Год 1863. Забытые страницы

Глава III. Псаломщик Федор Юзефович

Вскоре после расправы над священником Даниилом Конопасевичем повстанцы в Минской губернии убили еще одного церковного служителя — псаломщика Федора Яковлевича Юзефовича, служившего в селе Святая Воля Пинского уезда.

Родился Федор Юзефович в местечке Телеханы Пинского уезда в семье священника. Образование получил в уездном духовном училище, которое окончил в 1847 году. В течение последующих лет служил то на должности пономаря, то псаломщиком при разных церквях Минского уезда. В 1860 году Минским архиепископом Михаилом (Голубовичем) Федор был посвящен в стихарь[112], а 25 марта 1861 года определен псаломщиком к Крестовоздвиженской церкви в село Святая Воля[113]. Любопытно, что до Юзефовича на его месте дьячком служил некто Стефан Конопасевич (возможно родственник Даниила Конопасевича), а после здесь проживала его вдова — Евдокия Конопасевич[114].

По воспоминаниям знавших Федора Юзефовича людей, это был «истинно русский человек», глубоко преданный отечеству.

Сохранились сведения, что во время восстания он однажды догнал и отнял у некоего пана Кобылинского, избежавшего правительственных «рогаток» для осмотра проезжающих, порох и провизию для повстанцев[115]. Впрочем, насколько эта информация достоверна, сказать трудно. Как бы то ни было, но Юзефович стал жертвой повстанцев именно за свои патриотические убеждения.

Все произошло в нескольких верстах от Святой Воли в деревне Великая Гать, где находились усадьба священника и дом псаломщика. 1 июня 1863 года около 10 часов утра в дом Юзефовича пришли два неизвестных человека и, сказавшись путниками, попросили их накормить. Сам Федор в это время отсутствовал, находясь где-то по хозяйственным делам. Жена его Доминика Адриановна приняла незнакомцев и приготовила им угощение. За едой «странники» завели разговор с отцом Федора, заштатным священником села Телеханы Яковом Юзефовичем, проживавшим в доме сына со времени увольнения от должности. Хозяйка заметила, что эти люди «не здешней стороны» и, заподозрив в них повстанцев, послала за мужем.

Узнав о подозрениях супруги и, видимо почувствовав недоброе, Федор Яковлевич, прежде чем идти домой, зашел к соседу-крестьянину, чтобы с его помощью при необходимости задержать неизвестных людей. Придя к себе, он стал расспрашивать незнакомцев, кто они и откуда. Неожиданно в комнату вбежал испуганный старший сын Юзефовичей Алексей и сообщил, что «в село идут поляки». Все направились к выходу, чтобы узнать, кто именно приближается к деревне. Между тем находившиеся в доме незнакомцы, а это были «передовые» повстанческого отряда, стали убеждать, что идут русские казаки и, сделав испуганный вид, просили спрятать их куда-нибудь. Этой притворной игрой они, видимо, хотели спровоцировать или сбить с толку Федора и тем задержать его в доме. Однако, когда все убедились, что в деревню входят повстанцы, Федор Яковлевич, прекрасно понимая, что для него ничего доброго от встречи с ними не будет, хотел скрыться. В этот момент один из незнакомцев приставил к груди псаломщика револьвер и грозно закричал: «Стой! Никуда не пойдешь! Ступай за мной в корчму!» К этому времени отряд повстанцев численностью около 200 человек уже вошел в деревню[116]. Предположительно это была часть большого отряда, рассеянного 21 мая около местечка Миловиды в Слонимском уезде[117].

Схватив Юзефовича, повстанцы отвели его в корчму. Там над ним стали издеваться и упрекать в том, что он убеждал крестьян устраивать караулы и наблюдать за повстанцами, «чтобы не пропустить кого без вида», что настраивал крестьян вооружаться против них, когда те «хвалились сжечь» Великую Гать, как сожгли Святую Волю. Объявив, что ему осталось «всего полчаса времени до смерти», начальник отряда[118] велел отправить Юзефовича под караулом к местному священнику Николаю Лукичу Стояновичу. Между тем жена Федора с пятью детьми со слезами отчаянно умоляли повстанцев помиловать его. Отец — старик-священник — ползал у них в ногах, прося пощадить сына. Но никакие уговоры не помогли[119].

