удержать Риту в плену, сохранить ее в качестве рабыни репродукционного цикла.
Подвергнуть себя такому самоизнасилованию!
У меня, наверное, мурашки побежали бы по коже, если бы я еще больше не беспокоился по поводу своей судьбы.
Потому что сохранять мне жизнь у Беты не было абсолютно никаких оснований!
Пытаясь сложить кусочки мозаики, я подумал, что, должно быть, именно Бета выпустил ракету по моему дому.
Я взял след?
Но тогда получается бессмыслица! Разве не двойник Энея Каолина рыскал по дому Махарала вечером во вторник? Именно Каолин стрелял в нас с Риту, когда мы ехали через пустыню.
Вероятно, он догадался о связи Риту и Беты еще раньше ее самой.
Уж не он ли прибирал к рукам бизнес Беты?
Я вспомнил первую встречу с Риту и ее боссом в роскошном лимузине. Оба, похоже, искренне желали нанять меня для поисков пропавшего профессора Махарала. Казалось, они были заодно. Но при этом каждый, должно быть, думал о том, как использовать мой опыт для контроля над Бетой… в своих интересах.
Но к вечеру вторника все изменилось. Энея что-то насторожило.
Прионовая атака на «Всемирные печи»? Или что-то другое? Имеющее отношение к отцу Риту?
Тогда можно объяснить, почему он послал одного из своих Платиновых в засаду на шоссе. Мы с Риту были замаскированы под Серых. Каолин мог подумать, что я заключил союз с Бетой и вместе с ним отправляюсь на рандеву с…
Мой мозг хватался за ниточки, тянувшиеся в разные стороны. Но прежде, чем я успел связать их и дернуть за все разом, передо мной возникло кое-что, требовавшее принятия срочного решения. Кое-что, дающее лучик надежды.
Я увидел уходящий влево боковой коридор.
Выход?
Этот туннель был поменьше и ответвлялся от главного под острым углом. Мне показалось, что он ведет к какой-то части военной базы. Возможно, профессор Махарал обеспечил себе доступ к нескольким кладовым, не стесняясь пользоваться государственными секретами и запасами.
Более узкий и сырой, туннель все же давал шанс на спасение, и я без колебаний устремился к нему, таща за собой Риту.
Она не сопротивлялась и не жаловалась, отгородившись от мира ширмой пассивной покорности.
Ничего странного, что ею смог управлять плод воображения, с досадой подумал я. Странно, что подавленной оказалась именно агрессивная, волевая, сильная ее часть, проявляющаяся только в копиях. Нелегкое у нее, должно быть, было детство.
Идти было трудно, почти все время приходилось пригибаться. Похоже, тот, кто строил этот туннель, не рассчитывал пользоваться им слишком часто. Тут и там виднелись следы недавнего боя. Фрагменты роботов-постовых валялись рядом лужицами, оставшимися от растворившихся големов. Суррогаты глины и силикона сошлись здесь в коротком, но упорном бою.
Пережил ли его кто-то? И более важно — сохранилась ли у них настройка на запрет нанесения вреда реальным людям?
Я уже не понимал, куда мы идем и сколько времени. Имплантат, конечно, не работал. Но ощущение надежды сохранялось. Мне казалось, что мы приближаемся к базе, к той части, на прокладку туннеля к которой Йосилу понадобились годы. Я уже решил, что, добравшись до нее, сразу же позвоню…
Неожиданно я споткнулся обо что-то хлюпкое. Тело застонало и протянуло ко мне огромную руку, но я ухитрился отскочить. Преследовать меня голем не мог, потому что три четверти его было оторвано.
Хорошая новость.
А вот и плохая: мы с Риту оказались по разные стороны от изувеченной боевой куклы, которая повернула изуродованную голову и поинтересовалась:
— Куда спешишшшь, Моррисссс?
Для дитто с половиной лица артикуляция была не такая уж плохая. Большинство моделей после таких повреждений рассыпаются, но гладиаторы — ребята крепкие.
— Не ххходи ттуда.
— Почему? — спросил я. — Слишком прочная оборона? Не смог пробиться?
Бета пожал одним плечом.
— Нет, мы пробилисссь. Но Йоссси уже улизззнул. Скрылссся в лаборатории. Страшшшно подумать, что он собираетссся…
— О чем ты говоришь? Махарал мертв! Смешок.
— Думаешшшь?
Я сплюнул, почувствовав неприятный привкус во рту.
— Полиция в этом убеждена. Йосил Махарал погиб в автокатастрофе. А его дитто уже…
— Призраки всссё еще могут быть здесссь, Морриссс. Но ведь Альфа тебе ничего не сказала, да?
Альфа. Так Бета называл Риту. В бледном свете ее лицо казалось изможденным и мрачным, словно лежавшая на камнях фигура внушала ей страх и отвращение, словно дерзкое и легкомысленное отношение Беты возмущало ее, а его раны вселяли ужас. Но в первую очередь ее лицо выразило всю ту гамму чувств, которые испытывает человек, видя ненавистное отражение себя самого. Эффект зеркала.
— О чем это он? — спросил я, но Риту только отступила, качая головой.
Изуродованный голем рассмеялся.
— Ну жжже, скажжжи ему! Поведай Моррисссу о проекте «Зороассстр». О новом методе обновления дитто, посссле которого они могут жжжить неделями или дажжже месссяцами…
— Но это…
— …об иссследованиях по улучшшшению импринтинга по сссхеме копия-копия. Меня это осссобенно интересссовало… с профессссиональной точки зрения. Мне были нужжжны кое-какие детали, недоссступные Риту. В исссследовательский отдел она идти почему-то отказаласссь, хотя я и настаивал. Вот тогда у меня и зародилссся план… с использованием тебя, Морриссс.
Но что-то не сработало. Похоже, я задел интересы какой-то большой шишки. Кого-то, кто сумел выследить и…
— Ты имеешшшь в виду Каолина?
— А кого же еще? Он очень расстроился, когда Йосил исчез, забрав все свои записи и прототипы. Может быть, Эней решил, что пришло время провести чистку и избавиться от всех своих врагов.
— Но ты, Моррисе, парень догадливый. Почти такой же, как я. За поссследние недели я впервые получил возможноессть сссделать копию. А что касссается поссследних сссобытий, то я знаю лишшшь то, что знает Риту. Было бы время, я бы выяссснил, из-за чего так запаниковал Эней. Придумал бы план месссти.
— Но теперь…
Голема затрясло. Кожа, казавшаяся когда-то почти настоящей, треснула. У дитто старость наступает быстро.
— Теперь… не до того… дело куда… сссерьезнее… Я покачал головой:
— Хочешь сказать, что призрак Йосила пытается…
— Его нужно остановить! — Глиняный солдат вскинул здоровую руку и потянулся к Риту. — Рас-сскажи Моррисссу… обо всссем. Рассскажи… что хочет сссделать отец. Рассскажи!..
В глазах Риту мелькнул ужас. Она попятилась, отступая к главному туннелю, который вел к Уррака Меса и тайной лаборатории Махарала.
— Подождите! Бета просто пугает вас! Хочет загнать в руки других-себя. Но он ничего не может вам сделать. Смотрите! — Я ударил ногой по руке, и она отвалилась.
— Пойдемте сюда, — продолжал я, протягивая руку, чтобы помочь Риту переступить через разваливающуюся на глазах куклу. — Мы найдем выход…
— Выход! — От Беты осталась лишь верхняя часть туловища и половинка лица, но сила воли не покинула солдата. — До конца туннеля… Морриссс… и увидишшшь… вы… ход!..
Похоже, последние слова голема окончательно доконали Риту. Она повернулась и побежала туда, откуда мы пришли, к главному туннелю. Мои крики ее не остановили.
Паника неподвластна доводам рассудка. Винить Риту я не мог.
Вскоре — как нетрудно было предсказать — до меня донесся крик беглянки, попавшей в руки преследователей, других Бета, не более приятных, чем лежавший у моих ног.
Помочь ей я не мог. Смех Беты, как и крик Риту, подстегнули меня, и я прибавил шагу.
Бой здесь шел нешуточный. Роботы, установленные Махаралом, упорно отбивали атаки глиняных автоматов, двойников одного из аспектов многогранной личности дочери профессора. Должно быть, охраняемые сокровища того стоили. Пробираясь по туннелю, я услышал за спиной эхо шагов.
Наконец коридор кончился. Передо мной находилась металлическая стена. Строители базы посчитали, что она остановит посторонних. Так бы и было, если бы стражи базы слушали повнимательнее. Конечно, их на это запрограммировали. Только некто, оказавшийся умнее и ловчее, влез в их систему, обманул механических воинов и сделал их глухими.
Тот, кто взломал барьер, знал, где находятся детекторы, и умело обошел их. Конечно, все делалось с расчетом на один раз. Служба безопасности базы очень быстро обнаружила бы следы проникновения. Вероятно, вору и не требовалось много времени на исполнение своего плана.
Подойдя поближе к стене, я с помощью имплантата просканировал местность, опасаясь оставшихся в засаде роботов, хотя вокруг валялись только фрагменты. Попытка дозвониться до службы безопасности базы не увенчалась успехом. Ничего не оставалось, как идти вперед и надеяться…
И тут я увидел знак:
Бронированная комната имела только один вход, он находился прямо передо мной — тяжелая дверь с надежным воздушным замком. Внушительно выглядел и десяток громадных холодильников, каждый из которых был снабжен тройным замком и покрыт резиновой пленкой для обнаружения следов взлома.
Тем не менее кто-то проник в хранилище, умело обойдя сигнализацию на двух рефрижераторах и прорезав дверцы, не трогая замков. Холодный пар уже конденсировался, образуя снежную корку, но этот холод был ничто по сравнению с тем, который прошиб меня, когда я увидел на полу металлические лотки и вскрытые пластиковые упаковки с грозными надписями «Биоугроза». Не дождавшись команды, мой имплантат сам сфокусировал взгляд на некоторых из этикеток — «Сарингения» и «Тумоформия Фиддипидезия».
О «Сарингении», смертельно опасном органическом вирусе, мне однажды рассказывала Клара. Что касается «Тумоформии Фиддипидезии», то именно ее распространение десять лет назад вызвало создание Юго-Западного Экотоксичного Зонтика. А ведь то была мягкая форма! На что же способна «продвинутая» версия!
В соответствии с торжественно заключенным договором, запасы вируса были уничтожены несколько лет назад.
Естественно, в Сети всегда можно наткнуться на сенсационные сообщения о всевозможных мрачных заговорах. Циники утверждают, что биологически опасные вещества существуют в тайных лабораториях. Не в природе человека выбрасывать оружие.
Я стоял у проема в металлической стене, глядя на это раздолье для доносителя. Какую же премию можно отхватить, если послать сообщение в открытые сети! Интересно, как военным удалось так долго хранить тайну? То есть я бы раздумывал обо всем этом, если бы не парализующий мысли страх. Особенно жутко мне стало, когда на глаза попались осколки ампулы, разбившейся, вероятно, при похищении. Вор явно спешил.
Задерживать дыхание было уже поздно.
Даже не представляю, сколько времени я простоял там, тупо глядя на серебристые капельки. Из оцепенения меня вывел грохот шагов, извещавший о приближении еще одной угрозы.
— Ну, Моррис. Вот вы где, — прозвучал голос Беты. — Теперь вам ясно, каковы ставки. Так что будьте благоразумны, вспомните, что вы всего лишь мелкая сошка в этой игре, и держитесь отсюда подальше, а?
Из тени за моей спиной выступили с полдесятка крепышей, взятых Бетой из резервной армии.
Когда они подошли ближе, я вдруг почувствовал, как во мне начало слабеть нечто ценное — желание действовать. Влиять на события. Не знаю, как для вас, а для меня это желание значит многое. Оно даже важнее, чем тихое, жалкое, пусть даже и реальное, существование.
Я бросился к двери в другом конце комнаты.
— Нет! — воскликнул ближайший Бета. — Этим займусь я! Вы не представляете, что делаете! Тепло тела может вызвать…
Я ухватился за большое колесо, контролирующее восемь стальных болтов, удерживавших тяжелую металлическую панель в закрытом состоянии. Ведь чтобы открыть дверь изнутри, не нужны ни коды, ни пароли? Колесо подалось…
Однако боевые големы действуют быстро. Колесо не повернулось и на тридцать градусов, как они набросились на меня, оторвали от штурвала, задев мой вывихнутый палец, а потом устрашающего вида великан зажал меня под мышкой — сколько же можно? — и понес в сторону подальше от люка. Я брыкался и размахивал руками, а потом вцепился в резиновую пленку, покрывавшую холодильники.
Тут же тусклый свет, лившийся, казалось, отовсюду, сменился ярко-красным. Завыли сирены.
— Ну вот и все, — проворчал Бета.
— Все равно его надо унести, — ответил мой «носильщик» и, наклонившись, вошел в туннель.
В следующий момент он уже перешел на бег, и я почувствовал, как работают мощные мускулы под его горячей кожей. Каменная стена замелькала, слилась в неясное пятно, и я уже потерял ориентацию и счет времени.
Может быть, это уже действие попавшей в меня инфекции? А может, обычная тошнота от укачивания, усиленная безнадежностью и слишком живым воображением?
Вынырнув из коридора в главный туннель, мы оказались в гуще других боевых големов и свернули налево, к укрытию Махарала. По крайней мере так я предположил. В колонне дитто находилась и Риту. Охраняемая более тщательно, чем прежде, она выглядела растерянной и испуганной в окружении ею же импринтированных существ — гигантских, внушающих ужас кукол.
Впереди, ближе чем раньше, раздавались выстрелы, но звучали они все реже. По-видимому, вызванное подкрепление преодолело последнюю линию обороны.
Но еще до того, как мы приблизились к месту боя, сзади послышались удивленные крики, за которым последовали удивленные возгласы. Сопровождавшие нас солдаты коротко посовещались, повернулись лицом к новой опасности и заняли удобные для стрельбы позиции, оттеснив нас с Риту за свои спины.
Очевидно, наш отряд попал в окружение.
Отлично, подумал я, уступая отчаянию.
Пусть это чудесное местечко остается неведомым для широкой публики. Иначе сюда хлынут мазо-туристы со всего света.
Кто сказал, что Йосил должен быть всадником? Его сумасшедший серый призрак продолжает разглагольствовать, убеждая самого себя в том, что он здесь командир, но я его уже не слушаю. Бедняга Йосил даже не догадывается, что разработанный им план пошел насмарку.
Я уже не тот ничтожный детектив, которого он захватил в «Каолин Мэнор». Бесчисленные бозоны-дубликаты комбинируются, как капли воды, превращаясь в могучую волну. Ею я должен был стать, простой волной-носителем, лишенной самосознания.
