Глубокая разведка

Александр Александрович Крон

Глубокая разведка

Комедия

в четырех актах

Книга известного советского писателя Александра Крона состоит из двух частей. В первой части представлены пьесы: "Винтовка № 492116", "Трус", "Глубокая разведка", "Офицер флота", "Кандидат партии", "Второе дыхание". Во вторую часть вошли статьи Крона, посвященные театру.

От автора

Эти пьесы написаны давно. Первая - полвека назад, последняя датирована 1956 годом.

С тех пор я больше не писал пьес и уже многие годы пишу только прозу.

Для литератора, вдохнувшего запах театральных кулис еще в школьные годы, переход от драматургии к прозе связан с существенной перестройкой.

Глаз писателя в некоторых отношениях подобен фотообъективу. Для различной натуры существуют разные типы объективов, более того, - одна и та же натура, снятая различными объективами, дает несхожие изображения. Когда прозаик берется за драматургию или, что реже, драматург за прозу, происходит как бы смена объектива.

Когда меня спрашивают, как могло случиться, что драматург, четверть века активно и небезуспешно участвовавший в театральной жизни, так надолго, если не навсегда, от нее отошел, у меня на этот вопрос нет однозначного ответа. Меньше всего мне хочется ссылаться на трудности и огорчения, каких было немало. Еще меньше - возлагать вину на кого-либо или на что-либо от меня независящее.

Одна из причин - хотя и не главная: драматическая форма стала для меня тесна. В послевоенные десятилетия обозначился любопытный процесс: кинофильмы стали длиннее, а спектакли короче. Стало уже нормой, что спектакли идут с одним антрактом или даже совсем без антракта. Появилось множество пьес, рассчитанных на минимальное число участников. Драматурги, писавшие раньше симфонии, стали писать дуэты и трио.

Большинство моих пьес - в четырех актах. В них много эпизодических ролей. Пьесы, несомненно, грешат многословием, тем не менее сокращать их трудно. От некоторой громоздкости мне, вероятно, уже не избавиться. Не случайно, став прозаиком, я обратился к романной форме, а не к новелле.

Но есть еще одна причина, пожалуй, даже более существенная. Отдавши драматургии четверть века, я обнаружил, что у меня нет близкого мне театрального коллектива, нет театра-единомышленника, где режиссура была бы заинтересована не в случайных контактах, а во мне как в равноправном участнике общего дела. Я достиг к тому времени возраста, когда уже становится утомительным ощущать себя вечным дебютантом и лишний раз убеждаться, что твоя пьеса лишь повод для спектакля.

У моего покойного друга, драматурга и театрального критика Леонида Антоновича Малюгина, есть книга с программным названием - "Театр начинается с литературы". Я полностью разделяю его убеждение. Вопреки мнению многих театральных деятелей, я не считаю пьесу полуфабрикатом. В отличие от пищевых полуфабрикатов, несъедобных без дополнительной обработки, пьеса самостоятельное произведение, предназначенное для театра, но существующее и вне театральных подмостков. Не называем же мы полуфабрикатами сонаты и симфонии, хотя чтение нот - умение сравнительно редкое, требующее специального образования. Читать пьесы значительно легче, и за последние десятилетия заметно возросло число людей, не только любящих, но и умеющих читать драматургию, выработавших на основе своего культурного опыта своеобразную стереоскопичность видения, позволяющую им разыгрывать спектакли наедине с автором. Об этом говорят возросшие тиражи пьес и киносценариев. Многие прозаики охотно включают в свои сборники наряду с повестями и рассказами киноповести и радиопьесы; все чаще печатаются пьесы в журналах, вышли из печати и разошлись несколько многотомных антологий. Рассчитаны все эти издания в основном на читающую публику, театры по традиции предпочитают машинописные экземпляры или стеклографические оттиски.

Почти одновременно с этой книгой в издательстве "Художественная литература" выходит в свет двухтомное собрание моих сочинений. Только проза - романы и очерки. Но мой отчет перед читателями за полвека работы в литературе был бы неполон без избранных пьес и статей о театре. Они составляют как бы дополнительный, третий том. Я включил в него только те пьесы, которые, с моей точки зрения, имеют право на жизнь. Не исключена возможность, что театры еще вернутся к ним, но в основном книга адресована читателям, а вошедшие в нее немногие статьи делают излишним особое предисловие к пьесам и помогут читателям ближе познакомиться с автором.

Роли

АЛЕКСАНДР МАЙОРОВ.

АНДРЕЙ ГЕТМАНОВ, начальник нефтеразведки.

ГУЛАМ ВЕЗИРОВ, его первый заместитель.

МОРИС, геолог.

МЕХТИ АГА РУСТАМБЕЙЛИ, главный инженер.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ АНДРЕЯНОВ, буровой мастер.

ТЕЙМУР, инженер, его помощник.

ГАЗАНФАР, чернорабочий.

СЕМЕН СЕМЕНОВИЧ, комендант.

МАРГО, жена коменданта.

МАРИНА ГЕТМАНОВА.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА АНДРЕЯНОВА.

КЛАВА АНДРЕЯНОВА, шофер.

ФАТЬМА-ХАНУМ, жена Гулама, радистка.

Отдаленный район Азербайджана.

Нефтяная разведка.

Акт первый - "ДЕНЬ".

Акт второй - "ВЕЧЕР".

Акт третий - "НОЧЬ".

Акт четвертый - "УТРО".

Действие происходит незадолго до Великой

Отечественной войны.

Между третьим и четвертым актами проходит полтора

месяца.

Акт первый

ДЕНЬ

Квартира начальника разведки в деревянном бараке.

Дощатые неструганые стены. На всей обстановке

отпечаток случайности, временности, как будто здесь

еще не начинали жить. На столе разбросанные полотнища

диаграмм, рулоны чистой кальки. Старомодный телефон с

ручкой. На табурете таз с мыльной водой.

В глубине дверь, ведущая на застекленную веранду.

Боковые двери скрыты портьерами из выгоревшего ситца.

Беспощадное азербайджанское солнце осаждает барак.

Сквозь висящие на окнах влажные простыни, сквозь щели

циновок и дыры москитных сеток оно врывается в

полумрак комнаты десятками жарких зайчиков. В

световых потоках плавают рои раскаленных пылинок.

Марго в полузабытьи откинулась на спинку стула. Ей

около сорока, она опустилась и располнела, но еще

очень красива. Ее буйная крашеная шевелюра подхвачена

бечевкой, пестрый сарафан расстегнулся на спине.

Комендант приготовился диктовать. Пот катится по

отполированной коже бритой головы. Он в наглухо

застегнутой гимнастерке и высоких сапогах. Его

мохнатые брови и литые челюсти имеют очень

внушительный вид. Марина вытирает только что вымытые

волосы. В своей белой майке она кажется по-девичьи

юной.

Они изнемогают от жары.

К о м е н д а н т (помолчав). Ну, Маргарита! Не перетирай время. Поехали дальше. Так? (Пауза). Ну-ну, Маргоша. Давай, нажми. (Пауза.) А ну с новой строчки... Так?

М а р г о. Отстань.

К о м е н д а н т. А я тебе заявляю - есть установка провернуть в штурмовом порядке. Понятно, нет? По распоряжению лично Андрея Михайловича. Всё! Стало быть, кровь из носу, вопрос исчерпан. (Пауза.) Так?

М а р г о. От-стань.

К о м е н д а н т. Тебе же авторитетно разъясняют... Тьфу! Я, Марина Григорьевна, с детства на руководящей работе. С подчиненным человеком я всегда могу толковать, и случая того не было, чтоб он меня не понял. А вот жена - так с ней я хуже затрудняюсь. Стараешься подойти со всей чуткостью, бьешь на то, чтоб человек осознал... Эффект, равный нулю. (Взглянул на часы.) Времени - тринадцать часов. Так? Вот и считайте. Сорок второй прибывает из Баку - десять пятьдесят две. Так? Шофер у меня с утра на станции. От станции, через Соленую балку, у нас считают - три часа. Так? Все! Шуточное дело - такая комиссия! Вы думаете, она это понимает? Она этого не понимает.

М а р и н а. Ох, я тоже что-то плохо вас понимаю. Вы извините... (Смеется.)

К о м е н д а н т. Не знаю, что вам смешно. Вот вы спите до полдня, а Андрей Михайлович с раннего утра носится - жару поддает.

М а р и н а. Ну, хорошо, хорошо...

К о м е н д а н т. Вот именно, что ничего хорошего нет. Добро, была бы простая комиссия. Так? Обыкновенная комиссия для нас ничего не составляет. К этим-то мы привыкли - к обыкновенным.

М а р и н а. А эта - необыкновенная?

К о м е н д а н т. Как? Нет, похлеще. Высокоавторитетная. Имеет от треста все права. Постановят разведку прикрыть - всё! Никакая сила!

М а р и н а. Глупости.

К о м е н д а н т. Извините! Вполне. Пятый год сидим на земле, семь миллионов всадили, а нефти не видели. Теперь подходят очень строго. Маргарита! Воскреснешь, нет? Андрей Михайлович с меня требует. На разведке надо по-военному. Приказано - значит, хоть тут земля провались...

М а р г о. Ну и пусть.

К о м е н д а н т. Что - пусть?

М а р г о. Пусть провалится.

К о м е н д а н т. Маргарита! Я с тобой официально говорю.

М а р г о (открыла глаза). Да ты что - сбесился от жары? Официально! Очнись! Ты с кем говоришь? Кто я тебе - машинистка?

К о м е н д а н т. Вот это так! Ну-ну? А кто?

М а р г о. Кто? Никто. Жена здешнего коменданта. Все! Стучу одним пальцем, чтобы время убить, а надоест - наплюю и брошу. Официально!

К о м е н д а н т. Обывательская установка.

М а р г о. Я и есть - обыватель. Не знал? И успокойся. Ты меня лучше не трогай. Я сейчас либо разревусь, либо начну ругаться, как... персидский амбал*.

______________

* Грузчик, носильщик (азерб.).

М а р и н а. Ну нет, Марго. Пожалуйста.

М а р г о. А ну его! Вы подумайте, Мариночка. Он все злится, что я его долдоном зову. А разве не долдон? Вчера вечером захожу я к Морису. Он хороший старик, очень ласковый. Лежит больной, целый день один. Сижу на кровати, плету небылицы, просто так, для смеха. Он тоже про что-то мелет. Вдруг слышу - за окном сапоги поскрипывают. Знакомый такой скрип - что-то родное... Прихожу домой - скандал. Морис - то, Морис - се!.. Попал пальцем в небо! Ревновать тоже надо с толком, а фантазий я знать не хочу. Поймаешь ну, твое счастье, тогда молчу. Кричи в голос, грози, называй шлюхой, но опять - говори настоящие слова. А о чем он горюет? Авторитет я ему, оказывается, подрываю.

К о м е н д а н т. Маргарита! Ну, ладно... Всё!

М а р г о. Все равно скажу. Пристал, нет мочи: обещай, что прекратишь с ним всякие встречи. А мне лень спорить. Ладно, говорю, нужны-то вы мне оба. Гляжу, сует мне какую-то бумажку. Я сначала не поняла. Оказывается, он с меня расписку требует.

М а р и н а (смеется). Семен Семеныч! И вам не стыдно?

М а р г о. Осрамила - так теперь стыдно.

К о м е н д а н т. Дура - и больше нет ничего.

М а р г о. Дура? Скажи мне кто другой - я бы обиделась. А ты дурака от умного отличить можешь?

М а р и н а. Марго!

М а р г о. Дура, дура. Мужики виноваты. На моей жизни умный мужик обязательно либо подлец, или же тряпка. При белых жила я в Ростове, у теток. Девчонкой была совсем. Ну познакомилась с одним. Черт его знает, кто он был. В общем - тип. Слов - полон рот. Называл меня - "белокурая королева Марго". Сволочь! Он-то знал, что я крашеная телка, и больше ничего, а я так весь век и прожила белокурой королевой.

К о м е н д а н т. Это все - психология.

М а р г о (не слыша). Была помоложе - так мужики за мной стаями ходили. И от умных столько же проку, что от дураков. Со мной глупели. Ни в чем отказу, - что ни соврешь, все мило. Ангел, и тот сгниет. Второй мой муж - с высшим образованием, член и корреспондент каких-то там наук. А я знаю свое: захочу - будет у меня в ногах валяться и жалостные слова молоть. Теперь угомонилась и вижу - перехитрили меня умники. Никто от моей красы не помер, у всех жизнь дальше катится, каждый при своем деле. Одна я какая-то... (Неожиданно закрывает лицо руками и начинает громко всхлипывать.)

К о м е н д а н т (спокойно). Истеричка.

М а р и н а (внимательно посмотрела на него, покачала головой). Удивительный вы человек. Каждый день вас вижу, а все не могу привыкнуть. Принесите воды. (Наклонилась над Марго.) Марго! Маргоша, не надо, милая! Успокойтесь. Все-то вы выдумали... Семен Семеныч, ну где же вы?

К о м е н д а н т. Иду. (Вернулся с веранды с кружкой воды в руках. Взял трубку загудевшего телефона.) У аппарата - комендант поселка. Говорите. Как?.. Слушаю вас, Андрей Михайлович. Тсс! (Вытянулся у аппарата, забыв про кружку.) Как? Докладная? Сейчас будет готова. Есть, Андрей Михайлович, я отлично понимаю. Тут объективная причина - жена ревет. А? Разве у них поймешь?.. Как?

М а р и н а (возмущенно). Семен Семеныч!

К о м е н д а н т. Тссс! Как?.. Машина с утра на станции. Вскоре ожидаю... Сейчас будете? Слушаюсь. (Кладет трубку, вытирает лоб и механически отхлебывает из кружки. Затем, спохватившись, отдает ее Марине.) Андрей Михайлович приказал воды горячей заготовить для бритья. Уж вы поимейте заботу. Рубашечку чистую...

М а р и н а. Хорошо, хорошо. Выпейте, Марго. Теперь улыбнитесь. Прошло?

М а р г о (улыбнулась). Не понимаю, что со мной делается. Жара, наверно. Мехти говорит - от здешней жары даже овцы шалеют. Кружатся, кружатся, а потом хлоп наземь. (Пьет.) Фу! Теплая, противная... Из-за тридевять земель возят, и такую дрянь. Весь поселок стонет от этого пойла, и ни одному дьяволу в лоб не вскочит позаботиться. Хамские порядки - только людей злить.

К о м е н д а н т. Ну, этого мы здесь не будем обсуждать. Так? Надо будет - мне укажут.

М а р г о (засмеялась). А я разве про тебя, Семен? Тогда молчу. А пить все-таки хочется. (Пьет.)

К о м е н д а н т (взглянул на часы, ужаснулся.) Ты меня зарезала, Маргошка! Комиссия с меня спросит. Так?

М а р г о. Так, так, так. Не нуди. (Рванула каретку.) Ну, что там дальше?

К о м е н д а н т. В результате глубокой разведки пластов...

Стук в дверь с веранды.

Кто? Что надо?

Г а з а н ф а р (появился в дверях. Молодой геркулес о детски добродушным лицом. Одна рука забинтована). Салам*! Начальник есть?

______________

* Привет (азерб.).

К о м е н д а н т (важно). Как видишь. Ну, ну? Что надо?

Г а з а н ф а р. Ты есть - я вижу, да. Елдаш* Гетманов, Андрей Михайлович, - есть?

______________

* Товарищ (азерб.).

К о м е н д а н т. Нет его. Сколько раз надо говорить, чтоб не шлялись к нему на квартиру?!

Г а з а н ф а р. Зачем кричать? Ишак кричит - так он говорить не может. Подожду, да. (Вышел.)

М а р и н а. Грубо, Семен Семеныч. Я у себя дома. Никто вас не просил распоряжаться.

К о м е н д а н т (убежденно). Нельзя, Марина Григорьевна. Иначе вам жизни не будет. Большое дело - Газанфар! Обыкновенный, некультурный кочевник - и больше нет ничего...

М а р и н а. Не кочевник, а кочевник.

К о м е н д а н т. Это разницы не составляет. Все равно - чудак. Увидал буровую и давай канючить: возьми. Взяли его глину мешать, так он теперь и ест и спит на буровой, чуть ли не молится на эту вышку.

М а р г о. Не молится, а песни поет.

К о м е н д а н т. Вчера на "Саре" обшивка загорелась. Ему бы тушитель взять - так? Куда! С голыми руками полез. Ну - спалил лапу. Дикий народ!

