Гоббс

Глава VIII. Учение о государстве

«Человек по природе — существо государственное». Это положение «Политики» Аристотеля было отвергнуто Гоббсом в первом же опубликованном сочинении. В своей книге «О гражданине», где впервые в систематической форме трактовались вопросы о происхождении и сущности государства, Гоббс пишет: прав не Аристотель, а Макиавелли, провозгласивший в своем «Государе», что человек не является по природе способным к общественной жизни (см. 3, I, 299). Ошибочное положение о том, что человек есть общественное животное, имеет своим источником, по мнению Гоббса, поверхностное рассмотрение человеческой природы. Когда гражданское общество уже установлено, когда государство давно существует, может показаться, замечает Гоббс, что люди не в состоянии жить вне общества, что ими движет прирожденная склонность к общественной жизни.

В действительности же первоначальное состояние людей, которое существовало до возникновения государства, было состоянием ожесточенной и всеобщей войны, постоянного соперничества, жестокой конкуренции. Это состояние войны всех против всех Гоббс отнюдь не случайно назвал естественным состоянием человеческого рода. Оно является таковым, потому что соответствует эгоистической природе человека, его животному естеству. Но люди обладают не только «животными страстями». У них есть также страсти, склоняющие их к миру: страх смерти, чувство самосохранения. Главное же состоит в том, что у людей есть «естественный разум», велением которого и выступает требование мира. Это требование — первый и основной естественный закон, который предписывает людям вступить в соглашение друг с другом с целью обеспечения безопасности. Гарантией же безопасности может быть только такая общая власть, которая объединяет и сплачивает множество людей, которая обладает реальной силой, чтобы защитить людей от внешних врагов и от несправедливостей, чинимых друг другу. Короче говоря, чтобы люди жили в мире, чтобы они могли заниматься мирным трудом, необходима абсолютная власть государства — «того великого Левиафана... которому мы... обязаны своим миром и своей защитой» (3, II, 196).

Эта власть земного, а не небесного происхождения. Она возникла не по божественному установлению, а в результате общественного договора, добровольного соглашения людей. Правда, существует и другой путь образования государства. Это путь, основанный на силе и завоевании, на приобретении власти. Гоббс называет его «естественным способом происхождения государства» (3, I, 345—346). Но философ отдает предпочтение политическому государству, установленному самими людьми в своих общих интересах. В этом случае «граждане по собственному решению подчиняют себя господству одного человека или собрания людей, наделяемых верховной властью» (там же, 346).

В сосредоточении власти в руках одного человека или же собрания людей Гоббс и усматривал сущность государства. Развернутое же определение последнего, содержащееся в «Левиафане», гласит: «государство есть единое лицо (one person), ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты» (7, III, 158; 3, II, 197).

В этом определении следует обратить внимание на три момента: 1. Государство есть единое лицо[25]. Это не означает, что во главе государства должен обязательно стоять один человек. Суверенная власть может принадлежать и «собранию людей». Но в обоих случаях власть государства едина и нераздельна, она сводит волю всех граждан «в единую волю». 2. Люди, создавшие государство путем взаимного договора, не только санкционируют все его действия, но и признают себя ответственными за эти действия. 3. Верховная власть может использовать силы и средства подданных так, как сочтет это необходимым для их мира и защиты. При этом верховная власть не несет какой-либо ответственности за свои действия перед подданными и не обязана отчитываться за эти действия перед ними.

Таковы основные принципы договорной теории государства Томаса Гоббса, из которых он, верный синтетическому методу, дедуцировал все остальные положения своего учения о государстве.

Сама идея общественного договора, посредством которого граждане провозглашают установление государственной власти, предоставляя ей право управления общественной жизнью, сосредоточивая в ее руках все силы и средства, необходимые для поддержания мира и безопасности, была, несомненно, прогрессивной идеей в условиях того времени. Во-первых, как уже отмечалось, эта идея противостояла концепциям божественного происхождения государства. Во-вторых, она была направлена и против теорий государства и права, которые защищали и оправдывали прерогативы королевской власти и феодальных государей вообще. И наконец, в-третьих, идея общественного договора, органически связанная с более общей теорией естественного права, согласно которой люди обладают прирожденными и неотъемлемыми правами, и прежде всего такими, как право на жизнь и личную безопасность, имела ярко выраженную демократическую направленность. Ведь государство, установленное людьми путем взаимного соглашения, рассматривалось в качестве гаранта мирной жизни граждан, было призвано защищать их от произвола и насилия. Не приходится доказывать, какое огромное значение имели подобные идеи в период разложения феодализма, в эпоху ранних буржуазных революций.

