Год багульника. Летняя луна

Глава 5. О любви к устрицам и прочими морским обитателям

Встреча с отрядом Моррога, в коей Ифли показал себя героем, пока что была единственным неприятным происшествием за все время пути. С того времени прошло уже три дня, больше отряды не появлялись. Постепенно путники успокоились, жизнь вошла в привычный ритм — подъем, завтрак, переход до обеда, приготовление еды, затем отдых и снова переход — уже до ночевки. Иногда Моав и Сигарт шли одни — Ифли частенько исчезал непонятно куда, а затем так же непонятно откуда появлялся. Привыкшие к его странному поведению, эльфа и хэур не слишком волновались — обычно не проходило и двух-трех часов, как он снова возникал из воздуха.

В один из вечеров, после ужина, он, как обычно, снова исчез. Подождав немного, путники стали устраиваться на ночь без него. Сигарт расстелил жилет, сел на него. Моав тут же устроилась рядом.

— Ты такой горячий, — сказала она, прикасаясь к его руке.

— Так ведь жарища какая стоит! — отозвался Сигарт. — Может, хоть к полуночи посвежеет.

Однако его надежды не оправдались. Ночь была жаркой и душной — такой, как бывает лишь в разгар лета. Ни одно дуновение ветерка не тревожило воздух, луна фонарем висела на черном небосклоне. Моав сбросила с себя одежду, оставшись в одной сорочке, и лениво лежала земле, закинув за голову тонкие руки. Не в состоянии заснуть от жары, Сигарт сидел рядом и смотрел на нее. Синие глаза веллары щурились на луну, в ее ярком свете она казалась очень бледной и очень красивой. Не удержавшись, Сигарт осторожно провел рукой по белому бедру эльфы, его пальцы нежно коснулись шелковистой кожи под ее согнутым коленом; казалось, лунный свет прохладой затаился в изгибах этого маленького тела… Моав сладостно вздрогнула, почувствовал ласку, по-кошачьи потянулась. Сигарт лег рядом с ней, тронул пальцами белую щеку, шею. Она прижалась к нему.

— Интересно, откуда взялись те гарвы? — задумчиво спросила она через некоторое время. — Ну, которые за нами гнались… Не верится, что они вышли на нас случайно.

— Мне тоже не верится, — ответил Сигарт.

Его голос звучал лениво и равнодушно — ночь была такой спокойной, что ему не хотелось думать ни о гарвах, ни о битвах, ни даже о похищенных свитках. Взгляд серых глаз скользнул по шее Моав, уходящей в оборки кружевной сорочки: выбившись из-под ткани, на груди эльфы лежал медальон в виде бабочки. Сигарт решил присмотреться к этой вещице поближе — придвинувшись, он стал рассматривать ее. Серебряные крылышки были покрыты темно-синей эмалью с белыми прожилками, на вершине каждого крыла виднелось кольцо, сквозь которое проходила цепочка. Работа была настолько тонкой и искусной, что бабочка выглядела как живая: казалось, она вот-вот взлетит. Хэур осторожно взял медальон двумя пальцами.

— Красивый, правда? — спросила Моав.

— Красивый. Вот только простенький очень — старшей велларе надо что-то побогаче, с золотом, камнями…

Эльфа удивленно подняла брови.

— Простенький?! Это же серебро!

— Ну и что? — не понял Сигарт.

— А то, что нет металла ценнее серебра.

— Ах да — эльфийские рудники… — понимающе кивнул он. — Ну ясное дело: без них ведь вам никуда.

— Да нет, дело не в рудниках, а в самом металле! — с жаром возразила Моав. — Серебро возникает, когда лунные лучи попадают в воду: они растворяются там, как соль, потом вода уходит в землю, а свет луны остается, оседая в ней. Вот почему эльфы так ценят этот металл — ведь это подарок самой Эллар!

Она говорила с таким серьезным выражением лица, что хэур невольно улыбнулся.

— Ты такая смешная.

— Почему?