М а р и н а. Сами-то вы дикий. Надо уважать людей - понимаете?

К о м е н д а н т (вздохнул). Слушаюсь.

М а р г о. Ничего не понял. Давай дальше, Семен.

К о м е н д а н т. Запятая. Написала запятую? Вычеркни ее к шуту. Пиши: установлено...

Стук в дверь с веранды.

Кто? Что надо?

Г о л о с М а й о р о в а. Могу я видеть товарища Гетманова?

К о м е н д а н т. Нет его. Установлено... вот теперь запятая, что...

Опять стук.

М а р и н а. Войдите.

К о м е н д а н т (вскочил). Сколько раз надо говорить!.. (Сталкивается в дверях с незнакомым человеком и отступает.) Вы откуда, гражданин? Ваши документы?

М а й о р о в (вошел. Ему лет тридцать шесть. Покрытое темным загаром лицо. Одет в засаленный комбинезон, белый от пыли. Неторопливо оглядел коменданта, потом увидел Марину.) Марина?!

М а р и н а (вздрогнула). Сашка?! (Подбежала, порывисто обняла и расцеловала.) Сашенька!

М а й о р о в (радостный и слегка смущенный). Погоди... Ты что здесь делаешь?

М а р и н а (расхохоталась). Что я здесь делаю? Я здесь живу.

М а й о р о в. Постой-постой... Ага - понял. Ты с Андреем?

Марина молча кивнула головой. Пауза.

К о м е н д а н т. Ваши документы, гражданин.

М а й о р о в. Обождите. Ах, шут вас возьми! Я ничего не знал. Давно?

М а р и н а. Пять лет. Или нет - больше.

К о м е н д а н т. Ваши документы.

М а й о р о в. Обождите. Я никуда не убегу. Вы же видели - мы целовались.

М а р г о. Да отстанешь ты, Семен?

М а р и н а. Сашка! Черный, толстый, лобастый какой-то... А грязный! Ты меня всю выпачкал, а я-то намылась... Ты надолго? Вот Андрюшка удивится! Сейчас я тебя буду мыть. Вот тебе таз, вылей, сполосни. На тебе полотенце. Где твои вещи?

М а й о р о в. Там. В этой... как ее... в конторе (Идет на веранду.) Куда выливать?

М а р и н а. Прямо на улицу. Не беспокойся - высохнет. Возьми чайник с керосинки. Сашка! Ты встречал кого-нибудь с нашего курса?

Ответа нет.

Марго! Это Саша Майоров. Сразу поняли? Он чудный парень - я его обожаю. Мы с Сашкой в институте были первые тупицы, а Андрей нас тянул за уши. Ужасно я рада. Даже не знала, что могу так обрадоваться. Сашка! Ты где? Иди сюда. Покажись.

М а й о р о в (вернулся). На - смотри. Ну - как?

М а р и н а (после паузы, медленно). Какой ты стал... удивительный. Совсем какой-то другой.

М а й о р о в. Я уже слышал: толстый, лысый...

М а р и н а. Не дури. Я помню, ты был всегда какой-то скованный, напряженный... Вот не могу найти точного слова.

М а й о р о в. Ну, скажем, дубоватый?

М а р и н а. Опять? А теперь ты как-то стал просторнее. Я не умею объяснить. Но ты понял?

М а й о р о в. Приблизительно. Это что - хорошо или плохо?

М а р и н а. Дурень, ну что с тобой говорить. Сашенька! Ты зачем сюда?

М а й о р о в. Работать.

М а р и н а. Честное слово? Андрей будет страшно рад. Ему так люди нужны.

М а й о р о в. Зачем? Толпа народу, а бурят один пятый номер.

К о м е н д а н т. Много, а работать не с кем.

М а р и н а. Познакомьтесь. Семен Семенович - наш комендант. Марго моя подруга. Майоров Александр... Александр...

М а й о р о в. Гаврилович. (Взглянул на облачение коменданта.) Слушайте, зачем вы себя так мучаете? Жарко ведь.

К о м е н д а н т. Военная привычка.

М а й о р о в. Долго ли служили?

М а р г о. Вы меня спросите. В командирской столовой, завхозом, шесть месяцев. И то - выгнали.

К о м е н д а н т. Маргошка!.. Ну, хорошо. Мы поговорим... в другом месте.

М а р и н а (тихо). Слушай, Сашка. У тебя какие-нибудь неприятности?

М а й о р о в. У меня? Нет. Откуда ты взяла?

М а р и н а. Ты извини, пожалуйста. Просто я подумала... зачем тебя сюда?

М а й о р о в. Здравствуйте! Это говорит разведчик! Армия оказывает солдату честь, посылая его в разведку.

М а р и н а. Это очень красиво звучит. Все это, конечно, верно. Верно вообще.

М а й о р о в. А что здесь - плохо?

М а р и н а. Сашенька, а что же хорошего? Живем у черта на рогах, ни воды, ни дорог. Джейраны кругом бегают - видел? Такие дикие, что даже машин не боятся. Пустыня. Дни, как стертые пятаки, - один похож на другой. Как в ссылке. Что ты улыбаешься? Что-нибудь не так говорю? Ну, конечно. А жара! Такая, что кочевники - и те летом уходят на эти... ну как их... такие горные пастбища, вроде альпийских?

М а й о р о в. На эйлаги.

М а р и н а. Верно - эйлаги. Я забыла. Откуда ты знаешь?

М а й о р о в. Знаю, да.

М а р и н а. Ты говоришь совсем как настоящий бакинец. (Передразнила.) Знаю, да.

М а й о р о в. Я и есть настоящий бакинец.

М а р и н а. Ах, если б не Андрей, я бы пешком ушла отсюда. "Елу-тапе"! Мертвая долина. От одного названия можно затосковать. Кочевники говорят долина несчастий. Легенда какая-то есть. Ты знаешь - похоже на правду.

М а й о р о в. Разведчик впал в мистику.

М а р и н а. Разведчик? (Отвечая на молчаливый вопрос.) Я не работаю, Саша. Ты же знаешь, я ушла с третьего курса. Андрей кончил институт, его сразу послали в Баку. И я тоже поехала. Ты не догадался?

М а й о р о в. Нет. Постой. Ты мне говорила, что едешь на год. То ли в Сальск, то ли в Ейск? У тебя заболела мать...

М а р и н а. Я и думала - на год. А вышло - совсем. (Нервно.) Марго! Знаете что - переезжайте туда, ко мне. Здесь мы вам мешаем. Семен Семенович, помогите же ей.

Комендант и Марго переносят машинку в соседнюю

комнату.

Не знаю, зачем я солгала тебе насчет матери. Глупо.

М а й о р о в. А здесь вы давно?

М а р и н а. Почти год. Ты знаешь - у Андрея выговор.

М а й о р о в. За что?

М а р и н а. Я не очень понимаю. Андрей тебе лучше объяснит. Для меня до сих пор все очень странно. Он работал в Баку начальником промысла. Был страшно увлечен, вдвое перевыполнял план, должен был получить повышение. Вдруг его снимают, записывают выговор - знаешь за что? За хищничество. Ты подумай! Смешно. Просто зависть, интриги. Теперь загнали в эту страшную дыру...

М а й о р о в. Андрей опротестовал выговор?

М а р и н а. Нет. Ты ведь знаешь, какой он. Признал себя виновным и даже мне грубит, когда я возмущаюсь. Ты что-нибудь понимаешь?

М а й о р о в. Так, может быть, он на самом деле был виноват?

М а р и н а. Андрюшка - хищник?!

М а й о р о в. Видишь ли... В нашем деле это слово имеет особый смысл. Бывает, что люди хотят блеснуть и начинают грабить недра. А природа халтуры не терпит. Нынче - двести процентов, а через полгода скважина истощена - и все к черту.

М а р и н а (задумалась). Я понимаю. (Быстро.) Сашка! Чайник кипит, марш мыться, разговоры потом.

М а й о р о в (бросился на веранду, слышен грохот таза, плеск воды и фырканье). Маринка!

М а р и н а. Что?

М а й о р о в. Хорр-ро-шо!

М а р и н а. Дурень. Слушай, Сашка. Скажи честно - ты что-то знаешь?

М а й о р о в. Ой!

М а р и н а. Что ты?

М а й о р о в. Мыло в глаза.

Г е т м а н о в (стремительно вошел. Ему лет тридцать. Он очень четок и быстр.) Приехали?

М а р и н а (все еще задумавшись). Кто, Андрюша?

Г е т м а н о в. Как - кто? Комиссия. Мехти вернулся?

М а р и н а. Нет еще. Послушай, Андрюша...

Г е т м а н о в. Стоп, некогда. А чья машина стоит у конторы?

М а й о р о в (с веранды). Моя.

Г е т м а н о в. Кто это?

М а р и н а. Не угадаешь. Саша Майоров.

Г е т м а н о в. Что ты говоришь?! Саша! Ты с поезда?

М а й о р о в. Здравствуй.

Г е т м а н о в. Что?

М а й о р о в. Во-первых, здравствуй.

Г е т м а н о в. Извини, Саша. Тут голову потеряешь. Ты с поезда?

М а й о р о в. Да нет же - на машине.

Г е т м а н о в. Прямо из Баку? Однако ты - героический мужчина. Один?

М а й о р о в. Один.

Г е т м а н о в. Работать?

М а й о р о в. Именно. (Появился в дверях. На нем отличный светлый костюм.)

Г е т м а н о в (обнял его). Ну, здравствуй. Очень рад. Скажи пожалуйста какой костюм! А диплом у тебя есть? Инженер? Слышишь, Марина? Поздравляю. Ты мне нужен. Надоело тащить этот воз одному.

М а й о р о в. Как - одному? А заместителя нет?

Г е т м а н о в. Три.

М а й о р о в. Вчера один из твоих пытался вырвать у треста семьсот метров буровых труб сверх лимита. Крупный наглец.

Г е т м а н о в. А, Мехти! Как инженер - не горяч уголек, но это может. Мехти - еще туда-сюда. Другой - геолог - тот просто сумасшедший.

М а й о р о в. Весело. А кто первый заместитель?

Г е т м а н о в. Везиров Гулам. Мой выдвиженец. Азербайджанец, орденоносец, из буровых мастеров. Все качества.

М а й о р о в. Толковый?

Г е т м а н о в. Что? Ты Мехти видел? Так вот, Мехти - Бисмарк против моего Гулама.

М а й о р о в. Весело.

Г е т м а н о в. Увидишь, что здесь за публика. И всю эту банду нужно держать в руках. До меня здесь черт знает что делалось. Кладбище. (Схватил чертеж.) Вся надежда на "Сару".

М а й о р о в. Кто это "Сара"?

Г е т м а н о в. Марина, есть вода? Рубашку - после. Я потный, как... как не знаю кто. Самому противно. Что ты говоришь, Саша? Кто такая "Сара"? Угадай. "Сара" - это буровая. Пятый номер. Заложена в день, когда у нашего Гулама родилась дочка. Тоже - Сара. Вот смотри. Когда я пришел сюда, было пробурено шестьдесят метров. А на сегодня пройдено около двух тысяч. Подходим к проектной глубине. Если все - тьфу, тьфу - будет в порядке, я ставлю рекорд скоростного бурения в условиях глубокой разведки. Понимаешь, чем это пахнет? Семен Семеныч!

К о м е н д а н т (высунулся). Слушаю, Андрей Михайлович.

Г е т м а н о в. Докладная готова?

К о м е н д а н т. Сейчас будет готова.

Г е т м а н о в. Копаетесь. Давайте пока приказ об увольнении этого пьяницы... как его... Курочкина. Марина! Срочно - бриться. Ты извини меня, Саша. Откровенно сказать - не до тебя. Ты меня поймешь.

М а й о р о в. Уже понял. Пожалуйста, обо мне не беспокойся.

Г е т м а н о в. Располагайся как дома, отдохни, почитай что-нибудь. А насчет того, куда тебя определить, я что-нибудь придумаю.

Комендант приносит бумаги.

Так, так, так... Правильно. Курочкин - а пьет. Сухой закон на разведке еще никем не отменен. Стоп! Что сие значит?

К о м е н д а н т. Как?

Г е т м а н о в. Почему вы изволите подписываться - начальник комендатуры? Что это за новости? И откуда у нас в поселке взялась комендатура?

К о м е н д а н т (смущен). Я полагал... так будет авторитетнее.

Майоров сдавленно фыркнул.

Г е т м а н о в. Вздор. Исправьте. Вы - прелестный комендант, но вам недостает юмора. (Пауза.) Ну, что вы надулись?

К о м е н д а н т. Андрей Михайлович, если с моей стороны есть какие недостатки или упущения, - укажите. Так? А зачем же при посторонних?

Г е т м а н о в (засмеялся). Это не ваше упущение, Семен Семенович. Юмор - это уж, так сказать, от бога. Не обижайтесь.

Комендант вышел.

Тоже - номер! (Увидел входящего Газанфара.) Что тебе, Газанфар? Быстро.

Г а з а н ф а р. Салам, елдаш начальник. (Подает бумагу.)

Г е т м а н о в. Салам. (Просматривает бумагу.) Стоит научить человека грамоте - первым делом он пишет заявление. Шучу. Значит - в бурильщики? Понимаю. Вместо Курочкина? Не рано ли, Газанфар?

Г а з а н ф а р (умоляюще). Елдаш начальник... Менелюм*.

______________

* Непереводимое. Вроде - умоляю (азерб.).

Г е т м а н о в. Вижу - не терпится. Надо подумать. Черт! Момент-то уж очень ответственный. Последние дни. Ты не боишься, Газанфар?

Г а з а н ф а р. Меня Теймур учил. Зачем бояться? Могу тормоз держать лучше твой Курочкин. Ты свое дело знаешь - разве ты боишься?

Г е т м а н о в. Вот что - с этим к Гуламу. Его компетенция - пусть решает. Понял? До свидания.

Г а з а н ф а р. Вот Гулам пришел.

Г у л а м (вошел. Он худ и невзрачен. Лет около сорока. Одет в рабочий комбинезон. Говорит тонким голосом). Салам, Андрюша!

Г е т м а н о в. Салам! Знакомься, Саша. Гулам - моя правая рука. Один из лучших мастеров на Апшероне. Ты почему орден перестал носить? А, Гулам?

Г у л а м (угрюмо). Так.

Г е т м а н о в. Надень. Обязательно, слышишь? А почему тебя в конторе никогда нет? Вот все и лезут ко мне.

Г у л а м. Я на "Сару" ходил.

Г е т м а н о в. Зачем? Там без тебя люди есть. Говоришь ему, говоришь, а отвернешься - он контору запер и шасть... (Передает бумагу.) На, решай...

Г у л а м (прочел, взглянул нерешительно на Гетманова). Можно, Андрюша?

Г е т м а н о в. Вот ты и решай. В своей сфере - ты полный хозяин. (Пауза.) Если хочешь знать мое личное мнение... В общем - подумай.

Г у л а м (поколебавшись, виновато взглянул на Газанфара). Нельзя. Бери бумагу.

Г а з а н ф а р. Ай, Гулам! Зачем нельзя?

Г у л а м. Нельзя, да.

Г е т м а н о в. Стоп, Гулам! Разрешил - напиши. Отказал - тоже напиши. Это документ. Приучайся.

Г у л а м (мрачно вздыхая, пишет резолюцию). Нельзя, дорогой.

Газанфар молча уходит.

Г е т м а н о в. Как знаешь. Собственно говоря... Впрочем, тебе видней.

Г у л а м (решившись). Андрюша! Я пришел тебе сказать... Освободи меня. Не могу - даю честное слово.

Г е т м а н о в. Опять. Нашел время. Не болтай чепухи.

Г у л а м. Я опять ночь не спал - даю честное слово. Дай мне буровую, дай бригаду - я тебе рекорд сделаю. Что хочешь требуй - головой буду отвечать. А этого я не могу - бухгалтерии, канцелярии. Боюсь - я честно говорю. Так боюсь, как вот - маленький был - злого духа боялся.

Г е т м а н о в (Майорову). Видал? (Гуламу.) Чудак. Привыкнешь. Что, я тебе не помогаю?

Г у л а м (уклончиво). Я ничего не говорю. Конечно, помогаешь.

Г е т м а н о в. Советую?

Г у л а м. Советуешь, конечно...

Г е т м а н о в. Стоп! Поддерживаю?

Г у л а м. Я тебе очень благодарен.

Г е т м а н о в. Ну?

Г у л а м (упрямо). Менелюм, я тебя очень прошу, Андрюша.

