На столе каморки в здании доминиканской миссии горела свеча: брат Бартоломе де Лас Касас не ложился далеко за полночь. Сон подождет – нужно внести записи за сегодняшний день в отчет для епископа Маррокина. Убедить церковное начальство в успехе доминиканцев в Гватемале можно, только тщательно документируя каждый шаг. Но сперва – другая работа. Лас Касас снял черную накидку, повесил на деревянный колышек у двери и постоял с минуту, прислушиваясь к голосам ночных птиц и стрекоту насекомых в неподвижной тишине ночи.
Шагнув к стенному шкафчику, брат Бартоломе открыл его и достал бесценный манускрипт. Его и два других монаху дал Кукулькан, наследник древнего рода, славившийся среди майя своей ученостью. Книга и чистый лист пергамента легли на стол. Сегодня – важный этап многомесячного труда.
Великолепный фолиант открылся на странице, разделенной на несколько частей. Шесть изображений фантастических человекоподобных существ – очевидно, богов майя, – и под каждым причудливые символы, по словам Кукулькана, письмена его народа. Сами листы были белыми; для картинок использовались красная, зеленая, желтая и изредка синяя краски, для символов – черная. Очинив перо как можно тоньше, Лас Касас расчертил пергамент на такие же шесть вертикальных колонок и принялся скрупулезно копировать содержание страницы. Труд нелегкий, требующий предельного внимания и терпения, но Лас Касас видел в нем такую же часть своего служения, как и в двухцветном одеянии – белой рясе, символизирующей чистоту, и черной накидке, означающей покаяние. Доминиканец не имел представления ни о значении символов, ни об именах мифических богов, но твердо знал, что содержание манускрипта должно помочь церкви лучше понять души своих новых членов.
Мягкое и постепенное обращение майя Лас Касас считал своим личным долгом, своей епитимьей. Когда-то он прибыл в Новый Свет не с миром, но с мечом. В 1502 году он приплыл на Эспаньолу[1], сопровождая нового губернатора, Николаса де Овандо, и получил во владение энкомьенду – землю вместе с теми, кто на ней жил. Все зверства завоевателей, которые он наблюдал десять лет, не смогли вразумить его. Уже приняв сан, в 1513 году он отправился вслед за ними на Кубу, где ему также перепала часть добычи в виде земель и рабов. Стыд и раскаяние до сих пор терзали его, когда он возвращался мыслями к тому времени.
Только год спустя Лас Касас покаялся перед самим собой в том, что соучаствовал в величайшем грехе, и взялся исправлять содеянное. Никогда ему не забыть того дня, когда он решительно отринул прошлое, возвратив своих рабов-индейцев губернатору. Воспоминание и теперь саднило, будто старый ожог. Вернувшись в Испанию, доминиканец стал искать у властей защиты для угнетенных. С тех пор прошло двадцать три года, и все это время он неустанно трудился, пытаясь загладить зло, совершенное им самим или с его молчаливого согласия…
На то, чтобы скопировать страницу, понадобилось несколько часов. Наконец, исписанный пергамент лег, вместе с остальными, под стопку проповедей. Пора было двигаться дальше. Лас Касас взял другой лист, дождался, пока потревоженное движением пламя свечи выровняется, обмакнул перо в чернильницу и вывел дату: «23 января 1537 года от Р. Х.». Вдруг рука доминиканца замерла – снаружи донеслись звуки, слишком знакомые ему и мгновенно приведшие его в ярость. Взвод солдат на марше: сапоги бухают по сырой земле, бряцают шпоры, рукоятки мечей лязгают о кирасы.
– Боже мой, неужели опять… – пробормотал монах. – Господи, молю тебя! Не здесь!
Предательство! Губернатор Мальдонадо нарушил свое обещание – если индейцев удастся умиротворить и обратить в христианство, их земли не отдадут новоприбывшим колонистам и, самое главное, солдаты не сунут сюда носа. Они не смогли покорить здешние племена силой оружия и не смеют поработить их теперь, когда миссионеры завоевали их дружбу.
Набросив накидку, Лас Касас распахнул дверь и кинулся по примыкавшей к зданию галерее. Кожаные сандалии зашлепали по кирпичной дорожке. Прямо напротив церкви отряд кавалеристов в полном боевом облачении, с мечами и пиками, раскладывал костер. Пламя сверкало на доспехах из толедской стали.
Лас Касас рванулся вперед, размахивая руками и крича:
– Что вы делаете?! Как вы посмели разводить огонь посреди миссии?! Здесь все крыши соломенные!
Почтительно наклонили головы при виде монаха только двое или трое – конкистадоры, профессиональные воины, знавшие, что заедаться с главой миссии доминиканцев нет смысла: ни денег, ни авторитета им это не добавит.
Солдаты расступались перед налетевшим на них монахом, ничего не отвечая.
– Где ваш командир? – потребовал тот. – Я – отец Бартоломе де Лас Касас!
Он нечасто прибегал к авторитету своего сана, но, в конце концов, он ведь священник – первый, получивший это звание в Новом Свете.
