Глубокая осень

Юсукэ Киши

Из нового мира. Часть третья

Перевод: Kuromiya Ren

ЧАСТЬ 3: Глубокая осень

1

Мы провели бессонную ночь на каменистом берегу реки. Мы устали, но тревога мешала уснуть. Но мы все же задремали, чтобы восстановить энергию.

На следующий день мы отправились, как только взошло солнце. Мы плыли вниз по течению, и я поняла, что мы ночевали рядом с Камису-66. Так близко, что можно было не останавливаться ночью. Но, учитывая наше состояние вчера, может, было хорошо, что мы не поплыли дальше.

В утреннем солнце река Тонэ слепила золотом, словно радовалась нам. Что случилось с черной рекой ада, с которой мы боролись несколько часов назад?

Мы перестали грести, поток нес нас.

Пейзаж становился знакомым. Хоть я хотела домой, чем ближе мы были к городу, тем настороженнее я была.

Я была уверена, что нас встретят лодки, но не увидела никого, даже когда мы миновали храм Икису.

После этого мы значительно расслабились.

Хоть, может, стоило тревожиться. Было необычно не видеть не одной лодки рано утром.

Мы прибыли к пристани в Хейринге, откуда отплыли четыре дня назад, и нас вышли встретить.

— Вы вернулись рано.

— Это был Солнечный принц, он же — мистер Эндо. Его пышная борода скрывала лицо так, что не было ясно, улыбался ли он нам или хмурился из-за нарушенных правил. Бывали случаи, когда из лагеря прибывали раньше, проблемой была причина.

— Простите. Произошло кое-что невероятное… — сдавленно сказал Шун.

Мы чуть не плакали.

— Поговорим об этом позже, ладно? Вылезайте из лодок.

Мы сдержали слезы и выбрались на пристань. Веревки на наших вещах развязались, припасы полетели по воздуху и выстроились в ряд на досках пристани.

— О, мы можем сами, — сказал Сатору.

Солнечный принц покачал головой.

— Все хорошо. Вы ведь устали? Вам стоит пойти в детский центр. Завтрак скоро подадут.

Я смутно удивилась тому, что нам нужно в детский центр. Он был рядом с пристанью, там была зона отдыха и комнаты для ночлега, но мы не бывали там после того, как окончили школу Гармонии.

— Сэр, мы бы хотели домой… — заговорил за нас Шун.

— Ах, да, понимаю. Но до этого нам нужно задать вам вопросы.

— Мы не можем сначала немного отдохнуть дома? — взмолилась Мария.

Я хотела принять ванну, но Солнечный принц был непоколебим.

— Слушайте меня, ладно? Не забывайте, что вы нарушили серьезные правила. Знаю, вы устали, но нам нужно сначала разобраться с важными делами.

Он тепло улыбался, но кончик его носа блестел от пота.

— Понимаю.

Мы побрели к детскому центру.

— Саки, что ты об этом думаешь? — шепнул Сатору мне на ухо.

— О чем?

— Лицо Солнечного принца напряжено. И разве не странно, что он заставляет нас идти в детский центр?

— Да, но вся ситуация странная…

Я так онемела от усталости, что была будто вне тела. Сатору раздражал меня очевидными вопросами. Да, было странно. Что еще он хотел от меня услышать?

Шун открыл стеклянную дверь проклятой силой. Я была благодарна ему за это. Он тоже устал, как и все мы, предпочел бы открыть дверь рукой, а не тратить энергию на это, но он хотел показать Солнечному принцу и всем, кто следил, что не все потеряли силы.

Как и сказал Солнечный принц, завтрак был готов. Там были миски теплого риса, соленого лосося, мисо-супа из тигрового краба, сырые яйца, водоросли, салат и маринованная морская капуста. Даже десерт — желе с коричневым сахаром.

Я вдруг проголодалась. Мы наполнили миски и рьяно принялись за еду.

Мы какое-то время молчали.

— Мы все же вернулись… — сказал Мамору.

— И? Мы не знаем, что будет дальше, — мрачно сказал Сатору.

— Но мы все же вернулись, — Мария опустила ладонь на плечо Мамору.

Я согласилась с ними.

— Да, может, с остальным мы перегибаем от страха.

— О чем ты? — спросила Мария.

— Мы столько ужасов узнали от ложного миноширо, но ничего не случилось…

— Шш! — прервал меня Шун. — Кто-то может слушать.

— О, прости, — я закрыла рот. Почему-то я радовалась и хотела болтать.

— Погоди. Может… из-за этого, — Шун посмотрел с недоверием на начатый завтрак.

Мы все поняли, о чем он.

Они могли добавить что-то в еду? То, что расслабит нас и заставит выдать все, что мы скрывали?

Сатору указал на миску с желе. Пока все ели основное блюдо завтрака, я уже приступила к десерту. От него чуть пахло спиртом, но там могло быть добавлено что-нибудь еще.

— А?

Пока мы смотрели на желе, Мамору взглянул на окно и издал странный звук.

— Что случилось?

Не слушая Марию, он побежал к окну. Я увидела, как за стеклом мелькнула большая тень.

Мамору прижался лицом к стеклу и выглянул наружу. Он обернулся. На его лице был страх, какого я еще не видела.

Часы прогремели восемь раз. Я поняла кое-что странное. Хоть было уже восемь утра, я не слышала других детей, как ни пыталась. Мы были одни в центре.

Тяжелая тишина продолжалась. Мамору все еще не говорил, что увидел.

— Спасибо за ожидание, ребята, — Солнечный принц прошел в комнату с парой среднего возраста, которую я узнавала, но я с ними никогда не говорила.

Они явно были из отдела образования.

— Вижу, вы закончили завтрак? Если вы устали, можете немного отдохнуть, — сказала женщина с улыбкой. Натянутая улыбка усиливала ее лошадиные черты.

— С вами поговорят наедине. Кто пойдет первым?

Все молчали.

— Что такое? Первая команда должна быть самой отзывчивой. Разве вы не отвечаете всегда первыми в классе? — сказал бодро Солнечный принц. Но его глаза не улыбались.

Мы пошли по алфавиту. Шун Аонума. Мария Акизуки. Сатору Асахина. Мамору Ито и я, Саки Ватанабэ.

До этого я не замечала ряд маленьких комнат в задней части центра. Мы заходили по одному в обществе двух взрослых.

…Я думала о том, что произошло там, но ничего не помнила. В древних книгах по психологии это зовется лакунарной амнезией. Сатору тоже толком ничего не помнит. Я смогла вспомнить только то, что мне предложили горький чай. Это и то, что было в желе, сделали это допросом, а не разговором.

Мы закончили «беседы», и нас отпустили домой. Согласно плану Шуна, Мамору, Мария и я должны были изобразить, что нам плохо, и отправиться в свои комнаты. Но в этом не было необходимости, ведь у нас троих появился сильный жар, приковавший нас к кроватям.

Лихорадка прошла через пару дней, но родители заставили меня отдыхать дольше, и я почти неделю ленилась в пижаме. Я не могла встретиться с остальными, но выкопала из-под половиц кулон и нашла свою мантру.

Я ощутила торжество, когда произнесла свою мантру и отперла проклятую силу. Я все-таки смогла обмануть всех взрослых и вернуть свою богоподобную силу.

Я не представляла, как ошибалась.

Для сорокалетнего взрослого два года — пустяк. Волосы чуть сильнее поседеют, тела станут болеть чуть сильнее, станут чуть тяжелее, и они станут чуть быстрее дышать. Это успело бы произойти за два года.

Но для двенадцатилетних детей любой эпохи за два года могло многое измениться.

В четырнадцать я не просто подросла на пять сантиметров и добавила шесть килограмм. А мальчики вовсе подросли на тринадцать сантиметров и добавили десять килограмм. Но это было снаружи. Перемены были и внутри нас.

Я привыкала смотреть на Сатору и Шуна снизу вверх. Это было неплохо, но удивляло меня. Сколько я помнила, они были друзьями и соперниками, но тут стали чем-то еще. Эта перемена была естественной.

Когда я это поняла, я отстала от них, гналась за их удаляющимися фигурами. Это было странно видеть, и ощущение было необъяснимым.

Нет, я знала, что чувствовала. Ревность.

Шун всегда был для меня особенным. Я не могла оторвать от него взгляда с того дня, как солнце озарило поле, и ветер взлохматил его волосы. Его ясный голос и сияющие глаза всегда очаровывали меня. Я всегда верила, что мы с Шуном будем вместе.

Сатору был простым. Да, но был умным, но, по сравнению с Шуном, чей талант ощущался в воздухе вокруг него, Сатору не был особенным. Но после того, как мы пережили нападение Пауков, мое мнение о нем изменилось. Он всегда был дружелюбным, и с ним было удобно быть рядом.

Потому моя ревность была сложной. Мне было не по себе, когда я видела их вместе.

За последние два года сильно изменились отношения между Шуном и Сатору. Хоть они никогда не враждовали, Сатору видел в Шуне соперника, порой неловко вел себя рядом с ним.

Но его чувства к Шуну полностью изменились за эти два года. Раньше он всегда отворачивался от улыбки Шуна, но теперь Сатору часто улыбался в ответ и смотрел глубоко в глаза Шуна.

Я всегда знала, что любила Шуна. И я видела чувства Сатору, когда он обнимал Шуна.

С другой стороны, я не знала, что Шун думал о Сатору. С его красотой и умом он привык к восхищению окружающих. Так что он спокойно, а то и снисходительно относился к тем, кто им восхищался. Но в них двоих я видела не только слепое желание Сатору. Хоть Сатору выражал чувства, Шун их принимал.

Я убедилась в правоте, когда увидела однажды, как они шли по полю бок о бок, как влюбленные, держась за руки, не замечая мир вокруг них.

Я развернулась и хотела уйти, но любопытство предало меня, и я пошла за ними на расстоянии. Я знала, что их близость будет больно видеть, но не могла сдержаться.

Они отошли от города и стали резвиться, как щенки. Точнее, Сатору прыгал вокруг Шуна, обнимал его сзади. Я вдруг поняла, что была бы рада родиться мальчиком. Тогда Шун выбрал бы меня, а не Сатору.

Комитет этики и отдел образования строго следили за отношениями между подростками разного пола. Мы в своем возрасте могли заводить лишь платонические отношения с противоположным полом.

Но они не мешали однополым отношениям. Так что, кроме нескольких человек, все развили гомосексуальные отношения.

Они забрались на холм, легли среди клевера и говорили. Я спряталась в кустах в двадцати метрах от них и смотрела, едва дыша.

Сатору пошутил, Шун откинул голову и рассмеялся, показывая белые зубы.

Сатору смотрел миг, а потом оказался над Шуном. Они застыли на время.