Г е т м а н о в. О-ох! Ну, не приставай. (Поставил зеркало рядом с телефоном. Намылил лицо и взял трубку.) Контора? Это вы, Фатьма-ханум? Вернулась машина? Нет? Что?

Т е й м у р (заглянул в дверь. Молодой парень, курчавый и быстроглазый. Он тянет за рукав упирающегося пожилого мастера. Мастер солиден. В его бритом, мягком лице и всей фигуре сквозит ощущение собственного достоинства). Иди, Иван Яковлевич! Маэстро! Я тебя прошу. Иди, пожалуйста.

И в а н Я к о в л е в и ч (упираясь, ворчит, по-ярославски окая). Оставь, Тимка. Сказал - оставь. Не буду я говорить. Все уже говорено. У меня тоже - самолюбие.

Т е й м у р. Э, не будь мальчиком, знаешь.

И в а н Я к о в л е в и ч. Отпусти рукав. У меня дети старше тебя. Кому я говорю? Мальчишка!

Т е й м у р. Э-э! Давай будем уважать друг друга.

Г е т м а н о в (в телефон). Хорошо. Приедут - сразу же звоните. (Бросил трубку.) А! Ты мне нужен, Теймур.

М а й о р о в (обернулся). Теймур?!

Т е й м у р. Али! (Отпустил мастера и бросился обнимать Майорова). Здравствуй, отец.

М а й о р о в. Ты здесь? Слушай, где старик?

Т е й м у р. Старик тоже здесь. Мы с маэстро Иван Яковлевичем вместе при всех обстоятельствах жизни.

И в а н Я к о в л е в и ч (появился). Кто - старик? Я те дам старика! Здорово, сынок! Покажися. Вид у тебя очень прелестный. Конечно, не так чтоб молоденький...

Целуются.

Г е т м а н о в. Как? Ты его тоже знаешь?

М а й о р о в. Настоящие разведчики, как старые морские волки, все знают друг друга.

Т е й м у р. Пойдешь к нам на "Сару", Али? Вот это будет бригада: маэстро, ты, я, еще есть замечательный парень - Газанфар. Четыре поколения разведчиков. Между прочим, уважаемая дирекция, с Газанфаром будет конец? Ну, утвердили?

Пауза.

Г у л а м (мрачно). Нет.

Т е й м у р. Почему?

Г у л а м. Подождем, да.

Т е й м у р. Я поражаюсь - что такое с тобой стало, дорогой Гулам? Скажи - ты разведчик, большевик или чиновник? Что подождем? Кого подождем? Человек пришел с кочевки, вырос у тебя на глазах, работает, как буйвол... Что тебе еще надо? Хочешь, чтоб обратно ушел - баранов гонять? (Рассердился.) Саол*, не надо ничего. Сегодня ставлю Газанфара к тормозу, под свою личную ответственность.

______________

* Хорошо (азерб.).

Г е т м а н о в. Тихо, тихо. Только без самоуправства. Выращивать местные кадры надо - это дважды два, и никто с тобой не спорит. Возможно, в данном случае Гулам чего-то не додумал.

Г у л а м. Андрюша! Разве я...

Г е т м а н о в. Помолчи. И все-таки я обязан заступиться за Гулама. Гулам сам выдвиженец, он учится руководить. Я могу отменить его решение, но что тогда получится? Выходит: одной рукой я создаю ему авторитет, а другой его подрываю. Вот сдадим "Сару", через пару недель решится вопрос о новых скважинах - пусть подает заявление. Правильно, Гулам?

Г у л а м. Конечно.

Г е т м а н о в (Теймуру). Правильно я ставлю вопрос?

Т е й м у р. С одной стороны - правильно...

Г е т м а н о в. Инцидент исчерпан. И прошу тебя проследить, чтобы в эти дни на "Саре" стояли у тормоза только опытные бурильщики. Ясно? (Вытащил из стола папку.) Теперь я тебя буду ругать. (Майорову.) Куда ты, Саша? Ты нам не мешаешь.

М а р и н а (уводя Майорова). Зато вы нам мешаете.

Уходят.

Т е й м у р. Ругать? Я думал - хвалить. Ты смотрел наш проект?

Г е т м а н о в. Очень внимательно.

Т е й м у р. Мы с маэстро Иван Яковлевичем возлагаем большие надежды на твою поддержку.

Г е т м а н о в. Кажется, я их не оправдаю. Вредная затея, Теймур.

Пауза.

И в а н Я к о в л е в и ч (махнул рукой). Эх! Говорил я тебе...

Т е й м у р. Ты не торопись. (Гетманову.) Можно узнать - почему?

Г е т м а н о в. Скажу. Я должен тебя предостеречь от серьезных ошибок. Ты молодой инженер, молодой парторг, горяч и можешь, не разобравшись, наломать дров. По поселку уже ходят слухи, что "Сара" под угрозой аварии, чуть ли не на краю гибели. Что Мехти-де загубил скважину, а я затираю проект, указывающий единственный путь к чудесному спасению. В ответственнейший момент, когда решается судьба разведки, кому-то нужно порочить Мехти, меня, Гулама и сеять обывательскую панику. Объективно - это вражеское дело.

Т е й м у р. Э, только не надо пугать. Побеседуем спокойно. Скажи, есть на "Саре" кривизна? Я только хочу знать - есть или нет?

Г е т м а н о в. Я тебя вызвал не для того, чтобы ты мне задавал вопросы.

Т е й м у р. Саол. Это правильно. А все-таки - есть?

Г е т м а н о в. При глубоком бурении незначительное искривление скважины неизбежно. И вообще - мне надоела твоя демагогия! До нефти осталось пройти каких-нибудь полсотни метров. По-вашему, я должен остановить все работы, потерять триста метров проходки, потерять рекордные сроки. Для чего?

Т е й м у р. Для чего? Здесь написано. Для того, чтоб выпрямить скважину, которую запорол твой дорогой Мехти.

И в а н Я к о в л е в и ч. Погоди, Тимка. Не лезь. Я, Андрей Михайлович, окончил двухклассное училище в городе Ярославле в одна тысяча восемьсот девяносто третьем году. В науке слаб. Но если трубы в забое трутся, я это прелестно вижу. Кривизна есть большая, и день ото дня хуже. Почему у Мехти Агеича на цифрах иначе выходит, - этого я не могу вам объяснить. Но - добра не жду. И трубы надо сменять - это хоть кого спросите.

Г е т м а н о в. Трубы будут. Мехти обещал достать. (Прищурился.) Трусите, мастер? Все аварии мерещатся?

И в а н Я к о в л е в и ч. Я не за себя боюсь, если желаете знать. Полста метров, с опаской, я и со старыми трубами пройду. Я вам так скажу кривизна, она навсегда себя потом оказывает. Нынче вы скважину сбыли с рук ан через год обязательно она вам сюрприз поднесет. Самый пакостный.

Г е т м а н о в. Я не понимаю одного - вы-то чего хлопочете? За повторное бурение трест не заплатит вам ни копейки.

И в а н Я к о в л е в и ч (приподнимаясь). Это вы без шуток говорите?

Г е т м а н о в. Кажется, вы приуныли, мастер? То-то и оно. Знаю я вас. Скажу больше, теряете рекорд - теряете премию. Устраивает?

И в а н Я к о в л е в и ч (медленно). Вот из-за этого, Андрей Михайлович, я и не люблю с вами говорить. Я тридцать пять лет в разведке, и никто меня так не обижал. Меня нобельский приказчик грязной свиньей ругал зло меня брало, а обиды не было. Безобразно вы о человеке судите. Теперь делайте, как знаете, - я вам слова не скажу.

Г е т м а н о в. Ну, хорошо, хорошо. Прекратим разговор.

Т е й м у р. Пожалуйста.

Г е т м а н о в (вдруг вспыхнул). Без угроз, пожалуйста. Ты вчера кончил институт и уже хочешь делать политику. Не выйдет!

Т е й м у р. Э, давай будем уважать друг друга. Он - шкурник, я карьерист, зачем так думать?

Г е т м а н о в. Я этого не говорил.

Т е й м у р. А я никому не угрожал.

И в а н Я к о в л е в и ч. Ну, я пойду. (Идет к двери.)

В это время на веранде топот ног и возбужденный

голос.

М о р и с. Эт-то возмутительно! Эт-то потрясающе! (Ворвался в комнату. Широкоплечий, сутулый человек лет пятидесяти. Обветренное с резкими крупными чертами лицо, глаза разбойника из детской сказки и гудящий хриплый бас астматика.) Это черт его знает что такое! Я бы подобных субъектов лично расстреливал пулеметными очередями! Без всякой жалости!

Г е т м а н о в. Начинается бедлам. Спокойно, Морис. То же самое, но в два раза тише. Что-нибудь случилось?

М о р и с. Да! Да! Вот именно. Эт-то невероятно!

Г е т м а н о в (вздрогнул). Вы шутите.

М о р и с. Конечно - я шучу! Это гомерически смешно! Стоит мне свалиться, и все начинает идти вверх ногами. А Мехти Ага сидит в "Новой Европе" на крыше, пьет аперитив со льдом и плюет на все с девятого этажа.

Г е т м а н о в. Стоп, стоп, не надо бросаться словами. И не устраивайте паники. Можно подумать, что случилась авария.

М о р и с. Нет еще. Пока еще нет! Я хочу знать, какой грязный прохвост делал последний замер кривизны на "Саре"?

Г е т м а н о в. Тише, тише. Замер делал Мехти. Допустим, он не точен. Это еще не основание лезть на стену.

М о р и с (вытаскивает смятые записки). Смотрите! Если вы разведчики, вы должны видеть. Куда вы, мастер? Я хочу, чтоб вы посмотрели.

Иван Яковлевич уходит.

Мехти Ага делает чудеса, Кривизна не прогрессирует, а становится меньше. Это не лезет ни в какие ворота! Я берусь доказать любой комиссии из юных пионеров, что замер производил не инженер, а налетчик. Это чудовищное вранье! Если Мехти не умеет работать с аппаратурой, так я сам буду это делать. Он запорет мне скважину, этот ваш красавец. Я требую - слышите, требую - остановить на "Саре" все работы и сделать точный замер по Шлюмберже. Вы что хотите - аварию?

Г е т м а н о в. Я хочу, чтоб прекратилась склока. Не проходит дня, чтоб вы не грызлись. Я не могу остановить буровую только потому, что у вас какие-то счеты.

М о р и с. Эт-то чудовищно! Я шесть лет, как сукин сын, роюсь в этой земле. Я вижу ее насквозь с закрытыми глазами. И меня даже не спрашивают! Я здесь не нужен! К чертовой матери - я уеду отсюда. Дайте мне бумаги - я сейчас же могу написать заявление. (Садится к столу и быстро пишет.)

Г е т м а н о в (улыбаясь). Это, кажется, двенадцатое.

М о р и с. Последнее. Не думайте, пожалуйста, что Морис пошумит и отойдет. Нет! Я вам не игрушка. Мне пятьдесят лет! Если вы опять разорвете заявление, я напишу снова, я не выйду на работу - можете делать что хотите. (Подает листок.) Вот, пожалуйста.

Г е т м а н о в (меняет тон). Кажется, я теряю терпение, Морис. Раньше я относил все эти вопли и демонстрации исключительно за счет вашего анархического темперамента...

М о р и с. Да! Да! Я был анархо-синдикалистом! Был! Две недели в своей жизни. Это у меня болит до сих пор, хотя после этого я прожил еще тридцать лет. Зачем вам нужно каждый раз об этом вспоминать?

Г е т м а н о в. Вы сами об этом напоминаете. Но это к слову. Я вижу вы сознательно ищете предлог, чтоб уйти.

М о р и с. Я?! Предлог?!

Г е т м а н о в. Да, предлог. А как еще прикажете вас понимать? Вы открыли "Елу-тапе". Вы первый сказали вслух, что здесь нефть.

М о р и с. Да! Да! Я это сказал!

Г е т м а н о в. Так платите по векселю. Вы прекрасно знаете, что, если "Сара" не даст нефти, никто не позволит нам закапывать в землю новые миллионы. "Сара" - ваша последняя ставка. А вдруг - пшик? Вот этого вы и боитесь.

М о р и с (опешил). Вы говорите чудовищные вещи!

Г е т м а н о в (веско). Подумайте над вашим заявлением. При создавшейся конъюнктуре оно очень скверно может выглядеть... политически.

М о р и с. Вы не имеете права так дурно меня понимать! Разведка - мое кровное дело! Я не наемник, а большевик, черт вас возьми! Я был бы в партии, если б не моя дурость, которая мне стоит много крови и без ваших намеков. (Задохнулся, взмахнул руками и выронил принесенную с собой склянку. Из разбившейся склянки потекла глина.)

Теймур и Гулам молча усадили Мориса на стул.

М а р и н а (выглянула на шум). Что случилось? Зачем вы встали, Морис? Вам надо лежать.

Г е т м а н о в (мягче). Идите домой, Матвей Леонтьевич. Будем считать, что ничего не произошло. Отдохнете - будем работать.

М о р и с. Хорошо. Я остаюсь. Вы правы. Вы всегда правы.

М а р и н а. Хотите воды?

М о р и с. Спасибо, голубка. (Целует ей руку.) Спасибо. (Пьет.) Я, наверное, вас перепугал своими воплями. Вы знаете, раньше в каждом глухом местечке был свой городской сумасшедший. Так вот я - здешний сумасшедший. (Наклонился к осколкам.) Погибла свежая проба. (Озирается, увидел стеклянную банку.) Детка, вам нужна эта банка? Отдайте ее мне.

М а р и н а (смеется). Там же еще компот.

М о р и с. Черт с ним - я доем. Отдаете? Чудная вы женщина. А я... я больше не буду шуметь.

Г е т м а н о в. Ну и отлично. Семен Семеныч! Готово?

К о м е н д а н т (выглянул). Сейчас будет готово.

Г е т м а н о в (Морису). Ну, что говорит проба?

М о р и с. Проба говорит, что нужно менять буровые трубы. Вот, смотрите, это железные стружки. Да! Не забудьте включить в докладную, чтоб нам увеличили проектную глубину на двести метров.

Т е й м у р. Двести метров!

Г е т м а н о в. Вы с ума сошли, Морис! Это невозможно.

М о р и с. Вздор! Если через двести метров мы не вскроем нефтеносного песка, значит, я старый болван и мне место в богадельне.

Автомобильный гудок.

Г е т м а н о в. Хорошо. Мы еще поговорим. Прошу товарищей меня извинить. Сейчас я буду занят.

К о м е н д а н т (не выдержал). Граждане! Сколько раз надо говорить!..

Г е т м а н о в. Семен Семеныч, я здесь. Не увлекайтесь.

К л а в а (вбегает. На ней шоферская куртка, штаны и сапоги. Юная, растрепанная и злая как ведьма). Андрей Михайлович, я к вам! Это же чистое безобразие...

Г е т м а н о в. Кто приехал, Клава?

К л а в а. Мехти. Полюбуйтесь - рогатого привез.

Г е т м а н о в. Что за чепуха! Какого рогатого?

К л а в а. Мехти моду взял на машине за джейранами гонять. Говорю запрещено, а он ржет. Для него законы не писаны.

Г е т м а н о в. Ничего не понимаю. А где комиссия?

К л а в а. Не знаю - не видала. Вы хоть увольняйте меня, а я так работать не буду. Обучила всех машину водить, так теперь житья нет. Кого не повезешь, чуть отъехали - Клавку от руля долой. Все лето, как дура, катаюсь. Разговоры всякие, конфетами кормят. Что я - барышня для прогулок? Я рабочая. Вы скажите Мехти, чтоб он ко мне не лез, а то у меня есть один человек, так он на него не посмотрит.

Хохот.

Т е й м у р (очень смущенный). Клава, прошу тебя. Ты уже не девочка.

М е х т и (появляется в дверях. У него вид стареющего красавца-бонвивана. Седеющие виски и черные усики. Яркий сиреневый костюм. За ним на палке внесли тушу убитого джейрана). Салам. (Клаве.) Ты все кричишь, малявка? (Марине.) Каюсь - я убил. Клянусь честью, было невозможно утерпеть. Повергаю этого джейрана к вашим ногам и молю о защите. Не смею взглянуть в глаза вашего уважаемого супруга.

Г е т м а н о в. Ты когда-нибудь нарвешься, Мехти. Я вовсе не намерен за тебя отвечать.