Но я-то здесь! Осваиваюсь в новых измерениях. Учусь.
Например, изучаю то самое «эхо», которое слышал раньше. Это другие люди, я вижу их как подрагивающие точки, находящиеся на неопределенном расстоянии.
Вот одна из этих точек издает резкий звук, в котором мне слышится злость. За ним мерцает колеблющееся пламя с кислотным оттенком сожаления. Но общая особенность — пронзительное ощущение изоляции, как будто каждый из этих людей — одинокая застава, забытая, отрезанная от всего искра, горящая на высохшей равнине.
Даже когда я натыкаюсь на огромное скопление этих точек — ближайшая метрополия? — главная черта всего этого участка — меланхоличная разобщенность. Города всегда казались мне такими перенаселенными — тела из плоти и глины, машины, пронзительные голоса, — но теперь они почти ничто, редкие былинки травы, трогательно называющие себя лужайкой.
Но они даже не былинки. Представьте пятнышки морских водорослей, разбросанных по голому берегу, едва прикоснувшихся к самому краю огромного человечества. И все же я нахожу эту суровую панораму волнующей.
Потому что могу прикоснуться к ним!
Какой-то уголок меня по-прежнему испытывает потребность говорить и описывать, хотя я знаю, что метафоры могут дать неверное представление. Йосил прав — новые восприятия требуют новых слов. Пространство и близость обладают другими качествами в этой альтернативной плоскости, где месторасположение основано на влечении. Любовь, ненависть, одержимость могут на какое-то время сближать две искорки-души.
Бок о бок пара иногда порождает новое мерцание надежды. Брак. Я просто даю этому феномену привычное название. И дети.
Не все эти единства счастливы, и не все длятся долго. И все же от некоторых исходит аромат радости.
Есть такое старое выражение — жить душа в душу. Сколько тоскующих юнцов стремились найти ту единственную, союз с которой будет идеальным! Люди считали это романтической глупостью, ведь истинная любовь требует работы и компромиссов. Но, сканируя представший передо мной необычный ландшафт, я отмечаю характеры, дополняющие друг друга и предполагающие гармоничные пары, если они встретятся.
Какая прекрасная возможность для начала нового бизнеса — службы знакомств.
Но дитЙосил, проектируя это окно в глубь реальности, имел в виду нечто более значительное. Что случается, когда искра начинает дрожать и гаснет? В так называемом реальном мире мы называем это смертью.
Лишь немногие из этих слабеющих угольков курятся безошибочной смелостью, тогда как остальные испускают то, что я могу назвать всего лишь отчаянием. А в самый последний момент некоторые предпринимают экстатическую попытку уйти куда-то еще.
Вот как раз один из таких! Угасающее пятнышко устремляется через все величественное пространство, как зернышко одуванчика, вспыхивает и…
…падает на выжженную, сухую равнину, оплывает и растворяется, оставляя лишь пыльный отпечаток. Я вижу множество таких отметин: они повсюду, их не сосчитать. От большинства исходит ощущение старости.
Такое повторяется снова и снова. Умирающие один за другим совершают эту тщетную попытку. Зачем, если всё и всегда заканчивается одним и тем же? Или им кажется, что цель достойна усилия, какими бы призрачными ни выглядели шансы?
В этом что-то есть… я могу утверждать это, ведь у меня новые органы чувств. Должно быть, то же манящее очарование, та же влекущая тайна, которая лежит в основе всех религий — потенциал некоей фазы, начинающейся за яйцом и ребенком, за личинкой и юностью, за взрослыми мужчиной и женщиной. Надежда на продолжение, пролиферацию — возможно, даже бесконечное распространение по огромному новому владению. Теперь этот потенциал очевиден для меня!
Но тогда что же удерживает? Что тянет назад? Нехватка веры? Божественный приговор?
Нет. Этих старых отговорок уже недостаточно. Да они и никогда не звучали убедительно. Разве есть логика в том, чтобы обосновывать спасение прихотью Создателя или стремлением к похвале? Или молитвами-заклинаниями, варьирующимися в разных культурах? Непоследовательно и ненаучно. Остальная природа так не работает.
Думай, Альберт. Оглянись на все те трагедии, которые омрачали человеческую жизнь с самого ее начала. Болезнь забирала ваших любимых, голод косил ваше племя. Невежественные и косноязычные, вы не могли даже поделиться тем немногим, что успевали узнать. Ваши руки неуклюжи, ваши ноги медлительны. А проклятие, обрекающее вас быть в одном месте, когда бесчисленные дела требуют присутствия во многих! Предписания шаманов и священников не решили ни одной из этих проблем. Не сделали этого ни покровительствующие мистики, ни снисходящие до низов монахи.
Технология.
Вот что улучшило жизнь! В ней мы нашли ответы, последовательные, надежные, твердые, не зависящие от капризов. Ответы, одинаково применимые и к хозяину, и к вассалу. Ответы, которые сделали жизнь лучше и не исчезли.
Так почему не использовать технологию для решения величайшей загадки — бессмертия души?
Признаю, я начинаю понимать, что двигало Йосилом Махаралом. Да помогут мне небеса, я могу постичь его мечту.
С каждым улетающим мгновением я узнаю все больше. Конкретные факты и абстрактные теоретизирования изливаются из дитЙосила, как из губки, пока он, ни о чем не подозревая, старается закончить работу до того, как в лабораторию вломятся враги; и его знания — труд всей его жизни — достаются мне даром и бессистемно. На эстетическом уровне я могу оценить красоту глазера, но все остальное доходит до меня только потом. Поэтому я и не спешу вмешиваться.
Пока.
Изучая все эти трепещущие огоньки, я начинаю догадываться, что держит их порознь — первобытный страх лишиться индивидуальности! Страх того, что они окажутся стертыми. Потеряются. Люди сближаются и потом избегают друг друга. Это какой-то сумасшедший танец, в котором каждый боится и одиночества, и близости. Я помню этот танец слишком хорошо.
Но страха уже нет, пыточная машина Махарала выжгла его. Становясь множеством, я не боюсь поделиться с кем-то Постоянной Волной.
Уж не стал ли я походить на какого-нибудь бодхисаттву, вернувшегося из нирваны, с тем чтобы помогать непросветленным. Готовый вмешаться, чувствую ли я сострадание?
Я страстно желаю дотянуться до них, ободрить, вдохнуть в них смелость, освободить от страхов, придать силы их огонькам и заставить их принять окружающее безмолвие.
Это не та робкая версия сострадания, восхищаться которой нас учили. В отличие от Будды я переполнен амбициями!
Из какого-то уголка внутри слышится голос, называющий это «надменностью» и «самоуверенностью».
Ну и что? Честность и скромность и определили меня на эту самую работу.
А бог из меня получится получше, чем из дитЙосила.
Водоросли на пустынном, голом берегу. Подходящая метафора. Мы действительно похожи на тех первых существ, которые неуклюже выползли из моря, чтобы колонизировать бесплодную землю под палящим солнцем.
Почти пустой ландшафт души манит, зовет, словно новый горизонт. Он обещает куда большие возможности, чем стерильный космос с редкими планетами и галактиками. Наука и религия лишь намекали на его огромный потенциал. Если только мы сможем…
Я смогу!
Я жду этого со все возрастающим волнением. Только сначала надо кое-что уточнить…
Стоп. Теперь я понимаю. Я вижу истину, до которой профессор Махарал дошел несколько недель назад. Его призрак действительно пытался объяснить ее мне, приводя аналогии из квантовой механики. Тогда я не понимал. Сейчас вижу ясно…
Тело — якорь.
Образец органической эволюции, чудо человеческой плоти и мозга, сделавшее возможным и самосознание, и абстрактное мышление, и Постоянную Волну, — тело обременено животными инстинктами и потребностями. Личность так же нуждается в изолированности «я и ты», как рыба нуждается в воде.
Чтобы окончательно выбраться на берег, навсегда покинув море, необходимо сбросить панцирь плоти!
Должно быть, именно осознание этого привело в ужас профессора Махарала, спровоцировало разрыв между ригом и роксом, между человеком и големом, копией и архетипом, дитто и хозяином. Реальный Йосил увидел, что естественным следствием его изысканий будет самоубийство. Возможно, он даже согласился с этим. В абстрактном смысле. Но тело ринулось защищать себя, затопляя мозг гормонами паники, заставляя его скрываться. В итоге Махарал предпринял отчаянную и безнадежную попытку укрыться в горах.
Конечно, реальный Альберт должен был последовать за ним и тоже умереть. Зеркала нужно было избавить от якоря. Небольшая плата за выход на новый уровень. Теперь я его понимаю.
Но теперь я понимаю и кое-что еще.
Недостаточно обрубить связь лишь с двумя телами. Чтобы утолить голод глазера, нужно множество душ.
А значит, много-много смертей.
Я вижу образы… то, что дитЙосил затолкал в самый угол мозга. Я вижу символ — трилистник из кроваво-красных кос. И снова — «воздушное заражение». И еще… Ракеты, аккуратный ряд ракет, похищенных и хранящихся в полной готовности к запуску. Их цель — город. Я чувствую, что момент удара близок…
Мне необходимо знать больше.
То, что спланировал дитЙосил, может быть оправдано. Эволюция не обходится без боли и потерь. Сколько умерло рыбы ради того, чтобы потом несколько смогли подняться на ноги. Результат того стоил.
Но достижимы ли поставленные Махаралом цели? Йосил уже доказал свою неосторожность, свою небрежность. Эксперимент сошел с намеченного курса, иначе я не ощущал бы нарастающий прилив энергии и амбиций, набирающий силу по мере того, как мои множащиеся двойники накапливают мощь, подобно собирающейся под вулканом магме. Я готов подняться на гребень Достоянной Волны… этого дитЙосил не предвидел.
Если он допустил одну ошибку, то может допустить и другие. Лучше проверить все еще раз. И побыстрее.
Нельзя позволить, чтобы он погубил столько невинных. По крайней мере пока я не буду уверен в высокой степени вероятности успеха.
Медленно ползу по следу ног, отпечатавшихся в пыли… тащу мертвый груз умирающего тела…
В моем распоряжении одна здоровая рука и кое-как функционирующая нога. Что дает мне силы претерпевать эту муку? Наверное, упрямство.
Чем я заслужил такие страдания?
Моя цель — не упустить Бету, поймать врага прежде, чем мое тело растворится, помешать осуществлению его плана… в чем бы он ни заключался. А если на это не хватит сил? Ну, тогда хотя бы доставить ему пусть небольшое неудобство. По крайней мере укусить негодяя за лодыжку.
Согласен, план не очень… но любопытство, еще одна мотивация всех моих усилий последних двух дней, уже не служит былую службу. Мне наплевать на то, какую там тайную войну ведут между собой три гения — Бета, Каолин и Махарал. Вот только все трое полагают, что избавились от упрямой дешевой зеленой копии, и будь я проклят, если не докажу им обратное!
С такими вот чувствами я прополз через домик Махарала и потащился в горы, следуя за отпечатками ног Беты, которые привели в пещеру, естественного происхождения грот, вероятно, и побудивший Махарала построить дом именно здесь, над входом, а уже затем превратить каверну в подземную лабораторию.
В рассеянном свете ламп неровный пол пещеры перечерчивают длинные тени сталактитов. Поблескивают, падая, капли воды. Если бы мои уши функционировали в нормальном режиме, я бы наверняка услышал мелодичный звон капели, стоящий над мутными дверцами. И все же один звук я слышу — низкий, вибрирующий гул, который становится все интенсивнее по мере того, как я сползаю по уходящему под уклон низкому коридору. Карабкаться вверх было бы труднее.
В одном месте я замечаю участок стены со следами творений человеческих рук. Мой здоровый глаз различает фигуры, вырезанные на камне. Петроглифы, нанесенные древними обитателями этих мест, почитавшими пещеру священным убежищем, обителью могущественных сил, способных творить чудеса и откликаться на мольбы людей. Смешные рисунки — например, человек с палочками рук и ног бросает копье в грубо изображенное животное — выражают простые мечты, не менее, однако, искренние и честолюбивые, чем мечты современных землян.
Магические значки просят об одном — о здоровье и силе, о победе и процветании.
Аминь, соглашаюсь я.
Еще метров сто голой стены. Я уже привык передвигаться с помощью одной руки и одной ноги. Мне уже трудно вспомнить какой-то другой режим существования. И вот сюрприз: развилка.
Налево — небольшая ниша с гудящим оборудованием. Все знакомое — рефрижератор, импринтер, печь. Все работает в автоматическом режиме и готово к эксплуатации. Прямо — хорошо освещенный спуск, ведущий в глубь горы. Вибрация идет оттуда. Туда же уходят и следы Беты. Там — центр событий. Возможно, секретная лаборатория доктора, во всем ее величии.
Направо… ну, об этом нечего и думать. Дорога устремляется вверх. Мне вполне хватит и двух первых вариантов. Пойти за Бетой или решиться на нечто по-настоящему рискованное?
Автопечь манит к себе, посвечивая знакомыми надписями, помигивая глазками панели. Она совсем рядом. До нее куда ближе, чем до Беты. Как соблазнительно заменить устаревшее, пришедшее в негодность, вырабатывающее последний ресурс тело на свежее, новое, здоровое!
Увы, нет никакой гарантии, что мне удастся забраться на платформу импринтинга, а потом нажать нужные кнопки.
И второй минус: все знают, что копировать копии не рекомендуется. Да, Альберту везло — у него получались отличные двойники. Но использовать в качестве матрицы меня? Дешевый Франки, да еще полная развалина, кого я могу породить? Какого-нибудь безмозглого, едва таскающего ноги бедолагу? А затраченная на попытку залезть на платформу энергия уже не восстановится. В случае неудачи я просто не сползу со стола.
С другой стороны, прямо передо мной ровная, уходящая вниз дорога к средоточию всех секретов.
Это не выход.
Черт, опять внутренний голос. Не может помолчать. Да еще такой тон!
Ты хочешь пойти направо.
Вверх.
Это может быть важно.
Меня душит злость. Ну какой упрямец! Последние минуты жалкого существования вот-вот истекут, а тут тебя еще пинают в спину! Не нуждаюсь в…
А может, нуждаешься?
И тут, к своему удивлению, я понимаю, что в чем-то голос прав.
Не могу объяснить, что именно заставило меня отказаться от двух знакомых вариантов и вопреки здравому смыслу употребить остаток сил на последний крутой подъем.
Может быть, объяснение сводится к короткой фразе — а почему бы и нет?
Я поворачиваюсь спиной к манящей печи, не смотрю на ненавистные следы Беты, а начинаю карабкаться вверх по грубым ступенькам.
