Глиняные цветы

Из-под тонкой кисти на глиняную стену ложились плавные спиральки, резкие штрихи, ажурные крапинки, причудливо переплетающиеся между собой. Местами из плотной белой гуаши вытекали полупрозрачные капельки, между узорами уже пролегала дымка из перламутровой и бледно-голубой краски, подернутая легкой паутинкой клея. Оставалось добавить с помощью зубочистки совсем крошечные снежинки, вроде тех, что проплывают над волшебными замками или лесными избушками в стеклянных шариках, оседая на синтетический снег крупинками серебра. И странно вообразить, что в холодных краях именно из таких крупинок образуются огромные непробиваемые толщи снега и льда, которым все нипочем, кроме весны.

Во всем мире был конец декабря, но снега в Абиссинии ждать не приходилось, поэтому Айвар решил заняться этим сам. Хвойные ветки, покрытые «седым» мхом, он заранее купил на рынке и поставил в банку у единственного окошка в хижине. А запах мандаринов здесь, как ему казалось, всегда витал и над растущими каменными джунглями Аддис-Абебы, и над сумраком трущоб, и над прожженными вечным зноем деревнями.

Неожиданно позади послышались легкие шаги, которые он уловил бы с закрытыми глазами даже в толпе. Девушка игриво провела по его голым рукам пушистым павлиньим пером и сказала:

– Мне этот цвет что-то напоминает. Ты где его взял?

Она кивнула на баночку с полупрозрачной жидкостью, разбавленной синеватым блеском.

– Ну да, Налия, позаимствовал капельку твоих теней, – улыбнулся Айвар, – Но ты же у меня и так красивая, верно?

– Похоже, тут не все с этим согласны, – усмехнулась девушка, поправляя растрепавшиеся черные кудри, – Местным модницам привычнее мазаться красной глиной и жиром. Не знаю, удастся ли уговорить их к вечеру нанести такой богомерзкий раскрас, как у меня!

– Так давай я этим займусь, мне несложно найти подход к женщинам, – невозмутимо отозвался Айвар.

– Только попробуй! Знаю я твои подходы, мало тут уже на тебя пялились? И прекращай портить себе аппетит, – заметила Налия, кивнув на обертки от шоколадных конфет, которые Айвар аккуратно сложил на расстеленной газете, – Скоро тетя Менен нас позовет к обеду. Ты, кстати, ей показал свои творения?

Тут Айвар почему-то смущенно улыбнулся и сказал:

– Да, представь себе, ей очень нравится. По-моему, она, несмотря на возраст, тут самая продвинутая и сообразительная.

– А я тебе о чем говорила? Слава богу, что она тут всем заправляет, а то не знаю, удалось бы нам устроить в деревне «Новый Год для белых», – вздохнула Налия, – До сих пор не пойму, какой смысл в этом особом календаре?

– Ну, по сути ничем, кроме даты, местный Новый Год и не отличается, – ответил Айвар, – Во всем мире это праздник обещаний: поменять жизнь, начать с нуля, не совершать больше ошибок…

– Ладно-ладно, мы же решили сегодня говорить только о веселом. Пойду помогу тете закончить с обедом, а то скоро и местные ребята подтянутся с уроков, – напомнила Налия и погладила его плечи и руки цвета молочного шоколада. У ее кожи оттенок был скорее «горьким», хотя Айвар предпочитал называть его «крепкий».

Тетушка Менен считалась в деревне кем-то вроде старосты и вообще представляла мудрость и душу общины. С Налией они давно были знакомы: вернувшись в Эфиопию после учебы в Москве, девушка собирала сведения о местном врачевании по всем маленьким городам и деревням и в одной поездке встретилась с этой пожилой дамой. По-другому было сложно назвать статную негритянку в белых одеяниях, с безмятежным и будто вырезанным из темно-бурого известняка лицом. С тех пор, как умер ее муж, пользовавшийся авторитетом в деревне, она понемногу взяла в свои руки бразды правления, так как обладала сильным характером, а еще умела исцелять боли и недомогание. Но если хворь была серьезной, тетушка Менен непременно вызывала врача из города.

И теперь, когда Налия служила в городском комитете здравоохранения и часто ездила по регионам, им нередко доводилось общаться с мудрой крестьянкой. Та вообще отличалась современным мышлением, несмотря на возраст, и охотно согласилась помочь, когда Налия захотела устроить в деревне праздник по случаю «чужеземного» Нового Года.

И сейчас они вместе с Налией хлопотали на «кухне», точнее в углу большой хижины, огороженном пестрой ситцевой занавеской и расписанном геометрическими узорами. Металлические тарелки и миски висели на стене, также здесь стоял грубо сколоченный стеллаж с праздничной посудой. От находящегося чуть поодаль загона для скота потягивало навозом и сухой травой, но этот запах перебивался дымком очага, сочившимся ввысь, через щели в тростниковой крыше.

По настоянию Айвара, сюда они приехали на его «Шевроле Ниве» – он заверил Налию, что это гораздо более выносливая машина для африканской глубинки, чем ее изящный «Инфинити».

– И вообще, ездить на роскошной иномарке – признак неуважения к народу, а ты ведь как-никак служишь на его благо, – поддел он подругу.

– Можно подумать, у тебя машина отечественного разлива, – отозвалась Налия, – Или я что-то пропустила и Эфиопия уже вовсю осваивает мировой автомобильный рынок? Может быть, тебе просто очень хочется почувствовать себя главой семьи, везущим свою женщину на кровно заработанной машине?

– Да мне это добро даром не нужно! – усмехнулся Айвар, – Если бы я был главой, то и жил бы сейчас, как те, к кому мы едем в гости: в хижине без удобств, с кукурузной кашей на завтрак, обед и ужин и неграмотной сварливой женой. А так я ночую в роскошном доме и в объятиях состоятельной ухоженной красавицы, которая варит мне кофе и печет булочки. И напрягаться особо не надо!