М е х т и. Не кричи на меня. Подумаешь! Клянусь, я не понимаю, как можно видеть джейрана и держать в голове все эти обязательные постановления. Для пустыни она не годятся. В пустыне действует закон: что видят мои глаза все мое. Мои предки были охотники. Это в крови.

Т е й м у р. Первый раз слышу, чтоб феодалы охотились на казенных машинах.

Г у л а м. Безобразие, даю честное слово.

М е х т и. Хорошо, я хищник, браконьер. Посадите меня в тюрьму. Сегодня вы все будете есть шашлык и пить за мое здоровье. Я привез дюжину рислинга. Сухой закон требует сухого вина. Вы глухие люди, клянусь честью. Слава стучится в ваши двери, а вы поносите ее гонца. (Потрясает в воздухе газетой.) А это видели?

Г е т м а н о в. Есть статья, Мехти?

М е х т и. Сто строк. Бронза и мрамор. О перспективах развития "Елу-тапе". О скоростном бурении на "Саре". И о тебе. "Нужно надеяться, что с приходом молодого и энергичного руководителя, смело выдвинувшего..." и всякие прочие подобающие слова. Это наша победа, клянусь честью!

Г е т м а н о в. Тихо, тихо! Не увлекайся. Дай сюда газету.

Все окружают Гетманова, просматривающего газету.

М е х т и (вошедшей Марго). Зайдешь сегодня?

М а р г о (тихо и зло). Нет.

М е х т и. Почему?

М а р г о. Потому что ты - дрянь. Пристаешь к Клавке, выкаблучиваешься перед Мариной. А меня ты стесняешься. Я для тебя - на всякий случай.

М е х т и. Психологические разговоры. Это на тебя не похоже, Маргоша.

М а р г о. Пусть - не похоже.

Г е т м а н о в (отдал газету). Читайте. Отличная статья. Где же комиссия, Мехти?

М е х т и. Не понимаю. Мы должны были выехать вместе. Можно тебя на минутку? (Тихий разговор.) Теперь что хочешь со мной делай. Можешь меня повесить.

Г е т м а н о в. За что?

М е х т и. Ты наивный человек, клянусь небом. Я тебя настолько уважаю, что не посмею солгать. Пришлось повести восточную политику. Нашел своего парня, посидели мы с ним в "Европе" - наутро была статья.

Г е т м а н о в. Мерзавец твой парень.

М е х т и. Клянусь тебе, я сам это глубоко ненавижу. Азия, мой друг. Иначе ничего не сделаешь.

Г е т м а н о в. Ладно. Я скажу Гуламу - он оплатит. Трубы достал?

М е х т и. Нет.

Г е т м а н о в. Нет?

М е х т и. Катастрофа, клянусь честью! Ты же знаешь Исаева. Он бы для меня все сделал. Сунулся к нему в кабинет, а на его месте сидит какой-то незнакомый субъект.

Г е т м а н о в. Кто такой?

М е х т и. Не знаю... Хам исключительный. Его фамилия... (Вспоминает. Его глаза остановились на Майорове, вошедшем с книгой в руках.) Слушай, Андрей. Это он.

Г е т м а н о в. Кто?

М е х т и. Он. Вот этот.

Г е т м а н о в. Ты что-то путаешь. Не может быть.

М е х т и. Клянусь тебе честью.

Г е т м а н о в. Как глупо. (Громко.) Саша!

М а й о р о в. Я - Саша.

Г е т м а н о в. Послушай, ты - главный инженер?

М а й о р о в. Я главный инженер.

Г е т м а н о в. Что же ты молчал?

М а й о р о в. А ты меня спрашивал?

Г е т м а н о в. Черт знает что такое! Марина! Ты знала?

М а р и н а. О чем?

М а й о р о в. Комендант был прав. Надо предъявлять документы.

Г е т м а н о в (взглянув на бумаги, обращается к присутствующим почти торжественно). Товарищи! К нам приехал наш хозяин, главный инженер и заместитель управляющего трестом товарищ Майоров.

К л а в а (тихонько). Ой! Дядя Саша!

М а й о р о в. Объясните мне, почему у вас всех такой натянутый вид?

Пауза.

Понимаю. Ждали комиссию?

Г е т м а н о в. Откровенно говоря, да.

М а й о р о в. Ладно же. Если я выгоню своего секретаря, не жалейте его. Он поставляет вам несвежую информацию. Комиссию я отменил еще вчера. (Захохотал.) А ты помолодел от бритья, Андрей. Такой же, как был раньше. Помнишь, как мы ночью перед зачетом варили вермишель в чайнике?

Г е т м а н о в (улыбнулся). Да. Что-то такое было...

М а й о р о в. У меня хорошая память, Андрей. Ты мне здорово помог тогда. Этого я никогда не забуду.

М е х т и. Для нас ваше мнение будет исключительно ценно. Вы, конечно, обследовать?

М а й о р о в. Работать. Здравствуйте, товарищ Рустамбейли. Мы с вами знакомы.

М е х т и. Имели даже маленькое столкновение. Должен сказать, - вы человек с большим характером. Я уже трепещу.

М а й о р о в. А есть причина?

М е х т и. Нет - привычка. Здесь было десять комиссий, и каждая начинает с меня. Я, так сказать, здешний несменяемый классовый враг.

Г е т м а н о в. Вздор, Мехти.

М е х т и. Я не жалуюсь. Это справедливо. Сын бека, за границей дядю имеет, общественной работы не ведет - что за человек? Так, Теймур?

Теймур молчит.

Характер, к сожалению, тоже плохой, скандальный характер.

Г е т м а н о в. Ну, довольно, довольно, Мехти.

М е х т и. Молчи, пожалуйста. У тебя характер еще хуже моего. Клянусь честью - вот единственный человек, который меня умеет угнетать. Ругаюсь с ним, до крика дохожу, но... (Разводит руками.) Конечно, нужно признать волевой человек. В Азии любят твердую руку.

Г е т м а н о в. Ну, Мехти. Я сказал - довольно.

М е х т и. Молчу. (Майорову.) Так что загляните в мое личное дело. Советую.

М а й о р о в. Для инженера личное дело - это его буровая. Клавочка! На тебе ключ - пригони сюда мой шарабан.

Клава выбегает.

Ты не возражаешь, Андрей?

Загудел телефон. Гетманов взял трубку. Пауза.

Г е т м а н о в (хрипло). Да. Что? Что? Не слышу... (Крутит ручку телефона.) Дайте "Сару". Да-да... Испорчен? (Выпускает из рук трубку.)

М о р и с. Что на "Саре"? Авария? Обвал? Да? Да? Говорите - здесь же не истуканы, а живые люди! (Бросается к трубке.) Алло! Алло!

Г е т м а н о в. Вздор. Не может быть. (Шатаясь, бежит к выходу и сталкивается с Газанфаром.) Ты оттуда? Что там? Говори.

Г а з а н ф а р (умоляюще). Елдаш начальник! Менелюм, не сердись, пожалуйста... (Протягивает ему заявление.)

Г е т м а н о в. Говори! Авария?!

Г а з а н ф а р (изменился в лице). Авария?! (Обводит глазами встревоженных людей и, вдруг поняв, что случилось недоброе, закрывает лицо руками.)

Г е т м а н о в (вне себя, трясет его за плечи). Это ты виноват, негодяй. Кто тебя допустил к тормозу? Я знал, чем это кончится. Ты хотел быть бурильщиком, тупая сила? А теперь ты пойдешь под суд. И не ты один. Все - старик, Теймур, вся банда!

Г у л а м. Оставь его, Андрюша. Ты за это ответишь, даю честное слово.

Т е й м у р. Прекрати немедленно!

М а р и н а. Успокойся.

М а р г о (истерически). Не трогайте его - он раненый. Андрей Михайлович!

М е х т и. Газанфар тут ни при чем. Ты погорячился.

Г е т м а н о в (отрезвел). Так что же ты дрожишь? Что ты ревешь, я тебя спрашиваю?

Г а з а н ф а р. Жалко, да.

Г е т м а н о в (с удивлением воззрился на Газанфара). Идиот, что ли? (Бросается к телефону.)

Сирена автомобиля.

М а й о р о в. Едем на "Сару".

Мехти, Морис, Гулам и Теймур выходят.

Товарищ Газанфар, хочешь ехать со мной? Мы тебя ждем, Андрей.

Г е т м а н о в (бросает трубку). Иду.

Майоров, Гетманов и Газанфар выбегают. Хлопает дверь.

От удара обрушиваются занавеси на окнах. В комнату

врывается солнце. Сквозь стекла веранды виден залитый

горячими лучами величественный и строгий пейзаж

пустыни и туманные от непереносимого блеска очертания

стальной вышки.

М а р и н а (смотрит вдаль). Гиблое место. Можно сойти с ума от этой пустыни, от этого осатаневшего солнца.

К о м е н д а н т (помолчав). Ну, Маргарита. Не перетирай время. Поехали дальше. Тьфу! Забыл спросить, за чьей подписью пойдет докладная записка.

Конец первого акта

Акт второй

ВЕЧЕР

Огромная дымно-оранжевая луна встает над поселком.

Песчаная площадка перед жилым бараком. Сбоку

застекленная веранда Гетмановых, в центре - широкое

крыльцо. У крыльца врыты в землю дощатый стол, узкая

скамейка и столб с электрическим фонарем. Фонарь

мигает: то светит вполнакала, то чуть брезжит. На

крыльцо вышла Ольга Петровна - пожилая, сурового вида

женщина, речью и повадкой очень похожая на Ивана

Яковлевича. От Гетмановых вышел комендант с пишущей

машинкой в руках.

О л ь г а П е т р о в н а. Эй, начальник! Ты опять нас без света морить будешь?

Комендант скрылся.

Ишь, долдон. Уж до того раздулся, что и ответить тяжко.

М а р и н а (выглянула. В руках книжка). Ольга Петровна, ваши не вернулись?

О л ь г а П е т р о в н а. Жду. Третий раз самовар греется. Миленькая, покрутите им на "Сару". Ведь это что же - с утра не евши.

М а р и н а. Я звонила. Говорят, уехали.

О л ь г а П е т р о в н а. Сашка-то хорош! Вернется - уши оборву. Еще ко мне не являлся, а уж всюду поспел.

М а р и н а. А вы давно Сашу знаете?

О л ь г а П е т р о в н а. Не так давно. Хотя лет, наверное, двадцать. Еще Клавки на свете не было.

М а р и н а. Он очень изменился. Очень.

О л ь г а П е т р о в н а. Ну, измениться он не смеет. Мы с Иваном ему как родные были. Будет нос драть - выгоню.

М а р и н а. Что вы, Ольга Петровна. Вы меня не поняли.

О л ь г а П е т р о в н а. А не поняла - так слава богу. Миленькая, ну что там на "Саре"? Выходит, сослепу в набат ударили?

М а р и н а. Да, кажется.

О л ь г а П е т р о в н а. Ну скажи на милость, только зря народ перебулгачили. Андрей Михайлович как ошпаренный выскочил.

М а р и н а. Да. Он очень нервный стал.

О л ь г а П е т р о в н а. Нервный, нервный. Заботы одолели. Мой Иван отродясь нервный не был, а тут тоже заблажил. (Скрылась в доме.)

Марина вернулась на веранду. Где-то рядом

остановилась подъехавшая машина. Свет ее фар

достигает площадки. Хлопнула дверца. Появились

Гетманов, Иван Яковлевич и Теймур.

Г е т м а н о в (дойдя до своей двери, обернулся). Я вас предупредил. Докладывать ваш проект Майорову через мою голову - запрещаю. И вообще, если вам дорога разведка - болтовню о кривизне, авариях и прочих ужасах надо прекратить. Ясно? Продолжайте работать.

Т е й м у р. Но, позволь...

Г е т м а н о в. Я знаю, что ты хочешь сказать. Возможно, я сам доложу ваш проект Майорову. Но сначала я должен разобраться в позиции треста. Майоров - мой товарищ, и не мешайте мне говорить с ним так, как я считаю нужным.

И в а н Я к о в л е в и ч. Саша нам тоже не чужой.

Г е т м а н о в. Саша, Саша!.. Вы все воображаете, что Майоров - это Саша.

Т е й м у р. Разве нет?

Г е т м а н о в. Нет. Майоров - это трест. А тресту до смерти надоело с нами возиться.

Т е й м у р. Это он говорит?

Г е т м а н о в. Нет, это я говорю. Ты что, притворяешься чудаком или в самом деле ничего не понимаешь? Новая метла чисто метет. Саша - хороший парень, но себе не враг. Он десять раз подумает, прежде чем вешать себе на шею такое наследство. Тем более что встает вопрос об увеличении проектной глубины. Если это непонятно, я ничем помочь не могу. (Вошел на веранду, хлопнул дверью.)

Т е й м у р. Э, слышал?

И в а н Я к о в л е в и ч. А, пропади все пропадом! (Пошел.)

Т е й м у р. Иван Яковлевич! Маэстро! Я тебя прошу. Зачем ты себя расстраиваешь? Али зайдет, посидим, все спокойно обсудим.

И в а н Я к о в л е в и ч (остановился). Зайдет - милости прошу. А о деле говорить не стану. И тебе не советую. Видно, спелись. Теперь как Андрей Михайлович рассудит, так и делать будем. Он - голова, а мы руки. Зарок себе положил - не соваться.

Т е й м у р. Так разведчик не может говорить.

И в а н Я к о в л е в и ч. Извините, что не так сказал. Куда нам! Вот вы - вы навсегда все преотлично знаете.

Т е й м у р. Э, давай будем уважать друг друга.

И в а н Я к о в л е в и ч. Тимка! Не зли меня. Не задевай. Я тебе, мальчишке, неслыханную над собой волю дал. Мне шестой десяток идет, а я, как сопляк малолетний, за книжку сел. На собраниях речи говорю, до того дошел, что на самодельном вечере публично на балалайке играл! А тут не трогай. Заело.

Т е й м у р. Ты Клаве хоть не говори. Она смеяться будет.

И в а н Я к о в л е в и ч. О Клавке ты лучше молчи. Молчи. Тихоню-то не строй. Очень мне понятно. (Ушел, оставив Теймура в недоумении.)

Фары потухли. Усталой походкой идет домой Клава.

Т е й м у р. Клавочка! (Подошел, хочет обнять.) Не пущу.

К л а в а (вяло высвобождаясь). Пусти, Тима. Ну тебя.

Т е й м у р. Злая?

К л а в а. Будешь злая, когда опять целый день каталась. То Гулам за руль возьмется, то Мехти. Морис на ровном месте чуть рессору не сломал.

Т е й м у р. А я виноват?

К л а в а. Да нет... Просто так - на душе паршиво.

Т е й м у р. Из-за этого?

К л а в а. Из-за всего. Отец тут еще тоже...

Т е й м у р. Что, что отец?

К л а в а. Сказать? Косится он, ворчит... насчет нас с тобой. Прямо не говорит, а...

Т е й м у р. Ну, ну? Как думаешь - почему?

К л а в а. Заметил? Ну - почему?

Т е й м у р. Я не знаю.

К л а в а. И я не знаю. Я только думаю, Тима, он не хочет, чтобы мы женились, потому...

Т е й м у р. Почему?

К л а в а. А почему - потому... даже говорить неохота. Наверно, потому, что ты не русский. Вот.

Т е й м у р. Ты что?.. Э, подумай - о ком говоришь!

К л а в а. Я думала, Тима. Приятно мне, что ли, так говорить. Ну, а еще почему? Скажи, если знаешь. Отец все-таки старый. У старых людей очень чудные понятия. Он ведь тебя любит, Тима. Очень любит, ну и не хочет сказать.

Т е й м у р. Значит, он меня обманул. Клава, ведь я его в партию готовил. Когда старик анкету взял, я танцевать хотел. Как же теперь? Надо наверное знать. Я привык ему верить, Клава. Мне нельзя его сразу разлюбить.

К л а в а. Не знаю, не знаю, Тимочка. Если я верно думаю, так и не посмотрю на него. Уйду к тебе - и все. А все-таки горько. (Всхлипнула.)

Т е й м у р (рванулся с места). Я с ним поговорю.

К л а в а. Тимка, не смей!

Т е й м у р. Я ему скажу...

К л а в а. Не смей, говорю! Распетушитесь вы оба, а что толку? Сядь.

Теймур садится.

Вот что - ты пока ко мне не очень лезь. Гляди на меня равнодушно. Можешь? У, глазища черные! Если отец что выведать захочет - увиливай. Будто ничего и нет. А уж я его размотаю. Упрямства во мне не меньше, а что до хитрости так я все-таки баба.

