Гнездо чаек

Тревога

Все началось около полуночи. Сильный штормовой ветер уже несколько часов кряду яростно рвал паруса шхуны. На палубе были только рулевой и шестнадцатилетний сын капитана, Бошко. Остальные крепко спали в трюме. Бошко знал парусник, как отчий дом. Впрочем, он и был его отчим домом: здесь он родился, вырос и многому научился. Вместе с парусником избороздил он Средиземное море, побывал во многих портах, воевал с бурями и непогодой. Его отец, капитан каботажного плавания, был в то же время и учителем своего сына. Он старался научить его всему, что сам знал и умел. Плавая на паруснике, Бошко с малых лет знал итальянский, неплохо говорил по-арабски. Играя ребенком в портах Турции, Греции и Испании, он от местных ребятишек перенимал многие слова и обороты, и когда шхуна выходила в море, на палубе еще долго звучала иноязычная речь. Кроме отца, на паруснике жили его мать и сестра, годом младше. В кормовой части шхуны были две крохотные каютки, где и ютилась семья капитана. В тот день, когда Бошко исполнилось десять лет, отец ему сказал:

— Бошко, ты ловкий и смелый, тебе все удается, у тебя уже сейчас сноровка взрослого моряка. Отныне ты — член команды и будешь спать в кубрике.

Услышав такие слова, Бошко чуть не подпрыгнул от радости. Но особенно счастливым он почувствовал себя, когда отец перед всем экипажем зачислил его в матросы. Правда, весь экипаж состоял из четырех человек.

Как-то вечером, стоя на вахте, Бошко вспоминал тот далекий счастливый день. Кто знает, как долго предавался бы он воспоминаниям… Внезапно в нескольких милях от парусника засверкали молнии, ветер усилился. Бошко быстро осмотрел паруса: снасти были закреплены, а люки над трюмом, где находился товар, который они везли в итальянский порт Бари, наглухо задраены. Закончив осмотр, он вернулся на корму.

— Будет что-то страшное, — сказал он рулевому.

— И мне так кажется. Надо бы разбудить капитана.

Ни слова не говоря, Бошко тут же спустился вниз.

— Отец, надвигается шторм.

Вместе они поднялись на палубу. Отец первым делом посмотрел на компас.

— Идем по курсу, — сказал он. — Утром будем в Бари, если ветер не переменится. Только бы не разыгралась буря. Однако пора менять вахтенных. Вы поспите, а сюда пришлите подвахтенных. Я останусь с ними, посмотрю, какой ветер возьмет верх.

Смена не заставила себя ждать. Бошко и матрос прилегли отдохнуть. Едва преклонив голову к подушке, они заснули крепким сном.

Отец Бошко поднялся на капитанский мостик и огляделся по сторонам. Ветер, вместо того чтоб усиливаться, теперь неожиданно начал спадать. Темные тучи заволокли небо. Ураган заметно стих.

— Не нравится мне этот штиль, — сказал капитан. — В такое затишье как бы не налетел смерч…

— Свистать всех наверх? — спросил рулевой.

— Подождем немного.

Наступило то тревожное ожидание, которое и бесстрашного заставит призадуматься. Ветер совсем улегся, паруса сникли и теперь казались большими тряпками, повисшими над парусником.

Вдруг капитан вздрогнул. Его опасения подтвердились. С левого борта к шхуне приближался смерч. Словно разъяренный хищник, смерч шел прямо на них. Уже слышны были рычанье и скрежет вскипавших вокруг него волн. Капитан ударил в колокол. Это был сигнал крайней опасности. Матросы разделились: одни кинулись к носу, другие — на корму. Напуганные криками и звоном колокола, в тот же миг выбежали наверх мать и сестра Бошко. Но было уже поздно. Огромные валы подкатили к судну, и смерч пронесся рядом с парусником. Лопались снасти, падали паруса. Бешеный порыв ветра проломил борт там, где находился груз, и вода с ревом хлынула в трюм. Шхуна резко накренилась, от напора волн и ветра сломались мачты. В кромешной тьме ничего не было видно. Море полностью завладело шхуной, погрузив ее в беспросветный мрак. Смерч, словно игрушку, швырнул ее в морскую пучину. Оказавшись в воде, люди напрасно звали друг друга, напрасно взывали о помощи. Голоса их становились слабее и наконец умолкли совсем… Все поглотили водяные горы, заглушил беспрерывный свист ветра.

Бошко тоже очутился в воде. Уцепившись за обломок мачты, он звал свою сестру, мать, отца. Но никто не отзывался…

Спустя некоторое время смерч уже был далеко. Бошко слышал теперь только его замирающий гул. Снова, в который уже раз, он тщетно звал на помощь. И тут он понял, что произошло. От одной этой мысли ему стало жутко, но в душе его все же теплилась надежда, что хоть кто-то услышит призывы о помощи, что кому-то удалось спастись. До самого рассвета Бошко время от времени принимался вновь звать своих. Но все было напрасно. Он крепко держался за обломок мачты, на котором еще болтались обрывки снастей. Вдруг неподалеку он заметил большую доску. Подплыв к ней, Бошко подтащил ее к себе и привязал к мачте. Получилось что-то вроде небольшого плота, на котором можно было даже сидеть. Морское течение и легкий ветер относили его к берегу. Опытный моряк, он сразу понял, что шторм двигался от берегов Далмации в сторону Италии. Наверное, в тот момент, когда их настиг смерч, они были совсем близко от Бари. У Бошко мелькнула надежда на спасение. Удастся ли ему продержаться до тех пор, пока плот прибьет к берегу? И сколько пройдет времени, пока он его достигнет? Только бы не потерять сознание. Море холодное, ветер ледяной. Ноги стали сводить судороги. Превозмогая боль, он тер их попеременно то одну, то другую. Вдали показалась другая доска. Опасаясь, как бы не усилились судороги, Бошко долго не решался подплыть к ней. Наконец ему удалось направить свой плот к доске. К счастью, она оказалась небольшой и могла заменить весло. Теперь Бошко мог грести. То гребя, то растирая ступни, он понемногу согревался и продолжал свой путь к суше. Вдруг он вспомнил своих близких и горько зарыдал. И тут сознание покинуло его.

«Да ведь он наш»

Непогода разыгралась той ночью и в окрестностях Бари. Незадолго до рассвета другой смерч подошел к берегу. Везде на своем пути оставлял он зловещие следы. Исчезли навсегда вырванные с корнем деревья, исчезла стоявшая у самой воды маленькая ветхая хижина, в которой застигнутые штормом рыбаки частенько пережидали бурю.

По высокому откосу вдоль берега шли рыбаки из ближнего селения. По обыкновению, они громко разговаривали, отчаянно жестикулируя и вовсю ругая своих хозяев (благо, что те их не слышали!). Бедняки с рождения, они неизменно надеялись на лучшую долю, только «лучшая доля» почему-то все время обходила их стороной.

Вдруг один из них, Серджо, остановился. Внимание его привлек какой-то странный предмет. Теперь и другие рыбаки пытались разобрать, что там плавает в море. Все яснее различали они большую доску и лежащего на ней человека. Рыбаки мигом устремились к берегу. Добежав до ближайшей бухты, они прыгнули в лодку и налегли на весла. Доплыв до доски, они увидели на ней юношу. Тотчас сняли его с плота и перенесли в лодку. Юноша не шевелился. Напрасны были все попытки привести его в чувство, и рыбаки поспешили назад, к берегу. С жалостью смотрели они на бледного как полотно юношу. Надо было что-то делать. К счастью, в лодке оказался старый изодранный парус. Рыбаки натянули его на весла и хорошенько закрепили края. Носилки вышли хоть куда. Пристав к берегу, крестьяне осторожно положили на них Бошко и понесли.

Женщины, дети и старики, завидев приближавшуюся к ним странную процессию, не на шутку встревожились. А одна из женщин, вообразив, что с ее мужем случилось несчастье, вдруг громко запричитала. К ней тут же присоединились остальные. И, только убедившись в том, что на носилках незнакомый юноша, они перестали голосить и в глазах у них появилось любопытство. Кто он, откуда, где его нашли рыбаки?

Между тем вся процессия приближалась к жалкой лачуге Серджо. В нее внесли носилки, на которых лежал Бошко. Женщины вышли на улицу, а Серджо с помощью еще двух рыбаков снял с юноши мокрую одежду и надел на него свою рубаху, — правда, она была старая и вся в заплатах, но зато сухая. Потом его укрыли каким-то тряпьем, и этого было довольно, чтобы Бошко, понемногу приходя в себя, почувствовал, как по телу его разливается тепло. Через несколько минут он открыл глаза, но тут же закрыл их снова, а вслед за тем слабо шевельнул рукой. Это был добрый знак. Серджо схватил бутылку, где оставалось немного крепкой виноградной граппы, и стал растирать ему виски, грудь и руки. Это помогло. Бошко пришел в себя, осмотрелся вокруг, обводя удивленным взглядом незнакомых людей. Тут на него посыпался град вопросов. Но Бошко молчал, словно немой. Рыбаки его чуть-чуть приподняли, и жена Серджо принялась кормить его с ложки горячим бульоном. Горячая пища придала ему немного сил, и он глубоко вздохнул. Присутствующим показалось, что губы его тронула легкая улыбка. От радости просветлели лица мужчин, а женщины торопливо начали креститься, благодаря бога за милосердие. Бошко по-прежнему молча смотрел на них… Незаметно для себя он заснул. И проспал несколько часов. Во сне он метался, ворочался с боку на бок и так яростно сжимал и дергал старенькое одеяло, словно с кем-то боролся не на жизнь, а на смерть. А раз даже судорожно схватил подушку и крикнул:

— Мама, мама…

Услышав это слово, жена Серджо едва не разрыдалась.

— Да ведь он наш. Слыхали, как он сказал «мама, мама»?..

Эта простая женщина наивно полагала, что только итальянцы называют мать мамой. И ничего удивительного, ведь ей еще не приходилось покидать свое селение. Вот она и решила, что спасенный юноша — итальянец, может, даже сын богатых родителей. А может, сын графа, герцога или того лучше — какого-нибудь принца, а в их убогое селение его привела жажда приключений?

Впрочем, она не одна так думала. И другие женщины и дети, все от мала до велика, не сомневались в том, что юноша — итальянец. Ведь во сне он крикнул «мама» на чистейшем, как им казалось, итальянском языке! Возможно, за спасение человека от гибели они получат хорошее вознаграждение. Решено было на другой день с рассветом отрядить ходоков к местному священнику, чтобы разузнать, кто бы это мог быть.

«Добрый день, синьор!»

Солнце уже сильно припекало, когда Серджо и Анджело пришли в Моло-ди-Бари, небольшой рыбачий поселок близ Бари. Крестьяне уже давно были на ногах. На помещичьих полях и лугах, в виноградниках, оливковых рощах — везде копошились люди, работая не покладая рук. Несмотря на тяжкий труд, жили они со своими семьями впроголодь. Семьи в окрестностях Бари большие. А детей столько, что можно не заметить, если кто-то ненароком потеряется. И всех надо накормить, обуть-одеть. Только как и на что? Уж не на те ли жалкие гроши, которые им платит помещик? Хотя, что бы оставалось землевладельцам, если бы поденщикам и батракам они платили сполна, без обмана. Разве могли бы они тогда возводить себе красивые дворцы, строить богатые храмы? А простой люд? Что ж… Иные знают, что их обманывают, другие — нет, да если и знают — что толку роптать? Гнуть спину на помещика и ворчать втихомолку — это никому не заказано. Но упаси боже жаловаться вслух, да еще при хозяине. Сильные мира сего всегда на его стороне. Плохо придется недовольному. И потому кругом царят мир и покой, кое-где даже слышится песня. Да, да, песня. Это именно то, что хозяева особенно любят. Ведь когда к ним наезжают гости, они не прочь и похвастаться: «Видите, как довольны мои батраки!» И тут они не кривят душой. Батраки в самом деле рады, что имеют работу. Своей земли у них нет, а порядки везде одни. Работай до изнеможения и довольствуйся тем, что дают. Да и к чему деньги неграмотному крестьянину? Иное дело — помещику. Такова воля божья, а с богом не поспоришь.

Помещики, не желая быть рядом с простонародьем даже во время богослужения, устроили в своих палаццо часовни. Зачем им в дождь или в жару куда-то тащиться? Разве не лучше после обильного завтрака помолиться богу тут же, в доме, а потом отдохнуть в тенечке?

К одному из таких палаццо и подошел Серджо с товарищем. Было еще рано, и они присели поодаль от дома, под раскидистым апельсиновым деревом, ждали, пока выйдут господа.

Вскоре в дверях показался хозяин. Делая вид, что не замечает пришедших, он прошелся немного, взглянул на небо, потянулся и, довольный, зевнул. Затем еще потянулся, погладил себя по лысине и направился во флигель, где была устроена часовня. Помолившись богу и испросив у него отпущения грехов и злых помыслов, хозяин расположился под вишней; здесь его ждал накрытый стол с обильным завтраком. Служанка, следившая за порядком в доме, сообщила ему, что пришли двое крестьян.

— Потом, потом… — раздраженно отмахнулся помещик и принялся за трапезу.

Завтрак длился целых полчаса. А когда служанка убрала со стола, он неторопливо раскурил трубку, посмотрел в сторону апельсинового дерева и громко сказал:

— Эй, идите сюда!

Серджо и его товарищ мигом вскочили на ноги и подошли к вишне.

— Добрый день, синьор, — поздоровались они, держа шапки в руках.

Синьор, не ответив на приветствие, бросил в их сторону:

— Говорите скорей, мне некогда.

Серджо рассказал о ночном происшествии.

— Ступайте домой, — поразмыслив немного, ответил помещик. — Я пошлю сына взглянуть, кто там у вас.

Серджо и Анджело ретировались.

Вскоре в дверях дома появился сын помещика.

— Эй, Никколó, подойди ко мне! — окликнул его отец.

«Мой дом — парусник»

Был уже полдень, когда Никколо подъехал к селу. Завидев вдали всадника, крестьяне тотчас кинулись к лачуге, где лежал Бошко. Увидев толпу, Никколо сразу понял, куда ему держать путь. Серджо встретил его и ввел в свое жалкое жилище.

Бошко чувствовал себя уже намного лучше. Он сидел на кровати в старой рубахе и коротких штанах, явно сшитых не по нему. На ногах у него были башмаки, которые, казалось, вот-вот развалятся. Увидев Никколо, Бошко встал. Одна из женщин принесла табуретку, но Никколо не сел. Он разглядывал спасенного крестьянами юношу, пытаясь по виду определить его происхождение.

— Ты итальянец? — спросил он наконец.

— Нет, синьор, — ответил Бошко. — Я родился в Боке Которской.[1]

— Но откуда ты знаешь наш язык?

— Я моряк, а моряку сам бог велел говорить на многих языках.

— Кто у тебя остался дома?

— Пожалуй, никто. Вчера мой дом затонул.

— Как это затонул? — удивился Никколо.

— А так. Моим домом был парусник.

— Дом — парусник? Невероятно!

— Да, да, моим домом был парусник, — повторил Бошко. — Там жили мы все: отец, мать, сестра и я. И еще четверо матросов.

— А где они сейчас? — продолжал расспрашивать Никколо.

Бошко опустил голову:

— Не знаю. Был страшный шторм. Похоже, я один спасся. Сам не понимаю как.

— И что ты думаешь теперь делать?

— Не знаю.

— А там, в Боке, у тебя есть настоящий дом?

— Отец говорил, что есть.

— Как это «отец говорил»? Разве ты там не жил? — недоумевал Никколо.

— Нет. Мы с сестрой родились на паруснике и никогда не видели свой дом на суше.

— Как? Вы ни разу не заезжали домой?!

— Ни разу. Впервые со дня моего рождения мы зашли на Адриатику несколько дней тому назад.

— Ты хорошо знаешь морское дело?

— Да.

— Знаешь, что такое компас, и можешь идти точно по курсу в любую погоду?

— Да.

— Стало быть, ты настоящий капитан?

— Еще нет. Я должен был сдавать экзамен, но… — Бошко умолк.

Никколо немного подумал и сказал:

— Отлично, юноша! Завтра я тебе сообщу решение отца. — И обратился к Серджо: — А вы пока присматривайте за ним. До свидания.

Когда Никколо ушел, на Бошко нахлынули разные мысли. Он вновь и вновь повторял про себя разговор с молодым синьором, который, судя по виду, был на год-другой старше его. Задавал он самые обычные вопросы, но слова «вы присматривайте за ним» озадачили Бошко. «Почему за мной надо присматривать? — думал он. — Ведь я не разбойник и не пират». И это была чистая правда, но как доказать, что ты честный человек, если все, что ты имел, и всех, кто тебя знал и любил, навсегда поглотило море…

Судовой журнал, список членов экипажа, документы на груз, который отец покупал или просто развозил по разным островам и портам Средиземного моря, погребены вместе с парусником в морской пучине. И потому он должен быть предельно осторожным. Ведь при малейшем подозрении, что он пират или грабитель, ему никогда не видать родной стороны.

Загадочная записка

На другой день, лишь только взошло солнце, на каменистой проселочной дороге появилась коляска. Тихая деревушка разом оживилась. Коляска с помещиком синьором Марио и священником доном Винченцо остановилась перед лачугой Серджо. Ее вмиг обступила толпа ребятишек. Взрослые выстроились у дверей, оставив узкий проход. Когда гости вылезли из коляски, мужчины в знак приветствия сняли свои обтрепанные соломенные шляпы. Синьор Марио в ответ пробормотал что-то невнятное, а дон Винченцо с загадочной улыбкой кивал головой. Женщины, увидев священника, перекрестились. Казалось, они не столько уважали его, сколько боялись. Бошко встал с кровати и поклонился гостям. Синьор Марио и дон Винченцо сели на шаткие стулья. Начались расспросы. Первым заговорил синьор Марио:

— Мой сын рассказал мне все, о чем вы с ним говорили. Интересная история, однако странная. Потом я спрошу тебя кое о чем, а сейчас с тобой поговорит дон Винченцо.

— Возлюбленный сын мой, ты умеешь креститься?

— Да.

— Не можешь ли ты показать мне…

Бошко встал и перекрестился, но священнику этого было мало. Он все еще в чем-то сомневался.

— Хорошо, — сказал он елейным голосом. — А ты знаешь какую-нибудь молитву?

— Да.

— Я хотел бы услышать.

Когда Бошко прочитал «Отче наш», дон Винченцо опять спросил:

— А можешь ли ты назвать семь смертных грехов?

— Извольте.

И Бошко перечислил их все по порядку.

— Хорошо, хорошо, — довольно произнес дон Винченцо, — вижу, что ты принадлежишь к нашей вере. Скажи, где ты всему этому научился и кто тебя учил?

— Научила меня моя матушка на шхуне. Она была очень набожна и берегла для церкви ценные дары и много дукатов. Сейчас и она, и дары…

— Хорошо, хорошо, — перебил его дон Винченцо и обратился к помещику: — Синьор Марио, не хотите ли и вы о чем-либо спросить юношу?

— Пожалуй, на сегодня хватит. Однако мы еще не знаем, как тебя зовут.

— Бошко.

— Боско! Боско! Ну какое же это имя? Это слово означает «лес»!

— Не Боско, а Бошко, — поправил его Бошко. — На нашем языке это вовсе не «лес».

— Ладно, ладно. — И Марио повернулся к двери, возле которой толпились любопытные: — Скажите моему кучеру, чтоб принес сверток.