Я толком не видела со своего места, но не сомневалась, что они целовались. Сатору крепко сжимал Шуна. Шун просто лежал там, а потом обнял Сатору и стал играть с его телом, пытаясь перевернуть его и оказаться сверху. Сатору сопротивлялся. Они боролись, но у Сатору было преимущество. Шун сдался и со смиренным видом устроился на земле.

Сатору обезумел от этого. Он прижал Шуна к земле и целовал его страстно в губы, щеки, шею.

Я покраснела от одного этого вида и невольно стала водить по себе ладонями. Я не знала, было ли это от того, как страстно вел себя Сатору с Шуном, или потому что я хотела быть на месте Сатору. Может, я просто была странной, но сердце невыносимо пылало в груди.

Сатору с любовью обвел пальцами губы Шуна. Тот не сопротивлялся, и Сатору не унимался, сунул палец в рот Шуна, заставляя сосать его. Шун не мешал такой грубости, а щедро улыбался, хоть порой покусывал пальцы Сатору.

Я так увлеклась зрелищем, что склонилась вперед слишком сильно. Шун поднял голову, делая вид, что кусает ладонь Сатору, и он заметил меня на миг.

Я резко отпрянула в тени кустов, но он мог меня заметить. Я думала, что умру от стыда. Я пряталась какое-то время, но решила, что один раз выгляну и проверю ситуацию.

Сатору лежал сверху и старался стянуть с Шуна штаны. На его лице появилось восхищение, когда он раскрыл бедра Шуна, идеальные, словно вырезанные из белого мрамора. А потом, словно касаясь зверька, он стал нежно гладить пенис Шуна.

Шун рассмеялся и заерзал, словно его щекотали, но не сопротивлялся.

Может, мне показалось, что он меня заметил.

Не вставая, я развернулась и отползла. Если продолжу смотреть, сойду с ума.

Я понимала, что случится дальше. Я случайно увидела, как два мальчика из третьей команды занимались любовью.

Тогда я смотрела из чистого любопытства. Они были слишком возбуждены, чтобы заметить хоть кого-то. Один лежал на другом так, что пенисы были во ртах друг друга. Порой они заходили так глубоко в горло, что меня тошнило. Но им этого было мало. Они не могли нормально заниматься сексом, но все равно пытались. Вид их яростных толчков напоминал мне спаривание миноширо.

Я не хотела видеть Шуна и Сатору за таким глупым занятием.

Я с раздавленным состоянием ушла оттуда. Я хотела, чтобы меня утешили. И я знала, к кому пойти.

Я пошла искать Марию, вернувшись в город, и увидела ее на заднем крыльце дома. К счастью, ее семья отсутствовала, но оставалось третье колесо. Мамору.

— Саки, что такое? — спросила она бодрым и ясным голосом.

За эти два года Мария стала девушкой с красиво изогнутыми бровями, сияющими глазами, идеально прямым носом и выразительными губами, она не скрывала уверенность. Не изменились только ее огненно-рыжие волосы.

— Вдруг захотелось поговорить с тобой, — сказала я, улыбнувшись ей и холодно посмотрев на Мамору. Он избежал моего взгляда и пропал из виду.

Мария села на веранде, свесив ноги с края. Мамору устроился в стороне и рисовал Марию. Он рисовал не карандашом на бумаге, как мы делали в школе Гармонии. Перед ним на деревянной доске был тонкий слой белой глины, и он с помощью проклятой силы рисовал порошком из камней, типа граната, флюорита, берилла и кордиерита.

Портрет был похож на Марию, а еще уловил ее дух. У него был поразительный талант, тут я не спорила.

Мамору потерял мать из-за брюшного тифа, когда был маленьким, видел в Марии замену, ведь у обеих были рыжие волосы, редкость для нашего городка. По словам Сатору, рыжие волосы были не азиатской чертой, так что мамы Мамору и Марии могли иметь общих предков, которые прибыли из далекой страны поколения назад.

Насколько я помню, Мамору привязался к Марии сразу после нашего поступления в академию Мудреца. Но даже сейчас он не проявлял интерес к своему полу, сколько бы милых парней не подходили к нему. Он жил в западном городе, а Мария — на восточном берегу. Мамору каждое утро плыл на лодке, чтобы встретить Марию у ее дома. Хоть его верность была трогательной, отношения с другим полом были табу, и Мамору посещал ее, прикрываясь рисованием.

Он всегда был с Марией и не замечал больше никого. Мария была тронута его вниманием, и они постепенно сближались. Их отношения выглядели как между хозяйкой и верным псом.

Меня считали возлюбленной Марии, и жизнь Мамору казалась печальной.

— Эй, давай пройдемся, — сказала я, намекая, что хочу побыть с ней наедине.

— Ладно, — она с пониманием улыбнулась.

— Мы прогуляемся… Мамору, ты пока отдохни.

Мамору расстроился из-за того, что мы с Марией уходили одни.

— Спасибо, это красиво. Мне нравится, — сказала Мария, взглянув на картину.

Мамору на миг просиял. Он всегда молчал при мне. Может, смущался того, что другие девушки видели его верность Марии. Он всегда был тихим, так что я забывала о его присутствии рядом с Марией.

Мы прошли к лодке, привязанной к берегу. Это была одна из городских лодок, на боку был нарисован голубой дельфин, и ее мог использовать любой, главное, чтобы потом вернули в пристань, где взяли.

Я оттолкнула лодку проклятой силой. Мы поплыли, и Мария распустила волосы, ветер тут же подхватил их.

Она обвила руками мою шею и прошептала:

— В чем дело?

Ее нежный голос чуть не довел меня до слез.

— Ни в чем. Я просто хотела тебя увидеть.

Она знала, что я врала, но не давила. Мария провела пальцами сквозь мои волосы, прогоняя тревоги.

Мы направлялись к холму с видом на дюны Хамасаки, окруженному кустами. Идеальное укрытие. Во время учебы в школе мы часто бывали там в хорошую погоду. Я первой предложила снять одежду, но Мария смело поцеловала меня, пока мы лежали, обнаженные, вместе.

Причалив, мы побежали по дюнам. Я переживала, что наше укрытие нашли, ведь мы не были там какое-то время, но место выглядело нетронутым.

Хоть я знала, что нас не было видно, мы проверили окрестности, а потом стали раздеваться. Я смущалась, но наш смех, пока мы медленно раздевали друг друга, вызвал ощущения, словно я вернулась к невинным дням детства.

Еще не было лето, воздух был прохладным. Мы потирали мурашки на руках друг друга.

— Саки, у тебя выросла грудь, — Мария вдруг схватила меня сзади.

— Щекотно… — я вырвалась.

Она догнала меня, ее ладони скользили по моему телу. Она смогла снять мой лифчик.

— Ой, хватит, — я не могла терпеть и сжалась на земле, обвив руками колени.

— О чем ты? Разве не этого ты хочешь? Ты же за этим пришла ко мне?

Я смеялась, дрожала и извивалась под ее атаками. Это была смесь счастья и боли, ласки и пытки.

— Я не видела тебя какое-то время, так что мне нужно исследовать твое тело. Что изменилось с прошлого раза? Ты уже полностью развилась?

— Хватит. Не нужно…!

Мария водила нежными пальцами по моему телу. Ее пальцы были ловкими, и меня словно касалась тысяча рук.

— Хм. Какое красивое тело. Ни грамма лишнего жира, и такое нежное…

— Ох. Ты закончила? Теперь твоя очередь…

— Мм. Я дам тебе посмотреть, сколько хочешь, но сначала проверю твою чувственность.

Она продолжала полчаса. Я смеялась и молила прекратить, пока не стала задыхаться.

— Прекра-а-асно. Тебе нравится эта игра. Все твое тело отвечает на ласку.

Я не могла даже отыскать слова, чтобы возразить. Я возмущенно посмотрела на нее.

— О, как мило, — Мария улыбнулась мне. Ее лицо было на волосок от моего.

Она медленно прижалась губами к моим. Ах. Как описать эту нежность? До этого я целовалась со многими парнями и девушками, но такого никогда не ощущала. У многих людей губы напрягались, когда они нервничали и пытались управлять ими, но губы Марии были как зефир, медленно окутывали мои. Этого хватало, чтобы растопить меня, но она проникла языком в мой рот. От этого ощущения у меня всегда появлялись мурашки. Она исследовала мой рот, скользила языком по моим зубам, щекам изнутри и по языку. Мы сливались прикосновениями и чувствами.

Я полностью отдалась ей, хотела помнить только ее язык. Каждое движение Марии выражало ее желания, и я должна была вскоре ответить тем же.

Мы сплелись ногами, прижимаясь друг к другу затвердевшими сосками.

Она скользила ладонью вниз по моему животу, погладила нежные волоски и опустилась ниже. Я смутилась, она ощущала, какой мокрой я была. Она могла убрать руку, но это не произошло.

— О? Почему ты так возбуждена? — невинно спросила Мария, словно не знала, что сама была тому виной.

— А… а-а-ах, — я пыталась возразить, но слов не было.

Не дожидаясь ответа, она проникла в меня пальцем. В самое чувственное место девушки, бугорок не больше жемчужины. Она дразнила его круговыми движениями, и мой разум опустел. Я таяла внутри.

Время текло медленно, как мед. Мы с Марией забыли о мире, затерялись в занятии любовью. Я завладела инициативой, лишила Марию дара речи, и слезы текли по ее лицу, пока она извивалась от удовольствия.

Наши действия не были запрещены, но строго воспрещалось проникновение. В конце каждого семестра школьная медсестра проверяла, что все девочки оставались девственницами. Если плева оказывалась разорванной, ученицу допрашивали, и если причиной были отношения с другим полом, ее исключали.

В то время никто вокруг нас не покинул школу по этой причине. Ходили слухи, что такое произошло с девушкой семь лет назад. Говорили, ее больше не видели после того случая, но, как и во многих историях Сатору, источник он не называл, так что правдивость была под вопросом.

Когда мы закончили, мы с Марией лежали на песке, покрытые потом. Я вдруг вспомнила слова ложного миноширо. Чтобы избавить общество от жестокости, мы изменили строение общества на основанное на любви, как у бонобо…

С того лета многое из того, что было основой наших жизней, изменилось. Но предупреждения забывались, когда мы пытались совладать с изменениями в телах из-за пубертатного периода.

Какими были первые признаки? Я не помнила, но было общее ощущение необъяснимого раздражения и тревоги. Мария часто жаловалась на головные боли, и меня тошнило, когда я уставала. Все испытывали какой-то физический дискомфорт, хоть все это списывали на боли из-за роста.

Но одни отношения закончились разрывом.

Я узнала, когда наткнулась на пару в городе.

Шун быстро шагал по тропе вдоль канала, Сатору гнался за ним. Я заметила настроение Шуна. Он был отдаленным, это отличалось от их прошлого раза с Сатору.

— Эй, дай мне еще шанс, — Сатору коснулся плеча Шуна, тот холодно стряхнул руку. — Шун, в чем дело? — его голос уносил ветер. Он звучал смущенно и растерянно.