Теймур смеется.

Рассмешила? Ну, прощай, жених! (Быстро целует его и взбегает на крыльцо.)

На площадку упали лучи автомобильных фар. Хлопнула

дверца. Появились Морис, Мехти, Майоров.

М о р и с. Да! Да! Приходите в час, в два, в три - когда хотите. Вы должны видеть мою коллекцию. Две тысячи проб - это красноречиво. Я не хочу вас уговаривать. Вы разведчик - вы поймете. "Елу-тапе" - сокровище! Это жемчужина, феномен. Молчу! Вы увидите. (Берет Майорова за пуговицу.) Нефть здесь - у нас под ногами. Ее нужно уметь взять - вы понимаете?

О л ь г а П е т р о в н а (с крыльца). Матвей Леонтьевич! Тима! Идите поживей - щи простынут.

М о р и с. А, ты здесь, Теймур? Идем. Я голоден. Я способен сожрать целого джейрана.

Т е й м у р. Джейрана сегодня будет кушать кто-то другой. Жирная пища и нечистая совесть - источник дурных сновидений. Так говорит народная мудрость. Спокойной ночи, Мехти Ага. (Уходит с Морисом.)

М е х т и (тихо). Свинья! (Майорову.) Александр Гаврилович! Одну минуту. Будет справедливо, если вы посетите и меня. Мы бы с вами в тесной компании посидели, побеседовали. Для меня ваше мнение будет исключительно ценно.

М а й о р о в. К сожалению, не смогу. Иду к геологу осматривать пробы.

М е х т и. У меня будет наш общий друг. Трудная разведка, тяжелые условия. Вы должны ему помочь.

М а й о р о в. Я для этого приехал.

М е х т и. По-настоящему, по-дружески...

М а й о р о в. Знаете что, уважаемый товарищ Рустамбейли? Давайте упрощать отношения. Мы с вами друг другу не нравимся. Зачем нам дружить? Давайте говорить прямо. Вам нужно знать, что я думаю о положении на разведке? Вы и спросите.

М е х т и. Я считал неудобным...

М а й о р о в. Напрасно. Могу ответить... Нужно ли продолжать разведку? Не знаю. Хочу разобраться. Похоже на то, что на проектной глубине мы нефти не обнаружим. Как вы думаете?

М е х т и. Мне трудно судить.

М а й о р о в. Вот видите. Ваш геолог требует продолжать бурение. Но вам мало моего благословения, вам нужны деньги и материалы. Поэтому я и не тороплюсь решать. Завтра мне придется уехать, но у нас еще много времени. Сделайте милость - дайте мне вашу докладную записку сегодня же.

М е х т и. Я в восторге от нашей беседы, Александр Гаврилович. Признаю - я был глубоко не прав в нашем печальном столкновении из-за этих несчастных труб. Клянусь, я могу оценить данный вами урок, несмотря на его, признаться, довольно резкую форму...

М а й о р о в. О форме сожалею. Не в трубах дело. Если нужно - дадим трубы. Попросту говоря - не люблю арапства. Извините. Пока не закрылась контора, я хочу съездить за своим чемоданом. (Быстро уходит.)

Зашумел включенный мотор. Машина отъехала.

М е х т и. Страшный человек.

Г е т м а н о в (вышел с папкой в руках и сел на крыльцо своей веранды. Он жует, запивая еду чаем из кружки). Хочешь есть, Мехти? Отличный джирим как семга.

М е х т и. Сердечно благодарен. Не люблю сухомятки. Брось эту дрянь, сегодня у меня шашлык. Звал твоего друга, но он не удостоил.

Г е т м а н о в. Ты говорил с ним?

М е х т и. Да. Он большой дипломат. Не могу понять его линии.

Г е т м а н о в. Мне он раньше казался туповатым. А парень он неплохой.

М е х т и. Хорошего я пока мало вижу. А что он не глуп - могу тебя уверить. Ты подписал докладную?

Г е т м а н о в. Я хотел с тобой посоветоваться. Морис хочет бурить еще двести метров.

М е х т и (после паузы). Клянусь небом, у меня все-таки неплохая голова. Я был прав, как пророк Магомет.

Г е т м а н о в. Не понимаю.

М е х т и. Здесь нечего понимать. В "Елу-тапе" нефти нет. Нобель тут разведывал еще в двенадцатом году и только потерял время. Морис - этот психопат - вообразил здесь черт знает что, а теперь боится сознаться, что это блеф. Сегодня он требует бурить еще двести метров, завтра захочет пятьсот...

Г е т м а н о в. Ты этого раньше не говорил.

М е х т и. Не говорил, пока имел хоть на волос надежды... Клянусь, ты меня удивляешь. Неужели не ясно, что такое Морис? Человек до семнадцатого года работал где-то в Мексике. Бывший анархо-синдикалист...

Г е т м а н о в. Ну-ну! Оба вы хороши. Будем говорить объективно. В Мексику он попал не от хорошей жизни и вернулся сразу после Октября. И какой он анархист? Мальчишкой две недели ходил на какие-то сходки...

М е х т и. Однако ты сам...

Г е т м а н о в. Знаю. Иногда полезно наступать на любимые мозоли. Но Морис - честный человек.

М е х т и. Не хочу спорить. А зачем он вопит, что еще в прошлом году дал бы нефть, если б ему не загубили скважину? Ты не думал? Он хочет заставить нас отвечать за свою ошибку. Он готов взвалить вину на нас за то, что разведка не дает нефти.

Г е т м а н о в. Это другое дело. По человечеству даже можно понять. В таких делах - все люди дрянь. Ну, ладно. Что ты предлагаешь?

М е х т и (помолчав). Отсюда надо уходить.

Г е т м а н о в. Как?!

М е х т и. Как уходить? Немедленно. Мы подошли к проектной глубине. Нефти нет - и нечего валять дурака. Каждый день стоит тысячи рублей. Надо срочно переделать докладную и дать ее Майорову. Он поддержит, потому что идти против всех и вешать себе на шею камень ему так же нужно, как мне, например, жениться на Марго.

Г е т м а н о в. Скажи, Мехти, ты убежден, что нефти нет? У тебя нет других соображений?

М е х т и. Я поражаюсь тому, как ты угадываешь мои мысли. Я только что задавал себе такой вопрос. Конечно, я только человек. Как знать - думаешь так, потому что так думаешь или потому, что хочется так думать?

Г е т м а н о в. Не напускай туману, Мехти. Я этого не люблю. Да или нет?

М е х т и. Я разве не сказал - да? Не смотри на меня такими страшными глазами. Моя совесть чиста, как ручеек.

Г е т м а н о в. Не из этого ли ручейка наш комендант берет воду? (Резко выплеснул чай из кружки и поднялся.) Ты за кого меня принимаешь - за дурака или за прохвоста?

М е х т и. Ты меня оскорбляешь.

Г е т м а н о в. Оскорбляю. Почему ты не хочешь бурить дальше? Страшно?

М е х т и. Я тебя прошу...

Г е т м а н о в. Не вовремя стал обижаться. Ты что же воображаешь, я слеп и глух? Я не понимаю, что кривизна втрое больше, чем ты показываешь, и каждый день, каждый метр приближает аварию? Видел бы ты свое лицо, когда сегодня поднялась эта идиотская паника.

М е х т и. Зачем? Я видел твое.

Г е т м а н о в. Ага! Значит, я прав?

М е х т и. Абсолютно.

Г е т м а н о в. Почему же ты молчал?

М е х т и. Из-за тебя. Тебе удобнее было не знать.

Г е т м а н о в. Служебный такт?

М е х т и. Нет, дружба. Меня рекорды не интересуют. Для твоего успеха я рискнул бы пройти еще полсотни метров. Но это - предел.

Г е т м а н о в. Дорогой Мехти Ага. Я очень советую не забывать, что ты говоришь не с проходимцем, а с коммунистом. Ни на какие темные махинации я не пойду.

М е х т и. Я редко прощаю такие слова. Объясняю их твоим исключительно нервным состоянием. Где ты видишь махинации? В "Елу-тапе" нефти нет. Я повторяю это еще раз. Бурить дальше бессмысленно.

Г е т м а н о в. Как? Ты действительно считаешь?..

М е х т и. Это мое глубокое убеждение. А раз так - абсолютно безразлично, есть ли на "Саре" кривизна и что было бы, если бы... Область "бы" никого не интересует. И лучше, если об этом никто не будет знать.

Г е т м а н о в. Для кого?

М е х т и. Для тебя. Ты волен поступать как хочешь. Можешь принести меня в жертву и броситься в объятия к Теймуру с его проектом. А ты уверен, что он сумеет исправить кривизну? Я не умею. А ты сам-то знаешь, как это делается? Ты сломаешь себе шею, и я уже не в силах буду тебе помочь. (Пауза.) Ты умный человек, но не знаешь Востока. У нас есть такое слово "менелюм". Это непереводимо. Если друг сказал другу "менелюм" - ему не смеют отказать. С этим словом можно сделать многое. Мне некому его сказать. Я растерял свои связи. Кругом новые люди. Один ты пропадешь. У тебя выговор. Поставь ты завтра рекорд на "Саре", дай первую топну нефти - тебя ждет слава и отпущение грехов. Но судьба против нас. Если нельзя уйти со славой, надо уходить с честью.

Г е т м а н о в. Невелика честь. (Задумывается.)

К о м е н д а н т (появился). Андрей Михайлович, для товарища Майорова квартира готова.

Г е т м а н о в. Где?

К о м е н д а н т. Во втором бараке. Там в Угловой холостые мужчины живут. Так? Ну, я их попросил оттуда. Заругались было, ну да ничего. Я враз урегулировал. Все! Пусть вас не беспокоит.

Г е т м а н о в. Что за хамство! Кто вам позволил?

К о м е н д а н т. Я полагал, так будет удобнее. Как хотите. Это не составляет. Сейчас все обратно покидаем - и больше нет ничего.

Г е т м а н о в. Да нет, теперь уже не стоит.

М е х т и. Марго дома?

К о м е н д а н т. Дома. Скучает.

М е х т и. Очень хорошо. Пришли ее ко мне.

Г е т м а н о в. Что ты хочешь?

М е х т и. Ничего особенного. Хочу продиктовать несколько страничек. Наши выводы. Потом ты просмотришь и, если согласишься, подпишешь. Впрочем, лучше, если подпишет Гулам.

Г е т м а н о в. Гулам-то подпишет. Но Морис?

М е х т и. Подпишет. Это я беру на себя. В его шатком положении лучше уйти с миром. Он пошумит, но в драку не полезет.

Г е т м а н о в. Прошу тебя быть с ним очень корректным.

М е х т и. Клянусь тебе. Я приду к нему с оливковой веткой в руках.

Г е т м а н о в (отдает ему докладную). На, возьми.

Мехти и комендант уходят.

М а р и н а (выглянула). Кто приходил, Андрюша? Ты что молчишь? Расстроен чем-нибудь?

Г е т м а н о в. Нет. Устал.

М а р и н а (гладит его по голове). Можно тебя пожалеть? Дурень, замучился, задергался... Как ты меня сегодня перепугал.

Г е т м а н о в. Пожалуйста, не жалей меня. Терпеть этого не могу.

М а р и н а. Андрюшка, мне обидно. Почему, когда тебе плохо, ты всегда от меня прячешься? Точно ты боишься показать себя слабым. Разве это стыдно, когда жалеют?

Г е т м а н о в (мягче). Пустяки, Маринка. Выдумываешь.

М а р и н а. Нет, не выдумываю. Ты никогда мне ничего не рассказываешь такого...

Г е т м а н о в. Что значит - такого?

М а р и н а. Такого, где ты слаб, неуверен, неправ... Я не умею сказать. Ну почему ты скрыл от меня, за что тебе дали выговор?

Г е т м а н о в. Не говори вздора. Ты не знаешь, за что? Сколько было разговоров из-за того, что я признал свою вину. Вспомни.

М а р и н а. Андрюша. Значит, ты был виноват? Это правда?

Г е т м а н о в. Нелепый разговор. Что же, по-твоему, я каялся так, здорово живешь? Из христианского чувства смирения? Другой вопрос, что многие делали так же, как я, и им сходило с рук. Мне не сошло.

М а р и н а. Знаешь, ты так себя вел, что я тебе не верила. Я думала, ты просто оскорблен и не хочешь оправдываться.

Г е т м а н о в. Я не знаю, что ты думала... Я тебе не лгал.

М а р и н а. Да, ты прав. Я не могу возразить.

Г е т м а н о в (вскипел). Черт возьми, наконец! Я не понимаю, почему все говорят мне, что я прав, таким тоном, будто уличили меня в преступлении. Что ты от меня хочешь? Хватит с меня того, что я с утра до ночи должен драться, лавировать, нападать и защищаться, видеть подозрительные взгляды людей, готовых в любую минуту подставить ногу, стоит только мне покачнуться. Неужели я не могу требовать, чтобы, когда я приползаю в свою конуру, мне не учиняли домашнего следствия, чтобы я был прав, не представляя никому доказательств?

М а р и н а. Как ты странно говоришь, Андрюша. Никому! Как будто меня не существует.

Г е т м а н о в. Вот именно - ты существуешь. Очень правильное слово. Ничего не делаешь и проводить время с этой... дурой Марго.

М а р и н а. Ну, знаешь, Андрей. Не тебе об этом говорить.

Г е т м а н о в. Ах, даже так? Ну-ну? Интересно.

М а р и н а. Потому что ты в этом виноват. Нет, что я говорю - виноват! Ты прав, во всем прав, у тебя передовые взгляды, наши отношения основаны на равенстве и доверии, а вот я прожила с тобой пять лет и чувствую себя ограбленной. Ни профессии, ни друзей, ни ребенка. (Всхлипнула.) Я готова украсть у Фатьмы-ханум ее Сару.

Г е т м а н о в. Фу! Мы же решили, что как только вернемся в Баку...

М а р и н а. Молчи, молчи. Сейчас ты начнешь говорить, и я опять буду неправа... Но я чувствую... это хищничество, Андрей, - вот что. Так нельзя. Почему у Фатьмы-ханум есть Гулам, Сара, работа - всё. А у меня - ничего. Я как бесплодная земля. Разве я всегда была такая? Когда Саша меня увидел здесь, я сгорела со стыда.

Г е т м а н о в. Судя по вашей встрече, это не было заметно. По-моему, ты висела у него на шее.

М а р и н а. Как тебе не стыдно! Ты ругаешь Марго, а сам дружишь с ее мужем, которого она выше в тысячу раз. Ты выслушиваешь от него донесения о поведении твоей жены. Просто - позор!

Г е т м а н о в. Я с ним дружу? Я выслушиваю?

М а р и н а. Ты сам себя сейчас выдал. Сколько раз я тебе говорила, что комендант - хам и непроходимый дурак. Ты смеешься над ним, но он тебе нужен. Он избавляет тебя от труда быть грубым. Это черная работа, а ты любишь быть чистым. Разве тебе нужны люди? Ты же никого не любишь, кроме себя. (Рыдает.)

Г е т м а н о в. Женщина может наговорить черт знает что, но стоит ей заплакать - ее же нужно утешать. (Помолчав.) Ну, успокойся. (Притягивает ее к себе Марина вырывается.)

Яркие лучи фар подошедшей машины падают на них.

Хлопнула дверца. Появился Майоров с чемоданом.

М а й о р о в. Ну, мои дорогие... Не помешал?

Марина скрывается в доме.

Куда ты, Маринка?

Г е т м а н о в. Она что-то скисла. Плохо переносит жару. Обедал?

М а й о р о в. Спасибо. Я сейчас должен явиться к Ольге Петровне. Буду безропотно есть все подряд и при этом хвалить и ахать. Иначе двадцатилетней дружбе конец. Там же меня уложат спать.

Г е т м а н о в. Зачем? Тебе приготовили комнату.

М а й о р о в. Да, я знаю. Не люблю никого стеснять. Я уже сказал этому твоему... (Заметил папку.) Что читаешь?

Г е т м а н о в. Ничего. Кой черт, тут одичаешь. Когда приходится управлять людьми - не до беллетристики.

М а й о р о в. Мне показалось, что ты вообще... как бы тебе сказать...

Г е т м а н о в. Да ты не тяни. Отстал, что ли? Конечно. Что, ты не знаешь административной работы?

М а й о р о в. Я не очень верю в существование самостоятельного искусства администрации. Не помню где я видел объявление: "Ищу работу в качестве директора". Смешно? Начальник - это не профессия.

