Гнездо Горной Королевы

XXII

Не могу сказать, чтобы у нас отваливались ноги, когда мы устало подгребали к Гнезду, возвращаясь из своего последнего набега, за время которого обчистили, кажется, всех демонов, какие только водятся на свете. Второй такой самозабвенной фуги с вариациями на тему грабежа мне, думается, не сыграть уже никогда в жизни.

С момента нашего вылета из Гнезда в арьергарде армии Молодой Королевы прошло около двух месяцев, как мы прикинули впоследствии. Но в тот момент мы знали лишь одно: интервал, проведенный нами в подземном мире, складывался из последовательности маленьких вечностей, каждая из которых пряталась внутри следующей, наподобие тех хитрых коробочек, что изготовляют искусные ремесленники Минускулона.

Нет, ноги у нас определенно не отваливались. Но все прочие части тела, до последней жилки, ломило немилосердно. Ибо мы были нагружены до крайнего предела, который только позволяло Снадобье. С наших поясов свисали сплетенные из прочной пеньковой веревки сети с мелкими ячейками. Их так и распирало от награбленной в царстве демонов добычи, по весу в десять раз превосходившей нас самих. Думаю, больше всего мы походили на две стрелы грузовых подъемников, с которых, наподобие маятников, свисали тюки инфернального добра.

Лететь с таким грузом было так же тяжело, как и плыть, да притом плыть, добавлю, в ледяной воде, которая вытягивает из тела последние капли тепла, ибо и наши собственные силы, и подъемная мощь Снадобья иссякали с ужасающей скоростью. Отдохнуть можно было, лишь повторно умастив конечности очередной щедрой порцией Снадобья. Каждый раз, когда мы проделывали эту операцию, продвигаться вперед становилось немного легче, и тогда мы ненадолго переводили дух.

Но наш вес постоянно тянул нас книзу, и много Снадобья уходило просто на то, чтобы не упасть на землю, вне зависимости от того, висели мы в воздухе или плыли сквозь него. Поэтому передышки мы старались сокращать до предела, а в остальное время пыхтели как могли, приберегая Снадобье до того момента, когда окончательно выбьемся из сил. Лига за лигой мы пробирались сквозь рубиновую мглу, кряхтя и напрягая и без того одеревеневшие мышцы, цепляясь за тающий в руках воздух, точно две мартышки, которые упорно ползут по милям невидимых лиан.

Все это нисколько не походило на расхожие представления о полете. Как ясно вспоминал я в минуты самого тяжкого труда то самозабвенное ликование, от которого быстрее забилось мое сердце, когда мы впервые поднялись в воздух подле похороненной в камне лапы Омфалодона. С тех самых пор ничего похожего мы не испытывали.

И вот впереди, не слишком далеко от нас, снова возникли корни хребта Сломанной Оси; мы даже различали некое отливавшее красным пятнышко тьмы, которое вполне могло оказаться входом в наше Гнездо.

Но нас, меня и Барнара, переполняла такая неудержимая злоба друг на друга, что мы, можно сказать, и не обратили внимания на знак конца пути, замаячивший в отдалении. Я и самих гор практически не видел, поскольку скотское, несдвигаемое упрямство бывшего друга стеной стояло у меня перед глазами. И об эту стену я колотился лбом уже несколько недель подряд.

– О Кодексе Корсирена говорить не буду, – убеждал я его. – Давай забудем о том факте, что, по единодушному мнению посвященных, именно в Кодексе Корсирена находится Звездная Лестница. Ну да пусть ее, эту Звездную Лестницу, как я уже сказал! Нам нет нужды бродить по Галактическим Тропам, равно как и незачем лезть на Мельницу Времени, раскаленные добела жернова которой перемалывают Вечность и где поднаторевший в своем ремесле вор может зачерпнуть лишних годков голыми руками…

Но бог с ними со всеми, как я уже сказал, – быть может, все это ничего не стоящие пустяки. Давай лучше поговорим о другом томе, который, как и Кодекс, находится в библиотеке Мхурдааля. Давай сосредоточим все наши помыслы на одной-единственной книге: «Карманном справочнике Гапидамноса». Именно в нем Дастардостенс записал заклинание, вызывающее Золотоносную Чуму.