— Ни в чем. Я просто хочу побыть один, — сухо сказал он.

— Знаю, это моя вина. Прошу… — Сатору сжал плечи Шуна.

— Твоя вина? В чем? — Шун холодно улыбнулся.

— Я…

Бедный Сатору растерялся. Я впервые сочувствовала ему и ощущала немного отвращения к Шуну.

— Сатору, разве не пора покончить с этим фарсом? Мне надоело быть твоей куклой.

Сатору был потрясен.

— Ох. Понимаю. Отныне…

— Ты ничего не понимаешь. Меня душит то, что ты постоянно рядом. Я хочу побыть один. Мы можем идти своими путями. Прощай, — быстро сказал Шун, оттолкнул Сатору и пошел мою сторону.

Выражение его лица потрясло меня. Холодная улыбка пропала и сменилась агонией, исказившей его черты. Он заметил меня. Эмоции пропали с его лица, и он пронесся мимо, сделав вид, что не видел меня.

Сатору остался на месте. Я хотела позвать его, но передумала.

Почему? Вопросы крутились в голове. Почему Шун вел себя так жестоко? Он всегда был самым добрым и сострадательным в нашей группе. И, судя по тому, что я случайно увидела, он таким оставался. Он явно страдал.

Но, когда я увидела Шуна в школе на следующий день, он не выглядел обеспокоено. А Сатору был раздавлен. Все видели, что его бросили. Но порой он с надеждой поглядывал на Шуна. На это было больно смотреть.

Через пару дней произошло еще кое-что плохое.

Тогда практические занятия в академии основывались на способностях каждого ученика. Хоть общая техника использования проклятой силы была той же, были сотни уровней сложности, от простого обмена силой до продвинутых действий. Многие в классе были где-то посередине, хоть некоторые ученики брались за сложные техники.

Шун был далеко впереди группы. Он работал над выведением цыпленка из яйца за два часа, это было очень сложно, ведь обычно яйцо нужно было высиживать двадцать один день. Он должен был проклятой силой ускорить развитие то, что даже не видел.

Чтобы разрешили использовать силу на живых существах, требовалось не только умение, но и признание выдающегося характера. От Шуна многое ожидали в будущем.

Сатору, что неожиданно, оказался в продвинутой группе. Его талантом было отражение и управлением светом, и он создавал зеркало из воздуха, что было одним из самых сложных заданий после Шуна. Я уже упоминала, но создание линзы из вакуума, чтобы увеличить изображение вдали, было на уровне Шисея Кабураги. Техника Сатору по использованию влаги в воздухе, чтобы создать стену и отразить свет, была куда проще.

Мое упражнение было довольно сложным, но и очень скучным. Мне нужно было соединить осколки стеклянной вазы. Мария работала над левитацией тела, делая себя центром общего внимания. И я не помнила, что делал Мамору.

— Саки, оцени.

Я подняла голову и увидела аморфное серебряное зеркало, парящее в метре передо мной, отражающее мое сосредоточенное лицо.

— Разве оно не кривое? — коротко сказала я.

Сатору ждал моей похвалы, так что хмуро посмотрел на меня.

— Нет, оно идеально ровное.

— Мое лицо не такое изможденное.

— Что? Может, кривое твое сердце?

С этими едкими словами Сатору ушел. Зеркало растаяло в воздухе. После этого, когда я хотела поговорить с Сатору, я замечала, как он приближался к Шуну и следил за ним сзади.

Сатору все еще слепо любил Шуна, но хотя бы понимал, что их отношения не вернуть. Он печально покачал головой и прошел к Рэю, низкому мальчику из пятой команды, который заискивающе улыбнулся ему. Рэю нравился Сатору, но он не действовал из-за Шуна. Сатору создал еще одно зеркало, и Рэй, главный нарцисс класса, стал восхищаться своим отражением и строить милые рожицы.

Шун в это время сосредоточился на своем проекте, игнорируя болтовню одноклассников. Перед ним было простое яйцо на подставке. Все знали, какое у него сложное задание, и не мешали.

Кто-то прошел через задний ход в кабинет. Я оглянулась (хоть меня непросто отвлечь) и была потрясена. Шисей Кабураги. Его глаза скрывали солнцезащитные очки, но тонкий нос и гладкая кожа создавали впечатление молодого мужчины.

Солнечный принц, следящий за тренировкой, растерянно подошел к нему. Они говорили слишком тихо, чтобы я услышала, но, похоже, Шисей Кабураги пришел посмотреть учеников.

Они пошли по классу. Вдруг все занервничали. Если бы все так сосредотачивались на заданиях с самого начала, уже давно закончили бы.

Шисей Кабураги приближался к нам. Может, его могла заинтересовать моя работа? Я стала рьяно соединять осколки. Я сдвигала их и представляла, что трещины пропадают, словно срастается замерзающий лед.

Я подняла взгляд, и он прошел мимо меня.

Это расстраивало. Я знала, что задание слишком скучное, чтобы заинтересовать кого-то.

Шисей Кабураги остановился перед Марией и довольно долго смотрел на нее. В ее технике не было ничего интересного, может, он просто восхищался ее красотой и юным телом. Хоть он выглядел молодо, он был возраста наших родителей. Каким бы сильным он ни был, я испытывала долю отвращения от того, как он смотрел на нее.

Он долго оценивал зеркало Сатору, давал ему советы. Сатору растерялся от такого внимания и покраснел.

Шисей Кабураги медленно подошел к Шуну, который все еще глядел на яйцо.

Все ждали исторической встречи. Шун, как все думали, мог унаследовать славу Шисея Кабураги в будущем. Он впервые мог получить от него совет.

Но Шисей Кабураги вдруг замер.

Что такое? Он отпрянул на шаг, другой, а потом развернулся и быстро покинул класс, пока все ошеломленно смотрели вслед.

Шун проводил его взглядом. Выражение его лица пугало меня.

Я не знала до сих пор, что увидела. Что-то вроде холодной улыбки, но куда страшнее, без надежды на спасение. Как безумная улыбка того, кто испытывал только отчаяние.

Солнечный принц, погнавшийся за Шисеем Кабураги, вернулся.

— Эм, из-за непредвиденных обстоятельств мы закончим сегодня тренировку. Прошу, отложите материалы и вернитесь в свои классные комнаты.

Он улыбался, как обычно, но голос был хриплым, а на носу был слой пота.

— Саки, — Сатору догнал меня.

— Эй, что вообще произошло?

Он не ответил, но кивнул на Шуна, еще сидящего перед яйцом.

— Сатору, идем, — Рэй обнял руку Сатору и попытался увести его.

— Иди вперед. Я догоню, — мягко сказал он, хлопнув Рэя по попе и подтолкнув к выходу.

— Скорее убирайте все, ребята, — хлопал в ладоши Солнечный принц.

Я убрала осколки вазы в коробку.

— Шун, ты идешь? — спросила Мария.

Мамору стоял вплотную за ней. Все ушли, оставив только Солнечного принца и пятерых из первой команды.

— Да, — Шун встал. Он выглядел бледно, и на его лице осталась тень той улыбки.

— Не забудь это, — Мария указала на подставку с яйцом.

Он потянулся к ней, но вдруг оступился. Его ладони дернулись, и яйцо упало с подставки.

Все ждали, что он остановит яйцо, не дав ему упасть на пол. Мы столько тренировались, что могли за миг применить силу. Конечно, Шун успел бы это сделать.

Но яйцо упало на пол и разбилось.

Что произошло? Он заболел? Мы смотрели на него, только я замечала разбитое яйцо.

Нет, еще кое-кто заметил.

— Скорее, ребята, я уберу остальное сам, — Солнечный принц втиснулся между нами с поразительной скоростью, толкая Шуна и Марию в плечи. Через миг мы оказались в коридоре.

— Шун, ты в порядке? — с тревогой спросил Сатору, забыв, что его бросили.

— Да, — он не смотрел в глаза Сатору. — Ничего… я просто немного устал.

— Нам стоит пораньше пойти сегодня домой, — неуверенно сказала Мария, хмурясь.

Я переживала за Шуна больше всех, но молчала. Я не могла ничего сказать.

Но то, что я увидела среди осколков яйца, было выжжено в моей памяти.

Существо было покрыто слоем слизи, и это был не цыпленок, он и близко не был на него похож. Это было чудовище.

2

У Шуна был пес по кличке Субару, названный в честь «звезды Субару» из книги Сэй Сёнагон «Записки у изголовья», где говорилось о созвездии Плеяд. Я узнала, что Субару он взял из факта, что много звезд было соединено на одной картинке*.

[Плеяды обычно пишут хираганой すばる(субару), но Саки имеет в виду написание кандзи 統ばる (субару), означающее, «много в одном»]

Одной зимней ночью на две тысячи лет позже написания «Записок у изголовья» родился щенок. Роды были сложными, мать и остальные щенки умерли. А этот родился под звездным небом, и его назвали Субару.

Но Субару не сочетался со своим красивым именем. Многие собаки в Камису-66 были чистокровными японскими, с острыми ушами и загибающимися хвостами. Бульдоги как Субару были редкостью (их уже могло и не остаться).

По сравнению с другими собаками, Субару был страшным. Я все еще не знала, зачем эту породу создали. У него были короткие лапы, толстое тело и морщинистая морда. Посреди приплюснутой морды был курносый нос. Удивительно, во всех книгах, где я находила информацию о бульдогах, было отмечено, что информация опасна, и ее запрещено давать широкой публике. Почему информация о собаках так защищалась?

Сатору говорил, что в одной из книг, которую он читал, говорилось, что бульдогов создали в древней Англии, чтобы биться с быками. Если так, то это могло быть связано с нашими агрессивными инстинктами, и потому книги запретили.

Хоть Сатору часто сочинял истории, он все же умел говорить правду. Но в этот раз я не могла поверить его словам по многим причинам. Я не могла понять, зачем собакам бороться с быками. Хоть в книге Сатору отмечалось, что это спорт, я не верила, что люди могли быть настолько жестокими. А еще я не знала, насколько большими были быки, но точно огромными рядом с собаками, так что их бой казался невозможным. И Субару, единственный бульдог, которого я знала, был очень добрым. Вряд ли потомок бойцовских собак мог быть таким мягким. Субару лишь раз вел себя жестоко, но это другая история.

Шун был единственным ребенком, и он заботился о Субару, как приемная мать. Субару не мог ходить быстро и легко уставал, и Шун не мог брать его везде с собой, но порой я видела, как они гуляли вместе. Было забавно смотреть, как Шун шагает своими тонкими длинными ногами, а за ним спешит Субару на коротких лапках.

Потому я удивилась, увидев, как он один бредет по холму с видом на город. Была осень, закат наполнял воздух меланхолией. Прошло две недели с того случая на тренировке.

— Шун, — позвала я, он шел ко мне, опустив задумчиво голову.