Мы с Риту оказались зажаты между двумя вражескими отрядами, один из которых пробивался к нам сзади, тогда как другой блокировал путь вперед. Нам ничего не оставалось, как только прижаться к стене узкого туннеля, вслушиваясь в грохочущие по обе стороны выстрелы.
Похоже, войско Беты таяло. Нас охранял — или сторожил — лишь один раненый голем. Но и этого было вполне достаточно, чтобы держать под контролем двух испуганных органических существ.
— Надо было сделать побольше копий, пока имелась такая возможность, — пробурчал глиняный великан.
Риту вздрогнула. Она уже устала импринтировать дитто, хозяином которых становилась чуждая личность, скрывавшаяся в ее мозге, но что поделать, если то, что толкало ее на это, было сильнее тяги к наркотику. Мысль о необходимости одушевить еще несколько десятков монстров лишь углубляла ненависть молодой женщины к себе самой. Я опасался, что Риту может вскочить и попытаться положить конец своим несчастьям, вырвавшись в боевую зону, подставив себя под пули или лучи лазера раньше, чем стороны успеют прекратить огонь.
Не имея возможности помочь ей и стараясь отвлечься от собственных беспокойств, я стал задавать вопросы.
— Когда вы поняли… насчет Беты?
Сначала она сделала вид, что не слышит, нервно кусая губы и поглядывая по сторонам. Я повторил вопрос. В конце концов Риту ответила, избегая смотреть на меня.
— Еще ребенком я поняла, что со мной что-то не так. Какой-то внутренний конфликт побуждал меня делать или говорить то, чего я не хотела, о чем потом сожалела. Из-за этого у меня не складывались отношения и… — Она покачала головой. — Наверное, многие подростки сталкиваются с той же проблемой. Но положение усугубилось, когда я начала импринтинг. Дитто уходили неизвестно куда или приносили только фрагменты воспоминаний. Вы понимаете, как это было унизительно. Я ведь родилась для того, чтобы заниматься этим бизнесом. Я знаю дело лучше многих специалистов «ВП». Оставалось только убеждать себя в том, что причина неудач в несовершенстве машин. Что все изменится, когда появится очередная, улучшенная модель.
Она посмотрела на меня.
— Наверное, я не хотела признать очевидное. Да уж. Это все равно что назвать океан мокрым.
— Вы пытались обратиться за помощью? Риту опустила глаза.
— Думаете, я в ней нуждаюсь?
Я едва удержался, чтобы не рассмеяться. Невероятная сила подавления! Задавать такой вопрос в данных обстоятельствах!
— Когда я начала понимать? — продолжала она после паузы. — Несколько недель назад я подслушала разговор отца с Энеем. Они спорили о том, сообщать ли о достигнутых прорывах вроде продления жизни дитто. Эней заявил, что методика еще не отработана, и пожаловался на то, что исследования Йосила направлены на решение неких мистических задач, например, негомологический импринтинг…
Я старался ее слушать. Мне действительно было интересно. Но в туннеле было так душно и жарко… Я невольно спрашивал себя, не проявляются ли таким образом симптомы какой-нибудь заразы, которую я подхватил в хранилище. Может, сверхбыстрые патогены уже разъедают мою плоть?
Я не желал думать об этом! Как и Риту, мне хотелось отвлечься от мрачных мыслей.
— Э… не объясняют ли эти ссоры с Энеем внезапное бегство вашего отца?
— Может быть… Но они всегда спорили… как братья. Еще с того времени, как Эней купил патент на метод Бевисова — Махарала и начал анимировать свои движущиеся куклы. Обычно они успокаивались и находили взаимоприемлемое решение.
— Но не в этот раз, — возразил я. — Каолин…
— …обвинил Йосила в том, что тот крадет файлы и оборудование! Эней был в ярости, но сдерживался, как будто отец имел над ним какую-то власть. Как будто существовало что-то такое, во что даже президент «Всемирных печей» не мог вмешаться.
— Шантаж? — предположил я. — Когда я заехал за вами во вторник вечером, Каолин рыскал по дому Махарала. Может быть, искал какие-то улики, которые нужно было уничтожить после убийства Йосила…
— Нет. — Риту покачала головой. — Перед тем как он ушел в последний раз, я слышала, что сказал отец Энею: «Я твоя единственная надежда, так что не вставай у меня на пути, если уж не осмеливаешься помочь». Звучит пугающе, согласна, но на шантаж не похоже. Да и не верится мне, что Эней способен убить.
— Однако же один из его дитто стрелял в нас прошлой ночью на шоссе.
В арьергарде, там, где отряд Беты отбивал атаки неизвестного противника, послышались громкие взрывы. В глазах Риту заметалась паника, но дочь Махарала справилась со страхом. Вообще она вела себя по-своему смело.
— Я думала об этом. Знаете, Эней беспокоился не только из-за моего отца, но и… из-за Беты. — В последнее слово она вложила все свое презрение. — Каолин потратил целое состояние на создание системы безопасности и страховку, стараясь не допустить Бету к технологиям и материалам «ВП». Должно быть, в какой-то момент он открыл правду о моей второй половине. — Она кивнула в сторону нашего стража. — Представляете, каким ударом стало для него открытие! Бета знал все, что знала я. И Эней не мог ни подать в суд, ни отомстить, не повредив мне…. той самой Риту Махарал, к которой всегда относился как к дочери. Поговорить со мной на эту тему он тоже не мог, потому что Бета сразу бы все понял. Так что меня старались держать в неведении.
— Но, может быть, Каолин тревожился из-за того, что имел основания подозревать сговор Беты и Йосила Махарала.
— Эней сошел бы с ума!
— Тогда можно предположить, что голем на шоссе стрелял в нас потому, что принял вас за Бету, — заключил я. — Вы же были замаскированы. А я-то думал, что сам был его целью! Но в таком случае, кто послал ракету в мой дом…
Залетевшая издалека пуля срикошетила о потолок. Риту пригнулась и уже не в первый раз подалась ко мне. Наверное, если бы мы прижались друг к другу, в этом не было бы ничего неестественного. Но я отодвинулся, держа дистанцию. Кто знает, какая во мне может быть зараза?
За неимением лучшего, оставалось только разговаривать. Наклонив голову, я заглянул в ее глаза.
— А ваш отец? Чем таким он здесь занимался, что напугал Каолина? Зачем похищать оружие и големов из правительственных резервов? А отравляющие боевые вещества… Риту, что здесь происходит после его смерти?
Не выдержав моего пристального взгляда, она отодвинулась и обхватила голову руками. Голос ее задрожал.
— Я ничего об этом не знаю!
— Оставьте ее в покое, Моррис.
Это раненый голем-сторож, за могучей спиной которого мы укрывались до сих пор. Теперь его бесстрастное квадратное лицо повернулось ко мне. И все же в голосе давнего врага звучит привычное высокомерие. Даже узнав, что Бета всего лишь порождение невротической компенсации, я не смог избавиться от ненависти к преступнику.
— Вы не ошиблись, мы действительно достигли договоренности, Йосил и я. Он поставил мне нужное количество сделанных на заказ заготовок, так что мои двойники могли, например, мгновенно менять цвет.
— Шутите.
— Нисколько. Йосил отправлял их прямо в холодильники Риту, а я, работая, так сказать, изнутри, делал так, чтобы она никогда их не проверяла. Таким образом нам удавалось создавать видимость успеха, когда часть ее дитто выполняли приказы хозяйки, сводя к минимуму ее волнения и подозрения. Все шло отлично… до недавних пор.
— А что получал Махарал?
— Я обучил его искусству уходить от слежки. Поделился своими методами. Полезными оказались и мои связи в преступном мире. В общем, мы были как отец и сын. — Голем подмигнул Риту, которая вздрогнула и отвернулась. Бета улыбнулся мне с видом победителя. — Подозреваю, что папочке всегда хотелось иметь сына.
Жестокость родственников отвратительна, как и деструктивная ненависть, обращенная на себя самого. Здесь было что-то среднее.
— Должен признать, — продолжал Бета, — что в последние дни с ней пришлось нелегко. Узнав обо мне, Риту перестала подходить к импринтеру и уничтожила всех Бета, являвшихся для разгрузки. Запасов не хватало…
— Тот дитто, которого я нашел неподалеку от Теллер-билдинг?..
— Бац! — Бета выставил палец, имитируя выстрел. — Его уничтожила Риту. А потом замаскировалась и отправилась с вами на юг. — Он покачал головой. — Да, ее решительность стала для меня сюрпризом. Мне удалось лишь предпринять кое-что изнутри. Молодец, Альфа!
— Как трогательно! — заметил я, взглянув на Риту, которая не проронила ни слова. — Значит, у отца вы были любимчиком. Поэтому и пробиваетесь в папашину лабораторию?
Еще до того, как он ответил, в голове у меня что-то щелкнуло.
— Так, значит, в лаборатории кто-то есть! И этот кто-то планирует применить бактериологическое оружие. Это убийца Йосила? Хотите отомстить за отца?
Помолчав, Бета кивнул.
— Можно сказать и так, Моррис. И раз уж вы узнаете скрытую правду, — он повернулся к Риту, — то знайте, что с нашим отцом у нас намного больше общего, чем вы представляете.
Впервые за все время Риту посмотрела в глаза голема.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что такой гений никогда бы не удовлетворился границами одной личности или одного мозга. У Йосила расщепление выражено не так сильно, но…
Я вскинул голову. Ну конечно! Мне вспомнился наш разговор в пустыне — Риту постоянно возвращалась к одной и той же теме: создатель погибает от рук своего творения, становится жертвой своей темной половины. В случае с Риту техника вызвала к жизни ее внутренний кошмар, усилив неприятную черту личности и материализовав ее в уголовника.
До какой же степени может развиваться этот синдром, если за дело возьмется виртуоз?
— Тогда Махарал…
Я не успел закончить — по коридору пронеслось эхо пронзительного свиста.
Бета удовлетворенно хмыкнул.
— Пора! — Голем неуклюже поднялся, оберегая серьезно поврежденный левый бок, и дал знак мне с Риту следовать за ним. — Путь свободен.
Увидев, что Риту задрожала, он добавил:
— Представь себе небольшое семейное торжество по случаю воссоединения. Пойдем посмотрим, чем стал отец.
Там не было света, и я не знал, сколько времени ушло на то, чтобы добраться до верха, карабкаясь со ступеньки на ступеньку, отталкиваясь полупарализованной ногой, подтягиваясь единственной здоровой рукой, оставляя по пути отвалившиеся кусочки. Измерять этот подъем было бы совершенно невозможно, если бы не ритмичная пульсация боли, пронизывающей меня каждый раз, когда мое тело напрягалось в стремлении вверх. Я насчитал сто сорок таких пульсаций. 140 возможностей расслабиться и съехать навечно в темноту… в темноту… в темноту… но тут тьма начала рассеиваться.
Жидкий свет пролился по ступенькам. Осторожно, словно боясь, что его не хватит на все, но мне сразу стало веселее. Трудно испытывать полное отчаяние в тот самый момент, когда видишь первые лучики рассвета.
То, что это именно рассвет, подтвердилось довольно скоро, когда я увидел пролом в дальней стене небольшой комнаты, почти целиком занятой громадной машиной.
Когда я подполз ближе, то увидел странную наклоненную плоскость, на которой лежало с десяток изящных серебристых штуковин с чем-то похожим на плавники.
Стабилизаторы?
Взгляд наткнулся на символы в форме зловеще скрещенных широких сабель.
Ракеты, подумал я, сопротивляясь наступлению слабости. А это автоматическая система пуска.
И… ряд электронных дисплеев внезапно вспыхнул, оживая.
Система включилась.
По мере того как я разрастаюсь, наполняюсь знанием, я все лучше понимаю, что именно привело моего мучителя сюда и сейчас. Такие великие перспективы! Но чем ближе в последние месяцы подбирался Махарал к этому величию, тем больше оно пугало беднягу. И удивляться тут нечему, ведь он стоял один на вершине купола, возводимого на протяжении тысячелетий величайшими умами человечества, каждый из которых по-своему сражался с тьмой.
Поначалу эта борьба шла тяжело, и неудачи перевешивали удачи. Да и чего могли добиться примитивные мужчины и женщины, какие тайны могли они постичь без огня и электричества, без биохимии и диттотехнологии? Смутно подозревая, что жизнь представляет собой нечто большее, чем борьба за выживание, древние мудрецы сосредоточили свое внимание на бесценном даре — способности к словам. Словам убеждения, словам иллюзий. Словам магической силы. Словам, проповедующим любовь и моральное усовершенствование. Словам увещевающей молитвы.
Называйте это магией или верой. Принимая желаемое за действительное или преисполненные надеждой — но больше ничем, — они верили, что одних слов будет достаточно, если произносить их искренне, в правильном порядке, сопровождая чистыми помыслами и благими делами.
Пришедшие им на смену открыли величие математики и решили, что она — ключ. От гармонии Пифагора и нумерологических головоломок вроде Каббалы до элегантных сверхсложных теорий, математика представлялась языком самого Бога, тем кодом, которым Он записал план творения. Как и квантовая механика — тонкая сортировка угрюмых фермионов и жизнерадостных босонов, — все эти гордые и самодовольные уравнения становились кирпичиками растущего строения. Нет, его фундаментом. Настоящим прочным основанием.
Но этого было недостаточно. Звезды, к которым нам так хотелось дотянуться, оставались слишком далеко. Математика и физика могли только измерить громадную пропасть, но не преодолеть ее.
То же самое и со столь восхваляемой реальностью. На какое-то время компьютеры зачаровали всех намеками на то, что виртуальные модели могут оказаться удачными заменителями реальности. Энтузиасты обещали улучшенные мыслительные способности, телепатическое восприятие и даже трансцендентную силу. Но великие порталы так и остались закрытыми. А киберчудо превратилось в набор полезных инструментов — еще один кирпичик в возводимом куполе.
Во времена наших дедушек и бабушек королевой наук была биология. Расшифровать геном, протеом и их тонкое взаимодействие с фенотипом! Решить загадку экологии и достичь равновесия по важности равнялось приручению огня или отказу от привычки вести тотальные войны.
Но где же ответы на по-настоящему глубокие вопросы?
Их обещала дать религия, правда, всегда в туманных выражениях и отступая от одной проведенной на песке линии к другой. «Не заглядывайте за эту грань», — говорили Галилею, Хатгону, Дарвину, фон Найману, Крику, с достоинством отходя под натиском последнего наступления науки и затем очерчивая очередной священный периметр на неясной границе знаний.