Г е т м а н о в. Все это, конечно, верно. Верно - вообще. Извини, не хочется сейчас об этом говорить. Дай руку.

М а й о р о в (протягивает руку). За что?

Г е т м а н о в. Просто так. Я мало верю в дружбу, благодарность и прочее, но мне приятно.

М а й о р о в. Здравствуйте!

Г е т м а н о в. А ты - веришь? Тебе, например, не приходило в голову, что тогда, в институте, я занимался с тобой... наполовину из-за Марины.

М а й о р о в. Пусть даже на три четверти. Если тебе когда-нибудь будет нужна моя помощь...

Г е т м а н о в. Когда-нибудь? Послушай, Саша. Мне бы надо с тобой поговорить... (Нерешительно вглядывается в лицо Майорова.)

Фонарь замигал, бросая колеблющийся свет.

Н-нет, как-нибудь в другой раз.

Наступила темнота.

Чертов долдон! Ну, вкачу же я ему завтра выговор.

М а й о р о в. Как знаешь.

Возникает звон струн и высокий фальцет певца.

Кто это поет?

Г е т м а н о в. Это Газанфар. Он всегда...

М а й о р о в (прислушивается). Ты знаешь, о чем он поет?

Г е т м а н о в. Нет. Всегда одно и то же.

М а й о р о в. Не думаю. Он поет о "Саре".

Г е т м а н о в. Любопытно.

М а й о р о в. Он поет о мертвой долине, которая расцветет и будет прекраснее всех долин юга. Ты можешь гордиться, Андрей, - в "Елу-тапе" уже есть свой ашуг.

Г е т м а н о в. Я не знал...

Песня замолкает.

М а й о р о в. Ну, что ж, отложим. Ладно, я пошел. Сейчас перепугаю стариков. (Подхватывает чемодан, крадучись поднимается на крыльцо и исчезает в темноте.)

Пауза. Затем раздается шум, хохот, голоса, визг

Клавы. Гетманов уходит домой. Через несколько секунд

на крыльцо выходит Иван Яковлевич. За ним - Майоров,

Морис, Теймур, Клава; Ольга Петровна выносит посуду.

И в а н Я к о в л е в и ч. Можешь себе представить - как вечер, навсегда нам комендант египетскую тьму устраивает. Я уж тем доволен, что луна от него не зависит.

Подходят Галанфар и Гулам.

Милости прошу. Присаживайтесь.

М а й о р о в. Ты лучше скажи, о чем давеча со мной хотел говорить? Потолкуем?

И в а н Я к о в л е в и ч. Нет - забастовал. Хватит. Стар я воевать. Так что объявляю - нынче о делах я не разговорщик. Прошу себе заметить.

Т е й м у р. Маэстро!..

И в а н Я к о в л е в и ч. Тимка, молчать! Кому говорю? Тащи-ка музыку - играть будем.

Теймур идет в барак.

И вообще - хватит. Уеду я вот - на родину.

О л ь г а П е т р о в н а. Ты что, Иван? Захворал?

М о р и с. Эт-то потрясающе! Какую еще тебе надо родину? Что здесь Мексика? Разве ты не на родине?

И в а н Я к о в л е в и ч. Не спеши, Матвей Леонтьевич! Я прелестно понимаю. Есть, брат, большая Родина - советская земля. Родина всех трудящихся. И, опять же, есть малая. Где ты, так сказать, родился. К примеру - город Ярославль.

Теймур приносит балалайку и гитару. Иван Яковлевич

пробует строй.

Вот мы с Ольгой Петровной из наших мест молодыми ушли, вроде как в свадебное путешествие. Голод выгнал. А всё память храним. Всякую речь слыхали, а так уж, видно, до смерти окать будем.

О л ь г а П е т р о в н а. И песни у нас свои. Не забываем. Я всякую песню уважаю, а только нигде не поют, как в наших местах. Иван был молодой ловко песни играл.

Г у л а м. Ай, Иван! Тебе не нравится у нас?

И в а н Я к о в л е в и ч. Нет, почему? Нравится. Край хороший. И люди здешние - очень приличные люди. Даже к солнцу привык. Здешнее солнце огонь.

Г а з а н ф а р. Горячее солнце. Быстрое. (Вполголоса напевает.)

М о р и с. Хорошо. А слова, Гулам?

Г у л а м. "Под пламенным солнцем быстрее созревает здоровая лоза, быстрее гниет пораженная недугом". Так, Газанфар?

Газанфар смущенно улыбается.

И в а н Я к о в л е в и ч. Вот-вот. Это правильно. Нет, помирать надо на родине.

М о р и с. Эт-то чудовищно! Куда ты торопишься, Иван? Вот у меня астма, печень, эндокардит - все на свете. И то - буду жить. И очень долго.

И в а н Я к о в л е в и ч. Ну, уж похоронили! Я поживу! Клаву с собой возьму - учиться будет.

Т е й м у р (встрепенулся). Кого? Куда?

К л а в а (делает холодные глаза). Ти-ма!

Теймур умолкает.

И в а н Я к о в л е в и ч. Тридцать шесть лет в разведке. И детей раскидал. Антон - в Балаханах, Яков - на Эмбе, Варвара с мужем - в разведке. С меня получено сполна. Клавку возьму - обязательно.

К л а в а. Меня-то спросил?

Т е й м у р (тихо). Кла-ва!

Клава умолкает.

Г у л а м. В Ярославле - нефти нет. Скучно.

И в а н Я к о в л е в и ч. Это верно. А может, найдут. Теперь она всюду. Я, Гулам, немногого хочу. Хибарка чтоб была. И - огород. Огурцы буду сажать. Цветочков под окнами разведу, каких подуховитее.

М а й о р о в. А здесь нельзя?

И в а н Я к о в л е в и ч. Пробовал. Да тут такая земля - ничего не родит. Без воды-то и лопух не растет. (Наигрывает на балалайке. Теймур и Газанфар ему вторят.)

М а й о р о в (вытащил записную книжку и углубился в нее). Вода вздор. Воду взять можно.

И в а н Я к о в л е в и ч. Сказать все легко. Где?

М а й о р о в. Отсюда до реки - далеко ли?

К л а в а. Сорок.

М а й о р о в. Точно. Дорогой по спидометру глядел. Даже прикинул на глазок, сколько и чего тут потребуется. Объем земляных работ. Можно поднять.

И в а н Я к о в л е в и ч (почтительно). Задание имеешь?

М а й о р о в. Нет, так.

И в а н Я к о в л е в и ч. Как это - так?

М а й о р о в. Так. Гимнастика для души. Люблю помечтать с карандашом в руках.

И в а н Я к о в л е в и ч. Хо-хо! Мечтатель. Значит, воображаешь?

М а й о р о в. Точно. В нашем деле человек без воображения только зря будет штаны протирать. Что ты на меня уставился?

И в а н Я к о в л е в и ч. Ничего. Богатая мысль. Вали дальше.

Появляются Мехти и Марго. Мехти с бумагами в руках

быстро проходит к Гетманову. Марго неслышно подходит

к столу и присаживается на скамейку.

М а й о р о в. Не воображают суслики. А человек - всегда. Даже если знает, что мечте его не бывать. А мы можем мечтать по-хозяйски, с карандашиком, облечь мечту в план и диктовать ей сроки.

М о р и с. Именно! Не можем, а должны. Да! Да! Обязаны.

М а й о р о в. Сколько лет эта долина называется "Елу-тапе"? Может быть, тысячу лет. А вот нынче Газанфар в песне назвал ее "Саба-тапе". Цветущая долина. Вот он - разведчик! У него есть воображение. И, может быть, через десяток лет мы впишем это название во все географические карты. Вы что-то хотели сказать, товарищ Марго?

М а р г о (испуганно). Нет-нет. Говорите, пожалуйста.

М а й о р о в. Теймур, ты читал Саади? "Утренний ветер и земля Шираза огонь. Кого он охватит - тот уж не знает покоя". Ты знаешь, где Шираз, старик? Я тебе покажу на карте. Это в здешних широтах. Сотни лет тому назад там цвели в феврале розы и гиацинты, а славу ширазских плодов поэты разнесли по всему миру. А ты тоскуешь по лопуху. За водой дело! Так неужели я не дам тебе воду?

И в а н Я к о в л е в и ч. Позволь. Как это ты разговариваешь? Ты кто, депутат?

М а й о р о в. Нет. Обыкновенный разведчик.

И в а н Я к о в л е в и ч. Ну вот, депутатом будешь - тогда и говори. А дразнить - не следует.

М а й о р о в. Надо. А то вы тут засохнете. Мечтать - так уж крупно, как государственные люди. Здесь, старик, мы построим город. Утопающий в листве. Последним кочевкам придет конец, и вокруг города зазеленеют виноградники. Это будет город разведчиков. Вот от этого города я хотел бы быть депутатом.

И в а н Я к о в л е в и ч (плюнул). Шут тебя совсем раздери! Как ты все прелестно объясняешь, будь тебе неладно. Уж и город построил и реку отвел. А что для этого надо? Ай? Ты подумал?

М а й о р о в. Что для этого надо? Нефть.

М о р и с. Нефть! До нефти двести метров. Я залью вас нефтью. Вы поставите здесь тысячу вышек и крекинг-завод. "Елу-тапе" - сокровище! Молчу. Я дал себе слово, что не буду вас уговаривать. Вы увидите. Это жемчужина, феномен.

Г у л а м. Нефть есть. Много.

М а й о р о в. Где же она? Вы - командиры армии разведчиков. Действующей армии. Давайте говорить по-военному. В Европе пахнет порохом. Я не пророк, но я обязан думать о том, что, может быть, скоро наши корабли, танки и самолеты двинутся в бой. Им нужна нефть. Вы готовы?

Молчание.

Г у л а м (хмуро). Нефть есть. Взять надо.

М а й о р о в. Можно взять?

Т е й м у р. Конечно, можно! Э, отец, поверь, прямо зло берет смотреть... Это каменное сердце нужно иметь...

И в а н Я к о в л е в и ч (предостерегающе). Тимка!

Т е й м у р. Саол, не буду... (Оглядывается на Марго.) Э, хотел я сказать... Ладно, потом поговорим.

М а р г о (встает, дрожа). Я уйду. Уйду.

М а й о р о в. Постойте. Куда?

М а р г о. Они думают, что я нарочно слушаю, а потом пойду к Мехти доносить. Ну и пусть думают. Я уйду. Говорите.

О л ь г а П е т р о в н а. Маргошка, не дури!

М о р и с. Сядьте, Марго. При чем тут Мехти? Вы ничего не поняли.

М а р г о. Поняла. Я не вовсе дура. А зачем Иван Яковлевич Тимке мигал - осторожней, мол.

М а й о р о в. Правильно, осторожней. Только не с вами.

М а р г о. А с кем же?

М а й о р о в (спокойно). Со мной. (Пауза.) Верно, старик?

И в а н Я к о в л е в и ч. Ну-ну, это ты брось...

О л ь г а П е т р о в н а. Ох, уж не ври, Иван. Смолоду не врал теперь поздно.

М а й о р о в. Короче, как взять нефть? Что там у тебя за проект? Слушаю.

И в а н Я к о в л е в и ч. Ох, ты хитер! Ишь, куда подвел. Нет, насчет дела разговору не будет. Отказ.

М а й о р о в. Отказ?

И в а н Я к о в л е в и ч. Отказ.

М а й о р о в. Ну, так прощай.

О л ь г а П е т р о в н а. Куда ты, Сашенька? А я щи разогрела.

И в а н Я к о в л е в и ч. Постой. Так не годится.

М а й о р о в. А по-твоему годится? Двадцать лет дружили - пришло время ссориться. У дезертира в доме есть не желаю. И ночевать я тоже место найду. (Берется за чемодан.)

Пауза.

Г а з а н ф а р (встает). Мастер, слышишь, да? Если он уйдет, я тоже уйду.

М а р г о (горестно вскрикивает). Ой!

Неожиданно вспыхивает свет. Теймур, Гулам и Морис

тоже приподнимаются вслед за Газанфаром.

И в а н Я к о в л е в и ч (удивленно оглядывает всех. Пауза). Ну, ладно. Всех не переспоришь. Вон фонарь зажегся - комендант знамение подает. Идем в комнаты - есть разговор.

Со смехом все поднимаются на крыльцо. Последними идут

Гулам и Марго.

М е х т и (вышел). Гулам! Одну минуту! Маргоша, ты меня подожди. Андрей! Он здесь.

Г е т м а н о в (вышел с бумагами). А, Гулам! Я тебя не задержу. Тут надо кое-что подписать.

Г у л а м (подошел, нерешительно взял бумаги). Что это, Андрюша?

Г е т м а н о в. Мехти привез счета. Я просматривал.

Гулам, не глядя, подписывает.

А это - докладная о состоянии разведки. Стоп! Да ты хоть посмотри, что ты подписываешь, чудак!

Г у л а м (берет записку и долго читает, не обращая внимания на нетерпеливые жесты Мехти. Затем возвращает записку). Нет.

Г е т м а н о в. Ты что?

Г у л а м. Извини меня, Андрюша. Не могу, даю честное слово.

М е х т и. Ты обалдел, Гулам?

Г е т м а н о в. Оставь, Мехти. Слушай, Гулам. Ты, конечно, можешь не подписывать. Твое право. Но тогда уж действуй на свой страх и риск, не рассчитывая на мои советы и поддержку.

Г у л а м (прикладывает руку к сердцу). Андрюша! Зачем говорить "страх"? Мне и так повторить страшно, что я тебе сказал. Разве ты когда-нибудь слышал от меня "нет"? Только я не могу подписать. Даже не проси.

Г е т м а н о в. Объясни почему.

Г у л а м. Почему? У меня дочка Сара есть. Знаешь, да? И это тоже "Сара", да? Для меня одинаково. Могу я подписать, чтоб их совсем уничтожить?

М е х т и. Клянусь, он - идиот! Ты понимаешь, какую ты чепуху говоришь?

Г у л а м. Может быть, я плохо выражаюсь. Ты не ругайся, Мехти. Мне только решиться было страшно, а теперь я никого не боюсь. Андрюша! Зачем ты меня снял с буровой? Я думал, ты учить будешь, а ты из меня игрушку сделал. Кабинет имею, бумаги подписываю, а что подписываю, зачем подписываю? Я не понимаю ничего. Раньше я ходил гордо, люди говорили: вот идет Гулам, орден имеет - он хороший мастер. А теперь я кто? Орден не смею надеть, людей стесняюсь, даю честное слово. Вот, гляди. (Вытаскивает из кармана бережно свернутый платок.) Вот - всё здесь. Орден, книжка, партийный билет. Пойду в Центральный Комитет, положу все на стол и скажу: я виноват, но сам не знаю, сколько виноват и в чем виноват. Надо - возьмите орден, отнимите партийный билет. Мало - судите меня, дайте лопату - буду землю копать. Я не чужой, я азербайджанский рабочий. Может быть, когда-нибудь вы захотите мне вернуть и билет и орден.

Конец второго акта

Акт третий

НОЧЬ

Комната Мориса в одном из бараков. Просторная, она

кажется тесной из-зa огромных полок во всю высоту

стен. Полки заставлены рядами стеклянных банок. На

полу стоят ведра и мешки с породой, среди которых

приютились узкая железная кровать, продавленное

кресло и фанерный ящик, служащий Морису рабочим

столом. Морис склонился над пробой. Его душит кашель.

Он высыпает на жестянку щепоть порошка, поджигает его

и с отвращением вдыхает густой дым. За стеной топот,

смех, музыка. Патефон играет "Персидский базар"

излюбленный мотив бакинских ресторанов.

М о р и с (свирепо стучит в переборку). Послушайте! Прекратите базар! Да! Да! Третий час ночи. Что? Ах, это "Персидский базар"? Так вот, прекратите этот персидский базар - у меня от него будет припадок! Что? Почему я не сплю? Эт-то потрясающе! Идите к черту! Что? Пожалуйста. Только не надолго. Через десять минут я буду занят.

М е х т и (входит. В одной руке у него бутылка, в другой - железный шампур с насаженным на него куском жареного мяса). Салам. Фу! Ну и начадили же вы, Морис.

М о р и с. Не нравится - уходите. Это астматол. Ужасная мерзость. Рекомендую на случай, если вас хватит кондрашка. А как называется та дрянь, которую вы давали курить Марго? Как вам не стыдно, зачем вы ее портите?

М е х т и. Хо-хо! Ко всем моим порокам я еще обвиняюсь в развращении малолетних. За что вы меня так ненавидите, Морис?