Ты только взвесь вместе со мной эту возможность, хотя бы на одно мгновение, Барнар, пожалуйста! Нарисуй в своем воображении такую картину. Целый город, громадный притом, поражен Золотоносной Чумой. Болезнь сваливает всех до единого жителей в считанные часы! Ни один мужчина, ни одна женщина не устояли перед тяжким недугом, все слегли в лихорадке и, беспомощные, потеют золотом! Крохотные самородки бусинками выступают из их пор! И так они лежат день за днем, роняя яркие золотистые крупинки на простыни, пока доски кроватей под ними не застонут от тяжести! А теперь вообрази, как мы ходим с каким-нибудь достойным доверия компаньоном от одной постели к другой и набиваем кошельки, сумки, мешки чистейшим золотом, помогая почтенным гражданам и заодно прибирая к рукам золотой выпот всего городского сообщества. Подсчитать невозможно, какой доход способна принести всего одна эпидемия! А больные выздоравливают и встают себе с постелей как ни в чем ни бывало, правда голодные и отощавшие, через каких-то три дня. Такая вот благодетельная форма грабежа, да к тому же прибыльная до умопомрачения!

Барнар, при всем моем уважении, я просто настаиваю, чтобы ты еще раз как следует подумал о том, какое богатство ты столь безапелляционно отвергаешь! Разумеется, вызвать Золотоносную Чуму дорогого стоит, охотно признаю. Ее переносит только ветер, и, следовательно, нам придется нанять ведьму, которая высвистит для нас подходящий воздушный поток из Хараканских Холмов, что на острове Хагия. Но, раз начавшись…

– Прекрати, Ниффт! Уймешься ты наконец? У меня уже зубы сводит от одного звука твоего голоса! Избавь меня от необходимости выслушивать твой честолюбивый бред! Выжимать золото из других – призвание всякого вора и его основное искусство. Разница между нами, похоже, в том, что я – вор на время, вор, пока я должен им быть, тогда как ты – вор до мозга последней своей ящеричьей косточки!

Мы проплывали, уже с большими усилиями, над заболоченной равниной, где вокруг красных луж росли стебли наподобие коралловых, украшенные целыми султанами из щупальцев, которые беспрестанно извивались и моргали целыми россыпями глаз. Крылатые существа – многоголосая толпа птероидных демонов – кружили над долиной, то и дело пикируя к кровянистым лужам, чтобы зачерпнуть из них своими клювами винно-красной жидкости. Из водоемов выскакивали зубастые твари и утаскивали зазевавшихся на дно. Мы поднялись повыше, чтобы избежать толчков крыльями от жаждущих демонов и не оглохнуть от гвалта, который они подняли.

– С твоей помощью, – продолжал Барнар, избегая смотреть мне в глаза, но сохраняя твердый, хотя и выдававший утомление бесконечными дискуссиями на одну и ту же тему тон, – я смогу собрать достаточно средств для приобретения семян, которые превратят всю северную Чилию, не исключая самых оголенных вершин, в один огромный лес величественных деревьев. Это совсем другое искусство, нежели воровство, Ниффт, искусство созидания, и, избирая его, я кладу конец, порываю и ставлю крест на своей связи с гильдией воров. Тем самым я делаю всему миру большой подарок. Я дарую – не краду, а дарую – Великому Мелководью вечное чудо Строевого Леса, созидающего города и выпускающего корабли в море. Щедрый дар пиломатериалов из Чилии, вновь облаченной в зеленую мантию. Этот подвиг, это широкомасштабное восстановление лесных массивов ознаменует собой начало взаимовыгодных отношений между миром и мной. А к чему привела твоя одержимость? Как хочешь, Ниффт, но я просто не могу ничего с собой поделать и вынужден признать, что ты упал в моих глазах! Да ты просто живьем горишь в огне неутолимой жадности, которая тобой овладела, причем до такой степени, что готов изменить данному слову!