Вскоре кучер подал сверток: сильно поношенные штаны, пеструю рубашку и куртку с заплатами на локтях.

— Возьми, — сказал синьор Марио. — Оденься. Мы подождем тебя на улице.

— А куда вы меня повезете?

— Увидишь.

Синьор Марио и дон Винченцо вышли. Дверь за ними закрылась. Бошко оделся и сунул руки в карманы. В правом кармане был какой-то листок. Бошко вынул его. Это была записка, написанная по-итальянски. Он подошел к окошку и прочел: «Жди меня в Бари. Дальше поедем вместе. Никколо».

«Я Бошко, а ты?»

Коляска медленно катилась в сторону Бари по неровной извилистой дороге. Рядом с кучером, который лишь изредка подхлестывал лошадей, сидел Бошко. Разглядывая окрестности, он возвращался мыслью к тому, что пережил за последние два-три дня. Неужели он теперь один на белом свете и никогда не увидит своих близких? Неужели их парусник затонул? Тут он вспомнил про найденную в куртке записку. А если она адресована не ему? Если над ним подшутили? Вдруг это ловушка, западня? Что все это значит? Никколо! Кто он? Бошко неторопливо обернулся и спросил синьора Марио:

— Извините, синьор, как зовут вашего сына?

— Никколо. А что?

— Славный юноша.

— Что и говорить! — подхватил дон Винченцо. — И к ученью большое прилежание имеет. Если и дальше так пойдет, может, станет священником.

— Он ваш единственный сын? — полюбопытствовал Бошко.

— Нет. У меня еще три сына и две дочери, — с гордостью сказал синьор Марио. — Никколо я решил сделать священником. Он заменит дона Винченцо, когда…

— Разумеется, но, бог даст, не очень скоро, — усмехнулся дон Винченцо.

Дальнейший разговор между доном Винченцо и синьором Марио не интересовал Бошко. На уме у него было одно — чего хочет Никколо, какие у него намерения. Во всяком случае, надо быть начеку. Почему сын богатых родителей решил поговорить с ним таким таинственным образом?

Наконец прибыли в Бари. Проехав несколько улиц, коляска остановилась у окруженного высокой стеной дома. Синьор Марио и дон Винченцо вылезли из коляски. Синьор Марио приказал кучеру накормить и напоить лошадей, а Бошко велел идти за ним.

Через массивные ворота, над которыми красовался вырезанный в камне фамильный герб, они прошли в ухоженный и опрятный двор с апельсиновыми и лимонными деревьями.

— Посиди под деревом.

В дверях показался хозяин дома, седобородый старик с бледным лицом и волосатыми руками. Увидев синьора Марио и дона Винченцо, он как будто обрадовался и, поздоровавшись с ними, повел их было в дом, но вдруг остановился и спросил:

— А как быть с юношей?

— Пусть ждет здесь, — ответил синьор Марио.

Бошко остался один в саду. Внимание его привлек красивый дом с затейливыми балконами и решетчатыми жалюзи. В таком палаццо посреди чудесного сада мог бы жить старый морской капитан, помещик, богатый купец. И пока мысли его путались, перебегая с одного на другое, отворилась боковая дверь и в сад вышла темноглазая и темноволосая девушка примерно его лет. Она была в черной юбке и блузке, плечи ее покрывала черная вязаная шаль. Девушка направилась прямо к Бошко.

— Как тебя зовут? — робко спросила она.

— Бошко. А тебя?

— Мария.

— Что ты здесь делаешь, Мария?

— Помогаю матери на кухне. Мы здесь работаем уже два года.

— Почему ты в черном? По ком носишь траур?

— По отцу.

— Кем же был твой отец?

— Моряком.

— А кем приходится тебе хозяин?

— Никем. На его корабле служил мой отец. А кто твой отец?

— Капитан. У него был свой парусник. Он утонул во время шторма.

— Кто утонул — отец или парусник?

— Парусник, а вместе с ним, наверное, отец с матерью и сестрой. Один я каким-то чудом спасся.

— Значит, вы все жили на судне?

— Да. Однако ты еще не сказала, как зовут твоего хозяина.

Мария не успела ответить: в сад вышла пожилая женщина и велела ей идти домой.

— Скорей, скорей, — поторапливала женщина. — Синьора встала, а ты не убрала комнаты.

Она втолкнула Марию в дом, захлопнула дверь и продолжала:

— Как ты смеешь разговаривать с незнакомым мужчиной? Сколько раз я тебе говорила…

— Не сердись, мама, он же совсем мальчишка…

— Хватит. Не желаю ничего слушать. А ну за дело.

Великодушные люди

Дон Винченцо, синьор Марио и капитан Пьетро, хозяин этого богатого дома, сидят в красивой, со вкусом убранной гостиной с большим венецианским зеркалом, удобными креслами и стульями и круглым столом, покрытым скатертью. На стенах большие, написанные маслом картины, портреты предков, владельцев палаццо. На почетном месте, в раме, отделанной серебром и золотом, изображение святого Николая, покровителя мореплавателей. В особой витрине старинные пистолеты и ружья.

— Итак, что привело вас ко мне? — молвил хозяин.

— Синьор Пьетро, вы видели парня?

— Да, и что же?

— Море выбросило его на берег.

— Как это выбросило? Живого?

— Представьте себе, да. Шхуну, на которой он находился, потопил шторм. Похоже, он один спасся.

— Да, я кое-что слышал об этом. Сегодня утром мне рассказали, что к берегу прибило разные предметы, какие обычно бывают на шхунах.

— Значит, вы тоже слышали?

— Да. А теперь скажите, чего вы от меня хотите.

— Видите ли, — начал синьор Марио, — его спасли мои крестьяне, и я не знаю, что с ним делать. Мне он не нужен, работников и без него хватает. Вот я и подумал, не возьмете ли вы его на свое судно.

— Моих судов сейчас здесь нет. Кто знает, когда они придут в Бари. Вы и сами видите, как обстоят дела. А вас, ваше преподобие, что привело ко мне?

— То же, что и синьора Марио, — отвечал дон Винченцо. — Юноша уверяет, что отец его был капитаном и что он тоже знает морское дело. Говорит, отец его научил.

— Возможно, так оно и есть, но я вам ничем помочь не могу. Я уже сказал, что не знаю, когда придут мои суда.

— Тогда порекомендуйте его кому-нибудь другому.

— Хорошо, я разузнаю. Только вряд ли ему сразу положат жалованье. Придется ему поработать за пропитание. Здесь уже несколько матросов ждут, пока их возьмут на судно.

— Большего нам и не надо.

— Прекрасно. Что-нибудь придумаем. Вы не проголодались?

— Еще как! Во всяком случае, я, — ответил дон Винченцо с улыбкой и пояснил: — Я прямо из церкви, выехали чуть свет.

— Хорошо, — засмеялся синьор Пьетро и позвонил в колокольчик.

В гостиную вошла мать Марии.

— Что угодно, синьор?

— Приготовь нам завтрак. И скажи синьоре, что у нас гости.

Путь открыт

Большие садовые ворота приоткрылись ровно на столько, чтоб Никколо мог просунуть голову. Он поманил Бошко к себе и тотчас спрятался за воротами. Бошко огляделся вокруг и быстро вышел из сада.

— Живо за мной! — тихо скомандовал Никколо.

Молодые люди побежали. Только на другой улице Бошко спросил:

— Куда ты меня ведешь?

— Иди и ни о чем не спрашивай.

Вскоре они оказались в гавани. Никколо подвел Бошко к стоявшей у берега лодке и прыгнул в нее. Бошко последовал его примеру. Никколо взялся за весла и стал молча грести в сторону одномачтового парусника.

— Скажи, куда мы едем? И зачем тебе я?

— Поговорим потом. Успеется.

На паруснике их встретил матрос.

— Вас кто-нибудь видел? — спросил он.

— Нет.

— Отлично. Посидите здесь в уголке, а я поищу капитана.

Матрос спрыгнул в шлюпку и направился к берегу. В гавани стояли на якоре несколько больших парусников и одна венецианская тартана.[2] Когда шлюпка отошла на приличное расстояние, Бошко спросил:

— Ты мне скажешь наконец, что все это значит?

— Это значит, что мы вместе бежим отсюда.

— Как бежим? Куда?

— В твой край, в Боку.

— Но почему бежишь ты?

— Чтоб не быть священником. Отец прочит меня в попы, а я хочу жить. Хочу стать моряком, плавать по всем морям, узнать разных людей, я хочу настоящего дела.

— Значит, твой отец не знает об этом?

— Конечно, нет. Я сбежал из дому. Хозяин этого корыта согласился отвезти нас за деньги в Боку. Он скоро будет здесь, и мы выйдем в море, как только подует попутный ветер.

— Когда ты разговаривал с хозяином?

— Вчера вечером. А сегодня утром, пока мои спали, я взял лошадь и прискакал сюда еще до вас. Сперва заплатил хозяину судна, а потом пошел в таверну и оттуда стал следить за дорогой. Просто я знал, что отец повезет тебя в Бари. Я видел, куда свернула коляска. Остальное ты знаешь.

— Что будет, когда твой отец узнает о побеге? Он, наверное, шутить не любит. Если нас поймают, мне несдобровать.

— Разумеется. Но пока он хватится, мы уже будем о-го-го где. К тому же ему ни за что не додуматься, куда я делся и где меня искать. Решит, что я удрал в Рим или в Падую, и станет искать меня там, а не на море и уж никак не в Боке.

— А когда увидит, что и меня нет?

— Вздохнет с облегчением. Он затем и привез тебя в Бари, чтоб сбыть с рук. Единственное, что он мог для тебя сделать — это пристроить на какое-нибудь судно. Если ты исчезнешь, он будет только рад.

«Санта Мария»

Дон Винченцо, синьор Марио, капитан Пьетро и его жена оживленно беседовали, когда в гостиную вошла служанка.

— Синьор, вас спрашивает какой-то человек.

— Кто?

— Не знаю. В нашем доме я его никогда не видела.

— Чего ему надо?

— Сказал, что хочет поговорить с вами с глазу на глаз.

— Хорошо. Пусть войдет.

Незнакомец остановился в дверях и, держа в руках шляпу, поздоровался.

— О, да это Анджело! — воскликнул капитан Пьетро и, не вставая, спросил: — Что у тебя за дело ко мне?

— Не знаю, можно ли при всех…

— Говори, не стесняйся. Это мои друзья. Синьоры, это Анджело, хозяин парусника…

— Парусника «Санта Мария», — пояснил Анджело.

— Какие новости? — спросил капитан Пьетро.

— Для вас никаких, дело касается синьора, — и он рукой показал на синьора Марио.

— Меня?! — удивился синьор Марио.

— Да, вас. Ваш сын Никколо…

— Что с ним?

— Известно ли вам, где он сейчас находится?

— Где ж ему и быть, как не дома!

— Вы ошибаетесь. И я пришел сказать вам, что ваш сын находится на моем судне.

— Это невозможно. Он оставался дома.

— Вы заблуждаетесь. Он на моем судне.

— Как он туда попал? Кто его привел?

— Какой-то юноша. Раньше я его здесь не встречал. Юноша бедный, видно по одежде.

— Как его зовут?

— Не помню. Вроде бы не по-нашему.

Синьор Марио быстро встал и кинулся к двери, ведущей в сад. Там никого не было.

— Синьор Пьетро, где тот юноша?

— Понятия не имею. Надо спросить Марию. — С этими словами капитан Пьетро позвонил в колокольчик.

Явилась Мария.

— Мария, где тот юноша?

— Откуда мне знать, синьор. Он поел и вышел в сад. Наверное, гуляет у моря.

Теперь уже никто не сомневался в том, что Анджело говорит правду. На лицах присутствующих появилась растерянность. Первым пришел в себя капитан Пьетро.

— Это очень неприятно, синьоры, в наших интересах не дать делу огласки. Вы, Анджело, держите язык за зубами, — и он погрозил ему пальцем.

— Это само собой разумеется. Но…

— Что «но»?

— Вы знаете, как обстоят дела. Зимой работы нет, судно больше стоит в порту… Если б я не известил синьора, а принял от молодого господина то немногое, что он мне предложил…

— Понятно, — прервал его синьор Марио. — Я ценю ваше сообщение и, разумеется, награжу вас. Ваша услуга неоценима.

— Мы легко уладим дело, — вмешался в разговор капитан Пьетро. — Только надо подумать, как увести с парусника молодого синьора тайком, чтоб никто не видел. Ведь синьора Марио знает вся округа, могут пойти толки да пересуды. Может быть, призвать на помощь капитана венецианской тартаны?

— Ни в коем случае. Именно тогда-то огласки не избежать. Нет, нет, — и синьор Марио вскочил со стула.

— Что же нам делать?

— Подождем до вечера, — предложил капитан Пьетро. — Темнота будет нам хорошим прикрытием.

— Так-то оно так, — заметил Анджело. — Да только до полудня я должен выйти в море. Если промедлю до утра, мой купец наймет другое судно, а я останусь ни с чем. Кроме того, молодых людей надо еще и кормить.

— Ладно, возмещу тебе и эти расходы. В конце концов, честь семьи дороже денег.

«Молитва» о благополучном путешествии

Анджело подплыл к своему паруснику и привязал шлюпку к борту. На палубе его встретил матрос, верный сообщник во всевозможных сомнительных сделках.

— Где они? — тихо спросил Анджело.

— Внизу, в каюте.

— Побудь здесь, а я спущусь вниз, надо с ними потолковать.

По тону Анджело и по тому, как он держался, матрос понял, что хозяин что-то замышляет. Догадаться о его намерениях было невозможно, одно матрос знал доподлинно — на невыгодное дело хозяин не пойдет.

По крутой лесенке Анджело спустился в маленькую неудобную каютку, где его с нетерпением ожидали Никколо и Бошко.:

— Выходим в море? — обрадовались они.

— Нет.

— Почему? — удивился Никколо. — Ветер попутный.

— Верно, попутный. И все равно, милые мои юноши, придется денек подождать. Груз, который я должен принять на борт, прибудет только завтра. Купцы прислали гонца. Колесо у них сломалось, а на починку требуется время.

— Что же нам делать?

— Набраться терпенья и ждать. Ни одна живая душа не знает, что вы здесь.

— Но для погрузки, — заметил Бошко, — вы должны подойти к берегу. Если же нас начнет разыскивать синьор Марио, то он непременно придет и туда.

— Какой синьор Марио? Кто он такой?

— Его отец. Когда он узнает о побеге сына, — весь город поднимет на ноги.

— Не бойся. Ему и в голову не придет искать Никколо здесь. Он будет искать его всюду, только не в гавани, а тем более не на моей посудине. Не так ли? Впрочем, не такой я дурак, чтобы вас выдать и тем самым навлечь на себя гнев здешних властей. Молодой человек заплатил мне по совести, и я вас на совесть довезу до Рагузы.[3] Оттуда как-нибудь доберетесь до Боки. Там недалеко, можно и пешком дойти. А пока сидите в каюте и носу не высовывайте, тут вас и сам черт не сыщет. Поверьте, в таких вещах я разбираюсь лучше адмирала. Тем временем я улажу свои торговые дела да заскочу на минутку в церковь — испросить у бога счастливого пути.

Все это Анджело произнес так просто и естественно, что Бошко и Никколо ни на секунду не усомнились в правдивости его слов. А когда он упомянул церковь и молитву о благополучном путешествии, они окончательно уверились в счастливом исходе своего предприятия. Ведь такой надежный и благочестивый человек не способен на обман.

Смертный грех

Мрак опустился на Бари. Нигде ни огонька. И хотя не все еще спали, в окнах не было света. Жители Бари давно разошлись по своим домам, хорошенько заперли кованые двери, опустили тяжелые жалюзи. Так оно надежнее, поди угадай, что сулит ночь. Ведь не повывелись в Бари пираты и разбойники, любители легкой наживы. На улицах в эту пору редко встречаются прохожие. И лишь вооруженный до зубов ночной дозор обходит город.

Бошко и Никколо притихли и вскоре заснули крепким сном. Анджело и его подручный только этого и ждали. Не теряя даром времени, они положили на люк над каютой деревянный щит и укрепили его железной поперечиной. Теперь без их помощи оттуда не выйти. Покончив с этим, матрос сел в маленькую шлюпку и привязал ее к носу парусника. Анджело тихо поднял якорь. Матрос начал грести, канат натянулся, и парусник, подобно злому духу, бесшумно подкрался к берегу. Через полчаса парусник пришвартовался к молу. Сойдя на берег, Анджело заспешил к дому синьора Пьетро, где его ждали с нетерпением. Дверь открылась, едва он постучал.

Короткий разговор — и маленькая процессия, которую составляли Анджело, капитан Пьетро, синьор Марио, дон Винченцо и слуга, двинулась к гавани. А Никколо и Бошко безмятежно спали, им даже и не снилось, что их постигнет через несколько минут. Первым поднялся на борт Анджело, за ним — остальные. Возле люка они остановились. Анджело снял щит. Синьор Марио наклонился над люком и позвал сына:

— Никколо, Никколо!

Никто не откликнулся. Тогда синьор Марио позвал громче. Юноши проснулись. Но спросонья не могли понять, в чем дело. Даже Никколо не узнал голос отца.

— Кто здесь? — спросил он, дрожа от страха. — Кто зовет меня?

— Это я, твой отец.

Только теперь Никколо понял, что план его провалился, а Бошко похолодел в предчувствии тяжких испытаний.

— Никколо, выходи! — сказал синьор Марио приглушенным голосом. — Не бойся, тебе ничего не будет. Это я, твой отец.

Из каюты донесся шепот. Синьор Марио снова позвал сына. Наконец в узеньком отверстии показалась голова Никколо. Отец, не помня себя от счастья, поцеловал его в лоб и помог ему выбраться на палубу. Бошко двинулся было вслед за Никколо, но чья-то безжалостная рука толкнула его обратно в каюту.

— А ты останешься, — крикнул Анджело и опять ловко набросил щит на люк, ведущий в каюту.

— Отец, скажи этому человеку, чтоб Бошко тоже выпустили.

— Он мошенник, без стыда и без совести, обманул тебя, уговорил бежать из дому.

— Это неправда. Это я его уговорил.

— Видите, синьоры, как благороден мой сын. Выгораживает негодяя, который хотел запятнать наш семейный герб.

— Отец, не говори так, пожалуйста. Это я во всем виноват. Я затеял побег.

— Не лги, сын мой. Это смертный грех, — вставил свое слово дон Винченцо, поддерживая таким образом приятеля, не жалевшего денег на церковь.

— Тихо, Никколо, не шуми. Не ровен час, услышат на берегу. Пойдут разговоры по всей округе.

Никколо с отцом и капитан Пьетро шли впереди, а за ними, опустив голову, уныло шагал дон Винченцо. Он был уверен, что юноша, которого оставили в каюте, ни в чем не виноват. Но что поделаешь, если люди вроде синьора Марио хотят свалить вину на другого. Да простит им бог. А что будет с Бошко? Кто станет заботиться о тех, у кого нет фамильных гербов и знатных предков?

«Выкладывай деньги, синьор»

Уже светало. Коляска медленно двигалась к Моло-ди-Бари. Никколо сидел рядом с возницей. Синьор Марио и дон Винченцо дремали, и головы их клонились набок, когда коляска подпрыгивала на неровной дороге. Ехали уже целый час, а никто из путников не произнес ни слова. Один кучер напевал какую-то песенку, бросая временами взгляд на молодого господина — очень ему хотелось знать, слушает ли он его и нравится ли ему песня. Но Никколо было не до песни. Он думал о постигшей его неудаче. Одна мысль о том, что он возвращается домой и скоро пойдет учиться на священника, была для него нестерпима. Но еще больше он терзался угрызениями совести из-за Бошко. И Никколо решил, во что бы то ни стало убежать.