— Потому что во все веришь… — проговорил он, одновременно развязывая ленты на ее сорочке.

Моав вздрогнула и положила свою руку на его.

— Сигарт, что ты делаешь! Ифли ведь может увидеть нас…

Хэур нагнулся, с жадностью поцеловал ее в шею.

— Не увидит — я сказал этому зеленому скелету, чтобы он на сегодня поискал себе другое место для ночлега, если хочет остаться с головой. Так что до рассвета его будет не видно и не слышно.

— Ну, зачем ты так с ним поступил! — сокрушенно воскликнула Моав. — Он ведь наш друг!

— Правильно, а ты — моя кейнара, — ответил хэур, стягивая с нее сорочку, — и должна меня слушаться.

Она строптиво вскинула голову.

— Иначе ты прогонишь меня, как Ифли?

— Иначе я буду любить тебя до тех пор, пока у тебя не закончатся силы сопротивляться, — прошептал Сигарт, одним хищным движением подминая под себя тело эльфы.

Казалось, его могучая хватка сейчас задушит маленькую веллару, но не было этой ночью объятий мягче и нежнее, чем объятья Сигарта Окуня — воина Серой цитадели, познавшего любовь накануне Великой битвы… Удобно устроившись в его руках, Моав как будто нехотя покусывала его гладкое плечо, но это притворное равнодушие не могло обмануть Сигарта — губы эльфы уже раскрылись, как нежный цветок, с них срывались тихие стоны любви. Где-то далеко на востоке уже начинало сереть небо — летние ночи коротки…

Утро было ленивым и полным неги. Ифли все еще не появлялся, а это значило, что любовники могли еще немного побыть вместе. Хотя оба проснулись уже давно, вставать ни он, ни она не спешили. Сигарт осторожно расчесывал пальцами белые волосы эльфы, а она смеялась и снова их запутывала. В конце концов, хэур сдался и, оставив в покое ее прическу, улегся рядом с ней. Неожиданно его локоть уперся в какой-то твердый предмет — в следующее мгновение раздался хруст. Сигарт убрал руку и посмотрел — на подстилке лежал расколотый напополам медальон-бабочка: он свесился с шеи Моав, и хэур, не заметив, раздавил его.

— Прости, я, кажется, сломал твое украшение…

Моав расстроено посмотрела на то, что осталось от бабочки, ее лицо погрустнело.

— Мне подарила его моя мать…

— Что ж, придется ей подарить еще одно.

— В последний раз я видела ее, когда была маленькой, — тихо проговорила эльфа.

Сигарт совсем упал духом.

— Прости, мне правда очень жаль — я не знал, что твоя мать умерла…

— Она не умерла, — еще тише прошептала Моав. — То есть… — ее голос прервался, — она просто ушла однажды; взяла и ушла из города. И больше никто ее не видел. Мы с братом тогда совсем маленькими были… Я много раз спрашивала отца, что с ней случилось, но он каждый раз уходил от ответа, и в его глазах появлялась такая грусть, что я перестала спрашивать.

Она умолкла, едва слышно всхлипнув носом. Несколько мгновений оба сидели молча. Сигарт не знал, что сказать. Он сокрушенно взял отломанное крылышко — в его грубых руках оно выглядело особенно жалким.

— Какое тоненькое… Как жаль, что оно такое хрупкое — вот пришел такой увалень, как я, да и сломал ненароком.

Моав печально взглянула на второй обломок медальона.

— Возможно, в этой хрупкости и заключена ее прелесть: она не сможет быть с тобой всегда, первое же неловкое движение уничтожит ее красоту. Ведь красота кажется более очаровательной, когда она так уязвима…

Сигарт со вздохом притянул ее к себе.

— Это точно!

Эльфа высвободилась из его объятий, села и потянулась к своей сумке. Через мгновение из ее недр появился тонкий кожаный шнурок. Сигарт удивленно наблюдал, как Моав отстегивает конец цепочки от одного из крылышек, а вместо нее продевает шнурок. Соединив его концы, она ловко связала их узелком: новый медальон был готов — теперь их было два, из одного крыла каждый.