Тут мое терпение лопнуло.

– Ах ты, толстокожий…

– Господа! Умоляю! Пощадите! – Острогал завопил так пронзительно, что мы вздрогнули, решив, что как-то навредили ему по случайности. – Примите уверения в моем благоговении перед вами, – продолжал он, – в моем нижайшем почтении и неизменной верности! Но, пожалуйста, прислушайтесь к моему скромному замечанию, которое я с глубочайшими извинениями вношу… Ослепленный вашими добродетелями и выдающимися достоинствами, отважусь тем не менее обратить ваше внимание на то, что, углубившись в споры о будущем, вы рискуете упустить ту пользу, которую еще можно извлечь из данного путешествия! Конечно, ваши сети уже трещат от награбленного, но как же ландшафты, открывающиеся вашему взору, как же звуки, которые их наполняют? Увлеченные своими разногласиями, разве запомните вы все эти чудеса? Вы столь многое повидали в моем мире, гораздо больше, чем видел я, даже посредством самых далеко заброшенных глазных спор. Клянусь Трещиной, где только мы ни побывали, а, господа? Я и не подозревал, что мой народ настолько многочислен! Могу ли я говорить откровенно, досточтимые мои благодетели? Боюсь, что вы уже утратили, гм, вкус к обладанию этими богатствами, погрязнув во взаимных обвинениях.

Отчаянное убожество – вот все, что я замечал, бросая взгляд вокруг, и никаких чудес. Местность под нами изменилась, теперь мы летели над прерией, населенной гигантскими трубчатыми червями, чьи реснитчатые пасти беспрестанно лобзали воздух. Крылатые паразиты наподобие нашей покойной гарпии, только более крупные и хищные, кружили над ними тучами трупных мух, то и дело камнем бросаясь вниз, стараясь проскочить мимо подвижных плотоядных ртов. Прорвавшись в нижний ярус леса червей, они присасывались к их незащищенным корням и тянули из них кровь. Примерно каждая вторая-третья гарпия погибала, перехваченная в броске и разорванная червями на части. Однако выживало вполне достаточно: повсюду корневые мускулы червей бугрились, точно бородавками, бледными матовыми гроздьями отложенных гарпиями яиц.

– Я хочу отметить, о сиятельные, – снова заговорил Острогал, одновременно встревоженный и ободренный нашим молчанием, – что вы даже не полюбовались как следует своими сокровищами. Вы не смеялись торжествующе, окуная в золото руки, вы не прыгали, не скакали и не кукарекали от восторга. Вы стали сказочно богатыми людьми, но – я пресмыкаюсь перед вами в извинениях! – такое впечатление, что вы об этом даже не знаете! Ведь эти несметные богатства радуют вас, не так ли, господа? И вы, конечно, чувствуете, что я, вне всякого сомнения, содействовал вашему обогащению? Разве моя помощь, учитывая размеры полученного вами состояния, превосходящего всякие мыслимые пределы, не была воистину безграничной?

Уразумев, к чему он клонит, я немедленно понял, что чрезвычайно раздражен и не желаю соответствовать его ожиданиям.

– О невыразимые, – продолжал тем временем распевать Острогал, – о мои спасители, мудрые, могучие и справедливые, осмелюсь ли я, будучи смиренным слугой вашим, вымолвить это слово? – друзья!

– Прошу меня простить, – прервал его я, – но я запрещаю тебе произносить это слово. Ты – демон, часть Квинтэссенции Космических Испражнений. По-моему, ты самым оскорбительным образом злоупотребляешь той снисходительностью, которую мы проявили по отношению к тебе, когда спасли твою никчемную жизнь!

– О, прошу прощения, сиятельные, я немедленно беру свои слова назад! И как только я решился посягнуть на такое, должно быть, безумие охватило меня! Но умоляю, о сиятельные, не демонстрируйте же вновь нежелания выполнить свою часть заключенного нами соглашения! Пожалуйста, не надо возвращать меня в беспощадные пасти личинок. Вспомните, как я на каждом шагу содействовал процессу вашего обогащения советом и подсказкой!