Кучер умолк, едва дорога пошла в гору. Он тоже клевал носом, голова его покачивалась взад-вперед. За те долгие годы, что он возил хозяина в Бари, он привык так спать. Конечно, о том, что произошло в Бари, кучер и ведать не ведал. Ведь у господ не принято обсуждать семейные дела при слугах. Убаюканный ржаньем лошадей, скрипом колес, стуком копыт о камни, он еще больше ослабил вожжи и наконец предался сладкой дреме.

Заметив, что кучер заснул, Никколо решил воспользоваться столь благоприятной минутой для побега. Под подкладкой камзола у него оставалась еще изрядная сумма денег. На два-три месяца хватит. Деньги эти он долго копил, хотя и не подозревал, что они ему пригодятся так скоро. Это была мелочь, которую родители давали ему на воскресные богослужения — опускать в церковную кружку у входа в храм. Прежде, будучи ребенком, он исправно опускал эти деньги в кружку или бросал в кожаный кошель клирика,[4] привязанный к длинному шесту. Клирик протягивал его сидящим на скамьях верующим. Ничего не скажешь, ловко придумано: как не опустить монету в кошель, который болтается перед тобой на шесте, едва не касаясь твоего носа. И за время богослужения клирик два-три раза обходил скамьи. Если кто-то по рассеянности не бросил деньги, в другой раз непременно бросит. Попробуй не положи в кошель монету-другую, когда на тебя смотрит столько глаз.

Никколо еще мальчиком часто помогал священнику совершать разные церковные обряды. Ему и в голову не приходило присвоить эти деньги, он боялся кары божьей. Так его учили и родители, и священник. Но однажды его вера в святое назначение этих денег поколебалась.

Это было в воскресенье, в день, когда они всей семьей ходили в церковь. Накануне к ним в гости приехал друг отца с женой и сыном. Утром, принарядившись, все отправились к мессе. Отцы семейств дали женам и детям деньги, чтобы они опустили их в кружку у двери или в кошель клирика.

Впереди шли Никколо и его ровесник Джованни, за ними все остальные. Отцы, по обычаю, замыкали это маленькое шествие. Джованни, большой шалун и проказник, по дороге похвастался Никколо, что у него много денег, про которые никто не знает.

— Откуда они у тебя? — с удивлением спросил Никколо.

— Сэкономил.

— Как? Расскажи!

И тут Джованни, взяв с него клятву молчать, рассказал, что деньги, которые ему отец дает на церковь, он вместо кружки опускает в свой карман. И так мало-помалу скопил изрядную сумму.

— И ты не боишься? — спросил Никколо. — Ведь это же смертный грех, бог накажет.

— Я тоже так раньше думал и боялся. А как-то раз взял и оставил деньги себе, и со мной ничего не случилось. Тогда я стал их откладывать. Ты, живя в своей деревне, не знаешь, как плохо в городе без денег. У нас все так делают. Советую тебе попробовать. Поедешь в город учиться, вспомнишь мои слова. Денежки тебе там ух как пригодятся.

Никколо послушался совета своего друга. По воскресеньям и в дни церковных праздников, которых было хоть отбавляй, отец давал ему деньги на церковь, а он их клал в карман.

Лошади с трудом тащили коляску, так что у Никколо было довольно времени для размышлений. Убедившись в том, что все спят, он неслышно спрыгнул на дорогу и тотчас спрятался за ближайшим кустом, а коляска, слегка поскрипывая, покатила дальше.

До этой минуты все шло как по маслу. Но как быть теперь? По этой дороге возвращаться нельзя. Заметив его исчезновение, отец забьет тревогу, поднимет на ноги и городскую стражу, и портовые власти. А они уж постараются найти Никколо. Что же делать? Сперва надо отойти подальше от дороги и надежно укрыться в кустах. А там видно будет.

Так он и поступил. Набрал немного хворосту, аккуратно сложил его и сел отдохнуть. Однако вскоре ему захотелось прилечь. Набрав еще охапку хворосту и сухих листьев, он устроил себе удобное ложе и уснул, словно на перине.

Уже рассвело, когда Никколо почувствовал, как кто-то хлопает его по плечу. Он открыл глаза и увидел над собой незнакомых людей. Их было двое.

— Гляди, одет как синьор, — заметил один.

— Как тебя зовут, парень? — спросил второй.

— А вам какое дело? — отозвался Никколо, стараясь скрыть страх.

— Гляди, гляди, как брыкается этот господский жеребенок. В последний раз спрашиваю, кто ты. Не ответишь, пеняй на себя.

Видя, что с ними шутки плохи, Никколо решил пойти на хитрость.

— Я вам хорошо заплачу, если дадите слово молчать про нашу встречу.

— Давай деньги.

— У меня при себе их нет. Они хранятся у моего друга в Бари.

— Не ври, выкладывай лучше денежки. Нас не проведешь. Господский сынок, да чтоб бежал из дому налегке. Кабы не бежал, не спал бы здесь. Рассказывай сказки своей бабушке. А нам давай деньги, не то так тебя отделаем, что своих не узнаешь.

Никколо ничего не оставалось, как встать, разорвать подкладку, достать деньги и отдать их грабителям.

— Еще есть?

— Нет, ни гроша.

— Тогда слушай. Ежели наши дорожки еще раз пересекутся, помни: мы никогда друг друга в глаза не видели. Это для твоей же пользы. Тебя отец простит за то, что ты сбежал из дому, прихватив его денежки, а нас посадят в тюрьму. Потому держи язык за зубами.

Все произошло так быстро, что Никколо совсем растерялся. С тоской смотрел он вслед уходящим оборванцам. Что же теперь делать? Эти бродяги спутали его карты, оставили с пустым карманом. А без денег человеку хоть пропадай. Никколо не сдвинулся с места до самой темноты. Темнота, думал он, лучший друг беглецов. Но только до поры до времени.

Правая рука отца

Бошко не знал, сколько времени прошло с тех пор, как увели Никколо, а его оставили томиться в темной и тесной каюте. Стараясь отвлечься, он то садился, то ложился, то вставал, то приседал на корточки. Но ничто не приносило ему облегчения. Словно горячими угольями, жгла его мысль о том, что с ним поступают как с опасным контрабандистом или вором.

Из грустных размышлений его вывел какой-то шум на палубе. Послышались шаги. Бошко понял, что на судне находится много людей. Кто они? Времени на предположения и догадки не было, ибо над ним открыли люк и раздался голос сторожившего его матроса:

— Эй, парень, вылазь!

Выбравшись из мрачной каюты на свет, Бошко, пошатываясь, ступил на палубу и протер глаза.

— Что с тобой? — услышал он насмешливый голос. — Спать хочется? Небось тебе было не до сна, когда затевал свою авантюру. А ну, живо в лодку!

— Куда вы меня везете? В чем меня обвиняют?

— Ты еще поговори! А ну, поторапливайся!

На палубе были стражники, так что Бошко не оставалось ничего другого, как поскорее спуститься в лодку. Следом за ним спустились и стражники. Один из них взялся за весла и стал грести к берегу.

Там уже толпился народ, жаждавший поглазеть на контрабандиста, о котором говорил весь город. Бари — небольшой городок, и вскоре повсюду разнеслась весть о том, что Анджело, хозяин парусника «Санта Мария», поймал контрабандиста и что сегодня его будут судить. Впрочем, слух этот пустил сам Анджело, мечтавший прослыть в округе первым смельчаком.

Сидя в таверне, Анджело рассказывал собравшимся там морякам, как он справился с контрабандистом и запер его в каюте. И то сказать, не окажись он хитрее и отважнее, кто знает, где была бы сегодня его посудина, может быть, он никогда больше не вышел бы на ней в море.

Одни верили, другие нет, находились и такие, кто с сомнением покачивал головой. Ведь многим в Бари было известно, что Анджело занимается темными делами, вот он и придумал эту историю, чтобы отвести от себя разные подозрения. Однако дыма без огня не бывает, стало быть, в басне этого плута есть доля правды. Оттого горожанам так не терпелось взглянуть на страшного контрабандиста.

И каково было их разочарование, когда вместо дюжего, плечистого бородача с кровожадным взором они увидели юнца с едва пробивающимся пушком над губой. Многие сразу заподозрили Анджело во вранье. Очевидным было лишь то, что «преступника» привезли с парусника Анджело. А с другой стороны, внешность зачастую бывает обманчива, и юноша, может статься, не такой уж безобидный, как кажется, — ведь его ведут вооруженные стражники. К тому же все видели, как офицер с венецианского судна вошел в дом венецианского консула. Там были уже и капитан Пьетро, и синьор Марио, и дон Винченцо. Анджело тоже пригласили присутствовать на допросе, вернее сказать, на судилище.

К дому венецианского консула направилась небольшая процессия. Во главе ее шли стражники и Бошко, за ними человек двадцать мужчин, женщин и детей. Бошко ввели в дом консула, а народ остался на улице. Толпа у ограды гудела, каждый норовил высказать свои домыслы и догадки, какое наказание ждет юношу.

В зале за столом восседали консул и офицер с венецианской тартаны. Остальные разместились вокруг, возле двери стояли стражники. Последней вошла юная дочь консула. Слухи, ходившие по городу, дошли и до нее. Ей тоже захотелось присутствовать на судилище. Но ее желанию не суждено было сбыться, так как, едва увидев дочь, консул сказал:

— Дорогая, выйди, пожалуйста. Здесь тебе не место. Сама знаешь почему. Все, что будет говорить этот разбойник, не для твоих ушей.

Девушка молча удалилась. Но перед уходом она еще раз взглянула на юного контрабандиста. Служанка права — он хорош собой.

Первым заговорил консул.

— Ты говоришь по-итальянски? — спросил он Бошко.

— Да, синьор.

— Как тебя зовут?

— Бошко.

— Какой ты веры? Христианской или мусульманской?

— Христианской.

— Где родился?

— На шхуне, шестнадцать лет тому назад. Отец и мать родом из Боки.

Тут консул обратился к синьору Марио:

— Вам он говорил то же самое?

— Да. Это знает и дон Винченцо.

— Хорошо, — продолжал консул, — ты сказал синьору Марио, что твой парусник затонул во время шторма и что все твои близкие, а также матросы пошли на дно вместе с судном.

— Да, синьор.

— Допустим. Но как тебе одному удалось спастись?

— Клянусь богом, синьор, я и сам не знаю. Когда я пришел в себя, рядом со мной были незнакомые люди.

— Хорошо. А что перевозил твой парусник?

— Древесину, соленую рыбу, растительное масло, соль…

— В какой город вы везли товар?

— В Анкону.

— А как зовут купца из Анконы?

— Не знаю, сударь. Отец не говорил мне.

— Так что же рассказывал тебе твой отец? Чему учил тебя?

— Учил всему, что должен знать моряк. Я был его правой рукой.

— Стало быть, твой отец был опытным моряком?

— Да.

Консул и венецианский офицер многозначительно переглянулись. Они угадывали в юноше искренность и прямодушие, и все же гак ли он правдив в своих ответах? Это предстояло выяснить, и потому дальнейший допрос повел венецианский офицер. Он дотошно спрашивал о том, что должен знать простой матрос, придумывая вопросы похитрее. Бошко не давал себя сбить с толку. Даже на такой вопрос, как вести судно в открытом море, он ответил без запинки. Офицер был очень доволен. Среди всего этого сборища он один мог по-настоящему оценить точность и правильность ответов Бошко. Остальные, за исключением разве Анджело и капитана Пьетро, в морском деле смыслили ровно столько, сколько смыслит любой житель приморского края. Когда офицер закончил экзамен, консул спросил его:

— Синьор офицер, что нам делать с этим юношей?

— По-моему, разумнее всего взять его на наше судно, — отвечал офицер. — Он хорошо знает навигацию. Здесь, в Бари, с нашей тартаны сбежал один матрос, и этот юноша будет нам весьма кстати. Думаю, что капитан не станет возражать, если я попрошу.

Разговор с капитаном

Все, о чем говорили в доме консула, недолго оставалось тайной. Заметим мимоходом, что жители Бари, сообщая друг другу новости, всегда что-нибудь прибавляли от себя, и по городу в скором времени поползли самые невероятные слухи. Одни по-прежнему считали Бошко контрабандистом, другие тотчас решили, что он побочный сын синьора Марио, который-де таким путем хочет от него отделаться. Третьи утверждали, что он сын капитана турецкого военного корабля, сбежавший в поисках приключений. А иным уже мерещилось, будто Бошко сын венецианского дожа и сильно на него смахивает. Потому-то, мол, венецианский офицер и вознамерился отвезти его в Венецию. Другие, в свою очередь, посмеивались над этими бреднями, уверяя, что он просто-напросто внебрачный сын какого-то священника. Словом, россказней и небылиц было не счесть…

Толпа на берегу росла, как снежный ком. И тут ко множеству прежних домыслов добавился еще один. Когда Бошко на шлюпке, да еще в сопровождении офицера, повезли на венецианскую тартану, народ разом решил, что он шпион турецкого султана.

На тартане первым делом Бошко выдали чистую матросскую робу, и, поскольку был час обеда, он получил еду наравне с остальными матросами. Сразу после обеда была дана команда сниматься с якоря. Опытные матросы быстро поставили паруса, и тартана, слегка накренившись, пошла в открытое море. Бошко внимательно следил за четкими действиями матросов. Он хорошо знал, как выходит в море обычный парусник, но здесь, на военном судне, где была железная дисциплина и где за малейшую оплошность строго наказывали, люди работали на редкость ловко и слаженно. Бошко старался все примечать. Капитан стоял рядом с рулевым, когда судно выходило из гавани. Он слушал команды своих офицеров и наблюдал за тем, как матросы легко и быстро взбираются на мачты, спускаются вниз, ставят и рифят[5] паруса.

Наконец парусник вышел в море. Капитан походил еще немного по мостику, а потом удалился в свою уютную каюту. На военном судне началась обычная жизнь. Пушкари в который уже раз осматривали и чистили стволы пушек, матросы проверяли снасти и такелаж. Юнга, одетый в красивую форму, прогуливался по палубе. Увидев Бошко, своего ровесника, он подошел к нему и спросил:

— Тебя привел синьор старший офицер Джорджо?

— Да, синьор.

— Тогда я беру тебя под свою опеку!

Таким образом Бошко узнал, как зовут офицера, который взял его на венецианское военное судно.

Потом к Бошко подошел немолодой матрос. Все в нем выдавало искусного моряка. Бошко ему, похоже, понравился, и он сразу стал знакомить его с порядками на военном корабле. Ошибки и непослушание здесь просто недопустимы. Офицеры беспощадны к нарушителям дисциплины. Матросы безропотно несут наказание. А если кто и разворчится и, не дай бог, это дойдет до офицеров, ворчуну приходится еще горше. Поэтому, даже если наказание несправедливо, матросы молчат. Работа и беспрекословное повиновение — вот что от них требуется. Они не знают, когда корабль выйдет в море и куда возьмет курс. Хотя иной раз за пару дней и удается проведать, в какой порт они войдут. Таковы в те времена были обычаи на военных кораблях любого государства.

О жизни на военных кораблях Бошко много слышал от своего отца и теперь воочию убедился в правдивости его слов. Матросы обходились с ним ласково и дружелюбно, а офицеры будто не замечали. И только старший офицер Джорджо относился к нему иначе. Бошко казалось, что он видит в его глазах дружеское участие. В тот же день около полуночи, когда на судне сменяются дежурные офицеры, рулевые и вахтенные матросы, чей-то громкий голос разбудил Бошко:

— Эй, парень, живо на вахту у руля! Там ждет тебя старший помощник капитана.

Бошко торопливо оделся и побежал на корму. Судно покачивало, но Бошко шел по палубе легко и уверенно, что с удовлетворением отметил про себя офицер Джорджо. Так во время качки ходят лишь бывалые моряки.

Началась первая вахта Бошко на тартане. Это был поистине экзамен на зрелость, который он сдавал старшему помощнику капитана. Бошко отвечал на вопросы быстро и правильно, умел пользоваться компасом, знал многие звезды и, поскольку ночь была ясная, показывал их Джорджо. Словом, он с честью выдержал испытание. Изумлению Джорджо не было предела.

— Скажи мне честно, какую мореходную школу ты окончил? — спросил он под конец.

— Кажется, я вам уже говорил: меня всему научил отец.

Вахта длилась почти до рассвета. Их сменили второй офицер, рулевой и один матрос. Бошко и Джорджо пошли немного поспать.

Матросы приняли Бошко с самым искренним расположением. Они уже знали, что он может вести судно не хуже любого офицера. И восхищение их возросло еще больше, когда им стало известно, что капитан тартаны, вопреки своим правилам, пригласил его на беседу.

Капитан, старый морской волк и верный защитник Венецианской республики, говорил на нескольких языках. Он слышал о том, куда ходил Бошко на своем маленьком паруснике, и потому сразу заговорил по-турецки, желая проверить, знает ли Бошко этот язык. И каково было его удивление, когда он услышал, как бойко и гладко Бошко отвечает на его вопросы. Потом капитан перешел на арабский, а под конец спросил по-итальянски:

— А кто тебя учил итальянскому языку?

— Мой отец. Многие наши края принадлежат Венецианской республике. И потому редкий моряк не говорит по-итальянски.

Капитан, человек гордый и надменный, с матросами почти не разговаривал. В самых крайних случаях обронит, бывало, слово-другое и опять молчит. Не слишком многословен он был и с офицерами, а тут и не заметил, что с простым матросом беседует, как с равным. Может быть, к этому располагало поведение Бошко. На шхуне его отца все держались просто и естественно, и Бошко видел в капитане обычного человека, не испытывая перед ним никакого страха. Да и с чего бы ему бояться, если он не совершил ничего такого, чего следовало стыдиться.

Семейное древо

Тартана прибыла в Венецию. Все члены экипажа очень обрадовались. Стоянка продлится не меньше недели, стало быть, каждый побывает в городе. А те немногие, кто родом из Венеции, смогут даже пожить дома. Сразу по прибытии в Венецию капитан в сопровождении двух офицеров сошел на берег — подать рапорт о плаванье. Офицеры и матросы с нетерпением ожидали его возвращения. Всем интересно было узнать, какой приказ объявит капитан.

И вот долгожданный момент наступил. Офицеры спустились в кают-компанию, где капитан сообщил, что в Венеции они пробудут ровно месяц. Судно поставят в док, где его основательно осмотрят и отремонтируют после многомесячного плаванья. На судне остаются только дежурные. Семейные моряки могут отправляться домой, остальные будут жить в портовой гостинице. Несколько членов команды, уроженцы других городов, получили письменное разрешение посетить своих родственников, с точной датой возвращения на тартану. Случалось, правда, что иные матросы не возвращались. Просто дезертировали, думая, что их не найдут. Но уйти от венецианских дозоров, шпиков и доносчиков было почти невозможно. Удавалось скрыться лишь самым смелым и отчаянным: всюду кишмя кишели сыщики, шпионы и другие наемники, охранявшие республику. Чтобы поддерживать свое господство в захваченных краях, даже в столь отдаленных, как Бока Которская, и взимать с них большую дань, венецианские власти щедро раздавали земли и громкий графский титул местным предприимчивым людям, из которых могли выйти хорошие моряки или ловкие, оборотистые купцы. Эти облагодетельствованные властями люди были верными стражами Венецианской республики. Каждый такой граф имел крестьян, которые обрабатывали его землю за ничтожную плату — только бы не умереть с голоду. А новоиспеченные графы тем временем возводили чудесные дворцы с гербами и затейливыми балконами, держали множество слуг, были у них и свои парусники, и летние виллы, сады, виноградники, а у иных, по примеру соседей итальянцев, даже собственные часовни. В их семьях говорили по-итальянски, так как среди знати говорить на родном языке считалось неприличным. К тому же это было лишним доказательством глубокой преданности венецианскому дожу.