— Вот, возьми — это подарок, — сказала она, протягивая подвеску Сигарту.

— Это мне?

— Тебе, тебе — мы ведь теперь с тобой и впрямь как два крыла! Ну-ка, наклони свою рысью голову.

Он послушно склонился, маленькие ручки эльфы быстро надели ему на шею медальон. Сигарт недоверчиво повертел его в пальцах, затем спрятал под ворот.

— Мне еще никто никогда не делал таких подарков, — усмехнулся он.

Моав рассмеялась веселым смехом — таким легким, утренним — и надела себе на шею второй медальон.

— Это потому что ты не эльф — в Рас-Сильване принято дарить друг другу все подряд. У меня вот почти все вещи дареные! Ну ничего, теперь и у тебя есть первый подарок…

— Спасибо, — тихо отозвался хэур.

Полежав еще немного, они, наконец, поднялись и приготовили завтрак. Ифли так и не появился. Немного подождав после завтрака, они решили, что он нагонит их по дороге, и двинулись в путь. Но сильф так и не показался ни через час, ни через два. Уже был вечер, а от него не было ни слуху ни духу. Моав начала дуться на хэура — это он прогнал Ифли! Да Сигарт и сам чувствовал себя неловко — он ведь даже не грубил ему, просто попросил оставить их на время вдвоем… Наконец, уже затемно, сильф явился — как обычно, безо всякого предупреждения. Моав, как раз нарезавшая капусту на ужин, подбежала к нему.

— Где ты был? Мы за тебя переживали! — взволнованно заговорила она.

Ифли в ответ захлопал большими глазами.

— А я что, опоздал?

— Не то слово! Уже вечер! Мы тебя ждали целый день!

Сильф приложил к щекам зеленые ладони.

— Ой-ой-ой! Госпожа волнуется, а я там сижу себе, сижу…

— И где же это ты сидишь? — вмешался Сигарт.

— Да с бабушкой своей, — как ни в чем не бывало, ответил сильф — Я вот ей устриц собрал — она уж так их любит, так любит…

Хэур вздохнул — начиналась обычная околесица, на которую их друг был большой мастак, но того уже понесло:

— Я ж почему так задержался! Являюсь я в это подводье, а там ни пройти, ни проползти! Везде стража, пиками своими тыкают — мол, сюда нельзя, туда нельзя… А что, если самые жирные устрицы не где-нибудь, а именно там, куда нельзя? Что делать бедному Ифли, а?!

Сигарт помотал головой. Он уже узнавал знакомый звон в ушах, преследовавший еще долго после историй в изложении Ифли. Моав же, наоборот, заметно оживилась: похоже, болтовня сильфа развлекала ее.

— И где же это такие ужасы творятся? — поинтересовалась она.

— Да под водой, у навов, точно возле двурогой скалы.

Он махнул рукой в неопределенном направлении. Поняв, что это надолго, Сигарт благоразумно удалился в тень большого дерева. Сильф восторженно закатил глаза:

— Там такие устрицы! Здоровенные, ну прямо с ладонь!

Он распрямил перед лицом эльфы узкую зеленоватую ладошку для пущей наглядности. Моав сочувственно кивнула. Ободренный ее вниманием, Ифли продолжил:

— А эти хвостатые встали поперек дороги — видите ли, все охраняют горячий металл! Вроде его кто-то воровать собрался! — он возмущенно всплеснул ладонями. — Тысячи лет лежал он там себе спокойненько, а тут на тебе, срочно охранять его понадобилось!..

Услышав последнюю фразу, Моав неожиданно вздрогнула, на лице отразилось волнение. Она искоса бросила взгляд на сидящего поодаль хэура и, быстро подойдя почти вплотную к Ифли, спросила изменившимся голосом:

— Что это еще за горячий металл?