М о р и с. Уберите подальше от бумаг эту вашу штуку. С нее каплет сало. Можно подумать, вы зашли в клетку к медведю. Что вам надо?

М е х т и. Не рычите. Я пришел с вами мириться (Снимает мясо с шампура и разливает вино в стаканы.)

М о р и с. Мы с вами не ссорились. Напрасно мне наливаете. Я на диете.

М е х т и. А я думал, вас кормят сырым мясом. Вы кидаетесь на людей как зверь. Клянусь честью, вы удивительный тип. Слушайте, Морис. Хотите - мир? Мы оба старые разведчики, старые холостяки с пятнышком, - что нам делить? Марго? Берите.

М о р и с. Вы болван. У вас в голове черт знает какие помои. Марго мой друг.

М е х т и. Осторожнее, Морис. Выбирайте выражения.

М о р и с. Я не хочу выбирать выражения. Я у себя дома. Не трогайте банок - вы мне все перепутаете.

М е х т и. Мир не меняется. Извечная война профессий. Во все времена, на всех разведках мира инженер и геолог живут, как скорпион и фаланга, которых посадили в одну банку. (Зевает.) Будьте человеком, Морис. В два часа ночи можно перестать быть геологом.

М о р и с. Я всегда геолог.

М е х т и. И никогда не бываете человеком?

М о р и с. Я всегда человек. Именно профессия отличает человека от свиньи. Люди - это геологи, инженеры, пахари, каменщики, артисты. Они изменяют мир. Человек вне профессии - только позвоночное, после которого не остается ничего, кроме продуктов распада. (Сердито ткнул ногой в мешок с землей.) Вообще философия - не ваша область. Мир не меняется! Эт-то чудовищно! Если вы не умеете видеть нового, то не лезьте в разведку, а поступите в банщики. Вы - да! Вы не меняетесь. Вы живете только для себя.

М е х т и. Справедливо. Я живу для себя. А вы? Только, менелюм, не надо митинговать, мы здесь одни.

М о р и с. Ну, знаете!.. Не нахожу слов...

М е х т и. И не найдете. Вы очень хороший геолог, Морис. Вы ищете нефть. Вы ищете ее для себя. Вы никому не уступите чести открытия. Все мы от начальника разведки до последнего амбала - для вас только орудия. Вы очень честолюбивый человек, Морис, и это заслуживает уважения.

Морис молчит. Мехти продолжает, фехтуя шампуром.

Я средний инженер, но человек я очень умелый. Я мог бы сделать карьеру шутя, не надрываясь, как вы. Клянусь, если б я захотел, десять лет тому назад я был бы главным инженером треста. У меня были связи, меня тянули. И вот я, рядовой специалист, двадцать два года болтаюсь по разведкам, где меня жрут москиты. Во имя чего? Я делаю это для себя. Я охотно уступаю другим опасные лавры. Я веселый человек, который ценит свой выходной день. Я люблю командировки в международных вагонах и бархатный сезон на побережье. У меня никогда не будет своего дома, своей жены и обеда, пахнущего керосином. Мне нравится ресторанная еда, подкрахмаленные простыни в отелях и деклассированные девчонки, которые всегда стоят дешево, ибо покой дороже денег. Клянусь вам, мы оба - прекрасные люди, но, понятно, нас нельзя оставлять без присмотра. И вот появляется третий человек. Человек-контроль. Если наши интересы начнут слишком явно расходиться с видами государства, он возьмет нас за шиворот. Он сделает это для себя. Он будет счастлив изловить нас на ошибке, ибо наши грехи - его подножный корм. Такова его профессия. Все мы работаем на себя, наши дела работают на историю, а история, как доказано наукой, работает на коммунизм. Истина рождается в муках противоречий. Клянусь честью, я тоже кое-что понимаю в диалектике.

М о р и с (тихо). Не помню кто - кажется, Гёте - сказал Гегелю после его лекции: "Ваша диалектика - прекрасное и острое оружие. Бойтесь только, чтоб оно не попало в недобросовестные руки".

М е х т и. Неплохо! Смотрите, он парирует! На вас это не похоже, Морис. Вы всегда ужасно кричите.

М о р и с. Я не имею права на вас кричать. Вы говорили со мной очень откровенно.

М е х т и. Конечно.

М о р и с. Это печально. Неужели я чем-нибудь заслужил вашу откровенность, Мехти Ага? Над этим стоит задуматься. Да! Да! Я обязательно подумаю об этом, когда вы уйдете.

М е х т и. Я вижу, вы плохо понимаете шутки.

М о р и с. О, вы не шутили. Я слишком вас знаю, чтоб вам не поверить.

М е х т и. Психология - не ваша область, дорогой Морис. Ваше дело ископаемые.

М о р и с. Допустим. Для того чтоб постигнуть вас, достаточно геологии. У меня есть карта, по которой я читаю ваши мысли.

М е х т и. Хотел бы я видеть вашу магическую карту.

М о р и с. Хотите? Пожалуйста. (Широким жестом показывает на стену.) Вот.

М е х т и. Я ничего не вижу.

М о р и с. Естественно. Зато я вижу. Это моя подземная карта. Вон в тех банках, под самым потолком, собраны отложения современного Каспия. Ниже древний Каспий. Вот глины Акчагильского яруса. Пока я не имею к вам претензий, Мехти Ага. Впрочем, вы не следите за промывкой скважины и изнашиваете трубы - я нахожу в пробах стружки металла. Вот вы вступаете в пески продуктивной толщи. Вступаете с мыслью вырвать рекорд любыми средствами. Это видно по тому, как вы жмете на забой, не считаясь с грунтом. Вы надеялись дойти до проектной глубины прежде, чем кривизна приведет к катастрофе. Но сегодня я увеличиваю проектную глубину еще на двести метров, и карта мне говорит, что в данную минуту вы думаете о том, как выпутаться из этого положения.

М е х т и. Ну, договаривайте. Кто же я, по-вашему? Диверсант? Вредитель?

М о р и с. Нет. Только плохой инженер. А плохому инженеру нужно быть особенно честным, чтоб не приносить вреда.

М е х т и. Благодарю вас.

М о р и с. Пожалуйста.

Пауза.

М е х т и. Что вы хотите, Морис?

М о р и с. Я хочу нефть.

М е х т и. Что вы хотите от меня?

М о р и с. Я хочу нефть. Я хочу, чтоб вы не прятали кривизну на "Саре", а исправили ее. Я знаю, вы не умеете. Не мешайте другим.

М е х т и. Римляне говорили: "Нападая, защищаюсь". Впрочем, теперь все это не имеет никакого значения. Икс равен нулю.

М о р и с. Что вы городите? Какой икс?

М е х т и (вынул докладную записку). Иксом в математике обозначается искомая величина. В данном случае она равна нулю, ибо нефти нет. Вы это знаете так же, как я. Мы можем сколько угодно обманывать друг друга. Но обманывать государство опасно, а природу бессмысленно. Надо покориться, Морис. Мой искренний совет.

М о р и с. Эт-то чудовищно! Вы смеете утверждать...

М е х т и. Тсс! Менелюм, не надо шуметь. Бурение идет своим порядком еще три-четыре дня. На указанной вами проектной глубине мы опробуем скважину. Если мы получим нефть, я первый с радостью покаюсь в своем неверии.

М о р и с. Проектная глубина будет увеличена.

М е х т и. Это исключено. Прочтите.

М о р и с (выхватил записку, читает). Эт-то невероятно! Эт-то потрясающе! Черт знает какое варварство! Чья это работа? Ваша?

М е х т и. Вопрос чисто академический. Все уже согласовано.

М о р и с. С кем? С Майоровым?

М е х т и. Не знаю. Может быть, да. Я не умею читать в мыслях. Я знаю одно: Майоров - близкий друг Андрея Михайловича. Андрей Михайлович подписал. Для меня достаточно.

М о р и с. Я этого не подпишу.

М е х т и. Подпишете. Не бойтесь, к вам не будут придираться. В нашем деле ошибки неизбежны. Андрей Михайлович обещал вас крепко поддержать. Но если вы начнете борьбу, он вас уничтожит. Взвесьте свои силы.

М о р и с. Вы врете. Он этого не говорил.

М е х т и. Я не собираюсь вас убеждать.

М о р и с. Я сам поговорю с ним. И, уверяю вас, он скажет, что вы лжете.

М е х т и. Несомненно.

М о р и с. Вот видите!

М е х т и. Может быть, вы хотите, чтобы он повторил свои слова на общем собрании? Или опубликовал в стенгазете? Редкая наивность в столь зрелом возрасте.

М о р и с. А вы будете молчать?

М е х т и. Я скажу, что вы меня не поняли. Только и всего.

М о р и с. Но это нечестно!

М е х т и. А разве честно выдавать меня - человека, который оказывает вам услугу? Я не собираюсь ссориться с хозяином.

М о р и с. Это какая-то западня! Я не хочу участвовать в вашей темной игре, слышите? Я плюю на его угрозы, понимаете вы? Если он смеет ставить мне такие условия, я знать его не хочу. Он для меня не начальник, не коммунист, не разведчик - никто! Видите ли, он меня уничтожит, этот гангстер! Эт-то чудовищно! Я перестану себя уважать, если не дам ему по морде!

М е х т и. Как вы любите громкие фразы. Вам надо остыть, Морис. Вы невменяемы.

М о р и с. Нет! Нет! Ложь! Мне надоело быть посмешищем. Мне пятьдесят лет - я не бросаю слов на ветер. Пустите меня! Я не сумасшедший, черт вас возьми! Пустите меня, или я вас ударю! (Выбегает из комнаты.)

Мехти делает движение, чтобы его остановить, потом,

раздумав, не торопясь, возвращается к столу, берет

свой шампур. Взмахивает им в воздухе, делает

фехтовальный выпад и уходит очень довольный.

М а й о р о в (постучал и, не получив ответа, заглянул в комнату). Все в порядке - я договорился. Они за нами заедут. (Вошел и, осмотревшись, пожал плечами.) Теперь этот куда-то сгинул. (Понюхал бутылку.) Кхм! Что ж это для анализа?

За переборкой движение, повышенные голоса.

Какого черта они так галдят?

Шум усилился. Теперь нет сомнения - это скандал.

Звякнула упавшая тарелка, взвизгнул женский голос,

загрохотали доски под ногами бегущих людей. Затем все

стихло. Майоров двинулся к выходу и столкнулся в

дверях с возбужденной, тяжело дышащей Мариной.

М а р и н а. Мехти! Ну, что же вы! (Увидела Майорова и схватила его за руку.) Саша? Почему ты здесь? Пойдем сейчас же... Ох, как это все омерзительно...

М а й о р о в. Что случилось?

М а р и н а. Ничего. Сейчас скажу. Пусти, я хочу сесть.

М а й о р о в (довел ее до кресла и усадил). Что случилось, Марина?

М а р и н а. Не знаю. Укрой меня чем-нибудь. Мне вдруг стало холодно. Ты видел Мориса?

М а й о р о в. Полчаса тому назад. А что?

М а р и н а. Ничего не понимаю! Мы сидели у Мехти и немножко кутили. Ты не думай - совсем чуточку, у нас это очень редко. Потом пришел Андрей. Мехти пошел звать Мориса. И пропал. Вдруг вбегает Морис и набрасывается на Андрея с кулаками. Если б Семен Семеныч его не удержал, не знаю, наверно, произошло бы что-то непоправимое. Мы все знаем Мориса, но таким я его никогда не видела. У него было такое бешеное лицо, он ругал Андрея такими ужасными словами, что мне вдруг стало страшно. Ты слышал, как я закричала?

М а й о р о в. Морис там?

М а р и н а. Нет, он вырвался и выскочил на улицу. Мужчины побежали за ним. Морис способен разбудить весь поселок.

М а й о р о в. Я пойду разыщу его. Как бы старика не хватил удар.

М а р и н а. Нет-нет, не уходи. Посиди со мной. Слышишь?

М а й о р о в. Ладно, Маринка. Ты только не волнуйся.

М а р и н а. Я не волнуюсь. Просто у меня отвратительное ощущение... Не хочу никого видеть, ни с кем говорить.

М а й о р о в. Здравствуйте! И со мной?

М а р и н а. Сядь. Вот тут, чтоб я тебя видела. Дай мне папиросу. И помолчи.

Марина закуривает папиросу, не сводя глаз с Майорова.

Майоров, покорный и несколько смущенный, молчит,

искоса поглядывая на нее.

М а й о р о в (после паузы). Ну, чево?

М а р и н а (вдруг расхохоталась). Ой, Сашка! Наконец-то!

М а й о р о в. Ну, что там еще?

М а р и н а. Наконец я тебя узнала. Вот сейчас ты тот, прежний. Я вдруг ясно себе представила, как ты заходишь в комнату девчат на Пироговке и стараешься смотреть мимо меня. А я злилась и нарочно таращила на тебя глаза. Тогда ты милостиво обращал на меня внимание и бурчал: "Ну, чево?" Вроде тут и суровость и ирония, а глаза все равно ласковые-ласковые... Саш-шень-ка!

М а й о р о в. Чево?

М а р и н а. Ничего.

М а й о р о в. Ну, повеселела?

М а р и н а. Нет. Я сегодня первый раз за весь год выпила чуточку вина. Полстакана, даже меньше. И как-то оживилась. Почувствовала себя ясной, легкой, совсем как тогда... Как будто я студентка, Андрей не мой муж, а просто студент, и ты тоже... В общем, вздор. А потом - опять. Хорошо, что ты не пошел к Мехти. Кстати, ты как смел не прийти? Я тебя ждала. Хотя понимаю - тебе неудобно. Ты теперь такой важный.

М а й о р о в. Нет, просто - ни к чему. Не нравится мне этот ваш Мехти.

М а р и н а. Ага! Я так и знала, что ты поймешь. Знаешь, ты очень хороший парень, Саша. Очень настоящий.

М а й о р о в. На такие слова никогда не знаешь что отвечать. Одинаково глупо и соглашаться и спорить.

М а р и н а. Раньше тебя не хватило бы и на такой ответ. Сашка! Ты очень меня любил тогда?

М а й о р о в. Ну, это не твое дело.

М а р и н а. Я тебя не спрашиваю, любил ли ты меня или нет. Я спрашиваю - очень?

Майоров молчит.

Если ты скажешь правду, я тоже скажу тебе кое-что... Очень?

М а й о р о в (тихо). Очень.

М а р и н а (так же). Я знала. И я тебя тоже. Очень.

М а й о р о в. Это неправда.

М а р и н а. Правда.

М а й о р о в. Как? А Андрей?

М а р и н а. Андрей? Андрей мне нравился.

М а й о р о в. Прости, у меня на языке вертится глупый вопрос. Почему же ты... с ним?

М а р и н а. Ну вот, почему. Так получилось. Выходят же замуж по расчету.

М а й о р о в. Мне не хочется шутить, Маринка.

М а р и н а. Я не шучу. Разве расчет - это обязательно значит деньги? Я тебя любила и боялась мысли, что мы можем быть вместе. Мне стыдно сознаться, но я думала, что никогда не привыкну к твоим ужасным словечкам, ситцевым галстукам и тысяче мелочей, которых уже не могу вспомнить. А когда ты пускался в рассуждения об искусстве, я тебя просто ненавидела.

М а й о р о в. Могу себе представить.

М а р и н а. Все это, конечно, чепуха. Не думай, что я уж такая пошлая индюшка. Главное, что я не могла угадать нашего будущего. Я знала, что с тобой будет трудно и беспокойно. И потом, в тебе была какая-то пугавшая меня нетерпимость. Я могла измываться над тобой в пустяках, но всегда понимала, что если тебе придется выбирать между мной и тем, что ты внутренне будешь считать для себя... Ну, залезла в дебри и не знаю, как вылезть. Ты понимаешь. А я бы этого не простила.

М а й о р о в. А разве Андрей...

М а р и н а. Опять Андрей! Андрей - это совсем другое. Он принимал меня такой, какая я есть. С ним было легко. По крайней мере мне так казалось.

М а й о р о в. Ты счастлива?

М а р и н а. Не знаю. Нет. Разве ты не видишь? (Сквозь слезы.) Мне очень худо, Сашка.

М а й о р о в. Что ты, Маринка? (Подошел, гладит ее волосы.) Ну, поди сюда. Расскажи. Пожалуйся.

М а р и н а. Молчи, молчи, молчи... Мне не на что жаловаться. Я сама во всем виновата. А все оттого, что ничего по-настоящему не умею хотеть... и много рассуждаю.