— Саки, — он словно проснулся.

Тусклый вечерний свет не давал прочесть выражение его лица.

— Что такое? — я шагнула к нему.

— Назад! — резко сказал он.

Я замерла. Нас разделяли двадцать метров.

— Почему? — в моем голосе звенела печаль.

— Прости… Но я хочу побыть один.

— Один?

— Да, — он посмотрел на меня и отвел взгляд.

— Потому ты порвал с Сатору?

— Да, наверное.

— Но почему? Ты так хочешь быть один, что бросаешь всех своих друзей?

— Это… даже если я объясню, ты не поймешь, — Шун вытащил что-то из кармана.

Металлические шарики блестели в свете заката. Гудящие шарики. Когда они летали с проклятой силой на большой скорости, они гудели. Это была одна из первых игрушек, которые мы использовали в академии, чтобы развить силы. Никто в классе уже не замечал их, так что было странно видеть, как умелый Шун носит их с собой.

— Вряд ли мы сможем видеться в ближайшее время.

Три шарика летали вокруг головы Шуна, ловя свет солнца и гудя не в такт.

— О чем ты?

— Я не смогу ходить в школу. Мне нужно пройти лечение.

— Ты болен? — я сильно встревожилась. Он был заразным? Потому держался подальше от нас?

— Хм. Болен… но не как простуда. Как бы сказать? Не мое тело болеет, а разум.

Тогда я не понимала, что за болезнь разума. Он был заражен бактерией или вирусом?

— Мне нужно идти.

— Постой, — крикнула я, и он обернулся. — Даже если мы не можем встретиться в школе, я могу тебя навещать, да?

— Не знаю, — он замешкался. — Я больше не буду жить дома.

Я охнула.

— А куда ты отправишься?

— В маленькую хижину для восстановления. Так они говорят, но это просто домик. Я перееду туда через пару дней и буду жить один.

— Где это?

— Не могу сказать.

Я лишилась дара речи. До этого я считала невозможным секреты между нами. Если он не мог мне рассказать, то правда была хуже, чем я могла представить.

— Шун, — в моей голове стало пусто. Я не знала, что сказать. — Ты… будешь совсем один? А Субару? — я мысленно готовилась к худшему.

— Он дома, — просто сказал Шун. — Я хотел уйти один.

Я чуть обрадовалась, что Субару был в порядке, но переживала все сильнее. Что происходило с Шуном?

— Я могу тебе как-то помочь?

Он молчал. Гудели шарики.

— Шун, я всегда лю…

Я почти призналась в чувствах, но он перебил:

— Саки, не знаю, стоит ли говорить тебе это, но это к лучшему.

— Что?

— Помнишь летний лагерь два года назад? Мы думали, что смогли скрыть факт, что Риджин запечатывал наши силы. Это не так.

— Что? — я его не понимала.

— Они все знали. Не знаю, почему, но они просто решили не наказывать нас сразу.

— Не понимаю, о чем ты.

— Они все это время следили. Я лишь недавно заметил.

Мое тело потяжелело, словно тонущий корабль. Холодный пот стекал по телу.

— Уже нет смысла предупреждать, Саки, но остерегайся котов.

— Котов? Каких? Ты про нечистых котов?

Шун замотал головой, не кивая и не качая ею.

— О, да… возьми, — он снял с себя чокер и бросил мне.

Он был тяжелее, чем я ожидала. Толстый кожаный ремешок с металлическими кольцами. Напоминал ошейник для пленников.

— Что это?

— Амулет от котов. Я его сделал.

— У Субару такой, да?

Но это не было похоже на ошейник Субару. Он улыбнулся от моей шутки, но не рассмеялся.

Он пошел прочь, но вдруг остановился.

Белый зверек шел к нам. Субару. Бежал так быстро, как позволяли его лапки.

— Глупый пес… я же говорил не идти за мной, — тихо сказал Шун под нос.

Он отвернулся от меня и Субару и заспешил спуститься по холму.

Маленький бульдог бежал за ним, виляя хвостом. Он плохо бегал, но сейчас шаги были еще более неуклюжими.

Я заметила, что правая задняя лапа Субару была ранена. Нет, с ней что-то было не так.

Но я не успела приглядеться, он пропал в сумерках.

— Нам нужно узнать, куда ушел Шун, — тихо сказал Сатору.

— Но как? — с неуверенностью спросила я, хоть слова Сатору чуть меня взбодрили.

— Как? Любым возможным способом, — сказал он, не пугаясь.

— Ты все еще пытаешься вернуть его? — Мария цинично посмотрела на него. — Теперь мы знаем, что он порвал с тобой не из-за ненависти к тебе.

— Я не это хочу, — сухо ответил Сатору. — И разве у нас нет других вопросов к нему? За нами следят? При чем тут коты? И… — Сатору сжал кулаки, — что вообще происходит с Шуном?

Мое сердце сжалось с болью. Я никому не говорила о том, что видела в разбитом яйце. Я знала, что это было прямо связано с проблемами Шуна, но, если я скажу вслух, мои страхи станут реальностью, и я не смогу это опровергнуть.

Шуна не было в школе четыре дня. Мы собрались за зданием школы после уроков и тихо говорили.

— …но если они следят за нами, разве не лучше не выделяться? — осторожно сказал Мамору.

— Да, он прав. Это слишком опасно. — Мария заняла сторону Мамору.

— Так вы просто бросите Шуна? — зло спросил Сатору.

— Я так не говорила. Но… — она нервно огляделась. — Мне и сейчас кажется, что за мной следят.

— Тут никого. Не глупи, — оскалился он.

Я вдруг кое о чем подумала.

— Помните побег от Киромару? Ночью нас преследовала жуткая птица.

— И ты, Саки? Козодой и вороны были обучены бакэ-недзуми.

— Если они так могут, то у комитета этики трюки должны быть умнее, да?

— Да! Я тоже слышал. Гении типа Шисея Кабураги, Кофу Хино и Ю Татэбэ могут управлять генами и создавать зверей, каких задумают. Не удивлюсь, если за нами следит та пчела.

Все притихли. На нас давила тревога. Если они использовали насекомых, мы и не заметим, пока нас не поймают. И с жуками не поймешь, где они передавали отчет.

— Ладно… я пойду искать Шуна. Не помогайте, если не хотите.

— Я помогу, — тут же сказала я.

— Погодите! Вы так говорите, будто нам плевать на Шуна. Нет, — возмутилась Мария. — Просто будет заметно, если мы вчетвером будем рыскать по округе. Да, Мамору?

Мамору открыл рот. Он явно не это имел в виду, но кивнул, ничего не сказав.

— Ты права. Разделимся.

Мы разбились на две группы. Мария и Мамору пошли поговорить с друзьями Шуна из других команд. Мы с Сатору пошли к его дому.

К счастью, у пристани была свободная лодка. Мы отправились по паутине каналов.

Пайнвинд находился на севере Камису-66, и дом Шуна был на северной окраине городка. Это было большое здание, поддерживаемое колонной в метр в диаметре. Балка длиной с тридцать метров поддерживала потолок. Я играла тут в детстве, и дом всегда казался страшным, я такого не ожидала от деревянных домов. Когда мы подросли, мы стали играть снаружи и перестали навещать дома друг друга.

Лодка быстро плыла по каналам, но Сатору вдруг заметил ее у развилки, ведущей в Пайнвинд.

— Что такое?

— Посмотри на это.

Я проследила за его взглядом и увидела, что много лодок было привязано у развилки. Они были не больше нашей лодки. На лодках был «глаз бога», городская печать, и красный номер. Это были лодки городского управления, и слова на санскрите указывали, из какого отдела они были. Тут было слово Хри, символизирующее Амитабху, Тысячерукую богиню, значит, они были из отдела здоровья или защиты окружающей среды.

— Просто минуем их.

Наша лодка направилась по воде. Я взглянула на развилку краем глаза и заметила в двадцати метрах над водой черно-желтую веревку. Знак, что проход запрещен.

— Что происходит? Мы не можем войти в Пайнвинд?

— Похоже на то.

— Но… это невозможно.

Это из-за Шуна? Я хотела спросить, но боялась открыть рот.

— Придется пройти.

— Там не будет стражи?

— Обойдем через лес.

Мы выбрались на берег в километре от развилки и пошли в другую сторону. Слева было поле травы, а справа — лес папоротника, камелии и вечнозеленых деревьев. Мы проверили, чтобы за нами не следили, и юркнули в лес.

— У меня плохое предчувствие.

— И у меня.

Чувство усиливалось с каждым шагом. Волоски на шее встали дыбом, словно магнитное поле отталкивало все частички в наших телах.

Как далеко мы зашли? Стало видно черно-желтые веревки. Они тянулись до середины леса.

— Издеваетесь? Кто сюда ходит?

— Думаю, так во всем городе.

Сатору скрестил руки и смотрел на веревку. Она обвивала деревья зигзагом, но концов не было видно.

— Придется пройти дальше, — Сатору нырнул под веревкой на уровне его глаз.

Я шла за ним. Сердце колотилось, мы нарушали правила, но выбора не было.

— Шш, — Сатору замер и махнул мне молчать.

Я застыла.

В тридцати метрах впереди что-то двигалось среди деревьев.

Сатору обернулся и сказал одними губами: «Бакэ-недзуми». Часовой.

Мы пригнулись в тени деревьев, стараясь не дышать. Я создала ветерок проклятой силой, чтобы он унес наш запах.

Казалось, прошла вечность, но в реальности это было не больше десяти минут. Крик раздался в лесу. Бакэ-недзуми бросился прочь.

— Хорошо, идем.

Мы пошли вперед. Наконец, мы добрались до тропы, пересекающей вечнозеленый лес. С другой стороны был лес красных сосен, в честь которых был назван город.

Мы огляделись, не увидели вокруг людей или бакэ-недзуми и пошли в сосновый бор.

Вдруг все волоски на моем теле встали дыбом.

Я в панике озиралась, но видела лишь деревья и траву. Ничего странного. Но что-то было не так.

— Как я и думал, тут что-то странное. Что-то плохое в воздухе. Нельзя задерживаться, — сказал Сатору, ощутив то же, что и я.

— Что нам делать?

— Мы уже далеко зашли, так что обратно не уйдем, да? — прошептал Сатору, хоть выглядел неуверенно.

Мы прошли еще сорок метров по сосновому лесу. И перед нами появилось нечто невероятное. Еще одна веревка, но не черно-желтая.

— Священный барьер! Почему?

Это был белый канат с бумажными лентами. Почему Священный барьер, защищающий Камису-66 от окружающего мира, был в Пайнвинде?

— Границы города сдвинулись?

— Нет, — Сатору разглядывал канат. — Он новый. Старый барьер еще там, где всегда бы.

— Тогда что это?

— Барьер внутри города, который идет вокруг Пайнвинда.