Однако эти прогрессивные принципы и положения, содержавшиеся в теориях общественного договора и естественного права, не получили полного развития в социологии Гоббса. Более того, они зачастую сознательно ограничивались философом, подвергались такому толкованию и интерпретации, которые не только притупляли их радикализм, но и приводили в отдельных случаях к консервативным и даже реакционным выводам. Причина этого нам уже известна. Это — политическая ориентация Гоббса, его колебания в период английской буржуазной революции между королевским лагерем и лагерем парламента, его неспособность встать на сторону тех сил, которые добивались углубления и развития революции по демократическому пути, т. е. в интересах народных масс, а не господствующих классов — буржуазии и нового дворянства.

Классовая ограниченность социально-политических воззрений автора «Левиафана» проявилась уже в том, что многие исследователи Гоббса называют апологией государственной власти. Государство, по его взглядам, это — великая и могучая сила, своего рода «смертный бог», безраздельно властвующий над людьми и возвышающийся над ними. И хотя люди создали эту силу для защиты своей жизни и обеспечения безопасности, т. е. в своих собственных интересах[26], она действует так, как считает нужным, и, ни в чем сама не завися от своих подданных, требует от них беспрекословного подчинения и полного послушания.

Договорная теория происхождения и сущности государства, развитая Гоббсом, не включала, а, наоборот, исключала принцип народного суверенитета, который провозглашал народ источником и конечным обладателем всякой власти. В отличие от тех радикальных представителей теории общественного договора (например, Мильтона в Англии, Руссо во Франции), которые подчеркивали первенство народа по отношению к правителям, Гоббс исходил из того, что подданные заключают договор не с сувереном, а между собой и что важнейшим следствием этого соглашения является отказ подданных от своих прав (за исключением права самозащиты) в пользу суверена и принятие ими обязательства «признавать как свои собственные все действия и суждения» носителя верховной власти (3, II, 198). Что же касается самого государства, то, обладая наивысшей возможной властью, оно «безнаказанно может делать все, что ему угодно» (3, I, 350): устанавливать законы, разрешать судебные споры граждан, налагать на них наказания, пользоваться по своему усмотрению их силами и средствами, объявлять войну и заключать мир. Наделяя государство неограниченной, абсолютной властью, Гоббс, по логике вещей, существенно ограничивал права подданных. Последние не могут, например, осуждать действия суверена или тем более его наказывать. Подданные не могут также протестовать против установлений верховной власти или же добиваться изменения формы правления (см. 3, II, 198—202). Логическим выводом из подобного антидемократического толкования демократической в своей основе договорной теории государства является положение: «Верховная власть не может быть по праву уничтожена решением тех людей, соглашением которых она была установлена» (3, I, 354).

Для оправдания абсолютной власти государства Гоббс выдвигает тезис: «Верховная власть не столь пагубна, как отсутствие ее...» (3, II, 208). Развивая его, философ утверждал, что неудобства и стеснения, проистекающие из-за неограниченной власти суверена над подданными, не идут ни в какое сравнение с бедствиями и несчастьями, сопутствующими гражданской войне, или с состоянием безвластья, когда люди не подчиняются законам и не признают над собой никакой власти, удерживающей их от грабежа и насилия (см. там же). Словом, единственной альтернативой состояния войны всех против всех служит, по Гоббсу, ничем не ограниченная государственная власть.

Интересно, что прерогативы верховной власти распространялись Гоббсом и на имущественные отношения граждан и на их духовную жизнь. Государство и только государство может предписывать те правила, которые указывают каждому человеку, какими благами он может пользоваться и какие действия он может предпринимать с целью преумножения этих благ. Государство стоит на страже частной собственности граждан, да и само существование собственности целиком зависит, по Гоббсу, от установления верховной власти, ибо до этого, в естественном состоянии, когда все люди имели право на все, ни о каком владении собственностью не могло быть и речи. Государство призвано осуществлять контроль и за умами своих подданных, следить, в частности, за тем, чтобы не получали распространение мнения и учения, противодействующие миру и согласию. С этой целью Гоббс считает не только возможным, но и необходимым введение цензуры над книгами, а также над проповедями и обращениями к народу. Не трудно догадаться, что Гоббс прежде всего имел в виду различные религиозные политические учения, которые обосновывали идею божественного происхождения государственной власти и категорически отвергали теории естественного права и общественного договора. Тем самым подрывалась, как считал Гоббс, идея абсолютной власти государства, что способствовало возникновению раздоров, создавало предпосылки для гражданской войны.