Венецианцам, которые часто бывали в Которе и других поселениях в Боке по делу или просто так, для развлечения, приятно было слышать свой язык в краю, где простолюдины не знают ни слова по-итальянски.

Вестовой старшего офицера

На другой день экипаж тартаны стал разбредаться кто куда. Взвалив на спину мешки, матросы заторопились на берег. Каждому хотелось поскорее увидеть родных и детей, порадовать их своими нехитрыми подарками. И наговориться вволю. Рассказать про бури и штормы, про людей и обычаи в дальних краях, где они побывали. В слушателях недостатка не было — ведь простые венецианцы почти не отлучались из своего города. Повидать чужие края удавалось лишь солдатам и матросам, да и то сказать, судьба их была незавидной, ибо многие из них навек оставались лежать в чужой земле.

Бошко надел настоящую матросскую форму, а свою старую одежду и робу сложил в небольшой мешок, который ему выдали на тартане. Только он оделся, как к нему подошел один матрос и сказал, что его требует старший офицер. Бошко встревожился. «Зачем я ему понадобился? — подумал он. — Уж не хочет ли синьор Джорджо оставить меня на тартане? Отсюда не сбежишь. На судне остается охрана. А я-то размечтался в самом скором времени увидеть свою Боку».

— Слушай, Бошко, — начал Джорджо, когда тот явился, — ты поедешь со мной в Верону. Господин капитан назначил тебя моим вестовым.

— Но, синьор… — пролепетал Бошко.

— Молодой человек, — громко и строго произнес Джорджо, так что его слышали находившиеся на палубе матросы, — это приказ синьора капитана. Отправляемся через полчаса. Возьми свои вещи и жди меня на палубе. Ясно?

— Ясно.

Сидя в гондоле, Бошко бросал восхищенные взгляды то на один, то на другой берег. Ему нравилось решительно все: и величественные соборы, и Дворец дожей, и великолепные здания с балконами и колоннами, и ловкие гондольеры на многочисленных каналах. Заметив, с каким интересом осматривает Бошко все вокруг, Джорджо спросил:

— Ты первый раз в Венеции?

— Да. Я много слышал об этом городе, но даже представить себе не мог, как он прекрасен. Кажется, будто он возник из моря.

Джорджо расплатился с гондольером, и они продолжили путь пешком. Выйдя из города, они подошли к таверне, возле которой стояла целая вереница самых разнообразных карет и колясок. Едва завидев венецианского морского офицера, возницы стали наперебой предлагать свои услуги — с офицера можно сорвать хороший куш. Но Джорджо, не обращая на назойливых возниц никакого внимания и не отвечая на их вопросы, продолжал свой путь. У последней кареты он остановился.

— Сколько возьмешь до Вероны? — спросил Джорджо кучера.

Немного поторговавшись, они договорились о цене.

— Едем сейчас же, — сказал Джорджо.

— Но, синьор, сейчас не могу. Мне надо предупредить жену.

— Я не могу ждать. Попроси кого-нибудь передать ей, что ты отправляешься в дальний путь. Завтра я должен быть в Вероне.

Кучеру ничего не оставалось, как согласиться. Пока он договаривался со своим приятелем, Джорджо с Бошко уселись в карету и захлопнули дверцу.

Возницы и случившиеся здесь люди просто глазам своим не верили — им еще не приходилось видеть, чтоб офицер и матрос сидели рядом.

— Ну и дела, — вздохнул один старый кучер и перекрестился.

Лошади бежали мелкой рысцой. Карета медленно удалялась. Джорджо и Бошко молча рассматривали окрестности и слушали песенку, которую насвистывал кучер. Первым нарушил молчание Джорджо.

— Бошко, разве тебя ничто не удивляет? — спросил он.

— Странный вопрос, синьор. Чему я должен удивляться?

— А тому, что мы сидим вместе — офицер и матрос.

— Если вам неудобно, если я вас стесняю, я могу перебраться к кучеру. Мне все равно, где сидеть.

— Я не о том. Сиди здесь. Видно, что ты на военном судне новичок.

— Если закон запрещает вам сидеть рядом с матросом, то почему вы сразу не сказали об этом?

— Ничего страшного, по крайней мере, наговоримся всласть. Здесь нас никто не видит и не слышит. — И вдруг он сказал по-сербски: — Добрый день. Как поживаете, дружище?

Бошко от удивления не мог вымолвить ни слова.

— Так как поживаете, дружище? — повторил Джорджо.

— Вы знаете наш язык? Кто вас научил? — воскликнул пораженный Бошко.

— Моя мать.

— Ваша мать? А где она его выучила?

— На твоей родине, в Боке.

— Она венецианка и гостила там у какого-нибудь графа? — уже спокойнее спросил Бошко.

— Нет. Она родом из Боки. Мой отец познакомился с ней в Вероне. Там он ее увидел и полюбил…

— Она ждет вас сейчас?

— Нет. Меня никто не ждет. Правда, все знают, что я должен вернуться, только не знают когда. У моряков всегда так.

— У вас есть братья?

— Целых четыре!

— А сколько сестер?

— Ни одной.

— Кто ваш отец?

— Купец и помещик. Потому я и смог стать офицером на венецианской тартане. Но я не люблю свое дело и решил не возвращаться на судно.

— Не вернетесь на судно? Что же будет со мной? — встревожился Бошко. — Я хочу стать морским капитаном. Таково было желание моего покойного отца.

— Это мы как-нибудь уладим. Ты будешь моим гостем, а не слугой.

— А что скажет ваш отец?

— Надеюсь, ничего плохого. Я его старший сын, а первенца у нас особенно чтят. Кроме того, моя мать вряд ли разговаривала на родном языке после смерти своего отца. Вот я и взял тебя с собой, чтоб ей было с кем поговорить. Главное, благополучно доехать…

— Здесь есть разбойники?

— Да, иногда шалят. — Джорджо обратился к вознице: — Скажи, любезный, спокойно ли на этой дороге? Не балуют ли здесь разбойники?

— Редко, сударь. Тут кой-кого повесили, так стало поспокойней.

Карета потихоньку катилась вперед, а пассажиры и кучер предавались сладкой дреме.

Джорджо и Бошко ехали полтора дня, временами делая остановки, чтоб дать отдых лошадям. В Верону они прибыли после полудня. На главной улице стражник остановил карету и велел кучеру свернуть на боковую улицу.

— В чем дело? — сердито спросил Джорджо, выглянув в окошко.

— Здесь сейчас пойдет похоронная процессия, — ответил стражник и вдруг замер. Он оторопело смотрел на Джорджо, не веря своим глазам.

— Кто умер? — спросил Джорджо.

— Ваша матушка, синьор.

— Что ты сказал?! — вскрикнул Джорджо. Он быстро распахнул дверцы кареты, выпрыгнул из нее и схватил стражника за плечи: — Что ты сказал? Кто умер?

— Ваша матушка, синьор.

«До свидания, Бошко!»

Целый месяц гостил Бошко у Джорджо. Он подружился с его младшими братьями и иногда, когда Джорджо был занят делами, бродил с ними по окрестностям Вероны, рассказывал о своих приключениях, о людях, с которыми сводила его судьба, обо всем, что ему довелось повидать и пережить. Вернувшись с прогулки, он брал какую-нибудь книгу — у отца Джорджо была большая хорошая библиотека — и с головой уходил в чтение.

Приближался день отъезда. Как-то вечером, после ужина, младшие, по обыкновению, пошли спать. Бошко, как всегда, отправился было с ними, но отец Джорджо остановил его:

— Бошко, побудь с нами.

Когда служанки унесли посуду, он продолжал:

— Моя покойная жена, синьора Магдена, — заговорил отец, едва сдерживая слезы, — жила здесь в счастье и довольстве, но душа ее, как мне казалось, всегда была там, в Боке. Ей было пятнадцать лет, когда она с отцом приехала в Верону. Бывая здесь по торговым делам, отец ее свел дружбу со многими видными гражданами нашего города. Он был честный человек, очень заботился о своем добром имени и никогда никого не обманул. В кругу друзей любил петь и шутить. В дочери своей он души не чаял.

— А его жена?

— Он уже был вдовцом, когда приехал в Верону. Но снова жениться не хотел, хотя многие девушки старались ему понравиться. Но он так и не женился ради дочери. Умер скоропостижно. Теперь, как видишь, так же скоропостижно умерла и моя жена… — Слезы душили его, но он все же взял себя в руки. — Джорджо мне все рассказал, — продолжал он, подчеркивая каждое слово. — Он полюбил тебя, как брата. И мне хотелось, чтобы ты остался в нашем доме. Я думал дать тебе образование здесь, в Вероне. Но Джорджо говорит, что ты не хочешь оставаться, хочешь уехать…

— Да, синьор. Но не потому, что мне у вас плохо…

— Не продолжай. Знаю, почему ты хочешь уйти.

— Тянет меня на родину… К тому же мне все еще кажется, что кто-то из моих спасся.

— Я тебя понимаю. Но если ты когда-нибудь вспомнишь нас, то знай, мои двери всегда открыты для тебя.

— А мой дом для вас, синьор…

— Спасибо тебе, Бошко. Мои дети, может быть, и приедут к тебе в один прекрасный день. Я-то уж вряд ли. Тяжесть лет сильно давит мои плечи. Какой из меня путешественник? Да и детей, особенно младших, я должен вывести в люди. Эх, если б они стали такими же, как ты, умными и честными. Далеко твоя Бока. Тебе предстоит долгий и трудный путь. До Венеции ты доедешь в моей коляске. Джорджо проводит тебя. Потом он тебе объяснит, как добраться до Боки, а сам вернется домой… Не так ли, Джорджо?

— Верно, отец.

— А следует ли мне явиться к капитану тартаны? — спросил Бошко у Джорджо, который хорошо знал порядки на судне.

— Нет, — ответил Джорджо и протянул ему какую-то бумажку, — Вот справка за подписью и печатью капитана. Он дал ее, когда мы покидали судно. Здесь написано, что тебе не надо возвращаться на тартану, ты волен делать, что хочешь. Я думал, ты согласишься жить с нами, помогать нам в торговых делах, ведь ты знаешь столько языков. Потому и попросил капитана дать тебе вольную…

— Я бы рад, но…

— Увы, жизнь такая штука. Выберешь себе одну дорогу, а она возьмет и повернет в другую сторону…

— Когда же мы двинемся в путь?

— Думаю, дней через пять.

Неожиданная встреча

На другой день после завтрака отец Джорджо попросил Бошко задержаться с ним на минутку в столовой. Бошко это показалось странным.

— Синьор, о чем вы хотите говорить со мной по секрету от Джорджо? — спросил он, как только они остались одни.

— Немного терпения. Только, чур, о нашем разговоре никто не должен знать.

— Даже Джорджо?..

— Погоди. Пока ты гостил у нас, ты много и добросовестно работал, помогая нам, а мы тебе и гроша не заплатили.

— Но вы меня кормили. Да и жил я у вас, как настоящий синьор.

— И все же ты сделал для нас больше, чем стоят жилье и пропитание. Поэтому на прощанье хочу дать тебе несколько дукатов, как говорится, на черный день. Пригодятся, когда приедешь на родину.

— Нет, нет, я от вас ничего не приму. Джорджо и вы так обо мне заботились, я перед вами в неоплатном долгу. Никогда не забуду вашу любовь и ласку.

— Послушай, Бошко, кто говорит о плате? Может быть, я неправильно выбрал слова. Я вовсе не имел в виду вознаграждение за твой труд. Просто хочу подарить тебе несколько дукатов. — И для вящей убедительности добавил: — Разве твой покойный отец иначе отнесся бы к моему Джорджо?!

— Нет, я уверен…

— Вот видишь, я вовсе не хочу тебя обидеть. Возьми этот кошелек. В нем дукаты. Они тебе понадобятся, когда останешься один.

— Джорджо знает об этом подарке?

— Да, мы договорились. Кошелек зашей под подкладку. А то, не ровен час… Откроешь его на своей родине. Кто знает, что там тебя ждет.

Они обнялись и поцеловались, как друзья.

— Теперь я займусь своими делами, а ты пойди немного прогуляйся до прихода Джорджо. Он пошел по делу. Вернется часа через два.

Короткая беседа закончилась, И крепкое рукопожатие словно бы скрепило печатью их взаимопонимание и уважение.

Бошко решил пройтись по городу. Прогулка приведет в порядок его путаные мысли, а заодно он сделает необходимые покупки. Однако последнее его намерение так и осталось неосуществленным, ибо в лавках не было ничего такого, ради чего он пошел в город. Да и мысли его по-прежнему витали в заоблачных высях, и только окрик возницы, восседавшего на фуре с мешками, вернул его на землю.

— Берегись! — гаркнул возница.

Бошко остановился, недоумевая, к нему ли относится это грозное предупреждение.

— Посторонись, молодой человек! — снова крикнул возница. — Мешаешь мне, братец, подъехать к складу.

Только теперь Бошко увидел, что стоит перед настежь распахнутыми дверьми большого склада, где уже толпились грузчики, готовые приступить к работе. Им предстояло перетаскивать мешки с фуры на склад. Головы у всех были покрыты мешковиной. Бошко двинулся дальше. Но не успел сделать и шагу, как ему показалось, что кто-то его окликнул. Не веря своим ушам, он остановился и тут вновь услышал свое имя, произнесенное на итальянский лад:

— Боско!

Бошко обернулся и метрах в пяти от себя увидел молодого грузчика с мешковиной на голове.

— Ты меня не узнаешь?

— Нет.

— А теперь? — и грузчик сбросил с головы мешок, защищавший волосы от мучной пыли.

— Никколо! — изумился Бошко.

— Да, это я.

— Каким ветром тебя сюда занесло?

— Да занесло вот…

— Все-таки сбежал из дому?

— Как видишь. А как ты попал в Верону? Ведь она далеко от моря, — в свою очередь поинтересовался Никколо.

— В двух словах не расскажешь, — ответил Бошко. — Пошли со мной.

— Сейчас не могу. Надо немного подзаработать. Приходи через полчаса, когда разгрузим фуру. Если б я знал, что меня ждет, никогда не решился бы на побег.

— Почему бы тебе не вернуться домой? Отец простит тебя.

— Легко сказать, вернуться. Но как?

— Так же, как пришел сюда. Немного везенья, и…

— Счастье дважды не улыбается.

— Что же ты думаешь делать? — спросил Бошко.

— Ума не приложу.

— У тебя есть кто-нибудь знакомый в Вероне?

— Есть один купец, только не знаю, как его зовут. Он однажды останавливался у нас на несколько дней.

— Так поищи его. Может быть, он тебя выручит.

— Не думаю. Он меня не узнает, чего доброго, примет за мошенника. Ведь это было четыре года назад, тогда я был совсем мальчишкой. Так что помощи мне ждать неоткуда.

— Деньги у тебя есть? — продолжал расспрашивать Бошко.

— Будут, когда хозяин заплатит.

— И только-то? Куда же ты пойдешь, когда кончишь работу?

— Да никуда! Переночую на складе. Хозяин разрешил нам с одним парнем…

— Таким же беглецом, как и ты?

— Нет, он не беглец. Он в самом деле бедняк.

— Знаешь что? Подожди меня здесь.

— Ладно, только принеси мне чего-нибудь поесть.

— Хорошо, принесу, а ты меня жди.

Они расстались. Бошко отправился искать Джорджо, а Никколо, прикрыв голову и спину мешковиной, стал перетаскивать мешки с фуры на склад.

— Кто этот молодой синьор? — спросил его один из грузчиков.

— Мой друг.

— Ого! Выходит, ты тоже знатного роду-племени?

— Конечно.

— Ну и шутник ты. Чего в наше время не услышишь! Получше ухватись за мешок, не то еще свалится с господской спины.

Бошко вернулся домой, но, кроме двух служанок, в доме никого не было. Вдруг к дому подъехала коляска, и из нее вышел Джорджо. Бошко полетел к нему навстречу и чуть не сбил его с ног.

— Так, значит, ты караулишь дом, вместо того чтоб гулять, — с улыбкой заметил Джорджо.

— Я ждал тебя. Мне надо тебе кое-что рассказать.

— Сейчас мне некогда. Можно попозже?

— Нет. Речь идет об одном беглеце.

— Уж не с галеры ли?

— Нет. Он сбежал из дому, из Бари.

— И чего же ты хочешь?

— Помоги ему вернуться домой. Он славный юноша, только у него еще ветер в голове. Это он привел меня на тот парусник, а его отец, помещик из Моло-ди-Бари, хотел всю вину свалить на меня.

— Ах, вот оно что! Где он сейчас?

— Здесь, в Вероне. Работает на складе, таскает мешки.

— Что же я должен сделать, по-твоему?

— Разреши мне привести его сюда.

— Скор ты на решения. А ты подумал, что скажет отец?

— Он, конечно, согласится, я уверен.

— Ну, коли так, возьми мою коляску и сразу же отправляйся за ним. Я пока приведу в порядок кое-какие счета. Придет отец, пусть сам и решает.

— Значит, договорились? Раз ты согласен, твой отец даст свое благословение.

— Я этого не говорил.

— Вслух не говорил, но про себя подумал.

— Ладно, — улыбнулся Джорджо. — Ступай и поскорей возвращайся.

Бошко пулей вылетел из дому и еще на бегу крикнул кучеру:

— Гони побыстрей! Ты что, заснул?

— Куда гнать-то? — удивился кучер.

— Гони и не спрашивай. Я потом скажу куда. Ну, трогай!

Кучер хлестнул лошадей, и коляска покатила по улице. Бошко посмеивался, глядя, как кучер, погоняя лошадей, недоуменно мотает головой. Вдруг он обернулся и почтительно спросил:

— Куда ехать, синьор?

— Ну какой я тебе синьор?

— Как это какой? Приказываете, точно всамделишный синьор. Как же мне вас звать-величать?

— Зови меня просто Бошко.

— А «синьор» не надо?

— Ни в коем случае. Понял?

— Да, да, синьо… Боско. О, Боско, Боско.

Бошко расхохотался, а кучер изо всей силы огрел лошадей. Вскоре они домчались до склада, возле которого сидели грузчики, уже закончившие разгрузку. Не успел Бошко выйти из коляски, как Никколо вскочил на ноги и кинулся к нему.

— Иди попрощайся с ними, — приказал ему Бошко.

Никколо за руку попрощался с рабочими, отдал им мешок, которым покрывал голову, и вернулся к Бошко.

— Садись скорей!

Грузчики с недоверием смотрели вслед удалявшейся коляске.

— Похоже, не врал, — вздохнул один из них.

— Я-то знал, что он из богатых, — добавил второй. — Все время жаловался на боль в пояснице.