В этом не было смысла, как ни гляди. Священный барьер должен был отгонять плохое, но казалось, что он что-то сдерживал.

Сатору глубоко вздохнул.

— Если мы хотим идти дальше, нужно пересечь барьер.

Я кивнула. Это было не просто пересечь канат, запрещающий проход. Если нас увидят, мы не сможем оправдаться.

Но я знала, что только так можно найти Шуна.

Мы нырнули под канатом, стараясь не задевать бумажные ленты.

Сначала казалось, что ничего не изменилось. Но мы шли, и стали появляться ненормальные вещи.

Обычно густой пролесок в лесу выглядел так, словно его примяло ураганом. Все было искажено и умирало.

Я не могла понять выражение лица Сатору. Мы шли в тишине.

Небо подернули облака, солнце было еще высоко в небе, но все вокруг темнело все сильнее. Деревья закрывали свет, их толстые ветки словно сливались в крышу над нами. По сравнению с пролеском, деревья казались больше обычного.

Сатору отломил ветку и поджег ее проклятой силой. Хоть был еще день, мы ничего не видели без факела.

Через какое-то время меж деревьев появился свет. Мы пытались приблизиться, но мешали корни деревьев. Они поднимались из земли как большие змеи, извиваясь, не давая пройти. Мир выглядел чужим. Я хотела предложить пробить путь проклятой силой, но понимала, что это оставит след, что мы тут были. Я с неохотой шла среди брешей в деревьях.

— Саки, — Сатору обернулся, поднимая факел. — Смотри.

Он указывал на стволы деревьев. Их кора была не с обычным узором сосен. Она была в комках, похожих на опухоли.

И некоторые из них напоминали лица людей.

Лица, искаженные от боли, кричащие, мертвые.

Я поежилась и отвела взгляд.

— Поспешим.

Я была готова к ужасам впереди. Но зрелище меня поразило.

Склон был более-менее расчищен, где упали камни. Деревья стояли через промежутки, и земля была полна горных азалий. Странно, что, хоть уже была осень, они были в цвету, покрывали склон красными и розовыми цветами, наполняя воздух сильным ароматом.

— Красиво… — я вдыхала их запах, склоняясь ближе.

— Стой. Не трогай их, — Сатору поймал меня за руку. — С этими цветами что-то не так. Смотри, — он указал на свои ноги.

Землю усеивали трупы муравьев, пчел, жуков, пауков и других насекомых.

— Разве запах не слишком сильный? Он, наверное, ядовитый.

— В азалиях?

— Это не обычные цветы.

Его слова словно разрушили чары. Я посмотрела на цветы, которые до этого считала красивыми, и поежилась от их обманчивого яда.

Но не только от этого.

— Откуда холод?

Холодный ветер дул из глубин леса.

— Давай посмотрим… — сказал Сатору, явно готовясь к худшему.

Словно одержимые, мы шли к источнику ветра.

— Снег! — закричал он.

— Невозможно. Еще осень. Снега нигде нет, — я не могла поверить глазам.

Сатору коснулся белой пыли на корнях деревьев.

— Погоди, это не снег.

— Тогда что? — мне не хватало смелости коснуться этого.

— Иней. Его много, и потому похоже на снег. Не знаю, почему, но земля куда холоднее, чем должна быть, и вода в воздухе замерзает.

Но лед никогда не таял только глубоко под землей.

Все перепуталось. Все тут отрицало законы природы.

Мы обошли обледеневший участок. Сто метров спустя лес резко заканчивался.

— Осторожно, — тихо сказал Сатору.

Мы легли на землю и поползли к краю леса.

Вид потрясал. Внизу была чаша в земле в двести метров в диаметре, в сто пятьдесят метров глубиной. Напоминало огромную нору муравьиного льва.

— Невероятно. Это сделал метеорит?

— Шш, — Сатору прижал палец к своим губам. — Там люди.

Человеческие силуэты виднелись на дне ямы.

— …это не был метеорит. Такую дыру мог оставить только огромный взрыв. Мы ничего не слышали, — прошептал он в ответ на мой ранний вопрос.

— Тогда что это за дыра?

— Хватит все у меня спрашивать.

— Что? Ты не знаешь ответ?

Сатору выглядел оскорбленно.

— Я могу лишь догадываться. Яму могли сделать те люди внизу.

— Зачем?

— Шш, — снова зашипел на меня Сатору.

Два человека медленно поднимались, паря. Я боялась, что они окажутся рядом с нами, но они опустились на другой стороне ямы и пошли прочь. Когда они пропали из виду, Сатору стал говорить нормальным голосом:

— Они, наверное, пытаются что-то выкопать.

Я смотрела на дно кратера. Что-то было внизу, скрытое тенью ямы. Будь я на другой стороне, я бы увидела. Вдруг у меня появилась идея.

— Сатору, сделай там зеркало, — указала я.

Он тут же понял мою идею. Воздух замерцал, слепящий свет вспыхивал по сторонам. Лучи слились, и появилось серебряное зеркало.

— Наклонил его сильнее.

— Я уже понял! Да-а-вай!

Он медленно накренил зеркало. Вскоре мы смогли увидеть, что было на дне ямы.

Мы затихли от потрясения. Разве я не была тут раньше? Почему не поняла сразу, где мы были?

Зеркало отражало большой дом, почти засыпанный грязью. Один взгляд на темное дерево, и я узнала дом Шуна.

Мы почти не говорили на обратном пути.

Хоть мы увидели много странностей в сосновом лесу, мы думали о Шуне.

Я не знала, что случилось, но земля словно хотела проглотить дом Шуна. Вряд ли такое можно было пережить. Так почему я была убеждена, что Шун был еще жив?

Где он теперь? Он в порядке? Ему нужна была помощь? Эти вопросы без ответов крутились в моей голове.

— Ты сказала, что он ушел из дома, да? Значит, он в порядке, — сказал Сатору скорее себе, чем мне. — Поищем его завтра утром. Уверен, мы его найдем.

— Разве не стоило пойти сейчас?

— Солнце скоро скроется. Мы не знаем, где сейчас Шун. Знаю, ты переживаешь, но мы лучше начнем утром.

Как он мог быть таким спокойным? Он не переживал? Я не ощущала уверенность.

Мы прибыли в парк, где собирались встретиться с Марией и Мамору, но их не было видно. Мы подождали немного и решили пойти по домам.

— До завтра.

Слова не подходили ситуации. Казалось, мы прощались после пикника в парке. Мы пошли по разным дорогам — Сатору по тропе в Хейринг, а я — на лодке в Вотервил.

Тени тянулись в городе, пока солнце опускалось за гору Цукуба. В городе горели огни, и вода блестела, отражая искры. Это было мое любимое время дня, когда я наслаждалась пейзажем, думая о событиях дня, размышляя, что ждет меня завтра.

Я привязала лодку за нашим домом и прошла в заднюю дверь. Я удивилась тому, что родители рано были дома.

— С возвращением, — мама улыбнулась. — Ужин готов. Мы давно не ели вместе.

Отец смотрел на меня, пока я усаживалась за стол, а потом широко улыбнулся.

— Ты вся в грязи. Помойся.

Я думала, что отец спросит, где я была, когда я вернусь, но он не стал. Он говорил о планах установить фонари в центре города, потому что жаровен было мало. Но фонари требовали электричества, которое позволяли использовать только для колонок в ратуше. Так что, чтобы план осуществился, нужно было свериться с Кодексом этики.

— Сколько бы мы ни писали, комитет этики никогда не согласится, — ворчал мой отец, мэр, тыкая палочками кусочек рыбы.

— Лучше бы ты сначала сделал что-то с освещением в библиотеке, — сказала мама. Ее работа главного библиотекаря делала ее статус выше, чем у мэра.

— Библиотека уже использует пятую годового бюджета.

— Знаю. Но мы работаем допоздна, и фосфоресцирующие лампы — лишняя суета, — она указала на свет над столом.

Тогда широко использовались фосфоресцирующие лампы. Их часто звали шарами бонтан, это были большие трубки с вакуумом, внутри они были покрыты особой краской, содержащей платину или иридий. Когда его заряжали проклятой силой, лампа сияла какое-то время. Около получаса, а потом тускнела, и ее приходилось заряжать снова. Это раздражало.

— Сейчас только в Вотервиле есть достаточно электричества. Но проложить кабеля до библиотеки в Хейринге не выйдет.

— Нельзя построить новое водяное колесо у библиотеки?

— Это будет сложно. Это помешает передвижению, и каналы там с медленным течением, так что не будут производить электричество.

Чем больше они болтали, тем больше я ощущала, что что-то не так. Они словно намеренно играли это, чтобы не дать разговору перейти на другую тему.

— А вы не знаете, что случилось с Шуном?

Они тут же притихли.

Мое сердце колотилось. Я знала, что вопрос был опасным, так зачем задала его? Я злилась на беспечный разговор родителей, пока мы переживали за Шуна? Или я хваталась за шанс узнать хоть какую-то подсказку?

— Ты про Шуна Аонуму? — тихо спросил отец.

— Да. Он вдруг перестал ходить в академию, — мой голос дрогнул.

— Об этом говорить запрещено. Ты ведь это знаешь? — мама напряженно улыбнулась.

— Да, но… — я опустила взгляд на грани слез.

— Саки… Сач-чан, — папа слабел, когда видел мои слезы.

Так он не называл меня с тех пор, когда мне было пять лет.

— Милая, — тревожно сказала мама.

— Все хорошо. Саки, послушай. В жизни будет много сложностей. Среди них и расставание с друзьями.

— Что случилось с Шуном? — закричала я, перебивая его.

Отец нахмурился.

— Он отсутствует.

— Почему?

— Пару дней назад в Пайнвинде произошел несчастный случай. Шун Аонума и его родители пропали с тех пор.

— Случай? Какой? Никто не говорил об этом. Почему…

— Саки! Хватит, — строго сказала мама.

— Но…

— Мы переживали за тебя, ясно? Не перечь и слушай нас. Хватит лезть в то, что тебя не касается.

Я с неохотой кивнула и встала.

— Саки, пожалуйста, — мама почти плакала, когда я собиралась покинуть кухню. — Я не могу потерять еще… Нет, я не хочу потерять тебя. Прошу, слушайся нас.

— Хорошо. Я устала, так что пойду спать.

— Спокойной ночи, Саки, — сказал отец. Он обвил рукой маму, которая зажала переносицу.

— Спокойной ночи.

Я поднялась по лестнице, слыша слова мамы: «Я не могу потерять еще… Нет, я не хочу потерять тебя». И я уже слышала от нее крик, полный боли: «Я не хочу потерять еще одного ребенка!».

Я лежала на кровати с миллионом мыслей в голове, но не могла уснуть.

Я всегда думала, была ли у меня старшая сестра. Впервые я подумала об этом в десять лет. Мама случайно оставила меня без присмотра в библиотеке, и я наткнулась на старый словарь (материал третьего класса). В школе Гармонии мы говорили о том, как наши имена отражали желания и ожидания родителей, и я хотела знать, что значило мое имя.