Гоббс выступает как противник теории разделения власти, согласно которой законодательная, исполнительная и судебная власти не должны совпадать. Применительно к английским условиям речь шла о разделении власти между королем, палатой лордов и палатой общин. Ссылаясь на изречение «царство, разделенное в самом себе, не может сохраниться», Гоббс доказывал, что разделение власти явилось одной из причин гражданской войны в Англии и высказывал убеждение в том, что принцип неотделимости прав верховной власти будет восстановлен в ближайшем будущем. Гоббс оказался в данном случае плохим пророком. Как известно, буржуазная политическая мысль придерживалась в дальнейшем той точки зрения, что принцип разделения власти не ослабляет, а, напротив, усиливает государственную организацию. И в самой Англии, и в других буржуазных государствах этот принцип стал одним из элементов буржуазной демократии.

Ни один политический мыслитель, начиная с Платона и Аристотеля, не обходил своим вниманием вопрос о формах государственного правления. Не мог пройти мимо этого вопроса и Гоббс. Он различает три вида государства: монархию, демократию и аристократию. К первому виду относятся государства, в которых верховная власть принадлежит одному человеку. Ко второму — государства, в которых верховная власть принадлежит собранию, где любой из граждан имеет право голоса. Этот вид государства Гоббс называет также народоправством (см. 3, II, 209). К третьему виду относятся государства, в которых верховная власть принадлежит собранию, где правом голоса обладают не все граждане, а лишь известная часть их (см. 3. I, 354; II, 209). Что касается других традиционных форм правления (тирании и олигархии), то Гоббс не считает их самостоятельными видами государства. Тирания — это та же монархия, а олигархия ничем не отличается от аристократии. Смысл этих терминов состоит, по Гоббсу, в том, что в них вкладывается порицание соответствующих форм государственного устройства. Те, кто осуждает монархию, именуют ее тиранией. Те же, кто недоволен аристократией, называют ее олигархией. На том же основании люди, несогласные с демократией, характеризуют ее как анархию, что обозначает отсутствие всякого правления. Однако последнее вообще невозможно, ибо негосударство не может быть видом государства (см. 3, 1, 355).

Стирая различия между перечисленными выше формами государственного правления (монархией и тиранией, аристократией и олигархией), подчеркивая субъективность и условность каких бы то ни было оценок политических режимов, Гоббс делал шаг назад даже по сравнению с Аристотелем. У Аристотеля классификация форм государства исходила не только из того, сколько людей находится у власти (один, немногие или большинство), но и из того, как и в чьих интересах осуществляется правление. Если правители руководствуются общественными интересами, то соответствующие формы государства являются, по Аристотелю, правильными. Там же, где правители руководствуются прежде всего собственными интересами, мы имеем дело с извращенными, неправильными формами государственного строя. Согласно же Гоббсу, неправильных форм правления вообще не существует, поскольку государство устанавливается в интересах мира и безопасности всех граждан. Английский философ как бы молчаливо исходил из того, что верховная власть в любом государстве — будь то монархия, аристократия или демократия — всегда стоит на страже общих интересов подданных, а потому последние должны принимать ее в той форме, в которой она существует, и не помышлять об изменении этой формы. И хотя, как нам известно, все эти соображения были продиктованы стремлением Гоббса избежать «раздора и смут», не допустить повторения гражданской войны, нет необходимости доказывать, что объективно он выступал против права народа свергать неугодных правителей, добиваться установления таких форм государства, которые бы не на словах, а на деле соответствовали интересам большинства населения.

Но какую из трех названных форм государственного правления предпочитает и рекомендует сам Гоббс? Этот вопрос представляет немалый интерес и позволяет с большей точностью определить социально-политическую ориентацию английского мыслителя. Решение указанного вопроса связано с определенными трудностями, поскольку сам Гоббс не давал на него однозначного ответа и не придерживался последовательно одной какой-либо точки зрения. В этой связи представляется упрощением стремление некоторых исследователей безоговорочно объявить Гоббса монархистом или же сделать его решительным сторонником абсолютной королевской власти (см. 30, 194; 71, 64). Дело в том, что, хотя Гоббс и отдает предпочтение монархии перед другими формами правления, он видит в ней лишь такое государственное устройство, которое с наибольшей полнотой отвечает его главному принципу — принципу абсолютной власти. Вопрос же о формах, или видах, государства он считает подчиненным этому принципу и допускает возможность как аристократии, так и демократии с тем непременным условием, чтобы верховная власть в этих государствах была столь же мощной, что и в монархии.