Перед разлукой

Путешествие до Венеции оказалось очень приятным. Всю дорогу Джорджо и Бошко беседовали друг с другом, смеялись, вступали в разговор с кучером и вообще вели себя так, словно забыли о скорой разлуке. До самой Венеции об этом не было сказано ни слова. Оба всячески избегали этой печальной темы. Но, увы, всему приходит конец. Так и приятное путешествие подходило к концу. Экипаж медленно, но верно приближался к месту, где Джорджо и Бошко должны были расстаться. Венеция, которая прежде казалась им сказочным городом, сейчас словно померкла — так тяжела была для них сама мысль о разлуке.

Экипаж въехал в подворье одного купца, друга отца Джорджо, жившего в предместье Венеции. Здесь были амбары, конюшни, фуры, кузница и все прочее, необходимое для приема, продажи и отправки разнообразных товаров в глубь страны. Хозяин огромного подворья радушно встретил Джорджо и его спутника и повел их в маленький флигель, где останавливались почетные гости. Слуги тотчас принесли воду и, пока гости умывались, в другой комнате накрыли на стол. Отдохнув и подкрепившись, Джорджо и Бошко пошли в город пешком. Не доходя до площади святого Марка, они зашли в небольшую таверну, чтоб обсудить дальнейший путь Бошко.

— Вечером мы сходим в порт и разузнаем, не идет ли какое судно в Боку, — предложил Джорджо. — А сейчас я спешу на тартану. Надо испросить у капитана письменное разрешение остаться в Вероне. Иначе меня объявят дезертиром. Это займет порядочно времени. Ты пока погуляй по городу. А перед заходом солнца приходи в эту таверну и жди меня здесь.

Они разошлись в разные стороны.

Джорджо сел в гондолу, чтобы добраться до тартаны, а Бошко отправился к площади святого Марка.

Хитрый венецианец

Капитан венецианского военного судна очень обрадовался возвращению Джорджо.

— Должен заметить, дорогой Джорджо, морская форма больше тебе к лицу, чем камзол, — сказал он, крепко пожимая ему руку.

— Но, синьор капитан… — пытался вставить Джорджо.

— Знаю, знаю, в камзоле ты чувствуешь себя вольготней. Форма, она, брат, ко многому обязывает. Приходится за всем следить: и за походкой, и за словами, и за манерами… Однако я тебя просто не узнаю. Не иначе, как обручился? Уж я-то знаю, как выглядит моряк, который завел невесту.

— Нет, я не обручен.

— Отчего ты тогда не в духе?

— Синьор капитан, в тот день, когда я прибыл в Верону, хоронили мою мать.

— Неужели? — сочувственно воскликнул капитан. — Прости меня. Я ведь не знал. — И капитан постарался ласковым обхождением сгладить впечатление от своей неуместной шутки.

— Синьор капитан, — начал Джорджо, улучив удобный момент, — теперь, когда вы знаете о том, какое горе постигло нашу семью, я осмеливаюсь просить вас отпустить меня с судна. Я хотел бы вести наши торговые дела до тех пор, пока отец не оправится от удара.

— Ты верно рассудил, мой Джорджо. Я отпущу тебя из флота на два года. Завтра же я отправлюсь во Дворец дожей и все улажу. Кстати, где тот матрос, которого ты взял с собой в Верону?

— Он здесь, в Венеции. Ждет меня в таверне на площади святого Марка. Его вы уже отпустили, не так ли?

— Да, да, помню.

— Завтра я выясню, идет ли какое-нибудь судно в Рагузу или в Боку. Надо отправить его домой. Он славный юноша, достоин всяческих похвал, — продолжал Джорджо.

— Хорошо. А пока побудь на тартане, мы вместе с тобой поужинаем, и ты здесь переночуешь.

— Спасибо, синьор капитан, но отец очень просил поскорее передать письмо негоцианту синьору Витторио. Дело не терпит отлагательства.

— Ничего, потерпит до завтра. Завтра будет день не хуже сегодняшнего. Вижу, ты такой же хороший купец, как и офицер.

— Однако меня ждет тот юноша, — пытался возразить Джорджо.

— Эка важность, подождет. Пошлем кого-нибудь в таверну сказать, что ты задержишься. Только и всего. Ступай спокойно в кают-компанию. Второй офицер уже там. Знаешь, что у нас сегодня на ужин? Спагетти по-милански.

Едва Джорджо вышел, как капитан схватил колокольчик и позвонил. В каюту вошел матрос.

— Пошли ко мне старшего матроса, — приказал ему капитан.

Старший матрос не замедлил явиться.

— Сколько матросов сбежало с нашего судна?

— Четверо, синьор капитан.

— Ты дал объявление об их поимке?

— Да, еще десять дней назад, но пока безрезультатно.

— Надо пополнить экипаж, иначе мы тут застрянем. Сию минуту отправляйся в город и найди замену. Безработных матросов хоть пруд пруди.

— Но на военное судно их и калачом не заманишь. На торговых больше платят.

— Охрана Венецианской республики превыше всего. Ступай и не возвращайся хотя бы без троих.

— Вы только что сказали, что нам нужны четыре матроса.

— Четвертый, считай, уже есть. Помнишь парня, которого мы взяли в Бари? Он в таверне на площади святого Марка. Зовут его Бошко. Сначала сходишь за ним. И прихвати с собой по дороге пару стражников. Вот тебе мое предписание. Если этот малый предъявит стражникам другую бумагу, имей в виду, это подлог, фальшивка. Пусть его препроводят в тюрьму и держат до моего распоряжения. Мое письмо отдашь офицеру городской стражи. Вернешься — доложишь, как обстоят дела. Ступай.

«Спи, юноша, ночь долгая»

Бошко гулял по площади святого Марка и по окрестным улицам до самого вечера. Когда стемнело, он вошел в таверну и сел за свободный столик.

В таверне было людно и шумно. Слышалась разноязыкая речь греков, арабов, испанцев, французов и турок.

Разглядывая людей и убогую обстановку, расшатанные столы и стулья с вырезанными на них именами, Бошко невольно думал о том, что все портовые таверны и постоялые дворы похожи друг на друга как две капли воды. Даже хозяин и его слуга, оба лохматые, небритые, неряшливо одетые, ничем не отличались от содержателей подобных таверн в других больших портах.

Хозяин, заметив нового посетителя, смерил его оценивающим взглядом и шепнул что-то своему слуге. Тот вытер руки грязным фартуком и медленно направился к Бошко.

— Чего тебе, молодой человек? Поесть не желаешь? Поди, сильно проголодался? Сдается мне, что ты нездешний.

— Поем попозже. Когда придет мой друг.

— Откуда ты, парень?

— Из Боки.

— Ах, из Боки Которской? Тамошние люди хорошие, обходительные. Часто к нам заходят.

— Что, и сегодня здесь есть кто-нибудь из тех мест?

— Нет. На этой неделе никого не было. А кого ты ждешь?

— Друга, с которым был в плаванье.

— На каком вы служите судне?

— Пока ни на каком…

— Значит, ищете работу. Сколько вы мне дадите, если я вам помогу? Есть тут один тароватый хозяин: и кормит сытно, и платит хорошо. Ну как, по рукам?

— Нет, дружище. Принеси-ка мне лучше что-нибудь попить! — воскликнул Бошко, чтоб отделаться от назойливого слуги.

Отец его частенько говаривал, что с незнакомыми людьми в чужой стране надо держать ухо востро. Чужая душа — потемки. Такие таверны посещают разные люди. Сюда заходят моряки посидеть, отдохнуть, вкусно поесть после многодневного плаванья. Находят здесь убежище и те, кто не в ладах с законом. Потому-то подобные заведения кишат тайными агентами и полицейскими, которые прислушиваются к разговорам посетителей и особенно приглядываются к чужестранцам, стараясь понять, зачем они приехали в Венецию. Всех подозрительных тут же препровождают в венецианские казематы. Потом многие из них, чтобы выбраться на волю, становятся шпионами, доносчиками и соглядатаями. Иных отправляют на военные корабли, что хуже каторги, ибо оттуда не сбежишь. Вот почему хозяин таверны и его подручный так пристально рассматривали Бошко. Оба они были тайными агентами полиции. Правда, они видели, что Бошко слишком юн для того, чтоб быть беглецом или преступником, и все же он казался им подозрительным. Просто такова была их профессия — относиться с подозрением к любому человеку.

Трактирщик обслужил Бошко и сразу же потребовал плату. Бошко достал из кармана несколько мелких монет и рассчитался. Это тоже была одна из заповедей его отца. Крупные деньги привлекают внимание грабителей, которыми всегда изобилуют большие портовые города и которые так и шныряют по трактирам и тавернам, высматривая и подстерегая добычу. Заметив у человека в руках крупные ассигнации, грабители нередко потом нападают на него, отнимают деньги, а иных несчастных даже убивают и сбрасывают их тела в каналы.

Посетители громко разговаривали, щурясь в полутемном помещении. Казалось, никому не было никакого дела до юноши, беседующего с трактирщиком. Но это была одна видимость.

Бошко с любопытством разглядывал разношерстную публику, заполнившую таверну. Потом он посмотрел, как слуга зажигает масляные светильники на стенах, и наконец перевел взгляд на хозяина, который наполнял кружки, даже не подумав сполоснуть их.

В таверну вошли двое, по виду матросы. Они что-то сказали хозяину, и тот сразу подозвал своего слугу. Слуга подвел их к Бошко.

— Добрый вечер, синьор, — вежливо поздоровались матросы.

— Добрый вечер. Что вам угодно?

— Ты Бошко?

— Да.

— Слава богу и деве Марии, наконец-то мы нашли тебя. Нас послал офицер Джорджо. Он сейчас вместе с капитаном тартаны на ужине у негоцианта синьора Витторио. Тебя тоже пригласили. А мы тебя проводим. Джорджо дал нам денег расплатиться с трактирщиком, если ты что-нибудь заказывал.

— Синьор уже рассчитался, — сказал трактирщик, внимательно слушавший их разговор.

— Тогда пошли.

Не подозревая ничего дурного, Бошко встал и пошел с матросами. Да и разве могла ему прийти в голову мысль о ловушке, ведь они так громко говорили, упоминая Джорджо и капитана.

На улице было темно. Сперва шли по узкой улочке. Спутники Бошко говорили о погоде, жаловались на ревматизм, который мучил их по ночам, напрочь лишая сна. Потом свернули на боковую улицу и вскоре подошли к большим воротам, возле которых стоял страж-пик.

Увидев пришедших, он вытянулся и козырнул, но Бошко не придал этому никакого значения. Однако едва они ступили во двор, как из-за огромной колонны вышли еще два стражника, схватили Бошко и привели в какое-то помещение. Все было проделано так быстро и ловко, что Бошко даже охнуть не успел.

Бошко очутился в тюрьме. В камере было много народу. Одни сидели, другие лежали. Бошко еще осматривался по сторонам, когда вернулись бросившие его сюда стражники.

— Веди, — приказал старший.

Младший стражник схватил Бошко за руку, вывел из камеры и потащил по длинному коридору. У двери, охраняемой вооруженным стражником, они остановились. Дверь открылась, и Бошко, словно вещь, втолкнули внутрь. Он споткнулся, чуть не упав на лежавших на грязном полу людей. Огляделся. Зарешеченные окна, видно, годами не мыли. Воздух в камере был тяжелый, затхлый, невыносимый. Люди казались несчастными, убогими, жалкими.

— Присаживайся, парень, местечко найдется. Ну хотя бы рядом со мной. Спи, ночь долгая.

Дела его плохи

Джорджо проводили с судна со всеми почестями, с какими провожают офицеров Венецианской республики. На корме он простился с капитаном и в сопровождении младшего офицера направился к середине тартаны, где у борта уже стояла шлюпка. Четыре матроса сели на весла, и шлюпка пошла к берегу.

В отличном расположении духа — все устраивалось как нельзя лучше — Джорджо поспешил на площадь святого Марка. Теперь он думал лишь о том, как помочь другу. С этой мыслью он и приблизился к таверне, где, согласно уговору, его должен был ждать Бошко. Джорджо остановился в дверях и стал глазами искать его в прокуренном, затхлом и плохо освещенном зале. Чрезвычайно удивленный тем, что Бошко здесь нет, Джорджо подошел к трактирщику.

— Сюда заходил юноша лет шестнадцати?

— Да, синьор. Однако прошло, пожалуй, больше часа, как он ушел.

— Он вам не сказал куда? Или, может, он оставил для меня записку?

— Нет, синьор.

— Наверное, он пошел прогуляться и скоро вернется. Я подожду его здесь. Принесите-ка мне чего-нибудь, чтобы утолить жажду, — попросил Джорджо и сел за первый же свободный столик.

…Время шло, а Бошко все не появлялся. Джорджо забеспокоился. Почему его друг нарушил уговор? Где он до сих пор разгуливает? Тревога его росла с каждой минутой. Наконец Джорджо встал, расплатился с хозяином и сказал:

— Если придет мой знакомый, скажите ему, что я пошел к синьору Витторио, пусть отправляется туда. Вы знаете негоцианта Витторио?

— Как не знать. Его все знают. Будьте спокойны, — заверил Джорджо хозяин таверны.

Джорджо шел очень медленно, всматриваясь в темноту — не увидит ли невзначай Бошко. На улицах была кромешная тьма, и только кое-где на перекрестках горели уличные фонари, в скудном свете которых нет-нет да и мелькнет какая-нибудь фигура. Вдруг он услышал негромкие голоса. Навстречу ему брели двое стражников. На вопрос Джорджо, не видели ли они юношу, стражники ответили отрицательно. Теперь он не на шутку встревожился. Неужели с Бошко стряслась беда? От этой мысли его прошиб холодный пот.

Едва поздоровавшись с синьором Витторио, Джорджо высказал ему свои опасения. Ужин был уже на столе, когда негоциант ввел гостя в богато убранную столовую. Джорджо поздоровался с хозяйкой дома синьорой Агнессой, познакомившей его со своими дочерьми — темноволосой Марией и белокурой Лючией. Джорджо понял, что этот торжественный ужин приготовлен в его честь. Для хозяев дома Джорджо был завидным женихом. Богат и хорош собой, он слыл к тому же блестящим морским офицером, о котором говорит вся Венеция. Синьор Витторио и его супруга лелеяли мечту выдать за него одну из дочерей и потому очень обрадовались, заметив, как он украдкой переглядывается с Лючией. Разговор за столом шел о его покойной матери, а затем Джорджо стал рассказывать про Бошко. После ужина синьора Агнесса с дочерьми отправилась на свою половину. Лишь только мужчины остались одни, как Джорджо вновь завел разговор о Бошко.

— Почему вы так беспокоитесь об этом Бошко? — поинтересовался синьор Витторио.

— Он умный, честный и добрый юноша. Я полюбил его и буду искренне огорчен, если с ним случилась беда.

Синьор Витторио улыбнулся:

— Думаю, ничего страшного с ним не стряслось. Как старый, умудренный житейским опытом человек советую вам забыть этого юношу, как, к примеру, забывают дурной сон. Похоже, что тут замешана тайная полиция. Поверьте моему опыту, знанию людей и жизни, особенно у нас в Венеции. Меня крайне удивил поступок вашего капитана. Неужели он отпустит с тартаны такого способного юношу-матроса? Ну посудите сами!

— Невозможно… — пробормотал Джорджо.

— Невозможно оживить мертвого. Все прочее в нашем мире вполне, вполне возможно. И я вам еще раз рекомендую оставить поиски пропавшего юноши. Они вас неминуемо приведут в тайную полицию, а от нее лучше держаться подальше, даже знатным людям. Ну, посудите сами, кому Венецианская республика обязана своей мощью и силой? Запомните, агенты дожа ни с кем не церемонятся.

— И все же я попробую.

— Попробуйте, только будьте осторожны.

На другой день Джорджо пошел искать Бошко, хотя его вера в успех сильно поколебалась. На площади святого Марка он узнал, где находится полицейское управление. Принял его тот самый офицер, который накануне вечером посадил Бошко за решетку. Джорджо представился и объяснил причину своего прихода.

— К сожалению, ничем не могу вам помочь, никакого юношу вчера вечером наши агенты не приводили. Иначе бы я знал. Правда, мы арестовали двух пьяных матросов — они подрались в таверне и оскорбляли дожа, — но это были пожилые люди, и мы их тут же отпустили.

— Вы их видели?

— Нет, на пьяниц я не смотрю. Но агенты мне всегда докладывают, когда и кого привели.

— Позвольте мне посмотреть…

— Это невозможно, синьор. Без письменного разрешения дожа никто не имеет права видеться с арестантами. Получите разрешение — тогда пожалуйста. Если я вас пущу на собственный страх и риск, то лишусь места. Думаю, вы не будете настаивать на такой жертве.

— Так что же мне делать?

— Давайте так договоримся: вы вернетесь в Верону, а я прикажу своим людям искать вашего юношу. Как, вы сказали, его зовут?

— Бошко.

— Значит, Бошко. Запишу его имя. Через несколько дней я вас обо всем извещу через вестового. Надеюсь на лучшее.

— Вы очень любезны, синьор. Как мне вас благодарить?

— Пустяки. Люди должны помогать друг другу.

— Еще раз спасибо и до свидания.

Джорджо ушел, крепко пожав, по обычаю, руку офицера. А тот, едва за посетителем закрылась дверь, схватил бумагу, на которой записал имя Бошко, смял ее и бросил в корзину. И тут же забыл про свое обещание.

Прогулка по Венеции

Прошло три дня, а Бошко еще томился в тюремной камере. Каждый раз, когда открывалась дверь, он вздрагивал в радостной надежде услышать свое имя. Уже выпустили четырех матросов, а его все не вызывают. И в душу его вполз червь сомнения. В порыве отчаяния он винил в своем несчастье Джорджо — это из-за него он оказался в тюрьме! Но уже в следующую минуту на память приходили дни, проведенные в Вероне, и ему становилось стыдно, что он мог так подумать. За это время Бошко не проронил ни слова. Друзья по несчастью не знали, как и за что угодил он за решетку, и относились к нему с подозрением, видя в нем агента, подосланного сюда, чтоб слушать их разговоры. Наконец один из горемык не выдержал и рассказал Бошко об этих подозрениях. Тут юноша с горечью поведал свою историю сгрудившимся вокруг него арестантам.

— Хочешь, я предскажу тебе будущее? — предложил кто-то из арестантов, когда он закончил свой рассказ.

— Хочу.

— Или тебя, если ты и впрямь моряк, через пару дней пошлют на какую-нибудь галеру, или про тебя вовсе забудут.

— Как это забудут? — воскликнул Бошко.

— А так. Забудут, и конец. Сгниешь здесь…

В этот миг дверь камеры со скрипом отворилась, и стражник заорал:

— Что еще за сборище? А ну расходись, чертово отродье! — А потом добавил: — Кто из вас Бошко? Выходи. Тебя вызывает офицер.

Пока Бошко вставал и шел к двери, какой-то арестант успел ему позавидовать:

— Счастливчик, по крайней мере, увидишь солнце.

Офицер сидел, удобно развалясь в кресле, по обе стороны которого стояли матросы с его тартаны. Бошко их сразу узнал.

— Послушай, — заговорил офицер. — Ты свободен. Следуй с матросами на судно. Таков приказ капитана тартаны. — И когда Бошко попытался что-то возразить, прикрикнул: — Молчать! И не вздумай бежать, матросы убьют тебя на месте. Беспрекословно выполняй их распоряжения. По улицам пойдешь с ними так, словно гуляешь по городу. Побежишь — пеняй на себя.