Федор исповедовался в гостиной священнического дома в присутствии нескольких вооруженных соглядатаев. После исповеди повстанцы предложили отцу Николаю деньги «за труд». Но священник, естественно, отверг эту гнусную мзду и именем Христа стал упрашивать их пощадить жизнь своего сослуживца, хотя бы ради его малолетних детей. О том же, стоя на коленях, умоляла и супруга отца Николая. Но как бы назло повстанцы заявили, что повесят Юзефовича у ворот священнического дома и уже стали готовиться к тому. С большим трудом отец Николай сумел убедить не делать его двор местом убийства. Тогда повстанцы сговорились повесить Юзефовича на вербе, как раз напротив его дома, находившегося через улицу. Вместе с тем они потребовали, чтобы во время казни присутствовал и сам священник, но, услышав об этом, отец Николай впал в глубокий обморок, так что его оставили в покое[120].

Повесили Федора Юзефовича на вербе возле его дома на глазах у всей семьи. По воспоминаниям сына, веревка, видимо, неплотно охватила шею, так как его отец ухватился за дерево и несколько ослабил петлю. Заметив это, повстанцы потянули страдальца за ноги и умертвили его[121]. Было Федору в то время не многим более тридцати лет.

К телу повешенного приставили охрану, чтобы оно оставалось висеть «до третьего дня», и чтобы, по словам вешателей, «не только десятый, но и двадцатый видел и знал, как противодействовать полякам». При этом, воображая себя «рыцарями-благодетелями», оставили жене повешенного 30 рублей «на воспитание детей». Только постыдная эта подачка напоминала более циничное издевательство, нежели благодеяние, иудины сребреники, нежели милостыню[122].

После убийства псаломщика весь отряд собрался на дворе священнической усадьбы. «Гости» хозяйничали в доме, амбарах, конюшне, забрали все, какие нашли, съестные припасы, а также муку, овес, повозки, упряжь и тому подобное. Затем частью там же на дворе, а частью на кладбище, расположенном при усадьбе за сараями, разложили костры и почти до вечера харчевались. Уходя из деревни, повстанцы забрали с собой и отца Николая. Его повезли в лес, в урочище под названием Млынок, где была мельница, и там хотели повесить, для чего на одной из сосен уже приготовили веревку. Но появившийся неожиданно какой-то помещик, знакомый повстанцам, с большим трудом упросил их не убивать священника. Тогда отцу Николаю «на память» остригли волосы и бороду, переодели в жупан и отправили едва живого домой на телеге проезжавшего мимо крестьянина. В таком виде он и был доставлен уже на следующий день в Великую Гать. Примечательно, что перед тем как отца Николая собирались повесить, повстанцы предложили ему вступить в их отряд[123].

Похоронили псаломщика Федора Юзефовича в Святой Воле рядом с приходской церковью.

Повстанческий отряд, совершивший убийство Федора Юзефовича, после описанных событий двинулся через фольварки Плянт и Милодово к деревне Поречье.

Когда военный начальник Пинского уезда получил известие о действиях повстанцев и их передвижениях, он направил в Поречье под командованием штабс-капитана Трофимова 13-ю роту Полтавского резервного пехотного полка с 10 казаками. Однако, придя на место, Трофимов не застал повстанцев и, узнав, что они направились к деревне Мохры, немедленно двинулся за ними. В то же время полковник Назимов выслал из Пинска наперерез повстанцам 14-ю роту с 50 стрелками и 5 казаками под командованием капитана Тишецкого. Обе роты соединились близ деревни Кончичи и, преследуя неприятеля, настигли его 5 июня у деревни Вулька. Увидев приближающийся русский отряд, повстанцы бросились из деревни, где отдыхали, и бежали к близлежащим топким болотам, поросшим лесом. Военные преследовали беглецов до тех пор, пока те совершенно не скрылись из вида. При этом было убито 20 человек повстанцев, а со стороны военных — двое солдат и четверо ранено, один из которых вскоре умер[124].