Мы уже цитировали в первой главе то место из сочинения Гоббса «О гражданине», где он развивал мысль о том, что всем разновидностям государства должна быть в равной мере приписана верховная власть. Аналогичные мысли были высказаны им и в «Левиафане». «...Верховная власть остается той же независимо от того, кому она принадлежит» (3, II, 207), — подчеркивал Гоббс. Далее он говорил, что «власть, если только она достаточно совершенна, чтобы быть в состоянии оказывать защиту подданным, одинакова во всех ее формах» (там же, 208). Гоббс как бы хотел сказать: всякая власть хороша, если она абсолютна. Он был поэтому не столько сторонник абсолютной монархии, сколько абсолютизма вообще, как такового. Монархия же в его глазах «удобнее остальных видов государства» (3, I, 296), во-первых, потому, что полнее других выражала идею абсолютной власти, и, во-вторых, потому, что была более пригодна к осуществлению той цели, во имя которой и создано государство, «а именно к водворению мира и обеспечению безопасности народа» (3, II, 211). Нельзя забывать, наконец, что всякую форму правления, в том числе и монархию, Гоббс выводит из общественного договора, хотя и считает, что этот договор носит безусловный и нерасторжимый характер и что с момента его заключения вся полнота власти передается в руки суверена.

Без учета перечисленных выше соображений нельзя понять, почему Гоббс все же порвал с роялистами в период английской буржуазной революции, почему он с одобрением относился и к индепендентской республике, и к протекторату Кромвеля. Правда, после реставрации власти Стюартов в Англии Гоббс счел необходимым в ряде сочинений выразить свою лояльность монархии. Этой же цели послужило и второе, латинское, издание «Левиафана». В нем, в частности, английское слово «commonwealth» было заменено латинскими «civitas» (государство), «civitas popularis» (народное государство) и даже словом «monarchia» (монархия). Были ли эти шаги продиктованы желанием Гоббса избежать преследований со стороны правительства Карла II, снять с себя обвинения в том, что он поддерживал в свое время республику и протекторат? Несомненно. По складу своего характера Гоббс не был способен к роли борца за свои взгляды и убеждения[27]. Не мог он стать по своему образу мыслей и жизни и таким монархоманом, какими были, например, в Англии пуританские идеологи типа Мильтона и Паркера, которые доказывали законность неповиновения и сопротивления королевской власти в случае превращения короля в тирана.

И все же выводить колебания Гоббса в вопросе об отношении к монархии вообще и монархии Стюартов в частности только из свойств его характера, из особенностей его личности было бы совершенно недостаточно. Необходимо учитывать, что Гоббсово учение о государстве само по себе утверждало законность всякой существующей власти и обязывало граждан к повиновению ей независимо от того, в какой конкретной форме эта власть была воплощена. Так что автору «Левиафана» не приходилось кривить душой, когда он в первом издании своей книги требовал признания республики, а во втором — заявлял о своей верности реставрированной монархии.

Говоря о Гоббсе как об идеологе абсолютизма, как о стороннике и пропагандисте теории абсолютной власти государства, мы не должны полагать, однако, что согласно этой теории подданные вообще лишались всякой свободы. Напротив, Гоббс считал, что свобода подданных вполне совместима с неограниченной властью суверена, если под свободой понимается не свобода от законов, а свобода делать то, что не указано в соглашениях с властью. Конкретно же речь шла о свободе купли и продажи имущества, заключения торговых сделок и договоров, выбора местожительства, образа жизни, воспитания детей и т. д. (см. 3, II, 234). Таким образом, имелись в виду не политические, гражданские свободы, а свобода владения частной собственностью, предпринимательства, что свидетельствует о том, что Гоббсу были близки и понятны интересы нового дворянства и буржуазии. Он выступал и против мелочной регламентации со стороны верховной власти личной жизни граждан, предоставляя им известные права и свободы в этой области. «Законы не должны регулировать дела людей более детально, чем того требует благо граждан и государства» (3, I, 380),— отмечал философ.