И он говорил правду. Но в тот самый момент, как назло, наше богатство казалось нам не только желанным призом, за который пришлось побороться, но и тяжким бременем, которое тянуло нас к земле, опасным грузом, сторожить который нам предстояло еще много дней и ночей, забыв про покой и сон, пока наконец мы не достигнем того места, где наши маленькие кучки добра будут в безопасности. И вдобавок ко всему нам придется быть осторожными, предельно осторожными, со Снадобьем для Полетов, как только сокровища окажутся на поверхности. Ибо если в воздухе нас заметят воры, то не успокоятся, пока не выяснят, куда мы направляемся, а выяснив, последуют, скорее всего, за нами, какую бы конечную цель мы с Барнаром ни наметили. И это обстоятельство налагало на нас еще одну тягостную ответственность.

Над прерией мы сделали очередную остановку и, топчась в воздухе, достали Снадобье. На этот раз, чтобы вновь лишь слегка коснуться ладоней и подошв смоченными в волшебном средстве кончиками пальцев, пришлось запустить их довольно глубоко в кувшин. Пока мы доберемся до поверхности, емкости опустеют наполовину. Случай хитро выманил у нас дополнительные полеты, которые мы похитили у прежних владельцев, и в результате нам осталось ровно столько, сколько позволял соскрести с когтей Омфалодона Сборщик Податей с самого начала: две чаши.

– Ты прав, демон, – ответил наконец я, – отмечая, что мы не бьемся в экстазе. И, честно говоря, никакой благодарности к тебе я не чувствую, хотя твои советы в некоторых случаях и впрямь оказывались довольно дельными, надо признать…

– О, прошу вас, не уклоняйтесь от принятого вами правильного решения, господа! Моя естественная среда обитания совсем рядом. Вон те равнины, всего в какой-то миле от пиявочных полей, чуть вправо от вашего курса. Вы только высадите меня там, и я моментально пущу корни! И мы будем в расчете! Я буду вечно благословлять вашу священную память, о мои сверкающие спасители!

Долины, о которых он говорил, и впрямь были недалеко от заросших трубчатыми червями прерий, над которыми мы все еще парили.

– Все, что ты говоришь – сплошная бесстыдная лесть, – упрекнул его я, понимая, однако, что за словом этот демон в карман не лезет.

Почуяв, что сопротивление наше слабеет, Острогал буквально взорвался уговорами, причем голос его баюкал, как концерт для флейты и гобоя.

– О, не уничтожайте меня, молю. Разве само мое бытие не подобно тончайшей резьбы хрустальному кубку, вбирающему в себя окружающий его космос? Разве не заключен во мне, как и в каждом из вас, глоток пьянящего и, о, столь быстро выдыхающегося вина жизни? Так зачем слишком пристально всматриваться в дела и свершения каждого? Все мы экскурсанты, вышедшие на яркую праздничную прогулку из тьмы небытия. Все мы проносимся, каждый по своей орбите, сквозь круговерть форм и вновь пропадаем, будто и не бывали!

Да, признаюсь честно, он нас растрогал. Одним словом, мы прониклись сочувствием к демону. Просто невероятно, к чему может привести длительное общение. Острогалу удалось затронуть в нас нужную струну: жизнь и впрямь коротка, несколько столетий в лучшем случае. Переглянувшись, мы с Барнаром обнаружили, не без удивления, что готовы уступить его мольбам.

– Ну что ж, ладно, – произнес Барнар. – Давай его сюда, Ниффт. Сгоняю быстренько туда и обратно, незачем нам обоим тратить Снадобье.

– Отлично, – согласился я. – Держи.

– О вы, образцы человеческого совершенства! – завывал обрубок. – О вы, алмазы мудрости и силы, подобные небожителям… А-йиииии!