«Здесь начинаются владения Бога, где лишь вера может быть проводником. Пусть вы проникли в тайны времени и материи, создали жизнь в пробирке и даже заселили Землю толпами двойников, но человек никогда не вступит в область бессмертной души».
И лишь теперь мы пересекаем эту грань. Йосил и я, вооруженные не добродетелью, но знанием, применяя все достижения «человека технологического» за десять тысяч лет мучительной борьбы с тьмой невежества.
Но прежде, чем приключение начнется, надо урегулировать один вопрос.
Кто из нас будет волной, а кто серфингистом?
Да, и еще одно.
Правильно ли начинать столь дерзкое предприятие с ужасного преступления?
ДитЙосил отводит платформу в сторону, готовясь взобраться на нее и отправить свое последнее тело в глазер, прямо между двумя зеркалами. Никаких нервных разглагольствований о философии и метафизике — я ощущаю басовую ноту страха в его Постоянной Волне. Столь мощную, что бедняга Серый теряет дар речи. Должно быть, такой же страх испытал реальный Йосил в понедельник, когда увидел, что ситуация выходит из-под его контроля и придется заплатить по максимуму.
Страх усугубляется еще и тем, что последние механические защитники туннеля падают перед наступающей армией…
…а приборы наконец показывают дитЙосилу, что с его драгоценным планом что-то не так. Данные совсем другие, абсолютно другие! Похоже, он все же догадывается, что я все еще здесь, что я не потерял самосознание, не превратился в послушный носитель, а, наоборот, оседлал цунами! И с каждой секундой набираю мощь.
Маятник нацелен так, чтобы пройти через самое сердце глазера. И я вдруг сознаю… Будет больно. Будет даже хуже, чем все то, что мне пришлось испытать в органической или диттоформе.
Теперь я понимаю, как все должно сработать. Внутренний огонь Йосила станет искрой для энергии глазера, и тот начнет впечатывать его личность в волноформу.
Хотя в плане произошел сбой, замысел Махарала может быть реализован. Йосил может взять верх надо мной, стереть меня!
Или мы уничтожим друг друга, оставив после себя бесконтрольный, самоподпитывающийся луч духовной эссенции, который вырвется отсюда, как всепожирающий смерч. Психоциклон…
Я думал, что меня уже ничем не испугать. Ошибался. Теперь я хочу лишь вернуться к созерцанию мерцающих душ. К созерцанию той нетронутой территории, намного превышающей размеры любого неисследованного континента, более обещающей, чем какая-нибудь галактика, но пока еще почти не колонизованной и населенной лишь несколькими миллиардами крошечных пятнышек водорослей, разбросанных по узкой полоске берега, пятнышек, не подозревающих о том, что их ждет.
Мое внимание привлекает одно скопление этих ни о чем не догадывающихся водорослей — два-три миллиона, — избранных мишенью, назначенных для жертвоприношения. Как слуги, сопровождавшие вавилонского монарха к гробнице, они исполняют роль второго плана. Умрут, отдав энергию душ, свою потенцию лучу. Они вознесут Постоянную Волну на новые уровни.
Древние назвали бы это «некромантией», извлечением магической силы из мистического могущества самой смерти. Но, как ни называй, преступление останется мерзким и отвратительным…
…а я уже почти смирился с ним. Решил, что тлеющие угольки умирающих человеческих душ, рвущихся в последний миг к полету, к свободе, а потом их пепельные оттиски, вспыхнут не зря, что их безрассудные надежды окажутся вознагражденными, да?
Узрев бескрайний континент Бессмертной Воли, манящий богатством возможностей, стану ли я всерьез беспокоиться из-за кучки водорослей на берегу?
Вот только…
Один из «светлячков» раздражает меня. Как камешек в ботинке. Как гвоздь под задницей! Ландшафт души не измеряется в метрах, но эта искорка была совсем рядом, цепляясь ко мне, как тень. И только теперь я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на докучливое пятнышко внимательнее, и обнаруживаю…
…это же я!
Точнее, живой, дышащий Альберт Моррис, источник той самой Постоянной Волны, которую я так усилил. Я ощущаю его физическую близость. Его присутствие, он наполняет пространство всеми своими древними органическими страхами, побуждениями, симпатиями. Нервный и при этом, как всегда, упрямый, он настолько близок, что мы можем соприкоснуться.
Как же так?
ДитЙосил утверждал, что убил Морриса украденной с базы ракетой! Гибель тела должна была освободить душу, сбросить якорь. Я видел новости, видел сгоревший дом и сад… и тем не менее я жив.
Так вот, должно быть, почему моя личность, мое самосознание не стерлось! Волна, исходящая из органического источника, продолжала реимпринтировать…
Великолепно. Я рад, что нахожусь здесь. Но как же теперь? Помешает ли эксперименту присутствие Альберта? Сработает ли якорь, выдержит ли он, когда придет решающий момент, и мы попытаемся взлететь?
Призрак Йосила уже пристегнулся к платформе. В дверь уже ломятся вражеские солдаты, так что оттягивать дальше нельзя. Готовясь запустить маятник, он собирает мужество, чтобы отдать голосовую команду.
— Инициировать заключительную стадию! — кричит Махарал. — Запустить ракеты!
Ну вот. В ожидании схватки я ощущаю уверенность. Что бы ни случилось с городом, моей вины в этом нет. Массовое убийство — не моих рук дело. Карма жертв не может повлиять на меня.
Я такая же жертва, как и все прочие. Верно?
Я сделаю так, что их смерть не будет напрасной.
В проломе виднелась одна-единственная звездочка, помигивавшая, как сигнал готовности, на темной панели машины, занимавшей почти всю комнату. Когда механизм ожил, я не столько услышал гул, сколько ощутил зловещую вибрацию пола. Обтекаемые предметы с мрачными символами на «плавниках» подались к фидеру магазина. Мне не понадобилось много времени, чтобы узнать автоматическую пусковую установку. Черт. Нехорошо. Плохо.
Наверное, тебе стоит остановиться. Мне нужны были не шуточки, а идеи… как это сделать. Как помешать ракетному залпу.
На высоте примерно плеча стоящего человека горели кнопки. Одна из них могла отключить установку. Но как одноногому и однорукому добраться до нее? Зацепиться не за что. Как одноногому и однорукому, распростертому на полу дитто дотянуться до панели?
— Не… могу… — вырывается из моего горла хриплый шепот. — Слишком далеко. Импровизируй.
Я огляделся — ни стула, ни подходящего выступа, ни какого-нибудь инструмента. Ни даже камня, который можно было бы бросить. Дешевая одежда, подаренная Каолином полвека назад, износилась, превратившись в бесполезные лохмотья. Цель захвачена. Наведение.
На «бегущей строке» за грозными словами пошел ряд чисел. Даже в своем плачевном состоянии я узнал расстояние и направление.
Какой-то маньяк собирается ударить по городу!
Наверное, Бета. Конечно, это он убил профессора Махарала, чтобы завладеть лабораторией. Почему? Единственное объяснение — Бета впал в отчаяние, когда его подпольная империя рухнула, и он остался ни с чем. Злодей надеялся учинить хаос, чтобы отвлечь власти неотложными проблемами от поимки дитнэппера.
Беспомощный и отчаявшийся, я лежал на полу, зная, что эта теория бессмысленна и глупа. Но разве это важно? Важно было остановить его. Любым способом. Даже ценой моей жалкой жизни. Я уже пожертвовал рукой. Чем еще я мог…
Крик сорвался с моих потрескавшихся губ. Есть вещи, которые становятся очевидными только после того, как о них подумаешь.
У меня был один инструмент, который еще мог сработать, если поспешить.
Конечно, нелегко… но жизнь вообще — нелегкая штука.
Армия из похищенных боевых големов наконец прорвалась. Пока нас с Риту вели мимо последних павших в сражении роботов-защитников в противоположную сторону на помощь арьергарду. Долго ли они собирались продержаться против сил, наступавших со стороны базы?
Вряд ли. У меня было чувство, что теперь события пойдут в ускоренном режиме.
Так-то оно и лучше. Времени у меня немного.
По периметру бронированной двери с огромной дырой, прожженной посредине, вился дымок. Нас встретили волны тепла, поступавшие из святая святых Йосила Махарала. Мы с Риту оказались перед чем-то, напоминающим грот, почти до предела заставленный краденым — если судить по знакомым логотипам «ВП» — оборудованием. Очевидно, именно из-за этих машин у Каолина и Йосила вышла размолвка.
Что, черт возьми, он со всем этим делал? Наверное, занимался исследованиями, против которых выступал глава «Всемирных печей».
«Проклятие Франкенштейна».
Из противоположных углов комнаты смотрели друг на друга два дитто, Красный и Серый, соединенные с аппаратами для разгрузки памяти. Громадные змеевики-антенны целились в обоих бедолаг под самыми разными углами, а между големами раскачивалась, наподобие маятника, платформа, на которой, как на качелях, устроился еще один дитто.
Как же он вопил!
Это лишь часть того, что я увидел. Но меня больше интересовало то, что увидеть нельзя.
Прежде всего действительно ли я умирал от неизвестной мне болезни? После душного туннеля мне стало лучше в просторном помещении с ярким светом и прохладным воздухом. Но теперь тошнота рвалась наружу, накатывая волна за волной, выворачивая внутренности. Судя по тому, что мне приходилось читать, примерно так же чувствовали себя астронавты в те далекие времена, когда реальные люди рисковали отправляться в космос.
Вот и все, подумал я. Какой-то быстродействующий супервирус. Смерть близка.
Жаль. Я уже почти подобрался к разгадке. Что же все-таки здесь происходит?
Может, стоило остаться дома и погибнуть при взрыве ракеты? По крайней мере было бы быстрее.
Вторник вообще не лучший день для начала больших предприятий.
Клара, извини. Мне так жаль. Я пытался… А вот и еще симптомы… Или что-то с моими чувствами? Пространство между двумя неподвижными големами словно сгустилось… оно осязаемо… по нему пробегает рябь… Я не могу уловить ритм пульсации… он ускользает от меня… его невозможно зафиксировать. Это как дымовые образы-интерпретации, передающие психическое состояние маньяка.
На мгновение передо мной предстало видение — комната заполнена десятками — нет, сотнями! — идентичных призрачных существ, их число множится, но странно — места хватает всем, и они выстраиваются стройными рядами. Затем через них проходит маятник… вскипает волна… фигуры трансформируются, у них появляются лица.
А вот Йосил Махарал. Он проплыл мимо…
— Альберт, вы в порядке? — взволнованно прошептала Риту, но я оттолкнул ее руку.
Пусть считает, что я на нее злюсь. Мне не хотелось ее инфицировать.
Мне никого не хотелось инфицировать. Преодолевая тошноту, спазмы, дезориентацию, я заставил себя отвернуться от раскачивающегося на платформе голема и обвел взглядом вспомогательное оборудование. Вот.
Компьютер. Дорогущая модель, AI-XIX. Умная штуковина. Возможно, именно эта симпатичная игрушка контролирует весь процесс. Как раз то, с чем я еще в силах справиться, разбить вдребезги, не вникая в детали.
Смогу ли я дойти до него и сделать все быстро? По крайней мере — это цель. Стоявший рядом Бета — возможно, тот самый который разговаривал с нами в туннеле — внезапно закричал странным, удивившим меня жалобным голосом. Никогда не слышал, чтобы Бета так кричал.
— Йосил! Отец, остановись… мы договорились!
Черт бы побрал это импринтированное в одно из големтел стремление диктовать!
Между двумя полосами глазера поднимается новая Постоянная Волна. Вскоре она перехлестнет границы, вырвется из глиняных кукол и еще несколько недель будет подпитываться энергией умирающего города, смерти, посланной миллионами угасающих душ. Этой пищи должно хватить для полного перехода от создания к Создателю.
Пока истекают последние секунды, в лаборатории продолжается отчаянная борьба. Чья личность будет импринтирована в сотворенное глазером божество? Сейчас волноформа колеблется между двумя возможными состояниями — двумя диссонирующими дефинициями.
«Я».
Теперь ко мне присоединяется Йосил, наши волны перехлестываются, вскипая и бурля, как две несмешивающиеся жидкости. Нам обоим не нравится это противоестественное слияние. Примерно то же самое испытываешь, когда пытаешься загрузить в себя память чужого дитто, — ощущения таковы, что вторую попытку никто не предпринимает. Как можно разделить что-то, не согласовав измерения, например, право — лево? Верх — низ? Вход — выход?
Здесь все субъективно, и даже углы отражения абсолютно разные.
Общность придет, когда я наконец поднимусь над этим ландшафтом как всетрансформирующее божество. Я установлю ясные, понятные, простые и универсальные измерения, а потом приглашу всех присоединиться ко мне в бескрайнем новом космосе. Используя сырье более фундаментальное, чем вакуум, мы создадим звезды, планеты, новые земли.
Но сначала нужно захватить контроль.
Я вышел на старт первым и за последние несколько часов вырос неизмеримо. Но мой противник лучше знает теорию. И у него позиционное преимущество. С каждым качанием маятник, как нож, проходит через мягкий центр глазера. Наиболее энергетическое и восприимчивое место.
И еще. Меня отвлекает присутствие реального Альберта. Он где-то совсем близко. Красный дитто видит его непосредственно — он спускается по ступенькам, держась за перила, и выглядит чертовски плохо. Бледный, потный, дрожащий. Развалина.
И каждый его шаг отдается сотрясением глазера.
Он мой архетип… это из-за него я не потерял самосознание.
Сейчас он мешает. Стоит у меня на пути.
Бедняге Альберту, наверное, придется уйти.
Вы когда-нибудь пробовали оторвать себе ногу? Для этого необходима мотивация.
Немного легче, если вы уже разваливаетесь.
И все равно, действуя одной рукой, я добился немногого. А тем временем часики тикали, отсчитывая последние секунды перед запуском ракет.
Позволь предложить совет.
Как ни надоел мне этот голос, но пока его подсказки помогали. Вскоре я ощутил прикосновение. Словно кто-то дотронулся до моей превращающейся в корку кожи и даже проник под нее.
Этот отросток больше не часть тебя.
Представь себе это.
Отбрось его.
Используй энзимы для отторжения.
Вот так…
Мои познания в химии в лучшем случае можно назвать элементарными. Но инструкции, данные голосом, помогли. Я как будто вспомнил давно утраченный навык. Ну конечно, все же естественно, подумал я, стараясь не акцентировать внимание на том, что помощь пришла от воображаемого друга. Все просто.
Боль и слабость ушли, а оставшаяся в ноге энергия сама направила себя не на растворение, а на замораживание.
Уже следующая попытка была вознаграждена сухим треском. Я потянул сильнее, и конечность отломилась. Чуть ниже бедра.