У «Са» было три определения: «рассвет», «рано» и «молодой», но я не знала, что мне подходило. Я была ребенком, я и так была молодой. Потом я посмотрела «ки» — «очень молодой», «время», «маленький». Два слова означали почти одно и то же, и тут я заметила последнее определение.

«Младший ребенок».

Конечно, это было не точным доказательством, что я была младшим ребенком. Но моя мама была чувствительная к значению слов. Будь я старшим ребенком, в моем имени не было бы «ки».

Я думала об этом и смутно вспоминала детство. Тогда мне было два или три года. Обо мне всегда кто-то заботился, куда бы я ни шла. Человек был старше меня, но младше мамы. Родители звали меня Сач-чан, а того человека — Йоч-чан.

Да, мою сестру звали Йошими.

Может, это воспоминание было поддельным, но после крика мамы, что она не хочет потерять еще ребенка, мысль, что у меня была сестра, стала более вероятной.

Если это была правда, то почему сестры тут уже не было? Ее убрали? И это было связано с тем, что происходило с Шуном?

Я не могла найти ответы. Я застряла в круге вопросов.

Я услышала, как что-то ударило по окну.

Я подняла голову. Свет луны сиял между штор, и я увидела, как кто-то парит у окна второго этажа.

На миг я подумала, что это что-то сверхъестественное, и ноги ослабели от страха. А потом свет озарил рыжие волосы, и я поняла, что это была Мария.

— Что такое? — я открыла окно.

— Прости. Я пришла в парк, но там никого не было. Меня отругали, когда я пришла домой раньше.

Будет плохо, если мои родители увидят ее.

— Скорее, заходи, — я поманила Марию. — Почему так долго? Вы же просто общались с людьми?

Мария прижалась ко мне.

— Мария?

— Я так боялась! Нас чуть не убили!

— О чем ты? Объясни.

Мария дрожала, но смогла взять себя в руки. Она села рядом со мной на кровати и заговорила.

Сначала они бродили по округе и искали друзей Шуна. К счастью, Мамору хорошо умел искать, и они смогли найти двух-трех человек. Но зацепок не было.

Они поняли, что что-то не так. Друзья Шуна, кроме первой команды, были из Пайнвуда, но больше половины из них отсутствовали в академии. И один, которого они нашли, отказался говорить об этом.

Они хотели отправиться в Пайнвуд, но поняли, что мы с Сатору уже плыли туда, так что вернулись в академию.

Но никто не оставался после уроков. Они хотели пойти домой, когда вспомнили то, о чем Шун и Сатору говорили в прошлом. Как во дворе были странные строения, от которых пахло аммиаком, и в которых рычали звери.

— И мы решили проверить двор. Конечно, мы не верили, что Шун был там, но думали, что найдем зацепки.

Мария и Мамору умудрились попасть туда.

— Но как вы пробрались во двор? Шуну и Сатору пришлось запоминать замки.

— Ты забыла? Я могу парить. Я перелетела через стену, пока никто не смотрел. Конечно, Мамору так не может, и я открыла ему дверь изнутри. Шун был прав. Там около дюжины маленьких засовов по кругу…

Кому есть дело до замков.

— Забудь. Что произошло? — нетерпеливо сказала я.

— Ничего, как и при Шуне и Сатору. Но сзади там пять кирпичных домиков.

Я вспомнила, что Шун говорил в школе Гармонии.

— На строениях деревянные двери, но выглядели они крепко. Может, из дуба толщиной в пять сантиметров. И на них железные засовы и петли…

— Плевать на двери. Скажи уже, что вы увидели! — раздраженно закричала я.

Мария была внимательной, но плохо умела рассказывать увиденное вкратце.

— Прости. Мы хотели узнать, что внутри, но не могли открыть двери, не уничтожив их.

— И ты меня прости. Я хотела узнать, что вы увидели.

— Да, мы прижали к двери уши. Мы кое-что услышали.

— Как это звучало?

— Низкое рычание. А потом шаги, будто большой зверь расхаживал там. Он явно нас заметил.

— Погоди. В том сарае есть место?

— Угу. Думаю, строение — вход, соединенный с подвалом. Звуки доносились снизу.

— Хм. Но вы так и не узнали, что издает звуки?

— Не спеши. Мы увидели его потом. Но не все тело.

Я хотела, чтобы она поторопилась, но тихо слушала.

— Мы с Мамору хотели заглянуть в здание, когда я услышала, как засовы на двери движутся. Кто-то пришел во двор. Прятаться было негде, и мы юркнули за здания. Вовремя. Дверь открылась, и они вошли.

— Кто?

— Я не видела лица, но, судя по голосам, их было трое. Один мог быть Солнечным принцем. Двое других были мужчиной и женщиной, и женщина звучала как та, что допрашивала нас после возвращения из летнего лагеря.

Я сглотнула.

— О чем они говорили?

— Я слышала только обрывки, но мужчина говорил, что им нужно спешить, все уладить, пока он не демонизирован полностью. Если они не справятся, будет катастрофа. Не знаю, что он имел в виду.

Я отчасти была готова к этому. Но меня словно ударили битой по голове. Демонизирован — может, становился демоном кармы.

— А потом? — выдавила я.

— Женщина сказала, что нужно сразу послать нечистых котов. И Солнечный принц спросил, имела ли она черного и полосатого, которых они использовали, — голос Марии дрожал. — Они открыли их. Вторую и четвертую комнаты. И вышли большие звери. Я заметила их лишь мельком, но они были большими как львы в старых зоопарках, но худыми.

— Звери… нечистые коты не заметили вас?

— Заметили. Но кто-то тут же сдержал их проклятой силой и перенес куда-то, так что нас не раскрыли… но это не важно. Солнечный принц упомянул, куда отправили котов. Он сказал, что жаль такого талантливого ребенка.

Я уже знала, о ком она.

— Я слышала своими ушами! Шун Аонума.

3

После этого я не помнила, как успокоила Марию. Но мне нужно было что-то сказать, чтобы она не думала, что Шун в смертельной опасности. Я врала не так хорошо, как Сатору, но пообещала Марии, что мы отыщем Шуна утром, и уговорила ее пойти домой.

Я знала, что ощущала бы себя смелее, если бы мы пошли вдвоем, но не могла рисковать жизнью подруги.

Она ушла, и я спешно оделась. Я надела ветровку поверх свитера и скрыла волосы беретом. Я часто бывала снаружи, так что у меня была готовая сумка с лекарствами, компасом и другими важными вещами. Я сунула ее в рюкзак, вспомнила взять амулет, который дал мне Шун.

Я тихо вылезла в окно и на крышу. В отличие от Марии, я не умела парить, так что пробормотала мантру и прыгнула как можно сильнее. Моя сила включилась, и воздух ударил меня с силой, как вода. Я будто падала во сне. Я потеряла равновесие и рухнула на ногу, но не повредила ее.

Времени не было. Я встала и поспешила за дом, отвязала каноэ и поплыла по темному каналу как можно тише. Когда я уплыла довольно далеко, я разогнала лодку.

Я не знала, успею ли, и я неслась так быстро, что малейшая ошибка разбила бы лодку, и я утонула бы.

Но я не мешкала. Я спасу Шуна любой ценой. Я должна успеть. Я сосредоточилась на этом.

Я неслась по темному каналу, ощущая странное дежавю.

Так было в первый день в летнем лагере, когда мы с Шуном плыли на лодке ночью. Шун успокоил поверхность реки, сделал ее зеркалом, отражающим звездное небо.

Шун нес Хакурен-4 по воде среди сияющих звезд.

Течение реки и берега были размытыми в темноте. Я не знала, как быстро мы плыли. Я ощущала себя так сейчас.

Я плыла на Хакурен-4 сейчас. Мы не давали лодкам одинаковые имена, но я не могла называть ее иначе.

Я быстро добралась до развилки Пайнвинда. Я остановила. Днем тут было несколько лодок, но ночью осталась только одна. На ней горела лампа, но никого не было видно.

В этот раз я не успевала обойти по лесу. Придется идти по прямой. Я медленно поплыла. Я старалась приглушать шум воды. Хакурен-4 плыл вперед в круге света под веревкой, преграждающей путь.

Если кто-то появится в лодке, все будет кончено. Я затаила дыхание, пока Хакурен-4 не скрылся в темноте.

Может, человек в лодке подумал, что никто не нарушит правила, не проберется в Пайнвинд. Иначе было бы не так просто пробраться.

Я тихо плыла вперед, вскоре миновала второй Священный барьер. Там не было патруля.

Свет луны озарял две большие сосны впереди. Центр города. Я вглядывалась во тьму, видела силуэты домов у реки, но в окнах не было огней. Пайнвинд лишился людей.

Я повернула и поплыла по узкому каналу на север.

Я не знала, где именно теперь жил Шун, но идея была. Его дом уже был на северной окраине Пайнвинда. Если он собирался перебраться в хижину еще дальше от людей, то это могло быть дальше на север, у Священного барьера. Я могла двигаться в ту сторону с компасом, но как далеко?

Узкий канал заканчивался в пяти сотнях метров впереди. Пристань уже была полна лодок, и я привязала Хакурен-4 к столбику и прыгнула на другие лодки, чтобы добраться до берега. На одной был факел из связанных полосок бамбука, а не круглой деревяшки. Факел был с тканью, соломой и проводами для топлива. Я зажгла его проклятой силой, и он вспыхнул, ослепляя меня светом.

Я не знала географию Пайнвинда, не знала, где именно была, но повернула и направилась на север.

Я шла, факел озарял заброшенный город. Пайнвинд эвакуировали не так давно, но улицы были полны мусора и обломков дерева, здания гнили.

Но жуткая атмосфера города была перебита тревожным чувством.

Свет факела был таким сильным, что все вне круга света было черным. Я не знала, куда шла. Но меня было видно за мили.

Мозг говорил мне, что идти с факелом было опасно, но свет означал безопасность. Я пыталась сделать огонь тусклым, но им было сложно управлять. Я могла или потушить его, или оставить гореть в полную силу.

Я смотрела на ветки под ногами. Если собрать их и зажигать по пути, то у меня будет маленький источник света. Стоило так сделать сразу. Я потушила факел.

Все погрузилось во тьму. Я еще видела перед глазами мерцание огня.

Я зажгла один из прутиков.

Большой черный кот стоял передо мной.

Не просто большой. Как и сказала Мария, он был не меньше льва. Его лапы и шея были очень длинными, и хоть его голова была маленькой, как у леопарда, она была достаточно высоко, чтобы блестящие глаза были на уровне с моими.

Черный кот радостно урчал, подошел ко мне и опустил передние лапы на мои плечи.

И его большие челюсти оказались вокруг моей шеи.