На улице Бошко все время щурился и чихал. Ему мешало солнце, от которого он отвык за четыре дня, проведенные в темнице. Он шагал, рукой заслоняя глаза от дневного света. Свернув на другую улицу, они двинулись к берегу. Из-за угла показалась небольшая похоронная процессия. Впереди шел мальчик с распятием в руке, за ним шествовал священник. Четверо мужчин несли гроб. За гробом шли еще несколько человек. Прохожие снимали шляпы, иные преклоняли колени и крестились. Матросы, которые вели Бошко, тоже сняли головной убор и стали креститься. Бошко тут же смекнул, что сама судьба посылает ему удобный случай для бегства. Не теряя даром времени, он попятился назад и вдруг припустил по улице. Руки у него не были связаны, и прохожие не обращали на него внимания. Мало ли зачем бежит человек. Конвойные его хватились, когда он был уже далеко. Они кинулись вдогонку.

Бошко свернул в какую-то улочку. Увидев приоткрытую дверь, он, не раздумывая, вбежал в нее и плотно закрыл за собой. Наверх вела деревянная лестница. Слева была дверь. Недолго думая, Бошко схватился за ручку и потянул ее на себя. В полумраке за столом сидел пожилой человек и что-то ел. Увидев незваного гостя, он помертвел от страха и, еле шевеля губами, пробормотал:

— Кто ты? Чего тебе надо?

— Помогите мне, — взмолился насмерть перепуганный и запыхавшийся Бошко. — Я моряк. Меня хотят насильно отвести на тартану. Спрячьте меня.

Старик, видно, по лицу и поведению юноши понял, что он не вор, и решил ему помочь. Малейшее промедление могло погубить Бошко — преследователи уже стучались в дом.

— Иди сюда, — сказал старик и отворил какую-то узенькую дверку.

Бошко оказался, по всей видимости, в нужнике. Стоявший здесь неприятный запах подтверждал его догадку. Но если жизнь в опасности, выбирать не приходится. Хозяин откинул сбоку широкую доску и сказал:

— Входи и будь спокоен: полиция не знает про этот тайник. Я выпущу тебя, как только они уйдут.

Бошко быстро встал в нишу, а старик поставил доску на место. В самом деле, кто бы мог подумать, что в этом тесном помещении с ужасным запахом за доской, вытянувшись в струнку, стоит человек.

С улицы вновь раздался нетерпеливый стук.

— Кто там? — крикнул хозяин, нарочно громко зевая.

— Стражники, открывай!

Старик открыл дверь, и матросы со стражниками вломились в дом.

— Кто здесь, отвечай!

— Никого. Я один, как видите, — и старик рукой показал на открытую дверь, ведущую в одну-единственную комнату.

— Кто наверху?

— Мои друзья. Но сейчас их нет дома. Можете проверить.

Два матроса, от которых удрал Бошко, вместе со стражниками взбежали по лестнице наверх.

Не обнаружив никого в верхней комнате, они очень быстро спустились вниз:

— Старик, ты утверждаешь, что никто не входил сюда? — спросил один из матросов.

— Я никого не видел. Посмотрите сами, если думаете, что я слаб глазами.

Матросы и стражники осмотрели его жилье. Один стражник заглянул под кровать. Второй обследовал старый скрипучий шкаф. Нигде не было ничего подозрительного. Вдруг взгляд его упал на узенькую дверку нужника. Едва он ее открыл, как в нос ему ударил неприятный запах. Он тут же захлопнул дверь, еще раз окинул взглядом комнату и вышел в тесную прихожую, из которой вела наверх крутая лестница.

— Здесь его тоже нет, — дружно сообщили матросы, на всякий случай еще раз проверившие верхнее помещение.

— Кого вы ищите, синьоры? — с самым невинным видом поинтересовался спаситель Бошко.

— Тебя это не касается.

Матросы с руганью спустились вниз. Стражники тоже бранились, но особенно неистовствовали матросы. Они боялись за свою шкуру — ведь им несдобровать, если они вернутся на тартану без Бошко.

— Слушай, старик, — начал стражник. — Закройся на все запоры и никого к себе не пускай.

— Хорошо, раз вы велите.

Когда они ушли, старик вернулся в свою комнату и тотчас распахнул дверь нужника, где прятался Бошко.

— Ну как, молодой человек?

— Ничего.

— Продержись еще немного. Они вернутся, я их повадки знаю.

Он снова сел за стол и только принялся за свою скудную трапезу, состоявшую из хлеба и соленой рыбы, как снова услышал стук. Не мешкая, он отворил дверь и впустил стражников с матросами. Матросы помчались наверх, а стражники ворвались в комнату. Не найдя никого, все четверо удалились, на прощанье обругав хозяина последними словами.

Немного выждав, старик пошел освобождать Бошко из его заточения. Откинув доску, он протянул юноше руку, чтоб помочь ему выбраться из тесной деревянной коробки. И сделал это как раз вовремя, так как молодой человек едва не лишился чувств. Старик поставил доску на место, закрыл дверь и стал рассматривать своего гостя.

— Как мне вас благодарить? — пробормотал Бошко.

— Не надо мне благодарности, лучше поешь немного. Поди, проголодался. За тобой долго гнались?

— Не очень. К счастью, я моложе их и бегаю быстрее. Не то…

— В чем ты провинился? А ну, выкладывай начистоту!

— Поверьте, я ни в чем не виноват. Три дня назад меня посадили в тюрьму без всякой причины. А сейчас против моей воли повели на тартану. Да и капитан меня отпустил.

— Отпустил, говоришь? Что-то плохо верится в такое. Рассказывай как на духу. У нас есть время.

И Бошко рассказал своему спасителю все с того самого момента, когда во время шторма затонула их шхуна, и вплоть до той минуты, когда он ворвался в его жилище.

— Молод ты еще, — успокоил его незнакомец. — Жизни не знаешь, а тем более повадок наших заправил. Хитрости и коварства им не занимать, если они хотят кого-нибудь заставить на себя работать. Думаешь, они лучше обходятся с теми, кто рожден здесь, среди этих вонючих каналов? Ничего подобного! Венецианцы как огня боятся шпиков и доносчиков. Горе тому, кто не клонит головы перед сильными да перед богатыми. Простые люди, которых ты видел на площади или на улицах, могут свободно войти только в церковь. Да и то войти, а не сесть, где им хочется, чтоб молиться богу. Даже в божьем храме у народа свои места, у знати — свои. Ох уж эти синьоры! Так и стараются перещеголять друг дружку в наглости да бездушии, хитрости и лукавстве. Кому это лучше удается, тот скорее добирается до золоченых стульев, позолоченных тарелок, ножей, ложек и вилок. Только знай, ножки их золоченых стульев уже не так крепки, как прежде. Порасшатались малость.

— Откуда вам это известно?

— На то я и гондольер, чтоб все знать. Моя гондола хранит много тайн, а у нее от меня нет секретов. Знаешь, сколько каналов в Венеции? Сто семьдесят шесть. Нет такого канала, где не проходила моя гондола. Частенько перевожу я подвыпивших капитанов и матросов, которые возвращаются на свои суда то из таверны, то с попойки у какого-нибудь богача. А пьяные, они, брат, говорят много лишнего. Один сболтнет одно, другой другое. Если бог дал тебе хоть каплю ума, то из их пьяной болтовни можно многое почерпнуть. Но самое главное — умей молчать. Потому как…

— Ну и люди у вас!

— Думаешь, в твоей Боке лучше? Спроси-ка своих графов, за что венецианцы дали им землю и титулы? За красивые глаза? Как бы не так… Когда ты в последний раз был в Боке?

— Я не видел свою родину.

— Да, я забыл, что ты родился на шхуне. И никогда не был в Боке?

— Никогда. Извините, я до сих пор не знаю вашего имени.

— Джованни. А ты?

— Бошко.

«Тебе половина и мне половина»

Четыре дня и четыре ночи провел Бошко в доме своего спасителя. Здесь ему было несравнимо лучше, чем в тюрьме, и все же эти дни ожидания были для него мучительно трудными. Бошко просто изнывал от скуки и безделья. Если б у Джованни нашлась хоть какая-нибудь книга, чтоб за чтением скоротать время! Но в его убогом, полутемном жилище не было ничего, кроме старой кровати, двух-трех стульев и скрипучего шкафа. И Бошко волей-неволей целыми днями думал об одном — как ему отсюда уйти. Что ждет его? Когда Джованни возвращался домой, он всякий раз спрашивал его, есть ли надежда покинуть Венецию. И всякий раз слышал в ответ:

— Не вешай нос, юноша!

На пятый день Джованни пришел домой, напевая, как обычно, какую-то песенку. Бошко не понимал, как может петь человек, так много переживший в жизни. И лишь только Джованни положил на стол сумку с едой, Бошко обратился к нему:

— Скажите, пожалуйста, почему вы всегда поете, возвращаясь домой?

— Может быть, ты удивишься, юный мой друг, но я пою, когда мне хочется песней разогнать тяжелые мысли и заботы. Такое со мной бывает триста шестьдесят пять раз в году, столько, сколько несчастий выпало на мою долю. Песня помогает мне жить. Я себе пою, а люди думают, будто я не в своем уме, и жалеют меня, оставляют в покое, я имею в виду этих наших доносчиков и шпиков. У них есть дела поважнее, чем заниматься каким-то сумасшедшим. И еще кое в чем я должен тебе признаться. Когда ты ворвался в мою каморку, я был очень недоволен. Ты нарушил мой покой. Но теперь я так привык к тебе, что лечу домой как на крыльях. Ведь я давно забыл, как это хорошо, когда тебя дома кто-нибудь ждет. Это моя незаживающая рана. Я думал, было бы просто замечательно, если б мы всегда жили вместе, если б ты был мне вместо сына. Думая об этом, я не пел. Запел лишь тогда, когда вспомнил, что ты не можешь жить здесь, как птица в клетке, для того только, чтоб было кому меня встречать. Как ты думаешь, я и впрямь сумасшедший?

— Нет. Мне такое и в голову не приходило…

— И вот тебе еще одно доказательство того, что я в полном здравии. Я нашел капитана, владельца шхуны из Падуи, который возьмет тебя к себе своим помощником.

— Кто он?

— Он крупный купец, а контрабандист так еще покрупнее будет. Хочет торговать с арабами, да никак не найдет подходящего толмача. Я сказал, что есть у меня на примете паренек — и по-арабски калякает, и с судном управляется, что твой капитан, так он на радостях сунул мне в руку золотой. Вот, держи, — и Джованни извлек из глубокого кармана золотую монету. — Теперь слово за тобой. Согласен?

— Разумеется, согласен. Какое он мне положит жалованье?

— Насчет жалованья разговору не было. Но ты не волнуйся, не обидит. Предоставь дело мне. Сейчас главное — незаметно выбраться из Венеции. Отсюда пойдете в Будву. Там он намерен продать контрабанду. Уже несколько дней я тайком понемногу перевожу на его судно шелк. Гребу себе, пою и доставляю контрабанду.

— Кто его ждет в Будве? — спросил Бошко.

— Сообщники. Ты, конечно, не думаешь, что тамошние графы и купцы честнее наших негоциантов. Они тоже только и смотрят, как бы кого обмануть, увильнуть от таможенных пошлин. Не скрою, мне тоже кое-что перепадает. И потому они держат меня на привязи, мой юный друг. Стоит мне пикнуть, они тут же сунут доносчикам горсть золотых, и я окажусь за решеткой. Их суда, полные товаров, на раздутых парусах побегут по морю как ни в чем не бывало. Запомни, они и наушников оделяют золотыми. Как же иначе!

— Плохо иметь дело с такими людьми.

— Куда уж хуже, но я научу тебя, как себя вести, чтоб не угодить в ловушку. Я не силен в грамоте, но в этих делах кое-что смыслю. Когда на меня обрушилось первое несчастье, я с горя запел. И сразу прослыл ненормальным. Зато с тех пор не потчую шпиков в тавернах. Им как-то совестно принимать угощение от слабоумного.

— Когда мне надо быть на судне? — в нетерпении спросил Бошко.

— Так ты меня совсем не слушаешь? Мысли твои уже на шхуне. Выйдешь в море сегодня вечером, если, конечно, будет попутный ветер. Судя по облакам, он подует ночью. Не вздумай на судне расспрашивать, как и с кем торгует хозяин. Запомни, такие люди не любят любопытных. Они безжалостны и жестоки. Море широкое, неохватное, а рыба молчит. Ты меня понял?

— Конечно.

— Вот еще что. Когда прибудете в Будву, ты возьми и исчезни. Немного пережди, а там принимайся за дело, купи суденышко…

— На какие деньги? Кто же платит за работу вперед, да еще новичку? Ведь при попутном ветре мы через несколько дней придем в Будву… Хозяин и не подумает заплатить мне сразу.

— Об этом я тоже думал, пока пел. Погоди. Открой пошире глаза и смотри.

Джованни достал из ящика стола большой нож, подошел к оконцу, нагнулся и вонзил нож между двух старых половиц. Потом одну из них приподнял настолько, чтобы можно было просунуть руку, вытащил из-под нее кошель и снова вернул половицу на место. Сдунув пыль с кожаного мешочка, он развязал шнурок, которым тот был завязан, и хорошенько его расправил.

— Смотри.

Бошко наклонился и увидел множество различных золотых монет.

— Это мы разделим пополам.

— Нет, нет, ни за что.

— Тогда я половину выброшу в окно, в канал.

Бошко растерялся. Что делать? Как поступить? Неужели принять этот щедрый дар? Ведь если отказаться, Джованни осуществит свою угрозу.

— Хорошо, Джованни, я возьму у вас три золотых! С тем, что дал отец Джорджо, мне вполне хватит на первое время, до первой получки.

— Как это три?! Возьмешь десять. Остальное я положу на то же место, — и он показал рукой туда, откуда достал кошелек. — Я обойдусь. Своей песней я всегда заработаю на дневное пропитание, а то и больше. К тому же я чувствую, что долго не протяну. Тоска по семье, вечно мокрая одежда, да и эта мрачная каморка подтачивают мое здоровье. Слишком много для одного человека. Поэтому, когда встанешь на ноги, когда пройдут годы и у тебя отрастут длинные усы и борода, заверни как-нибудь в Венецию навестить меня. Я буду здесь. Если меня не застанешь, сам возьми этот кошель. Он будет на прежнем месте. Надеюсь положить в него еще не один золотой. Но скорее всего, ты найдешь здесь другого жильца, который, бог даст, будет счастливее меня, будет иметь семью, детей. Покажи ему, где спрятан кошелек. Обрадуй его этими деньгами.

— Что вы такое говорите? Вы еще глядите молодцом.

— Не надо, не надо, молодой человек. Не утешай меня, моя песенка спета. Давай-ка лучше закусим, посумерничаем, а там…

Ворон ворону глаза не выклюет

Было уже темно, когда гондола Джованни подошла к борту стоявшего на якоре двухмачтового парусника. Хозяин судна, капитан Франческо, ждал их на палубе. Старый гондольер и Бошко крепко обнялись, словно отец с сыном. Бошко остался на шхуне, а гондола растворилась во мраке так же неслышно, как и пристала.

На паруснике Бошко сразу почувствовал себя как дома, ведь он родился и вырос на таком же судне.

Через несколько дней, незадолго до рассвета, шхуна пришла в Будву. Легкий ветерок позволил паруснику без труда приблизиться к берегу. Капитан стоял у руля, отдавая короткие распоряжения. Бошко был на баке. Прислонившись к борту, он вглядывался в родной берег, который в свои шестнадцать лет видел впервые. Капитан был доволен его работой и поведением. Ему понадобилось всего два-три дня, чтоб убедиться в том, что юноша может выполнять любую работу на судне, а в случае необходимости — заменить даже капитана. К тому же он на удивленье хорошо говорит по-арабски. Нет, Джованни не обманул его. И капитан потирал руки от удовольствия: он сумеет использовать в своих интересах такого способного юношу.

Будучи человеком религиозным, он дал обет пожертвовать церкви в Анконе пять золотых за то, что пресвятая богородица послала на его судно такого парня. Про Джованни он совсем забыл. Заплатив ему за услугу, он сразу же выбросил его из головы.

Шхуна повернула направо в поисках ветра. Однако вскоре паруса повисли и судно остановилось. Раздалась команда отдать якорь и убрать паруса. Теперь матросы могли спуститься в трюм и немного поспать до новой команды.

Бошко было не до сна. Он еще издали рассматривал берег и городок. Опоясанная крепостными стенами, Будва с моря казалась ребенком, закутанным в большую белую шаль. Чуть возвышаясь над городом, крепость напоминала голову, а звонница на одной из церквей — руку ребенка, пытающегося дотянуться до какого-то предмета. Бошко неотрывно смотрел на извилистый берег, заливы и бухты, оливковые рощи и сады. Все утопало в буйной зелени, среди которой там и сям, словно раскинутые огромные ковры, белели пляжи. За ними шли высокие горы, то поросшие лесом, то совсем голые, где среди камня и скал были разбросаны одинокие домики, в которых жили крестьяне, охраняющие угодья помещика. Вглядываясь в этот берег, Бошко невольно сравнивал его с местами, в которых побывал, плавая по Средиземному морю. И он казался ему лучше и краше всего дотоле виденного. Оттого ли, что это его родина, или так оно и было на самом деле. Он вспомнил мать, отца, сестру… Глаза его заволокли слезы. Никто на его месте не смог бы удержаться от слез. Родина есть родина. Ничто ее не заменит.

— Эй, Бошко! — услышал он голос капитана. — Подойди ко мне.

Этот оклик вывел его из раздумий. Он спустился в каюту.

— Скоро прибудут таможенники с проверкой. Будь с ними поосторожней, — сказал капитан Франческо.

Шлюпка таможенников пришвартовалась к борту парусника. Бошко протянул начальнику руку, чтоб помочь ему подняться на палубу, а его молодой помощник легко поднялся сам.

В каюте капитана они сели за стол, где уже были разложены судовые документы. Начальник таможни взял первую бумагу. Наверху, сбоку, стояла печать с гербом Венеции. Под ним на итальянском языке было написано, когда судно вышло из гавани. Начальник таможни довольно покрутил густые черные усы. Хозяин заметил это и тут же велел подать вина. Потекла дружеская беседа. Говорили по-итальянски. Вдруг таможенник обратился к своему помощнику на родном языке:

— Пожалуй, нам пора. Сегодня приезжает венецианский наместник.

— Раньше вечера не ждите. Говорят, он дрыхнет до девяти.

Это были первые слова на родном языке, который Бошко услышал после гибели своей шхуны, не считая короткого разговора с Джорджо.

— Думайте, что говорите, вы здесь не одни, — сказал он с улыбкой.

Начальник таможни и его помощник были приятно удивлены — они никак не ожидали встретить здесь своего земляка. Начались расспросы, вскоре, однако, прерванные капитаном шхуны. Ему не было никакого дела до разных душевных излияний. Его интересовало лишь то, ради чего он сюда прибыл. Надо поскорее сбыть контрабанду и без промедленья отправляться в другой порт и там сорвать солидный куш. Таковы законы торговли.

— Найдутся ли покупатели на мой товар? — спросил капитан начальника таможни по-итальянски.

— Их всегда хватает. А чем вы торгуете?

— Разным товаром, — уклончиво ответил капитан, не желая сообщать, что скрывается во чреве парусника. А потом спросил: — А у ваших купцов есть на продажу кожа, воск, соль?

— Сколько хотите. Три дня назад в Рисан пришел большой караван, говорят, лошадей восемьдесят будет.