— А кто его знает? — отмахнулся сильф. — Говорят, какой-то древний меч, такой ценный, что просто бесценный… Ну а Ифли так думает — если он за столько лет никому не понадобился, то не такой уж он и ценный. Правильно?

Эльфа еще раз посмотрела в сторону Сигарта, точно боясь, что он услышит разговор, и рассеянно отозвалась:

— Да-да, ты прав… Совершенно незачем охранять такую вещь.

— Вот и я так подумал, — поддакнул Ифли, — взял да и перенесся прямо за стену!

Она снова оживилась.

— И что же ты там видел?

— Да ничего, устриц себе набрал — и обратно, к бабушке…

— Совсем-совсем ничего не заметил?

— Ну почему же не заметил! Я ж говорю — устриц набрал!

— А кроме устриц? — продолжала допытываться эльфа.

— Да там ничего не было, кроме устриц — только стены белые и воды по пояс. Ну, и устрицы, конечно…

Моав вздохнула.

— Ладно, все с тобой ясно. Я готовлю ужин — ты еще можешь успеть присоединиться к трапезе. Если ты, конечно, не наелся устрицами.

Сильф закивал в ответ так, что бубенчик на конце косы зазвенел, как сумасшедший.

За ужином Ифли еще несколько раз порывался рассказать новые подробности похода за устрицами, но Моав каждый раз прерывала его. Сигарт тоже не настаивал, хотя история о подводном мире его заинтересовала. После ужина он решил расспросить Моав — возможно, она сможет что-то рассказать о странном народе, живущем в море. Эльфа как раз зашивала прореху в сорочке — медальон оказался не единственной испорченной вещью — когда Сигарт подошел к ней.

— Слушай, о чем это он говорил? — начал он, присаживаясь рядом. — Что еще за навы?

— А ты разве не знаешь? Я думала, в Сиэлл-Ахэль знают все обо всех.

— Если ты еще не заметила, рыси знают лишь то, что им нужно знать, и не больше. Так что, если хочешь, давай рассказывай, что это за живность морская, а не хочешь — не рассказывай.

Моав со смущенной улыбкой пожала плечами.

— Да я их и сама никогда не видела. Говорят, одна половина тела у них, как у эльфов, другая — как у рыб.

— Это какая же такая — другая? — нахмурился Сигарт.

— Я ж говорю, что не видела! Может, у них есть плавники или хвост, или, наоборот, рыбья голова.

— Да уж, чего только на свете не бывает! И откуда только такое берется?

— А вот это я знаю, — встрепенулась Моав, — нам в Рас-Сильване рассказывали!

— Ну, валяй… — махнул рукой Сигарт.

Эльфа отложила в сторону сорочку и уселась поудобнее.

— Ты, наверное, знаешь, что наш город много тысяч лет назад основал азарлар Сильван…

— Догадываюсь.

— Так вот, еще до того, как он здесь поселился, он жил со своей кейнарой на берегу моря, в маленьком уютном городе. Там у них родилась дочь — ее назвали Эзури. Она была такая красивая и милая, что каждый, кто ее видел, забывал о своих невзгодах и становился счастливым. Отец не мог нарадоваться на нее, а воины со всего мира приходили свататься, еще когда она лежала в колыбели. Но вскоре радость Сильвана омрачилась. Решив узнать будущее Эзури, он пошел к провидице, и та предсказала, что его дочь когда-нибудь поглотит морская пучина! Азарлар пришел в ужас от таких слов и приказал построить новый город среди густых лесов, подальше от моря, чтобы девочка даже не знала о его существовании. Так появился Рас-Сильван.

Прошло много лет, Эзури выросла, став настоящей красавицей — все юноши Риана были влюблены в нее. Но пророчество нельзя обмануть. Однажды в город явился молодой богатый купец, он привез в дар Сильвану диковинные вещи — жемчуг, морские раковины, кораллы. Особенно они понравились дочери Сильвана — до того понравились, что она позвала купца к себе в покои. Там она долго расспрашивала его, где же встречается такая красота. Гость отвечал скромно и вежливо, лишь изредка взглядывая на принцессу: он-то и рассказал ей о далеком море, полном тайн, бескрайнем, как небо.