Но Гоббса все же нельзя считать идеологом буржуазной демократии. Те скромные свободы, которыми могут и должны пользоваться, по его мнению, подданные, не шли ни в какое сравнение с требованиями демократических слоев английского общества, с теми целями и задачами, которые ставили перед собой эти слои в буржуазной революции.

Рассмотрим еще один, весьма важный аспект концепции свободы, развитой Гоббсом с наибольшей полнотой в его главном социологическом и политическом сочинении. Мы имеем в виду мысль Гоббса, согласно которой подданные обладают свободой защищать свою жизнь. Эта свобода проистекает, по его мнению, из того, что существует неотчуждаемое право каждого человека «спасать себя от смерти, увечья и заточения» (3, II, 166). Поэтому в целях самозащиты все люди могут оказывать сопротивление тем, кто покушается на их жизнь или же пытается лишить их самого необходимого: пищи, воды, воздуха и т. п.

Интересно, что Гоббс считал возможным и оправданным защиту человеком своей жизни даже от тех, кто посягает на нее «на законном основании» (там же, 238), т. е. по приказу верховной власти. Но с другой стороны, он доказывал, что никто не имеет права оказывать сопротивление «мечу государства» в целях защиты другого человека (даже если тот невиновен). Это последнее соображение мотивировалось тем, что представление такого права лишило бы суверена «возможности защищать нас» и разрушило бы «саму сущность правления» (там же, 240).

Суть этих рекомендаций вполне ясна: защищайте собственную жизнь всеми доступными нам средствами, но не оказывайте помощи и содействия другим людям, если даже их жизнь в опасности и если они неповинны. Примечательно, что эгоизм и индивидуализм, которые стоят за этими рекомендациями, оправдывались ссылками на необходимость установления «внутреннего мира среди подданных» и их защиты «против общего врага» (3, II, 238).

Впрочем, Гоббс оставляет лазейку и тем многочисленным группам и слоям населения, которые с оружием в руках выступили против «законной власти» и участвовали в гражданской войне на стороне парламента. Если большая масса людей, доказывает автор «Левиафана», оказала «неправильное сопротивление верховной власти», за что каждого из них ожидает смертная казнь, то они имеют право соединиться «для взаимной помощи и защиты» (3, II, 240). Их предыдущее нарушение своего долга, продолжает Гоббс, было действительно незаконным, но последовавшее затем применение оружия в целях самозащиты не является новым незаконным актом. Как видно, и здесь Гоббс отталкивался от своего понимания естественного права, которое позволяет каждому человеку «защищать себя всеми возможными средствами» (там же, 156).

Под этим же углом зрения решается Гоббсом и вопрос о том, в каких случаях подданные освобождаются от повиновения верховной власти. Поскольку главным назначением государства является защита граждан, постольку они обязаны повиноваться ему только до тех пор, пока государство в состоянии защищать своих подданных. Когда же верховная власть в силу тех или иных причин перестает выполнять функцию защиты мира и безопасности, то подданные освобождаются от всяких обязанностей по отношению к суверену. Это может произойти в случае отречения суверена от власти, в случае, когда суверен сам становится чьим-то подданным, а также в тех случаях, когда тот или иной подданный подвергается пленению, изгнанию и т. п. (см. 3, II, 242—244).

Уподобляя государство Левиафану («который является лишь искусственным человеком, хотя и более крупным по размерам и более сильным, чем естественный человек, для охраны и защиты которого он был создан» (3, II, 47)), Гоббс подчеркивает, что всякий государственный организм может существовать только в условиях гражданского мира. Смута есть болезнь государства, а гражданская война — его смерть (там же, 48). И как опытный врачеватель, Гоббс исследует «немощи государства», выявляет причины, ведущие его к распаду и гибели. На первое место он ставит, как и следовало ожидать, «недостаточность абсолютной власти» (там же, 334), считая это главным источником внутренних междоусобий. Затем идут различные «ложные учения», противоречащие природе государства и способствующие его ослаблению. К ним Гоббс относит прежде всего мнение, согласно которому каждый отдельный человек вправе решать, какие действия хороши и какие дурны. Отвергая это мнение, Гоббс вновь подчеркивает, что «мерилом добра и зла является гражданский закон, а судьей — законодатель, который всегда представляет государство» (там же, 336). Апология государственной власти включала, таким образом, требование считать ее единственным авторитетом в решении вопроса о том, что есть добро и зло. Вместе с тем государство становилось, по Гоббсу, единственным и полным гарантом неукоснительного соблюдения гражданами моральных законов, выполняющих одновременно и функцию норм права.