— Ого! А каковы спрос и цены на эти товары?

— Не знаю. Я в эти дела не вхожу, но знаю людей, которые сумеют вам помочь.

— Где их найти?

Начальник таможни покашливал и морщился, словно бы подбирая слова для ответа. Владелец парусника понял намек — свидетели нежелательны — и полушутя обратился к Бошко:

— Бошко, покажи судно синьору помощнику. Он тоже совсем «зеленый», пусть учится.

Оба молодых человека отлично понимали, что значит эта отеческая забота. Они тут же покинули каюту, а когда ступили на палубу, Бошко спросил:

— Как тебя зовут?

— Божо. А тебя?

— Бошко. Ты родом отсюда?

— Да.

— Хорошо знаешь эти места?

— Еще спрашиваешь.

— Ты знаешь, где Луштица?

— Знаю.

— А село Жаница?

Божо искоса взглянул на него и спросил:

— Слушай, дружище, кто у тебя там?

— Молчать умеешь?

— Конечно.

— Тогда слушай.

Они прислонились к борту, и Бошко в двух словах рассказал свою историю.

По палубе между тем сновали матросы, иные, проходя мимо, замедляли шаг, а то и вовсе останавливались, принимаясь возле них что-то искать. На деле же им просто хотелось знать, о чем говорят молодые люди. Правда, язык, на котором шел разговор, был им непонятен, но любопытство одерживало верх. Матросы, набранные отовсюду, с трудом объяснялись по-итальянски. Прекрасно понимая любую команду, они мало что могли сказать. Очень бойко они только жаловались, когда было пусто в желудке. Кок-итальянец хорошо готовил, но его вкусной стряпни не хватало, чтоб накормить досыта. Капитан экономил на питании команды. Матросы знали это, однако никакого недовольства не высказывали, ибо среди них были наушники, которым капитан тайком доплачивал за то, что они осведомляли его обо всем происходящем на судне. Нелегко получить работу, а потому — работай и помалкивай! Те, кого нужда погнала на шхуну, едва прикопив немного денег, бегут с нее при первой возможности. Тому же, кто скрывается от правосудия, приходится безропотно сносить лишения, ведь более надежного убежища, чем торговое судно, которое сегодня здесь, а завтра там, ему не найти. Иногда на парусниках вспыхивали мятежи, но добиться от хозяев справедливости этим совершенно разным людям, как правило, не удавалось. Венецианский наместник всегда поддержит капитана-итальянца. Не зря говорят: ворон ворону глаза не выклюет.

Сделка в трактире

Через два часа после того, как начальник таможни и его помощник покинули парусник, капитан снова появился на палубе. Матросы спустили шлюпку. Бошко спрыгнул в нее первый. Он помог хозяину устроиться на корме, сам взялся за весла и стал быстро грести. На берегу их встретил Божо и повел по узеньким будванским улочкам. Вскоре они вошли в трактир. Божо объяснил трактирщику, кто такие эти пришельцы. Тот молча поздоровался с ними за руку и проводил в темный чулан, откуда узкая лестница вела на второй этаж. Там, в крошечной комнатушке за маленьким столом сидели двое. Трудно было определить их возраст, так как закрытые ставни почти не пропускали в комнату солнечный свет. Да и вообще в большинство домов, расположенных на этих улочках, солнце почти не заглядывало.

Контрабандисты сели за стол и сразу завели деловой разговор. Каждый из них стремился побольше заработать на торговых сделках, а чтоб увеличить барыши, надо было обмануть власти, избежать уплаты пошлин. Если все пройдет гладко и они не попадутся с поличным, в выигрыше будут и торговцы, и скупщики.

Хозяин парусника и люди, ожидавшие его в трактире, столковались о цене и перешли к главному — как тайно переправить товар.

— Капитан, — начал один из контрабандистов, — можешь не беспокоиться. У нас надежные люди. А у тебя есть человек, на кого бы ты мог положиться?

— Разумеется, — ответил капитан. — К примеру, вот этот парень. Он сбежал от венецианских шпиков, так что можете в нем не сомневаться.

— Значит, порядок, — сказал контрабандист и обратился к Бошко: — Слушай, парень, внимательно. К западу от города находится пляж Могрен. Примерно в миле от него — другой большой пляж, по названию Яз. Вот на него-то ты и доставишь свой груз и примешь наш. Надо управиться до полуночи, пока не взойдет луна.

— Как я найду вас в кромешной тьме?

— Очень просто. Мы зажжем фонарь, но прикроем его так, чтоб свет был виден только с моря. Держи курс прямо на него.

— Ладно, а дальше?

— У самой воды будут наши лошади. Товар из шлюпки сразу погрузим на лошадей и отвезем в домишко у дороги на Котор — увидишь, это распрекрасное местечко для перевалки контрабанды, — а потом на тех же самых лошадей навьючим свой груз. Наши проводят тебя до берега и помогут перетащить товар в шлюпку.

— На словах все легко и просто. А если нас накроют стражники?

— Такую возможность мы тоже учли. Вы, хозяин, около полуночи поднимайте паруса и двигайтесь на юго-запад, к Язу.

— А если не будет ветра?

— Ветер в эту пору всегда бывает. На худой конец, спускайте шлюпку, пусть матросы подтянут парусник. И в этом случае не опоздаете.

— Если все же…

— Заладили «если, если»… Можете не сомневаться, мы стреляные воробьи. Эх, сколько контрабанды мы таким путем переправили, и никто еще нас не поймал. Стало быть, по рукам?

После недолгого обсуждения сделка состоялась — без письменного договора и без нежелательных свидетелей. Сосчитали, кто кому сколько должен, выложили денежки и передали их из рук в руки. Затем на столе, точно на скатерти-самобранке, появилась полная миска копченого мяса, брынзы и кувшин вина. Такую сделку, право, следовало отметить.

Настоящие же хозяева и купленного, и проданного товара тем временем сидели в салонах и кофейнях Котора или предавались праздности и безделью в своих загородных резиденциях. Столы там, покрытые белыми скатертями, украшенными венецианским кружевом, всегда были уставлены самыми изысканными яствами и напитками. Когда же над заливом опускался мрак, белые скатерти уступали место зеленому сукну, чтоб во время карточной игры виднее были золотые монеты. Зеленый и желтый цвет словно помогал картежникам обирать друг друга. Правда, проигрыш здесь не принимают всерьез. Стоит ли огорчаться из-за такой малости? Можно только позавидовать везению партнера. А убыток? Что ж, завтра же они возместят его с лихвой. На то и существует контрабанда.

Воровской притон

С наступлением темноты на паруснике началась такая суматоха, словно он готовился противостоять урагану. Матросы спустили на воду большой баркас, открыли люк на палубе. Капитан с двумя матросами сошли в трюм. Там капитан показал, какой товар надо вынести наверх. Наконец баркас загрузили, оставив место для гребцов. Полдела сделано.

Густой мрак окутал море и берег. В двух шагах ничего не было видно. В темноте ночи лишь слегка проглядывали вершины окрестных гор и крепостные стены, опоясывающие Будву. В баркас спрыгнули двое — Бошко и матрос. Несколько взмахов веслами — и он отвалил от борта судна.

Далеко обходя городок, баркас держал путь к западу. Бошко и его товарищ гребли сильно и слаженно — надо вовремя поспеть в назначенное место. Глаза их были прикованы к мысу, очертания которого смутно угадывались в безлунной тьме. Что ждет их? На опасное дело идут эти двое юношей. А вдруг люди, которые должны принять контрабанду, выдадут их властям или попросту не придут на условленное место? Или возьмут товар и исчезнут в ночи, не передав взамен другого, о котором столковались хозяева? И такое может случиться. Вот какие мысли вертелись в голове у Бошко и его напарника Ахмеда, которого капитан с умыслом отрядил вместе с Бошко. Молодой араб не знал никаких языков, кроме родного, и это вполне устраивало капитана.

Примерно через час после того, как баркас направился к условленному месту, Бошко с Ахмедом увидели на берегу световой сигнал и сразу повернули к пляжу. Когда до берега оставалось каких-нибудь пятьдесят метров, они разглядели людей, стоявших возле масляного светильника. Свет погас, с берега до них донесся приглушенный голос:

— Греби прямо!

Какие-то люди вошли в воду, ухватились за шлюпку и, подтащив ее поближе к берегу, перекинули на нее брус, служивший трапом.

Когда баркас разгрузили, все, кто был здесь, с помощью катков вытащили его на сушу. Чуть поодаль ржали стреноженные кони. Их развязали, быстро и ловко навьючили мешками с товаром и двинулись прочь от берега. Шли молча. Это неписаный закон контрабандистов. Осторожность превыше всего. Один из контрабандистов, похоже предводитель, шагая рядом с Бошко, поминутно оглядывался по сторонам, напряженно всматриваясь в темноту. Бошко насторожился. Но спутник, как бы почувствовав его волнение, тихо сказал:

— Не бойся, парень, не бойся.

Бошко сделал вид, что не понял, и спросил по-итальянски:

— Cosa dice?[6]

— Фу ты черт, — вздохнул спутник. — Ты ведь по-нашему не говоришь.

— Non capisco,[7] — прошептал Бошко.

— Как бы это тебе объяснить, дубина ты эдакая… — И он провел рукой по лицу, стараясь вспомнить итальянские слова. — Ты знаешь, что такое страх? Ну, по-вашему, значит «paruta».

— А, paruta.

Спутник, обрадованный, что нашел нужное слово, улыбнулся и еще раз повторил неправильно:

— Да, да, paruta.

Контрабандисты шли среди каких-то деревьев, переходили через неширокие каналы и наконец подошли к холму, у подножия которого стоял крепкий каменный дом. Здесь маленький караван остановился. Какой-то человек вышел им навстречу. Он ощупал груз и приказал:

— Вносите в дом по одному мешку. Там я проверю. А вы, — обратился он к Бошко и Ахмеду, — садитесь и ждите, пока я осмотрю весь товар. Потом нагрузим на лошадей наши мешки и доставим к шлюпке.

— Чего ты с ним толкуешь? — заметил один из контрабандистов. — Он по-нашему ни бе ни ме.

Тогда усатый спутник Бошко на ломаном итальянском языке и с помощью мимики и жестов объяснил ему, что он должен делать.

— Bene, signore,[8] — сказал Бошко и кивнул.

— Какой я тебе к черту синьор, мякинная твоя башка. Я такой же слуга, как и ты. Только ты на море, я на суше. Надо ведь чем-то жить.

Бошко сделал вид, что не понял. И повторил:

— Bene, signore.

Потом юноше пришлось немало потрудиться, чтобы узнать у усатого контрабандиста, здесь ли сейчас хозяин, владелец товара, который они должны переправить на шхуну.

— Нет, нет, хозяин, padron, сюда не приходит. Его нога никогда сюда не ступала. Будет он марать руки! Хозяева сидят себе дома, а мы за них делаем черную работу, провозим контрабанду. Ты меня понимаешь? Если нас накроют, хозяин всегда отопрется, что, мол, про то и слыхом не слыхал. Платят нам сдельно, мы не в обиде, но опять же главный барыш загребает он. Видишь этот дом? Его в народе прозвали «воровским притоном». Оно и понятно. Ведь и слепому видно, какие тут дела творятся. Большие барыши принес он многим. На те самые барыши господа и понастроили себе дворцы. Только я еще ни разу не слыхал, чтоб дворцы эти называли притонами. Да и разве посмеет простой смертный так сказать, если в те дворцы заходит сам наместник, епископ и другие господа. Они там кутят, режутся в карты, веселятся, куда как хорошо проводят время. Вольно им веселиться, если они захватили всю плодородную землю. Обрабатывают се крестьяне за кусок кукурузной лепешки, бутылку масла и глоток вина. А мы, сам видишь, чем занимаемся. Да уж лучше это, чем с голоду околеть. Ну и болван я. Чего это я так разговорился, когда ты ни слова не понимаешь.

Курс — Анкона

Над Будвой взошла луна. Капитан был на палубе. Он медленно прошелся от кормы до бака, всматриваясь в море, берег и уснувший городок. Бывалый моряк, он взглянул на барометр, посмотрел на звезды. Легкий ветерок поглаживал его по лицу, относя в сторону дым из трубки. Сняв шляпу, он провел рукой по густым волосам и снова надел ее. Так он делал всегда, когда старался предугадать направление ветра или волновался за исход задуманного дела. Сейчас он очень опасался, что силы небесные восстанут против них, так как в августе Адриатика испокон веку преподносила морякам неприятные сюрпризы. Однако распоряжения его звучали по-прежнему четко и уверенно, и это придавало бодрости экипажу. Выполняя команды капитана, матросы поставили парус, который чуть полоскался на слабом ветру, и подняли якорь. Стоя рядом с рулевым, капитан с удовольствием наблюдал за четкими и слаженными действиями подчиненных, обучению которых он уделял немало времени. Не успели моряки поднять якорь, как легкий ветерок, едва коснувшись большого паруса, стал понемногу относить шхуну в сторону. Но и этого было достаточно, чтоб парусник заскользил по водной глади. Вскоре он оставил за собой Будву и приблизился к пляжу Яз. Тем временем занялась заря, и теперь даже невооруженным глазом можно было видеть изрезанный берег. Капитан навел на него подзорную трубу. Навстречу им шла шлюпка. Он узнал свой баркас и приказал рулевому развернуть судно в сторону берега. Парус было заколыхался, но матросы быстро опустили его. Шхуна некоторое время еще скользила по поверхности моря и наконец стала.

Стоя на корме, капитан спокойно смотрел на приближавшийся баркас. Но за этим кажущимся спокойствием таились возраставшая тревога и страх. Вдруг сделка не состоялась? Вдруг их план провалился? На контрабандистов никогда нельзя положиться. Такой народ, всегда норовят надуть и облапошить друг друга. Каждая минута для него растягивалась в часы. Наконец баркас подошел к паруснику. Матросы бросили канат и осторожно подтянули его к борту.

— Как дела? — спросил капитан.

— Все в порядке, — ответил Бошко.

Матросы быстро перебросили на палубу мешки, подняли на корму баркас и в мгновение ока поставили все паруса — два больших и три маленьких на баке. Когда ветер наполнил их, капитан рассчитал курс и скомандовал:

— Курс на Анкону.

Драгоценный груз был уже в трюме. Все шло как по маслу. На контрабандном товаре капитан заработает немалые деньги.

— Молодец. Ты отлично справился с делом, — сказал капитан, похлопав Бошко по плечу, и ушел к себе в каюту.

Бошко не хотелось спать. Прислонившись к борту, он смотрел на берег, на свой родной берег, по которому только что впервые в жизни ступала его нога. Сердце защемило от досады на самого себя — упустил такую возможность остаться на родине. Будь Бошко один, без Ахмеда, капитан никогда бы его больше не увидел. Бежать с Ахмедом нельзя, ведь он говорит только по-арабски. Если б их случайно поймали, то наверняка приняли бы за пиратов. И оба оказались бы за решеткой. Бежать одному — значит обречь Ахмеда на верную смерть. Да и сам Бошко ежеминутно подвергался бы смертельной опасности: капитан поднимет на ноги береговую стражу. Стражники в два счета схватят бежавшего матроса, а здешние судьи постараются приписать ему и кражу, и множество других грехов. Ему ни за что не выкрутиться. От этих мыслей сердце Бошко мучительно сжалось и заныло. Как бежать, если у него нет никаких доказательств, никакой бумаги, из которой бы явствовало, кто он такой на самом деле. На слово ему не поверят — ведь здесь его никто не знает. И юноша решил терпеливо ждать удобного случая…

Разговор с глазу на глаз

Капитан сидел в своей каюте и подсчитывал, какой барыш принесет ему товар, который он везет в Анкону. Цифра получилась внушительная. Если так пойдет и дальше, кошелек его разбухнет от золотых. Правда, сейчас ему помог Бошко. Возьмется ли он второй раз за столь рискованное поручение? Капитан ничуть не жалел, что взял его на судно. Он даже рад был, что сумел оценить способного и надежного юношу. Именно такие ему и нужны. Пошли он кого-нибудь еще, кто знает, чем бы все закончилось: другим членам экипажа он не доверял. Бывали случаи, когда матросы бежали с парусника вместе с товаром как раз в тот момент, когда капитан меньше всего этого ожидал. Бошко был совсем иным. Капитан присматривался к нему с первого дня. Бошко ни с кем из матросов не дружил, ему претили их грубые шутки, да и сам он никогда не сквернословил. А среди матросов это редкость. Поэтому капитану захотелось разузнать о нем побольше. Чей он, откуда? Может быть, он внебрачный сын какого-нибудь знатного человека: капитана, графа, купца, священника или офицера с венецианской галеры? Таких внебрачных детей в Венеции предостаточно. Но тогда откуда Бошко так хорошо знает морское дело, прекрасно считает, легко ориентируется по звездам и по компасу? «Если к этому добавить, — размышлял капитан, — его благородную манеру держать себя, твердость характера и ясный взгляд, а также знание наизусть множества молитв, то следует предположить, что он жил и вырос среди образованных людей». Капитан решил поговорить с ним с глазу на глаз. Выйдя на палубу, он с удивлением увидел, что Бошко еще стоит, прислонившись к борту, и смотрит куда-то вдаль.

— Бошко, почему ты не спишь?

— Не спится, синьор капитан.

— Неужели не устал?

— Нет.

— Но ведь со вчерашнего дня ты не смыкал глаз.

— Да, но мне все равно не хочется спать.

— Ну коли так, пойдем со мной в каюту. Поговорим немного. Я хочу кое о чем тебя спросить.

Спустившись в каюту, капитан продолжил свои расспросы.

— Видишь ли, — начал он, — я наблюдаю за тобой с первого дня. Ты не такой, как остальные матросы. Вот я и решил помочь тебе. Ты хорошо справляешься со своими обязанностями. Но при этом какой-то унылый, невеселый, подавленный, задумчивый. Похоже, тебя гнетет и мучает какая-то тайна, и оттого мысли твои всегда где-то далеко… Скажи мне, кто твой отец?

— Лучше не спрашивайте меня об этом, синьор капитан, прошу вас.

— Расскажи мне о своей жизни, — настаивал капитан. — У человека всегда становится легче на душе, когда он с кем-нибудь поделится своей болью и печалью. Соберись с духом и доверься мне.

И Бошко стал рассказывать, начиная с того дня, как он себя помнит. Когда он дошел до поездки в Верону вместе с Джорджо, капитан внезапно его прервал:

— Да будет тебе известно, что я знаком с этим Джорджо. Ведь если я внимательно слушал тебя, Джорджо — сын веронского купца, не так ли?

— Да.

— Конечно, это он, сын моего доброго друга! О боже, мир тесен! Я помню Джорджо еще ребенком. В юности, когда я даже и не помышлял, что буду моряком, я часто бывал у них. Но с того дня, когда отец взял меня с собой в плавание, я никогда больше не был в Вероне. Четыре года назад я узнал от одного венецианского купца, что Джорджо офицер на военном судне. Думается мне, он старше тебя не намного.

— Года на три.

— Какая досада, что я не поговорил с тобой раньше. Видишь, как оно в жизни бывает…

— А у вас, синьор капитан, есть семья?

— Есть. Я тебя с ней познакомлю. Вот сбудем в Анконе товар, возьмем новый груз и сразу пойдем в Венецию. Так что, веселей, Бошко!

С этими словами они расстались.