Теперь в моей руке оказалась прекрасная копия человеческого члена, исполненная в обожженной глине, согнутая в колене. Я поднял ее. Симпатичная нога. Но не очень удобное метательное орудие. Вряд ли она обладает прекрасными аэродинамическими свойствами.
Наведение завершено, объявила надпись на контрольной панели пусковой установки. Ракета № 1 малиновой боеголовкой скользнула в желоб.
Система к пуску готова.
Машина загудела, и я понял, что у меня остался только один шанс.
Спускаясь по ступенькам, я чувствовал себя так, словно мои ступни превратились в деревянные колодки, прикрепленные к хлипким, разваренным макаронам. Я цеплялся за перила, обливаясь потом и корчась от приступов тошноты. Меня бы давно вырвало, если бы за последние дни в мой желудок попало хоть что-то, кроме нескольких протеиновых батончиков.
Конечно, голод и истощение играли свою роль, но главная причина столь быстрого упадка сил и ухудшения общего состояния заключалась в другом: наверняка я подхватил какую-то заразу, упрятанную самоуверенными генералами в тайное хранилище военной базы. Инструмент геноцида, запрещенный договором. Но разве оружие выбрасывают?
Не являются ли мои страдания предвестником скорых мучений миллионов людей? Я не знал, что происходит в лаборатории с направленными на двух распятых дитто антеннами и маятником, раскачивающимся между ними. Все это напоминало кошмар в духе Иеронима Босха.
Но я знал, что вирусы имеют к этому какое-то отношение, и ничем хорошим дело не кончится.
Значит, все просто. Я должен вмешаться.
Только вот как?
У старины Пэла есть на такой случай своя философия: «Когда не хватает ума или хитрости, просто вставляй палки в колеса».
Дурацкое кредо. Но, похоже, ничего другого не оставалось. Если чему-то помешать, то, возможно, Клара и ее друзья успеют догадаться, что здесь что-то не так. Они займутся остальным. Поэтому что бы здесь ни творилось, надо лишь найти способ вмешаться.
Главное — за что-то уцепиться. Борясь с нарастающими позывами рвоты, я сосредоточился на компьютере и… стоявшем рядом складном металлическом стуле. Вот колесо, а вот и палка. При условии, что когда я туда доберусь, у меня еще останутся силы поднимать мебель.
А вот это представлялось сомнительным, так как симптомы ухудшались. Где-то на полпути меня окружили какие-то гадкие невидимые существа с когтистыми лапами и жалами. Воображение, решил я. Мозг выдумывает объяснения сигналам тела.
Шевелись.
Отлично. Но стоило мне сделать еще пару шагов, как к фантомам добавились всплески воспоминаний, и я остановился.
Безошибочный цветочный аромат парка на Чавес-авеню. Копья и щиты над открытым гробом.
Плачущая Риту, утешаемая кем-то с кожей цвета блестящего олова.
Я прокрадываюсь по двору мимо трех ребятишек… сворачиваю и вижу пистолет в руке усмехающегося призрака…
Это не были мои личные воспоминания. Я не помнил, чтобы что-то подобное происходило с кем-либо из моих вернувшихся домой дитто. Но ощущение дежа-вю было настолько сильным, словно я наблюдал все происходившее с различных точек наблюдения.
Пробуждение в каком-то заполненном жидкостью сосуде.
Осмотр глиняных табличек с клинописными знаками… боль… невообразимая боль… причиненная машиной… эта машина усиливает полутона моей Постоянной Волны и одновременно стирает все остальное…
Продравшись сквозь толпу кусачих фантомов, я услышал вполне реальные крики. Кричали Бета и Риту и, наверное, кто-то еще. Но звуки были такие низкие, словно само время замедлило свой ход. Я разбирал лишь отдельные слова, да и в любом случае — страсти кричавших казались нематериальными. Моя нога повисла над полом.
Я почему-то знал, что еще один шаг каким-то образом усугубит ситуацию. Взглянув налево, я увидел, что стою почти на одной линии с Красным и Серым, застывшими друг напротив друга. Ближайший дитто — это был Серый — медленно повернул голову, и на меня посмотрели знакомые глаза.
И тут, совершенно неожиданно и непрошено, в мою голову проникли сбивчивые слова.
Реальный Альберт выглядит чертовски плохо. Бледный, потный, дрожащий. Развалина.
Что это? Еще один симптом?
Нет, приказал я себе. Не отвлекаться. Надо поспешить на рандеву со стулом, а до него еще метра два.
Последние дюймы… я опустил ногу на пол и…
…словно небеса обрушились на землю! В голову мне вторгся невероятно глубокий, гремящий бас.
Неужели реальный Альберт умирает?
Сколько ему осталось? Что, если органический «якорь» сорвется прежде, чем глазер выйдет на пик?
Прикинем…
Возможно, смерть подхлестнет мою волноформу, подбросит ее выше Йосила. И даже вышвырнет его из спектра!
Что за черт? Острая боль пронзила теменные доли. Я покачнулся от мощного прилива мыслей Похоже на дитторазгрузку, только…
С каждым шагом маятника мой враг атакует все отчаяннее. Никаких компромиссов. Если приз не достанется мне, то пусть не достанется никому!
Мы с Йосилом можем даже уничтожить друг друга, и тогда неуправляемая волна обрушится на город. Люди обречены, они умрут в муках… Нельзя, чтобы такие жертвы оказались напрасными.
Оглушенный могуществом этого нового существа, его громыхающими в моей голове мыслями, я спрашиваю себя: а при чем тут?..
С другой стороны, почему это невозможно? Нельзя читать мысли посторонних, только своих копий.
Реальный Альберт начинает понимать! Я помогу ему, прежде чем маятник вернется.
В любом случае он умирает. Узнав, какова ставка, Альберт сделает то, что нужно.
Мой создатель воссоединится со мной в самый подходящий момент. Как кстати!
Грохочущие в голове мысли, как пена приливной волны, были только внешним слоем чудовищной загрузки. Обхватив голову руками, я кричал, вбирая события последних дней, узнавая…
…что случилось с Серым, пропавшим во вторник в «Каолин Мэнор». Став сверхсуществом, он превратился в часть громадной машины, ужасную цель которой я только теперь начал понимать…
…кто спалил мой дом и сад — негодяй дитто, убивший собственного рига. Тот самый, который раскачивается сейчас на платформе-маятнике, вопя как сумасшедший. В следующую секунду я узнал, зачем… и что значит быть «якорем»…
…и что мне предлагают…
…и цену…
Наши структуры сплетаются. Реальный Альберт видит то, что вижу я. Благоговейный ужас охватывает его, когда перед ним возникает духовный ландшафт с разбросанными по берегу скоплениями водорослей.
Загляни поглубже, Альберт. Видишь, как возник этот ландшафт из бесконечных потенциалов Моря Дирака. Дремлющий на протяжении 10 миллиардов лет, он ждет того, кто сможет наблюдать. Того, кто сумеет…
Стоп!
Вся эта техночушь идет от дитЙосила. Пока его спектр рассекает Постоянную Волну, он пытается навязать Божественному свою точку зрения.
Сколько же еще нужно щелчков, чтобы наш конфликт разрушил все?
Решение зависит от Альберта. Реального Альберта. Решай! — говорю я маленькому органическому человечку, которым сам когда-то был. Решай же!
Наши мысли не были синхронизированы для того, измененного и усиленного «меня», время шло иначе, его голос то нарастал, то затихал. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы своим медлительным органическим мозгом ухватить суть открытия, совершенного отцом Риту. И его план закончить возведение жизненного купола.
Сколько раз я со вздохом раздражения отворачивался от мистиков, понимавших слово «душа» буквально, усматривавших за нашей банальной способностью вести несколько параллельных жизней неясную надежду — или скрытую угрозу — на то, что человечество переступило черту, за которой его ждет новая судьба.
И вот я здесь. И мне предлагают ключевую роль в величайшем событии со времен Большого Взрыва!
Чтобы получить ее, мне всего лишь надо умереть.
Это случится в любом случае. Ты лишь ускоришь событие на несколько минут.
Вообще-то мне не нравится, когда меня подталкивают.
Схвати что-нибудь. Хотя бы дубинку.
Оглядевшись, я заметил лежащий на консоли острый карандаш и не успел даже что-то подумать, как он оказался у меня в руке, а рука потянулась к правому глазу.
Одно резкое движение — и вот вам новый мир.
— О Боже, — простонал я.
И в ответ прозвучал мой собственный голос:
— Да. Я здесь. И будь уверен, это пойдет мне на пользу.
Лежа на холодном каменном полу, я держал на весу свое единственное оружие — согнутую в колене и успевшую окаменеть ногу, оторванную мной от собственного тела.
У меня был всего лишь один шанс бросить ее так, как надо. В пусковой установке что-то щелкнуло, а на экране загорелась надпись — «готов».
Зануда, направивший меня сюда, замолк. Вообще-то без публики как-то скучно.
Давай, сказал я себе.
Рука — мой единственный функционирующий орган — напряглась…
Заостренный конец карандаша приблизился к глазу. Машина послала мне сигнал поддержки. Один тычок, и родится новый мир, мир, в котором станут явью миллиарды самых отчаянных надежд.
Сколько раз я убивал себя, начиная с шестнадцатилетнего возраста?
Но то были дитто.
Мое органическое тело протестовало. Оно хотело жить!
Неделю назад подобная стычка с инстинктом заставила реального Махарала отказаться от проекта и броситься искать спасения в ночи.
— Но ты же покрепче, — ответил мне мой собственный голос. — Соединись со мной. Все будет, как при загрузке.
Когда дитто знает, что вечером вернется к своему большому «я», ему достаточно и одного дня. Разве здесь не то же самое? Святые шли на костер с гораздо меньшей уверенностью.
О'кей, — подумал я, чувствуя, как крепнет рука.
Кончик карандаша дрогнул…
Почти перед глазами замигали предупредительные огоньки.
Система диагностики быстро отыскала причину остановки — в голографическом шаре появился странный чужеродный предмет. Известие о диверсии спровоцировало острый резонанс — Красный, Серый и все их виртуальные копии заволновались.
Почему не летят ракеты?
Ага, вот и помеха — еще один «я»!
Зеленый № 2, в чьи обязанности входило чистить сортиры и подстригать лужайки… Да этот тупица уже давно должен был раствориться!
Зеленый? Тот, объявивший себя Франки и отправившийся искать самореализации? Интересно, как он здесь очутился. На экране компьютера появилась новая надпись:
Инициировано восстановление.
— Не отвлекайся, — пробормотал мой собственный голос. — Установка сама устранит неисправность. Займись делом.
Мое дело — достичь бессмертия с помощью карандаша, как это сделали Эшер и Эйнштейн. Подстегнутое адреналином, сильнее заколотилось сердце. Рептилия, примат, пещерный человек, городской житель — все пытались бунтовать. Но теперь духовная решимость сильнее инстинкта.
Как при загрузке, подумал я, собираясь с силами.
Карандаш отдернулся — меня опять что-то отвлекло.
На это раз боль. Ослепляющая, пронзительная, яркая…
Йосил понял мой план — как смерть реального Альберта может отбросить его в сторону!
Йосил реагирует, направляя поток рафинированной боли на Альберта.
Бедняга Альберт мычит от боли, видя огонь, чувствуя запах серы. Адские боли невыносимы для животной плоти. Бежать! Или драться!
Голем Йосила кричит с качелей, призывая свою дочь спуститься вниз, оттолкнуть Альберта и занять его место в луче!
Тогда, клянется он, их соглашение останется в силе. Но сейчас ей надо поспешить.
Остались секунды. Мне надо вернуть Альберта в фокус. Показать ему, что боль — это только иллюзия.
— Боль — это только иллюзия, — убеждает меня мой собственный голос. С моего языка срываются слова, пришедшие извне. — Боль — это мираж по сравнению с гиперреальностью великого ландшафта душ.
— Смотри, Альберт.
— Смотри!
И вновь передо мной простерлась величественная панорама, превосходящая все земные красоты. Призывающая отойти от края адской бездны, предлагающая взамен небывалые возможности «небес».
Чувственные наслаждения рая!
Блаженство понимания и любви.
Никаких фокусов и обманов. Все бесчисленные высоты, к которым только может стремиться дух, — мои. Нужно только отказаться от суетного мира.
Не мои — наши, — подумал я, представляя лучший мир для всех. Всех людей.
Сработало!
Мои животные инстинкты и желания отступили, смягчились, сопротивление ослабло.
И все же…
Проникая за неведомые горизонты, я чувствовал близкое мерцание зеленого дитто, почти неподвижного обрубка, распростертого на холодном полу какой-то комнаты в верхней части этого лабиринта и беспомощно наблюдающего за попыткой пускового механизма избавиться от жалкой керамической ноги. Мужественная жертва голема лишь ненадолго отсрочила неминуемую гибель города. В лучшем случае на несколько минут.
Конечно, он ничего не знает ни об открывающихся широких горизонтах, ни о всеобщем благе, ожидающем человечество за новой чертой, ни о бескрайней вселенной духа.
И все же…
И все же…
Что-то было такое… что-то непередаваемо трогательное в том, как он лежал там, со всевозрастающим отчаянием наблюдая за крушением своей последней надежды и сознавая бесполезность, тщетность своей жалкой, благородной попытки остановить машину, приведенную в действие гением.
Непрошеные чувства поднялись во мне. Сначала — мягкое, осторожное прикосновение, потом запершило в горле…
А потом… удивленный смешок.
Мне было смешно! Я смотрел на эту незадачливую, изуродованную, доживающую последние минуты жизни пародию на самого себя, на это несчастное, барахтающееся, никому не нужное существо, лишенное всех возможностей помешать машине, но все равно пытающееся вмешаться, и мне было…
Не знаю… Картина была трогательная, трагичная и забавная.
Слезы вперемешку со смехом хлынули, как давно кипевшая и наконец нашедшая трещину в земной коре магма. Я смеялся над этим уродом, его смелостью… незадачливостью и несгибаемым упрямством. Смех шел не от разума, а от чего-то иного, от нутра, от… души?
И в этот момент мне все стало абсолютно ясно.
Я не собирался становиться богом.
Да, мне показали грандиозные перспективы. Да, мне осталось лишь сделать шаг, согласиться, чтобы возможности стали реальностями. Но в показанной мне величественной картине кое-чего недоставало. В ней не было места юмору!
Да и откуда ему там взяться? Любой «совершенный» мир уничтожает трагедию, так? Идеал и трагедия несовместимы, верно? Но избавляясь от трагедии, мы лишаем себя возможности по-человечески ответить на вызов судьбы, ответить с той безрассудной дерзостью, которая придает достоинство самому напрасному жесту, самой тщетной попытке противостоять невыносимой несправедливости.