– Я желаю видеть вашего командира!
Два солдата повернулись в сторону высокого человека с черной бородкой и в доспехах побогаче, чем у остальных, с золотым филигранным узором. По команде офицера отряд построился в четыре шеренги. Лас Касас протиснулся вперед.
– По какому праву вы врываетесь на территорию миссии среди ночи?! Что вам здесь нужно?
Офицер бросил на него скучливый взгляд.
– У нас задание, брат Бартоломе. Со своими жалобами обращайтесь к губернатору.
– Он обещал мне, что солдаты никогда у нас не появятся.
– Видимо, это было до того, как он узнал о дьявольских книгах.
– Дьявол не в книгах, глупец! Зачем вы здесь?! Кто вас сюда послал?
– Слухи о языческих писаниях дошли до фра Торибио де Бенавенте, и он обратился к губернатору за помощью.
– Бенавенте? Но он не имеет к нам никакого отношения. Он даже не доминиканец, а францисканец.
– Ваши внутренние дрязги меня не касаются. Мое дело – найти и уничтожить зловредные книги.
– Они не зловредные! В них – знания этих людей, все о них, их предках и соседях, их воззрения, язык и представления о мире. Майя тысячелетиями жили здесь, их книги – бесценный дар для грядущих поколений. Нигде больше не отыскать сведений, содержащихся на их страницах!
– Вы введены в заблуждение, брат. Я своими глазами видел несколько – там только образы и знаки бесов и демонов, которым поклонялись эти язычники.
– Мы убеждением обращаем их в истинную веру, одного за другим – не как францисканцы, крестящие скопом десять тысяч. Старые боги майя теперь для них не более чем пустые символы. За короткое время мы добились значительного успеха – так не разрушайте же наши достижения, не заставляйте их видеть в нас дикарей.
– Это мы-то дикари?!
– Да. Те, кто уничтожает произведения искусства, сжигает книги, убивает людей, которых не понимает, и порабощает их детей, – дикари.
Командир повернулся к солдатам.
– Уберите его от меня.
Трое, взяв Лас Касаса под руки, со всей возможной почтительностью оттащили святого отца.
– Прошу вас, – шепнул один по дороге, – держитесь от него подальше. Он получил приказ и скорее умрет, чем не выполнит его.
Сделав несколько шагов назад, они развернулись и бросились к остальным.
Лас Касас кинул последний взгляд на сооружаемый громадный костер. Солдаты бегали туда-сюда, разламывая все деревянное, что попадалось под руку, и швыряя в пламя, взвивавшееся к самому небу. Они сами больше походили на бесов, чем все божки в книгах майя. Доминиканец торопливо двинулся вдоль глинобитных стен, стараясь оставаться в тени. Расчищенная территория миссии скоро закончилась, дальше через джунгли вела только узкая тропинка. Густые заросли смыкались над головой, будто свод пещеры.
Спустившись к реке, Лас Касас увидел, что многие индейцы покинули свои хижины и собрались у костра. Прибытие странных чужаков встревожило их; они обсуждали, что делать.
– Это я, брат Бартоломе, – окликнул он, говоря на киче – языке здешних майя. – В миссии солдаты.
На пороге одной из хижин он заметил Кукулькана. До того, как прибыть в миссию, тот был одним из правителей Кобана, и прочие тянулись за ним.
– Мы видели их, – проговорил он. – Чего им нужно? Золота? Рабов?
– Они пришли за книгами. Ваши письмена непонятны им, но им сказали, что в них одно только злое колдовство. Они здесь, чтобы уничтожить все рукописи, которые только найдут.
По толпе пронесся ропот и восклицания ужаса. Люди не понимали смысла услышанного – это было все равно что вырубить деревья, осушить реки или заслонить солнце на небе. И чего ради? Это не принесет солдатам никакой выгоды. Так поступают только из чистой злобы.
– Что нам делать? – спросил Кукулькан. – Сражаться?
– Попытаемся спасти хотя бы часть книг. Отберите самые ценные и унесите их подальше отсюда.
Кукулькан жестом подозвал своего сына. Тепеу, возрастом около тридцати лет, был прославленным воином. Они обменялись вполголоса несколькими словами, и Тепеу кивнул. Кукулькан повернулся к Лас Касасу.
– Та, что я принес в миссию показать тебе, стоит всех остальных. Иного выбора быть не может.
Лас Касас молча шагнул обратно на дорожку. Тепеу возник у него за плечом.
– Мы должны оказаться там раньше, чем книгу найдут, – проговорил он. – Не отставай. – Он перешел на бег.
Кромешная тьма вокруг не была для него помехой. Мелькавший впереди силуэт подстегнул и Лас Касаса, придав ему сил. Взбежав по склону, они увидели цепочку солдат, продвигавшихся к деревне по главной дороге. Отец Бартоломе уже знал, что сейчас произойдет – он сам принимал участие в истреблении индейцев таино на Эспаньоле.
Первая группа солдат ворвалась в одну из хижин. Минуту спустя один из них показался снова с книгой в руках.
– Я вынес ее из развалин Копана! – выкрикнул хозяин на чольском.