Слова купца крепко запали в душу Эзури, и твердо решила она, что ничего так не желает, как жить в море! Каждый день стала она приглашать к себе молодого гостя — она могла слушать его истории часами. Неудивительно, что через некоторое время она без памяти влюбилась в чужеземца — он казался ей посланцем того неведомого мира, в который она так мечтала попасть. В общем, в один прекрасный день она открыла ему свое сердце. И что бы ты думал — оказалось, что он тоже давно ее любит! Радости обоих не было предела. Дочь Сильвана тут же поведала новому возлюбленному о желании жить на морском дне; вместо ответа он усадил ее рядом с собой и начал рассказ. Представь себе удивление Эзури, когда она узнала, что на деле перед ней не скромный купец, а сам бог моря, грозный Пангобар! Много сотен лет он плавал в водах Ин-Ириля в обличии кашалота, повелевая всеми морскими существами, и вот дошла до него молва о красоте принцессы Рас-Сильвана, и не стало ему покоя. Не выдержав, он обернулся человеком, вышел на сушу и, сказавшись купцом, пустился в далекий путь.

Такую историю рассказал Эзури неожиданный гость и предложил ей бежать из города, чтобы вместе с ним жить в морском дворце. И она согласилась. Рано-рано утром следующего дня они сели на коней и незамеченными покинули город. Когда же Сильван узнал об исчезновении дочери, его охватил гнев. Он тут же приказал снарядить в погоню самых быстрых всадников Рас-Сильвана и сам отправился вместе с ними. Они скакали полдня и, наконец, увидели беглецов — те были уже на полпути к морю. Пришпорив коней, воины Рас-Сильвана кинулись их догонять. Вот уже слышно шумное дыхание их коней, гневные выкрики, щелканье хлыстов! Еще чуть-чуть и влюбленных схватят! Тогда Эзури сорвала с пояса серебряную пряжку, бросила ее через плечо, и встал за ней непроходимый лес — тот самый, что теперь называют Серебристым. Долго пробирались через него Сильван с дружиной, но резвы были их кони — снова догоняют они молодых. Сильван уже протягивает руку, чтобы поймать дочь — вот-вот и ухватит за платье! В отчаянии срывает она с пояса белую ленту, бросает за спину: бурной рекой растеклась она — через много лет назовут ее Айлит-Ирилем. Без страха бросились преследователи в воду и перешли ее, но Эзури и Пангобар были уже далеко. Вот уже и берег, с шумом бьется в него соленая волна. Пангобар помогает невесте сойти с коня, ведет ее к морю, вместе исчезают они в его пучине… Лишь двух оседланных коней увидел на берегу подоспевший Сильван — ни дочери, ни купца не нашел. Вспомнил он тогда давнее предсказание и залился горькими слезами. А дочь его стала морской королевой. Жила она на морском дне, в радости и красоте; избранник ее, Пангобар, днем плавал кашалотом по морям, следил, все ли спокойно в его владениях, а ночью оборачивался человеком и приходил к ней. Вот от этой пары и родились навы — полуэльфы, полурыбы, дети земли и воды.

— Мда… — задумчиво протянул Сигарт, — чем дальше, тем я больше убеждаюсь, что от эльфийских красавиц можно ожидать чего угодно. Это ж надо — кашалот! Хорошо хоть не тюлень.

Моав состроила в ответ презрительную гримасу.

— Ничего ты не понимаешь! Они же любили друг друга!

— Вот я и говорю — хорошо, что она не влюбилась в тюленя, — упрямо ответил хэур. — Представляю, какие б у них родились детеныши! Такие симпатяги с ластами — вот смеху-то было бы!

Эльфе не оставалось ничего иного, кроме как вздохнуть и прекратить разговор. Она улеглась под боком Сигарта и еще долго лежала так, глядя в звездное небо.