Зубы захрустели. Мой разум опустел, я не помнила, как произнести свою мантру.

Нечистый кот… Только это смог понять мой мозг в панике.

Я ощущала его жаркое дыхание на своих волосах, слюни текли по моей шее. Я ощущала отвратительный запах аммиака.

Я медленно понимала, что оставалась в сознании.

Кот кусал мою шею с силой, но зубы не пробили мою кожу. Амулет Шуна, толстые металлические кольца ошейника спасли меня от казни.

Как только я поняла это, я прошептала свою мантру.

Я попыталась ослабить хватку челюстей на шее. Видимо, когда нечистый кот кусал, челюсти застывали, и их было сложно открыть. Но это не могло состязаться с мощью проклятой силы. Кость хрустела, разбиваясь, его нижняя челюсть беспомощно открылась, и я освободилась.

Я отпрянула, поднимая пылающую ветку, свет озарил жуткое лицо кота. Он хмурился, грозно шипел, как змея. Длинные зубы, как у саблезубых тигров, были в крови.

Я представила перед собой сильные руки. Одна сжала шею нечистого кота, а другая — его тело, скручивая его, будто выжимая полотенце. Раздался сухой треск. Кот задрожал и застыл.

Я сидела и тяжело дышала. Я не могла перестать плакать. Шея болела, и ошейник погнулся, не снимался. Я порвала его проклятой силой и смогла снять.

Я взяла себя в руки и встала, чтобы осмотреть труп нечистого кота. Он выглядел так же, как описывали в школьных легендах. Три метра в длину, худой, с ужасно длинными лапами. Голова как у обычного кота, но пасть могла открываться шире.

Я коснулась длинных клыков, торчащих из открытого рта. Они были в 15 сантиметров длиной, изогнутые и шершавые, как шкура акулы. Похоже, зубы выдвигались из пасти. В отличие от саблезубых тигров, нечистые коты были с тупыми концами и сверху, и снизу. Они убивали, не пронзая жертву, а сдавливая шею и удушая.

У этого метода убийства была лишь одна причина. Чтобы поддерживать легенду о нечистых котах, детей нужно было забирать без крови или других следов убийства. Как ни смотри, а нечистых котов вывели для убийства людей.

Меня стошнило. Кот был чудовищным, Мне было гадко из-за убийства теплокровного зверя. Но мне было ужасно, что существовало такое проклятое создание.

Через час я добралась до ямы на месте дома Шуна. Нужно спешить. Меня покрывали пот и слюна нечистого кота, впитавшаяся в одежду. Было холодно и противно, но не было времени остановиться и вытереться.

Я сделала выводы после того, как чуть не умерла, так что не взяла факел. Если бы я слишком привыкла у свету, я осталась бы слепой, когда он потух бы. Лучше было идти в темноте, чтобы глаза привыкли к ней.

Хоть я шла с компасом на север, первым подтверждением того, что я иду верным путем, была озаренная луной паутина. Нити были спутаны, напоминали лица и слова. Хоть я не знала тогда, паутина была самой чувствительной в природе и указывала, что что-то шло не так.

Я приближалась к Священному барьеру, деревья стали искажаться. Многие склонялись в одну сторону, словно от ветра.

Мне было не по себе.

Уйти. Сейчас. Убежать как можно дальше. Так мне говорили инстинкты. Я не хотела оставаться тут ни на миг.

Но я думала о Шуне, пыталась найти в себе силы. Я не могла отступить. Только я могла его спасти.

Я шла, кривые растения направляли меня. Лес будто закручивался по спирали. Тогда Шун был в центре.

Силуэты деревьев напоминали больших монстров со щупальцами, манили меня. Я шагала, пригибаясь под их ветками.

Я не успела понять, как оказалась среди белого густого тумана, скрывшего все, кроме пары сантиметров вокруг меня. Я слышала шепот. Ветер, смех, а порой и слова, хоть я не могла разобрать их.

Информация, которую я получала от мира, была искаженной. Даже земля под ногами казалась мягкой и ненадежной. Стрелка компаса крутилась.

Вскоре я перестала понимать, темно там или светло. Глаза не работали.

Что происходило?

Голова заболела, словно ее сдавили тисками. Даже думать было тяжело. Я застыла, лишенная всех чувств. Я не понимала, стояла я или сидела.

Что это было за место?

— Шун! Где ты? — закричала я.

Разум прояснился, когда я услышала свой голос, но вскоре снова затуманился. Сознание угасало, но тут я уловила ответ:

— Саки! Что ты тут делаешь?

— Не знаю. Я даже не знаю, где…

Туман вдруг пропал, словно его унесло ветром, и земля стала знакомо твердой.

— Шун!

Юноша стоял в двадцати метрах впереди в маске чистоты, которую шинши носили во время фестиваля Изгнания демона. Но это точно был голос Шуна.

— Не стоило сюда приходить. Иди домой, Саки.

Я покачала головой.

— Посмотри на это, — он указал на землю.

Сначала было слишком темно, но земля мягко засияла, и я увидела, что ее покрывали корчащиеся насекомые.

Все были деформированы. Мотыльки разных размеров не могли лететь из-за сморщенных крыльев и выпирающих тел. Жуки с лапками на одной стороне кружились, спотыкаясь. Сороконожки были соединены в кольца.

— Если не хочешь так закончить, уходи сейчас.

— Нет, — упрямо сказала я. — Расскажи, что происходит. Я не сдвинусь, пока ты это не сделаешь.

— Не глупи! — резко сказал Шун.

— Да, я бываю глупой. Я пришла сюда спасти тебя. Меня чуть не убил по дороге нечистый кот, — сдавленно сказала я.

— Ты встретила кота?

— Да. Меня спас твой амулет. Тут может быть еще один кот.

— Ясно… — он глубоко вдохнул. — Ладно. Десять минут. Я объясню, сколько смогу. Но ты сразу же уйдешь.

Я не могла спорить с ним вечно, так что кивнула.

Вдруг место озарил свет. Я подняла голову, увидела северное сияние на небе. Бледно-зеленый занавес висел на небе, мерцая красным, розовым и лиловым светом.

— Как…? Шун, ты это делаешь?

Северное сияние было только на полюсах. Хоть я не понимала, как это работало, такой трюк вряд ли умел делать даже Шисей Кабураги.

— Придется нарушить обещание, если нападет нечистый кот во время разговора. Идем в дом, — он кивнул на здание за собой.

Я заметила его сразу. Мерцающий свет северного сияния озарял домик, что был странно согнут, словно отражался в кривом зеркале. Балки, поддерживающие здание, были изогнуты, и солома на крыше торчала в стороны, как иглы злого дикобраза.

— Почему дом такой странный?

— Я все еще пытаюсь вернуть его в нормальное состояние.

Он прошел в овальную дверь, я — следом.

— Десять минут… Думаю, я смогу держать это под контролем в это время.

Шарики, валявшиеся на полу, взмыли в воздух. Я словно попала в улей, они громко гудели.

— Зачем это? Так шумно?

— Ничего не поделать. Терпи.

Шун пересек грязную комнату и сел за большой деревянный стол. Поверхность была в книгах и стопках бумаги.

— Присядешь тут?

Он указал на стул в другой части комнаты. Я покачала головой, стояла по центру домика, озираясь. Все было искажено, даже то, что было из прочного дерева и камня. Мои органы восприятия, казалось, не работали, или реальность тут была особенно тонкой.

— Откуда начать? Все проблемы из разума человека.

Я нахмурилась, не понимая, о чем он говорит.

— Сознание — вершина айсберга. Подсознание — под поверхностью — во много раз больше. Потому мы не понимаем свои мысли и чувства.

— Я пришла не за лекцией по психологии. Я хочу знать, что с тобой происходит.

— Я и объясняю, — приглушенно сказал он.

— Зачем ты носишь маску? Сними. От нее мне не по себе.

— Не могу, — сказал Шун. — И времени нет… слушай. Не важно, что делают люди, они не могут полностью управлять разумом. Даже если они думают, что управляют мыслями, они не знают, что происходит в их подсознании. Наша проклятая сила — воплощение этого.

— Что ты имеешь в виду?

— У физических действий есть много стадий между появившейся идеей и ее воплощением. Мотив рождается в нашем подсознании и должен добраться до сознания, чтобы его реализовать, но логика и разум могут помешать действию осуществиться. Но наша проклятая сила почти сразу исполняет то, что задумано. Даже если это неправильно, нет времени исправить это.

— Разве мы не представляем то, как точно должны использовать силу?

— Те картинки созданы сознанием, но многое остается во тьме подсознания.

Гул шариков стал чуть выше.

— Не понимаю. Даже если глубоко в наших разумах есть другие картинки, мы не можем их использовать. И если мы не произносим мантру, сила не работает.

— Ты не понимаешь. Как бы ты ни пыталась управлять силой гипнозом и мантрой, проклятая сила всегда ускользает сквозь дыры в подсознании.

— Ускользает?

— Да. Проклятая сила постоянно вытекает. Мы подсознательно все время меняем мир вокруг себя.

— Это… — я лишилась дара речи.

Я думала, что это было глупо, но не могла выдавить слова.

— Саки, ты знаешь, для чего Священный барьер? Думаешь, он защищает нас от угроз мира снаружи?

— Не знаю. О чем ты? — я растерялась.

— Священный барьер создали из-за угроз внутри, а не снаружи. И угроза — наша протекающая сила. Демоны кармы и бесы, которых мы боимся, изнутри.

Голос Шуна был спокойным, но кружащиеся шарики дрожали.

— Конечно, силы вытекает не так много, чтобы устроить катастрофу за ночь. Но если мы постоянно подвержены таким мыслям, результат может быть непредсказуемым. Потому нужно направлять их наружу.

— Как?

— Мы боялись мира снаружи с детства. Тот темный безграничный мир, сливающийся с темной вселенной, — наше подсознание. В наших разумах подсознание становится соединено с миром снаружи, и проклятая сила направляется за Священный барьер. Барьер — психологический прием, что помогает «очищать» нас.

Я не совсем понимала все те сложности, которые он рассказывал.

— И что происходит с проклятой силой, направленной наружу?

— Видимо, она влияет на разные предметы. Это никто не исследовал, так что мы не знаем.

Шун вытянул руку, и шарики стали медленно парить по комнате.

— Но это кое-что объясняет. Например, миноширо. Их не существовало тысячу лет назад. Для эволюции тысяча лет — как одна ночь. Предком миноширо мог быть морской слизень, но как он так сильно изменился за короткий период времени?

— Наша проклятая сила создала миноширо?

— Не только это. Скорее всего, так появились и тигровые крабы с тростянками. Я проверил новые виды, которые обнаружили за последние тысячу лет. Эта эволюция начинается и заканчивается вокруг Священного барьера.

Он говорил такие странные вещи, что я тут же возразила:

— Утекают лишь мысли, да? Как они могут так изменить существо, создав миноширо?