О черт! У меня было куда больше общего с побитым жизнью Зеленым, чем самодовольным, напыщенным, возомнившим себя богом Серым.
И сразу же все прояснилось, словно окутывавшие меня клубы тумана внезапно рассеялись. Почувствовав себя целым и здоровым, я презрительно фыркнул и запустил дурацкий карандаш в угол комнаты.
Так, а где же тот складной стул?
Невероятно! Он отверг предложение!
Что еще хуже, реальный Альберт собирается вмешаться. Я могу остановить его. Просто взять и сжать его бьющееся сердце. Вскрыть артерию.
Я делаю ему одолжение.
Похоже, чтобы взять приз, мне нужно не только одолеть Йосила, я должен имитировать его, стать таким, как он. Сокрушить мои другие «Я».
Я отвернулся от волноусилителя и, оглядевшись, обнаружил то, что искал, прямо перед собой. Наверное, Пэл одобрил бы мой выбор. Я схватил стул, занес его над головой и, снова ощущая в себе силу и готовность действовать, обрушил его на голографический «пузырь» компьютера.
Восстановление завершено на 60%, успел сообщить «пузырь» перед тем, как разлететься на блестящие кусочки. Доволен? Конечно, но это всего лишь «пузырь». Подлинное сверхпроводящее сердце AI-XIX находилось ниже, в оболочке из сжатого фенола.
Стул уже взлетел над головой, когда кто-то вскрикнул. Риту или Бета. Впрочем, какое это имело значение?
Едва успев нанести второй удар, я почувствовал, что мне больно, но ведь меня учили, что такого понятия, как боль, не существует!
Оболочка треснула. Еще парочка хороших ударов плюс молитва в надежде на то, что профессор Махарал не потратился на запасную систему. Я поднял стул, и в этот момент мои губы задвигались, произнося слова созданного глазером мегасущества.
— Альберт… Йосил и я сошлись на том… тебя необходимо остановить.
Мне хотелось послать их ко всем чертям, но невидимые пальцы сжали сердце, и меня повело в сторону.
— Извини… Альберт… Так нужно, — прошептали губы. — И так будет.
— Ну нет, не будет.
Другой голос, незнакомый и звучный, наполнил мою голову. И сразу же холодные пальцы разжались, и я вздохнул, пытаясь удержаться на ногах. Перед глазами еще плыли черные круги. Но я уже не мог сдаться. Не мог, увидев, что сделал Зеленый.
Сцепив зубы и собравшись с силами, я еще раз врезал стулом по феноловой оболочке.
Получилось?
Я посмотрел на пусковую установку — моя бывшая нога застряла в аппарели. Машина остановилась, застонала и пожаловалась:
— Неисправность в пусковой установке.
Меня охватил близкий к экзальтации восторг. Однако триумфу была суждена недолгая жизнь. За первым сообщением последовало второе, понравившееся мне куда меньше.
— Инициировано восстановление, — сообщил экран, и тут же с полдесятка обслуживающих дронов выскочили из ремонтного отсека и проворно, как рабочие муравьи, побежали к источнику проблемы. Ухватившись за мою окаменевшую конечность, они принялись дергать ее, а двое даже включили миниатюрные горелки.
Тем временем первая ракета загудела. Не знай я ее лучше, решил бы, что ей надоело ждать.
Хотя двигаться стало труднее, я все же попытался подползти поближе, пользуясь единственным, что у меня еще осталось. Может быть, дронов еще удалось бы как-то отвлечь, подав команду внушительным голосом…
…но из горла выполз лишь сухой, сдавленный хрип. Что ж, в конце концов, я же почти мусор.
Не имея возможности помешать дронам, я мог лишь беспомощно наблюдать за ними. А вообще-то интересно, зачем Бете понадобилось стрелять по городу ракетами, нашпигованными этой заразной дрянью? Да, варварский террористический акт отвлек бы внимание властей, заставив их на время забыть о каком-то дитнэппере. Возможно, позабылась бы даже попытка диверсии против «Всемирных печей»…
Но все равно получалась бессмыслица! Только идиот мог рассчитывать на то, что копы никогда ничего не узнают. В наше время как ни старайся, а след все равно оставишь. Да и вообще, ракетное нападение на город не вяжется с таким персонажем, как Бета.
А если это затеял не он? Детектив всегда должен быть готов отбросить ошибочную рабочую гипотезу.
Итак? Если пилотом «харлея» был не Бета, то тогда кто?
Кто-то, кто хотел проследить за Риту Махарал и найти убежище ее отца.
Кто-то, кто сумел с подозрительной легкостью обнаружить «вольво» в пустыне.
Кто-то, кто, должно быть, хорошо изучил Бету, чтобы выдавать себя за моего злейшего врага, кто знал обо всем случившемся у королевы Ирэн.
Кто-то, кто быстро получил сведения о моей и Пэллоида встрече с Гадарином, Лумом и Пэлом и успел прислать в Диттотаун отряд бандитов.
С учетом этого можно было объяснить и то, как нам с «Бетой» посчастливилось бежать от «восковых» после их налета на явочную квартиру Пэла. Побег был спланирован. Отсюда и своевременное, в последний момент, появление скутера. Я понял это еще тогда, а теперь…
Я моргнул (хотя веко уже отвалилось), чувствуя, что приблизился к разгадке.
Фактически…
Впрочем, какое теперь это имеет значение. Когда ракеты ударят по городу, кого будут интересовать детали? На первое место выйдет вопрос выживания.
— Восстановление завершено на восемьдесят процентов.
Ну…
Лежа на полу, я знал, что пришла пора отправляться на рандеву с мусорным баком. Хватит воевать. Растворение принесет облегчение.
Время настало превратиться в пятно на полу.
Я уже приготовился…
Но тут что-то щелкнуло, и на экране вспыхнули красные слова тревоги.
— Повреждение командного источника. Дисплей пусковой установки только что не фыркнул от возмущения.
— Нет подтверждения кода запуска.
— Напоминаю: согласно инструкции необходимо повторное подтверждение кода запуска вне пределов установленной боевой зоны. Повторить или запросить запасной сервер?
Какие мы важные! Однако когда машина начала останавливаться, я отнесся к ее решению с полным одобрением. Ракеты с малиновыми боеголовками убрались на свои ложа, а я подумал: «Неужели все закончилось?»
Не совсем. Дроны-ремонтники упорно трудились над моей бывшей ногой. Кроме того, связь с командным источником могла быть восстановлена в любую минуту. И тогда мне уже нечем будет остановить страшный процесс. Что-нибудь придумаешь.
— А?
А я уж думал, что мой зануда исчез.
— Так, значит, ты вернулся?
Я и не уходил.
— Ладно, это уже не важно. Важно то, что ты снова двигаешься. Двигаюсь? Куда? А главное… как?
Похоже, протестовать было бессмысленно. В любом случае ответ я уже знал. Просто он мне не нравился.
Год назад.
Вниз. По жутким каменным ступенькам. Но теперь без ног. Опираясь на единственную измученную руку и помощь гравитации.
Назад. Туда, где я еще, может быть, пригожусь. Как будто у меня есть хотя бы один шанс на тысячу.
Ладно, по меньшей мере теперь там хотя бы светло. В окно бьет свет еще одного дня. Дня, который я и не надеялся увидеть.
Вот так-то.
Во всем есть что-то приятное.
Предлагаю пошевеливаться.
Как бы я хотел придушить этого брюзгу. Но чтобы придушить, нужны две руки. И шея.
И я сделал наилучшее из того, что еще оставалось. Я стал шевелиться.
Меньше четырех минут прошло с того момента, как Риту, Бета и реальный Альберт вошли в подземную лабораторию и остановились, увидев нечто вроде цирковой арены с раскачивающимися качелями, сумасшедшим фокусником-импресарио и парой аляповатых клоунов, пришпиленных по углам. Что еще?
А еще… вполне осязаемое искривленное пространство, в котором билась, набирая силу и готовясь выплеснуться, сконцентрированная энергия. В эти минуты внизу шла битва, победитель которой смог бы импринтировать новую волну, превратиться в бога.
Кто же в конце концов обретет контроль над неведомой территорией души? Гений, нашедший к ней дорогу? Или тот, чей талант делает его пригодным как раз для этой работы?
Участники сражения даже не подумали о третьем варианте. Им и в голову не пришло, что новый континент не так уж и пустынен.
Может быть, там уже кто-то есть.
Как и большинство издаваемых органическими людьми значимых звуков, слово «уже» несет в себе скрытые подтексты. Возьмите, например, прошедшее и настоящее время — повествовательные уловки, помогающие поддержать миф о линейном времени.
Тебя это, однако, не касается. Тебя, кто был/были/есть/будут Альбертом. Твоя история — сложна, запутанна и необычна.
Ей нужен особый стиль — гибкий, доверительный, предсказательный.
Так что позволь рассказать, что я предвижу.
Прежде чем сделать что-то еще, избавься от страха.
Ну вот. Ведь легко. Да?
Страх — замечательно полезная штука для биологических существ. Тебе он не нужен.
Далее. Ты осознаешь, что твоя жизнь — какова она есть — подошла к концу.
Ты ведь, конечно, не рассчитывал выйти из этой переделки невредимым? Никакой разум, привязанный к биологическому телу, не может, взглянув на новые горизонты души, остаться прежним.
Позабудь о тех симптомах, которые ты считал признаками болезни. Вскоре ты поймешь, что с твоим животным естеством, служившим преданно и верно, все в порядке. Ощущения, принятые тобой за проявления болезни, будут диагностированы как естественные боли разъединения.
Тело будет жить. Впечатанные в него инстинкты даже не станут жаловаться, когда ты двинешься дальше.
Так или иначе, нам есть, чем заняться! Например, уяснить природу времени.
Ты заметишь, что оно как бы застыло вокруг нас. Даже маятник Йосила остановился на полушаге, а сумасшедший дитто замер с разинутым в сердитом крике ртом. Это — ортомиг. Сейчас осязаемее реальности. Узкая подвижная щель, в которой органические существа могут двигаться, действовать и воспринимать. Великие мыслители всегда знали, что время должно перемещаться, как и все остальное.
Но живые организмы, Альберт, не могут примириться с парадоксом.
Несоответствия причины и следствия опасны и вредны, как мог созидательный гений эволюции сотворить свое медленное чудо — постепенное превращение химических элементов в одушевленные существа — без огромного числа проб? Реальному миру необходимы последовательность и многочисленные неудачи, чтобы естественный отбор делал свое дело, создавая сложный порядок из хаоса. Это и есть ответ на загадку Боли. Поэтому нельзя слишком натягивать ткань времени. Достаточно небольшого щипка, чтобы мы продолжали движение по спирали, помогая создавать себя.
Растерялся? Непонятно?
Все прояснится, когда мы немного отступим назад… на неделю… к вечеру понедельника.
Нет, не пытайся идти обычным путем.
Сделай так: возьми упрямство. Смешай с небольшим количеством романтического азарта. Готово? Если да, то получишь зеленого дитто, которым ты был в тот вечер. Раненый, загнанный в угол, он пробирался по Одеон-сквер, преследуемый врагами, обстреливавшими тебя камнями.
Не старайся вспоминать. Предчувствуй! В этом измерении так легче.
Скоро ты поймешь необходимость этого.
Зеленый должен выжить, но сам.
Нужно лишь небольшое вмешательство. Достаточное, чтобы немного сдвинуть вероятность. Нечто незначительное, такое, что остается без внимания.
Итак, вперед. Эксперимент. Вскоре, в критический момент, ты решишь послать мысленный сигнал официанту, обслуживающему посетителей ресторана, чья нерасторопность отвлечет внимание от тебя.
…но только осторожно! Даже малейший толчок порождает колебания, волны. Ты еще это увидишь. Присмотрись, как разлетаются тарелки…
Потом у одного из твоих «Я» зашевелятся смутные подозрения. Случившееся будет беспокоить его, как больной зуб. Как я уже сказал, парадокс заставляет умных животных нервничать.
Йосил Махарал, при всей его гениальности и всех недостатках, вообразил, что сможет лепить исходный материал духовной, реальности так же, как глину, по своему желанию.
Но ты увидишь — этот материал куда нежнее, чем представлял себе бедняга Йосил.
Наша следующая остановка — перескочим через один день — покажется еще более странной. Мы на пустынной дороге, вдали от города, и кто-то поднимает некое непонятное оружие, собираясь уничтожить сидящих в машине. Да, это серебристый дитто, импринтированный Энеем Каолином. Отметь также резкий запах страха. Все идет не так, как ему хотелось бы. Не надо зондировать слишком глубоко! Не опускайся до таких мелочей, как кто, почему, что и где. Забудь о мотивах и преступлениях. Пусть детективную работу реального мира выполнит твой преемник. Тебя это больше не касается. Вот то, что, как я и предсказывал, ты захочешь сделать. Понаблюдать за тем, как разворачивается ситуация с засадой.
Обрати внимание и оцени, как искусно, ловко, грациозно маневрирует реальный Альберт, стараясь избежать столкновения, как жмет на газ, видя, что Платиновый целится в него и… стреляет! В линейном времени это случилось несколько дней назад, но впечатления так свежи!
Можешь предсказать, что будет потом? Вскоре ты поймешь, что там, под сияющими над пустыней звездами, нет никого, кто сохранил бы сознание. Оглушенные, сидящие в кабине Альберт и Риту не заметят, как ты воспользуешься тем, что осталось от Каолина, проникнешь внутрь, возьмешь управление «вольво» на себя…
…и отведешь машину в узкий овраг, скрытый от любопытных глаз граждан, которые из жалости могли бы слишком быстро направить туда спасателей.
Ты отвлекаешься.
Какая-то информация все еще проникает в тебя через глаза и мозг реального Альберта, приковывая тебя к тому застывшему ортомигу в подземной лаборатории. Тебя интересует, что станется с великим изобретением Махарала. Кто победит в борьбе за контроль над ним. Прорвется ли луч глазера в пространства и измерения над реальной и духовной плоскостями.
Ты хочешь знать, удастся ли реальному Альберту остановить пуск ракет. Будут ли спасены жители города? Сработает ли дублирующая система, обеспечит ли она реализацию плана Йосила.
Реальный Альберт доволен — ему удалось-таки разбить компьютер своим металлическим стулом. Но краем глаза он видит, как к нему устремляются хрупкая Риту и дюжий Бета. В кои веки их объединила общая цель. Разве не удивительно, как родственники могут преодолевать разногласия, когда что-то угрожает семье в целом?