К ложным учениям, направленным против сущности государства, Гоббс относит также упоминавшееся ранее учение о делимости верховной власти. Делить власть — значит разрушать ее, доказывает философ, так как разделенные власти взаимно уничтожают друг друга. Предостерегает Гоббс и против попыток изменений установленной формы правления, в основе которых лежит подражание соседним народам или античным образцам. С особым рвением он нападает при этом на тех людей, которые, начитавшись книг древних авторов, воображают, будто великое преуспевание греков и римлян было обусловлено «их демократической формой правления» (3, II, 340), и на этом основании выступают против монархии.

Гневные филиппики Гоббса против монархоманов и тираноборцев свидетельствуют не только о политических пристрастиях творца «Левиафана». В них надо видеть также выражение идеалистического понимания истории, согласно которому идеальные мотивы и побуждения являются движущей силой общественного развития. Отсюда шли и поразительные по своей наивности высказывания Гоббса о том, что причиной мятежей и гражданских войн может быть чтение книг, восхваляющих Афинскую демократию или Римскую республику.

Исторический идеализм Гоббса проявляется, разумеется, не только в этом. Вся его социологическая доктрина, включая теорию общественного договора, покоится на характерном для всей домарксовской социологии идеалистическом понимании истории. Однако сквозь идеалистические конструкции социально-политической системы английского мыслителя проглядывают отдельные трезвые соображения о роли и значении материальных факторов в жизни общества, в истории государств и народов. Немало подобных соображений было высказано Гоббсом в связи с исследованием происхождения и сущности государства, анализом причин его распада и гибели.

Обратим в заключение внимание еще на два существенных момента, связанных с учением Гоббса о государстве и раскрывающих метафизическую и классовую ограниченность этого учения.

Государство, отождествленное Гоббсом с обществом и народом, рассматривается им как конгломерат людей, имеющих общие интересы и цели. Единство интересов всех граждан он считает абсолютным, постоянным фактором, цементирующим государственное устройство, скрепляющим его организацию. Различия классовых, сословных интересов отступают перед этим единством на задний план. И хотя Гоббс, конечно, отдавал себе отчет в том, что в Англии существует различие между богатством и бедностью, он не фиксировал на этом внимание читателя, считая это различие относительным. Даже такой буржуазный историк философии, как Б. Рассел, счел необходимым отметить полное игнорирование Гоббсом классовых, социальных противоречий, которые столь бурно проявили себя в эпоху английской буржуазной революции (см. 45, 575).

Гоббс, естественно, игнорировал и классовую природу государства. Верховная власть, выражающая, по его мнению, общие интересы подданных, изображается как надклассовая сила. За ней он не видит ни экономических, ни политических интересов каких-либо социальных групп, будь то феодальная аристократия, или новое, обуржуазившееся, дворянство, или сама буржуазия. Нет у Гоббса и намека на то, что государство служит в руках эксплуататорских классов орудием подавления угнетенных масс. Словом, Гоббс был весьма далек от подлинно научного понимания сущности государства, согласно которому «государство есть орган классового господства, орган угнетения одного класса другим» (2, XXXIII, 7).

Второй момент затрагивает область межгосударственных отношений. Эти отношения могут быть, по Гоббсу, только отношениями соперничества и вражды. Государства представляют собой военные лагеря, защищающиеся друг от друга с помощью солдат и оружия; они находятся в положении гладиаторов, направляющих оружие друг на друга и зорко следящих друг за другом (см. 3, I, 369; II, 154). Короче говоря, государства как бы пребывают в том состоянии войны всех против всех, в котором были люди до установления государственной власти. И такое состояние государств, подчеркивает Гоббс, следует считать естественным, «ибо они не подчинены никакой общей власти и неустойчивый мир между ними вскоре нарушается» (3, 1, 369). Цитируя эти слова, мы хотим напомнить, что они были сказаны в эпоху кровопролитных и почти что беспрерывных войн, которые велись европейскими государствами. Достаточно назвать хотя бы Тридцатилетнюю войну (1618—1648), в которую были вовлечены Испания, Франция, Англия, Швеция, Голландия, Дания и большинство немецких государств. И все же Гоббс, безусловно, уступает тем мыслителям, которые в тех же исторических условиях выступали с призывами к вечному миру между народами, справедливо считая войну не естественным, а противоестественным состоянием человечества[28].