— В общем подсознании есть шаблоны. Джун, психолог, зовет это архетипом. Тень, мать, мудрый старик, обманщик и прочее. Эти персонажи появляются в мире по всему миру, потому что воплощают архетипы. Интересно изучить, от каких архетипов произошли миноширо и тростянка.

Я обдумывала услышанное, но все еще не до конца понимала.

— Я не знаю, прав ты или нет, но, честно говоря, мне все равно. Я хочу знать, что происходит с тобой.

Шун молчал.

— Ты…

Тут что-то прошло к нам из угла комнаты. Я закричала.

— Все хорошо. Это просто Субару.

Шун подошел и почесал Субару под подбородком.

— Что с ним произошло?

— Ничего… я ничего не хотел делать.

Шарики заметались хаотично по комнате, но успокоились, когда Шун посмотрел на них.

— Ты понимаешь, да? Это результат того, что происходит со мной.

Спина Субару была покрыта панцирем с шипами, как у броненосца.

— Моя проклятая сила не перестает вытекать. Она становится сильнее, и я все хуже ею управляю. Подсознание бушует, и это усиливает протечку проклятой силы, и это меняет все вокруг меня. Это — синдром Хашимото-Аппельбаума. Я стал демоном кармы.

— Нет… ты врешь! — закричала я.

— К сожалению, это правда.

Шун взял Субару, стараясь не задевать шипы на его спине.

— Все книги тут — четвертого класса. Знания, которые должны были предать забвению. Обычно их хранят в подвале библиотеки. Твоя мама одолжила их мне.

— Да?

— Чтение книг — единственный способ узнать, как превращаются в демона кармы. Мы знаем только это.

Пыльные книги были с печатью «четвертый класс», выжженной на обложках. Этот класс делился на три подкатегории, первая была «очаровывающие», сокращение от «очаровывающие слова», вторая — «кошмарные», а самая опасная была «катастрофическими», ведь были хуже смерти.

— За эти книги я должен описывать свой опыт. Все же я самый свежий случай.

— Не говори так! А лечение? Разве нет способа тебя вылечить?

— Сейчас такого нет.

Шун опустил Субару. Собака подошла ко мне.

— Они думали, что Хашимото-Аппельбаум связан с шизофренией, но это опровергли. Это ближе к паническому расстройству, — бесстрастно сказал он, словно говорил о незнакомце. — Если бы реальность не менялась, то заблуждения и необъяснимые страхи были бы излечимы. Но тревога искажает наше восприятие реальности, так что ничего не поделать. Негативное восприятие, вызванное несоответствием заблуждений и реальности, создает замкнутый круг. Хуже того то, что все происходит в подсознании, так что разобраться с этим невозможно.

— Мы не можем запечатать твою силу?

— Это помешает сознательно использовать силу. Но не повлияет на подсознание. Я все равно думал, что, может, ограничение разума может ослабить протечку, так что попросил главного священника Мушина запечатать мою проклятую силу. Не помогло. У меня словно разбита крышка на силе, ее ничем не удержать.

Я была в ужасе.

— Неужели… я восстановила твою силу неправильно, и теперь ее не запечатать?

В отличие от Сатору, Шун знал, что его гипнотизировали. И он знал свою мантру. В таких условиях силой убирать печать могло убрать якорь гипноза из его сознания.

— Нет. Его нельзя было запечатать изначально. Ты не виновата, Саки.

Слезы лились из моих глаз. Я могла лишь склониться и гладить Субару.

— Время. Тебе пора домой.

Я покачала головой, все еще рыдая.

— Я могу управлять протечкой недолго, сосредотачиваясь на задании и направляя туда свою проклятую силу. В это время почти все плохие эффекты подавлены. Сейчас я управляю семью сотнями шариков, чтобы не навредить тебе. Но я могу продолжать это десять или пятнадцать минут. Как только моя концентрация станет угасать, подсознание начнет управлять всем.

— Нет! Я не уйду! Я хочу быть с тобой.

— Саки, мое состояние уже убило моих родителей.

Его слова пронзили мое сердце.

— Они хотели помочь мне, чем могли. Но они ничего не могли. Я старался управлять проклятой силой с помощью силы воли, но это был худший метод. Отдача была невероятно сильной.

— Шун…

— Думаю, дом заскрипел, вдруг земля стала жидкой и проглотила его. Я был спасен, потому что кто-то из родителей своей силой вытолкнул меня из дома в последний миг.

Он всхлипнул за маской.

— Скорее уходи. Прошу. Я не хочу, чтобы умер еще кто-то из тех, кого я люблю.

Я медленно встала. Отчаяние и беспомощность давили на меня.

Я не могла спасти Шуна. Я ничего не могла. Я…

У двери я обернулась.

— Шун, я могу что-нибудь для тебя сделать?

Он покачал головой.

Вдруг огромный зверь проник мимо меня в домик.

Нечистый кот с серыми полосками был вдвое больше черного. Он не взглянул на меня и направился к Шуну, громко урча.

Кот медленно приближался, его взгляд приковывал к месту, но урчание не звучало враждебно. Любого, кто столкнулся с котом, сбило бы с толку это несовпадение, и они не понимали бы, что делать. Эту технику нечистые коты использовали, чтобы поймать добычу.

Уже испытав эту тактику, я отреагировала первой и пробормотала мантру.

— Саки, нет! — голос Шуна разносился эхом. — Хватит уже…

Его слова потрясли меня. Что делать? Я не могла стоять и смотреть, как его убивают. Но…

Кот в три с половиной метра длиной потянулся, словно хотел поцеловать Шуна, и открыл широко пасть. Я хотела выпустить проклятую силу.

В тот миг Субару прыгнул вперед с пугающим воем.

Нечистый кот взглянул на Субару и опустил на него правую лапу. Острые когти разрезали Субару, кровь брызнула в стороны. Но панцирь на спине не дал сделать рану смертельной. Субару не мешкал, бросился к горлу кота. Он уклонился с пугающей скоростью, но Субару успел погрузить зубы в лапу, что была в десять раз его больше.

Даже теперь я не понимаю, что произошло. После поколений выведения бульдоги должны были утратить тенденцию к жестокости. Субару, которого я знала, не замечал других собак, лишь порой лаял и скалил зубы в их сторону. Он был спокойным.

Что происходило в его голове в тот миг? Что пробудило в нем кровожадную натуру предков?

Он напал на зверя, который собирался убить его, и я вспомнила легенды, где бульдогов звали сильнейшими бойцовскими собаками, которые убивали зверей, что были намного больше их.

Субару сдавил челюсти и тряс головой в стороны. Его курносый нос позволял дышать, как бы глубоко он не вонзал зубы во врага.

Нечистый кот взвыл от боли. Но его создали охотиться на людей, он был хитрее нормальных зверей. Он ловко сбил Субару другой лапой, и пес оказался на спине.

— Хватит! — завизжала я.

Острые когти опустились на мягкий живот Субару.

Все, что произошло дальше, казалось ненастоящим.

Кот взлетел к потолку, широко расставив лапы, как большая летучая белка. Все его когти были выпущены, он скалил клыки с яростным шипением, но тело было напряжено.

Тысяча сверкающих кристаллов появилась из воздуха и покрыла кота.

Кристаллы слились, стали полупрозрачным сияющим камнем.

Нечистый кот пропал.

Воздух ворвался в вакуум, оставленный после него, и встал небольшим вихрем.

Что сделал Шун? Я подозревала, что он перенес кота в другое измерение.

Перемещение чего-нибудь без прикосновения превышало законы физики. Но в обычных обстоятельствах мы не могли делать то, что не могли представить в голове.

За короткое время, которое подсознание Шуна превращало его в демона кармы, он приобрел навыки, что были выше уровня эксперта в проклятой силе.

Я поняла, что Шун опустился рядом с трупом Субару.

— Бедняжка…

Он уже не дышал. Пол покрывала кровь. Кот разорвал живот Субару.

— Шун, — я присела рядом с ним.

— Он пытался меня спасти. Хоть со мной все кончено, — тихо сказал Шун. — Я много раз пытался его прогнать. Но он шел за мной… нет, я не был одинок. Я буду одинок без Субару.

Он потер подбородок Субару.

— Я должен был раньше принять решение. Если бы я не был таким нерешительным, Субару не пришлось бы так страдать.

— Ты не виноват, — пылко сказала я.

— Но и кот не виноват. Он пришел, потому что ему приказали убить меня… Я долго решал, что мне сделать.

Шун указал на шкафчик на стене.

— Там баночка таблеток с разными типами яда. Ее дали мне перед тем, как я пришел сюда. Разве не жестокий подарок на прощание?

Так взрослые обошлись с ситуацией Шуна? Заставив его покончить с собой? Это меня не удивило. Может, шока было столько, что я уже его не воспринимала.

— Я рада, что ты их не принял. Их нужно было выкинуть.

— Я принял все.

— А?

— Но они не сработали. Поздно. Думаю, яд просто изменить на молекулярном уровне. Хоть я удивился, когда даже мышьяк меня не убил. Похоже, моя тень, часть моего подсознания, не хочет умирать, и она меняет состав ядов.

Я коснулась руки Шуна.

— Думаю, это грядет, — сказал он под нос.

— Что?

— Саки, скорее уходи отсюда! — он отдернул руку и встал.

Дом загремел. Шарики поднялись выше, дрожа, а потом рухнули на пол.

— Так же, как в тот раз. Когда дом провалился… Разве не смешно? Почти как Дух благословения. Но вместо благословения он приносит смерть.

Он толкнул меня в спину.

— Скорее!

Я пыталась сопротивляться, но он был сильнее.

— Я положу всему конец сейчас. С меня довольно.

Стены на моих глазах дрожали и искажались. Пузыри появлялись и лопались друг за другом. Сцена пугала. Голова снова болела.

— Саки, — тихо сказал Шун, толкая меня за дверь.

Его маска таяла, хоть жара не было.

— Я всегда тебя любил.

— Зачем ты говоришь это сейчас? Шун! Я…

— Прощай.

И я оказалась в сотне метров над землей. Я посмотрела на домик Шуна в свете луны.

Там был только глубокий кратер.

Земля вокруг кратера обваливалась. Воздух был полон низкого гуда и треска, деревья вырывали с корнями.

Эта сцена конца света становилась все дальше. Я поняла, что летела по дуге спиной вперед. Сильный ветер трепал мою одежду. Он сдул мой берет, и волосы развевались передо мной в ночном небе.

Если я врежусь во что-то и умру, будет не так и плохо.

С этой мыслью я закрыла глаза. И открыла их снова.

Шун спас меня из последних сил.

Я должна была жить.

Я повернула лицо вперед. Ветер жалил, но я не закрывала глаза. Мои слезы летели за мной.

Похоже, я упаду на долину травы. Может, Шун задумал это, когда выбросил меня в небо.

Земля медленно приближалась.

Будто во сне.