Выстрел из аркебузы сотряс землю. Стайка попугаев, хлопая крыльями и негодующе вопя, вспорхнула с высокого дерева. Мужчина остался лежать на пороге.
Пока они с Тепеу крались позади зданий миссии, перебегая от одного к другому и прячась в тенях, Лас Касас перебирал в уме все, что знал об их семье. Кукулькан был некогда верховным жрецом и ученым, его род принадлежал к высшей аристократии. Когда болезнь унесла в могилу последнего правителя майя, новым вождем выбрали его. Знаки положения отца и сына, замысловато украшенные перьями, остались там, на покинутой родине, но Тепеу продолжал носить темно-зеленые жадеитовые затычки в мочках ушей, а также браслеты и бусы из того же минерала, что дозволялось только знати.
Солдаты тем временем, обыскав собрание туземных ценностей, принадлежащих миссии, уже возвращались к костру с охапками книг, церемониальных предметов и резных украшений.
Книги майя представляли собой длинные свитки, сложенные несколько раз и изготовленные из нижнего слоя коры фикуса. Поверхность листов перед письмом грунтовалась тонким слоем гипса, рисунки делались на основе местных красящих веществ. Солдаты швыряли в огонь все найденные рукописи. Самые старые и сухие вспыхивали мгновенно; десятки и сотни страниц, пережившие века, в один миг становились ничем. Кто знает, какие знания содержались в них? Кукулькан говорил, что там были математические трактаты, наблюдения за звездами, сведения о затерянных городах и исчезнувших племенах, указы правителей, живших тысячу лет назад. За несколько секунд все это, скрупулезным трудом писца перенесенное на бумагу, обращалось в искры и взмывающий к ночному небу дым.
Тепеу, двигаясь с поразительной быстротой и легко ориентируясь в темноте, приоткрыл большую деревянную дверь церкви и скользнул внутрь. Лас Касас, почти невидимый со стороны в своем черном бесформенном одеянии, последовал за ним и несколько мгновений спустя оказался рядом.
Теперь он вел Тепеу. Пройдя между скамей к алтарю, они свернули направо, к двери ризницы. В тусклом свете луны, сочившемся из высоких окон, белели облачения для службы, висевшие на вбитых в стену колышках. Другие одеяния хранились в большом деревянном сундуке, сберегаемые от постоянной влажности здешнего климата.
В противоположном конце комнаты была еще одна дверь, выходившая в длинную крытую галерею, которая вела к кельям. Сандалии пришлось снять, чтобы не стучали по кирпичной дорожке. Каморка Лас Касаса была последней. Войдя, Тепеу шагнул к грубому деревянному столу, на котором лежала книга, и бережно, с благоговением взял ее в руки. Он будто приветствовал кого-то, кого уже не чаял увидеть в живых.
Глаза Тепеу обежали комнату и остановились на горшке для воды. Роспись изображала повседневные обряды, исполняемые правителем майя, – на виду была сторона, изображавшая омовение; противоположная, где он прокалывал себе язык, принося кровь в жертву богам, оставалась сзади. К горшку крепилась перевязь, с помощью которой его когда-то носил слуга, оставляя руки свободными.
Выплеснув остатки воды в умывальный таз, Тепеу насухо вытер горшок изнутри тряпкой и поместил туда драгоценную книгу. Лас Касас, подойдя к настенному шкафчику с бумагами, достал еще две и протянул их индейцу.
– Нужно спасти как можно больше.
– Они уже не поместятся, – возразил тот. – Главное – эта, она стоит сотен таких.
– Другие будут утеряны навсегда.
– Но лучшую солдаты не получат. Я унесу ее туда, где им никогда ее не найти.
– Не дай им схватить себя. Они будут думать, что в руках у тебя послания самого дьявола.
– Знаю, отец мой. Благослови меня. – Он опустился на колени.
Лас Касас положил руку ему на голову.
– Господи, да будет ему защитой вера и добродетельность его, – произнес он на латыни. – Ибо он не ищет ничего для себя, но хочет лишь сберечь мудрость своего народа для грядущих поколений. Аминь.
Повернувшись, он шагнул к сундучку, достал три золотые монеты и отдал их Тепеу.
– Это все, что у меня есть. Тебе в твоем путешествии они понадобятся.
– Благодарю, отец мой.
Он шагнул к двери, но Лас Касас остановил его:
– Подожди, не выходи. Я слышу их, они где-то рядом.
Он выглянул наружу. Резко пахло гарью, со стороны деревни у реки доносились крики. Трое доминиканцев пытались удержать четверку солдат, не пуская их в миссию, но те прорвались, вломились в кладовую и начали обыскивать ее.
Стоя спиной к двери, Лас Касас протянул руку назад, повернул ручку и приоткрыл створку. На миг в проеме мелькнул силуэт Тепеу – горшок с книгой за спиной, одна лямка вокруг пояса, другая охватывает лоб, равномерно перераспределяя вес груза. Не производя ни малейшего шума, индеец перебежал открытое место и несколько секунд спустя исчез в чаще.