После столкновения у Вульки обе роты вернулись в Пинск. В это же время уездному военному начальнику доложили о появлении повстанческого отряда в местечке Столин (некоторые предполагали, что это был тот же самый отряд). Против него тотчас же выслали под начальством майора Камрера 17-ю и 20-ю роты Полтавского резервного пехотного полка и 5 казаков. Настигнув повстанцев 11 июня за местечком Столин, майор Камрер дал бой. После двухчасовой перестрелки он штыковой атакой опрокинул неприятеля, загнав в болото. Это был крупный повстанческий отряд численностью около 500 человек под командованием Траугута. Чтобы окончательно уничтожить неприятеля, майор Камрер блокировал засевших в болоте повстанцев и отправил посыльного с просьбой прислать в помощь еще одну роту. 12 июня из Пинска вышла под командой поручика Петровского 19-я рота с 50 стрелками и 5 казаками. Между тем повстанцам удалось выбраться из болот и уйти от преследования[125].

До августа в Пинском уезде о повстанцах слышно не было. Утром 6 числа пинский военный начальник получил известие, что повстанческий отряд численностью до 500 человек пришел из Слонимского уезда и расположился «на позиции близ корчмы Млынок, у границы Пинского уезда». Об этом сразу же были извещены командиры 13, 15 и 17-й рот Полтавского резервного полка, находившихся вблизи указанной местности. В поддержку им из Пинска выступила 5-я стрелковая рота с 13 казаками под командой майора Синицина, который должен был взять на себя командование всеми четырьмя ротами.

Между тем командовавший 13-й ротой подпоручик Гербановский, находившийся в Святой Воле, не дожидаясь прибытия остальных рот, немедленно отправился по указанному направлению и близ села Вулька-Обровская, застал повстанцев врасплох в то время, когда многие из них спали. Когда военные открыли батальонный огонь, повстанцы врассыпную бросились бежать, не сделав ни единого выстрела. Преследование продолжалось достаточно долго. Прибывшие к месту боя остальные роты нашли дело уже завершенным. Для продолжения преследования в соседние леса Слонимского уезда послали несколько отрядов, человек по 100 каждый, но ни один из них не смог добыть сведений о дальнейшем направлении рассеявшихся повстанцев. Когда поступило известие, что для поисков разбитого повстанческого отряда из Слонима выслано шесть рот, эти команды возвратились в Пинский уезд[126].

После смерти Федора Юзефовича в его семействе осталось пятеро сирот: Алексей (ученик Пинского училища) — 11 лет, Екатерина — 7 лет, Николай — 5 лет, Анна — 4 года и Мария — 1 год[127]. Отец его, семидесятилетний священник, не перенес горя и 27 июля скончался[128].

Об убийстве Юзефовича, как и о смерти отца Даниила Конопасевича, одной из первых сообщила общественности московская газета «День», издаваемая И. С. Аксаковым. Материал о подробностях трагедии в редакцию прислал профессор Санкт-Петербургской духовной академии М. О. Коялович, пристально следивший за событиями, происходившими в родной ему Белоруссии. Препровождая материал И. С. Аксакову, Коялович писал: «Сообщаю вам два описания: мученической кончины сельского учителя в Ковенской губернии Викентия Смольского[129] и дьячка Федора Иозефовича в Минской губернии — этих невидных деятелей в нашем народном деле, но может быть действовавших на него самым благотворным образом. Оба они стояли у самого корня народной жизни. Дела этих маленьких по положению людей не легко могут быть известны теперь, когда наше внимание так задавливается крупными и грозными событиями. Некому взяться за раскрытие этих дел, да и некогда.

Но должно быть кому и должно быть когда — очертить хоть общее положение этих мучеников народного дела. Не должно быть, чтобы они сошли в тишину в безвестности об их подвигах. Сообщаемые описания их службы могут послужить хоть отчасти выполнением этого народного долга»[130].

Как только была получена эта печальная корреспонденция, редакция тотчас же выслала семье Юзефовичей через М. О. Кояловича 50 рублей серебром из сумм пожертвований, поступавших в редакцию газеты «в пользу семейств жителей, пострадавших от польских мятежников»[131].

В скором времени на поддержание пострадавшего семейства генерал-губернатор М. Н. Муравьев передал через Минского временного военного губернатора В. И. Заболоцкого 400 рублей[132], а Святейший Синод выдал семье Юзефовичей единовременное пособие в 150 рублей и назначил ежегодное содержание в 40 рублей, составлявшее годовой оклад псаломщика[133].