Время перепрыгивает через несколько зарубок и снова склеивается. За эти быстро пролетевшие секунды пара успела сблизиться. Еще пара таких скачков, и они набросятся на бедного Альберта.
Но теперь Альберт замечает еще одну фигуру, появляющуюся в комнате. У этого голема бежевая спиральная раскраска. Он осматривает помещение, набитое дорогостоящим оборудованием, и, судя по всему, в нем поднимается злость!
Сначала ты решишь, что это еще одна версия Беты. Но потом осознаешь, что внешность обманчива.
Почему?
Почему так происходит? Каков общий контекст?
Об этом ты вскоре спросишь. Я дам ответ в рамках возможного. Но сначала еще несколько заданий.
Прежде всего переместимся кое-куда поближе. И в пространстве, и во времени. На полдня назад…
Вот! Альберт Моррис один в огромном подземном арсенале базы… он просматривает компьютерные записи, отыскивая следы проникновения Йосила Махарала. Неподалеку колонны пустоглазых солдат, готовых в любой момент пойти в печь, если их услуги понадобятся стране. Или если кто-то достаточно ловкий придет и призовет их на службу себе.
Воспользуешься? Тебе понадобится всего один!
Сначала поищи Риту. Более раннюю версию этой истерзанной муками души. Ты найдешь ее достаточно быстро, ненавидя себя, она все же уступает внутренней потребности и кладет свою бритую голову между полюсами тетраграматрона. Рядом уже прогреваются автопечи, готовя несколько десятков боевых големов.
Вперед! Пока она еще сопротивляется принуждению, пока еще у нее есть силы противостоять внутреннему нажиму. С таким активным противодействием Бета еще не сталкивался! Значит, первая копия будет импринтирована очень слабо. Оттолкни Бету и займи его место. Да, дитто может получить повреждения. Но в первые мгновения после выхода из печи он будет подчиняться твоим командам.
Готов? Сделал? А теперь бери этого воина с собой и пойдем искать Альберта.
Что такое? Мы собираемся спасти его?
Нет, не думаю, что Альберт сочтет это спасением. Ведь его занесет в тот ужасный туннель. Да, время петляет так, что можно только удивляться. Повторы никогда не совпадают друг с другом. Может быть, на этот раз нас что-то удивит.
Не важно.
Уверен, когда наступит критический момент, ты будешь знать, что делать.
Если уж говорить о путешествиях, то это было еще хуже, чем странствия несчастного понедельничного Зеленого по дну реки. Я не столько полз вниз, сколько кувыркался. По большей части.
А что еще делать, если у вас одна рука, разбитая голова и туловище, крошащееся от каждого удара о ступеньку? Обоняния, конечно, у меня не было — я вообще уже плохо представлял, что это такое, — но маслянистые испарения я видел, а потому и спешил оторваться от вонючих паров, ускоряющих распад — вот почему растворение приходит обычно внезапно, быстро и милосердно.
Но такая удача не для меня. Слишком я твердолобый, чтобы сдаться и мирно упокоиться в рециклере. Странно, мутация сделала меня более похожим на Альберта, чем он сам!
В конце концов — к немалому своему удивлению — я все же скатился со ступенек на ту самую площадку, откуда и начал недавно свой подъем. Когда это было? Полчаса назад? Я не жалел о решении подняться. Мне удалось — пусть даже на время — остановить запущенный кем-то процесс, грозивший гибелью миллионам людей. И вот передо мной снова развилка.
Назад — в дом Йосила, где, возможно, среди обломков скрыт работающий телефон.
Вперед — в лабораторию Махарала? Именно туда отправился пилот «харлея», хотя теперь я уже сомневался, что это был Бета. Там явно что-то происходит.
Но эти два варианта отпадали. Все, на что я был способен, это проползти еще с десяток метров. Значит, оставался третий путь — в нишу, где я видел домашний дубликатор, теплый и готовый импринтировать мою Постоянную Волну в свежую заготовку. Конечно, то, что я собирался предпринять, считалось противозаконным. Меня могли даже оштрафовать, если бы застукали с поличным. С другой стороны, почти каждый хотя бы раз делал это.
Правда, учитывая мое нынешнее состояние, в результате может получиться какой-нибудь слюнявый монстр.
Но многого от него и не потребуется. Выйти из печи, подняться наверх и разбить пусковую установку. Легко!
Мои внутренние часики тикали, наверху активно трудились дроны, в любой момент код мог быть восстановлен, и тогда ракеты умчались бы к цели. Лежа на полу, я ощутил вибрацию, ритмичную и усиливающуюся с каждой секундой.
Моторы и колеса, подумал я.
И еще что-то… похожее на топот бегущих ног.
Далее ты уже знаешь, что это новое для тебя измерение гораздо больше, чем могло показаться.
И оно обитаемо.
А ты думал, что вся вселенная только и ждала появления человека?
Ну, в некотором смысле так и есть.
Наш космос лишь один из триллионов, выброшенных неким плодовитым ядром, чьи дочери, черные дыры, породили бесчисленное множество вселенных, каждая из которых взрывается, расширяется и остывает в виде миллиардов галактик, в свою очередь создающих собственные черные дыры, и так далее…
Конечно, в ходе этих экспериментов появляется разум, но случается это гораздо реже, чем ты можешь себе представить.
Еще реже встречаются существа из земной плоти, которые смотрят на звезды и жаждут добраться до них через громадные пространства космоса.
Почти исключениями являются те, кто находит другой путь, в обход холодного вакуума, прямиком к неизмеримо более богатым месторождениям. Таких можно назвать уникальными. Отсюда и громадная пустота того, что Махарал драматично описал как «духовная плоскость». Это более глубокий континуум, состоящий из материала, принципиально отличающегося от энергии и материи. Вот туда, перешагнув невидимую грань, и намеревался попасть Махарал.
Вы настоящие раритеты, люди с горячей душой. У вас столько недостатков. Вы изумительно сообразительны. Видеть, как вы просыпаетесь… как начинаете выбирать…
Это большая привилегия.
Ты уже догадываешься, кто и что Я?
Голос, который и ты принимал за внутренний… скоро ты заметишь, что Я никогда не отдаю команд, даже не настаиваю на своих предложениях. По большей части я лишь предвижу, комментирую и предсказываю.
Нет, я не твой Вергилий. Не монстр, не фонтан мудрости. Я твое эхо, ты-кто-был-Альбертом-много-большим. Способ помнить то, что ты еще не узнал. Одно из многочисленных удобств, к которым ты вскоре привыкаешь там, где парадокс — это нормальное жизненное явление.
Назад в ортомиг — где события рывками, с остановками движутся вперед, к развязке. Все три качания маятника. Пока глазер накапливает энергию, готовую прорваться независимо от того, импринтирует в нее человек свою личность или нет. Независимо от того, поддержит ее или нет город мертвых душ, объединившихся в оргии некрофагии.
Что, тебе это еще не безразлично? Ну хорошо, тогда позволь предречь, что ты снова вернешься назад, чтобы чуть-чуть подтолкнуть события. Действуй.
Ты обнаружишь Зеленого, называющегося себя «Франки»… То, что от него осталось… менее чем за час до ортомомента. Да, вон там, через пару секунд после того, как крышка скутера отрубила ему руку, и он, пробив крышу домика, рухнул вместе с кучей мусора на пол гостиной.
В этот момент ему не повредила бы небольшая поддержка. А что сделаешь ты?
Отругаешь за то, что он лежит в пыли, глядя на улетающий «харлей», чувствуя себя разбитым и готовым сдаться?
А попробуй имитировать мой пророческий тон, а потом послушай, как отреагирует Зеленый!
Жаль только, что Клара не узнает всей этой истории.
О, черт. Ну что за противный голос, сидящий в глубине меня. Зачем напоминать? Если бы я мог, я бы вырвал его из себя!
Заткнись и дай мне умереть.
— Будешь лежать и позволишь им остаться безнаказанными?
Дерьмо. Что толку вырывать его из некоего уголка души дешевого зеленого голема, рожденного Франки… ставшего призраком… и вот-вот превратящегося в растворяющийся труп.
— Кто труп? Говори за себя.
Какая ирония! Какое остроумие! И хотя я постарался сделать вид, что ничего не слышу, со мной вдруг произошло нечто удивительное. Моя правая рука шевельнулась, дрожащие пальцы распрямились. Потом дернулась левая нога…
Ну что же, может, и поможет.
Перепачканный Зеленый двигается! Закрепи успех, поддразни его, пока он ползет по гроту, поддержи, пока карабкается по темной лестнице и дальше.
Только не переоценивай важность и значение своих понуканий, материализацию твоего присутствия в качестве наблюдателя. В реальном мире причин и следствий такие вещи значат намного меньше, чем физическое действие. Зеленый вполне мог справиться и без твоего/моего/нашего вмешательства.
Не важно. Сделай это, подтолкни его. Поможешь спасти миллионы жизней и повернуть Постоянную Волну к другому предназначению. Так что — вперед!
А теперь, может быть, вернешься на несколько часов назад, в комнату Пэла. Шепни Зеленому, пусть прислушается… Да, конечно, конечно… Ты уже это делаешь. Вмешиваешься всегда в начале. Это часть учебы.
Возвращение в ортомиг.
Маятник только что качнулся еще один раз, словно тикнули гигантские часы. Удивительные резонансы вызывают возмущение Постоянной Волны, отдаваясь тревогой обоих застывших конкурентов. Амплитуды вероятностей падают, как костяшки домино.
Сражение закончено. Они уже не в состоянии контролировать что-либо.
Для Йосила это известие равнозначно катастрофе. Ракеты могут не полететь! Смертоносный вирусный дождь не прольется на город, и луч глазера не получит столь нужной подпитки. Повиснув над жилыми кварталами, он соберет лишь жалкий урожай освободившихся душ. Несколько тысяч умерших — обычная суточная норма — обнаружат, что жизнь после смерти совсем не похожа на то, чему учит церковь.
Йосил в отчаянии — столь скудное подкрепление не даст глазеру необходимого толчка. И он не сможет стать духовным монстром, способным подчинить своей воле новый мир.
Вторая личность — пристанищем которой был Альберт Моррис — поддалась мечте Йосила, приняла ее, как свою собственную. Сможет ли этот второй смириться с тем, что все закончено, и найти для себя более скромную цель?
Кто еще желает помахать кулаками? Пока глазер приближается к разрядке, органическое тело реального Альберта колеблется вдоль оси луча, как якорь при надвигающемся шторме…
Риту и Бета уже рядом, они тянутся к Альберту, единые в стремлении оттащить его в сторону, а то и сделать кое-что похуже.
Знаю, тебе хочется прозондировать измученную душу Риту. Давай, воспользуйся силой новых восприятий. Ты поймешь, какое преступление послужило толчком, приведшим в действие целую цепь трагических событий…
…поймешь, почему ее синдром так напоминает тот, от которого страдает Йосил, и даже превосходит его по силе проявления.
Дело не только в генах, но и в травме, которую пережили оба давным-давно. Когда любящий отец старался, используя новейшие технологии, подтолкнуть развивающийся мозг ребенка, импринтируя в него собственные таланты.
Бедный Йосил считал, что это то же самое, что играть музыку для зародыша в чреве матери. Что плохого в передаче знаний от одного поколения другому? Увы, он проводил свои эксперименты еще до того, как все поняли субъективную уникальность и ортогональность души. До того, как осознали страшный вред такого вида импринтинга. До того, как эти вещи были запрещены законом.
Трагедии присуща особенная, печальная красота, вызывающая слезы или смех. Эта раскатилась волнами пронзительного ужаса, достойного Софокла, волнами, разливающимися через годы, исковерканные невысказанными раскаянием, страстью и болью.
Да, ты пожалеешь их. Став на новую точку зрения, видя все в другой перспективе, ты проникнешься сочувствием, задумаешься и разделишь их муку. Позднее.
Кто еще желает помахать кулаками? Полосатый голем врывается в лабораторию через противоположную дверь, крича о предательстве и пользуясь выражениями, позволительными только мультимиллиардеру. Надо признать его превосходство. (Ты это сделаешь.) Никто не предполагал, что Эней Каолин способен на такую изобретательность. Как ему удалось проникнуть через многоуровневую систему защиты, выстроенную семьей гениальных параноиков? Йосил, Риту, Бета недооценили его. Альберт Моррис тоже.
Будь у него еще немного времени, доверься он Моррису, преврати с самого начала в своего союзника, и, возможно, все обернулось бы иначе. Но теперь? Как бы он ни угрожал, как бы ни размахивал оружием, как бы ни требовал отступить от задуманного, Эней Каолин знал, что все потеряно. Поздно.
То же относилось и к солдатам, прибывшим с военной базы через туннель под Уррака Меса. Вооруженные, закованные в броню, выражающие гнев оскорбленных налогоплательщиков, смявшие сопротивление арьергарда Беты, они стоят наверху, у парапета, и взирают на происходящее внизу. У некоторых в руках камеры, передающие «картинку» прямо во всемирную Сеть.
Свет очищает. Предполагалось, что Мировой Глаз не допустит ни больших заговоров, ни безумных экспериментов. Ему это почти удалось.
Может быть, в следующий раз получится лучше.
Если будет следующий раз.
Все в очередь.
Подобно сверхнагретой, спрессованной смеси воздуха и взрывчатки, усиленная Постоянная Волна превзошла возможности сдерживающей ее силы. И ортомиг уже не удержать. Время для вмешательства подходит к концу…
…Каолин устремляется к красному «зеркалу»…
…Риту и Бета рвутся к Серому…
…солдаты отважно спускаются с балкона по канатам…
…реальный Альберт поднимает глаза…
…похоже, он единственный, кто вдруг осознает, что происходит…
Когда-то, когда Альберт проходил тестирование в рамках какой-то исследовательской программы, ему сказали, что он «рожден для этой эры», поскольку обладает уникальным эго. Эмоциональная дистанцированность и способность сосредоточиваться позволяют делать идеальные дубликаты. Так и было, не считая меня — его первого и единственного Франки. И все же я был готов рискнуть, делая ставку на талант своего рига.
Только вот сначала нужно было добраться до сканера дубликатора.
Поблизости нашелся стул. Пока я полз к нему, моя бедная рука стала куриться еще сильнее. Зацепившись за стул подбородком, я оттащил его назад, к дубликатору. Попытка стоила мне потери всего лишь килограмма собственного веса.
Впрочем, я быстро понял, что одного стула недостаточно. Оглянувшись, я заметил проволочную корзину-мусороприемник. До нее было всего-то метра три. Горестный стон сорвался с губ, и вокруг рта тут же разбежались трещинки.