Пауза.

М а й о р о в. Нет, это я виноват. Сейчас я с удовольствием бы высек себя, если б это только помогло.

М а р и н а. Почему ты молчал?

М а й о р о в. Я растерялся. Появился Андрей, и ты очень изменилась ко мне. Я не мог понять, откуда этот холод, враждебность. За что? Потом понял: третий - лишний.

М а р и н а. Много ты понял!

М а й о р о в. А тут еще Андрей стал поверять мне свои сердечные тайны и связал меня по рукам и ногам. Когда перед отъездом ты прощалась со мной, я хотел сказать тебе все. Но ты пришла вся в слезах, я видел, что у тебя свое горе, - и я не посмел.

М а р и н а. Боже мой, какой дурень! Молчи, молчи, молчи...

Они сидят молча очень близко друг к другу.

М а й о р о в. Я хотел забыть тебя. Я был на Колыме. Искал нефть в башкирской степи и за Полярным кругом. И, как видишь, не смог.

М а р и н а. Я тебе верю. Но, знаешь, я как-то не представляю тебя несчастным.

М а й о р о в. Я был бы неблагодарной скотиной, если б считал себя несчастным. Я очень тосковал по тебе, понимаешь. Тосковал - и все же бывали дни, когда мне недоставало тебя, чтоб поделиться своим счастьем. Все-таки лучшая в мире профессия - это разведчик.

М а р и н а (улыбается). Лучшая?

М а й о р о в. Лучшая в мире.

М а р и н а. Нефть?

М а й о р о в. При чем тут нефть. Разведчиком можно быть везде. По существу, вся наша жизнь - разведка. Разведка в будущее.

М а р и н а. Не знаю. Я боюсь таких слов. Мне они кажутся немного трескучими. Иногда меня охватывает такая тоска...

М а й о р о в. Это все от безделья, Маринка. Ты не живешь, а прозябаешь. Надо вставать на рассвете и заниматься делом. Тогда появляются друзья и враги, желания и поступки. Жизнь сурова к праздным наблюдателям она казнит их скукой... Они разглядывают ее с унылым высокомерием богатых туристов, им кажется, что их обокрали. Но это вздор. Они просто нищие.

М а р и н а. Ох! (Закрывает лицо руками.)

М а й о р о в. Прости. Я не хотел тебя обидеть.

М а р и н а. Верю. Это-то и обидно. Я вдруг почувствовала, что ты считаешь меня таким ничтожеством... Со мной никогда в жизни никто еще так не говорил. Ты меня просто зачеркнул. Как же можно любить женщину, которая так никчемна, эгоистична, я уж не знаю, что еще... Ведь это так, по-твоему? Да полно, проверь себя, может быть, тебе просто показалось? Ну, немножко нравилась, немножко ревности, упрямство, задетое самолюбие? Но тогда это оскорбительно. Зачем же я тебе нужна такая? (Пауза.) Ну что ты молчишь?

М а й о р о в. А что говорить? Оправдываться? Не буду.

М а р и н а. Прекрасно. Значит, ты еще подтверждаешь?

М а й о р о в. Я не хочу ни подтверждать, ни отрицать. Ты сама знаешь, что наговорила чепухи. Набор слов, который означает, что ты обижена и хочешь обидеть.

М а р и н а. Сашка! Мы сейчас поссоримся!

М а й о р о в. Может быть. Если мы поссоримся, - значит, нас действительно ничего не связывает, кроме пустяков.

М а р и н а. Ты говоришь таким тоном, как будто у тебя появились какие-то права на меня.

М а й о р о в. Только одно. Право не лгать. Но я могу замолчать.

М а р и н а (жалобно). Ты знаешь, что я тебе верю, и пользуешься. Нет, пожалуйста, говори мне всегда только правду. Я, кажется, не очень умею ее слушать, но ты должен это понять и не быть таким резким. Надо бережнее.

М а й о р о в. Совсем не надо. Я и так переложил сахару.

М а р и н а. Ух, проклятый упрямец! (Она смотрит на него почти с восхищением.) Почему ты не женился, Саша?

М а й о р о в. Правду?

М а р и н а (сердито). Правду, правду.

М а й о р о в. Ты знаешь.

М а р и н а. И ты никого не любил после меня?

М а й о р о в. Любил? Нет. Никого.

М а р и н а. Мой дорогой! (Она обнимает его и крепко целует.)

Майоров подхватил ее на руки и легко поднял в воздух.

Зазвонил телефон. Марина выскользнула из рук

Майорова, отскочила, поправляя волосы.

М а й о р о в (взял трубку). Да. Это ты, Андрей? Нет, его нет... Марина здесь... Что?.. Очень хорошо. (Кладет трубку.)

М а р и н а. Он сейчас сюда придет?

М а й о р о в. Да.

М а р и н а (подходит к Майорову и кладет ему руки на плечи). Сашка! Скажи мне, только честно. Когда Андрей, в институтские времена, откровенничал с тобой, он не сказал тебе... Словом, он говорил тебе, что мы с ним... что я уже его жена?

М а й о р о в. Нет. Не говорил. Все равно - я знал.

М а р и н а. Ты не мог знать.

М а й о р о в. Я знал, что он не договаривает. Но для меня было ясно.

М а р и н а (задумалась, ее лицо стало жестким). Да, это Андрей. Он всегда полулжет.

М а й о р о в. Ну, будь справедливой. Я бы его не уважал, если б он проболтался. В чем ты видишь ложь?

М а р и н а. Он тебя обманул, не сказав ни слова лжи. За три года в институте он меня поцеловал один раз. А ты... Ох, теперь я понимаю. Нет, нет, не будем ворошить старье. Сашка! (Прижалась к нему.) Ты чудная, нелепая зверюга. Такой суровый, прожженный разведчик - и наивный, как девочка. Я хочу, чтоб ты сегодня повез меня в степь. Слышишь? И мы будем вместе до самого утра.

М а й о р о в. Вместе? В степь?

М а р и н а (быстро). Ну да. Может быть, завтра я буду жалеть, но сегодня меня тянет созорничать.

М а й о р о в. Это невозможно, Маринка.

М а р и н а. Ты не хочешь?

М а й о р о в. Я должен работать всю ночь. Завтра я уезжаю. И потом вообще невозможно.

М а р и н а (вздрогнула). Да, конечно, это дикость. Я говорю глупости. Все-таки мне обидно, что ты так благоразумен. Хочешь, я приеду к тебе в Баку? Ага! Ты рад?

М а й о р о в (радостно растерянный). Но... ты решила? Ты уверена, что сможешь?

М а р и н а (шепотом). Я постараюсь. (Пауза.) Почему ты стал такой мрачный?

М а й о р о в (он действительно потемнел). Видишь ли... Боюсь, что я все-таки не смогу обмануть Андрея. Нет, даже не то. Пожалуй, я бы смог. Понимаешь, я, кажется, слишком сильно тебя люблю, чтоб теперь завести с тобой интрижку.

М а р и н а. Понимаю. Я напрасно унижалась. Ты просто трус. (Пытается его оттолкнуть.)

М а й о р о в (вспыхнул). Трус? Хорошо. Ты слышишь на улице шаги? Это идет Андрей. Сейчас он войдет. Не вырывайся, я тебя никуда не пущу, пока не откроется дверь. Нам придется объясниться и порешить все разом. Так лучше. Мы товарищи и сумеем поговорить, не наворотив грязи. Андрею будет тяжело, но он поймет. Хочешь так?

М а р и н а (испуганно). Ты с ума сошел! Пусти немедленно! Сию минуту, слышишь? Я требую...

М а й о р о в (несколько секунд смотрит ей в глаза и потом сразу отпускает руки). Я пошутил. Конечно, я бы этого не сделал.

М а р и н а (пытается улыбнуться). Нельзя же быть таким отчаянным.

М а й о р о в. Да? (С горечью.) Если б ты видела, какие у тебя сейчас были злые глаза.

Вошел Гетманов.

Хорошо, что ты зашел, Андрей. Есть вопрос, который мы должны разрешить втроем.

Г е т м а н о в. Втроем?

М а й о р о в. Именно. Я хочу сказать - вместе с геологом.

М а р и н а. Я ухожу. Ты надолго, Андрей?

Г е т м а н о в. Не знаю. Ложись спать - у тебя зеленое лицо.

М а р и н а. Да. Я очень устала. (Уходит.)

Г е т м а н о в. Я захватил с собой нашу докладную записку. Ты можешь уделить мне несколько минут?

М а й о р о в. Ага! Наконец. (Перелистывает.) Постой! Чья это подпись?

Г е т м а н о в. Где?

М а й о р о в. Вот, вторая. Какой-то древнеиранский иероглиф.

Г е т м а н о в. А! Это - Рустамбейли. Ему временно поручен геологический надзор.

М а й о р о в. Обожди... А куда девался Морис?

Г е т м а н о в (помолчав). Морис у нас больше не работает.

М а й о р о в. Здравствуйте! Как так - не работает?

Г е т м а н о в. Сегодня утром он подал заявление об уходе.

М а й о р о в. Ты не имел права его отпустить.

Г е т м а н о в. Я не имел права задерживать его ни минуты. Морис очень больной человек. Если он продолжал работать, на то была его добрая воля.

М а й о р о в. Пусть возьмет обратно свое заявление. Корми его сливками и черной икрой, зимой мы пошлем его лечиться. А сейчас он нужен.

Г е т м а н о в. Ты меня ставишь в очень трудное положение. Я сам рассчитывал удержать его, несмотря на то, что последнее время он способен вывести из терпения ангела. Но после того, как он позволил себе... Тебе говорила Марина?

М а й о р о в. Да.

Г е т м а н о в. Ты бы послушал. Он назвал меня негодяем, шантажистом и грозил разоблачить перед всем светом. Черт знает что! У меня нет ни малейшего желания сводить личные счеты, но как-то оградить себя от подобного рода наскоков я обязан.

М а й о р о в. Очень странная история. Нет, ты прав. Морис должен взять свои слова обратно и извиниться. Он так и сделает.

Г е т м а н о в. Хорошо. У него есть время до десяти часов утра. В пять минут одиннадцатого будет вывешен приказ. Но должен тебя откровенно предупредить - ты не знаешь его характера. Морис упрям как бык.

М а й о р о в. Ничего. Это я беру на себя.

Г е т м а н о в. Как знаешь. (Пауза.) Послушай, Саша. Нам надо поговорить вполне откровенно.

М а й о р о в. По-моему, это единственный метод разговора, который чего-нибудь стоит. Слушаю.

Г е т м а н о в. Я считаю разведку безнадежной. (Пауза.) Думаю, это ясно не мне одному, но и кое-кому в тресте. Если у Мориса нет необходимого мужества признать свою ошибку, то моя прямая обязанность заговорить об этом открыто. Ты что-то хотел сказать?

М а й о р о в. Нет. Я слушаю.

Г е т м а н о в. Подумай и рассуди сам. Четвертый номер стоил около двух миллионов рублей и оказался трупом. Теперь через несколько дней будет закончена "Сара". Я положил на нее много труда, еще больше нервов, но судьба ее предрешена. Когда я припер Мориса к стенке, ему пришлось сознаться, что на проектной глубине мы нефти не получим. А теперь, так сказать, неофициальная сторона. Сегодня ты сказал, что если когда-нибудь мне понадобится твоя помощь... Только пойми меня правильно. Мне очень неловко, что я с места в карьер начинаю эксплуатировать твое обещание, но...

М а й о р о в. Ладно. Не занимайся пустяками. Я затем и приехал, чтоб тебе помочь.

Г е т м а н о в. Я тебе очень благодарен, тем более что мне в самом деле нелегко. Я отлично понимаю, что меня запихнули в эту окаянную дыру не случайно. Есть люди, которым мало убрать меня с промысла, где я намозолил им глаза. Им хотелось бы добить меня до конца, да так, чтоб я лег и не встал. К счастью, это не так просто. Моя работа отмечена в печати. "Сара" держит переходящее знамя. И если мои усилия идут прахом, я в этом нисколько не виноват.

М а й о р о в. Так. Значит - крест?

Г е т м а н о в. Я не вижу другого выхода.

М а й о р о в. Тогда чем же я могу тебе помочь?

Г е т м а н о в. Сейчас скажу. Вероятно, до тебя уже дошли слухи о том, что на "Саре" кривизна несколько выше нормы.

М а й о р о в. Да. Это - правда?

Г е т м а н о в. Правда.

М а й о р о в. Хорошо, что ты мне сказал. Если б это выяснилось при контрольном замере, я бы чувствовал себя в больших дураках. Это Мехти?

Г е т м а н о в. Неважно. Я начальник разведки и отвечаю за все. Единственное мое оправдание - вернее, не оправдание, а смягчающий довод, что моя ошибка на сегодня не имеет никакого практического значения. Конечно, если вовремя не пресечь демагогии вокруг этого дела, его раздуют до невероятных размеров, и тут я не соберу костей. Теперь моя совесть перед тобой чиста; буде же ты сочтешь возможным своей властью предотвратить поток грязи, готовящийся излиться на мою голову, ты сделаешь доброе дело, которого я тебе не позабуду, как говорится, по гроб моей жизни. Вот все, о чем я тебя прошу.

М а й о р о в. Не многого ты просишь. (Задумывается.)

Г е т м а н о в. Учти, что я отнюдь не имею в виду предложить тебе что-либо идущее вразрез с твоей совестью. Поскольку все равно предстоит ликвидация разведки, достаточно этого вопроса не уточнять.

М а й о р о в. Погоди! Я сейчас думаю совсем о другом... Андрюша! Скажи мне по чести: не завелось какой-нибудь кривизны в тебе самом? Ты чего-нибудь не договариваешь?

Г е т м а н о в. Почему ты спрашиваешь?

М а й о р о в. Потому, что мне действительно хочется помочь. А как, я не знаю.

Г е т м а н о в. Ты мне не доверяешь?

М а й о р о в. Нет, я верю. Но не все понимаю.

Г е т м а н о в. Например?

М а й о р о в. Например, почему ты так худо живешь с людьми?

Г е т м а н о в. А! С какими там еще людьми?

М а й о р о в. С хорошими. Конечно, у них есть недостатки, как у всех смертных.

Г е т м а н о в. Все, что ты говоришь, очень хорошо в теории. Теоретически я тоже горжусь, что Гулам, мой ученик, выдвинут на ответственный пост, и все такое прочее. А на практике - это нуль, человек, за которого все вынужден делать я сам. Мне бы тоже очень хотелось, чтоб геолог и главный инженер заключили между собой договор о социалистическом соревновании и мирно паслись рядом. А в действительности они бегают по очереди ко мне с доносами; и это еще хорошо, потому что я по крайней мере в курсе их замыслов. Конечно, ты понимаешь, что это разговор, который могут позволить себе два коммуниста...

М а й о р о в. Нет.

Г е т м а н о в. Что - нет?

М а й о р о в. Не могут себе позволить. Обывательский разговор.

Г е т м а н о в. Знаешь что, скажи лучше прямо, что ты не хочешь мне помочь. Когда моральные обязательства в отношении другого человека становятся в тягость, начинаешь изыскивать в нем недостатки. Так легче отказаться. Скажи. Я не обижусь.

М а й о р о в. Зато если б мне был бы нужен повод обидеться, то лучшего не подберешь. Андрюша! Ты мне друг, и я хочу тебе помочь. У меня есть предложение.

Г е т м а н о в. Да?

М а й о р о в (берет записку). Давай порвем к свиньям эту филькину грамоту и будем бурить дальше. Вместе.

Г е т м а н о в (поражен). Ты хочешь продолжать разведку?

М а й о р о в. Да. И немного разобрался в этом посудном магазине. (Жест в сторону полок.) Получается убедительно.

Г е т м а н о в. Что ж, ты думаешь, что я...

М а й о р о в. Я ничего не думаю. Я думаю, что тебе стоило посоветоваться со мной, прежде чем ставить свою подпись. Ну?

Г е т м а н о в (поколебавшись). Моя точка зрения тебе известна.

М а й о р о в. Андрюшка, плюнь. Это фраза для истории, а я с тобой попросту.

Гетманов молчит.

Ну, что ж. Придется мне решать единолично.

Г е т м а н о в. Как знаешь. Подумай, Саша. Риск большой.

М а й о р о в. Без риска в нашей профессии не ступишь. Продолжать, конечно, хлопотно. Можно нажить неприятности. Бросить - рискуешь заморозить резервы. Мы, разведчики, - люди почти что военные. Будем рисковать!