По-видимому, усталость вкупе с недостатком времени – мы не успели привыкнуть к новому, освеженному добавочной порцией Снадобья, уровню высоты – заставила меня оступиться и выронить голову Острогала в самый момент передачи: мои пальцы разжались раньше, чем Барнар успел как следует ухватить ее. Голова камнем полетела вниз.

Демон яростно вопил, пролетая сквозь тучи гарпий, которыми, точно мухами, кишела прерия:

– Чтоб вам сгнить и зажариться, отбросы человеческие! Лучше бы вы скормили меня личинке! Теперь мне придется ждать целых три сотни лет, прежде чем мои споры… – Тут трубочный червь разинул жадную пасть и проглотил нашего демона.

Несколько смущенные, мы продолжали полет. – Есть что-то горькое в том, что с ним случилось, ведь правда? – обратился я к Барнару. – Как он любил смотреть на мир! Свидетель по призванию. А теперь ему придется провести в слепоте в три раза больше времени, чем если бы его сожрала личинка.

– Да, ирония горькая, что и говорить.

Мы продолжали плыть, а окружавшая нас тишина, казалось, кричала о нашей невысказанной обиде друг на друга. Отсутствие демона только обострило скрытую напряженность между нами. Я не удержался и бросил последний упрек:

– Никогда бы не поверил, что Барнар Рука-Молот скажет мне в один прекрасный день, что он не вор, а я, выслушав это, не поклянусь, что он лжет. Но вот ты и произнес эти слова, а я со стыдом вынужден склонить голову и подтвердить: «Воистину, он не вор!»

Барнар ничего не ответил. Далеко по левую руку от нас, точно убитое морозом дерево, голые останки когтей Омфалодона, обглоданные почти до неузнаваемости, по-прежнему доблестно сражались с живой мантией Фуражиров, которые продолжали их пожирать. Я бросил беглый взгляд на око Омфалодона. Не так давно, пролетая совсем рядом, мы увидали в его темной глубине образы, воспоминания о которых не доставляли мне никакой радости. Теперь кровавая орбита явно выражала огорчение демона по поводу того, что бывшей части его тела так недолго довелось побыть на свободе; казалось, он оплакивал свою разрушенную конечность, которая однажды пылала желанием дотянуться до солнца.

Немного погодя я произнес:

– Теперь уже недолго осталось, – имея в виду черные созвездия Гнезд, к которым мы держали путь. Но впереди нас еще ждала трудная и смертельно опасная работа: нам предстояло протащить свою добычу через Гнездо.

Это был кошмарный труд. Под сводами гигантской входной камеры мы отыскали расселину, где при помощи железных крючьев и веревок подвесили один из тюков с сокровищами. Через Гнездо мы плыли, вцепившись во второй сверток каждый со своей стороны, так что грести приходилось лишь одной рукой. Обремененные грузом драгоценностей, мы еще должны были то и дело резко менять курс, чтобы избежать столкновения с мчавшимися во всех направлениях гигантами, – работа воистину убийственная. Наша маскировочная окраска изрядно пообшоркалась о потолок, а местами и вовсе стерлась. Так, спотыкаясь и обливаясь потом, буквально на ощупь одолели мы несколько миль подземных туннелей.

Наконец мы достигли знакомой личиночной камеры, где и припрятали свои сокровища. А потом снова полетели вниз и повторили все сначала, шаг за шагом.

Когда все было сделано, мы рухнули в свои гамаки. Вообще-то, можно было бы немедленно выбраться наверх, подышать свежим воздухом, погреться на солнышке… Но мы не двигались с места. Мы ведь стали умопомрачительно богатыми людьми, а над нашими головами лежал мир, населенный ворами. Так что лучше сначала выспаться, а потом осторожно выйти наружу. По правде говоря, мы ощущали себя какими-то троглодитами, низкорослыми и скрюченными, как и подобает жителям пещер, для которых небо и солнечный свет – пугающие призраки, знакомые только по преданиям. Поэтому мы предпочли остаться под землей, где и проспали еще не знаю сколько времени в полной темноте, убаюканные непрекращающейся возней Пожирателей.