Транспортировка мусоросборщика обошлась потерей примерно половины керамических зубов. Первая попытка забросить корзину на стул закончилась неудачей, так что всю процедуру пришлось повторить.
Теперь должно хватить, подумал я, когда корзина наконец стала на стул. В любую минуту кто-то мог восстановить контакт с пусковой установкой и возобновить отсчет. Да и шаги приближались. Что бы тут ни происходило, я хотел принимать в этом участие. Действовать! Пусть даже как жалкая копия Франки.
— Ну давай!
Я ухватился рукой за край стула и подтянулся. Голова и туловище весили теперь намного меньше — и продолжали терять вес, — но все же напряжение оказалось предельным. Моя рука треснула в нескольких местах, и из трещин потянулся ядовитый пар. И все же мне удалось зацепиться за стул подбородком, что ослабило напряжение руки. Стало легче, но было все так же больно. Уперевшись локтем, я поднапрягся и кое-как втащился на стул.
— А ведь дальше труднее.
До сканера было близко, и я уже видел зеленую кнопку с надписью «старт», но прежде чем нажать на нее, нужно было просунуть голову между щупальцев перцептрона. Тем не менее я нажал кнопку, приказав машине начать подготовку. Все же экономия времени — когда и если все пройдет успешно, заготовка уже будет ждать.
Машина заурчала.
— А вот теперь самое рискованное.
К счастью, у стула имелись подлокотники — целых два, ровно вдвое больше, чем мне требовалось. Прижавшись к перевернутой корзине и чувствуя за спиной подлокотник, я поднял руку и ухватился за край дубликатора. При первом же усилии два моих пальца отвалились и, пролетев мимо, звонко шлепнулись на пол.
Из трещин на руке потекла жидкость цвета магмы. Интересно, успею ли я раствориться до того, как жар превратит меня в керамическую статуэтку. Ну и скульптура получится! Напрягшаяся рука, лицо, искаженное гримасой, и мертвое туловище-обрубок… образец упрямства — неплохое название.
— Вот! Надо сбросить балласт!
Какое своевременное озарение.
Применив урок, полученный наверху, я втянул свое внутреннее «я» поглубже. Теперь нижняя часть торса была мне не нужна. Ну и отбросить ее! Поберечь оставшиеся энзимы для последнего усилия.
Я почувствовал, как мой живот отделился от грудной клетки и рассыпался на куски. Сразу же стало легче. Рука напряглась и… отвалилась от плеча.
Вряд ли я смогу описать, что почувствовал в тот краткий миг, когда, подчиняясь законам физики, моя голова с верхней частью торса взлетела на один уровень с прогретой платформой — белой поверхностью, на которой полагается возлежать оригиналу, отдающему приказания послушной машине, спешащей изготовить дешевые копии, идеальных слуг, не помышляющих о бунте и всегда знающих, что им делать.
Когда-то все это казалось таким простым.
Во время этого короткого полета я еще успел подумать…
Предположим, я приземлюсь в нужном месте. Но смогу ли я, имея в качестве инструмента лишь подбородок и часть плеча, осуществить нужный маневр и установить голову между сенсорами?
Учитывая, что кнопка уже погружена, начнется импринтинг автоматически? А если нет, то как мне нажать ее еще раз? Проблемы, проблемы. И знаете что? Я бы нашел решение. Уверен, если бы траектория описанной мной дуги вывела меня в нужное место.
Но, подобно Моисею, мне пришлось удовольствоваться созерцанием земли обетованной издалека. Моя голова пролетела рядом с платформой, впритирку с ребром дубликатора, задела корзину, которая, свалившись со стула, стала в первоначальное положение.
Но кому-то и этого показалось мало.
Я прокатился по сиденью, завис на краю и, не имея возможности удержаться, рухнул вниз, завершив эту проклятую неделю в той самой злосчастной корзине с подходящей надписью «Для мусора».
Луч глазера вырвался наконец на свободу.
Вот это было зрелище.
Гигантская Постоянная Волна прошла, отшвырнув маятник — вместе с дитЙосилом — к каменному потолку. При этом все стоявшие поблизости не пострадали, потому что мощное волновое искажение мгновенно повернулось по оси, проходившей под прямым углом ко всем известным направлениям, и исчезло неизвестно куда.
И только реальный Альберт повернул голову, словно провожал взглядом умчавшийся луч. И улыбнулся так загадочно, так спокойно-печально и так мудро, что Риту и ее братец просто застыли на месте. Только что они бежали к нему с явно недобрыми намерениями и вдруг, в одно мгновение, замерли, опустили руки и попятились, таращась на Альберта.
Да, «якорь» удержался на тонкой ниточке.
Пойдем дальше?
С самого начала, когда гениальный и измученный личной драмой Йосил Махарал думал, что сможет создать и удержать под контролем все, первой целью луча был ближайший город. Где еще можно найти так много душ, собранных вместе, как плодородное поле рядом с пустынной прерией? Вот он, источник духовной энергии, необходимой для следующего шага.
Возможно, если бы Махарал укротил гордыню, смирил свое необъятное честолюбие маньяка и привлек на свою сторону сотрудников и помощников, даже всю цивилизацию, он обнаружил бы и исправил ошибки, закравшиеся в его замечательный план. Ошибки технические и концептуальные. Ошибки моральные. Но «сумасшедшим ученым» руководила невротическая потребность избежать критики и сделать все самому.
Без Махарала человечеству, может быть, потребовалось бы еще несколько десятилетий, чтобы предпринять такую попытку.
Из-за Махарала человечество могло погибнуть.
Получилось же так, что когда луч глазера появился над городом, никакой манны смерти, которая могла бы подпитать его энергией миллионов одновременно расставшихся с бренными телами душ, там не оказалось. Лишь несколько тысяч душ, высвободившихся в результате естественного хода вещей, мягко поднялись к парящей в небе волноформе и после некоторого колебания, вызванного вполне понятным удивлением, присоединили к ней свое слабое дыхание.
Пира не получилось.
Постоянная Волна не становится Богом за счет одной лишь первозданной энергии.
План Йосила рухнул.
Пора попробовать кое-что другое.
Повисев над городом, макроволна сворачивает в сторону и идет по следу, который замечали очень немногие. Она летит над морем, туда, где в двух тысячах километров от суши океанические течения прокладывают курс над глубокими впадинами, обителью головоногих, некоторые из которых достигают длины супертанкера, с глазами-блюдцами и мозгом, дурно пахнущим высоким интеллектом. Чужаки, здесь, на Земле.
Так ли это?
Нырнув в глубину, куда никогда не проникает солнечный свет, мы вступаем в мир гигантских осьминогов, пользующихся для передвижения собственными реактивными двигателями. Исследующих окружающую жидкую среду длинными щупальцами, куда более полезными здесь, чем глаза. Присоединимся к ним. Мы питаемся, охотимся, спариваемся и размножаемся. У нас собственная логика. Мы выражаем понятия теплыми переливами цвета.
А еще, очень редко, мы дрожим, трепещем и переполняемся благоговейным ужасом, когда из ада, горячего верхнего мира, на нас нисходит Смерть. В этот миг, отчаянно пытаясь спастись, мы обращаемся к тому, что кажется нам надеждой…
Но дьявол — массивный, черный, жадный — набрасывается на нас. Его пронзительный голос проникает в нас, парализуя, превращая нас в беспомощное желе! У него небольшие, но мощные челюсти. На белых зубах отражается паническая пигментация наших биолюминесцентных тел. Клыки рвут нашу плоть, тянут нас вверх…
Итак, глазер свернул в океан не ради гигантских осьминогов. Они такие экзотичные… возможно, когда-нибудь им откроется другой мир душ.
Нет, макроволну привлекли сюда те, кто охотится за головоногими.
Кашалоты, вернувшиеся из сокрушающих чужаков глубин, удовлетворившие голод свежими моллюсками, собираются вместе, чтобы подышать и поплескаться в теплых волнах. Озабоченные естественными проблемами — поиском пищи и брачных партнеров, — они то и дело сходятся в одном месте, касаясь друг друга массивными лбами.
Там, под крышкой черепа, гораздо большей, чем любой другой орган, находится глыба восковой субстанции, податливой, как мокрая глина. Восприимчивой к преломленному и видоизмененному звуку, дающей этим глубоководным странникам возможность посылать звуковые лучи, которые находят — и оглушают — добычу в полной темноте. Звук для них то же самое, что динамическая игра цвета для осьминога или речь для человека. С помощью этого скульптурно обработанного звука они могут сплетничать, сотрудничать, обманывать, рассуждать или — когда все остальное подводит — искать утешения в молитве.
Кашалоты собираются, выставив вверх хвосты, и становятся похожими на цветок с лепестками, мандалу или окно-розетку. Животные обмениваются сложными звуковыми формами/образами/идеограммами, вкладывая в них содержание, выходящее за пределы фона выживания. Смыслы и значения застывают в воске, изящные, как паутина, уникальные, как снежинки, многообразные, как экосистема.
Они делали это задолго до того, как Бевисов научился импринтировать душу в глину.
Уходим!
Расходуя так много энергии, не испытывает ли глазер голода? В мире осьминогов и кашалотов можно найти красоту — но там маловато пропитания. Тогда почему же макроволна, похоже, не расстроена этим фактом — она поворачивается по оси, изобретенной тут же, на месте, выворачивая сам фон, из которого возникает вакуум, и, набирая скорость, уносится по ей одной известному курсу.
Кажется, мы открыли для себя внешний космос.
Мы пролетали мимо звездных скоплений, которые словно прыгают на нас из пустоты. Впрочем, пустоты как будто и нет. Сама метрическая система становится компонентом волны, ее союзником в путешествии, но никак не препятствием.
Осматриваясь… исследуя… мы иногда останавливаемся и видим то…
…медленно разрастающийся красный гигант, пожирающий своих дитто…
…то состарившийся белый карлик, рожденный в первом галактическом поколении. Разбросав большую часть своей субстанции, он еще долго будет тянуть на голодной диете, мерцая ни для кого…
…то прожорливый голубой сверхвеликан, чье время — какой-то миллион лет — быстро съедает ослепительное великолепие. Слишком массивный для других целей, он предпочел величие жизни…
…если, конечно, раньше колосса не рассечет пополам некая удивительная сила. Сингулярность. Не черная дыра. Она длинная и тягучая — исключительный реликт творения, изъян в пространственно-временном континууме, смертоносная, прекрасная для тех, кому знаком язык чистой математики…
…она уже наделала немало шума, пройдя через огромное молекулярное облако, вызвав вихревые движения, вторгшиеся в новорожденные системы…
Мы проносимся дальше, мимо спиральных сияющих ярче алмазной пыли и…
…устремляемся к скромному желтому солнцу… звезде приятного среднего возраста, без претензий. Со свитой пятнышек — планет…
…из которых одной, похоже, повезло больше — теплая, но не раскаленная, массивная, но не тяжеловесная. Не сухая, но и не затопленная водой и вообще интересная.
Мы опускаемся в этот мир, великолепный в своем балансе океана и неба, моря и суши, гор и равнин, озер и холмов, деревьев и кустарников, хищников и добычи, паразитов и пожирателей, глины и хрусталя, молекул и атомов, электронов и…
Подождите!
Назад!
Что это там мелькнуло? Сияющие шпили, возведенные замечательными руками? Корабли и магазины, дома на деревьях? Существа, разговаривающие на каком-то мягком, певучем языке?
Прокручиваем назад. Это нетрудно. Надо лишь возвратиться к размеру и масштабам, средним между космосом и кварком.
Еще одна цивилизация. Еще одна раса думающих, чувствующих существ! Разве ты не это искал?
Очевидно, нет.
Мало что осталось от того глянцевого меня, вышедшего из печи утром во вторник, а потом отказавшегося убирать дом и бегать по городу, выполняя поручения Альберта Морриса. Тело, прожившее благодаря Энею Каолину почти три дополнительных дня. Ослиное упрямство. За это время я сделал гораздо больше, чем поскреб сортиры! Во мне скопилось так много интересных воспоминаний и мыслей! Жаль, что нет возможности сохранить их все, поделиться ими.
Тем, что я видел.
И тем, что мне привиделось. Точнее, послышалось, напомнил я себе. Странное эхо, тот ироничный, немного надменный голос… Да, реальный Альберт многое пропустит. При условии, что он не сгорел вместе с домом. В этом случае бедняга провел, должно быть, всю неделю за компьютером или под чадрой, координируя действия эбеновых специалистов и серых сыщиков и торгуясь со страховыми агентствами. Работяга. Зануда.
Впрочем, не такой уж он и скучный. Иначе Клара его бы не любила.
Я бы улыбнулся, если бы мог. Как приятно, что моей последней мечтательной картинкой будет она… женщина, которую я лично не знал. Но все равно обожал.
Воображение сделало мне еще один, прощальный подарок, подарок голове, катающейся по дну мусорной корзины. Да, это она, ее лицо выплыло из туманной романтической дымки, так мило смягчающей любой образ. Даже если на голове дюралевый шлем с рожками антенн.
Образ наклонился: Клара словно всматривалась в меня, а ее голос звучал, как пение ангела.
— Пусть меня разрежут на кусочки и подадут вместо темпуры, — произнесла она, обращаясь к иллюзорному серафиму и сдвигая на лоб голографические очки. — Чен, тебе не кажется, что этот дит похож на Альберта?
— Хм. Может быть.
Серафим тоже наклонился. Но если моя воображаемая Клара была вся нежность и женственность (хотя и облаченная в тяжелую броню), то ее спутник пугал клыками и чешуей.
Демон!
Он дотронулся до моего лба тонкой палочкой.
— Черт, ты права! Ярлык… подожди, не может быть!
Из-за плеча Клары показалось тонкое лисье личико, ухмыльнувшееся мне и продемонстрировавшее при этом два ряда острых зубов.
— Должно быть, он и подал сигнал, — сказал хорек, как две капли воды похожий на моего старого приятеля Пэллоида. — Может, это и есть старина Гамби.
Я бы покачал головой, если бы мог, или закрыл глаза, если бы имел веки. Пожалуй, это уж чересчур. Пора… пока не стало хуже. Но я все же задержался, услышав голос Клары.
— Альберт, это ты там?
Пусть она и иллюзия, но отказать я ей не мог. Ни в чем. Не имея средств произвести звук, я собрал силы и прошепелявил четыре слова:
— …всего лишь… факс… мэм…
Хорошо. Мог бы придумать и что-то получше. Но в глазах уже темнело. И все-таки я был счастлив. Прежде чем окутает полная тьма, я увижу ее улыбку, такую ободряющую, что хочется верить…
— Не беспокойся, милый, — сказала Клара, опуская руку в корзину. — Ты со мной. Все будет в порядке.