Длинная история

Солнце стояло в зените, когда парусник капитана Франческо бросил якорь в Венеции. Капитан был в самом прекрасном расположении духа. Дела его шли как нельзя лучше. В Анконе он выгодно сбыл свой груз, заполнил трюмы другим товаром и привез его в Венецию. Ровно через полчаса после того, как его парусник встал на якорь в Венеции, капитан приказал спустить на воду небольшую шлюпку и позвал Бошко в свою каюту.

— Слушай, Бошко, сейчас я доложу в Управлении порта о нашем прибытии, а заодно разузнаю, как и почем идет товар, который мы взяли на борт в Анконе. Если не удастся сбыть его здесь, то остаток мы переправим в Падую. Там есть купцы из разных краев, даже из твоей Боки.

— Мои земляки?

— Да, твои земляки держат в Падуе лавки. Иные там осели, обзавелись семьями. Смотрю я на тебя и думаю, что скоро мы попируем на твоей свадьбе.

— Но, синьор капитан, мне еще рано жениться.

— Почему?

— Как я могу жениться, если у меня нет даже справки о том, кто я такой. Все мои документы на дне морском.

— Не печалься. Я помогу тебе выправить документы. Кое-кто из моих друзей состоит на службе у дожа. Так что мне выдадут любую справку, какую я только пожелаю. Для соблюдения формальностей я буду одним из свидетелей. Капитан — свидетель. Этого вполне достаточно. Впрочем, может быть, в Падуе есть кто-нибудь, кто знал твоего отца. В крайнем случае, если понадобится, обратимся за справкой к венецианскому наместнику в Которе. Там видно будет. Сейчас я спешу на берег. Я взял бы и тебя с собой, но, думаю, тебе лучше побыть на шхуне, пока я разузнаю все и получу для тебя хотя бы временное удостоверение. Тогда мы сможем всюду бывать вместе. Здесь мы простоим пару месяцев. Я истосковался по семье. К нашему возвращению из Падуи, думаю, все будет в порядке…

Под вечер капитан вернулся на шхуну в отличном настроении. Едва ступив на палубу, он позвал Бошко в свою каюту.

— Я все устроил с помощью друзей.

— Что именно, синьор?

— Получил бумагу, на которой черным по белому написано, кто ты и что.

— Но вы не знаете моей фамилии.

— Ерунда! К твоему имени я прибавил свою фамилию. Это, разумеется, на время, пока из Котора не придет подтверждение о том, что твоя семья действительно родом из Боки.

— Бока большая. Котор — это главный город, а вокруг множество сел. Мое село называется Жаница. Там мой дом, то есть дом моего покойного отца.

— Не волнуйся, все образуется. А сейчас ужинай и ложись спать. У тебя усталый вид.

Бошко лег вместе с матросами, но заснуть никак не мог. Его взволновал разговор с капитаном, который, видно, и вправду его полюбил. Они вместе поедут в Падую, там он будет желанным гостем в семье капитана. А потом… Но Бошко не додумал свою мысль — его сморил наконец сладкий сон.

Разбудили Бошко громкие голоса. Это матросы рассказывали друг другу свои сновидения. Одному приснились отец с матерью, другому — любимая девушка, на кого-то напал во сне неизвестный зверь. Бошко наспех оделся и выбежал на палубу.

— Капитан еще здесь? — спросил он попавшегося ему навстречу матроса.

— Да, он собирается в Управление.

Бошко вихрем помчался по палубе, кубарем слетел вниз по трапу и, остановившись перед каютой капитана, постучался.

— Войдите, — донесся голос капитана.

Бошко открыл дверь и вошел.

— Доброе утро, Бошко, как спал?

— Хорошо, синьор капитан…

— Вижу, ты хочешь меня о чем-то спросить?

— Не спросить, а попросить.

— Слушаю тебя.

— Можно, я вас отвезу на берег?

— Конечно. Приготовь шлюпку. Со мной тебе нечего опасаться. Ни наушники, ни шпики, ни стражники не посмеют даже косо взглянуть на тебя. Вот увидишь: скоро и твое лицо озарит улыбка. Ступай и скажи вахтенному, что сегодня ты меня повезешь в Управление.

Когда капитан вышел на палубу, Бошко уже поджидал его в шлюпке.

Через десять минут они пристали к берегу. Капитан отправился по своим делам, Бошко остался в шлюпке. Мимо проходили и моряки, и жители Венеции, и чужестранцы. Слышалась разноязычная речь. Но Бошко никого не видел и не слышал. Глубоко задумавшись, сидел он в шлюпке и даже не заметил, как подле него остановились два моряка. Один из них крикнул по-итальянски:

— Эй, парень, перевези нас!

— Не могу, я жду капитана.

У моряка с досады вырвалось крепкое словцо на чистейшем сербском языке.

— Что ты сказал, дружище? — спросил Бошко по-сербски.

— То, что ты слышал, — ответил матрос. И вдруг вытаращил от удивления глаза. А потом восхищенно воскликнул:

— Да ты, парень, никак, наш. Ты ведь, черт побери, говорил по-нашенски?

— Откуда будешь? — спросил Бошко второй моряк.

— Из Боки. А вы?

— Мы тоже, браток, из Боки.

Вопросы посыпались градом. Так уж исстари повелось. Стоит землякам встретиться на чужбине, как тут же начинаются расспросы. Все-то им хочется узнать разом. Но в одну минуту всего не расскажешь.

— Тут поблизости есть один трактир. Пойдем посидим, как подобает морякам. Не здесь же нам разговаривать… — предложил один из матросов.

— Не могу, я должен ждать капитана.

— Он итальянец?

— Да.

— Откуда?

— Из Падуи.

— Значит, ты служишь на его шхуне?

— Да.

— Как же ты к нему попал?

— Это длинная история.

— А коли длинная, пойдем с нами, там за чаркой ты нам ее и расскажешь.

— Сейчас не могу. Вот если завтра…

— Поздно, парень. Завтра мы будем далеко от Венеции.

— А вы с какого корабля?

— Мы не с корабля, а с фелюги.

Тут Бошко внезапно озарила мысль.

— Возьмите меня в Боку. У меня есть цехины, я вам хорошо заплачу.

— Ладно, подумаем. Только ты, брат, не шельмуй, выкладывай нам свою историю. Значит, натворил бед и хочешь смыться. Такой молодой, а уже…

— Клянусь, ничего я не натворил.

— Почему ты тогда такой мрачный?

— Просто мне совестно перед капитаном.

— Ну так скажи ему прямо! Найдет он в Венеции себе матроса. Не цепью же ты к нему прикован.

— Не могу. Он был так добр ко мне. Как я буду смотреть ему в глаза? Сгорю от стыда. Лучше бежать.

— Слушай, браток, — обратился моряк к своему приятелю, — что нам делать с этим парнем?

— Похоже, он не врет. Давай возьмем его на фелюгу, а там будь что будет.

— Ладно, только как?

— Очень просто. На этой самой шлюпке доставим его на фелюгу, а сами тем же порядком вернемся сюда и привяжем шлюпку. Где сейчас твой капитан?

— В Управлении.

— Там он долго пробудет. Успеем обернуться.

Через несколько минут они подошли к фелюге, которая стояла на якоре у самого выхода из гавани.

— Где шкипер? — спросил один из матросов у вахтенного.

— В городе. Провизию закупает, да и дела там кое-какие остались. Видно, не скоро вернется.

— Этого парня, братцы, мы отвезем в Боку. Он наш. Хочет сбежать с итальянского судна. Надо ему помочь.

— Откуда он? Откуда ты будешь?

— Из Жаницы.

— Небось набедокурил? Может, убил кого?

— Нет.

— Тогда украл?

— Нет.

— Почему же ты хочешь сбежать, щучий сын? От кого скрываешься?

— Это длинная история.

— Нам он то же самое ответил. Но мне все одно кажется, что он добрый малый. Возьмем его, а?

— Ладно, оставайся на судне. Залезай под бак и носу оттуда не высовывай.

— Мы подгоним шлюпку туда, где ее взяли, пусть она порожняя дожидается хозяина.

— Видать, ты, парень, гол как сокол.

— Верно. Но у меня есть несколько цехинов.

— Это уже кое-что.

Большой шутник

Наконец прибыл шкипер. Он перебросил из лодки на фелюгу мешок с провизией, а трое матросов осторожно перетащили бочку с водой.

— Какие новости, ребята? — спросил он.

— Никаких. Что у тебя?

— Сделал все дела. Этот вот мешочек набит почтой для наместника, купцов, для графа и для епископа. Сейчас мы хорошенько подкрепимся и в путь. Что нам здесь делать? Чего сидеть тут до утра? И ветерок сейчас подходящий. Если он не утихнет, мы к утру с божьей помощью будем возле Пулы.

Как решили, так и сделали. Быстро перекусили, матросы подняли малый парус и взяли курс на Пулу. Пока другие работали, шкипер рассказывал, кого он встретил в Венеции, с кем и о чем разговаривал. Наконец он сказал:

— Ну и набегался я. Пойду-ка сосну часок-другой под баком.

— Нет, капитан. Под баком уже спит один человек.

— Что за человек? Откуда он взялся?

— Да с виду вроде человек, как и все мы.

— Кто он такой?

— Говорит, из Боки. А остальное, по его словам, «длинная история».

— Ага, «история». Значит, бежит от закона. Как вы не подумали об этом?

— Может, он в чем и виноват, да только вряд ли. Пожалели мы его.

— А ну-ка, дайте мне взглянуть на этого человека. Эй, Длинная история, выходи!

Бошко, лежа под баком, слышал весь разговор. Когда его позвали, он не мешкая поднялся наверх. Шкипер, ожидавший увидеть какого-нибудь усатого и бородатого детину, опешил от удивления, когда перед ним предстал безбородый юнец.

— Так это он и есть?! Кто тебя преследует; чучело гороховое?

— Никто!

— Чего же ты тогда скрываешься? От кого бежишь?

— Это длинная история, господин капитан.

Раздался взрыв хохота.

— Э, браток, да ты, оказывается, большой шутник, — сказал шкипер. И тут же добавил, обращаясь к матросам: — Ну-ка, весла в руки, хватит бить баклуши.

Когда Венеция осталась далеко позади, гребцы перестали грести. Теперь можно было и передохнуть. Попутный ветер гнал их к Пуле. Кто-то запел. Шкипер и тот повеселел.

— Эй, парень, как ты думаешь, где мы сейчас находимся? — спросил он Бошко.

— Жаль, что у вас нет компаса, не то я бы вам сразу сказал. Хотя местонахождение судна и его курс можно определить и по звездам.

— Поглядите-ка на этого всезнайку. Рассуждает, будто он капитан дальнего плавания.

— Если мне повезет, то обязательно стану капитаном.

— Уж не отец ли научил тебя этой премудрости?

— Да, отец. Не верите?

— Не лезь в бутылку. Нам с тобой ссориться ни к чему.

— Я и не думаю ссориться. Просто обидно, что вы мне не верите.

— Как я могу тебе верить, шутник ты эдакий, ежели знаком с тобой каких-нибудь полчаса. Много бродяг бродит по свету. Должен я наконец знать, с кем имею дело. Как ты попал в Венецию?

— Я же говорил, что это длинная история.

— Времени у нас хоть отбавляй. До Боки успеешь закончить и самую длинную.

Подгоняемая попутным ветром, фелюга, покачиваясь на волнах, шла в сторону Пулы, а Бошко говорил и говорил. Начал он свой рассказ так:

— Наша семья жила на шхуне моего отца. На ней мы — я и моя покойная сестра — родились, на ней сделали первые свои шаги.

— А у вас был дом в Боке?

— Да, в Жанице. Небольшой каменный дом и немного земли. Слишком мало, чтоб прокормить семью. Пришлось моему отцу переселиться на море.

— Где он сейчас?

Бошко молча опустил голову. Совладав с волнением, он продолжил свой рассказ…

Родной край

Через несколько дней спокойного и благополучного плавания фелюга вошла в Которскую бухту. У гребцов и у Бошко словно бы гора с плеч свалилась, когда они приблизились к Острому мысу, как называют моряки длинный, далеко выдающийся в море полуостров у входа в залив. Несколько дней и ночей матросы сменяли друг друга на веслах. Бошко помогал им по мере сил, хотя ни шкипер, ни члены команды не просили его о помощи. На ладонях его даже появились мозоли. Но он не мог сидеть сложа руки, когда другие работали. И греб наравне со всеми. Зато матросы давали ему поспать вволю. Перед самым Острым мысом к нему подошел один из них и взял у него весло.

— Любуйся на родной берег. Через несколько часов будешь дома.

Всякий, кто честно и в поте лица зарабатывает хлеб, хорошо понимает чувства такого же, как и он, человека. Матрос, заменивший Бошко, знал, что значит вернуться на родину.

От Острого мыса фелюга направилась в маленькую бухту, на берегу которой раскинулось небольшое село Жаница. Несколько домов буквально утопали в зелени оливковых и лавровых рощ, смоковниц, апельсиновых и других деревьев. Каменные дома, разбросанные на склонах ближнего холма Обосника, будто выросли из земли вместе с травой, кустарником и ветвистыми деревьями. То открываясь взору, то исчезая в буйной зелени, они словно старались спрятаться от посторонних взглядов.

Бошко стоял у борта. Глаза его перебегали с одного на другое, не зная, на чем дольше задержаться: прямо перед ним лежало село Жаница; вдали, как бы поднимаясь из моря, высился город Херцегнови, окруженный скалистыми горами; ярко синело море, подернутое легкой зыбью; над скалами кружили чайки, отыскивая свои гнезда, а единственное игривое облачко на лазурном небе делало его еще милее и краше…

Взгляд Бошко упал на скалистый островок, вернее, на торчащую из воды большую скалу.

— Вон, гляди, это Большая Жаница, — шепнул ему стоявший рядом моряк. — Здесь только чайки вьют гнезда. А там, за теми деревьями, скрывается твое родное село.

Фелюга пристала к маленькому каменному молу. Бошко все время стоял как зачарованный. И только глаза выдавали его сильное волнение. Моряки тоже стояли в полном молчании. Они понимали, что значит в шестнадцать лет впервые увидеть родной край. И не хотели тревожить своего юного спутника.

Крепкие рукопожатия мозолистых рук говорят больше, чем море слов. Попрощавшись с гребцами, Бошко обратился к шкиперу фелюги:

— Простите, господин капитан, сколько я вам должен?..

— Ни слова об этом, — рассердился тот. — Я был бы последним негодяем, если б взял с тебя хоть один медяк. Ты нам помогал…

Бошко долго стоял на молу, провожая глазами фелюгу, удалявшуюся в сторону Котора. Когда она превратилась в маленькую точку, он повернулся и пошел к домам, которые заметил еще с палубы.

Вокруг тишина. Нигде ни души. Одни только ящерицы да птицы попадались ему на пути. Птицы пели прямо на земле, но при его приближении они мгновенно вспархивали на ближайшее дерево. Бошко шел и думал: «Где же люди? Куда все подевались?»

Бошко никогда не был в этом краю и не знал здешних нравов и обычаев. Иначе представлял он себе первое свидание с родиной. Не знал он, что люди здесь не спешат навстречу незнакомцам. Жизнь научила их с подозрением относиться к чужакам. Сколько раз, бывало, пираты высаживались на берег и отбирали у них все, что могли унести, а зачастую и убивали.

Немногочисленные жители Жаницы видели, как подошла к молу фелюга, и сразу попрятались, кто куда. Вдруг это пираты или разбойники? Но когда фелюга продолжила свой путь, оставив на берегу молодого моряка, у них разом отлегло от сердца.

Едва Бошко приблизился к первому дому, как из-за оливкового дерева вышел пожилой крестьянин и сказал:

— Бог в помощь, добрый человек!

— Благодарствуйте, — ответил Бошко.

— Да ты, никак, чего-то ищешь? — спросил крестьянин, подходя к нему поближе.

— Да, ищу. Ищу свой дом.

— Свой дом? Ты чей же будешь?

— Я Бошко, сын покойного Марко Перо Ивова.

— Что ты сказал? Сын Марко Перо Ивова?

— Я здесь впервые. Не покажешь ли мне наш дом?

— Покажу, да только с тяжелым сердцем. Идем.

Они медленно пошли рядом. Бошко с любопытством оглядывался по сторонам, спутник его был угрюм и мрачен. По пути к ним присоединились и другие крестьяне. Шли молча. Собаки и те не лаяли и тихо сходили с дороги. Миновали один дом, чуть поодаль от него стоял другой — без крыши, без дверей и окон, с почерневшими от дыма и огня стенами.

— Вот твой дом.

— Кто это сделал?

— Разбойники, пираты. Со злости, что здесь нечего было взять, выломали дверь и подожгли дом. У нас забрали все, что им приглянулось, да еще и убили кое-кого. Женщины, к счастью, вовремя ушли в горы. Не дай-то бог тебе увидеть этих убийц и извергов.

Траурный перезвон

Приезд Бошко в родной край обрадовал местных жителей от Острого мыса до самого Котора. Но печальная весть, которую он привез, потрясла их до глубины души. В каждом доме на побережье и в окрестных горах этого тихого залива оплакивали его погибших родных. Непременный спутник подобных вестей — траурный перезвон. Во всех церквах — и православных, и католических — звонили в колокола. Общие беды и невзгоды сплотили здешних жителей, научили их стоять друг за друга, даже если они придерживались разной веры.

Весть о гибели бокельского парусника дошла даже до дворцов и графских вилл. Венецианский наместник, эта ловкая и длинная рука венецианского дожа, явился на панихиду в Которский собор. Однако за его наигранной скорбью и подавленностью скрывались мысли о том, как несчастье людей обратить на пользу себе и тем, кому он верно служит и кто ему за это хорошо платит. Он думал, каким образом из Бошко, единственного, оставшегося в живых с затонувшего парусника, сделать человека, полезного для Венецианской республики. Простые же люди искренне желали помочь Бошко. Они собрали совет, который решал, что бы такое для него сделать.

Прошло пять дней и пять тягостных ночей с тех пор, как Бошко прибыл в Жаницу. Днем он сидел на пороге полусгоревшего дома и думал одну и ту же думу — как ему дальше жить! Односельчане приносили ему еду и питье. Иные пытались завести с ним разговор, но он всякий раз отвечал:

— Спасибо вам, братья. Если у меня когда-нибудь будет возможность, я отблагодарю вас за все, что вы для меня сделали. А сейчас оставьте меня, я сам справлюсь со своей бедой.

На шестой день в Жаницу вошел шестивесельный баркас. Гребцы привязали баркас и направились в селение. Возле сгоревшего дома Бошко, который он хотел сам отстроить заново, они остановились. Вскоре сюда сбежались немногочисленные жители Жаницы.

Увидев незнакомых людей, Бошко встал. В его глазах словно застыл немой вопрос. Но никто не решался заговорить первым: трудно было найти слова, которые поддержали бы юношу, на чью долю выпало столько бед и страданий. Бокели молча смотрели на Бошко и думали о его нелегкой судьбе. Но как ни велика была его печаль, не может она длиться вечно. Наконец старший из прибывших на баркасе, собравшись с духом, заговорил:

— Бошко, мы прибыли из Пераста, затем чтоб тебе помочь. Марко Мартинович шлет тебе привет и приглашает в свою мореходную школу в Перасте — будешь учиться на капитана. Таково его желание и желание всех добрых людей нашего края. Ты согласен?

— Конечно, согласен. Спасибо.

ПАРУСА ИСТОРИИ НАД КОТОРСКИМ ЗАЛИВОМ